Бесплатный фрагмент - Фокусы импринтинга

Фокусы

Ноя

Последняя волна последнего прибоя

взметнула наш ковчег

и бросила на мель,

и с дюжиной второй сошли и мы с тобою

в обетованность, смысл найдя и цель;

почти рабы, почти что бессловесны,

и между тварей мечены тоской,

мы помним всё, и как же бесполезны

воспоминанья в бытности такой:

земля безвидна, то есть безобразна,

и прочности хотя не занимать,

омыт волною, прах смердит заразный,

вослед потопу расстилая гать;

меньшие братья, кроткие, и злые,

гордынею, как цепью, не дружны,

и недоверчивы, и счастье, что немые,

что не мечтают и не помнят сны, —

они поспешно жизнеутвердятся,

освоят новый найденный уют,

мы в сумерках в пещеру будем красться,

считая дни до стартовых минут;

и вот он день, а может, это ночью

родился тот, кто род возобновил;

я б рассказала всё, родись он дочью,

и горы показала б из могил;

но первенец достоин уваженья,

и память завязав на узелок,

я ненависть меняю на смиренье,

и забываю прожитый урок…

Извилист он, не ученный когда-то,

не пройденный по вехам от и до,

наш долгий путь из войн, тоски и страха,

проверенный не счастьем, но бедой;

сомнения, — где этой благодати

сыскать родства не помнящим, и нет

ни феникса, поющего в закате,

ни повести запечатлённых лет.

Эко-экшн

Пал туман когда на зелёный луг,

травы все росой понакрылися.

Птице холодно, зверю холодно,

человек один холод выстегал,

холод выстегал да сапожищами —

пробирается через полюшко,

топчет травушку юфтью грубою,

не сафьяновы сапоги мягки,

а из юфти злой да шершавои.

Он идёт вперёд да без роздыху,

рукавицами травы скручиват,

траву скручиват — да подтянется,

да шаги его великанские.

Не задержит поле воителя,

не страшён туман оку зоркому,

всё-то видит он, всё-то слышит он,

шапку сбил на бок, чтоб не падала.

Он прошёл по полю как зверь большой,

и гнездо тетерье он вытоптал,

а и малую мышку серую

сапожищами он хвоста лишил.

Мышка плакала, хвост баюкавши,

и тетёрка ей грустно вторила,

порешили вдовы, что молодцу

тот разбой не даром простят они.

Мышка вскочит как, да помчится вслед,

вслед за молодцем да невежливым,

и тетёрка по-да-над полюшком

наискось летит, крылья хлопают.

Мышка бросилась в ноги молодцу,

спотыкнулся он, словно буйный конь,

спотыкнулся да опрокинулся,

придавил собой траву шёлкову.

А тетёрка сбоку накинулась,

да крылом ему машет в личико,

шапку сбросила, отшвырнула вдаль,

и щеку ему расцарапала.

А и взвыл тогда добрый молодец,

да и ручками поразмахивал,

а в штаны ему мышь-негодница

сухостоя семя подсыпала.

Обуяла молодца злоба тут,

он кричит, как вепрь, и ругается,

а чесотка вмиг расстаралася —

заняла игрою все пальчики.

Рукавицы молодец с рук содрал,

и коряво пальцами чешется,

и глаза от злости все красные,

все-то красные, как он бешеный!

А навстречу рвутся соратники,

и дошли уже до несчастного.

И глядят, как тот, шелудивый пёс,

руки взяв в порты, раскорячился,

и работает аж до поту всласть,

и хрипит от жара телесного.

Поглядевши, соратники плюнули,

и слова говорили разбойные,

сапогами топтали болезного,

и сорвали с него золотой кафтан.

И остался молодец во поле,

да один как перст с пясти срезанный,

и чесался он до сукровицы,

поминая всех да по матушке.

Мышка серая да тетёрочка,

сидя в травости рядом с молодцем,

похихикали время малое,

и пошли себе по своим делам.

Мышка хвостик свой убаюкала,

убаюкала, в землю спрятала,

а тетёрочка ямку вырыла,

да гнездо опять обустроила.

А туман растёкся по полюшку,

да впитался в травы стоячие,

а взошло когда красно солнышко,

да позор увидало молодца —

так огнём по его головушке

сильно стукнуло, не жалеючи,

и удар поразил его члены все,

и лежит до-ста добрый молодец,

словно брёвнышко обомшелое,

красна дерева да нерусского.

А всегда в цене только вежество,

а всегда в цене обхождение —

малой мышке да и медведюшке

уважение лучше хлебушка.

А вошёл когда во чужой ты дом —

не чинись-ка ты пред хозяином,

силой буйной не похваляючись,

никому пути не указывай…

Быль о муравье Егории и его братьях

Как проснулось утром красно солнышко,

красно солнышко, да всеми любое,

так и зверь дневной из нор повыскочил,

да и птицы все как зачирикают!

Всем нам солнышко заместо батюшки,

а земля нам всем заместо матери!

Тоже малые зверюшки бойкие,

муравьями, знамо, называются,

из домов своих все повылазили,

скоро дел-то всех не переделати.

Муравей молодший, прозван Рыжиком,

больше всех любил он красно солнышко,

любовался всё и пел он песенки,

а о братьях вовсе и не помнил он.

А уж братья все да надрываются,

и родимый дом да строят заново:

зверь большой лесной, и непонятливый,

от чесотки он лечиться вздумал вдруг,

муравьиный дом собою весь подмял,

и разрушил всё до основания.

Да не злой он был, а просто надоба

позабыть заставила о вежестве.

Вот пришла беда муравеюшкам,

как бы новый дом до зимы слепить,

чтобы род в сохранности выстоял

зиму лютую да голодную.

Но беда всегда не одна идёт,

а берёт с собою попутчиков —

горе горькое али бесчестие,

испытать на крепость семеюшек:

мурашей народ по соседству жил,

крепким домом жил, богатеющим.

Завидущий кто-то да жадина,

тот народ подбил на бесчинствия:

«а пойдём-ка мы, да похвалимся

силой дерзкою да перед малыми»!

Собрались они, да задумали,

чтоб напасть на мирных строителей,

ведь и дом у них не защитою,

потому что дом только строится.

И никто о том и не ведает,

что беда уже злобно скалится.

Всё идёт да по-заведённому,

и работы вдосталь и радости,

муравьи успевают и строиться,

и на игрищах покуражиться.

И с весельем-то дело спорится,

да и ноша своя легче лёгкого.

А молодший, Рыжик по прозвищу,

раньше всех встаёт встречу солнышку,

да на ветку повыше взбирается,

и никто его да не хватится.

Ничего-то то он не умеючи,

никого-то он не жалеючи,

так и жил, как птица кукушкина,

муравьём-то он назывался лишь.

Как уйдёт с небес красно солнышко,

муравьи свой дом на запор берут,

и до утречка никто не выскочит,

а остался снаружи — вдруг не выживешь.

А однажды Рыжик замешкался,

и остался вольный в лесу один,

бесприютный он и неприкаянный,

и любой ему — самый худший враг.

Вот кручинится Рыжик, печалится,

а разведка вражья уже в пути,

чтобы к завтрему поразведать всё,

да как лучше рати напасть врасплох.

Поразведали, да расспросили всех

тварей мерзких и да бессовестных,

и к своим шпионы вернулися,

чтобы утром напасть на чужой надел.

Вот уж солнышко по-над соснами,

вот уж Рыжику снова радости,

только видит он: рать несметная

как рекой течёт, да по травушке.

Оглянулся Рыжик на солнышко,

а оно ему улыбается:

мол, не бойся ты, муравеюшка,

богатырскую силу выкажи.

И на рать пошёл Рыжик с дерзостью,

он семьёй своей похваляется,

похваляется своими братьями,

да и тем ещё, что мирно жизнь ведут.

Вожака заломал он без наглости,

и мутузил его он по правилам:

не ходи войной на мирных жителей,

не добычу найдёшь, а смертушку!

Тут и Рыжика братья вступилися,

и жестоко прогнали противников,

и родимого дома защитники

не познали беды поражения.

И по чести и Рыжика вспомнили,

и защитником главным назначили,

и без прозвища нынче он, — с именем,

он Егорьем зовётся теперича…

А истории той десять дней всего,

не живут муравьи дольше времени,

зато память у них будто общая,

вот и нам бы так — пригодилось бы…

Сорвалась

1

— Не смей дорогу заступать!

Уйди, мне душно от засады,

мне жизни будто бы не надо,

когда дороги не видать!

Я не могу, схожу с ума,

убей меня, коль зол не в шутку,

но не моги ни на минутку

решать, что я должна сама!

Бессилен ты, едва нарочно

меня, как в клетке зверя, дразнишь,

как не умён: не видишь разве —

я вне себя!

— Лечиться и лечиться срочно!

С катушек съехала совсем,

включи мозги хотя на время,

орёшь о чём, орёшь зачем?

И злишься вовсе не по теме…