Бесплатный фрагмент - Есть зло, которое видел я под солнцем

Глава 1

Москва, центр. Одиннадцать часов утра 29 июня 2006 года.

Сначала он не понял, что ЭТО произошло с ним. Он просто не мог поверить в то, что это произошло, и в его печени торчит бандитская заточка, включившая секундомер последних мгновений жизни. Его жизни!

Может быть, самым ужасным было то, что сознание продолжало ясно работать, пока тело умирало.

Всего несколько минут назад он стоял, с легкой печалью раздумывая о том, что подходит к концу еще одно его жизненное испытание. Судьбе было угодно постоянно ставить его в жесткие условия выживания, подбрасывая проблемы одну за другой, но вполне оптимистичное кредо — выжить любой ценой — никогда его не подводило. До этого утра.

Цепляться за жизнь не имело смысла — в этом не было никаких сомнений, а жить хотелось, и мозг в бесполезном ажиотаже продолжал искать выход из происшедшего. Тело еще могло двигаться, чувствовать, он мог продлить свою жизнь примерно на полчаса, если не вытаскивать заточку из правого бока… Но он не мог не понимать, что эти полчаса — совсем не то, что ему нужно. Ему хотелось бы жить больше, чем полчаса, ему хотелось бы жить еще годы и годы.

Теплый полдень конца июня обещал проходившим мимо людям приятный вечер, которого у него уже не будет. Он оглянулся вокруг, словно впервые видел знакомую с детства старую Москву. И она показалась ему такой дорогой, такой милой, что слезы сами покатились из глаз.

Потом он опустил взгляд, увидел носки своих полуботинок и подумал, что если бы он остался жить, то наверняка к осени купил бы новые. И эта странная для умирающего человека мысль вдруг так обожгла его сознание, что ему захотелось кричать и плакать навзрыд. И, возможно, именно так — в слезах и зубовном скрежете — он ушел бы из жизни, но в последнее мгновенье он поднял голову и увидел того, благодаря кому он теперь умирает с заточкой в печени. И вопль замер в горле без десяти минут трупа.

Глава 2

— Алло, Стэн?

— Вы позвонили в студию великого русского художника Степана Эдуардовича Нетленного. К сожалению, его сейчас нет на месте. Вы можете оставить голосовое сообщение после двадцать четвертого звукового сигнала…

— Слушай, ты, художник с большой буквы Х…

— Надеюсь, Х — это аббревиатура от слова «хороший».

— Надейся, надейся…

— А как ты догадалась, что это я, а не автоответчик?

— У твоего монструозного телефона нет автоответчика, если ты не в курсе.

— А-а-а-а-а-а… Вот это я лоханулся, так лоханулся.

Разговаривая по городскому телефону, Стэн (а именно так он представлялся при знакомстве, так его называли друзья и, главное, этой аббревиатурой-псевдонимом он подписывал свои сугубо реалистические картины, почти не пользующиеся у эстетов от живописи спросом) закончил писать ключевые слова, убрал пальцы с клавиатуры компьютера и, установив мышкой стрелку на символе «Найти», заставил Yandex поработать на себя селектором источников информации.

— Э-эй, — оторвал его от компьютера женский голос из телефонной трубки. — Ты за компьютером сидишь? В интернете? И это в ту минуту, когда с тобой в кои-то веки разговаривает неотразимая Лиза Никольская?

Стэн знал Лизу уже не первый год, и их связь не была похожей ни на что, возникавшее у него раньше. Они были больше друзья, чем любовники. Она журналистка, пишущая для малотиражного еженедельника «Астрал», порой пропадающая на недели и совсем неадекватная в период творческой активности — в это время к ней лучше даже не звонить. Кроме того, Лиза тяжко переносит критику — с этим к ней лучше не соваться. Наконец Лиза — сторонник Greenpeace, вегетарианства и минимализма во всем, что касается окружающего ее пространства. Стэн был охотником, всю эту «чушь зеленую» даже не хотел обсуждать, а вообще его жизнь была жизнью одинокого волка. Впрочем, слово «волк» в его случае — просто затертый шаблон. В минуты откровения с самим собой он сравнивал себя с одиноким псом, причем непородистым псом-неудачником. Хотя в этом он был не совсем прав, поскольку случись у другого столько вовсе не романтических приключений, на которые судьба Стэна оказалась щедра, скорее всего, по этому другому уже давно отзвучала бы панихида. Стэну же удавалось всякий раз каким-то чудом выворачиваться, и уже одно то, что печально знаменитый возраст Христа не стал для него роковым, можно считать необыкновенной удачей. Но однажды ему, в виде исключения из правил, повезло не только вывернуться, но и стать вдруг сказочно (как ему тогда казалось) богатым. Грамотно подготовленный коварными злодеями на «заклание», Стэн не только не стал козлом отпущения, но и присвоил у неплохо организованной группы жуликов без малого миллион долларов США.

Факт обладания этой суммой Стэн совсем не спешил афишировать, но позволял себе реализовывать с ее помощью детские мечты о путешествии по миру. И не просто о путешествии — приехал с открытым ртом — сделал селфи — уехал с альбомом впечатлений. А о путешествии с возможностью узнать чужую страну и чужую природу изнутри, постепенно, смакуя каждый глоток тропического или арктического воздуха. Он то отправлялся добровольцем в национальный парк Гона-ре-Жоу на юге Зимбабве, чтобы помогать зоологам, изучающим носорогов; то летел в Камбоджу, чтобы участвовать в качестве добровольца в поисках все новых и новых храмов и дворцов комплекса Ангкор, некогда спрятанных джунглями от глаз людей; то отправлялся в экспедицию на Тянь-Шань искать остатки НЛО, разбившегося в урочище Шайтан-Мазур; то принимал участие в экспедиции на остров Беннетта в архипелаге Новосибирских островов для поиска следов экспедиции Эдуарда Толля. Тогда из Москвы надолго пропадал он.

Они с Лизой были просто идеальной парой — никаких притязаний на взаимную свободу и естественная потребность друг в друге, когда случайно оказывались вместе в Москве. Сейчас был как раз такой случай — Стэн уже несколько дней сидел в своей студии, рыская по интернету в поисках новых приключений на свой еще не отдавший дань радикулиту крестец, а Лиза только что вернулась из очередной командировки за высосанными из пальца сенсациями, позволявшими совершенно безбедно существовать не столько ей, сколько ее главному редактору и по совместительству владельцу «Астрала», Сергею Сергеевичу Ткаченко, за глаза которого сотрудники звали Астралопитеком.

— Стэнчик, милый, — вернул задумавшегося волонтера к реальности нежный голос трудящейся на почве журналистской поденщины Лизы. — Я стала забывать, какого цвета у тебя глаза…

— Карие. Но, судя по меркантильным модуляциям твоего голоса, цвет моих глаз — это только предлог… — Стэн оторвал взгляд от монитора и так заинтересованно посмотрел на телефонный аппарат, словно это был не старый, неуклюжий эбонитовый монстр черного цвета, а миловидная девушка, в нечаянном наклоне обнажившая грудь немного больше допустимого вырезом.

— С тобой неинтересно разговаривать. Ты сразу обо всем догадываешься.

— Подожди, я сейчас угадаю, о чем пойдет речь дальше.

— Попробуй, дедукт ты мой.

— Зная твою щепетильность в вопросе о деньгах, я вынужден их исключить. Заодно и мои связи исключаю, поскольку у тебя связей намного больше, чем у меня, да и мои знакомства не того профиля, который тебя мог бы заинтересовать. Остается… моя машина.

— А вот и не угадал! Мне нужен ты…

— О, Боги! Иль прозевал я тот момент, когда два полюса земных местами поменялись?

— …ты вместе с твоей машиной.

— Вам слава, завсегдатаи Олимпа! Конец света откладывается! И что же мы будем делать в моей машине?

— ЭТО самое…

— Звучит заманчиво! — Стэн нарочито громко сглотнул. — Но с чего вдруг такая фантазия, почему в машине?

— А на чем мы еще сможем добраться до Раменского?

— Солнце мое, если я задам глупый вопрос, ответь мне саркастическим хохотом: почему для ЭТОГО нужно добираться до Раменского?

— Потому что там дача одной нашей читательницы, вырвавшейся, судя по всему, ненадолго из «Канатчиковой дачи». Она позвонила в редакцию, и попросила, чтобы именно я, как лучший журналист всех времен и народов, приехала к ней и убедилась, что у нее на даче барабашки с чебурашками в пятнашки играют на чердаке, а НЛО черпают энергию в «туалете типа сортир». Стэнчик, я только что вернулась из Барнаула, куда сама напросилась. Снежный человек, которого там застрелили и заморозили охотники, оказался орангутангом, сбежавшим из гастролирующего зооцирка. Наш Астралопитек был просто в бешенстве. Вместо сенсации пришлось писать идиотскую статью, наполненную недомолвками и сомнениями: а вдруг это все-таки нэ облизьяна…

— Сочувствую.

— И еще, — Лиза решила, что пора поднимать ставки, — Астралопитек сегодня рассказал анекдот. Грязный такой бомж подсел в парке на скамью к симпатичной девчушке, посмотрел на нее и предложил ей надкусанное яблоко с прилипшими к нему собачьими волосами. Она с отвращением отпрянула, а он такой с обидой говорит: «Я так понимаю, что о сексе не может даже речи идти?»

Стэн усмехнулся.

— Все, кроме меня, заржали, а он смотрел как раз на меня. Этаким сентябрем. И вдруг говорит: «Шеф дает вам, Лиза, шанс реабилитироваться». Стэнчик, поехали, ты меня туда свозишь? А уже пот-о-о-о-ом…

— Лиз, — нарочито жестко отчеканил Стэн. — У меня есть одно условие. Ты не впутываешь меня…

— …ни в какую историю! Стэн, ну, какая история?! Съездим на дачу к чокнутой тетке, и все!

— В прошлый раз ты говорила практически то же самое…

— Значит, завтра сутра ты за мной заедешь! Ну, пока, целую тебя в курносый кончик…

— Кончик чего?

— Пока что носика.

Пока Лиза говорила со Стэном, она успела выбраться из ванной, накинуть махровый халатик, вытереть полотенцем голову, сесть за стол в гостиной, отхлебнуть горячего кофе из маленькой чашки и в завершение всего вычеркнуть фломастером три мужских имени в блокнотике — Матвей, Василий и Кирилл. Невычеркнутым осталось четвертое в списке из четырех имен — Стэн.

Свет утреннего солнца, пробившегося сквозь молодую листву яблоневых деревьев и занавески из тонкого синтетического тюля, холодно очертил скульптурно выразительное лицо Никиты. Он еще тяжело дышал, и появившаяся минуту назад испарина над верхней губой пока не сошла. Форма рта многое может сказать о его владельце сведущему человеку. Но о том, что в уголках губ Никиты скрываются признаки самых разнообразных пороков, понял бы даже несведущий. Мила Львовна, опершись на локоть, с приятным чувством владелицы породистого жеребца, смотрела, улыбаясь на Никиту, и ей было совершенно невдомек, о чем он думает теперь, сразу после секса, и что просчитывает в уме, задумчиво глядя в потолок.

— Пора, — наконец проронила она нехотя. — А то скоро приедут эти… из газеты. И муж звонил…

Упоминание о муже сразу вернуло Никиту к действительности.

— Милуша, ты обжигаешь мне сердце, когда вспоминаешь в такой момент о нем. Пропади он пропадом! Я не хочу делить тебя с ним!

— И что же нам делать? — равнодушно проговорила Мила, не меняя выражения красивого, но, увы, стареющего лица. — Я не хочу разрушать то, что создавала с таким трудом. Квартирный вопрос, дележ моего бизнеса… Нет, не хочу даже думать об этом.

Никита сбросил с себя тонкое одеяло, легко приподнялся и сел, повернувшись к Миле спиной.

— Иногда мне кажется, что я готов его убить! — совершенно искренне произнес Никита, немного переиграв только в интонации.

На самом деле даже хорошо знавшему его человеку было бы непросто понять, что от Никиты можно ждать — только подлости и хитрости, или же способности пойти на преступление ради денег, на убийство. Мила Львовна тоже не знала этого наверняка.

— Не говори глупостей, — словно ребенку, то ли отговаривая его, то ли подначивая, наставительно выговорила Мила Львовна. — Во-первых, он брат твоей матери, твой близкий родственник, дядя.

— А, во-вторых?

— Во-вторых, нам и так хорошо. Вадим ни о чем не догадывается…

При последних словах Никита резко повернулся, бросив на Милу полный вызова взгляд, но увидел, что она уже стоит в пеньюаре у зеркала и не видит этого всплеска эмоций. Никита, отвел глаза, вспомнил о своих проблемах и, заметив, что ремень на джинсах все еще не застегнут, аккуратно подтянул им начавший округляться животик.

— Милуша, я хотел тебя попросить… Мне нужно где-то срочно занять немного денег… тысяч двести и…

— Я купила тебе подарок, — Мила Львовна произнесла это так, словно и не слышала слов любовника. Разглядывая себя в зеркало трюмо, она легко решила важный вопрос — нанести макияж не сейчас, а немного попозже. После чего достала из стоявшей перед зеркалом шкатулки ключ, открыла им верхний шкаф трюмо и достала из него бархатную коробочку. Никита, скосив глаза, заглянул в открытый шкафчик и заметил пачку пятитысячных купюр толщиной в палец. «Тысяч пятьсот», — прикинул он.

Когда Мила обернулась к Никите, он уже с улыбкой, очень удающейся ему наивной улыбкой, смотрел в глаза своей Милы. Поступью королевы она подошла к нему, обвила руками шею и страстно поцеловала любовника в мягкие, полные губы. Бархатная коробочка оказалась у самых глаз Никиты, он взял ее, с любопытством открыл и с удивлением увидел дорогую зажигалку.

— Милуша, это же Каран дэ Аш! Она же стоит не меньше полусотни тысяч!

— Милый, я готова дарить тебе дорогие подарки, но не хочу платить за секс деньгами, как в публичном доме.

— Милуша, я же прошу взаймы. Я обязательно отдам… потом.

— Мы уже проходили это «потом».

Утренняя Рязанка сразу за виадуком МКАД оказалась неожиданно свободной, и Люберцы удалось проскочить за считанные минуты. У московских дорог есть свои дни и часы пик, благодаря которым они становятся похожими на кровеносные сосуды или муравьиные тропы, движение по которым не иссякает, кажется, никогда. Чтобы выбраться летом из столицы в пятницу вечером по дорогам, заносчиво относимым дорожниками к разряду автострад, нужно рассчитывать, по крайней мере, на часовую пробку. С субботы на воскресенье въезд и выезд из Москвы самые свободные. Вечером же в воскресенье и утром в понедельник пробки обязательны на въезде. В прочие будние дни они могут и не образовываться, хотя легкий «поцелуй» двух и более транспортных средств легко собирает на ровном месте кучу машин, и об этом бодро оповещают стоящих в этих самых пробках всегда веселые ведущие «Авторадио».

Был будний день, среда, и отсутствие выезжающих из Москвы машин делало дорогу нереально пустынной, особенно по контрасту с соседней частью, по которой спешили прорваться в столицу многочисленные легковушки и автобусы из ближних и дальних пригородов — на работу ехали жители Подмосковья, и москвичи-дачники, надышавшиеся кислородом, нехотя возвращались в смог мегаполиса.

Глядя на медленно ползущую трехкилометровую вереницу машин параллельной полосы, Стэн эгоистично радовался оттого, что для него и Лизы начало пути оказалось удачным — до Быково пролетели, нигде не притормозив.

В Жуковском начался дождь, асфальт мгновенно потемнел, и шины автомобилей зашумели так, словно кто-то отрывал длинную ленту скотча, приставшего к стеклу. Летние дожди желанны, сильны и стремительны — вскоре Стэна ослепило солнце, игравшее в каждой повисшей на растениях капле влаги, и асфальт запарил, словно только что вынутый из печи.

Услышав через приоткрытое окно внедорожника какой-то знакомый шум, Стэн поднял глаза и увидел спортивный самолетик, словно бы повисший в небе.

— Вспомнил! Я бывал здесь как-то, на авиашоу «Макс».

Плавно крутанув руль, Стэн добавил:

— А в дачный кооператив, по-моему, нужно сворачивать сюда, на Кратово.

Машина въехала на территорию дачно-садового кооператива с ностальгическим названием «За индустриализацию».

Попетляв среди разномастных заборов из профнастила или сетки-рабицы, в каждом переплетении ромбов которой все еще поблескивали искрящиеся капли, дорога привела их на улицу Чехова. За заборами возвышались сосны и старого «покроя» дачные дома «на две семьи». По замыслу проектантов, по-видимому, развитие чувства собственничества, порождаемое индивидуальными участками, должно было компенсировать коммунальное по своей сути жилье.

Дом Вахмистровых совершенно не бросался в глаза. В отличие от новостроек он сохранил, судя по всему, свой исходный облик. Стэн проехал мимо, потом вернулся, ориентируясь на номера домов, но снова проскочил нужный. Наконец, они с Лизой решили оставить машину в тени сосновых крон и отправились на поиски пешком.

Хозяйка, Мила Львовна Вахмистрова, ждала гостей на веранде.

— А я смотрю, незнакомая машина туда-сюда ездит под окнами… Уж не ко мне ли? Вы не из газеты? — промурлыкала она, спускаясь по ступеням крыльца навстречу Лизе и Стэну. — Вы Лиза?

— Да, я вам звонила. А это Степан. Мой…

— Я понимаю, — вывела из затруднительного положения замешкавшуюся Лизу Мила Львовна. — Бой-фрэнд, как сейчас говорят. Пожалуйте в наши апартаменты, в «Сумасшедший дом», как говорит мой муж.

«Она знает, — подумал Стэн, — что „эпатмент“ на английском означает „садовый домик“, или так шутит про свой домишко?».

Внутри «Сумасшедший дом» выглядел очень уютно. В отличие от модного нынче дизайна «под старину», здесь историю не имитировали, а реально проживали люди, и эти люди имели весьма разные вкусы.

— Может быть, чайку с дороги? — предложила гостеприимная хозяйка.

Миле Львовне очень шло ее имя — так и хотелось произнести «какая милая женщина». Ее густые каштановые волосы придавали улыбчивому лицу с проницательным взглядом карих глаз выражение солидности. Что как-то не вязалось с некоторой суетливостью в поведении.

— Спасибо, — возразила Лиза. — Мы добирались до вас не больше часа, так что дорогой это назвать нельзя. И хотелось бы сразу увидеть главное… Мы вообще-то немного торопимся…

— Ну, без чая я вас все равно не отпущу, — категорично заявила Мила Львовна. — В кои-то веки из любимой газеты… А главное… Главное у нас на чердаке. Вот сюда пожалуйте, по лесенке…

Женщины стали подниматься первыми по крутым ступенькам. Идя за ними вслед, Стэн по инерции взглянул вверх и уткнулся взглядом в обтянутые белыми брюками ягодицы Лизы, после чего фантазии мгновенно унесли его в медленно приближающееся «а уже пот-о-о-о-ом…».

— Мила Львовна, а когда кооператив получил такое интересное название «За индустриализацию»? — решила поддержать беседу Лиза.

— А-а-а-а… Это давно, в тридцатых годах. Здесь давали участки рабочим от завода имени Серго. Тогда же ценили рабочий класс — вон сколько, по двадцать соток давали. Ну, не только рабочим… Здесь и артистам дачи давали, и ученым, и из органов некоторым. А теперь вот новые русские поскупали чуть не все…

— Занятно.

— Вот, посмотрите, — Мила Львовна открыла старый зеленый сундук с металлическими наугольниками, отчего в проникающем через слуховое окно луче заклубилась пыль, и вытащила из него кипу бумаг и конвертов. — Вот, здесь есть такие загадочные послания, какие-то шифры, планы… Я думаю, ОНИ охотятся за этими бумагами.

— Кто они? — наивно поинтересовался Стэн.

— Как кто? — удивилась Мила Львовна, слегка поджав губы. — ОНИ!

— Ах, да… — поправился Стэн, но было поздно. Больше Мила Львовна к нему не обращалась, демонстрируя свои «сокровища» исключительно Лизе, проявившей полное понимание того, кто такие ОНИ.

— А вы разрешите мне это сфотографировать? — спросила Лиза так, словно уже никуда не торопилась и боялась только одного — ответа «нет».

— Конечно, Лизонька! Можно, я буду вас так называть? Ведь ради этого я вас и пригласила сюда, — радостно объявила Мила Львовна, раскладывая на крышке сундука конверты, письма и планы, которые Лиза щелкала, держа на вытянутых руках перед собой цифровую мыльницу. Вспышка на мгновенье озаряла комнату, и женщины согласованными движениями, словно сообщницы, убирали одни и раскладывали на крышке сундука другие бумаги. В их слаженных, целеустремленных действиях было что-то от шпионов из старых советских фильмов.

По окончании съемок компания спустилась вниз в том же порядке, в котором поднималась, и Мила Львовна принялась хлопотать с самоваром на веранде, чтобы напоить гостей чаем. При этом она ни на секунду не умолкала, сообщая подробности того, чем обнаруживали себя ОНИ. Оказалось, что однажды ОНИ перерыли весь чердак, но, видимо, открывать сундуки их цивилизация еще не научилась, и все бумаги остались в целости. В результате ОНИ взяли старый алюминиевый таз, в котором когда-то Вадик, муж Милы Львовны, использовал для промывки фотографий после фиксажа. Их заинтересовал и большой моток медного провода, которым Вадик хотел заменить алюминиевую проводку в доме.

Расставлять на столе чашки хозяйке помогала Лиза, а Стэн пристроился на краешке дивана, возле этажерки, на которой лежали подшивки «Астрала». Некоторые фразы и даже целые абзацы лежащей сверху «передовицы» были подчеркнуты разноцветными фломастерами.

— Я заметила, что ИХ интересуют только цветные металлы, — доверительно сообщила о своем наблюдении Мила Львовна.

— Как вы думаете, — испытующе прищурившись, спросила Лиза. — Чем это можно объяснить?

— Я думала над этим, — дежурная улыбка исчезла на время с лица Милы Львовны, она явно ожидала подобный вопрос. — Вполне возможно, что у НИХ проблемы с тарелкой.

— С какой тарелкой? — поинтересовался Стэн, почти не слушавший Милу Львовну, и тут же пожалел, что встрял в разговор, поймав испепеляющие взгляды двух пар женских глаз.

— С летающей, разумеется! — голосом директора гимназии заявила Мила Львовна. — ИМ нужен стройматериал, запчасти и топливо.

— А что с топливом? — испуганно спросила Лиза, оторвавшись от чашки чая, ароматизированного вялым листом бадана.

— С топливом — самое таинственное! — перешла вдруг на громкий шепот Мила Львовна, которая даже не успела из-за разговора притронуться к своему чаю. — ОНИ, по-видимому, пользуются таким топливом, для активации которого необходим спиртовой раствор. Дело в том, что на веранде у нас стоит тумбочка с аптечкой, так вот все спиртсодержащие препараты…

— А можно воспользоваться туалетом? — перебил рассказ о самом таинственном Стэн.

И снова дамские глаза метнули в него по снопу искр, прежде чем Мила Львовна объяснила, что туалет за домом.

Услышать продолжение загадочной истории Стэну было не суждено, но зато в туалете ему попались на глаза аккуратно нанизанные на гвоздик в стене прямоугольные газетные куски размером чуть больше ладони. Стэн сразу же узнал в них «Астрал».

— В самом деле сумасшедший дом, — прошептал Стэн. — А Лизка пишет свои статьи для душевнобольных.

Провожая гостей, Мила Львовна вышла на веранду, и попросила сфотографировать ее на фоне дома, что Лиза незамедлительно сделала, выставив в меню фотоаппарата самое высокое разрешение.

— А эту фотографию вы поместите в газету?

— Обязательно, Мила Львовна, — бодро отрапортовала Лиза. — Думаю, она пойдет на титул, во всю полосу!

— Ой, смотрите, а вот и Вадик приехал из Москвы, — с наигранной радостью сообщила Мила Львовна, напряженно глянув куда-то за спины гостей.

Будто по команде Лиза и Стэн обернулись. По улочке к дому шел нагруженный сумками мужчина лет пятидесяти с лишком. Одинокую прядь седых волос, очень приблизительно маскировавшую обширную лысину, ветерок то откидывал с его лица, то закрывал ею мужчине глаза, и тогда он вертел головой, как собака, чтобы убрать волосы с глаз — руки были заняты.

— Как он, бедный, волок все это? — жеманно пожалела мужа Мила Львовна и, уже обращаясь к мужу, громко добавила с нотой сожаления в голосе: — Ты мой верблюдик, я тебя совсем заждалась…

Стэн взглянул на Милу Львовну, и в этот момент маленькое облачко буквально не секунду закрыло солнце. Но и этого мгновенья было достаточно, чтобы Стэн поразился тому, как игра света и тени изменила приветливо улыбающееся лицо немолодой женщины. Она уже не выглядела добродушной домохозяйкой. Жесткие складки по углам ее губ вдруг заставили Стэна подумать о том, что в действительности Мила Львовна может быть женщиной весьма решительной. Такая женщина не могла пригласить корреспондента для того, чтобы показывать и рассказывать ему всякую ерунду про инопланетян. Тогда зачем? Стэн задумался и снова взглянул на подошедшего уже «верблюдика».

Поправив движением мышц лица совсем сползшие на кончик носа очки и скорчив при этом нелепую гримасу с открытым ртом, мужчина заметил гостей и сокрушенно произнес:

— Отец попал в больницу.

— Да, что ты! — протянула Мила Львовна таким голосом, что не оставалось сомнений — ее это известие не особенно тронуло. — Что с ним?

— Предынфарктное состояние, — покачал головой «верблюдик». — Я скорую вызвал.

Снова посмотрев на гостей, мужчина вдруг спросил, словно они не могли его слышать:

— Это из газеты, что ли?

— Да, — радостно подтвердила Мила Львовна, — Из «Астрала»…

«Верблюдик» диковатым взглядом уставился на «газетчиков».

«Да здесь просто заповедник придурков, — подумал Стэн. — Наверное, это на них так самолеты действуют».

А самолеты и в самом деле разошлись не на шутку, тарахтели и верещали над самой головой, словно их задача сводилась прежде всего к тому, чтобы сделать дачников невротиками.

— Извините, что я вмешиваюсь, — вдруг произнесла Лиза. — Ваша жена рассказала такие интересные вещи, которые происходят на вашей…

— И вы поверили во всю эту чушь? — перебил Лизу Вадик.

«Похоже, не такой уж он и придурок», — подумал Стэн.

— Не важно, поверила ли я, — с улыбкой ответила Лиза. — Важно, чтобы поверили читатели.

Мужчина молча уставился на Лизу, вдруг в его лице что-то неуловимо изменилось, и он предостерегающе понизил голос:

— Вы знаете, девушка, на этом доме лежит проклятье…

«Нет, все-таки я тороплюсь с выводами, — пришла Стэну мысль в порядке самокритики».

— И это проклятье, — продолжал между тем мужчина, — неминуемо падет на вас, если вы решите опубликовать этот материал. Не делайте этого, пожалейте себя…

— Я подумаю над вашими словами, — уклончиво ответила Лиза, и кивнула головой, прощаясь.

Стэн с Лизой пошли к машине, а Вахмистровы стояли и смотрели им вслед. Мила Львовна улыбалась, а Вадик морщился и тяжело дышал. Его седую прядь разметал ветер и пронзили солнечные лучи. Он чем-то напоминал в этот миг библейского пророка. Когда мотор негромко заурчал, и Лиза помахала в открытое окно внедорожника рукой, мужчина вдруг вскрикнул:

— Запомните мои слова: проклятье падет на вас!

— Вот, идиот! — прошипела Лиза, закрывая окно.

— А ты будешь писать про эту дачу?

— Стэн, я тебя умоляю… Ты думаешь, Астралопитеку интересно, падет на меня проклятье или нет? Оно на меня падет как раз в том случае, если я не напишу статью. Он сразу вспомнит мне деньги, потраченные на поездку в Барнаул, а заодно сегодняшний день посчитает, как отгул за мой счет… Разумеется, я напишу статью. И напишу так, чтобы у читателя захватило дух. — Лиза выпалила все это с некоторым раздражением, но потом с нотой оптимизма в голосе добавила больше для себя:

— Я по опыту знаю, что самые эффектные статьи получаются из самого слабого материала. Вроде сегодняшнего… Кстати, фотки нужно перекинуть.

Лиза вынула из сумки ноутбук, открыла и включила его. Пока компьютер загружался, она достала из фотоаппарата карту памяти и вставила ее в подходящий порт ноутбука. Ей потребовались несколько минут, чтобы скачать снимки на жесткий диск компьютера.

— Вот, черт! — воскликнула она, покопавшись в сумке. — Нет свежей флешки.

Просмотрев пару флешек на компьютере, она выбрала одну с семейными фотографиями и скопировала туда последние снимки.

— Но ты же поняла, — продолжал между тем Стэн, — что ее муж категорически против публикации…

— Муж не хочет, а жена хочет, — продолжая заниматься со снимками, отшутилась Лиза. — Их, Вахмистровых, не поймешь…

— Это у нас такие принципы?

— Что ты, милый, — вдруг холодно возразила Лиза, закончив возню с компьютером и закинув все на заднее сиденье, — позволить себе такую роскошь, как принципы, из нас двоих можешь только ты, поскольку ни от кого не зависишь в финансовом плане, а я завишу. И мне нужно выжить в этом волчьем мире, в котором принципиальных нищих съедают первыми.

Стэн хотел было извиниться, но передумал, и больше они не разговаривали до самой Москвы.

Внедорожник встал у дома Лизы, она собрала вещи в сумку, молча выбралась из машины и уже завела руку, чтобы громко хлопнуть дверкой.

Исключительно для того, чтобы потешить оскорбленное самолюбие, Стэн подумал, что она могла бы сказать «спасибо», но вместо этого вдруг произнес:

— Как я понимаю, о сексе не может быть даже речи…

Голубые глаза Лизы становились почти белыми, когда она злилась не на шутку. Именно такими глазами она посмотрела на Стэна, спокойно захлопнула дверку машины и ушла. Стэн смотрел ей вслед еще минуты три — пока Лиза не исчезла из вида — но она так и не обернулась.

Статья никак не шла. Лиза сидела над ней уже второй день, а текста набралось всего на страницу, да и тот не ахти… Время от времени она выводила на монитор ноутбука фотографии, сделанные на даче у Вахмистровых, вчитывалась в переснятые документы из сундука и снова открывала вордовский файл, чтобы записать пару-тройку предложений. После чего зевала, и все мысли сводились к одной — а не сварить ли кофейку. Только раз она остановила взгляд на снимке, где был изображен улыбающийся чему-то Стэн. Лиза смотрела на фото добрыми, почти фиолетовыми глазами и не могла вспомнить, чему же он улыбался. Потом она вдруг встряхнула головой и, закусив нижнюю губу, продолжила писать статью.

А в это самое время Стэн, сидя в своей мастерской, рисовал на листе бумаги карандашом нож, торчащий между ушей. Точнее не рисовал, а копировал с картины Босха «Сад земных наслаждений». Рисунок был сформирован уже в общих чертах, когда грифель от сильного нажима вдруг сломался, и Стэн с досадой швырнул карандаш в угол. Сцепил пальцы рук на затылке, закрыл глаза и так сидел, ни о чем не думая и ничего не желая.

Небольшой кабинет Астралопитека был насквозь прокурен. Правда, надо отдать должное, он был прокурен дорогим, ароматным табаком — главный редактор «Астрала» курил трубку и даже коллекционировал курительные трубки, как Жорж Сименон. Правда, на этом их сходство заканчивалось.

В подражание кому-то еще он завешал все стены кабинета разнокалиберными портретами Троцкого, Ленина, Сталина, Кирова, Молотова, Булганина, Кагановича и иже с ними. Когда Астралопитек вызывал к себе на ковер, чтобы сделать выговор или оштрафовать, деятели российской революции смотрели на вошедшего строго, с укором и даже презрением. И кабинет казался подвалом испанской инквизиции. Если же наоборот, приглашенного ждало поощрение, Берия, Хрущев и Маленков, казалось, радостно улыбались и только не подмигивали игриво. Ну, и кабинет тогда выглядел уютно и приветливо.

Еще не зная, зачем ее вызвал Астралопитек, Лиза на всякий случай приняла «боевую стойку» и решительно отворила пластиковую дверь с надписью «Главный редактор» на стекле. И только заметив улыбку на лице главреда, уткнувшегося в разворот газеты с Лизиной статьей, она не столько увидела, сколько почувствовала доброту в глазах вождей революции.

Через пару минут она уже шла, сияя, по коридору редакции и набирала номер Стэна.

Складывая в сумочку разную женскую мелочь, Мила только на секунду задержала взгляд на муже и с удивлением отметила, что он лежит точно так же на спине, как лежал Никита несколько дней назад. Лежит на том же самом месте, где лежал Никита, и точно так же задумчиво смотрит в потолок.

— Не понимаю, чего ты так злишься, — капризно произнесла Мила. — Никаких семейных скелетов эта статья на свет не вытащила. Чем ты так недоволен?

— Я не злюсь и всем доволен, — проворчал Вадим так, чтобы было понятно, что он недоволен и злится.

«Нашел повод губы дуть, — подумала Мила. — Вот знал бы ты про нас с Никитой…»

Автомобильный гудок за окном заставил Милу отвлечься от пустых мыслей и откинуть в сторону занавеску.

— Сейчас, сейчас, уже иду! — Мила помахала водителю рукой и повернулась к мужу.

— Не хочешь ехать, оставайся! А у меня запись в салон. И в кулинарию необходимо наведаться. Я пошла. И прибери на столе, на веранде.

«Да, да! Вы правильно подумали, наши любезные читатели. В этом странном пиратском сундуке, на чердаке этого странного дома с привидениями мы обнаружили сенсацию –план, зовущий нас в хранилище библиотеки русских царей — знаменитой Либереи».

Прочитав эти строки в только что купленном в киоске у метро номере «Астрала», Стэн криво усмехнулся и медленно покачал головой. И было трудно понять: то ли он восхищается уменьем Лизы превратить абсолютно провальный материал в увлекательный очерк, то ли осуждает ее за слишком вольную трактовку фактов.

Звонок по мобильному телефону прервал так и не сформировавшееся мнение Стэна по поводу Лизиных талантов.

— Стэн, ты сильно на меня обиделся? Я, честно, ругаю себя последними…

— Лиз, прости! Это я не должен был так говорить и…

— Стэн, давай «проехали»! Приходи ко мне сегодня часов в шесть. Больше никаких приключений, обещаю. Просто побудем вдвоем.

— Я почти прочел твою статью. Ты знаешь, мне… понравилось! Неожиданно как-то…

— Шефу тоже понравилось. Хвалил. Правда, без намеков на премию. А уж Мила как довольна! Она звонила. Стэн, приходи. Я буду ждать.

После кулинарии, где у Милы был небольшой кабинетик, как у владельца этого заведения, и общения с главным бухгалтером, которой Мила не очень-то доверяла в финансовых делах, она отправилась в модный салон. Здесь она как бы невзначай вспомнила о том, что наконец-то разрешила надоевшим ей уже журналистам взять наконец-то у нее интервью, достала из сумочки газету и развернула на нужной полосе. У парикмахерши, с которой Мила знакома уже лет пять, глаза расширились в радостном удивлении, она подозвала подруг, и все с завистью закачали головами и едва ли не хором принялись поздравлять Милу. Довольная не столько вниманием, сколько обилием завистливых взглядов, подсмотренных в зеркале, Мила самоуверенно улыбнулась и достала из сумочки телефон.

— Никита! А что ты не звонишь? Я в столице.

— Милуша… Ты знаешь… Я не в Москве, — как-то неуверенно пророкотал в трубке голос Никиты. — Мне пришлось срочно уехать. По делам.

— По каким еще делам?! Какие у тебя могут быть дела? Ты опять во что-то вляпался?

— Ни во что я не вляпался! Я потом тебе все объясню. Не могу говорить.

В автомобиле, припаркованном у зеленого забора из профнастила, сидели четверо. Сидевший на переднем пассажирском сиденье Никита с досадой отключил телефон и сунул в карман куртки. Из разбитой, распухшей губы сочилась кровь, и Никита слизывал ее время от времени, не решаясь повернуться к тем троим, которые молчали и осторожно посматривали по сторонам.

— Ну… я пошел, — произнес Никита так, словно спрашивал разрешения.

Не поворачивая головы, водитель машины, который явно был за старшего в этой компании, презрительно процедил сквозь зубы:

— Да иди уже, козел.

Никита вышел из машины и вдоль забора пошел к перекрестку. Задержавшись на секунду у края забора, он нервно потер вспотевшей ладонью о ладонь, потом ударил в ладонь кулаком и шагнул на дорогу, отделявшую его от дачи Вахмистровых.

С букетом любимых Лизой белых гиацинтов Стэн в легком бежевом костюме быстро поднялся к лифту, перепрыгивая через две ступеньки небольшой лестницы первого этажа, усыпанной выпавшими из почтовых ящиков рекламными проспектами, словно осенними листьями. Пока лифт шумно спускался откуда-то сверху, Стэн успел узнать о том, что Кострян, Шпотя, Стилус и еще несколько пацанов плюс Нелли равняется «love», и что сам он, Стэн, лох, поскольку прочел надпись черным фломастером на бирюзовой стенке: «Кто это прочел, тот лох». Успев заметить матерный эпитет, относящийся к Нелли и выцарапанный, судя по всему, ее ненавистником-анонимом, Стэн шагнул в раскрывшиеся с неохотой дверки темного после солнечной улицы передвижного «гробика», заносчиво именуемого в нашем отечестве кабиной лифта. Наощупь найдя какую-то кнопку и надавив на нее, Стэн задрожал вместе с гробиком и почувствовал, что его поволокло вверх. На седьмом этаже, хорошенько подумав после остановки, лифт решился-таки распахнуть со скрежетом двери, и уже привыкший к темноте Стэн нажал кнопку с сожженной, как и прочие, цифрой, которая, по его расчетам, должна была соответствовать десятому этажу. Спустя полминуты, в течение которых Стэн непрерывно сожалел, что не прошел оставшиеся три этажа пешком, дверки, в очередной раз помедлив, решительно разошлись в стороны. Выходя на площадку, Стэн мысленно возблагодарил «лифтового» за то, что гробик так нигде и не застрял.

Дверь в квартиру Лизы оказалась приоткрытой, и Стэн тихо толкнул ее плечом. Она легко подалась, и глазам Стэна предстала прихожая, залитая вечереющим солнцем, свет которого проникал через открытую дверь гостиной. В прихожей пахло духами, и было тихо. Вообще Стэну очень нравилась квартира Лизы за лаконичный, практически лишенный деталей интерьер. Минималистика — когда декором квартиры является практически полное отсутствие всякого декора — это было у Лизы в крови. Стэну нравилось бывать у нее дома, он чувствовал себя в аскетичных, маленьких, с мебелью из многослойной фанеры, но в то же время просторных комнатах легко и свободно. Однако для своей мастерской, где, собственно, Стэн и жил, он никогда не выбрал бы подобный стиль. Он просто не мыслил повседневной жизни без полок, полочек и стеллажей, заполненных книгами и безделушками, мелкой пластикой, посудой, гипсами, папками с рисунками, деревянными шкатулками, коробками с нужными и ненужными мелочами. По-настоящему комфортно он ощущал себя только в своем довольно неряшливом, пыльном, но хорошо им изученном мире.

«Мертвая тишина, — подумал Стэн. — Наверное, она в ванной, и когда она выйдет…».

Тут Стэн заметил в углу двери в гостиную что-то, что не должно было бы там быть или не должно было находиться в таком положении, и от недоброго предчувствия у него засосало под ложечкой. Стэн понимал, что ничего ужасного произойти не могло — просто не с чего. И при этом какой-то неведомый импульс подсознания сжал мозг: ты же был готов к ЭТОМУ.

То, «чего не может быть», оказалось носком тапочки, который виднелся из двери так, как он не мог бы виднеться, если только не был надет на ногу лежащего в гостиной человека. Продолжая движение, Стэн, словно со стороны видел себя, заглядывающего в гостиную все дальше и видящего уже не только тапочку, но и женскую ногу, на которой эта тапочка держалась.

В распахнутом на обнаженной груди халате Лиза с закрытыми глазами лежала на спине так, словно ей внезапно стало плохо, и она сползла на пол, придерживаясь за дверь. Поверх разбросанных по комнате листов бумаги валялся опрокинутый пластиковый стеллажик из-под DVD-дисков.

Положив на пол цветы, Стэн сглотнул вдруг пересохшим горлом и приблизился к Лизе. Он уже хотел протянуть руку к пульсу девушки, как вдруг увидел бьющуюся под нежной кожей голубенькую жилку.

«Жива! Скорее. Где нашатырь? Что произошло? Сердце? — мысли вихрем проносились в голове. — Нужно позвонить в «скорую».

Что-то не вязалось, не складывалось в голове, пока Стэн доставал из второго сверху ящика кухонного стола, где лежали лекарства и бинты, нашатырный спирт. И когда он уже протянул к носу сморщившейся от резкого запаха Лизы смоченную нашатырем ватку, Стэн понял, что не складывалось: «Почему разбросаны бумаги? На Лизу напали! Кто? Зачем?».

Долго теряться в догадках Стэну не дала Лиза. Она быстро пришла в себя, сморщилась теперь уже от боли, раскалывавшей голову на части, и прошептала:

— Он удрал?

— Кто?

— Ну… этот гад…

Стэн поднял Лизу на руки и положил на тахту. Распахнутый халат, такая знакомая в других обстоятельствах тахта вдруг вызвали у Стэна совсем не к месту теплую волну влечения, которая, не успев сформироваться, обернулась трогательной до слез нежностью к этой хрупкой девочке с голубой пульсирующей жилкой под такой беззащитной, такой ранимой кожей.

— Сейчас, потерпи, я принесу таблетку, — сказал Стэн, бережно укладывая на подушку голову Лизы.

Когда он вернулся из кухни со стаканом кипяченой воды в руке, где билась о стекло и пузырилась большая таблетка анальгетика, Лиза лежала на спине, запахнув халат и положив ладонь на лоб.

— Шишка будет! Дотронуться больно…

— Сейчас я позвоню в полицию и в «скорую», нужно показаться врачу…

Морщась, Лиза приподнялась на локте, выпила лекарство и снова легла.

— Не нужно никакой полиции. И так понятно, кто это сделал. И я хочу отомстить этому гаду, а полиция только помешает.

— Лиз, ты собираешься заняться бандитизмом? Послушай, Лиз…

— А то, что у меня легкое сотрясение мозга, это я и без врача знаю…

Стэн решил пока не спорить.

— Ты лежи, я приберусь. Что нужно было от тебя «этому гаду»? У тебя здесь где-то были спрятаны сокровища Рашида Аль-Гаруна?

Как только Лиза смогла встать, она начала помогать Стэну собирать бумаги на стол. Когда удалось привести в порядок комнату, Лиза окинула ее взглядом и вдруг застонала.

— Компьютер украл, сволочь!

Она выдвинула ящик письменного стола, словно надеясь, что ноутбук окажется там, но в ящике были только бумаги.

— О, господи, — воскликнула она несколько минут спустя, — и фотоаппарата нет! Меня же убьет Астралопитек…

И только поставив на стол расколовшуюся стойку из-под дисков, Лиза осознала, что самих дисков тоже нет. Нет и флешек.

— Вот, гад, а!.. Ну, я не знаю, что с ним сделаю…

— Лиз, кто на тебя напал? Ты его узнала?

— Конечно узнала. То есть… я догадалась. Больше просто некому.

— Что же все-таки произошло?

— Он позвонил в дверь, и я решила, что это ты пришел. Открыла. А там, вообрази себе мой ужас, стоит мужик в маске…

— В какой маске?

— Урода какого-то с треснутым черепом. Я даже закричать не успела, как он ударил меня под дых. Я согнулась пополам. Хочу убежать, вздохнуть, и не могу ни того, ни этого сделать. Ноги сами понесли меня в комнату, я ухватилась за дверь, а он как-то сзади и сбоку от меня идет, и тут искры из глаз полетели… А потом… ты с нашатырем.

— Так ты его узнала?

— Да! Вадик это был, Вахмистров, верблюдик чертов…

— Ты видела его лицо?

— Да нет. Просто больше некому.

— То есть ты его не узнала, а только думаешь, что это он?

— Да он это, наверняка он. За последние пять лет, что я работаю в «Астрале», первый раз сталкиваюсь с тем, что кто-то не хочет, чтобы статья была напечатана. Все только и мечтают, чтобы про их бредни узнали такие же идиоты, как они, и лопнули от зависти. А Вахмистров уперся, как бык. Ты сам видел. Поэтому и пришел, чтобы похитить материалы.

— Но статья-то уже напечатана. Какой смысл ему махать кулаками после драки?

— Значит, он не знал, что напечатана.

— Ты же говорила, что Мила Львовна уже ее читала.

— Вообще-то да… Она позвонила и сказала, что просто счастлива была прочесть мою статью и увидеть себя на фотографии — чуть не во всю полосу, а Вадик, как она сказала, зубами скрипел…

— Стало быть, он знал, что статья напечатана…

— Все равно это он. Решил отомстить, и вот…

— Если бы он решил отомстить, то ударил бы по щеке, плюнул в лицо…

— Спасибо!

— Но зачем грабить? — не обращая внимания на иронию Лизы, продолжал Стэн. — Зачем так сложно и криминально все делать?

Лиза и Стэн на некоторое время замолчали. Стэн принялся осматривать снова стеллаж, стол, бумаги.

— Нет, — минут через десять уверенно заявил он. — Грабили тебя с умыслом, и похитили все материалы, касавшиеся какой-то статьи.

— Наверное, это были зеленые человечки, которых интересуют цветные металлы и спиртовые настойки. Стэн, я же не копаю под чиновников и депутатов, не выясняю, куда делось золото партии. Кому нужны мои статьи, кроме Милы Львовны и таких же дур, как она?

— А, может быть, позвонить Вахмистровым? Если они в городе, то есть повод к подозреньям, а если сидят на даче, то вряд ли это был Вадик. Да и по голосу можно попытаться определить его состояние. У тебя есть их телефон?

Лиза нашла в записной книжке домашний телефон Вахмистровых, и Стэн набрал номер. Длинные гудки в трубке прозвучали как-то гулко, словно раздавались в большом пустом зале. Впрочем, Стэн это скорее почувствовал, чем услышал.

После шестого звонка трубку сняла Мила Львовна, и Стэн передал трубку Лизе.

— Добрый день, Мила Львовна, — начала Лиза, не зная, о чем спросить. — Это Лиза Никольская беспокоит.

— Ой, Лизонька! Как я рада тебя слышать!

— А Вадим…

— Вадим Андреевич, — подсказала Мила Львовна.

— А Вадим Андреевич тоже в Москве?

— А что у вас к нему за дело? — после паузы, выдавшей некоторую настороженность, в свою очередь спросила Мила Львовна.

Стэн, стоявший рядом с Лизой и слышавший то, что говорила Мила, метнул испуганный взгляд на Лизу — он понятия не имел, что можно на это ответить.

— Это, собственно, не у меня, — не моргнув глазом, сообщила Лиза, — у моего друга есть к вашему мужу предложение, которое может Вадима Андреевича заинтересовать. Помните того недотепу, с которым я приезжала к вам прошлый раз?

— Увы, помню. Как вы можете терпеть такое сокровище рядом с собой? Вы такая чуткая, чувственная, а ваш друг, извините, валенок деревенский, и не достоин даже тапочки вам подавать.

— И не говорите, Мила Львовна, — Лиза с ядовитой улыбкой посмотрела в глаза опешившему Стэну. — Но любовь, как говорится, зла, полюбишь и… такое сокровище.

— Как я вам сочувствую!

— А когда вы собираетесь на дачу возвращаться?

— Часа через полтора-два.

— Давайте созвонимся, и мы вас подбросим прямо до дома.

— Мне неловко вас обременять…

— Пустяки. Как освободитесь, звоните. Это и в наших интересах, чтобы Стэн встретился с Вадимом… Андреевичем как можно раньше.

— Ну, если это в ваших интересах, то я с удовольствием…

Через два часа Стэн остановил джип на Таганке, в машину забралась не обремененная сумками и баулами радостная Мила Львовна с новой прической и первым делом рассыпалась в любезностях: на ее взгляд, Лиза и Стэн такая замечательная пара! Молодые люди просто созданы друг для друга, и это такая удача, что две половинки нашли друг друга в этом огромном мире, где большинство в последнее время только расходятся. Стэн не слушал банальностей, пораженный не столько смыслом сказанного, сколько энтузиазмом, с которым Мила Львовна все это говорила.

Нижегородская совершенно незаметно перешла в Рязанский проспект, а вот пробка на выезде из столицы задержала машину минут на тридцать. Оказалось, что не далее, как в километре от кольцевой девятка догнала фольксваген-пассат, и машины перегородили две полосы.

До самого домика Вахмистровых Мила Львовна живо обсуждала с Лизой, периодически щурившейся от головной боли, необыкновенно удавшийся выпуск «Астрала», и Стэн время от времени кивал в знак «согласия» и произносил «угу», если женщинам было недостаточно молчаливого его участия в разговоре. Только иногда Мила Львовна пыталась поинтересоваться тем, какое именно дело у Стэна к Вадику, но Стэн отговаривался ничего не значащими фразами.

— Я хотела бы только предупредить, что Вадик очень болезненно относится к упоминаниям о его… отце. Это связано с годами сталинских репрессий… Они до сих пор очень мало общаются…

По дороге Стэн решил, что скажет Вадиму что-нибудь о возможности написать его портрет с разметавшимися волосами, от чего Вадим Андреевич, надеялся Стэн, категорически откажется. Поэтому с уверенностью ответил:

— Наш разговор никак не коснется его отца.

— Мое дело предупредить…

Припарковав машину рядом с домом, Стэн двинулся вслед за ушедшими вперед попутчицами, и, взбежав, по ступенькам крыльца, испытал странноватое чувство, сродни дежавю — ему показалось, что он когда-то давно уже взбегал так на это крыльцо, и тогда тоже было лето, и тоже вечерело.

В доме Мила Львовна уже окликала куда-то запропастившегося супруга, а Лиза молча с выражением смотрела в глаза Стэна, убежденная в том, что Вадима Вахмистрова в доме нет, как нет его и вообще в Раменском, а находится он в Москве, либо по пути из Москвы на дачу. Стэн уже не знал, что и подумать, как вдруг истошный крик Милы Львовны взорвал сумеречную тишину старого дома. Обеспокоенный Стэн и испуганная Лиза бросились на крик. В коридорчике, выходившем на задний двор, спиной к ним стояла Мила Львовна. Ее крик уже сорвался на сипение, спина ссутулилась, а руки были подняты ладонями вверх, словно она собиралась играть в волейбол, и заметно дрожали. Стэн первым подскочил к ней и увидел чуть впереди, в свете приоткрытой двери заднего крыльца лежащего на полу человека. Вадим Андреевич с неестественно вывернутой шеей смотрел застывшими глазами в никуда, дужка его разбитых очков торчала в сторону, кусочек стекла воткнулся в кожу под глазом, а спутанные волосы седой шевелюры приклеились к полу вытекшей изо рта и давно уже застывшей черной кровью. Из основания его шеи торчала рукоятка кухонного ножа.

Заплаканные, красные глаза Мила Львовна то и дело вытирала душистым носовым платком, и с трудом понимала, о чем ее спрашивает следователь. По комнате ходили туда-сюда полицейские, на стульях у окон сидели понятые. К столу, за которым следователь заполнял протокол, подошел судмедэксперт и начал барабанить пальцами, чтобы привлечь внимание следователя. Тот наконец оторвался от бумаг и вопросительно вскинул голову.

— Где-то между полуднем и двумя часами дня. Точнее — после вскрытия.

Следователь кивнул и продолжил заполнять бумаги.

— Мила Львовна, были ли у Вадима Андреевича враги? — задал он стандартный вопрос, не отрываясь от протокола.

— Ну, какие враги… Он на кафедре зоологии беспозвоночных работает… Работал.

Губы у Милы Львовны задрожали, и она снова поднесла к глазам платок.

— Мила Львовна, — следователь наконец поднял взгляд на вдову. — Я понимаю, что вам тяжело. Но нужно взять себя в руки.

Вдова закрыла глаза, сделала над собой усилие и посмотрела на следователя.

— Да, хорошо. Я постараюсь. На кафедре беспозвоночных. Занимался глистами домашних животных. У него были договорные работы, и он получал немного больше других сотрудников. Говорил, что ему завидуют.

— Насколько больше? Кто завидует?

— Я не знаю. Лучше спросить на кафедре. Его научный руководитель наверняка в курсе.

— Хорошо, спросим. А какие у вас были отношения с мужем?

— У меня?!

— Да. У вас.

— Нормальные были отношения. Как у всех… А почему вы спрашиваете?

— Давайте договоримся, — настойчиво произнес следователь, — я спрашиваю, а вы только отвечаете.

— Хорошо. Но…

— Во сколько вы уехали вчера в Москву?

— Утром. Где-то в половине десятого. Соседи уезжали домой и подвезли меня.

— Что вы делали в Москве?

— Сначала пошла в свой магазин…

— В свой магазин?

— Да. У меня кулинария. Там пришлось разбираться с бухгалтерией и вызывала мастеров — в расстойке пара не было. Потом отправилась в Салон красоты — я была записана. Собственно, ради этого и ездила в столицу. Часа в четыре пополудни пошла домой и застала там тестя.

— Какие отношения были у вашего мужа с отцом?

— Вы думаете, что тесть мог…?

— Мила Львовна, не нужно за меня ничего додумывать. Просто отвечайте на вопрос.

— Но он же только что из больницы…

— Повторяю вопрос: какие отношения были у вашего мужа с отцом?

— Ну, нормальные. Вадим его, правда, чурался немного. Он же не родной ему сын. Приемный. У Вахмистровых была только дочь, сводная сестра Вадима.

— А зачем вы привезли на дачу этих двух молодых людей?

— Я привезла?! Это они меня привезли! Позвонили и сказали, что у них есть какое-то дело к Вадиму и предложили подвести. Спросите у них.

— Спросим. Вы давно с ними знакомы?

— Нет, мы почти не знакомы. Лиза — журналист, и она писала в своей газете статью про… наш дом, про… меня.

Сидя на кухне, за столом Стэн хорошо слышал все, о чем следователь спрашивал Милу Львовну, и что она отвечала. Он пытался читать протокол, но буквы скакали у него перед глазами, и ему по нескольку раз приходилось вникать в смысл одного и того же предложения.

— Подпишите вот здесь и здесь, — дознаватель пододвинул два листа.

— А второй — это что за лист?

— Это формальность. Ну, что вы в соответствии с 51 статьей Конституции были предупреждены о праве не свидетельствовать против себя.

— Но меня же никто не предупредил…

— Разве? А вам есть, что скрывать?

— Нет, но просто, как следователь, вы должны были бы…

— Я не следователь, я дознаватель. Впрочем, если для вас это дело принципа, мы можем все повторить.

— Да нет, бог с ним совсем. Поставить нужно полную фамилию или краткую подпись можно?

— Лучше полную. И прошу вас никуда из Москвы в ближайшее время не отлучаться. Нам, возможно, придется еще встретиться с вами.

— Мила Львовна, — прежде чем обернуться к заплаканной вдове, следователь долго смотрел в окно на запущенный, заросший сорняками и кустарником сад. — Мы сняли отпечатки пальцев по всему дому. У вас, как я понял, бывает очень немного гостей. В основном отпечатки ваши, Вадима Андреевича и вашего тестя. Но довольно часто попадаются отпечатки взрослого мужчины. Кто он?

— Очевидно, это Никита. Племянник Вадима. Сын его сводной сестры, родной дочери Вахмистровых.

— Сколько ему лет?

— Тридцать пять.

— И он спит в вашей кровати?

Глаза у Милы Львовны забегали в поисках подходящего ответа.

— Вадим дал ему ключ, и Никита приезжает сюда иногда. Когда мы здесь, он спит на диване, а когда нас нет, стелет себе на кровати.

— Вас это не смущает?

— Нет, я только меняю белье.

— А когда вы здесь, но в отсутствие Вадима Андреевича он тут бывает?

— На что вы намекаете? — Мила Львовна густо покраснела.

— Я не намекаю. Я собираю информацию для анализа. И с этой целью задаю вопросы. А ваше дело на них отвечать. Если конечно вы хотите, чтобы мы нашли убийцу. Вы ведь хотите этого?

— Конечно хочу, — упавшим голосом произнесла вдова.

Через несколько минут после того, как Стэн и Лиза поставили свои подписи на протоколах, их отпустили. Мила Львовна вышла на веранду проводить.

— Я понимаю, что сейчас все, что ни скажешь… — Лиза не могла найти подходящих слов. — Я… Мы вам очень сочувствуем. Если будет нужна какая-то помощь…

В ответ Мила Львовна молча закивала головой, рассеянно глядя по сторонам.

— Ничего, Лизонька, я справль…

Взгляд Милы Львовны остановился на столе с самоваром, за которым они в первый день знакомства пили чай. Кроме самовара там стояло несколько чашек, блюдец от разных сервизов, варенье в вазочке, печенье. И среди всего этого стояла пепельница с несколькими окурками, возле которой лежала зажигалка, подаренная Милой Никите.

— Странно, — Мила Львовна заговорила сама с собой вслух. — Но как это возможно?

Вдруг, спохватившись, она перевела взгляд на гостей.

— Вы меня простите, я пойду…

— Да, да, конечно, до свидания.

Проведенная на даче Вахмистровых ночь оказалась тяжелой. Сначала ждали полицию и «скорую помощь», потом были бесконечные вопросы от следователя прокуратуры. Лизе то и дело приходилось давать Миле Львовне сердечные капли, а Стэну звонить родственникам Вахмистровых. Поспать удалось всего пару часов, и теперь Стэн вел машину несколько неуверенно.

Сразу за поворотом внимание Лизы и Стэна привлек участок с невысоким штакетником. Им почему-то показалось, что они не видели его, когда проезжали здесь прошлый раз. А теперь не заметить его было невозможно. Возле веранды стоял стол, хорошо видимый с дороги, за столом играли в домино несколько человек, и голову одного из них прикрывала от солнца феска. А возле играющих, шипя, заливался бодрым голосом с грузинским акцентом коричневый, середины прошлого века патефон. В открытое окно машины долетели слова песни: «А на горных, на дорогах — на-нина-нина — стариков столетних много, дэли, во дела».

— Колоритно, — заметил Стэн и бегло огляделся по сторонам. — А мы, кажется, здесь раньше не проезжали.

Вдруг где-то включился репродуктор и с помехами, регулярно потрескивая, исполнил фальцетом: «…ка песню нам пропой, веселый ветер, веселый ветер, веселый ветер. Моря и горы ты обшарил… на свете и все… сенки слыхал».

— Смотри, — прошептала Лиза.

Она, не отрываясь, глядела прямо перед собой. Стэн проследил за ее взглядом.

По тротуару им навстречу шел невысокий, полный мужчина в соломенной шляпе, майке, пижамных брюках в полоску и сандалиях, с газетой «Правда» в руке. Стэну показалось, что время замедлилось. Вместо очков у прохожего было пенсне, и одно его стекло бликовало так, словно было заклеено белой бумагой. Полные губы под сильно подбритыми по краям, папанинскими усиками загадочно улыбались. Не обращая внимания на машину, словно не видя ее совсем, мужчина, напевая себе под нос, не спеша прошел мимо.

— Что это было? — прошептал Стэн.

— Берия, Берия, — пробормотала Лиза. — Вышел из доверия…

— А?

— А товарищ Маленков надавал ему пинков.

Стэн посмотрел в зеркало заднего вида, но мужчина оказался, по-видимому, в «мертвой зоне» обзора. Тогда Стэн и Лиза одновременно обернулись, но прохожего увидеть им не удалось — он просто исчез, а там, где он должен был бы быть, о чем-то беседовали два молодых человека, поблескивая, словно соплями, капельками пирсинга вокруг носа.

— А вот здесь мы проезжали, — обрадовался Стэн.

— Ты обратил внимание на то, что сказала Мила про отца Вадима? Как ты думаешь, он работал в КГБ или в лагерях? Я имею в виду, он хватал и сажал или охранял, чтобы не сбежали?

— Лиз, что это ты вдруг о таком далеком прошлом?

— Музыкой навеяло.

— Почему ты вообще решила, что он был по ту сторону баррикад, а не репрессированным, например?

— Брось. С чего бы это сыну избегать разговоров об отце, если тот был репрессированным? Нет, наверняка его отец как-то связан с органами. Вот и дачу, небось, отхватил, как верный служака.

Кстати о верных служаках, ты заметил, какой противный следователь? — подавленное состояние Лизы уже успело смениться агрессивным настроем. — Смотрит так, как будто меня в чем-то подозревает…

— А что ему делать? Вахмистрова убили вчера днем, а на это время алиби у нас с тобой нет.

— Алиби на это время нет у половины россиян.

— Да, но половина россиян не приезжала с сомнительными предложениями к покойнику, что вызывает только недоверие.

— Если честно, то мне просто не хочется связываться ни с прокуратурой, ни с полицией. Толку от них никакого, а помешать могут.

— Помешать чему? Твоей мести? — невинно поинтересовался Стэн.

— Хоть бы и мести.

— Мести кому? Вахмистрова убили до того, как напали на тебя. Так что он здесь ни при чем. А вот тот факт, что нападение было совершено на тебя и на него, однозначно говорит о главном.

— О каком главном?

— О том, что дело действительно в бумагах Вахмистрова, которые ты вытащила из-под спуда лет своей статьей на свет божий. То есть, причину нападения на тебя нужно искать не в других твоих статьях, а именно в этой, связанной с домом Вахмистровых. Возможность совпадения двух этих случаев ничтожно мала.

— Стэн, я признаюсь, что думала на Вадима напрасно. Теперь это понятно. И значит, что все это — ужасное, трагическое, но всего-навсего сов-па-де-ни-е!

— Я думаю, то, что ты осталась жива, это просто ве-зе-ни-е. Убить этим людям не проблема, как видишь. И не известно, нашли они то, что искали у Вахмистрова и у тебя, или не нашли.

— Стоп! Стэн, ты меня не слышишь? Меня просто ограбили — украли ноутбук и фотоаппарат.

— Лиза, кто-то убил Вахмистрова, потом спокойно обыскал дом и, не найдя нужного, поехал к тебе… И все это среди бела дня. Залез в квартиру, забрал компьютер, фотоаппарат, все диски и фотографии. Почему? Потому что не знал, где именно находится интересовавшая его информация. А что будет, если он ее так и не найдет в украденном?

— Стэнчик, милый, все намного проще. Тот, кто меня ограбил, просто загонит фотик и ноут, деньги пропьет и через пару недель снова пойдет кого-то грабить. И так — пока не поймают.

— Пусть будет по-твоему, но рисковать нет смысла. Ты не против того, чтобы сегодня и завтра остаться у меня?

— Ах, вот, для чего вся эта конспирология! Целую теорию заговоров развил. Можно было и без такого предисловия — я не против.

С мокрыми после душа волосами Лиза, одетая в бежевую рубашку Стэна, разлила кофе по чашкам, поставила одну рядом со Стэном и уселась с ногами в автомобильное кресло, смонтированное на каркасе из крепких сучковатых ветвей. В студии было еще одно такое же кресло и диванчик, которые Стэн сконструировал из высохшего на корню дуба и сидений своего сгнившего фольксвагена-гольфа, купленного в приснопамятные девяностые за двести долларов.

Он сидел на отполированной сверху тополевой колоде перед монитором компьютера и читал статью Лизы с сайта «Астрала».

— Да-а-а-а-а, — изрек Стэн.

— Что?

— Ничего.

— Ничего чего?

— Ничего не понятно.

— А что ты хочешь понять?

— Хочу найти ключ. Что-то же заставило человека совершить два преступления, после того, как он прочел твою статью… Вот ты пишешь про фрагмент рукописного плана, на котором сохранился текст «Путь к Либер…». Дальше оборвано. Ты предлагаешь три варианта продолжения этого «Либер…». Это либо путь к свободе, либо путь к сокровищам западно-африканской Либерии, либо путь к Либерее — библиотеке Ивана Грозного. И что это нам дает?

— Ничего не дает. Я просто написала первое, что пришло в голову. Кстати, о голове… — Лиза увидела в ночном окне свое отражение. — Надо бы уже подстричься.

— Это понятно. Но за подобные откровения не врываются в дом и людей не убивают… Кстати, ты пишешь, что Либерия — это страна в Западной Африке. А есть и еще Либерия — город в Коста-Рике…

— А за подобные откровения убивают?

Стэн подошел к стеллажу из толстых досок и вытащил солидный том «Советского энциклопедического словаря» издания 1979 года. Он, как человек старой закваски все еще предпочитал интернет-поисковикам бумажные справочники. Зашуршали перелистываемые аккуратными движениями тонкие страницы.

— Так… Либерия. Республика в Западной Африке. Бла-бла-бла… Из-за низких налогов под флагом Либерии плавают суда других стран…

Хорошо. Дальше. Либерман Макс — немецкий живописец… Либертины — законно освободившиеся рабы Древних Греции и Рима… Н-да, в общем «Чебоксары-чебуреки-чебурашки нет»…

— Ты знаешь, я вдруг подумала, что какой-нибудь Геркулес Пуаро из этой самой Либерии и Макса Либермана наверняка чего-нибудь надыбал бы. Загадочно так покумекал бы и сказал, что будет еще три убийства, а потом он соберет всех и расскажет, кто это сделал. А нам, увы, ни о чем эти свободные рабы не говорят.

— Остается еще Либерея — «загадочная библиотека Ивана Грозного», о которой ты написала.

— Ага, «Алтын-Малалан», или как там у Акунина?

— У Акунина «Алтын-Талабас», а «малалан» — это «аршин».

— Какой аршин?

— Кино такое было в моем детстве, азербайджанское, называлось «Аршин-малалан».

— А о чем кино?

— Про любовь азербайджанского коробейника к богатой девушке, вроде. Во всяком случае, не про библиотеку Ивана Грозного.

— Опять ты за свое! Да при чем здесь библиотека? — чуть не в истерике воскликнула Лиза. И тут же, взяв себя в руки, добавила: — Где библиотека Ивана Грозного, и где я. Пойми, все это — просто совпадение!

— Не верим мы в такие совпадения.

— Вы?

— Мы. С Холмсом, Эркюлем Пуаро и майором Прониным.

— Ха-ха! Вот если бы я…

Закончить фразу Лизе не дал звонок айфона. Она столкнула пальцем «обои» и, увидев, кто звонит, закатила к потолку глаза.

— Астралопитек, — прошептала она Стэну, будто главред мог ее услышать.

— Добрый вечер, Сергей Сергеевич! Я…

Лиза снова закатила глаза, выслушивая нарекания.

— Да, но я… Сергей Серге… Так я же… Я не перебиваю, я…

Несколько секунд Лиза молчала, переглядываясь со Стэном и потом, видимо, поймав паузу в речи абонента, быстро проговорила первое, что пришло в голову:

— Сергей Сергеевич, я напала на тему! Это бомба! Что за тема?..

А вот этого Лиза еще не успела придумать, и потому бегала глазами в ожидании чуда — откуда-то эта самая тема вот прям сейчас должна прийти на ум. Подняв глаза на Стэна, она вдруг увидела, что он одними губами произносит: «Либерея»! И это слово решило их дальнейшую судьбу.

— Эээээ… Библиотека Ивана Грозного! — Лиза постаралась произнести это так, словно и в самом деле говорила о сенсации столетия, но тут же обмякла после слов главного редактора. — Да, я понимаю, только ленивый не писал, но… но… вокруг этого вдруг возник криминал в полный рост!

Несколько секунд она выслушивала шефа.

— Да! И даже убийство! Профессор Беленький? Спасибо… Да, сбросьте контакты. Завтра же свяжусь…

Когда Лиза отключила телефон, Стэн кивком головы поинтересовался: «Ну, что там?»

— Все! Теперь уже не важно, кто из нас прав, и верю я или не верю я в эти суеверия. Мне теперь придется вникать во всю эту либермуть и начать велено с консультации у профессора Беленького.

— А вдруг это на самом деле и тема, и бомба! Вдруг ты случайно написала о том, что какой-то заинтересованный человек искал уже много времени. Ваша газета и сайт свой имеет?

— И что?

— Этот неизвестный мог просматривать постоянно все, что появляется о Либерее в интернете, и натолкнуться на твою статью по ключевым словам.

— Стэн, вникать придется, но я прошу тебя…

— Да?

— Давай без фанатизма.

— Конечно.

— Ты и в прошлый раз говорил «конечно».

— Ты только представь себе, что этот неизвестный мог…

Лиза слезла с кресла, села на колени Стэну и принялась медленно расстегивать пуговицы своей рубашки сверху вниз.

— …просматривать регулярно все… что появляется… в интернете о Либерее… и на-а-аткнулся на… твою статью.

Глава 3

Явственный стон разбудил Стэна посреди ночи. Он быстро открыл глаза, потянулся к Лизе, поцеловал ее в висок и отправился к барной стойке за стаканом воды и таблеткой от головной боли.

Когда он вернулся к своей фантастической кровати с балдахином, некогда найденной им в выселенном доме на Кропоткинской и отреставрированной своими руками, Лиза уже не спала и, прищурившись от боли, ждала его. Она полулежала, опершись на локоть, и молча плакала. Стэн положил ладонь ей под щеку, нежно приподнял ее голову, и Лиза выпила жидкость из стакана, который они держали с двух сторон каждый своей рукой. Несколько капель стекли по подбородку на ключицу, и, поставив опустевший стакан на пол, Стэн собрал их с нежной кожи губами.

— Мне приснился этот гад в маске, — прошептала Лиза. — Знаешь, когда я думала, что это Вахмистров, меня только зло брало, а теперь, когда вообще ничего не понятно, стало страшно…

— Разумеется. Неизвестность всегда пугает, — покивал головой улегшийся на свое место Стэн и, прижавшись к Лизе всем телом, добавил: — Но ты не бойся, я с тобой.

Лиза взяла обеими руками ладонь Стэна и поцеловала, уютно прижавшись к сильным мышцам его груди.

— Я совсем запуталась и чувствую себя во всем виноватой, — прошептала она.

— Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…

— А если и правда все это из-за статьи?! Чтобы у меня из зарплаты не вычли какую-то пару сотен долларов, я уперлась и напечатала этот материал. Самое ужасное, что он ведь все это время боялся, что его вот-вот убьют. И меня пытался предупредить! Что я наделала?! Это ужасно!

И она заплакала навзрыд.

Стэн попытался ее успокоить, поглаживая рукой Лизино плечо, целуя в волосы, но все было напрасно.

— Может быть, ты права, — спустя минуту произнес Стэн. Он старался говорить спокойно, рассудительно, как будто Лиза и не плакала вовсе. — А может быть, и нет.

— Почему нет? — сквозь рыданья попробовала ухватиться за соломинку Лиза.

— Ну, допустим, что в этих документах содержится информация, которая только Вадиму и казалась опасной. А то даже не опасной, а просто нежелательной для обнародования, из-за чего он так усердно и отговаривал тебя от публикации. И никакого отношения к его смерти она не имеет. А Мила Львовна, например, завела любовника, который уговорил ее избавиться от мужа без потери имущества… и они использовали подвернувшуюся ситуацию со статьей.

— Какого имущества? У них имущества-то не особенно… — произнесла Лиза, прерывисто всхлипывая и глотая слезы.

— Сегодня убивают за сотовый телефон. А у них квартира в Москве, дача на двадцати сотках в сосновом лесу, в ближнем Подмосковье.

— Ну, допустим…

— Они затевают всю эту возню с газетной публикацией, Мила Львовна обеспечивает себе алиби, а ее любовник убивает Вадима.

— Мне показалось, что она любила Вадима, то есть была к нему очень привязана. По-своему, конечно. И зачем им тогда было нужно нападать на меня?

— Ну… чтобы запутать следствие, пустить ментов по ложному следу — все дело, мол, в статье, в загадочных документах. А риска при нападении на тебя не было никакого: любовник ее мог проследить за тобой, знать, что ты дома одна, а дальше — принцип внезапности.

— Не знаю… Мне кажется, что дело в чем-то другом. Слишком уж много допущений: нужно, чтобы Вадим был психом, чтобы у Милы был любовник…

— Это можно попытаться проверить.

Лиза наморщила лоб, перевела молча взгляд на светлый квадрат окна, зашторенного тюлем ручной вязки, и снова обернулась к Стэну.

— А если дело все-таки в бумагах, и Вадим не псих, и Мила ему не изменяла?

— Тогда дело сложнее. Если бумаги были такими важными, то кроме Вадима о них мог знать кто-то еще. При этом и Вадим, и этот «мистер икс» не хотели, чтобы даже часть документов была обнародована. Когда же утечка произошла, мистер икс избавился от Вадима и изъял всю информацию у тебя.

— Какой смысл ему это делать, если информация опубликована огромным тиражом?

— Огромным?

— С учетом того, что статья уже опубликована в интернете.

— Возможно, опубликованы второстепенные документы, и те, кто может их использовать против мистера икс или Вадима, еще не догадываются о важности того, что опубликовано.

— Очень как-то по-книжному у тебя все получается, дедукт, ты мой, — Лиза уже успокоилась, и только воспаленные, покрасневшие глаза, да пульсирующая на виске жилка свидетельствовали о недавнем всплеске отчаянья.

— Я хочу сказать, что убийцей может быть кто-то из окружения Вадима. И даже, скорее всего, так это и есть.

— Лучше бы это была Мила со своим любовником, — печально произнесла Лиза.

— Почему? — удивился Стэн, уставившись в расшитый звездами купол балдахина.

— Потому что тогда получалось бы, что моя статья, то есть я, не причина убийства, а только… Ну, в общем, меня просто использовали. И к тому же на меня больше никто тогда уже не стал бы нападать.

— Честно говоря, я в версию с любовником Милы не очень-то верю и придумал ее для примера, чтобы показать возможные варианты, — глубоко вздохнув, произнес Стэн, откидываясь на подушку. — Боюсь, мы так никогда и не узнаем, кто и почему убил Вахмистрова и напал на тебя.

— Почему?

— Потому что у нас нет никакой информации ни о Вадиме, ни о его окружении. Мы ничего не знаем даже о его отце.

— Ты же не думаешь, что отец мог убить своего сына?

— Не думаю. Хотя истории такие примеры известны. До последнего времени считалось, что Иван Грозный, например, убил. Сталин, по сути, санкционировал смерть Якова.

Произнеся эти имена, Стэн вдруг почувствовал, как засосало под ложечкой. Словно он по своей воле прыгнул в какой-то глубокий, темный колодец, ожидая упасть на мягкое, но, уже прыгнув, сообразил вдруг, что на дне могут быть камни или что-то похуже. Стэн не мог знать, что два эти сверхчеловека, два деспотичных владыки одной страны скоро ворвутся в его жизнь, словно живые люди, а, может быть, и в самом деле оживут на какие-то мгновенья в каких-то загадочных реинкарнациях, чтобы спутывать карты в той игре за жизнь, в которую помимо своей воли Стэн и Лиза уже вступили.

Стэн вышел из душа в синем махровом халате, интенсивно растирая желтым махровым полотенцем волосы, и направился прямиком к своей тополевой колоде, где почти наткнулся на Лизу, сидевшую перед компьютером. У Лизы было ощущение, что она знакома с интернетом с детства, и сегодня ей было трудно представить, как она обходилась без него всего десяток лет назад. Давно прошла пора первоначальной влюбленности во всеведущую «паутину», миновала пора ненависти, вызванная неоправданными ожиданиями энциклопедической информации от каждого сайта, и, наконец, отношения устоялись — она знала, чего можно ожидать от ящика, напичканного электроникой, а, главное, от тех умников, которые наполняют электронную память немыслимым количеством ахинеи и не спешат побаловать пользователей по-настоящему информативными базами данных. Она давно научилась фильтровать муть и получать то, что без интернета просто неоткуда было бы взять или потребовало бы в сотни раз больше времени. Ну, а старый компьютер Стэна с медленным интернетом ее не столько раздражал, сколько бесил.

Набрав в строке ключевых слов «Либерея», Лиза щелкнула кнопкой ввода, и «старикан» заработал во всю силу своего напряжения, потакая человеческой прихоти и, может быть, даже жертвуя более важными делами ради праздного интереса существа женского пола с несовершенными из-за очень ограниченной оперативной памяти мозгами.

Как обычно, программа выдала виртуальную страничку с полутора десятками источников. Яндекс с гордостью сообщил, что им найдено сайтов 999, документов 10680, новых 15. На первой странице оказались «Либерея/Древнерусская литература» с малопонятными сокращениями и адресом: www.drevnosty.ru. Далее шло «Либерея: Underground Library». Следующими либереями оказались книжное издательство под таким названием и часть наименования книги Бориса Горая «Либерея раритетов». Статья Лизы удостоилась чести попасть в первую двадцатку: «Астрал» шел под номером 19, и в ссылке на источник помимо названия статьи указывался уже известный читателю вырванный из контекста кусок без начала и конца с бесцеремонным низведением имени русского царя до «Ивана Гр…». С номера 20 начиналось то, что искали Стэн и Лиза, а именно статьи в газетах, главы в книгах и целые книги, посвященные загадочной Либерее — библиотеке Ивана Грозного. Первый документ, который открыла Лиза, назывался «Тайны истории. Тайна Либереи». А потом она открывала и запоминала на жестком диске компьютера в текстовом формате все, что касалось этой библиотеки.

Когда файлы начали повторяться в разных изданиях и явно не относящиеся к теме ссылки переполнили виртуальные страницы, Лиза вышла из «всемирной паутины» и приступила к чтению сохраненных документов.

Стэн сначала смотрел из-за ее плеча на экран монитора, а потом достал большие желтоватые тома академического собрания летописей и углубился в их изучение.

— И что мы имеем? — поинтересовался он по прошествии часа, когда заметил, что Лиза попыталась откинуться на спинку, которой у пня не было, чуть было не потеряла равновесие, обернулась, чтобы убедиться в отсутствии спинки и, убедившись, сурово зыркнула на ухмыляющегося Стэна.

— Ерунду какую-то, — недовольно ответила Лиза. — Во-первых, история очень запутанная, во-вторых, масса действующих лиц, а в-третьих, некоторые сомневаются в том, была ли такая библиотека на самом деле… Вообще каша какая-то. Ничего из нее не поймешь. То есть ничего для нас важного нет… Какой-то дьяк Конон Осипов что-то слышал про то, что кто-то видел в подпольях Кремля во времена царевны Софьи, а потом уже в наше время какой-то Алексей Осипов пишет об этом в какой-то книге. Я запуталась и не знаю, за что хвататься.

— Так, для начала нужно все расставить по местам.

— А если это все не понадобится?

— Как же можно сейчас определить, что понадобится, а что нет…

Тем более, что тебе все равно придется разбираться в этой «каше», чтобы написать статью. Давай все выпишем по порядку.

— Ого! — Лиза обернулась к Стэну. — По порядку? Это я слышу от тебя?

— А что такого?

— Ты оглянись вокруг. Ты когда-нибудь вообще видел свою берлогу со стороны, порядочник?

— Хочешь сказать, что у меня в студии беспорядок? — Стэн обвел взглядом груды книг, красок, коробочек, рам и рамочек для картин так, словно впервые все это увидел. — На мой взгляд, все на своих местах, а это и есть порядок.

— Наглец! — констатировала Лиза. — Порядок — это то, что у меня в квартире.

— У тебя в квартире, — закончил дискуссию Стэн, — А у меня в голове. Значит, Палеологи…

— Что Палеологи? — нахмурилась Лиза. — Они-то уж точно не имеют отношения к нападению на меня.

— Как знать… Давай-ка начнем с них. Я тут кое-что вычитал в летописях…

— Стэн! За мной, по твоим словам, убийца с ножом бегает, а ты с летописей хочешь начать. Почему тогда не с каменного века?

— Лиза, успокойся… У нас нет тех возможностей, которые есть у следствия. Что мы можем сделать? Я думаю, что самое разумное вникнуть в тему, найти тех, кто интересуется библиотекой Грозного серьезно, а через них — тех, кто очень серьезно.

— Ну, не знаю… По-моему, надо что-то делать, а не сидеть над летописями! — в горячности воскликнула Лиза.

— Предлагай. Что делать?

— Я не знаю.

— Тогда думай, что делать, а я займусь тем, что считаю разумным.

Лиза капризно отодвинула от себя клавиатуру, встала с пенька и пошла к барной стойке готовить кофе. Стэн плюхнул на стол перед монитором пару раскрытых томов летописей, сменил Лизу на пеньке и защелкал плоскими пирамидками клавиш.

«Палеологи (с ударением на последний слог), — вскоре уже читал про себя Стэн. — Династия византийских императоров в 1261—1453 гг., основанная Михаилом VIII (стал императором Никеи с 1259 г. сначала в качестве соправителя малолетнего императора Иоанна IV Ласкариса, которого впоследствии ослепил»).

— Вот сволочь! — в сердцах произнес Стэн вслух.

— Кто? — поинтересовалась Лиза.

— Да основатель династии, Михаил Восьмой Палеолог, — охотно отозвался Стэн. — Ослепил мальчика-царя, чтобы занять его место.

— Да уж, — Лиза с двумя чашками, над которыми вился ароматный парок, подошла к Стэну. — Чем больше узнаешь о жизни царей, тем менее привлекательной она представляется.

Лиза поставила чашку с крепким и очень сладким, как он любил, кофе на стол перед Стэном. На чашке были изображены с одной стороны рыболовы, сталкивающие в воду челн, а с другой — лисица, поймавшая за шею селезня кряквы. Эту кружку с намеком на увлеченность Стэна охотой и рыбалкой когда-то подарил ему Володя Симачев, калужский приятель. Отхлебывая маленькими глотками горячий кофе вовсе без сахара, Лиза прижалась боком к Стэну и стала читать с монитора вслух.

«Константин XI Палеолог (1403 — 1453 гг.) с 1438 г. был деспотом Мореи, наследовал Византийскую империю с 1449 г., погиб при обороне Константинополя от турок.

Фома Палеолог вместе с братом Дмитрием наследовал титул деспота Мореи от брата, Константина XI.

Зоя Палеолог, дочь Фомы. После падения Константинополя переехала с отцом и матерью, Екатериной Заккарией, на остров Корфу. Около 1465 г. переехала оттуда в Рим. Осиротев, воспитывалась при папском дворе. В 1472 г. переехала в Россию и стала женой Иоанна III».

— О ее появлении в России есть записи в «Списке Мациевича» и в «Архангелогородском летописце», — перелистывая страницы летописей, пробубнил Стэн. — Так, где у нас 1472 год? Ага, вот: «В лето 6980. Прииде князь великии на Москву сентября в 1 день и много посадников полохом приведе. Того же лета в Пермь Великую поставлен бысть епископ Филофеи. Тое же зимы бысть на небеси два месяца». Прикинь, Лиз? Два месяца тое же зимы… «Тое же зимы князь Иван Васильевич другою княгинею женился, понял царевну Софью римлянину…».

— А что там про библиотеку сказано?

— В летописях? Ни-че-го. Но вот Карамзин считает, что библиотека была и привезла ее, по-видимому, бабушка Ивана Грозного, Софья Палеолог.

К вечеру следующего дня Стэн и Лиза гуляли в Ботаническом саду. Это чудное место, в котором сразу забывалась московская суета, всегда привлекало Стэна возможностью неспешной прогулки по тропинкам тщательно ухоженного парка, здесь ему легко думалось, здесь приходили на ум незамысловатые сюжеты его картин и, наконец, сад находился на одной ветке с ближайшей к его дому станцией метро.

За два дня чтения статей из самых разных, иногда совсем неожиданных источников (вроде «Курской правды») и глав из книг, Стэн и Лиза уже знали, что в качестве приданого Софья привезла в Россию обоз с подарками, и среди них был, например, греческий образ Всемилостивейшего Спасителя, который в XVII веке по приказу Михаила Федоровича был поставлен в Верхоспасском соборе Кремля.

Относительно размеров обоза мнения авторов расходились. Некоторые утверждали, что было несколько подвод, а некоторые указывали довольно точную цифру — более восьмидесяти.

По поводу книг кто-то настаивал на том, что не было никаких книг вообще, кто-то утверждал, что было их числом до восьмисот. И никто не давал ссылок на первоисточник.

— И непонятно, с чего они все так упорно называют эту библиотеку Либереей, — вдыхая всей грудью разлитой по аллее запах сирени, произнес Стэн.

— Чувствую, что еще совсем чуть-чуть, и мы найдем убийцу, — съехидничала Лиза.

— Не исключено, — не отреагировал на сарказм Стэн, демонстрируя всем своим видом, что начатые поиски прекращать не собирается.

— Как-то не очень верится в то, что последние из Палеологов, второпях убегая от турок на остров Корфу, — Лиза уже увлеклась темой, хотя первоначальное неприятие идеи Стэна заставило ее во всем сомневаться, — захватили с собой кучу книг. А потом им пришлось плыть до Италии и опять же с книгами. Народ в таких случаях предпочитает брать только самое ценное — золото-бриллианты.

— На самом деле, если не врут статьи, книги в те времена ценились не дешевле золота. Тем более, что в Либерее, возможно, были рукописи из сожженной Александрийской библиотеки. Хотя интересно было бы узнать поподробнее о последних деспотах Мореи. И вообще: что это за Морея такая?

После ужина в кафе, где Лиза заказала салат из руколы и ризотто с креветками, а Стэн — картошку-пюре со свиной отбивной, они вернулись в мастерскую, и Стэн снова принялся терзать свой отставший от времени комп.

К своему большому удивлению и не меньшему удивлению Лизы нашел он немало.

Прежде всего, оказалось, что после захвата Константинополя турками во главе с Мехмедом II, Фома и его брат Дмитрий не только оставались еще целых семь лет править Пелопоннесом (а именно Пелопоннес, отделенный Эгейским морем от нынешней Турции, а тогдашней столичной части Византии, и являлся провинцией Морея), но и не забывали при этом постоянно ссориться между собой. Они даже обратились за помощью к султану, когда проживавшие на Пелопоннесе албанцы и греки, поддерживаемые Венецианской республикой, подняли восстание. Мало того, султанский военачальник после подавления мятежа попытался помирить братьев. Но Дмитрий был сторонником безоговорочного подчинения султану, а Фома рассчитывал на восстановление империи с помощью римского папы. Только в 1460 году султану надоели распри братьев, и он пришел в Морею с большим войском. Дмитрий сдался на милость победителя, а Фома с семьей бежал под защиту… Венецианской республики на остров Корфу в Ионическом море. При этом у него было достаточно времени, чтобы бежать, как следует экипировавшись. Позже Фома отправился в Рим, где его благожелательно принял папа Пий II. Оставленная им на Корфу жена умерла в августе 1462 года, и он вызвал детей в Рим. Хотя тоже не сразу — спустя еще три года, в 1465 году, и 12 мая того же года, через несколько дней после их прибытия… скончался.

— Все эти семейные перипетии монарших византийцев, конечно, занятны, — вслух начала рассуждать Лиза. — Но очень уж трудно углядеть между строк что– то касающееся книг. Нет никаких зацепок, доказывающих наличие библиотеки у Фомы.

— Но нет и фактов, опровергающих это, — подхватил Стэн. — В архиве Ватикана сохранилась бумага, свидетельствующая о том, что папа выделил на разгрузку кораблей, на которых Фома прибыл в Италию, семьсот золотых дукатов. Это большие деньги по тем временам. Значит, и груз был серьезным. И все это досталось после смерти Фомы его дочери.

— А ты уверен, что у него была только одна дочь? — задала каверзный вопрос Лиза.

— А давай узнаем наверняка, — с этими словами Стэн снова заставил Яндекс потрудиться.

Выяснилось, что у Фомы было аж четверо детей, но в Рим попали трое — братья Андрей и Мануил, и Зоя, родившаяся, очевидно, в 1456 году. Когда они стали круглыми сиротами, папа римский взял их на воспитание.

— Что бы это значило? — Стэн с довольной ухмылкой сравнивал два документа. — Словарь Брокгауза и Ефрона называет Павла II в качестве опекуна Зои и интригана, устроившего ее брак с русским царем, а Рансимен в «Падении Константинополя…» говорит то же о папе Сиксте IV.

— Для нас это важно? — быстро спросила Лиза.

— Думаю, что абсолютно без разницы. Поехали дальше?

Младший Мануил жил в Италии, но в 1477 году неожиданно уехал в Константинополь, где сдался на милость султана. Так что наследства Фомы он получить не мог.

— Осталось двое претендентов, — констатировал Стэн.

Старший Андрей никуда из Италии не убегал, воспитывался при дворе папы, в 1480 году женился на простой римлянке и всю жизнь занимал деньги под залог земель уже несуществующей Византийской империи да продавал такие же несуществующие титулы. Досталось ли ему что– то из наследства Фомы (если оно вообще было), не известно.

Наконец, Зоя в июне 1466 года десятилетней была выдана замуж за римского аристократа из дома Караччоло, но скоро овдовела.

— Десятилетнюю девочку замуж отдали! — возмутилась Лиза. — Небось, еще и за старого, плешивого козла… Хорош воспитатель, этот гадский папа.

В 1472 году, когда Зое было около шестнадцати, папа организовал ее свадьбу с Иваном III, благодаря чему Русь с полным правом взяла византийский герб — двуглавого орла — и стала величать себя Третьим Римом. В качестве приданого папа отправил в Московию подводы с подарками.

— Вероятность того, что большая часть наследства Фомы досталась именно Зое, — раздумчиво произнес Стэн, — велика. И овдовев после первого брака, она могла получить наследство еще большее — от Караччоло, который наверняка имел библиотеку, как все богатые римские аристократы.

— Любопытно, — прищурилась Лиза. — А какие, считается, книги были в Либерее — только греческие или латинские тоже?

— Ищем дальше?

— Ладно. Ищем дальше, если ты обещаешь, что нас это приведет к убийце.

— Нас это приведет к тем, кто серьезно занимается поисками Либереи, а убийца наверняка среди них.

— А если все– таки не в ней дело?

— Тогда ответь, что еще может связывать тебя и Вадима.

Лиза задумалась, закусив губу.

— Ты прав… Больше ничего.

— А Либерея, судя по всему, это такой куш, что за него могут легко убить, — убежденно произнес Стэн и, нарочно не меняя тона, добавил: — Ну, а если убийцу не найдем, так хоть скучать не будем.

— Дурак. То есть я хотела спросить, а почему мы ищем информацию по Либерее вместо того, чтобы искать, кто занимается этой Либереей?

— Я отмечаю. Вот смотри — то, что уже удалось выписать.

Стэн показал Лизе листок с двумя десятками фамилий, среди которых больше половины имели какое– то отношение к Либерее до революции или сразу после нее, и к настоящему времени числятся среди усопших. Здесь были ничего не говорящие Лизе имена Иоганна Веттермана — пастора из Дерпта, Эдуарда Треммера — ученого из Страсбурга, Василия Макарова — дьяка царевны Софьи, Игната Стеллецкого — археолога и других. Среди оставшейся половины были имена известных ученых, публиковавших книги или статьи по библиотеке московских царей в специализированных изданиях. А также всякая всячина — диггеры, выдумывающие о своих путешествиях по подземной Москве небылицы; диггеры, добросовестно отчитывающиеся о своих путешествиях по подземной Москве; фантазеры, мечтающие найти какой– нибудь клад, чтобы обогатиться или хоть прославиться; любители порассуждать обо всем на свете, в том числе и о невозможности существования Либереи, все домыслы которых построены на самой поверхностной информации о предмете; а также журналисты, которые, с воодушевлением ссылаясь на тех, на этих и других, с детской непосредственностью делают из мухи слона, а из этого слона с легкостью добывают слоновую кость.

Пора была ехать к профессору Беленькому.

Жил Беленький в Кривоколенном переулке. Когда машина Стэна сворачивала на Сретенский бульвар, Лиза, с неудовольствием рассматривавшая свои редкие веснушки в зеркале откинутого на лобовое стекло противосолнечного щитка, вдруг заметила что-то краем глаза. Их машина остановилась на светофоре, рядом дожидались зеленого света другие. Лиза медленно повернула голову и встретилась взглядом с пристально всматривавшимся в нее из стоявшего рядом автомобиля незнакомцем.

Она машинально повернулась к Стэну и увидела, что с противоположной стороны тоже стоит машина, и с пассажирского сиденья в их сторону поглядывает мужчина в черных, совершенно непросвечиваемых очках, будто позаимствованных из голливудского болкбастера. У нее засосало под ложечкой.

Желтый едва успел мигнуть, как сразу загорелся зеленый, машины тронулись, и довольно скоро внедорожник Стэна вырвался вперед. А когда свернули на Мясницкую, их никто не стал преследовать.

«Господи! У меня начинается паранойя», — подумала Лиза и решила ничего не говорить Стэну.

Джип мягко ткнулся передним колесом в бордюр тротуара на Мясницкой, недалеко от Главпочтамта. В Кривоколенный они отправились пешком.

Вечер был на удивление хорош, солнце только краешком глаза заглядывало на улицу с Чистых прудов, наполняя Мясницкую городским асфальтовым теплом и делая тени долгими, нелепо ломающимися на бордюрах и в местах пожизненного соединения зданий с тротуаром.

Лиза совсем успокоилась, осознав наконец, что никто не мог их преследовать, поскольку ИМ просто неоткуда было знать, что она живет теперь у Стэна.

Тем временем, незаметно оглядываясь по сторонам и замечая множество деталей, которые в другое время и не обратили бы на себя внимание, Стэн шел походкой довольного собой счастливчика. Полная самых неожиданных поворотов судьбы жизнь не раз учила его осторожности, и он давно усвоил, что самоуверенный, с проблесками барства вид человека притупляет бдительность тех, кто пытается за ним скрытно следить. И это позволяет «объекту» вычислить «топтуна». У Стэна не было оснований считать, что за ними кто– то следит, однако лучше было перестраховаться, чем повести себя и в самом деле самоуверенно.

Разум подсказывал, что при всем желании убийца не мог знать ничего о Стэне, о том, где теперь живет Лиза, и о том, что они договорились о встрече с одним из исследователей Либереи. Но кроме разума имелись еще и ощущения, не раз выручавшие Стэна из беды, и сейчас они, эти ощущения, были весьма неприятными.

Одна из долгих теней, мелькавших макушкой возле ног Стэна и Лизы, уже несколько раз совершила те же самые «па», которые Стэн предпринял ради проверки. Если он зачем– нибудь останавливал Лизу, останавливалась и тень, если Стэн с Лизой переходили улицу перед машиной, нарочно не оборачиваясь назад, быстро пересекала проезжую часть и «макушка».

В отличие от партнера, Лиза впервые за несколько дней вдруг почувствовала себя совершенно спокойной и стала даже немного рассеянной.

— А почему бы нам просто не связаться с отцом Вадима и не спросить, что за документы лежали в сундуке на дачном чердачке? — спросила она беззаботно.

— Я уже пытался связаться с Милой на этот счет, — скуксился Стэн. — Отец Вадима еще в больнице. К нему не пускают, даже о смерти Вадима пока ничего не говорят. Да он может и не знать ничего об этих документах.

— А как ты себе его представляешь? — после непродолжительного молчания с нотками интриги в голосе поинтересовалась Лиза. — Мне кажется, что он этакий аристократ в стеганом велюровом халате, на шее повязан атласный платок. Такой… вольготно себя чувствующий среди старинных книг и картин.

— Старик Вахмистров?

— Да, нет! Я про Беленького.

— А– а… Судя по тому, какую зарплату сегодня получают ученые, особенно гуманитарии, — рассудил Стэн, не переставая следить за тенью и ловя в отраженьях витрин мужчину средних лет с характерными залысинами, от которого эта тень исходила, — я полагаю, что он просто чудак с всклокоченными волосами, в очках с треснутым стеклом, стоптанных тапках и спортивном трико с отвисшими коленками.

— Ага. И вместо антикварной мебели у него трехногие табуретки шестидесятых годов и купленный по случаю списания из института письменный стол из прессованной стружки, — продолжила развивать тему Лиза. — Стэн, в тебе романтики не больше, чем в записи на очередь к стоматологу!

— Скоро все увидим, — успокоил подругу Стэн, потянув на себя массивную ручку старинной двери в мрачный подъезд. — Прошу!

Прикрывая дверь с многолетним слоем пыли на стекле, Стэн позволил себе глянуть вскользь на прошедшего мимо мужчину, который, казалось, не обратил никакого внимания на то, что кто– то зашел в подъезд. Однако и краткого мига оказалось достаточно, чтобы заметить, как мужчина косил глаза в стекло закрывшейся двери.

— И все– таки за нами следят, — Стэн приложил палец к губам, заметив расширившиеся от испуга глаза Лизы. — Не понимаю, как они могли узнать о том, где ты прячешься.

— Они?! — изумилась Лиза.

— Они или он… — неопределенно ответил Стэн. — Хотя одному такое не провернуть. Нужно было как– то увидеть нас на даче Вахмистровых, проследить за нами до моей мастерской, день и ночь дежурить, а, может быть, и прослушивать разговоры в студии… В общем, одному не справиться. То, что за нами следили последние несколько минут, это факт. И он означает, что против Вахмистрова, тебя и теперь меня работает… — Стэн проглотил комок в горле, — целая организация.

— Бред какой– то, — прошептала срывающимся голосом Лиза.

— Согласен. Бред. Давай придумаем какое– то другое объяснение.

— Может быть, ты просто ошибся?

— Уверен, что нет. Не ошибся. За нами следили.

— Что будем делать?

— Ничего. Пойдем к профессору.

Стэн с Лизой поднялись на третий этаж пешком, поскольку вызванный лифт не внушил доверия. Он казался едва ли не старее этого старого дома и больше напоминал клетку из зоопарка, которая наверняка должна клацать и скрежетать. А Лизе и Стэну больше всего сейчас хотелось быть тихими и незаметными.

Пока они поднимались, хлопнула входная дверь, и через некоторое время кто– то загремел внизу решетчатой дверью лифта. Голоса и разнообразные звуки изредка проникали на лестничную клетку из квартир сквозь металлические двери. В подъезде пахло нитрокраской, которой, видимо, что– то красили в квартире на первом этаже.

Стэн позвонил в дверной звонок, потом еще раз, и дверь открылась. На пороге стоял пожилой негр. У Лизы от неожиданности стали расширяться глаза.

— А… мы к профессору… Беленькому. Он здесь живет? — с трудом выговорила Лиза.

— Здравствуйте! — улыбнулся негр. — Беленький — это я. А вы, наверное, решили, что я его грум.

— Ннннет, разумеется! — начала оправдываться Лиза. — Просто несколько неожиданно… Мы по поводу интервью.

— Я понимаю… Вы, очевидно, из «Астрала»?

— Да, да!

— Проходите, проходите. Сергей Сергеевич звонил…

В гостиной профессор посадил их на диван и попросил подождать, пока приготовит чай.

— Сегодня никого чаем не удивишь, — произнес он, удаляясь в кухню. — А были времена, когда я из Китая привез чай с жасмином и ходил с ним по гостям, как гастролирующий артист. И всегда был аншлаг!

Оставшись наедине, молодые люди переглянулись, Лиза молча положила свою ладонь в ладонь Стэна и улыбнулась. Потом они принялись смотреть по сторонам, в основном на картины и гравюры на темных стенах.

— Вижу, вас заинтересовало мое собрание, — произнес Аркадий Вениаминович, внося поднос с чайным сервизом в комнату. — Да, было время, когда я мог позволить себе покупать картины… Впрочем, мы, как я понимаю, собрались не для обсуждения изобразительного искусства.

Лиза привычно взяла инициативу на себя, положила на стол только что купленный цифровой диктофон, включила его и попросила профессора рассказать о том, что дает основания считать, что библиотека русских царей, так называемая Либерея, вообще существовала. Стэн тем временем снял крышку с объектива висевшего у него на груди зеркального «Никона», отошел немного от стола и навел объектив на ведущих беседу за чашкой чая Лизу и Аркадия Вениаминовича. Заметив это, профессор прервался на полуслове, обернулся к Стэну и попросил позже показать ему все снимки.

— Я, видите ли, ужасно нефотогеничен, и мне не хотелось бы, чтобы на фотографиях, опубликованных в вашем издании рядом с такой очаровательной журналисткой, оказался квазимодо.

Стэн согласно закивал головой, а Лиза продолжила прерванную беседу, напомнив свой последний вопрос о документах, подтверждающих привоз в Россию Зоей Палеолог именно книг, а не вообще некоего добра на куче подвод.

— Как ни странно, нет документов, прямо подтверждающих то, что книги действительно были привезены в Россию… Ну, описей, там или упоминаний в письмах, — лицо профессора выразило такое сожаление, словно речь шла о потере его личного имущества. — Зато известно, буквально по дням, время передвижения каравана Зои из Рима в Болонью, Нюрнберг, Любек, Псков, а затем и в Москву. Известно, что двенадцатого ноября одна тысяча четыреста семьдесят второго года Зоя прибыла в Москву вместе с сопровождавшими ее послами и в тот же день обвенчалась с Иваном по русскому обычаю. Все произошло очень– очень быстро потому, что этой свадьбе предшествовала заочная свадебная церемония.

— Это как? — изумилась Лиза.

— Да, она состоялась еще в Ватикане, где жениха представляло доверенное лицо Ивана III, тоже, кстати, Иван по фамилии Фрязин. Хотя на самом деле это имя он получил при крещении в православную веру, а вообще– то Иван Фрязин был по происхождению итальянцем, и звали его Жан– Баттиста дела Вольпе. Кстати, скрыв свой переход в православие, именно Иван Фрязин убедил кардинала Виссариона и папу в том, что Иван III готов принять католичество, благодаря чему папа и согласился на его брак с Зоей. Впрочем, я отвлекся…

Зою сопровождал папский легат Антоний и в Москве он стал убеждать митрополита Филиппа принять установления Флорентийского собора, но ничего у него не получилось. Филипп позвал какого– то искусного в прениях книжника Никиту, и тот в два счета доказал Антонию, что греческое исповедание правильнее римского. Антоний, рассчитывавший, по– видимому, на легкую победу, неожиданно для себя столкнулся с категорическим неприятием католицизма московитами и прекратил бессмысленный спор такими словами: «Нет книг со мною».

Стэн и Лиза понемногу прихлебывали крепкий цейлонский чай. В свою чашку Стэн положил четыре куска сахара, чем вызвал немое удивление Аркадия Вениаминовича. Вообще Стэну хотелось взять датскую печенюшку из круглой жестянки со старинным рождественским рисунком по периметру, но он боялся, что посыпятся крошки, да и вообще никто печенья не брал, а он и так уже сахару переложил…

— Эту фразу, — продолжал тем временем профессор, — сторонники несуществования библиотеки поднимают на щит. Хотя напрасно, поскольку у Карамзина дальше сказано буквально следующее: «многие греки, приехавшие к нам с царевною… обогатили спасенными от турецкого варварства книгами Московские церковные библиотеки…».

Так что я думаю, что Антонио просто испугался Никиты, и якобы отсутствие книг было на самом деле предлогом, чтобы прекратить неприятный для него диспут. Либо он просто имел в виду какие– то свои книги, которых не взял с собой в поездку, а о книгах и вообще о том, что везла Зоя в повозках, он мог попросту и не знать. Короче, известно об этой истории многое, за исключением одного — привезла с собой книги Софья или нет.

— Я обратила внимание, что царицу называют то Зоей, то Софьей. Но это же разные имена, или я ошибаюсь?

— Вообще– то на родине ее звали Зоя, но после свадьбы ее стали звать Софьей. Любопытная, кстати, личность — Софья. Родилась она, как известно, в Византии и маленькой девочкой, лет до восьми– девяти, воспитывалась в традициях православия, потом несколько лет в лоне католической церкви и, наконец, снова попала в православную страну. Я думаю, что такие перемены сказались на ее вероисповедании, и она стала человеком веротерпимым. Во всяком случае, ее дочь Елена, выданная за польского короля Александра Ягеллона, спокойно приняла католичество, а сын, будущий царь, Василий III, разумеется, исповедовал православие, и ко всем она относилась с материнской любовью.

— Понятно. А что известно про приданое? — добивалась своего Лиза.

— Известно, что в качестве приданого папа вручил Зое шесть тысяч дукатов золотом и есть большая вероятность того, что деньги эти были собраны на новый крестовый поход, который должен был освободить Константинополь от неверных. Как сейчас говорят, деньги папа израсходовал не по назначению. Впрочем, и папа, и вся Европа прекрасно понимали, что никакого крестового похода не будет, и все заявления папы в этом плане носили чисто декларативный характер — султана просто боялись, и не было «настоящих буйных», которые могли бы в то время объединить все силы Европы против него. Константинополь, как известно, стал Стамбулом и остается им до сих пор.

Стэн сделал очередной снимок.

Аркадий Вениаминович так и не притронулся к своей остывшей уже чашке чая, поскольку был все время занят ответами на вопросы Лизы, зато не забывал подливать ей свеженького, как только чашка оказывалась выпитой наполовину.

— А почему вообще возникает мысль о том, что Зоя– Софья везла в подводах книги? — кардинально поставила вопрос Лиза.

— Видите ли, голубушка, — задумался на секунду Беленький, — тогда это было принято. Я имею в виду, посылать в приданное книги. Совершенно точно известно, что Анна Ярославна, выданная замуж в 1044 году за короля Франции Генриха I Капета, имела в приданном книги. И царевны иноземья, выходившие замуж за русских великих князей, везли книги с собой в Россию. Например, дочь Константина Мономаха, Мария, выходя за Всеволода, сына Ярослава, привезла с собой библиотеку греческих книг в качестве приданного.

— А куда же, — опешила Лиза, — Все эти книги в России девались?

— Видите ли, в чем дело… В те времена отношение к иноземным книгам было на Руси, скажем так, специфическим. Все неправославное могло быть ересью. Собственно, это отношение в нашей церкви мало изменилось с той поры. Следовательно, для начала привезенные Софьей книги, а я, как вы понимаете, убежден, что она привезла книги, нужно было спрятать подальше от глаз людских. С другой стороны, Москва в те времена была сплошь деревянной, и весьма опустошительные пожары случались в ней весьма регулярно. Один из наиболее жестоких произошел через полгода после приезда Софьи в Москву. Тогда же, кстати, Иван III послал, наверняка по наущению Софьи, своих зазывал в Рим — пригласить в Москву знаменитого на всю Италию ювелира Аристотеля Фиораванти. Нужен он был в России не столько как ювелир, сколько как архитектор. Иван III, если и признавал книги еретическими, прекрасно понимал их огромную стоимость. Так что для книг, по всему выходило, нужен был каменный склеп и желательно под землей. До строительства Кремля, начатого Фиораванти и приехавшим с ним Пьетро Антонио Солари, надежных хранилищ в Москве оказалось немного. Судя по всему, Иван III выбрал для складирования библиотеки почти ушедший в землю храм Святого Лазаря, что близко стоял у церкви Рождества Богородицы, которая служила царице и великим княгиням домашним храмом. Добытый в Дорогомилове камень, из которого еще при Иване Калите сложили церковь Святого Лазаря, был настолько плотен и так уложен, что внутрь не просачивалась вода!

— Ничего себе! — воскликнула пораженная Лиза.

— Отвлекусь на секунду, с вашего позволенья, — заметив удивленье Лизы, улыбнулся Беленький. — Я совершенно уверен, что необычайно плотно уложенные камни первых египетских пирамид — это чисто скифские или арийские, как вам угодно, технологии. Потом– то у египтян все пошло вкривь да вкось. Но это я отвлекся. А если вернуться к библиотеке, то следует признать, что условия для ее хранения были просто идеальные! Надо думать, книги сложили в церковь, закрыли ее и больше никогда не открывали. И вся недолга. А в 1480 году церковь Рождества Богородицы после пожара рухнула и накрыла полностью церковь Святого Лазаря. Так что, если бы кто и захотел заглянуть в иноземные книги, у него все равно ничего не вышло бы.

Произнеся это, профессор откинулся на спинку стула с удовлетворением, будто факт погребения церкви Святого Лазаря доставлял ему большое удовольствие. Лиза по журналистской привычке отмечать у собеседника общее настроение и его перепады заговорщицки улыбнулась, словно ей тоже было приятно, что одна церковь развалилась, а другую засыпало обломками.

— Через двадцать пять лет после этого события, — продолжил профессор, — место Ивана III занял его сын, Василий. Тоже, кстати, третий.

Профессор улыбнулся, словно такие совпадения у них, у историков, воспринимаются, как забавная шутка.

— Так вот, он вдруг приказал расчистить место завала, чтобы восстановить разрушенную церковь. К тому времени и Аристотеля Фиораванти, и Пьетро Солари уже не было в живых. Вряд ли в Московии они обрели вторую родину. Скорее всего, их, знавших все секреты московской крепости, просто не выпустили из России. С создателями храма Василия Блаженного, как вы знаете, поступили много жестче. И это вероломство… Слово– то какое! — прервав неожиданно повествование, профессор с печалью в глазах произнес по слогам: — Веро — ломство, то есть ломающее веру, уничтожающее всякое доверие…

Он замолчал на несколько секунд и, будто очнувшись, продолжил:

— Так вот вероломство государей тех времен стало одной из серьезных причин того, что за работу над библиотекой впоследствии никто не хотел браться.

— Вы хотите сказать, — вмешался Стэн, — что Либерею из церкви Святого Лазаря все– таки извлекли?

— В том– то и дело! — обрадовался профессор обнаружению чуть было не потерявшейся нити разговора. — Один из земляков того самого Ивана Фрязина, который, кстати, плохо кончил из-за своих симпатий к католицизму, Алевиз Фрязин взялся за разбор завала, проник в церковь Святого Лазаря, вскрыл сводчатые подвалы ее и обнаружил там книги и свитки. Множество книг и свитков! Они лежали в ларях и просто так. И все были иностранными.

— Значит, библиотека все-таки была привезена Софьей! — воскликнула Лиза.

— Скорее всего! Потому что больше неоткуда было взяться в Москве такому количеству иностранных книг.

— А вы же сказали, что Мария привозила книги, жена Всеволода…

— Сказал, — легко согласился Аркадий Вениаминович. — Только куда привозила? В Киев, где правил Всеволод Ярославич.

— А– а– а– а…

— И как они оттуда могли попасть в Москву, и могли ли вообще — вопрос еще более сложный.

— А на книгах из церкви Святого Лазаря, как я понимаю, — встрял в общий восторг со своим скепсисом Стэн, — не было библиотечного штампа. Так что определить, откуда они, было невозможно…

— Я думаю, — поделился профессор своими догадками, — Василий не случайно начал восстанавливать церковь, а Алевиз не случайно полез в подвалы. Наверняка Софья не раз рассказывала сыну о сокровищах, хранящихся в приделе Святого Лазаря. А он, судя по всему, не был таким ортодоксом, как отец, и Софья сумела объяснить ему, насколько ценным было это сокровище.

— А почему вы так думаете? — поинтересовалась Лиза.

— Точного ответа у меня нет, но как еще можно объяснить тот факт, что Василий сразу же, как только книги были обнаружены, не велел их по примеру отца вновь замуровать — от греха подальше, а отправил на Афон грамоту с просьбой прислать для разбора и перевода на русский язык великокняжеской библиотеки старца Савву, владевшего как греческим, так и славянским языками.

— И старец приехал в Москву?

— Нет.

— Нет?

— То есть приехал, — поправился профессор. — Только не старец, а другой человек, Максим Грек. Игумен решил, что старец попросту не дотянет до Москвы, и вместо него уговорил отправиться в Московию Максима.

— Понятно, — кивнула Лиза. — А почему нужно было запрашивать переводчика из такой дали, из Греции? Разве ближе не было знатоков иностранных языков?

— Конечно, были. Но все дело в том, что им нельзя было доверять, поскольку были они католического по преимуществу вероисповедания. А православных, которые точно уж ничего не напутают в таком важном деле, как догматы веры, можно было наверняка найти только в бывшей Византии, от которой Русь и приняла эстафету православия.

— Тоже понятно, — несколько нетерпеливо согласилась Лиза. — А что же Максим Грек? Он оставил какое-то описание Либереи?

— Если только это можно назвать описанием библиотеки, — снова увлекшись темой, оживился Аркадий Вениаминович. — Вообще говоря, различные сочинения самого Максима Грека до нас дошли. Но все, что нам известно о нем, написано в нескольких сказаниях, которые были скопированы, по– видимому, с одного первоисточника. Этот самый первоисточник приписывают поклоннику и другу старца, князю Андрею Курбскому. Максим вообще был человек незаурядный. Грек по происхождению, из богатого рода. Настоящее его имя, как теперь доказано, Михаил Триволис, хотя к нашему делу это отношения не имеет. Он был весьма просвещенным для своего времени человеком, путешествовал по Италии, дружил с известными гуманистами, но потом вдруг отправился на Афон и постригся в греческом Ватопедском монастыре под именем Максима. В 1516 году он приехал в Москву по запросу Василия III, и тот показал ему библиотеку. Максим пришел в восторг от увиденного, если верить сказаниям. Он начал с перевода Толковой Псалтыри. Насколько известно, успел перевести сочинения Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого. А это, если вы не в курсе, все византийские богословы.

— То есть точно известно, что Максим Грек переводил в России византийские книги? — перебила профессора Лиза.

— Именно так, — охотно согласился Аркадий Вениаминович. — Известно, что он перевел жития из сборника Симеона Метафраста, книги Священного писания и их толкования. Известно, что он перевел часть Лексикона Свиды.

— А это что такое?

— Лексикон Свиды — это византийская энциклопедия десятого века, — с некоторым укором в голосе ответил профессор, словно его спрашивали о вещах совершенно очевидных. — Мало того, Максим Грек не раз цитировал в своих сочинениях Аристотеля, Цицерона, Плутарха. Можно предположить, что цитаты эти он помнил наизусть, но более вероятно, что он цитировал книги, которые обнаружил в царской библиотеке. Правда, славянского языка Максим не знал и переводил с греческого на латынь, а уже толмачи переводили с латыни на славянский. Для работы к нему были приставлены писцы…

— То есть сказания о Максиме тоже подтверждают факт существования библиотеки? — вмешался, наконец, долго сдерживавшийся Стэн.

— Да вот, — пожал плечами Аркадий Вениаминович, поднялся из-за стола, подошел к стеллажу и взял одну из книг. — Читайте сами.

С этими словами он открыл заложенную страницу, и Стэн с Лизой прочли подчеркнутое: «По мале же времени великий государь приснопамятный Василей Иванович сего священноиерея во архимандритех Максима призвав и вводит его со своим московским митрополитом Макарием во свою царскую книгохранительницу и показа ему безчисленное множество греческих книг».

— Читайте, читайте, — нетерпеливо подгонял профессор молодых людей, молча обменявшихся взглядами.

«Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве безчисленнаго трудолюбнаго собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Грецех толикое множество книг сподобихся видети».

— Как видите, приведены даже слова Максима, сказавшего о том, что никогда не видел подобных библиотек. Дальше он объясняет, что из-за отсутствия книг в Греции он еще молодым отправился учиться философии в западные страны. И потом говорит, что когда «безбожни турцы обладаша царствующим градом, тогда неции благочестивии…»

Аркадий Вениаминович прервался на полуслове, оторвал вспыхнувшие огоньком исследовательского азарта глаза от текста и пояснил:

— Максим мог точно не знать, кто именно увез книги императорской и патриаршей библиотеки из Царьграда, поэтому и говорит о Фоме Палеологе, как о неком благочестивом человеке. Но Максим знал точно, куда были отвезены книги! Читайте дальше.

«…неции благочестивии взяша много множество греческих книг, хотяща соблюсти благочестия веры, да не до конца угаснет светило греческое православие от безбожных и богомерских турок, и тако отплыша морем в Рим».

— Если написанное правда, — снова оторвался от чтения Беленький, — то библиотека уже тогда была громаднейшей в мире. Ведь Максим до этого видел библиотеки Милана, Болоньи, Рима, обширные библиотеки Афонских монастырей. Вот такие дела…

— Вы сказали «Если написанное правда», — повторил Стэн слова профессора. — А есть основания считать, что сказанья врут?

— Некоторые полагают, что в сказаниях о Максиме Греке многое преувеличено, — досадливо поморщился профессор. — Но мне это кажется неверным. Во-первых, если бы сказитель хотел что-то преувеличить, то и сказал бы между прочим, что книг было много. Зачем ему воспроизводить слова пораженного размерами библиотеки Максима? Зачем вообще задерживать на этом факте внимание читателя?

— А во-вторых? — подогнала замолчавшего вдруг профессора Лиза.

— Ах, да! А, во-вторых, если задуматься, почему сказитель решил писать о Максиме? Полагаю, что из интереса и уважения к этой неординарной личности, которой вероломные русские монархи запретили возвращаться на Афон, да и заточили, в конце концов, по обвинению в ереси и измене в монастырь. То есть, если бы сказитель и хотел что-то преувеличить, то сделал бы это в описании благочестия самого Максима Грека. С какой бы стати ему преувеличивать размеры царской библиотеки, которая оказалась очень-очень роковой в жизни обманутого старца?

Видя, что Стэн и Лиза согласно кивают головой, Аркадий Вениаминович довольно улыбнулся и сказал:

— Есть еще и в-третьих! Историку, который не верит в сказания, никогда не носить лавров Шлимана.

— Шлиман, если не ошибаюсь, — произнесла Лиза, — это археолог, который обнаружил Трою, поверив в то, что было написано Платоном?

— Истину глаголете Лизонька, — констатировал профессор с лукавой улыбкой и, обернувшись к Стэну, добавил: — Хотя, между нами, враль он был порядочный, да и жулик к тому же известный. Позвольте взглянуть на снимки.

Стэн выставил на камере режим просмотра и, встав рядом с профессором, начал показывать ему кадр за кадром. Четыре кадра профессор попросил удалить, хотя Стэну не показалось, что историк выглядел на них «квазимодой», а на одном из удаленных его вообще не было. Зато, как заметил Стэн, все четыре снимка отличались от прочих тем, что в объектив попали иконы и предметы антиквариата.

Заканчивая интервью, Лиза поинтересовалась, между прочим, тем, насколько активно поиски библиотеки ведутся сейчас.

— Знаете, что меня не перестает удивлять? — с лукавой улыбкой произнес профессор. — То, что в большинстве случаев корреспонденты рассказывают в своих изданиях об истории библиотеки, о ее поисках в прошлом и почти ничего не говорят о том, кто и как ищет ее сегодня.

— А ее ищут?

— С большей или меньшей активностью. Вообще над поисками навис какой-то рок — за всю историю, начиная с первых Романовых, ни разу поиски не были доведены до конца. Вот вам совсем недавний пример — Герман Стерлигов…

При этих словах Стэн и Лиза переглянулись.

— Некоторые полевые фотографии я держу вот тут, — с этими словами профессор подвел Лизу к снимкам в рамочках, равномерно распределенным по стене коридора. Здесь были в основном фото с летних раскопок — в Крыму и в Тамани, в Великом Новгороде и на Куликовом поле. По снимкам вовсе нельзя было сказать, что Аркадий Вениаминович нефотогеничен. Напротив, даже на самых последних по времени съемки он выделялся спортивной фигурой и полным молодого азарта взглядом.

— Вот на фотографии штаб поисков библиотеки, созданный Германом.

На снимке рядом с Аркадием Вениаминовичем стоял молодой мужчина, отличавшийся от других окладистой черной бородой (староверческой, как назвала ее про себя Лиза) и очками в несовременной роговой оправе.

— Вы, наверное, слышали о нем, — продолжал профессор, — Он баллотировался на пост мэра Москвы. В то время он стал председателем Московского дворянского собрания и сумел убедить многих, что искать Либерею нужно в Александровском кремле. Вот рядом с нами академик Сигурд Шмидт, кстати, сын Отто Юльевича Шмидта. Это академик Юрий Янышев, геофизик. Это Гена Зданович и Володя Кучкин, историки, доктора наук, мои коллеги. Не все попали на фотографию, кто входил в тот штаб. Нет академика Мигачева, директора института геологоразведки, нет еще…

Договорить профессору не дал неожиданно задребезжавший дверной звонок. Аркадий Вениаминович извинился и пошел открывать. Но дойти не успел. Дверь открылась без его участия, поскольку Стэн и Лиза не захлопнули ее, когда вошли. Она так и оставалась открытой во все время их разговора. Когда выкрашенное под красное дерево металлическое полотно двери отошло в сторону, взору всех стоявших в коридоре предстал мужчина средних лет с характерными залысинами. У Стэна перехватило дыханье — это был тот самый человек, который вел их с Лизой от автомобиля до подъезда.

Глава 4

— Добрый день, Аркадий Вениаминович, — поздоровался незнакомец с

профессором, как со старым знакомым.

— Здравствуй, Коленька, — обрадовался ему профессор. — Заходи.

— А я смотрю, у вас дверь открыта…

— Это мой ассистент, — не обращая внимания на слова Коленьки, Аркадий Вениаминович обернулся к Стэну и Лизе. — Он мне… Вам, что, плохо?

Последние слова профессора относились к Стэну, который смотрел на вошедшего, словно на приведенье.

Несколько секунд все молчали, пока профессор, смущенно заулыбавшись, не произнес:

— Я, кажется, догадываюсь, в чем дело… Вы обнаружили за собой, как говорят в детективных романах, «хвост». Так?

Он бросил взгляд на Коленьку и с укоризной выговорил:

— Никудышный из тебя шпион.

Вновь обернувшись к гостям, профессор состроил жалобную мину и начал объясняться извинительным тоном:

— Вы уж простите старика. Я, знаете ли, боюсь, что рано или поздно кто-то из моих гостей окажется просто жуликом, и заявится сюда ради моих коллекций икон. Поэтому стараюсь хоть как-нибудь подстраховаться. Снимки вот попросил вас стереть, на которых видно то, что может заинтересовать воров. А как только Лиза представилась по телефону, я сразу отыскал в интернете ее снимок, распечатал и дал Коленьке, чтобы он рядом с вами прошел к дому и постарался выяснить по возможности, каковы ваши планы, не задумываете ли вы против меня чего-то нехорошего. Я понимаю, как это все неприятно, и готов провалиться сквозь землю от стыда, но и вы поймите — время нынче такое, что… А прямо перед вашим приходом Коленька позвонил и сказал, что вы люди вполне приличные и никаких криминальных идей в вашем разговоре не прозвучало. Вы уж простите великодушно…

На звонок в дверь Мила Львовна среагировала не сразу. Подавленная, выплакавшая все слезы, она сидела за столом в гостиной и тупо, как могло бы показаться со стороны, смотрела на какое-то неотстиравшееся пятно, еле-еле выделявшееся на светлой скатерти. Впрочем, мысль у нее работала вполне ясно, и единственно возможное объяснение того, что произошло на даче, не вызывало сомнений. Сомнения и даже полная растерянность были в другом — что теперь делать?!

То, что звонят в дверь, Мила Львовна поняла не сразу. Когда она наконец открыла дверь, стоявшая на лестничной клетке соседка собиралась уже уходить.

— Милочка Львовна, мы вот тут собрали с нашего дома… Вам пригодится.

И соседка протянула конверт с деньгами. Мила Львовна, продолжая думать о своем, машинально взяла его и стала молча смотреть на конверт, думая, от кого могло быть это письмо. Без адреса, без подписи.

— Вы обращайтесь, когда нужно будет готовить для поминок. Я обязательно помогу, — продолжала между тем соседка, собираясь уходить.

До Милы Львовны наконец дошло, что в конверте деньги, собранные жильцами дома.

— Спасибо, — произнесла она и уставилась на соседку.

Так, молча глядя друг на друга, они постояли еще несколько секунд, и первой не выдержала соседка.

— Ну, я пойду?

Мила Львовна молча кивнула и закрыла дверь. Оказавшись в одиночестве, она положила конверт на полку перед зеркалом, прикрытым шалью, и решительно взяла с полки мобильный телефон.

Набрав номер, она долго слушала гудки, а когда наконец абонент произнес «Алло», Мила Львовна жестко, точно вбивая гвозди, произнесла:

— Я все поняла. Это ты его убил!

Поздно вечером того же дня Стэн остановил машину у своего подъезда. Они с Лизой вышли, вытащили пакеты с продуктами, и Стэн закрыл машину на центральный замок. Когда мимо прошел сосед с собакой, и они привычно поздоровались кивком головы, Стэн вдруг произнес:

— Вот у нас и есть подозреваемый номер раз.

— Кто? — глаза у Лизы загорелись.

— Герман Стерлигов.

— Это про которого Аркадий Вениаминович говорил?

— Да. Это не человек, это уникальное явление. Бизнесмен, одним из первых в России создавший биржу стройматериалов под названием «Алиса» с филиалом аж в Нью-Йорке. Потом она, правда, плавно растворилась в пространстве и времени. Но он что-то еще создавал, баллотировался в мэры Москвы, организовал партию «Русский дом» и… объявил о том, что знает местонахождение Либереи. Более того, он вроде бы как сумел получить немалые деньги на ее поиски.

— И как этого Стерлигова найти? Или мы не будем его искать?

— Прежде, чем его искать, нужно выяснить, что он успел сделать в плане поисков библиотеки.

Войдя в подъезд, Стэн поставил пакеты у почтовых ящиков и открыл свой. Оказалось, что не напрасно. В металлической ячейке лежал счет за квартиру и повестка — Стэна вызывали к следователю.

— Чтой-то вдруг моя персона заинтересовала прокуратуру? — произнес он вслух.

— А, может быть, выяснилось что-то новое об убийстве Вахмистрова? — предположила Лиза.

— Не исключено.

— Может, ты сумеешь что-нибудь разузнать? Вдруг они уже нашли убийцу!

— Хорошо бы.

Подойдя к лифту и перехватив пакеты в одну руку, Стэн протянул вторую, чтобы нажать кнопку вызова, но на мгновение раньше сработал другой вызов, и лифт шумно поехал вверх.

— Как я это ненавижу! — устало прошипела Лиза.

— Что?

— Ну, вот это! Подходишь к лифту, протягиваешь руку, чтобы нажать кнопку, и в этот момент кто-то его вызывает на другой конец света.

— Ага, — согласился Стэн. — И ты вдруг понимаешь, что лифт только что стоял перед тобой, а теперь уезжает пустой.

— Да. А потом ты ждешь и заранее ненавидишь того, кто из лифта выйдет.

— А оттуда выходит сосед и здоровается с тобой, улыбаясь во весь рот.

— И даже не догадывается, что он жив только потому, что у тебя в руках нет опасной бритвы, — завершила диалог Лиза, когда спустившийся из поднебесья лифт шумно растворил половинки дверей.

В кабинке стоял нахмуренный Витька-сантехник. Увидев Стэна, он вдруг просветлел лицом, словно обрел совсем уже утраченную веру в светлое будущее.

— Есть Бог, Дуартыч! Есть! — убежденно воскликнул он.

Однако в следующее мгновенье лицо Витьки сделалось серьезным, точно перед ним поставили задачу работать, не похмелившись. Он поднял правую руку ладонью вперед, выставив указательный палец вверх, и вышел на лестничную площадку. Двери лифта с шумом закрылись у него за спиной.

— Дуартыч, я все помню, ты не думай! Я должен тебе триста рублей. Я отдам. Обязательно. Ты меня знаешь! А сейчас трубы горят. Осчастливь сотенной…

Стэн с усмешкой покачал головой, достал и открыл бумажник, в котором Витька заметил несколько купюр.

— А– а– а– а– а, ладно! — махнул вытянутой рукой Витька. — Давай двести!

Стэн протянул Витьке деньги, и тот отошел от лифта. Лиза нажала кнопку вызова, и лифт снова с шумом растворил дверки. Когда лифт потащил вверх Лизу и Стэна, Витька прокричал, приставив ладони к закрытым дверкам:

— Завтра! Завтра все верну!

— Стэн, ты знаешь, — после некоторого молчанья, во время которого лифт с заунывным гуденьем полз на последний этаж. — Я начала увлекаться этой Либереей. Пожалуй, в самом деле напишу о ней статью.

— Да, тема увлекательная, но без начала и конца. Чем-то напоминает мне историю с чашей Грааля или Атлантидой — все уверены, что они где-то должны быть, ищут их уже не первый век, и не находят никаких концов.

Выйдя из лифта, они подошли к заплатанной в нескольких местах кусками жести входной двери в квартиру Стэна, замок которой приходилось вышибать уже раза четыре из-за периодических приступов рассеянности Стэна, во время которых он регулярно терял ключи. Стэн достал ключ и открыл «лоскутную» дверь, пропустив вперед Лизу.

— Слушай, а почему ты дверь не поменяешь? Воры же залезут.

Лиза включила свет и сбросила туфли.

— Поменяю. Я уже приволок новую… почти, — поморщился Стэн.

— Это ту, что в прихожей? С помойки!

— Ты знаешь, сейчас такие вещи стали выбрасывать… Малонадеванные.

Остаток дня и все утро Стэн и Лиза просидели за компьютером, выясняя, когда прибыл в Россию из Италии один из лучших архитекторов своего времени Родольфо Фиораванти дельти Альберти, прозванный в России Аристотелем Фиораванти. Слава к Аристотелю пришла в 1455 году, когда в Болонье он смог передвинуть на пять саженей высокую колокольню вместе с колоколами, что было принято за чудо. Через двадцать лет после этого грандиозного проекта он взялся за не меньшее чудо — создание московского Кремля. Именно он привез с собой технологию обжига кирпича и получения качественной извести для скрепления кирпичей. Именно он строил великолепный Успенский собор и печатал в России монеты с надписью «Aristoteles». При этом он успевал участвовать в походах на Новгород, Казань и Тверь как начальник артиллерии и военный инженер. Именно он создал проект Кремля и его подземную часть с потайными ходами и тайниками. И, наконец, именно он привлек к строительству своего земляка, Пьетро Антонио Солари, который продолжил дело Аристотеля, прожившего в России всего десять лет и скончавшегося здесь же.

Когда Стэн ушел в прокуратуру, Лиза оставалась в интернете и продолжала скачивать информацию на жесткий диск в текстовом формате, чтобы распечатывать ее, подчеркивать даты и отдельные фразы цветным маркером и сравнивать между собой. Ошибок и опечаток обнаруживалось немало, но бесило не это, а вольная интерпретация событий, противоречащие историческим фактам измышления с целью доказать факт существования библиотеки или опровергнуть его.

Думая о том, что Стэн может узнать в прокуратуре, Лиза вдруг шлепнула ладонью себя по лбу, выключила компьютер и, хлопнув дверью студии, помчалась на улицу.

Стэн переложил пластиковый пакет с покупками из правой руки в левую, в которой тоже был объемистый пакет и давно уже резал ладонь собравшимися в тоненькую веревочку ручками, открыл дверь ключом, и громко провозгласил:

— Ваша папа пришла… ГМО принесла…

Не услышав ответа, Стэн поставил пакеты на пол, рядом с новой дверью, которой уже полгода собирался заменить старую, заплатанную, и пошел по студии, быстро осматривая ее по сторонам.

— Лиза! Я здесь? Где ты?

С нарастающей тревогой Стэн заглянул в санузел, в кладовку, в гостевые. Лизы нигде не было. И снова, как тогда, когда он увидел Лизину тапочку в проеме двери, у него засосало под ложечкой.

Но не успел он построить ни одной версии, как в дверь позвонили, и, глянув в глазок, он увидел Лизу. От сердца сразу отлегло, и Стэн уже хотел открыть дверь, но потом вдруг вспомнил о том, что сегодня купил в забавном магазинчике с целым набором синюшных кистей человеческих рук, с масками страшилищ, из голов которых торчали гвозди, и прочей чертовщиной. Он быстро открыл один из пакетов, оказавшихся под ногами, вытащил полиэтиленовую упаковку и извлек из нее бесформенный кусок эластичного пластика кроваво-красного цвета. Налепив это себе на правую часть лица, Стэн медленно открыл дверь. Если бы он мог видеть себя со стороны, он бы понял, отчего глаза Лизы при взгляде на него буквально вылезли из орбит. Зрелище было совсем не из приятных — вместо правого глаза у Стэна багровел кровавый сгусток, а само глазное яблоко болталось на тоненькой белесой жилке где-то под скулой. Лиза уже открыла рот, чтобы закричать, но Стэн поднял палец к губам и улыбнулся. Лиза так и замерла с вытаращенными глазами и открытым ртом. Стэн быстрым движением сорвал с глаза жуткую накладку и затащил Лизу в студию.

— Стэн, ты больной и шутки у тебя идиотские! — сморщилась Лиза. — Что это за дрянь? Я чуть не обос… сознание не потеряла.

— А я думал, тебе понравится. Ты же любишь сюрпризы.

— Какие еще сюрпризы?

— Я прихожу, а тебя нет, — с этими словами Стэн снова приклеил накладку на правый глаз. — Не знал, что и подумать.

— Сними эту дрянь и никогда не надевай больше. Я не виновата, — начала оправдываться Лиза. — Просто вдруг сообразила, что мне тоже должна прийти повестка, раз тебе пришла. А то решат, что скрываюсь.

— Да, об этом я не подумал.

— А я даже домой не заходила. Забежала в подъезд, открыла почтовый ящик, а там нет ничего. А ты как? Нашли они убийцу?

— Нет, убийцу не нашли… Погоди, а ты уверена, что за тобой не следили? Ну, никто тебя у дома не поджидал?

— Кто?

— Не знаю, кто. Кто– нибудь.

— По-моему, ты переигрываешь.

— Береженого Бог бережет.

— А мне кажется, — Лиза лукаво заулыбалась, — тебе просто нравится играться в детектив.

Стэн подошел к барной стойке, достал мартини, тоник и приготовил два коктейля. В морозилке старого, разрисованного маслом под исландские пейзажи Рокуэла Кента холодильника «Саратов» оказался в пластиковой ванночке лед, и Стэн положил по паре кусочков в стаканы.

— Понимаешь, — он не сразу подобрал слова, — мне приходилось попадать в разные ситуации в разных странах, и я вывел для себя такое правило: цена беспечности может оказаться очень высокой. Так что лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Ну, не знаю. Вчера мне казалось, что меня со всех сторон убийцы поджидают, а сегодня так ясно стало, что все это ерунда какая-то, что жизнь прекрасна и удивительна!

— Так ты не обратила внимания, следил ли кто-то за тобой или нет?

— Сколько раз повторять: я не обратила внимания, потому что никто за мной не следил.

— А я вчера, кстати, когда Коленька пришел к профессору, пожалел, что не захватил с собой пистолет.

— У тебя есть пистолет?

— Травматический, без стволов.

— Без стволов? А как же он стреляет?

— Стреляет прилично. При попадании пули в солнечное сплетение или в голову может убить.

— А покажи.

Стэн усмехнулся и полез в синий ящик с надписью «Почта СССР», открыл его ключом и снизу в руки ему выпал небольшой пистолет ОСА. Стэн передал его Лизе. Она обхватила рукой черную рукоятку и, картинно прищурившись, стала метиться то в одну, то в другую картину Стэна.

— Ща как наделаю в них дырей, и, может, тогда их кто-нибудь купит…

— Без патронов не наделаешь.

— А ты заряди.

— Ни-за-что!

— Покажи, как заряжают. Я, может, себе такой же куплю.

Стэн достал из ящика стола патроны и вставил пару штук в два из четырех зарядных гнезд.

— Так пули резиновые? — разочаровалась Лиза.

— Резиновые-то резиновые, но со стальной штуковиной внутри. В общем, если пальнешь в картину, пробьет насквозь и от стены еще отскочит тебе в лоб. И предохранителя нет. Осторожней.

— Тогда не буду стрелять. На, забери.

Стэн взял пистолет, и в этот момент раздался звонок в дверь.

— Кто там? — крикнул Стэн, и его голос наполнил гулом студию.

— Вы затопили соседей, — послышалось недовольное ворчанье из-за двери.

— Мы никого не топили. У нас вода нигде не льется, — крикнул Стэн и, обернувшись к Лизе, тихо добавил: — Неужели Витька долг решил вернуть? Хотя скорее опохмелиться хочет. Сейчас он у меня «опохмелится» до конца жизни. Нужно только закрыть глазок, а то он любит в него подсматривать.

— Может, где-то трубы прорвало в стене, — продолжал настаивать на своем хриплый голос за дверью.

Стэн подмигнул Лизе и со словами «Иду, иду» налепил вытекший глаз себе на лицо, спрятал за спину руку с пистолетом, а пачкой патронов, которую держал в левой, прикрыл глазок.

В тот же миг руку Стэна откинуло от двери, влетевшим внутрь глазком. То, что его вышибла пуля, никаких сомнений быть не могло, но звука выстрела Стэн не услышал — только треск выбитого пулей глазка, и от этого ему стало не по себе. Сделав шаг назад, он запнулся о сваленные на полу пакеты и шумно грохнулся навзничь, ударившись головой о дубовый паркет, собранный им несколько лет назад в разрушенном доме на Соколе, заботливо отциклеванный, отполированный, уложенный фигурным рисунком и заново покрытый вишневым лаком. В тот же миг послышались легкие хлопки выстрелов за дверью, и замок, так же, как и глазок, буквально влетел внутрь. Лиза спряталась за барную стойку. Стэн замер на полу, с ужасом видя, что его верная дверь в дюралевых и жестяных заплатах медленно открывается…

Мужчина в спортивном костюме с накинутым на плечи свитерком, с неприкуренной еще сигаретой во рту и пистолетом с длинным из-за глушителя стволом в правой руке быстро вошел внутрь. Бросив взгляд на распростертого Стэна, он закрыл дверь. В этот миг Стэн вдруг сообразил, что у него есть только один шанс остаться в живых — притвориться мертвым, и он уставился открытым глазом в пространство, задержав дыхание. Притворив дверь, мужчина, мягко ступая светлыми кроссовками по паркету, подошел к Стэну и, еще раз взглянув на «кровавое месиво» на месте правого глаза, качнул головой с удовлетворенной улыбкой. После этого он, не сходя с места, оглядел помещение студии. Не увидев желаемого, он все так же без суеты достал из кармана зажигалку и пошел к барной стойке, на ходу прикуривая сигарету. Стэн решил, что пора действовать, вывернул руку с пистолетом из-под себя, прицелился в идущего и нажал на спуск, но выстрела не произошло. Холодный пот пробил Стэна. Он продолжал жать на спуск, но тот не поддавался. Стэн не сразу сообразил посмотреть на пистолет — оказалось, что все это время он давил на скобу, защищающую пусковую клавишу от случайного нажатия. Судорожным движением он снял указательный палец со скобы, перенес на пусковую клавишу и еще раз прицелился в корпус человека, который уже почувствовал какое-то движение за спиной и начал оборачиваться. Выстрел показался Стэну оглушительным, громом своим перебившим вырвавшийся из груди Лизы вопль. Выронив пистолет с длинным стволом и зажигалку, человек упал к барной стойке, и на его лице Стэн увидел гримасу боли и удивления одновременно. Когда Стэн поднялся на четвереньки, мужчина все еще с сигаретой во рту уже пришел в себя и попробовал потянуться к своему пистолету. Стэн снова наставил на него ОСУ и еще раз выстрелил. Резиновая пуля со стальным сердечником жестко ударив мужчину в голову, отскочила к двери, и тот замертво рухнул на пол, выпустив наконец сигарету изо рта. Еще не веря в удачу, Стэн подскочил к пистолету с глушителем, схватил его левой рукой и, направив дуло на лежащего, позвал Лизу. Она медленно поднялась из-за стойки с закушенной до крови рукой. Ее трясло, и слезы градинами скатывались по ресницам из глаз.

— Лиза, иди ко мне. Будешь держать его на мушке, а я попробую связать ему руки.

Лиза медленно пошла к Стэну, не отрывая взгляда от лежащего на полу мужчины.

— Быстрее, Лиза, — тихо, но настойчиво позвал Стэн. — Он может в любой момент очнуться.

Лиза в два прыжка подскочила к Стэну и взяла у него из рук «глок» с глушителем.

Стэн обошел лежащего так, чтобы оказаться в наиболее выгодном положении, и резко прыгнул ему на спину, придавив голову мужчины к полу. Тот не пошевелился. Стэн сунул ладонь ему под подбородок и попытался найти пульс. Пульса не было. Тогда он, не снимая коленки с шеи лежащего, попробовал найти пульс на руке, но и это ничего не дало.

— Он мертв.

— Кто? — почему-то переспросила Лиза.

— Он мертв, — повторил Стэн, сам не веря в свои слова.

— Что же теперь делать?

— Не знаю, — произнес Стэн, глядя на Лизу.

— Стэн, сними, ради бога, эту дрянь со своего глаза…

Стэн только сейчас понял, что все это время целился и смотрел одним глазом. Он содрал с лица кроваво-красную липучку, повернул голову мужчины и увидел на его виске отпечаток пули из ОСЫ. Это был тот самый случай, когда пуля этого травматического пистолета оказалась смертельной и спасла жизнь его владельцу.

— Стэн, здесь что-то не сходится… Если ему нужны документы, то зачем убивать? Он же ведь выстрелил в глазок, чтобы убить, не зная, кто подойдет к двери. Он не собирался пытать меня, чтобы я отдала ему какие-то документы. Он собирался меня убить.

— Ничего не понимаю. Бессмыслица какая-то.

— Давай вызовем полицию, Стэн?

— Теперь нельзя…

— Почему?!

— Во-первых, потому, что меня заберут в кутузку. А с нашим законодательством почти наверняка посадят лет на шесть-семь. Как думаешь, ты доживешь до моего выхода из тюрьмы?

— За что посадят? Ты же защищался!

— У нас сейчас такой закон — вот если бы он нас убил, то он был бы виноват, но он не успел, поэтому он — жертва, а я убийца.

— Но это же абсурд!

— И, тем не менее, это считается превышением допустимой самообороны, и судьи сажают практически всех.

Немного помолчав, Стэн добавил:

— Вот, если бы я убил двоих, то был бы шанс.

— В смысле?

— В смысле, тогда можно было бы потребовать суда присяжных, а они в подобных ситуациях выносят оправдательный приговор.

Стэн уставился на лежащую на полу сигарету с надписью «Chesterfield», и растерянно произнес:

— А Минздрав предупреждал, что курение может быть опасно для вашего здоровья…

У здания института, основными насельниками которого были вовсе не ученые, а два-три десятка организаций, торгующих всем на свете — от туристических компаний до продавцов бытовых газовых приборов, пятачок с табличкой «Место для курения» был забит курящими. В основном женщинами от двадцати до сорока лет. Обойдя это локальное скопление народа по большой дуге, Коленька уверенно направился к медленно вращающейся двери, но прошел внутрь не через нее, а рядом, через обычную дверку. Наверное, увидев Коленьку сейчас, профессор Беленький не узнал бы в нем своего немного рассеянного и застенчивого ассистента. И уж точно никому не пришло бы в голову называть этого человека «Коленькой».

Поднявшись на шестой этаж, полностью занятый редакцией «Астрала», он все так же уверенно прошествовал по кривому коридору и резко распахнул одну из дверей. В просторном помещении, заставленном письменными столами, на рабочем месте была только одна журналистка, вычитывавшая с монитора новостную текучку.

Коленька подошел к ее столу, приткнул сумку на свободное от бумаг место и наклонился, опершись руками о край стола.

— Привет! — журналистка оторвалась от монитора и улыбнулась Коленьке.

Он молча чмокнул ее в щеку.

— Чего это ты пришел так рано? Статью принес?

— Нет, Катенок, просто соскучился.

— Неудачная попытка. Попробуй еще раз.

— Ладно. К шефу приходила ваша Никольская. Не знаешь, что за материал она готовит?

— Понятия не имею. А что?

— Не нравятся мне такие неожиданные визиты.

Стэн достал из кладовки широкий полиэтиленовый рукав и стал отрезать от него двухметровый кусок.

— Ты, что, хочешь этого где-то спрятать? — Лиза с недоумением следила за действиями Стэна.

— Да. И на самом видном месте. Но сначала придется поставить новую дверь и собрать гильзы на площадке. Их должно быть пять штук.

— Стэн, а я узнала его кроссовки — это тот, который ударил меня по голове.

Стэн молча посмотрел на Лизу, потом перевел взгляд на убитого и снова пошел в кладовку. Через минуту он вернулся с метровым гвоздодером и шуруповертом. Сняв старую дверь с петель в то время, как Лиза собирала на площадке маленькие латунные гильзы, Стэн решил не менять надежную еще коробку. Минут через десять «новое» дверное полотно заняло место залатанного. Пришлось только перевернуть верхнюю петлю.

Лиза нашла в ванной ведро, наполнила его водой, добавила «Белизны» и принялась мыть пол в студии.

Обернув кроссовки полиэтиленовым стретчем, Стэн надел пластиковые перчатки и поднялся по лестнице к выходу на крышу. Ему без особого труда удалось выломать одну из петель, стянутых навесным замком и выйти на крышу. Обойдя ее по периметру и осторожно заглянув вниз, он вернулся в студию.

В накинутом поверх одежды пластиковом дождевике Стэн взвалил на плечи убитого и вынес на крышу, не забыв оставить отпечатки его пальцев на сломанном замке.

По крыше киллера пришлось волочь, чтобы оставить след, до самого дальнего края.

Лиза уже мыла кафельный пол на лестничной площадке, когда вернулся Стэн, подобрал сигарету, зажигалку и свитерок убитого. Спокойно оглядевшись — не забыл ли чего, он снова отправился на крышу. Здесь Стэн поставил возле бетонного парапета пачку сигарет из кармана убитого, отошел и дважды выстрелил в нее из пистолета с глушителем. «Глок» дважды чихнул, и обе пули пробили пачку. Стэн отвинтил глушитель и сунул в карман своего плаща. Стерев все отпечатки с пистолета, он оставил на нем отпечатки киллера и сунул пистолет мертвому за пояс сзади, под пиджак. Бросив зажигалку возле свитерка на крыше, Стэн внимательно огляделся по сторонам и столкнул уложенный на парапете труп киллера вниз головой.

— И что теперь будет? — спросила Лиза, когда Стэн вернулся и стал складывать в сумку полиэтиленовую пленку, перчатки и плащ.

— Теперь будет ерунда. Рано или поздно его обнаружат, и все будет выглядеть так, будто киллер, наверняка уже известный полиции, поднялся на крышу нашего дома, дважды выстрелил в пачку с сигаретами…

— Зачем?

— Не знаю… Но люди могли слышать два выстрела, и это нужно как-то объяснить. Вот. А потом бросился с крыши и разбился насмерть.

— А что делать со старой дверью? — спросила Лиза, продолжая натирать «Белизной» пол там, где наследил киллер.

— С дверью?

— Она же пробита выстрелами из пистолета. Вдруг ее найдут?

— Ты собрала гильзы?

— Да.

— Пять?

— Да и еще свинцовые лепешки, оставшиеся от пуль, видимо.

Стэн оставил сумку и пленку в покое и подошел к простреленной двери. Две пули застряли в ее древесине около вырванного двумя другими замка. Подумав несколько секунд, он взял с верстака электролобзик и выпилил небольшой полукруг, в котором оказались застрявшие пули и части исковерканного замка. Этот кусок и останки глазка он тоже положил в сумку.

— Лиза, я все это где-нибудь подальше выброшу, а ты никому не открывай. Если будут звонить — тебя здесь нет!

Лиза, сдерживая слезы нервного перенапряжения, поцеловала Стэна, и он ушел.

Через минуту вернулся, спрятал распиленную дверь под стоявшие на полу картины и снова вышел.

Аркадий Вениаминович и Коленька неторопливо продвигали свои подносы к кассе столовой, заполняя их постепенно едой.

— Коленька, вы напрасно никогда не берете первое, — добродушно пожурил ассистента профессор. — Мама меня учила: в супе — вся сила!

— А, по-моему, Аркадий Вениаминович, это просто напрасная трата денег. Воды можно из-под крана попить. Бесплатно.

— Вы прагматик! Для историка это хорошо, — одобрительно закивал головой профессор и с улыбкой добавил: — А что вы такой задумчивый? Пытаетесь угадать, была ли между Федором Шакловитым и царевной Софьей плотская связь?

Коленька не среагировал на профессорский юмор дежурной улыбкой. Он сел напротив Беленького за стол, молча наткнул на вилку несколько макаронин и только после этого пролепетал:

— Я просто вспомнил эту Лизу, которая журналистка из «Астрала». Никольскую.

— Понравилась? То-то я смотрю, вам не до супа.

— Нет, я не в том смысле… Я же бываю у них в редакции, публикую статьи про загадки истории. Я видел там эту Лизу. А вот, что я точно знаю, никаких фотографов у них в штате нет.

Профессор задумался, не донеся ложку до рта, и, прищурившись, посмотрел на Коленьку.

— А Лиза… Она там занимается разными расследованиями.

— Вот оно, значит, как, — пробормотал Беленький и только секунд через пять вспомнил, что держит ложку с супом в паре сантиметров ото рта.

Стэн выбрался из машины, припарковав ее у подъезда, рядом с милицейским «бобиком», и вытащил с заднего сиденья внушительную пачку багета для рам. С наигранным удивлением он посмотрел на милиционеров, стоявших у своей машины, и вошел в подъезд.

На лестничной площадке последнего этажа, на которую выходила единственная дверь его студии, тоже стояла милиция в форме и в штатском. Когда Стэн, изумленно рассматривавший их, открыл не без труда новую дверь своей студии, один из «штатских» неожиданно произнес:

— Простите, вы из этой квартиры?

— Да, — поспешил согласиться Стэн. — Это моя студия.

— Я сотрудник следственного комитета, майор Лысаков, — мужчина показал удостоверение, — Как вас зовут?

— Степан Нетленный.

— Скажите, около часа дня вы были дома?

— Да, был.

— Можно к вам пройти? — вежливо поинтересовался «штатский». — Нужно поговорить.

— А что случилось? — ответил вопросом на вопрос Стэн.

— С крыши вашего дома упал человек и разбился насмерть.

— Суицид?

— Мы тоже так подумали. Сначала…

— Сначала? А потом?

— А потом нашли свидетелей, которые слышали два выстрела. Вы не слышали выстрелы позже полудня?

— Что-то такое вроде бы хлопнуло то ли два, то ли три раза, — неуверенно пожал плечами Стэн. — Но я не обращаю на это внимания. Сейчас, сами знаете, детишки взрывают петарды круглый год, они долетают как раз до верхних этажей и бабахают. В Новый год здесь вообще Ватерлоо. Да, вы проходите.

— А у вас, простите, есть дома оружие?

— Да. Два гладкоствольных ружья и карабин.

— Вы не могли бы мне показать их?

— Конечно.

Майор вошел вслед за Стэном, рассматривая картины и наброски, висящие по стенам, стоящие на полу и валяющиеся везде, где есть хоть немного места. Стэн свалил багет на паркет около верстака, прошел к зажатому между шахтами коммуникаций сейфу, расписанному под «улочку» Мориса Утрилло и, открыв его, показал майору ружья и протянул документы на них.

Лиза не подавала признаков жизни, и Стэн боялся, что она в любой момент может неожиданно выйти из какой-нибудь комнаты: они не догадались договориться о том, какой версии придерживаться. Если следователь обнаружит Лизу в студии, станет расспрашивать, она начнет путаться, чем вызовет серьезное подозрение у сыщиков, которого Стэну сейчас хотелось больше всего избежать.

Но Лиза не объявлялась.

— Спасибо, разрешения на оружие мне не нужны, — майор взял в руки карабин Антонио Дзоли, открыл затвор, поднес к носу дуло. — Тридцать-ноль шесть Спрингфилд — солидный калибр. Вы давно из него стреляли?

— Да, — нарочито громко, чтобы Лиза поняла, что он в студии не один, произнес Стэн. — Прошлой осенью. На овсах взял медведя.

— Говорят, медвежатина вкусная? — оживился следователь, поставив карабин и взяв в руки итальянский полуавтомат.

— Не попробовал, знаете ли, — развел руками Стэн. — Мясо оказалось трихинеллезным.

— Жаль. А шкуру выделали?

— Да. Вон она около кровати лежит.

Майор поставил полуавтомат в сейф, взял оттуда тульскую двустволку шестнадцатого калибра, переломил ее в казеннике, посмотрел на свет в стволы, закрыл ружье и пошел к кровати.

— Интересный какой окрас у шкуры, — произнес он, возвращая Стэну ружье. — Спина прямо соломенная.

— Да, необычный.

— А другого оружия у вас нет?

Стэн выразительно пожал плечами и сделал движение руками в направлении открытого сейфа: сами можете убедиться.

— Простите, — доверительно улыбнулся сыщик. — А Нетленный — это псевдоним? Как у Эрнста Неизвестного?

— Нет, это по паспорту. Как и у Эрнста Иосифовича Неизвестного.

— Серьезно? — искренне удивился Лысаков. А я думал, это у него псевдоним такой.

— Мне, честно сказать, не совсем понятно, — тоном стороннего любопытствующего наблюдателя поинтересовался Стэн, закрывая сейф. — Причем здесь оружие, причем здесь выстрелы, если человек свалился с крыши? У него было огнестрельное ранение?

— Мне так совсем ничего не понятно, — живо отозвался майор. — Видите ли, по нашей оперативной информации, этот человек занимался заказными убийствами, хотя поймать его на этом деле не удалось. Дворков Сергей Анатольевич по кличке Честерфилд, бывший сотрудник МВД.

— Господи, в какой стране мы живем! А, может быть, ему стало стыдно за свои… свое новое ремесло? Или за старое…

— Оригинальная версия. Почти все объясняет, — майор тоже ухмыльнулся. — Если позволите, я ее использую, как рабочую.

— Нет проблем, — легко согласился Стэн. — Заходите как-нибудь, я вам их еще настругаю с десяток.

— Вы очень щедры.

— Да, я такой. Чем-то могу еще помочь?

— А вы куда-то торопитесь?

— Да нет, никуда. Просто дел полно.

— Что ж, спасибо за сотрудничество. Не буду мешать, — направился к входной двери майор, положив на тумбочку свою визитку. — Если что-то вспомните, сделайте одолжение, позвоните.

Стэн кивнул, следуя взглядом за Лысаковым.

— Простите, — вдруг повернулся уже в дверях майор. — Позвольте воспользоваться вашим туалетом.

У Стэна перехватило дыхание — он вдруг понял, что Лиза прячется в туалете. Его очевидный испуг не мог не обратить на себя внимание следователя.

— Да, у меня там, знаете…

— Ничего, ничего, я сам холостяк, я быстро, — с этими словами майор решительно направился к туалету, в котором, как он догадался, можно было обнаружить что-то такое, что может пролить свет на это странное дело.

Стэну казалось, что все происходит, как в замедленном кино. Мозг его лихорадочно искал причину, которая показалась бы майору убедительной, чтобы не ходить в туалет. Но в голову лезли какие-то глупости, и с каждым его шагом Стэн все больше думал не о том, как его остановить, а о том, что сказать, когда тот обнаружит Лизу. Окончательно понял, что проиграл, Стэн в тот момент, когда Лысаков потянул дверь туалета на себя. Послушная движению его руки она стала открываться. К этому времени у Стэна уже было, по меньшей мере, три варианта дальнейшего развития событий и три линии поведения. Между тем майор Лысаков, щелкнув выключателем, вошел в туалет и прикрыл за собой дверь.

Не сразу до Стэна дошло, что Лизы там нет. И тут же возник вопрос: а где же она тогда? и в студии ли она вообще?

— Час от часу не легче, — прошептал Стэн и принялся раскладывать дрожащими руками багет по полкам.

Через минуту, когда Стэн уже сидел за компьютером, из туалета послышался шум спускаемой воды. После чего оттуда вышел майор с мрачной гримасой на лице, свидетельствующей скорее о том, что фортуна от него отвернулась, чем о том, что он облегчился. Молча кивнув хозяину и не обратив внимания на ответный кивок, сыщик решительно удалился.

Едва за ним захлопнулась дверь, Стэн вскочил с пенька и бросился к двери в санузел, распахнул ее и уставился на ванну. Лиза не материализовалась. Стэн открыл двери в обе гостевые комнаты, но и там не обнаружил Лизы. Он заглянул под кровать, за подрамники с холстами в углу, в кладовку. Не было ее и за стойкой бара. Крутя головой в разные стороны, Стэн пытался сообразить, где еще можно спрятаться в его студии.

— Лиза! — громким шепотом позвал Стэн. — Лиза, он ушел. Выходи.

Услышав за спиной шорох, Стэн обернулся, и увидел, как его отраженье в зеркале шкафа– купе наполовину исчезло из-за раздвинувшейся створки.

Никита метался по квартире, собирая вещи в большую дорожную сумку. Ему казалось, что он берет самое необходимое. Никита собирался «в бега». Проблема была в том, что он не знал, что необходимо человеку «в бегах», и потому набивал сумку всякой ерундой. Когда на него находило озарение, он вдруг начинал выбрасывать из сумки все подряд. Но потом снова набивал ее вовсе не самыми необходимыми вещами. Телефонный звонок заставил Никиту вздрогнуть. Он замер, боясь выдать себя движением. Потом решился, подошел к телефону, медленно снял трубку и осторожно спросил:

— Мила?

В ответ женский голос попросил позвать к телефону маму.

— Вы ошиблись номером, — мрачно ответил Никита и положил трубку.

Он напряженно потер виски обеими руками, подошел к окну и уставился на улицу. За окном палило солнце, и молодые мамаши с колясками прятались от него в тени деревьев.

Никита взял с подоконника стеклянную вазочку, повертел ее в руке и вдруг с остервенением швырнул на пол. Вазочка, явно не заслужившая такого обращения, разбилась вдребезги. Никита схватил сумку и выбежал в коридор.

Телефон снова надрывно зазвонил. Никита вернулся в комнату, уставился с сомнением на дребезжащий аппарат. После пятого звонка он аккуратно, практически бесшумно снял трубку и приложил ее к уху. На том конце провода была Мила Львовна. Это он понял еще до того, как она произнесла традиционное «Алло».

— Мила, я звоню, ты не отвечаешь… Мила, с чего ты решила, что я убил Вадима? Это не… Что ты видела? Зажигалку? На веранде…

Никита беззвучно чертыхнулся.

— Мила, ты никому не говорила об этом? Мила, я все объясню. Пожалуйста, Мила! Я приеду к тебе и все-все объясню! Только, пожалуйста, никому ничего не говори!

— Как думаешь, обошлось? — поинтересовалась у разом обмякшего Стэна Лиза, выбирающаяся из шкафа-купе.

— Не знаю. Что-то он подозревает, но, по-моему, сам не знает, что именно.

— Ну и пусть подозревает. А где ты выбросил вещи?

— Съездил на одну знакомую свалку за городом.

— Знакомую?

— Мне там сторож знаком, он замечательный багет делает. Просто мастер! И недорого берет.

— Для тебя это, конечно, принципиально, как для миллионера.

— А ты думаешь, миллионерами раз-два и становятся? Даже не представляешь, сколько можно накопить, если экономить на багете.

— Ты что-нибудь новое узнал?

— Маловато для того, чтобы найти библиотеку Грозного прямо сегодня. Но успел заскочить в редакцию «Интрига ньюс», к Лешке Светину. Он вообще все про всех знает. Порассказал мне о разных искателях Либереи.

— А я тоже кое-что узнала, но сначала давай что-нибудь съедим.

— Давай съедим и быстренько сложим вещи. Я думаю, нам нужно валить из города.

— Куда?

— Снимем где-нибудь дачу…

— У Вахмистровой?

— Не-а, в Александрове.

— Почему в Александрове? У тебя там «точка на трассе»?

— Многие считали и считают, что Либерея спрятана в Александрове. Отсидимся там, заодно библиотеку поищем.

Из зелени, принесенной Стэном, Лиза настругала салат и залила его растительным маслом — она почти не употребляла мяса. Стэн был «мясоедом» и без тарелки щей не представлял себе обеда. Однако сегодня было не до щей, и Лиза нарезала ему бутербродов с «Украинской», замучившись сдирать с нее тонкую и легко рвущуюся шкурку.

— Лешка сказал, что Герман Стерлигов совсем не тот, кто нам нужен, — пробубнил Стэн с набитым ртом.

— Почему? — удивилась Лиза. — Он же пытался найти Либерею и не исключено, что не оставил своих попыток. Почему он с такой уверенностью говорил всем, что знает, где находится библиотека? Я думаю, что у него…

— Что?

— Что у него есть вторая половина того плана, который я сфотографировала у Вахмистровых. Это все объясняет! Он был уверен, что вот-вот найдет сокровища, и поэтому так решительно просил деньги у Лужкова и у этих… как их… у дворни.

— У какой дворни? — чуть не подавился Стэн. — Ты имеешь в виду, у дворянского собрания?

— Ну, да. У дворян, я хотела сказать.

— Хорошая версия, но, боюсь, не учитывает реалий, — сосредоточившись на жевании бутерброда, изрек Стэн. — Светин сказал, что к раскопкам так и не приступили.

— А я думаю, что у него, как у миллионера, куча сотрудников, которые отслеживают все публикации по этому вопросу и продолжают искать вторую половину плана.

— Видишь ли, сейчас у него нет «кучи» сотрудников. Совсем недавно еще он занимался с братом изготовлением гробов.

— Чего?

— Ты не ослышалась: гробов. Они с братом являлись владельцами гробовой конторы и очень забавно рекламировали повсюду свою продукцию.

— Ты сказал «забавно»? Гробы?

— Как тебе такая реклама: «Куда ты мчишься, Колобок? Спешу купить себе гробок!»?

— А, может, у него перепроизводство, и он решил, что не хватает покойников?

— Замечательно, что чувство юмора после всего происшедшего тебя не оставляет, — Стэн с улыбкой уставился на хрумкавшую листьями салата Лизу. — В последнее время он с семьей удалился от мира в сельскую глушь. Светин показал его визитку, там написано «Герман Стерлигов, гусевод, индюковод, овцевод», и все.

— Значит, Стерлигова вычеркиваем, — произнесла Лиза, дожевав и бросив взгляд на список, составленный Стэном. — Замечательно. Остается восемьдесят четыре человека. Всего — ничего…

Отхлебнув кофе, Стэн закрыл папку и положил ее к другим, лежащим возле принтера. За последние дни они составили приличную стопку, и содержали самую разную информацию о библиотеке русских царей, которую удалось скачать в основном из интернета.

— Любопытно, почему эту библиотеку называют библиотекой Грозного? — неожиданно спросила Лиза. — На самом деле привезла ее в Россию его бабка. Так? Так. Их сын, Василий, пригласил переводчика для этой библиотеки. Так? Так. А памятник — Пушкину…

— Вообще-то ее по-разному называют, но, если я ничего не путаю, Иоанн III спрятал ее от греха в подземелье. Василий удовольствовался парой-тройкой книг, которые перевел Максим Грек. А Иоанн IV, очень может быть, активно ей пользовался, если верить тому, что пишут искатели этой библиотеки. Вроде бы он же ее значительно преумножил. Наконец, после него библиотеку никто не видел. Наверное, поэтому и считают, что библиотека его.

— Ага, библиотекарь-терминатор.

Стэн положил посуду в мойку из нержавеющей стали и открыл воду. Сильная струя с шумом ударила в тонкую сталь, и говорить пришлось, напрягая связки.

— А ты что-нибудь интересное нашла?

— Интересное? Я тут голову сломала, пока пыталась разобраться в одном вопросе, — чуть не кричала Лиза. — Гады все-таки журналисты! Ну… недобросовестные, которые…

Последние слова Лиза произнесла все так же громко в тот момент, когда Стэн выключил воду, и шум прекратился.

— Твои громогласные заявления звучат суровым обвинением акулам пера. Ты не забыла, что я имел честь принадлежать к этому трижды опозоренному цеху, а ты так и до сей поры являешься…

— Ладно тебе, — перебила Лиза велеречивый поток. — Я серьезно чуть с ума не сошла. Прочла в какой-то из статей, что Либерею видел некий дерптский пастор Веттерман, или Виттерман, или Вестерман — все по-разному пишут. И чуть не каждый считает своим долгом сообщить, что Дерпт — это Юрьев. Будто Юрьев, в отличие от Дерпта, известен каждому школьнику. В конце концов, оказалось, что Дерпт, он же Юрьев — это Тарту. Но дело не в этом. Никто не ссылается на первоисточник — откуда известно, что Веттерман видел Либерею. И когда он ее видел, тоже как-то туманно пишут. Зато все приводят слова этого пастора, что он отдал бы за эту библиотеку… Что ты думаешь?

— Не знаю. Все золото мира?

— О, как убог полет твоей фантазии! Своих детей он бы отдал, лишь бы библиотека попала в протестантские университеты. Почему детей? Почему в протестантские? Ерунда какая-то…

— Наверное, этот пастор был протестантским священником.

— Теперь я это уже знаю. Кстати, очень хорошо, что мы вчера купили Карамзина. В одной статье сослались на девятый том «Истории Государства Российского», и потому, что Веттерман был вроде бы пленником, я примерно вычислила, что это должно было быть во время Ливонской войны. В конце концов, докопалась до упоминания о Веттермане. Вот это место…

Лиза раскрыла лежавшую на табурете книгу на месте закладки из туалетной бумаги, по чему Стэн догадался, где она изучала фолиант знаменитого российского историка.

— Вот, что он пишет: «Кроме сих любимцев, Иоанн удивительным образом честил тогда некоторых Ливонских пленников. В июне 1565 года, обвиняя Дерптских граждан в тайных сношениях с бывшим Магистром, он вывел оттуда всех Немцев и сослал в Владимир, Углич, Кострому, Нижний Новгород с женами и детьми; но дал им пристойное содержание и Христианского наставника Дерптского Пастора Веттермана, который мог свободно ездить из города в город, чтобы утешать их в печальной ссылке: Царь отменно уважал сего добродетельного мужа и велел ему разобрать свою библиотеку,

в коей Веттерман нашел множество редких книг, привезенных некогда из Рима, вероятно, Царевною Софиею».

Лиза подняла глаза на Стэна:

— То есть Карамзин даже не сомневается в существовании библиотеки. Но…

— Что?

— Но и он не дает ссылки на первоисточник. Знаешь, что я выяснила точно, читая его «Историю…»? То, что все профаны, пытающиеся написать загадочные статьи о Либерее, списывают у него. А он, похоже, рылся по российским летописям и иностранным хроникам, чтобы собрать в кучу массу разрозненной информации. Представляю, как ему было несладко. Тогдашние летописцы наверняка мало чем отличались от нынешних писак, и каждый врал безбожно, интерпретировал и трактовал, как хотел, даты путал…

Лиза с шумом захлопнула книгу и положила ее на крашеный синей краской табурет с вырезанным в центре сиденья сердечком.

— Но я не успокоилась, стала искать что-нибудь еще про этого Веттермана, и оказалось, что о нем упоминал некто Ниенштедт. Удалось выяснить, что этот Ниенштедт был рижским бургомистром и написал «Хроники Ливонии». Ты не представляешь, сколько времени я убила на поиски этих хроник. Натолкнулась на этого Ниенштедта у какого-то паразита, даже не потрудившегося правильно написать имя. В его статье был Ниештадт — с одним «н» и одним «е». Ужас, но этих «ниештадтов» в Яндексе оказалось полно, и у меня даже сомнения не возникло, что в имени ошибка. Все наперебой пишут о его «Хрониках Ливонии», а я никак не могу найти эти хроники. «Хроники Ливонии» всяких разных Генрихов Латвийских, Германов Вартбергов, Бальтазаров Руссов — пожалуйста, а Ниештадта нет! И так, и эдак старалась, с разных сторон заходила. Потом послала Яндекс искать «Историю Риги», и он мне выдал: «Франц Ниенштедт «Хроники Ливонии». Обрадовалась, скачала и вот что вычитала.

Лиза протянула Стэну листок с распечаткой части текста из «Хроник Ливонии».

Стэн прочел: «Летом 1565 года, московит приказал всем дерптским бюргерам и жителям, которые, по завоевании города Дерпта, из-за своей бедности должны были оставаться там, выехать вместе с женами и детьми; их разместили по отдаленным московитским городам: Володимиру, Низен-Новгардену (Нижнему Новгороду), Костроме и Угличу. У них был в Дерпте пастор, именем магистр Иоанн Веттерман, человек доброго и честного характера, настоящий апостол Господень, который также отправился с ними в изгнание, пас свое стадо как праведный пастырь и, когда у него не было лошади, шел пешком от одного города до другого, а если стадо его рассеивалось, он посещал его и ежечасно увещевал о страхе к Господу и даже назначил для их детей школьных учителей, каких только можно было тогда достать, которые в каждом городе по воскресеньям читали детям из Священного Писания. Его, как ученого человека, очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать ему свою либерею (библиотеку), которая состояла из книг на еврейском, греческом и латинском языках, и которую великий князь в древние времена получил от константинопольского патриарха, когда московит принял христианскую веру по греческому исповеданию. Эти книги, как драгоценное сокровище, хранились замурованными в двух сводчатых подвалах. Так как великий князь слышал об этом отличном и ученом человеке, Иоанне Веттермане, много хорошего про его добродетели и знания, потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет слишком и пригласил чрез своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана (Щелкалов), Никиту Высровату (Висковатов) и Фунику (Фуников), вышеозначенного Иоанна Веттермана и с ним еще нескольких лиц, которые знали московитский язык, как-то: Фому Шреффера, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоанна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с птоломеевой и другими либереями. Веттерман заявил, что, хотя он беден, но отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству.

Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, и если он согласится, то они предоставят в его распоряжение тех трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и несколько хороших писцов, кроме того, постараются, что Веттерман с товарищами будут получать от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также получат хорошее помещение и жалование, и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих. Тогда Веттерман с товарищами на другой день стали совещаться и раздумывать, что-де как только они кончат одну книгу, то им сейчас же дадут переводить другую и, таким образом им придется заниматься подобною работою до самой своей смерти; да кроме того благочестивый Веттерман принял и то во внимание, что, приняв предложение, ему придется совершенно отказаться от своей паствы. Поэтому они приняли такое решение и в ответ передали великому князю: когда первосвященник Онаний прислал Птоломею из Иерусалима в Египет 72 толковника, то к ним присоединили наиученейших людей, которые знали писание и были весьма мудры; для успешного окончания дела по переводу книг следует, чтобы при совершении перевода присутствовали не простые миряне, но наиумнейшие, знающие писание и начитанные люди. При таком ответе Солкан, Фуника и Высровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (т. е. велит присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет: им придется тогда, что и наверно случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Потому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все и избавились от подобной службы. Веттерман с товарищами просили одолжить им одну книгу на 6 недель; но Солкан ответил, что если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы. Обо всем этом в последствии мне рассказывали сами Томас Шреффер и Иоанн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

— Не могу поверить, что Веттерман с Шреффером выдумали все это, — прочитав, пожал плечами Стэн. — Какой был им смысл обманывать Ниенштедта?

— Мне тоже кажется, что это правда. Но я хочу сказать, что наши журналисты списывают друг у друга, как хотят, и получается «изломанный телефон». Например, Ниенштедт пишет, что книги достались русским царям «от константинопольского патриарха, когда московит принял христианскую веру по греческому исповеданию», а это гораздо раньше, чем то, что предположил Карамзин — бабка, мол, Софья, привезла, от чего все потом и пляшут. Веттермана считают пленником, а там с пленом вообще все было очень странно. Оказалось, что русские войска под руководством князя Шуйского осадили Дерпт 11 июля 1558 года. Магистрат подумал-подумал, да и решил крепость сдать, выставив князю список из тридцати четырех требований. Что поразительно, все требования были удовлетворены, когда через семь дней от начала осады Дерпт капитулировал. Мало того, царь и в самом деле ливонцев жаловал, принимал на службу к себе, и пастора не пленил, а, можно сказать, пригласил в Московию, и не препятствовал созданию лютеранской общины в Москве, которую этот Веттерман и возглавил. И еще, термин «либерея», как я поняла из статей, ввел в обращение этот самый Ниенштедт в качестве нарицательного, то есть синонима библиотеки. А сейчас это слово многие, в том числе и мы с тобой, стали считать названием одной библиотеки — русских царей, и пишут его с прописной буквы.

— И что из этого следует?

— То, что ты прав — нужно копать вглубь, искать первоисточники, а верить даже добросовестным исследователям нужно очень осторожно: они склонны выдавать желаемое за действительное.

Стэн погладил Лизу по голове, как примерную ученицу.

— Знаешь, что я подумала? — тихо произнесла Лиза после некоторого молчанья.

— Что?

— Все это происходит не со мной.

— В смысле?

— Я не могу поверить, что все это происходит со мной. Сначала я не могла поверить в то, что за мной кто-то зачем-то охотится. Бред какой-то! Жизнь заставила убедиться. Теперь я не могу поверить в то, что двадцать минут назад, сидя в шкафу, тряслась, как осиновый лист, а сейчас говорю с тобой о сугубо теоретических изысканиях, не имеющих ко мне никакого отношения, так, словно мне ничто и никто не угрожает. Будто я не пережила за последние четыре часа нападения, убийства, страха, что меня убьют…

Стэн хотел было сказать, что у них просто нет другого выхода, нет другого пути подобраться к убийце и потому приходится… Но передумал и промолчал.

— И еще я хотела сказать… Жизнь, она одна и, как это ни банально, дается только раз. А охотятся только за мной. Может быть, тебе лучше…

— Слинять?

— Ну, можно подобрать более дипломатичное слово…

— Спасибо за предложение, — медленно проговорил Стэн, внимательно глядя на Лизу. — Зная, какая ты трусиха, понимаю, что тебе было непросто его сделать…

— И что?

— Не хочу бросать тебя в таком положенье… которым можно пользоваться, и пользоваться, и пользоваться до самого утра.

— Дурак! Я серьезно.

Стэн обнял Лизу, поднял на руки и потащил на кровать.

— Стэн, я серьезно. Я не знаю, что будет завтра.

Глава 5

Ярославка на выезде из Москвы поначалу довольно широкая и ровная. Кажется даже, что на ней не слишком много фур. Но, чем дальше, тем больше сужается шоссе и круче становится рельеф. На бесконечных горках фуры начинают раздражать, и, наверное, только бесконечно терпеливые индийские йоги могут двигаться в их потоке, не пересекая то и дело бесконечно долгую сплошную линию, то есть в тех местах, где обгон запрещен. Стэн йогом не был, и Лиза каждый раз с ужасом ожидала неизбежного столкновения со встречным автомобилем. Частые кресты с венками из пластмассовых цветов по обочинам дороги и порожденья недюжинного воображенья родственников погибших в автокатастрофах — автомобильные рули на подставках — оптимизма ей не добавляли.

— Стэн, ты собрался выполнить за бандитов их работу?

— Trust me!

— Щаз, только шнурки поглажу!

Впрочем, ничего другого, как довериться Стэну, Лизе не оставалось.

Идею поселиться на время в Александрове они обсудили с Аркадием Беленьким по телефону.

— Осмотритесь на месте возможного «погребения» библиотеки, — порекомендовал Аркадий Вениаминович, — пообщайтесь с местными краеведами, среди которых тоже немало фанатов этого дела. Если найдете Валентина Старикова в краеведческом клубе «Отечество», он вас наверняка заразит идеей поисков библиотеки под Александровской слободой.

Стэн уточнил у него, что в Александров лучше добираться по дороге на Краснозаводск.

Утром Лиза явилась по повестке в прокуратуру, где ничего нового не выяснила (во всяком случае, ей так показалось), а только повторила все свои показания, данные еще на даче Вахмистровых, и подписала протоколы. Потом они со Стэном ездили по мегамаркетам и покупали продукты, закончив приобретением ноутбука и мобильным роутером для выхода в интернет.

После полудня они созвонились с убитой горем Милой Львовной, сообщив ей, что в случае чего, звонить им нужно по мобильнику, поскольку они отправляются в Александров. И наконец после четырех пополудни побросали вещи в джип и налегке выбрались на трассу М 8.

— Лучше почитай, что пишут путеводители об этом городе, — предложил Стэн, не отрывая взгляда от дороги.

— Я предпочитаю смотреть смерти в лицо.

— Серьезно. Почитай вслух. Любопытно узнать, куда едем, что там увидеть нужно обязательно. Знаешь, в Китае я ненадолго попал в Сиань. Город такой. У меня было мало времени, чтобы посмотреть достопримечательности, и я на скорую руку нашел какой-то буддийский монастырь. Он так, каскадами поднимался в гору. Множество буддийских монахов в оранжевых одеяниях, множество замаливающих грехи прихожан, все очень впечатлило, хотя нечто подобное я уже видел в других странах. А в самолете, когда улетал из города, узнал из путеводителя, что именно в Сиане находится музей терракотовых воинов — семь с половиной тысяч фигур в натуральную величину конных и пеших стражей гробницы императора Цинь Шихуанди! — музей, о котором я давным-давно прочел в «National Geographic» и с тех пор мечтал увидеть все это великолепие воочию. Представляешь мою досаду — я был рядом, и не знал об этом.

— Судя по всему, ты это пережил, — констатировала Лиза, роясь в сумке в поисках путеводителя.

— Да, но насколько полнее была бы моя мятежная жизнь, если бы я их увидел! Семь с половиной тысяч… В натуральную величину… В общем, читай вслух.

Лиза покрутила в руках цветастый буклет-раскладушку с планом города и фотографиями из музея «Александровская слобода» и спросила:

— Ну, что тебе почитать? Основные сведенья? «Александров — районный центр Владимирской области. Население 64 тыс. чел. по данным на 2005 г. Координаты — широта, долгота — расположен на обоих берегах реки Серая».

— Серая? — с нарочитой оживленностью спросил Стэн. — Замечательно!

— Дальше читать?

— Читай!

Лиза потерла переносицу, чтобы не чихнуть, и продолжила:

— «На полпути от Троице-Сергиевой Лавры к Переславлю-Залесскому издавна существовало поселение, называвшееся Великой, или Старой Слободой. Впервые Великая Слобода упоминается в 1339 г. В начале XVI века недалеко от Великой Слободы выросло большое село, названное Новой, или Александровской Слободой, которая стала путевым двором Василия III». Как думаешь, путевым двором или путёвым? — Лиза поиграла с удареньями.

— Конечно путёвым, — убежденно произнес Стэн. — Станет Великий князь строить беспонтовый двор!

— «Здесь Великий князь по образу и подобию западноевропейских монархов строит „русский Версаль“. Покровский (ныне Троицкий) собор (1513 г), созданный лучшими русскими и итальянскими мастерами, стал первой жемчужиной в загородной резиденции Василия III». А вот дальше идет про нашего грозного царя.

«Но широкую известность слобода получила, став на целых 17 лет некоронованной столицей Руси»… Я чего-то не поняла… Александров был столицей Руси? Уже после Москвы?

— Честно сказать, я тоже думал, что после Москвы был только Питер…

— «Появившись в слободе в 1564 г., Иван Грозный остается в ней вплоть до 1581 г. На территории Государева двора воздвигаются подлинные шедевры древнерусского каменного зодчества: Распятская церковь-колокольня, Троицкая (ныне Покровская) и Успенская церкви. Доныне украшают Троицкий собор большие медные врата XVI века, вывезенные Грозным из Твери и Новгорода». Опять не поняла, из Твери все-таки или из Новгорода? Это, вроде бы, разные города…

— Может, дальше есть объяснение?

— Все, про ворота больше ни слова. Дальше про типографию: «Здесь, в дворцовой типографии, в 1576 году увидела свет напечатанная Андроником Невежей „Псалтырь Слободская“».

— Кем напечатанная?

— Невежей каким-то, — Лиза сверила имя печатника и, посмотрев на Стэна, добавила: — С ошибками, наверно, печатал. Дальше читаю: «Отсюда царь правил страной, отсюда в 1569 г. совершил карательные походы на Тверь, Торжок, Клин, Новгород и Псков. Здесь в приступе гнева царь убил своего сына Ивана. Идя за лошадью, увозившей тело царевича в Москву, Иван Грозный навсегда покинул Александровскую слободу.

С XVII века в опустевшей царской резиденции разместился Успенский женский монастырь. Начавшееся здесь возведение монастырских построек»…

— Стой, — перебил Лизу посерьезневший вдруг Стэн. — В каком, ты сказала, году?

— Что, в каком году?

— В каком году Иван Грозный поселился в Александровской слободе?

— В 1564– ом, а что?

— А в каком году он встречался с Веттерманом, и Веттерману показывали библиотеку?

— Не помню. У меня в голове все эти годы перемешались. Сейчас посмотрю в наших выписках. Только останови, а то меня укачивает.

Машина съехала на обочину, и встала, подняв клубы пыли. Лиза достала папку с пластиковыми файлами и принялась их перелистывать.

— Так, вот, что у Карамзина по этому поводу: «В июне 1565 года, обвиняя Дерптских граждан в трам-там-там… сослал во Владимир, Углич, Кострому, Нижний Новгород тра-та-та, но дал им пристойное содержание и Христианского наста-а-а-авника Дерптского Пастора Веттермана, который мог свободно ездить, ля-ля-тополя. Царь отменно уважал сего добродетельного мужа и велел ему разобрать свою библиотеку», — закончила Лиза скороговоркой, прежде растянув слово «наставника».

— По времени получается, что царь встречался с пастором в Александровской слободе. А что у Ниенштедта написано?

— А у Ниенштедта вот что: «Его, как ученого человека, очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать ему свою либерею (библиотеку), которая состояла из книг на бла-бла-бла языках».

— Я думаю, что Ниенштедт мог называть Москвой все, что к востоку от его Ливонии. Он и русских всех называл некими «московитами», не делая различий между волостями, или что там у них было. А уж Александровскую слободу ни он, ни пастор явно не отличали от Москвы. А кто точно показывал библиотеку пастору?

— Так. Вот это здесь: «…чрез своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана (Щелкалов), Никиту Высровату (Висковатов) и Фунику (Фуников)».

— Эти типы тебе попадались где-нибудь? — Стэн спросил это, скосив глаза на дорогу, и с удовольствием убедился, что два подозрительных, с его точки зрения, автомобиля с затемненными стеклами, которые он заметил примерно полчаса назад, проскочили мимо, не сбавляя скорости — сначала один, а через пару минут другой. Значит, не по их душу.

— В смысле, Щелкалов, Висковатов и Фуников?

— Ну, да. Кто они такие? Оставались ли они в Москве или были при Грозном в слободе?

— Даже если они и были в слободе, никто не мешал им вместе с Веттерманом съездить в Москву.

— Тоже верно. Но для порядка нужно бы узнать.

Лиза достала компьютер, включила его и запустила Интернет. На запрос о Щелкалове Яндекс выдал среди прочих источников список высших чинов посольского приказа XVI века, где оказались двое Щелкаловых — Андрей Яковлевич, дьяк, и Василий Яковлевич, тоже дьяк, который с 1571 по 1594 год участвовал в посольских делах, после чего стал печатником (в данном случае печатник — лицо, которому доверялась царская печать). Здесь же первым номером шел Иван Михайлович Висковатый, дьяк, который с января 1549 года по август 1562 года занимался делами посольскими, с 1561 года стал печатником, а осенью 1570 казнен. О Фуникове удалось найти, что Никита Фуников, сын дьяка Афанасия Ивановича Фуника Курцева, был казначеем царя Ивана и казнен в опричнине.

— Да, сие тайна великая есть… Совпадают Андрей Щелкалов и Фуников. А, может, Веттерман перепутал и назвал Никитой не Фуникова, а Висковатого?

— Все может быть, Стэн.

— Ладно, поехали дальше. Меньше, чем через полчаса мы окажемся в самой непосредственной близости от царских палат XVI века. Нужно будет всей грудью вдохнуть воздух истории и постараться унюхать в нем истину непреходящую.

— Должна тебя огорчить, по большей части стены и палаты там более поздней застройки.

— А чо так? — без особого энтузиазма поинтересовался Стэн, заводя машину.

— Как пишут в этом путеводителе, роковым для слободы оказался год 1582-ой, когда разразилась среди зимы гроза, и молния, ударив во дворец, спалила большую его часть. Потом польские интервенты постарались, а затем и войска князя Скопина-Шуйского руку приложили, когда этих поляков из монастыря вышибали.

— То есть, гроза была, — природное явление Стэна заинтересовало почему-то больше, чем действия людей, — через год после того, как Иван Грозный ушел оттуда, насколько я помню, пешком за подводой с мертвым сыном…

— Да. А строить на месте Александровской слободы Успенский монастырь начали только век спустя — во второй половине семнадцатого.

— Так, что мы имеем? Никаких ориентиров?

— Почти, если не считать старинной гравюры, изображающей Александровскую слободу тех времен. Ну, и привязки к сохранившимся храмам, — Лиза протянула буклет с крошечной копией гравюрки Стэну, и он уставился в него, словно машина только собиралась тронуться, а не неслась уже на скорости за сотню километров в час.

Сообразив, что она сама провоцирует Стэна на безумство, Лиза быстро отдернула буклет и сурово приказала Стэну следить за дорогой.

Никаких впечатляющих предзнаменований вроде молнии, ударившей в открытый люк внедорожника, или преградившего дорогу снежного заряда среди жаркого июньского дня не было, когда Стэн с Лизой въехали в город. Если же считать за предзнаменование притаившегося в кустах за знаком «Александров» гаишника с палочкой-выручалочкой, содравшего с заезжего московита мзду за превышение скорости, которое было определено давно не проходившим поверку радаром, то надо быть либо очень суеверным, либо не верить вообще ни во что. На вопрос Стэна, не поскупившегося на «чаевые», нет ли в Афанасьеве места, где можно было бы остановиться, гаишник с готовностью ответил, что сам там живет, а остановиться можно у соседки и принялся объяснять, как доехать, показывая ладонью то «прямой путь», то «повороты».

Прежде, чем заглянуть в музей «Александровская слобода», Стэн предложил заскочить на рынок и купить что-нибудь на вечер. Свободное место, где можно было поставить машину, оказалось только у самого входа, возле бетонных плит, в которые были залиты широкие и невысокие металлические трубы, доверху заполненные самым разнообразным мусором. Удалялся из них он, по всей видимости, самопроизвольно, то есть сгорал от непотушенного бычка, далеко и долго распространяя зловонье.

Походив по рядам и киоскам, молодые люди закупили свежей зелени, овощей, черешни, взяли для Стэна копченого окорока и, окинув взглядом страшноватых теток, торгующих вызывающе сальными беляшами, вернулись к машине.

Еще не доезжая до моста через Серую, увидели высокую церковь и стены кремля. На площадке перед монастырской стеной, слева от П-образного ее выступа, место для стоянки найти оказалось не так просто — шеренгами стояли экскурсионные автобусы, из механических узлов и соединений которых подкапывал под палящим солнцем черный «жир». Экскурсанты, успевшие неплохо расслабиться по дороге, шумно общались между собой.

Увидеть что-то необыкновенное, например, плохо прикрытые двери в таинственные подземелья, молодые люди не рассчитывали, и, тем не менее, уже проходя через ворота, оба испытали некоторое волнение — а вдруг! Однако величественные соборы и церкви, при первом приближенье, мало чем отличались от таких же где-нибудь в Вологодском кремле или мужском монастыре Серпухова. И все-таки Стэн и Лиза попытались проникнуться величием ужасной эпохи Грозного, неспешно бродя у стен древней Распятской церкви-колокольни, мимо Марфиных палат, Троицкого собора. Сюрпризом для них стало то, что экскурсию, к которой они пристроились, повели в белокаменные подвалы «Покровской на дворце» церкви. В сводчатых палатах подземелья Стэн с Лизой переглянулись, увидев заложенные кирпичом проемы, ведущие в неизвестные подземные помещения или ходы. Пока все щелкали языками, разглядывая трон Грозного, отделанный слоновой костью, Стэн с Лизой пытались запомнить, в каких направлениях должны идти ходы от замурованных дверей. В ее глазах он увидел сияние, какое вызывает азарт приближающегося к своему открытию исследователя. Стэна взгляд не выдавал совершенно. Уже не раз в его жизни прелюдия самого вероятного открытия завершалась никак не предполагавшимся фиаско.

Оказавшись внутри наземной части церкви, молодые люди долго смотрели на роспись шатра. Местами черная, засасывающая в адское пространство небытия граненая воронка с суровыми фигурами святых, в глазах которых не было ничего, кроме осуждения всех собравшихся внизу, удручала предопределенностью беды.

— Эта часть храма — собственно шатер — сохранилась со времен Грозного, — повисали в гулком воздухе церкви затверженные слова девушки-экскурсовода. — И расписан изнутри он был именно так, как царь этого хотел.

— Краски со временем могут чернеть, особенно когда чадят свечи, — успокаивающе прошептал онемевшей Лизе Стэн. — Может быть, исходно краска была небесного цвета, и все выглядело не так мрачно?

— Эта девушка каждый день по нескольку раз смотрит вместе с экскурсантами на это нечеловеческое нечто, эту воплощенную в краски боль, — пробормотала Лиза, когда они выбрались на воздух, — и при этом совершенно спокойна.

— Иначе она сошла бы с ума, — резонно возразил Стэн. — Зато посмотри на эту церквушку.

В небольшом, уютном Успенском храме, облепленном с трех сторон более поздними пристройками, сохранилась девственная простота исходных форм, щедро подаренная Руси мастерами итальянского Ренессанса.

Каталог бесстрастно сообщал, что Успенская церковь служила когда-то домовой церковью царской семьи. Особенно южный портал с белокаменной резьбой, сохранившейся с изначальных времен, тронул впечатлительную Лизу своей первозданностью настолько, что она уже не сомневалась: Либерея в подвалах под Успенской церковью.

Пробродив по музею едва ли не до заката, молодые люди перебрали множество версий, сравнили нынешнее расположение зданий с тем, что было изображено на гравюре Якоба Ульфельдта, побывавшего во временной столице с датским посольством полтысячи лет назад, и, приобретя по выходе книгу местного краеведа «Библиотека Ивана Грозного и Александровский кремль», отправились к машине. Проходя мимо толпы экскурсантов Стэн и Лиза так были увлечены разговором, что не заметили, как за ними внимательно наблюдает один человек из толпы. Если бы они обернулись, то сразу же узнали бы в нем Коленьку, асистента Аркадия Вениаминовича Беленького.

В Афанасьево попали в сумерках. Быстро нашли дом гаишника, который бодро что-то объяснял сидевшему на крыльце сыну-школьнику. Заметив машину, он открыл калитку, сделал Стэну рукой: «Не боись, все будет ок», перешел улицу, постучался в дом соседки и, оглянувшись на машину, махнул — заходи. Проблема с ночлегом «на неделю, а то, сколько проживете» была решена легко к радости хозяйки и гостей.

То, что каждый русский знает вкус парного молока, вовсе не означает, что он имеет возможность каждый день его пить. Сделав по глотку из теплого граненого стакана, оба вдруг необыкновенно ясно вспомнили вкус детства, поскольку именно в детстве Стэна родители возили в деревню, а Лиза просыпалась летними утрами от однообразных криков деревенской молочницы в подъезде их трехэтажного дома на окраине (в те годы) Москвы: «Молока-молока-молока».

Светлана Алексеевна оказалась доброй, мудрой женщиной преклонных лет, которой, со всей очевидностью, не столько было нужно заработать на случайных дачниках, сколько чувствовать присутствие живых людей у себя дома. Лизу сразу же признали хозяйские кошки, а Стэн соорудил из кованного сундука подобие письменного стола неподалеку от кровати. Правда, работать за этим «столом» приходилось, сидя на полу, точнее на лоскутном половике, или лежа на огромной металлической койке с мельхиоровыми шишками, венчавшими три стойки (четвертую венчала только стержень с резьбой поод шишку).

Когда хозяйка ушла, Лиза отыскала в интернете подробное описание того, насколько важными деятелями государства были Иван Михайлович Висковатый, возглавлявший Казенный приказ и являвшийся по сути министром иностранных дел, и протеже Захарьиных (семья первой жены Ивана IV), дьяк Никита Фуников, державшие в своих руках всю приказную документацию.

Еще в июне 1570 года Висковатый участвовал в переговорах боярской комиссии с польскими послами в Москве и 22 июня вручил им грамоту. А уже через месяц обвиненный в заговоре с целью сдать Новгород и Псков польскому королю, а заодно турецкому султану и крымскому хану — Казань и Астрахань, он был казнен. Один из величайших дипломатов прошлого отказался признаться во вменяемых ему в вину преступлениях. После его слов «Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!» Ивана Михайловича распяли на кресте из бревен и расчленили живого на глазах царя, царевича и толпы. Следом за Висковатым казнили еще более сотни человек, в том числе и бывшего его помощника, главу Посольского приказа Васильева и государственного казначея Никиту Фуникова, которого обливали кипятком до тех пор, пока он не сварился заживо.

— Господи, — прошептала Лиза.

Стэн тяжело вздохнул.

— Почему же так? — Лиза покачала головой. — Без суда, без разбирательства…

— Потому что был донос, — пожал плечами Стэн. — И думаю, что знаю его автора.

— Кто он?

— Видишь, что написано дальше: «…дьяк Андрей Щелкалов занял место Висковатого после этой казни 25 июля 1570 года, получив большую царскую печать, за что иностранцы называли его так же, как и предшественника — канцлером».

— Ничего не меняется! — воскликнула Лиза. — Что при Иване Грозном наши предки доносили друг на друга и убивали друг друга, что при Сталине… И знаешь, что…

— Что?

— Если бы сейчас был создан какой-то орган вроде опричнины, все опять повторилось бы. Почему мы такие?

— Давай не будем о грустном, — произнес Стэн с обреченностью человека, не способного изменить мир. — Нам нужно сейчас разобраться с этой Либереей.

— Да, — сделав усилие над собой, кивнула Лиза.

— Значит, в шестьдесят пятом эти трое наверняка были в Александровской слободе с Великим князем, — констатировал Стэн. — Сюда и посольства съезжались, отсюда и походы карательные начинались.

— Ага, а в Москву государь отлучался ненадолго, чтобы крови человеческой нахлебаться… А, как ты думаешь, зачем он казнил своих самых близких и верных людей?

— Может, параноиком был.

— Такой диагноз Бехтерев поставил Сталину, а после такого долго не живут…

— Ты знаешь, — задумчиво произнес Стэн, — мне кажется, есть вообще очень много схожего между Сталиным и Иваном IV. Не в происхождении, конечно, не в биографиях, а в судьбах и в их профессиональной, так сказать, деятельности. Просто удивительные совпадения! Они оба совершенно одинаково себя повели в похожих чем-то условиях. Словно их эти условия заставили поступать так, а не иначе, может быть, помимо воли…

— Не думаю, что помимо воли, — резко не согласилась Лиза. — Так можно все оправдать. Любую свирепость. Ты в этот ряд поставь еще Влада Цепеша Дракулу. Тоже турков бил, а еще больше своих подданных жег и резал.

— Еще меня удивляет, почему эти самые подданные никуда не бежали от произвола своих властителей.

— Ну, почему, — возразила Лиза. — Некоторые бежали. От Грозного князь Курбский успел удрать, да и не он один. От Сталина — Троцкий. И тоже, кстати, не единственный. Просто Курбский и Троцкий самые известные, активно противопоставившие себя деспотизму.

— Вот тоже совпаденье. Оба были соратниками деспота…

— Сталин был не деспотом, а товарищем, — поправила Лиза.

— В смысле? — не понял Стэн.

— Деспот — это по-гречески господин, а Сталин был товарищем.

— Черт с ним. Я хочу сказать, что и Курбский, и Троцкий были сначала соратниками своих господ-товарищей, а потом бежали и стали активно обвинять бывших товарищей-господ, стали для них занозой в заднице.

— Фи, какие нелитературные сравнения.

— Вот тебе еще сравнение. К обоим деспотам псевдонимы подходили больше, чем имена. Это литературное сравнение? А вот еще: у обоих умерли и первая, и вторая жена. Запамятовал, кто была первая жена Сталина…

— Сванидзе Екатерина Семеновна…

— Слушай, откуда ты знаешь столько про вождя всех народов и его «товарищей»? — удивился Стэн.

— Это особая история… — вяло махнула рукой Лиза.

— А вот еще сравнение, точнее совпадение. Почти совпадение. Оба то ли виновны, то ли нет в смерти своего старшего сына. Убивал Грозный или нет — сейчас стало как-то непонятно. Сталин, как бы и не убивал, хотя, сказав, что не поменяет его на Паулюса, считай, что убил…

— А как ты поступил бы на его месте?

— Не знаю, я сейчас не об этической стороне дела, а о странности совпадений. Дальше. Оба создали могущественные государства. По смерти обоих к управлению государством пришли люди, которые только, можно сказать, проживали нажитое до них. Оба боялись, что их предадут и отравят. Боялись смерти. Оба остались одиноки в конце, неудобны для всех. Вполне возможно, что оба умерли не своей смертью. О смерти Сталина сейчас ходят пересуды, а где-то я читал, что в костях Ивана Грозного нашли соли ртути — кто-то его потихоньку травил. Оба создали жестокую, кровожадную опричнину. Ну, и в обоих случаях кровь людская лилась рекой.

— Можно найти, наверное, еще кучу сходств. Но что это дает?

— Странно, — произнес Стэн задумчиво.

— Что странно? — насторожилась Лиза.

— Ты помнишь, что Беленький говорил о Максиме Греке? Ну, что доверить перевод книг иноверцу великий князь никогда не решился бы, поэтому послал за переводчиком на Афон.

— Помню. И что?

— Странно, что Иван Грозный хотел доверить перевод книг протестантскому пастору.

Как же это бывает славно проснуться с первыми лучами солнца в деревне под крики петуха после бессонной ночи на новом месте, отчаянно скрипевшем пружинами при самом незначительном движении тела! В результате Лиза не смогла открыть глаз до обеда, заснув сразу, как проснулась под эти самые крики петуха. На подушку Стэна луч упал гораздо раньше, и, поднявшись в одиночестве, он успел побегать, принять ледяной душ из колодца в саду и положить на подушку Лизы букетик голубеньких вероник, прежде чем она проснулась окончательно.

— А туалет здесь где? — было первым, о чем спросила засоня.

— В саду, за домом. Известкой покрашенный.

— Жуткий?

Стэн пожал плечами и улыбнулся:

— Потерпи до города, мы поедем туда сразу после завтрака.

— Гад, гад-делегат, — Лиза села на кровати и свесила ноги.

Потом, зажмурив один глаз, она подняла голову и, глядя на Стэна, объявила:

— Щас описаюсь, а ты будешь виноват.

— Давай, давай, поднимайся, — проворковал Стэн и, взяв в одну руку стакан, а в другую кувшин с молоком, начал переливать молоко в стакан, все больше увеличивая расстояние между ним и кувшином.

Лиза опрометью выскочила из комнаты.

Стэн перестал переливать, поставил кувшин на стол и сделал глоток из стакана с молоком.

— Прием старый, но безотказный.

— Мила, желаю здравствовать! Узнала свекра? — старик Вахмистров поглаживал пальцем красный телефон с дисковым набором номера, стоявший на этажерке у двери в коридор.

После больницы он как-то неуютно чувствовал себя даже в привычной домашней одежде и думал о том, как неприятно будет одеваться в костюм для прогулки. Мила Львовна что-то отвечала тестю с искренней печалью в голосе, но он ее почти не слушал, глядя на комод, покрытый белой тканевой салфеткой. На комоде стояло фото в рамке, на котором были изображены трое — он в молодости с женой и пятнадцатилетним Вадимом.

— А что… эта журналистка твоя… не появлялась больше? — вдруг прервал на полуслове невестку Андрей Прохорович и через секунду раздраженно добавил: — Раз спрашиваю, значит нужно!

Выслушав ответ Милы, старик недовольно переспросил:

— В Александров? Ты точно знаешь?

Когда Мила Львовна подтвердила, что знает точно, Андрей Прохорович, не прощаясь, положил трубку на аппарат.

Комната в его однокомнатной квартире была обставлена так, словно не менялась с пятидесятых годов — фикус в углу, герань на подоконнике, книжный шкаф с застекленными дверцами, на полках — «коричневое» полное собрание сочинений В. И. Ленина и Большая советская энциклопедия, огромный диван с черной потрескавшейся местами кожей и высокой — метра потора — вертикальной спинкой в деревянной раме, проигрыватель «Юбилейный» на этажерке. Вахмистров сел за стол, аккуратно покрытый плюшевой скатертью и развернул газету, но читать не стал, отложил ее, задумчиво глядя на маятник отечественных настенных часов 50-х годов выпуска.

— Почему в Александров? Хотя… в Александров, значит в Александров.

— Зелень прямо с грядки — это все-таки совсем другая зелень по сравнению с той, что продается на рынке, — Лиза с восторженностью первооткрывателя смотрела на мелькающие за окнами машины дома. — За завтраком я прямо чувствовала, что ем голое здоровье!

— Твое голое здоровье перед завтраком собрало толпу зевак по периметру штакетника, когда ты металась по саду в поисках туалета, — улыбнулся Стэн.

— Во-первых, я не металась, а сразу увидела, где туалет. Во-вторых, под толпой зевак ты, видимо, имеешь в виду двух пьянчужек, приверженных совершенно иным страстям в любое время дня и ночи, а по утрам в особенности. А, в-третьих, я была в ночной рубашке.

— Теперь этот лоскуток прозрачной тряпочки вызывающе красного цвета называется ночной рубашкой?

— Вчера перед сном этот «лоскуток» тебе понравился. Но, если хочешь, я сошью что-нибудь пристойное из… мешковины.

— Пикантно, — одобрил Стэн. — Но лучше оставь, как есть.

— То-то! — Лиза погрозила ему кулаком.

— Приехали, — кивнул головой Стэн на здание Художественного музея в парке и свернул к обочине.

У входа в бывший купеческий особняк, ставший некогда Александровским художественным музеем, было неожиданно пустынно, особенно если сравнивать с тем, что накануне творилось у монастыря. Только двое мужчин что-то заинтересованно обсуждали, не замечая, что загородили вход в здание. Один уже в возрасте, гладко выбритый, с явным недостатком растительности на голове что-то объяснял высокому молодому человеку, упрекнуть которого в недостатке растительности никак было нельзя. Пожалуй, у него ее было даже чересчур — по всему периметру лица. Стэн с Лизой остановились перед ними, полагая, что их заметят и пропустят, но говорящие как будто не замечали их.

— Нет, Олег, — убежденно говорил тот, что постарше, — Слава не должен был этим заниматься. Вот, когда Лев Сергеевич…

У Стэна мелькнуло какое-то подозрение, и он быстро огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.

— Простите, — произнес он, перебивая говорившего, и, когда они к нему обернулись, добавил, указав ладонью направление своего движения: — Вы позволите?

— Извините, — кивнул тот, что постарше.

Мужчины посторонились, и Стэн с Лизой уже почти вошли в музей, как вдруг Стэн обернулся на вновь заговоривших между собой мужчин и снова спросил:

— Еще раз простите. Вы не подскажете, как нам найти краеведческий клуб «Отечество»?

По мимической реакции можно было понять, что мужчины знают о названном клубе немало, но не испытывают большого желания сразу же все рассказывать незнакомцам.

— А в связи с чем вас интересует этот клуб? — поинтересовался старший.

— Видите ли, это долгий разговор, который начинать имело бы смысл только с одним из активных членов клуба, — постарался уклониться Стэн от прямого ответа.

— Ну, предположим, я являюсь таковым, — продолжал гнуть свое мужчина.

— Если вы готовы нас выслушать, — не сдавался Стэн, — может быть, мы где– нибудь посидим.

— Да вот на лавочке, — предложил мужчина.

— Ладно, Владим Никитич, я, пожалуй, пойду, — вмешался в диалог бородатый. — А наш разговор мы с вами потом закончим, хорошо?

Мужчины попрощались, и Владимир Никитович повел молодых людей к ближайшей пустой скамейке в тени деревьев.

— Даже не знаю, что вам сказать на это, молодые люди, — несколько набычившись, проговорил в раздумье Владимир Никитович после того, как Стэн рассказал ему о фрагменте рукописного плана, на котором сохранился текст «Путь к Либер…», и их с Лизой желании основательно разобраться с вопросом о том, есть ли смысл искать библиотеку русских царей в Александрове. — Очень уж многие до вас пытались это сделать. И лозоходцев приглашали, и скважины бурили, и раскопы раскапывали, и с техникой, и без техники… И никаких результатов. А у нас сейчас много дел, которые можно реально сделать, которые даже необходимо сделать. Вы вот слышали о князе Скопине-Шуйском?

— Что-то такое недавно промелькнуло… — попытался вспомнить Стэн.

— Вот видите, — покивал головой Владимир Никитович. — А этот человек был талантливейшим воеводой, он остановил восстание Болотникова, чего не могли сделать государевы воины, он разбил польские войска Лжедмитрия II, он едва-едва не стал русским царем, но об этом практически никто ничего не знает. Зато все хотят найти библиотеку Грозного. А вот мы звезд с небес не хватаем. Беремся за то, что по плечу. И, в конце концов, делаем нужное дело, может быть, даже поважнее для нашего народа, чем бесконечные поиски Либереи.

— Вы имеете в виду… — начала было Лиза.

— Я имею в виду то, что мы восстанавливаем нашу историю. Мы пытаемся рассказать нашим землякам, что они не из пробирки клонированы, что у них были предки, памятью которых каждый нормальный человек должен дорожить.

— Но библиотека Грозного…

— Конечно, библиотека Грозного — это тоже наша история, и у нас есть люди, которые ей активно занимаются. Только все это… Вам бы поговорить со Стариковым Валентином Ивановичем или с Ковалевым Григорием Евгеньевичем, но их нет сейчас в Александрове. Ковалев, кстати, книгу не так давно переиздал, «Библиотека Грозного и Александровский кремль» называется. В ней собрана практически вся библиография по библиотеке…

— Мы ее купили в кремле, — сообщила расстроенная Лиза.

— Так что даже не знаю, чем мы могли бы быть вам полезны, — закончил Владимир Никитович.

— Что ж, и на том спасибо, — улыбнулся Стэн, прощаясь.

Лиза совершенно поникла и попрощалась еле слышно:

— До свидания.

— До свидания, молодые люди, — покивал головой мужчина. — Подозреваю, что предлагать нечто более приземленное, чем поиски Либереи, вам не стоит…

— Только не сейчас, — мягко отказался Стэн от возможного предложения. — Нас на поиски библиотеки толкает, увы, не прихоть, а необходимость.

— Тогда удачи вам, молодые люди.

За целый день Стэн с Лизой исколесили Александров вдоль и поперек. Снова побывали в кремле, побродили по центру, пообедали в ресторане «Гусли», но в Афанасьево вернулись к вечеру уже голодные.

Светлана Алексеевна сразу усадила за стол. Еще вчера заметив, что Лиза ест только зелень, она приготовила ей овощное рагу, а Стэну — жареную картошку с малосольными огурцами. На десерт — печенье «Юбилейное» с чаем. Стэн ни за что не стал бы дома у себя есть это печенье, а тут умял за милую душу, второй раз за минувшие сутки ощутив вкус детства.

— Светлана Алексеевна, а что у вас тут говорят про библиотеку Грозного? — направила в нужное русло беседу общего содержания Лиза.

— Про библиотеку? — подливая себе чая, повторила вопрос старушка. — Особо-то ничего не говорят. А так, вроде бы, предание такое есть в слободе, что сокрыта она от глаз людских в сорока кирпичах от усыпальницы Марфы — сестры Петра Великого.

— И где эта усыпальница?

— А в монастыре, в кремле. Церковка там маленькая есть, Сретенская называется, в ней и усыпальницы царевых сестер Марфы и Феодосии.

— И что же, до сих пор никто не отсчитал сорок кирпичей от усыпальницы Марфы? — подбросил идею замолчавшей Светлане Алексеевне Стэн.

— Кто знает? Да и в какую сторону их считать?

— Ну, хоть круг очертить с таким радиусом, а там постараться привязаться к существовавшим при Иване постройкам.

— Не знаю. Мудрено больно, — махнула рукой старушка. — Говорили только, что это место как раз там, где трон царя во дворце стоял. Под ним, в подвалах, значит.

— А я что-то не поняла, — нахмурилась Лиза. — Как могут строиться координаты спрятанного при Грозном клада от усыпальницы сестры Петра I, которой в ту пору и в помине не было?

— Ну, не знаю, — снова махнула рукой старушка. — Больно мудрено. Мы люди простые. Так говорят…

— Не смущайтесь, не смущайтесь, — поддержал Светлану Алексеевну Стэн. — Вы очень интересно рассказываете. Мы даже не слышали до этого момента про эти сорок кирпичей.

— Тогда ты, может быть, объяснишь этот исторический парадокс? — обратилась Лиза к Стэну.

— Легко, — улыбнулся он и подмигнул Светлане Алексеевне, словно беря ее в сговор против Лизы. — Например, монахини обнаружили то, что было спрятано при Иване Грозном в подвалах, и игуменьи из поколения в поколение передавали друг другу координаты клада с ориентирами не от прежних построек, а от сравнительно новой для них Сретенской церкви. А последняя игуменья сказала верным прихожанам, и слух пополз…

— Ну, если так, то в общем– то… — согласилась Лиза с правом на существование версии Стэна. — Остается только узнать, есть ли под Александровской слободой тайники.

— А как не быть, — удивилась Светлана Алексеевна. — Обязательно есть.

— Вы это точно знаете? — недоверчиво прищурилась Лиза.

— А как не знать, у нас все знают.

После этих слов Стэн и Лиза уставились на Светлану Алексеевну во все глаза — с удивлением и надеждой.

— Вы, что, — первым нашелся Стэн, — диггер?

— Нет, я русская. Стромилова моя девичья фамилия.

— Я имею в виду, вы увлекались лазаньем по разным подземельям? Ну, в молодости?…

— Зачем лазаньем. Мама рассказывала, их класс туда на экскурсию водили. Как раз в год, как Ленин умер.

— В 1924-ом…

— Ну, да. В Успенской церкви есть спуск в подвалы, а там подземный ход. Длинный очень да широкий. По нем, говорят, игуменья ходить в город могла. А и мальчишки тогда же сказывали, что ход есть под рекой, под Серой.

— А сейчас его нет?

— Вроде, заделали его, чтобы не пропали мальцы.

— На старинной гравюре, — Стэн протянул буклет с гравюрой Ульфельдта Светлане Алексеевне, сохранившей, не смотря на возраст, отличное зрение. — Мы с Лизой все соборы более-менее идентифицировали. Только вот эти две странные башни с перемычкой как-то не вписываются никуда. Вы ничего про них не слышали?

— Ничего не слышала, — пожала плечами старушка. — У нас таких-то нет.

— Сейчас нет, — согласился Стэн.

Разговор со Светланой Алексеевной продолжался часа три, постепенно перешел на ее жизнь. Она всплакнула о муже, которого забрали на войну в день свадьбы. Он не вернулся, ребенка у нее не было, и замуж она больше не вышла. Лиза все приняла близко к сердцу, а Стэн крутил в голове разные варианты дальнейших действий. Закончили на том, что Светлана Алексеевна пообещала их познакомить с одним старичком, который мальчишкой лазал в подземный ход под Серой.

— Так зачем мы снова в монастырь едем? — спросила Лиза, садясь в машину следующим утром.

— Делать все равно нечего, — Стэн вставил ключ в замок зажигания. — А в музее мы сможем поинтересоваться у экскурсовода, что это за башни такие, от которых не осталось и следа.

— Угу, — кивнула Лиза. — К тому же я заметила, что когда начинаешь и так, и сяк «мять» безнадежное дело, не пойми откуда появляются такие зацепочки, которые потом становятся зацепками и даже зацепищами.

При въезде в Александров, Стэн не обратил никакого внимания на стоявший у обочины черный внедорожник с затемненными стеклами, который последовал на некотором удалении за джипом Стэна.

— Боже мой! — воскликнула симпатичная женщина — экскурсовод, уставшая за день от дурацких вопросов непонятно чем, но очень серьезно озабоченных экскурсантов. — Вы относитесь к этой гравюре, как к фотографии. Фактически, бог его знает, кто эту гравюру резал. То есть Ульфельдт, возможно, даже не сделал рисунка здесь, на месте, а фактически заказал граверу в Дании рисунок по воспоминаниям о том, что видел, и тот фактически сделал его так, как ему пришло в голову. Возможно, эти башни — плод воображенья гравера. Решил фактически приукрасить картинку, с кем не бывает. Более того, существует версия, что Ульфельдт фактически не был в Александровской слободе, а в воспоминаниях выдумывает это все по соображениям служебного порядка — труды посольства, в котором он был, пропали даром, договор не был фактически ратифицирован.

— Понятно, — согласился Стэн.

— А мне не очень, — ревниво встрепенулась Лиза. — Все остальные церкви изображены, дворец изображен. Раскопки подтверждают, что рисунок не плод воображенья художника, ничего сильно много лишнего не добавлено. А эти две башни гравер вдруг взял и пририсовал зачем-то. Мне это непонятно.

— Ну, не знаю, — пожала плечами женщина. — Возможно, фундаменты этих сооружений где-нибудь и остались, но не на территории монастыря.

— А что, слобода по площади отличалась от теперешнего монастыря? — удивился Стэн.

— Фактически да, — подтвердила экскурсовод. — Купите на входе книгу Ковалева, там есть планы, наложенные один на другой.

На плане нынешние границы почти квадратного ромба современных стен монастыря по трем сторонам света довольно точно ложились на гипотетический план слободы времен Ивана Грозного. Особенно хорошо совпадали они на южной стороне, где сейчас вход в монастырь, и на противоположной ей, где сейчас келейный корпус. Современная западная стена, обращенная к Серой, вроде бы находится ближе к реке, по сравнению с тем, что было в XVI веке. А вправо территория крепости Ивана Грозного простиралась за нынешнюю стену, в целом занимая площадь едва ли не в полтора раза большую, чем территория монастыря.

Было только непонятно, почему на гравюре из книги Ульфельдта крепость окружена овальной стеной, а гипотетический план изображал кремль трапециевидной формы в плане.

Самым ужасным было то, что автор купленной книги наложил друг на друга три плана — план существующих сегодня строений, план кремля в соответствии с данными раскопок и план подземных аномалий, зарегистрированных методом биолокации, то есть лозоходами. Разобраться в этой мешанине оказалось непросто, тем более, что некоторые из условных обозначений остались без расшифровки. Стэну сразу не понравилось, что автор придавал большое значение лозоходству, хотя тут же приводил факты, свидетельствующие о точности этого метода не более высокой, чем метода гадания на кофейной гуще. Лиза же напротив почувствовала, как ее пальцы едва ли не касаются сырых стен подземелий, и уже не сомневалась, что под их ногами раскинул щупальца целый подземный город.

За воротами монастыря, пройдя мимо своего джипа и черного внедорожника с дремлющим, по-видимому, в ожидании клиентов водителем, мимо П-образного выступа стены, Стэн и Лиза направились к ее краю по Советской улице.

За угловой башней открылся обширный пустырь, занятый спортплощадкой, по которой мальчишки гоняли мяч. С противоположной стороны площадки тянулся невысокий земляной вал, поросший деревцами. Собственно, весь пустырь был обнесен этим валом, на который Стэн с Лизой поднялись. Местами он был более заметен, местами сравнялся с окружающей местностью.

— Вот это и есть, скорее всего, то место, где была восточная стена слободы времен Грозного, — с некоторым сомнением произнес Стэн.

Бросалось в глаза то, что вал был под всеми стенами монастыря, кроме восточной. Да и всем своим видом эта простенькая стена отличалась от капитальных стен XVII века, охватывающих монастырь с трех сторон.

— Похоже, что исходно этот монастырь планировали построить на фундаменте кремля, но потом укоротили, — Стэн катал в губах травинку. — И здесь, за монастырской стеной осталась часть кремля, в подземелья которой никто нам не помешает проникнуть…

— Ты, что? Собираешься раскапывать футбольное поле?

— Есть другие предложения?

Лиза на несколько секунд задумалась, глядя на выбеленную стену монастыря, спортивную площадку, окружающие дома.

— Наймешь экскаватор, или будем лопатой копать потихоньку ночами?

— Нужно подумать… Ведь, если из монастыря куда-то шли подземные пути, то где-то они должны были заканчиваться. То есть должны быть выходы из этих подземелий. И я думаю, что было бы целесообразнее поискать их.

— Как поискать? Методом лозоходства? — съязвила Лиза.

— Нужно пообщаться со старожилами. Может, Светлана Алексеевна что-нибудь вспомнит.

Вернувшись к джипу, Стэн не увидел черного внедорожника с дремлющем водителем, зато из двух пыльных автобусов, бурно общаясь друг с другом, выбрались жадные до исторических знаний экскурсанты.

Салон машины нагрелся на открытом месте, как сауна, и пока кондиционер, выставленный на 17 градусов, не раскрутился, Стэн с Лизой ощущали себя сидящими в парилке.

Рядом с палисадником Светланы Алексеевны рос раскидистый вяз, и машину Стэн спрятал в тени его кроны. Когда он собирался выходить, в полусотне метров, за штакетником мелькнуло знакомое лицо и сразу исчезло. Сделав вид, что ничего не замечает, Стэн выбрался из машины, хлопнул дверью и, догоняя ушедшую немного вперед Лизу, вспомнил, чье это лицо.

— Это Коля, Николай Михайлович, — представила Светлана Алексеевна мужичка преклонных лет, когда Стэн с Лизой вошли в дом. — Вы не сказали, когда вернетесь, вот мы и сидим, ждем вас.

Николай Михайлович за руку поздоровался со Стэном и Лизой.

— Коля помнит, как лазил в подземелья за Серой, — продолжала представлять хозяйка гостя.

— А вы, случайно, не помните, что было на пустыре за монастырем до войны? — поинтересовалась Лиза.

— Там камни были, — убежденно кивнула Светлана Алексеевна.

— Какие камни? Холм там был, небольшой такой… — вставил неуверенно Николай Михайлович.

— Точно камни были, кирпичи, — настаивала на своем Светлана Алексеевна. — Их еще там начали раскапывать. Вроде, это была разрушенная церква. Или дом какой, кирпичный…

— А потом все равно сровняли все, — нашел компромисс Николай Михайлович. — Пригнали технику и все сровняли, сделали спортплощадку.

— Понятно… — задумчиво произнес Стэн. — А что насчет подземных ходов?

— Были ходы, — обрадовался Николай Михайлович вопросу. — Серьезные были ходы. А за рекой мы с огольцами-сверстниками тоже ходы видели, но потом их замуровали, засыпали землей, и все поросло бурьяном — поди теперь разбери, где что было.

Стэн понуро покачал головой: все было, но прошло, увы.

— Так что вот только один теперь ход я знаю. В церкви старой начинается.

— А где эта церковь? — спросила Лиза, не заметив, как ожил Стэн при этих словах старика.

— В деревне, недалеко тут…

— А вы нам ее не покажете? — продолжала Лиза.

— Так отчего не показать? Для того и пришел.

— Мы бы заплатили, — не очень удачно вмешался Стэн.

— За что? — удивился Николай Михайлович. — За погляд денег не берут, как говорится.

Повисла неловкая пауза.

— А там холодно? Грязно? — разрушила неловкость практичным вопросом Лиза.

— В общем, да, — согласился старик и добавил: — Вот такие дела.

— Тогда мы возьмем одежку потеплее и, может быть, сразу поедем?

По дороге Николай Михайлович рассказывал о последних новостях Александрова, не забывая давать всем событиям свои комментарии.

— У нас тут, знаете, сожгли турецкую фабрику по производству телевизоров. Огроменная была фабрика, «Вестел» называлась. Многие на ней работали. Я вот тоже ночным сторожем был там — сутки-двое, а теперь все. Сожгли.

Стэн и Лиза ничего не слышали раньше ни про турецкие телевизоры, ни про то, что турки построили в Александрове фабрику.

— Известное дело, — тоном знатока говорил Николай Михайлович, — конкуренция. Турки– то дешевый товар поставляли и качественный. Кому это понравится из конкурентов? Теперь, хошь не хошь, а бери китайщину.

Пару раз Стэн пытался направить рассказ словоохотливого Николая Михайловича в нужное русло, но старик не поддавался, упорно возвращаясь к волновавшей, по-видимому, его теме, сообщал спутникам о криминальных событиях в городе.

— У нас тут мафия своя. Не хуже московской, — с гордостью за земляков рассуждал Николай Михайлович. — Не так давно бывшего прокурора с двумя бизнесменами нашли убитыми в офисе. Выводы, как говорится, делайте сами…

— А библиотеку Ивана Грозного многие здесь ищут? — заполнил паузу вопросом Стэн. — На этой почве не было криминальных разборок?

— Нет, — подумав, ответил старик. — На этой почве не было. Было на почве центрального рынка. Вот там идет идеологическая борьба за сферу влияния в виде пьяных разборок!

Глава 6

Деревенская каменная церковь, весьма обветшавшая в верхней половине и свежевыбеленная снизу, стояла в строительных лесах.

Еще на подъезде к ней, Стэн заметил, что на лесах никого нет. Лизе это тоже показалось странным, и, выбираясь из машины, она поинтересовалась у Николая Михайловича, почему не видно рабочих.

— Денег нет, наверное, — рассудительно ответил тот. — Ее как начали восстанавливать, так и пошло-поехало — то работают, то не работают. Вот и сейчас, видимо, испытывают финансовые затруднения.

Подойдя к порталу, Николай Михайлович потянул на себя одну из створок металлической двери. Ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы она с характерным металлиеским скрипом отошла в сторону, пропуская троицу внутрь.

Изнутри церковь выглядела ничуть не лучше — восстановительные работы здесь пока не начинались. Только строительные леса заполнили собой пространство вдоль стен и колонн.

Стэн следовал за Николаем Михайловичем, думая о том, что им предстоит увидеть. Лиза, шедшая позади Стэна, смотрела во все глаза по сторонам, прикидывая, как будет описывать все это в будущей статье. Она и заметила деревянную лестницу на колокольню, нижний пролет которой отсутствовал и был заставлен лесами.

— А это лестница на колокольню? — поинтересовалась она на всякий случай.

Николай Михайлович остановился, обернулся и, произнеся короткое «Да», пошел дальше.

— А можно будет потом туда залезть?

Николай Михайлович снова остановился.

— Я бы не рекомендовал, — недовольно произнес он. — С нее все и началось. Позапрошлый год гнилые ступеньки сломались, и звонарь упал, ногу подвернул шибко. Нижний пролет закрыли, чтобы малышня не покалечилась, а потом и всю ее решили подновить.

— Жаль. Никогда не забиралась на колокольню.

— Да и увидит кто, могут быть неприятности, продолжал гнуть свое старик.

— Почему?

— Кто-то пытался колокол малый украсть. Ничего святого нет у людей. Снять-то сняли, да, судя по имеющимся фактам, испугались чего-то или тяжело показалось — мальчишки, видать. Бросили. Он там наверху так и лежит… Пойдемте лучше в подземелье.

На правах провожатого Николай Михайлович уверенно завернул в боковую пристройку, открыл невысокую металлическую дверцу и обернулся к спутникам.

— Ну, вот и пришли. Там, внизу, — Николай Михайлович указал на лестницу, теряющуюся в темноте, — начинается ход. Немногие о нем знают, поп местный особо сюда никого не пускает. Вот. А мы с ним приятели, в шашки играем.

Достав фонари, все трое стали спускаться по лестнице, не имея ни малейшего представления о том, что в это самое время на площадку перед церковью из-за угла медленно выехал черный внедорожник с затемненными стеклами и остановился.

Подземелье оказалось относительно высоким, порядка двух метров, и таким же широким. Древние мастера при обработке стен особо не аккуратничали, и близко идти к стене было рискованно. Лиза сразу почувствовала, как затхлая, влажная атмосфера сдавила грудь, и дыхание ее участилось. Тишина создавала впечатление вдруг наступившей глухоты. Только звуки шагов и дыханья разрушали эту иллюзию, расползаясь змеями по подземелью. Кое-где с потолка свисали маленькие сталактиты, больше всего другого вызывавшие впечатление нереальности происходящего.

Лучи всех трех фонарей скакали по полу, потолку, стенам, но как только свет направлялся вперед, он исчезал, поглощенный мглой, словно материя черной дырой.

— А мы пойдем на север, а мы пойдем на север, — вполголоса скороговоркой напел Стэн, глядя на стрелку компаса, вмонтированного в часы. — Точнее на юго-запад.

— А ход вообще длинный? — с волнением спросила Лиза.

— Я прошел с километр, а он все не кончился.

— А куда, мы, кстати, идем? К кремлю или куда-то еще? — снова поинтересовалась Лиза, испытав первые признаки клаустрофобии.

— Думаю, что к нему, — незаметно кивнул в темноте Николай Михайлович. — Так-то все по кривой идти, свертков нет, но в одном месте имеется потайное ответвление.

— Лабиринт? — оторвался от компаса Стэн.

— Куда там, лабиринт! Так, ответвление. Я и по нему прошел, но оно шагов через сто опять с главным ходом соединяется.

— А какой же в нем смысл?

— Вот этого не могу точно сказать. Видимо, какую-то технологическую функцию оно выполняло в свое время. Несло, так сказать, функциональную нагрузку. Оно занятно устроено — если отсюда идти, то входа в ответвление не видно. А если оттуда двигаться, то не видно выхода.

Лизе уже очень хотелось повернуть к дневному свету, но она заставила себя следовать за мужчинами.

Минут через пятнадцать троица подошла ко входу в ответвление, мимо которого Стэн и Лиза прошли бы, не заметив.

— Вот тут можно зайти, — Николай Михайлович показал на проем в стене. — А там, впереди, выход будет. На обратном пути только это ответвление и обнаружил. Пока туда шел, не заметил.

Лиза все отчетливее ощущала, что стены давят на нее. Стэн не испытывал никаких неприятных ощущений, но по голосу Лизы почувствовал, что она близка к панике.

И действительно, пройдя еще метров триста, Лиза не выдержала. На лбу у нее выступил холодный пот, и ноги стали подкашиваться. Она села на землю.

— Что с тобой? — Стэн наклонился к Лизе.

— Не хватает воздуха! И пить хочу — умираю! Больше не могу идти.

— Ничего, Лиз, успокойся. Ничего страшного. Мы возвращаемся. Николай Михайлович, вы уж извините. Будем считать это первой попыткой. Давайте возвращаться…

— Да, прошлый раз я подальше ушел, но тоже спекся, — посочувствовал Николай Михайлович. — Как не догадался сейчас воды взять?!

Стэн помог Лизе подняться, и все трое направились в обратную сторону.

Возвращение показалось на удивленье долгим. Понимая, что заблудиться в «трубе» невозможно, Лиза, тем не менее, время от времени приходила к мысли, что они все-таки заблудились в этом чертовом подземелье. Только увидев далеко впереди слабый свет из проема, ведущего к лестнице, совершенно пришла в себя, и ей стало стыдно за свою давешнюю истерику.

— Насколько я успел узнать, — начал рассуждать Стэн, — о таких больших ходах, как этот, в Александровских летописях никаких сведений нет. Есть только упоминанья в описи слободы, если не ошибаюсь, 1667 года сначала про один ход — «трубу», а потом про второй, бывший раньше…

— Да чего тут долго думать, — беззаботно сказал Николай Михайлович. — Это «труба» Штадена.

— Какого Штадена? — спросила Лиза.

— Опричника наемного, Генриха Штадена. Он, когда из России подался, книгу написал про то, как, дескать, ихней антанте диких московитов перебить. И много там всякой грязи про Ивана Грозного, значит, подло изложил. И про себя не постеснялся разной гадости написать, про то, как неповинных людей убивал да насиловал. Первый был опричник при Иване Четвертом. В поход на Новгород или на Тверь пошел голый и босый, а привез двадцать возов злата-серебра, да всякого добра. С таким добром богачом на родину вернулся, пожил, надо быть, в сласть. Вот он и писал, что есть труба от государева двора, по которой можно проехать на тройке лошадей до Старой Слободы. На тройке — не на тройке, а ход широкий.

— А что Штаден про Грозного писал?

— Да обклеветал его почем зря. Писал, что, мол, зверь, узурпатор…

— А он не был зверем и узурпатором? — удивилась Лиза.

— Как сказать, — призадумался Николай Михайлович. — Вроде, и был, по нынешним меркам. Но я читал, что сохранились списки казненных Иваном за пятьдесят лет, и казненных этих оказалось всего три с половиной тысячи человек.

— Этого мало? — все больше удивлялась Лиза рассужденьям их провожатого.

— Не в том дело, — начал заводиться старик, искавший, как многие в его возрасте, исторические аналогии, которые оправдывали бы кумира его жизни, Иосифа Сталина. — Век был жестокий, как говорится, жестокие были сердца. Тот же Штаден не стеснялся писать, как ворвался в дом княгини, и она хотела было воззвать к его милосердию, но, увидев, его озлобленное лицо, бросилась прочь, так он в спину ей топор метнул и убил наповал, а потом в девичью ворвался и уж там они попользовались. Жестокие были люди. Но! Если сравнивать, то в Англии при Генрихе VIII только за четырнадцать лет повесили больше семидесяти тысяч человек! За что? За бродяжничество! Каково?! А в те же годы, что Иван жил, английская королева Елизавета лет за пять казнила девяносто тысяч человек! Это как?! А взять Францию… Сколько там за одну Варфоломеевскую ночь народа побили? Тоже три тысячи, но за одну только ночь! А потом за две недели еще тридцать тысяч! Вот она, просвещенная-то Европа! А у нас такой уж зверь, такой зверь, что за полста лет три тысячи казнил.

— А про то, как Грозный русские города, деревни и монастыри уничтожал, в этих списках ничего не сказано? — напряженным голосом спросила Лиза. — Списки, о которых вы говорите, это синодики, в которые царь заносил имена казненных, и рассылал их по монастырям для поминовения их душ, даже вклады поминальные присовокуплял. Таких казненных царь помнил около четырех тысяч человек. Но ни в каких поминальных не сказано, сколько ни в чем не повинного народу было убито в Клину, потом в Твери, потом в Торжке и дальше со всеми остановками до Новгорода и Пскова. Опричники резали всех, кого видели — и мужчин, и женщин, и детей, жгли деревни. Они окружили Новгород, перебили дубинами всех монахов, потом резали и жгли новгородских бояр и запрудили их телами Волхов, а когда бояре кончились, стали вязать их женам руки к ногам, привязывать к ним младенцев и так топить в том же Волхове живьем. А тех, которые всплывали, царские слуги добивали баграми. Убиенных «женского и младенческого чину» поминал потом государь скопом — «их же Ты Господи веси». Пять недель он губил таким манером новгородцев. Пять! Недель! И такие побоища устраивал не раз. Вот такой расчет получается, Николай Михайлович.

Николай Михайлович притих, обдумывая сказанное Лизой.

— Я и говорю, жестокое было время, — согласился старик. — Но ведь царь Русь объединял…

— А для чего вообще нужно было объединять? Зачем создавать империю? — вдруг спросила вроде бы об очевидном Лиза.

— Как зачем? — удивился стрик. — Империя она и есть империя! С монголо-татарами нужно было бороться…

— И Дмитрий Донской, и Иван Грозный боролись с монголо-татарами своими силами. А если бы не боролись, орда и сама бы со временем распалась. Вот скажите мне, — продолжала Лиза, — где сейчас Великая Римская империя? А где империя того же Чингисхана? Где империя, созданная Македонским? А ведь создавая свои империи, они убивали людей, множество людей. Все империи построены на крови, а ради чего? Маленькие страны Европы, Бенелюкс тот же, как были маленькими, так и остались, и живут, припеваючи. Они между собой тоже как-то объединяются, но на добровольной основе, а не потому, что их какой-то деспот заставляет это делать силком. Какой толк в империях для народа? Я понимаю, что для правителей, для войск войны нужны, поскольку позволяют обогатиться за счет грабежа — не за счет же созидательного труда! И получается, что мы называем всех этих грабителей и бандитов чуть ли не гениями за то, что они обогащались за счет других. А народу-то какой толк от империй?

Николай Михайлович не нашелся сразу, что возразить, поскольку всегда считал аксиомой необходимость объединения стран и народов в империи любой ценой. Он продолжал растерянно молчать, и Стэну стало как-то неудобно перед ним. Он дернул незаметно Лизу за руку.

— Вы извините меня, Николай Михайлович, — сказала Лиза, увидев, наконец, что расстроила старика. — Как-то у меня очень напористо получилось. Я не хотела вас обидеть… Просто у меня бабушку из-за чьих-то якобы государственных интересов убили… А теперь я думаю, что и мама не случайно погибла.

— Да, что ты, дочьк, какие у нас с тобой счеты, — проникся состраданием старик. — Вот завтра воды возьмем и погрузимся снова во тьму веков — может, во тьме-то и разглядим черную кошку. Это я образно.

— Ты, знаешь — начала Лиза разговор после обеда в доме Светланы Алексеевны. — Я что-то все думаю о происхождении библиотеки с того момента, как прочла карамзинскую версию и версию Ниенштедта.

— Когда Михалыч сказал про этого, как его… Штадена, я стал путать, кто из них кто…

— Как я поняла, Штаден — западногерманский авантюрист и опричник Грозного, а Ниенштедт — ливонский хронист.

— Ах, да! Он про Веттермана писал, — согласился Стэн. — И что там за дела?

— Ну, ты помнишь, что Карамзин в связи с рассказом о пасторе Веттермане написал, что библиотека, по-видимому — он с некоторой неуверенностью об этом писал — была привезена в Россию Софьей Палеолог. А Ниенштедт, ссылаясь на рассказ Веттермана и его товарищей, говорит о том, что книги попали в Россию из Византии в связи с принятием Русью христианства, то есть гораздо раньше…

— Да, на пару веков.

— А как на самом деле?

— Карамзин, если не ошибаюсь, описывает всю эту историю по тому, что вычитал в «Хрониках Ливонии» Ниенштедта… И все-таки делает свой вывод по поводу происхождения книг. Возможно, он достаточно точно знал, что раньше Софьи Палеолог никто не привозил в Москву книг в больших количествах. А что касается Ниенштедта, тот мог просто не знать об истории с привезенными бабкой Грозного книгами и потому заключил, что их передали в Россию из Византии в момент принятия христианства. Вообще в его рассуждениях есть смысл. Я думаю, что наверняка книги попадали в Россию и раньше. Хотя… христианство официально было принято еще в Киевской Руси, и книги, если они и были, должны были бы остаться в Киеве.

— Ну да. А потом еще была Ростово-Суздальская Русь… Кстати, насколько я помню из истории, Андрей Боголюбский захватил Киев, объявил себя самым главным, уж не знаю кем, великим князем, наверное, и обосновался во Владимире. Возможно, он и книжечки кое-какие потырил…

— А как они потом попали в Москву? Можно, конечно, предположить, что в Московию еще до правления Ивана III приезжали византийские посланники с подарками в виде книг… Хотя…

— …хотя лучше не предполагать, а проверить, — закончила мысль Стэна Лиза.

Поиск в интернете, во время которого то один, то другой вслух удивлялись тому, как можно было раньше, когда не было интернета, заниматься изысканиями подобного рода, привел молодых людей к книге протоиерея Иоанна Мейендорфа «Византия и Московская Русь», а также к периодизации российской истории в портале «Хронос».

Они узнали, что у великого князя во Владимире была обширная библиотека как переводных, так и греческих книг, причем не только церковного, но и светского содержания. О дальнейшей судьбе этой библиотеки ничего не говорилось. Браки между родовитыми русскими князьями и византийскими принцессами случались задолго до свадьбы Ивана III и Софьи Палеолог. Так Владимир, сделавший христианство официальной религией на Руси, в 989 году женился на сестре Василия II, императора прославленной Македонской династии.

— И, помнишь, — оторвался от монитора Стэн, — Беленький говорил про то, что младший сын Ярослава в 1046 году женился на дочери Константина IX Мономаха, и их сын Владимир за это был прозван Мономахом?

— Шапка Мономаха до Москвы как-то добралась, — заметила по этому поводу Лиза. — Могли худо-бедно и книги добраться…

— Могли, — согласился Стэн. — Возможно даже, что и добрались. Но… Греки, в отличие от римлян, заставлявших неофитов учить латынь, задолго до крещения Руси перевели свои книги на славянский. Так что скорее всего в Киев, Владимир и Москву книги попадали в большинстве своем уже переведенные, и это обстоятельство не подтверждает версию о том, что Либерея могла попасть в Москву раньше, чем с караваном Софьи.

Стэн успел узнать, вчитываясь в исторические тексты, что у Москвы были самые тесные связи с Константинополем как до его покорения турками, так и после. Это были и политические связи — так Анна, дочь великого князя Василия Дмитриевича (сына Дмитрия Донского), стала первой женой Иоанна VIII Палеолога. Это были и церковные связи — Московская митрополия, которая продолжала называться Киевской даже после 1328 года — года, когда Иван Калита получил от орды ярлык на великое княжение, и митрополия была окончательно переведена в Москву — подчинялась Константинопольскому патриархату. Делегации из Москвы в Константинополь и из Константинополя в Москву были регулярными в XIV веке, то есть в период становления Московского княжества, как главенствующего на Руси. Самым значительным в этом плане событием стал приезд из Константинополя митрополита Киприана в марте 1390 года. «В лето 6898 прииде Киприан митрополит из Царяграда на Русь, а с ним вкупе приидоста два митрополита Гречина» — сообщала летопись. «Князь же великий Василеи Дмитриевич срете его с своею материю с княгинею с великою, и с братиею, и з бояры, и со всеми христианы». Было известно, что болгарин Киприан, долго живший в Константинополе, был необычайно образованным для своего времени человеком, и потому нельзя исключить того, что он привез в Россию книги.

— Тот факт, — рассуждал Стэн, — что об этом летописи умалчивают, вряд ли стоит рассматривать, как аргумент против — летописи ничего не упоминают и о привозе книг Софьей. Однако Киприан конечно же не мог иметь такой библиотеки, которую могло иметь лицо царской крови. Даже если его библиотека и была большой, вряд ли настолько, что даже многое повидавший Максим Грек изумился числу греческих книг в сокровищнице русских царей.

— Да и какой смысл было бы Ивану Третьему замуровывать священные греческие книги в подземелье церкви, — согласилась Лиза.

— Меня, сказать по правде, — задумчиво произнес Стэн. — Больше волнует другой момент…

— Какой?

— В книге Ковалева собрана вся, если я правильно понимаю, аргументация в пользу того, что Либерея находится в Александровской слободе. Но, чем больше я стараюсь вникнуть в эту аргументацию, тем больше она кажется мне притянутой за уши.

Аргумент с Острожской Библией просто нелеп. Сказать, что библиотека царей была в Александровской слободе потому, что Иван Грозный подарил именно здесь английскому послу экземпляр Острожской Библии, все равно, что признать местом нахождения Ленинки Урюпинск на том основании, что у главы администрации Урюпинска есть томик Большого Энциклопедического Словаря.

— А что это за Острожская Библия?

— Я тоже сперва клюнул на Острожскую Библию, думал, что это какая-то греческая книга. Оказалось, что печатал ее в 1570 и 1571 годах Иван Федоров, тот самый первопечатник. Он сначала бежал из Москвы в Литву, потом обосновался во Львове, открыл там свою типографию, а затем по заказу князя Константина Острожского напечатал в Остроге эту самую Библию. Тираж был довольно большой — известно, например, что сам Иван Федоров имел в собственности четыреста экземпляров. А Ивану Грозному эту книгу, скорее всего, в нескольких экземплярах, подарил князь Константин. Грозный же сделал подарок главе английской дипломатической миссии, Джерому Горсею. Вот и вся история. И библиотека, привезенная Софьей, к ней не имеет никакого отношения.

— А то, что Грозный в своих письмах из Александровской слободы регулярно цитировал древних иностранных авторов? — спросила Лиза. — Откуда-то он должен был брать эти цитаты…

— Если бы он цитировал книги из Либереи, надо было бы допустить, что он владел греческим и латынью. Вот то, что Максим Грек мог цитировать книги из библиотеки царей, я нисколько не сомневаюсь — он знал и греческий, и латынь. А Грозный наверняка читал и цитировал уже переведенные на славянский язык книги — иначе зачем бы ему требовался переводчик для Либереи? Так что и этот аргумент не выдерживает элементарной критики.

— Раз здесь библиотеки нет, — развела руками Лиза, — давай не полезем через провал к Старой слободе…

— Я не сказал, что библиотеки здесь нет, — возразил Стэн. — Я только говорю, что слабовато в книге с аргументацией по этому вопросу. И этот момент меня начал смущать. А быть здесь и не осмотреть возможное место захоронения Либереи глупо. Может быть, мы увидим что-то похожее на то, что изображено на плане.

— На том плане?

— Ну, да. На том, который «Путь к Либер…».

— Слушай! — воскликнула Лиза. — Я ведь забыла про него. А ты помнишь, что на нем изображено?

— Если не ошибаюсь, флешка, которую ты оставила в моей машине, лежит в кармашке за водительским сиденьем. Мы можем ее прямо сейчас и посмотреть…

Флешка и в самом деле лежала в кармашке за водительским сиденьем, куда Стэн положил ее, случайно обнаружив на резиновом коврике у заднего сиденья.

Компьютер поинтересовался, как именно открыть фотографии, и предложил сделать это в режиме слайд-шоу. Но Стэн заставил его открывать снимки по одному. Когда удалось найти план, Стэн с Лизой буквально прилипли к экрану. Судя по тому, что они увидели, это была противоположная входу часть. Собственно тайник, в котором могли находиться книги, тоже оказался за пределами этого фрагмента плана. Схематичный рисунок был набросан без особого старанья, словно бы на ходу. Условно обозначенные ступени то ли поднимались куда-то вверх, то ли вели ниже. Аббревиатуры, понятные разве что самому автору этого наброска, расшифровке практически не поддавались. Стэн предположил, что трб обозначает «трубу», а клн — «колонну», но расположение «трубы» и «колонны» относительно других частей рисунка выглядело нелепым.

— По-моему, — вспомнила Лиза, — я сделала несколько фотографий с плана. Давай откроем другие файлы.

Фотографии шли немного вразнобой — то какие-то рукописи из сундука, то дача Вахмистровых, то сама Мила Львовна, то снова фотокопии с неведомых документов.

— А это что такое? — удивился Стэн, увидев черно-белый снимок, на котором две молодые, привлекательные женщины в белых медицинских халатах стояли возле гипсовой, шадровской еще, «Девушки с веслом» в каком-то, судя по всему, больничном парке.

— Это бабушка с подругой, тетей Машей, — обрадовалась Лиза. — Я совсем забыла, что записала на эту флешку фотографии из маминого архива! Думала, что у меня все пропало — тот же гад все унес, и компьютер, и диски, все! А я только-только отсканировала и обработала старые снимки, хотела распечатать с подписями в виде альбома. Слава Богу! Я уж думала, что никакой памяти о бабушке не осталось…

Слезы навернулись на глаза Лизы, и Стэн прижал ее к себе, поцеловав в макушку.

Хлюпая носом, Лиза продолжала нажимать клавиши, просматривая фотографию за фотографией. Тетя Маша еще несколько раз появлялась на экране, и в очередной Лиза вдруг сказала с некоторым вызовом:

— А тетя Маша была женой Сталина.

Стэн, таскавший понемногу из вазочки на столе печенье «Юбилейное», посмотрел на нее с прищуром и съязвил:

— Ты уверена, что не Ленина?

— Я серьезно, Стэн. Только не Иосифа, а Василия. Младшего сына.

— Что-то я об этом ничего не слышал, — с сомнением пожал плечами Стэн. — Насколько я знаю, у него было несколько жен, и все какие-то известные женщины. Помнится, дочка маршала была, потом спортсменка какая-то…

— Дочка маршала — это Екатерина Семеновна Тимошенко. А спортсменка — Капитолина Георгиевна Васильева, известная в свое время пловчиха. Их я совсем не знаю, а тетя Маша Нузберг стала его последней женой, уже в Казани, где он жил в ссылке. Вообще-то она Нузберг по мужу, а девичья ее фамилия Шевергина, Мария Игнатьевна. У нее от Нузберга были две дочери, Людмила и Татьяна, и они взяли фамилию Джугашвили — по отчиму.

Лиза улыбнулась сквозь слезы.

— Тетю Машу я хорошо знала, она с бабушкой дружила. С бабушкой они в молодости вместе работали в больнице, где Василий Иосифович как раз лежал после тюрьмы.

— А он еще и в тюрьме сидел?

— Да, его посадили очень скоро после смерти отца. Он считал, что Сталина убили, ему якобы об этом рассказывала прислуга кунцевской дачи. И он всюду говорил об этом. Нарывался он, конечно. Берию насильником в лицо называл, а Булганина бабником. Собирался с иностранцами какими-то об этом поговорить, и в том же пятьдесят третьем году его арестовали, посадили во Владимирскую тюрьму. Через семь лет его выпустили, и Ворошилов поговорил с ним «по душам», уговаривал не бузить. А он сразу же попытался в китайское посольство прорваться. Его выдал какой-то дружок, и снова посадили до конца срока, то есть на год уже в Лефортово. А оттуда его перевели в Институт Вишневского, где бабушка и тетя Маша работали медсестрами. Там Василий с ними познакомился, влюбился в тетю Машу, и она уехала с ним в Казань. В 1962 году она его схоронила, а через три года вернулась в Москву.

— Да, дела…

— Про тетю Машу такое писали…

— Какое?

— Ну, что она отравила Василия. На нее родные дети Василия и прежние его жены злились очень. Говорили даже, что из Казани она приехала в Москву, сразу умерла и ее похоронили на Троекуровском кладбище рядом с могилами офицеров КГБ.

— А на самом деле было по-другому?

— Стэн, я хорошо знала тетю Машу. Она умерла совсем недавно, в 2002 году. Похоронили ее действительно на Троекуровском кладбище, и рядом перезахоронили прах Василия Иосифовича по настоянию как раз дочерей тети Маши. Родные его дети не смогли добиться перезахоронения праха в Москве.

— Понятно. Значит, ты хорошо знала последнюю невестку Сталина.

— Ну, как хорошо… Хорошо ее бабушка знала, они постоянно о чем-то секретничали. А я знала только то, что случайно могла услышать. Например, про это ранение Василия, из-за которого он потом всю жизнь хромал.

— Во время войны?

— Во время войны. Только ранение не боевое. Он был летчиком, участвовал во многих боях, вроде, сбил даже два немецких самолета. А ранение получил в сорок третьем по дурости. Они на рыбалку, так сказать, поехали. Это было под Осташковом. Снастью у этих заядлых рыболовов был реактивный снаряд. Не рассчитали маненько, и оно так жахнуло, что одного человека убило, а целую кучу народа ранило, в том числе Василия. Один осколок ему в щеку попал, в левую, а второй, крупный, в стопу. Его, конечно, сразу на самолете в Москву отвезли и прооперировали в Кремлевской больнице.

— Это все тетя Маша рассказывала?

— Ну, да.

— Любопытно, что за человек был сын вождя всех народов.

— Насколько я знаю, опять же со слов тети Маши, он был сложный человек. То загорался, рыцарем становился на час, совершал всякие глупости красивые, в любовь бросался, как в омут. Геройства у него точно было не отнять, геройства мальчишеского, без рассуждений и страха. Он был человеком, который не сдерживался ни в словах, ни в поступках. Подлецам говорил в лицо, что они подлецы, хотя понимал, что это иногда смертельно опасно. В него легко женщины влюблялись, и он легко влюблялся. А потом остывал и становился невыносимым. Пьянствовал, изменял, с кем придется. Тетя Маша уехала один раз в Москву из Казани. А когда вернулась, он уже со студенткой какой-то развлекался. Студентку она прогнала, а его заставила расписаться. Не знаю, я бы его сразу убила или ушла куда-нибудь. А она не смогла…

— А как он умер?

— Тетя Маша рассказывала, что обпился вином до отравления… Но здесь вообще какая-то мутная история. Потом кто-то стрелял в памятник на кладбище… На похороны приехала Капитолина Васильева и потом везде писала, что тетя Маша отравила Василия.

Стэн слушал, рассматривая фотографии из домашнего архива Лизы. В основном это были любительские снимки, сделанные на природе, во время пикников, прогулок на лыжах, во время застолий, каких-то планерок или совещаний. Были просто портреты Лизиной бабушки, на которых она смотрела в объектив из совсем нежизненного ракурса, но с выразительным взглядом светлых глаз, с прической, специально сделанной для фотосъемки. Рисующее объем лица освещение, почти незаметная для глаза ретушь и полное отсутствие обычных для прочих снимков дефектов пленки не позволяли усомниться в том, что фотографии были сделаны в ателье. Сегодня этот жанр канул в прошлое. Фотоателье теперь превратились в кабинки-автоматы, где делают срочный снимок на документы. Надо думать, рассуждал Стэн, следующему поколению будет вообще не понять фильм «Зигзаг удачи».

— А это что за мужчина, рядом с Марией Игнатьевной? — указал он на беззаботно хохочущего молодого человека, приобнявшего чем-то недовольную Марию Джугашвили за плечо.

— Это на какой-то вечеринке снимок сделан, — вгляделась в экран монитора Лиза. — Не знаю, кто такой. Может, ухажер какой-то. Вообще она замуж больше не выходила.

Стоя лицом к реке, Коленька, ассистент Аркадия Вениаминовича Беленького, достал телефон и набрал номер.

— Привет, это я! Нет, меня не видели. Но мне все это не нравится.

Несколько секунд он помолчал, прижав телефон к уху и слушая, что ему говорит собеседник.

— Может быть, может быть… Да… Но ничего. Они пожалеют, что вообще взялись за это расследование. Ладно, я еще посмотрю и решу тогда, что делать…

Коленька нажал кнопку отбоя, сунул мобильник в карман и задумчиво уставился на реку.

Стук в дверь прервал поток воспоминаний Лизы. Дверь отворилась, и в комнату вошел Николай Михайлович. Он присел к столу и с любопытством посмотрел на экран компьютера, где уже красовались «обои» — цветущие по заливному лугу ирисы.

— Красота! — констатировал Николай Михайлович. — Это не у нас где-то снято. У нас желтые ирисы по весне цветут у болот, и не так много.

Помолчав минуту для «порядку», Николай Михайлович прищелкнул языком и заговорил:

— Ну, как настроение?

— Боевое, — ответила Лиза. — А у вас?

— Давайте-ка, молодые люди, сегодня не пойдем в подземелье, а сходим завтра.

— А что случилось?

— Дело у меня сегодня. Обязательно нужно до завтра сварить оградку.

— Оградку? — уточнил Стэн.

— Пришел какой-то мужик, нездешний. Говорит, что ему меня порекомендовали как сварщика. А ему нужно оградку на кладбище. Двое знакомых у него, мужчина и женщина, погибли. Я так думаю, что в аварии. И оградку ему нужно обязательно до завтрашнего обеда. Платит хорошо. Аванс дал.

Николай Михайлович похлопал ладошкой по нагрудному карману рубашки.

— А так и не подумаешь по нему — все с какими-то шутками-прибаутками, да и вид у него блатной какой-то. И пятно родимое на любу. Вот.

Стэн и Лиза молчали, обдумывая услышанное.

— Так что я сегодня при делах. А завтра после обеда и махнем, а?

— Николай Михайлович, — предложил Стэн. — Давайте сделаем так. Сейчас мы с Лизой туда сходим, попробуем еще раз пройти до конца. Если не сумеем, то завтра вместе повторим. Идет?

— Ну, глядите. Только сегодня уж тогда без меня. И поосторожнее там, если на колокольню задумаете забраться. Ступени там не выдерживают никакой критики.

— Заметано, — пожал руку старику Стэн.

Знакомой дорогой Стэн и Лиза быстро добрались до церкви, прошли среди лесов и спустились в подземелье. Подсвечивая путь фонариками, они шли минут десять молча, пока Лиза не заговорила.

— Стэн, почему тут так хочется пить? Какая-то аномальная зона… Дай мне воды.

Стэн остановился, снял со спины рюкзачок, открыл его и начал в нем копаться, как вдруг Лиза испуганно схватила его за руку и направила луч фонарика в ту сторону, откуда они шли.

— Николай Михайлович, — с тревогой в голосе, но при этом довольно громко спросила она. — Это вы?

Гулко пробежало эхо по подземелью, и наступила тишина. В свете фонаря никто не появился.

— Что случилось? — шепотом спросил Стэн.

— Я услышала шаги, — пропавшим голосом проговорила Лиза. — За нами кто-то идет.

— Может, тебе показалось, — неуверенно спросил Стэн, выключив свой фонарь.

Прежде чем Лиза успела сделать то же самое, в луче ее фонаря мелькнула мужская фигура. Почти сразу они увидели яркую вспышку в темноте, услышали негромкий хлопок и свист пули.

Стэн схватил Лизу за руку, и они бросились бежать прочь.

Две следующие пули, просвистевшие где-то совсем рядом, попали в стену и, отрикошетив, противно провизжали около уха.

— Куда же вы? — раздался сзади голос киллера. — Далеко не убегайте, а то я ногу подвернул. Мне ходить тяжело!

Снова просвистела пуля, и отщепившийся от стены камешек больно чиркнул Стэна по спине.

Пробежав не меньше полукилометра и совершенно задохнувшись, Лиза остановилась.

— Куда мы бежим? А если там тупик?! — с этими словами Лиза повалилась в изнеможении на пол.

Это не был бег куда-то, это был бег от следующей по пятам смерти, и он не поддавался логическим рассужденьям: главное — избежать смерти сейчас, а там видно будет. Обо всем этом Стэн подумал, но говорить ему было трудно.

— Бежим! — его голос вернул Лизу к жизни, и они понеслись со всех ног в темень подземелья.

— Стэн! Где-то тут ответвление начинается!

— Бежим дальше, нам нужен выход из ответвления!

Они снова побежали, освещая путь фонариком.

Наконец показался второй отнорок обводного хода. Стэн с силой швырнул свой фонарик вперед, а Лиза бросилась в темноту отнорка. Стэн последовал за ней.

Убийца бежал, в самом деле прихрамывая, и вдруг споткнулся. Свет его фонарика описал загадочную кривую по стенам и потолку подземелья, и фонарик, звякнув о камень пола, погас.

— Черт, черт, черт!!!

Киллер неуклюже встал, порылся в карманах и вынул зажигалку. Теперь в неверном свете ее огонька он шел медленно и принимался отчаянно ругаться, когда зажигалка гасла. Наконец он увидел свет брошенного Стэном фонарика, и на лице его появилась довольная улыбка.

— Остановились! Вот и молодцы! — удовлетворенно произнес он, заметив, что свет фонарика впереди не движется. — Папочка уже идет к вам.

Подойдя практически вплотную к фонарику, лежащему на полу, киллер еще раз подсветил себе зажигалкой, никого не обнаружил и поднял фонарик. В луче света он вдруг увидел, что проход впереди завален камнями и землей. Киллер посветил на потолок, стены, будто ожидал, что там могут прятаться Стэн с Лизой, и ошеломленно произнес: «Не понял».

Выбравшись из ответвления в основной ход, Стэн обернулся назад и увидел вдалеке свет фонарика, поднятого киллером.

— Бежим! Бежим скорее!

И они бросились бежать, не обращая внимания на то, видит их киллер или нет. Теперь все решала скорость.

Киллер дважды стрелял наугад, но пули попали в стены где-то далеко позади бежавших из последних сил Стэна и Лизы. К проему, за которым была лестница вверх и какой-никакой свет, они домчались совершенно мокрые от пота и задохнувшиеся. Но они знали, что киллер хромает, и у них есть фора.