ЭЛЧ — это лесное чудо
(сказка из Чудлесья)
«Не ходите дети
В Чудлесье гулять.
Легко там: потеряться,
Заблудиться и пропасть.
Будут мама с папой
Долго — безутешно рыдать.
Пропали сын и дочка
Их ни вернуть, ни отыскать.
Я вроде не ребёнок,
Чего тогда трясусь?
И плакать по мне некому,
Не знаю я свою родню».
Напевало забавное, не пойми,
Какой пароды существо:
Рогато, пернато, крылатое
И хвостатое за одно.
В нем было больше совиного:
Клюв, когти, огромные глаза.
Одно крыло птичье,
Другое — летуче мышиное.
Бараньи рога завитые,
Из них прорастали кусты.
В которых хранились,
Разные нужные мелочи.
Часы с кукушкой, скворечник,
Игрушечный самолет.
Сандаль, носок и веник,
Все, что существо нашло.
В скворечнике жили мыши,
Которых он должен был съесть.
Не смог, мыши обнаглели,
И поселились в рогатых кустах.
Они оттуда дразнились,
Пользуясь добротой существа.
Так — из вредности,
Мышки его любили.
Он защищал их от зла,
И был хвостатым тоже.
Но на конце хвоста,
Росли павлиньи перья.
Вот такие дела.
«Кто я»?
Часто задавался вопросом,
Разглядывая себя со всех сторон.
Шахматная клетка,
Проступала местами на нем.
Другого такого в природе,
Больше не сыскать.
«Это лесное чудо»!
Кричали люди.
Пытались его поймать,
Бывало им удавалось.
Он в клетках разных сидел,
Со временем выбирался.
И на свободу сбегал,
Найти таких как он сам.
Элч сильнее всего желал,
Поиски его привели — в Чудлесье.
Где он от страха дрожал,
Этим лесом детей пугали.
Да и взрослые его избегали,
Всё в этом лесу чудно.
И необычайно странно,
Уши — глаза у всего.
И это всё улыбается.
Везде: паутина, мрак,
Бантики, завязочки, верёвочки.
В них запутаешься ни раз.
И неоднократно свалишься,
Свалишься куда не поймешь.
Нет: ни верха, ни низа,
Ни дня, ни ночи.
Одно нагромождение всего,
Как бы в этом всём.
Окончательно не потеряться,
Но когда попривыкнешь.
К беспорядку вещей,
Станет он: знакомым.
И весьма понятным,
Чудлесье покажется.
Домом родным,
Где все тебе рады.
Говорят им правят,
Две колдуньи сестры.
Флора и Фауна,
О них рассказывают разное.
От жуткого до прекрасного,
Мол они также чудны.
Как лес что их окружает,
Могут быть с тобой милы.
А могут обратить в камень,
Живут сестры вдвоем века.
И колдуют на право, на лево,
Вся природа ими создана.
И животные, кроме человека,
Чудлесье их полигон.
В нем они жизнь створяют,
Нравится, на волю отпускают.
Нет, себе оставляют,
Потому в Чудлесье полно.
Разных волшебных чудачеств,
Флора — старшая сестра.
Заведует всем,
Что из земли прорастает.
Фауна — младшая сестра,
Зверьём управляет.
Всем что: дышит, плавает,
Ползает, бегает, летает.
Сестры древнее Земли,
Но их суть — жизненная сила.
От них исходит такая мощь,
Как от Богинь старого Мира.
Они и были ими когда-то,
Когда люди их почитали.
Строили храмы — молились,
Теперь жизнь иная.
Ценности людей изменились,
Им ближе виртуальные сети.
Чем природа простых вещей:
Гармония, любовь и покой.
Для них почти,
В пустой звук превратились.
По-этому сёстры ушли,
Подальше от суеты.
В своём лесу поселились,
Забытые людьми.
Чудят на заслуженном покое,
Их лес заколдован.
Спрятан от всех,
Ты в него не попадешь.
Не зная дороги,
Но Элч сам — чудо из чудес.
Потому он нашел дорогу,
В заколдованный феями лес.
Но даже ему в том лесу,
Было очень — при очень страшно.
Крылья не слушались его,
Он ковылял на своих двух.
Со скоростью черепашьей,
Его глаза видели во тьме.
Вот почему он так боялся,
Того чего не понимал.
За ним следили,
Крались в темноте.
Подслушивали, ухмылялись,
Набрасываться не пытались.
Но и знакомиться не собирались,
Шептались громко за спиной.
Сильно пугать старались,
Страх: липкий, потный, противный.
Мелкой дрожью Элча сковал:
Клюв щелкал, перья дыбом, хвост поджал.
Но страх имеет свойства:
Накапливаться — накапливаться
И перегорать.
Если до того не умер от страха.
Страх перестаёт тебя держать,
Примерно так и случилось.
Он сказал себе:
«Чего я боюсь?
Я же тоже чудик,
Значит должен чувствовать,
Себя, как в Раю».
Зато он понял.
Отношение к себе людей,
Они тоже его боялись.
Потому что не знали,
И узнать не пытались.
В клетках держали,
А он «вольная птица».
Или не птица?
Не важно — летает!
Страх испарился, его заменила,
Безрассудная храбрость.
Что тоже беда,
Было это натурой его.
Из крайности в крайность кидаться,
То всё плохо — при плохо у Элча.
То хорошо — при хорошо,
Мешала в жизни.
Черта характера такая.
Дров наломает и получит,
Сполна за дела.
Потом не знает куда деться.
Ещё и обвинит всех и вся,
Себя же ругать нет желания.
Нахватался Элч этого у людей,
Пока жил у них в неволе.
Может в нем и от попугая,
Что-то было?
Но не задумывался он о том,
Жил себе и жил потихоньку…
Накрыла Элча храбрость с головой,
Мышки ему твердили: «Постой»!
А он не слушал их — герой,
Пока не влип в историю.
Влип капитально, по самые рога,
Его в болотце засосало.
И утонул бы, не узнав,
Кто он такой.
Если бы не мыши,
Спасшие «героя».
Они тянули Элча,
Всей толпой.
Но их усилий было мало:
«Ты посиди, мы помощь приведём».
Пискнули мыши,
Оставив одного и убежали.
«Конечно, куда денусь я»,
Думал он с тоскою.
«Всё лишь мышиная возня,
Не более.
Я утонул почти, буль-буль…
Ой, кто-то хвост мой дергает»!
Элча так дернули за хвост,
Он пробкой вылетел из топи.
Повис вниз головой,
И завертелся — закрутился.
Пытаясь разглядеть спасителя,
Правда его не спасали.
А съесть явно желали:
Огромный, каменный верзила.
Поросший мхом — травой,
Деревьями — кустами.
Он был живой горой,
С голосом громоподобным.
С дыханием «аля ураган»,
И мыслями тяжёлыми.
Было слышно их верчение,
В его здоровенной голове.
Он поднес Элча к самому носу,
Близоруко щуря глаза.
«Что за птица ты,
Не пойму я»?
Верзила пророкотал,
Мысли с шумом в голове катая.
«Очень и очень редкая»!
Пискнул перепуганный Элч:
«Невкусная, ядовитая,
Отравишься — в рот не бери!
Я: горький, кислый, терпкий,
От меня понос!
Тошнота, икота, чесотка,
И выпадение волос!
Не ешь меня — не стоит,
Здоровье дороже всего!
Пока его не потеряешь,
Ты этого не поймешь.
А потому цени,
То что имеешь.
Его не отнимешь у других,
И снова не приобретешь — пусти»!
«Какая же ты — балаболка,
Хуже сороки любой.
Я всё-таки тебя попробую,
Раз ты ценный такой.
Пожую слегка крыло,
Выбирай какое:
Левое или правое?
Либо хвост откушу».
Они бы долго так припирались,
Пока до Элча вдруг не дошло.
Верзиле просто скучно,
Его не слушает никто.
Сидит он на болоте,
В окружении: гнилых пней,
Кривых коряг и собственных идей.
Тогда Элч обратился в слух.
Заткнулся, хоть любил поговорить,
Но пересилил он себя.
Язык клювом прищемил,
И сам себе напомнил.
«Молчание золото — молчи»!
А раньше обожал поспорить.
До хрипоты, до боли в горле,
Настаивая на своем.
Он делал это с гордостью, напором,
Доказывая правоту свою.
Кому она нужна?
Когда твой оппонент огромен.
И выщиплет перья из тебя,
Но неожиданно Элч понял.
Что слушать очень важно,
Информация — клад.
Верзила жил в Чудлесье,
Рассказывал о нем.
Как всё устроено,
Элч слушал, на ус мотал.
Запоминал, вдруг пригодится,
Он же о лесе только слухи знал.
И пригодилось, почти сразу,
Верзилу Элч перехитрил.
Удрал от великана шустро,
Даже с перепугу полетел.
Счастливый и довольный,
Что живой остался.
Элч повеселел и отправился,
На поиски друзей — мышей.
Но раньше Саву повстречал,
Тот на гнезде сидел и размышлял.
С видом философа,
Прикрыв глаза.
По правде переваривая обед,
Хотя об этом умолчит сюжет.
Чтоб не испортить,
Представительный вид Савы.
Элча восторг Саву сбил с ног,
Он чуть с ветки не рухнул.
«Ты на меня похож!
Наверно мы родня?
У тебя тоже: клюв, когти, рога,
Перья и расцветка в клетку».
Сава слегка пришёл в себя,
Разглядывая наглеца.
Лениво потянулся и нехотя,
Тягуче, на распев, ответил:
«Ну и что же?
Бывают схожести не схожи,
И непохожести — похожи.
Вопить по-этому излишне так».
Элч ничего не понял,
И уточнил: «Ты же сова?
В большей степени чем я,
Уже и заговариваюсь с тобой схоже».
«Другими быть — себя забыть,
Ты хочешь жизнь прожить чужую?
Но это сложно — не собою быть,
Слишком уж дорого стоит».
«В том-то и дело, что я нищ!
А так бы цену заплатил любую.
Лишь бы кем-то одним быть,
А так, не пойми кто я».
«Будь сим довольный, не ропщи.
Внешность не в силах изменить,
Лишь отношение к ней — попробуй!
Гордись собой, что ты один такой.
Уникальный и неповторимый.
Одинаковости нет ни в чём!
Есть небольшие схожести и только,
Даже ромашки разные, ты приглядись».
«Возможно, но они родня,
В своей семье цветочной.
А я один, лишь мыши у меня в друзьях,
Хотелось бы найти свои, родные корни».
«Чем тебе мыши не родня?
Семья не портретная похожесть.
А: забота, поддержка и любовь,
Этого должно быть довольно.
Можешь конечно к феям сходить,
Они явно тебя сотворили.
С них и спрашивай:
«Почему — от чего».
Иди за песком,
Он укажет дорогу».
Сава повернулся к Элчу хвостом,
Всё, разговор окончен.
«За каким еще песком?»
Элч закрутился на месте юлой.
И точно, под лапами песок пищит:
Белый, речной и какой-то живой.
Песчинки вокруг него танцуют.
Странный песок собирала,
И причитала над ним.
Премилое создание.
Заячьи ушки в клетку,
Огромные глаза,
В них море слез.
Маленькие, закрученные рожки.
Четыре короткие лапки — хвост,
Бело — пушистое чудо.
Элч влюбился сразу,
По уши и всерьез.
Даже не узнав её толком,
Влюбчивым был — жутко!
Увидит симпатичную мордашку,
И уже при луне вздыхает.
А эту милую зайку,
Кто-то явно обидел:
«Я Элч» — представился он,
«Твой друг и спаситель»!
«Пипина — песочное чудо,
Спасать меня не нужно.
Я сама себе беда — горе,
Ничего не успеваю.
Песок водой утекает,
Из лапок на волю.
Кручусь — верчусь, в колесе белкой,
А всё равно не успеваю.
Мне полагается время хранить,
Оберегать, направлять мудро.
Связала паутинку — не помогло,
Песчинки сквозь нее сбегают.
В часах песочных есть окно,
Они его часто открывают.
Их слишком много, я одна,
На всех меня не хватает».
«Давай поженимся — я помогу,
С песчинками на пару справляться легче.
Влюбился в тебя сразу, как увидал,
Ты белоснежная словно невеста».
«Спасибо, но у меня есть муж:
Настенные, рогатые, часы с кукушкой.
Правда в них поселилась мышь,
А кукушка куда-то делась.
Песчинки наши дети,
Часы песочные ясли для них.
Они в них сидеть не желают,
Своим побегом доказывают нам.
Что взрослые уже,
А на деле ещё дети.
Все мои беды — семейная возня,
Не требую спасения я — не нужно».
Элч приуныл, часы у неё муж,
Что общего у чуда с часами?
Выходит его чувства,
Нужны лишь ему.
Но все же спросил,
Где найти мужа?
А мышка вредная,
Испортила часы.
Чего-то сгрызла в них,
Они сломались.
Пипина в слёзы,
Элч запихнул часы.
В свои рогатые кусты,
Дал обещание всё исправить.
Пипина осталась с детьми,
На прощание его поцеловала.
Он так об этом мечтал,
Но повод его радовал мало.
Тащил часы, ворчал себе под нос,
Мог их спокойно выкинуть.
Мыши свои, они б молчали,
Но это причинит боль:
Любимой, дорогой.
С ней поступать так.
Он считал себя не вправе,
Потому мужественно пыхтел — летел.
Устал, присел передохнуть,
На симпатичную полянку.
Здесь всё было иначе, чем вокруг,
Рыба-луна полянку освещала.
Ещё одно чудо, теперь в небесах,
Над головой проплывало.
Огромная, плоская, как блин,
Похожая на всех рыб сразу.
Она начала петь колыбельную,
Попускаясь ниже — ниже.
Элч закрыл глазки, провалился в сон,
Неожиданно рыба-блин заорала.
Просто чудо сна увидела часы,
Они её враг заклятый.
Будильник всегда будет нас поутру,
Не даёт понежится в мягкой кроватке.
Вот чудо сна ненавидит его,
Часы лишают её власти.
Элч мигом проснулся,
И те кто рядом спал.
На гостеприимной полянке,
Все разбежались кто куда.
Чудо сна одна осталась,
Часы Элча спасли от долгого сна.
А он хотел с ними расстаться,
Зато он снова понял.
Не стоит относиться,
С предубеждением, ни к кому.
Особенно если не знаешь,
Ведь может оказатся.
Друга приобретёшь,
А будешь накручивать себя,
Так и не узнавши — потеряешь.
Теперь Элч часы берёг.
Пока до хозяек Чудлесья не добрался,
Они попивали чаёк.
В тени густого платана,
Платан с ними тоже чаёвничал.
Дул чай из чайника прямо,
А кексы с пирожными.
Играли в чехарду,
Кто быстрее из них.
В рот к тебе прыгнет.
Тут было: светло, уютно и тепло,
Как у любимых тётушек на кухне.
Богини древних времен.
Элчу благосклонно улыбнулись:
«Ты натерпелся у людей,
Но всё позади — ты дома.
Проси чего желаешь — заслужил.
А мы желание твоё исполним.
Тебя выкрали ещё яйцом,
Думали ты Жар-птица.
Не уберегли — извини, этого не повторится»!
Элч попросил часы починить,
Они дороги одному чуду.
И сломались они из-за него,
А больше ему ничего не нужно.
«Мы согласны, но у нас,
К тебе тоже есть поручение.
Отнеси мышей обратно,
Где взял, им не место.
В заколдованном Чудлесье.
От них беды — суета,
Мы собрали их для тебя».
И вручили Элчу клетку с мышами.
«Я сам всё детство провел взаперти»!
Возмутился Элч до глубины души.
Впихивая клетку в рогатые кусты:
«Одни мыши были мне рады.
Они моя семья, без них я никуда,
Принимайте нас вместе, или выгоняйте!
Обещаю за ними зорко следить,
Исправлять, если набедокурят».
Сёстры переглянулись, улыбнулись:
«Это и есть твоё желание?
Хорошо, уговорил, теперь ступай,
В Чудлесье, где живут твои собратья».
Элч поселился на дереве, на самом верху,
Поближе к: солнцу, луне и звёздам.
Вокруг сновали элчи,
Такие же как он — чудные.
И не такие же, во всём другом,
Жутко странные, неповторимые.
Элч вписался в окружение Чудлесья,
И мышей его со временем приняли.
Они здесь наоборот смотрелись чудно,
Как он когда-то в человечьем мире.
Нет созданий одинаковых,
Это Лесное Чудо понял хорошо.
С остальными захотел поделиться,
Выдернул из хвоста перо.
Обмакнул в чернила, взял бумагу — написал:
«Элч, мои приключения».
___________________________________
"ЭЛЧ" - вторая графическая книга и сказка из Чудлесья. Первая - "Людоед", в ней лес еще не получил свое чудное название. Сказки Чудлесья, цикл. Автор, начал рисовать третью графическую книгу, уже в цвете.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.