Бесплатный фрагмент - Фантазерка

Мой милый мальчик! О, я уже вижу, как при этих словах твое лицо искажает недовольная гримаса. Тебе неприятен этот незавуалированный намек на Мопассановского героя? Нет, вряд ли. Твою молодую, не отягощенную изучением классической литературы голову едва ли потревожит подобная догадка. Тебя просто заденет снисходительность, с которой я произношу это оскорбительное на твой взгляд слово «мальчик». Какой же ты мальчик в самом деле! Мужчина! Самый что ни на есть! На пятнадцать лет меня младше. Впрочем, сейчас твой бунт меня не трогает. Я в праве выбирать какие угодно эпитеты, чтобы обратиться к тебе в этом последнем прощальном письме.

Итак, мой милый мальчик! Я захлопнула за тобой дверь, поспешив запереть ее на засов. Мне следовало бы отказаться от твоей великодушной подачки — предложения дружбы. Сохранить вежливое общение можно лишь с тем, кто был тебе безразличен. С тем, кто прошелся по поверхности твоей жизни, не затронув сердцевины. Некое отдаленное извращенное подобие дружбы может взрасти свежими травяными ростками на месте былого костра, но только тогда, когда многочисленные дожди оросят почву, обновив ее, смыв золу и угольки. Моя почва еще черна воспоминаниями. Я не хочу лишнего напоминания о том, что никогда уже не будет моим. Да, ты прав, я, конечно, драматизирую. Это была всего лишь короткая интрижка, ничего более. И излагать ее мне следовало бы в правильном порядке.

Я до встречи с тобой.

Жила. Существовала. Прозябала. Безразлично наблюдала за неспешной сменой дней. Уютно, комфортно, тепло и сытно. Скучно.

Я рано вышла замуж. Не по огромной любви или испепеляющей страсти. Просто мой будущий супруг был очень терпелив и настойчив. Он пер к своей цели, сбивая на своем пути выдвигаемые мной препядствия. Это упорство одновременно льстило мне, и пугало.

Ты скажешь, что знаешь мою историю от точки до точки? Лучше меня самой? Да, безусловно. Ты знаешь все. Все, кроме правды. Так что, не перебивай, и послушай. Обещаю, ты не пожалеешь.

Итак, мой муж. Мы встречались полгода, прежде чем он осмелился поцеловать меня. А первый секс случился еще несколькими месяцами позже. Я оттягивала этот момент, как могла. Не то, чтобы мне совсем не хотелось близости с этим человеком. Какая-то тонкая струнка моего женского организма вздрагивала от его прикосновения. Но я считала, что слишком хороша для него. Мне было 24. Я была свежа как роза. Он почти на двадцать лет старше, уже изрядно потрепанный жизнью. Он не пренадлежал к числу тех мужчин, что хорошеют с годами. Мне казалось, что мы как-то неуместно смотримся вместе, и, подобным трофеем не удастся козырнуть перед подругами. У меня не получалось восхищаться и гордиться им. Но, не смотря на это, нам было вместе неплохо. Мы много пили и много смеялись. И когда дело-таки дошло до постели (после пары бутылок вина естественно), тут тоже все сложилось так, как надо — добротно и качественно. Без звезд в небе и ослепляющих фейерверков, но и без липкого отвращения и отторжения. Секс как секс. Как у всех. Тогда я не догадывалась, что бывает как-то иначе. Вскоре он сделал мне предложение. Он никогда не говорил о любви. Она как-то подразумевалась сама по себе. Вроде как «живу с тобой, значит, люблю». Я не алкала высокопарых фраз. Даже наоборот. Меня пугала ответственность, которую безповоротно тянуло за собой кольцо с брильянтом. Я сомневалась и откладывала этот решающий день на столько, на сколько это было возможно. Мы официально зарегестрировались только шесть лет спустя, когда он пригрозил отобрать у меня кольцо. Без пафосных церемоний, клишейного белого платья, умиленных тетушек и бабушек, реки шампанского и пьяных тостов. Просто поставили подписи на бумаге и поехали домой. И никакой брачной ночи, смешно говорить даже. А на следующий день я пошла узнавать условия развода. На всякий случай. Меня невероятно страшила эта окончательность. Казалось, что этой неровной подписью я перечеркнула раз и на всегда свой шанс на какую-то более яркую, более красивую судьбу. С другим, более подходящим мне человеком. Ведь были у меня варианты. Влюблялись, писали пламенные письма, молили о свиданиях. Я закрывалась в ванной и вела оттуда переписку, чувствуя себя одновременно искусным шпионом и роковой сердцеедкой. Но стоило из безликих диалогов вынырнуть перспективе реальной встречи, как меня охватывал страх. А вдруг там мне будет хуже? Здесь уже сложился комфортный предсказуемый быт с еженедельными выходами в ресторан, пьяными посиделками-аперитивами, совместным отдыхом на каком-нибудь модном курорте и умеренным домашним сексом. А что ждало меня в этой одновременно манящей и пугающей неизвестности? Притирки, ссоры, борьба за личное пространство и против заскорузлых привычек, и, как вариант, полная несовместимость по всем жизненноважным пунктам. Риск виделся мне бессмысленным. И, взобравшись на пик виртуальных страстей, мои романы стремительно катились вниз.

Со временем количество соискателей моего внимания поиссякло. Тогда я стала заводить односторонние иллюзорные интрижки с привлекательными актерами, докторами и знакомыми мужа. И представлять в постели очередной объект симпатий на месте изученного до родинки супруга. Для вас, мужчин, первостепенной является визуальная сторона действа. Вам важно испытывать влечение к конкретной партнерше. Мы же, мечтательницы, способны, закрыв глаза, мысленно переместиться в более волнующий антураж и нарисовать себе какого-нибудь невероятного героя. Или двух. А моему супругу было всегда глубоко наплевать на те иллюзорные оргии, что творились у меня в голове вовремя соития. Он вообще всегда довольствовался моей привлекательной обложкой, не стремясь вчитаться, вникнуть, откопать потоенный смысл. И этот смысл за ненадобностью не замедлил испариться. С годами замужества я обмельчала. Вся моя сущность бултыхалась на поверхности и исчерпывалась новыми платьями, поездками и ресторанами. Где-то я слышала, что от хорошей жизни тупеют. На тот момент я, конечно, ни за что себе бы не призналась, что со мной произошло нечто подобное. Но теперь, оглядываясь назад, я осознаю в полной мере бесполезность своего многолетнего замужнего прозябания.

Возможно, мне следовало родить ребенка. Так делали все. Это было следующей ступенькой после выхода из мэрии. Забеременеть, отходить должные девять месяцев с тяжелым пузом, изрыгнуть из себя младенца и посвятить ему остаток своих дней. В этом ведь и есть смысл женщины — воспроизвести род, дать продолжение генам. Муж часто заводил разговоры о ребенке. Ему хотелось на закате дней понянчить карапуза с собственными глазами, съездить с ним на рыбалку, научить стрелять из рогатки. Я никогда не говорила «нет». Зачем расстраивать человека? Пусть тешится надеждой. Он и тешился. Я придумывала несуществующие гинекологические болячки, малевала черной краской страшные лишения, которым мы неминуемо подвергнем себя с появлением третьего лишнего. Со временем он смирился, и после моего тридцати-восьмилетия перестал поднимать тему размножения. И я сама тоже успокоилась. Потому как до этого в моем сознании все-таки маячила вкрученная социумом лампочка «надо, надо». Эти нетактичные вопросы подруг-мамаш опять же! «Ну, а ты-то когда?» Ясное дело, вытирая сопли своим первенцами, снося их капризы, и старея от всего этого на глазах, они страстно желали увидеть и меня в своих рядах домашних героинь. Я вежливо улыбалась в ответ на их распросы. Советская идиология всеобщего уравнивания никогда не была мне близка.

Впрочем, извини, малыш, я отвлеклась. Какое тебе дело до отживших советских догм. Ты так же далек от них, как от основ квантовой физики. Это я так неумело пытаюсь оправдать свою бездетность. Скорее перед самой собой, чем перед тобой. Мне не сложно было дать отпор любопытным приятельницам. До сорока я кормила их теми же «завтраками», которые лопал, не давясь, супруг. А потом они, как по взмаху волшебной палочки, замолкли, ограничиваясь сочувственными вздохами, когда на их рассказы о отпрысках, я отвечала повествованиями о своих домашних питомцах. Ну, и черт с ними. Возникни у меня подобное нерациональное желание, я могла бы родить хоть завтра. Мои биологические стрелки еще не перевалили заветный рубеж! Вдалеке все еще виднеелась полу-открытая дверь. Стоило только дернуть за ручку.

Я знаю, что ты скажешь. Посетуешь на мою неуверенность, мое упорное нежелание принимать решения, стремление пустить жизнь на самотек. Тебе легко судить с твоей невысокой 26-летней колокольни. Тебе кажется, что можно разбить все картинки на черные и белые, что внимания достойны только контрасты, и нельзя терять время на полутона. Ты думаешь, что мимолетное «хочу» стоит того, чтобы разрушить многолетние сооружения. Но жизнь опровергает твои юношеские фантазии. Взгляни хотя бы на нас. Разве не права я была, отказываясь верить в долговечность нашей истории? Ведь ее убила вовсе не моя нерешительность, а твое непостоянство. Впрочем, мы договаривались не искать виновных. Подобные копания унизительны. Прости, я опять сбилась с пути. Незадолго до своего сороко-летнего юбилея я зашла в женскую консультацию на регулярный осмотр. Тощая морщинистая доктор (мать троих детей), неубедительно скрывая ухмылку, сообщила мне (разве я спрашивала об этом?), что скорее всего мой детородный поезд ушел, махнув на прощание ранними предвестницами климакса. Я вышла бледная, осунувшаяся, как будто в минуту постаревшая. У меня не будет детей. Эту пилюлю еще можно было кое-как проглотить, запив успокоительным «не больно то и хотелось». Но вот страшное словечко «климакс» сразило меня наповал. Климакс это старость. Это сморщенные, изуродованные бурыми пятнами руки. Это дряблая шарпейевая шея. Это тонкие сухие губы и выцветшие мутные глаза с надвисшими веками. Это вялый мягкий живот и пронизанные синими рытвинами вен ноги. Это лишний вес, который прет вопреки любой диете. Это вереница крупных и мелких болячек, которые уже поджидают свою жертву за углом, царапая на бумаге бесконечные списки лекарств. И, конечно же, это конец розовым мечтам о какой-то другой жизни с каким-то другим мужчиной. Конец мужчинам в целом. Они больше никогда не будут оборачиваться мне вслед (пусть редко но это все-таки случалось), окидывать наглым оценивающим взглядом, подчевать манящей улыбкой-намеком. Никогда больше ни в одном из них мой одрехлевший каркас не сможет пробудить чувство желания и восхищения. Финита ла комедия. Моя пьеса завершилась, так и не успев начаться.

В тот вечер я ничего не сказала мужу. Впрочем, на тот момент мы вообще очень мало разговаривали. Работа и разные хобби (от рыбалки до коллекционных автомобилей) занимали его гораздо больше, нежели общение с женой. Мы сосуществовали как два квартиросъемщика, ограничивая диалоги неминуемыми организационными вопросами. Да, и какое ему было дело до моих страданий по несвоевременно усопшей молодости. Будь у меня близкая подруга, я бы наверно душевно напилась с ней вместе. Но ты же знаешь, я не умею дружить в общем понимании этого термина. Вокруг меня витает рой приятельниц. Большинству вечно от меня что-нибудь нужно. А те, что ни о чем не просят, периодически взрываются зависливыми тирадами, считая мой досуг трутня не заслуженной привилегией. Так или иначе, в тот вечер я все таки пропустила пару-тройку бокалов за упокой своей женственности. Позже, свернувшись в клубочек на диване, я просматривала привычную ленту новостей в обрыдших, но цепких как и полагается по названию соц. сетях. Тогда я и обнаружила первое немногословное послание от тебя. Что в нем значилось? «Привет, как дела?» Или ты расщедрился на нечто более оригинальное. Право слово, я не помню. Подобные приветствия поступали мне время от времени, но, как правило, я удаляла их, не вникая. Что заставило меня ткнуть пальцем в твой профиль? Не требуется быть знатоком психологии, чтобы ответить. Я ухватилась за последнюю брошенную мне судьбой соломинку. Фото на твоей страничке транслировало симпатичного молодого мужчину. Недопустимо молодого для увядающей дамы пост-бальзаковского возраста. Но почему-то именно эта огромная разница меня и привлекла. Напиши мне в тот вечер солидный дяденька ровестник, я бы оставила сообщение без внимания. А тут какой-то глупый бездумный моторчик (должно быть запущенный вином) включился и загудел: «Видишь, ты еще ого-го, ты даже способна понравиться привлекательному юнцу». Мои пальцы сами напечатали невнятную ответную реплику.

Я часто задумывалась на тему супружеской измены. И до того, как это коснулось непосредственно меня, и после по факту. Большинство семеных куриц всегда рьяно клеймило любого беспринципного злодея, осмелившегося нарушить свадебную клятву. Подобные выродки не считались достойными прощения и должны были автоматически изгоняться из общества. А еще лучше было бы, если бы государство ввело для них официальную смертную казнь через повешение за непосредственное орудие преступления. Правда, годами позже я узнала, что одна самая активная защитница брачной неприкосновенности прожила год с любовником, придумав для мужа страшную болезнь, требовавшую срочного лечения заграницей. С любовником что-то разладилось, и она вернулась в объятия супруга, и продолжала проповедовать окружению свои светлые идеалы. Так или иначе, я долгое время разделяла взгляды приятельниц. Измена (настоящаяя физическая в виде голого секса с чужаком, мои виртуальные забавы не в счет) являлась для меня чем-то непостяжимым. Чем-то несопоставимым с нашей пусть спокойной и лишенной африканских страстей, но добротно спаянной парой. Когда-то на первых порах я, гонимая даже не ревностью, а какой-то собственнической жадностью, унижалась до отслеживания переписки супруга на предмет неуместных посланий. Что? Ты наслышан он результатах моих поисков? Ах, да, конечно, я рассказывала о своих трагических находках, утирая скупую слезу. Но я же просила тебя, дорогой мой, выслушать меня, не перебивая. Ты совсем скоро поймешь, откуда произрастают те сказки Шахерезады, что ты слушал, затаив дыхание. Итак, о моем отношении к физической измене. К тому моменту, как невидимый искуситель бросил в мой почтовый ящик твое письмо, яростного отторжения мысль о близком общении с посторонним мужчиной во мне уже не пробуждала. Муж уже давно «объелся груш», закопавшись в этих своих грушах по самое темечко. Он лишь изредка выныривал из них, чтобы рассказать мне с возбужденным блеском в глазах (таким ярким, какого я уже давно не была способна вызвать) о потрясающем коллекционном Порше, который ему чудом удалось откопать и застолбить. Однажды, выслушивая пламенные речи, испещренные неизвестными и неинтересными мне терминами, я задумалась — а будь его новой страстью не железная развалюха, а живая деваха, окатила бы меня мощная волна ревности? Или я продолжила бы так же непоколебимо цедить свое Шардонэ, уставившись пустым невидящим взглядом в этого надоевшего мужчину? Пожалуй, мы оба устали. Друг от друга. От необходимости играть в любовь. Нам просто все это опостылило.

Я ответила на твое приветствие. Что-то нейтральное. Незначительную фразу, которая могла быть запросто истолкована как нежелание продожать беседу. Прими ты ее за подобную, ниточка, протянувшаяся между нами оборвалась бы сразу. Но ты проявил настойчивость (со мной ведь, и правда, нельзя по-другому). Завязавшийся диалог не страдал примитивностью предыдущих аналогов, сводившихся к спонтанному предложению интимного знакомства. Ты выразил заинтересованность мною как человеком, а не куском средней свежести мяса. Мы просто болтали обо всем, не опускаясь до пошлого флирта и не перемежая беседу плохо завуалированными намеками. Именно это кажущееся отсутствие интереса к моим физическим достоинствам и подкупило меня тогда.