Бесплатный фрагмент - Эмиграшка. Когда понаехал в Скандинавию

— О книге

Здравствуйте, все!

Эта книга о девушке Кате, которая переехала из Санкт-Петербурга на Аландские острова, а потом и в Стокгольм. Сборник рассказов, в каждом из которых описывается сценка из её жизни в Скандинавии.

Катя уезжает из родного города, надеясь на совсем другую жизнь и строя большие планы. Она знает, что жизнь заграницей непростая, но ничего не боится и намерена бороться за место под солнцем. Только знать бы, какое оно — это место, и как за него бороться?

Приключения — а можно сказать и «трудности» — начинаются сразу же после переезда. Негде жить, негде работать, нет друзей, нет денег, нет знания языка, нет знакомой еды, нет привычных занятий. И никому наша героиня за границей не нужна, никто её там не ждал, и, если она завтра просто уедет назад, всем будет только лучше. Но не такой она человек, чтобы сдаться!

Катя попадает в самые разные ситуации, иногда забавные, иногда захватывающие, но бывает, что и грустные, и стыдные, и неприятные, а то даже и страшные. Жизнь в Скандинавии сильно отличается от того, к чему она привыкла. Иногда бывает трудно понять, что происходит. Трудно понять, что на уме у этих скандинавов. А им понять нашу героиню бывает ещё труднее.

Но Катя не унывает (ну или только совсем чуть-чуть). Её наблюдательность, любопытство, юмор, её храбрость — помогают ей найти выход из положения. А её искреннее желание научиться жить по-другому, узнать и понять Скандинавию, её открытость всему новому, её интерес к людям — незаменимые качества при переезде в другую страну.

Эта книга называется шутливым словом «Эмиграшка», таким же насмешливым, как отношение Кати к неприятностям. Принимать эмигрантские проблемы близко к сердцу? Это точно не для неё! На проблемы она плюёт, как бы ни было трудно, а потом снова наступает новый день, и можно улыбнуться, вспоминая вчерашние беды.

Книга очень добрая и одновременно немножко грустная. Она посвящается всем эмиграшкам и тем, кто каждый день борется за место под солнцем, даже если не знает точно, где оно находится. И при этом не перестаёт быть хорошим человеком!

1. Начало

Пятнадцатого августа 2002 года я собрала две сумки, положила в карман семьсот долларов, паспорт и уехала жить на Аландские острова.

Я везла с собой тяжеленную книгу Сименона «Повесившийся на вратах Сен-Фольена», много яркой дискотечной одежды (мне почему-то казалось, что в Мариехамне я буду всё время ходить на дискотеки), ложку, вилку, нож и штопор, несколько дисков группы «HIM» и косметичку. Почти всё, кроме книги, уже давно потеряно. На дискотеке я была от силы три раза.

Мой отъезд произошёл скомкано, сумбурно, несерьёзно и совсем не так, как я его себе представляла. В тот год стояло очень жаркое лето. Я тогда работала юристом в одной юрфирме. Нам полагалось носить деловые костюмы и туфли на каблуках. Но вдруг налетела тропическая жара, раскалила город, сделав его непригодным для жизни, и мы работали с полотенцем на плече, открыв все окна в питерский двор-колодец. Проводя время между душем и пляжем Петропавловской крепости. Мокрые волосы высыхали за считанные минуты, и вот я снова мчалась на встречу с очередным клиентом. А он и не подозревал, что его юрист только что плескалась в волнах Невы, холодной даже в такой жаркий день, оставив папку с документами на берегу под присмотром случайных загорающих.

До самого последнего момента я не знала точно, еду я или нет. Туристическую визу получила буквально за три дня до отъезда. На работе я взяла отпуск: сказала, что съезжу в Финляндию на недельку — и вернусь. Хотя я тогда уже прекрасно знала, что не вернусь никогда, что бы ни произошло. Всё было решено, дороги назад не было. В таких делах главное — это принять решение, потом уже всё идёт как по маслу.

Собирала вещи в последний вечер. В тот день я бегала по магазинам, спешно покупала недостающие вещи, которые могли мне понадобиться в новой жизни. Я знала: там, за границей, всё дорого. Поэтому надо использовать момент и закупить впрок колготки, тарелки и вилки. Знала бы я, что ничего из этого не пригодится. Совсем ничего! Дорогие читатели, если надумаете последовать моему примеру, езжайте налегке! Всё равно всё окажется не так, как вы думали! Тарелки разобьются, вилки потеряются, а колготки будет не с чем и некуда носить. И на новом месте вам понадобятся совсем другие вещи, о которых вы даже и не подумали!

Я бегала по рынку, покупая вещи, которые мне совсем не нравились просто потому, что так было нужно, а хотелось вместо этого погулять по городу, запечатлеть в памяти дорогие места, где мы когда-то с кем-то… Но времени не было. Я стояла в очередях на рынке и думала, так ли я хотела провести мой последний день в родном городе?

В середине дня мы ненадолго встретились с моим другом Лукасом: он прибежал с работы, почему-то в светлом коротком парике, так что я его едва узнала. Мы пошли в кафе «Лайма», там было полно народу, а мы-то рассчитывали на тихий уголок!

Лукас сказал, что тоже с удовольствием бы куда-нибудь уехал, например в Америку. Но это он просто так сказал. Ясно же, что ни в какой Америке он никому не нужен. Что он там будет делать, с его неполным высшем образованием?

Сидели и ели суп, разговор не очень-то клеился, потому что еще накануне мы всё обсудили и попрощались, а теперь я уже была как бы немножко не здесь. Было грустно и не грустно одновременно.

Мне хотелось просидеть так с Лукасом до ночи, потом поехать к нему, вволю покуролесить, а завтра пригласить друзей и продолжить веселье. Но это было уже невозможно. И никогда больше не будет возможно, потому что всё изменилось. Я вдруг очень чётко увидела, что моя жизнь разделилась на две части: до и после. И поняла, что я УЖЕ за чертой, я уже уехала, хоть физически пока ещё здесь. Меня уже вычеркнули из списка живых и мысленно перевели в разряд «тех, кто нас покинул». Нас? Для меня не было больше «нас», я отделилась, сделала свой выбор и теперь стремительно неслась в неизвестном направлении. Как Мамонтёнок из детского мультика, который плыл на маленькой льдине по океану к чему-то далёкому и незнакомому, но очень для него важному.

Мой отъезд был запланирован на завтра, но в голове у меня он уже состоялся. Я не поняла, когда это всё успело случиться. Ещё утром это было так призрачно, как будто я всё выдумала, и на самом деле ничего не произойдёт, а к концу дня эта мысль вдруг превратилась в свершившийся факт. Наверное, пока я ходила по магазинам, в моем сознании произошёл переворот.

Мне нужно было торопиться домой: уже вечер, а у меня еще сумки не собраны. Мы с Лукасом быстро обнялись и помахали друг другу на прощанье, словно и не собирались расставаться насовсем. «Пока-пока!» Как будто Лукас не верил, что я действительно куда-то уеду. Несерьёзное у нас получилось прощание.

Я поймала машину и поехала вдоль Невы, на закате летнего дня, по убийственно прекрасному Петербургу. И тут мне позвонил на мобильник мой бывший молодой человек и сказал, что сейчас ко мне приедет и уже выехал. Я всячески отнекивалась: мол, не надо, я очень занята, а завтра я навсегда уезжаю отсюда, и мы больше не увидимся. Но он хотел встретиться именно сейчас.

Я собирала вещи, то есть бессистемно кидала в сумку то, что видела, а он сидел на диване. Я и сама не знала, что именно оказалось в сумке. Мне постоянно звонили. Мама на кухне готовила ужин и делала вид, что ничего не происходит. Папа был в командировке. Мама отнеслась к моему отъезду несерьёзно, а может, обиделась на что-то и притворялась, что мой отъезд её не интересует.

Время было уже позднее: пора ложиться спать, завтра вставать в пять утра. Но молодой человек непременно хотел секса, иначе зачем же он приезжал?! Потом он заснул, а я спать не могла, потому что соседи громко включили походную песню «Милая моя, солнышко лесное». Я вызвала милицию и до утра проворочалась в постели. Подходила к окну и смотрела на ночной город, где мчались машины по ярко освещённому проспекту, дымили трубы завода, бродили пьяные. Похоже, никто не спал в ту короткую летнюю ночь.

Ветер колыхал тюлевые занавески, ночная свежесть лилась с бульваров. Завтра будет ещё один жаркий день. От земли поднимался туман, пахло озером. Мой балкон выходил на северо-запад, поэтому я одновременно видела остатки заката и начало рассвета. Работа на заводах не замирала ни на минуту, и трубы не переставали дымить. До меня доносились запахи нагретого асфальта, бензина и пива с ближайшего пивного завода. Столбы дыма и пара поднимались прямо в небо, ветра не было. Лаяли собаки, где-то кричали люди, и, казалось, жизнь не замирала ни на секунду. Наконец я решила, что хватит, закрыла окно и заснула.

Утром я встала, сварила нам кофе, оделась, собралась. Проследила, чтобы мой бывший тоже оделся. Когда было уже пора отправляться, встала мама и в халате вышла в коридор. Мы обнялись, я сказала «пока» и вышла с молодым человеком на улицу. Был пронзительный рассвет, уже жарко, на улице никого. Я остановила машину, покидала в багажник сумки, села на переднее сиденье, и мы поехали к гостинице «Пулковская», откуда ходит автобус в Хельсинки и Турку. За вечер и утро мы не перебросились и пятью словами. Зачем молодой человек поехал меня провожать, этого я не знаю. Мы никогда не были с ним особо близки, тем не менее, именно он присутствовал рядом со мной в то историческое утро.

Когда я уже стояла на ступеньках автобуса, а он махал мне вслед, я подумала, что всё происходит как-то совершенно нереально и по-идиотски. Я совсем иначе представляла свой отъезд из Питера! Мне виделись мои лучшие друзья, с цветами и памятными дарами; и все плачут, обнимают меня, говорят прощальные речи, клянутся в вечной дружбе, обещают писать письма. А тут — полная ерунда, парень этот зачем-то… И с родителями я тоже почти что не попрощалась. Если бы можно было всё переделать!

Мы ехали по летним дорогам, залитым солнцем. Было очень скучно и одновременно тревожно, и нервно, и душно, и я устала сидеть в кресле, и пассажиры надоели. Долго стояли в тэкс-фри, всем вдруг понадобилось зачем-то купить синтетические подушки и сигареты. Мы проезжали поля, на которых паслись толстые чёрно-белые коровы. Маленькие домики, выкрашенные красной краской. Пустынные автозаправочные станции, где можно было купить стаканчик кофе. Ехать до Турку одиннадцать часов, почти все вышли в Хельсинки, я развалилась на двойном сиденье и заснула. Сон во второй половине дня оставил головную боль и подавленное настроение. Проснулась — никого. Уже вечерело, автобус ехал по таким же точно полям, как будто мы ни на километр не продвинулись. Только теперь солнце отбрасывало от коров и красных домиков длинные тени.

До Турку доехали только два человека. Нас высадили у парома «Викинг Лайн», и автобус ушёл. Я подхватила свои пожитки, и стала думать, как попасть на паром. Вокруг — ни души. Неужели никому никуда не надо ехать? Вспоминалась толкотня в питерском метро, толпы бегущих куда-то людей. Живых, тёплых людей. Пустота на паромном терминале в Турку показалась какой-то нереальной и даже настораживающей. Уж не перепутала ли я остановку?

На борту было так же пусто, я вышла на палубу, облокотилась о поручни, посмотрела на пристань, и паром начал медленно отчаливать. На море было совсем не жарко. Дул свежий ветерок, которого в Питере в тот день не было, кричали чайки, солнце садилось в воду, мимо плыли берега, поросшие кудрявым лесом. На душе у меня вдруг стало удивительно хорошо! Всё во мне пело и летело вверх. Я уезжала из Питера навсегда, на встречу с новой жизнью, новыми друзьями. Рядом не будет никого, кто станет полоскать мне мозги, диктовать, как надо жить.

Я выучу новый язык, я буду иначе одеваться, я привыкну к другой пище, я стану совсем другой! Всю поездку я простояла на открытом воздухе, глядя на волны и улыбаясь. Мы плыли четыре часа, и путешествие совсем не показалось мне долгим!

В столицу Аландских островов город Мариехамн мы прибыли ночью, было уже темно. Я не спала целые сутки, но усталости не чувствовала. Меня встречал Йон, знакомый моего отдалённого знакомого Микаэла. Сам Микаэл был в отпуске и разрешил мне пожить несколько недель у него дома, пока его нет. С условием, что я буду кормить его кота. Йон довёз меня до дома, открыл дверь, оставил ключ и уехал. Большая чужая квартира, гулкая и пустая. Пахло совсем не так, как я привыкла. В питерских квартирах витает аромат еды, а это жильё пахло, скорее, мастикой для деревянных полов. Огромный рыжий кот выскочил из-за угла и потёрся о мои ноги.

Я бросила сумки на пол, прошла босиком по половикам на кухню, открыла окно и выглянула наружу. Стояла чёрная-пречёрная ночь. Дом был окружён соснами и скалами, в небе горели крупные белые звёзды, их было так много! Не видно ни одного огонька, не светятся окна, не горят фонари. Не слышно ни единого городского звука. Только ветер шумит в соснах, и плещется море. Ветер был прохладный и сырой, пахло пляжем, прибрежным песком, морскими водорослями, мокрой сосновой корой. Всего лишь двадцать четыре часа назад я точно так же стояла у раскрытого окна и вглядывалась в ночь. А кажется, будто это было ужасно давно, в другой жизни. Я вдохнула полной грудью и закрыла глаза. Всё, я приехала, я здесь! Аландские острова, встречайте меня!

Впереди меня ждала полная неизвестность: не было жилья, работы, связей, и не было денег! Всё ещё только начиналось. Но я не боялась, я даже и не думала о проблемах. Знаете, что я сделала сразу по приезде? Влезла с ногами на большую кровать и начала прыгать и хохотать от восторга! Здорово, до чего же всё здорово! Как всё удачно складывается, и какая я молодец! Самая смелая, самая находчивая, самая дерзкая и, наверное, самая красивая на этом острове!

Я, тогдашняя, кажусь себе такой маленькой, такой романтичной и такой хорошей. Я себе тогда очень нравлюсь!

2. Первый рабочий день

Было всего пять утра, а я уже вышла из дому. Тёплое нежное утро, буйная зелень, роса на листьях. Асфальт не успел остыть за ночь. От моря поднимался туман, вставало солнце, всё вокруг купалось в бело-розовом свете. Садики вокруг домов пестрели цветами, крупные георгины свешивались из-за низких заборчиков. Я села на велосипед и поехала на работу.

Сегодня мой первый рабочий день. Смена начинается в шесть. Мне было очень трудно встать, но за свой подвиг я была вознаграждена сполна! Какой восторг, какое наслаждение ехать под горку по пустынным широким улицам, мимо цветов и клумб, через парк, под ветками разлапистых сосен, мимо их стройных стволов медового цвета, по песчаным дорожкам, по спящему чистенькому городку! Какой прозрачный воздух, и птицы выводят свои трели. Кругом разноцветные домики: нежно-абрикосовые, нежно-голубые, нежно-жёлтые. На крышах играют первые лучи солнца. В садах — розовые яблоки на ветках. Праздник цвета, запах свежести, торжество жизни в каждом мгновении!

Я нашла работу через неделю после приезда. Это произошло совершенно случайно. Я не очень хорошо себе представляла, как именно стану действовать, у меня на этот счёт не имелось чёткого плана. Я зашла в несколько юридических контор, но там со мной даже никто не захотел разговаривать. Один из посетителей конторы заявил, что чем отрывать занятых людей от дела, лучше бы я шла устраиваться на завод. В справочнике «Жёлтые страницы» я обнаружила два завода, расположенных недалеко от города, до которых я могла доехать на велосипеде. Один завод производил картофельные чипсы, а другой — рыбные полуфабрикаты.

На чипсовый завод меня не взяли, потому что я маленького роста, а полки у них высокие. Какая глупость, высокие полки! Я могу табуреточку подставить. На рыбном заводе мне повезло больше. Там требовались сезонные рабочие, и меня сразу приняли, не спросив даже, что я умею делать. Мы подписали бумаги, и вот сегодня — мой первый рабочий день!

Я миновала центр и выехала из города. Дорога шла по берегу моря. Солнце уже совсем встало и теперь заливало малиновым светом пляж, лодки и красные дощатые сараи. Вдоль пляжа тянулась клумба, усаженная огромными розами, тяжёлые соцветия блестели от утренней росы. Я остановилась и слезла с велосипеда, чтобы полюбоваться на всё это. Боже мой, не могу поверить своим глазам! Морской залив на восходе солнца, белые розы отражаются в зеркальной воде. Вода такая чистая, видно каждый камушек! Неужели это на самом деле происходит со мной? А ведь ещё неделю назад я сидела, скрючившись, в душном офисе, и в окне был виден только угол питерского двора-колодца! Неужели кто-то ещё продолжает пылиться в конторе, когда на свете есть такая неописуемая красота?!

На работу я приехала вовремя. Начальник встретил меня у дверей, проводил наверх, лично показал, где находится раздевалка, и поручил заботам Гуниллы — нашей домохозяйки, или «завхоза», если говорить по-русски. Гунилла выдала мне стопку белых комбинезонов, шапочек и носков, а также две пары жёлтых резиновых сапог.

Я переоделась и стала похожа на телепузика. За мной пришёл очень симпатичный финн непомерного роста, сказал, что он наш прораб и его зовут Лассе. Мы с Лассе спустились в цех.

Мне показалось, что я присутствую на съёмках фильма ужасов. Огромное помещение было целиком занято какими-то монструозными машинами и механизмами, всё это двигалось, грохотало, скрежетало, выпускало пар. По конвейерам в разные стороны бежали рыбные фрикадельки. По полу беспрестанно лилась вода, смывая то, что по какой-то причине падало с разделочных столов. Туда-сюда бегали телепузики в шапочках, ездили автокары, перемещались платформы с грудами коробок. Цеха отличались друг от друга. В одном помещении чистили и потрошили свежую рыбу, и запах там стоял невыносимо отвратительный. В другом жарили фрикадельки, там пахло очень вкусно. В третьем была коптильня. Рыбу укладывали на длинные противни, посыпали специями и задвигали в огромнейшие дымные печи. В четвёртом копчёную рыбу резали на тонкие пластинки и укладывали в вакуумные упаковки. А в пятом цеху мариновали селёдку и фасовали её, заливая маринадом, в стеклянные банки.

Меня оставили около той машины, которая производила тефтельки и котлетки. Слава богу! В агрегат загружался рыбный фарш, потом тефтельки формировались, жарились, замораживались и приезжали ко мне на конвейере. Моя задача была — взять картонку из стопки, сделать из неё коробку, положить внутрь пластиковый пакет, бросить коробку на весы в самом конце конвейера, нагрести туда десять килограммов тефтелек, закрыть коробку, заклеить изолентой, налепить сверху этикетку и поставить на деревянную платформу.

Я попробовала, и у меня получилось. Лассе одобрительно поднял вверх большой палец и оставил меня одну. Вторая коробка, третья, четвёртая. Когда на платформе набралось пятьдесят коробок, приехал парень на автокаре и всё увёз, поставив взамен пустую платформу. Внезапно ко мне подбежала незнакомая девочка, на голове у которой красовались огромные наушники, и прокричала на ужасном английском:

— Кофе! Ты иди кофе! Я здесь!

Я пошла в сторону раздевалки, где вроде бы, видела кухню. Там никого не было. То ли я пришла раньше всех, то ли наоборот опоздала. Попила кофе и вернулась. Завидев меня, девочка убежала, ничего не сказав. Я паковала тефтельки ещё два часа. После чего появилась та же самая девочка и крикнула:

— Иди обед!

По дороге из цеха в столовую я успела прихватить с одного конвейера большой кусок рыбы горячего копчения. Вроде бы это был сиг, судя по тому, какой он был жирный. Кусочек весил, наверное, полкило. Когда я протянула к нему руку, это увидел один из работающих на конвейере. Он широко улыбнулся и закивал, поэтому я решила, что взять можно. Рыба оказалась невероятно вкусная! Вкуснее любых конфет и пирожных. Просто что-то божественное! Да уж, такую рыбку можно есть на обед каждый день, и не надоест.

Я разогрела в микроволновке свои бутерброды и съела их, опять-таки, никого не увидев. Я подумала, что если и дальше буду проводить все дни одна, то никогда не выучу шведский. Я забыла вам рассказать, что Аландские острова, хоть и принадлежат Финляндии, но являются автономией, у них свои порядки, и говорят на островах по-шведски, а не по-фински. Так вот, как же я выучу язык, если мне не с кем разговаривать? Ну ладно, пора идти назад.

Вернулась и продолжила взвешивать и заклеивать коробки. После обеда тефтелек стало больше, а может, просто я начала уставать и мне так показалось. Они сыпались вниз из жестяной трубы всё быстрее и быстрее, я еле успевала переставлять коробки. Некоторые коробки я не заклеивала, просто убирала с весов и кидала на разделочные столы за спиной. Тут снова — откуда ни возьмись — появилась девочка с наушниками и стала заклеивать мои коробки и лепить на них этикетки. Интересно, где она работала? Девочка следила за тем, что я делаю, или ей кто-нибудь говорил, что нужно пойти и помочь новенькой (то есть мне)? Ей поручили надо мной шефствовать? И как она ко мне относится: с пониманием, или её раздражает такое задание? Скорее всего, раздражает, иначе она не выглядела бы так неприветливо. Казалось, девочка в наушниках внимательно слушала музыку, и не обращала на меня никакого внимания.

Потом был ещё один перерыв на кофе, и через полтора часа рабочий день закончился. Увезли последнюю платформу с тефтельками, и тут же пришли люди в красных комбинезонах и залили пол и машины какой-то химической пеной. Все телепузики быстро убежали из цеха, и я снова не успела ни с кем поговорить. Когда я поднялась в раздевалку, там уже никого не было. Люди переоделись просто моментально и тут же разъехались по домам. Вот только что было человек двести, и, пожалуйста, совсем никого. Всё, что от них осталось, — груда грязных комбинезонов на полу около стиральных машин.

На часах было всего лишь два. У меня впереди был ещё целый длинный замечательный летний день. Я доехала на велосипеде до города, который сейчас, в августе, выглядел, как морской курорт. Но это ведь и был курорт, только не южный, а северный. Мамы с детьми в панамках, киоски с мороженым, прохладительные напитки, клумбы, цветы и пчёлы, туристические автобусы. Я оставила велосипед на парковке, купила себе мороженого с грецкими орехами и пошла гулять в парк, через который проезжала утром. Парк Лилла Хольмен был расположен на полуострове, соединённом с большой землёй деревянным мостиком. На самом островке устроен пляж и есть маленький зоопарк, где дети могут погладить кроликов и покормить павлинов, разгуливающих на свободе.

Для начала я искупалась. У меня в рюкзаке на этот случай всегда лежали полотенце и купальник. Какая тёплая вода! Какое песчаное дно! И всё это в непосредственной близости от моего завода. Могу хоть каждый день ходить купаться. Можно даже окунуться с утра по дороге на работу. Потом я легла на песочек, заслонённая от ветра кустами облепихи, вытянулась и закрыла глаза. Солнышко ласково грело моё тело, я слышала гудение пчёл над цветами шиповника и плеск волн, играющих у берега. Немногочисленные отдыхающие не шумели, как будто и они тоже пребывали в приятной летней истоме.

Я, кажется, заснула и проснулась уже под вечер от того, что стало холодно. Я лежала на остывшем песке, а вокруг меня ходили павлины, волоча разноцветные хвосты. Солнце садилось за деревьями, и пляж был весь в тени. Море, такое розовое на рассвете и голубое днём, стало тёмно-зелёным. Вокруг ни души. Мне, привыкшей к городской толпе, стало неуютно. Одна на пляже, как будто остальные люди вдруг разом вымерли.

Всё тело ныло, ужасно болела спина, руки было не поднять. Я с большим трудом натянула футболку и почувствовала себя инвалидом. Как я буду завтра работать? Никакие тренировки в спортзале никогда ещё не оставляли после себя такой боли. Я посмотрела на часы — было семь вечера. Мне осталось только добраться до дома и сразу же лечь спать, если я думаю вставать завтра в полпятого. Долгий летний день, который был у меня в запасе после работы, вдруг куда-то подевался. И за целый длинный день я так ни с кем и не разговаривала!

3. Заболеть за границей

Стоял октябрь, самое начало, но было так тепло, так солнечно! И такое всё вокруг было праздничное, как на открытке. Мороженое в разноцветных киосках, красные байдарки, туристы в белых штанах. Огромные жёлтые розы на клумбах. Я знала, что в Санкт-Петербурге люди уже переоделись в зимние пуховики с капюшоном, а Мариехамн всё ещё напоминал праздник середины лета. И вдруг в один день всё закончилось. Небо заволокло плотными серыми тучами, подул ветер, и стало так холодно, что впору доставать китайский пуховик.

А вот этого у меня как раз и не было: пуховика или какой-нибудь другой теплой одежды. Когда я уезжала из дома, стоял невероятно жаркий август. Не тащить же с собой всё то, что годами лежит на антресолях: шубу, валенки, плащ-палатку, «седло большое, ковёр и телевизор». Я подумала, что всю эту скучную зимнюю ерунду можно будет купить когда-нибудь потом, в следующей жизни, а пока что не стоит этим заморачиваться.

И вот он наступил. Холод. В то утро я посмотрела в окно и не поверила своим глазам. Синее море стало сиренево-чёрным, а вокруг мотались на ветру растрёпанные серые ясени. Я надела три свитера, и пошла на работу.

Самое неприятное за границей — это заболеть. Особенно, когда ещё только приехал и ничего не знаешь. Заурядная осенняя простуда оборачивается вдруг настоящей бедой, а помощи ждать неоткуда. Что делает человек у себя дома, если он, не дай бог, простудился? Он звонит на работу и говорит, что завтра не придёт. Потом ложится на диван, складывает под спину три-четыре больших подушки, заворачивается в плед — и лежит. Он надевает шерстяные носки, заматывает горло пушистым шарфом, берёт с полки несколько книжек с картинками. Кто-нибудь приносит ему горячий чай с малиной или молоко с мёдом, а также аспирин или ещё какое-нибудь чудодейственное средство. Да, во-o-oн ту маленькую баночку, в которой осталось совсем на донышке, которая ещё с семьдесят третьего года стоит! Можно намазать грудь остатками мази, и всё к утру как рукой снимет.

И вот лежит себе человек, читает, звонит друзьям, болтает с ними простуженным басом, потом засыпает, а на утро он опять жив-здоров, но на работу не ходит ещё дней пять и блаженствует на своём диванчике.

Со мной же было всё не так. Утром я проснулась с ужасной головной болью, глаза щипало, в горле как будто кошки скреблись, меня мутило, и ноги были ватными. Однако не пойти на работу было просто нельзя. Совсем недавно устроилась, и сразу болеть? А если меня уволят? Поэтому я кое-как оделась и двинулась по направлению к заводу. Мало что помню из событий этого дня. На работе пользы от меня никакой не было, я даже не очень понимала, где нахожусь. Начальник, увидев, в каком я состоянии, велел мне идти домой, и я отправилась в обратный путь, точно так же ничего не замечая по сторонам. Дома я упала на кровать и проспала до вечера.

Проснулась. Я не люблю и не умею спать днём, и стараюсь никогда так не делать, но если это всё же случается, то потом чувствую себя, как с перепою. Разбитая, голова дурная, и всё вокруг какое-то мерзкое. Так вот, когда я проснулась, в квартире было темно и тихо. Я тогда жила в доме, принадлежащем нашему заводу. Мне сдали полупустую квартиру для сезонных рабочих. Там было чисто, но уныло: стены оклеены бежевыми обоями, окна без занавесок. Кровать в спальне имелась, но не более того. У меня не было ни телевизора, ни радио, ни компьютера, ни книг. Не было тёплых шерстяных носков и малинового варенья. А главное, мне совершенно некому было позвонить!

Лампы в спальне тоже не оказалось, я зажгла свет в коридоре. Он был одновременно и тусклым, и резким. Резким, потому что лампочка без плафона, а тусклым — поскольку всего сорок ватт. Эта лампочка ничего не освещала, но свет ее отвратительно бил в глаза. Я отвернулась к стене, и мне стало казаться, что я сплю на вокзальной скамейке под фонарём. В комнате было тихо, и с улицы тоже не доносилось никаких звуков. Мне было очень плохо: то жарко, то холодно. Я надела на себя все тёплые вещи, завернулась в полотенца. Bторого одеяла (а тем более клетчатого пледа) у меня не было. И не было никаких таблеток.

За стеной вдруг кто-то тоненько заплакал. Причём оказалось, что стены в доме, как бумага: слышимость была такая, будто плакали прямо у меня под кроватью. Я лежала, стучала зубами от холода и думала, что если я, например, сейчас помру, то пройдёт ещё немало дней, прежде чем меня найдут. Даже не знаю, что должно случиться, чтобы меня хватились. Чтобы стали искать, заявили в полицию, взломали дверь, и всё такое. Наверное, когда за неуплату квартира достанется другому жильцу, только тогда кто-нибудь придёт. Я тоже стала плакать вместе с соседом, и мы оба так и уснули.

Наутро я позвонила на работу и поинтересовалась, как мне обратиться к врачу, на что секретарша буркнула: «Не знаю», — и повесила трубку. Я взяла справочник «Жёлтые страницы» и позвонила в больницу. Меня спросили, может ли больной сам дышать и не прислать ли «скорую помощь». Узнав, что «больной» — это я, сама звоню и разговариваю, девушка-диспетчер велела мне не валять дурака и приходить на приём в клинику. Записаться на приём можно через три недели. Я попыталась выяснить, не может ли участковый врач зайти сегодня меня посмотреть и заодно принести каких-нибудь лекарств, но девушка не поняла, кто такой участковый врач. Насчёт лекарств она сообщила, что таковые покупаются в аптеке.

В том же справочнике я нашла адрес аптеки. Она была в городе всего одна, в самом центре, и работала пять дней в неделю с одиннадцати до двух. Во вторник аптека не работала, а на дворе как раз стоял вторник. Поэтому день прошёл в слонянии по дому. Я ложилась, засыпала, опять просыпалась, разбитая дневным сном и обессиленная высокой температурой, шла пить чай на кухню, потом снова спала.

На следующий день с утра я надела на себя все свитера, платки и тренировочные штаны, какие были, села на велосипед и поехала в город. В аптеке на меня смотрели огромными глазами. Оказалось, что лекарств от простуды не существует в природе!

— Есть антибиотики, но их прописывает врач. Имеется ипрен от головной боли, вот он без рецепта. Хотите ипрен?

— Но у меня не болит голова, у меня жуткая температура. Нельзя ли её сбить?

— Нет, температуру нельзя сбивать.

— Как нельзя?! Но я всю жизнь это делала!

— Не может быть, нельзя сбивать температуру.

Ну, нельзя, так нельзя. Я купила ипрен от головной боли и поехала домой. По дороге купила банку малинового варенья и толстые носки. Дома при ближайшем рассмотрении выяснилось, что носки синтетические и совершенно не греют. А варенье больше напоминало красного цвета кисель с желатином.

Я сидела на кровати в голой комнате, освещённой серым светом, падающим из окна. Ковыряла ложкой безвкусное варенье. Голова у меня совсем не болела после ипрена. За стеной опять начали плакать. И тут в какой-то момент я вдруг почувствовала, что у меня вообще больше ничего не болит, и завтра я пойду на работу. Постучала кулаком в стену, и там заткнулись.

4. Суровые финские праздники

Поначалу, когда я ещё только устроилась на рыбный завод, я никак не могла понять, почему мы все, я имею в виду девчонок, с которыми работала, до сих пор не познакомились. Каждый день мы трудились вместе по восемь часов, вместе упаковывали рыбу в картонные коробки, передавали лососей из рук в руки, даже касались друг друга локтями — и не знали, как кого зовут. Для меня это было дико, однако моих сослуживиц, вроде бы, совсем не напрягало.

В ту пятницу я не выдержала и поинтересовалась по-английски, как же их все-таки зовут. Девчонки все были похожи друг на друга: высокие, крепко сбитые блондинки, курносые, с голубыми глазами. В белых рабочих комбинезонах и жёлтых шапочках, скрывающих волосы. В таком наряде все люди кажутся совершенно одинаковыми. Их было одиннадцать человек. Я знала, что они приехали из Северной Финляндии, а до этого работали то на одном рыбном заводе, то на другом. Где есть работа — там они и живут.

Так вот, я спросила по-английски:

— Как вас зовут?

Девчонки сперва засмущались, а потом, не глядя мне в глаза, стали протягивать руки для пожатия. Очень серьёзно. Мозолистые ладони, как у мужчин, сложенные лодочкой:

— Анна-Лииса.

— Анна-Кайса.

— Риита-Лииса.

— Анна-Майа.

— Майа-Анна.

— Майа-Лииса.

— Майя-Леена.

— Леена-Анна.

— Анна-Леена.

— Леена-Анна.

— Леена-Майя.

— Но ты можешь нас называть просто А.Н., А.К., Р.Л., А.М. и так далее, чтобы было проще.

У меня закружилась голова. Мало того, что они выглядят как близнецы, так их ещё и зовут одинаково! Ну ладно, потом как-нибудь запомню. Я сказала, что это непорядок: мы уже месяц вместе работаем, но друг друга не знаем, и было бы здорово устроить какой-нибудь день интернациональной дружбы, ну, например, неплохо бы собраться на выходных и посидеть.

На что девушки никак не отреагировали. Начали расходиться.

Я очень удивилась. Что за странное поведение: неужели они меня так не любят? Неужели трудно сказать: «Спасибо большое за приглашение, но в эти выходные мы ужасно заняты, давай как-нибудь в другой раз?» Обязательно было поворачиваться спиной и демонстративно уходить в противоположном направлении?

Но я не сдалась. Догнала самую разговорчивую девушку, Рииту-Лиису, и повторила:

— Не могли бы мы собраться у кого-нибудь на выходных и посидеть? Ну, чтобы узнать друг друга получше?

Она сказала:

— Мы же договорились! Завтра в час у меня. Не спрашивай девочек, они стесняются говорить по-английски. И я стесняюсь, так что меня тоже не спрашивай.

Договорились? Когда? Я и не заметила! Наверное, они что-то сказали по-фински, да я не поняла.

Назавтра была суббота, и я с утра начала готовиться к посиделкам. Следуя питерской привычке, побежала в магазин: нельзя ведь идти в гости с пустыми руками. Купила бутылку белого вина, бутылку красного вина, полкило винограда, упаковку ветчины, упаковку сыра, кило нектаринов и кило апельсинов. Мне думалось, что финны ничего не купят к столу.

Ну и, разумеется, я принарядилась: надела узкие джинсы и блестящую блузку со стразами, туфли на каблуке, накрасилась и уложила волосы.

Я знала, где живёт Риита-Лииса. Собственно, они все жили в квартире при заводе, на первом этаже. Квартира была полупустая, с минимумом необходимой мебели, с казёнными занавесками и искусственными геранями на подоконниках. Она предназначалась для сезонных рабочих, там было четыре комнаты, кухня и душ.

Я приехала на велосипеде, обошла здание кругом. Жутко воняло рыбой. Подумала, что, наверное, невесело жить там же, где работаешь. И днём, и ночью — один и тот же вид из окна на бетонные здания и трубы. В окнах было темно, из дома не доносилось ни звука. Я испугалась, решив, что приехала не туда, куда надо, или что девчонки передумали и не пришли. Позвонила, и мне открыли! Оказалось, что все уже на месте, но просто сидят очень тихо.

Вот что я увидела в корпоративной квартире: все одиннадцать девчонок сидели вокруг белого икеевского стола, были там и парни с нашего завода. Я узнала их, но имён не помнила, без комбинезонов они выглядели непривычно. Все сидели молча, света не зажигали, царил осенний полумрак. Перед каждым стояла начатая бутылка дешёвой водки, вы только подумайте: у каждого — своя бутылка! Я поздоровалась, но мне никто не ответил, даже головы не повернули. Я вытащила из сумки купленные продукты и как можно бодрее сказала: «А я вот тут принесла немножко фруктов!» Никакой реакции. Положила виноград и нектарины на стол. Никто не предложил мне открыть вино, штопора рядом не было. Я спросила про штопор, но ответом мне опять было молчание.

Села. Воцарилась тишина. Время от времени кто-нибудь подносил к губам бутылку и делал глоток. Я спросила, как дела, когда они начали, почему не подождали меня, и не включить ли нам музыку. В мою сторону никто даже не посмотрел. Я подождала какое-то время и попросила нож для апельсинов. Не дождавшись, я встала и подошла к кухонному столу. Нашла открывашку, открыла вино и предложила присутствующим.

Один из парней обернулся в мою сторону. Он был красивым. Нет, правда, очень красивым, в моём понимании. Его звали Юхана. Высокий, крепкий, сильный парень, блондин с голубыми глазами. На заводе он очень здорово водил подъёмник, мог вручную поднять сразу по четыре коробки, а это шестьдесят килограмм. Я всегда восхищалась его силой и ловкостью. Он делал вид, что этого не замечает, но иногда тоже на меня смотрел.

Но тогда он был в белом комбинезоне и кепочке, теперь он был одет в свою повседневную одежду, и поэтому его было трудно узнать.

Огромные голубые глаза, прикрытые белыми ресницами под белыми бровями. Но эти голубые глаза были как будто налиты водой, и я поняла, что он уже очень пьян. Суббота, час дня, мы ещё не начали веселиться, мои прежние друзья в Питере недавно проснулись, а перед Юханой уже стояла пустая бутылка «Коскенкорвы». Если вы не знаете, Коскенкорва — это самая чистая и самая дешёвая пшеничная водка в Финляндии. Такую пьют либо алкаши, либо студенты.

Он посмотрел на меня — и не улыбнулся. Нет. Вместо этого он бросил несколько слов, как будто плюнул. Я не поняла по-фински, но почувствовала неприязнь.

Я испугалась. В Питере я общалась с людьми своего круга, с теми, кому я была приятна. У нас были одинаковые интересы, одинаковое образование, нас окружало общество похожих на нас людей. Мы выросли на одних и тех же книгах и фильмах, мы даже одевались похоже. Мы слушали одну и ту же музыку. Я с ними дружила, потому что чувствовала себя своей среди своих. И даже если мы иногда ссорились, то всё равно оставались «своими». Здесь были другие люди, другие порядки. Я поняла, что если сейчас не уберусь восвояси, то мне просто-напросто могут… начистить морду!

Сейчас я сознаю, что моё поведение было, с их точки зрения, крайне вызывающим, даже наглым. Пришла вся такая из себя, как будто королева праздника. Явилась позже всех и со своей едой: ешьте все, что я сама решила. «Думаю, вам понравится виноград». Никого не спросила, сую всем в лицо эти фрукты. Показываю, какая я богатая. Какая я крутая: все пьют без закуски, а мне подавай апельсины. Вино красное, вино белое… Остальным и водка хороша. Водка — она и есть водка, зачем тратить деньги на вино? Чтобы показать, какая ты утончённая? А может, тебе и квартира эта не нравится? Тебе подавай дворец? Или тебе, может быть, и люди наши не по вкусу? Недостаточно изысканные для тебя? Ну, так и вали отсюда, пока рыло не начистили! — примерно так они рассуждали. Но этого всего я тогда не знала.

Юхана сидел, расставив ноги, я обратила внимание на внушительную выпуклость, обтянутую джинсами. Он был симпатичный: открытое дружелюбное лицо, веснушки, густой ёжик белокурых волос. Наверное, неплохой парень. В другой ситуации он мог бы быть весёлым и славным, но не сегодня. Он приоткрыл губы, провёл по ним языком и сказал по-английски, чтобы я поняла: «Ребята, уберите эту разговорчивую клоунессу, а то я за себя не отвечаю. Сейчас как двину в ухо, и не говорите потом, что я вас не предупреждал!»

Помню, как это вдруг поразило: а ведь меня, оказывается, могут не любить, причём очень не любить, без каких-либо (видимых для меня) причин. Я хотела как лучше, я стремилась всем понравиться, со всеми подружиться! Хотела показать, что отношусь к ним хорошо. Но, получается, некоторым не надо, как лучше, им надо, чтобы я ушла отсюда и перестала всем портить вечер. По законам их мира, в их понимании я вела себя невоспитанно, агрессивно, просто мерзко.

Я тогда ушла, поскорее зашнуровав в коридоре ботинки. Меня не провожали, ничего не объясняли, не извинялись. Если бы это было в Питере с моими друзьями, меня попытались бы остановить, за мной бы бежали, спрашивали бы, что случилось, что они сделали не так, как они могут исправить ситуацию, загладить вину. Но на этот раз никто за мной не бежал и ничего не спрашивал. Ушла — и отлично. Свалила — и нормально.

Было очень странно чувствовать себя лишней, такого я никогда раньше не испытывала. Меня ни разу в жизни не выгоняли, наоборот. Раньше меня всегда наперебой приглашали, хотели видеть, радовались, когда я приходила. Это был первый, но отнюдь не последний случай, когда меня не желали, не любили и не понимали.

В понедельник мне не хотелось идти на работу, видеть те же лица. Но никто не сказал ни слова, как будто ничего не произошло. Со мной больше не здоровались. Наверное, я просто умерла в их глазах.

5. Мальчик с собакой

Я тогда жила в маленьком летнем хостеле, который уже был закрыт на зиму. Мне досталась комнатка, больше похожая на стенной шкаф с форточкой, куда была втиснута узенькая кровать и тумбочка. Хозяин хостела — белобородый краснощёкий финн внушительной комплекции — разрешил мне там жить бесплатно, пока морозы не ударят. В комнате не было батареи, a само здание было больше похоже на дощатый сарай. Я подумала, что у меня уйма времени, ведь сейчас октябрь, до морозов ещё далеко. Но вот наступила ночь, с моря подул ветер, и я почувствовала, как из каждой щели моей комнатки просачивается сильнейший сквозняк. Я надела на себя всю имеющуюся одежду, завернулась в одеяло, но всё равно не могла согреться. Тогда я встала с постели и сняла с окна занавеску, она могла бы сыграть роль покрывала. Без занавески окно выглядело, как чёрный квадрат. Я лежала и смотрела в этот квадрат, а там была только тёмная пустота, холодное море, пустынный пляж, и ни одного огонька.

На следующую ночь стало ещё хуже. Начался настоящий шторм. Я думала, меня сейчас выдует из этой комнатки вместе с кроватью и чемоданом. Занавеска не спасала. Я решила выйти и поискать, нет ли какого-нибудь тёплого закутка, где я могла бы провести ночь, а назавтра надо будет найти нормальное жильё. Я сунула ноги в кроссовки, накинула на плечи одеяло, и вышла в коридор. Я знала, что во всём кемпинге не было, кроме меня, ни одного человека. Морской курортный городок привлекает туристов только в три летних месяца, остальное время отели и кемпинги стоят пустыми. Я шла по ледяному коридору, лязгая зубами от холода, вокруг завывала буря, я слышала, как волны с шумом разбивались о волнорез в нескольких метрах от дома. Свет нигде не горел, только светились зелёным таблички, обозначающие аварийный выход.

Тут я через окно заметила свет в здании напротив. Ура, там кто-то есть! Я перебежала через двор в соседний домик и постучала в дверь. Мне открыл хозяин кемпинга, огромный финский дядька, он сказал, что так и знал, что я приду. У него в гостях сидел его дружбан, такой же высоченный мужик, но только худой, рыжий и носатый. Он был шведом. Шведа звали Харри, а финна Ярри. Они были похожи, как «двое из ларца, одинаковых с лица», хотя в их внешности не было ничего схожего. Наверное, братья по разуму. В их комнате было тепло и светло, работал телевизор, а сами Харри и Ярри пили виски. Ярри играл на старом аккордеоне, а Харри пел. Узнав, что я из Питера, они оба стали рассказывать, как в восьмидесятых годах ездили в Leningrad, ходили там в магазин Berjozka, и как Харри на рынке одна женщина продала бутылку коньяку за рубль, погладила его по голове и сказала «Good boy». Но Харри думал, что она всё-таки имела в виду «Гудбай», так как после такого коньячку можно было и не проснуться. Он потом подарил коньяк своему соседу. Сосед всё ещё жив. Наверное, передарил кому-нибудь. Мне налили выпить виски, я пригрелась в кресле и заснула под работающий телевизор и пение Ярри и Харри.

На утро шторм затих. Я села на велосипед и поехала в город, искать себе жильё. Только где и как его искать? У меня с собой была карта города, и там были отмечены всякие хостелы. Я рассудила, что если зимой туристов нет, то, может быть, в хостелах сдаются пустые комнаты по дешёвке. И вот я ехала по осеннему городу, где на улицах валялись ветки и листья после вчерашнего шторма, яркими огонёчками горели гроздья рябины, а из-за заборов свешивались растрёпанные ветром георгины. Вышло солнце, и от потемневшего мокрого асфальта начал подниматься пар. Город снова стал праздничным, и я даже подумала, а нужно ли мне искать другое жильё. В такую погоду, наверное, очень симпатично в морском кемпинге у Ярри.

Однажды такое случается. Выходишь из дома и едешь в город. То есть, ты думаешь, что едешь в город, а на самом деле едешь, чтобы встретить свою любовь, но ещё не знаешь об этом.

Я сразу узнала его, когда увидела. Тут не могло быть никаких сомнений. Мне показалось, что я знала его всегда, всю жизнь. Что мы уже были знакомы, ждали друг друга, и это был просто вопрос времени, когда мы встретимся.

Ошибиться было невозможно, да и как тут ошибиться, если на всей улице был всего только один человек, не считая меня. То есть, один человек и один зверь. Мальчик с собакой-далматинцем. Он был очень рослым, широкоплечим, одетым в рабочую одежду, как какой-нибудь строитель или маляр, у него были густые рыжие волосы, а когда я увидела его вблизи, то оказалось, что на лице у него были ещё и веснушки. У него было доброе, открытое лицо и широкая улыбка. Несмотря на рост, было заметно, что он намного младше меня.

Мальчик как раз выходил из дверей хостела, где я собиралась искать жильё. Мы шли по улице по направлению друг к другу, расстояние между нами сокращалось. Мы оба улыбались всё шире, и наконец остановились друг напротив друга. Я была так рада его видеть! Но пёс был рад ещё больше. Он вдруг встал на задние лапы, прыгнул на меня и огромным языком облизал мне лицо. При этом порвал мою новую куртку и разодрал когтями мне руку. Мальчик начал его оттаскивать, тот вырывался и лаял, борьба была сложной, пёсик был ничуть не слабее своего хозяина и ростом с него, если встанет на задние лапы. В итоге хозяин победил и стал горячо передо мной извиняться, но я только смеялась. Я тогда ещё не знала, что за такое в Скандинавии полагается заявить в полицию, оштрафовать владельца собаки, а саму собаку усыпить.

Потом я спросила, нет ли свободных комнат в том доме, откуда он вышел. На что мальчик ответил, что комнат больше нет, он занял последнюю. Но я могу жить у него! Меня развеселил такой поворот событий, а он очень смутился и заверил, что он совсем не это имел в виду, и что в комнате он появляться не собирается, всё время работает, и даже спит на работе, ну или в машине. У него огромная рабочая машина, в которой можно жить, и комната ему почти что не нужна. Он снял жильё, в основном, из-за собаки, её же надо где-то оставлять, и если я не имею ничего против собаки, то… Псу я определённо понравилась, первый раз такое в жизни, он вообще очень недоверчивый, а тут сразу на меня напрыгнул, как на знакомую. Так что я могу здесь жить, квартплату будем делить пополам. А с самим мальчиком мне общаться совершенно необязательно, если я не хочу. Я его и не увижу, мы как-нибудь так придумаем, чтобы приходить и уходить в разное время и друг другу не мешать.

Я слушала его сбивчивый рассказ и улыбалась, а он стоял передо мной и планировал наше с ним совместное будущее. Как и что мы будем делать, как организуем наш быт, как будем делить расходы, кто по каким дням будет делать уборку и мыть посуду, как мы будем ездить за продуктами, и как делить одну ванну. Всё расписал, забыл только назвать дату, когда мы поженимся. Думаю, обязательно назвал бы, если бы мы постояли там и поговорили подольше. Я нашла его план замечательным. Очень чётким, но достаточно гибким и легко выполнимым. Потом я спросила мальчика, как его зовут. Бенни, — ответил он, — а собаку Синго. При этом прибавил, что он тихий, спокойный и удобный сосед, и у меня с ним не будет никаких неприятностей. А пёсик — очень воспитанный.

Так я переехала в этот хостел, в последнюю незанятую комнату, а Бенни стал жить во дворе, в своей огромной машине. Пёсик Синго ночевал у меня, а утром хозяин забирал его с собой на работу. Мы с псом поладили, он не лаял, не клянчил еду, не воровал со стола, не лез на диван и не портил мои вещи. Обычно он уставал за день и сразу ложился спать, как приходил домой. С Бенни мы поладили тоже.

Хостел, в который я переехала, назывался «Капитанский Двор», он стоял рядом с паромной гаванью, и мимо моих окон по нескольку раз в день проплывали огромные паромы Викинг Лайн и Силья Лайн. Это было потрясающее зрелище, особенно ночью. Паром огромный, как светящийся десятиэтажный дом, при этом так ловко входит в узкую маленькую гавань между двумя скалистыми берегами. А потом туда же входит второй, и эти гигантские паромы так изящно движутся относительно друг друга, проходят совсем рядом, едва ли ни касаясь бортами, и начинают медленно и торжественно разворачиваться, чтобы продолжить свой путь дальше.

Капитанский Двор — это был старый трёхэтажный деревянный дом с балконами, колоннами и пристройками. Раньше он, действительно, принадлежал какому-то капитану. Там было множество комнат, лестниц и закоулков, на мой взгляд, именно так должен выглядеть дом для капитана. Бенни не мог понять моего восторга, он ведь родился и вырос в деревне на севере Швеции, там все живут в частных домах. А для меня это был сказочный дом! Мы облазили его весь, с подвала по чердак.

На чердаке было очень много места, можно было бы устроить там ещё пару-тройку комнат, но этого никто не сделал. Крыша поддерживалась мощными деревянными балками, было несколько пыльных окошек, а на полу лежало несметное количество каких-то штук, имеющих отношение к кораблям и лодкам. Я в этом не разбираюсь. Но мне так и виделся какой-нибудь одноногий Капитан Флинт с попугаем на плече, стоящий за штурвалом. «Тысяча чертей! Свистать всех наверх!» Мы нашли сундук со старой одеждой и захотели её померить, но вся одежда была такого огромного размера, что была велика даже для Бенни.

Мы спустились в подвал и обнаружили сауну с каменной печкой и деревянными лавками, нетопленную, наверное, с тех самых пор, как старый Капитан Флинт оставил на чердаке сундук со своей одеждой. Нам захотелось эту сауну натопить, дрова имелись. Как ни странно, и печка, и дымоход работали исправно. В сауне так же помыли и собачку. Далматинец Синго стал беленьким, каким, наверное, был только в детстве, когда был совсем ещё щеночком, но тёмные пятнышки со шкуры всё-таки никуда не исчезли. Это была смешная и добрая собака в горошек! Наша намытая собака.

Через две недели после нашего знакомства Бенни сказал, что хочет показать мне Швецию — страну, в которой он родился. Там на севере совсем нет работы, поэтому он приехал работать на Аландские острова. Для того, чтобы попасть в Швецию, надо сесть на паром, и через два с половиной часа окажешься в гавани Каппельшэр, а оттуда на машине час до Стокгольма. Это столица, мы там погуляем в субботу, посмотрим город, походим по магазинам, а вечером вернёмся назад. Может быть, купим мне зимнюю куртку. Ура! Какая хорошая идея! Я хочу в Стокгольм!

И вот мы сели на паром Викинг Лайн и поплыли.

По прибытии в Швецию, как только мы съехали на берег в Бенниной огромной машине, я заснула, прислонясь к оконному стеклу. Целый час ещё ехать, успею немножко подремать, надо отдохнуть, чтобы сил хватило на прогулки и магазины. Спала я, наверное, минуты три, потому что, когда проснулась, мы всё ещё стояли на парковке у парома. «Ну давай, поехали за курткой», — сказала я. А Бенни посмотрел на меня так лукаво, что я сразу поняла, что что-то здесь не сходится. Оказалось, что я спала восемь часов. Всю дорогу до Стокгольма, и там тоже — на парковке, и по дороге назад. А теперь уже осталось двадцать минут до погрузки на борт, чтобы ехать домой, а я только ещё глаза открыла. Я спала целый день, а Бенни меня не будил, он ждал. Я не могла поверить своим ушам, неужели он просидел рядом со мной целых восемь часов, ничего не делая? «Ну почему „просидел“, — ответил Бенни, — я тоже спал. И несколько раз выходил в киоск за кофе и шоколадкой». Он протянул мне половинку батончика Сникерс, подтаявшего в его кармане.

Тут уже опустили аппарель и было пора заезжать внутрь парома. Мы ехали домой, сидя в кафе «Морской бриз», попивая чай с огромными бутербродами (один с креветками, другой с фрикадельками), и смеялись. Как здорово мы съездили в Швецию! Как удачно мы купили мне зимнюю куртку! Со мной ещё никогда такого не случалось, чтобы я спала, не просыпаясь, восемь часов подряд, да ещё и сидя в машине. Я даже у себя дома в кровати так не сплю. И я не проснулась, когда машина двигалась с места, или останавливалась, когда мимо с шумом проезжали грузовики, когда Бенни выходил за кофе. Удивительно! Никогда мне ещё не было так спокойно и хорошо. Наверное, это потому, что Бенни очень аккуратно водит машину, у меня сразу возникло к нему доверие. Я спросила, сколько лет он уже за рулём, и он ответил: две недели. Он получил права и купил машину как раз в тот день, когда мы встретились. Ему тогда исполнилось восемнадцать.

Какой удивительный, оказывается, это был день! День его рождения, в который Бенни стал совершеннолетним, получил права, купил машину, нашёл жильё и невесту. Одним махом закрыл все пустые квадратики в головоломке своей жизни, чтобы больше уже на это не отвлекаться.

Всего две недели за рулём, и сразу решил повезти меня заграницу. А я всю поездку проспала! Меня просто распирало от смеха, какая комичная история. Я не могла без улыбки смотреть на его очень серьёзное лицо, рыжую шевелюру и веснушки. Он был такой замечательный!

Бенни сказал:

— Давай поженимся! Так всё будет намного проще. Мне уже есть восемнадцать. Вот, посмотри.

Он протянул мне удостоверение личности, и я посмотрела. Мы подали заявление в местную администрацию и зарегистрировали наш брак. У нас не было ни гостей, ни тамады, ни ресторана, ни белого платья с фатой. Мы просто расписались, и всё, это заняло три минуты. Таким образом мы стали мужем и женой.

6. Детективная история

Мы тогда жили в старом доме на берегу моря, рядом с причалом парома «Силья Лайн». Дом окружал сад с корявыми яблонями и сливами, поросшими мхом. Во дворе ещё угадывались разбитые когда-то клумбы и пруд с развалившимся фонтаном, но запустение надёжно пустило корни в каждом уголке сада. И клумбы, и фонтан заросли травой, на которой валялись почерневшие сливы.

Двор с тремя деревянными домами принадлежал близлежащему отелю. Эти дома много раз хотели снести, но отель выкупил их по дешёвке и сдавал летом туристам, а зимой всяким неприкаянным, выброшенным за борт жизни, тем, кому было некуда податься. В домах оборудовали душевые с горячей водой, кухни с электрическими плитами, но, не смотря на модернизацию, там было холодно и мрачно. Сквозило изо всех щелей и лампочки еле светили. Но мне там нравилось, особенно запах, там пахло старым деревом.

Вместе с нами жили какие-то странные личности, необщительные и мрачные, которые старались занимать как можно меньше места, постоянно жались к стенке и ели у себя в комнатах. Всё было мирно: ни шумных вечеринок, ни ссор, ни воровства. Люди были настолько подавлены, что сил и желания на вечеринки у них не хватало. Мы не мешали друг другу, но осoбо и не дружили.

Я получила комнату на втором этаже, а Бенни поселился на первом. Со мной рядом проживали толстая старая алкоголичка Ева с острова Кумлинге (она сбежала от мужа) и очень юное создание с гитарой, непонятного пола, но, скорее всего, мальчик, сбежавший от родителей. На Беннином этаже жили два молодых человека, которые учились в Морской Академии. Их звали Дирк и Курт. Они были из Германии и походили друг на друга, как родные братья. Если они были не в школе, то сидели по своим комнатам и делали уроки. А еще на первом этаже обитали трое финских парней, о которых совершенно нечего сказать: просто мрачные личности. Их почти никогда не было видно. Вроде бы они работали на заводе, а после работы тихо проскальзывали в свои комнаты и уже не появлялись до завтрашнего дня.

Больше всего шума производили мы с Бенни. Мы готовили, ели на веранде, постоянно ходили туда-сюда, собирали сливы и яблоки, варили из них варенье. У нас лаяла собака, к нам приходили гости. Иногда ещё шумела Ева с Кумлинге. Накачавшись пивом, она садилась в коридоре на стул, чтобы смотреть, кто приходит и уходит, и комментировала происходящее. Остальные жильцы вели себя практически незаметно.

Детективная история началась с того, что немец Дирк стал жаловаться, что у него пропадает еда из холодильника. У него было не слишком много денег, поэтому и жаловался. То сыр у него пропадёт, то хлеб. Я сказала Бенни, что немцы все жадные, и не нужно обращать внимания. Потом у нас самих пропала из холодильника здоровенная бутылка ликёра Егермейстер. Это уже было ощутимее, чем пропажа сыра. (Конечно, свой ликёр всегда важнее чужого сыра, это понятно.) Вину за все пропажи я возлагала на Еву: она лентяйка, в магазин не ходит, деньги не тратит, а жрать-то ей хочется всегда, а тем более выпить.

Но потом однажды засорился туалет, приехали сантехники и вытащили из трубы… пальто! Настоящее пальто, испачканное кровью. Вызов сантехников стоил дорого, и мы пытались выяснить, кто виноват, кто будет платить, но так и не поняли. Вроде бы никто такого сделать не мог. Жильцы слёзно клялись, что они ни при чем и видят это пальто впервые в жизни. Ну, конечно, кто ж признается?

Потом однажды мы пришли домой и увидели, что лестница, ведущая на второй этаж, грязная-прегрязная, вся в земле, воде и глине, и на ней видны следы огромных мужских ботинок. Но никто не мог оставить такие следы. Опять-таки из меркантильных соображений (кто будет мыть пол?) мы провели дознание, но так и не выяснили, кто бы это мог быть. Наверху обладатель таких ботинок точно не жил. Я не поленилась и сверила обувь всех жильцов с отпечатками на лестнице. Ничего похожего не нашлось. Гости в тот день ни к кому не приходили. Впрочем, и в другие дни никто наших соседей не навещал.

Как-то раз Ева с моего этажа уехала домой на выходные, а мальчик с гитарой ушёл на вечеринку. Я ночевала на этаже одна. Ночью меня разбудил запах сигаретного дыма, хотя курить никто из моих соседей не мог; я подумала, что это кому-нибудь с первого этажа не спиться и он курит на балконе, и заснула. А утром в голове стала крутиться мысль, что ведь кроме Евы у нас в доме никто не курит. С тех пор так и повелось: почти каждую ночь я чувствовала запах дыма, иногда слышала шум работающего телевизора, шаги, другие звуки. Но так как это всё исходило из комнаты, заведомо пустой, то я считала, что мне показалось, и ничего никому не рассказывала. Пока однажды Бенни не заявил, что, по его мнению, в комнате над ним кто-то ходит. Собственно, сперва ему пришло в голову, что я по ночам принимаю гостей, он даже не поленился встать и пойти послушать под дверью. Но у меня всё было тихо, а вот в соседней комнате явно кто-то шевелился.

Мы стучали в дверь, пытались открыть запертую комнату, но никто не отвечал. С улицы света видно не было. Однажды ночью я, услышав, что из этой комнаты кто-то вышел и направился в туалет, тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор.

Я очень боялась, что человек заметит меня, поэтому быстро закрыла дверь снова. Но то, что я успела увидеть, не оставляло сомнений: какой-то незнакомый мужик.

Утром стали думать, кто бы это мог быть. А что, входная дверь в доме всегда открыта, ключи от комнат достать легче лёгкого, они висят в кухне на стене, небось какой-нибудь бездомный забрался и живёт. Мне стало страшно. Несколько месяцев мы провели под одной крышей с неизвестным человеком, который днём спал, а ночью бродил по дому, воровал нашу еду, отхлёбывал из пакетов молоко и сок, пользовался нашим туалетом и душем, нашими полотенцами, посудой, да чем угодно, смотрел, что бы украсть, пробовал, не подходят ли ключи к дверям. А мы о нём даже не догадывались!

Мы с Бенни купили газету, нашли по объявлению домик в лесу и, не торгуясь, в тот же день переехали. Нас просто как ветром сдуло! А наши знакомые из того дома потом рассказывали, что вызвали полицейских, те взломали дверь и арестовали незнакомца. Это оказался муж Евы, который поселился в доме, чтобы следить за ней. Ева чуть с ума не сошла от ужаса! Жить четыре месяца и не знать, что за каждым твоим шагом следят!

7. Bowling

В пустом зале гулко заскрежетали какие-то механизмы, и в сторону поехали сиреневые звёзды. Закачалась луна, слева показался обморочный клоун и помахал рукой. Опустился задник из фольги, сверху с грохотом поползла радуга, но её заело на полпути. Пришёл в движение какой-то невидимый рычаг, и в конце дорожки опустились кегли. Загорелось табло, и на нём появились буквы: игрок Katja1 против игрока Katja2; ноль — ноль.

Полная пожилая сотрудница спортзала, одетая в розовый тренировочный костюм, понажимала на какие-то кнопки, включила несколько ламп, пожелала мне приятного вечера и ушла. Я осталась одна.

Каждое воскресенье я играю в боулинг. Воскресенье — пустой день, всё закрыто, на улице ни одного человека, да и погода совершенно тоскливая вот уже целых полгода. Похоже на первое января в России, когда все спят или лениво смотрят телевизор, постепенно подъедая остатки со вчерашнего стола. И во рту привкус прошедшего праздника. Что делать по воскресеньям? У меня готов ответ: играть в боулинг. У меня такое жизненное кредо, я играю в боулинг. Мне не интересно, что там у вас делается по воскресеньям. Мне всё равно, какая погода. И события прошедшей субботы меня тоже не волнуют. Я играю в боулинг. У меня абонемент.

Каждое воскресенье в два часа ноль ноль минут я вхожу в этот зал, стены которого выкрашены жёлтой краской. Я почти всегда одна, и зал открывают только для меня. Включают свет, приводят в движение механизмы. Здесь тихо, чисто, совершенно безжизненно. Я надеваю белые кеды для боулинга, выбираю себе шар. Шары стоят вдоль стены на специальной подставке, мой любимый — красный.

Тётка в розовом тренировочном костюме уходит, и я остаюсь наедине с кеглями. Я кидаю шар то правой, то левой рукой, чтобы получилось какое-то подобие соревновательности. Правая играет против левой, Katja1 против Katja2. Одна сторона моей личности против другой. Левая бьёт точней, хотя правая и сильнее. Левая постоянно выигрывает, что ещё раз доказывает торжество ума над силой.

Я кидаю шар, и он с грохотом катится от меня по блестящей дорожке. Катится долго. Я в это время стою без дела, смотрю по сторонам. На жёлтые стены, на задник из фольги, сиреневые звёзды, страшного клоуна, скамейки и полки для белых кедов. Бам! Кегли падают, их сметает в сторону железная рама, сверху спускаются новые кегли. Мой красный шар проделывает под полом обратный путь и возвращается ко мне. Назад он катится ещё дольше, чем вперёд. За это время я успеваю насмотреться на пейзаж за окном.

Серая погода, уже в три часа начинает темнеть. Что-то такое капает: то ли дождь, то ли мокрый снег, то ли дождь со снегом. Теперь ещё и ветер задул с моря, я чувствую десятки ледяных сквознячков, проникающих в каждую щель спортзала. Мой шар вернулся, я беру его тремя пальцами, встаю в позу, как полагается при игре в боулинг, смотрю прямо вперёд, размахиваюсь и кидаю.

Иногда, правда редко, приходит поиграть один парень. Я с ним однажды поздоровалась, но он не ответил. Это очень странный тип! Двухметровый детина лет тридцати, симпатичный, но очень уж мрачный. Косит под Элвиса Пресли: сверху надо лбом поднят пышный кок, а на висках волосы приглажены гелем. Он всегда одевается в белое: узкие белые брюки и свободная рубашка с блёстками. И я могу поклясться, что у него на ногах золотые кеды со звёздами! Свои собственные, он приносит с собой золотые кеды в боулинг!

Про себя я зову его «Элвис». Он встаёт как можно дальше от меня и никогда не смотрит в мою сторону. Наверное, я ему очень мешаю. Ему было бы гораздо лучше, если бы он был один в зале. Играет хорошо, насколько я могу судить по результатам на табло. Вместо Katja1 и Katja2 у него написано AB против BA.

В половине четвёртого мне надо уходить. Мой абонемент разрешат мне оставаться и подольше, но я так не делаю. Потому что как раз в это время приходят играть дети из интерната. Или, как здесь говорят, «из дома». Из сумасшедшего дома. Их много, человек двадцать, с десятью сопровождающими. Они не очень-то дети, скорее подростки лет четырнадцати. Все разной степени уродливости и разной степени полноты. Некоторые в очках невероятных диоптрий, другие со слуховыми аппаратами.

Они безобидные, но шумные. Им очень нравится боулинг! Ребята играют с удовольствием. Правила для них не главное, они с грохотом кидают шары во всех направлениях, иногда друг в друга, и это приводит их в восторг. Подростки из интерната с радостными воплями снимают штаны, показывают задницу, хватают друг друга за грудь, обнимаются, бегают по залу, взявшись за руки. Я никогда не видела, чтобы они сердились или огорчались, всё их радует. И сопровождающие тоже смеются, раздают всем апельсины, а ребята в знак благодарности гладят их по голове липкими апельсиновыми ладошками.

Я быстро снимаю белые боулинговские кеды и ставлю их на место. Возвращаю на полку красный шар. Выхожу на улицу, там у дверей стоит мой велосипед. Дождь превратился в снег, который падает и тут же тает, образуя под ногами холодную жижу. Темно-то как, и фонари из экономии горят через один. Фонарь напротив входа сломался: мигает и гаснет. Я еду через весь город, не встретив по дороге ни одного человека. По случаю воскресенья во дворах подняты флаги. Сиренево-красные полотнища хлопают на ветру о флагштоки, как мокрые паруса. Чёрное небо затянуто ещё более чёрными тучами, на их фоне мотаются растрёпанные кроны сосен. Всего только четыре часа, и впереди пустой вечер. Я, наверное, сделаю себе бутерброды, посмотрю телевизор и лягу пораньше спать. Как хорошо, что прошёл ещё один выходной, а завтра на работу.

8. Oktoberfest

Я лежу на синтетических разноцветных шариках в детской комнате. Стены и потолок то поднимаются, то опускаются, вызывая новый приступ тошноты. Всё плывёт, всё двигается вверх и вниз. Вокруг скачут дети, а мне кажется, что я умираю. Моя бедная голова лежит на коленях у Рииты-Лиисы, она гладит меня по волосам.

Сегодня Октоберфест, пивной фестиваль в конце октября. На работе решили устроить какое-нибудь развлечение для сотрудников, корпоративную вечеринку. Но какие вечеринки могут быть на Аландских островах? Разве что очень печальные. Поэтому нам всем заказали билеты на паромный круиз. Паромы бывают разные. Обычно при слове «паром», представляют себе «Силья Лайн» или «Викинг Лайн», этакий плавучий небоскрёб, сияющий всеми огнями, бескомпромиссно рассекающий волны Балтийского моря. Такой паром незыблем, как сама земная твердь. Он идёт в Турку или в Хельсинки много часов подряд, он специально движется медленно, чтобы пассажиры успели насладиться пребыванием в оффшорной зоне. Можно снять каюту и спать — это большое наслаждение. Можно пойти в ресторан, в кабаре, в казино, в магазин тэкс-фри, на дискотеку, в сауну, да куда угодно.

Мало кто знает, что существует ещё масса всяких разных других паромов. Например, есть паромчик, который называется «Оландс Фэрьян», маленькая старая посудина, вмещающая максимум двести человек. Он ходит кратчайшим путём: два с половиной часа до шведского берега и столько же обратно. Там тоже есть тэкс-фри и ресторан, и дискотека, и казино. Но всё такое тесное и невзрачное, и чуть-чуть грязненькое, и скучное, и какое-то прошлогоднее. Этот паром не известен туристам, на нём ездят только те, кому надо кратчайшим путём попасть на материк. Билеты на паром совсем дешёвые, а для жителей Аландских островов они практически бесплатные. Два евро при наличии «Оландскарт» — карточки постоянно проживающего. Для справки: билет на автобус в Стокгольме стоит пять евро.

И вот наш завод расщедрился и купил всем сотрудникам билеты на такой паромчик. Цель этого путешествия — напиться в море, купить всяких товаров без наценки, покуролесить и в тот же день вернуться домой. Поездка займёт пять часов. Мы причалим в Швеции, далеко от всех возможных городов. Просто голая земля, и всё, не на что смотреть. На берег сходить не будем, а сразу развернёмся и поплывем назад.

Сказали, что будет дискотека. Ну, я и оделась, как на дискотеку. Я надела:

— узкие блестящие тянущиеся брюки, расклёшенные книзу;

— полупрозрачную летящую блузку из белого шифона с чёрными цветами;

— остроносые туфли на каблуках.

А еще я накрасилась, причесалась и надушилась.

Мы встретились в холле терминала за пятнадцать минут до отхода парома. Я волновалась, придут ли остальные сотрудники вовремя, всё-таки пятнадцать минут — это не так уж много, надо было назначить время с запасом. Но тем не менее, все появились ровно в восемь сорок пять: только что совсем никого не было, и вот уже целая толпа. Ждать никого не стали, пошли к пропускному пункту. Всем заправляла наша husmor, «домохозяйка», или, попросту сказать, завхоз. Её звали Гунилла, она работала на кухне: ставила посуду в посудомоечную машину, пихала комбинезоны в стиралку и вообще управлялась со всякими другими машинами.

Мы зашли на паром, разделись. Народу было очень мало, такое чувство, что Октоберфест собирались отмечать только мы одни. Паром затарахтел и отчалил. Мы прошли в ресторан.

Ой, какое всё вкусное, и как много! Если кто не знает, то скажу, что ресторан на пароме представляет собой «шведский стол»: это когда посередине зала стоит длинный металлический стол со всевозможными яствами, и каждый может накладывать себе, сколько хочет. К обеду прилагается бесплатное вино и пиво (конечно, самое простое). Ой, как же у меня разыгрался аппетит! Креветки, раки, крабы, оливки, ветчина, пиво — я хочу всё сразу и прямо сейчас!

И тут паром вышел из гавани Мариехамна в открытое море, и началась качка. Вдруг оказалось, что на море высокие волны и шквальный ветер. Ну, а что вы ожидали? Конец октября, дожди, шторм! Наш паромчик кидало, как спичечный коробок, вверх и вниз, справа налево, и пассажиры падали, валялись по полу, ползли, пытались встать, держась за перила. Я видела, как один наш сотрудник набрал целую тарелку креветок и другой еды, но не дошёл до своего стола. Его вдруг резко качнуло в сторону, он сперва побежал, а потом упал, рассыпав всё содержимое тарелки. Тут же мой сосед справа начал неудержимо блевать на синий ковёр, матерясь по-фински: «Perkele, perkele satan!» Я почувствовала, что сейчас со мной произойдёт то же самое. Паром крутило и вертело, как берестяную лодочку.

Я доползла до информационной стойки, держась за стены. За стойкой во весь рот зло улыбались две финки в синей униформе и с красными косынками на шеях. Их не штормило. Я спросила, нет ли каких таблеток от укачивания, и не могу ли я где-нибудь полежать. Они посмотрели на меня, как будто впервые видят человека, страдающего морской болезнью, и ответили, что таблетки пить поздно, раз мне уже плохо, а полежать нигде нельзя.

Тут я заметила детскую комнату и поплелась туда, стараясь по дороге не блевать. Легла на разноцветные шарики в «бассейне» и закрыла глаза. Мне показалось, что комната вертится. Открыла глаза и увидела, что комната, действительно, вертится. Дети, которым любая качка нипочём, скакали и плясали вокруг меня. Эти шарики были специально сделаны для них, чтобы плавать, как будто ты в бассейне. Я понимала, что моё тело в сухом бассейне им мешает плавать. Ну, уж извините, как вышло, так и вышло. К тому же они всё равно плавали, то и дело задевая меня ногами.

Я смотрела в потолок, однако и это не помогало. Мне почему-то вспомнились моя питерская жизнь и мои питерские друзья. Хотя я и давала себе зарок не думать об этом. Ну какой смысл думать? Нас разделяют километры, мы в разных городах и даже в разных странах. Когда-то меня любили, меня ждали, без меня не начинали вечеринки. Хотели меня видеть. Радовались, когда я приходила. И если бы сейчас дело происходило в Питере, я бы не оказалась одна в детской комнате на пароме. Начать хотя бы с того, что я не поехала бы в одиночестве. Поездка означала бы праздник, приключение, чей-то день рождения, весёлую компанию. Меня бы пожалели, мне бы помогли, рядом со мной сейчас бы сидели друзья. Люди, которым я не безразлична. Тёплые, свои, знакомые люди. Меня бы кто-нибудь держал за руку, разговаривал бы со мной, пытался бы шутить. И уж, конечно, нашлись бы какие-нибудь таблетки, в России всегда от всего есть таблетки. Я была бы не одна. А здесь я лежу, позабытая, и никому нет дела. Да про меня, наверное, так никто и не вспомнит. Какая разница? Что я есть, что меня нет. Они даже имени моего не знают. Зачем я им?

Я начала плакать. Ну и что? Полежу и поплачу, никто не узнает. До возвращения в Мариехамн осталось два часа. Уж как-нибудь перекантуюсь, не умру. А через два часа я сойду с этого чёртова парома и отправлюсь домой, и всё будет нормально: больше никакой качки, земля под ногами перестанет двигаться, и всё будет хорошо. Ну и что, что до меня никому нет дела? А ты чего ждала? Что тебя все тут же полюбят? С чего бы? Разве ты сама их сильно любишь? Нет. Ты их не понимаешь и не хочешь понимать. Так какая разница? Нужно потерпеть и подождать, и всё образуется. Давай, соберись, лежи и страдай, жди своего часа. Это не смертельно, это пройдёт, как и всё остальное. Всё проходит, всё течёт, всё плывёт, всё идёт в никуда.

Вдруг передо мной выросла фигура в тёмном. Риита-Лииса! Чего ей надо? Я так хорошо лежу. Она села рядом со мной на разноцветные шарики. Её окружили другие тёмные фигуры. Анна-Майа и Лииса-Анна (если я не перепутала имена). Девушка зачем-то взяла в ладони мою голову. Говорит что-то по-фински злым голосом, я не понимаю. Хотя, нет, я понимаю «perkele». Она подносит к моим губам бутылку водки. Я пью, а она утирает мне губы рукавом куртки.

Куртка чёрная, синтетическая, дешёвая. От неё пахнет сигаретами и улицей. Риита-Лииса что-то злобно кричит своим приятельницам, я разбираю: «Идите на фиг, идите отсюда!» Такие слова я уже знаю.

И вот оно длится, и длится, и длится. «А волны и стонут, и плачут, и бьются о борт корабля…» За окном темно, не видно никаких ориентиров. Как в космосе. Дети скачут повсюду. Комната качается вверх и вниз. Моя голова лежит на коленях у Рииты-Лиисы. Она гладит меня по волосам. Иногда её рука касается моего лба, и тогда я чувствую мозоли на пальцах.

Оказывается, алкоголь — самое верное средство борьбы с морской качкой. Я этого раньше не знала, но теперь чувствую внезапное улучшение. Мне больше не плохо. От выпитой водки я становлюсь сентиментальной. Беру Рииту-Лиису за руку. Она видит, что я ожила. Встаёт. Я отмечаю, что она одета в мужскую чёрную куртку и джинсы. Она высокая, плотная, вроде бы и не худая, но без женских округлостей. Издалека её можно принять за мужчину. Риита-Лииса протягивает мне руку, и я подчиняюсь, беру её за руку, встаю и иду туда, куда она меня ведёт.

Мы выходим на палубу. Шквальный ветер вырывает шарф у меня из рук. Вокруг всё черно, волны захлёстывают палубу, я еле стою на ногах, меня сдувает. Вокруг ничего не видно. Мёрзлая пустота, насколько хватает глаз. Если сейчас упасть в воду, смерть наступит мгновенно. Низкий поребрик отделяет нас от ревущей бездны. Риита-Лииса вытаскивает сигарету и зажигалку. Дешёвая чёрная куртка, коротко стриженная белокурая голова, упрямый неумный взгляд. Я снова беру её за руку.

Мы вернулись к свету, к теплу, к разноцветным шарикам в детской комнате, к рекламе мартини и «Армани». Вокруг валялись и блевали наши сотрудники. Октоберфест не удался, по полу были рассыпаны креветки и раки. Несколько в стельку пьяных парней пытались играть на игровых автоматах, но не находили кнопку «пуск».

Паром плавно вошёл в гавань Мариехамна. Иногда волны здесь настолько высокие, что паром не может причалить, и тогда он дрейфует день, а то и два, пока погода не устаканится. Люди не могут попасть на работу или домой, оказываются в заложниках парома. Народ спит на полу в коридоре, и ест засохшие булки с майонезом. Но на этот раз нам повезло: всё закончилось хорошо, паром вошёл в гавань, и скоро, очень скоро все мы будем дома.

Пристань. Первый снег. Пустой терминал в два часа ночи в среду. Не работают эскалаторы. Полупьяные похмельные люди тащат ящики с пивом, которые они купили на пароме.

Мы с Риитой-Лиисой не смотрим друг на друга. Мы идём вниз по неработающим эскалаторам: я по одному, а она по-другому. Внутри у меня все замерло: я жду, я надеюсь. Во мне растёт что-то замечательное, я счастлива, я жива! И всё во мне радуется и летит вверх. Какой восторг! Вы все дураки, вы ничего не понимаете! И никогда-никогда не поймёте! А у меня все просто здорово, и всегда будет здорово, и мне будет всё лучше, и лучше, и лучше!

9. Про Алину

Я хочу рассказать про нашу сотрудницу Алину. Алина живёт на Аландских островах, она приехала пятнадцать лет назад из Ленинградской области. Она ингерманландка, инкери, (так здесь называют ижорцев), а потому без проблем получила гражданство: Финляндия принимает представителей родственных им национальных меньшинств. Алина говорит по-русски, но часто забывает слова, путает финский, карельский и русский. Она знаменита тем, что купила новый «мерседес» за наличные деньги: принесла в фирменный магазин полиэтиленовый пакет, полный купюр и монет. Итак, рассказ про Алину в четырех частях.

Первая часть будет называться «Когда отдохну?»

На заводе, где трудились мы с Алиной, всё было организовано так: в огромном цеху посередине стоял домик. Ну, не совсем домик, а белый куб размером с комнату. Внутри было очень холодно, горел яркий люминесцентный свет и всё было выложено белым кафелем: стены, пол и потолок. Там резали и паковали копчёную рыбу. Очень деликатное и сложное дело: нужно всё делать быстро, аккуратно и чётко.

Там и работала Алина, на пару с одной эстонской девушкой. Они никогда не разговаривали, потому что были заклятыми врагами. Дело в том, что кто скорее прогонит половину дневной нормы, тому за этот день и выплатят премию. За месяц могла набежать хорошая сумма. По тысяче евро сверх зарплаты. Поэтому обе работали как можно быстрее, и мы редко видели их в общем зале. А в столовой вообще никогда.

Иногда, если эстонка отлучалась-таки в туалет, Алина выбегала на три минуты поболтать со мной. Но, как только вдалеке замаячит жёлтая кепочка напарницы, снова убегала в свою конуру. Наверняка, пока Алина работала, в голове у неё вертелись всякие мысли, и когда нам случалось поговорить, она начинала разговор не с начала и не с конца, а с того места, где были в тот момент её мысли.

Приведу пример.

Подбегает ко мне Алина — передник до пят, резиновые сапоги до колен, кепка надвинута на глаза — приваливается к стене и начинает:

— Ох… охохох… да… вот блин! И так всю жизнь!

Я говорю:

— Ага.

— Чтоб им пусто было! Perkele satan! Vittu!

— Ну да! — соглашаюсь я.

— Так и сдохнешь! И почему? Вот я в школе училась… Слышишь? Нет?

— Слышу.

— В школе училась и всё мечтала, когда школа эта кончится. Я там как в тюрьме была, дни считала, и так год за годом, год за годом! И конца-краю не было. Думала, кончу школу, так и отдохну. Погуляю, повеселюсь, с мальчишками побегаю, с подружками поиграю. Ну, кончила школу, и что? Начался техникум.

Алина зло плюёт на пол. Вытирает подбородок.

— Техникум, мать твою! И началось! Каждый день ездила в Ленинград, по полтора часа в один конец. Там практика, контрольные, ещё хуже, чем в школе было. Думала, когда ж это кончится?! Ну, с грехом пополам, кое- как закончила техникум. Вышла с профессией, не шучу! Что я тебе, врать буду? Отметили, родители меня похвалили. Ну, думаю, начинается взрослая жизнь. И что, ты думаешь, началось?

Алина просовывает согнутую руку под колено и изображает неприличный жест.

— Работа! Работушка началась! Любименькая моя! От звонка до звонка, пятнадцать лет! Как каторжная оттарабанила. Не присесть, не прилечь, в две смены. За всё одна отвечала, зарплата копеечная, все на мне ездили, кому не лень. А мне ещё замуж очень хотелось. Думала, выйду замуж, и прощайте мама с папой, вот когда жизнь-то начнётся. Ну, вышла… Даже говорить не буду. Царство ему небесное… Алкоголику… Козлу проклятому, проходимцу, говнюку, дармоеду! На моей шее сидел, упырь! Ладно… что уж теперь… Помер и помер, никто не заплачет, туда ему и дорога, хрен с ним, сдох, ну и хрен с ним, и всё. Ну, потом ребёнок родился, куда ж без него! Ночь не спи, день не спи, всё для доченьки, вкалывала, как ломовая лошадь, чтоб кровиночке своей жизнь обеспечить. Мать-одиночка, каково! Думала, вырастет ребёнок, тогда отдохну. Ага! Потом внуки пошли, дочка моя вечером к подружке, а я с внуками сиди. Вот и внуки подросли…

Алина смотрит вдаль. И изрекает:

— Отдохну-то когда, а? Господи, когда ж я отдохну? На пенсии? Вряд ли, тоже что-нибудь кому-нибудь будет от меня надо. Как помру, так и отдохну. В гробу отосплюсь. Трупу-то что? Ему всё пофиг, лежит себе, есть не просит.

— Аля, хватит про трупы. Я тебя умоляю!

— Хотя, нет. И в гробу не отдохнёшь. Сначала будешь гнить, а потом…

— Хватит!

— …а потом червяки замучают. Будут между костями ползать туда-сюда. Противно, наверное, это всё. Как мясо-то почернеет и начнёт кусками отваливаться. А то ещё говорят, в гробах, бывает, змей находят. Змеи тоже тухлое мясо любят поесть…

— Аля, вон смотри, Эллен идёт!

— Змеи ведь тоже… Мать твою! Уже назад прётся! Ну чтобы ей посидеть, кофе попить? Мы бы хоть поболтали с тобой вдоволь! А то так и не поговорим ни о чём! Ты, знаешь что, ты приезжай ко мне в гости как-нибудь. Посидим, поболтаем.

И Алина скорее бежит в их будку. Следующие часа четыре ей придётся молчать наедине со своими мыслями.

Часть вторая, «Караоке»

Однажды сидим мы в столовой, Алина и заявляет:

— Кать, ты только никому не проговорись. Совсем никому, даже мужу. Главное, Юсси моему не говори, козлу проклятому. Чтоб он сдох! Ну, в общем, это… Я тут купила одну вещь в галерее. Сначала посмотрела вокруг: вроде бы никого знакомых нет. Хотя никогда ведь не знаешь, следят за тобой, или не следят. Ну вот, я купила… только никому! Клянёшься? Поклянись жизнью! Я купила кассету с музыкой для караоке. Вчера тренировалась, но так, чтобы Юсси не слышал. Пошла в лес с плеером и пела, а потом ещё в ванной, когда стиральная машина шумела. Теперь всё помню, всё могу спеть. Вот в следующий раз поедем с Юсси в Турку на пароме, он напьётся и захочет петь караоке, а я тут как выйду на середину, да как запою! Так он и обосрётся от зависти! Вот так ему, пьянице, кобелю, козлу проклятому! Чтоб не думал, что только он всегда главный, а я никакой роли не играю. Я его перепою, утру ему нос, поставлю на место. Так запою, что все ахнут, скажут: «voi voi, ну ни фига себе!» Вот! Будет и на моей улице праздник! Надо ещё потренироваться, чтобы уж точно. Я теперь работаю в наушниках, режу рыбу и пою про себя, никто не слышит и не подозревает. Ха, вот все удивятся, вот все сядут в лужу, когда я на пароме выйду на середину и во весь голос как затяну!

Там знаешь, какие песни есть? Ну, эта, самая знаменитая, сейчас передают везде… чёрт, забыла название, ну фиг с ней. Я сейчас тебе напою. Сейчас, пока нет никого. Ну, это… Чёрт, забыла. Чёрт! А, вот: на-на-на, та-да-да, НА-НА! Та-да-да-да, ай лав ю!

Говорят, Алина в следующие выходные уела-таки своего финского мужа Юсси. Так пела, что весь паром ахнул! Только муж не слышал, жалко. Он пьяный на полу спал.

И третья часть — «Розовая кепочка». ‏

Однажды Алина пришла на работу в тесной розовой кепочке, на козырьке которой была изображена розовая пантера. А надо сказать, что Алина, прожив пятнадцать лет за границей, не утратила свои советские привычки и ни на сантиметр не уступила западной моде! Когда видишь её на главной улице городка среди юношей и девушек, одетых в стиле готов, среди спортивных бабушек в ветровках, среди спортивных же мам и пап, то создаётся впечатление, что она только что прилетела на машине времени. Идёт такая женщина первых лет перестройки, в ушанке, завязанной под подбородком, в сапогах на молнии, в шубе. Сама угрюмая, бледная, смотрит в землю и шевелит губами, что-то шепчет. С огромной продовольственной сумкой в руках. Спина сгорбленная, вся фигура напряжённая, страдающая от непосильной ноши. Как будто тянет за собой санки с продуктами, доставшимися ей по талонам.

А тут вдруг приходит на работу в розовой кепочке с розовой пантерой, причем на дворе мороз минус восемнадцать. Уши красные, сама вся замёрзшая.

И с порога раздевалки заявляет:

— Смотри, Кать, какая у меня кепка! На, померь! Да ты померь, померь, не стесняйся! Мне эта кепка даром досталась. Вчера приехала к дому машина с мороженым (а на островах есть такой голубой фургон, который развозит мороженое по деревням, особенно если магазин далеко. Этот фургон громко играет весёлую музыку, все слышат и бегут покупать.) Я вышла к машине (Алина говорит: «к машыны»), ничего не хотела покупать, но оделась и вышла. Думаю, посмотрю, чего там. Поздно уже было, я спать ложилась, пришлось из постели вылезать, одеваться. Хоть мне ничего и не надо, но любопытно же. Ничего не поделаешь, натянула джинсы и пошла. Холодина такая! Я, пока шла, совсем заледенела… А там специальное предложение: кто купит сорок мороженых, получит в подарок вот такую кепочку. А кто купит восемьдесят, то ещё и диск с музыкой. В такую стужу мороженого совсем не хочется, не май же месяц! Но кепочка! Дороговато, конечно, получилось, зато подарки бесплатно, и весь балкон забила мороженым, теперь на полгода хватит. Не будем на него деньги тратить. Вот кепочка! Отличная кепочка! А диск оказался так себе, там детские песни, чтобы дети лучше ели. Ну куда он мне надо! Поеду в Оулу, так отвезу внукам. А они вырастут, так у тебя дети уже пойдут, я тебе потом этот диск отдам. А вот как сегодня приедет к вам во двор машина, так ты тоже купи мороженого, тебе кепку дадут бесплатно!

Алина в этой кепке отходила всю зиму, в любую погоду, а потом её пятилетний внук выпросил, и пришлось отдать. Ему было как раз! Он недавно посмотрел мультик про розовую пантеру и просто бредил такими кепками.

И четвёртый рассказ, «Алина ссорится с мужем»

Алина разругалась со своим супругом Юсси, потому что тот несколько дней подряд пил. До самого вечера не разговаривали, а потом мужу стало грустно, что они поссорились. Он хотел к жене подластиться и сказал:

— Ну… это… я сейчас пойду в «Макдоналдс», так если ты чего-нибудь оттуда хочешь, хампурилайнен или французской картошки, то скажи…

А надо заметить, что настоящего «Макдоналдса» на Аландских островах нет. Есть ларьки, типа маленьких киосков, там в микроволновке разогревают вакуумно упакованную еду, доставленную с Большой земли. Можно получить засохший гамбургер, по-фински «hampurilainen», без какой-либо зелени, политый кетчупом и горчицей.

Алина ответила:

— Да уж не надо. Не хочу жиреть.

Она, кстати, ужасно худая, а вот Юсси — толстяк двухметрового роста. Так что это был камень в его огород.

Но муж не обиделся.

— Да ладно тебе! Давай я принесу тебе чего-нибудь вкусненького?

— Ну давай, только не очень жирного. Принеси мне бутылку минеральной воды и яблоко.

Всё-таки Алина тоже хотела с ним помириться, и оценила попытку супруга сделать ей что-то приятное.

И вот Юсси пошёл в киоск. И нет его двадцать минут, и тридцать, и час нет, и два, и пять нет. А киоск не близко, надо идти в центр деревни Финнстрём. Дом же Алины стоит в лесу. Фонари не горят, автобусы не ходят, прохожих на улице нет… Куда же делся муж? Никак помер, наконец? Она не сильно волновалась, но всё же подумала: где Юсси? Неужто, опять пошёл к дружкам бухать?

И вот, наконец, под утро Юсси явился домой… Пьяный в дрова! Без минеральной воды и яблока, без хампурилайненов, без куртки, грязнущий и в одном ботинке. Да еще вдобавок глаз подбит. Ключи и кошелёк утратил. Не было больше у него кошелька. Алина только руками всплеснула.

— Ну и где ж ты был?!

Юсси сел на табуреточку в прихожей и стал расшнуровывать единственный ботинок.

— Я вот сейчас тебе расскажу… Значит так… Сначала я зашёл к Ярри… Потом мы пошли к Йорме… Потом к Пекке… А потом я сразу пошёл домой.

Алина решила, что рассказ на этом заканчивается, и взяла чайник, чтобы поставить его на огонь. Но Юсси продолжал:

— И вот я шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

и шёл… и шёл… и шёл…

Алина не выдержала:

— Шёл-шёл, пирожок нашёл!

Юсси взорвался:

— Ну что ты меня всё время перебиваешь? Вот, сбила с мысли! Я теперь забыл, что хотел сказать! Не буду тебе вообще ничего рассказывать! Так и не узнаешь, что со мной случилось!

Он завалился спать прямо в коридоре, а на следующий день Алина узнала от односельчан, что её Юсси всю ночь бродил кругами по деревне и орал ругательные песни собственного сочинения.

10. Заповедник Рамсхольмен

Мы снимаем домик в лесу между двумя проливами. Вокруг дома расстилается заповедник Рамсхольмен — островок уникальной природы. Наш дом лежит далеко от любого человеческого жилья. Сюда не ходят автобусы и не ездят туристы. До города отсюда двенадцать километров, до моей работы — десять. Утром меня отвозит Бенни, а обратно я возвращаюсь сама на велосипеде.

Я еду по пустынному шоссе между берёзовых рощ, мимо морских заливов. Зимой лёд на заливе был такой светло-зелёный, а теперь растаял, и вода стала невероятного изумрудного цвета. Над водой кружат морские орлы, иногда держа в когтях рыбу. От шоссе к нашему домику ведёт грунтовая дорога, в тёмное время суток она не освещается. Так что у меня с собой фонарь, чтобы не свалиться в потёмках в какую-нибудь яму.

Соседей у нас нет. Двора тоже. Дом стоит посреди деревьев. Дальше дорога не идёт. Когда я прихожу с работы, мне бывает страшно открыть дверь и войти, потому что я боюсь пустых домов. Я перестала выключать свет, чтобы он горел, когда я приду. Это обходится нам дорого, и Бенни не доволен, но я всё равно не выключаю свет.

Я заканчиваю работать в два часа дня, а Бенни возвращается домой поздно. Так что я весь день одна. Гулять здесь негде, а в город ехать далеко и сложно. Уж как заедешь в эту глушь, так и не выедешь. Приехала домой — и сижу.

Зимой, когда всё вокруг завалило снегом по самые крыши, было совсем плохо. Невозможно было даже пойти пройтись по лесу, и я целыми слонялась по дому. Если это можно назвать «днями», ведь было темно. Компьютером мы тогда еще не обзавелись, равно как и телевизором. Я старалась подольше задержаться на работе, а потом поехать не домой, а в город. Хотя ехать на велосипеде по снегу — не слишком большое удовольствие. В Мариехамне всё закрывается рано, и обычно двери кафе и магазинов запирались как раз, когда я добиралась до центра. Но я шла в бассейн, в спортзал, в библиотеку, куда угодно, лишь бы не домой. Оставалась до закрытия. Иногда я была самым последним посетителем и меня вежливо просили покинуть помещение, потому что уборщице пора мыть пол.

Но рано или поздно мне всё же приходилось садиться на велосипед и отправляться. И чем позже, тем пустыннее было шоссе, тем темнее дорога через рощу, и тем страшнее мне было открывать дверь пустого дома. Мне всё время казалось, что из дверного проёма на меня что-нибудь выскочит. Какое-нибудь существо, которое там пряталось и только ждало удобного момента.

По вечерам я готовила, стирала, убирала. Читать или вязать было невозможно, потому что тогда становилось очень тихо. Мне всё слышалось, что кто-то ходит вокруг дома. Наверное, показалось. Хотя, нет, вот чётко слышно, как снег хрустит. Вот прошли вдоль стены кухни, постояли, повернулись, прошли назад. Ясно, что это олени, или косули, или ещё какие-нибудь лесные жители. Кто ж это ещё может быть? Не Антихрист же, в самом деле! И всё равно страшно. Я спала с топором под подушкой. Однажды у нас отключили электричество на четыре дня, и мы ночевали у Бенни на работе. Потому что спать в лесу без света — это слишком страшно!

Но это всё было зимой, а сейчас весна. Май месяц. В мае вдруг всё зацвело, и наш заповедник превратился в райский сад.

Гуляя по весеннему цветущему лесу, по берегу моря, между вишен и черёмух, среди белых цветов, невольно начинаешь думать, что ты уже потерял всякую связь с реальностью и перенёсся в лучший из миров.

Розовый закат постепенно перешёл в сиреневый закат, а тот — в нежно-лиловый закат. Небо с одной стороны было светло-зелёным с бирюзовыми пёрышками облаков. Ближе к середине оно светлело, делалось почти белым. А на западе оно ещё переливалось всеми оттенками розового. Я шла по узкому лугу, зажатому между двух проливов. Морские отражения были и справа и слева от меня. Еле заметная тропка вела через рощу, утопающую в траве и цветах. По правую руку небо отражалось от морской глади. Поверхность воды была такая спокойная, что было совершенно непонятно, где заканчивалась суша и начиналась вода. Слева небо тоже отражалось от морской глади, но теперь вместе с лиловыми разводами были видны белоснежные ветки черёмухи. Получались два мира: настоящий и тот, который отражается. Даже четыре, потому что каждый из этих миров также делился на левый и правый: более светлый и более тёмный. Я как будто бы шла по коридору, состоящему из четырёх бесконечных зеркал.

Белые ветреницы и жёлтые примулы усыпали луг сплошным ковром нежнейших расцветок, которые в сумерках казались ещё нежнее. Ветви вишни и черёмухи свисали чуть не до земли, как зелёный полог шатра. Под ними царил сырой полумрак. Я вышла из-под деревьев к берегу моря, и в глаза мне ударили небывалые краски майского заката. Тишину нарушил звенящий свист крыльев, и на воду сели белые гуси. Они поплыли, оставляя за собой длинные полосы. Вода казалась густым маслом, медленно растекающимся во все стороны. У противоположного берега уже сгустились тени, и ясно стал заметен туман, который стлался над поверхностью моря, как дым.

«Там лес и дол видений полны…» Как хорошо, как замечательно смотреть на такой весенний лес и представлять, что вот-вот навстречу мне выбежит маленький невесомый единорог. Серебряная лошадка промелькнёт между ветками, сперва совсем рядом, а потом вон за той вишней, вон на том холме. Блеснет вдалеке, не примяв цветы, исчезнет, вновь появится. Потанцует на задних ножках, произойдёт чудо, и всё станет навсегда хорошо.

Я подошла к деревянному заборчику, он огораживал яму в земле и несколько серых валунов. Табличка оповещала, что это колодец четырнадцатого века, который до сих пор действует, и вода в нём — совершенно чистая. Так что и сегодня мы можем пить ту же воду, что пили семь столетий назад, и она ничем не отличается ни по составу, ни по вкусу. Я перешагнула через заборчик и подошла поближе к срубу. В колодце было темно, на дне блестели звёздочки. Я бросила вниз камушек, он булькнул и пропал. Смотреть вниз было страшновато. Хорошо, что у меня за спиной светлело закатное небо.

Я огляделась и заметила краем глаза какую-то тень. Но, когда повернулась, там уже ничего не было. И снова тень, и снова ничего нет. А затем вокруг сильно потемнело, что-то явно заслоняло от меня розовый свет. Я повернулась в третий раз, и тут — увидела! Огромный чёрный лось стоял в двух метрах от меня и смотрел. Стоял, как неподвижная скала. И он был намного выше, массивнее и страшнее, чем я представляла себе лося. Он даже скорее походил на динозавра. Это была моя первая встреча с лосем вблизи, и он мне не очень понравился.

Лось не собирался уходить. Когда я делала попытку пошевелиться, он тут же поворачивался в мою сторону и угрожающе наклонял свои гигантские рога. Я сделала шаг назад, но тут он сделал шаг по направлению ко мне. Не нападал, но и не отпускал. Мне кажется, он меня стерёг. Может быть, у него рядом были лосята, и он хотел подержать меня в стороне, пока они уйдут подальше в лес. Не знаю. А может быть, просто изучал, что это такое ходит по вечерам в его волшебном лесу. Можно также предположить, что это чья-то злая воля материализовалась и приняла вид лося.

Время шло, начинало темнеть. По-настоящему в мае, конечно, не бывает темно, но в лесу под ветками очертания предметов уже терялись в полумраке. Я сидела на замшелом камне, тряслась от холода, а в нескольких шагах передо мной возвышался лось-мутант. Я его уже почти не видела, но слышала, как он дышит и переступает с ноги на ногу. Таким образом, я оказалась зажата между лосем и колодцем. Вокруг камни, я прижимаюсь к ним спиной. Впереди лось-динозавр. А между ним и мной — колодец. Так что на крайний случай выход у меня есть — можно прыгнуть туда. И, может быть, попасть в сказочный подводный мир. Или пропасть навсегда.

Если повернуть голову, то можно было увидеть, что за деревьями горел огонёк — окно нашей кухни. Дома никого не было, а я не взяла с собой мобильник, так что не могла позвонить в какую-нибудь службу спасения. Чтобы приехали живые люди из плоти и крови, не сказочные и не выдуманные. Чтобы, предпочтительно, это были бы крепкие парни в оранжевых жилетах. И чтобы они прикатили на своих машинах с мигалками и напугали бы лося как следует. Дали бы ему лопатой по заднице, чтобы он со всей дури помчался в кусты. Спасли бы меня, заколдованную принцессу.

Позвать на помощь я не могла. А если бы у меня даже и был мобильник, что бы это дало? Позвонишь им, и включается автоответчик: «Добрый день. Вы позвонили в службу спасения. Если вас грабят — нажмите единицу. Если вас насилуют — нажмите двойку. Если вас убивают — нажмите четвёрку. Если вас держит в заложниках лось-мутант — нажмите пятёрку. Если вокруг вашего дома ходит Антихрист — нажмите 666 и решётку. Чтобы прослушать эту информацию на английском, оставайтесь на линии».

Ну и чем мне это поможет? Ладно, я бы по крайней мере позвонила моему мужу, но он работает на таком далёком острове, что там нет телефонной связи. Я позвонила бы друзьям, но на Оланде у меня друзей нет. А звонить старым друзьям в Питер…

— Алё, можно Катю к телефону?

— Катя вышла, перезвоните через сто лет.

Ладно, буду сидеть. Рано или поздно этот лось отсюда уйдёт, не может же он стоять вечно. Вода у меня есть, хоть залейся, без еды можно продержаться довольно долго. Когда-нибудь кто-нибудь меня хватится, меня будут искать. Сюда придут. Я говорю лосю: «Слышишь, ты? Меня будут искать. Однажды меня обязательно найдут.» В ответ лось угрожающе фыркает и роет землю копытами, так что трава летит во все стороны.

Так что, может быть, нырнуть в колодец?

Вот я сижу уже около часа, хотя, может быть и больше, у меня нет часов. Сверху свисают цветущие ветки черёмухи. Всё вокруг пропитано её медовым ароматом.

Надо мной в бесконечную даль уходит небо: бирюзовое с одного краю и розовое с другого. На бледном небе горят звёзды, светящейся точкой мелькает самолётик. И всё такое прекрасное, как будто ты уже умер и наполовину находишься на том свете. Мне бы хотелось, когда я умру, чтобы моя душа свободно летала над высокой травой такими вот майскими ночами. Покой, тишина, полное отсутствие людей. Безмятежное безвременье, красота, бесконечность. Только чтобы лося этого не было, лось мне не нравится.

Спасли меня вовсе не молодцы в оранжевых жилетах, а наоборот, наша собака. Муж приехал с работы, открыл дверцу машины, пёс выскочил и тут же понёсся по моему следу. Он бежал со всех ног, по-дурацки загребая лапами вбок и отчаянно лая. Ему это казалось весёлым приключением после долгого сидения в машине. Лось исчез, как только заслышал лай. Не думайте, что он убежал, ломанулся через кусты. Нет, он бесшумно сделал один шаг в сторону и растворился во мраке. Я вышла из-за забора, окружавшего сруб колодца, пёс с разбегу прыгнул на меня. Но даже вместе с собакой мне было страшно идти назад через тёмную рощу. Мне казалось, что лось может стоять за деревом и смотреть на меня горящими глазами. Поэтому я вышла к берегу моря, где был свет и был обзор, зашла по щиколотку в воду, чтобы уже никто не смог бы подобраться ко мне внезапно, и побрела к дому. Вода была ледяная, зато всё видно. Пёс, будучи существом более разумным, провожал меня, прыгая по прибрежным камням.

Дома Бенни не мог поверить в мой рассказ. Он решил, что я это придумала, только вот вопрос, зачем. Ему было совершенно непонятно, как такое могло произойти. Мы поужинали, и у меня поднялась температура. Конечно, я так замёрзла около этого колодца, а потом ещё бродила по ледяной воде.

На следующий день я не пошла на работу, а вместо этого Бенни отвёз меня к местному врачу. Седой доктор покачал головой и сказал: «Я вас, иностранцев, знаю. Ты здесь всё время будешь болеть. Поправишься и опять заболеешь. Тебе надо отсюда уехать. Я это говорю просто потому, что хочу помочь!»

Но я и сама уже знала, что нам обоим пора переезжать с Аландских островов в Стокгольм.

11. Нерпа

Это было в коммуне Йета, на севере архипелага. Остров небольшой, но, как ни странно, разные его части существенно отличаются друг от друга. Флора, фауна, даже климат отличается. С северной стороны море какое-то другое, не такое, как с южной. Холодное и глубокое. Настоящее открытое море: взгляд не упирается в бесконечные островки, как в бухте Мариехамна. Море здесь огромное, тёмно-сиреневого цвета, в злых маленьких волнах и белых барашках. Суша — голый камень, плоский, однородный красный гранит, вылизанный волнами до блеска натёртого паркета. Очень приятно ходить по нему босыми ногами. Кое-где торчат кустики можжевельника и кривые сосенки ростом с меня. Выше, за полосой прибоя начинаются заросли сиреневого вереска. Ощущение простора и холодного величия. Возле воды нет обычного травяного мусора, который выносится прибоем на берег, нет гниющей тины, нигде не растёт тростник. На берегу нет травы, только махровые розовые цветочки выглядывают между камней: одни соцветия, без листьев. Вода совершенно не прогрелась. Дно — такой же гладкий красный гранит, как и на берегу. Сразу глубоко, поэтому походить по мелководью и помочить ножки нельзя. Говорят, что с северной стороны острова часто встречаются нерпы. Я очень хотела увидеть хоть одну, но мне никак не везло.

В Мариехамне проводился фестиваль восточных единоборств, и в тот день был устроен показательный мастер-класс. Из Японии приехал какой-то знаменитый тренер и согласился провести одно занятие для всех желающих. Всего набралось тридцать человек, интересовавшихся единоборствами, почти все они занимались айкидо в местном клубе. Один из них предложил устроить этот мастер-класс у него на даче, потому что там много места и есть хорошая площадка, где можно тренироваться. Я тоже решила съездить посмотреть.

Мы ехали вереницей из двенадцати машин по красной дороге между можжевельниками. Всё просматривалось на километры вокруг, взгляд не встречал никаких препятствий. Низкие тёмно-зелёные кустики не закрывали обзор, и время от времени можно было увидеть фиолетовое море и стаи птиц над ним. Иногда между кустами мелькали рыженькие косули, которых на острове очень много: они никого не боятся и не убегают, когда к ним приближаешься.

Готовить мы почти ничего не стали. Для меня это было немножко странно. Я привыкла к тому, что любое сборище друзей обязательно сопровождается застольем. Сперва нужно закупить в магазине всевозможных продуктов, потом несколько часов готовить на кухне, накрыть стол, а потом сидеть, есть и пить. Ничего подобного местные ребята не делали. Положили на кухонный стол фрукты, и пошли переодеваться в белые кимоно.

Сама я не очень интересуюсь айкидо, а приехала за компанию. Поэтому я не стала тренироваться, но пошла вместе со всеми во двор, посмотреть. Группа расположилась на огромной плоской площадке из красного гранита, созданной многовековыми усилиями моря и ветра. Площадка полого спускалась к воде. Японец начал показывать всякие движения, а остальные повторяли за ним: синхронно и очень красиво.

После тренировки мы искупались, а потом пошли есть. Мы бродили вокруг дома с тарелками в руках, болтали, ничем особым не занимались. Сидели на деревянных досках, которыми вымощен двор. Незаметно наступил тёплый ласковый вечер, и все постепенно разбрелись по комнатам спать. Мне досталась комнатка на чердаке, где стояли узкая деревянная кровать, старый рассохшийся шкаф, выкрашенный синей краской, стол, а на нём — кувшин с люпинами. В доме вскоре всё стихло. Наверное, люди уснули, накупавшись, натренировавшись, надышавшись свежим воздухом. Я выглянула в окошечко, наполовину скрытое тюлевыми занавесками. И увидела там такое, что захотелось петь от восторга.

Белая ночь над морем — это что-то незабываемое. Небо розовое, море розовое, соловьи поют. Я не могла усидеть в своей спальне в такую волшебную ночь. Нельзя видеть всё это, слышать, чувствовать и не захотеть выбежать в светлую июньскую ночь.

Я нашла за домом люпины: голубые и синие. Они поднимались из серо-зелёной травы, их покачивал прохладный ночной ветерок. Как будто за домом колыхалось ещё одно море, но теперь уже из синих цветов. Призрачный белёсый свет окрашивал всё в нереальные краски. И огромный бревенчатый дом на берегу, и двор, мощённый досками, и люпины, и можжевеловые кусты вокруг — всё это было как будто декорацией к сказке.

Ночью вода кажется гораздо теплее, чем воздух; я сперва потрогала воду рукой, потом надела купальник и поплыла. Над морем клубился пар. Я перевернулась на спину и долго лежала, покачиваясь на еле заметных волнах. Потом вышла на берег и тут заметила какое-то движение около прибрежных камней. На красном гранитном валуне лежала нерпа, изогнувшись, как рыбка, подняв вверх хвост и мордочку. А внизу из воды высовывались ещё четыре круглые головы. Вокруг них плавали другие нерпы, ныряя и появляясь совсем бесшумно. Я где-то слышала, что увидеть нерпу — к счастью. Не знаю уж, верить в эту примету, или нет, но наша встреча определённо принесла мне столько счастья за один раз, что не выразить словами. Я испытываю ни с чем не сравнимое чувство всегда, когда вижу диких животных.

Мне кажется, что кто-то там наверху приоткрыл занавес и разрешил одним глазком, всего на секунду, увидеть момент настоящего чуда, которое мне вообще-то видеть было не положено. На душе сразу становится тепло, и возникает такое глубокое чувство благодарности за то, что мне разрешили здесь побыть и увидеть.

Нерпы ныряли, играли в воде, совсем меня не боялись. Их усатые головы — как поплавки. Я сидела на берегу, подобрав под себя ноги и стуча зубами от холода, с волос капало. Я думала: «Ни за что не пойду спать. Ни за что это не пропущу!» Ведь если лечь и заснуть, волшебство сразу кончится. Поэтому я тянула время и просила кого-то, как в детстве просила по вечерам бабушку: «Ещё пять минуточек, пожалуйста, ну ещё чуть-чуть!»

Когда я переезжала на Аландские острова, то думала, что так каждый день и будет, как на открытках. Именно ради такого острова я всё и затеяла, таким он был в моих мечтах! А в реальности я видела подобное впервые — сегодня ночью.

12. Подарки для родителей в Косово

Если вы как-нибудь будете в Мариехамне, то наверное обратите внимание на то, что в городе есть два магазина, где продаются предметы искусства из керамики и стекла. Один на центральной площади, и другой на главной улице. Ими владеет семья Котилайненов, сам Котилайнен стеклодув, а его жена Миина делает и расписывает керамическую посуду. Думаю, я не сильно преувеличу, если скажу, что они самые богатые люди города.

Я зашла в магазин к Миине, купить килограмм глины. Ничего другого я бы там купить не смогла. Потому что ничего дешевле пятидесяти евро там не продаётся. Магазин больше похож на музей прикладного искусства, на полках расставлены красивые, дорогие и элегантные вещицы. Из такой посуды не стыдно угощать даже монарха! Когда он на даче, естественно. Такие вещи приятно взять в руки, посмотреть на них — уже удовольствие. А запах в магазине стоит такой, что, как говорила жена городничего из «Ревизора», нужно зажмурить глаза и просто нюхать.

Сама Миина — красивая женщина средних лет, с огромными голубыми глазами, высокой грудью, белоснежными зубами и постоянной улыбкой. Она всегда одевается в белое и голубое.

Ну вот, зашла я, купила глину. И мне стало немножко неловко, что у меня нет денег ни на что другое. И тут входят в магазин мои знакомые югославы, Александр и Жанета. Кажется, югославы бывают двух типов: маленькие худенькие брюнеты и высокие крупные блондины.

Так вот, Жанета похожа на цыганку, а Александр, — наоборот, богатырь с тёмно-русыми кудрями. Они оба бежали из Косово во время войны, и на Аландских островах им предоставили убежище. Жанета попала под обстрел, лежала в больнице, и с тех пор у неё нервы не в порядке: она чуть что, сразу плачет. Зато у Александра всегда отличное настроение! Счастливый он человек! Огромный улыбающийся красавец, всё ему нипочём.

Мы поболтали немного. Посмотрели на всё это великолепие. А Миине не нравилось, что мы просто так стоим. Ясно же, что ничего не купим. Она и говорит:

— Вы что-нибудь ищете?

— Да вот, нам нужна какая-нибудь ёмкость для сахара. Банка или контейнер, или горшок…

— Ну, вот же они стоят, перед вами.

Мы смотрим, действительно отличные банки для сахара! Самая дешёвая — восемьдесят евро, средняя — сто, а дорогая — сто шестьдесят! Ну, мы постояли и пошли к двери. Ясно, что мы уже надоели продавщице, и Жанета просто так сказала про банку, надо же было что-нибудь сказать. И тут Миина говорит сладким голосом:

— Разве вам ни одна банка не понравилась?

— Нет, банки нам понравились, но мы не будем их покупать.

— Почему же? Они что, так плохо сделаны, что вам не подходят?

— У нас сейчас нет денег.

— Нет денег? Ничего страшного! Вы можете расплатиться карточкой!

— Нет, я имею в виду, что у нас их вообще нет.

— Ай-яй-яй, какая неприятность! Что же это у вас нет денег? Нужно заработать. Я вот работаю очень много, и у меня всегда есть деньги! Если человек ленится, да разгуливает по городу в рабочее время, то у него и денег не будет! Но, знаете, там на первом этаже есть секонд-хэнд. Загляните, может, что-нибудь для вас найдётся.

Я стояла, глядя в окно на большую липу во дворе. Ветер шевелил листочки, над которыми вились пчёлы. Жанета опять заплакала. Зато Александру было весело! Он вдруг радостно сказал:

— Жанета, что ты плачешь? Тебе не понравилась эта банка? А по-моему, отличная вещь! Мы её берём! Супербанка!

Он схватил банку с полки и стал перекидывать её из руки в руку. Да так, что чуть не уронил на пол!

— Это супербанка! Она очень пригодится в хозяйстве! В ней можно и сахар держать, и соль, и что угодно! А можно её в воздух кидать. Только жалко, что я такой неловкий и всё время что-нибудь разбиваю и ломаю. Я просто медведь косолапый, и как меня жена терпит?

Александр вновь чуть не уронил банку, но в последнюю секунду поймал и грохнул её о прилавок. Глаза Миины из голубых незабудок превратились в голубые блюдца.

— Вот! Заверните, пожалуйста! А это что? Чашечки?! Какие замечательные чашечки! Ой, они такие маленькие, такие хрупкие! Просто прелесть! Ими можно жонглировать, как мячиками. А это? О, какие тарелки!!! Сам король мог бы с них есть! Вот так тарелки! Ручная работа, вы только подумайте! И цена совсем скромная, двести евро. Это мне нравится, это я куплю! С таких тарелок очень приятно есть… вот этой вот ложечкой!

И Александр показал, как он стал бы есть, оглушительно звякая серебряной ложкой по фаянсовой тарелке.

— Вот так! Вот так! Ох, как я наелся! Ох, как вкусно! А потом я бы и тарелку облизал. А что, никто не видит, хочу — и облизываю.

И он на самом деле стал с причмокиванием облизывать тарелку языком.

— А вот ещё блюдо! Не перебивайте меня! Это же произведение искусства. Глаз не отвести! На такое блюдо нужно положить фрукты!

И он стал кидать на блюдо керамические персики, виноград и ананасы. Накидал целую гору, так что они того и гляди посыплются на пол.

— Какие аппетитные фрукты! Ну совсем как настоящие! Дай-ка я попробую это яблочко! Ам-ням-ням! Фрукты тоже заверните! А какое милое креслице стоит в углу! Ну-ка я посижу!

И Александр с разбегу запрыгнул в хрупкое кресло из золотистой соломки. Кресло жалобно скрипнуло под его исполинской задницей, ножки разъехались в стороны.

Миина была в панике. Она позвала свою помощницу, тоже югославку:

— Снежана! Снежана! Что ты там сидишь? Иди сюда! Скажи ему! Он тебя послушает!

Но Снежана стояла в проёме двери и просто умирала со смеху, утирая глаза передником.

Александр вытащил кошелёк. Перед ним на прилавке лежала целая груда свёртков.

— Ну что, милочка, всё завернула? Э, нет, ты не так завернула. Ты мне красиво заверни, с лентами, с бантами, в разноцветную бумагу. Это же подарки! Мы их отправим родителям в Югославию, правда, Жанета? Пусть порадуются.

Миина развернула все покупки и заново упаковала их в самую красивую бумагу, какая была в магазине. Но Александру и этого было мало!

— Ты вообще понимаешь, кто такие мои родители? О, это такие большие люди! Им всех этих бантиков будет маловато. Мои родители занимают такой пост, что тебе и не снилось. Если бы мы сейчас были в Югославии, у тебя бы коленки затряслись от одного только имени моего отца! Давай, прицепи к каждому банту по открытке и надпиши: «Привет с Аландских островов».

Миина испуганно принялась надписывать открытки. Штук тридцать написала, точно!

Когда всё было готово и чек тоже был выбит в кассе, Александр широко улыбнулся:

— Ну, молодец! Ну, спасибо! Хорошо поработала, горшечница! Только я вдруг вспомнил, что наших родителей убили в Косово и им твои тарелки уже не нужны. Чёрт, надо же быть таким забывчивым? Это, наверное, от бомбёжки. Так что… будь здорова!

И мы вышли из магазина на улицу.

13. Праздник свечек

Сегодня был Праздник Света, или свечек. Этот день отмечается в конце октября. С вечера я очень плакала, не хотела, чтобы настали выходные. Так тоскливо было, на сердце кошки скреблись. Стемнело рано, и свет в доме был какой-то жёлтый. Вот, думала, будет завтра суббота — пустой день, а потом воскресенье — второй такой же пустой день. Но сегодня с утра выяснилось, что будет праздник свечек. За границей праздники случаются неожиданно, никогда не знаешь, когда они наступят.

Всё происходило в округе Юмала, на месте бывшего средневекового поселения. Мы прочли, что будет гулянье, но не знали, где именно. Сели в машину и поехали, надеясь разобраться уже на месте. Ехали мы, ехали, ни указателей не видим, ни объявлений, никаких попутных машин, за которыми можно было бы увязаться в надежде, что они приведут нас к правильному месту. Едем одни по шоссе между полями и заливами. По дороге нам встретился горящий пень. Сосновое полено разрублено вдоль на 4 части, они составлены вместе, изнутри горят и дымят. Со стороны выглядит странно: стоит у обочины пень сам по себе — и дымит. Впереди в небе было видно ещё несколько столбов дыма. Вот значит, как аландцы решили вопрос с дорожными укзателями! По этим дымящим пням мы и нашли дорогу, ехали от одного до другого.

Праздник проходил не в самой Юмале, а дальше, в перелеске, где уже темнело. На открытых полянах всё ещё светили последние лучи солнца, но под деревьями сгустились лиловые тени. Было шесть часов вечера, в октябре в это время уже зажигают фонари. Воздух казался голубым, а деревья сиреневыми. Пополз осенний холодок, который не ощущался днём. Начал собираться туман, можно было видеть, как в низинах лежали облака, какие обычно бывают на небе. Теперь небесные облака были на земле.

Весь берёзовый перелесок был увешан свечками: на веточках висели маленькие прозрачные плошки, в которых горели огоньки. И под кустами, и в траве, и на стенах сараев, в самых неожиданных закутках — везде теплились свечки. Свечки, прилепленные воском к каменному выступу стены, спрятанные от ветра за досками забора, всунутые в щёлку между кирпичами. Свечки, притаившиеся среди грядок с укропом, под смородиновыми кустами, в развилках старых яблонь. Выглядело это совершенно сказочно, как будто сейчас из рощи появятся полупрозрачные эльфы со своими волшебными арфами.

Посреди поляны стоял фундамент древнего дома. Его построили в двенадцатом веке, а откопали недавно. Замшелые древние руины, фундамент хорошо сохранился, посередине колодец, вокруг него угадываются комнаты, коридоры, ступеньки. Вот яма, обнесённая гранитными валунами, там несколько столетий подряд горел огонь в очаге. Недалеко от руин — каменные стелы. Это кладбище. Те, кто жил в доме, покоятся теперь под каменными надгробиями. Их последний путь оказался не слишком далеким. Жутковато, но в Средние века аландцы, видимо, не боялись своих мертвецов. Живые и мёртвые всегда были рядом друг с другом.

Возле дома люди в шерстяных национальных костюмах пели песни, живописный дед с бородой рассказывал сказку, его окружали дети, можно было сесть на брёвна и слушать. Я увидела деревянные ходули, прислонённые к стене сарая, и с опаской на них взобралась. Они оказались устойчивыми, и я побегала на ходулях вокруг руин средневекового дома. Ещё мы присоединились к хороводу, который обходил поляну по кругу, во главе с местным пастором. При этом все участники хоровода пели что-то церковное, но мы не знали этих псалмов.

Продавались предметы народного промысла, овечьи шкуры, кожаные сумки, кошельки, вязаные варежки, шали из козьей шерсти. Свечки домашнего изготовления, мёд, варенья, чёрный сладкий хлеб, кровяная колбаса, масло, домашние конфеты из патоки и сливок. Были также блины, печёные груши, орехи в меду, облепиховый кисель, копчёный лосось, вяленая баранина, сосиски с горчицей.

А еще продавались мои любимые aландские груши: твёрдые, сочные, кисло-сладкие, мы купили три кило. На Аландских островах все фрукты твёрже, слаще и крупнее, чем на материке. Здесь земля другая, больше меди. Это из-за меди красные фрукты становятся ещё краснее, а зелёные приобретают красноватый оттенок. Даже листья на деревьях здесь красноватые.

Самыми красивыми на прилавке были яблоки в красной карамели на длинных палочках. Альтернатива сахарным «петушкам» из моего детства. Мы купили яблоко, но съесть его не смогли: уж больно оно огромное, рот так широко не открыть. Карамель твёрдая, не прокусить. Зато красота какая: ярко-красное блестящее наливное яблоко. Его было приятно держать в руках. Такое можно было бы катать по расписной тарелке и приговаривать: «Катись, катись, яблочко по блюдечку, показывай поля и моря, и широкие луга, и стрельбу, и пальбу, и небес высоту.» Я не расстроилась, что мне не удалось съесть яблоко, оно было таким сказочным!

Почему-то вдруг отчётливо запахло Рождеством, хоть была ещё только середина осени. Может, это был аромат дыма от свечек? Уже начали продавать глёгги: это такой горячий алкогольный напиток, со специями, изюмом и миндалём, пьётся только под Рождество. Едва только возьмешь в руки глиняную чашку горячего, тёмно-красного, сладкого питья, пахнущего кардамоном, и сразу вспомнишь зиму. Особенно, когда за спиной у тебя школьный хор поёт рождественские песни. "Приди, приди, святое Рождество, опусти свои белые крылья.»

Вокруг поляны зажгли огромные костры, и всё осветилось тёплым оранжевым заревом. В этом свете казалось, что мы, и правда, перенеслись в средневековье, в другие времена, когда ещё случались в мире чудеса. Наступила ночь, и мы собрались ехать домой. Как только мы вышли из круга, освещаемого кострами, стало по-настоящему холодно. В воздухе пахло снегом. Земля была как каменная, трава побелела и стала хрупкой. Звуки разносились далеко и гулко. Завтра обещают снег, и небо всё в белых тяжёлых тучах.

14. Соревнование блинов

Я прочла в газете, что в конце октября состоится ярмарка, на которой среди всего прочего обещают провести ежегодный чемпионат по блинам. В состязании примут участие известнейшие личности всех пятнадцати аландских провинций. В смысле, личности, известные своими блинами. А в жюри будут заседать величайшие блиноведы архипелага. Те, кто не менее двух раз победил на прошлых соревнованиях.

Этого я пропустить никак не могла! Да мне бы и не дали пропустить, потому что в каждой газете, по радио и по местному телевидению то и дело говорилось о соревновании. На это событие возлагались большие надежды. Обещали приехать ресторанный критик из Хельсинки и даже два журналиста из Стокгольма. Огласили весь список участников, и можно было делать на них ставки в табачном киоске. Каждый день в газете печатали репортаж об одном из претендентов: на целый разворот, интервью с большой фотографией. Кто же станет победителем? Из пятнадцати придётся выбрать одного, а другим придется убираться восвояси несолоно хлебавши, как бы хороши ни были их блины. Страсти накалились до предела!

И вот настал тот великий день. И именно в этот день у нас сломалась машина! Неужели мы не успеем к открытию? Бенни, как истинный джентльмен, вызвал такси, разбушевавшегося пса запихали в машину, зажали его между колен, и вот мы уже несёмся через мосты над заливами, через луга и фермы — на ярмарку.

Даже не взглянув на разноцветные палатки с леденцами и вязаными кофтами, мы пробежали по направлению к вывеске «Чемпионат по блинам». Там была огромная толпа, целое море народу, и Бенни остановился в нерешительности, но я, наученная жизнью в Петербурге, бесстрашно врезалась в толпу, увлекая за собой и его и нашу собаку.