Будет очень много «бла-бла-бла» и целое сочинение на тему «Роль Говарда Филлипса Лавкрафта в жизни Александра Евгеньевича Лещенко». Всё это можно спокойно пропустить и сразу перейти к рассказам. Но тогда вы не узнаете, откуда растут щупальца у антологии «Ктулху фхтагн!».

— Знакомство с Затворником —

Я познакомился с творчеством Говарда Филлипса Лавкрафта, или как его называют поклонники — ГФЛ — в начале 21-го века. Знакомство было самым обычным и ничем непримечательным. Купил в книжном магазине его сборник.

Хотя, пока стоял, выбирал книги, на меня периодически подозрительно поглядывала продавщица: выглянет из-за стеллажа, посмотрит, опять спрячется. Странная какая-то. Наверное, я не все щупальца хорошо спрятал, одно где-то торчало.

Книга называлась «Тень из безвременья», серия «Классика литературы ужасов».

Я, конечно, о Лавкрафте, так или иначе, где-то что-то слышал. Но больше всего, конечно, смотрел кино по мотивам его творчества: фильмы ужасов «Реаниматор» с Джеффри Комбсом (рассказ ГФЛ «Герберт Уэст — реаниматор»); «Зловещие мертвецы» Сэма Рэйми (собственно, мертвецов там оживляет и делает зловещими заклятие из самой популярной запретной книги Лавкрафта «Некрономикон»); и другие. Но именно читать «Затворника из Провиденса» я начал с этого сборника.

Не могу сказать, что был впечатлён, но повесть «Тень над Инсмутом», а также рассказы «Герберт Уэст — воскреситель мертвых (реаниматор)», «Крысы в стенах» и «Натура (модель) Пикмена» понравились и запомнились. Особенно, «Тень над Инсмутом». О том, что я думаю о другой «Тени», которая «из безвременья», я лучше промолчу.

— Богохульные Книги —

Взяв Лавкрафта на заметку, я стал вылавливать в магазинах и на книжных развалах другие его сборники. Ох уж эти книжки, на обложках которых были использованы иллюстрации Бориса Валледжо! Да-да, это я про тебя бесстыдный и богохульный сборник «Затаившийся страх» от издательства «Техномарк» 1992-го года, где вампир обнимает прекрасную обнажённую женщину и царапает её ягодицу, пустив немного крови. Что поделать, в 90-е книги с голыми барышнями на обложке продавались лучше, чем без оных. В те «лихие и ужасные времена» никто не заботился о детской психике.

Кстати, на самом деле, я рекомендую этот сборник. Кроме того, что тут собраны весьма интересные рассказы, каждый из них — ага, каждый, какие же всё-таки ужасные были времена — предваряется небольшой иллюстрацией, и в конце каждого небольшая картинка в тему истории. А некоторые счастливчики так и вовсе получили большие иллюстрации на всю страницу.

Учитывая сумасшедшие тиражи 90-х, когда люди, конечно же, не читали, а только и делали, что занимались бандитизмом, проституцией и учились говорить слово «секс» правильно — говорите «с» твердо, не стесняйтесь — вполне возможно отыскать сборничек где-нибудь на книжном развале даже сейчас. Например, на том, что рядом с «Донской государственной публичной библиотекой» (ДГПБ) в городе Ростове-на-Дону. Тираж «Затаившего страха» был, держитесь за стулья, — 100000 (сто тысяч), что по меркам 90-х не так уж и много.

И раз уж я занялся рекомендациями, то не могу не упомянуть серию «Некрономикон — Миры Говарда Лавкрафта», от издательства «Эксмо». В ней издан, наверное, весь «Лавкрафт на русском». Но кроме самого творчества «дедушки Теобальда» здесь ещё и представлены «лавкрафтовские» антологии, составленные из рассказов других авторов.

Читать можно всё — ну разве что, лично мне не очень интересны романы — но я бы выделил следующие сборники и антологии: «Хребты Безумия», «Зов Ктулху», «Ужас в музее», «Комната с заколоченными ставнями» и «Мифы Ктулху». Именно на последнюю книгу я и ориентировался, составляя собственную «лавкрафтовскую» антологию.

— Топ Невыразимого Зла —

Что же до произведений самого Говарда Лавкрафта, то позвольте мне представить свой Топ лучших. Свой Топ Невыразимого Зла.

1) Тень над Инсмутом — 10

2) Показания Рэндольфа Картера — 10

3) Герберт Уэст — реаниматор — 10

4) Ужас Данвича — 10

5) Кошмар в Ред-Хуке — 9

6) Цвет из иных миров — 9

7) Крысы в стенах — 9

8) Тварь на Пороге — 9

9) Зов Ктулху — 8

10) Изгой — 8

11) Модель Пикмана — 8

12) Храм — 8

13) Притаившийся ужас — 8

14) Обитающий во мраке — 8

15) В склепе — 8

16) Страшный старик — 8

17) Дагон — 7

18) Картинка в старой книге — 7

19) Улица — 7

20) Заброшенный дом — 7

— Искусство Любви —

Пик моего — назовём его так — Первого Интереса к творчеству «Затворника из Провиденса» пришёлся где-то на 2003—2004 годы. К тому моменту в домашней библиотеке было где-то 5—6 его сборников и антологий. Конечно, там был не только один Лавкрафт, но и Лавкрафт + многочисленные соавторы, в основном, его самый известный «дописыватель» Август Дерлет.

К 2007-2008-му году интерес к творчеству ГФЛ стал спадать, но книги «Дедушки Теобальда» я всё равно продолжал исправно выискивать и покупать. Не знаю уже зачем. Про запас, наверное. В итоге их набралось штук 8—10.

К 2010-му году желание читать Лавкрафта пропало окончательно.

Но я вернулся к нему спустя 7 лет. Почему? Сейчас постараюсь ответить. Стал продвигать себя как автор, поучаствовал в отличном конкурсе «Чёртова Дюжина — 2016», там познакомился с таким необычным явлением, как «русский хоррор»; открыл для себя много интересных авторов, в том числе и Влада Женевского; купил его сборник «Запах»; в нём прочитал рассказ «Искусство любви». Да-да: игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце и далее по списку.

Прочитав рассказ, который, грубо говоря, является одной большой отсылкой к творчеству «Эксцентричного Писателя-Джентльмена из Новой Англии», я понял, как мало я знаю о Лавкрафте. Нет, какие-то отсылки я, конечно, заметил, но только часть. Например, самая большая отсылка прячется уже в названии рассказа. Это фамилия «Затворника из Провиденса», переведённая на русский язык. Lovecraft: 1) Love — любовь; 2) Craft — искусство/мастерство. Любовь + искусство = «Искусство любви».

Рассказ Женевского стал для меня своеобразным катализатором, запустившим мой Второй Интерес к творчеству «Дедушки Теобальда». Второй Интерес возник в 2017-ом, но на полную катушку он раскрутился только в 2018-ом (я назвал его «Годом Лавкрафта»), и завершился где-то в 2019-2020-ом годах.

Я перечитал все сборники и антологии, которые были на тот момент в моей библиотеке, обнаружил, что там есть две копии одного и того же сборника. А часть рассказов из одних книг почти полностью дублирует рассказы из других. Пришлось провести «книжную чистку» и в результате от 8—10 книг осталось четыре. В числе «зачищенных» оказался и мой самый первый сборник «Тень из безвременья»: переплёт полностью пришёл в негодность, и книга едва не развалилась. А вот сборник «Затаившийся страх» благополучно всё пережил: слава вампирам, голым женщинам и «лихим» 90-ым!

Перечитав всё, что было дома, я полез в Интернет и там раздобыл массу интересного и «лавкрафтовского», в том числе и упомянутую мной ранее отличную серию «Некрономикон — Миры Говарда Лавкрафта». Среди раздобытого был не только весь «русский Лавкрафт», но и «английский Лавкрафт». Я с удивлением открыл для себя не только новые рассказы, но и стихи, эссе, статьи, письма. Массу всего.

Посмотрел несколько документальных фильмов о ГФЛ — среди которых особенно хочется выделить «Лавкрафт: Страх неизведанного»; прочитал биографию писателя «Лавкрафт: Певец Бездны» за авторством Глеба Елисеева.

Я не знаю, как в этот период я не сошёл с ума, не организовал свой культ или секту, и не попробовал вызвать кого-нибудь из Древних.

И до сих пор в той же серии «Некрономикон — Миры Говарда Лавкрафта» осталось несколько сборников и антологий, которые я ещё пока не прочитал. Например, «Монстры Лавкрафта». Но я до него обязательно доберусь.

— По следам Лавкрафта или Мерзкий подражатель —

— I — Сказки дедушки Хазреда —

Второй Интерес к творчеству «Затворника из Провиденса» не прошёл бесследно. В конце 2020-го года на конкурсе микрорассказов «Астра-Блиц №75» было три темы, из которых я выбрал две «Что-то здесь не так» и «Новогоднее». Написал «новогодний рассказ, в котором было что-то не так». Назвал его «Сказки дедушки Хазреда». Если вкратце, то это новогодний утренник в стиле Лавкрафта.

Я не хотел ничего плохого, просто хотел повеселиться. А уже в следующем году «лавкрафтовские» рассказы стали попадаться мне то тут, то там — то ли они находили меня сами, то ли я притягивал их, как магнит.

— II — Что дальше? — Будущее серии «Фантастический Калейдоскоп» —

Во время работы над антологией «Фантастический Калейдоскоп: Генератор Страхов», Марина Румянцева, художница и один из авторов антологии, задала мне такой вопрос: «Что дальше?» Мы к тому времени закончили с обложкой, и Марина спрашивала насчёт иллюстраций. Но, ответив ей об иллюстрациях, я решил ответить на вопрос более глобально, что ли.

Я действительно задумался: «А что же дальше? Сделаем одну антологию — и всё? Что-то как-то мало». Поэтому я накрапал документик, который пафосно назвал — «Будущее». А там четвёртой книгой, как раз и значилась «лавкрафтовская» антология — цитата: «Четвёртую хочу сделать тематическую и посвятить её творчеству Говарда Лавкрафта».

— III — Пасть Дьявола —

После рассказа «Сказки дедушки Хазреда» я стал писать больше «лавкрафтовских» рассказов. Всё это привело к тому, что мой рассказ «Пасть Дьявола» занял первое место на конкурсе, который проводили сообщество «Городские сказки» и музыкальная группа «Лестница Эшера». Я не специально, так получилось. Рассказ был написал по мотивам песни «Один на один». Возможно, что именно после этого я окончательно принял решение делать «лавкрафтовскую» антологию.

— IV — Отбор «Ктулху жив!» —

Но утвердился в этом только после того, как познакомился с Вадимом Вербицким. Он прислал мне несколько рассказов, среди которых была и парочка «лавкрафтовских». Я обмолвился, что у меня в планах есть антология по мотивам творчества ГФЛ и его истории туда прекрасно подойдут. Он сказал, что хорошо. А потом заметил, что он нигде не видел отбора в антологию. Это не дословная цитата, но смысл был примерно такой.

Я что-то там ответил, а потом меня, как громом поразило. «Отбора». «В антологию». «Не видел». Я вот тоже нигде отбора в антологию по мотивам творчества Лавкрафта никогда не видел и решил сделать такой отбор. Так благодаря вопросу Марины Румянцевой и замечанию Вадима Вербицкого родился и успешно прошёл отбор «Ктулху жив!» Спасибо им, а также спасибо всем авторам, которые приняли участие в этом мероприятии.

Говоря о «спасибах» и благодарностях, хочется сказать про Ольгу Краплак — художницу. Она нарисовала богохульно-прекрасную обложку для антологии. Когда я написал техзадание для обложки, у меня были некоторые сомнения: я думал, что не получится органично совместить Ктулху и большую волну. Но Ольга отлично справилась, и всё получилось.

И, конечно, я не могу не упомянуть моего соредактора Антона Филиповича. Спасибо ему за всестороннюю помощь, в том числе и за вычитку этого многословного предисловия.

— Антология «Ктулху фхтагн!» —

— I — Итоги богомерзкого отбора —

Не буду утомлять всяческими подробностями отбора: было много рутины, но и она была волнительной. Сразу скажу, что результатами я доволен: думал, что придёт 20—30 рассказов, а пришло 113 рассказов от 71-го автора. Правда, можно посетовать на то, что историй, где фигурировали бы Ктулху и Дагон пришло мало — а ведь этим двум божествам я и хотел посвятить антологию. Но это всё ерунда! Я хотел собрать «лавкрафтовскую» антологию? Я её собрал. Я хотел, чтобы были «водные» рассказы? Я получил истории, где есть водная стихия.

В итоге, отобранных рассказов оказалось столько, что пришлось делать два тома антологии, которая, кстати, называется не «Ктулху жив!», а «Ктулху фхтагн!» Это название подсказал мне мой рассказ «Сказки дедушки Хазреда».

И раз мы заговорили об историях сборника, то к ним и перейдём.

— II — Топ культиста Ктулху —

Все выбранные рассказы для антологии мне по-своему понравились: где-то сюжет интересный, где-то неповторимая атмосфера, где-то просто хорошо сделано. Но есть и такие, которые понравились больше всего. Как я это определил? Зачастую, они сочетают в себе три перечисленных выше фактора: сюжет, атмосферу и исполнение. Но есть ещё два момента. Первый — прочитав их один раз, я неплохо запомнил сюжет. Второй — и главный — к этим рассказам хочется вернуться и перечитать их ещё раз.

1) В чреве Юггота

(Финал — моё почтение).

2) Глаз и капля

(Озеро, сводящее людей с ума).

3) Кладбищенская черемша

(Стёб над вегетарианцами и не только).

4) Крошка Лху и козявки

(Няшный Ктулху).

5) Остров демонов

(Скандинавская мифология + ГФЛ).

6) Полуночный канал: нулевая запись

(YouTube + ГФЛ).

7) Полюс

(Движуха — моё почтение).

8) Скульптор

(Баркер + ГФЛ = (нет, не любовь) Нечто отвратительное, но привлекательное).

9) Увидеть

(Если ты следишь за чем-то, то что-то начинает следить за тобой).

10) Царь медуз

(Отличная героиня).

11) Цветы из космоса

(Отличная стилизация).

12) Чёрный фараон

(Ньярлатхотеп раскрывается с неожиданной стороны).

— III — Как рассказ «Житие святой Паолы» помог рассказу «Похвали меня» —

Несмотря на то, что рассказ «Похвали меня» мне понравился, я сначала решил не брать его именно в «лавкрафтовскую» антологию, по определённым критериям он не вписывался. Я отправил его в папку «Не в тему, но интересно».

Однако потом, прочитав уже другой рассказ «Житие святой Паолы», который подходил для антологии, я вспомнил про «Похвали меня». Сюжеты обоих рассказов в чём-то похожи. И в одном, и в другом был монстр в пещере; и в одном, и в другом была маленькая девочка; и в обоих рассказах между ними происходил контакт. Только если в «Житие святой Паолы» повествование от третьего лица, и девочка монстра боится — акцент на героине; то в «Похвали меня» повествование от первого лица, и девочка ничего не боится — акцент на монстре (он историю и рассказывает).

Заметив это пересечение в сюжетах между рассказами (и та, и другая история, по сути, про страшного монстра в пещере), я решил, что будет забавно, если они окажутся в одной антологии. Где-то истории, скажем так, не совпадают во взглядах, но, в целом, неплохо друг друга дополняют. Вот так вот «Житие святой Паолы» если и не спас «Похвали меня», то уж точно помог ему.

И, между прочим, это не единственный раз, когда я замечал подобное пересечение между разными рассказами: что-то, что только упоминалось в одном, превращалось в полноценную сцену или даже в основной сюжет в другом.

Так в рассказе «Ловец человеков» упоминается некая болезнь — «мерячение» или «полярная истерия» — когда люди бросают свои дома, уходят в неизвестном направлении и гибнут. А в истории «Зов стихии» хотя действие и происходит не на севере, но все люди слышат какой-то странный шум, который сводит их с ума, и они бросают свои жилища и топятся в море.

История «Остров демонов» описывает некий культ, который поклоняется скандинавским морским богам. Одна из богинь напоминает гибрид человека и акулы. Тогда как в рассказе «Пасть Дьявола» есть целая секта «Акваморфов», они почитают гигантских человекоподобных акул.

Рассказы «Отверстия», «Тёмные, цветные, голодные…» и «Кунак-Сурут» затрагивают одну и ту же тему — смерть детей в семье. И хотя в некоторых местах истории похожи, всё-таки у каждого из авторов получился свой самобытный сюжет.

Есть и другие не столь явные пересечения между остальными произведениями.

— IV — Двойной дар дедушке Теобальду —

Пришлось помучаться, распределяя рассказы, как между томами, так и внутри каждого из них. Произведения отличаются друг от друга: по стилю, по сюжету, по размеру, по исполнению. Как мне кажется, я нашёл какой-то удачный баланс, и каждая книга вышла со своим настроением. Если «Том I» — бойкий, пробивной, рассказы в нём короче, больше повествования от первого лица; то «Том II» более спокойный, размеренный, истории в нём длиннее, преобладают рассказы от третьего лица.

Но в каждом из томов можно встретить как стилизации под «Лавкрафта», так и рассказы, вдохновлённые его творчеством. Есть и самостоятельные произведения, герои которых сталкиваются с неведомым. Богохульные книги, отвратительные монстры, мерзкие ритуалы, сумасшедшие культисты и много щупалец.

Ктулху фхтагн!

26 мая, 2022;

Ростов-на-Дону.

Полюс
Максим Кабир

Через без малого сто лет после открытия Беллинсгаузеном и Лазаревым континента Антарктида, и через шесть месяцев после прибытия экспедиции на Землю Виктории, Ульман увидел за естественной дамбой человека. Приближалась зима, и постепенно оттаивал океан; живность вернулась к шельфу. Прекратились бури, изводившие береговой пост. Бурые водоросли покрывали побережье бухты, а ледниковые языки сверкали под солнцем.

Вальенте, доктор и повар по совместительству, приступил к разделыванию тюленя. Зоолог Лангеланд присел на ящики, чтобы свериться с записями в журнале. Ульман, геолог и метеоролог, ушёл к склону Эребуса. Он и обнаружил еле плетущихся по плато собак и человека в санях.

Лангеланд и Вальенте, побросав дела, кинулись на помощь. Причалив к мысу весной, экипаж «Ньёрда» разделился. Трое остались в лагере, девятнадцать исследователей пошли вглубь континента, к могучим хребтам и к полюсу. Южная партия должна была вернуться не раньше апреля. Но что-то нарушило планы полярников.

Лангеланд изумлённо разглядывал выбившихся из сил собак и бездыханного человека. В исхудавшем бородаче он с трудом признал матроса Гринграсса; во время долгого плаванья Лангеланд и Гринграсс играли в шахматы. Матрос обладал прекрасным чувством юмора и был любимчиком офицеров.

Немые вопросы повисли в воздухе.

— Нужно отнести его на базу, — сказал Вальенте, чьи руки были испачканы в тюленьей крови.

Собаки, спасшие матроса, идти не захотели. Мужчины вынули товарища из саней и осторожно понесли. Гринграсс бессвязно бормотал.

Пока доктор осматривал матроса, Ульман и Лангеланд делились догадками. Почему Гринграсс возвратился один? Не могли же восемнадцать полярников сгинуть в снежной пустыне? Тревога нарастала. Из сборного домика вынырнул Вальенте.

— Как он?

— Будет жить. Ран нет, но он очень истощён.

— Он что-то сказал?

— Ничего осмысленного. Пусть отдохнёт.

Матрос лежал на койке доктора, у печи. Костлявая грудь вздымалась и опадала, сухие губы беззвучно шевелились. Пока друзья растапливали лёд и оборудовали пространство для дополнительного жильца, Лангеланд отправился за собаками.

Над оголившимися базальтовыми глыбами кружили огромные буревестники. Шумели волны, мутные от ледяных кристаллов. Хмурый Лангеланд перепрыгивал трещины в камнях. Он прихватил винтовку, на случай, если какого-то пса придётся пристрелить.

За холмом открывалось плато. Сперва Лангеланд решил, что вокруг саней собрались люди. Члены южной партии, догнавшие таки Гринграсса. Потом он сообразил — и хлопнул себя по лбу. Не люди, а пингвины, толкались возле саней.

— Разойтись! — скомандовал зоолог.

Пингвины одновременно повернули головы. Челюсть Лангеланда отвисла. Клювы и морды птиц были забрызганы багровым. Разодранные собаки лежали на снегу. Самец пингвина Адели погрузил морду в дымящиеся кишки издохшего пса и… ел?

— Эй вы!

Лангеланду не понравилось, как смотрят на него эти увальни. Было что-то неправильное в их изломанных позах, в остекленевших глазах. В том, насколько плохо выглядели птицы. Словно были… ну же, сформулируй!

— Нет! — замычал зоолог.

Ветер донёс удушливую вонь. Так пахли могильники, кладбища пингвинов. Под перьевым покровом торчали кости. У королевского пингвина слезла шкура и обнажился череп.

«Не дури!»

Забыв о псах, пингвины стали приближаться. Вразвалку, растопырив крылья, угрожающе клекоча. Лангеланд выстрелил. Туловище самца взорвалось под давлением скопившегося газа. Трупного газа!

«Они мертвы!» — осознал зоолог.

Два десятка мёртвых пингвинов пёрли к нему по плато.

Лангеланд кинулся прочь, зовя товарищей. Вскарабкался на холм и оттуда послал пулю. Гнилые мозги оросили снег. В лагере кричали.

«Это не по-настоящему!» — убеждал себя Лангеланд.

Летом из-за морской воды в супе он заболел и, терзаемый высокой температурой, видел в бреду родной Берген, сестру и маму. Разлагающиеся пингвины тоже галлюцинация! Обязаны ей быть!

Треск пальбы отрезвил. Друзья в опасности, а о своём рассудке он побеспокоится позже. Зоолог перескочил трещину в базальте. И очутился в совершенно новом кошмаре. Частично освежёванный поваром тюлень атаковал полярников. Он бил ластами и рисовал на земле алый след. Обрамлённая усами пасть исторгала похоронный рёв.

— Убейте его! — вопил Ульман, разбрызгивая слюну.

Хвост разбил в щепки ящик и разбросал коробки с сухарями. Извиваясь, как червь, мёртвый тюлень пополз на учёных. Вальенте вскинул ствол и всадил свинец между тусклых выпученных глаз. Зверь обмяк.

— Какого дьявола? — вскричал Лангеланд.

— Там, — прошептал Ульман, тыча пальцем в сторону воды.

По берегу ползли раздувшиеся туши. Крабоеды, морские леопарды, морщинистый и наполовину обглоданный морской слон.

Лангеланд подумал, что это Гринграсс приманил в их мир безумие.

— Очнитесь! — гаркнул Вальенте. — Стреляйте в этих тварей!

Лангеланд заставил себя действовать. Возвратившись в Европу, он обязательно отыщет декана своего факультета и швырнёт ему в физиономию диплом, но сейчас он обязан шевелиться! Он проделал слишком тяжёлый путь, полгода сражался со стихией, он не может сдаться каким-то тюленям!

С юга шли пингвины. От их хора раскалывалась голова. Просто, чтобы не слышать звуков, рождаемых мёртвыми голосовыми связками, полярники открыли огонь.

Свинец косил птиц. Разбрасывал жёлтый подкожный жир. Дырявил морды тюленей. Крабоеды, которым умилялись полярники, теперь превратились в кошмарных чудищ. Как долго лежали они во льдах? И почему восстали из вечного сна?

Пули сорвали макушку тюленя Росса. Тварь подползла вплотную к лагерю, и был виден её замороженный, кристаллизованный мозг. Лангеланд выстрелил в тёмную тюленью пасть. Повернулся, чтобы сбить с ног жирного пингвина, у которого вместо глаз зияли дыры. Враги падали, окольцовывая трупами клочок цивилизации посреди мёрзлого ада. Тень скользнула по крыше хижины.

«Только не это!» — успел подумать Лангеланд.

Полярная крачка рухнула сверху, как камень. Благо, её мышцы окоченели, координация нарушилась. Красный клюв не причинил зоологу вреда. Крачка плюхнулась на землю, и была растоптана сапогом. Буревестник оказался проворнее. Он спланировал на Вальенте, дезориентировал ударом крыла. Не давая человеку подняться, налетел поморник. Когти выдрали кусок щеки. Вальенте выстрелил, захлёбываясь кровью и разнёс поморника пополам.

— Док! — Лангеланд заслонил товарища.

Винтовка опустела. Пауза, потраченная на перезарядку, позволила пингвинам войти в лагерь. Они принесли с собой вонь тухлого сала и гуано. Ульман не стрелял: стоял столбом, таращась на убитого дважды тюленя. Что-то двигалось под шкурой.

— Ульман! Не спи!

Брюхо тюленя лопнуло, выбрасывая из желудка рыбу. Тюлений обед высвободился и бесновато запрыгал по камням. Полупереваренные клыкачи и серебрянки щёлкали зубами, норовили укусить Ульмана за стопу. Это стало последней каплей. Полярник упал на колени и заскулил.

Патроны кончились. Лангеланд ринулся в домик и выбежал обратно уже с ледорубом в руке. К тому моменту Вальенте был мёртв. Поморники склевали его лицо и разорвали глотку. Кровь лилась по земле, её лакала ездовая собака, приползшая в лагерь со своими пернатыми убийцами. У пса не было задних лап. Мёртвая рыба прыгала по багровым лужам.

Лангеланд застонал и врубился ледорубом в строй пингвинов. Сталь крошила черепа, вышибала заиндевевшие мозги. Ноги путались в кольцах кишок. Добравшись до Ульмана, Лангеланд схватил его за воротник и потащил в укрытие. Он был слишком увлечён пингвинами, чтобы заметить: у Ульмана нет ступней. Их сожрал морской леопард.

Из обрубков толчками лилась кровь.

— Мама, — прохрипел Ульман. — Маме скажи… я — всё…

Тюлени волочили к людям свои бесформенные туши. По ним лезли пингвины без крыльев и глаз. Некоторые были просто скелетами, чьи кости кое-как скрепляли сухожилия. Ульман обмяк в руках Лангеланда.

— Прости, — прошептал зоолог и кинулся наутёк.

Мертвечина тут же накрыла Ульмана смрадной волной. Снося защищающий от ветра штабель, в лагерь втиснулась небольшая касатка. Лангеланд не разглядел деталей. Он влетел в тамбур и захлопнул дверь перед щёлкающими клювами. Обессиленный, прислонился к стене. Шпунтовые сваи, брёвна, проволочные тросы и «гипсоновская» изоляция выдерживали полярные ветра, но выдержат ли они натиск дохлых тюленей? А если к восставшим против человека животным присоединятся клещи, комары и блохи, обитающие в этих проклятых Богом краях?

В домике отсутствовали окна, но Лангеланд слышал шорох сотен тел, бродящих снаружи. Он обвёл комнату осоловевшим взором. Граммофон с пластинками, сушащиеся на бельевой верёвке свитера, книги, вся эта нелепая попытка создать уют — у Лангеланда защипало в горле. Он боялся, что расплачется, как только посмотрит на фотографию мамы, висящую над кроватью, на фотографии над кроватями Ульмана и Вальенте.

— Они здесь?

Лангеланд вздрогнул. В пылу схватки он совсем забыл про Гринграсса. Матрос разлепил веки и таращился в потолок.

— Они? Кто они? Что ты знаешь? Что случилось с партией?

Гринграсс поморщился то ли от боли, то ли от шквала вопросов.

— Все мертвы.

— Нет…

— Мы нашли город. Там, во льдах, за хребтом…

— Город? — ошеломлённо переспросил Лангеланд.

— Ты не видел таких городов. Никто из смертных не видел. Барельефы, — Гринграсс облизал губы. Его язык покрывал белёсый налёт. Зубы почернели и шатались в дёснах. — Исполинские башни… колоссальные сооружения… Профессор сказал, существа, которые их возвели, обитали на нашей планете до динозавров. И они ещё там!

Лангеланд замотал головой.

— Ты бредишь, моряк.

— Брежу? — Гринграсс заскрипел. То был злобный смех. — Значит, это мой бред растерзал капитана, профессора и других бедолаг? Мой бред гнался за нами в буране? Оживил кости, схороненные во льдах? Наши пони умерли в дороге, но эти же невинные пони, восстав, убили унтер-офицера! За ними стоят кукловоды! За этим мёрзлым мясом стоят те, кто построил город с тысячью башен! — Гринграсс сипло закаркал.

— Ты безумен! — Лангеланд отшатнулся.

В дверь уверенно постучали. Что же это — безумие явилось на порог? Безумие колотит по дереву костями и черепами пингвинов?

— Они пришли, — Гринграсс повернул к зоологу ликующее лицо. Капли пота стекали в бороду по испещрённой язвами коже. — Открой им, человек!

Но дверь отворилась сама, впуская холод и ужас Антарктиды.

Не пингвины, а мёртвые полярники вошли в дом и вытащили кричащего Лангеланда наружу. Их руки были холодны, их оскаленные морды сковала броня льда. В ранах не таял снег. В пустых глазницах кишела тьма.

— Смотри! Смотри же! — взывал Гринграсс, которого несли рядом с Лангеландом.

По земле ползали рыбы и тюлени, безногий Ульман ползал, царапая о камни лицо. Пингвины отстранились, образовав коридор. Лангеланд молил Господа о метели, которая бы скрыла эту мерзость, но солнце светило в безоблачном небе, озаряя бухту.

По шельфу карабкались твари, которых Лангеланд не мог вообразить и в самом страшном кошмаре. Бурлящие и пузырящиеся массы протоплазмы, нечто слизкое, меняющее форму, нечто, пришедшее из докембрийской эпохи или, скорее, с беспредельно далёких звёзд, из безымянных галактик. Чёрная протоплазма струилась по отмели, цепляясь за валуны отростками. В кипящем студне вспыхивали мириады зелёных огоньков — глаза чудовищ.

Вонь окутала Лангеланда. Гринграсс хохотал, кривя окровавленный рот. Мертвые несли живых, как дар чёрным демонам. Слизь затопляла берег и поглощала покорных тюленей и птиц. Они сгорали в протоплазме. Неожиданно Гринграсс вырвался из когтей одеревеневших мертвецов, упал на лёд и побежал навстречу гибели. Щупальце обвило его и втянуло в чёрный кисель.

Трубный звук донёсся до слуха Лангеланда. Выдох, пение слизи, бурлящей на камнях.

— Текели-ли!

Процессия двигалась в ад. Ковыляли пингвины, хромали буревестники, ползли собаки и пони. Касатка стёсывала живот о породу. Полярники подняли ношу выше. Глядя перед собой, обессиленный Лангеланд вдруг осознал, что эта протоплазма мертва, как мертвы его конвоиры, что это лишь ещё одно животное, поднятое из могилы немыслимым зовом.

А настоящие кукловоды таятся у базальтовых гребней: Лангеланд увидел бочкообразные тела, прозрачные крылья, головы, похожие на медуз или на мясистые цветы. Чуть раскачиваясь, эти исполины наблюдали из тени. Непостижимо древние, истинные хозяева Антарктиды.

Щупальца скользнули по лицу зоолога, сдирая щёки, как кожуру с банана. Он не почувствовал боль. Он смотрел на тех, с головами медуз, пока кровь не залила глаза. И в новом красном мире, теряя ломти мяса и остатки разума, Лангеланд захохотал.

— Текели-ли! — пророкотал ветер.

Мёртвые пингвины ловили клювами капли крови и кланялись старым богам.

«Мистер Пибоди! Посоветовавшись с коллегами, мы приняли решение удовлетворить Вашу просьбу. Мискатоникский университет снабдит экспедицию всем необходимым оборудованием, а Фонд Н. Д. Пикмена спонсирует проект. И пусть Вам сопутствует удача там, в неизведанных уголках Земли».

Цветы из космоса
Екатерина Галактионова

Своего деда Зелофехада Мура я практически не знал. Мой отец женился против его воли, и о нашем семействе дед предпочитал не вспоминать. В первый раз я увидел его на поминках по дяде моего отца — Эбинезеру Муру. Зелофехад был крепким стариком с суровым лицом и заплетенными в тугую косицу седыми волосами. Он не обменялся с отцом и словом, а нас с матерью и младшей сестрой словно и вовсе не видел.

Спустя несколько лет после похорон в местечке, где жил дед, произошла какая-то неприятная история. Как я понял, деда обвиняли в колдовстве, но доказать ничего не смогли. Вскоре Зелофехад прислал отцу письмо, желая восстановить отношения. Однако мой бедный отец уже умирал от чахотки, и долгожданного примирения не случилось — дед приехал уже на похороны.

Я поразился разительной перемене в его внешности и повадке. Он сильно сдал и походил лишь на тень самого себя. Со слезами на глазах стоял он над гробом сына, а после траурной церемонии сразу уехал, и больше я его не видел. Зелофехад пережил моего отца на несколько лет. За все это время мы не получили от него ни строчки.

Тем удивительнее мне было получить письмо от душеприказчика Зелофехада, из которого я узнал, что унаследовал старый дедовский дом в Аркхэме. Родственники советовали мне не вступать в наследство, однако меня соблазняла близость Мискатоникского университета, в котором мне обещали место ассистента, и я решил взглянуть на дом и уже на месте принять решение.

Знойным июльским днем я доехал по пыльной дороге к самой окраине Аркхэма, где Мискатоник разливался по весне, затопляя прибрежные луга, из-за чего около дома образовывалось настоящее болото. Дом стоял в окружении заброшенного сада. Ветви деревьев давно никто не обрезал, и их разросшиеся кроны наполняли воздух зеленым шумом.

Я с интересом разглядывал неказистое двухэтажное здание, в котором причудливо переплетались элементы разных эпох. Первый этаж, добротный, деревянный, на прочном каменном фундаменте, принадлежал к строгому пилигримскому стилю. Над ним нависал второй, затемняя окна. Однако следующие хозяева попытались смягчить строгость пилигримов и пристроили шестиугольную островерхую башню и вычурное каменное крыльцо. Меня искренне позабавил этот необычный результат архитектурных экспериментов, и я сразу понял, что останусь здесь жить.

Обстановка внутри меня устроила: мебель была хоть и старая, но крепкая. Но больше всего меня поразила библиотека. Ей отводилась отдельная комната, и я с интересом изучал, какие авторы и идеи занимали ум моего деда, с которым человеческая гордыня и безжалостное время так и не дали мне познакомиться.

Там были труды Плутарха и Аристотеля, астрономические исследования Тихо Браге и Николая Коперника, «Книга о разнообразии мира» Марко Поло, собрание мифов и легенд разных народов мира. Однако я с отвращением обнаружил и такие книги, как «Malleus Maleficarum» и «Vitae sophistrarum» Евнапиуса, «Discurs des Sorciers» Буге, а также «Некрономикон» Абдула Альхазреда — целый шкаф был посвящен ведовству и магии. Я засомневался, были ли уж так беспочвенны обвинения в колдовстве, сделавшие Зелофехада отшельником и изгоем.

Из-за переезда у меня было достаточно своих забот. Электричество в доме работало с перебоями, водопровод барахлил. Второй этаж требовал ремонта — деревянная обшивка здесь довольно сильно обветшала, а вход в башню и вовсе был заколочен. Скромной зарплаты ассистента хватало с трудом, и чтобы покрыть расходы, я даже продал часть книг и ненужной мне мебели.

В Аркхэме меня поначалу приняли прохладно. Я надеялся расспросить жителей о Зелофехаде, но вскоре понял, что чем меньше задаю вопросов о деде, тем лучше ко мне относятся. Например, лавочник перестал меня чураться только после того, как я упомянул, что за всю жизнь ни разу не поговорил с Зелофехадом.

Местные столяры, которых я пытался нанять, отказывались идти в мой дом. Единственным, кто все-таки рискнул это сделать, был плотник Джон Морган. Пока он работал, еду ему носила приемная дочь — чернокожая и молчаливая Репентанс. Я не мог позволить себе кухарку, и за небольшую сумму мы договорились, чтобы Репентанс готовила и на меня.

Как-то раз я застал ее в библиотеке, она сидела на полу с книгой на коленях. Она была настолько погружена в чтение, что заметила мое присутствие, только когда я подошел к ней вплотную и позвал по имени. Репентанс испугалась, вскочила на ноги и принялась извиняться. Я заверил ее, что все в порядке, и даже позволил пользоваться библиотекой. Разве что попросил советоваться со мной насчет выбора книг, так как опасался, что некоторые издания в библиотеке Зелофехада не подходят молодой девушке.

Я рассказал Джону о нашем договоре и невзначай завел разговор относительно истории Репентанс. Нехотя и не сразу Джон поведал мне о своем друге Дюбуа, с которым они плечом к плечу сражались на Западном фронте. Он очень скучал по своей семье и переживал о беременной жене, но когда, наконец, вернулся домой, там было пусто. Его жена умерла в родах, младенец пережил ее ненадолго; два сына пропали, и никто не знал, где они.

Осталась лишь одиннадцатилетняя Репентанс. После смерти матери ее растила старая полубезумная бывшая рабыня, и девочка была настоящим дичком. Дюбуа удалось обучить ее правильно изъясняться на английском, но слова и заклинания, которые она порой произносила на непонятном языке, приводили его в ужас. Джон не стал вдаваться в подробности, но я понял, что старуха, вероятно, принадлежала к одному из культов Черного континента и обучала девочку ведовству. Однако висевший на шее Репентанс крест говорил о том, что бедняжку удалось вернуть на путь истинный.

Тем не менее, Дюбуа страдал от раны, полученной на фронте. Он понял, что скоро умрет, и взял с Джона клятву не бросать Репентанс, а вырастить ее как свою дочь, что Джон и сделал. Я сомневался, что у нее были подруги, а потому старался подобрать самые интересные книги, раз у нее не было другой отдушины.

Так я и зажил — утра проводил в Мискатоникском университете, а вечера — в компании Джона. При этом я не оставлял попыток разобраться в тайне деда и восстановить его доброе имя.

Первым источником информации для меня стал, разумеется, Джон Морган. Ему не хотелось говорить о Зелофехаде, однако потихоньку я сумел вытянуть из него, что несколько лет назад в городе начал пропадать скот. Сначала недосчитывались коз, потом коров — их разодранные туши находили в полях. Никто не мог понять, что за свирепое и сильное животное может вот так задрать взрослую корову, причем если на тушах оставались куски мяса, то кровь из них была выпита досуха. После этого начали пропадать младенцы и дети постарше — их тела находили в отдалении от города в таком же плачевном состоянии.

Кто-то пустил слух, что окна в башенке в доме Зелофехада по ночам светятся странным голубым светом, и горожане заподозрили деда в сговоре с нечистой силой. Обстановка накалялась, и от самосуда его спасло только то, что убийства внезапно прекратились. Пропал и странный свет из башни.

Немного погодя к деду наведалась полиция: исчез его ассистент, молодой Олби Хаас. Однако и Зелофехад, и жители города подтвердили, что видели, как он уезжает из Аркхэма на повозке. Хааса так и не нашли, а мой дед из сурового и уверенного в себе человека в одночасье превратился в дряхлого и слабого старца.

В глубине души я был уверен, что все обвинения ложны. Поэтому я собрал записи деда: все дневники и записные книжки, которые смог найти — и начал постепенно их разбирать, надеясь, что на страницах, испещренных размашистым почерком, смогу найти разгадку.

Я пытался заниматься этим в кабинете Зелофехада, однако там мне становилось не по себе. Я вздрагивал каждый раз, когда в окно билась ветка или начинал мигать электрический свет. В такие моменты мной овладевала смутная тревога, словно где-то поблизости таилась опасность. Поэтому я перенес дневники и тетради в свой собственный кабинет, который устроил на втором этаже.

Я начал с ранних записей. В дневниках постоянно встречались два имени — Обедайа Калхун и Олби Хаас. Калхун был профессором Нью-Йоркского университета и часто присоединялся к экспедициям и исследованиям деда. А Хаас, который начинал в том же университете ассистентом, стал личным секретарем Зелофехада. Честно говоря, я испытывал не самые лучшие чувства по отношению к Хаасу, который занял пустующее место моего отца. Я никак не мог отделаться от ощущения обиды и зависти, хотя и корил себя за это.

И все же я с большим интересом читал об экспедициях, которые предпринимали мой дед с Калхуном и Хаасом, как они посещали индейские племена, разговаривали с путешественниками, недавно вернувшимися из дальних странствий, планировали поездку в Полинезию. Хотя эти записи практически не проливали свет на будущую катастрофу, я не мог оторваться от описаний старинных артефактов, городов и людей.

Однако предмет записей постепенно менялся, и если поначалу из них можно было почерпнуть достаточно любопытные факты антропологического и этнографического характера, то вскоре дед начал писать о некоем тайном знании, выходе за границы привычного мира. Я с опасением и брезгливостью читал описания нечестивых ритуалов, медитаций и прочих богопротивных деяний. Каждая новая страница давалась мне все тяжелее. Я боялся прочитать исповедь о том, как Зелофехад встал на путь ведовства, но, к счастью, пока рациональность Муров брала свое.

Я завершил одну тетрадь и перешел к следующей. В ней Зелофехад с горечью описывал, что внезапная болезнь помешала ему отправиться в Полинезию вместе с Калхуном и Хаасом, а потому свободное время он употребил для написания некоего труда, на который возлагал большие надежды. Я несколько раз перерыл кабинет, но не нашел ничего похожего на монографию.

Тон записок изменился, когда Калхун и Хаас вернулись:

«Я абсолютно счастлив, как только может быть счастлив человек на пороге величайшего открытия. Все наши расчеты, выкладки и надежды оправдались. Обедайя не нашел того, что мы искали, на Гавайях, однако он догадался посетить соседний остров, Ниуэ. Теперь можно переходить к практической части нашего исследования. Я оборудовал в башне все так, как описывается у Альхазреда, и если он не лгал, то мы обретем источник неисчерпаемых знаний прямо здесь, в моем собственном доме».

Дальше несколько листов было вырвано. В башне! Я заволновался, так как Джон Морган как раз сегодня взялся расчищать вход в башню. Что, если он найдет там что-то запретное? Репутация нашей семьи стояла на кону. Я почему-то был настолько уверен в невиновности Зелофехада, что сама возможность того, что правы были горожане, выбила меня из колеи. Я вышел в коридор и попросил Джона прекратить работу:

— Видите ли, — сказал я в сильном волнении, — у меня болит голова, а к завтрашнему дню я должен подготовить план лекции. Шум мне ужасно мешает. Не могли бы вы вернуться завтра?

Джон Морган посмотрел на меня с совершенно нечитаемым выражением лица, так что я не понял, верит он мне или нет, и отправился домой. Я же испытывал сильное нервное возбуждение. В какой-то мере я тоже находился на пороге открытия: сегодня я узнаю, был ли мой дед колдуном.

Джон Морган оставлял свои инструменты в доме. Я взял топор и принялся рубить в щепки доски, которыми был заколочен вход. Джону оставалось убрать всего пару штакетин, так что справился я быстро. Тяжелая дверь башни была заперта. Я успел ознакомиться с содержимым ящиков стола в кабинете деда и точно знал, что ключей там нет. Поэтому я снова взялся за топор.

Рубить добротную тяжелую дверь было сложно, лезвие отскакивало от нее, как от листа железа, пока я не догадался все усилия направлять на замок и, орудуя обухом, сумел-таки пробиться внутрь. За это время успело стемнеть. Мне показалось, что как только я вошел в комнату, лягушки начали квакать втрое громче прежнего.

Окна башни были заколочены, и я зажег фонарь. Мои худшие опасения оправдались — это место напоминало языческое капище. Стены и пол были исписаны чудовищными знаками, которые не походили ни на один известный мне язык. В угол был сдвинут камень, видимо, когда-то стоявший по центру, так как за ним тянулись глубокие борозды. В неровном свете фонаря я различил на нем бурые подтеки и следы земли.

Я задыхался от волнения, отвращения и обуявшего меня страха, а потому с помощью топора сбил доски с окна и распахнул ставни. Порыв холодного ветра с болот привел меня в чувство, хотя башня тут же наполнилась лягушачьим кваканьем. Я сообразил, что мой дом стоит на отшибе, укрытый от любопытного взгляда. У меня была целая ночь до прихода Джона Моргана, чтобы придать башне менее подозрительный вид. Эта мысль ободрила меня.

Я выбрал несколько досок потолще и приставил к окну на манер ската. Не без труда я подтащил к ним камень. Причем, стоило мне сдвинуть его с места, как работа пошла гораздо быстрее. Мне казалось, что какая-то сила помогает мне толкать его. Обливаясь потом, я взвалил камень на импровизированный скат и сбросил вниз. Он ухнул с глухим звуком.

После этого я принёс в башню ведра с водой и принялся отмывать стены и пол от чудовищных письмен. Мне это частично удалось, хотя в некоторых местах знаки были процарапаны в полу. Доска, на которой лежал камень, треснула под его тяжестью и, когда я проходился там с тряпкой, то заметил углубление. Я выломал доску и обнаружил тайник.

Свет фонаря выхватил кости — останки каких-то мелких птиц и грызунов, а также засохшие растения. Я тщательно собрал всю эту мерзость и выбросил в компостную кучу. Камень же я оттащил к реке и столкнул в воду. Разумеется, утром мне предстояло объясняться с Джоном Морганом, но теперь, без чудовищного алтаря, башня словно сделалась безопаснее. Удовлетворенный, я улегся спать.

На следующий день я дождался Джона и едва начал объяснять, что самостоятельно проник в башню, как до нас донесся женский крик. Мы бросились на второй этаж и обнаружили в башне Репентанс. Она указывала рукой на полустертую надпись и что-то говорила на непонятном языке. Бедняжка была в ужасе. Морган прикрикнул на нее, грубо схватил за плечо и вытолкнул из башни. Она бросилась вниз по лестнице.

— Не понимаю, что на нее нашло, — сказал Джон, с любопытством озираясь.

Он посмотрел на вскрытый пол, царапины на дереве, но промолчал.

Он продолжал работу, я же, обескураженный, на время забросил дневники Зелофехада. Возможно, я так и не вернулся бы к ним, если бы не сны, которые начали мне сниться. Сначала это было просто голубое сияние, которое постепенно разгоралось где-то на границе сна и яви. Потом я вдруг увидел, как мой дед стоит на коленях в башне и, сверяясь с книгой, чертит на полу странные знаки. Все было настолько реальным, словно я стоял у него за спиной.

После этого я видел, как мой дед и еще двое, чьи лица были для меня неразличимы, устанавливали камень, приносили землю и высаживали на ней некие семена, как открывали круглое окно башни, чтобы на семена падал лунный свет, как убивали мелких животных и орошали капище их кровью.

Я видел, как одному из участников действа, самому младшему, становится дурно от нечестивых действий. Видел, как на камне расцветают голубые цветы, не похожие ни на одно знакомое мне растение. Их соцветия напоминали хищные пасти животного, а листья — тянущиеся к жертве щупальца. И лишь цвет их, ярко-голубой, казался хоть и чуждым, но болезненно прекрасным…

С детства мне говорили, что все сны приходят нам от лукавого, и я старался не придавать им значения. Однако не выдержал и вновь открыл дневники моего деда. На одной из страниц я увидел рисунок цветка, точно такого же, как в моем сне.

«7 сентября.

Цветы Юггота оказались реальностью. Мы делаем все, как указано в книге. Бедняга Олби не может видеть, как цветы пожирают крыс живьем. Однако мы с Обедайей терпеливо объясняем ему, что это небольшая цена за знания, которые мы получим. Мы начали видеть сны о голубом сиянии. Вчера я видел остров Ниуэ, как Обедайя договаривался с вождем местного племени. Я уточнил некоторые детали у Обедайи и Олби. Они очень удивились, потому что все так и было, а некоторых мелочей они и сами уже не помнили.

9 сентября.

Сегодня во сне голубой свет принял облик. Мой мудрый провожатый водил меня по садам Семирамиды. Я видел настоящее чудо света и узнал о каждом цветке, о каждой травинке в нем. Сколько времени понадобилось бы на такую обстоятельную лекцию в обычном ботаническом саду!? Я же помню из моего путешествия все. Обедайя провел сегодняшнюю ночь в Долине царей в Гизе. Олби меня беспокоит. Кажется, он не осознает всей важности обретенного нами дара.

12 сентября.

Олби сообщил, что в Аркхэме начали пропадать козы. Я не вижу никакой связи с тем, чем мы занимаемся в башне. Да, мы приносим в жертву цветам мелких птиц и крыс, да их аппетит растет. Но невозможно, чтобы они нападали сами.

20 сентября.

Нападения на скот продолжаются. Олби сказал, что цветы прокляты, и на нас также лежит проклятье. Я убеждал его, что он неправ, однако Обедайя спустился в мой кабинет в большом волнении — он нашел в башне козий череп, которого никто из нас туда не приносил.

25 сентября.

Которую ночь я прошу моего наставника объяснить, что происходит в Аркхэме. Он же показывает мне все новые чудеса. Сегодня во сне мне впервые удалось взять свое тело под контроль, и я спросил, почему он не отвечает на мой вопрос. Провожатый устремил на меня взгляд голубых глаз и спросил, доверяю ли я ему, верю ли, что он исполняет свою часть клятвы точно так же, как мы исполняем свою.

Я ответил утвердительно, а после словно провалился в голубое свечение и оказался в странном месте — или, точнее, состоянии — без пространства и времени. С высоты я смотрел на величественный голубой шар и не сразу понял, что вижу Землю. Провожатый рассказывал мне о планетах и светилах. Я верю ему. Я знаю: то, что происходит в Аркхэме, никак не связано с нашими изысканиями».

Далее Зелофехад подробно описывал свои сны, и я счел подобное чтение богопротивным. На всякий случай я сходил к компостной куче и с удивлением увидел, что там начали цвести те самые голубые цветы, что я видел во сне. Видимо, на выброшенной мною тряпке сохранились семена. Подойдя ближе, я обнаружил несколько свежих трупиков птиц и грызунов.

Разумеется, я знал о росянках и венериных мухоловках, но эти странные цветы нисколько не походили на хищников из царства растений. Будучи исследователем по натуре и по профессии, я решил остаться на ночь в саду и проследить за цветами.

С заходом солнца я расстелил на траве покрывало, развел костер и приготовился наблюдать. С болота раздавались крики козодоев. В свете костра вилась мошкара. Цветы никак не проявляли себя, хотя я несколько раз в час подходил к ним. Я чувствовал себя дураком, но решил не отступаться от своей затеи. Время от времени мои глаза закрывались, и я проваливался в дремоту, но тут же вскакивал и прохаживался.

Я жалел, что мне приходится вести свое исследование в одиночестве — у Зелофехада были Калхун и Хаас. О моих делах знал Джон Морган, но доверять ему полностью я не мог. После происшествия в башне Репентанс перестала приходить в библиотеку. Она лишь оставляла еду на кухне и тут же покидала дом. Мне было обидно — хотя мы практически не разговаривали, наша почти дружба оказалась для меня неожиданно важной.

Я улегся на покрывало и начал смотреть на звезды. Надо же, Зелофехад побывал там — или думает, что побывал — и видел Землю с удивительного ракурса. Я перевел взгляд на луну, которая вдруг вспыхнула голубым, и увидел ссору между Зелофехадом и Олби. Впервые я видел лицо молодого человека настолько четко. Сейчас его искажала гримаса не то злобы, не то страха. Во сне было тихо, и я не слышал, о чем они спорили, лишь в какой-то момент Олби бросился на деда…

Видение сменилось. Кажется, теперь я сам стал Олби Хаасом. Я бежал по траве, видел свои ноги в светлых штанах и щегольских ботинках, ощущал животный страх, словно на карту была поставлена моя жизнь или даже нечто большее. Я был уверен, что стоит мне забраться поглубже в болото, как моя жизнь будет спасена. Я сделал мощный рывок вперед, но ощутил на себе чью-то грубую хватку…

Следующий сон — я в подвале. Я уже не Олби, потому что мои руки точно не могут принадлежать молодому человеку, они старые, морщинистые… Я копаю яму в земляной стене подвала, а чуть дальше лежит большой мешок. И я знаю, что в этом мешке…

Впервые в жизни я проснулся с криком. Костер потух, солнце освещало розовым светом восток, а на сердце у меня было тяжело. Я вспомнил слова Моргана, что пропал Олби Хаас, и моего деда допрашивала полиция. Но ведь все видели, как Хаас уезжал из Аркхэма… Я подошел к компостной куче и вздрогнул — у ее подножия лежало тело большой водяной змеи. Труп был довольно сильно поеден, кое-где виднелись кости. И я не знал, произошло это из-за цветов или какое-то ночное животное устроило здесь пиршество.

Я вернулся в дом, но мои мысли постоянно возвращались к подвалу. Я решил отвлечься и поработать. Внизу хлопнула дверь — пришел Джон Морган. Прислушиваясь к мерному шуму его работы, я несколько успокоился.

Из-за чего я, собственно, переживал? В компостной куче мог поселиться какой-то зверь вроде росомахи или барсука. Мои странные сны уж конечно вызваны чтением дневников Зелофехада. А если старик действительно решил заняться колдовством — так недаром наша семья мало его поддерживала.

Я вспомнил, что одна из нужных мне книг осталась в университете. Но, кажется, я видел копию в библиотеке. Я спустился туда и с удивлением увидел Репентанс. Она сидела на своем обычном месте у окна и читала. Увидев меня, она поднялась:

— Добрый день, мистер Мур. Надеюсь, я вам не помешала.

— Нисколько, рад вас видеть. Хотите, я подберу вам еще несколько книг. Я нашел прекрасный роман Натаниэля Готорна…

— Благодарю вас.

Репентанс внимательно смотрела на меня, словно собиралась что-то сказать, но не решалась. Потом она все-таки сделала шаг вперед и произнесла шепотом:

— Боюсь, что вам грозит опасность. Все, что случилось при вашем деде, повторяется!

Предрассудки и страхи плохо образованной девушки лишь подчеркнули, насколько я сам заблуждался, поддавшись непонятному психозу. Я попытался объяснить, что все в порядке, и даже нашел ей книгу. Репентанс взяла том, коснувшись моей руки своею. А потом вдруг приникла ко мне всем телом и поцеловала. Я опешил и в первый момент замер, но вдруг над моим ухом лязгнули ножницы — и новая Далила, вероломно украв прядь моих волос, выбежала из библиотеки. Я еще долго стоял, привалившись спиной к книжному шкафу, сжимая в руке не понадобившийся роман.

Признаться, события в Аркхэме выбивали меня из колеи, и командировка в Бостон оказалась как нельзя кстати. Я провел там три дня, затем отправился проведать мать и сестру и вернулся совершенно другим человеком. Покинув город, я словно забыл о колдовских цветах, о дневниках Зелофехада и снах и не был готов к более чем холодному приему в Аркхэме.

Пока я отсутствовал, в городе пропало три козы, а Джон Морган упал в башне и повредил ногу. Он кое-как выбрался из дома и теперь лечился. Обескураженный, я первым делом проверил цветы на компостной куче. Они разрослись, а вокруг россыпью лежали скелетики лягушек, птиц и грызунов. А в первую же ночь после возвращения мне опять приснился голубой свет и Зелофехад, прячущий мешок в подвале дома. Я встал с больной головой и отправился в университет, стараясь ни о чем не думать. На следующую ночь сон продолжился — теперь я закладывал яму кирпичами.

Был только один способ узнать правду. Я взял лопату и отправился в подвал. Именно в том месте, что было указано мне во сне, я обнаружил кирпичную кладку, за ней была яма, а в ней — и в этом уже не оставалось сомнений — находился мешок с останками Олби Хааса.

Я не знал, что делать. Звать полицию? Уличать Зелофехада в убийстве? Я стоял и смотрел на останки, испытывая первобытный ужас. Как? Почему мой дед сделал это? Может быть, вернуть кирпичи на место и забыть все, как страшный сон? Я почувствовал, что мне словно не хватает воздуха и, шатаясь, поднялся наверх.

В этот момент раздался стук в дверь. Я вздрогнул, так как не ожидал посетителей. Мои руки, одежда и ботинки были в земле, что не могло не вызвать неудобных вопросов. Стук повторился. Медленно я подошел к двери и распахнул ее — на пороге стоял высокий худощавый человек с пронзительным взглядом светлых глаз.

— Мистер Джозеф Мур?

— Да.

— Я Обедайя Калхун. Возможно, вы обо мне слышали?

Я искренне обрадовался: Калхун был единственным человеком, способным пролить свет на темные дела, творившиеся в этом доме. И как я не догадался связаться с ним раньше? Увидев мое состояние, он прошел в подвал по оставленным мною земляным следам.

— Вы нашли тело? — отметил он. — Бедный Олби, он заслуживал лучшего…

— Что с ним произошло?

— Вы читали записи Зелофехада о наших экспериментах с цветами Юггота?

— Разумеется. И о снах, через которые вы получали тайные знания.

Обедайя криво усмехнулся:

— Боюсь, что чудесные знания, которые мы обрели, начали дурно на нас влиять. Мы теряли связь с реальностью. Бедняга Олби не выдержал и начал сходить с ума. Однажды в странном помрачении рассудка он набросился с ножом на вашего деда, а потом убежал на болота… Мы пытались его остановить, привести в чувства, но в борьбе Зелофехад случайно ранил нашего молодого друга. Рана оказалась смертельной… Едва ли стражи порядка поверили бы, что это была самозащита.

Зелофехад спрятал труп, а я переоделся в костюм Олби и уехал прочь из Аркхэма. Вернулся я на следующий день, тайно и в своей одежде, которую заранее взял с собой.

— Эти цветы — зло. От них нужно избавиться, — сказал я.

— Разумеется. Приведите себя в порядок, — распорядился Калхун, — а я позабочусь об Олби.

Я отправился к себе в комнату и долго смывал с рук землю, потом переоделся в чистую одежду. Калхун отправил меня в лавку, так как в доме не было никакой еды. Когда я вернулся, земля была убрана, а дверь в подвал плотно закрыта.

За обедом Калхун поведал, что решил навестить Аркхэм, как только узнал, что я вступил во владение домом. Он хотел приехать раньше, но неотложные дела задержали его в Нью-Йорке. Зато теперь он выкроил несколько недель, которые собирался провести здесь.

— Если вы позволите, я бы взглянул на записи Зелофехада. Все, что не касается цветов, разумеется. Некоторые исследования мы вели вместе, и я бы хотел посмотреть, что из этого можно опубликовать. Имя вашего деда должно остаться в истории — он был выдающимся человеком. Я ругаю себя за то, что привез эти проклятые цветы…

Я слушал и кивал. Калхун излучал спокойствие и уверенность. Я был счастлив, что впервые с момента моего переезда в Аркхэм могу с кем-то обсудить невероятные события, которые здесь происходили. В рассказах Калхуна дед представал совсем другим — увлеченным, азартным, человечным… именно таким, каким я так хотел его видеть.

Вечером я передал ему бумаги Зелофехада, оставив себе только дневники, и отправился спать. Впервые за много дней лягушачий хор не надрывался на болотах, а крики козодоев лишь навевали дремоту. Спал я прекрасно, а вот мой новый знакомый не ложился. Утром он сказал, что избавился от останков Олби и отказался сообщить, что с ними сделал:

— Если полиция их обнаружит, на них будут мои следы, а не ваши. Это меньшее, что я могу сделать, ведь вы вообще не связаны с этой историей.

Я же скосил проклятые цветы на компостной куче и сжег. После этого странные сны прекратились. Казалось, что в мой дом вернулось умиротворение. Я проведал Джона Моргана, который проворно скакал на костылях по своей небольшой лачуге, но о возвращении к работе еще не было и речи. Однако встречу омрачили слова Моргана о том, что в Аркхэме продолжает пропадать скот.

А через пару дней я обнаружил в газете заметку, в которой говорилось об исчезновении младшего ребенка крестьян Хэтфилдов. Я поделился своими подозрениями с Калхуном, который занял кабинет Зелофехада и даже ночевал там. Тот лишь отмахнулся — никто не доказал, что ритуалы с цветами как-то связаны с пропажей скота или детей. Я очень хотел с ним согласиться и постарался выбросить свои сомнения из головы.

С момента, как я уничтожил цветы, спать я начал действительно прекрасно и утром не помнил снов. Работа спорилась. Беседы с Обедайей оживляли вечера, а косые взгляды жителей Аркхэма я игнорировал. Я был доволен жизнью, пока, спустя пару недель после приезда Калхуна, не получил по почте книгу. Я заказывал ее в Бостоне, так как она была нужна для моей статьи, но совсем забыл об этом. Более того, статья была уже готова.

Я просмотрел рукопись и с удивлением понял, что уже знал все, что было в книге. Более того, я даже на нее сослался, верно указав страницы. Но как? Неужели я когда-то прочитал эту книгу и забыл об этом? Или действие проклятых цветов продолжалось? Я перечитал статью, работа над которой далась мне так легко, и только теперь заметил, что указал в ней труды авторов, книг которых не держал в руках. Мне стало нехорошо. Статья, которой я так гордился, теперь внушала ужас.

Я отправился пройтись и подумать. На одной из улочек мне встретилась Репентанс. Увидев меня, она остановилась как вкопанная. Я нахмурился, почему-то мне казалось, что на ее лице чего-то не хватает. В этот момент из-за угла дома резко выехала повозка. Лошадь понесла, и возница еле удерживал поводья. Он неловко взмахнул хлыстом и попал прямо по лицу Репентанс. Я бросился к ней, доставая платок. Из раны на щеке текла кровь, но почему-то теперь мне казалось, что все стало как надо. Я махнул головой, прогоняя наваждение.

— Вы в порядке?

— Я-то да. А вы, мистер Мур? Я так беспокоюсь за вас.

— Полноте, Репентанс, у меня все хорошо.

— Но как же все эти смерти? — горячо возразила она. — Вы тоже в опасности!

— О чем вы говорите?

Репентанс потупилась и вытащила из-за пазухи маленькую соломенную куколку, в которую были вплетены ленты, цветы, а также, судя по всему, мой отрезанный локон.

— Что это?

— Я пытаюсь защитить вас, пусть и ценой спасения своей души. Но у меня не хватает сил. То, что вы делаете — неправильно.

— Что я делаю?

— А где, по-вашему, я поранила щеку? — спросила Репентанс.

Я не понял ее вопроса:

— Только что неловкий возница задел вас по лицу и даже не посчитал нужным извиниться.

— Разве это не ночью случилось?

На секунду мне показалось, что привычные очертания улицы размылись, и я оказался в чудесном саду, залитом голубоватым сиянием. Мой провожатый вполголоса рассказывал о чудесных растениях, видеть которые раньше мне не приходилось. Я знал, что нахожусь в Йинских садах, обнесенных мощной каменной стеной, и что в стене этой нет ворот.

Каково же было мое удивление, когда среди кустов я заметил притаившуюся Репентанс. В руках у нее была соломенная куколка, не крошечная, как сейчас, а большая, около трех футов. Мой провожатый тоже ее заметил, потянул за ветку и отпустил. Ветка с шумом рассекла воздух и, удлинившись в размерах, как щупальце, ударила Репентанс по лицу.

Я моргнул — передо мной снова был Аркхэм и Репентанс, прижимавшая мой платок к окровавленной щеке. Не прощаясь, я бегом бросился домой, поднялся к себе в комнату и вытащил дневники Зелофехада. С замиранием сердца я читал о чувстве спокойствия и эйфории, которые он испытывал благодаря снам. Меня прошиб холодный пот. Я думал, что победил колдовские цветы, но они продолжали искушать меня без моего ведома. Перевернув несколько страниц, я заметил имя Олби Хааса:

«10 февраля.

Даже внеземных знаний мне недостаточно, чтобы понять, что происходит с Олби. Поначалу он меньше всего хотел проводить ритуал. Теперь же, когда Обедайя беспокоится из-за пропадающего скота, он только улыбается.

11 февраля.

Я спросил своего наставника еще раз. В ответ он повторил слова заклинания, которое мы использовали в ритуале. Когда я рассказал об этом Обедайе, Олби расхохотался:

— Наш наставник научил меня говорить на многих языках, я могу читать «Некрономикон» и другие книги. И я знаю, что было в заклинании. Нам соврали. Мы трое поклялись — на крови — стать слугами божества.

Из нас троих я один догадался, какой нужно задать вопрос. Пока он водил вас за нос, раздувая ваше самомнение, я служил ему, носил больших животных, чтобы утолить его голод. Я носил ему и младенцев, потому что он мне приказывал. А потом он сам смог добывать себе пропитание. Он возродился из цветов, и теперь воплощается — он материален, как я или вы. Скоро в нем будет достаточно силы, и тогда мы все послужим ему, ибо он — один из Древних, и он пожнет Землю, о шагг, о шагг!

Мы с Обедайей стояли, пораженные ужасом. Если это правда, то мы совершили огромную ошибку, доверившись цветам с Юггота.

12 февраля.

После вчерашнего Олби не встает с кровати, ему становится все хуже. Он то говорит на непонятном языке, то заходится истерическим смехом. Не знаю, наваждение это или явь, но порой в его глазах вспыхивает голубое сияние. Мы с Обедайей обыскали весь дом и нашли следы пребывания еще кого-то. Возможно, это проделки Олби. А возможно, это действительно наш воплотившийся наставник…

13 февраля.

Олби бредил всю ночь, мы с Обедайей дежурили у его постели. Когда мы спустились вниз утром, то прямо посередине гостиной лежала изуродованная и частично съеденная туша теленка. Наш мудрый проводник издевается над нами. Теперь, когда его власть упрочилась, когда от Олби, которого я любил как родного сына, осталась лишь оболочка, он явил нам свои богомерзкие деяния. В своей гордыне я мнил себя вознесшимся над остальными, теперь же я вижу глубину своего падения, а нечистый демон, введший нас в искушение, еще и потешается над нами.

Мы с Обедайей отправились в башню, но едва начали вырывать проклятые цветы из алтаря, как ворвался Олби. Он пытался остановить нас, но я крепко держал его, пока Обедайя продолжал свою работу.

Олби сумел вытащить из кармана нож и попытался ранить меня. Я отскочил, а он схватил несколько цветов и бросился вон из башни. Мы последовали за ним. Олби бежал к Мискатонику. Ему почти удалось достичь берега, но Обедайя в последний момент схватил беглеца. Я бросился на помощь, мне удалось перехватить нож…

Последнее, что я помню — это яркая голубая вспышка перед глазами, и нож вонзается в грудь несчастного Олби… — далее текст был вымаран во многих местах, и мне удалось разобрать лишь отдельные предложения. — Мы похоронили его вместе с цветами, которые он так отчаянно пытался защитить… Обедайя переоделся в его костюм… Я уничтожил алтарь. Снов больше нет… Проклятья нет… Надеюсь, что следующие поколения Муров, смогут вернуть доброе имя нашей семье, которое я замарал тяжкими грехами…»

На этом дневник заканчивался. Я чувствовал смятение. Почему Калхун решил скрыть от меня эти важные сведения? Почему лгал? Куда он отнес труп молодого Хааса? Уничтожил ли цветы, погребенные вместе с трупом? И самое главное — снятся ли ему сны о голубом сиянии? Я не понимал, чего добивается этот человек, которого я считал своим спасителем…

В задумчивости я листал дневник и вдруг нащупал бугорок за кожаной обложкой. В обложке был прорезан небольшой потайной карман, и я извлек из него сложенную вчетверо фотографию. На обороте я прочитал: «Обедайя Калхун, Зелофехад Мур и Олби Хаас, 1922 год». Я с интересом вглядывался в светлое лицо Олби, суровые глаза моего деда и расслабленную фигуру Обедайи — невысокого коренастого человека с аккуратной бородкой.

Я вздрогнул: Обедайя на фотографии выглядел совсем по-другому, чем человек, который жил под моей крышей. Но этот незнакомец столько знает про моего деда, ему известны трагические обстоятельства гибели Олби Хааса… Может ли это означать, что он и есть тот четвертый? Случайно высаженные мною цветы вернули его к жизни, и теперь эта тварь питается, упрочивая свое существование в нашем мире. Я вытащил из прикроватного ящика револьвер и отправился в кабинет Зелофехада. Он был там, сидел за столом моего деда и ждал меня. Глаза его горели голубым.

— Вы не Обедайя Калхун, — сказал я, направляя на него револьвер.

— Нет, но мы с вами обязательно его навестим.

— Я вас остановлю! — воскликнул я, взводя курок.

Незнакомец лишь усмехнулся:

— Ваш дед принес клятву служить мне. Я исполнил свою часть обещания, подарил ему знания, недоступные обычным смертным. И чем он отплатил? Но клятва на крови, а значит, его внук тоже сгодится. Что же вы так сурово смотрите? Почему не падаете ниц и не благодарите? Ведь это я показал вам Йинские сады и помог завершить статью. В своей области вы теперь знаете гораздо больше, чем вам кажется. Бедняга Олби Хаас — он сопротивлялся сильнее всех, поэтому я взялся за него как следует.

— Кто вы?

И он назвал свое имя на каком-то нечеловеческом языке, при звуках которого я испытал настоящий ужас и нажал на курок, лишь бы не слышать эти богохульные звуки: «Гэб-Аезон». Пуля прошла сквозь него, как сквозь толщу воды, не причинив никакого вреда, а я упал как подкошенный и потерял сознание…

Голубое сияние вынесло меня за пределы привычных мне пространства и времени. Я смотрел вниз и видел под собою не только Землю, но и другие планеты в бешеном вращении, а надо мной нависал проклятый Юггот. Времени не стало. Я видел прошлое и будущее, Древних в их величии и падении, как они приходят к власти и захватывают космос, и как другие, не менее уродливые твари одерживают над ними верх. Я не знал, прошлое это или будущее — события были высечены на скрижалях времен, и последовательность не имела значения.

Потом я оказался в циклопическом храме. Я чувствовал себя песчинкой в этих стенах, испещренных омерзительными и нечестивыми письменами. Вдруг все пространство храма наполнилось дикими криками и воплями. Это были слова на том же богопротивном языке, который к ужасу своему я начал понимать. Когда я взглянул на скопище тварей, произносивших их, ноги у меня подкосились.

Отвратительные создания с оскаленными мордами, извивающимися щупальцами, острыми когтями ревели и ждали, что я принесу клятву верности самому мерзкому из них. Я чувствовал, что не могу сопротивляться. Тело против моей воли шло им навстречу, а рот начал произносить слова богомерзкой клятвы.

Вдруг, сделав очередной шаг, я споткнулся и чуть не упал — вокруг моей левой ноги обвилась веревка из соломы и ленточек. Я вспомнил Репентанс и ее куколку. Соломинки были сейчас единственным, что удерживало меня от чудовищной присяги. Но так как телом своим я все еще не мог управлять, то продолжал пытаться шагать в сторону чудовищ. Соломенная веревочка натянулась, но не рвалась.

— Что это такое? — услышал я громкий голос, эхом разнесшийся по храму.

Древний вновь принял человечий облик. Пространство немедленно изменилось, я уже не стоял, а висел в воздухе, в космической темноте, глубоко внизу визжали богохульные твари. Присмотревшись, я понял, что вишу на той самой веревочке, которая истончалась, но пока держала меня.

— Репентанс, — прошептал я.

Гэб-Аезон парил надо мной в воздухе. Еще выше нестерпимым светом горели звезды, багровел серп восходящей луны. Гэб-Аезон схватил этот серп и в одно движение перерезал соломенную веревочку — и я пал. Твари завопили в радостном хохоте и подтащили меня к исполинскому алтарю, где я прочитал мерзкую клятву верности. Чья-то лапа поднесла мне странной формы нож, и я окропил алтарь своей кровью и пил мерзкое густое вино голубого цвета… Шум и крики стали невыносимы, я потерял сознание — и пришел в себя на полу в кабинете Зелофехада.

В окно лился сумеречный цвет, а восток начинал разгораться. Я с трудом поднялся на ноги и ощутил боль в руке — на месте, где я полоснул себя лезвием, алел припухший шрам. Я подошел к зеркалу — мои глаза были ярко-голубого цвета.

В комнату кто-то вошёл, я обернулся и согнулся в поклоне. Это был Гэб-Аезон, возрожденный Древний. Он ждал меня, ведь мы отправлялись в путешествие. Для начала нам нужно найти Обедайю Калхуна и заставить заплатить этого клятвопреступника. Потом мы направимся в Полинезию, на остров Ниуэ. Там уже ждет культ Гэб-Аезона, только сектанты неправильно его прославляют.

Я научу их верно поклоняться нашему божеству. А в глубоких водах у острова скрыто нечто невиданное и великолепное — затопленный город с огромными зданиями, украшенными вереницами колонн и дивными устрашающими горельефами. Еще немного, и он снова поднимется на поверхность из черной бездны. Я буду первым, кто войдет в него, ведь это мое наследие, полученное от Зелофехада Мура — быть преданным жрецом божества, возродить его культ и стать свидетелем великолепного возвращения Древних богов!

Ай-иа, ай-иа, Гэб-Аезон, ай-иа, ай-иа, Ктулху фхтагн!

Паранойя
Сергей Нечаев

Этот дом. Я его боюсь. Он меня убивает, он всех убивает, ему нельзя доверять. Меня никто не понимает. Соседи глупы и не замечают простых вещей, не видят ничего, даже у себя под носом. Непроходимые болваны.

Друзья считают меня параноиком, но это не так. Не совсем так. У моей паранойи есть конкретная причина, и я не боюсь признаться в своём страхе. Я боюсь дома, в котором живу. Боюсь с того самого дня, когда переехал в новую квартиру в тихом районе вдали от центра. Каждый раз, когда я смотрю на детскую площадку под окном, то чувствую себя так, словно я в заточении. Дети весело играют в песочнице, а я как птица в клетке, рыба в аквариуме. Даже хуже: как скот на бойне. Из этого дома не выбраться. Он затягивает меня — и всех остальных тоже.

Свистит чайник. Робко иду на кухню. Страшно подойти к плите. Чайник кипит, свистит, надрывается, обжигает клубами водяного пара. Как же невыносимо громко! Кажется, что стоит сделать ещё пару шагов, и чайник рванёт, как позабытый снаряд времён войны, и десятки железных осколков вонзятся в мой череп. Я почти уже чувствую боль, ощущаю стекающую по лбу кровь. Но нахожу в себе силы и выключаю газ. Всё. Завариваю кофе.

На часах около полуночи. Нехотя тушу свет и ложусь спать. Жутко. Жутко. Жутко. За стеной раздаются утробные звуки. Там что-то урчит, стонет, скрежещет. Шахта лифта. Утроба страшного кирпичного монстра.

За последний месяц из дома пропало несколько человек. Все — жильцы моего подъезда. Мне даже пришлось перекинуться парой слов с полицейскими. Я не решился сообщить им о своих подозрениях, они бы не поняли. Они такие же непроходимые болваны, как и все остальные. Уверен: тела жильцов вскоре найдут. В шахте лифта. Это не просто кабина для передвижения между этажами, это — рот. Не знаю, каким образом, но дом пожирает людей. Обгладывает и складывает где-то внизу.

Поэтому я хожу исключительно по лестницам. Но и там я не чувствую себя в полной безопасности. Недавно мне приснился пугающий сон. Почти все лестничные пролёты с грохотом упали вниз, остались лишь наиболее крепкие. Даже во сне я не мог покинуть дом, и никто из жителей не мог. Для передвижения мы прыгали по обломкам лестниц, но иногда всё же использовали лифт. В такие минуты моё сердце замирало, а затем начинало дрожать. Проснулся, обливаясь холодным потом.

Я знаю: дом чувствует, что я раскусил его. Его зубы-двери лифта готовы перемолоть меня при первой возможности. Иногда откуда-то из тёмного коридора до меня доносятся хлюпающие и шлёпающие звуки. Вжимаюсь в постель и готовлюсь защищаться. Ночь. Ночь. Ночь. Пронзительная тишина. Почему трубы такой странной формы, почему некоторые из пластика, а другие из железа? Готов спорить: по железным трубам течёт его кровь. Никому не могу доверять. Даже мой холодильник предательски надрывается и ревёт, угрожающе шумит мотором. Он мне не помощник в случае чего, он тоже мой враг.

Посреди ночи я чувствую чьё-то присутствие. Оно незримо, нематериально, но я знаю: за мной наблюдают десятки страшных сущностей. Они присматриваются и принюхиваются. Необычайно высокие и худые, они вползают в спальню, словно невидимые пауки. Другие монстры — волосатые, приземистые, с широкими острозубыми пастями — прячутся на шкафах, внутри тумбочек, комода, дивана. Я в окружении, в оцеплении. Скрипы, стоны, шорохи.

В квартире этажом выше что-то упало. С грохотом рухнуло на пол. Что, если это человек? Прислушиваюсь. Слышу чьи-то голоса. Скрип кровати. Что-то проволокли прямо надо мной. Это труп. Меня не обманешь. Вокруг опасность.

В квартире слева живёт странный экземпляр. Уверяет меня, что вот-вот отыщет способ покинуть нашу реальность и скрыться в неизведанных мирах, навсегда позабыв о человечестве, как о страшном сне. Для этого он колотит в стены молотком или сверлит их дрелью. Эксцентричный тип, но некоторую пользу он всё же мне принёс. Дал почитать старую книгу — сборник языческих легенд.

В одной из них говорилось о горе, внутри которой скрывались сотни жутких тварей — то ли насекомых, то ли летучих мышей. Не вдаваясь в подробности, скажу, что эта легенда убедила меня в своей правоте. Дом в Северном районе на Речной 19/37 является домом лишь внешне. Мы, жильцы, для него еда. Наши квартиры — фермы, где мы живём, растём и жиреем. Для него.

Чувствую свою полную беспомощность. Я — труп, который опускается на дно реки с камнем на шее. Уйти мне некуда. Но и остаться невозможно. В шуме дождя за окном я различаю стук чьих-то коготков. Их обладатели когда-нибудь пролезут в мою квартиру, хотя бы сквозь порванную сетку на окне.

Ненавижу соседей сверху. У них постоянно происходит что-то странное. Они шумят, устраивают застолья, громко занимаются любовью и не дают мне собираться с мыслями. Почему бы дому не сожрать их? Возможно, мне стоит ему в этом помочь.

Однажды, посреди их ночного гуляния, я поднимусь к ним, постучу в дверь, а когда эти мерзкие человекоподобные существа её откроют, заколю их кухонным ножом. И тогда меня уже не разбудят посреди ночи их крики и стоны, не затошнит от их грязи и разврата. Я перенесу мертвецов в лифт и отправлю их на самый верхний этаж. Там, вдали от посторонних глаз, дом переварит их мясо, а то, что останется, изрыгнет на дно шахты.

Я не могу покинуть этот дом, а значит, должен стать его частью. Должен научиться жить в этом адском месте, подчинить его себе, стать опаснее и кровожаднее ночных монстров, что разгуливают по лестничным пролётам и через вентиляционные шахты вползают в комнаты спящих жильцов. Я должен сделать это — иначе я погиб…

Житие святой Паолы
Марина Беляева

— Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить, — повторяла учительница наизусть Первое послание Петра, без запинки, строгим, угрожающим голосом.

Паола слушает её — единственная из всего класса. Паола покорно учит наизусть избранные отрывки, осилила без пропусков Левит и книгу Чисел, а ещё смешно пугается, когда речь заходит о сатане, демонах и бесах.

Дети смеются над ней. Дети не любят Паолу — слишком чистенькую, нездешнюю (приехала из города, когда умерли родители, живёт у дальнего родственника на попечении), набожную ябеду, пугливую и плаксивую. Такую одно удовольствие таскать за волосы, бить и жестоко разыгрывать, обещая ей адские муки, если она не будет слушаться.

Один мальчик дошёл до того, что требовал от неё потрогать его гениталии под страхом Божьего Суда; в итоге довёл девочку до истерики, и она единственный раз в жизни дала отпор — со всей силы треснула его Библией по голове. Мальчика отправили лечиться в город, а дети подкараулили рыжую дуру, начали кидать в неё камнями, песком, рвать платье и обзывать.

Тогда Паола в первый раз убежала в пещеру на высокой горе, и тогда она впервые в жизни увидела демона.

— И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…

Он был похож на человека, чьи ноги заканчивались хвостом; его кожа, полупрозрачная, с просвечивающими органами и крупными плавниками, сверкала под водой таинственным зеленоватым свечением, и на всём его теле в разных местах виднелись яркие фиолетово-красные пятнышки. У него были длинные и густые волосы, которые под водой напоминали водоросли. Демон плавал и целиком глотал прозрачных безглазых рыб и рачков, а Паола нервно сглатывала: древний змий, чешуей покрытая тварь, Господи…

— Господи Боже, сущий на небесах, — шептала она, непроизвольно сжимая руки в замок, — да святится имя Твоё, да будет воля Твоя… прости меня, грешную, прости…

Когда Паола увидела демона впервые, она закричала. Он лежал на берегу, и сначала Паола подумала, что это просто какое-то животное: зрение девочки было слабым, и хотя пещера неплохо освещалась, всё равно было слишком темно, чтобы понять сразу, что это такое. Да и разве смогла бы она догадаться? Кто в здравом уме поймёт, что это дьявол!

Лишь приблизившись, Паола поняла, что перед ней лежит человек с длинным рыбьим хвостом. Потом дьявол поднял голову, и девочка смогла увидеть крупные полупрозрачные зелёные глаза, светящиеся фиолетово-красные пятнышки и плавники, пробивающиеся сквозь волосы.

Тогда Паола пулей вылетела из пещеры; потом, очутившись в лесу, упала на землю и долго-долго молилась Господу, благодаря Его за спасение своей жизни.

— Хвост его увлёк с неба третью часть звезд и поверг их на землю, — произносила сквозь слёзы Паола, когда её уже сильно за полночь притащили домой.

Её родственник, грубый и сильный, но в целом не злой человек тогда сильно её ударил; побил бы, не будь она чужой дочерью и не свались она на землю от первой же оплеухи. Когда Паола пропала, он организовал её поиски и сильно беспокоился, кричал на своих работников и обещал свернуть шеи тем засранцам, которые её обидели. Зарёванного ребёнка нашли где-то в лесу: она, перепуганная, пряталась под деревом, плакала и без конца не то молилась, не то рассказывала о каком-то демоне.

— Совсем рехнулась, дурная баба, — недобро бросил кто-то из мужиков, и тогда родственник Паолы рассердился.

А когда она без чувств упала на землю — сильно испугался: пожалуй, из такой-то городской неженки мог и дух вышибить.

— Не сильно ты её того? — озадаченно спросил его друг.

Тот бросил взгляд на опустошённое и отрешённое лицо Паолы, растрепанные рыжие волосы, помятое и порванное голубое платье, нахмурился, а потом бросил:

— Пускай привыкает. Нечего дурью маяться.

Паола впервые не спала всю ночь. Она в темноте читала Послание к Коринфянам, тихо плакала, дрожала и без конца вспоминала страшного демона с рыбьим хвостом из пещеры…

Господи Боже, это был сам сатана, враг рода человеческого, человекоубийца от начала и до конца, лжец и отец лжи. Тварь, чешуёй покрытая, диавол со змеиным хвостом, соблазнитель дев.

Чудовище.

— Господь, избавив народ из земли Египетской, потом неверовавших погубил… и ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище, соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня.

В пещеру Паола вернулась не сразу: сначала она целый день безжизненно лежала на лавке. Жена хозяина дома, простая грубоватая женщина, сначала сердилась и криком пыталась заставить блаженную городскую девку встать и заняться делом. Затем, поняв, что с Паолой действительно что-то не так, пришла к мужу и стала кричать уже на него — дескать, посмотри, что ты, скотина такая, с ребёнком сделал, нелюдь.

Муж мрачно огрызался, но терзался совестью, и, в конце концов, уже вечером, всё-таки вызвал домой священника — чтобы изгнал из девки беса. При виде священника Паола заметно оживилась: она привстала и попросила её выслушать — но только наедине, чтобы рядом никого не было.

— Отец, — заговорила дрожащим голосом девочка, когда все вышли из дома, — я видела дьявола, клянусь Вам, святой отец! Он живёт в пещере на горе с отвесной скалой. Я сначала побежала туда, когда меня начали обижать. У него длинный хвост в чешуе, и сам он светится. Помните, святой отец? «И низвержен был великий дракон, древний змий»… Это был он, он, сам сатана, клянусь вам! Сходите туда вместе с другими, и вы его увидите! Он…

Взволнованная речь Паолы была прервана резким ударом креста по лицу.

Остальные жители деревни потихоньку входили в дом, с настороженностью и любопытством глядя на процесс изгнания нечистого духа из тела несчастного одержимого ребёнка. Лишь старший сын хозяина дома попытался вмешаться, но получил хорошую затрещину от отца.

— Не лезь, придурок, — глухо прорычал отец. — Не мешай святым людям дела совершать. У него-то ума поди больше, он знает, что делает.

— И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь…

Ранним утром Паола ушла из дома с книгой, корзинкой с едой, ведром и удочкой. Она ушла на берег реки, где пока никого ещё не было, наловила рыбы, как ей показал старший сын её родственника, и вместо школы пошла к той пещере, где видела демона. По дороге она повторяла молитвы, гладила крестик на груди и пыталась себя успокоить.

Боится ли Паола смерти? Конечно, боится, кто бы не боялся. Но никто из тех, о ком она читала, не струсил бы — ни Моисей, ни Давид, ни Пётр, ни Ноеминь или святая Дева Мария. Да и чего ей бояться? Когда она умрёт, то попадёт в Рай, и там встретится с мамой и папой; всем будет только лучше.

А если она достойна жизни, то Бог её сбережёт.

Когда Паола вошла в пещеру, то не увидела в ней демона. Ей стало немного спокойнее, но в то же время — было досадно и обидно: неужели всё это в самом деле ей привиделось? Неужели всё это было зря, и сатана лишь плод её воображения? Может быть, она в самом деле больна и одержима?

И только когда Паола спустилась к озеру, чтобы поплакать и посидеть в одиночестве, из воды выплыл демон. Паола с визгом подпрыгнула и отползла назад, пока чудовище быстро заглатывало какую-то рыбу, даже не прожёвывая её. Когда даже хвост исчез во рту демона, он немного подёргался, как чайка, заглотившая слишком крупный кусок, а затем выпрямился и вновь уставился прямо на дрожащую и побелевшую от ужаса Паолу. Его жабры раздувались, как у рыбы, выброшенной на берег, а девочка не могла оторвать взгляда от ярких светящихся пятнышек на полупрозрачной коже чудовища.

— Именем Господа, заклинаю тебя, — беззвучно шевелила губами Паола, так вцепившись в каменный пол, что побелели костяшки пальцев. — Именем Господа, заклинаю тебя…

Демон неожиданно нырнул под воду, а затем, к ужасу Паолы, выплыл у самого берега. Он передвигался на локтях, как тюлень на ластах, а ещё совсем не моргал. У демона было на удивление женское лицо, но груди Паола не разглядела — а, может быть, она и была, просто, как смиренная благочестивая девушка она не обратила особого внимания на этот срам. Чудовище увидело оставленную на берегу корзинку, перевело взгляд на Паолу.

— Именем Господа, заклинаю тебя…

Мгновение — и корзинка была опрокинута, еда валялась на земле, а демон с жадностью вцепился в пойманную рыбу. Более мелких он заглатывал целиком, не жуя, а рыб побольше сначала обнюхивал, затем откусывал им голову и глодал, не выплевывая костей. Рыбья кровь оставалась у него на лице, и Паола чувствовала подкатывающую к горлу тошноту.

— Да восстанет Бог, и расточатся враги Его, — начала шептать она, стараясь справиться с тошнотой и отвращением при виде пожирающего рыбу демона. — Да бегут от лица Его, ненавидящие Его…

Услышав голос Паолы, чудовище вновь уставилось на девочку. От страха у неё перехватило горло, и она медленно, не отрывая взгляда от полупрозрачных глаз демона, начала отползать назад. Он некоторое время пристально смотрел на неё, затем резко, одним движением, смахнул всю еду в воду и нырнул обратно, оставив после себя лишь мокрый след да надкусанные и недоеденные трупики рыб.

Паола пыталась справиться со своим дыханием. Значит, ей не показалось, не привиделось. Значит, всё было на самом деле: чудовище, демон, гад с чешуйчатым хвостом… И он убежал, когда она читала молитву. Может быть, если она будет сюда почаще ходить, она сможет изгнать его, как Иисус из Назарета — сатану?

Он не убил её сейчас, а, значит, у неё есть шансы. Только сначала надо сходить в школу, чтобы никто не хватился её отсутствия.

«Господи Боже, дай мне сил».

— …для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого.

Паола стала ходить в пещеру каждый день — кроме воскресений, когда из дома не отпускали. Работы было столько, что некогда было даже уединиться с книжкой; Паола вообще не питала отвращения к тяжелой деревенской работе, но постоянные попрёки, что она всё делает не так и ехидные насмешки над её происхождением всякий раз доводили её до слёз.

Сначала хозяева дома даже пытались её подбодрять и защищать, а потом они просто устали от бесконечных страданий девочки и махнули рукой: подумаешь, нежная, шуток не понимающая… Пусть ревёт, коли хочется: не маленький ребёнок, чтобы с ней нянчиться.

Но порой всё же наступало такое время, когда Паола могла делать, что хотела, и тогда она шла в пещеру.

Она никогда не подходила близко к воде: Паола не сомневалась, что демон очень силён и может утянуть её на дно, поэтому от него стоит держаться на таком расстоянии, чтобы он не достал её. Она осторожно кидала ему рыбу, которую он ловил на лету, целиком прочитывала заклинание изгнания демонов, а потом, если у неё оставалось время или демон так и не исчезал в озёрной пучине, садилась поближе к выходу и читала Послание к Коринфянам.

Возможно, она что-то делала не так. Возможно, стоило вести себя по-другому. Наверняка есть другие молитвы, которыми можно изгонять злых духов и которых сам сатана боится до смерти. В Библии она не находила ничего подобного; возможно, в других книгах… но всю её библиотеку продали ещё при переезде.

Ничего, если она делает правильное и богоугодное дело, то Господь подаст ей знак и подарит озарение. Поэтому надо было просто продолжать пытаться изо всех сил.

— И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему?

Никто Паолу не хватался, когда она уходила в пещеру; пару раз дети из озорства хотели за ней проследить, но Паола убегала глубоко в лес запутанными путями, и никто не мог её найти. Обратно домой она шла всякий раз новой дорогой, и лишь один раз не рассчитала время и сильно опоздала. Ух, и всыпали ей тогда…

— Где бродишь, дрянь? — сердито спрашивал хозяин дома.

— По лесу гуляла, — уклончиво ответила Паола.

— Ты это брось, — хмуро ответил он, закатывая рукава. — Чтобы с завтрашнего дня дома была, поняла? Никуда теперь отпускать не буду. Не хватало, чтобы ты ещё в подоле принесла…

Паола проплакала всю ночь, а наутро решила, что лучше пару деньков послушается воли своего родственника и тот станет к ней помягче. Он был, конечно, очень суровым, но отходчивым, особенно когда перед ним пресмыкались и льстили.

И Паола не ошиблась: вскоре хозяин дома смягчился и вновь разрешил ей гулять в одиночестве. Только чтобы её никто не видел, и не ходило всяких странных слухов.

— И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света… а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.

Страннее всех вел себя демон.

Он не был похож на отца лжи из Ветхого и Нового Завета: он не умел говорить, он не вёл себя разумно, не понимал человеческую речь, а ещё двигался, как животное, и ел точно так же. Соблазнитель и обманщик, заставляющий человека свернуть с пути Божьего? Вряд ли. А вот дикий зверь, враг рода человеческого — пожалуй. Он пытался выползти на берег и достать до Паолы; у него этого не получалось, и тогда демон издавал странный рык и нырял обратно в воду.

Паола пыталась справиться с дыханием, затем крепко сжимала в руках Библию и тихо-тихо повторяла про себя молитву, изгоняющую демонов; она не помогала в уничтожении чудовища, зато успокаивала Паолу и давала ей ложную убежденность в своей безопасности.

А порой чудовище пело. Оно не произносило человеческих слов, скорее, издавало какую-то неведомую Паоле мелодию, но его голос был столь прекрасен, что девочка едва не забывала о чтении молитвы, заслушиваясь пением этого существа.

Невероятная красота. Голос, близкий к Божественному.

Но именно так сатана и сводит с пути верующих праведников, соблазняя их, заставляя богохульствовать и забывать слово Божие. И как у неё только язык повернулся назвать голос этой твари Божественным?

Паола отхлестала себя по щекам, а чудовище, не мигая, разглядывало её, как будто бы стараясь понять.

— И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился…

Однажды Паола заснула в пещере. Ночью до того она не выспалась: семья принимала роды у коровы, и потому ни о каком сне не могло быть и речи. Её поставили помогать, но когда перепуганная Паола начала тянуть телёнка за ноги вместо головы, то её грубо оттолкнули и велели не мешаться под ногами, раз она «ничего не умеет». Маленький мягкий телёнок немного сгладил горькую обиду, однако всё равно девочка всю ночь страдала и плакала, пока не получила подзатыльник от одной из дочерей хозяина с раздражённым замечанием: «Да хватит ныть уже, спать мешаешь, коза!»

Паоле едва хватило благоразумия, чтобы не убежать в пещеру ещё утром, вместо уроков. Но это вызвало бы вопросы и подозрения, поэтому она, сдерживая слёзы, просидела все занятия, а потом под шумок убежала в лес.

По-хорошему ей больше не надо было бы возвращаться. Не надо мучить себя, заставляя терпеть грубых и жалких людей, которые постоянно делают ей больно, не надо притворяться и врать. Всем будет только лучше, если она уйдёт, и ей в первую очередь.

Но куда ей деваться? В городе она никому не нужна, и участь у неё будет даже более жалкой, чем здесь. Было бы очень здорово, если бы она прогнала демона из этой пещеры, тогда она бы смогла здесь жить; Паола бы стала отшельницей, как многие святые, работала бы над собой и постигала Откровение Божие. Может быть, святой бы стала…

Нет. Слишком честолюбиво так думать. Тем более, что сначала надо прогнать того демона.

С такими мыслями Паола нечаянно заснула, даже не прочитав защитную молитву перед сном. А проснулась она оттого, что кто-то гладил её по ногам, затем поднимался выше и тщательно ощупывал. Прикосновения были лёгкими, так что спросонок можно было их и не почувствовать, но когда чьё-то лицо уткнулось ей прямо между ног, Паола всё поняла, окончательно проснулась и, закричав, попыталась вырваться.

Демон лежал прямо на ней, крепко прижав её тело к земле. Паола чувствовала его кожу, холодную и покрытую какой-то слизью, жёсткие спутанные волосы, а его взгляд… Ох, этот страшный, нечеловеческий взгляд! А его лицо оказалось ещё более женственным, чем виделось Паоле издалека; этот демон — вылитая девушка, и почему она вообще в нём видит мужчину? Только лишь из-за груди? Но это же сатана, враг рода человеческого, и внешность его совсем не похожа ни на мужскую, ни на женскую…

Паоле было так страшно, что она не могла пошевелиться. Её била крупная дрожь, а демон — страшный, нечеловеческий, волоокий, — смотрел ей прямо в лицо немигающими полупрозрачными глазами. Он не дышал, хотя сердце его стучало — Паола могла его видеть сквозь тонкую полупрозрачную кожу.

Демон неожиданно поднял руку и коснулся ею лица Паолы, заставив девочку похолодеть от ужаса. Холодная скользкая рука с длинными ногтями тщательно ощупывала лицо Паолы, оставляя на коже вонючий след, пахнущий рыбой. Чудовище разглядывало её, перебирало волосы, с любопытством дотрагивалось до бровей, затем провело пальцами по губам. Попыталось засунуть их в рот — но Паола держала губы крепко сжатыми, и потому чудовищу не удалось этого сделать.

Неизвестно, как долго Паола просидела бы в немом ужасе, боясь произнести хотя бы слово, но демон неожиданно обхватил её и, уткнувшись в шею, начал не то целовать, не то осторожно кусать, и это привело девочку в чувство.

— Хватит! — закричала она пронзительно. — Отпусти! Отпусти меня!..

Она пыталась оттолкнуть его, колотить по спине, плакала и звала на помощь — без толку, чудовище крепко сжимало её в своих руках и раздирало зубами её плоть. Лишь чудом Паоле удалось взбрыкнуть, освободить руки и затем, схватив лежащую на каменном полу Библию, ударить монстра, громко читая молитву «Отче наш». Демон зашипел и пытался перехватить её руку, но Паола воспользовалась моментом и вырвалась. Она быстро отползла назад, и чудовище ринулось за ней, но не посмело выползти на берег полностью.

— Отче наш, — дрожащим голосом читала Паола, крепко прижимая к себе Библию, — сущий на небесах…

Она видела, как у демона светились зелёным полупрозрачные глаза, как пятнышки на его теле приобрели отчетливый красный оттенок, как на лбу возникают ложные глаза, как у бабочек. А ещё на нём была кровь — возможно, самой Паолы. Она, не отрывая от демона взгляда, прикоснулась к шее, затем поднесла руку к глазам — и в самом деле прокусил. Но не сильно, крови немного.

Во всяком случае, он мог сделать что-нибудь и похуже, чем съесть: Паола до последнего боялась, что он лишит её невинности, и тогда она никогда не попадёт в Рай.

Демон неожиданно сполз к озеру и ушёл под воду. Но не полностью, на поверхности оставались крупные зелёные глаза со сверкавшими над ними красно-фиолетовыми пятнами.

Демон решил подождать, пока Паола не вернётся обратно к берегу. Что ж, он может ждать сколько угодно: теперь девочка научена горьким опытом, и будет вести себя куда осторожнее.

— Да восстанет Бог, и расточатся враги Его…

— Дети! Вы от Бога, и победили их; ибо Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире.

Девочку хватились ближе к вечеру, когда стало понятно, что она пропала, а не просто шляется где-то по округе. Её родственник сначала не придал этому никакого значения, и лишь раздраженно отметил, что она может гулять хоть до посинения, раз «хата моя не мила».

Однако Паола не вернулась ни на второй, ни на третий день, и всем стало страшно: обычно убегавшие дети возвращались домой раньше, если только не уплывали на пароме в большой город. Но сейчас парома не было, поэтому и уехать на нём Паола не могла. Да и хватило бы у неё ума на это? Никто в это не верил, даже её учительница, которая была единственным симпатизировавшим девочке человеком.

Хозяин дома вновь поднял людей на поиски; а спустя несколько дней священник вдруг вспомнил, что эта одержимая бесами девчонка что-то говорила ему про демона в пещере на высокой горе. Родственник Паолы едва сдержался, чтобы не ударить его. Вместо этого он знатно обругал святого отца, забывшего про такую важную вещь (естественно, пока ругался, несколько раз перекрестился, извиняясь перед Богом за свою вспыльчивость).

Жители деревни собрали отряд и направились к горе; а когда поднялись на неё и вошли в единственную пещеру в ней, то не поверили своим глазам.

Маленькая Паола, изможденная, посеревшая от голода, рыжая и растрепанная, сидела неподалеку от глубокого пещерного озера, переливавшегося всеми оттенками зелёного цвета. У неё были закрыты глаза, она прижимала локтями к худенькой груди Библию и, сложив руки, читала вслух молитву, изгоняющую демонов (правда, только первые несколько строк, повторяя их раз за разом). Платье её было испачкано и порвано, на обнажённом плече виднелась кровь и следы укусов.

А в воде — о, ужас! В воде плавало невиданное чудовище: монстр с женской головой, длинным рыбьим хвостом, мужскими руками и грудью, а также яркими пятнами по всему телу.

Среди пришедших пронёсся сдержанный ропот изумления: никто из них даже предположить не мог, что слова сумасшедшей окажутся полной правдой.

Мужчины кинулись к озеру; увидев незваных гостей, чудовище издало отвратительный свист, испугав жителей деревни, затем неожиданно оно побелело и стало неразличимым под водой. Отряд перегруппировался; одни остались возле озера, сторожить чудовище, другие пошли в город за сетями и гарпунами. Родственник Паолы подхватил её и понёс домой, невзирая на протесты остальных и предложения оставить её возле озера — «чтобы чудовище приманить».

— Вот свою девку и оставляй, — огрызнулся он на предложившего, и после его никто не пытался останавливать.

Дома Паолу уложили на лавку, за ней взялась присматривать жена родственника. С оружием и подкреплением, мужчины вернулись обратно. И тут узнали, что демон сначала некоторое время метался под водой, а когда один из деревенских парней нырнул за ним, то напал и разорвал беднягу в клочья. А потом и вовсе пропал, утащив с собой тело убитого.

Когда мужчины, оставшиеся в пещере, закончили свой рассказ, в деревне Паола закончила молитву и, наконец, открыла глаза. Она невидящим взором полупрозрачных глаз смотрела в потолок, и бедная женщина, сидевшая с ней, не знала, что ей делать.

— Как ты? Как ты, Паола? — спрашивала она, царапая от волнения руки.

— Демон ушёл, — сказала Паола спокойным голосом, и на её лице появилась улыбка. — Богу было угодно помочь мне, и демон ушёл. Теперь он больше не будет жить в той пещере.

В самом деле, демона так и не нашли. Рыбаки, нырявшие в озеро, обыскали каждый камушек на дне, но нигде не нашли ужасное чудовище с рыбьим хвостом. По всей видимости, оно уплыло по одному из подземных каналов, которые вели в море, на заброшенный пляж. Но до туда было слишком далеко, так что жители деревни решили просто забыть об этом.

Новость о демоне с рыбьим хвостом дошла до столицы. Оттуда в деревню прибыл инспектор, давний друг погибшего отца Паолы.

Он решил, что девочке не следует оставаться здесь. Лучше будет отправить её в школу при женском монастыре, где ей будет куда комфортнее, и там она сможет посвятить себя служению Богу. Её родственник был против такого решения, но инспектор справедливо возразил ему, что именно из-за его преступной халатности ребёнок едва не стал жертвой чудовища — неважно, настоящего ли монстра или просто странного, неизвестного науке зверя.

Паоле было всё равно. Её нарядили в самое лучшее платье, она взяла с собой Библию, покорно попрощалась с приютившей её семьей. А затем Паола села в дилижанс к инспектору и равнодушным взором провожала деревню и её жителей, высыпавших на улицы. Она смотрела на тёмно-зелёный лес и почти прозрачное пасмурное небо, похожее на неровную водную гладь.

Бог дал ей своё благословение. Бог помог ей прогнать чудовище, и Ему она будет петь славу до конца своих дней.

Под одеждой след от укуса превращался в светящееся красно-фиолетовое пятнышко, а у Паолы возникло непреодолимое желание попробовать сырую рыбу.

Дольмен
Андрей Каминский

Еще в детстве прошлое обладало для меня особой притягательной силой. Современность казалась мне скучной и приземленной, в ней не было ничего похожего на прошлые эпохи, представлявшимися мне полными величия и героизма. По этой же причине я с трудом находил общий язык со сверстниками — их интересы казались глупыми и пошлыми, а они считали меня «ботаном», зарывшимся в книги.

В школе я, с трудом дождавшись конца занятий, спешил домой, где, перекусив на скорую руку, забивался в свою комнату, со своими книгами и своими грезами. Уже после нескольких минут чтения перед моими глазами вставали кровавые и величественные картины юности человечества.

Вместе с Арминием я бежал сквозь чащу Тевтобургского леса, дрожа от ярости и желая поскорее дать бой римлянам, вторгшимся на земли моего племени. Или напротив — я чувствовал себя солдатом одного из победоносных легионов Цезаря, приводившего к покорности Галлию или высаживающимся вместе со Сципионом на карфагенский берег. Я жадно читал о победоносных ордах Атиллы, что кровавым приливом хлынули из глубин Азии на замершую от ужаса Европу; восхищался героизмом спартанцев, вставших на пути персидской армии; с содроганием узнавал подробности жертвоприношений Молоху.

Стоит ли удивляться, что после школы вопрос о поступлении для меня не стоял — только истфак! Без труда сдав экзамены, я целиком погрузился в учебу. Здесь я рассчитывал найти единомышленников, с которыми я бы мог поговорить о том, что произошло за сотни и тысячи лет до нашего рождения. Однако и здесь меня ждало разочарование: искренних служителей Клио на факультете было немного, большинство студентов предпочитало безыскусные радости современной жизни. Понимание я находил лишь у нескольких единомышленников, оставаясь изгоем для остальных.

Но в одном учеба дала мне неоценимую поддержку — благодаря курсам античной истории и археологии я открыл для себя прошлое своей малой родины. До этого я относился к ней пренебрежительно, считая, что все мало-мальски значимые исторические события происходили вдалеке от нас. Истфак помог мне по-новому взглянуть на родной край.

Я жадно впитывал новые знания — о меотах, скифах и сарматах, о Боспорском царстве и Тмутараканском княжестве. Я стал постоянным участником археологических экспедиций, с душевным трепетом взирая на очередной черепок или рассыпающийся на глазах ржавый нож, извлеченный из раскопанного кургана. Сидя возле разрытого могильника, я смотрел в пустые глазницы найденного черепа, пытаясь угадать, какие мысли и чувства переполняли это, ныне пустующее, вместилище разума.

И в тоже время я понимал, что многое из происходившего в прошлые века навсегда останется для нас тайной. Не могу даже передать, как это меня злило — я чувствовал, что нахожусь рядом с огромным сундуком, полным волнующих тайн и загадок, который никогда не смогу раскрыть. Вновь и вновь я перечитывал исторические труды, старался связаться с учеными, способными хоть что-то рассказать по интересующей меня теме. Однако чем бы не заканчивались все эти изыскания, большинство моих вопросов так и оставались без ответа.

Особенно меня злил недостаток знаний современной науки о строителях дольменов: эти загадочные сооружения представлялись мне самым интересным археологическим памятником нашего края. Шутка ли: эти «дома карликов», как называли их черкесы, стояли еще до того, как на берегах Нила обжигались первые кирпичи, легшие в основания будущих пирамид!

Но о пирамидах мы знаем много, а о дольменах — почти ничего. Были ли это только гробницы или еще что-то — первобытные обсерватории или примитивные святилища? Кто воздвиг эти сооружения — предки современных адыгов, арии или кто-то еще?

Предположений и версий я читал множество. Кто-то считал, что дольмены — восточный отголосок той древней и загадочной расы, что владела Европой задолго до кельтов, воздвигая свои первые монолиты. Другие утверждали, что их корни в Азии — родине всех монументальных сооружений древности. Гипотезы росли как, снежный ком, но чем больше я узнавал, тем отчетливее понимал, что ни на йоту не приближаюсь к истине.

Мои собственные изыскания, готовность работать почти даром на любую из археологических экспедиций, раскапывающих эти сооружения, пропадали втуне — большинство дольменов были давно разграблены и разрушены. Как же я скрипел зубами от мысли, что бесценные знания были утрачены из-за тупой алчности какой-то средневековой черни.

Осознав, что обычными средствами я не смогу узнать, что мне нужно, от отчаяния я кинулся в оккультизм. Ведь в иных тайных учениях говорилось, что с помощью измененного сознания возможно отправить дух назад во времени и узнать тайны минувших веков. Я понимал, что это звучит абсурдно, но желание узнать тайны прошедших веков оказалось сильнее разума.

Я читал все книги по магии и древним обрядам, какие только мог найти, целыми ночами не вылезал из Интернета, пока не понял, что большая часть всего, что там пишется, — просто глупый вздор. Однако и среди этого мусора мне, после долгих месяцев общения, удалось выйти на подлинных знатоков всего оккультного и таинственного. Вскоре из Интернета наше общение перешло и в реал, мне пришлось не раз тратить свои скудные сбережения на поездки по всей стране и за ее пределы.

Из одной из таких поездок я и привёз «Некрономикон» — не какую-то шарлатанскую подделку, что заполонили Интернет, — а подлинную книгу, чуть ли не единственный экземпляр, переведенный на русский еще до революции. Не стану рассказывать, через что мне пришлось пройти, чтобы заполучить этот том — воспоминания об этом и по сей день наполняют меня раскаянием и жгучим стыдом. Но именно в одной из глав труда безумного Абдула Альхазреда я прочел о наркотическом веществе, позволившем мне приоткрыть завесу над сколь угодно далеким прошлым.

Мои новые изыскания вынудили меня завести более тесные знакомства с наркоманами и наркодилерами, что пару раз чуть не вышло мне боком — только чудом я избежал внимания сотрудников Нарконтроля.

Но все же моя настойчивость, в конце концов, увенчалась успехом — глубокой бессонной ночью, жадно глотая кофе, я с лихорадочным блеском в глазах смотрел на серый порошок, лежащий горкой в небольшом блюдце. И по сей день я не знаю, кем был тот, человек, что оставил мне «закладку» на грязном пустыре, заваленным строительным мусором и поросшим сорной растительностью. Но, если верить ему, именно этот порошок в далеких восточных краях мудрецы и колдуны используют, чтобы освободить разум от цепей времени и пространства.

Тут же лежал листок бумаги, на котором я выписал небольшое — всего в две строчки — заклинание из «Некрономикона». Отныне я считал себя полностью вооруженным для схватки со всемогущим Хроносом, у которого я намеревался вырвать тайны «домов карликов».

Уже на следующий день я трясся на сидение старого автобуса, совершавшего рейс в небольшой поселок недалеко от побережья. В отдельном кармане моей сумки находилась склянка с заветным порошком, рядом с которым лежала бумажка с заклинанием. Я знал, что в нескольких километрах от поселка стоит хорошо сохранившийся дольмен, о котором не ведают ни туристы, ни археологи. Я сам наткнулся на него случайно когда, будучи в одной из экспедиций, заблудился в лесу.

Выйдя на замызганной площади, я пошел по главной улице, чуть ли не единственной в этом селении. Пыльная дорога проходила мимо хлипких хат, где возле покосившихся, а то и упавших заборов бродили грязные куры. Редкие местные жители с неприязненным любопытством смотрели на городского чужака. Я не мог сдержать облегченного вздоха когда, наконец, вышел на окраину поселка и углубился в лес.

Чуть заметная тропинка вилась между густых кустов и реликтовых хвощей. Где-то журчал ручеек, слышалось лягушачье кваканье и жужжание насекомых. Огромные деревья, раскинувшие надо мной ветки, почти скрывали солнце, чему я был только рад — летняя жара палила нещадно.

Тропинка забирала все выше в гору. Неожиданно деревья расступились, и я увидел небольшую поляну, поросшую высокой травой. Тихо журчал ручей, вытекавший из трещины в большой скале, возвышавшейся на другом конце поляны.

А у подножия скалы стоял дольмен. Безжалостное время и руки грабителей не пощадили «дом карлика»: верхняя плита провалилось внутрь, от правой стенки отвалился немалый кусок камня. И все равно, даже поврежденное, это приземистое сооружение таило смутное очарование головокружительной древности и некоей тайны. Я надеялся, что именно сегодня мне удастся приоткрыть покров, скрывающий загадку этой каменной гробницы во тьме прошедших веков.

Остаток дня прошел в приготовлении к ритуалу. Перед дольменом я расчистил от растительности большую площадку, после чего отправился искать хворост для костра. Уже темнело, когда я сложил кучу сухих веток и после нескольких неудачных попыток поджег их.

Зачерпнув воды из протекавшего родника, я жадно выпил. Только это я мог себе позволить — ритуал требовал строгого поста. Затем я достал из сумки нож с черной ручкой покрытый магическими письменами. Бормоча заклинания, я стал чертить перед костром большой круг против часовой стрелки. Закончив с этим, я вступил внутрь и, поворачиваясь посолонь, воззвал к Древним — Ктулху и Йог-Сототу, хранителю ключей от всех врат времени и пространства.

Затем я достал из сумки сложенный вчетверо белый лист бумаги и разложил его перед костром. С величайшей осторожностью я вынул из кармана колбу с наркотиком и высыпал на листе небольшую дорожку, как если бы я собирался нюхать кокаин. Встав лицом к северу, я прочитал заклинание, после чего упал на колени и, зажав одну ноздрю, резко втянул дорожку в себя. Моя голова закружилась, в глазах потемнело, окружающие предметы потеряли четкость, и я неловко упал на бок. В голове что-то ухнуло, и я провалился во мрак.

…Очнулся я на той же поляне возле ручья. Во всем теле было ощущение необыкновенной легкости, мне казалось, что достаточно слабого толчка, чтобы я взлетел в воздух, словно воздушный шар. Бросив взгляд на руки, я увидел, что они стали полупрозрачными. Я понял, что мой первый опыт удался — в образе бесплотного духа я перенесся в далекое прошлое.

Местность вокруг изменилась. Поляна расширилась, лес отступил, вокруг виднелись возделанные поля. Сейчас, впрочем, они были вытоптаны и разорены. Прямо передо мной догорала небольшая деревушка, среди развалин которой лежали трупы. На окраине деревушке стоял дольмен — на этот раз с целыми стенками и крышкой, из чего я заключил, что и впрямь попал в глубокое прошлое.

Возле дольмена сгрудилась кучка мужчин и женщин, за юбки которых цеплялись плачущие дети. В них я без труда признал черкесов. А рядом на невысоких конях гарцевали надменные победители — коренастые смуглые всадники с узкими, словно щелочки, глазами.

Я понял, что я вижу набег татарской орды — может, крымских татар или Золотой Орды или даже более ранних времен — когда империя созданная Чингиз-ханом еще не была развалена его недостойными потомками.

Неожиданно я увидел, как светившиеся жестокой радостью лица кочевников вдруг изменились. Всадники потянули удила коней, заставляя их почтительно расступаться перед кем-то, ехавшим на могучем черном жеребце. Я впился глазами в лицо этого человека, в надежде угадать, кто из великих завоевателей предстал передо мной.

Предводитель орды был в доспехах и островерхом шлеме. Талию стягивал пояс, на котором был очень простой символ — три черных кружка, соединенных в форме треугольника. Я знал, что означает этот символ, и чуть не задохнулся от восторга — герб Тамерлана, всемогущего эмира Самарканда. Сейчас Железный Хромец смотрел на пленников, с трепетом ожидавших своей участи. Во взгляде Тимура не было ни гнева, ни сострадания, ни даже презрения — он смотрел на адыгов, как на пустое место. Взгляд человека привыкшего, не моргнув глазом отправлять на смерть тысячи людей и тут же забывать о них.

Тамерлан, не глядя, протянул руку, в которую один из приближенных угодливо вложил кривую саблю, с рукоятью украшенной золотом и драгоценными камнями. Завоеватель задумчиво провел пальцем, проверяя остроту лезвия и вдруг, почти без замаха, опустил клинок на шею ближайшего адыга. Отрубленная голова, разбрызгивая кровь, покатилась по земле и остановилась у подножия дольмена.

Эмир тронул поводья и, больше не глядя на пленных, стал съезжать с горы. Воины почтительно расступались перед ним, опасаясь даже краешком одежд задеть грозного владыку. Место эмира тут же занял один из его воинов. Вынув саблю из ножен, монгол подъехал к следующему пленнику и молча махнул саблей. Один за другим проезжали нукеры Тимура и обезглавливали своих пленных. Те головы, которые отлетали в сторону, они подбирали и бросали в общую кучу.

Несколько воинов спешились и сноровисто принялись укладывать эти головы вокруг дольмена. Вскоре загадочный памятник древней эпохи скрылся под пирамидой из «круглого кирпича». Башня из отрубленных голов должна была внушить ужас в сердца жителей покоренной местности и отбить у них охоту сопротивляться Тамерлану. Глядя на это жестокое зрелище, я вдруг почувствовал, как у меня закружилась голова, и я проваливаюсь в черный мрак.

Очнулся я, лежа на траве, неподалеку от ручья. Со стоном я поднялся и обхватил голову руками — она болела словно после славной попойки. Подбросив веток в догорающий костер и плеснув в лицо воды из ручья, я присел и задумался. Без сомнения опыт удался — я действительно заглянул в прошлое. Более того, сходу я наткнулся на сенсацию — шутка ли оказаться на том самом месте, где вершил расправу один из величайших тиранов в истории человечества.

Со страхом близким к священному трепету, я оглядывал окружающую меня поляну. А что если вон то место, где трава растет не так густо — последние остатки уничтоженной деревушки? А если раскопать вон тот холмик рядом с дольменом — не обнаружатся ли под ним черепа адыгов, казненных Тамерланом?

И что еще за тайны может таить в себе эта земля? Вдруг мои опыты смогут полностью перевернуть все наши представления об истории края. Благоразумие подсказывало, что следует отойти от воздействия наркотика, но тщеславие и жажда познания толкали меня на продолжение опытов. Трясущимися губами я снова прочитал заклинание и, упав на колени, насыпал еще одну дорожку, торопливо вдыхая ее в себя.

Несколько часов я блуждал по затерянным тропам времени. Я видел на марше когорты Гая Юлия Аквилы, пришедшего покарать боспорского царя Митридата Восьмого, осмелившегося бросить вызов великому Риму. Я смотрел как по горным тропам пробирались греческие торговцы из первых античных городов Причерноморья. Видел большие богатые городища, которые меоты основывали рядом с дольменом.

Но словно злой рок тяготел над этим местом — проходило время и эти поселения стирали с лица земли новые захватчики. За тысячи лет до Тамерлана здесь проносились орды скифов, расправлявшихся со своими врагами не менее жестоко, чем эмир Самарканда.

Вся история человечества во всем ее величии и кровожадности предстала передо мной. Но все эти странствия по прошедшим векам пока ни на йоту не приблизили меня к разгадке той тайны, ради которой я затеял все это. Во всех моих видениях дольмен продолжал стоять на прежнем месте, окруженный все той же аурой невероятной древности. И ничто в народах, пестрым калейдоскопом сменяющих один другой, не указывало на их причастность к строительству «дома карлика».

Все это время я брал лишь малые дозы порошка, стараясь расходовать его экономно. Но неудовлетворенность полученными знаниями подтолкнула меня к более решительным действиям. На этот раз я насыпал порцию в несколько раз превосходящую предыдущие. Глубоко вдохнув, я откинулся на спину и вновь провалился в беспамятство.

Очнувшись, я понял, что зашел слишком далеко. Лес вокруг исчез вовсе — да и сама гора была значительно ниже, представляя собой большой холм, поросший травой. На его вершине высились уже надоевшие мне скалы. Холм окружала цепь таких же возвышенностей, дальше к югу переходивших в настоящие горы. А на западе простиралась, уже не скрытая лесом, синяя гладь моря.

Но не эти изменения в ландшафте приковали мое внимание. Я был не один — сейчас на вершине холма стояли невысокие смуглые люди, в кожаных одеждах, украшенных узором из бусинок. В руках они держали что-то вроде гарпунов с наконечниками из кости.

Выше по склону ворочали каменные плиты люди, явно принадлежавшие к иному народу, чем воины с гарпунами — высокие, ширококостные с невыразительными плоскими лицами. Жалкие лохмотья и свежие шрамы прояснили их статус — без сомнения, это были рабы под присмотром надзирателей. За ними наблюдал пожилой человек в черном одеянии. В руке он держал сучковатый посох с резным навершием в виде змеиной головы.

Я понял что, наконец, увидел легендарных строителей дольменов. В этом не было никакого сомнения — в том, что с явной натугой создавали рабы, угадывались очертания будущего «дома карликов». Большая плита с дыркой лежала неподалеку, причем отверстие, похоже, было пробито недавно — может прямо перед моим появлением.

Не было для меня теперь тайной и происхождение этого народа — их татуировки, узоры на одежде, оружие и украшения говорили сами за себя. В свое время меня привлекла теория, что культура дольменов связана с загадочными монолитами, что воздвигли безымянные строители Западной Европы. Я читал гипотезы некоторых ученых, что строители монолитов являются предками современных басков, а также пиктов — загадочного народа Шотландии. В этих книгах встречались рисунки татуировок пиктов — и сейчас я ясно видел такие же на руках и плечах смуглых воинов.

Строительство продолжалось долго, но у меня оказалось достаточно времени, чтобы увидеть его окончание. Теперь дольмен стоял на вершине холма, правда его монументальность скрадывалась возвышавшейся над ним громадой скалы. И все равно даже от только что возведенного дольмена веяло угрюмой силой.

Меж тем старик в длинном одеянии (как я понял жрец) подошел к дольмену, повелительно глянув на своих соплеменников. В толпе началось движение, люди расступились, и я увидел на земле носилки с трупом человека в богатых одеждах. На нем было много украшений, а высохшая рука все еще сжимала меч с золотой рукояткой.

Четверо человек подняли носилки и замерли в ожидании. В то же время жрец повернулся лицом к морю и запел, воздев руки. Я, разумеется, не понимал слов жреца, но и так было понятно, что он читает молитву к богам своего народа. Этот странный и диковатый мотив подхватили и остальные воины, сильными голосами выводившие слова варварского гимна.

Несмотря на его невероятную древность, он вовсе не показался мне совсем незнакомым: в свое время мне довелось прослушать записи различной этнической музыки. Среди прочего там попадались и напевы испанских басков, «берцоларии» и сейчас, слушая красивое многоголосие, я угадывал знакомые нотки. Не стало для меня тайной и содержание этих песен: я ясно слышал слово «майу». В иных научных трудах попадались обрывочные сведения по мифологии басков — и там упоминалось имя бога моря. И я вновь порадовался тому, что самая невероятная теория получила сейчас столь ясное подтверждение.

Пение воинов и жреца невольно завораживало. Даже я, в моем бестелесном обличье, поддался странной магии языческих напевов. Что же до рабов, то они словно впали в транс: их глаза остекленели, рты широко раскрылись, они раскачивались в такт словам гимна и, казалось, утратили чувство реальности.

Я так не заметил, когда жрец достал бронзовый нож с остро заточенным лезвием. Не прекращая петь, жрец подошел к одному из рабов, ухватил его за волосы, задрал голову и полоснул по горлу. Не издав не звука, раб рухнул к ногам жреца, из горла струей хлестала кровь. Жрец наклонился, смочил пальцы в алой жидкости и провел ими по лбу воина.

Затем он подошел ко второму рабу и также, не торопясь, словно скотине на бойне, перерезал горло. С каждым новым зарезанным рабом лицо очередного воина покрывалось алыми мазками. Кровь последнего раба покрыла лицо умершего вождя, причем особенно тщательно жрец смазал его веки и губы.

Закончив жертвоприношение, жрец повелительно махнул рукой, и носильщики поднесли тело вождя к дольмену, осторожно кладя его внутрь. Жрец запел очередной гимн, в то время как его соплеменники поднесли грубо обработанную каменную глыбу, чтобы запечатать ею вход в последнее пристанище вождя.

Пульсирующая боль в висках отвлекла меня от этого зрелища, и я понял, что пора назад. Чувствуя, как предметы расплываются перед глазами, я бросил прощальный взгляд на место где мне, наконец, раскрылась одна из величайших археологических загадок древности и вдруг замер от внезапно озарившей меня догадки. Действие наркотика заканчивалось, но я прилагал титанические усилия, чтобы еще хоть на секунду остаться в прошлом, не в силах поверить в то, что открылось моему взору.

Я уже упоминал, что скалы, в тени которых рабы строили дольмен, в этом времени больше выходили на поверхность. И теперь я заметил некоторую неестественность их очертаний. Как завороженный я созерцал массивные глыбы, отколовшиеся от основного массива, на гигантскую каменную плиту, половина которой лежала на земле, но вторая еще торчала из земли. С одного из краев в этой плите был вырезан огромный кусок, образующий почти идеальный полукруг.

Последней моей мыслью перед тем, как окончательно провалиться в беспамятство, было то, что на горе возвышаются развалины исполинского дольмена, настолько более древнего, чем тот, что возвели у меня на глазах, насколько египетские пирамиды старше современных небоскребов.

Очнулся я на успевшей мне надоесть полянке, возле журчащего ручья. Болела голова, но я почти не замечал этого охваченный исследовательским зудом. Превозмогая слабость, пошатываясь, я подошел к огромной скале, возвышавшейся над уже не интересовавшим меня дольменом. Теперь я знал, что «дома карликов» — лишь жалкое подражание зодчеству, пришедшему из неизмеримо более дальних веков. Я стоял на пороге нового открытия способного перевернуть все устоявшиеся представления о древних культурах и народах. Тогда я еще и не подозревал, насколько верным было это предположение.

Я взволнованно ощупывал замшелые камни, покрытые мхом. Сейчас они не несли и следа обработки и все же, прощупывая холодную поверхность, я буквально кожей чувствовал, что до меня к этим плитам уже прикасались человеческие руки. А может и не человеческие — в голову лезли всякие безумные байки: что это дело рук атлантов, гиперборейцев, а то и инопланетян.

Эти «предположения» ранее вызывавшие у меня лишь презрительную усмешку сейчас уже не казались недуманными и нелепыми. В самом деле, кто мог возвести столь грандиозное сооружение в такой седой древности, в которой официальная история предполагает только обезьяноподобных существ, ловящих ящериц под камнями. Чьи руки (а может быть механизмы) ворочали эти гигантские глыбы, кто с неведомой для нас целью строил эти монументальные сооружения, подавая пример строителям дольменов?

Теперь я понимал, что смуглый народ лишь по-обезьяньи копировал труд своих предшественников, не в силах постигнуть истинный смысл этого строительства, истолковав его в духе своих варварских верований.

Но теперь у меня была возможность узнать истинную цель строительства дольменов. Правда, сейчас я был слишком слаб и всерьез опасался, что после следующего путешествия в прошлое я могу и не вернуться. Однако обуявшее меня любопытство было подобно навязчивой идее. Я чувствовал, что навсегда лишусь сна, если сейчас же не разгадаю эту тайну. Лучше бы я просто оставил загадочные развалины в покое, но тогда я даже и представить не мог, какой ужас ждёт меня впереди.

Уже к вечеру почувствовав, что головная боль и слабость отступают, я готовился вновь предпринять путешествие по реке времени. На этот раз я высыпал на газету весь оставшийся порошок. Разделив его на шесть дорожек, я стал поочередно втягивать одну за другой, торопясь, чтобы не провалиться в неизвестность раньше времени. Как ни странно, я успел это сделать, еще удивился, что ничего не происходит. А затем меня словно огрели дубиной по голове, и я отключился.

Когда я очнулся, то поначалу испугался — не слишком ли далеко я унесся на этот раз? Горы исчезли — я лежал на рыхлой черной земле в сырой низине на берегу небольшой речки. Справа возвышалась стена гигантских папоротников и хвощей, из которых и выбегал ручей. А слева простиралась необозримая гладь — море. Его воды окрашивали в красный цвет лучи заходящего солнца. Никаких гор или холмов здесь не было, и я понял, что перенесся в те доисторические времена, когда сам Кавказ был огромным плоским островом, только поднявшимся из глубин внутреннего океана Тетис.

А прямо надо мной каменной глыбой нависало то, ради чего я оправился так далеко — великанский дольмен размером с дом. Посреди него зияла непролазной чернотой идеально круглая дыра, в которую мог бы протиснуться автомобиль.

Меня охватила безумная радость, что я вновь не промахнулся и очутился именно там, где хотел. Но ликование быстро сменилось недоумением — где же сами безымянные строители? Уже размечтавшийся, что я буду свидетелем небывалой стройки, я был разочарован — кроме самого дольмена, вокруг не было ни малейшего признака, что эти места когда-либо посещало человеческое существо.

Озадаченный таким неожиданным поворотом, я вновь принялся оглядывать окрестности. Мне бросилось в глаза то, что окружающая меня земля вовсе не была ровной и гладкой — ее поверхность испещряли кучки земли, похожие на те, что оставляют после себя кроты или дождевые черви, но гораздо больше. Они в изобилии усеивали все вокруг, оставляя чистой лишь прибрежную полосу. Нетронутой оставалась и земля рядом с дольменом — холмики начинались не ближе, чем в трех метрах от зловещего строения.

Да, именно зловещего — теперь при взгляде на огромный каменный «дом» я уже не испытывал той эйфории, с которой отправлялся в путешествие. Великанский дольмен вовсе не выглядел строением высокоразвитой цивилизации, которую я представлял в своих фантазиях. Это был угрюмый каменный гроб, при взгляде на который даже по моей призрачной спине бежали мурашки. Не радовали меня и раздувшиеся хвощи и плауны, растущие неподалеку, и земляные холмики: в голове всплывали пугающие догадки об их происхождении.

Мои тревожные мысли нарушило какое-то шевеление в папоротниках: извиваясь всем телом, оттуда выбежала сороконожка не меньше метра в длину. Я невольно содрогнулся от омерзения, хотя знал, что эта тварь не может меня увидеть. Быстро перебирая множеством лапок, гигантское насекомое скользило меж холмиков.

Все произошло так быстро, что я не успел опомниться. Один из холмиков вдруг взорвался комьями сырой земли, разлетевшимися в разные стороны. Мускулистая когтистая лапа крепко ухватила извивающееся тело, мощные челюсти клацнули, отрывая сороконожке голову. Онемев от ужаса, я разглядывал отвратительную тварь, восседавшую на «крыше» своего подземного обиталища и пожиравшую свой еще трепыхавшийся трофей.

Это существо немного напоминало человека, правда, очень маленького — в полный рост около полутора метров. Приземистое, коренастое, с длинными руками, больше напоминавшими лапы, это существо походило бы на обезьяну, если бы не было почти безволосым. Короткая шерсть обрамляла только безобразную морду с приплюснутым носом и большим ртом с отвислыми губами, обнажавшими желтые клыки.

Белесую чешуйчатую кожу покрывали темные пятна, делая ее похожей на змеиную или жабью. Большие выпученные глаза подслеповато щурились — чудище явно привыкло к подземному мраку. Даже тусклый свет закатного солнца был для него слишком ярок.

Выход первой твари стал сигналом — по всему пляжу вдруг начали вскрываться гигантские норы, из которых, словно большие черви, вылезали собратья подземного чудища. Вскоре по всему пляжу ковыляли эти нескладные гротескные существа, толкающиеся, огрызающиеся друг на друга. Кто-то из них был больше, кто-то меньше других, но в целом подземные твари мало отличались.

Постепенно омерзительные создания рассаживались перед дольменом, стараясь не переходить некую незримую границу — как не переходили ее и холмики, отмечавшие места их выхода на поверхность. Они словно чего-то ждали, и я ждал вместе с ними, хотя был почти уверен, что мне не понравится то, что я увижу.

Солнце все больше уходило за горизонт пока, наконец, на землю не опустилась ночь. На небо взошла луна, осветившая все вокруг своим бледным светом. В тот же миг одна из тварей подняла морду и завыла. Вой подхватили остальные чудовища — долгий тоскливый вопль, который могли бы издавать проклятые души в Аду.

Вой оборвался на самой высокой ноте, после которой вновь наступила тишина. Недолгая — потому что одна из тварей, сидящая у самой кромки моря, вдруг начала что-то бормотать себе под нос. Вслед за ней и другая, потом еще — все сборище затянуло невнятный речитатив, раскачиваясь из стороны в сторону. Поблескивающие глаза чудовищ были устремлены к черному входу дольмена, и я поймал себя на мысли, что тоже напряженно вглядываюсь туда и трепещу, потому боюсь того, что может возникнуть оттуда.

Мрак норы вдруг осветился сиянием двух желтых огней. Послышалось оглушительное шипение, и из угрюмой пещеры высунулась длинная лапа с острыми изогнутыми когтями. Похолодев от ужаса, я смотрел на выползающую тварь, извивающуюся огромным чешуйчатым телом.

Это могла быть змея — но у нее были тощие лапы, очень похожие на человеческие руки. И уж точно ни у какой змеи не могло быть такой головы — с длинными жесткими волосами, похожими на иглы дикобраза, с острыми ушами и мерзкой мордой. Толстые губы раздвинулись в злобной усмешке, обнажая огромные клыки, меж которых мелькал раздвоенный язык. Тварь приподнялась вверх, изогнув длинную шею, прищуренные желтые глаза холодно осматривали склонившийся перед ней подземный народ.

Внезапно голова чудовища метнулась вперед и острые клыки сжались на шее одного из его почитателей. Оглушительное визжание прервалось, когда чудище крепче сжало челюсти, а второй лапой ухватило тварь за ноги и резко дернуло вниз. Послышался мерзкий звук, тело подземного выродка разорвалось пополам, его внутренности вывалились наружу, и кровь хлынула на черную землю. С чавканьем чудище пожирало растерзанное тело, в то время как его безобразные почитатели, бормоча что-то неразборчивое, отбивали поклоны.

В этот момент меня озарило. Теперь я понял — для чего строились эти дольмены и чему подражали те, кто создавал их в дальнейшем. Исполинские сооружения служили вратами между мирами — нашим и теми запретными темными сферами, в которых бродят жуткие Твари, о которых намекают книги, вроде Некрономикона.

И эти жалкие уродцы, что жили под землей и поклонялись безобразным чудовищам, смогли передать свой культ пришедшим сюда людям. Со временем секрет вызова демонических тварей был утрачен и теперь уже тела умерших возлагались внутрь дольменов, чтобы древнее божество само взяло свое.

Чудовище пожрало свою жертву и подняло вверх безобразную морду, перепачканную кровью. Его взгляд заскользил по склонившимся перед ним сгорбленным спинам и вдруг замер, застыв в одной точке. И я, хотя был духом, задрожал от ужаса — чудовище смотрело прямо на меня, оно видело меня! Вновь разнеслось ужасающее шипение, и извивающееся тело метнулось вперед. Однако я успел прочесть заклинание и с облегчением увидел, как перед моими глазами все стало темнеть и терять очертания. Последнее, что я увидел, в той проклятой эпохе — это слюнявая пасть, распахнувшаяся перед моим лицом.

С диким криком я очнулся от забытья. Охваченный слепым ужасом, я побежал вниз по склону, ежеминутно рискуя сломать себе шею. Грязный и исцарапанный я выбежал на одну из улочек станицы и упал без чувств. Позже меня подобрали местные жители, в которых все-таки сохранилось что-то похожее на милосердие — по крайней мере, они посадили меня на автобус. Попав домой, я сжег свои книги, записи и все оставшиеся у меня запасы зелья. А потом свалился как убитый. Проспав целые сутки, я вывез все колбы и склянки, пустые и полные, на ближайшую свалку.

Тогда я думал, что все кончено, но месяц спустя я увидел во сне залитую лунным светом поляну, исполинский дольмен и ужасную тварь, выползающую из него. С криком я проснулся в холодном поту, мое сердце бешено колотилось. В моих ушах все еще звучало злобное шипение, и словно наяву я видел мерцание желтых глаз, казалось преследующих меня и в комнате.

Наутро я узнал, что в соседней квартире жестоко убили супружескую пару — их тела были изуродованы, словно их терзал дикий зверь. Как я понял из осторожного шепота соседок, трупы покрывала какая-то слизь, а в самой комнате жутко воняло. И я понял, что чудовище древних времен живо, и оно нашло свою жертву.

С тех пор я сменил уже несколько адресов, хотя и понимаю, что это бесполезно — тварь найдет меня повсюду. Чудовище играет со мной, являясь ко мне во снах и заставляя меня каждый раз просыпаться с ужасающим криком. А потом я узнаю, что где-то поблизости снова кто-то погиб ужасной смертью. И я, гонимый иррациональным страхом, вновь бегу и прячусь, хотя и понимаю, что это бесполезно.

Больше я не буду этого делать. Хватит подвергать опасности тех, кто живет рядом. Я продал квартиру и купил эту развалюху на отдаленном хуторе. Здесь почти никто не живет, если не считать кучки горьких пьяниц и древних старух, но я надеюсь, что чудище их не тронет — ведь я все равно не собираюсь никуда бежать. Пусть оно приходит за мной и я, наконец, унесу в могилу жуткую тайну строителей дольменов, тайну, которая на самом деле гораздо страшнее, чем просто жестокий культ вырождающегося народца.

Я ведь видел лицо жестокого божества подземных жителей. В этих чудовищных чертах, угадывалась искаженная и гипертрофированная морда одного из уродливых подземных выродков — только слепой не увидел бы сходства между ними и почитаемой ими тварью.

В какие незапамятные времена предки этих уродцев смешали свою кровь с демоническим отродьем? И зачем? Эти скукоженные выродившиеся создания никак не могли построить исполинский дольмен — означает ли это, что они были иными, до того как стали поклоняться жуткому божеству? А сам дольмен — строили ли его специально для того, чтобы призывать отродий Внешней Бездны?

Я думаю, что да — вряд ли это могло получиться случайно. И смешение кровей тоже произошло по добровольному согласию, но почему? Что могло оказаться достаточной наградой за утрату человеческого облика и необходимость постоянного жертвоприношения чудовищу?

Мне кажется, я знаю ответ. Я долго думал и теперь совсем не уверен — действительно ли смуглый народец, унаследовавший традицию постройки дольменов, занимался бездумным подражательством? Возможно, жрецы его знали о тайном смысле этих каменных сооружений. В дольменах погребали вождей, чтобы они смогли соединиться со своими предками. Предками которые… Нет это слишком страшно чтобы думать об этом дальше.

Наши прежние представления о тайнах жизни и смерти окажутся в корне неверными, прекраснодушные предания о рае и аде — ничуть не более ложными, чем рационально-циничные воззрения атеистов о полном небытии. А что взамен? Древние обезьяноподобные недолюди поступали умнее нас, связывая своих мертвецов — любых мертвецов — и хороня их лицом вниз. Потому что после смерти человек превращается в нечто иное — и горе живущим, если это нечто продолжает вмешиваться в земную жизнь.

Разве мало легенд у самых разных народов, поверий, в которых, по сути, теряется грань между чудовищами, пожирающими мертвецов и самими «живыми» мертвецами. Разве у скандинавов легенды об оживших покойниках — драугах, не перемежаются с рассказами о змеевидных чудовищах, пожирающих трупы. И разве в той же Скандинавии не стоят каменные мегалиты, похожие на кавказские дольмены?

Я сижу на кровати и лихорадочно пишу в потрепанной тетрадке, чтобы хоть как-то отвлечься от предстоящей мне жуткой участи. Я уже слышу шипение за окном и шелест зарослей крапивы, раздвигаемой исполинским телом. Вот оно бьется в закрытые ставни, которые трещат под его напором. Но я уже не боюсь этой встречи — я жажду ее! Потому что только так я узнаю последнюю тайну дольменов.

Дары морю
Александр Лещенко

Штиль — ветер молчит,

упал белой чайкой на дно.

Штиль — наш корабль забыт,

один, в мире скованном сном.

«Штиль»,

Ария.

Капитан Алан Стивенсон вышел на палубу, крепко сжимая в руках топор.

— Нет, капитан! Это неправильно! Вы все знаете, что это неправильно!

Крики Нортона были подобны бычьему рёву. Да и сам матрос по своим физическим данным вполне мог посоперничать с быком. Его держали шесть человек. Капитан подошёл к нему, вскинул топор.

— Нет!

Нортон рванулся, расшвыряв державших его людей, словно бойцовский пёс стаю дворняг. Матрос был быстр, но капитан оказался ещё быстрее. Лезвие топора ударило прямо по тёмно-синему трезубцу на лбу матроса и разрубило голову на две части. Брызнула кровь. Руки трупа, бывшего всего лишь пару секунд назад живым человеком, сжались в кулаки, но потом расслабились. Мёртвый Нортон со страшным грохотом упал на палубу.

Убитого погрузили на плот из чёрного дерева, и он тут же поплыл прочь, хотя никто не отталкивал его от корабля. Алан со смесью страха и отвращения смотрел ему вслед. На этот плот до Нортона уже клали девять человек, но он каждый раз возвращался за новыми жертвами. Между ним и «Изабеллой» было уже порядочное расстояние, когда из воды появились гигантские щупальца. Обхватив плот, они утянули его вниз.

Стивенсон облегчённо выдохнул, хорошо хоть морская тварь показалась не полностью. Он ещё толком не отошёл от чудовищной змеи, которую увидел в прошлый раз. Да, и хорошо, что море приняло дар. Висевшие паруса, походившие на жалкие тряпки, наполнил ветер, и корабль поплыл вперёд.

«Вот только надолго ли?» — горько усмехнулся Алан, подставляя лицо прохладному бризу, и сам себе ответил. — «Нет».

Стивенсон уже точно не помнил, когда «Изабеллу» стал преследовать этот проклятый штиль. Заглянул в судовой журнал. Около месяца назад. Сначала был ужасный шторм, потом сильный туман, а затем ветер пропал. Корабль замер, замерли и люди на нём. Все ждали у моря погоды. Зря. Дождались лишь палящего солнца и страшной жары. Когда наступила ночь, Алан поднял голову, но не нашёл на небе знакомых созвездий. Он решил, что солнце слишком сильно напекло голову за день, и решил лечь спать пораньше.

Ночью ему приснился страшный сон. Он увидел одну из пассажирок корабля. Фамилии не помнил, но кажется, её звали Бекки. Голова Бекки засияла, а когда яркий свет пропал, то Алан заметил у неё на лбу тёмно-синий трезубец. На горле появилась страшная рана, как будто её ударили ножом. Она упала за борт. Стивенсон подбежал к тому месту, где она стояла, думал мёртвое тело сразу пойдёт ко дну. Но нет, Бекки лежала на чёрном плоту. А затем Алан услышал шёпот, тихий, как плеск волн.

«Дар».

Стивенсон не придал значения сну, после кутежей в портовых кабаках ему ещё и не такое снилось. Вот только он уже много дней не брал в рот ни капли спиртного, а на лбу у Бекки действительно обнаружился тёмно-синий трезубец. Но самое неприятное — к левому борту «Изабеллы» «прилип» плот из чёрного дерева. Именно, что прилип. Когда Нортон попытался отпихнуть плот шестом, то ничего не вышло. Только зря сломал шест.

Прошёл день, два, а ветер всё не появлялся, тогда как солнце нещадно палило во всю. Миновала почти неделя, и Алан решился рассказать боцману, Нортону и самым верным членам команды о своём сне. Решение приняли единогласно: жизнь одной не стоила всех их жизней.

Кричащую и упирающуюся Бекки вытащили из каюты. Её родители хотели защитить дочь, но куда им было тягаться с командой морских волков. Скрутили, связали, бросили на деревянный пол.

Бекки потащили к левому борту, поближе к плоту. Резко схватив её за волосы, Стивенсон дёрнул голову несчастной вверх и полоснул ножом по горлу. Хлынувшая из раны кровь залила Алана с ног до головы. Матросы отпустили Бекки, он толкнул её за борт — прямо на плот. Толкнул слишком сильно. Стивенсон думал, что мёртвое тело скатится в воду, но оно как будто «прилипло» к плоту. А сам он, наоборот, «отлип» от борта «Изабеллы», словно пиявка, насосавшаяся крови, и поплыл прочь.

Когда корабль и плот разделяло уже футов сто, водную гладь вспорол акулий плавник. Таких громадин Алану видеть ещё не доводилось. Он чуть сам не свалился за борт от ужаса и удивления. Здоровенная пасть заглотила плот с мёртвой Бекки. На прощанье акула хлопнула хвостом по воде, подняв волну. Она ударила в «Изабеллу», забрызгав всех, кто стоял на палубе. И буквально сразу же подул прохладный ветерок, который стал постепенно крепчать, наполняя паруса жизнью.

Но его хватило только на три дня. Затем опять штиль, опять палящее солнце, опять проклятый чёрный плот и опять страшный сон. Трезубец появился на лбу у кока. Его следовало распотрошить, как рыбу.

«Дар».

Проснувшись, Алан первым делом сходил на камбуз за мясницким тесаком. Настал черёд жертвы. Море приняло дар. На этот раз за ним пришла какая-то тварь, помесь человека и зубастой лягушки с когтями. Размером монстр был с дом.

С тех пор каждые три дня море просило дары, и оно их получало. Лучше одна жизнь, чем многие.

Стивенсон думал записать то, что случилось сегодня с Нортоном в судовой журнал. Так он делал каждый раз, после того, как чёрный плот утаскивало под воду очередное чудовище. Алану было плевать, что эти записи будут уликами, что они указывали на него и членов его команды, как на убийц. Иногда он думал, что только ведение судового журнала удерживает его разум на плаву и не даёт погрузиться в пучины безумия. Так он продолжал чувствовать себя капитаном «Изабеллы», сохранял видимость контроля, давно уже утраченного.

Сначала Алан задавался многими вопросами: «Почему их преследует злой рок?», «Что такого плохого они сделали?», «Кто каждый раз шепчет ему слово „Дар“?». Но вскоре он перестал себя мучить, ответов всё равно не было.

Стивенсону внезапно вспомнился эпизод из бурной молодости. Тогда он был капитаном совершенно другого корабля — «Волнореза» и занимался такими делами, о которых предпочитал забывать. Вспомнился остров, где они остановились пополнить запасы пресной воды, и племя дружелюбных туземцев, живущее рядом с песчаным пляжем. Стивенсону понравилась одна особенно красивая девушка из местных со странной татуировкой на лбу в виде трезубца.

Алан заманил её на борт «Волнореза», изрядно с ней поразвлёкся, а потом пустил по рукам команды. Матросы должны знать, что капитан о них не забывает. Натешившись с красавицей-туземкой, они перерезали ей горло и выбросили за борт на корм рыбам. Но всё это было очень давно, словно в другой жизни. Стивенсон закрыл судовой журнал и пошёл спать.

Миновало три дня, и ветер исчез, зато появился чёрный плот. Стивенсон ожидал очередного кошмара, в котором укажут на того, кто будет следующим даром морю, но ему ничего не снилось. Однако утром зачесался лоб. Алан подошёл к зеркалу и в ужасе отпрянул. На лбу виднелся тёмно-синий трезубец.

Полуночный канал: нулевая запись
Ева Блэк

«Человек уезжает — и исчезает навсегда».

russian.rt.com, 26 декабря 2017 г.

Как чётко подметил гражданин Лавкрафт в своём «Зове Ктулху»: «Мы живём на тихом островке невежества посреди тёмного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далёкие расстояния».

Ребята из отдела покрутили бы пальцем у виска, узнав, что я читаю эту ахинею для трудных подростков. Да я и сам раньше не подумал бы, что возьму в руки подобное чтиво. «Отдыхать вам надо больше, Игорь Витальевич», — покачала бы курчавой головкой секретарша Верочка. И была бы совершенно права. Именно одно запутанное дело заставило меня взяться за эти книги. За семь лет службы в уголовном розыске ничего похожего.

В тот злосчастный понедельник очередная потрёпанная папка легла передо мной на стол.

— И что мне прикажешь делать с этой катавасией, Егорыч?! — опешил я, пробежавшись взглядом по заявлению о пропаже.

— Что делать, что делать… А будто сам не знаешь, Игорь! Первый день в органах, что ли? — ответил начальник, отводя глаза. — Давай уже, иди, не беси с утра!

Я вернулся в кабинет, где первым делом, не стесняясь коллег, смачно выматерился. В том-то и суть: я прекрасно знаю, что мне придётся сделать.

С фотографии, подколотой к материалам, на меня смотрела жеманная пухлогубая блондиночка в модной кофте. Тонкую девичью шею обвивала цепочка с кулоном в форме осьминога. «Гражданка Российской Федерации, тысяча девятьсот девяносто первого года рождения», — значилось в заявлении. Сгинула за бугром при крайне загадочных обстоятельствах.

«Симпатичная девчонка, но сколько проблем от тебя дяде Игорю», — вздохнув, подумал я.

Фото взяли из социальных сетей, там таких девиц множество. Все они выставляются напоказ в поисках признания публики. Вот и эта не исключение — топовая блогерша. Сейчас аккаунт потерпевшей заблокирован по просьбе семьи, остались только копии видеозаписей, да расшифровки к ним — всё это не слишком аккуратно пришито к делу и пылится на полках между другими такими же папками. Делами, которые никогда не раскроют.

Не единожды я перечитывал материалы, просматривал видео в попытке отыскать что-то, чего не замечал раньше. Что помогло бы разгадать этот ребус, нащупать ниточку… Но нет, всё без толку. Никто так и не узнает, что же тогда на самом деле произошло.

Запись №1, продолжительность — 02:12, 5 июня 2014 г.

Просмотров: 19 тыс. Лайков: 5,7 тыс. Комментариев: 180.

Потерпевшая: Привет! С вами я, Саша Дарк, и мой новый проект. Если вы давно подписаны на «Midnight Channel», то должны знать меня по проекту «Тайны и призраки Петербурга». Для тех, кто впервые наткнулся на мой канал: мне двадцать три, родилась в Комсомольске-на-Амуре, но года два назад переехала в Северную столицу. У меня свой Youtube-канал, и он посвящён всему жуткому и загадочному, что есть на этой планете.

Сейчас за моей спиной канал Грибоедова, вы можете видеть небольшой зелёный мостик через него — это Кокушкин мост. На этом самом месте, если кто помнит, заканчивается мой прежний проект. Эту локацию ещё называют питерским Бермудским треугольником, а почему — вы можете сами посмотреть в предыдущем видеоролике. Он набрал несколько десятков тысяч просмотров и сотни комментариев, так что я сделала вывод, что вам очень понравилось. Поэтому я решила продолжить.

Было очень круто снимать, хоть и страшновато. Но я вам гарантирую — мой новый цикл видео будет в разы круче! Я хочу посвятить его всемирно известному маэстро ужасов… Угадаете, кому?

Нет, не Стивену Кингу! Может, когда-нибудь и до него доберемся, но я о Говарде Филлипсе Лавкрафте.

Сейчас я вам открою маленький секретик о себе: примерно лет в шестнадцать я постоянно крутилась в готической тусовке. Да-да! Если не верите: вот вам фото. Вот, видите: эта хмурая девочка с выбеленным лицом и крашеными в чёрный цвет патлами — это я. Можете в такое поверить? Я и сама сейчас не верю, но в то время это было безумно модно.

Мы собирались в Парке культуры и отдыха, а в зимние холода — в кафешке. Обменивались пиратскими копиями дисков Лакримозы, читали стихи, мечтали поехать на Wave Gotik Treffen. Это такой ежегодный фестиваль для приверженцев готической субкультуры в Германии. Боже, да мы с девчонками просто грезили тем, как поедем туда и подцепим двухметрового немца с накрашенными глазами (смеётся). Да, было весело.

И именно там, в тусовке, я получила сборник рассказов Лавкрафта. Как же мы им зачитывались! Кстати, недавно пыталась перечитать, и думала: «Как мне могло такое нравиться?». Нет, я ни в коем случае не хочу обидеть поклонников. Немногим писателям удалось оставить такой след в мировой культуре, изобрести собственный необычный жанр. Но, согласитесь, автор своеобразный.

Те, кто хоть немного знаком с творчеством этого писателя, должны помнить, что сюжеты многих его произведений разворачиваются в Аркхеме или Иннсмуте. Так вот… Многие думают, что Лавкрафт выдумал эти города. Но… Они существуют! Да, я не шучу, они на самом деле есть, и именно туда мы отправимся.

Да, мы едем за границу! И вы даже не представляете, чего мне это стоило! Не буду утомлять рассказами о подготовке, скажу лишь: это просто жесть. My english is not bad, но, как оказалось, этого недостаточно. Вы бы знали, сколько всяких бумажек надо собрать и сколько порогов обить! Я потратила чёртов год! Ладно, это эмоции, не станем отвлекаться. Впрочем, если кому интересно — запишу отдельное видео, где всё подробно расскажу. Напишите в комментариях, okay?

А сейчас просто скажу: да, чёрт возьми, я сделала это! И мы летим в Аркхем!

Так что, если вы заинтересовались — ждите следующего ролика. С вами была Саша Дарк, пока!

Запись №2, продолжительность — 00:42, 11 июня 2014 года.

Просмотров: 8,5 тыс. Лайков: 3,2 тыс. Комментариев: 112.

Потерпевшая: Привет, мои сладкие булочки! С вами снова Саша Дарк, и, как видите, я в аэропорту. Посмотрите на это опухшее рассерженное лицо — да, я страшно не выспалась и очень зла! Думаю, не нужно объяснять, что такое российские авиалинии — название говорит само за себя. Рейс сильно задерживается, я торчу в зале ожидания уже часа два!

Очень переживаю за наше мероприятие. У меня трансфер в Москве, и если в течение часа я так и не сяду на самолёт — я всё благополучно профукаю и никуда не улечу! Будет страшно обидно, что столько усилий потрачено зря и проект загнётся, так и не начавшись.

Но я стараюсь не унывать, не теряю надежду. Сижу вот, хлебаю отвратительный кофе из автомата. О, он ужасен, посмотрите на эту мутную жижу (смеётся). Так что, будем надеяться, всё разрешится. Хотя мне сейчас не помешает ваша поддержка. Напишите в комментариях что-нибудь. Ну, просто, как дела у вас, что думаете о моем новом проекте. Очень хочется отвлечься от негатива.

А я жду дальше свой рейс. Чао, всем чмоки.

Запись №3, продолжительность — 02:36, 12 июня 2014 года.

Просмотров: 15 тыс. Лайков: 7,1 тыс. Комментариев: 570.

Потерпевшая: Хэлло, сахарные! Простите, что давно не появлялась в эфире. Но… Я долетела! О, да! Я уже в аэропорту Аркхема, всё обошлось. Слава Ктулху! Вы спросите, кто этот горячий блондин рядом со мной? Это Денис, мой гид на ближайшие несколько дней. Поздоровайся с моими фоловерами.

Субъект №1: Привет, я Дени! Но Саша зовёт меня Денис.

Потерпевшая: Да… Денис очень клёвый парень. Именно он пригласил меня сюда. По сути эта поездка стала возможной благодаря ему. Расскажи немного о себе.

Субъект №1: Что рассказать… Мне двадцать три, и, хотя я прожил в Аркхеме почти всю жизнь, на самом деле я родился в России. Когда мне было пять, родители эмигрировали. Почти ничего не помню о детстве там, но они часто рассказывали об этой стране, научили меня языку…

Потерпевшая: Ты отлично говоришь по-русски, Денис.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.