Бесплатный фрагмент - Familia

Любовь живет три года. Система социальных отношений, которая гарантировала счастливый брак до гроба, разрушена. Топливная ячейка общества разряжается на третий-четвертый год совместной жизни. Дальше — выплата ипотеки, выращивание детей, стокгольмский синдром, привычка и, в лучшем случае, развод. После такого выгорания любой брак, если он не разваливается, становится браком по расчету.

В современной семье невозможно ни скопить влияние и богатство, ни передать его детям. Существует даже статистика: если после получения наследства сын или дочь на девятнадцатый день купили автомобиль, то они в 100% случаях развалят семейный бизнес. Только 30% предприятий более-менее успешно управляются вторым поколением, только 3% — третьим. Если не гены разрушат семью, то индустриальная машина. В современном мире практически всегда за великими предками идут слабые и неспособные потомки.

Однако существуют технологии, позволяющие построить династию, сформировать и передать наследие десятками поколений, защититься от произвола властей, от случайностей воспитания, от пороков массового общества. Именно такие династии из списка Forbes богатейших династий мира еще в позапрошлом веке заработали свои капиталы и до сих пор не сходят с исторической арены. Это семьи-предприятия, протяженностью в столетия. Они не зависят от конъюнктуры отношений, политиков и моды. Это огромный социальный проект, призванный творить историю. Мы, как и древние римляне, называем его familia. Российская аристократия и буржуазные бизнес-династии практиковали настолько непривычные для простых людей и настолько эффективные фамильные технологии, что становились объектом зависти и неприятия. Но именно они всегда владели миром — миром политики, экономики, духа, культуры и науки. За всеми значимыми событиями мира стоят великие фамилии.

Мы научим вас этим технологиям.

Фамилия

Минимально доступная вечность

В 2007 году мой студенческий друг Святослав Коровин практически сразу после окончания вуза поделился своими планами дальнейшей жизни. Он заявил: «Я начну строить свой род». Я спросил его, знает ли он, как «строятся рода», изучал ли он какую-либо литературу по этому вопросу и знает ли он кого-нибудь, кто уже успешно построил свой род, чтобы обменяться опытом. Тогда он ответил, что необходимо всего лишь родить сына и выполнить три условия: 1) «все ему рассказать», 2) потребовать, чтобы он стал президентом, 3) в восемнадцать лет выгнать из дома.

Мы часто полагаемся на готовые рецепты, надеясь, что они приведут к успеху. Так появляются многочисленные списки действий по выходу из зоны комфорта, списки быстрого построения карьеры и доходного бизнеса. Один из таких списков оказался и у него.

В тот же вечер я принялся размышлять над этими пунктами.

Зачем выгонять ребенка из дома в восемнадцать лет? Родственники — это люди, которые оказывают базовую поддержку в те моменты, когда от нас отворачивается весь мир. Мир не имеет по отношению к нам никаких намерений. Если мы окажемся перемолотыми жерновами войны, экономики или политики, едва ли кто-либо станет сокрушаться по этому поводу. Мир и без нас обойдется. Отказывая сыну или дочери в нашей базовой поддержке, мы отказываем им в праве на существование. Они могли быть нашими лучшими проектами, а вместо того мы говорим им, чтобы спасали (или сделали) себя сами.

Требовать стать президентом? Половина граждан страны мечтают, чтобы их ребенок стал президентом, причем треть из них — совершенно серьезно. Не является ли это обычным животным стремлением быть впереди стаи и щипать травку первым? Животный инстинкт, который дал сбой в условиях города, но который многие продолжают отрабатывать с героическим упорством.

Да и как можно требовать от ребенка быть кем-то, не научив его быть таковым? Одно дело, когда ты сам был президентом, знаешь на практике, как функционируют элиты, принимаются политические решения, знаком с теориями политических учений, имеешь связи. Да, в таком случае можно научить ребенка занять пост президента страны, как это сделал Джордж Буш-старший. Но что, если ты вырос в депрессивном районе и никогда не занимался одним делом больше двух лет? Требуя от ребенка стать президентом, можно довести его до психоза, и не более.

Надо ли «все рассказывать», передавать ему багаж собственных знаний? Возможно, если обладаешь уникальной специальностью, которой нигде не обучают и на которую невероятный спрос. В противном случае разумнее и честнее отдать ребенка более компетентному наставнику. Мотивируясь именно этими соображениями, ответственные родители несли детей к Христу.

Другими словами, чтобы «основать род», не нужно ничего рассказывать, ничего требовать и кого-либо куда-либо выгонять. Алгоритм иной, и он начинается с того, чтобы разобраться, как именно работает столь сложная архитектурная конструкция, как «род».

Тот факт, что мы не Буши и не Ротшильды, результат того, что наша семейная ситуация — следствие накопленных ошибок воспитания и внутрисемейного образования. Если мы не выходим из порочного круга этих ошибок или даже не осознаем их, мы будем обречены их воспроизводить. И «род» не получится. Но мы способны разорвать порочный круг, попрощаться с тем, чему учили нас родственники, родители и начать учить тому, чему учили основатели успешных семейств.

Со временем у Святослава Коровина действительно родился сын Иван, и на этом успешная часть «основания рода» закончилось. Уже через пару лет его жена, третья по счету, переписала на свою фирму все ценное имущество и тайком уехала в Тамбов, подальше от супруга с его сомнительными проектами.

Тогда, в 2007 году, для меня сошлись воедино результаты десяти лет моих размышлений о том, как, собственно, создаются «рода». И я принял решение написать исследование, которое бы систематизировало в подробном и популярном виде результаты многолетнего накопления материалов и аналитики.

Отправной точкой всей фамильной темы для меня служит 1997 год, когда после череды инфарктов и инсультов умер мой дед. Человек невероятных способностей и талантов, носитель древних фамильных традиций, протянувший мне руку из мира, что был уничтожен социалистической революцией и семьюдесятью годами издевательств над семьями, которые мы сейчас называем годами революции индустриальной. Он не успел завершить мое фамильное образование, и мне пришлось восстанавливать, выправлять, дополнять и подводить новую теоретическую базу под то, о чем он говорил в далекие девяностые. Так я протянул руку навстречу.

В 2007 году рукопожатие состоялось. Потребовалось еще восемь лет сравнительных исследований и практики, чтобы родилась полноценная теория и книга, что вы сейчас держите в руках.

Из глубины времен, откуда идет великая фамильная традиция, стала видна порочность тех расхожих форм лжи, каковую мы сегодня называем «семьей» или «браком». И то, насколько расшатаны механизмы, что ныне гарантируют саму возможность брака.

Современные формы сожительства, обеспечиваемые штампом в паспорте, довольно причудливы: женщины ждут от мужчин, что те станут их содержать и не бросят, если подвернется другая женщина, моложе и красивее, в то время как мужчины и вовсе с трудом понимают, зачем необходим брак. Разве что по привычке. Добрачные отношения мужчины и женщины превращаются в растянутую на несколько лет попытку «развести на брак». То, что мужчины стремятся избежать подобной перспективы, — явление частое и, на мой взгляд, вполне закономерное.

Достаточно посмотреть на динамику заключения браков и разводов, и станет понятно, что машина под названием «брак» предсказуемо и регулярно ломается. Если бы брак был автомобилем, то уважающая себя автомобильная компания сняла бы эту модель с производства еще в 90-е годы.

Причин у того, что брак в современном понимании давно себя изжил, много, однако они будут интересовать нас вовсе не для того, чтобы сыграть по браку реквием. Источник, который гарантировал заключение браков и их стабильность, иссякает. Мы вступаем в мир, где брак становится уделом консервативных или глубоко верующих людей, а основной формой сожительства станет что-то иное.

«Любовь живет три года», — говорят психологи. И это похоже на правду. Когда бег приносит удовольствие, не замечаешь километров, что миновал, но если бег — насилие, радостно отмечаешь каждый стометровый отрезок. Ситцевая свадьба, бумажная свадьба, кожаная свадьба, льняная свадьба, диэтиламид-полипропиленовая свадьба… — эти вехи походят на возведенный в ритуал надрыв, с каким преодолеваются расстояния.

Религиозный азарт, который сделал возможным и популярным изначально сомнительную идею жить и спать лишь с одной женщиной, больше не горит в людских сердцах. На смену приходит гормональная обесточенность и выгорание, которые мы называем угасанием любви. Зная, что выгорание наступит, многие все равно рискуют вступать в брак, ведомые либо заблуждением, либо наивностью.

Ницше в 1881—1882 годах впервые объявил, что Бог умер. Представления о присутствии некоего гаранта существования человечества серьезно пошатнулись. Разрушились и гарантии социальных отношений. Если раньше вступающие в брак перед алтарем клялись Богу (а не своему супругу или супруге!) в вечной любви и верности, то теперь этот трюк не работает. Умер ли Бог, вопрос до сих пор дискуссионный, но зловоние от разложения уже полтора века окутывает центр христианского мира и ощущается у нас в России, на периферии христианского ареала. Разлагается и брак.

Сегодня брак представляет собой занятную смесь традиций из разных эпох, лишенную смысла. Жениться по любви и собственному решению — мода XX века. Свадьбу зачастую играют по языческим правилам — с платьем, караваем, игрищами. Решают рожать детей, потому что дети — главное счастье, и лучше — больше (иначе деревня вымрет и барщину платить будет некому). Есть также браки вследствие нежелательной беременности, потому что «аборт делать нельзя, так как это христианский грех». Но последнее стало правомерным только с XI века. Оттуда же идет убеждение, что муж — глава семьи, и потому волен многое себе позволить. Хотя имущественного и правового неравенства уже давно нет. Сама идея того, что брак следует заключать, основана на необходимости во всеуслышание перед стаей заявить: «Теперь эта самка моя, и никто больше не имеет права к ней прикасаться, а то загрызу». Да и праздник уже не такой веселый, как в старину — неделя пира, месяц гуляний (а по большому счету свадьба праздновалась год). Сегодня все куда проще: вечерком погуляли, сделали селфи, а на утро — обыденная жизнь.

За всю историю человечества было написано не так много книг, что должны были научить людей жить совместной жизнью. И все они учили правилам. Другими словами, ограничивали разнообразие форм сожительства рамками религиозных и философских доктрин. Эти книги — «Экономика» Ксенофонта, «Веды», «Камасутра» и, конечно же, «Домострой».

В страхе перед грядущим провалом семейного начинания многие читают эти книги, надеясь найти там работающие рецепты. И оказываются обманутыми: мало того, что данная литература — анахронизм и ограничивают свободу, так еще и потенциал роста, вытекающий из их жестких доктрин, оказывается трагически мал. Не стоит обманываться, «Домострой» — со всеми его «детеи своих воспитати во всяком наказании и страсе» — лучшее, что на данный момент может предложить христианство. И на сегодняшний день у нас нет учебника более совершенного, чем этот пережиток XVI века.

Невозможно стать космонавтом, не пройдя специальную подготовку. Нельзя стать нейрохирургом, прочтя объявление о вакансии в газете. Нельзя в гараже, начитавшись журнала «Юный техник», собрать ядерный реактор или авианосец. Брак — одно из простейших архитектурных сооружений социальности, но для него нет учебника, нет специальности в вузе, никто не получает диплом о том, что отныне он — брачный бакалавр или магистр. По странности мы полагаем, что и без того компетентны в вопросах семьи и брака, а в итоге получается профанация. Гарантийный талон на семью никто выписать не рискнет.

Строя отношения на лжи самому себе и другим о том, что «стерпится-слюбится» и брак склеится сам собой, мы впадаем в самоувещевания. «Олдбеливеры» — люди, верящие в «старое-доброе», — рассказывают сказки, будто с браком как таковым все в порядке, нужно лишь немного подлатать, укрепить институт брака, запустить социальную рекламу и пропаганду семейных ценностей, и вновь все станет хорошо. Не брезгуют и «раздачей взяток»: пока что — в виде пособий за рождение детей, но скоро, весьма вероятно, станут приплачивать и за заключение брака. Люди старой школы не хотят признать, что брак — в том виде, в каком он практиковался две тысячи лет, — давно себя изжил.

Несостоятельность позиции олдбеливеров становится очевидной, если добавить, что, пока одной рукой они подписываются под социальной рекламой, пропагандирующей семейные ценности, другой рукой они разрушают семьи, поддерживая матерей-одиночек, поощряя и создавая молодежные общественные движения и выплачивая пенсии.

Женщины часто полагают, что мужчины создают «рода» из банальной жажды власти. Однако это не желание власти, это восстание против смерти. Если точно знаешь, что умрешь сам, и твой брак погибнет вместе с тобой, остается лишь революция. Революция социальной организации, масштабы которой плохо понятны тем, кто не знает что такое «род» в действительности.

«Род» — еще более сложная конструкция, чем семья. Необходимо объединить не двух человек, но десятки, иногда сотни, а вместе с теми, кто поддерживает его внешнюю устойчивость — тысячи людей. Великие династии владели корпорациями, на которых работали сотни тысяч человек по всему миру. Вот истинные масштабы социальной организации, которые требуется держать под контролем! И не только держать, но и дать невероятных масштабов импульс к развитию.

Слово «род» взято в кавычки не случайно. Основать род, как хотел это сделать Святослав Коровин, невозможно. Рождаясь, мы уже являемся звеном в длинной цепи родственников, которую мы называем «родом». И сами продолжаем род, производя на свет детей. Однако, тем не менее, что-то может быть основано. Какое-то новое качество жизни, отличное от состояния, в каком мы начинаем действовать. Речь идет о некоем предприятии. И для начала следует договориться о том, как его назвать.

Очень часто для узнаваемых отрезков на математической прямой рода используется слово «династия». Однако здесь оно применимо лишь отчасти. Слово «династия» происходит от греческого слова «δυναστεία» — власть, господство, а то, в свою очередь — возможно, от слова «динарий». Истинно это или нет, не столь существенно. Однако, используя слово «династия», мы неизменно будем ощущать вес ненужных коннотаций. В данном исследовании слово «династия» будет появляться, но лишь в значении семьи-предприятия, связанного с бизнесом. Для более общего понятия нам понадобится нейтральное понятие, для которого «династия» окажется частным случаем.

Таким словом для нас будет «фамилия».

Также стоит обговорить три специальных термина, которые красной нитью проходят через все исследование. «Инфраструктура» — термин широко известный. Он означает сеть материальных объектов и связей между ними, обеспечивающих основу нормальной жизнедеятельности населения. Транспортная, промышленная, городская, военная, рыночная, инновационная инфраструктура — все это общеизвестные понятия из областей стратегии и экономики. В таком значении мы будем использовать его и здесь.

«Ультраструктура». Этим термином мы будем называть совокупность идей, представлений, концепций и взглядов, которые определяют структуру общества. Изменения в этой области приводят к перестройке мира людей. Нечто омерзительное неожиданно становится культурной нормой, между тем как что-либо, практиковавшееся искони, может в один момент сделаться неприемлемым лишь потому, что в ультраструктуре произошли незначительные изменения. Ультраструктура — царство идей, управляющее людским миром.

Мир людей для ясности мы назовем «антропоструктурой». Антропоструктура получает импульсы развития и форму из ультраструктуры, воплощаясь в материальных формах инфраструктуры.

Римляне, создавшие фамилию впервые в истории, прекрасно понимали значение этих трех составляющих. Согласно римским законам, фамилия держалась на фамильном культе богов, власти отца и коллективной собственности. В них мы без труда узнает ультраструктуру, антропоструктуру и инфраструктуру классической familia Romana. Эта связь, проходящая от ультра — , через антропо — в инфраструктуру и есть фамильный проект, о котором мы будем говорить.

В этой книге мы подробнейшим образом остановимся на каждой из трех структур, разберемся с технологиями, что создают каждую из них, и приведем примеры того, как они воплощались в великих фамилиях XIX, XX и XXI века.

Во все времена фамилия — это евгенический проект. В противном случае, она не имеет смысла. Цель фамилии — обретение лучшего качества жизни и достоинства, которое невозможно в распространенных ныне формах брака. «Брак» как союз мужчины и женщины и «брак» как дефект производства не случайно являются омонимами. Современная семья — это бракованная фамилия. Ее выправление и есть смысл евгеники.

Вспоминая ужасы первой половины XX века, мы часто относимся к евгенической науке с лицемерным предубеждением. Человечество дало оценку генетическим экспериментам нацистов Нюрнбергским трибуналом, но негенетическую евгенику никто не запрещал и не осуждал. Когда мать хочет, чтобы у ее ребенка было все самое лучшее — это тоже евгеника. Однако подлинные возможности евгеники раскрываются только в фамилиях. Они позволяют накопить эффект, который приводит к прорывам в различных областях человеческой жизни. Именно поэтому люди всегда боялись фамилий, но в тайне хотели быть их частью.

Семья это судьба. Даже если женщине не удастся выйти замуж, всегда есть возможность родить ребенка «для себя», а если не родить, так усыновить. Если же не получится усыновить, есть возможность посвятить себя воспитанию племянников.

Фамилия — это выбор.

Я уверен, что любой человек, приложив некоторые усилия, способен создать фамилию. Усилия могут быть велики или малы в зависимости от личных способностей и дарований. Некоторые просто созданы для того, чтобы стать главой фамилии, так же как некоторые имеют талант к искусствам или архитектуре. Остальным придется постараться. Тех, кто не готов расстаться со своим старым «я», вынужден предупредить: лучше закройте книгу и не тратьте время. Стоит потратить его на что-то великое, ярко блеснуть на небосклоне и погаснуть. Такие люди верят в существование смерти и делают все, чтобы компенсировать ее личным усилием. Часто это приносит плоды — есть некоторое очарование и в том, чтобы стать «безродным индивидуалом», а после покинуть наш мир навсегда.

Эта книга для тех, кто понимает, что спастись от забвения можно, лишь создав что-то большее, чем простой союз мужчины и женщины. Для тех, кто получил фамилию, но глава ее умер раньше, чем передал свои знания. И для тех, кто давно пришел к необходимости собственной фамилии, но не знал, как ее создать. Даже если у читателя нет планов по учреждению своей фамилии, некоторые части книги могут быть полезны для осмысления. Они получат некоторый параллакс — вторую точку наблюдения, позволяющую рассмотреть проблемы воспитания детей, ведения бизнеса или мировоззренческие вопросы под иным углом. А значит, и найти новые неожиданные решения.

Но если вы хотите, чтобы ваши потомки могли…

…править единственной оставшейся сверхдержавой, как один из Бушей, или создать новое государство, как Ульянов или Мэйдзи;

…как Медичи или Нобель финансировать просвещение всего человечества и пробуждение от мрака невежества;

…создать технологию, которая выведет уровень жизни на небывалые высоты, как это делали Форд, Касио или Боинг;

…как Коппола задать новые стандарты в искусстве;

…по-рокфеллеровски вывести на новые рубежи международное сотрудничество;

…учить людей красоте, как Армани, Паганини и Лакосты;

…стать символом социальных перемен, как Кадыров или Ганди…

…тогда для вас вместе с этой книгой открывается доступ в высшую лигу.

Черная легенда

Обратная сторона ленты Мебиуса

[Мой дед] был на протяжении значительной части своей жизни одним из наиболее ненавидимых людей. Бульварная пресса атаковала деловые приемы компании «Стандард Ойл» и обвиняла его в преступлениях, включая убийства… Дед был мишенью для прогрессистов, популистов, социалистов…

Дэвид Рокфеллер, «Воспоминания»

Как так получилось, что современный тип семьи оказался самым распространенным в мире типом совместного сожительства, а фамилии стали объектом нападок и агрессии? Почему главы фамилий подвергаются злословию и осуждению? Почему родственники, занятые в одной области — искусстве, политике, государственном управлении, экономике — преподносятся обывателю как пример коррупционных кланов, и почему общественное мнение всегда на стороне безродных одиночек и против крупных профессиональных династий? Почему фамилии связываются в общественном сознании с консерватизмом и застоем, а деятельность бесфамильных индивидуалистов представляется как прогресс и новаторство? Ведь на практике часто оказывается наоборот.

Давайте рассмотрим, как современный тип семьи «м+ж» занял свои лидирующие позиции и как сформировалась «черная легенда» в отношении фамилий, которую придется преодолевать тем, кто решит строить собственную фамилию.

I

До неолитической революции человечество находилось в состоянии стада, где был распространен так называемый «групповой брак». Эта древнейшая форма брака подразумевала, что все мужчины одной кровнородственной группы могли иметь брачные связи со всеми женщинами другой такой же группы. Подобная форма отношений сохранялась в отдельных регионах мира до середины XX века. По понятным причинам, в групповых браках не было места таким фигурам, как «отец» и «мать»: все племя воспитывало детей, вне зависимости от того, кто их произвел на свет. Совокупное мужское и женское начало племени существенно не менялось после смерти отдельных индивидов. Скудное имущество было общим, аграрные работы совершались коллективно, а урожай делился приблизительно поровну.

Разрыв с «неолитическим раем» произошел примерно десять тысяч лет назад, когда в нескольких регионах состоялся переход человеческих общин от примитивной экономики охотников и собирателей к сельскому хозяйству, основанному на земледелии и животноводстве. Небольшие мобильные группы охотников и собирателей, господствовавшие в предшествующей эпохе мезолита, осели в городах и поселках возле своих полей, радикально изменяя окружающую среду путем культивирования, создания систем ирригации и хранения собранного урожая в специально возведенных зданиях и сооружениях.

У этого процесса были последствия. Повышение производительности труда привело к увеличению численности населения, созданию сравнительно больших вооруженных отрядов, охраняющих территорию, разделению труда, оживлению товарообмена, появлению права собственности, централизованной администрации, политических структур, идеологии и новых систем знания, которые позволяли передавать его из поколения в поколение не только устно, но и письменно. Эти объединения людей уже представляли внушительную силу, которая могла защитить свое место под солнцем от разрозненных охотников-собирателей, не освоивших земледелия и скотоводства.

Почему такая революция в организации и качестве жизни стала возможной?

Обилие теорий на этот счет чаще всего упускает важный факт: к этому времени человек освоил не только обработку меди, но и способ передачи технологии в следующие поколения. Например, сам по себе медный топор или нож ничего не стоят. Единожды изобретенное орудие давало некоторые превосходства его владельцу. Но для того, чтобы у этого изобретения начались социальные последствия, оно должно было состояться не только как орудие, но и как технология. То есть — механизм создания новых топоров из меди.

Каменный топор служил относительно недолго. Его долговечность зависела от породы камня, надежности рукоятки и соединительного механизма, но она практически никогда не превышала среднюю продолжительность жизни человека, которая в каменном веке составляла примерно 21 год. Это определило характер дальнейшего использования каменных топоров. В степных районах России сверленые топорики уже во времена медного и бронзового веков изготовлялись из не очень крепкого камня, имели слишком тонкую рукоятку и, видимо, использовались лишь в ритуальных целях.

Появление на исторической сцене изделий из металла совершило первую семейную революцию. Медный, бронзовый, а уж, тем более, железный топор оказались изделиями куда более прочными и куда более долговечными, чем их каменные предшественники. Кроме того, они были сложны в изготовлении и требовали мастерства и металлургических технологий, что делало производство орудий (и оружия) делом немногих. Так прекратил свое существование групповой брак, и его место начал занимать парный брак, позволяющий передавать не только сами орудия, но также технологии и знания их изготовления строго определенным наследникам.

Дальнейшей формой общественной организации стало возвышение городов. Это привело к тому, что матрилинейные рода, где счет происхождения и наследования велся по материнской линии, уступили патрилинейным, где центральной фигурой рода стал отец. Изобретя отца, человечество решило вопрос организации власти и могущества, которые, согласно некоторым исследованиям, не решал матрилинейный род.

Эти процессы происходили неравномерно в разных частях света и где-то отсутствовали, но генеральная линия связи имущества и формы брака присутствовала везде. Усложнение имущества, превращение его из чисто материального в информационное, гибридное, куда входили не только предметы, деньги, знания и навыки, но и, например, социальные связи, титулы, религиозные акценты, должности, привело к появлению многочисленных и удивительно разнообразных форм брачных отношений. Среди них можно выделить табу, полиандрию, полигинию, билатеральность, экзо — и эндогамию, открытый брак, брак на время и другие.

Фамилию как форму брака, изобрели римляне эпохи царей, но настоящий подъем фамилий произошел в Средние века, после того, как европейцы освоили стремя и создали класс рыцарей. Стремя позволяло освободить руки для боя и произвело принципиально новую феодальную культуру владения. Рыцарство позволило передавать знания такого боя (освоение которого в теории и практике длилось десятилетия) и владения от отца к сыну без существенных потерь качества.

Со времен раннего Средневековья и до настоящего дня фамилия представляет собой семью-предприятие, действующую в истории. Ее основная цель — владение миром. И все, что происходит в фамилиях — собственное образование, мифоритуальный туннель, который мы подробно рассмотрим позже, наследие и имущество, фамильная структура — нацелены на то, чтобы передать владение миром, что бы в него ни входило, следующим поколениям.

II

«Мир» — понятие, скомпрометированное новым индустриальным языком. Оно понимается либо как Вселенная, либо как состояние общества между войнами. Но до того, как по Европе и России прокатились научно-технические революции, под «миром» понималась замкнутая сельская единица, община, пользовавшаяся значительной автономией в сборе налогов, выставлении людей для службы в армии, управлении коллективными аграрными работами и т. д. — минимальная единица феодального владения.

Великое влияние общины на жизнь простых людей, даже большее, чем царская власть в Москве и, затем, в Санкт-Петербурге, а также глубокая психологическая связь человека с общиной отражены в многочисленных пословицах и устойчивых выражениях, смысл которых ныне искажен: «С миру по нитке — голому рубаха», «на миру и смерть красна», «пустить по миру», «одним миром мазаны», «в мiре жить — с миром жить», «кому мир не дорог, тот нам и ворог», «цветам нужно солнце, а людям — мир», «заключить мировую».

Мир — не только люди, но и территория, которая определяет характер социальных отношений в общине. Поэтому владение миром во времена феодального строя рассматривалось в первую очередь как владение землей и населяющими ее крестьянами. Фамилии, владеющие таким миром, становились феодальными. Нельзя было обрести свой мир, не будучи феодалом, и невозможно было быть феодалом без своего феода, земли, которой владеешь. Лишь после индустриализации, когда ценность земли перестала быть абсолютной, когда она стала объектом купли-продажи, когда появились богатства другого типа, фамилии старого образца превратились в дворянские клубы, а новые вместо владения землей сконцентрировались на владении капиталом, цифровым аналогом земли. Но технологии не изменились. Мир изменился!

У людей, не сведущих в ведении бизнеса, есть представление, будто крупное наследство — это некая вещь-в-себе, которая представляет ценность, но не несет никаких последствий владения собой.

В действительности, невозможно владеть шестикомнатной квартирой в центре Москвы, получив ее в наследство от богатого дядюшки: она дорогостоящая, требует постоянного ухода и обязывает вести образ жизни богатого человека. Чтобы владеть такой квартирой, необходимо владеть и средствами по обеспечению владения квартирой. Например, небольшим заводом по производству бытовой электроники.

Зачастую в массовом сознании завод — это кирпичная коробка, начиненная людьми, электроникой и временем, откуда периодически выходит продукт, который реализует сам себя, а на банковском счету владельца копятся семизначные суммы. Но завод — это помещение, оборудование, логистика, контракты с покупателями, срочные договора с теми, кто реализует товар, договора с поставщиками ресурсов, бухгалтерия, рекламные кампании и отдел по связям с общественностью. Это определенные ценности, которые представляет собой товар. Это шестьсот рабочих, у которых две тысячи членов семей, у них свои квартиры, автомашины, им надо выплачивать кредиты, платить за отопление и электричество, их дети хотят учиться в университетах и т. д. Владение таким заводом и есть владение миром, как мы понимаем его сейчас. Землевладение сменилось владением капиталом. С позиции тех, кто участвует в этом владении — как владельцев, так и владеемых — поменялось немногое.

Но и само владение как таковое требует обслуживания. Ведь владение — это не юридический факт, но административный процесс. Зная, как осуществляется владение миром, отец может научить сына или дочь осуществлять это владение. Но если он не умеет этого делать, он не может ничего объяснить и ничему научить.

Историческая правда заключается в том, что большинство людей никогда ничем серьезным не владели. Многие не могут владеть даже самими собой: они легко поддаются соблазнам современности, увлекаются новыми женщинами, не могут совладать со своими гормонами, своим весом, своим настроением, в отношениях с детьми рукоприкладствуют, мужчины в общении с женами ведут себя истерично. Другие не владеют своими детьми: не могут ничему научить, дать какие-то жизненные ориентиры, перекладывая на самих детей ответственность за то, чтобы учиться управлять собой, так как не умеют делать это сами, оправдываясь тем, что подобное положение вещей «естественно».

Ну как же после этого обычной семье не стать самым распространенным типом сожительства! Не требуется чем-либо владеть, что-либо планировать, не нужно ни за кого отвечать и в чем-либо разбираться, нести какую бы то ни было ответственность. Знай себе — повторяй, как по будильнику: «Я люблю тебя, дорогая», — и пускай все на самотек.

III

Когда ребенок подходит к отцу и спрашивает, кем ему лучше работать, когда вырастет, это провал для отца, который не научил ребенка ничему стоящему. Если возник такой вопрос, значит, отец — пустое место. Главная задача, которую цивилизация возлагает на отца — передать ребенку профессию. Способ владения миром. Это так же провал и для матери, потому что машина цивилизации отберет у нее ребенка и отправит работать туда, куда выгодно машине — умереть за клочок земли (полезный для какой-либо нефтедобывающей корпорации), строить Волгодонканал или поднимать целину.

Индустриализация произвела последнюю революцию семьи. Из всех форм сожительства на первый план вышел брак, который заключается между одним мужчиной и одной женщиной, как наиболее полно отвечающий производственным нуждам и конвейерному производству человечества. Подобно двум полюсам батарейки, «м» и «ж» производят на свет потомство — одну из двух вещей (наряду с искусственным интеллектом), которые еще не научилась создавать машина.

Индустриальная культура породила национальное государство, государство современного типа, которое отрицало какую бы то ни было иную волю во владении миром, кроме правительственной. Поэтому вполне логично, что интересы правительства и фамилии оказались в жесткой конфронтации практически везде, где были провозглашены нации и появились национальные государства.

Первыми жертвами нации стали Людовик XVI и династия Бурбонов в ходе Французской революции весны-лета 1789 года. С тех пор борьба фамилий и наций перешла во все уголки мира. Там, где фамилии сами учреждали нации, они сохранили владение своим миром. Так Каримовы захватили все командные высоты, весь крупный бизнес и все высшие должности в стране именно потому, что они и создали государство Узбекистан. В других регионах нации побеждали фамилии, и тогда кровь королевских фамилий реками текла с эшафота, либо вступали с ними в довольно странные и любопытные союзы, подобно тому, как это делали Круппы.

В большинстве случаев результатом индустриализации стал переход к такой форме брака, которая гарантировала рост производственных показателей. Из владельцев миром фамилии превращались в стандартизированные единицы производства челоматериала — семьи. А все их интересы, проекты, которые фамилии разворачивали в истории, были заменены интересами машины.

Во-первых, у фамилий была отобрана возможность править. То есть вырабатывать правила, по которым осуществляется владение их миром. Если раньше великие дома выпускали собственную валюту, имели собственные армии и собирали налоги, то современные семьи не имеют прав даже решать за своего потомка некоторые вопросы воспитания и взросления. В любой момент может прийти работник социальной службы или представитель ювенальной юстиции и объявить, что ребенок будет передан на воспитание другой, более благоразумной семье, которая исправно платит налоги и не забивает голову ребенка владением какими-то мирами. Все, что раньше находилось в области решений внутри фамилии, теперь решает государство. Оно, в отличие от отцов, учит человека не владению миром, а тому, как потратить свою жизнь так, чтобы государство владело миром за него. Для этого было создано все: детские садики, школы, университеты, больницы, секции и развивающие клубы, индустрия развлечений, страхование, национальная валюта, промышленное производство, армия, финансовый сектор и международная политика. Все то, за что раньше отвечали фамилии, превратилось в федеральные службы и министерства. Теперь правит не фамилия, правит… правительство.

Для того чтобы отобрать у фамилий планирование на несколько веков вперед, государство максимально привязало человека к современности, заставив решать многочисленные вопросы здесь-и-сейчас, которые не возникают, если человек живет в истории и планирует жизнь целых поколений. Эти вопросы общеизвестны: как назвать ребенка, чему его учить, какие ценности прививать — их несколько тысяч. На все эти вопросы есть ответы в коллективном бессознательном. Делая ситуативный выбор, мы обманываем себя, когда думаем, будто принимаем решения. Во-первых, решения уже приняты, понимаем мы это или нет. Во-вторых, решая проблемы современности, мы закрываем глаза на тот факт, что понятия не имеем, откуда мы начали свой исторический путь, куда мы движемся как длинная цепочка предков и потомков и какую миссию выполняем.

Наркотики — непрямое, неочевидное, но все же следствие утраты фамильного проекта. Человек, решающий историческую задачу, не закончит свою жизнь от передозировки в канаве. Есть множество примеров того, как люди, за которыми стояли фамилии, принимали наркотики, но это не мешало им совершать великие открытия, писать замечательные художественные полотна и строить восхитительные архитектурные сооружения, которые, в отличие от «поделок» безродных индивидуалов, не разрушаются на протяжении многих столетий.

Пропаганда современности достигла столь эпических масштабов, что прилагательное «современный» стало синонимом «нового», «актуального», «передового». Вдумайтесь в выражения: «современный человек», «современное общество», «это весьма современно». В противовес ему «исторический» отдает пыльными книгами и скучными школьными уроками.

Что касается позиции национального государства, у него имелось в распоряжении множество способов оторвать фамилии от исторической перспективы, разделить предков и потомков и высвободить, таким образом, огромное количество дезориентированных в истории, неуверенных в себе и в будущем «святославов коровиных», которых оно, государство, своевременно снабжало автоматом, мотыгой или гаечным ключом.

IV

Самым первым инструментом семейного планирования стала подлинно травля любовью. Любовь как восхитительное и трогательное христианское изобретение и раньше пользовалось заслуженным интересом у людей искусства и философов. Оно сделалось основным мотивом романной культуры, где довольно шизофренично противопоставляются разум и чувства. Но именно в войне против фамилий любовь сделалась самым эффективным оружием.

Первым текстом, где появляется описание такого социального изобретения, как любовь, является Первое послание Коринфянам апостола Павла. В нем перечисляется все, что следует делать, чтобы утверждать: у человека появилась любовь. Другими словами, любовь — это практика, а не какое-либо психологическое состояние, чувство или эмоция, и любовью можно только «заниматься». Нехристианские культуры не сформировали никакого представления о любви и не считали, что она имеет отношение к семейной жизни. Все, что мы считаем «любовью», в других культурах (например, агапе, сторге, людус и эрос у греков), это понятия, описанные в категориях любви много позже своего появления. После того, как апостол Павел научил греков любви — этому ближневосточному философскому конструкту.

Во-первых, стоит заметить, что любить умеют не все люди, и это совершенно нормально. Есть гипотезы, что это гормональное состояние, свойственное очень немногим, стало широко распространено в результате самовнушения и эффекта нейропластичности. Но как бы то ни было, древние римляне считали состояние, характерное для любви, психическим заболеванием. Так же считает Всемирная организация здравоохранения, которой по уставу не положено рассматривать любовь и другие психологические феномены с точки зрения религиозных манифестов. Сообщение, что любовь внесена в список заболеваний, появилось в октябре 2011 года, хотя и раньше специалисты сообщали о результатах исследований, доказывавших, что у любви и многих личностных патологий, связанных с нарушениями в работе мозга и нервной системы, имеются общие признаки. Любовь, которой ВОЗ присвоила международный шифр F63.9 «Неуточненное расстройство привычек и влечений», оказалась в одном ряду с такими заболеваниями, как алкоголизм, игромания, токсикомания, клептомания.

Вероятно, любовь в понимании нейрофизиологов и апостола Павла — два совершенно разных феномена. Это стало бы замечательной темой для отдельного исследования о природе любви. Но сейчас нас интересует то, насколько безответственно индустриальная культура насаждала норму брака по любви, искалечив сотни миллионов судеб в гонке за увеличением показателей добычи руды и производства подшипников.

С самого детства нас окружают романные мотивы, отобранные и рекомендованные министерством культуры, где одним из конфликтов является противостояние фамилии и одного из ее членов относительно того, жениться ему по любви или расчету. Как правило, фабула незатейлива — представитель высшего света полюбил простолюдинку. Но есть и вариации. Одни сюжеты довольно безобидны. Например, сказка о Золушке, где принц ищет таинственную незнакомку и по прихоти женится на ней. Другие произведения говорят напрямую — «Война и мир» Льва Толстого, «Титаник» Джеймса Кэмерона (1997). Особо наглядно эту проблему освещает популярная песня Аллы Пугачевой «Все могут короли. Ну и разумеется, «Бременские музыканты» — история полного высвобождения от фамильного проекта, инфраструктуры и переход к промискуитету с намеком на зоофилию.

Но что же это такое — брак по любви?

Представим себе ситуацию, когда в результате некоторого обстоятельства вы стали зависимы от другого человека. Например, он снабжает вас наркотиком. Вы употребляете этот препарат три года, постоянно повышая дозу, после чего у вас вырабатывается к нему толерантность. Когда эйфорическое действие наркотика ослабевает, обнаруживается, что у вас есть с этим человеком общие дети, все, что вы заработали, делится пополам, вы можете развестись с наркодилером лишь через суд, а если вы мужчина, то после развода по-прежнему будете обязаны выплачивать деньги в форме алиментов (но наркотик более не получая). Также может выясниться, что вы взяли ипотеку, которая будет скреплять ваш брак против вашей воли. Кроме того, все это сделали не вы! Когда вы женились или выходили замуж, вы были на атомарном уровне другим человеком, вы были другим сознанием, которое сейчас уже не разделяет тех же идей, обладает другим знанием и испытывает другие эмоции. Обнаруживается, что и ваш спутник не тот человек, с которым вы тогда связали свою жизнь. Он ведет себя по-другому, у него другие интересы и ожидания, он по-другому мыслит и представляет собой совсем другую личность. Заменим «наркотик» на «любовь», и получим самую популярную модель брака — современную семью. Нечто среднее между долговыми обязательствами, стокгольмским синдромом и привычкой.

В XX веке появляется индустрия семейной психологии. В здоровом сообществе людям не нужны психологи. Понимание того, насколько в настоящее время необходимо это разросшееся сообщество специалистов, говорит, что наше общество глубоко больно. Семья создается и распадается быстро, потому что совокупность отношений, которая обычно разделена между множеством людей в фамилиях, ложится на плечи двух человек. И вполне объяснимо, почему эта пара не выдерживает. Сейчас в стандартный брак, как минимум, включаются:

— имущественные права;

— деторождение;

— любовь;

— сексуальные отношения;

— заработок, достаток и обеспечение жизни;

— интеллектуальная среда и семейное образование;

— эмоциональная среда и семейное воспитание;

— экономика (как ее понимали греки — домашнее хозяйство).

Неудивительно, что появилась целая каста «заклинателей» (от колдунов и гадалок до священников и психотерапевтов) с единственной задачей — молитвами ли, заговорами ли удерживать брак от распада.

Сами ли мы выбираем себе спутника жизни? Выбор у нас, большей частью, мнимый. Как правило, мужчины ценят в женщинах большую грудь, длинные ноги и светлые волосы. Большую грудь, чтобы многочисленное потомство (которое человечество разучилось приносить) не голодало. Длинные ноги, чтобы женщина могла убежать от хищника (который уже не является угрозой). Светлые волосы — чтобы прятаться в высокой траве африканской саванны в районе Большой рифтовой долины (которую человечество давно покинуло). Женщины ценят в мужчине деньги и все, что приносит деньги — силу, ум, обаяние и уверенность в себе.

Женщина выбирает мужа, походящего на ее отца или брата, мужчина выбирает женщину, похожую на его мать или сестру. Так работает эдипов комплекс. В некоторых случаях — транзакционные аналитики называют это «контрсценарием» — выбирается человек, минимально похожий на отца или мать, если с отцом или матерью был острый продолжительный конфликт. Но в сущности, такой подход не имеет ничего общего с тем, что мы называем «свободным выбором».

Когда любовь ослабевает, человек, который предсказуемо выбран нами как объект любви, оказывается заложником юридических обязательств. И мы вынуждены строить с ним отношения, основанные на расчете: вырастить с ним детей, выплатить кредит, достроить жилье, не делить нажитое имущество. Другими словами, любой брак через три-четыре года становится браком по расчету, о какой бы сильной любви ни шла речь вначале.

В такой ситуации самым разумным будет понимание планового распада брака через три-четыре года, так как он основан всего лишь на чувстве, и — готовность закончить все дела за это время так, чтобы брак выполнил свои задачи до истечения отведенного ему срока, какими бы эти задачи ни были. Правда, в состоянии влюбленности едва ли удается что-то осознанно планировать. Но если планировать нельзя, как вообще можно принимать такое серьезное решение, как брак, и тем более — рожать в таком состоянии детей? При руководстве любовью в деле заключения брака, часто возникает ситуация, гипертрофированно показанная в фильме Юрия Мамина и Аркадия Тигая «Горько!» (1998). Жених и невеста приходят в ЗАГС со своей родней, где родственники жены — еврейская интеллигенция, а родственники мужа — потомственные алкоголики с признаками вырождения на лицах.

Единственная свобода выбора, как бы парадоксально это ни звучало, заключается в том, чтобы совершить брак-сделку и выбрать себе партнера, зная, что вас будет связывать нечто большее, чем некое «неуточненное расстройство привычек и влечений», — большой исторический проект. Или, в крайнем случае, корпоративное слияние.

Мысль об этом выглядит чудовищно с точки зрения людей, что живут не в истории, а в современности. Ничем не владеющие люди гордятся только своими природными способностями, которые получены ими только потому, что именно так природа сдала свои карты. Кто-то гордится красотой, кто-то силой, есть даже те, кто гордятся своими болезнями. Сюда же относится и гордость за то, что можешь испытывать любовь и любишь. А если можешь, почему бы не распорядиться способностью? Не нужно думать, планировать, рассчитывать, преодолевать границы своей жизни. Все это — «придурь богатых». Куда лучше безответственно любить и быть любимым, а все остальное Бог устроит.

V

Стоит отметить дополнительно, хотя это и очевидно: современная семья крайне неустойчива, так как у нее нет координатной сетки, по которой семья могла бы ориентироваться в будущем. Ее будущее — результат случайных совпадений и событий. Со всех сторон семья подвергается испытаниям. Любой серьезный толчок — и семья разваливается, как карточный домик. Ее может толкнуть к распаду симпатичная секретарша или наследственные традиции пьянства дедушки, ее может разрушить тренер по фитнесу или проблемы с зачатием. Имея всего две опоры — мужа и жену — семья никогда не бывает по-настоящему устойчива, в противовес небоскребу фамилии, уходящей своими сваями глубоко в прошлое. Такое положение вещей вызывает ощущение уязвимости, а, следовательно — и страх, ибо противопоставить небоскребу семья может лишь табуретку на двух ножках.

Из-за этого повального страха членам фамилий время от времени приходится маскироваться под безродных индивидуалов, хотя их личный успех чаще всего обеспечен именно фамильным проектом. Типичный пример — Николас Ким Коппола. Чтобы дистанцироваться от фамилии Коппола и, в частности, от своего знаменитого дяди Фрэнсиса Форда Копполы, ему пришлось сменить имя, выбрав, что показательно, «Клетку» («Cage»).

У этого страха есть и экономическое выражение. Данные Бюро переписи США по 1990-м годам показывают, что в бедных негритянских кварталах 70% семей являются неполными и этот показатель растет. Его сопровождает существенный рост бедности и связанные с ней различные социальные патологии. В то время как фамилии не бывают неполными и их богатство — результат как минимум внутренней, а то и внешней социальной консолидации.

Другой аргумент: поскольку в фамильных предприятиях изначально заложена система моральных и эмоциональных взаимосвязей, такие фирмы могут работать даже в условиях отсутствия коммерческого права и стабильного института прав собственности. Китайские фамильные предприятия вырастали и без законодательной поддержки в ситуациях, когда никто не мог дать никаких гарантий собственности. Фирмы безродных индивидуалов не способны с ними конкурировать.

Чего никогда не могли простить семьи фамилиям — членам фамилии нет нужды надеяться на законы, правительственную чехарду, пенсии и сменяющихся правителей. Фамилия гарантирует им стабильность и в молодости, и в старости.

Поэтому вполне закономерно, что индустриальная культура сформировала черную легенду против фамилий, в которой свобода личности противопоставляется фамильным проектам, брак по любви (по привычке) — браку по расчету, атомарное общество — проектированию судеб, культ работы по найму — владению миром. Все добродетели фамилий массовая культура, всегда являвшаяся ничем иным, как придатком массовой политики, исказила и выставила на всеобщее обозрение как самодурство, мракобесие, дикость, средневековье и азиатчину.

Таким образом, естественно, что самый богатый человек в США Джон Рокфеллер оказался самым ненавидимым человеком у себя в стране, а его потомки — самой ненавидимой фамилией в мире. С ними связывали революции, голод, эпидемии и международные конфликты. Их имя (вместе с Ротшильдами) стало синонимом неоправданного и несправедливого богатства, бесчеловечных методов ведения финансовых дел и чуть ли не заговора с целью извести под корень род человеческий.

«Если бы одна десятая доля того, что про меня рассказывали, была бы правдой, то те десятки и сотни способных и верных людей, которые связаны со мной общим делом, должны быть в глазах всех признаны виновными в тяжких преступлениях», — пишет миллионер в мемуарах. Слова звучат легковесно только по современным, довольно высоким стандартам фамилиофобии.

VI

Даже такие понятия, как «достоинство», «правдивость» и «честь», неразрывно следующие за фамильными проектами, превратились в пустой звук, их исконные значения забыты теми, кто употребляет эти слова.

В современном обществе считается, что достоинство — синоним уважения и самоуважения человеческой личности, моральная абстракция. Из утверждения о величайшей ценности человеческой жизни следует наличие достоинства у каждого, даже не подозревающего о том, человека. В гражданском праве достоинство — одно из нематериальных благ (ст. 150 ГК России), которые принадлежат человеку от рождения. Оно неотчуждаемо и непередаваемо.

Интуитивно мы чувствуем, что люди не равны в своем достоинстве, как бы ни пытался нас убедить в этом Гражданский кодекс. Есть люди «обладающие достоинством», а значит, есть люди, которые им не обладают. Если достоинство есть у каждого от рождения, почему многие ждут, что их оценят «по достоинству», и почему при этом данная оценка всегда разная? Потому что люди — разные в достоинстве.

Согласно Этимологическому словарю Крылова, слово «достоинство» заимствовано из старославянского языка, где оно является производным от прилагательного «достоинъ» «достойный». А «достойный» — общеславянское слово, образованное от «достой», «достать». Достойный должен что-то заслужить, у него должно быть нечто, что и определяет его достоинство. Фразы, подобные выражению «возвести в графское достоинство», также на это указывают.

«Человеческое достоинство» — недавняя подделка. Это базовый, бюджетный вариант достоинства, которым можно гордиться, не имея никакого другого. Это социальная подачка государства в виде признания прав человека, откуда «человеческое достоинство» и вытекает. Человек, который считает, что у него есть человеческое достоинство, похож на человека, который считает, что пособие по безработице, которую он получает в центре трудоустройства это и есть его зарплата.

Подлинное достоинство создается делом, которое совершает фамилия на протяжении исторического периода, тем, каких великих ценностей она пытается достичь («достать» из царства идей) и каким способом. Такое достоинство указывает, что допустимо совершить в рамках этого дела, а что нет. Ниже человеческого достоинства практически ничего нет, пасть почти некуда. Разве что пытки, определенные типы оскорблений.

Когда от Джона Рокфеллера-старшего потребовали, чтобы он принял меры против одного из своих клеветников, он возразил на это с достоинством: «Что же мне делать? Для клеветников закон знает наказание двух родов: или клеветника сажают в тюрьму, и тогда я, против желания, сделаю его мучеником в глазах его друзей, мучеником идеи протеста против богача, „могущественного человека“. Или его приговаривают к денежному штрафу, и до чего нелепо будет это наказание, если клеветник по призванию заплатит мне за оскорбление моей чести, скажем, десять тысяч долларов». Разбираться с клеветниками было ниже его достоинства именно по той причине, что его достоинство — двести миллиардов долларов по курсу 2006 года против десяти тысяч долларов штрафа, и корпорация «Standard Oil» с крупнейшей в мире индустрией и штатом работников, опутывающей практически все континенты и страны, огромный мир против одного клеветника.

Лишив фамилии их представления о достоинстве и провозгласив, что каждый обладает этим достоинством, воображаемым и абстрактным, современная культура лишает фамилии их прав на проект самих себя. Люди, отколовшиеся от фамилий, утративших свою цель, свое достоинство, не могут найти место в жизни, каждый раз выбирают, кем им работать, какую машину хотеть, какую женщину затаскивать в кровать.

Современная цивилизация лишила фамилии и их правдивости. Правда — это не синоним «истины». Правду можно лишь построить. Если построить железную дорогу, то железная дорога окажется правдой. Точно так же работают все типы правды, включая и правду о собственной фамилии.

Человек несовершенен, поэтому часто совершает ошибки и сбивается с пути. Кроме того, бывают ситуации помутнения рассудка. Это всегда личная трагедия, но она никогда не должна мешать разворачиванию проекта в истории, которым занимается фамилия. Мы часто украшаем истории о наших прабабушках, дедушках, родителях и чувствуем от этого некоторое смущение. Подсознание подсказывает нам, что мы говорим неправду. Но кто сказал, что это неправда? Черная легенда.

Необходимо рассказывать ту историю, которая отвечает нуждам проекта. Если рассказывать внукам, каким алкоголикам был их прадед, мы даем им в руки готовый сценарий на случай любых неурядиц. У них появляется выбор — решать проблемы или пить, потому что они осознают: в семье алкоголизм является штатным явлением. Так создается фамильный сценарий, его механизм мы рассмотрим в следующих главах. Если родственники полагают, что пить алкоголь допустимо, то вся цепь потомков будет пить в случае серьезных проблем.

В современном мире тяжело рассказывать нашу правду, так как есть только одна непререкаемая правда — правда государства. Эта правда называется национальной историей и представляет собой, большей частью, некое невразумительное фэнтази, где происходят чудеса, где супергерои, сбившись в тройки, побеждают драконов, деревянные чурки останавливают или ослепляют армии вторжения и т. п. На фоне такой «правды» отменяется любая другая, включая и фамильную.

У государства есть множество архивов, где можно покопаться и обнаружить факт, что правда государства противоречит правде фамилии. Противоречит потому, что в архиве хранятся бумаги, а в фамилии, как правило, никаких свидетельств фамильной правды не хранится. Значит, распространяется убеждение, что правда государства имеет вес, а правдой фамилии можно пренебрегать.

Еще более интересным является понятие «чести» и «честности». Как и в случае с «достоинством», никакой честью человек от рождения обладать не может.

Популярные энциклопедии специально дают крайне размытые формулировки чести. Размытость скрывает неудобный для современного общества факт, что честность — это сговор, основанный на умолчании о том, что изначальный рыцарский кодекс чести подписало не все человечество. Ни о какой честности речи быть не может, если человек не подписывался под каким-либо кодексом чести.

Фамилии практически всегда являются носителями традиций достоинства, правды и чести, так как ограниченное количество людей успешнее придерживается их, нежели людская масса. Первые общины христиан под страхом смерти отказывались служить в регулярных частях римской армии, так как в их кодексе чести, состоящем из десяти пунктов, «не убий» было прописано вполне однозначно. По мере разрастания христианской общины и превращения ее в мировую религию, «не убий» фактически отменилось, и убивать (особенно за родину) стало едва ли не благодеянием, и в рай иной раз можно было войти, лишь окропив свой меч кровью магометан и язычников.

Лишенная своего достоинства, чести и правды, фамилия утратила образ, который несла из глубин римской истории — образ спасителя человечества. Какую бы форму ни принимала фамилия — царствующей династии или новых капиталистических династий — Круппов, Ротшильдов, Боингов, Морганов, — она везде изобличалась как угнетатель свободы выбора, любви и человеческой личности. В странах, где не произошло политических революций, правящие фамилии превратились в посмешище — Виндзоры в Великобритании, Саксен-Кобург-Готская династия в Бельгии, Глюксбурги в Дании, испанские Бурбоны. Они лишены политических прав и власти, идут дебаты по упразднению правящих династий в ряде европейских стран. Иногда их ценности и традиции становятся объектом насмешки, как в фильме «Король Ральф» (1991), где по сюжету выясняется, что единственный наследник опустевшего престола — жирный любитель гамбургеров из Америки. Он не только не представляет, как быть королем, но и не представляет, как быть самим собой. Он — лишь плод американского стандарта потребления для типовой семьи, лишенный какого-либо собственного лица, не говоря уже про достоинство. И, конечно же, за кадром остается мысль, что королем тебя делает отцовская сперма, а не сложный мифоритуальный комплекс и проект, который создавался несколько веков.

Частью черной легенды стало и православное изобретение совести. Если во времена русского средневековья совесть использовалась для того, чтобы оторвать детей от язычников-отцов, то сейчас — для поточного производства «павликов морозовых», между интересами фамилии и кого-то еще выбирающих «кого-то еще».

Совесть никогда не была чем-то естественным: во многих культурах такого явления, как совесть, не существует вовсе. Это не значит, что в этих культурах нет проблем, которые бы решала совесть. Это означает, что проблему, решаемую с помощью совести, может решать и нечто иное. Фамильное понимание этого вопроса близко к конфуцианскому, где понятия личной совести также не существует. Ее заменяет стандарт качества, который предъявляется к человеку. В Китае это конфуцианский стандарт, в фамилиях — стандарт высокого стиля и вкуса. Сначала были уничтожены стиль и вкус, затем имущество фамилий разграблено национальными государствами в XVIII веке, а уже после членам бывших фамилий вменялось в обязанность практиковаться в плебейской совести, так как «бессовестным быть плохо».

VII

Одного усовещивания оказалось недостаточно. Требовалось создать такую ситуацию, в какой люди уже рождались бы с нужными параметрами и без каких-либо связей с фамилиями. Не имея возможности превратить рождение людей в серийное производство, индустриальная цивилизация согласилась на чудовищный подлог.

Начнем с того, что в двадцатом веке всерьез рассматривали возможность штамповки людей из биомассы. Достаточно вспомнить удивительную (анти) утопию Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», где производство людей без каких-либо отягощений наподобие фамилии происходило поточно — в строгом соответствии с нуждами экономики.

Как по отцовской, так и по материнской линиям Хаксли принадлежал к очень глубокой фамильной традиции, давшей миру целый ряд выдающихся ученых, писателей и художников. У Олдоса было некоторое представление о том, куда на самом деле движется человечество, а его фамильная интуиция породила замечательное произведение, тонко отражающее тренд своего времени на стандартизированную отливку «гомосапов». Надежда на появление подобных технологий не исчезла и сейчас, возрождаясь в проектах клонирования человека или искусственной инкубации плода. Смысл этих надежд в том, что появившийся на выходе продукт — человеческое существо — лишено каких бы то ни было связей с другими людьми и потому не несет никаких нежелательных обременений. Например, фамильного воспитания или чувства родства.

Но пока размножать людей в пробирках человечество не научилось, остается единственный и проверенный способ вырвать человека из-под фамильного присмотра. Это стало возможным после изобретения такого понятия, как «родина».

За восемь лет молодежной политики я встречал множество людей, верящих, что родина существует. Такие люди были и в лагере социалистов, и среди либералов, и консерваторов, но более всего — в лагере националистов. Некоторые оказывались настолько несамостоятельны, что требовали, чтобы я писал слово «родина» с большой буквы, говорили, будто считают тех, кто не пишет это слово с заглавной буквы, недолюдьми, бездушными животными и бессовестными выродками. Хотя, конечно же, никаких рациональных оснований для такого написания — «Родина» — нет и никогда не было.

Понятие «родины» основано на другом более древнем понятии — «род». Род — одна из форм социальной организации, при которой люди связаны между собой родством. В современном языке «род» и «фамилия» кажутся синонимами, так же, как «честь» и «достоинство», однако изначально они подразумевали нечто принципиально различное. Род не подразумевает никакого исторического проекта и даже не требует какой бы то ни было инфраструктуры, принципиальной для фамилии. Группа людей договаривается считать друг друга родней — и только.

Родственник — не какое-то стабильное понятие. Оно зависит от системы родства, которую человек исповедует. Если система родства широкая и развитая, как это принято в аграрных сельских обществах, у человека много родственников, и каждый, кто ему попадается в деревне, не случайный человек, а какой-либо родственник. Например, дщерич — племянник по тете. В индустриальной культуре система родства сокращенная, и медленно стремится к упразднению. Поэтому в ней нет «дщеричей», «братаних», «кумов», «уйчичей», «стрый», «шуричей» и т. п. Все те, кто в аграрном обществе являются такими родственниками, в рамках индустриального общества — посторонние люди.

В этом смысле родство — это ритуал. Сначала родственник назначается в системе родства, а затем с ним поддерживается связь через развитую систему взаимных одариваний, поздравлений, гостевых визитов и других знаков внимания.

В тот момент, когда аграрная система родства распадается под влиянием индустриализации, мир/община перестает влиять на жизнь людей, а система родства стремительно сужается с пятидесяти-семидесяти человек до пяти-десяти, и возникает понятие «родины».

Обыкновенно считается, что «родина» — это земля, «которая тебя родила». И по факту ее материнства каждый должен нести по отношению к родине некоторые обязательства. Но, строго говоря, это определение лишено смысла. Если бы люди размножались черенкованием, справедливо было бы утверждать, что их порождает земля. Но ведь человек — это существо из семейства гоминид в отряде приматов, млекопитающий. Его рождает не земля, а половое размножение, не имеющее к земле никакого особенного отношения. При чем тут родина?

Если отбросить эмоции, окажется, что родина — это некая воображаемая территория, на какой подразумевается наличие некоторого числа анонимных родственников. Это длинные цепочки генетически родственных людей, по отношению к которым материальные обязательства стремятся к нулю, но растут какие-то иные обязательства, которые сложно выразить. Мы что-то должны этим людям, поскольку они нам родня, а что конкретно — неясно. Но на всякий случай мы этот неясный долг выплатим, если защитим территорию их вероятного пребывания. Это и есть «отдать долг родине».

Почему эта территория воображаемая? Потому что молодой человек, идущий служить в армию, не знает ту территорию, которую он заставлен защищать. Чаще всего он не смог объездить страну и познакомиться с регионами и их культурами, а также с народами, населяющими страну, оценить их вклад в нематериальное наследие человечества. Если его направляют служить на север страны во время модной сейчас «битвы за Арктику», то он может видеть какую «родину» ему придется защищать ценой своей жизни. Например, полуостров Таймыр — это огромная глыба льда, местами покрытая лишайником и кишащая гнусом. Выросший, например, в Ставрополе или северном Прикаспии никогда не посчитает Таймыр дружественной и ценной землей. Разумеется, в Таймыре хранится некоторое количество нефти, до которой есть интерес нефтедобывающих компаний. Но почему он должен защищать землю, которая ему не принадлежит? Может, с этим лучше справится корпоративная армия, которая сражается не за родину, а за деньги? В конце концов, кому чего не хватает, тот за то и сражается.

Другие впадают в сомнамбулизм и говорят, что защищать родину это то же самое, что защищать семью. Но ведь защищать родину и семью — это прямо противоположные задачи! Защищать родину — это взять в руки автомат и, бросив семью на произвол судьбы, идти убивать врага. Пока ты защищаешь родину, семью могут изнасиловать, в Великую Отечественную это было сплошь и рядом. Неудобная деталь национальной истории. Защищать семью — это бежать вместе с семьей из зоны конфликта.

В «Илиаде» Гомера родину защищает Гектор. Он бросается в бой и погибает. Его жену Андромаху после гибели мужа, взятия Трои и дележа добычи сделали рабыней и наложницей. Противоположный пример — защиту семьи — демонстрирует Эней. Герой эпического произведения Вергилия, легендарный троянский герой, бежит из Трои и переселяется в Италию с остатками своего народа. Там он объединяется с латинами и основывает город Лавиний, а сын его Асканий (Юл) основал город Альба, место рождения Ромула и Рэма.

Мысль о том, что «родина» это понятие, которым можно пренебречь, чудовищна для «современников». Не зная, как образуется механизм родства, они участвуют в спектакле, где все крутится вокруг понятия «родины» и интересов того, кто является главным собственником «родины» — национального государства. Фальшивка очень в духе Олдоса Хаксли.

В противовес им, фамилии этим понятием пренебрегают, поскольку фамилия как таковая — это семья-предприятие. В успешных предприятиях нет нахлебников, поэтому родство полезно ровно настолько, насколько оно помогает реализации исторического проекта. Если родственник не участвует в делах фамилии, для нее он ничего не значит. То есть, не существует каких-либо анонимных родственников, что перемещаются по территории, которую официальная пропаганда называет «родиной», и нет обязательства их (а значит, и родину) защищать.

Члены фамилии несут дурное клеймо космополитов, непатриотов, «продавшихся Западу», плюющих на национальные интересы. Во многом это правда, но отрицательные коннотации появились у подобных определений только в период становления национального государства, относительно недавно и под влиянием черной легенды. Легенды, призванной любыми средствами подвергнуть членов фамилий максимальному социальному отчуждению, а сами фамилии по возможности разрушить, низвести до порядочных и ответственных членов общества и индивидуалистов.

Все это справедливо и по отношению к Джону Рокфеллеру-ст., которого обвиняли в безбожии, бессовестном ограблении простых людей, в отсутствии национального духа и собственной души, в частности. Доходило до откровенного безумия: одна женщина, согласно свидетельству очевидцев, написала в газету, что «она не возьмет денег этого вампира, чтобы спасти ребенка от голодной смерти». Остается надеяться, что ребенок все-таки выжил вопреки помешательству матери.

Доставалось и Рокфеллеру-внуку. «Под руководством Рокфеллеров абстрактное искусство используется для того, чтобы играть определенную политическую роль, отвлекать внимание мыслящих американцев от реальной жизни и оглуплять их», «будучи председателем правления Музея современных искусств, Джон Рокфеллер рекламирует декаданс, чтобы развращать население», — сразу и не скажешь что из этого написала советская периодика, а что американская. Удивительное единодушие интернационала семей в своей трансатлантической пропаганде против фамилий.

VIII

Инструментарий семей настолько изощрен, стратегия настолько действенна, что сложилась ситуация, когда очернять фамилии берутся энтузиасты, а чтобы написать положительную историю фамилии приходится специально нанимать биографов, и она всегда выглядит как оправдание.

Один из таких энтузиастов — Евгений Жаринов, автор истории Круппов, увидевшей свет в 2001 году под названием «Нация и сталь». В его работе полезные факты перекликаются с предвзятыми описаниями и неуместными оценками автора членов фамилии. Каждый Крупп описан как сумасшедший, болезненный, буйнопомешанный, гомосексуалист, идиот, ничтожество. Тех, у кого автор не может найти явно отрицательных черт, он называет людьми со странностями: «Если Альфреда Круппа, старшего сына и наследника Фридриха, и нельзя было назвать сумасшедшим в полном смысле этого слова, то под характеристику чудаковатого или с легким приветом он вполне подходил».

Еще пример: книга Питера Кольера и Дэвида Горовица «Рокфеллеры: американская династия», основанная на недобросовестном материале, перевравшая многие факты и написанная с большим содержанием вымысла, имела большой успех, но перессорила братьев Рокфеллеров с родственниками и разрушила атмосферу доверия в фамилии. Дэвиду Рокфеллеру пришлось использовать навыки дипломатической работы, чтобы примирить Рокфеллеров между собой, и фамилию — с американским общественным мнением. Урон от черной легенды, распространяемой Кольером и Горовицем, ощущался спустя десятилетия, в том числе и на эффективности рокфеллеровских филантропических проектов, призванных повысить качество жизни простых людей.

IX

Другая часть черной легенды состоит в том, что фамилии пренебрегают законом. Это выражается в таких штампах, как «фаворитизм», «местничество», «коррупционный клан», «кумовство» и более политкорректных, но не менее ругательных — например, «непотизм».

Закон — нормативный правовой акт, который регулирует определенные общественные отношения и обеспечивается возможностью применения мер государственного принуждения, — изобретение относительно недавнее. Он возник в результате разложения мифоритуального комплекса традиционного общества, когда совместные обряды, вера и праздники перестали объединять народ. Если в традиционном обществе календарь представляет собой двести праздников и памятных дней, то в национальном государстве, в индустриальном обществе, народ объединяет десяток национальных праздников, «красных дней календаря», большинство из которых для обывателя не значат ничего, кроме того, что это выходной день. И если нет традиций, ведущих человека от праздника к празднику, от ритуала к ритуалу, должен быть другой интерфейс, который устанавливал бы рамки взаимоотношений между людьми, не имеющими ничего надежного, что было бы общим для всех них.

Закон как интерфейс регулирует взаимоотношения между людьми, не объединенными ни традицией, ни родством, ни верой, ни принадлежностью единому феодальному суверену. В этом отношении он выполняет важную рамочную функцию. Увидев другого человека, мы точно знаем, что он не попытается нас тотчас же убить или обокрасть, так как он так же понимает, что закон существует, и знает это через систему всеобщего образования.

По некоторым данным 80% людей не совершает преступлений из страха наказания, из чего можно сделать вывод, что закон — довольно надежная знаковая система, но — не более того. Соблюдать закон — добровольный выбор, а не обязанность или врожденная установка. Человеку часто приходится колебаться между тем, что хочется, и тем, что разрешено законом, даже когда он не осознает эти собственные колебания.

Эту ситуацию очень точно описала моя знакомая, с которой мы ехали из Петергофа в Санкт-Петербург. Машину вела Елена. Когда мы проезжали мимо Александровского парка, я задал вопрос, который меня волновал всю дорогу: можно ли пересекать двойную сплошную полосу? Она ответила, что в России все можно, только дорого. Другими словами, закон подразумевает гарантированную месть государства за совершенное преступление, но не запрещает само преступление.

В отличие от, например, шариата, где убийство прямо запрещается, убийство в нашей правовой системе не запрещено, но государство гарантирует то, что, убив человека при определенных обстоятельствах, вы окажетесь в тюрьме. И это будет государственной местью за содеянное.

Это важно, так как переводит нарушение закона из области моральной категории, куда его пытается поместить национальное образование и национальное правосудие, в область стратегии — рациональной оценки действий и их последствий, — как всегда и понимали закон фамилии.

На данный момент это лучшая форма установить отношения между людьми современности без угрозы их жизни, здоровью или имуществу. Но фамилии основаны не на современности, а на историческом проекте. Членов фамилии скрепляет фамильная легенда, которая направляет людей фамилии в достаточно узкий коридор действия, который, как правило, приобретает общественное звучание. Зная, чем руководствуется фамилия и все ее члены, осуществляя свое владение миром, нужда в каком-либо дополнительном интерфейсе (в том числе, конечно же, и в законе) отпадает. Фамилии всегда могут договориться между собой, как бы ни различались их взгляды. Поэтому и браки между христианскими и мусульманскими фамилиями в верхах Российской империи были куда более распространенным явлением, чем на селе, к великому ужасу патриотов и националистов. Невозможность договориться и нужда в таком посреднике как закон — удел обычных семей современности.

Фамилии вынуждены придерживаться закона, так как он гарантирует холодный мир во время вынужденного сожительства в одной пространственной клетке страны, и не является для фамилий чем-то обязательным. Отсюда распространенный страх «семейных» за то, что соблюдение закона всегда имеет некоторую односторонность и фамилии пренебрегают им в своих делах.

В некотором смысле фамилия сама закон, так как ее образ владения миром обязателен для всех, кто имеет с ней дело. Это всегда раздражало и пугало безродных энтузиастов права.

Для фамилий характерна скорее форма указов, чем законов. И в России императорские указы касались в первую очередь фамилий, которым правящая династия давала такого рода распоряжения. Сейчас в странах, где существует правящая династия (даже если и не монархическая, то авторитарная), она отдает распоряжения подчиненным ей фамилиям во власти и в экономике именно с помощью прямых распоряжений и указов, а вовсе не в форме законов. Бесфамильные называют это «ручным управлением страной» или «кулуарным сговором власть предержащих» и относятся к этому негативно. Они мало осознают, что закон — хороший инструмент управления анонимным и массовым обществом, но не фамилиями.

Сейчас правила устанавливают семьи, и они пишут закон через правительство, которое в куда большей степени представляет их, нежели фамилии. Но по мере того, как индустриальная экономика уступает место информационной, а национальное государство все больше и больше поддается эрозии, фамилии снова выходят на первый план. Многие мечтают учредить свою фамилию, а культура и рынок чутко реагируют на это.

В 1969 году увидел свет первый фильм гангстерской саги режиссера Френсиса Форда Копполы «Крестный отец». Помимо того, что этот фильм — иммигрантская драма, это также и апологетика фамилии, защита ценностей, которые не признавало американское национальное государство, объявив их достоянием мигрантов и беженцев.

Дон Корлеоне учредил фамилию, собрав вокруг себя разрозненных и потерянных людей, дав им смысл жизни и исторический проект. Подобно Моисею, он пытался вывести народ, который считал своим, из нищеты и отчаяния, старался вернуть им достоинство, которое они утратили, пересекая Атлантический океан.

Значительный вклад в возрождение темы фамилии внес и Джордж Р. Р. Мартин своим циклом гиперреалистичных романов в жанре фэнтези «Песнь Льда и Пламени», также экранизированный в виде популярного телесериала «Игра престолов». Они в большей степени, чем что-либо иное, пошатнули ханжескую мораль стандартизированных «ячеек общества» и укоренили убеждение, что именно фамилия — главный суверен исторических процессов, а не любители-однодневки.

X

Возможно, мир будущего окажется более доброжелателен к фамилиям, учитывая следующий факт. В 70-х годах ХХ века английский биолог Мейнард Смит для описания видоспецифических признаков, характеризующих поведение индивида при решении различных социальных задач, ввел понятие эволюционно стабильной стратегии. Хотя эта концепция применялась им исключительно к биологическим системам, вскоре выяснилось, что она применима, в той или иной форме, для любых систем, при условии, что игроки не знают о правилах игры и не действуют целенаправленно, стремясь получить максимальную выгоду, и где их поведение не формируется как реакция на поведение других игроков. Более того, в эволюционно стабильной стратегии игроки могут не осознавать своего участия в игре и действовать интуитивно. «Выигрышем» здесь является приспособленность. То есть это как раз тот случай, когда семья и фамилия как организация людей не вырабатывают каких бы то ни было стратегий своей победы в историческом противостоянии и выигрыш происходит только на уровне конкретных людей, имеющих возможность переходить от организации своего окружения типа «семья» в тип «фамилия» и обратно.

Смысл концепции заключается в том, что стратегия социального поведения, которая, будучи принята достаточно большим числом членов популяции, не может быть вытеснена никакой другой стратегией. Но логические последствия этой стратегии не всегда понятны без комментария. Попробуем разобраться с последствиями этой теории применительно к нашему исследованию, адаптировав пример Мейнарда Смита со стратегией «голубя» и «ястреба».

Представим себе, что все формы социальной организации, в том числе и брак, можно разделить на сетевые и ядерные. Сетевые организации — такие группы, где все члены находятся на равных правах и по спорным вопросам пытаются договариваться. Они крайне нуждаются в интерфейсе, что регулировал бы их взаимоотношения внутри группы. Эти организации очень подвижны и живо реагируют на все вызовы современности. Часто они не имеют никакой разработанной доктрины, взгляды внутри организации весьма расплывчаты и подвержены изменениям в соответствие с текущей конъюнктурой. Если эта организации политическая, то, как правило, она довольно быстро меняет одну идеологию на другую, как только ветер изменяет направление. Если это семья, то в ней довольно быстро меняются установки, предписания и стили воспитания — от увещеваний до рукоприкладства. Среда действий подобных организаций — современность. Мы будем для краткости называть такой тип организаций — «друзья».

В противовес им ядерные организации имеют ярко выраженный центр, который несет основную нагрузку по стратегии, планированию и строительству мифов и ритуалов, что защищают членов организации от соблазнов современности. Такие организации не всегда быстро приспосабливаются к конъюнктуре, выглядят несколько старомодными, и часто от этого даже выигрывают. Например, их члены планируют свой бюджет и не тратят деньги на случайные авантюры, что сыплются на них из рога современной изобильности. Если это фамилия, то перемен в воспитании и образовании в ней не происходит, на все основные жизненные вопросы отвечает фамильная легенда. Для фамилии не стоят вопросы: во сколько рожать, как назвать ребенка, кем идти работать или можно ли усыновлять. Все ответы уже даны. Эту организацию мы назовем «отцы».

Теперь рассмотрим чисто произвольное взаимодействие «отцов» и «друзей» в социальном взаимодействии, и особенно, в такой яркой и характерной форме этого взаимодействия, как конфликт.

В конфликте «отцы» и «друзья» ведут себя по-разному. Столкнувшись с чем-то, что отказывается сотрудничать, или даже с некой волей, прямо угрожающей их интересам, «друзья» начинают долгую процедуру совещаний и выработки единой политики в отношении этой воли. Как правило, среди групп «друзей» есть и радикалы, предлагающие решить дело насилием, и те, кто предлагает уступить, оценивая, что расклад сил не в их пользу. Результирующее решение в подавляющем числе случаев предлагает умиротворение и поиск компромисса.

«Отцы» не связаны ни законом как интерфейсом, ни необходимостью долго и утомительно вырабатывать какую-то общую политику. Поэтому, столкнувшись с чужой волей, могут дать жесткий и исчерпывающий ответ. Их стиль значительно агрессивнее стиля «друзей». Время также на их стороне, так как «друзья» тратят время на согласования, и это потерянное время означает упущенные возможности.

Теперь обозначим символический выигрыш в конфликте, под которым можно понимать любые социальные блага: авторитет, богатство, власть, территорию, влияние на умы других людей и т. п. Тот, чья стратегия приносит больше очков, получает возможность распространить свой тип организации, так как ей будут подражать, и люди начнут переходить из типа «семья» в «фамилию» или обратно. Это также определит, кто окажется конечным получателям материальных, властных и иных благ в рамках данной цивилизации.

Конфликты между «отцами» разрушительны, как и столкновение любых воль, не готовых уступать и остановиться, чаще приводят к распаду одного из противников. Поэтому оценим выигрыш «отцов» в пятьдесят условных очков, а проигрыш — развал фамилии, утрату имущества и жизненный кризис членов проигравшей стороны — в минус сто очков. «Друзья» не доводят конфликт до разрушительной стадии. Обе стороны занимаются длительным умиротворением друг друга, демонстрируют признаки силы, которую не желают или не способны применять. Конфликт заканчивается в тот момент, когда одна из сторон устает или решает, что дальнейшее противоборство лишено смысла. Таким образом, она уступает победу другой стороне. Процедуры конфликта между «друзьями» основаны на заявлениях и согласованиях, они занимают время, и потери мы обозначим вычетом десяти очков. Победа, как и в случае с «отцами», составляет пятьдесят очков, а проигрыш — ноль, так как «друзья» не доводят конфликт до разрушительной стадии.

При столкновении «отцов» и «друзей», «отцы» гарантированно побеждают и получают 50 очков, а «друзья» бегут. Может показаться, что именно поэтому ядерные организации должны были давно вытеснить сетевые. Так почему же сейчас повальный спрос на сетевые организации — общественные движения, децентрализованные корпорации и, конечно же, семьи?

Представим себе ситуацию, когда существовали только организации типа «друзья». Все конфликты решались в длительных дискуссиях, и каждая группа «друзей» могла с равным шансом как выиграть, так и проиграть каждый конфликт. Если она выигрывала, то получала сорок очков (пятьдесят за выигрыш и минус десять за потерю времени), а если проигрывала — то теряла десять очков. Таким образом, средний индекс выигрыша, если побед и поражений у группы поровну, равен 40+ (-10) /2. То есть, пятнадцать очков.

Если в подобной ситуации появляется человек, осознающий выгоду организации типа «отцы», он получает все. Во-первых, любой его соперник будет относиться к типу «друзья» и станет сбегать при первом же столкновении с «отцами». Во-вторых, не только каждый конфликт будет приносить победу, но и эта победа составит пятьдесят очков против сорока очков аналогичной победы «друзей».

Выгода организации типа «отцы» в обществе, состоящем из «друзей», делается очевидной, и ее структуру начинают дублировать другие. Структура типа «отцы» оказывается широко распространенной, и инноватор, создавший группу «отцов» впервые, уже не сможет рассчитывать на то, что каждый встреченный им противник будет относиться к «друзьям». Ситуация становится неблагоприятной: по мере того, как «отцов» насчитывается все больше, а «друзей» все меньше, столкновения оказываются все более катастрофичными. Средний индекс выигрыша «отцов», если побед и поражений у группы поровну, равен 50+ (-100) /2. То есть минус двадцать пять очков! Общество начинает разрушать себя само.

В этой ситуации, как ни странно, неожиданно выгодно быть «друзьями». Да, «друзья» в обществе «отцов» сбегают при каждом конфликте, однако не подвергаются разрушению, как те группы «отцов», которые проигрывают. Ноль больше, чем минус двадцать пять. Пока «отцы» разрушают друг друга, «друзья» выживают.

Не желая быть уничтоженными, многие переходят из категории «отцы» в категорию «друзья», и структур этого типа становится все больше и больше. Возникает тренд на создание сетевых обществ — ровно до того момента, пока их не становится так много, что снова оказывается выгодно быть «отцами».

Если интерпретировать эволюционно стабильную стратегию шире, то можно сказать, что самое главное следствие ее — это шанс для всех:

— чем больше в стране необразованных людей, тем больше спрос на людей интеллектуального труда, но, чем больше в стране людей интеллектуального труда, тем больше спрос на рабочие специальности; и сантехники начинают покупать дорогие автомобили;

— чем больше высококвалифицированных специалистов, тем больше зарабатывают люди неквалифицированного труда, а люди с двумя-тремя высшими образованиями прозябают в офисах за копейки, и наоборот;

— чем больше в обществе женщин, хранящих верность, тем большим спросом пользуются женщины легкого поведения, а чем больше женщин легкодоступных, тем выше спрос на верных;

— чем больше в обществе верующих, тем больше возможностей у людей с широкими взглядами, но когда атеистов становится слишком много, верующие объединяются в группы интересов и агрессивно проводят свою политику, получая политические очки. Поэтому демократия из власти большинства постепенно превращается в тиранию меньшинств самого разного толка, включая религиозный;

— когда все пользуются продукцией Microsoft, использование продукции Apple становится заявкой на оригинальность мышления, нонконформизм и собственный высокий стиль, но когда Apple перенасыщает рынок, и «макбук» с «айфоном» есть практически у каждого, заявкой на оригинальность и независимость от общественного мнения становится продукция Microsoft…

XI

Иногда кажется, что достаточно договориться о чем-либо, и описанная выше стратегия станет несостоятельной. Но каким бы нерушимым ни был пакт, сама эволюционно стабильная стратегия делает его несостоятельным.

Рассмотрим пример разоружения. В рамках эволюционно стабильной стратегии сторонники мира и войны на протяжении истории оказывают воздействие на ход мировой политики, и в разные периоды истории чаша весов склоняется то в сторону мира, то в сторону войны. В какой-то момент — чаша качнулась в сторону мира, — пять стран принимают соглашение сокращать широкий спектр вооружений, чтобы «навсегда покончить с войной». Допустим, они подписывают это соглашение и приступают к сокращению вооруженных сил на 90%, а оружейного потенциала — на 75%. Когда вооружения сокращаются до этого уровня, складывается ситуация, в которой сторонники войны получают невероятный потенциал. Поскольку разоруженные страны — самый легкий противник.

В этот моменты выясняется, что глава одной из стран оказался мудрее и знал об эволюционно стабильной стратегии. Он сократил контингент вооруженных сил только на 20%, хотя громче других заявлял о своей приверженности миру. В то время как не только не урезал арсенал, но и увеличил его на 20%. Также он планировал вторжение против трех государств из четырех и уже подвел танки к общим с ними границам.

Объединившись, все четыре государства могли бы дать ему отпор, но в их лагере не оказалось единства. Четвертое государство, вторжение в которое агрессор не планировал, вступило в сговор с агрессором и купило у него значительную часть вооружений. Его глава также подозревал подобный исход и потому не торопился сокращать вооруженные силы в соответствии с теми темпами, которые были предписаны соглашением. На момент войны у него оказалось в распоряжении 45% от прежнего состава вооруженных сил, а не 10%, как у остальных.

Нас мало интересует, чем закончится эта вымышленная история. Возможно, завоевав три соседних государства, два союзника-агрессора забудут о своем союзе и направят агрессию друг против друга, изматывая свои ресурсы и исчерпывая мобилизационные резервы. Тогда, организовав восстание, три «мирные» страны получат возможность сбросить власть оккупантов, и сторонники мира снова начнут играть ведущую роль в мировой политике. Но важно другое: эволюционно стабильная стратегия по своей природе противоречит какому-либо договору, так как личные выгоды оказываются выше коллективных в тот момент, когда в договор начинает вовлекаться большинство.

Подобным образом происходило и противоборство семей и фамилий на протяжении истории. По мере того как разлагался общинно-племенной строй, на историческую сцену вышли свободные охотники-собиратели, что оседали вдоль рек и возводили укрепления, переходя к земледелию и животноводству. Пока их военные братства «друзей» укреплялись, появлялись римские фамилии, «отцы», которые захватили северное Средиземноморье. Иерархичные familia Romana стали достаточно неповоротливыми, и Сервий Тулий провел реформу прав собственности, которая ослабила фамилии и создала свободных одиночек, из которых появилась военная машина легионов. Разложение античной рабовладельческой полисной культуры «друзей» привело к появлению феодальной аристократии, чья сверхцентрализация создала империи, которые, в свою очередь, оказались непригодны для новых экономических реалий и технологий. В этот момент появился класс разночинцев — лиц, не принадлежащих ни к дворянству, ни к купечеству, ни к мещанам, ни к цеховым ремесленникам, ни к крестьянству, не имевших личного дворянства или духовного сана. Вооружившись либеральными и социалистическими идеями, эти «друзья» совершили революцию 1905 года, февральскую и октябрьскую революцию, отменив фамилии со всеми их правами.

Сейчас мы вступаем в новое время, когда фамилии могут получить наибольший выигрыш, поскольку наше общество состоит практически из одних семей. Абрамовичи, Прохоровы, Кадыровы и другие, невзирая на общественное мнение, которое безжалостно к ним более, чем к кому-либо еще, захватывают часть мира и владеют им, являясь объектом зависти и презрения. Наиболее непосвященные граждане настаивают на том, чтобы репрессивный аппарат государства уравнял фамилии со всеми, низведя до состояния обычных семей, но те, кто понимает, как работает эволюционно стабильная стратегия, перенимают опыт этих фамилий и опыт других правящих и промышленных династий, чтобы присоединиться к ним в своем праве владения миром. Переходят из класса «друзей» в класс «отцы», догоняя лидеров процесса.

Отсюда интерес к фамильной тематике, хотя еще несколько десятилетий назад казалось, что мировой порядок и современность давно уже похоронили династии с их манерами, причудами, правилами и порядками.

Создавая фамилию, приходится переходить в ту темную область общественного отрицания, которая была особенно к фамилиям безжалостна. Деятельность основателей династий всегда окружают непопулярные решения и непопулярная этика, «аморальные» взгляды и «негуманные» практики. Члены фамилии рассматриваются обществом как самодуры, надменные и самовлюбленные типы, не признающие т.н. «общечеловеческих ценностей». Но за всеми подобными убеждениями стоит то, что мы имеем дело с черной легендой, и ее цель — создать современность, очищенную от фамилий. Избрав путь фамилии, придется отказаться от многих привычек, какие мы полагаем собственным «я», начать действовать «неправильно», «аморально», «преступно», «безбожно» и «безнравственно». Более того, может даже показаться, что мы предаем предков или даже родителей. Но все это — лишь черная легенда. Чтобы действовать наперекор ей, чтобы создать фамилию, требуется изрядное мужество.

Кода мы впервые подняли тему фамилии в Школе великих книг 16 мая 2015 года, запрос на фамилию уже появился. Произошел настоящий фурор, мы увидели, что в действительности хотят совершить молодые парни и девушки, на что хотят потратить свою жизнь. Отказаться от заблуждений брака и создать огромную структуру, куда будет вписано нечто большее, чем сожительство с мужчиной или женщиной. Мало кто хочет стать незначительным эпизодом в мерцающей и непостоянной современности, и есть те, кто мечтает увековечить в истории свое имя, связав его с грандиозным предприятием, историческим свершением и даже — подвигом. А значит, время развеяло черную легенду, какую распространяют о фамилии те, кто боится ее и не способен учредить свою. И главный вопрос для всех, кто решился основать фамилию — как это сделать.

Ультраструктура

Одной из важнейших частей фамилии является комплекс идей, практик, ценностей и установок, которыми руководствуются ее члены. Потеря членов фамилии, каким бы горем это ни было, не так страшна, и не так существенно потерять какие-либо экономические активы, составляющие достаток фамилии. А вот разрушение ультраструктуры — это утрата чертежа, blueprint, по которому возведено архитектурное сооружение фамилии. Без него фамилия утрачивает свою структурную целостность, возникает дезориентация, ее члены покидают тонущую лодку и начинают спасаться сами, продавая свою свободу, труд, судьбу и жизнь гену или машине.

Сегодня, когда люди меняют свое мировоззрение и вытекающие из него ценности как перчатки, построить единую непротиворечивую ультраструктуру особенно сложно. Но страх свидетельствует не о том, что работа неподъемна, а всего лишь — что у нас нет должного инструментария, чтобы ее проделать. В этом разделе книги мы обретем необходимый инструментарий.

Фамильная ультраструктура в римском обществе сводилась к повсеместному религиозному культу, в котором отец выполнял функции семейного жреца. В неизменном виде эта функция перекочевала в европейские дворянские фамилии, а оттуда — и в буржуазные бизнес-династии. Сначала она проявлялась в фигуре царя — главного священника, но так же — и в лице главы дома, что управлял, судил и распоряжался имуществом фамилии. Распад фамилий сопровождался массовой утратой «царя в голове» среди тех, кто к фамилии принадлежал.

Династический глава выступал в качестве религиозного гаранта по отношению к фамилии. Король или королева выступали гарантом по отношению ко всем своим подданным, что составляли разросшуюся фамилию, в которой имели место не только дети, жены и родня, но и то, что в римской фамилии называлось servus (рабы, или позже — прислуга). Фамильный бюджет короля часто и был бюджетом страны. Подданные, лично ответственные перед свои сувереном, исполняли его указы, подобно членам фамилии. А некоторые из них были членами фамилии в прямом смысле, состоя с царствующими особами в родстве.

Хотя в настоящий момент некоторые связывают свою фамилию с доминирующими религиозными системами, понимая ультраструктуру буквально — как религиозное служение, — это не вполне то, что мы имеем в виду. Во-первых, любая формальная религия — это эзотерическая машина, единственная задача которой — стандартизация человечества, что противоречит фамильному проекту. Во-вторых, программные ошибки в машине накапливаются, что делает ее неустойчивой и чревато сбоями. Жертвами таких сбоев становятся все, кто связан с машиной, и приносятся они для того, чтобы машина выжила.

В такие моменты фамилию покидают ее члены, распространяется недовольство, семья-предприятие терпит банкротство. Поэтому религиозное служение в большей степени касается отдельных индивидов, оторванных от своих предков, за которыми не стоит фамилия. Неслучайно священникам запрещено иметь детей и состоять в браке. Они — идеальное топливо для религиозных машин. Фамилиям же делать ставку на религиозный культ крайне рискованно, и развал практически всех «духовных» фамилий в XX веке это доказывает.

В чем же тогда заключается ультраструктура? Что должно быть написано основателем, чтобы его семья-предприятие состоялась и закрепилась в пространстве исторического творчества? Попробуем разобраться.

Между геном и машиной

Привести ландшафт в соответствие с картой

Если в человеке естество затмит воспитанность, получится дикарь, а если воспитанность затмит естество, получится неплохой чиновник. Лишь тот, в ком естество и воспитанность пребывают в равновесии, может считаться благородным человеком.

Конфуций

Мы часто полагаем, что правильно понимаем социальное пространство и социальное время, в которых живем. Мы думаем, что в этом пространстве действуют только люди, и закономерно полагаем, что угрожать фамилии могут только люди, а главная задача фамилий — обойти в социальной гонке других людей. Но подобный взгляд ошибочен. Главные враги фамилии не люди, но — ген и машина, две силы, которые обслуживаются людьми, большей частью не имеющих никаких собственных интересов и планов. Ген и машина подчиняют себе людей и убеждают человека в том, что их интересы — и есть его собственные. С этой точки зрения борьба с другими людьми — неблагодарный, эпизодический и вторичный процесс. Главные враги фамилии имеют другую природу и куда более безжалостны.

I

Современные сторонники эволюционной теории ставят под сомнение некоторые положения дарвинизма, выдвигая на первый план концепцию «эгоистичного гена». Главное отличие их взглядов от взглядов Чарльза Дарвина заключается в том, что, по их мнению, эволюционирует не вид и не особь, а ген. Эволюция рассматривается как эволюция генов, в процессе которой отбор на уровне особей или популяций почти никогда не одерживает верх над отбором на уровне генов.

Согласно этим взглядам, в животном мире есть только одна сила, чьи интересы действительно важны, и любые частные интересы особей, несущих ген, пренебрежительно малы для самого гена. Попробуем рассмотреть на примере.

В поле растет чертополох. Ближе к зиме растение увядает, коробочка с семенами отваливается и переживает зиму, затем укореняется и дает новое растение. Мы говорим в таких случаях, что растение умерло. Но что если предположить, что растение никогда и не было живым? Что, если растение — всего лишь контейнер для гена, который выжил, противопоставив агрессивной внешней среде сложную структуру растения, чьими «частными интересами» он изначально планировал пренебречь?

Конечно же, говорить о том, что ген эгоист и у него есть свои интересы, — упрощение, фигура речи. У гена нет разума, и потому не может быть эгоистических чувств. Скорее наоборот, ген — это молекула, состоящая из огромного количества углеродных, водородных и кислородных атомов. На уровне молекулы все, что мы считаем живым, неотличимо от того, что мы считаем неживым. И ген — скорее материя неживая, имеющая, однако, способность к репликации, созданию собственных копий, и только этим отличающаяся от молекулы воды или аммиака.

Согласно взглядам сторонников этой теории, когда появился первый ген, который смог реплицировать сам себя, вокруг не было привычной нам среды обитания, был один первородный бульон, состоящий из аминокислот, полипептидов, азотистых оснований, нуклеотидов. Считается, что энергия, необходимая для образования этих соединений, могла быть получена или от ультрафиолетового излучения, или от частых грозовых электрических разрядов — молний. Возможно, эти органические вещества постепенно накапливались в Древнем океане, образуя первородный бульон, в котором и зародилась жизнь.

Как только образовалась одна-единственная молекула, способная создавать свою копию, процесс нанотехнологической сборки жизни начал стремительно развиваться, так как в Древнем океане было множество химических соединений, содержащих углерод. Весь мир оказался в распоряжении гена, так как никто более не претендовал на углерод и никто не оказывал гену сопротивление в том, чтобы он размножал себя. С точки зрения эволюционно стабильной стратегии единственное живое «осознало» свое превосходство над неживым и принялось побеждать его, нигде не встречая сопротивления. Во всяком случае, до тех пор, пока живое впервые не столкнулось с… живым.

По мере того, как ген продолжал копировать самого себя, весь свободно пребывающий в океане углерод оказался частью какой-либо из копий гена, первородный бульон превратился в современный океан, наполненный преимущественно водой, в котором «бесхозного» углерода уже не было. Так началась эскалация гонки вооружений, которую мы называем естественным отбором.

Копирование всегда содержит риск ошибки. Это справедливо и к переписыванию документа, и к копированию генов. Простые цепочки генов копируются с меньшим количеством ошибок, сложные — с большим. Когда генов оказалось слишком много, а свободный углерод закончился, гены начали отбирать углерод друг у друга, разрушая одни цепочки и создавая другие. То были уже не точные копии оригинала — ошибок накопилось так много, что структуры генов более не сводились к одной формуле. Те, где содержались «полезные» ошибки, побеждали те, где их не было. Такие ошибки называют «полезными мутациями».

Как правило, все полезные мутации призваны увеличить шанс на выживание. Например — появление защитного слоя, что не позволяет другому гену напасть, разрушить структуру и отобрать углерод. Одни гены обернули себя защитной оболочкой, другие вооружились средствами разрушения этой оболочки, третьи — еще одной защитой от средств по разрушению защитной оболочки, четвертые создали оболочку нового типа, пятые — средства маскировки, чтобы их не обнаружили агрессивные вооруженные гены, шестые разработали систему повышенной плодовитости, чтобы выжил хоть кто-нибудь из помета. Так появились устройства генов, их расширения, позволяющие более эффективно создавать свои копии, отбирая углерод у других генов. И так появилось все биоразнообразие, с которым мы имеем дело.

Вся история жизни — это история углерода. В природе практически нет свободного углерода. Большинство его молекул находится в телах живых существ, включая растения. Часть в виде углекислого газа находится в воздухе и участвует в обмене между животными и растениями. Другая часть — в виде ископаемых, что прежде были живыми существами, а теперь реанимируются через добычу угля и нефти, сжигания и возвращения обратно в биосферу.

Человек с самого начала его зарождения, как и каждое живое существо, является носителем гена, который определил именно такую его телесную форму, чтобы сохраниться и выжить. Разум стал случайным следствием этого процесса, «полезной мутацией», и не сильно влияет на планы гена по репродукции себя. Предназначение разума — быть компьютером. Ген принимает решения долго, на протяжении нескольких поколений, а разум — в сотые доли секунды. Он успешно обслуживает тело, разросшееся до оптимальных размеров, чтобы защитить ген от нападения других генов и отъема углерода.

Ген — талантливый инвестор — он не вкладывает себя в одно совершенное тело, так как оно будет уязвимо. Если по комнате летает муха весом в один килограмм, ее можно, изловчившись, убить молотком. Но если — тысяча мух весом по грамму, перебить их сложно. Потому и люди многочисленны и разнообразны.

Люди не могут не воевать и не отбирать друг у друга имущество и еду. Так ген расширяет себя и размножается. Для гена все равно — мясоеды люди или вегетарианцы, лишь бы они отбирали у особей-конкурентов углерод и размножались. Для гена люди как личности ничего не значат. Победит и размножится только успешный, и не важно, какими методами. Для гена выжить — это добро, и кто из людей победил — тот и добро.

На уровне гена группового отбора нет. Есть только индивидуальный. Это значит, что под влиянием гена мужчина как самец должен использовать все свои доступные ресурсы, и, прежде всего, свое тело, чтобы переспать с огромным количеством женщин-самок и оставить как можно больше потомства, а женщина должна найти самого приспособленного мужчину-самца и родить от него как можно больше детей. С точки зрения гена нет иных интересов и другой задачи для человеческого существа, кроме как тратить свои силы, время и ресурсы организма (а в случае человека — и не только организма), чтобы размножаться.

Может показаться, что групповой отбор все же существует. Например, когда один член семьи защищает других, или когда одиночки защищают интересы группы, даже ценой своей жизни. Но с точки зрения эгоистичного гена любые проявления альтруизма — попытки гена защитить самого себя, размещенного в другом теле. Так, отец, защищая детей, защищает половину своих генов в детях, а в племянниках — только четверть. Так что если встанет выбор защищать сына или племянника (хотя никому нельзя пожелать такого выбора), большинство пожертвует племянником.

Ген выигрывает в любом случае — если человек породил потомство, ген победил, так как создал свои копии. Если нет — его труп съели, и победила колония червей и трава, растущая на могиле, — другие «фирмы», куда инвестировал себя эгоистичный ген.

Гены человека, гены чертополоха и гены червей это не какие-либо разные гены. Это один и тот же ген, бессмертно существующий в огромном количестве своих копий с небольшими отклонениями. Поэтому и можно со всей серьезностью утверждать, что человек имеет 98% общих со свиньей генов. Человек в природном биоразнообразии уникален настолько, насколько он является устройством по обеспечению безопасности генов и их копированию. Таким же устройством является свинья, червяк или кустарник. Центральным устройством в млекопитающем является ген, а все остальное — компьютерная периферия, подчиненная его интересам: желудок это топливный реактор, обеспечивающий все устройство энергией, ноги — ходовая часть, позволяющая гену спасаться от других генов в таких же устройствах, что хотят превратить его в топливо для размножения себя, кожа — пластинчатый доспех, защищающий от опасного солнечного излучения, мышцы — это поршневые механизмы, приводящие в движение все устройство, а мозг — процессор, отвечающий за согласованность всех действий внутри устройства, которое позволяет гену защититься и размножиться.

Интересы человека пренебрежимы. Все, что он может — или идти против гена, или делать вид, что интересы гена — это его собственные интересы. Проблема лишь в том, что часто «свои интересы» не являются в полной мере своими, но продиктованы кем-то или чем-то еще. Получая от гена приказы, человек тратит жизнь на исполнение задач-призраков, не имеющих к нему никакого отношения.

II

Теоретически сопротивление генам возможно, но идти против гена в одиночку опасно, так как это ставит других его носителей в угрожаемую позицию. Многие девушки сталкивались с совершенно бесцеремонными вопросами их матерей в духе: «Ну что, когда замуж?». Разумная мать никогда не задаст такой вопрос дочери, так как понимает все трудности, с которыми она сталкивается при выборе спутника жизни. На самом деле за мать в этот момент говорит эгоистичный ген, который не может примириться сразу с несколькими факторами. Во-первых, с тем, что дочь решила не повторять судьбу матери — рожать ребенка и тратить на него ресурсы и время. Для матери, которая в свое время уже потратила ресурсы, подобное будет казаться несправедливым. В этот момент звучит обыкновенно что-то наподобие: «Я тебя не для того рожала…», — что является чистой правдой с точки зрения эгоистичного гена. Эгоистичный ген ее дочь не для этого рожал. Во-вторых, мать может интуитивно ощущать, что она несостоятельна, раз произвела на свет потомство, не способное, хоть и на уровне осознания необходимости, к размножению.

Влияние гена настолько сильно, а зависимость от него людей настолько всеобъемлюща, что можно смело говорить о том, что между геном и человеком имеют место отношения, аналогичные тем, что возникают между террористом и его жертвой. Самым ярким примером такой зависимости является старение и умирание. Человеку предписано геном плановое устаревание с одной лишь целью — чтобы ген жил за счет многочисленных гарантированных смертей каждого человека. Постоянно обновляя и усовершенствуя себя удачными мутациями, ген живет и никогда не умирает, просто пересаживаясь с одного транспортного устройства на другое, какими являются люди, животные и растения.

Мы находимся в зависимости от своего жизненного цикла, не имея возможности перенести себя на более долговечные носители, чем человеческое тело. Иные верят в то, что смерть — нечто справедливое и добродетельное, что люди должны умирать, успокаивая себя либо верой в загробную жизнь, либо апокалипсическими картинами перенаселения. Эти чудовищные по своей сути мысли есть не что иное, как стокгольмский синдром.

Считается, что термин «стокгольмский синдром» изобрел криминалист Нильс Бейерот, который ввел его во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. Интересен не только сам парадокс, состоящий в том, что заложник испытывает теплые чувства к террористу. Интересна и реакция психиатрического сообщества, которому приходится озвучивать свою позицию по поводу «стокгольмского синдрома». Многие специалисты полагают, что стокгольмский синдром является не психологическим парадоксом, не расстройством психики, но, скорее, нормальной реакцией человека на сильно травмирующее психику событие. Так, стокгольмский синдром, в отличие от любви, не включен ни в одну международную систему классификации психиатрических заболеваний. Неудивительно, раз это типичная ситуация, когда человеком руководит ген!

Другой любопытный пример зависимости от гена — измена. Стало весьма популярным разводиться только потому, что один из супругов изменил. Ревнивый супруг или супруга даже убеждают всех и себя в первую очередь, что не прощать — их собственное решение. Но это решают не они.

Не прощать измену заставляет нас ген, которого не устраивает то, что ресурсы придется тратить на гены, не имеющие к нему никакого отношения. В дикой природе обыкновенно самец убивает детенышей от других самцов. Наше современное общество нетерпимо не только к детям от других мужчин, заведенных в браке, но и к одной только возможности заведения таких детей — к измене. Поэтому многие идут на поводу у гена и расстаются с женщиной или мужчиной только потому, что появились подозрения в измене.

Человечество изобрело несколько десятков способов торможения влияния гена. Например, некоторые религии в таких случаях рекомендуют прощать изменившего супруга без всяких условий. Но ген чаще всего оказывается сильнее, и прощения не происходит.

Ну и, конечно же, классикой эгоистичного гена и всей эволюционной теории являются любые коллективные действия, управляемые стадным инстинктом. Да, нам может казаться, что мы действуем из альтруистических соображений, помогаем нуждающимся и поддерживаем бедных. Но все это лишь социально приемлемая разновидность стадного инстинкта, основанная на идее, что у нас общие гены, и нам надо прикладывать усилия, чтобы схожие гены выжили не только у нас, но и у других. А зачастую — только у других. Так многие гражданские активисты не могут помочь себе, и только поэтому помогают другим.

Семьи, совращенные геном, часто гордятся своими генами, так как у животных гены — самая главная ценность. Часто можно слышать от родителей тот аргумент, что у сына или дочери «отцовские гены», как объяснение каких-либо побед на детских конкурсах. На мой взгляд, здесь гордиться совершенно нечем. У гена лишь одна цель — размножение, а платит он за это людям только одним — смертью.

Время гена — совсем иное, нежели время человеческого сознания. Ген действует на протяжении миллионов лет, любые измерения воплощаются долго, неявно и не напрямую. Поэтому и семьи, где люди исповедуют культ генов, легко узнаваемы. Их члены не понимают, зачем живут, в таких семьях нет атмосферы доверия, их членам не удается заработать, так как все заработанное используется только с одной целью — дальнейшего размножения. И дети, находящиеся под влиянием гена, превращаются в животных с довольно простыми устремлениями — быть лучшими в своей стае, проматывать наследство родителей на поиск сексуальных партнеров, ввязываться в драки с теми, кто поставит их мнение или лидерство под сомнение.

Все это не было бы такой очевидной проблемой, если бы ген соединял людей в семье, а не разделял их. Сама природа эгоистичного гена противоречит таким объединениям людей как семья, фамилия, род. Кошки не узнают своих детей через два месяца. Люди узнают, но участь человечества от этого не намного лучше. С точки зрения гена, дети — обуза для родителей, так как ресурсы тратятся на их воспитание и развитие, а не на поиск новых сексуальных партнеров, родители — обуза для детей по той же самой причине. Эдипов комплекс гарантирует конфликт отца и сына за мать, а комплекс Электры — конфликт матери и дочери за отца. Если мать отлучается на неделю, ребенок, которому не исполнилось года, не узнает мать, он думает, что ему привели незнакомую тетю, и плачет. Под влиянием гена начинается гормональный всплеск и подростковый бунт, призванный порвать с семейной связанностью. Таких примеров много, и все они — механизм гена по разрушению любых общностей людей. Разорвать эту общность необходимо для того, чтобы начал действовать естественный отбор — одно из главных орудий гена по сохранению себя. И ему безразлично, кто будет орудием, а кто жертвой этого отбора. Даже если это — братья.

III

Ген создал человеку мозг, чтобы тот принимал решения быстро, и лучше справлялся с задачами, поставленными геном перед человеком. Чтобы ослабить бремя, которое человек несет по приказу гена, мозг человека породил машину. Эта машина позволила легко и практически безболезненно выполнять задачу гена новыми средствами, не ограниченными физическими возможностями человеческого тела — она усовершенствовала размножение и отбор.

Тема машины раскрывалась многими философами техники от Льюиса Мамфорда и Маршалла Маклюэна до Мартина Хайдеггера и Жана Бодрийяра, однако эта тема до сих пор находится на периферии социальных исследований. И хотя влияние машины на человеческую жизнь, форму восприятия и организацию жизни велико, этому факту придают незаслуженно малое значение.

Изначально человек создал машину из себя, переоборудовав свое тело так, чтобы оно смогло выполнять специальные задачи. Он освободил рот от еды, и появилась возможность развивать речь. Он освободил руки от ходьбы, и появилась возможность для совершения скромных манипуляций с материальным миром. Он стал прямоходящим, и это позволило крови оттечь от мозга, который теперь мог осуществлять совершенствование своей внутренней структуры, невозможное прежде из-за перегрева, который несет избыточное кровоснабжение.

Есть мнение, что прямохождение, освобождение рук и появление речи — не эволюционный процесс, но результат направленных усилий человека. В этом ему, скорее всего, помогает тот же эффект нейропластичности. Он заключается в том, что мозг может изменяться под действием опыта, а также восстанавливает утраченные связи после повреждения или в качестве ответа на внешние воздействия. Другими словами, мозг перераспределяет «обязанности» между своими отделами и выделяет новые функции некоторым участкам, если появляется такая необходимость. Например, при трансплантации человеку кибернетических крыльев в будущем есть возможность научить мозг рассматривать их как человеческие органы и пользоваться ими. Такое научение и есть следствие нейропластичности.

За более близкими жизненными примерами не нужно далеко ходить: человек научился использовать секс не только для размножения, но и для удовольствия. Извращение, не предусмотренное природой. Человек готов к сексу практически в любое время, а не только в период весенних течек. Эта способность не могла появиться эволюционно, человек сам перестраивал свой мозг так, чтобы течки исчезли, а постоянная готовность к сексу появилась.

После того, как человек использовал свое тело оптимальным образом, возникла потребность дальнейшего усовершенствования. Он создал расширения, позволяющие лучше защищать, обслуживать и организовывать себя (а значит, и эгоистичный ген). Сначала этими расширениями были другие люди. Чтобы их организовать, средств гена оказалось недостаточно, пришлось создать язык, который позволял, во-первых, видеть мир так, как необходимо было организатору. Во-вторых, язык выступал средством программирования, с помощью которого люди проводили волю организатора, становясь его расширениями там, куда организатор не дотягивался своим вниманием, эрудицией и контролем.

В природе у человекообразных обезьян иерархия состоит из вожака и всех остальных самцов, и когда вожак слабеет или отлучается, другие самцы начинают хозяйничать в стае. Машина исправляет эту же ситуацию у людей. Теперь отлучка не лишает директора, президента или полководца контроля — машина выполняет функции за него. Люди, находящиеся в иерархиях, уже не являются людьми. Они — аватары того, кто стоит на самой вершине управленческой системы и принимает решения.

Утрата или пересменок управляющего не сопровождается катастрофой, также как уход президента со своего поста не останавливает работу коммунальных служб. Все продолжает работать в обычном режиме именно благодаря тому, что люди передоверяют свои интересы машине. Машина — это любой автоматизм, вне зависимости от того, выполняется он шестеренками или живыми людьми.

Вскоре появились машины для всего. Все они представляли собой дальнейшее расширение возможностей человеческого тела. Вилка — расширенная рука, способная хватать еду, артиллерийский снаряд — расширенная способность бить кулаком, наносить удар, одежда — расширенная кожа и ее способность к защите от непогоды и грязи, колесо — расширенное круговое движение ступни и способности к движению, фотография — расширение памяти, книга — вынесенные за пределы тела знания и опыт, свет — машина, расширяющая день, средства массовой коммуникации — расширенная нервная система, «прикрепленная» ко всем уголкам мира и ко всем событиям в мире, куда «дотягивается» Интернет или телевизор.

Одного уровня расширений, как правило, недостаточно. Нужны новые уровни. Когда человек изобрел одежду, выяснилось, что ее защита недостаточна. Тогда он изобрел жилище, и кочующие по африканским прериям стада людей начали осваивать пещеры как дальнейшее расширение своей одежды. Вскоре и жилище, сколь бы совершенным ни было, оказывалось недостаточным. Кто угодно мог прийти в дом, убить хозяина и забрать ценные вещи. Так появился город как дальнейшее расширение дома. В городе общими решениями и сотрудничеством достигалась организация быта людей. Полицейская машина следила за тем, чтобы воры и грабители наказывались, преступления предотвращались. Форум или администрация занимались общими вопросами — обороной, снабжением водой, подвозом продуктов, рынком и торговлей. Так возникла технология города, которая показала себя как одна из первых политических технологий.

Вскоре и греческих полисов оказалось мало, человек начал осваивать дороги, связь, измерение расстояний и пространства по положению звезд, а время — по движению небесных тел. Это позволило ему расширить город до огромных территорий пустого пространства, которые превратились в страну, и включали уже большое количество городов. Как тогда, так и сейчас, все эти города, страны и дома выполняют главную функцию — защищают человека и его ген от покушений и кражи углерода.

Подобным образом происходило взрывное развитие всех технологий. Например, рука, развитием которой являлся кулак, оказалось недостаточной, и ее развитием вскоре стали каменный резец, дубина и топор. Вскоре и их стало недостаточно, появились технологии, которые позволили «метать кулак» на некоторое расстояние — копье, дротик, лук и стрелы. Через некоторое время и они перестали быть эффективными, появились огнестрельные ружья, пистолеты и пушки. На данный момент передовым краем дальнейшего развития бьющей способности руки является бомба с антивеществом в качестве боевого элемента, пучковое оружие, рельсотроны, боевые лазеры и другое футуристическое оружие, которое в настоящий момент активно разрабатывается.

IIII

Если материально-техническая часть, включая человеческие тела, это аппаратная часть машины, а разговорный язык — ее язык программирования, то знаковые (семиотические) системы — программный комплекс, призванный указывать человеку направление любых действий и их последствия.

Практически все, что мы делаем в жизни, содержит в себе знаки той или иной знаковой системы, имеет указания на то, как эти знаки понимать и интерпретировать. Например, к нам на улице подходит парень с цепью на шее, в спортивной куртке китайского производства и предлагает пройти с ним в подворотню, где он подарит нам сотовый телефон. Мало кто пойдет с ним в эту подворотню. Его окружают дурные знаки, которые недвусмысленно намекают на его род занятий и характер источника доходов. Знаковая система рассказывает, где опасность, где награда, что и как делать, чтобы что-то получить. Она вовлекает человека в уже действующие социальные автоматизмы, которые ведут его к предсказуемому результату.

Знаковые системы указывают нормы бытового поведения, чтобы люди оптимизировали свое время и не тратили его на непроизводственные нужды. Например, семиотика предписывает уступать пожилым людям место в метро. К этому призывают знаки над сидениями и упоминания в правилах (и то, и другое даже по меркам машины к исполнению не обязательно, так как не имеет никакой юридической силы). Если молодой человек сидит, а рядом стоит пожилая женщина и других свободных мест нет, есть вероятность того, что возникнет конфликт либо между этой женщиной и молодым человеком, либо между молодым человеком и другими людьми, которые решат, что имеет место несправедливость. Строго говоря, и пожилой человек, и молодой имеют равное право сидеть, так как оба заплатили за проезд равную цену (хотя, возможно, пожилой человек заплатил меньше). Для машины не важно, кто будет сидеть, а кто стоять. Для нее важно, что время, отведенное на конфликт, может быть с успехом потрачено на выпуск дополнительной продукции. Поэтому машина пишет правила, то есть — создает знаковую систему.

Знаковые системы могут быть самого разного уровня — от глобальной до частной. Мы всегда знаем, какой нас характеризует цвет, запах, выражения и словосочетания, тип одежды, манера поведения или места, которые мы посещаем. Мы постоянно используем знаки для того, чтобы что-либо сообщить окружающим. Брелоки в виде оружия на рюкзаке и надпись «MixFight» на футболке призваны сообщать, что их владелец всегда готов дать сдачи, а крест на шее говорит о вполне конкретных ценностях и модели морали, которую исповедует тот, кто его носит. Все это — гарантии предсказуемости через участие в автоматизмах машины.

Использование определенной продукции может быть знаком. На этом построена современная теория брендинга. Мы покупаем дорогие джинсы известных марок не для того, чтобы носить джинсы, а для того, чтобы всем показать, что мы принадлежим к определенным социальным категориям и можем позволить себе то, что не могут позволить другие.

Хотя машина и возникла изначально как способ нести бремя гена с большей эффективностью, со временем интересы машины разошлись с интересами гена, и человек начал обслуживать и их тоже. Промышленное понимание человека — это атомарная единица, которая, как любой другой продукт, производится в виде чего-либо серийного, стандартизированного и планового. Так работает конвейерное производство — высшее достижение машины — и так машина относится к людям. Это экономически эффективно. Но человек существо, рожденное в природе, а не собранное на конвейере. Поэтому задача машины — порвать с природой человека, сделав из человечества идеальных андроидов, которые говорят на стандартизированном языке, живут в соответствие с гармоничными законами и обеспечивают необходимые темпы и объемы производства. Знаки нужны машине, чтобы отделить человека от влияния эгоистичного гена, который руками людей пытается саботировать работу машины.

Как это выглядит? Ген указывает человеку практиковать оргию, как самый разумный с точки зрения гена способ организации сексуальной жизни, а машина предписывает человеку противопоставить оргии организацию. Брак, продиктованный Пятикнижием Моисея, — очень удобная форма организации сожительства, и она была взята на вооружение крупнейшими машинами XX и XXI века. Хотя верующим в Христа уже быть не обязательно и декларируется свобода сожительства, законодательно все равно закреплена та форма брака, которая больше всего отвечает нуждам промышленного производства человека с теми атрибутами, которые нужны машине. То есть — личность с правами, обязанностями, фиксированной гендерной идентичностью, возможностью установить базовую «прошивку» в виде языка и норм поведения. Закон выступает тут как регулятор знаковой системы, согласно которой и заключается брак, даже когда христианство для человека не играет никакой роли.

Люди, совращенные машиной, крайне болезненно переносят знаковую неопределенность, и бурно реагируют, стремясь устранить двусмысленность. Достаточно вспомнить истерическую общественную реакцию на Кончиту Вурст, победителя музыкального конкурса «Евровидение-2014» в Копенгагене. Амплуа «женщины с бородой» было создано австрийцем Томасом Нойвиртом и в целом представляло собой достаточно непротиворечивый образ женщины, за исключением отчетливой бороды, что вносило в облик Кончиты Вурст семиотическую неопределенность. Машинное сознание массового человека готово было мириться и с женщиной на сцене, что не во все времена было нормой, и с тем, что Томас Нойвирт — трансвестит, но не могло смириться с семиотической двойственностью Кончиты, что и вызвало достаточно массовый протест.

Отдельно стоит отметить, что машина указывает человеку не только новые стандарты восприятия и поведения, но и новые стандарты чувств, что долгое время считалось исключительной прерогативой гена. Такие явления как зависть, страх предательства, вероломство, обида или гордыня не имеют никаких биологических оснований и выработались как следствие развития определенных технологий. Конечно, этим чувствам можно научить животных и собака, например, может имитировать стыд или обиду, так же, как может научиться понимать команды, но эти чувства не могли возникнуть в результате естественного отбора. Они требуют сложно организованной социальности, добиться которой человек смог только с помощью машины и ее инструментов — связи, семиотики, языка и оружия.

V

Но почему возникают такие ситуации, и человеку приходится выбирать между геном и машиной? Если изначально машина должна была облегчить бремя человека по размножению, то в настоящий момент машина открыто конфликтует с геном по целому ряду проблем, пытаясь минимизировать любые последствия человеческой природы и подавить позиции, завоеванные геном.

Многие случаи этого курьезны. Например, мы привыкли к тому, что брюки — это семиотический знак мужчин, а юбка — женщин. Но это лишено здравого смысла. Репродуктивная система мужчин чувствительна к перегреву и требует постоянного охлаждения. Собственно, поэтому она и вынесена за пределы тела. Куда более логичным было бы использование юбки мужчинами. Как вариант — тоги. А женская репродуктивная система крайне чувствительна к загрязнению и заражению. Поэтому брюки — разумный выбор женщин. Но логика машины отличается от людской. Штаны — это технология, изобретенная скифами для того, чтобы избегать повреждений при использовании другой технологии — езды верхом. Сегодня штаны становятся уже не элементом одежды, но семиотическим знаком того, кто имеет право ездить на лошади. Лошадь в средневековье мог позволить себе только рыцарь, человек привилегированного класса. На лошадях человечество уже не ездит так же массово, как пользуется штанами. А предрассудки остались, но они машине не мешают. Юбки же были известны еще на заре человечества и носились как женщинами, так и мужчинами. В качестве чисто женской одежды юбка появляется в XV — XVI вв., когда феодальная культура и институт рыцарства достигли своего расцвета. Сейчас многие женщины носят брюки, оспаривая исключительное право мужчин «ездить верхом», воплощая тем самым главный принцип машины — стандартизацию человека вне зависимости от различий по этносу, нации, классу, сословию, цвету кожи, языку, мировоззрению, религии и, конечно же, полу.

Со временем машина обрела силу, обзавелась своими интересами, основанными на сумме всех людских интересов, разделенных на их количество, и сейчас приближается к стадии, когда ни человек, ни ген ей больше не нужны. Осталось не так много вещей, на которые не способна машина (проблема квалиа, телесность, творчество, интеллект и некоторые другие) и которые требуются ей, чтобы уже не зависеть ни от человека, ни от биосферы, ни от чего бы то ни было еще.

Практически все в нашей жизни зарегулировано, подчинено одной большой машине машин, которую Льюис Мамфорд называл «мегамашиной». Мы живем в интегральном мире всех наших расширений, подчиненных законам автоматики, в машине машин, огромной человеческой Системе. Нашего внимания ни на что не хватает, и мы делаем все для того, чтобы эта машина управлялась и обслуживалась сама собой, без нашего участия. На сегодняшний день она никогда не останавливается и ежесекундно выправляет недостатки гена, переплавляя случайные фенотипические эффекты в предсказуемые признаки поведения, действия и мысли. Она управляет человечеством через национальные государства, она защищает, развлекает, кормит, развивает, трудоустраивает и утилизирует человеческие ресурсы. Сам термин «человеческий ресурс» — это язык машины.

Существование семей, которые являются самой распространенной формой сожительства и наиболее полно отвечают воспроизводству человека, продиктовано требованиями конвейерной логики. Для машины такие семьи — топливные ячейки общества. Незаменимых нет. Поэтому, когда на заводе возникает нехватка рабочих рук, машина находит людей с теми же параметрами, что и у выбывших, и встраивает их в систему промышленного производства.

VI

С тех пор как машина стала производить и поддерживать себя сама, интегрировалась, соединила в себе материально-техническую, семиотическую и другие части, с тех пор вся история человечества проходит в борьбе между машиной и геном. Человек постоянно оказывается под перекрестным влиянием то машины, то гена, либо окончательно начиная придерживаться интересов одной из этих сил, либо на протяжении своей жизни перебегая из лагеря в лагерь.

Это борьба не на уничтожение. Это борьба за ресурсы. Ресурсом является человек. Ген заинтересован в том, чтобы человек размножался любой ценой, поддерживал существование гена. Его интересы — размножение и отбор. Это пространство бесконечной игры, пира и оргии, которые задают характер человеческого общества под влиянием гена. Поэтому ген всячески проникает на производство в виде «неуставных отношений», служебных романов, симуляции производства, растрат.

Секс как игра, а не как производство новых людей, всегда представлял собой угрозу для любых машин — от религий до производственных и информационных экономик. И потому любая машина заинтересована в том, чтобы превратить секс из игры в способ производства людей. Эту борьбу и противодействие ей отражали крупнейшие антиутопии. Например, «1984» Дж. Оруэлла, где борьба с мегамашиной Большого брата начинается с неуставных сексуальных отношений главного героя. Сейчас точно так же, как и в антиутопиях, главное оружие борьбы с «недостаточно демократичными» государствами начинается с требований легализации геев, лесби, би и транссексуалов. На очереди, очевидно, некрофилия, зоофилия, педофилия и дендрофилия.

Игра, и связанная с ней игромания — это предумышленная растрата ресурсов, прямо противоположная машинной логике производства. Игра — стратегия гена. Случайная рекомбинация ДНК. Оргия отражает эту игру в самом откровенном ее виде. Будут последствия или не будут? Ребенок от этого или от другого. Ставится под сомнение социальная иерархия, которая является продуктом промышленного производства социальных (и, конечно же, сексуальных) отношений. Во время праздничных оргий в Риме и Греции рабы спали со своими господами.

Пир, игра, охота, оргия, случайность — это пространство, принадлежащее гену. В противовес ему машина заинтересована в том, чтобы человек производил и поддерживал существование самой машины. Ее интересы — оптимизация человека как части механизма, усиление всех его возможностей, повышение нормы труда без утраты качества. Поэтому машина всячески проникает в игру в виде законов, правил, долгов, обязанностей, кредитов, налогов на имущество, целей и задач, экономии или иерархии.

Для машины человек должен, подобно батарейке, быть заменяемым и обладать в своей массе одинаковыми характеристиками. Поэтому машина поддерживает в человеке автоматику любого вида. И человек, устроенный так, каким его хочет видеть машина, получает сертификат качества.

Речь идет не только о паспортах и дипломах. Например, существует процедура лицензирования для получения прав на вождение автомобиля, получение оружия, прохождения службы — военной или государственной. Задача этого лицензирования — подтвердить тот факт, что автомобиль, оружие и служба доверяются не человеку, но его автоматизму. Возможно, в будущем водить автомобили и осуществлять охрану правопорядка будут роботы, но сейчас это делают люди, которые больше всего на роботов похожи. То есть типовым образом реагируют на типовые ситуации, действуют автоматически.

Для этого, например, в психиатрических тестах предусмотрены вопросы на исключение лишнего. Если есть четыре карточки: кошка, крапива, роза и шиповник, необходимо убрать что-то одно. Если человек убирает кошку потому, что остальное — растения, машина будет довольна. Это предсказуемая реакция для большинства людей, выращенных в определенной культуре, то есть определенным образом запрограммированных. Но подобные тесты работают по вероятностной модели, и исключить можно что угодно, если есть достаточно надежная объяснительная база. Кошка, роза и шиповник — положительные впечатления от дачи, крапива — негативные. Кошка, крапива и роза — это что-то невысокое, шиповник — высокий куст. Из кошки, крапивы и шиповника можно приготовить суп, из розы — нет. Таких карточек дается несколько десятков. Чем чаще человек отвечает неожиданно, тем больше у машины подозрений, что и в ситуации автовождения или использования оружия он будет вести себя неожиданно. То есть нарушать порядок дорожного движения или применения оружия. А разбираться с этим значит потерять ресурсы: время, возможности управления, дополнительные меры по укреплению безопасности и т. п. — бесценные, когда речь идет о машинном производстве среды обитания.

В идеале для машины человек должен перестать быть чем-то, кроме некой функции, и отвечать признакам, специально соответствующим этой функции. По этой причине люди, совращенные машиной, крайне недолюбливают гастарбайтеров, так как уверены, что гастарбайтер, метущий улицу, это функция. И, по их мнению, он не должен выходить за рамки этой функции. То есть, как робот, он должен подмести улицу до определенной чистоты и спрятаться в бокс на подзарядку до того, как начнется новый сеанс по уборке улицы. Любые его проявления, противоречащие логике машины (разговоры на другом языке, культурные требования, правовой статус, появление на улице не с целью ее подмести) рассматриваются как восстание машин со всеми вытекающими отсюда страхами.

Когда рождается человек, машина и ген начинают борьбу друг с другом за это существо. Уйти с поля боя нельзя. В любой момент, ослабив контроль над собой, оказываешься совращенным либо геном, либо машиной. Представим себе богатый род промышленников, у которых родился сын. Ген говорит сыну: «Все хорошо, папа скопил состояние, которое можно использовать. Пусти деньги на самок!» И получается «золотая молодежь», совращенная геном. Другой пример — семья крестьян, которая пахала землю и ходила в церковь. У них родилась дочь. Машина говорил: «Бросай свою жизнь в селе, поезжай в город, сделаешь карьеру машинистки, потому что нам нужно больше секретарш, и поэтому мы им много платим». Получается марксистский пролетарий — человек, совращенный машиной.

Вот родился человек. Машина сразу говорит: «Становись личностью, учись, не будь лысой розовой мартышкой!» — Ген добавляет: «Обучился чему-то? Используй знания, чтобы с кем-нибудь переспать!» — Машина отвечает: «Что? Переспал? Производи семью, ребенка и перераспределяй обязанности!» — Ген говорит: «Все зарегулировали правами и обязанностями? Все друг другу что-то в семье должны? Заведи любовницу!» В этой борьбе, конца которой не наблюдается, человек всегда под перекрестным ударом машины и гена, которые пытаются перетащить его каждый на свою сторону.

Справедливости ради следует добавить, что ген и машина иногда между собой сотрудничают, так как их интересы периодически совпадают. Ген и машина стремятся размножить себя. Ген размножает себя посредством живых существ, создавая свои копии, в том числе и в человеке. Машина размножает себя через спрос и предложение, в котором участвуют люди. Купив обувь или книгу, мы позволили машине размножиться, инвестировать выручку в производство следующей партии этого же товара.

Вот несколько примеров. Родив человека, мы участвуем в воспроизводстве генов, но также — и воспроизводстве машин, так как необходимо приобрести коляску — расширенную ходовую часть ребенка, кофточки и чепчики — машины для сохранения тепла тела, игрушки — расширения способности ребенка играть и развлекаться. Или — когда женщина покупает обувь на каблуках: с одной стороны, выигрывает ген, так как женщина становится более соблазнительной и получает возможность найти более надежного партнера и размножиться, но выигрывает и машина, так как распроданная партия обуви позволяет выпустить новую партию.

VII

Однако борьба гена и машины за человека не так трагична для тех, кто осознает само существование этой борьбы. Так как в борьбе двух сил всегда есть возможность для какой-то третьей воли, реализующей свой план. Используя зазор между ними, человек создает нечто, что позволяет ему отстаивать свои интересы, избегая генного и машинного надзора над своей судьбой и удачно маскируясь, чтобы скрыться от обоих.

Что такое фамилия? Это сложный стратегический конструкт, растянутый во времени. Фамилия — это не ген и не машина. Фамилия использует инструменты машины против гена, а инструменты гена против машины. И только благодаря этому сохраняет свое стабильное и поступательное развитие.

Как это выглядит?

Для гена важно размножение. Поэтому, когда он предъявляет требования к человеку, тот может противопоставить гену машинные конструкции, являющиеся собственностью фамилии:

— фигуру отца из области культурной антропологии с его правами, местом и интересами, которых в животном мире не существует. Грубо говоря, это начальник семьи, следящий за темпами производства потомства, имущества, благ и прочих активов;

— усыновление чужого ребенка наравне со своими (с точки зрения гена — поступок крайне предосудительный, поскольку чужих детенышей ген предписывает убивать);

— собственную знаковую вопрос-ответную систему, в которой не будет связи между случайным сексом и формой семьи или которая сделает рождение ребенка неслучайным событием;

— использовать стратегию, чтобы связать судьбу ребенка с судьбой фамилии, в то время как ген делает все возможное, чтобы оторвать ребенка от родителей, начиная с самого раннего возраста;

— фамильную историю (должным образом выправленную), которая бросает вызов сценарным предписаниям, о которых пойдет речь позже, и которые сами по себе уже — генный инструмент естественного отбора; и многое другое.

В тот момент, когда на свой вопрос ген получает ответ не из числа тех, что ожидал, он понимает, что имеет дело с машиной, и отступает в сторону — фамилия выглядит как неотъемлемая часть мегамашинного производства. Машинный инструментарий в сфере влияния гена можно считать мемокомплексом — это семейные предания, знаковая система и все то, что относится к производству фамилии. Мемокомплекс — это та половина щита, которая защищает фамилию от влияния эгоистичного гена.

Но когда следом за геном приходит машина, и задает свои вопросы (а ее цель — разбить любое скопление людей на отдельные стандартизированные батарейки, какие машина использует с целью получения энергии для своего воспроизводства), фамилия отвечает ей с позиции гена.

1. Когда машина требует бросить мотыгу и идти на завод, потому что на заводе нужны дополнительные руки, человек заявляет: «Не могу, это — наше семейное дело». «Семейное дело» — понятная для машины аргументация, аргументация из области, подконтрольной гена, естественного отбора.

2. Союзы, основанные на принципах машины, всегда проигрывают союзам, основанным еще и на генетическом родстве — поэтому этническая мафия вытесняет традиционную, неэтничесскую, фамильные предприятия выдавливают дружеские или партнерские, а политические и бизнес-фамилии сохраняют позиции против государства, рейдеров и иных угроз.

3. Для людей, считающих ценность родства умозрительной, чью жизнь определяет мегамашина, высочайшим уровнем стратегии является четвертый уровень — то есть планирование в рамках одной своей жизни и признание детей автономными существами, на которых можно переложить весь груз планирования собственной жизни. В то время как фамилии доступен пятый стратегический уровень, так как ее операции происходят не в сфере индивидуальной телесности, но на протяжении трех-четырех поколений, когда возможно создание собственных сценариев и традиций.

4. Фамилия может утаивать информацию о своих членах, и машина признает, что родственники имеют право друг против друга не свидетельствовать. В то время как генетически неродственные люди не только могут, но и активно пользуются возможностью доноса, так как получают от этого различные выгоды, усиливая возможности машины. И т. д.

Когда машина сталкивается с аргументацией, похожей на логику эгоистичного гена, она признает права гена на человека или группу людей, так как это уже не ее компетенция. Это вторая часть щита, которой оперирует фамилия, защищаясь от машины. Мы называем ее «родство». Родство — выраженное средствами машины отношение генетически связанных друг с другом людей. Понятие родства отчасти тоже изобретение людей, но изобретение в интересах гена, так же, как мемокомплекс — изобретение в пользу машины.

Коридор между Сциллой гена и Харибдой машины настолько узкий и тесный, что практически все, с чем человек сталкивается, относится либо к миру генов, либо к миру машин. Даже столь очевидные вещи как возраст, род занятий, время, пространство, понятия «детства», «мужа», «родственника», «бабушки» или «человека» не могут быть надежными ориентирами в деле построения фамилии. Все они — схемы, созданные машиной или геном, которые заставляют каждого действовать в интересах той или иной силы. Хотя при взгляде из современности кажется, что эти понятия были всегда, в действительности иным из них нет и ста лет.

Однако, когда мы начинаем противопоставлять ген и машину, мы получаем возможность, подобно канатоходцу, балансировать между ними, чтобы избегать совращения одним или другой. Так появляется тонкий, но прочный канат, протянутый в истории, по которому могут пройти многие поколения фамилии, если они знают, как балансировать в столь узком коридоре. Этот канат включает в себя фамильную легенду, сценарии для членов фамилии, мифоритуальный туннель, отвечающий на все основные вопросы бытия, и комплекс идей, ценностей и схем, которыми человек руководствуется, когда что-либо делает. Эту область мы и называем ультраструктурой.

Судьба

Передозировка предсказуемостью

Смутно, в глубине души, мы знаем, кто мы на самом деле. Этим и вызвана скорбь нашей души: мы не те, кем хотели бы быть.

Олдос Хаксли

Машина создала все условия, чтобы национализировать судьбу человека и иметь все права на его будущее. Хотя декларируется, что человек сам выбирает, кем стать, выбор у него не такой большой. Например, мы не можем родиться лидером партии, главой корпорации или государства. На всех позициях в человеческом обществе человек должен играть по правилам машины, и лишь немногие находят возможности, знание и опыт выйти за эти рамки. Ребенок не может не учить «родной» язык, президент компании не может платить за неквалифицированный труд больше, чем за квалифицированный, а президент страны — сняться в порнофильме. Иначе машина быстро избавиться от нарушителей установленных порядков. И судьба их будет печальна.

Произносить расхожие фразы наподобие «все зависит от тебя», «сперва измени мышление» или «каждый человек может все» стало общим местом в современных философиях и тренингах по личностному росту. Но мы плохо понимаем без комментариев, что эти слова означают в действительности.

Согласно последним исследованиям психологии судьбы, считается, что дети по умолчанию повторяют судьбу своих родителей. Здесь мы можем сослаться на транзакционный анализ и ту работу, что проделали его сторонники. Повторение судьбы объясняется тем, что сами родители, будучи детьми, выжили в эволюционной гонке, а значит, родители, воспитывая их определенным образом, поступали правильно. Это значит, что при прочих равных условиях ребенок будет стремиться работать в той же области, что и родители, родит столько же детей, сколько было в его поколении, проживет столько же, сколько его предки, а возможно, и умрет от тех же болезней. Мы будем называть этот жизненный сценарий базовым.

Этот механизм работает не всегда, так как жизнь сложна, и есть множество препятствий, которые встают между родителями и детьми. Если конфликт родителей и детей перманентный, воспитание противоречивое и конфликтное, то ребенок в какой-то момент может принять решение никогда не походить на своего родителя, и таким образом включается контрсценарий, полная противоположность базового сценария. Ребенок может бросить учиться, принять решение не жениться или не выходить замуж или рожать детей в количестве, отличном от того, что у родителей.

Например, такое решение в какой-то момент приняла Эбби Рокфеллер. Старший ребенок в третьем поколении Рокфеллеров. Основой контрсценария, надо полагать, стало то, что она родилась девочкой, и приготовленный для сына и наследника сценарий ей не подходил. Второй ребенок оказался мальчиком, и его назвали Джоном — как отца и деда.

Другой пример — Уильям Бэринг из фамилии известных банкиров. В начале XIX века он считался перспективным преемником фамильного дела. Однако в силу ряда причин включился контрсценарий, он женился по любви (нарушив незыблемый принцип фамильного предприятия), потерял целое состояние, спекулируя опиумом и, что показательно, умер в 40 лет в 1820 году.

Контрсценарий включается и тогда, когда сценарий родителей противоречит укладу общества или не отвечает на вызовы современности. Например, когда ребенок порывает со своей деревней и едет в большой город учиться и работать в новых отраслях экономики, он руководствуется контрсценарием. Он уже никогда не вернется в деревню и не продолжит родительское дело, а будет чураться своих корней.

Согласно исследованиям в этой области, сценарий человека состоит из своего рода матрицы и родительских предписаний. Матрицу составляют сказки и любые другие тексты, которые родители читают своим детям. Герои, сюжеты и установки, сформированные сказками, находят непрямое выражение на протяжении нашей жизни.

Машина считает, что каждый человек — хозяин своей судьбы. Но на практике каждый из нас в возрасте до восьми лет бессознательно принимает решение следовать определенному плану жизни, чтобы избежать тревожащей неопределенности. И этот план, его заготовку, можно взять только из каких-либо текстов, где будущее определено сюжетом. Обычно это сказочные истории, которые читают родители в детстве, но могут быть и мифы Древней Греции, жития святых или какие-то авторские произведения.

У каждого из нас есть любимая сказка, с главным героем которой мы, так или иначе, отождествляли себя в детстве. Эти сказки являются продуктом аграрной экономики и феодального порядка и потому не всегда подходят для нынешнего образа жизни.

Если любимой сказкой была «Репка», то часто оказывается так, что человек вырастает и, столкнувшись с проблемой, начинает писать в блогах, звонить журналистам, рассылать письма в Госдуму, президенту, международным организациям о том, как его интересы жестоко ущемлены. Буквально то же делал дед в сказке, созывая помощников вместо того, чтобы собирать в сарае аппарат, который бы позволил вырвать репку с корнем.

Любители сказки братьев Гримм «Крысолов» по этой же причине будут сталкиваться с тем, что их обманывает работодатель. Просто потому, что под влиянием сценария они неосознанно избегают честных работодателей, которые дают гарантии определенного, но незнакомого им типа будущего, и устраиваются на работу к тем, в ком чувствуют непорядочность.

Девушки, в детстве прочитав и приняв близко к сердцу сюжет «Спящей красавицы», будут ждать своего принца много лет. Сценарно они будут ощущать, что им по-прежнему тринадцать, так как принц все еще не появился, хотя календарно может пройти тридцать или сорок лет. Очень часто на четвертом десятке такие «девушки» частенько предпринимают попытки выйти из сценария и найти себе хоть какого-нибудь мужа, который едва ли, по понятным причинам, окажется принцем. Совместная жизнь с таким избранником часто оказывается недолгой, а развод — скандальным.

В самой известной и популярной русской сказке «Царевна Лягушка» главный герой несамостоятелен и слаб, все решения за него принимают другие, и нет ни одного положительного женского персонажа. Единственный самостоятельный персонаж, мыслящий стратегически и ответственно — царь. Однако в сказке он преподнесен как самодурзвестный вариант сказки, запи­санный Афанасьевым, видимо, вклю­чал и его редактуру, так как оказал­ся не свободен от элементов черной легенды, характерных для эпохи, когда Афанасьев эту сказку записал и отредактировал., ни с того ни с сего решивший женить своих детей. Какие выводы должен сделать ребенок, которому в детстве читают такие сказки?

Справедливости ради надо заметить, что машина иногда понимала значение сказок для формирующегося сознания и пыталась ими манипулировать. Так сказка о Красной шапочке, что рассказывала о взрослении девушки, преодолевающей травматичное знакомство с лицом противоположного пола, превратилась в историю убийства волка.

Эту историю подробно разбирал Эрик Берн в своей популярной книге «Игры, в которые играют люди», поэтому останавливаться на ней мы не станем. А вот авторскую сказку Виталия Бианки «Как муравьишка домой спешил» (или «Путешествие муравья») нельзя не упомянуть, так как ее сценарий строго индустриальный. Покинув муравейник, главный герой использует весь инструментарий убеждения и насилия, освещенный еще Сунь Цзы, чтобы достичь своей цели и вернуться на свой «завод». Неудивительно, что поведенческая норма работы в современном офисе — это идти по головам.

Главная проблема в том, что ребенок воспринимает в сказке непосредственно те моменты, которые взрослые люди договорились считать иносказанием, метафорой или эвфемизмом, и указатели, нанесенные на этой сказочной карте, будут вести ребенка всю оставшуюся жизнь.

Вторая часть жизненного сценария — предписания, которые родители дают умышленно или случайно на протяжении всего воспитания ребенка.

Хотя считается, что каждый родитель желает ребенку самого лучшего, многие из этих предписаний деструктивны и способны причинить человеку вред. Такие предписания как «думай своей головой» говорятся прямо и вслух, а такие как «убей своих детей», как правило, передаются неумышленно и непрямо, через намеки или подталкивания. Передаются по той же самой модели: «если с ними выжили наши родители, то и мы выживем, если будем их практиковать».

Сценарные предписания крайне живучи и могут предаваться на протяжении десятков поколений, выражаясь в каждом из них в достаточно странных и причудливых формах. На наших курсах мы сталкивались с самыми разнообразными сценариями, обращая внимание наших слушателей на то, что перед ними — именно сценарий, а не случайное стечение обстоятельств. Очень часто, попадая в одни и те же ситуации, мы не задумываемся, что все шло к тому, чтобы эта ситуация повторилась. Под влиянием сценария она неизбежна. Не мир виноват в том, что мы попадаем в беду, а наше подсознание ищет беду, чтобы наше собственной будущее стало хоть как-то предсказуемо.

Нам известен случай, когда ссора и разрыв отношений между братом и сестрой в одном поколении повторилась в виде ссоры и разрыва отношений между дочерьми брата, а в третьем поколении один брат чуть не убил другого. Все это — одно и то же предписание и один и тот же сценарий — «братоубийство». В одних поколениях он проявляется слабо и заключается лишь в ссоре, в других доходит до трагической крайности и может привести к действительному братоубийству.

Аналогично действует программа «убей своих детей», крайне распространенная в нашей стране. Мать не любит своего ребенка, придирается, не поддерживает и не разделяет его увлечений, постоянно рассказывает, что родила его по ошибке, ждала от него чего-то другого. В каком-то смысле она ждет от ребенка, что он умрет, хотя может об этом и не подозревать и не признаваться себе самой.

Предписания могут быть и менее трагичными: «начались проблемы — пей», «ты — дурак», «не можешь сделать, заставь другого», «не говори отцу!», «не строй из себя умника», «будь похож на дядю Илью», «не твое — не трогай», «не будешь слушаться, тебя заберет милиционер». Позитивными: «прежде, чем что-то предпринять, все рассчитай» или «мой руки перед едой». И бессмысленными: «будь собой», «думай своей головой», «всегда стремись к добру».

Если сценарная матрица и предписания гармонично взаимодействуют друг с другом, вырастая, человек действует последовательно и добивается всего сам, даже если он сценарно добивается самоубийства. Если сценарная матрица и предписания конфликтуют, человек сомневается, теряется, не может решить, как действовать, и, как правило, не добивается ничего существенного, даже если сценарием ему предписано что-то выдающееся.

Сами сценарии бывают и жизненными и трагичными, предписывающими смерть, страдание, страх, боль. Например, предписание, что счастье может быть только в качестве награды за что-то. Есть много сказочных сюжетов на этот счет. Например, «Золушка».

Те сценарии, что ведут к победам, самостоятельности, радости и счастью, называются в психоаналитической практике сценариями победителя, а те, что ведут к боли, страданию, провалам и нерешительности — сценариями неудачника. В соответствующей терминологии люди с подобными сценариями делятся на «принцев» и «лягушек».

Проблема в том, что мы редко отдаем себе отчет в том, что рассказываем своим детям. И часто передаем сценарные обременения, не задумываясь над тем, что можно освободить их от этого. Одна из слушательниц ШВК получила от матери предписание «все мужики — козлы». Кто-то из родственниц в далеком прошлом, видимо, однажды пострадала от мужчины, и передала этот контрсценарий в качестве сценария своим потомкам. В таком виде он и попал к нашей слушательнице, хотя, понятно, ни обидчика, ни пострадавшей, уже нет в живых. Под влиянием сценария она вышла замуж за человека по фамилии «Козлов», родила от него ребенка, и скоропостижно развелась, вернув себе девичью фамилию. Поскольку ребенок оказался мальчиком, ему она оставила фамилию отца «Козлов», закрепляя свое сценарное представление о том, что все мужики — козлы, даже ее сын.

Со сказками дела обстоят еще хуже. Те тексты, которые мы читаем детям, сценарно небезопасны. У всех них чаще всего есть тяжелые последствия — нерешительность, несамостоятельность, депрессия. Энтузиасты, которые осознают вред от таких сказок, как «Конек-Горбунок» или «Гуси-Лебеди», редактируют их, чтобы избежать дурных сценариев для детей, которые будут их слушать. Но и этих энтузиастов обвиняют в том, что они портят сказки, убивают в них «душу народа», оскорбляют культуру, традиции и приводят другие, совершенно мегамашинные доводы против сценарной безопасности. Хотя те же Толстой или Афанасьев переписывали изначальные русские сказки ни с чуть не меньшим рвением, чем наши современники, приватизировав «душу народа».

В любом случае стоит помнить, что практически все волшебные сказки русской культуры исправлены как минимум четырежды, и дошли до нас в изрядно измененном варианте. Например, насильники, алкоголики и богохульники богатыри превратились в добрых молодцев, защитников родины.

Разумеется, кроме сказок народов мира есть еще один тип текста, пригодный для чтения в детском возрасте. Это греческие, римские, скандинавские, китайские и прочие мифы, саги и эпосы. Многие из них сценарно безопасны и ориентируют на героические свершения. Это можно видеть по экспансионистскому размаху народов, создавших подобные эпосы. Однако и в таких текстах есть свои сценарные издержки. Так любители «Кольца нибелунгов» обречены искать проклятое золото, которое может быть выражено в скандальной, но широкой известности, бороться с хтоническими чудовищами и любить бисексуальных женщин, а в какой-то момент употребить свой дар для того, чтобы сдаться и быть похороненным с его помощью.

Если у строительства фамилии есть начало, то оно начинается со сценарной безопасности и «развода» с родителями, так как именно родители являются носителями тех сценариев, которые получат и внуки, если посредник окажется недостаточно самостоятелен в выборе жизненных сценариев для своих детей. Если у вас нет собственной фамилии, именно ваши семейные сценарии привели к тому, что ее у вас нет. Нашему герою Святославу Коровину стоит не выгонять ребенка за порог после достижения восемнадцати лет (кто назначил этот возраст совершеннолетием?); ему необходимо отказываться от своих старых сценариев и предписаний и постараться не передать их сыну. Только тогда у фамилии появляется шанс.

На тему сценарного анализа написано достаточно книг, и эта проблема разобрана весьма подробно, но, как и при любых серьезных изменениях, здесь может понадобиться помощник, который сумеет разобраться в хитросплетениях сценарных предписаний, проклятий, удерживающих каждого от решительного шага в сторону собственного счастья. Также его задача — помочь человеку избавиться от установок родителей, требующих исполнения даже тогда, когда родители уже мертвы, а установки не имеют никакого смысла.

В голове каждого из нас звучит голос родителя, в какой-то момент «поселившийся» там вместе с родительскими предписаниями. Если родитель знал, что делал, и его виртуальная личность в нашей голове поддерживает и ободряет нас каждый раз, когда мы не можем решиться, это — хороший и добрый родитель, который не осудит и всегда на нашей стороне. Но у многих родитель депрессивный, который хотел сделать из нас сверхчеловека, но не знал как, поэтому кричал на нас и заставлял что-то делать, при этом не давая никаких навыков и инструментов. Такой родитель в голове заставляет нас отступать, не верить в свои силы и сдаваться. Он запрещает нам менять стратегию даже тогда, когда очевидно, что победы не будет, а будет провал, потеря всего ценного, разрыв с дорогим человеком. Иногда родитель бывает безумным, настолько совращенным машиной, что не понимает, какие апокалипсически чудовищные вещи заставляет делать своих детей.

В нашей стране многие семьи совращены машиной в период XX века. Мне попадались полубезумные матери, которые брили голову своим дочерям и прикрепляли к лысине бантик. Попадались безумные отцы, которые говорили детям, что те убили своих матерей при родах или покалечили их, подорвали здоровье. Этим они делали из детей злодеев, матереубийц. Неудивительно, что следующее поколение оказывается депрессивным, подпавшим под влияние контрсценария, не уверенным в будущем, не желающим заводить детей и семьи, доверяет себя машине или гену, надеясь, что те избавят их от голосов родителей в своей голове.

Нельзя строить фамилию, не проведя ревизию своих сценариев и предписаний и не избавившись от тех из них, что являются частями сценария неудачников. По умолчанию дети повторяют судьбу своих родителей. При этом не важно, будет ли судьба определяться сценарием победителя или неудачника, это базовый сценарий.

Таково проклятье Гогенцоллернов, швабской дворянской фамилии, чьи отпрыски становились королями Пруссии. Им был свойственен непримиримый конфликт поколений. Каждый раз тому, в чьих руках находилась власть, приходилось этот конфликт (и фамильную оппозицию) подавлять. Обладавшие властью не собирались добровольно передавать власть даже законному наследнику. Конфликт сценарно воспроизводился больше четырех веков даже перед лицом очевидной опасности утраты короны. При этом, чтобы избежать подобного развития событий, достаточно было создать новый безопасный и мирный сценарий передачи власти и произвести коррекцию фамильной легенды в течение двух-трех поколений.

В простых семьях детей в какой-то момент «выпускают» жить своей жизнью и снимают с себя ответственность за их судьбу, при этом безразлично, какой сценарий тиражируется из поколения в поколение. В то время как в фамилиях наследуется не только цвет глаз, поэтому сценарий победителя крайне важен. Он позволяет не утратить то, что делает фамилию силой, влияющей на исторические события.

Согласно транзакционному анализу, неудачники воспитывают неудачников, а победители победителей. В семьях эффект не накапливается, поэтому каждый победитель и неудачник сам для себя. Но в фамилиях происходит кумулятивный эффект. Добродетели и пороки накапливаются и усиливают друг друга. По этой причине в основании фамилии необходимо закладывать сценарии победителя, как бы сложно это ни было. Это значит — отказаться от своих старых привычек, ежесекундно следить за тем, что говоришь и делаешь, в некотором смысле — даже отказаться от собственного «я».

Здесь мы говорим о том, что в фамилиях хранится набор сценариев, которые формируют победителя. Но в каком виде их хранить?

Я предлагаю оформлять сценарии в виде так называемой «белой книги», хотя именоваться она может как угодно: собственно «Белая книга», «Folio Familia», «Родовая книга» или как-то иначе. Это ни в коем случае не должен быть файл на компьютере — только физическая книга из добротных материалов и лучше всего выполненная на заказ. Стоит декорировать ее фамильной символикой — гербом, девизом — и выполнить в хорошем качестве, придав ей вес в глазах потомков.

Если такой книги нет, легко совершить ошибки, которые совершали время от времени Круппы и Морганы. Например, Джуниус Морган воспитывал сына Джона так, как и принято в большинстве простых семей: лепил из него идеал, отвечающий самым строгим критериям. Выбрал тактику наказаний и упреков, а также редких скупых похвал. Его сын Джон Пирпонт Морган в 1911 году сжег все письма и руководства отца, показывая, что в гробу видел отцовский стиль. Результатом стал незапланированный контрсценарий, не вмещавшийся в фамильную легенду.

У Круппов фамильной книги не было, хотя время от времени члены фамилии писали записки, имеющие сходную силу. Например, в 1917 году перед Густавом Крупом встал вопрос ликвидации фирмы, производящей оружие. Чтобы принять лучшее решение, он долгое время изучал записки своего предка Альфреда, где искал ответ на вопрос, что тот говорил о возможности закрытия фирмы. Решение было найдено: завод перепрофилировали на выпуск бытовых предметов из металла.

Насколько серьезно относились к фамильной легенде Ротшильды, говорит следующий факт: даже забавные пристрастия, которые в другой семье могли стать лищь предметом шуток и празднословия, у Ротшильдов становились частью династической традиции. Пристрастие к сладкому привело не только к тому, что шоколадное суфле получило распространение по всему миру, а повара Ротшильдов занимались изысканиями в области рецептур кондитерских изделий. Оно нашло свое отражение в завещании барона Альфонса Ротшильда, сделанного в 1905 году, где целый абзац был посвящен шоколаду: «…25 000 золотых франков оставляю своему зятю Альберту… чтобы он не отказывал себе в удовольствии приобрести иногда несколько шоколадок». Это пристрастие нашло продолжение в любопытном обычае, когда каждому гостю на семейных праздниках Ротшильдов предлагали непременное шоколадное суфле.

Оформить генеральную линию и боковые ветки генеалогического дерева можно как угодно, и мы поговорим об этом отдельно, здесь не принципиально, как оно выглядит и каким образом отмеряны пути, которыми наш род движется в истории. Важно здесь то, что все указанные в генеалогическом древе предки по прямой, генеральной или боковым ветвям должны быть носителями сценариев победителей. Это не всегда возможно, так как часто наши предки являются носителями не только достоинств, но и пороков, и не всегда они являются победителями с точки зрения транзакционной психологии, «принцами». Но в «белой книге» акценты должны исправлять дефекты сценариев: если один из предков был властным и жестким, можно описать его как принципиального и твердо следующего своей цели, а если слабым и нерешительным — как человека мечтательного и погруженного в высокие размышления.

Из этого правила бывают исключения. Например, пороки могут быть включены в фамильную легенду наравне с достоинствами, чтобы создать некоторый предел, до которого в фамилии позволено пасть (но не дальше!). Например, Морис Ротшильд очень рано осознал, что фамилия, какой бы великой и могущественной ее ни считали, до сих пор не выполнила важной функции — она не подарила миру ни одной по-настоящему заблудшей овцы. И он решил восполнить пробел, направив на это все свои таланты и неуемную энергию. В свободное время Морис вполне успешно играл роль банкира и сенатора в парламенте Франции. Но основную часть своих сил он посвятил тому, чтобы стать «истинной заблудшей овцой», чьи пороки были бы соразмерны величию фамилии. И в этом он преуспел. В 20-х и 30-х годах XX века ходил анекдот, что человек может считаться принятым в светское общество только после того, как барон Морис его соблазнил (если это женщина) или оскорбил (если это мужчина). Никто не мог сравниться с ним по количеству пикантных и скандальных историй, ставших частью фамильной легенды. В целом же работоспособность фамильной легенды Ротшильдов доказывает тот факт, что фамилия не явила миру ни одного плейбоя, если не считать Мориса. Даже наиболее эксцентричные Ротшильды демонстрировали и продолжают демонстрировать редкую целеустремленность и трудолюбие. В ответе за это серия сценарных решений и фамильная легенда, сохраняемая на должном уровне.

Следует всегда помнить, что «белая книга» — это сборник сценариев, который должен учитывать не только сами сценарии, но и определенные контрсценарии, чтобы протест потомков не только не мешал, но и усиливал движение всей фамилии в исторической перспективе. То есть двигался в том же направлении, что и сценарии. Это учтенные, «внутренние контрсценарии», по сути — части сценариев. Таким образом, часть предков следует ассоциировать с контрсценариями, чтобы у потомков были определенные модели протеста, допустимые с точки зрения фамилии. Например, 70% предков в «белой книге» со сценарием, 30% с контрсценарием. То есть 70% — руководители, управленцы и администраторы, 30% — художники, артисты, мечтатели, авантюристы. Или что-то подобное — в зависимости от того, как будет выстраиваться рассказ о предках, и какие добродетельные занятия мы берем за фамильную основу.

О том, насколько контрсценарий может быть полезен, рассказывает история Маргарит Гуггенхайм. Традиционно фамилия горнодобытчиков полагала, что женщины годятся лишь для поиска новых полезных связей разного рода. Но все изменилось, когда в третьем поколении фамилия, по меткому выражению Джона Дэвиса, «выдочерилась». Это означало, во-первых, что можно найти полезные связи с помощью женщин, но связи для кого? А во-вторых, роль женщины в фамилии резко возросла, а сценария под это не было. Контрсценарий Маргарит порывал с фамильным делом, но не с фамилией. Она стала подругой, покровительницей, а временами и любовницей художников и писателей-авангардистов нескольких стран. В ее галерее, открытой в 1938 году, выставлены полотна Брынкуши, Кандинского, Магритта, Пикассо, Макса Эрнста. Тысячи холстов, приобретенных «взбалмошной Гуг», составляют ныне ядро знаменитой на весь мир коллекции, умножающей славу Гуггенхаймов.

Обратный пример — Джованни «Джанни» Аньелли, — отпрыск фамилии, связанной с такой маркой, как «Fiat». У его отца Эдоардо было семеро детей. В качестве преемника фамильного дела Джованни поначалу не рассматривался, под него готовился контрсценарий — во избежание драки за наследство. Его растили светским львом и баловнем. По мнению очевидцев, из него даже стал получаться «гибрид паразита с негодяем». Но в какой-то момент контрсценарий оказался для него слишком хорош, а на передний план вышел его организаторский дар, предписанный отцовским сценарием. Позже Фридмен напишет: «ему было суждено расширить унаследованную империю, стать столь же знаменитым и влиятельным, как Савойи, Медичи, Гонзага, Сфорца, Висконти или любая другая династия со страниц учебника итальянской истории».

Чтобы увеличить количество действующих лиц, в «белую книгу» стоит вносить не только предков генеральной линии, по которой отмеряется историческое движение, но и предков из боковых линий, если их сценарии поучительны, интересны и не противоречат основному направлению развития фамилии. Их можно вписывать в конце «белой книги», хотя здесь не может быть готовых рецептов, так как форму и структуру главного фамильного фолианта каждый разрабатывает сам, согласно своим взглядам, вкусам и задачам. На этих боковых и контрсценарных предков стоит ссылаться, когда произносятся слова: «У нас в фамилии были и такие».

Обязательной частью «белой книги» является сценарный резерв. Очень часто те потомки, под кого не было сценария, выходили на первый план и продолжали фамильное дело. Это помогает исправить брак сценария, но работает не всегда. У Джона Рокфеллера-мл. было пятеро сыновей, не считая старшей дочери, которую мы уже упоминали. Первый, Джон, готовился в преемники, но сценарная нагрузка была так велика, а требования отца и деда настолько неподъемны, что он вырос подавленным и неспособным. Второй — Нельсон. Он родился в день рождения Джона Рокфеллера-ст., а имя получил от другого дедушки, Нельсона Олдрича, сенатора. Это дало ему сценарную альтернативу, и он вполне успешно действовал между сферами бизнеса и политики. Лоранс, названный в честь бабушки Лоры, вырос мечтательным и творческим, и составлял интеллектуальную силу в его тандеме с Нельсоном. Уинтроп разрывался между сценарием и контрсценарием, что довольно рано свел его в могилу. Настоящим же достоянием Рокфеллеров стал самый младший — Дэвид. Под него просто не было никакого сценария.

Чтобы герои «белой книги» выглядели выпукло, живо и объемно (а они и есть герои литературного произведения, самого главного в фамилии), стоит прислушаться к литераторам, дающим советы начинающим писателям — о том, как создавать героев произведений интересными и живыми. Считается, что у литературного героя должны быть следующие характеристики: дар, тайна, недостаток и цель. Через эти четыре качества стоит расписывать и сценарии своих предков в «белой книге», так, чтобы их личность интриговала, завораживала и запоминалась. Об этом мы будем подробнее говорить ниже. Здесь же стоит отметить, что рассказ о предке — это литературное произведение, подчиненное своим законам так же, как подчинена литературным законам волшебная сказка. И этот рассказ должен ассоциировать новых участников фамилии со старыми, ведь мертвые не только не покидают фамилию, но и играют намного более важную роль после своей смерти.

Строго говоря, это и есть то, что мы называем «фамильной легендой» — сведенные в «белую книгу» сценарии предков, всей своей жизнью движущихся в одном историческом направлении. Само это направление, будучи одной из двух важнейших частей фамильной ультраструктуры, кратко выражается в девизе и гербе.

Девиз и герб

Точка опоры за пределами реальности

Мы можем безнаказанно заигрывать с самыми крайними мнениями, когда наша мебель, наши званые обеды и фамильный герб, которым мы гордимся, неразрывно связывают нас с установленным порядком вещей.

Джордж Элиот, английская писательница

Частью личного жизненного сценария является указание на образ действия, который напоминает о себе в ситуации, когда нет никаких других указаний, как действовать. Очень часто оно скрыто от нашего сознания и проявляется неосознанно. Психологи советуют выявлять его с помощью мысленного эксперимента с футболкой.

Зная, что человек гораздо более требовательно относится к надписям, которые он носит на футболке, можно предположить, что именно эта надпись будет личным девизом человека. В отличие от надписи на кепке или на сумке. Одежда это буквально расширение кожи, и если в условиях мысленного эксперимента футболку носят постоянно, то надпись на ней становится фактически татуировкой. А татуировка в языческих практиках — и есть сам человек, и отношение окружающих к нему будет строится на том, что изображено у такого человека на теле. Поэтому надпись символизирует нечто крайне личное, личный сценарный код.

Представим себе, что на вас надета футболка, которую вы постоянно носите. У нее есть надпись на груди. Что там может быть написано?

Обычные футболки показывают, к какой группе принадлежит человек, который их носит. Поэтому надписи «Король и Шут», «Ангелы ада», «СПбГУ», «Возьмем по пиву?» или «Секс-инструктор» говорят о многом. Но еще больше говорят о владельце сценарные футболки, среди которых обычными надписями являются: «Пни меня», «Не пинай меня», «Смотри, как я стараюсь», «Я алкоголик и горжусь этим», «Пора сматываться», «Не кантовать!», «Никто не испытывал таких бед, как я»

Но и это еще не все. То, что человек носит на груди, выставлено на всеобщее обозрение и является его личным манифестом. Но предположим, что есть вторая надпись — на спине. Она отражает дополнение к этому манифесту, усиливая или уточняя его. Примеры такой «футболки» могут быть следующими: «Быть лучшим / Любой ценой», «Не высовываться / Но и своего не упускать», «Разве я не прекрасен? / На деньги моего папочки», «Ищу мужа / Но не хочу его находить», «Рад помочь друзьям / Но только по воскресеньям с шести до семи», «Никому не верю / За отдельную плату».

Как правило, каждый идет по жизни, вооружившись этой сценарной «футболкой». Поэтому, зная надписи на его воображаемом теле, мы можем легко предсказать его реакцию в любой ситуации. Но главное даже не предсказание, а то, что «футболка» практически всегда касается только этого человека, и справедлива в современном обществе только в отношении его самого. Огромное разнообразие таких сценарных «футболок» делает людей и их объединения непредсказуемыми, а интересы членов семей разнонаправленными.

Чтобы привести членов фамилии к единому знаменателю, неизвестный социальный инженер Раннего Средневековья изобрел такую технологию, как девиз, получившую широкое распространение во всем западном мире. Это общая для всех членов фамилии лицевая сторона «футболки».

Девиз — слово или короткая фраза, определяющая поведение и устремления группы людей, в нашем случае — людей, составляющих фамилию. Это чисто фамильная технология. Девиз, совращенный машиной, называется «слоганом» или «тэглайном», а девиз, совращенный геном — это боевой клич.

Не сложно заметить, что слово «девиз» происходит от французского слова «devise», откуда и слово «девайс», «устройство», которое более точно определяет назначение девизов. Это устройство исторической навигации для фамилий.

Использование девиза и руководство им относится к высшим уровням стратегии, о чем мы будем говорить позже. Поскольку машина отнимает у людей право действовать на этих высоких уровнях, вполне закономерно, что в настоящий момент девизы остались в собственности государств, а фамилиям современность предписывает отказываться от следования девизу в обмен на «свободу».

Вот некоторые из национальных девизов, отражающих миссию государства в истории. «Austriae est imperare orbi universo» (лат. «Судьба Австрии — править миром») — один из старых девизов Австрии, у Австро-Венгрии — «Неразделимо и неразрывно». Девиз Великобритании — «Бог и мое право». Это девиз британской монархии. «Один народ, одна нация, одна судьба» — девиз Гайаны. Индийский — «Правда восторжествует», или: «Лишь истина побеждает». «На бога уповаем» — девиз США, который нанесен на каждую долларовую банкноту. «Упорно добиваться» — словенский девиз. Девиз Франции один из известнейших — «Свобода, равенство, братство». «Один за всех, все за одного…» — традиционный, но неофициальный девиз Швейцарии.

Девизы старых российских династий также весьма разнообразны: Аракчеевы — «Без лести предан», Барклай-де-Толли и Барклай-де-Толли-Веймарн — «Верность и терпение», Блудовы — «Non in aves, sed in angues» («Не на птиц, а на змей»), Васильчиковы — «Жизнь Царю, честь никому», Вязмитиновы — «Путем правды и усердия», Державины — «Силою вышнею держуся», Канкрины — «Labore» («Трудом»), Клейнмихель — «Усердие все превозмогает», Кочубеи — «Elevor ubi consumor» («Когда сгораю, возрождаюсь»), Ламбсдорфы — «Богу предаю всю надежду», Матвеевы — «Laboribus, mentis: virtute ас sanguine» («Трудами, заслугами: храбростью и кровью»), графы Остерманы и князья Голицыны графы Остерман — «Nec sol, nec frigora mutant» («Ни жар, ни холод не изменяют»), Перовские — «Не слыть, но быть», Платовы — «За верность, храбрость и неутомимые труды», Румянцевы — «Non solum armis» («Не только оружием»), Строгановы — «Terram opes patriae, sibi nomen» («Отечеству принесу богатство, себе (оставлю) имя»), Уваровы — «Православие, самодержавие, народность», святые князья Юрьевские — «За веру, царя и отечество».

Девиз может быть на любом языке, однако в западном мире используют в основном латынь. Местные языки, в основном, используют правительства после изобретения наций, то есть не раньше XVIII века.

Девизы современных фамилий не столь связаны с машиной. Это касается как девизов, полученных благодаря обретению титулов, так и тех, что к старым аристократиям не имеют никакого отношения. Девиз Ротшильдов, в отличие от герба, представляющего собой смесь различных стилей, вполне содержателен: «Concordia, Integritas, Industria». Исследователи отмечают, что именно девиз и традиции его практики привели последующих Ротшильдов к успеху везде — от банковского до виноградарского дела — и не позволили им размениваться по мелочам, а привилегиям — отвлекать их от фамильного дела. В отличие, скажем, от банкиров Бэрингов, где традиций таких не было.

Известно, что своеобразный девиз был и у Фордов. Генри II, внук известного автопромышленника, буквально похоронил фамильные начинания деда, в том числе и тем, что уничтожил фамильный архив. Однако историку Дэвиду Льюису он сообщил, что девизом фамилии было «Не жалуйся и не объясняйся». Так стала называться и его биография, написанная Виктором Ласки.

В восточных фамилиях девизы не практиковались, это западное изобретение. Но в них практиковались определенные принципы, выполняющие сходную роль. Задолго до того, как «кайдзен», философия непрерывного совершенствования, стал общей практикой в современных бизнес-корпорациях, его практиковала семья Таеда. Она же первая и внедрила его в производстве. Насколько ревностно члены фамилии Таеда практиковали кайдзен, видно, если задуматься, какой долгий путь совершенствования должен был пройти их ткацкий станок, прежде чем воплотиться в современный качественный автомобиль.

Бывают и причудливые девизы. В начале XX века съезды нефтепромышленников шокировал молодой человек по имени Джон Д. Арчибальд, чьим фамильным девизом было «четыре доллара за тонну». Нефть стоила много ниже этой цены, но сама борьба за повышение рыночной стоимости не могла не привлекать внимание. Нефть вскоре подорожала, и Арчибальды приняли в этом непосредственное участие, хотя вначале никто не верил в победу.

Девиз создателей империи секс-бизнеса Узе и их пробанда, немки с дипломом военной летчицы Беаты Узе: «Не крупные побеждают мелких, а шустрые — неповоротливых!». Сейчас управление делами подхватили ее сыновья, скупающие секс-шопы по всей Европе и планирующие захват новых земель в США.

Как работает девиз?

Фамилия имеет довольно узкий коридор между машиной и геном, и этот коридор должен иметь указатели, чтобы потомки знали, где находится верный поворот, а где неверный. Старые европейские династии оформляли эти указатели в виде фамильного девиза. Вокруг девизов выстраивались повествовательные конструкции, разъясняющие их смысл. И если на фамильном гербе написано «И целого мира мало», «В начале бесконечности» или «Восстание против смерти» — то все потомки понимают значение этих слов, и прикладывают к ним свои жизненные стратегии.

Например, в случае девиза «Восстание против смерти» в фамилии может появиться врач-реаниматор, и его восстание против смерти может быть и таким, но может родиться и художник, бросающий вызов старым отмирающим художественным школам. Все это в рамках одного девиза-девайса, достаточно широкого, чтобы у него были интерпретации, но достаточно узкого, чтобы не оставалось места произвольным трактовкам. С девизом «Восстание против смерти» дочь может выбрать себе в мужья просветителя или нейрохирурга, но не курьера, потому что курьер — придаток машины и смерти.

Motto, яркие выражения, броские фразы, неофициальные дополнения к девизу, исправляют лакуны, образовавшиеся внутри фамильного девиза. Другими словами, девиз становится официальной стороной «футболки» для каждого члена фамилии, в то время как на спине, на неофициальной стороне, закрепляется выбираемый членом фамилии собственный стиль исполнения этого девиза. Это жизненно необходимая для человека мера хаоса, которую он практикует, чтобы сохраняться как отдельное мыслящее живое существо.

Многие девизы российских династий были связаны с православием и звучали достаточно однообразно. Это девизы Бобринских — «Богу слава, жизнь Тебе», Бестужевых-Рюминых — «In Deo salus mea» («В Боге мое спасение»), Донауровых — «Tibi soli» («Тебе Единому»), а также Брискорнов, Искрицких, Кутайсовых, Кушелевых, Ламбсдорфов, Лермонтовых, Ливенов, Лопухиных, Лопухиных-Демидовых, Мануцци, Мусиных-Юрьевых, Суворовых-Рымникских, Столыпиных, Толь, Шелеховых, Шереметевых. Все эти фамилии развалились, когда мегамашину православия расстреляли в 1917 году, и ее заменила машина социализма. Это наводит на мысли о том, что из себя должны представлять современные девизы для современных фамилий.

Многие, желая учредить фамилию, выясняют, что они не принадлежат ни к какому знатному роду, и не могут найти оправдания своей семье-предприятию в прошлом. Но это не повод отчаиваться, и не повод вынимать из старых архивов девизы, давно утратившие и свое звучание, и ту фамильную легенду, которая его сопровождала. Это повод извлечь уроки и не допустить ошибок, так распространенных в прошлом. Современные девизы должны быть независимы от машины. Тогда в случае крушения машины, она не утащит за собой на историческое дно и фамилии, которые легковерно на нее понадеялись.

Слушатели на наших встречах проявляют незаурядный творческий потенциал, придумывая девизы для своих фамилий. Хотя встречаются и достаточно необычные (например: «Можешь — откуси!»), за которыми, безусловно, кроется некая интересная история. Другие вполне удачные, на мой взгляд, девизы: «Свет в долгой ночи», «Вдохновляя смыслом», «Побеждать себя вчерашнего», «Быть причиной» и, конечно же, «Во главе всех столов».

Надо также понимать, что, хотя девиз является важной частью фамильной ультраструктуры, он может быть проявлен совершенно неожиданным образом или вообще не звучать прямо, хотя между членами фамилии есть по нему некоторый консенсус. В идеале, если консенсус существует и его удастся воплотить в словесную формулу, то у такого девиза просто нет конкретного автора. Он просто есть. Так девиз Рокфеллеров — «Улучшение благосостояния человечества во всем мире» звучал в самых разных формулировках, но всегда понимался как фамильная миссия. Джон Рокфеллер, его сын Джон Рокфеллер-младший, его сыновья — Джон Рокфеллер III, Нельсон, Лоранс, Уинтроп, Дэвид Рокфеллеры — все они поддерживали этот девиз и в том или ином виде вывешивали на зданиях, находящихся в их собственности.

В любом случае девиз — это указатель, позволяющий ориентироваться в истории, как компас помогает ориентироваться в море. Задача следовать ему может показаться отсутствием свободы, но только когда есть иллюзия, будто мы делаем, что хотим. Между тем как в тесном коридоре между геном и машиной есть только одна настоящая свобода — быть причиной. Создать и взять на вооружение девиз, девайс, устройство, значит быть причиной того, как фамилия будет разворачивать свой проект в истории. Без путеводной звезды девиза фамилией быстро займутся ген и машина, чьи интересы будут рассматриваться членами уже не фамилии, но семьи, как «богатый выбор возможностей» современного мира.

Тем не менее, исторический опыт показывает, что одного девиза недостаточно, и часто необходим более выраженный визуальный образ, который бы сопровождал фамилию в водоворотах ее судеб. Речь о гербе.

Герб, подобно девизу, технология фамильная. И это накладывает ограничения на его использование. Совращенный геном герб — это тавро, рисунок, которым клеймят скот. Поэтому герб не может быть выполнен в качестве татуировки или какой-то метки на живом существе. Герб, совращенный машиной, — это логотип. И герб не может, как логотип, использоваться на дешевых, серийных и массовых продуктах, не может быть логотипом фирмы, даже фамильной. Конечно, есть целая наука превращения логотипа обратно в герб, которая учит хитрым приемам убеждения, что логотип это не отметка производителя, но эмблема, несущая доброту, честность, тепло, заботу о близких, уверенность, сексуальность и что-либо еще. Брендинг. Но это не отменяет того, о чем мы с вами говорим. Если герб и стоит выполнять, то из дорогого дерева, и помещать его на видном месте в доме, но никак не из пластика и уж тем более не в виде наклейки.

По своей природе фамильные гербы — это разросшиеся тотемы, первоначально связанные с животными, но позже получившие самые разные направления развития. Их назначение — выделение именно этого людского сообщества из всех прочих — этнических, национальных, профессиональных, гендерных, региональных, дружеств, вождеств, союзов без вождей, военных союзов, гильдий и т. п.

Животные сценарно ассоциируются с определенными качествами и добродетелями, и они определяют приемлемость этих для членов фамилии. Возможно, гербы в том виде, в каком мы обнаруживаем их на дворянских полотнах, сейчас кажутся устаревшими технологиями, но стоящие за ними фамильные мифы никуда не исчезли. Животное ассоциируется с образом действия, и этот образ действия (и отношения к людям) требует осмысления. Лисы и совы мудры, зайцы быстры и проворны, медведи сильны, волки решают свои проблемы в стае, а вороны и змеи — поодиночке, муравьи и бобры трудолюбивы, олени красивы и благородны. Так отражаются качества, которые особенно высоко ценятся в семьях и фамилиях.

Достоинство герба определяется осознанностью его использования, поэтому не стоит размещать герб повсеместно. Есть смысл поместить его центральное изображение при входе в дом, где его будут видеть гости, включить в орнамент лепнины на потолке гостиной, поместить на обложку фамильной книги, где хранится легальная история о живущих и ушедших родственниках, использовать в качестве экслибриса, ставить на уникальные предметы, своего рода артефакты, передающиеся в фамилии из поколения в поколение, использовать на ручках столовых приборов и кольцах из благородных металлов. Но не стоит делать из герба брелоки для ключей, наклейки на автомобиль или нашивки на рюкзак, такой подход — профанация, низведение герба до побрякушки. И упущение смысла, каким изначально наделен герб фамилии.

Самая очевидная возможность обзавестись собственным гербом — обратиться к специалистам в области геральдики. Машина государства до сих пор по традиции практикует создание гербов страны, автономных округов, областей, республик, городов и других населенных пунктов в своем составе, пытаясь убедить население, что республика, область, город или район города — одна фамилия. Таким образом машина пытается эксплуатировать доверие людей к фамильным проектам прошлого. Такой подход требует подготовки людей, разбирающихся в геральдических тонкостях и владеющих ремеслом создания гербов. Однако проблема в том, что европейская геральдическая традиция значительно усложнилась за прошедшие пятнадцать веков. К обязательным элементам т.н. большого (или полного) герба относят ленту с девизом, нашлемник, бурелет, намет, шлем, корону, тинктуры, гербовые фигуры, щитодержателей в виде животных, сам щит, орден, почву и снова ленту с девизом. Средний и малый варианты гербов содержат только сокращенные элементы. Но и в них каждый цвет, каждая звездочка, каждая линия имеют свое значение.

Герб можно создать и самостоятельно, отходя от геральдической традиции Запада. Тем более что язык геральдики с ее цветами, животными и мантиями уже давно утрачен за пределами круга специалистов. Выполненный по всем правилам геральдики герб человеку со стороны при беглом осмотре ничего не скажет, за исключением, может быть, того, что он «красивый».

Герб может быть и не проявлен в виде какого-то изображения, и присутствовать в фамильной легенде как повторяющийся образ, понятный и близкий членам фамилии. Как правило, спрос на такую фигуру (и, следовательно, изображение) рано или поздно появляется. И если не озадачиться этим раньше, перед потомками встанет вопрос изобретения герба.

Так, можно смело утверждать, что такой фигурой для Рокфеллеров был Прометей. Джон Рокфеллер-старший, судя по всему, сам считал себя кем-то вроде современного Прометея, буквально даря огонь людям, продавая керосин по всему миру. Этот образ его сын Джон Рокфеллер-младший воплотил в виде золотого Прометея, работы Поля Мэншипа, ставшего центральным символом Рокфеллеровского центра. Идею прометеизма разделяли практически все дети Джона Рокфеллера-младшего, видя свое предназначение в решении проблем экологии, экономики, нищеты, перенаселения, популяризации современного искусства и, конечно же, в мировой политике.

Хотя у Круппов был свой герб, у них был и повторяющийся образ — уникальная береза породы blutbuche (кровавая). Вряд ли стоит раскрывать, какую глубокую семиотическую насыщенность нес этот образ для династии производителей оружия в регионе, где все живое погибало от дыма, гари и шума заводов.

В конце концов, мы можем говорить о гербе как о символе, свидетельствующем о событиях прошлого и имеющих отношение к мифоритуальному туннелю, в котором движется фамилия. Именно так был выполнен символ Даров Смерти, предметов, которые Смерть передала братьям Антиоху, Кадму и Игнотусу Певерелл в цикле романов английской писательницей Дж. К. Роулинг о Гарри Поттере.

Важны не только образы герба, но и его цвета, которые ценны и как отдельный элемент — как некий концептуальный цвет фамилии. Так, цвет Херстов — желтый. Мы знаем это потому, что сталкивались с выражением «желтая пресса». Считается, что «желтая» она, поскольку печатается на бумаге плохого качества. Но бумага плохого качества не желтая, а серая. А бульварная пресса называется так потому, что «желтая» медиаимперия из двенадцати газет и двадцати пяти журналов принадлежала фамилии Херстов. Желтый цвет был в некотором смысле их концептуальным, «гербовым», цветом. Те, кто печатает журналы на бумаге плохого качества, не могут позволить себе имение со ста шестьюдесятью пятью комнатами общей площадью восемь квадратных километров.

Другим ценным элементом герба является вензель. Вензель — это знак, составленный из соединенных между собой, поставленных рядом или переплетенных одна с другой начальных букв имени и фамильного имени или же из сокращения целого имени. В нашем случае вензель касается в первую очередь фамильного имени и его заглавной буквы.

Чаще всего подобные знаки своих встречаются на произведениях искусства. Многие художники, преимущественно живописцы и граверы, ставят их на работах вместо подписи. Иногда для обозначения авторства работы художник помечает ее какой-либо узнаваемой фигурой — например, изображением крылатой змейки (Лукас Кранах Старший), цветка гвоздики (Бенвенуто Тизи Гарофало), очков (П. Бриль), насекомого ихневмона (Чима да Конельяно), совы (Херри мет де Блес) и т. п.

Большое распространение вензели получили в частном быту как метка владельца на экслибрисах, ювелирных изделиях, белье, посуде и др. Если буквы принадлежат одному лицу, то вензель считается простым, если нескольким — то сложным. Известная мне семья художников использовала общий для четырех человек вензель на своих работах. Также вензель может быть украшен короной, венком и т. п.

Требования к размещению вензелей намного слабее, чем к гербу, и они могут быть использованы для нанесения на многие предметы.

Если герб и вензель выглядят очень претенциозными или неуместными пережитками старины, то можно рассмотреть другие формы графического выражения фамильного проекта. Например, родовые знаки. Многие культуры выработали свои правила и виды родовых знаков, выполняющих ту же функцию, что в европейских аристократиях выполнял герб.

Родовые знаки в Японии назывались камоны. Камон (яп. «знак дома»), также мон («знак»), монсе («родовое изображение») — своего рода семейный отличительный знак. Камон является в некоторой степени оригинальным знаком рода, семьи или человека, достаточно известного, чтобы иметь личный символ. Этот знак не является гербом в общем смысле этого слова, так как не представляет собой геральдической эмблемы рода.

Традиционно камоны изображались на кимоно представителей благородного сословия. При этом женщины благородного происхождения имели право носить на одежде свой фамильный камон, а не символ мужа, и передавать его по наследству дочерям. Камон мог также изображаться на некоторых предметах, таких как занавеси, отделка паланкина и т. д. Камоны получили распространение и как символы, изображаемые на флажках владетельных особ, дайме и самураев, на их шлемах и доспехах.

Знак Японского Императорского дома — хризантема — камон и одновременно герб государства.

Камоны являются отчасти и статусными символами: более древние, простые камоны зачастую говорят о высоком статусе своего владельца, либо о большей торжественности одеяния.

Родовые знаки представляют собой стилизованное изображение цветов, растений, животных, перьев, рукотворных предметов (веера и т. д.) и тому подобного, обычно вписанных в окружность и нередко имеющих три симметричные части (например, три листа одного дерева, обращенных корешками к окружности, а кончиками к центру, как на камоне рода Такугава). Традиционно камоны имеют двухцветную окраску. Иногда в камонах отображаются и профессиональные атрибуты владельца (гейша, например, может иметь камон с изображением веера).

Другой пример родовых знаков — тамга´. Это фамильный знак тюркских народов. Как правило, потомок определенного рода заимствовал тамгу своего предка и добавлял к ней дополнительный элемент, либо видоизменял ее. Наиболее распространена тамга у карачаевцев, балкарцев, черкесов, татар, башкир, узбеков, монголов, казахов, киргизов, осетин, ногайцев, марийцев и других.

В период Золотой Орды данная технология получила распространение в странах Средней Азии, Восточной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа и Закавказья, где, помимо прежних, тамга приобрела новые значения — «документ с ханской печатью», « (денежный) налог». Слово «таможня» также происходит от слова «тамга», показывая, что наличие на товарах и документах личных знаков делегировало, как и в случае с гербами, авторитет обладателя этих знаков товарно-денежным операциям, сделкам, политическим союзам и предложениям.

В качестве прототипа для тамги, по имеющимся этнографическим данным, выступали простейшие геометрические фигуры (круг, квадрат, треугольник, угол и др.), сакральные пиктограммы, птицы и животные, бытовые предметы, орудия труда, оружие и конская сбруя, иногда — буквы различных алфавитов. Возможно, прототипами многих знаков являлись тотемные животные или иные символы, восходящие еще к родоплеменным отношениям.

Основные требования, предъявляемые к тамгообразному знаку, — это графическая выразительность и лаконизм, а также наличие потенциальной возможности варьирования в рамках существующей изобразительной схемы. Так, вероятно, учитывалось, что постоянное использование знака путем нанесения его на различные поверхности (камень, кожа, дерево и др.) будет тем легче, чем проще окажется начертание самого знака.

Обыкновенно, если 70% тех людей, кто хочет «основать род» заканчивают свой проект еще на уровне деклараций, то 25% ограничиваются созданием фамильной символики и дальше не идут. Герб и девиз — важные вещи, однако еще более важным является «переписывание» собственной жизни под девиз и герб, а в дальнейшем — и жизней предков и ныне живущих родственников в формате фамильной легенды. Только тогда герб и девиз наполнятся необходимым достоинством и содержанием, а фамилия более-менее выделяется из массы семей.

Фамильная семиотика

Претензия объедков на свежесть

Жизнь не ведает точек; запятые есть, но только не точки.

Бхагван Шри Раджниш (Ошо)

Когда мы говорим о том, чем руководствуется фамилия, когда поддерживает старые или создает новые ритуалы, мы обращаемся к семиотике, ткани из знаков. У этой знакоткани есть свои законы, которые опасно нарушать. Сама по себе наука семиотика весьма обширна и интересна, и подлежит отдельному изучению, особенно когда имеешь дело с машиной и программным кодом, на котором та работает. Но нас теория знаковых систем будет интересовать постольку, поскольку она позволяет избежать совращения машиной и сохранить свою семью-проект от машинных прихотей и нужд.

Есть два закона, с которыми стоит познакомиться, когда речь идет о фамильной семиотике. Во-первых, знаки пластичны и переменчивы и подвержены инфляции. Злоупотребление ими может привести к обесцениванию и вырождению знаков. Точно так же как многократное употребление слова «любовь» привело к тому, что сложная социологическая концепция превратилась в размытое и не подлежащее измерению чувство. Во-вторых, знак — всегда информация, а следовательно, гиперссылка на нечто другое, не несущая сама по себе никакой нагрузки. Поэтому законы знаковой избыточности и знаковой экономии — крайне важны, и наш Святослав Коровин должен их выучить. Иначе законы знакоткани жестоко накажут строителя фамилий, неспособного правильно ставить знак там, где он нужен, и экономить его там, где без него лучше обойтись.

Для начала рассмотрим явление знаковой инфляции.

Представим двух человек. Один из них не только ругается матерными словами, но и, что назывется, разговаривает ими. Другой крайне сдержан в выражениях, не говоря уже о нецензурной лексике. Оба оказались в критической ситуации. К высказываниям первого в решающий момент окружающие не стали прислушиваться, так как те не слишком отличались от привычного стиля общения, разве что оказались более эмоциональными. Когда же привычная доброжелательность второго сменилась на совершенно нехарактерную для того матерную речь, окружающие не могли не обратить внимания на то, что происходит, по всей видимости, действительно нечто из ряда вон. Мат — очень сильная словесная магия, но этими «заклинаниями» нельзя пользоваться часто, иначе они теряют силу. Второй человек сберегал этот ресурс, и потенциал его высказываний в критической ситуации оказался намного сильнее, чем у первого.

Подобно деньгам, знаки, а в нашем примере — матерные выражения, подвержены инфляции. Если в обиходе большое количество таких выражений, то для того, чтобы у них были реальные последствия, необходимо много знаков. Так же, как для покупки товара потребуется все больше денежных единиц со все большим и большим количеством нулей. И напротив, если знаковая масса невелика, ценится каждый знак, и у одного-единственного знака окажется множество последствий. Это касается не только крепких выражений, но и практически любых угроз. Если при каждом конфликте на парковке наш Святослав постоянно угрожает оппоненту своими влиятельными друзьями в силовых органах, которые придут на помощь и вступятся за него, совершенно очевидно, что никакие друзья никуда не придут. Угроза обесценивается с каждым новым упоминанием.

В использовании любых знаков — будь то герб, девиз, ритуал или образ действия — всегда есть риск, что частое и неуместное использование приведет к инфляции знака и перестанет оказывать должное действие. Размноженный знак — это тиражирование, конвейерное производство знака. Машина тиражирует знаки с той целью, чтобы они не означали ничего, кроме себя самих, чтобы из них выветривалось то, что невозможно оцифровать и контролировать. Поэтому растиражированный герб становится логотипом на серийном товаре, серийное оружие утрачивает свое собственное имя, а растиражированные в машине под названием «книга» буквы перестают быть «аз», «буки», «веди» и превращаются из богатых смыслом иероглифов в закорючки, означающие только самих себя.

Второй закон, который вытекает из первого, можно сформулировать так: знак заменяет собой реальную возможность и только намекает на наличие этой реальной возможности, как гиперссылка.

Между людьми постоянно происходит символический обмен при помощи слов, жестов, маркеров на одежде. Он происходит даже тогда, когда мы молчим. Например — вот подъехал парень на «Майбахе», вышел из машины, блеснул «Ролексом» и скрылся в высотном стеклянном здании. А вот мимо прошел другой — в косухе и со связкой ключей в руке, драные джинсы, сигарета в зубах. Мы можем многое сказать о каждом из них, благодаря символическому обмену, который не прекращается ни на минуту.

Эта тема имеет прямое отношение к фамилии и власти внутри и снаружи нее. Необходимо знать, когда и в каких формах знаковые системы необходимо применять, чтобы не превратиться в посмешище, симулякр, за знаками которого ничто не стоит. Ведь если два политика угрожают друг другу перед видеокамерой, очевидно, что это — два фантазера, обменивающиеся ритуальными «боевыми кличами» и не имеющие власти причинить друг другу реальный ущерб. Довольствуются символическим обменом: один якобы напугал, другой якобы испугался. Этим отличается тип общества «друзья» от типа общества «отцы» — символический обмен или реальные действия определяют взаимоотношения внутри группы и ее отношения с миром.

Соглсно французскому философу Жану Бодрийяру, власть стоит делить на реальную и символическую. Реальная власть — это полнота доступных операций человека над объектом. Мы ничем не владеем в полной мере. Если мы владеем квартирой в центре Москвы, то не можем ее уничтожить. А если владеем человеком, то не можем его познать. Там, где нет полноты доступных операций над объектом, пустота наполняется символами, призванными заместить доступность ее подразумеваемостью. Полицейский носит оружие не потому, что может его использовать, а как намек на то, что может. В правовом смысле полицейский так зарегулирован ограничениями, а наказания за нарушения настолько суровы, что проще не использовать оружие, чем пустить его в ход в ситуации реальной опасности.

По той же причине портрет Владимира Путина висит в сельской администрации не в связи с тем, что Путин контролирует этот поселок, а потому что подразумевается, что контролирует, в то время как сам президент может ничего не знать об этом селе. Человек носит толстовку с эмблемой «М1» не из-за того, имеет отношение к смешанным единоборствам, но потому что показывает, что может напасть и жестоко избить. Однако ввести в заблуждение тех, кто понимает работу символического обмена, не удастся: скорее всего, бить такой человек никого не собирается и, вероятно, сам боится получить удар кастетом в подворотне.

Впрочем, этот принцип работает в обе стороны. Если начинающий бизнесмен приезжает на встречу в дорогих часах и дорогом костюме, скорее всего, у него нет денег, и он может не уметь с ними обращаться. Противоположный пример — Марк Цукерберг, одетый в студенческий свитер, так как ему не требуется доказывать свою финансовую состоятельность. Точно так же человек, в котором покоится серьезная психологическая и физическая сила, никогда не станет шутливо боксировать со стеной, ходить вразвалку и демонстративно сжимать кулаки.

Фраза, отражающая символическую власть, звучит так: «Я могу сделать это в любое время». Любимая фраза алкоголиков, одурманенных не столько спиртом, сколько символической уверенностью в своей способности завязать. Когда мы говорим, что «можем сделать это в любой момент», как правило — не можем. И об этом стоит серьезно задуматься. Когда менеджер кричит на подчиненного, обещая его уволить, скорее всего, это не в его компетенции, и менеджер пытается подменить символами реальную возможность. Тот, кто может и хочет уволить, увольняет без лишнего шума.

Сейчас кажется, что мегамашина правительства контролирует все, но мы всегда можем определить, где заканчивается ее реальная власть и начинается массовое производство символов. Там, где правительство говорит, но не делает — область производства знаков, там, где делает, и не хочет, чтобы об этом говорили — реализуется власть. Например, в посадках нечистоплотных топ-бизнесменов проявляется власть, а в разговорах о контроле Интернета — символический обмен.

Отсюда принцип символического обмена в фамилиях, который имеет важнейшее значение для всех, кто пытается фамилию создавать. В сферах, где глава фамилии осуществляет контроль, символический обмен не требуется, там необходима постоянная экономия знака. Но по мере того, как глава фамилии стареет и реальная власть уходит от него следующим поколениям, требуется наращивать символический обмен, каковой заменит собой реальную власть. Герб, гимн, ритуалы, фамильные легенды — все это знаковые системы, знакоткань, гиперссылки на некогда реальную власть уже покойного человека или человека, отходящего от дел. Такую семиотику можно пересматривать, но если все идет хорошо, и жизнь складывается по современным стандартам благополучно, в пересмотре нет надобности.

Рассмотрим символическое замещение на примере того, что мы называем «фамилией» в быту — на фамильном имени. Из всех знаков в нашей семиотической системе фамильное имя — самый главный, самый очевидный и самый проблемный знак, с каким нам приходится иметь дело. И его влияние на судьбу семьи-предприятия и каждого конкретного человека недооценено.

Фамильное имя

Штрих-код для товара, снятого с производства

Один друг рассказывает другому:

— Вот она — известность! Меня начали узнавать в лицо на улице!

— То есть?

— Перехожу дорогу. Тормозит автомобиль, высовывается в окно водитель и кричит: «Для вас, КОЗЛОВ, пешеходный переход за углом!»

Анекдот

Первоначально «фамилия» в нашей стране понималась так же, как в Римской империи — как общность, состоявшая из семьи-предприятия, принадлежащих к ней членов фамилии и патриархальных рабов. Известны факты, когда даже в XIX веке крепостные крестьяне получали фамильное имя от своего господина. Это стало возможным лишь в ситуации, когда зависимые люди были частью фамилии. Похожий смысл длительное время это слово имело и в Европе. В романских языках «family», «familie», «famille», «familia» или «familja» до сих пор означает семью.

Однако к XIX веку слово «фамилия» в русском языке приобрело свое второе значение, ставшее сегодня официальным и основным: «наследственное семейное именование, прибавляемое к личному имени». То есть — родовое имя.

Родовое имя может быть фамильным именем, а может не быть. Разница между ними в том, что родовое имя мы наследуем не задумываясь, оно не обременено никакими активами, мифами и ультраструктурами, не подчеркивает нашу связь с фамильным проектом и может разделяться людьми, с которыми мы не состоим в видмом родстве. Фамильное имя чаще всего объект дизайна, и те, кто его носит, состоят в одном проекте семьи-предприятия. И эту традицию — традицию фамильного имени — мы утратили.

Первоначально родовое имя часто происходит от личного имени или же прозвища, несущего то или иное лексическое значение. Сначала на Руси были только имена, как например — Ждан, Петух, Ненаша. Фамилии-прозвища бытовали в новгородских владениях с XIII — XIV веков, но долгое время не являлись общеупотребительными. Обязательные фамильные имена были введены законом лишь в XVI веке — сначала для князей и бояр, затем для дворян и именитых купцов. Среди крестьянства фамильные имена впервые стали употребляться с XVI — XVIII вв., но окончательно закрепились лишь после отмены крепостного права. Вырождение фамильных имен и превращение их в родовые состоялось в XIX веке.

Русские родовые имена нестратегичны, ситуативны, они в основном образованы как отчества или прозвища, например, Иванов — «Иванов сын», Медведев — «Медведев сын», сын человека с прозвищем «Медведь». Фамильные показывают движение мысли и образованы, например, от названий местности, которой владели носители фамильного имени, например, «князь Белозерский» от «Белое озеро», где находилось его имение и земли. Они могут отражать связь с тотемным животным, фамильным девизом, основной добродетелью фамилии.

Другие схемы образования «фамилий», например, по роду занятий или какому-либо признаку человека, в русском языке менее продуктивны (например, «Кузнецов» от «кузнеца»).

После отмены крепостного права принятие родового имени стало обязательным, что отражало экономические процессы, в частности, трудовую миграцию людей, которые открепились от земли, на какой работали в крепостничестве. Массовое принятие родовых имен среди крестьян породило одну из чудовищных форм коррупции в России. Если крестьяне могли дать взятку, им выписывали красивую, звучную или, по крайней мере, нейтральную «фамилию». Чаще всего, образованную по модели: Иванов, Петров, Сидоров, Селиверстов, Алексеев, Трофимов сын. Если дать взятку было нечем, чиновники записывали унизительные родовые имена: Баранов, Гусев, Свинин, Слепцов, Скопцов, Криворуков, Косоглазов, Кривозубов, Горбачев. Сменить их законодательство не позволяло, и это понятно — единого реестра граждан страны не велось, сети ЗАГСов не существовало, учет никто не вел. В интересах оперативно-розыскных мероприятий человек привязывался к своему родовому имени намертво, как раньше намертво привязывался к земле.

В советское время, когда новые методы учета населения позволили несколько обобщить данные по гражданам страны, многие одиозные родовые имена исправили. Однако и сейчас можно встретить уродливые имена, изобретенные в то время: Какашкинд, Блядко, Дуров, Чмырюк, Полотеров, Срака, Хуер, Блябкин, Недрищев, Сручкин, Задников, Сухозад, Пятижопов, Надхуллин, Онанизев, Педик, Дурнопейко, Дрочиков, Задов, Дрысько, Мудаковский, Тупицын, Гадищев, Рукоблудов — достаточно лишь открыть телефонную книгу или любую базу, где хранится значительный список родовых имен.

Несмотря на то, что сейчас законодательно разрешено сменить родовое имя на любое другое (в том числе и сделав его фамильным), мало кто торопится выбрать себе что-то благозвучнее. А ведь лишь некое чудовищное безумие или чудовищная привычка заставляет человека жить с фамильным именем «Скопцов», «Баранов» или «Дураков» и даже гордиться им! Цена такой лицемерной гордости — душевные травмы ребенка в школе, насмехательства и унижения сверстников, искалеченная судьба. Не говоря уже о фамильных сценариях.

Психологи обозначают такое поведение, используя деликатную формулировку «адаптация к проблеме». Если по какой-либо причине не хватает решимости исправить родовое имя на более стоящее, можно восклицать с гордостью: «Мы, Дурмановы…» — и таким образом сводить проблему на нет.

Пока я писал эту главу, мне рассказали случай Веры Вагиной, которая вышла замуж и сменила родовое имя на «Баранова». Альтернатива не очень, но в случае фамилии «Вагина» любая альтернатива хороша.

Правда же в том, что каждый человек имеет право взять любое фамильное имя — «Столыпин», «Свободовольский», «Светозарский», «Архангельский», «Жизнелюбов», «Сингулярский» — и этим исправить проблемы воспитания, связанные с проклятьем фамильного имени. Причем взять не только такое, какое уже есть, но и изобрести такое, какого никогда не было! Часто единственное, что останавливает людей с фамилией «Мудаков» и «Ослов» от таких действий, это довод в духе «папа обидится…». Что особенно забавно звучит, когда папа уже умер, и единственный «папа», что остался — голос в голове сына.

Да, действительно, папа может обидеться, если однажды к нему придет дочь и скажет, что не хочет быть «Собакиной» или «Сиськиной» и с этого момента станет «Шереметевой», «Оболенской» или «Преображенской». Хотя, по большому счету, для обиды нет ни малейшего повода — сам-то он не задумывался, какое скверное родовое имя дарит в качестве приданного своей дочери. А ведь он так же, как и все обладатели этого родового имени до него, несет за него ответственность. Но стоит ли прислушиваться к подобным обидам? Это столь же непродуктивно, как и упрекать отца в том, что его научили быть Сиськиным, и никем иным.

Часто фамильным именем становится родовое. И это понятно: практически отсутствует переход от рода к фамилии. Изобретение фамильных имен явление редкое, но в фамилиях такие случаи имеют место. Так, Ротшильдам как евреям было запрещено по законам Франкфурта иметь родовое имя. Само слово «Ротшильд» означает «красная крыша»: в доме с красной крышей жили Мейер Амшель с сыновьями. Разбогатев, они взяли еврейское прозвище как фамильное имя, не просто порвав со старыми сценариями, но и активно взявшись конструировать свои собственные.

В русской традиции женщины при вступлении в брак принимают фамилию мужа. На Руси считалось, что женщина перестает быть собственностью мужчин одной семьи, и становится собственностью другой. Смена родового имени является символическим отображением этого процесса. Здесь есть сценарные возможности. Если в родной семье сценарные предписания были удручающими, смена родового имени дает разрешение не играть в старые игры — играть в новые, что заведены среди носителей того родового имени, носителем какого женщина отныне становится.

Принятие нового родового имени, которое не связано ни с кем, полностью освобождает от всех сценариев и дает огромную свободу, справиться с которой может не каждый.

Женщина может сохранить свое девичье родовое имя, либо принять двойное с написанием родового имени мужа и своего девичьего через дефис. Во многих случаях так и происходит. Однако порой девушкам приходится брать родовые имена намного хуже девичьих, иначе может обидеться муж — в том случае, если он человек недалекий.

Вполне разумно мужу брать родовое имя жены, если то благозвучно. То, что жена сегодня берет родовое имя мужа, не долг, не правило и не обязанность, а всего лишь неоправданно затянувшаяся христианская мода. Разумно жене оставлять свое девичье родовое имя, если она, выходя замуж, уже стала широко известна как художница, писательница, общественный или политический деятель и т. д. И если эта профессиональная традиция наследуется, родовое имя может стать фамильным.