Бесплатный фрагмент - Фирма счастья

Вступление

— Дзыыынннь, — прогремел дверной звонок.

Двое юношей и девушка, стоявшие на лестничной площадке, обменялись веселыми взглядами. Через пару секунд темная железная дверь открылась, и в проеме показалась черноволосая бледнокожая женщина, очень похожая на Белоснежку, только лет сорока пяти. Женщина засмеялась и стала махать руками, приглашая в дом:

— Заходите, заходите, дайте я вас каждого обниму.

Девушка нырнула в квартиру, крепко обняла хозяйку, сбросила туфли и повисла на шее у седовласого мужчины, который стоял позади. Двое молодых людей тоже зашли в квартиру, обняли женщину с двух сторон, как дети обхватывают дерево, и чмокнули в улыбающиеся щеки. Мужчине пожали руку.

— Привет, мам! Привет, пап! — раздалось многоголосье.

— Привет, малыши! — хором сказали хозяин с хозяйкой.

Женщина была одета в темно-зеленое шелковистое платье до колен, с пояском, туго затягивающим тонкую талию. Выпуклые круглые зеленые пуговки поднимались в ряд от талии и застегивали грудь так, что осталась чуть видна полосочка декольте. На стройных ногах красовались черные тонкие колготки с рисунком в горошек. Ступни утопали в черных меховых тапочках. Светло-серые глаза украшали черные стрелки. Черные волосы лежали на плечах, как портьеры.

— Мама, ты, как всегда, потрясающе выглядишь! — сказал один из сыновей, больше всех похожий на хозяйку, — худой, с удлиненными чертами лица, со светло-серыми глазами и тяжелыми, хоть и короткими, гладкими черными волосами.

— Спасибо, Саша.

— Да, мам, ты у нас королева, — еще раз чмокнул маму второй сын-шатен с карими глазами и более округлым, чем у брата, лицом.

Женщина улыбнулась и рукой позвала детей в комнату. Все вошли в большую гостиную, соединенную с кухней. На журнальном столике возле окна журчал декоративный фонтан — на камнях стоял глиняный кувшин, он накренился, из него лилась вода, вливалась в другой кувшин на камне ниже и из него выливалась в каменную нишу. У дивана расположился большой овальный стол. Его центр занял огромный противень с пирогом. Если приглядеться, можно было увидеть пар, который исходил от выпечки. Пироговый запах обволакивал своим уютом. Стена за диваном была сплошным книжным шкафом — книги занимали все пространство с запада на восток и с севера на юг.

— Обалдеть! — сказала девушка, как две капли воды похожая на маму, только с каштановыми волосами и моложе. Она остановилась спустя пару шагов от входа в комнату. — Папа, тебе что, не хватило шкафа в спальне?

Мужчина улыбнулся:

— Да, дочка, так получилось. В академии делали ремонт и собирались выкинуть все эти книги, потому что они слишком старые. А я не смог позволить им это сделать.

Папа развел руками.

— Да уж, да уж, — сказал сын-шатен.

А Саша снисходительно помотал головой — мол, что с тобой делать, папа. Все сели на диван.

— Ладно вам. Лучше посмотрите, какой пирог мама вам испекла, — сказал мужчина. Он выглядел так, как выглядят самые вкусные, вызревшие мужчины, которых не сильно потрепала жизнь, а жены которых много любили их, долго ждали и дождались такого десерта, — высокий, с прямой спиной, среднего телосложения, с печатью зрелости, ума и мужества на лице, с серебристыми волосами, которые почему-то так идут некоторым мужчинам.

— Урааа! Мама, с чем пирог? — спросила девушка.

— С семгой, Катюша.

— Уау! — этот и другие радостные возгласы наполнили комнату.

Мама встала с дивана, подошла к столу с другой стороны и начала резать пирог. Папа пересел на стул ближе к пирогу.

— Но, дети, — сказала мама, — больше ничего не ждите. Вы же знаете маму — я не трачу время на глупости. Кроме пирога — только чай и фрукты.

— Чай с фруктами я готовил, — быстро вставил реплику папа с насмешливо-серьезным видом.

Все засмеялись.

— Да, конечно, мам! — ответил сын-шатен. — Можно было и пирог не готовить. Мы не за этим к вам приходим.

Мама отложила нож, наклонилась к столу и потеребила Диму по волосам.

— Можно было, конечно. Но мне захотелось, — сказала она, задумалась и добавила: — А так… помните, как я вас учила? Любовь важнее тысячи блюд.

— Дааа, — протянул Саша. — Я сейчас девушку как раз отучаю от этого. Слишком много времени на готовку тратит.

— Да не парься, это пройдет, — сказала мама и чуть сморщилась. — Молодая еще, только с мальчиком жить начала, хочет порадовать его, почему бы нет? Главное, не превращать это в культ. Сам от нее не требуй.

Саша понимающе кивнул.

— А у тебя как дела, Катя? — спросил папа.

Мама продолжала нарезать пирог на прямоугольники.

— Поссорилась с подружкой из-за мальчика, — ответила Катя, вздернула голову и положила ногу на ногу.

— С Лизой? — спросила мама.

— Да.

— А кто такая Лиза? — спросил Саша, взяв грушу, и надкусил ее.

— Соседка по комнате, — ответила мама.

— А, ну да, в общаге те еще друзья, — сказал Дима и покачал головой.

— Дак она знала, что мне нравится этот мальчик, и… — Катя замолчала.

Все молчали тоже. Мама закончила резать пирог и села на стул. Слышно было только журчание фонтанчика.

— И вот я захожу к Даше в комнату, она хорошо разбирается в биологии, хотела спросить у нее, как делать задание, и… — Катя сдвинула брови к переносице и вверх и надула губы. — И вижу, как Лиза целуется с моим мальчиком.

— Вот сука, — сказал Саша и ударил кулаком по дивану.

— Саша! — укоризненным тоном сказал папа.

— Простите.

— Ох, ну с ней теперь нельзя дружить, она предательница, — сказала мама и облокотилась на стол.

— Не знаю, смогу ли я ее простить.

— Катюша, да и не надо ее прощать, — сказал папа. — Просто не дружи с ней больше. Такие люди обычно не исправляются. Конечно, мы порой причиняем друг другу боль из-за усталости, раздражительности, но чтобы специально… — папа поджал губы и помотал головой из стороны в сторону, — нее, это показатель, приговор. Раз человек способен на такое, значит, он и дальше будет так делать. Ему уже нельзя доверять.

— Возможно, это спорное утверждение, — ответила мама. — Бывает, люди все-таки раскаиваются и исправляются. Но я скорее согласна с тобой, чем не согласна.

— Дак а как мне с ней не дружить, если мы с ней соседи по комнате? — спросила Катя.

— Подойди к начальнику общежития, объясни ситуацию и попроси, чтобы тебя перевели в другую комнату, к другой соседке, — объяснил папа.

— Думаешь, он согласится?

— Скорее всего, да.

— Ладно.

— Катя, не бери сильно в голову, ты хорошая девушка, — сказала мама, — а Лиза и мальчик этот — дураки. Ну их. Еще встретишь мальчика. И гораздо лучше. А теперь бери пирог, пока не остыл, — и мама протянула кусок дочке. — Давайте, давайте, вы тоже берите!

Все стали есть пирог. Пышное тесто, сочные кусочки семги с луком, слюна текла, запах бил в голову, — оторваться было невозможно.

— Ммм, я сейчас с ума сойду от удовольствия, — с набитым ртом пробубнил Саша.

Все брали кусок за куском и проглатывали пирог, как будто он таял во рту.

— Как учеба, ребятки? — спросил папа, жуя.

— Нормально! — почти хором ответили дети. Все они были погодки и одновременно учились в институте на разных курсах и факультетах.

— Пятерки, четверки, тройки, — сказал Дима.

— Аналогично, — ответил Саша.

— У меня была двойка, когда я с Лизой поссорилась, — сказала Катя. — Не смогла собраться, чтобы сделать задание.

— Ну, это простительно, — сказал папа. — А так — супер, молодцы! Тройки — не страшно, главное профессию постигать. Если уж что-то там не вызубрил — да какая разница, работать будете — на месте будете пособиями пользоваться.

— У нас в группе есть парень, который смеется над моими волосами, — вдруг сказал Саша. — Вороном называет. Да ладно бы просто называл, а то, как увидит меня, напевает: «Черный ворон, что ты вьешься над моею головой! Ты добычи не добьешься, черный ворон, я — не твой».

— О! Да пошел он в задницу! — сказала мама и махнула рукой.

— Линда! — папа укоризненно посмотрел на маму.

— А что? Люди, у которых все в порядке, обычно не издеваются над другими. Значит, он сам неадекват. И что обращать внимание на такого? Игнорь его и все. Тебе должно быть наплевать на него. Знаю, это не просто — научиться не реагировать, когда тебя обижают. Но придется. В любом возрасте найдутся мудаки, которые будут над тобой смеяться, издеваться, козни строить — просто потому, что они завидуют тебе, или у них проблемы, с которыми они справиться не могут или не хотят. Так что придется учиться не обращать внимание!

— Мама, какая ты у нас прогрессивная! — сказал Саша и широко и довольно улыбнулся.

— Мама — золото у нас! — сказал папа и приобнял маму.

— Папа — тоже! — ответила мама.

Пирог доели почти весь. Мама стала убирать со стола. Потянулась за блюдом с остатками фруктов, навалилась на край стола, дерево затрещало, и стол стал падать. Дети и папа резко вскочили с мест и удержали столешницу. Папа подошел к подкошенному краю и поставил ножку стола на место.

— Линда, ты в порядке?

— Да, все хорошо, не ударилась.

— Да уж, слишком старый стол, не выдержал. Придется новый покупать, — сказал папа.

— Может, починить? — спросил Дима.

— Да я уже несколько раз чинил, просто он, видимо, правда уже «отработал».

— Ну хотя бы чтобы до покупки протянуть, давай мы с Сашей починим сейчас, — предложил Дима.

— Да, конечно, — поддержал Саша.

— Нет-нет-нет, ребята, мне это не сложно, а у вас свои дела — вы же молодые. Знаете, сколько у нас с мамой свободного времени сейчас, когда мы вас вырастили, и вы от нас уехали? — спросил папа и рассмеялся.

Мама тоже засмеялась и села на диван:

— Не то слово! Небо и земля!

Папа и дети расселись по стульям и дивану.

— Значит, мы вам мешали? — грустно спросила Катя.

— Дорогая, нет, конечно! Мы с папой счастливы, что вы у нас есть. Если бы нас сейчас спросили, вернись мы назад, родили бы мы троих детей или всю жизнь жили бы так свободно, как сейчас? Конечно, мы бы не раздумывали. Дети… — мама задумалась, — так странно, с одной стороны, дети — это такое большое счастье, с другой стороны, конечно, с ними очень сложно. Вы поймете это, только когда у вас появятся свои дети.

— И на что же вы тратите свое свободное время? — спросила Катя, придвинулась к маме и положила голову ей на плечо.

— Короче, как дела у вас, хотела спросить Катя, — поправил Саша.

Катя показала Саше язык.

— Днем работа, вечером домашние дела и хобби, — ответил папа.

— Ходим гулять под ручку — это так романтично. Иногда идем на концерты, в гости. Читаем книги. Папа ходит в шахматный клуб, — приподняв брови и как будто мечтательно, уточнила мама.

— О, папа, мы не знали про тебя это! — сказал Дима.

Папа немного смутился:

— Ну, да, недавно начал. Мне нравится. Проводим турниры.

— Выигрываешь? — спросил Саша.

— А то! Не всегда, конечно, но часто.

Тут дети засобирались по домам.

— Ну ладно, раз вам не нужна наша помощь, мы пойдем по своим молодым делам! — игриво сказала Катя и вскочила с дивана.

Когда Линда с мужем проводили детей, мужчина сказал:

— Ок, я тогда пошел чинить стол, не откладывая.

— Хорошо, Киря. А я пойду вынесу мусор.

Линда вышла из дома с двумя полупрозрачными пакетами, затянутыми завязками. На секунду остановилась, оценив большое розовое небо, и пошла в сторону мусорной площадки. Возле контейнера она встретилась с соседкой — почти пожилой обрюзгшей женщиной с суровым лицом, в темно-сером платье, закрывающем ее от шеи до щиколоток. Женщины поздоровались. Соседка с размаху выкинула пакет, он с тяжестью звякнул в баке. И уставилась на Линду.

Линда подняла руку, чтобы выкинуть пакет с мусором, и тут соседка увидела, как левое запястье Линды, оголившись, обнажило аккуратную татуировку — небольшими печатными черными буквами на бледной коже было высечено слово «Счастье». Чуть выше руку обтягивал черный ремешок часов. Линда выкинула пакет. Глаза соседки сверкнули.

— И не стыдно вам с татуировкой ходить в вашем возрасте?

— Нет, — спокойно ответила Линда и выбросила второй пакет.

— Трое взрослых детей! Ладно, по молодости ошибку допустили, но сейчас-то, всякие технологии есть, могли бы и свести, — говорила соседка, чуть покачиваясь всем телом, как бы говоря «ай-ай-ай». На лице ее отражались одновременно жалость и укор.

— Это не ошибка. Я ни разу не пожалела, — сказала Линда и засмеялась.

— Чему вы смеетесь? — соседка не ожидала такой реакции.

— Вашим высказываниям.

— Ах, так! Ну, давайте поговорим, — сказала соседка и поставила руки в боки. Глаза ее сощурились.

Линда на мгновение задержала взгляд на соседке и ответила:

— Извините, я тороплюсь. Всего хорошего.

Линда быстрым шагом пошла домой. Розовые краски неба уже смылись. Но неизменно радостными оставались пышные красно-желтые кусты и деревья во дворе. Соседка смотрела вслед Линде, пока та не исчезла за поворотом. Тогда соседка развернулась, поджала губы и грузным шагом отправилась к своему дому.

Линда зашла в квартиру — муж еще чинил стол. Кирилл поднял голову на жену:

— Привет, дорогая.

Линда смотрела на него таинственным взглядом и молчала.

— Ты чего так на меня смотришь?

В ответ Кирилл услышал только журчание фонтанчика.

— Задумала что-то, — с улыбкой пробормотал мужчина и продолжил чинить стол.

Линда прошла в ванную, помыла руки, вернулась в коридор и встала на пороге гостиной. Услышав замершие шаги, Кирилл поднял взгляд. С улыбкой Моны Лизы Линда медленно расстегивала пуговки и пояс. Стянула с себя платье. Струящаяся ткань легко опустилась на пол. Линда осталась в белье. Кирилл завороженно смотрел.

— Ааа, — догадливо произнес он.

С широкой улыбкой поднялся с колен, подошел к Линде, взял ее на руки и понес в спальню.

Мимо окна в гостиной, которое никто не успел зашторить, проехал автомобиль. Мелькнувший свет фар осветил глиняный носик кувшина — из него текла вода. Каменная чаша ее принимала.

Глава 1

Шершавый сухой асфальт поджаривался на солнце. Двое влюбленных молодых людей стояли, держась за руки, на конечной остановке трамвая — они только что закончили прогулку по парку и собрались ехать домой. Парень и девушка были увлечены друг другом, довольны гуляньем, блаженные улыбки не покидали их, руки не расплетались. Рядом стояли полтора десятка других людей — по большей части, семей с детьми, которые тоже возвращались с прогулки по парку в солнечный выходной день «бабьего лета». Дети держали в руках воздушные шарики, мамы поили из бутылочек малышей в колясках, некоторые мужчины тихо ссорились с женщинами, некоторые пары стояли в обнимку. Царило оживление, каждый был занят своими попутчиками и своими мыслями.

Рельсы задрожали, стал подходить трамвай. Люди приблизились к нему, стараясь оказаться ближе к дверям. Трамвай остановился, двери распахнулись. Люди поднимались по ступенькам, держась за поручни, и проходили в салон. Кто успел, сел на сиденья, остальные разместились вдоль окон. Молодая счастливая пара села на сдвоенное сиденье сразу за креслом кондуктора. В трамвай заходили новые люди. Двери еще были открыты, трамвай стоял, как вдруг прямо над ушами влюбленной пары раздался оглушительный крик:

— Передавайте сразу за проезд! Не ждите, когда я к вам подойду! А то, ишь, ждать их всех приходится, сидят тут. Пока не подойдешь, не достают оплату. Ишь, расселись! А я должна ко всем подходить? — чайкой кричала кондукторша.

Ее свирепый грозный голос раскатился по трамваю так внезапно, как будто гром ударил без молнии. Один ребенок тихо заплакал. Казалось, все люди опешили. Отвлекли свое внимание друг от друга и обратили взгляд на кондукторшу — женщину лет сорока среднего телосложения, с фиолетовыми тенями до бровей, ярко-красной помадой, которую обрамляла темно-коричневая подводка, с сальными волосами, завязанными на макушке в пучок, одетую в безвкусную разноцветную одежду. На лице женщины не было ни намека радости, только ярость и обида, брови сдвинуты друг к другу, между ними пролегли три монументальные складки, ноздри раздуты, губы поджаты.

— Мы ей еще ничего не сделали, а она уже орет на нас, — прошептала своему молодому человеку девушка.

— Да, бедная женщина. Явно, ей в жизни не повезло, — прошептал в ответ парень.

Оживление поутихло — у кого-то сникла радость, ссоры притупились, кто-то потерял нить разговора. Пассажиры торопливо доставали оплату за проезд. Кондукторша ворчала уже себе под нос и принимала деньги. Отрывала билетики и с неизменно суровым выражением лица передавала пассажирам.

***

Смена закончилась. Кондукторша Любовь вышла из депо, поправляя спадающую с покатого плеча сумку. Тяжелым шагом пошла по улице, вышла на тротуар и направилась пешком в сторону дома. Людей по пути почти не попадалось, кричать было не на кого. Любовь в растерянности смотрела по сторонам. Время от времени поправляла спадающую с плеча сумку. Справа возник деревянный забор — он ограждал территорию стройки. Любовь пошла вдоль него. Забор рябил афишами и объявлениями, Любовь скользила по ним взглядом. Глаза остановились на крупной надписи на небесно-голубом фоне:

«Вам не хватает счастья в жизни?».

Любовь подошла поближе и остановилась перед объявлением:

«Вы на всех ворчите? Кажется, жизнь — сплошные проблемы и разочарования, и никакой радости? Тогда вам к нам — в „Фабрику счастья“. Вы станете счастливыми, мы вам обещаем! Тел. 26-35-41».

Вот ведь бред. Любовь постояла минуту, прочитала объявление еще раз и пошла дальше. И чего только не придумают! Надо же, «счастья вам не хватает». А кому его хватает? У кого-то оно есть, что ли? Ха, выдумки! Жизнь тяжелая штука. Ишь, придумали, «Фабрика счастья», как «Фабрика звезд», прям. Как будто они инкубатор какой для счастья придумали и выводят птенцов счастливых. Ишь, чертовы коммерсанты! Обманщики. Обман, везде обман. Но неожиданно Любовь развернулась и пошла обратно. Дойдя до объявления, остановилась, несколько минут задумчиво его рассматривала, потом достала телефон и записала в него номер, указанный в объявлении. Сумка скатилась с плеча и упала на землю. Любовь чертыхнулась, убрала телефон, подняла сумку, перевесила ее на другое плечо и пошла домой, уже не убирая руки с чертовой лямки. Десять вечера, звонить поздно.

­***

Следующий день у Любови выходной. Она проснулась, нахмурилась, слепив три крупные складки между бровями, села на кровати и опустила ноги к полу. Внизу лежали засаленные стоптанные тапки, вроде бы когда-то бывшие голубого цвета. Любовь всунула в них ноги и встала с кровати. Боря еще спал. Женщина сходила в туалет, умылась и пошла на кухню готовить завтрак. Приготовила яичницу. Проснулся Боря и сразу пришел на кухню:

— Привет, женщина.

— Привет, — ответила Любовь и махнула рукой в сторону стола. — Давай пожрем.

— Ну, давай, чо, я не против. Проголодался за ночь-то, ха-ха-ха, — прогоготал Боря.

Любовь с Борей поели яичницу с хлебом, выпили сладкий черный чай вприкуску с печеньем. Любовь встала из-за стола и сказала безразличным тоном:

— Мне надо к Ритке сходить за своей кулинарной книжкой. У меня там рецепты записаны. Ритка у меня брала. Я сегодня собралась кое-что вкусненькое приготовить, так что пойду заберу у Ритки. Ты меня не жди, собирайся на работу и выходи. Вечером увидимся.

— Ну ладно, чо, пока, — слегка удивился Боря.

— Пока, — сказала Любовь.

Она взяла телефон, сунула его в сумку и вышла из квартиры. Поскорей-бы.

Оказавшись на улице, Любовь пошла в сторону Риткиного дома. Не оборачивалась и голову наверх в сторону окна на четвертом этаже не поднимала — чтобы Боря ничего не заподозрил. Как только Любовь свернула за первый угол, остановилась, осмотрелась. Во дворе стояли несколько скамеек, Любовь направилась к одной из них. Села, расставив ноги, как мужик. Достала телефон, нашла записанный вчера номер, названный как «Фабрика счастья долбаная», и позвонила.

Длинные гудки. Один, два, три. Спокойный женский голос ответил:

— Алло. Слушаю.

— Здрасьте, — мужиковатым голосом ответила Любовь.

— Здравствуйте.

— Я тут объявление ваше видела, типа как «Фабрика счастья».

— Да, это мы.

— Почему у вас такое дурацкое название? — спросила Любовь и двинула челюстью вправо-влево, как будто разминаясь перед поединком.

— Вам не нравится?

— Даже не знаю. Ну, это ж как «Фабрика звезд».

— Да, мы похожи на них. Мы растим счастливых людей, — голос отвечал ровно и доброжелательно.

— Прям растите?

— Если они хотят, то да.

— А как вы это делаете? — спросила Любовь и подалась вперед.

— О! Для того, чтобы узнать, нам придется встретиться. Не бойтесь, ничего запретного — ни наркотических веществ, ни гипноза, ни сектантских пут, ни сомнительных биодобавок.

— Тогда что вы делаете?

— Учим жить счастливо. Просто разговариваем и даем советы, — как само собой разумеющееся, отвечал голос.

— Типа так просто?

— Нет, конечно, не просто. Но если вы захотите, то нет ничего невозможного. Зависит от вас.

— Ну допустим, — недовольно согласилась Любовь. — На когда можно записаться?

— А когда вам удобнее?

— Завтра у меня еще выходной, потом два дня работа. Я два через два работаю.

— Понятно. Если хотите, можно завтра в 10 часов ровно — у меня один клиент заболел, окошко появилось. Или давайте дальше обсуждать, следующее время через неделю.

— Эээ… Ну вроде могу в это время, — сказала Любовь и помотала головой, прикидывая планы. — Ладно, давайте.

— Спасибо, что записались. Будем рады вас видеть.

— Э! Э! Подождите, вот я дура, не спросила же, чо стоит? — резко спросила Любовь, встав со скамейки.

— Консультация стоит четыре тысячи рублей.

— Дорого, блин. Это чо, много таких консультаций понадобится?

— В идеале, одна, — спокойно ответил голос.

— Что значит «в идеале»? — Любовь прикрикнула и села обратно.

— Мы всегда рассчитываем на одну консультацию. Дальше человек сам работает над своим счастьем, уходя от нас с нашими советами. Но если он вдруг сильно захочет еще раз к нам прийти, то мы, конечно, возражать не будем. Но обычно все так и ограничивается одной консультацией, — как ни в чем не бывало, объяснил голос.

— Ладно, договорились.

— Всего доброго, до свидания!

— До свиданья, — буркнула Любовь, но тут снова вскочила и крикнула: — Подождите, подождите, блин, опять забыла! Адрес-то скажите.

— Кузнечная, 7. Вывеску на фасаде увидите — «Фабрика счастья», — странно, но голос по-прежнему звучал доброжелательно.

— Окей. До свиданья, — прохрипела Любовь.

— До свидания.

***

Хрупкая бледная женщина с черными волосами повернула ключ в двери, распахнула ее и вошла в кабинет. Нажала на выключатель справа от косяка — загорелся свет. Идя к платяному шкафу, женщина обратилась к «Яндекс. Станции»:

— Алиса, включи мою любимую музыку вперемешку.

— С добрым утром! Включаю вашу любимую музыку вперемешку, — ответила колонка.

Заиграла песня «Song From A Secret Garden» группы «Secret Garden». Женщина остановилась на минуту, прикрыла веки, вслушалась, глубоко вздохнула и выдохнула. Невозможно оставаться равнодушной. Интересно, когда-нибудь эта песня перестанет ее так трогать? Женщина развязала пояс на пальто нежного светло-серого цвета, сняла его и повесила на плечики в шкаф. На полку положила миниатюрную сиреневую шляпку и сиреневый шарф. Переодела уличные ботинки на офисные туфли. Оглядела себя в зеркало. Все-таки, это ее самое любимое платье. И подошла к своему столу.

На нее посмотрел красивущий седовласый мужчина с длинным прямым носом и серьезными добрыми глазами, лишенными распространенной у мужчин такой внешности кобельности — муж глядел на нее с фотографии в рамке. Женщина улыбнулась в ответ на любимый взгляд. Мой хороший. Села на стул и включила компьютер. На экране возникла картина Норберта Гённёта «Двое в лодке»: молодые мужчина и женщина в одеждах XIX века сидят в лодке, мужчина целует спутнице руку, оба смущенно друг на друга не смотрят, но совершенно очевидно, что между ними есть отношения, и уже давно; спокойная гладь воды с розовато-голубыми переливами, отражение крыши домика и деревьев; мужчина держится второй рукой за весло, женщина — за борт лодки; волшебная кисть художника пропитала картину чем-то беспредметным, отчего сложно представить более умиротворяющее полотно. Не зря торопился рисовать, умер в сорок лет, а мир до сих пор пользуется.

Первым делом женщина проверила почту — разобрала входящие письма, на некоторые ответила. Открыла ежедневник, изучила, сделала пометки. Раздался звонок. «Первый клиент», — сказала женщина вслух и нажала на кнопку, чтобы открылась дверь в холл. Рукой выключила колонку. Послышались тяжелые шаги. Стук в дверь.

— Входите.

Глава 2

Дверь открылась, и на пороге показалась грубого вида женщина с помпезным макияжем, сальным пучком волос, одетая в безвкусную широкую рябую бабскую блузку и похожую по расцветке юбку. Клиентка поправила спавшую с плеча сумку и чуть подалась вперед:

— Здрасьте.

— Здравствуйте, добро пожаловать в «Фабрику счастья», — ответила хозяйка. — Верхнюю одежду можете повесить в шкаф, и присаживайтесь в кресло.

Посетительница быстро разделась и села, куда показала хозяйка.

— Для начала прочитайте наши правила, их совсем немного, буквально несколько пунктов на одной страничке. И если вы с ними согласны, то подпишите, пожалуйста, — хозяйка подошла к креслу и протянула листок бумаги и ручку посетительнице.

Женщина недовольно посмотрела на них, взяла и стала читать. Через несколько минут расписалась.

— Ну чего не подписать-то, ничего запретного тут нет, — заключила она.

— Вот и отлично, — сказала хозяйка, которая, тем временем, вернулась к своему столу. — Положите на столик рядом с вами. Что ж, начнем. Как к вам можно обращаться?

— Любовь, — ответила посетительница.

— Хорошо. Меня Линда зовут, — сказала хозяйка.

— Редкое имя.

— Спасибо. Итак, Любовь, скажите, вы хоть немножко счастливы?

— Да нет, чо там, — сказала Любовь, откинулась на спинку кресла и задрала ногу на ногу. — Нет, конечно. Жизнь такая противная. Не знаю даже, нет, наверное.

— Что вам не нравится в вашей жизни?

— Ну, в первую очередь, работа — постоянная толкучка, куча людей. Во-вторых, дом, семья. Не знаю, я не чувствую себя счастливой.

— Кем вы работаете? — спросила Линда и быстрым движением засучила широкие бирюзовые рукава платья.

— Кондуктором в трамвае.

— Понятно. Давно?

— Да много лет уже, — ответила Любовь.

— Зарплата устраивает?

— Да вроде нормально, — сказала Любовь, растянув последнее слово. — Не расшикуешься, конечно, но сойдет.

— Вы сказали, у вас семья есть. Кто? Муж, дети?

— Муж да, пять лет женаты. Детей нет.

— Не хотите? — спросила Линда и неопределенно махнула рукой.

— Ну как-то все не собирались.

— А что вас в семье не устраивает?

— Ну, не знаю. Я не чувствую себя прям женой. Ну, наверное, жена, да, но не женщиной, что ли. Не знаю. Как-то слишком серо и по-бытовому, — сказала Любовь и напряженно отодвинула спину от кресла.

— Не хватает романтики?

— Наверное.

— Муж вам оказывает знаки внимания? — спросила Линда и еще раз засучила рукава.

— Ну, как, разговариваем.

— Дарит цветы?

— Нее, — улыбнулась Любовь. — Вы чо, смеетесь, после пяти лет брака? Только когда ударял за мной, дарил несколько раз.

— Он вас обижает?

— Бывает иногда.

— Как? — спросила Линда. Ее мимика не была особо подвижной. Линда не округлила глаза, не нахмурилась, не подняла брови, не приоткрыла рот. А только чуть наклонила голову вбок и внимательно слушала. Она была нежной и слегка холодной Белоснежкой.

— Ну, он не бьет меня, и на том спасибо, конечно. Но обзывает, ругает иногда.

— Вы ходите на свидания?

— Да вы чо, сказочница, что ли? — гоповатым голосом сказала Любовь. — Нет, конечно, ходили до свадьбы.

— А что вы делаете вместе?

— Ну, вы смешная. Я готовлю, он чо-нить по дому чинит. Когда не работаем. А так, вместе если, то телик смотрим.

— Вам нравится? — спросила Линда.

— Ну, конечно, кому телик не нравится?

— А больше ничего не хочется?

— Не знаю.

— Хорошо, Любовь. Вы кричите на людей?

— Ну, бывает, конечно. Я же не железная, — ответила Любовь, приподняв подбородок. И тихо добавила: — На мужа, на пассажиров.

— Раздражаетесь на них?

— Ну, конечно.

— Почему? — спросила Линда.

— Да, не знаю, бесят. Муж чо-нить забыл, что я его просила, например. Или нагрубил. Пассажиры, блин, всякие бывают — и алкаши, и просто вредные. Говорю им, передайте за проезд, а они принципиально не передают, требуют, чтобы я подошла, — объяснила Любовь, повернув голову вбок и уставившись на Линду одним глазом. — А чо, если толпа народа, не пропихнуться же! А им лень, блин, передать.

— Понятно, Любовь. А сколько раз в неделю вы моете голову?

— Вы чо? — заорала Любовь и встала с кресла. — Чо за вопрос? Какое ваше дело?

— Мне до всего есть дело, Любовь, это моя работа. Ответьте, пожалуйста.

— Ну, ладно, — сказала Любовь и села обратно. — Раз в неделю. А чо?

— Сейчас объясню. Я думаю, Любовь, первое, что вам надо сделать, это мыть голову раз в два дня.

— Вы чо, рехнулись? Я четыре косаря принесла для того, чтобы вы мне такой простой совет дали? Мыть голову, и я стану счастливой?! — выкрикивая каждое слово, Любовь для значительности выдвигала подбородок вперед на каждый ударный слог и задвигала обратно на безударный.

— Не спорьте, Любовь, — сказала Линда и сложила руки, как в школе, как бы подсказывая, что сейчас время слушать урок. — Вспомните правило, которое вы подписывали, — спорить запрещено. Просто слушайте.

Любовь промолчала.

— Любой женщине очень важно не только выглядеть красиво, но и чувствовать себя красивой. Волосы — главное богатство во внешности женщины. И, в первую очередь, это богатство выражается в чистоте. Мойте голову раз в два дня — и ваши волосы никогда не будут выглядеть так, как сейчас. И лучше распустите их, перестаньте на время носить пучок. Вот увидите, вам самой понравится, вы будете…, — Линда на секунду задумалась и поправила кулончик на шее, — чувствовать себя как бы уютнее. Вы не будете каждую секунду помнить про то, что ваши волосы сальные, а значит, будете меньше раздражаться. Нужно как можно больше устранять мелочей, которые вас раздражают.

— Понятно, — сухо произнесла Любовь, брови ее сдвинулись, между ними снова появилась тройная складка.

— Не расстраивайтесь, Любовь, это не все, конечно. Никогда больше не красьте веки фиолетовыми тенями до бровей.

— Это тоже добавит мне уюта? — ехидно спросила Любовь.

— Не совсем. Думаю, вы заблуждаетесь, считая, что это красиво. Но это выглядит настолько грубо и вычурно, что… люди смотрят на вас косо, как на фрика. И если вы даже никогда не задумывались об этом, подсознательно вы чувствуете, что на вас косятся. Косятся — значит, не принимают; не принимают ­ — значит, не любят; не любят — значит, у вас нет счастья.

— А муж тоже не любит?

— Не знаю. Думаю, любит. Но наверняка ваши фиолетовые пятна не добавляют красок в его любовь.

— Хм. Ишь какая.

— Любовь… — сказала Линда, многозначительно посмотрев на Любовь.

— Молчу.

— Дальше. Перестаньте носить такую аляпистую одежду.

— Чо вы имеете в виду?

— Как бы это помягче сказать, — произнесла Линда, чуть опустив вниз голову. — Когда женщина носит такую пеструю и мешковатую одежду, она не притягательна. А вам же хочется, чтобы муж больше внимания вам оказывал.

— А сами-то, чо, королева вкуса?

— Правило номер один — не оскорблять, не хамить, не ерничать.

— Блин.

— Продолжаем? — спросила Линда.

— Да.

— Вы поняли, какую одежду нельзя носить?

— Нет. Как я буду ее выбирать, если у меня такой вкус, какой есть?

— Просто запомните, Любовь, выбирайте, по большей части, однотонную одежду, — сказала Линда и задумчиво почесала заднюю сторону шеи. — То есть, допустим, выбираете блузку — пусть она будет одного цвета, пусть яркая, красная, синяя, желтая, но одного цвета. Максимум — какой-нибудь небольшой, не по всей блузке, пусть будет на ней рисунок. То же самое с юбкой, например. Хотя, нет — юбку пока выбирайте исключительно однотонную. Для начала, пока вы будете перестраивать свой вкус, следуйте вот таким советам. Ну и приталенную одежду выбирайте. Оверсайз — конечно, модно, но это глупость с точки зрения мужского влечения.

— Ага, — незаинтересованно буркнула Любовь.

— Дальше, Любовь. Смените работу.

— Охренели, что ли?!

— Любовь…

— Ладно, помню, — сказала Любовь и подняла брови: — Но зачем менять работу? Она же деньги мне приносит.

— Конечно, работа нужна. Но другая. Ваша доставляет вам множество неприятных эмоций — а это влияет на ваш уровень счастья.

— Кто тогда кондукторами работать будет?

— Хороший вопрос, Любовь. Не в работе дело, а в вашем самоощущении. У каждого человека свое счастье. Кому-то больше надо, кому-то меньше. У кого-то оно одно, у кого-то другое. Не все же кондукторши кричат на пассажиров и злятся, что те подходить отказываются. Кому-то вообще пофиг, просто мысли не о том, просто не задевает это. А вас задевает. Раздражает. Ну, так меняйте работу!

— Куда я пойду работать? — спросила Любовь.

— Какое у вас образование?

— Среднее специальное.

— На кого учились? — уточнила Линда.

— На парикмахера.

— Нет, парикмахер вам сейчас не подойдет, вы устали от людей. Ммм… Давайте, например, флористом в цветочный киоск? Посетителей не так много, валом не идут, есть время побыть одной. Сама работа приятная — с цветами работать, букеты составлять.

— Надо подумать, — сказала Любовь.

— Подумайте, Любовь. Дальше. Вам нужно разобраться с вашими отношениями с мужем.

— Развестись?

— Нет, зачем же. Просто разобраться. Поговорить. Объяснить мужу, что вы женщина, и вам необходимо его мужское внимание. Попросить его раз в неделю дарить вам подарочек — шоколадку, цветочек, что-нибудь из косметики.

— Хм, — сказала Любовь, нахмурившись. — С чего вы взяли, что он захочет?

— Совсем не взяла, не факт, что захочет. Надо попытаться ему объяснить. Если не получится — договориться. Спросить, что он хочет взамен — получится взаимовыгодное сотрудничество, если уж на просьбу он не согласен. Но и этот вариант может не сработать. Тогда остается третий, и последний — просто меняться самой и ждать, когда муж тоже в ответ сам захочет поменяться. — Линда подняла глаза наверх и поправила кулончик. — Это долгий путь, конечно. Но что не сделаешь ради счастья. Вы у себя одна, нужно стараться ради собственного счастья. То есть, если муж откажется от просьбы и договора, то вы просто живете своей новой жизнью — краситесь изящнее, моете голову, распускаете волосы, носите нормальную красивую одежду, работаете флористом. И… не обращаете на мужа внимания. Пусть ходит сам по себе. — Линда махнула как бы на него. — Конечно, какое-то внимание вы будете продолжать ему уделять, но постарайтесь немного показать равнодушие — якобы, вам безразлично, как он там будет себя вести, вам и так хорошо. И тогда он захочет завоевать ваше внимание. Все же мужчины охотники, знаете же такое суждение.

— Да уж. Это все?

— Нет. Есть еще очень важное — родите ребеночка. Вы же, в принципе, не против детей?

— В принципе, да, — ответила Любовь.

— Ну вот. Только скоро поздно может быть. Вам ведь… — Линда слегка повертела головой, чтобы рассмотреть Любовь с разных сторон, — около сорока лет?

— В точку. Сорок. Почти сорок один.

Линда опустила уголки губ, сжала их и сочувственно покивала головой:

— Да-да, можете не успеть. Климакс в любой момент.

— Ну, лет пять-то у меня спокойно есть, — сказала Любовь с ухмылкой. — Некоторые бабы в пятьдесят рожают.

— Нет, Любовь, климакс — штука непредсказуемая. В среднем в сорок пять, но у кого-то в пятьдесят, а у кого-то в сорок и даже раньше.

— Врешь.

— Любовь, последнее предупреждение — и я заканчиваю сеанс.

— Простите. Я хотела сказать, что раньше сорока не бывает.

— Бывает, еще как бывает, — сказала Линда и подалась вперед. — И даже намного раньше сорока. Таких женщин меньше, но ни одна женщина не знает, когда именно у нее начнется климакс. Так что прямо сейчас вы можете уже не успеть. А вы подумали, кто о вас будет заботиться, когда вы состаритесь? Когда вы оба с мужем будете совсем-совсем старенькие, кто вам поможет? Если вы сами не позаботитесь о своем счастье, никто за вас о нем не позаботится.

— Пожалуй, да. Возможно, это единственный нормальный совет. А теперь все?

— Да, для вашего счастья вам этого хватит. И советую вам, Любовь, выполнить все советы. Тогда вы получите максимальный результат.

На лице Любови проявилось хладнокровие: уголки губ чуть опущены, веки прикрыты. Она молча посмотрела на Линду пару секунд и спокойно сказала:

— Ладно, попробую. Чо, сколько с меня?

— Как договаривались, четыре тысячи.

Любовь встала с кресла, подошла к столу Линды, вернула на плечо упавшую сумку, достала из нее деньги и протянула Линде. Женщина взяла их, отбила чек и дала клиентке. Любовь пошла к выходу, протянула руку, чтобы открыть дверь, но вдруг в спину раздался голос:

— Да, Любовь, еще кое-что. Купите себе нормальную сумку. А эту выбросьте.

Любовь медленно развернулась лицом к Линде и презрительно посмотрела на нее:

— Чем сумка-то вам не нравится?

— У вас покатые плечи, и лямка сумки постоянно скатывается с вашего плеча. Вы постоянно поправляете ее, и это добавляет вам раздражения. А чтобы быть счастливым, раздражаться не надо.

— Дак а какую сумку вы мне предлагаете, раз у меня покатые плечи?! — почти прокричала Любовь.

— Не кричите, пожалуйста. Я предлагаю сумку, у которой очень длинная лямка — таких сейчас много продают. Лямку можно спокойно перекинуть через голову, наискосок. Сумку будет держать не плечо, а шея. Это очень удобно, я сама такую ношу.

На лице Любови волна презрения сменилась волной отрешенности. Как зомбированная, хоть и не хотела, Любовь произнесла:

— Покажите, что ли.

Линда встала, взяла свою сумку, надела ее, как описывала, и подошла поближе к посетительнице. Любовь внимательно посмотрела.

— Поняла. Видела такие.

— Стоит, как обычная сумка. Можно даже очень дешевую найти. А счастья — вагон. Потому что никогда не мешает, никогда не спадает, крайняя степень удобства.

— Да уж, — сказала Любовь, неподвижно стоя с округлившимися глазами. — Ладно. До свидания.

— До свидания, Любовь.

Дверь захлопнулась. Линда улыбнулась вслед Любови слегка грустной улыбкой. Она справится. Подошла к окну, рассмотрела цветы на подоконнике, посмотрела в окно на небо, вернулась к своему столу, улыбнулась мужу и продолжила работу с ежедневником.

А Любовь распахнула дверь на улицу, вздрогнула от того, как промчалась по дороге машина, и вслух прочеканила:

— Надувалово, блин.

Глава 3

— Ребята, посерьезнее, отрешитесь от своих проблем, вживитесь в роль, — сказал щупленький лысый молодой человек лет тридцати пяти со светлыми усами и бородкой. Он сидел в первом ряду зрительного зала — корпус вперед, руки в подлокотники.

— Ладно, Ваня, мы поняли, — сказал актер со сцены и кивнул головой.

— Ну ок, — ответил режиссер, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и поставил их пятками на лестницу, которая вела на сцену. — Тогда поехали дальше. Ирина, давай с этого же места.

Актриса села на стул возле актера и поправила складки воображаемой юбки.

— Ирина, — перебил режиссер, — со следующего раза приходи в юбке, чтобы уже реальную юбку поправлять, а не воздух вокруг джинсов.

— Хорошо, — ответила Ирина и почесала нос.

Актриса встала и снова села на стул, поправила эфемерные складки, многозначительно посмотрела на напарника, отвела взгляд и глубоко вдохнула и выдохнула.

— Вам не нравится Байрон? Вы против Байрона? — спросила она. — Байрон такой великий поэт — и не нравится вам!

На последних словах Ирина повысила голос и укоризненно посмотрела на актера. Режиссер сидел неподвижно, уткнувшись губами в кулак.

— Я ничего не говорю, а вы уж напали на меня, — спокойно сказал актер.

— Отчего же вы покачали головой? — допытывалась актриса.

— Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки, — ответил актер.

— Стоп! Тишина, — сказал режиссер, опустил кулак и ноги. — Дима, не «Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки», а «Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки». «Так» нужно сказать как можно более небрежно, чтобы девушка не догадалась, что речь идет о чем-то важном. После «так» — пауза.

— Ок, — сказал актер, почесал затылок и продолжил: — Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки.

На этот раз пауза была на месте, тон — безразличен. Режиссер снова сидел с кулаком в губах и ногами на лестнице.

— Кого же жаль: книги или меня? — спросила актриса.

Дима, согласно роли, молчал.

— Отчего же мне не читать Байрона? — снова спросила Ирина.

Актер помолчал немного и ответил:

— По двум причинам.

Тут Дима положил свою руку на руку Ирины и бегло проговорил:

— Во-первых, потому, что вы читаете Байрона по-французски и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта.

— Нет, Дима, нет! — громко сказал режиссер, встал и замахал руками. — Читай инсценировку: в этом месте ты уже не говоришь безразлично, ты положил руку на руку девушки — грубо говоря, начался интим. Ты уже не можешь быть безразличным. Говори медленнее, размеренно, глубокомысленно. Рассматривай Ирину с интересом: смотри на лицо, на волосы, мельком — на грудь, на талию. Голос теперь живее сделай — то повышай интонацию, то понижай. Давай.

Иван сел обратно. Дима кивнул и продолжил:

— Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! — актер повысил голос, заговорил взволнованнее. — Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде.

После этих слов Дима понизил голос и сказал слегка заговорщически:

— Во-вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…

Актер наклонился к актрисе и сжал ее руку. Ирина слегка отпрянула, с удивлением и вниманием подняв на Диму широко распахнутые глаза. Режиссер убрал кулак и довольно улыбнулся.

— Зачем вам читать Байрона? Может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей, — актер махнул рукой в сторону воображаемого ручья, — видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он бежит игриво; чуть-чуть лишь легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие облака… так, вероятно, протекла бы и жизнь ваша, а вы напрашиваетесь на напрасные волнения, на бури; хотите взглянуть на жизнь и людей сквозь мрачное стекло… Оставьте, не читайте! Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

— А то что? — прервала Диму Ирина.

— Нет-нет, Ирина, не так, — сказал режиссер, поднялся на сцену и подошел к актрисе. — Ты должна сказать так заинтересованно, так живо и резко, что именно из-за твоей повышенной заинтересованности герой потом опомнится, что сказал лишку. — Режиссер взял руки Ирины и уверенным движением положил их на руку Димы, так, что тело Ирины тоже немного повернулось. Не отпуская рук Ирины, режиссер вытянул шею и приблизился головой к лицу актера. — Вот так делай, Ирина.

Режиссер отпустил руки Ирины, она отвела их за спину и ответила:

— Хорошо, поняла.

— Дим, повтори последние слова, — сказал режиссер, возвращаясь в зал.

— Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

— А то что? — на этот раз актриса очень живо прервала напарника: вся подалась вперед, схватила его за руку и с горящими глазами заглянула в его глаза.

Актер вздрогнул, сделав вид, что опомнился:

— Ничего! — коротко сказал он.

— Нет, скажите мне: вы, верно, испытали что-нибудь?

Актер встал и оглянулся по сторонам:

— Где моя удочка? Позвольте, мне пора.

— Нет, еще слово, — сказала актриса и тоже встала. Режиссер наощупь взял с пола бутылку воды и быстро отпил один глоток, наощупь поставил бутылку обратно. — Ведь поэт должен пробуждать сочувствие к себе. Байрон великий поэт, отчего же вы не хотите, чтоб я сочувствовала ему? Разве я так глупа, ничтожна, что не пойму?.. — актриса скрестила руки на груди и обиженно нахмурилась и надула губы.

Актер приблизился к Ирине и с интонацией стал объяснять и махать руками:

— Не то совсем: сочувствуйте тому, что свойственно вашему женскому сердцу; ищите того, что под лад ему, иначе может случиться страшный разлад… и в голове, и в сердце, — актер покачал головой, будто говоря «ай-ай-ай». — Один покажет вам цветок и заставит наслаждаться его запахом и красотой, а другой укажет только ядовитый сок в его чашечке… тогда для вас пропадут и красота, и благоухание. Он заставит вас сожалеть о том, зачем там этот сок, и вы забудете, что есть и благоухание… Есть разница между этими обоими людьми и между сочувствием к ним. Не ищите же яду, не добирайтесь до начала всего, что делается с нами и около нас; не ищите ненужной опытности: не она ведет к счастью.

Возникла пауза. Затем актриса тихо и с придыханием сказала:

— Говорите, говорите… я готова слушать вас целые дни, повиноваться вам во всем…

— Мне? — удивленно и надменно спросил актер, — помилуйте! Какое я имею право располагать вашей волей? Извините, что я позволил себе сделать замечание. Читайте, что угодно… «Чайльд-Гарольд» — очень хорошая книга, Байрон — великий поэт!

— Нет, не притворяйтесь! — вскрикнула Ирина.

— Стоп! Тишина, — сказал режиссер и встал с кресла. — Дима, тебя, то есть твоего персонажа, постоянно качает между заинтересованностью и холодностью: так и должно быть. Но сейчас нужно подчеркнуть это. Последние слова про «Чайльд-Гарольда» и Байрона произнеси с особой холодностью и зазубренностью, а после — сразу отойди от Ирины. И ищи опять удочку.

Актер внимательно слушал, держа подбородок указательным и большим пальцами.

— Хорошо, понял, — сказал Дима, повернулся к Ирине и продолжил холодным тоном: — Читайте, что угодно… «Чайльд-Гарольд» — очень хорошая книга, Байрон — великий поэт! — и Дима отошел от Ирины в поисках «удочки».

— Нет, не притворяйтесь! — громко сказала актриса и с умоляющим выражением лица продолжила: — Не говорите так. Скажите, что мне читать?

— Молодцы! — сказал режиссер, встал с кресла и похлопал. — На сегодня хватит. Ирина, Дима, я вами горжусь, вы отличные актеры.

— Спасибо, Ваня! — сказала Ирина и улыбнулась.

— Мы тобой тоже, Иван, — сказал Дима.

— Ладно, всем пока. Гриша, выключи здесь все, — попросил режиссер своего помощника и стал собираться домой.

***

Ваня навязал длинный-предлинный шарф на шею поверх пуховика, натянул шарф на нос и распахнул дверь на улицу. В лоб и глаза ударил холодный ветер. Ваня закрыл дверь, глубоко вздохнул и пошел по аллее домой. Снег залеплял глаза; ветер, казалось, продувал насквозь. Тяжелые сапоги сдавливали новый снег до корочки старого, оставляя за собой дорожку следов. Иван понуро шел, прижав голову к шее, засунув руки в карманы. Прозвенел короткий звонок сообщения на телефоне.

— Блядь, кому я понадобился, — пробубнил Иван, остановился посреди аллеи и стал рыться в сумке. Нащупал телефон, достал его и прочитал сообщение:

«Приходи в субботу на день рожденья племянницы. Увидимся там все».

Иван, не раздумывая, написал вмиг обледеневшими пальцами:

«Пошли все на хуй».

Убрал телефон в сумку, засунул руки в карманы, вжал голову в плечи и пошел дальше навстречу вьюге.

Прошло десять минут — Ванин дом был неподалеку от театра, — и Иван уже подошел к своему подъезду. Порылся в сумке, долго не мог найти на дне ключи, нашел, достал и приложил пластиковый кружочек к датчику на двери. Дверь не открывалась.

— Опять не сработал, чертов ключ. Чтоб вы сдохли, хуевы владельцы домофонной компании! — вслух и довольно громко сказал Иван.

— И чего ты ругаешься, Ванечка? — спросила пожилая соседка, подошедшая в этот момент к подъезду и поднимающаяся по лестнице к уличной двери. — Вроде культурный человек, а так ругаешься.

— Простите, баба Галь, да достали уже они. Недавно ведь ключ менял, а опять заедает.

— Ну ничего, ничего, ты поменьше думай о плохом, — и будет у тебя ключ работать! — с улыбкой сказала баба Галя и похлопала Ваню по плечу.

— Ну да, ну да, — пробубнил Иван.

Соседка открыла дверь своим ключом, Ваня с бабой Галей зашли в подъезд.

— Ладно, пока, Ванечка, — сказала соседка, открывая свою дверь на первом этаже.

— До свиданья, баб Галь, — сказал Иван и вызвал лифт.

Доехал до третьего этажа. Выглянул в лестничный пролет, увидел целующуюся парочку и закричал:

— Пошли вон отсюда! Трахайтесь в другом месте!

Испуганные подростки вмиг взлетели наверх. Иван стоял и слушал, как легкие удары кроссовок удаляются от него, пока звуки не пропали.

Иван открыл дверь квартиры и зашел. Квартира встретила пугающей чернотой и тишиной. Ваня снял ботинки, подошел к стене напротив и включил свет в коридоре.

— Вот, уже лучше, — сказал Иван.

Разделся, помыл руки, зашел в комнату, включил свет. Медленно оглядел жилище. Старый платяной шкаф зиял черным пространством отсутствующей двери — когда-то она сломалась, починить хотелось только первое время, а потом и не починил, и расхотел. Потертый диван лоснился одиноким отпечатком хозяина. Старый телевизор пялился темно-серым глазом. На новом столе стояла недособранная модель автомобиля — размером с монитор, с множеством мелких деталей, по цене трети от хорошего автомобиля с пробегом. Иван подошел к окну, задернул шторы. Сходил на кухню, открыл холодильник, рассмотрел полупустые полки, схватил колбасу. Отрезал здоровый кусок, взял в зубы, убрал оставшуюся колбасу на место и вернулся в комнату. Сел на диван и стал жевать.

— Хуе-о-о-овый мир, хуе-о-о-о-овый, — стал напевать Иван, жуя колбасу и осматривая комнату.

Взгляд его остановился на плакате с сексуальной девушкой. Ваня стал рассматривать накачанные резиной шары грудей, плоский живот… Глаза Ивана заволокла дымка, взгляд стал нездешним, рука потянулась вниз.

— Вытри за собой, я чуть не поскользнулась! — крикнула соседка сверху через несколько минут.

— Чо, сама не можешь? — ответил сосед.

— Сам мылся, сам вытирай!

Иван тоже пошел мыться.

Вернулся, лег на диван, взял телефон, открыл «Телеграм» и написал в своем канале:

«Я тут подумал: я ставлю спектакли, чтобы уйти от реальности. Знали бы вы, как мне клево, когда я нахожусь в кругу актеров, когда мы репетируем, работаем с литературной основой, думаем над образами, прорабатываем характеры героев, или когда я общаюсь в режиссерской тусе. Я этим живу, я этим дышу. Но вы думаете, в этом есть смысл? Нет. Точнее, есть один смысл: уйти от хуевой реальности».

Иван перечитал пост несколько раз, в нерешительности подержал палец возле «самолетика» и нажал на него. Взгляд снова упал на плакат.

Глава 4

Линда поливала цветы и подпевала Шевчуку:

— С душой Достоевского, с комплексами Блока

Я в ресторане сидел, меня тошнило от сока.

Судьбу разъел, как бронхит, синдром Льва Толстого:

Непротивление — слева, справа — грубое слово.

Господь сорвал голос…

Тут раздался звонок. «Яндекс, стоп», — остановила музыку Линда, поставила лейку на подоконник и села за стол. Открыла дистанционно дверь. Минута — и на пороге появился невзрачный мужчина лет тридцати с небольшим, очень худой и низкий, телосложением больше похожий на мальчика, лысый и светлобородо-усатый. Бедняжка. Но ничего, и у него есть шансы.

— Здравствуйте! — сказала Линда.

— Здравствуйте! У меня назначено на двенадцать часов. Меня зовут Иван.

После знакомства и соблюдения формальностей Линда начала:

— Мне нужно немного вас узнать. Иван, расскажите, сколько вам лет, кем вы работаете и с кем живете.

— Мне тридцать пять. Я известный в своих кругах театральный режиссер.

— О, здорово!

— Спасибо. А живу я… один.

— Понятно. Вам нравится ваша работа? — спросила Линда и поправила волосы.

— Конечно! Я без нее жить не могу!

— Отлично. Какие спектакли ставите?

— В основном, классические. Сейчас репетируем Гончарова, «Обыкновенную историю», — ответил Иван, почесывая руку.

— Понятно. Какие у вас отношения в коллективе?

— Да по-разному бывает, конечно. Тетки завистничают, козни иногда друг другу строят. Ну, так, бывают размолвки. Но, в целом, мы все очень дружны. Мы же — одна команда. Братья по разуму. Фанаты своего дела.

— Это очень хорошо, — сказала Линда и закатала рукава пушистого красного свитера. — А как у вас складываются отношения с друзьями?

— Дак все мои друзья — в театре. Здесь или в других городах, с кем в командировках познакомился. С ними нормально все.

— Вне театра вы общаетесь с кем-нибудь?

— С родней только. Ну или с кем-нибудь если познакомлюсь случайно.

— И как с ними отношения? — спросила Линда.

Лицо Ивана вмиг закоченело. Руки он положил на колени.

— Родители погибли еще в моем детстве. Другая родня есть, но, честно говоря, мне на них насрать.

— Почему?

— Не знаю даже. Может, потому, что лезут не в свое дело.

— Сочувствую вам, Иван, что вы потеряли родителей. Это большое горе.

Иван покивал головой.

— Иван, вы сказали, вам тридцать пять лет. Вы были женаты? — спросила Линда и отпила глоток воды из кружки.

— Нет, ни разу.

— Почему?

— Ну не сложилось просто.

— Как вы думаете, почему не сложилось? — спросила Линда и откинулась на спинку стула.

Иван опустил голову и почесал ее обеими руками. Через пару секунд ответил:

— Во-первых, я весь в работе. Во-вторых, у меня внешность неказистая. В-третьих, я еще не встретил ту самую девушку.

— А какая для вас та самая девушка?

— В первую очередь, культурная, интеллигентная. Во-вторых, добрая, нежная. И красивая, конечно.

— Как вы думаете, почему вы несчастны?

— С чего вы взяли? — спросил Иван.

— Ну вы же пришли в «Фабрику счастья» явно за счастьем…

— Да, точно, за чем же еще.

— Так почему вы несчастны? — спросила Линда и покрутила черный ремешок часов на запястье.

— Да мир долбаный, в жизни много говна, много плохого, злости, несчастий. А радости мало. И от одиночества, конечно.

— И часто вы так мир ругаете?

Иван рассмеялся:

— Да, частенько. Верно вы заметили.

Линда положила руки на стол и подалась вперед.

— Иван, я готова вам сказать обратную связь. Мне кажется, единственное, что вам надо для счастья, именно вам, — это обрести семью. Вы действительно глубоко несчастны, потому что потеряли родителей, а новой семьи не обрели. Каждому человеку необходимо чувствовать себя любимым. Вы говорите… — Линда запнулась, вспомнив сообщение в «Телеграме», которое прочитала, готовясь к встрече, — театр для вас — все, как воздух. На самом деле, воздух для любого человека — это любовь. Вы просто театром замещаете нехватку любви-воздуха. Другими словами, пресловутый Фрейд в вашем увлечении театром.

Иван почувствовал, как жар прилил к лицу. Что-то ему это не нравится — обесценивает театр, блин. И скрестил руки на груди.

Линда пристально посмотрела на Ивана. Ага, защитная поза. Ну ничего.

— Сублимация? — спросил Иван.

— Конечно.

— Да, я это понимаю. Как раз на днях об этом думал.

Линда продолжала серьезно смотреть на Ивана. Не только думал, но и написал всем на обозрение.

— Но, — спросила Линда, — вопрос, конечно же, в том, как обрести семью, правильно?

— Да, это вопрос.

Иван еще больше сжал скрещенные руки.

— Смотрите, Иван, я вам раскрою секрет. Не обязательно интеллигенту жить с интеллигентом…

— Что вы имеете в виду?

— Я знаю примеры из личного окружения, — сказала Линда и замахала руками, помогая объяснению, — когда профессор медицины счастлив в браке с медсестрой. И сдались ему эти знания! Ему их и на работе хватает. Зато его жена — милая сексуальная женщина, добрая и хорошо готовит. Главное, она не хамка, а вполне себе приличная. Поговорить им всегда находится о чем. Любовь и тепло в их отношениях есть. И другие примеры — скажем, учительница физики замужем за слесарем. Тоже они счастливы в браке. У вас же никто не заберет ваш театр. Это уже — неотъемлемая ваша часть. Но вовсе не обязательно брать в жены театралку или даже вообще интеллигентку.

Иван смотрел на Линду, как сова из укрытия — ничего не видно, кроме глаз. Через пару секунд сказал:

— Эээ… Я подумаю об этом, спасибо. Я как-то действительно об этом не думал. Мне казалось, это номер один — чтобы девушка была образованная и с приличной работой.

— Не лукавьте, Иван. Для любого мужчины номер один — это хотеть девушку.

Ваня покраснел и опустил голову.

— Ну вот видите, вы согласны, — сказала Линда и не смогла сдержать улыбку. — Опять же, сколько я знаю примеров, когда общаются мужчина и женщина в каком-нибудь коллективе общем, хорошо общаются, интересные разговоры ведут, вместе на мероприятия ходят, долгие годы так, но… он просто не хочет ее. Это реакция, рефлексы, неотъемлемые от природы. С ними бесполезно бороться. Даже если вы пересилите себя, потом аукнется — вы будете несчастны, вас будет тянуть на других женщин. И зачем это? Бедная интеллигентная девушка будет страдать. Как и вы. Нет, не противьтесь природе, это нормально. Отсеивайте, в первую очередь, тех, кого вы не хотите. А среди тех, кого хотите, ищите уже добрую. Главное, знакомиться надо.

Ваня молчал. Вот сука. Советы она раздает. Как будто все знает. И стал слегка постукивать ногой по полу.

— Что вы думаете о моих словах? — спросила Линда.

— В принципе, вы здраво рассуждаете. Но… мне кажется, здесь есть еще другая проблема — надо, чтобы захотели меня. А с этим у меня не ахти.

Теперь Иван пристально посмотрел на Линду — та сложила руки под грудью, опустила голову и задумалась. Ага, она прекрасно понимает это. Из окна послышались визг тормозов и ругань. Линда разжала руки и схватила двумя пальцами подбородок, сощурила глаза.

— Иван, не скажу, что вы прямо сильно ошибаетесь. Наверняка вы уже как минимум гуглили, что большинство девушек действительно предпочитают рослых и плечистых мужчин. Дело в природе, это естественно. Животное стремление к лучшим генам. Ну вы знаете.

— Да-да.

— Но, все-таки, есть меньшинство, которым нравятся другие типажи мужчин. Черненькие, светленькие, высокие, низкие, — выбирают разных мужчин и сходятся с разными… — Линда опустила руку на стол и посмотрела в потолок. — Кроме того, Иван, если вы не против горькой правды…

Иван непроизвольно сжал пальцами предплечье со всей силы. Вот черт. Что она скажет? Линда вернула взгляд на Ивана, ожидая разрешения продолжить. Иван кивнул и громко сглотнул слюну. Линда стала развивать мысль:

— Как есть мужчины, у которых, скажем так, не на высшем уровне гены, так и есть такие же женщины… Ну, может быть, не с третьим размером груди, а с первым, и с узкими бедрами. С точки зрения природы это тоже диссонанс.

Выбежать. Выбежать отсюда, подумал Иван и остался на месте.

— С другой стороны, — сказала Линда, — есть еще возможность. Природа задумывается о разных своих детях и предусмотрела такой вариант: замечали высоких девушек рядом с низкими мужчинами? Думаете, такие девушки смогут объяснить истинную причину своего выбора? А истина в том, что природа им подсказывает: ты слишком высокая, уравновесь свои гены. И тогда ваши дети будут менее высокими девочками и более рослыми мальчиками.

Линда замолчала. Интересно, о чем он думает? А ведь культурный, не ругается.

Иван сидел нога на ногу, прислонившись одним боком к креслу и глядя на Линду одним выпученным глазом.

Линда отвела плечи назад, покрутила ими, чтобы размять, и сказала:

— Короче, у вас есть шансы. Хоть их и меньше, чем у среднестатистического мужчины. Но вы у себя один, и надо бороться за свое счастье. Думаете, человек без ноги не понимает, что у него меньше шансов на нормальную жизнь? Но это не мешает ему мечтать о протезе. Так же, как человек со слабым зрением стремится либо к очкам, либо к линзам, либо к операции. И так же, как человек со слабым слухом стремится слышать лучше. Думаете, им лучше, чем вам?

— Думаю, нет.

— Так боритесь за свое счастье!

— Ну, допустим, я буду бороться, — сказал Иван, не меняя положения тела, по-прежнему прицепившись к защитному креслу. — Как именно вы предлагаете это делать?

— Сейчас расскажу. Только хотела уточнить: не забывайте, что у вас есть и козырь — вы интеллигентный, умный, успешный, многим девушкам это нравится.

Иван молчал. Так-то, да. И хотелось бы верить, что это главное.

— А насчет того, как бороться, — сказала Линда. — Во-первых, не забывайте, что до нашего с вами разговора вы все время отсеивали множество хороших девушек по принципу интеллигентности. Надеюсь, сейчас вы не будете так делать. Во-вторых, скажите, где вы бываете, кроме театра?

— Да особо нигде.