Бесплатный фрагмент - Эйвели

Звенье двести двадцатое. Нимвэ и Тэрне Пёрышко Ийдена. Становление рода Иимрехэ

Мудрым не по годам вождём стал Ислисин, встав во главе народа своего, и в Рэйе нашли эулиен Керникевиль заступницу свою и добрую помощницу. Узнав о том, что разродился народ эулиен ещё одним благодатным и благородным родом, озлобились арели, и Владыка их прежде них всех. Стал он искать Ислисину и Рэйе и народу их погибели, тогда же и явил Ислисин мудрость свою и прозорливость и увёл свой народ из-под бед, уготованных им. Зорко следили Ислисин и Рэйе за эулиен, вверенными им, и ни на море, ни на суше не оставляли их без своей помощи и попечения. И по заботе их — никак не могли арели подступиться к ним, ибо истинно крепкость в Свете дана была Ислисину и возлюбленной его, благословенной госпоже Рэйе. Не ставил Ислисин себя выше народа своего и тем, кто желал осесть и остаться на полюбившихся землях, сам помогал строить дома их, и многих старейшин одарил нитями на запястья их, дабы встали они во главе домов и родов своих под опекой его и Рэйе. Так пять великих домов отстроил Ислисин для народа своего и поименовал их Третий Эйден, Четвёртый Эйден, Пятый Эйден, Шестой Эйден и Седьмой Эйден (ибо прежде них — Эйден Господина Садов и сам Светлый Дом), сколько же домов отстроил Ислисин для семей и одиноких эулиен народа своего — нет верного счёта. Так стали эулиен Светлого Дома — золотыми листьями и народом Керникевиль и под опекой светлого рода сего утвердили и продолжили рода свои. До того же, пока не расселились все эулиен, что отплыли вслед за Ислисином и Рэйе — странствовали за ними на кораблях и служили людям на пути своём. Многие же из первопришедших, что пошли за Ислисином и Рэйе, писали Финиару, ибо просил он их. Они же сообщали ему об отваге молодого вождя их и доброй мудрости его, а также о великой Любви народа Керникевиль, которую заслужила по трудам своим госпожа Рэйе, верная спутница и возлюбленная Ислисина. Так написали однажды эулиен Финиару, что отправился господин их в Светлый Дом и держит путь туда с женою своей, ибо благословил Создатель народ их, и род Керникевиль вскоре должен быть продолжен. А потому подготовил всё Финиар, и в назначенный день вышли все эулиен Светлого Дома и спустились в гавань, чтобы приветствовать Ислисина и Рэйе, и приняли их с песнями и благословениями и проводили в Дом их, тогда же праздник был, и не кончался он три месяца. В то же время совершилось множество амевиль и иных светлых торжеств, и на всех из них Ислисин и Рэйе были почётными гостями и первыми в благословениях. Финиар же принял Ислисина и Рэйе, как подобает главе рода принимать собрата своего, и великих почестей были удостоены эулиен и пожалованы многими дарами, тогда же окружили их все со многими расспросами о родных и друзьях своих, а также любопытствовали изрядно о приключениях и трудах их, как только неугомонные эулиен могут. В день же благословенный и светлый, когда стояла молодая весна, родила Рэйе долгожданное дитя, и пришёл Ислисин к Финиару, дабы просить наречь дочь свою. Финиар же отдал Ислисину право его, ибо теперь сам Ислисин был первым в роду своём, не считая отца своего, триждыблагословенного Ислии, получившего родовое имя Керникевиль. Но преклонил Ислисин колено и голову свои и умолял Финиара оказать честь роду его и наречь их дочь с Рэйе. И пришёл Финиар, и принял маленькую эу из рук отца её и нарёк имя ей Ни́мвэ [Nímvhē]. Так была рождена Нимвэ от Ислисина, сына Ильмадуйль Владычицы Снов, дочери Амахейлах, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от благословенной госпожи Рэйе, жены Ислисина, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена, и через неё умножился и утвердился молодой род Керникевиль, а также род Эйвели, ибо кровь и право обоих родов перешло к ней. Случилось же милостивой госпоже Нимвэ родиться так: был день светлый, и ветер светлый бродил по земле, разнося пушинки и благую весть. И вот одну из пушинок вдохнул Ислисин и принялся чихать. И была тут же Рэйе рядом, и в великом волнении держала мужа за плечи и говорила ему: — Éum ni íbhu! Ислисин же никак не мог остановиться и сказать хоть слово, чтобы успокоить дражайшую Рэйе. И сердце его исполнилось великого волнения за возлюбленную, ибо она не ведала причины его внезапного недуга, и прикоснулся Ислисин руки Рэйе, что лежала на плече его, и с великим почтением и трепетом предал себя ей в ифхёлье. Велика была нежность эу и забота о встревоженной супруге своей, и вот по неодолимой нежности той и трепетной доброй заботе — был у Рэйе ребёнок, которого обрела она в мимолётном ифхёлье. И так успокоилось сердце Рэйе и возликовало сердце Ислисина, и вскоре вместе опустились они на молитву, дабы восславить пушинку, что по светлейшей Воле Господа так послужила им.

С великой радостью и честью пришли к юной Нимвэ лучшие из наставников и светлейшие из эулиен Светлого Дома. Сами дети Финиара наставляли её, и Финиар много беседовал с ней. Первыми же и вернейшими наставниками маленькой Нимвэ стали счастливые родители её — Ислисин и Рэйе. Они же дождались, пока Нимвэ получит именной клинок свой и тон от Фьихлие, и, поручив дочь свою заботе рода Эйвели, оставили Светлый Дом и вернулись на корабль свой, и отплыли вскоре, ибо многие заботы о народе своём ожидали их, и сам человек, и вечные нужды его.

Никто из наставников не знал печали с Нимвэ, ибо нрав её был мягок и скромен, а сердце исполнено нежности, но и великой отваги. Радовались эулиен за юную госпожу Керникевиль, ибо щедр был Бог к молодому роду, дав им Нимвэ. К юности же своей сделалась Нимвэ одной из прекраснейших эулиен Светлого Дома, и ото всех пределов народа надеющихся стали приходить юноши искать её взора, и прежде всего шли к Всеспрашиваемому за благословением, а потому — никто из них не тревожил Нимвэ, ибо провидел Финиар о судьбе госпожи Керникевиль и радел о её Свете.

И была ночь под властью серебряной госпожи Луны, и вышла Нимвэ в сад, ибо ей не спалось, и прошла она через все пределы его и вышла на порог рощи Эммеран. Там увидела она Тэ́рне [Térne], исполняющего свой танец-молитву. Был Тэрне из предела Ирдильле и был учителем танцев и песен, одним из первых эулиен, рождённых в подзаконном мире, ибо Свет его пришёл ещё в Эйдене. Он наставлял самого Ильалданве, вместе с госпожой Эликлем, а в ту самую ночь — и ему не спалось, и спустился эу из покоев своих, дабы восславить Господа своим танцем. Как зачарованная, смотрела Нимвэ на танец Тэрне, покрытого мерцанием древних звёзд и лунным серебром. Едва ли ноги вдохновенного танцора касались земли, и истинно казалось Нимвэ, что он прикасался руками небес, исполняя имя своё (1). Подобно мотыльку, в свете ночных светил порхал и кружил Тэрне, всецело отданный своей молитве и преданный танцу, Нимвэ же не могла отвести от него взора, и в сердце её вселился такой восторг, что смогла эу лишь упасть на колени и воздеть руки к небу в радостной хвалебной молитве, ибо ничего прекраснее она не видела в жизни прежде. И сердце её рвалось к Тэрне, чтобы соединиться с ним во вдохновенном танце, исполненном могучей жизненной силы, торжества Света и благородства, но эу сдержала себя, ибо не обучена была танцу и побоялась оскорбить Тэрне в его сокровенной молитве. Когда же зажглась Ирдиль и угасли ночные звёзды, опустился и сам Тэрне на молитву эулиен, и, завершив её, направился к Светлому Дому — одним из смиренных его эулиен, степенным и исполненным светлой скромности. Тогда же на пороге Дома нагнала Нимвэ учителя танцев и припала к ногам его в ифхёлье, она же умоляла его стать наставником её и обучить танцу, чтобы и ей был дан столь добрый и надёжный дар. В великом волнении склонился Тэрне над юной эу и со слезами принял её ифхёлье, дав ей слово, что обучит её всему, что сам знает, ибо не может быть никак иначе. С того дня сделалась Нимвэ ученицей Тэрне и вскоре всех иных наставников позабыла ради него, никто же из них не смог осудить её, ибо все любили Тэрне, а те, кто видел его и Нимвэ — не смели и думать о том, чтобы разлучать их, ибо сияли эулиен, находясь рядом, как два полуденных слепящих солнца, и смех их звенел во всех пределах, а на танцы их собирались посмотреть многие. Сам же Тэрне был с Нимвэ так обходителен и нежен, будто бы была эу чистейшей росинкой на утреннем побеге травы, и даже дыханием своим, исполненным жизни, боялся Тэрне смутить её. И всякий раз, приглашая эу на танец, обращался с ней с великой заботой, почитая Нимвэ своей госпожой и называя её своим Светом. Так сложилось, что редко сам танцевал Тэрне, наставляя эулиен в беседах и песнях, но в особые дни отдавал себя танцу, положив для себя, чтобы его никто не видел, ибо так он лично собеседовал с Богом и был причастен Свету Эйдена. Ныне же все дни проводил он с Нимвэ, и танец вновь овладел им, как прежде. И в его вихре и в его власти кружились эулиен по пределам Светлого Дома, и всякий, кто видел их — выкрикивал им благословение. С доброй Надеждой ожидал Финиар, когда придут к нему Нимвэ и Тэрне, ибо, как и каждый, кто видел их, ожидал их амевиль. И вот под наставничеством Тэрне — сошло знание в сердце Нимвэ, и одна она пришла к Финиару с мольбой отпустить её на служение к людям. Пожелала ради смертных Нимвэ расстаться с тем, кого любила, чтобы суровый и многоопасный путь свой пройти самой и уберечь Тэрне, а затем вернуться к нему, будучи надёжной ему опорой, познавшей свою возможную крепость. Напрасны были уговоры Тэрне и прошения его к Финиару — Нимвэ ушла одна, но перед тем условилась с эу, что в срок оговоренный в условленном месте, если по-прежнему будут они оба живы и Любовь их будет крепка — встретятся любящие, чтобы соединиться в амевиль в одном из домов родителей Нимвэ. Так положили они меж собой и благословили друг друга, поручив себя друг другу в ифхёлье, и так расстались, не расставаясь в сердце. Несколько раз порывался Тэрне уйти вслед за Нимвэ, но был остановлен самим Финиаром и принял свою судьбу, и отдал себя ожиданию и песням о далёкой возлюбленной своей, отворившей сердцу его врата Эйдена. Тогда же и сам Илькайрат приходил утешить Тэрне, ибо сделался он тенью от самого себя и расцветал лишь в воспоминаниях о Нимвэ и в песнях о ней. И сказал Илькайрат эу, чтобы пел он Нимвэ, не переставая, иначе тоска по ней и тревога погубят Тэрне. И так Тэрне и сделал — и пел о Нимвэ и своей Любви к прекрасной эу — всё то время, что были они в разлуке. И многие приходили в предел Ирдильле, а иные и в Светлый Дом, чтобы его услышать, и дивились такому служению эу и той силе, что незримо была дана всем песням Тэрне и их Свету, ставшему спасительным для многих. В песнях Тэрне утешались сердца в разлуке и исполнялись ликованием те, что были покинуты Светом Надежды. Финиар и тот приходил послушать Тэрне, чая, что в песнях влюблённого эу найдёт исцеление и своей тоске по Эин-Мари, которая в сердце пребывала с ним неразлучно все эти столетия в подзаконном мире.

(1) имя Тэрне просходит от térne — возможность, удача, случай, а также и одно из движений в танце, называемого эулиен «Прикосновение к небесам», то есть — «И́тамих и ю́льэ» [«Ítamih i ül`ē»], танец, в котором воспевают эулиен сотворение мира. Также ходит легенда среди эулиен Ирдильле, что однажды танец Тэрне увидели ангелы и вознесли эу в Эйден, чтобы там завершил он обучение своё танцам, и есть Тэрне единственный из эулиен, кто, не покидая жизни, видел Эйден и возвратился в Светлый Дом оттуда. Так говорит Эликлем, так говорит Путешественник, но сам Тэрне никогда не говорит об этом, хоть многие и зовут его Пéллилли И́йдéнэ [Péllilli Íydénē] — Пёрышко Ийдена.

Из всех трудов, что были доступны светлейшей эу, выбрала Нимвэ лекарский труд, ибо к нему лежала душа её, и в нём оказалась Нимвэ сильна и многоискусна. В людях наставляла она многих в лекарстве и составляла книги о травах и болезнях смертных, встречалась с мудрейшими из лекарей тех времён и посещала недужных, сотрудясь со смертными лекарями и воздвигая пределы им, где могли бы они трудиться и укреплять свои знания. Не зная страха, посещала Нимвэ также и предел арели и служила и там, ибо были в нём и те, кто облечён плотью по праву или же по желанию своему, и они, как и всякий имеющий плоть, бывали недужны, и им с уважением и почтением служила Нимвэ. Послал Владыка Смерти убить эу, но всякий раз рассеяны были посланные им, ибо им противостоял Свет Нимвэ, и не смогли арели даже приблизиться к эу. Те же, кто получил от неё исцеление — более не могли оставаться прежними, и так многим из арели принесла Нимвэ Свет Надежды, а через него и спасение.

Случилось также великосветлой Нимвэ спасти мальчика, что упал с дерева. Когда упал он — голова его раскололась, и мозг выпал. Никто из смертных не мог поверить в возможность его исцеления, и мать мальчика начала готовить его к погребению. Но пришла Нимвэ и взяла мозг его, и обтёрла слизью от морской рыбы, и поместила в сосуд с морской водою, а затем в сосуд с речной водою, а затем обратно — в голову мальчика, и взяла вино и красную глину и смешала их, и укрепила его кости, которые раскололись. И потом молилась долгое время, а на пятый день мальчик открыл глаза и смог рассказать о том, что случилось.

Ещё же Нимвэ исцелила зерно, когда в Нинэ́рте [Ninért] случилась гниль колосьев. Так пришла Нимвэ на поля, где была болезнь, и говорила с каждым из недужных колосьев, и благословляла каждый, и не пропускала ни один из них.

И те из колосьев, с которыми говорила Нимвэ — были черны, а наутро гниль сходила с них. Затем спустилась Нимвэ в каменный амбар, узилище всего зерна лета, и стала перебирать семена, одно за другим, и также беседовать с каждым, и петь зерну, и благословлять его. День и ночь трудилась Нимвэ в амбаре и не принимала ни воды, ни пищи, и ни с кем не говорила, кроме самого зерна, и никого не пускала к нему. Когда же потом вошли люди — нашли золотое зерно крупным и спелым, и не было меж него ни плевела, ни гнили, но сплошь золото тучных колосьев. Так Нимвэ исцелила зерно и урожай в Нинэрте.

Много за Нимвэ чудес исцеления, дарованных ей по милости Божией за верность её и Любовь к смертным. Те из них, что известны — стали песнями круга предела Эликлем, те же, о которых молчит Нимвэ — известны спасённым эу и самому Богу. Я же свидетельствую, что по Любви Нимвэ и её молитве творились великие исцеления и укрепления в Свете, сама же эу по скромности своей молчит о них, и я не стану вещателем её славы, ибо знаю, как не близка она сердцу эу.

И был день странствий Нимвэ, и в сердце её поселилась тревога, и печаль охватила его. Тотчас же к пределу сердца обратилась Нимвэ, и услышала голос Тэрне и как он призывает её, ибо Смерть стоит у его изголовья. Ради Тэрне всё оставила Нимвэ и как могла поспешила вернуться, пребывая с любимым в сердечной молитве. Случилось же так, что напали люди на Тэрне и тех, кого наставлял он, и многих убили, а иных оставили в ожидании смерти, и одним из них был и сам Тэрне. Так получил эу серьёзную рану, но, не думая о себе, взял на себя заботу о своих собратьях, а потому вскоре совсем занедужил и принесён был в светлейшие из покоев, ибо прежде не позаботился о своей ране. Когда же пришла Нимвэ к Тэрне — был он уже лишён первого дыхания жизни, и лекари сделали для эу всё, что могли. Но попросила эу дозволения остаться ей наедине с любимым и припала к ложу его в молитве, и своими слезами омыла раны его. Она же сама взяла долю от крови своей, чистой и полной цветения жизни, и отдала её Тэрне, взяв от него большую долю грязной крови. И так повторила Нимвэ три раза через несколько дней, пока лекари не удержали её, ибо Нимвэ отдала Тэрне много крови и сама ослабла, и могла встать на путь смерти. Тогда просила Нимвэ, чтобы привели её к Финиару, и молила его совершить амевиль над ней и Тэрне, ради укрепления его Света и ради Любви их, не знавшей покоя. Облачился тогда Финиар в праздник и спустился в лекарские покои, и отпустил всех эулиен, что были там, так что остался лишь он с Нимвэ и Тэрне. И по молитвам Нимвэ сочетал он её в Свете с возлюбленным эу, и единым Светом предстали они перед Богом, и так укрепился Свет их, и тотчас очнулся Тэрне под опекой Нимвэ и был встречен и принят её улыбкой. Как страдающий жаждой припадает к прохладному роднику — припала к груди возлюбленного мужа Нимвэ, и более не пожелали они расставаться, и голосами их и смехом их зазвенели светлейшие из покоев. И был вскоре праздник по амевиль их, каких не бывало прежде в Светлом Доме, и ликование его было щедро и крепко, и зажгли эулиен Свет во всех пределах, ибо в танце своём по всей обители кружили Нимвэ и Пёрышко Ийдена, подобно двум огонькам от Его Света. По амевиль же оставались эулиен ещё некоторое время в Светлом Доме в пределе рода Золотое дерево и сослужили вместе своему народу, и в то время многие из эулиен решили перейти под опеку Керникевиль и госпожи Нимвэ, дочери Ислисина и Рэйе. Затем, в своё время, Нимвэ и Тэрне простились с Финиаром и его народом, чтобы исполнить задуманное и вернуться к своему народу.

До того же был день, когда странствовала Нимвэ среди смертных и увидела, как собрались люди, чтобы убить собаку. И пришла эу и остановила их, и спросила их, в чём вина этой собаки? И ответили ей, что стала собака уже стара и не может, как прежде, защищать стада, а потому решили убить её, так как нет от неё пользы, и требует она хлеба. Тогда забрала Нимвэ собаку от людей и с ней вернулась в Дом свой, ибо была та собака худа и слаба, и кожа туго натянулась на рёбра её. Звали собаку прежде Гавхýр [Gavhúr], и была она уже стара для охраны, и слабыми стали кости её, и совсем поникла Гавхур, ибо не могла больше служить, как прежде. Но взяла Нимвэ заботу о ней, и в покоях своих поселила Гавхур, и положила её на постель свою, и укрыла её шелками и периной, а сама ложилась на полу и спала так. И каждый день ходила эу к ретенти, чтобы взять у них мяса для подруги своей. Любовью и добрыми беседами уврачевала Нимвэ слёзы в глазах собаки и доброй пищей вернула силы в тело её, наела Гавхур себе славные бока, и укрепились кости её, и ушла дрожь, и прояснился взгляд, шерсть же Гавхур заблестела и завилась кудрями, будто бы стала она вновь щенком, и резвость, и любопытство щенка проснулись в ней. Многая радость была Нимвэ от общения с Гавхур, но в Любви своей назвала эу её Ирди́льмрин [Irdíl`mhrin] — Кусочек Ирдильле, и такое имя дала ей, а потому называли эулиен Гавхур — Ирдильмрин и любили её. Всюду Ирдильмрин следовала за Нимвэ, и радость их, соединённая, была велика. Также любила Ирдильмрин бегать по саду у Светлого Дома и встречать громким приветствием своим приходящих эулиен, и провожать их до самого порога яблоневой рощи. Тогда же шутили эулиен, что у Луриена есть соперница в деле его, и с радостью делил эу с Ирдильмрин труд свой. Любили Ирдильмрин и исполины, и ретенти, они же все баловали её и почитали, а потому знала она, что во всех пределах Светлого Дома рады ей, ибо ничто не запрещалось ей, и всякая шалость Ирдильмрин была эулиен в радость. Финиар же на всякий день арнхейна желал, чтобы Ирдильмрин была рядом с ним и носила воду его, а также была всегда обильно полита, ибо прежде самого Всеспрашиваемого принимала на себя всю воду, положенную ему.

Так пришла однажды Ирдильмрин в предел Ирдильле и увидела Иллиат, и пошла за ней. Как раз в то время заботилась Иллиат о псе Дриа́ре [Driа́r], который был из гончих арели, но ранен был и брошен ими. Так началась Любовь Ирдильмрин и Дриара, и нашли они, многоверные, в ней радость свою и Свет угасающих дней своих. От неё же родилось семь щенков, огромных, как отец их Дриар, и кудрявых, как Ирдильмрин. Также и их взяла Нимвэ под опеку свою и воспитала их, и взошли плоды Любви Ирдильмрин и Дриара в стенах Светлого Дома и многим эулиен стали верными спутниками и друзьями, ибо росли вместе с детьми их в играх и ласке. И были потом дети детей Ирдильмрин и Дриара, и так расширился и укрепился славный род их, и благословил его Финиар и дал ему имя Ии́мрехэ [Iímrehē] — Дом доблести, и с того дня процветает он под сенью Светлого Дома, и ныне широки и крепки корни его и многочисленны достославные побеги его. Когда же стала Ирдильмрин совсем стара и перестали ноги держать её, на руках своих носила Нимвэ её по Светлому Дому и выносила в сад, где любила бывать Ирдильмрин. В день же, когда не стало благородной Ирдильмрин и возлюбленного её, отважного Дриара, погребли их эулиен вместе, как и подобает возлюбленным в пределе рода Золотое дерево, рядом с героями своими и детьми. О них же, крепколапых и ясноглазых, теперь и многие песни Светлого Дома, и светлая добрая память в отважных потомках их, многие из которых остались в людях, переняв от эулиен служение своё, и ныне, как и прежде, обилен и многоплоден род Иимрехэ, и все эулиен почитают его и кланяются ему, как и всякому другому роду вернейших соратников смертных.

Когда же пробил час и не стало любящих Ирдильмрин и Дриара, собрала Нимвэ тех из потомков их, что пожелали пойти с ней, и вместе с Тэрне и своим народом отошла из Светлого Дома. Вскоре же воссоединилась Нимвэ с отцом и матерью в Третьем Эйдене, и там снова был праздник в честь амевиль Нимвэ и Пёрышка Ийдена, и щедрыми были благословения любящих, и так укрепился род Керникевиль и Свет рода Эйвели. Да сияют эти два великих рода в улыбках детей своих и всех находящихся под их опекой!

Звенье двести двадцать первое. Сон Седби. Карайн Алби и Илинер. Просияние Велы

Раз пришёл Седби припасть к рукам сестры своей, как делал это по обыкновению своему, когда бывал в раздумьях или что-то тяготило его. Тогда же положил он кудрявую голову свою на колени Эликлем и смог заснуть, не ведая печали, ибо сестра была рядом, и рука её на плече Седби успокоила его. И приснился Седби Светлый Дом, сияющий, как мириады солнц, парящий под небесами, с отворёнными дверьми своими и сверкающий, как росами, бессчётным количеством огней. И Финиар, отец его, приснился ему, что был в своих покоях, и от него они наполнялись Светом. И белые свечи перед ним вместо пламени имели огненные лица. Также увидел Седби старшего брата своего, непорочного и мудрейшего из эулиен, преданного, как всегда, молитве, воздевшего руки к садам Эйдена. И знамя в его покоях развевалось от незримого ветра, и смехом Эйдалин были наполнены его покои. И увидел он младшего брата своего, юного и прекрасного, стоящего рука об руку со тысячесветлой Ильмин, подобно скале, в покоях своих, окружённого детьми своего рода, и Эливиен наставлял их и вёл своим Словом, и золотой венец, сотканный из лучей Света, покоился на кудрях его, и истина сверкала на устах его, сам же он сиял, как звезда Ирдиль. И увидел Седби мир, поднимающийся из пыли, подобно вихрю, от танца сестры своей, сверкающей Солнцем и вереницами звёзд, и взмахи рук её и края платья касались самого Эйдена, и звонок был танец её, как журчание великой Аэн. Затем увидел Седби себя самого, стоящего среди воинов, готового к битве. И солнце сияло над его воинством, и на каждом эу были доспехи, сотканные из лучей и Света. Затем увидел Седби и сам несравненный Эйден, перед которым меркнет всякий Свет, и там лучезарную Эин-Мари, родившую его и его братьев, и госпожу Эликлем, и с Эин-Мари весь Эйден тосковал по Финиару, её же тоска была в каждой капле Аэн, в каждой травинке, каждом цветке, восходившем к солнцу, в самом эфире, в Свете Эйдена, ибо весь Эйден и всё, что было в нём, обратилось самим ожиданием и томленьем разлуки. Видел лучших из воинов и ангелов, спрашивающих между собой: — No let ev el`híleit éligē élligrenē. Ter ah kéma ni ínir? Затем из Эйдена наблюдал Седби народ эулиен, разбросанный по подзаконному миру странствиями и служением, видел дела их, Надежды и чаяния, гибели и рождения, амевиль и праздники их. Тогда же вдруг предстал перед ним снова Дом его, парящий в небе, и показался ему таким тяжёлым, будто весь народ эулиен от сотворения мира собрался в нём. И вся тяжесть его покоилась на плечах Финиара. С этим и проснулся Седби, не зная, напуган он, восхищён или же успокоен.

Под сенью Эйдена нам путь уготован

От искрящейся Аэн до пределов святых —

Идти с человеком до последнего Слова,

Не зная сокровищ и целей иных.

Мы взяли дороги ветра скитаний

И подняли щит, что разбит был и сломан,

Мы цепь золотую в тот щит переплавим!

Под сенью Эйдена нам путь уготован…

Был рождён Карайн, позже прозванный Алби, от всеблагого Ану Божиего хлеба, сына Нэри Ягуара, сына мудрого Урми, сына Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Эвхели, вернейшей супруги Ану, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена, так и не увидев Света глаз отца своего.

Великим утешением слёз скорбящей Эвхели стал Карайн, ибо во всём был похож на Ану — и лицом, и нравом, и верностью сердца. И Финиар, взяв рождённого от Ану сына Эвхели, дал ему имя Кáрайн [Kárayn]. Тогда же многие эулиен из народа Эликлем пришли, чтобы поддержать Эвхели и позаботиться о Карайне. Сам Седби окружил его своей опекой, и Элкарит приходил к нему, пока был Карайн совсем ребёнком, чтобы послужить Эвхели в её нуждах. Финиар часто спрашивал о Карайне, и когда имел на то время, навещал его, чтобы беседовать с ним и Эвхели, поддерживая их и направляя в Свете. Так под многой опекой своего рода и верных Ану друзей стал вскоре Карайн одним из достойных эулиен Светлого Дома — бесстрашным, милостивым и мудрым, исполненным любовного рвения послужить человеку по мере сил и сверх всякой меры. В великом почтении к памяти Ану воспитан был юный эу и много трудился, чтобы быть достойным его сыном, но скромность Карайна боролась в нём с мудростью его сердца, заставляя юного эу думать, что труд его скуден, и Света отца своего он недостоин. От этого бывал огорчён Карайн и в сердцах молился к Господину Садов сделать его достойным хоть искры от Света Ану. Видел эу желание Эвхели, чтобы продолжил он путь отца своего, и понёс его дело дальше, и трудился трудом Ану, но, окружённый достойнейшими из своего народа, был Карайн смущён в своём сердце и тяготился нищетой своего Света.

Вне всяких сомнений, есть эулиен достойнее меня, наделённые и силой, и Светом, и прежде всего мудростью распоряжаться этими дарами. Глядя на них, прежде страдал я, понимая, как слаб в сравнении с ними, подобно пушинке перед раскидистым и могучим дубом. Ныне же это меня не заботит. Я рад и горд за силу и Свет тех, кого превозношу в своём сердце. Важно не сколько дано даров и кому они даны, но как каждый из нас распоряжается ими. Если и от моих скромных дел родится улыбка, разве не буду я равен тем, кого так почитаю, тем, кем восхищаюсь, щедрость чьих даров прежде огорчала меня моей собственной нищетой… Один силён своей молитвой, иной прозорлив в сердце, как сам Финиар, другой владеет Словом, как самим собой, и много других, владеющих теми же дарами в различной степени. И я среди них, сокрушённый немощью достойно послужить человеку. Но мною правит Надежда — госпожа, не предающая своих рабов, она милостива, она благосклонна, она не ведает моих слабостей, сомнений и страхов. Она повелевает мне делать то, что я должен, не задумываясь, возможно ли это для меня и возможно ли это в названном мире.

Я не стану солнцем с его всесогревающим Светом, ибо я не солнце. Я не стану великим мастером или героем, ибо ни мудрости, ни искусства, ни какой иной силы мне не хватит для подобной дороги. Но я знаю, кем я буду и кем я могу быть. Этим я горд и этим доволен. (1)

(1) L. I. I. V. E. 153:14—15

Вся сила и власть мужского начала — в состоянии рядом с любимой. Без жены муж не воин и юноша не мужчина в полной мере своей природы, ибо в единстве сила любого начала.

Поэтому Творец дал юношам и мужчинам время узнать ту, что встанет с ними, и наполнит их, и пробудит в Свете, или же время найти крепость у Госпожи Света, Его Церкви.

И, зная это, искал Карайн ту, что встанет с ним и будет его силой, ибо только так готов был эу принять своё знание и применить его. В то же время в пределе Оленьего рода была эу именем Или́нер [Ilíner], знавшая также о положении вещей и обретении силы, и искала того, с кем встанет рядом, ибо сила её была велика, взятая ею ещё в Эйдене, откуда она пришла с Финиаром.

Вся сила и власть женского начала — в состоянии рядом с любимым. Без мужа девушка не творит, и жена не становится матерью и не обретает в полной мере всю силу своей природы, ибо в единстве сила любого начала.

Поэтому Творец дал девушкам время узнать того, с кем они встанут, и кого наполнят, и кого пробудят, явив им силу и свою Волю в задумке о всяком Свете. А также дал Творец девушкам время найти свою силу и труд ради Господина Садов и Его Церкви и стать щедрым деревом мудрости и жизни в Его саду, Его невестами и жёнами.

И потому искала Илинер в пределе сердца тот Свет, что поразит её и призовёт к себе, и от самого исхода были поиски её тщетны, ибо прежде не был явлен в подзаконном мире Свет, равный Свету самой Илинер, плод от плода того же дерева, действие от того же знания, пока не родился Карайн.

Когда же пришёл срок, вошла Илинер к Финиару и сказала ему, что в сердце своём видела Свет, который ей равен, и просила Всеспрашиваемого назвать того, чей был этот Свет, ибо он был так силён и ослепителен, что Илинер пребывала в замешательстве. Тогда вместе с ней отправился Финиар к свечам и обратился к своему сердцу, и вскоре сказал Илинер, что тот, кого она ищет и ждала от Эйдена — в пределе Эликлем и уже готов к назначенной встрече. И вот по слову Финиара облачилась Илинер в праздник амевиль и отправилась в предел рода Золотое дерево искать того, чей Свет видела в своём сердце. В это время пребывал Карайн в соследовании, и тело его было покинуто им ради смертных. Весь предел рода Золотое дерево обошла Илинер и не смогла найти эу, тогда обратилась она к Богу и молила указать ей на того из эулиен, кого Он задумал для неё прежде. И вот в час заката, когда садилось солнце, упал могучий луч его из-под самого полога Светлого Дома и указал на Карайна, сидящего в тени дерев у фонтана. И тотчас пришла Илинер к эу и опустилась рядом, и увидел Карайн Свет Илинер, что простирался во все пределы, и всевластие его было повсюду. Тогда же открыл эу глаза и увидел Илинер, и Илинер увидела глаза Карайна. И сказали они друг другу: здравствуй, Свет мой! И узнали друг друга, и сердца их возликовали и успокоились. Не дожидаясь сумерек, пришли Илинер и Карайн к Финиару с просьбой об амевиль, и Всеспрашиваемый не стал медлить и исполнил свою молитву над ними, и так стали Илинер и Карайн женой и мужем, и знание сошло на Карайна, и вскоре он просил Финиара отпустить его с Илинер, ибо через неё открыл для себя своё служение и силу. Согласился Финиар отпустить эулиен, и, не боясь и не страшась ничего, отошли они спустя несколько дней на земли Хайнуи. Там смиренно, но с большим рвением трудился Карайн в Свете Илинер, и было им предпринято несколько попыток собрать разрозненные семьи эулиен с земель Хайнуи и земель рядом, чтобы утвердить их под своей защитой и опекой, но не нашёл эу золотой крови по всей Хайнуи, и лишь несколько из отважных эулиен, что исполняли там своё служение, пришли к нему, чтобы засвидетельствовать своё почтение и сказать, что они ещё живы. Вместе с Илинер поселился Карайн неподалёку от разорённого замка Итар, и вместе они не покидали Хайнуи. Видя труды и старания своего мужа, нарекла Илинер его — А́лби [А́lbi], свидетельствуя о смелости мужа, основавшего дом их на Альбионе, а также утверждая крепость его, так как на эмланте а́lbeg — означает крепостная стена, оборонительное сооружение, служащее защитой.

Вместе Карайн Алби и Илинер крепко встали на земле Хайнуи против тени Неоглашаемого и трудом Надежды, защиты и помощи служили людям. Как ураганные ветры, поднимались многие погубить их, но были эулиен друг у друга, и корни дерева их были крепки, и потому никто не смог причинить им никакого вреда. Сами же эулиен сотрудились вместе, не расставаясь ни на минуту, и были единым Светом перед людьми и Богом, когда закладывали Его церкви, возводили школы и лекарские пределы, помогали семьям и притесняемым, давали денег желающим получить образование, а иных, кто желал, наставляла сама Илинер, в то время как Карайн писал книги.

Видя труд их, прогневан был Анкхали и велел Верефéсу [Verefésus], князю от данаи в земле Хайнуи, убить этих эулиен в скорейшее время. Но был И́шке [Íshke] — его племянник, и сын его К'Му́рвэ [K’Múrwe], которые не пожелали убиения эулиен и встали на их защиту. Вскоре Ишке и К'Мурвэ взяли свои народы и многие сокровища и поселились рядом с Карайном и Илинер, и оберегали их. Позднее те арели заключили союз с Карайном и Илинер и утвердились в Свете. Там же они основали свой город — Вéла [Wéla], и устроили свою общину наподобие общины эулиен, поставив Карайна и Илинер над всеми ними по старшинству Илинер и Любви к Карайну. Владыка не простил Ишке и его сыну измены, и так было положено начало великим войнам, в которых удивительным образом обнаружилось, что есть арели, готовые жить как эулиен или люди, и даже сражаться за это право, отвергая власть и гнёт Владыки, ради Надежды, происходящей от Господина Садов. Позже и Ишке, и К'Мурвэ были убиты, город Вела не раз подвергался разорению, но снова бывал отстроен, и туда стали приходить и люди, бежавшие от преследования Неоглашаемого или же не согласные с его учением. Вскоре в Веле собралось достаточно сил и знаний, чтобы и сам Изосар объявил, что Вела подлежит разорению. Но у народа Ишке и К'Мурвэ ещё оставались силы для битв и сражений, и война была продолжена их сыновьями и родичами из предела арели. Всё это время Карайн и Илинер пребывали в Веле в трудах милосердия и защиты, наставляя и укрепляя в Свете всех, кто искал их. Многажды друзья Ишке и К'Мурвэ советовали им вернуться на мирную землю и укрыться от гнева Бессветлого и Неоглашаемого в Светлом Доме, под защитой самого Финиара и Исполинов, но всякий раз ни Алби, ни Илинер не слушали их и оставались в Веле, верные тем, кто был с ними. Когда же снова приходили желавшие им блага и просили их укрыться, отвечали им эулиен, что теперь, в Веле, они сами — спасительный полог, а судьбы их вверены Богу, и только Он им служит защитой, а под Его защитой — они не знают страха. К бесстрашию перед лицом Владыки и Изосара призывали Карайн и Илинер и всех, кто был в Веле, и всех, кто мог слышать их слово. Вскоре же наставлял Карайн всех, кто прислушивался к его слову, оставить Велу и идти искать себе другое место, сохранив Велу в своём сердце и распространяя Свет, обретённый в нём, во все пределы. Так были те, кто послушался Алби, и их служением наполнился и утешился подзаконный мир и его земли, так были и те, что не пожелали покинуть эулиен и оставались с ними, верные своему долгу и Свету. Вела же снова разрушался и воздвигался и был то больше, то меньше, но никогда не бывал покинут теми, кто был верен Надежде.

Видя труды Карайна и Илинер, просил Златовласый брата своего Седби отправить к ним некоторое число от воинов и своего народа, чтобы вновь земли Хайнуи исполнились золотой кровью, и на исходе Сумеречных времён до тысячного праздника дня исхода Седби собрал тех, кто пожелал утвердиться на Хайнуи в Веле. К тому времени Вела был снова разрушен, но по всей округе собралось много из тех, что любили Карайна и Илинер, хоть их было как зелёных листьев в осенней роще среди ненавидящих эулиен и внявших учению Изосара.

Звенье двести двадцать второе. Элиинени. Утешение Эликлем

И был день, и состранствовали вместе в светлом служении своём Эмайлин и Эмре, и укрылись на ночь в пещере. Тогда же случилась дрожь земли в месте том, и камнями с горы завалило вход в пещеру. Сгустился мрак в пещере, и были арели рядом, тогда же послал Бессветлый в сумрак тот одного из слуг своих, дабы взял он беззащитных эулиен и погубил их для него. И пришёл арели в лютой тени своей и встал так. Взялись эулиен тогда за руки крепко и соединили Свет свой в молитве. И сотряслась гора снова, поражённая Светом их, и посыпались камни большие и малые, и обратились из чёрного в острый кварц, и голубым светом залилось всё. И поразил Свет арели и жестоко уязвил его. И спасался он бегством. Тогда же обратили эулиен взоры свои друг к другу, и поняла Эмайлин, что ожидает дитя от вернейшего мужа своего. Скоро собрались эулиен и вернулись в Дом свой, ибо опасался Эмре за жену свою. И ощерился мир и восстал против эулиен, и всю дорогу до Светлого Дома противостоял им, посылая трудности и опасность великую. Взял на себя бесстрашный Эмре попечение о возлюбленной своей, и сердцем своим чутким и умом острым окружил её крепкой заботой, так что никто и ничто не могло навредить ей. Живой и здоровой привёл Эмре жену свою в Дом её и рассказал Финиару о всех препонах их, что были в пути. Тогда повелел Финиар Эмре быть с Эмайлин неотлучно, и Элкариту поручил опеку над ней, ибо сказал, что боится мир подзаконный дитя во чреве эу и противится ему, а потому должно эулиен защищать его и беречь вместе с матерью его, и снял тогда господин Светлого Дома хетаках Эйдена (1) с запястья своего и повязал Эмре в благодарность за заботу его об Эмайлин, и великим заступником назвал его, а труд его в пути их — светлейшим подвигом. Тогда же по велению Финиара привели Эмайлин в покои Элкарита, и многие месяцы молились они вместе, и была она под защитой его, и Эмре верный всегда был рядом. Когда же пришёл срок её, позвал Элкарит Тэйели и Тейемин, чтобы приняли они дитя из чрева Эмайлин. И пришёл Финиар и дал имя ему. Эулиен же зовут его Элии́нени [Ehliíneni],Триимённый, ибо таково прозвище его среди Эйвели и народа его, и никто никогда не называет эу по имени его, что дал Финиар, хотя есть у него имён много.

(1) оставив Эйден, сплёл Финиар хетаках из жёлтой нити и повязал на правое запястье своё в память об утешающем Свете Эйдена, дабы и в мире подзаконном не забыть о нём. Высоко ценил он хетаках тот, и всегда он был перед глазами его в молитве во всякий час испытаний или нужды. Так прозвали эулиен его меж собой — хетаках Эйдена.

Так был рождён Элиинени от Эмайлин, дочери Нэри Ягуара, сына Урми, сына Фьихлие, дочери Эликлем, младшей дочери Финиара, матери рода Золотое дерево, и от вернейшего мужа Эмайлин Эмре, по исходу эулиен из всесветлейшего Эйдена их, на мирной земле, во времена Сумеречные, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, ибо было положено так. Тогда же было имя эу, данное ему до первого сна его — запечатано и скрыто, и более не называют его. И почему стало так и в чём причина — нетрудно сказать.

Случилось маленькому эу играть в саду, и смотрели за ним охраняющие его. Но пришли арели ветром и туманом и похитили его, ибо понравился маленький эу Владыке их. Сердцем своим увидел Элкарит эту беду, ибо о маленьких эулиен всегда болело сердце его, и боялся он судьбы Кройне для них. А потому взял он свечу горящую, ибо была она ближе всего к нему, и выбежал из Дома своего, и преследовал туман и ветер, и разгонял их свечой. Словом своим и молитвой крепкой, силой, данной сердцу его, и отвагой неугасимой прогнал Элкарит арели, и рассеялись они и отпустили дитя. Тогда же взял его Элкарит и отнёс в свои покои, и взял эу под защиту свою. Но не мог тогда маленький эу ни говорить, ни спать, ибо напуган был. И нетвёрдой стала речь его, и заикался он и путал слова, засыпал же он лишь под молитву Элкарита. Тогда призвал Златовласый великого Илькайрата, чтобы пел эу, и в песнях его и под словом его исправилась вскоре речь эу, и смог говорить он ясно. Под молитвами же наставника и спасителя своего пришла крепость и в сон его, и смог эу засыпать спокойно. Однако обнаружилось вскоре, что всякий день и час открыт его взор к миру арели, и видит его он как наяву. Также, кроме него, видит он взором своим миры сопряжённые и тёмные, где у живущих в них нет имён. И обучил его Элкарит особым молитвам и крепость знания против их тени передал ему. Так научился эу противостоять всякой тени и узнавать её прежде, чем заметит любой другой. Когда же пришёл срок его и совершенным стало знание его, оказалось, что есть сила в нём, какой не знали эулиен прежде, и взором своим и словом верным изгонял он бесов и духов (2), зная многих по имени, или связывая именем рода тех, что не имеют его, и лескрат также стал разуметь он. Великая слава пошла о нём, и страшились его арели велико. Тогда же назначил Владыка Смерти цену за голову его и объявил охоту на юного эу, но никто не смог доставить ему Элиинени. Тогда же во гневе своём разметал всё вокруг Владыка Смерти и убил Авгалата, золотого коня своего. И повелел Бессветлый стараться сподручным своим без устали всякий день и час земной и в немирный. А потому сплотились эулиен Светлого Дома в защите Элиинени и оберегали его всеми силами своими. Так никогда не отпускали эу они одного и три имени дали ему в разных народах. Так назвали его именем эулиен — Эркарáй [Erkaráy], что есть — Тот, что справа, и дали имя ему человеческое — Ки́ган [Kígan], и имя арели дали ему — Кумáви [Kumávi]. И никогда не зовут эулиен подлинным именем его, но меж собой называют Элиинени. Когда же странствует он под защитой их или говорят о нём за стенами Дома его, то называют его Эркарай. Люди же и арели знают его как Кигана и Кумави, а кроме этих, довольно ещё имён у этого эу, ибо сила его велика, как и Любовь эулиен к нему. А потому всегда с ним не менее пяти эулиен или лучшие из них, что показали себя бесстрашными и твёрдыми перед любой тенью. И хотя просит Элиинени освободить его от опеки — запретил Финиар отпускать его одного, ибо так дорог он народу эулиен и ценен дар его.

(2) именуют эулиен всех духов и созданий внесиемирных или не под его законом — арели. Не служат арели Богу или Дьяволу, ибо доступны и тени и Свету, и, имея имена, сознанием наделены и волей, а потому выбирать могут, подобно человеку, и мыслить, и желать свободы. Есть среди них имена, плоть имеющие по выбору своему, и имена, не имеющие её, те, что выше стоят над другими, и те, что повинуются им. «Арели» же как общим словом называют эулиен и слуг Дьявола, силы тёмные, бесовские, поименованные и безымянные. Когда же говорят эулиен не обо всём множестве народов и видов вне подзаконного мира и не под властью его, а лишь о тех, что порабощены Дьяволом, обращены к нему или им созданы — называют того из несчастных не «areli», но «vis» — тёмная душа. Их же чаще всего путают люди с другими арели, как благородными и обращёнными к Свету, так и с не противящимися ему, так и душами непоименованными и пропащими. Учение же Неоглашаемого повелевает и эулиен причислять к ним.

С того же дня, как вернул Элкарит Триимённого ребёнком в Дом его — не единожды пытался Бессветлый узнать и исхитить его, но и покои свои и имя поменял эу и был всегда под неусыпной защитой. Его же силой и знанием спаслись многие, как среди смертных, так и среди арели, ибо высокая доблесть дана была Элиинени и твёрдость духа, и если видел он жестокое страдание арели под гнётом тени, овладевшей им, или духа безымянного, страдающего в рабстве своём — то просил отвести его к тому, и исцелял его, и укреплял в Свете. И врагов нажил Элиинени много среди имён бесплотных и родов бесовских и безымянных, ибо боятся его и взгляда его сторонятся. Сам же Триимённый сторонится всех и живёт уединённо, молчаливо и скрытно, и каждую ночь свою проводит он в новых покоях Светлого Дома (3). Жизнь же свою, судьбу и душу — доверил он Богу и служение своё посвятил Ему. Ему же, Творцу всего сущего, глаголем мы Славу за каждый вздох Элиинени и мудрый взор его, Ему же, Владыке всего сущего, подобно Элиинени, жизнь свою, судьбу и душу вверяем мы в великой Надежде на родительскую милость Его!

(3) atа́nen е́ulien, ke Eliíneni númeron ni nivt, o hа́lat atа́r vísenē. Im hi ni nör, ískanum ha óyli vо́ile, а́tu kevh nih а́uril` nírten — no ü el`tе́rlen ín ín’hin.

И был час поздний, и молилась госпожа Эликлем своей молитвой, находясь в своих покоях. Но вот пришёл муж её и встал за её спиной. И склонил свою голову на плечо Эликлем и сомолился с ней, не произнося ни слова своими устами, но только сердцем. И дрожь взяла Эликлем, и неведомый жар охватил её, тогда спросила она мужа, что это? И он отступил, смутившись, ибо молился обычной своей молитвой, и вот наконец о ней спросила эу. Признался ей Итерлен, что от сотворения мира — лишь песня-молитва дана виэ, в ней они пребывают, в ней существуют, ею творят и сотворят и созидают само мироздание. В этой молитве нет слов для уст и нет обращений, привычных для эулиен и смертных, это совсем другая молитва, без конца и начала, своя у каждого виэ, но в то же время единая своим мотивом и силой. И снова о ней спросила Эликлем, пожелав услышать молитву виэ. Сказал Итерлен, что хоть он больше не является виэ, ибо отвратился от своей прежней природы ради Света своей любимой, и потому молитва его лишена своей прежней силы, но он привык к ней, и потому она с ним всюду. И вот взял Итерлен руку эу и положил её на грудь, где сердце, и смогла эу своим сердцем услышать ту молитву в биении сердца своего мужа. И слёзы потекли из глаз Эликлем, ибо ничего прекраснее и совершеннее она никогда не слышала прежде, и это была величайшая песня-молитва, которую она могла постигнуть. Так в её естество вселились мирный восторг и радость, созвучные ликованию и торжеству мироздания. Это явственно могла ощутить эу, не отводя взора от глаз мужа, ибо покой и величие происходили от этой песни, через них могла эу постичь всё вокруг, как будто вновь обрела знание, только что отворив ему двери в своём сердце. Весь мир в соназванном своём единстве благолепно и бестревожно пребывал в этой песне-молитве, расцветая, подобно цветку, озарённый сиянием древних истин. Их узнавала Эликлем, читая в глазах Итерлена, и от этого мир становился ещё светлее, и тревоги его и многие скорби казались песчинкой в Океане Любви и её Света. От восторга и счастья смеялась эу, спрашивая мужа, может ли он обучить её этой молитве и дать ей её также. Итерлен же сказал, что всё, что есть в его сердце, как и само оно — принадлежит Эликлем, и эта молитва, и та сила, что творит её и поёт беспрестанно. Тогда же поняла Эликлем, что не имеет сил вынести всю меру восторга, и смертельно нужно ей разделить с кем-нибудь свою радость. И вспомнила она, что, возможно, лишь Книжная душа не спит в такой поздний час и, придя к ней, она её не потревожит. С радостным сердцем и поклоном к Фиэльли отпустил Итерлен жену свою, обещав закончить её молитву. И пришла Эликлем к Фиэльли, и увидела та, как госпожа сияет и плачет от счастья. Рассказала ей Эликлем, в чём причина её радости, и, не имея слов выразить своего восторга, вошла в объятия Фиэльли и повторила ей молитву мужа, и Фиэльли сомолилась с нею и тем умножила радость эу. И дрожь восторга сошла на Эликлем, и Фиэльли положила ей руку на кудри и улыбнулась эу. Тогда же сказала Эликлем, что так улыбалась Эин-Мари, ибо эта улыбка ей знакома. И Фиэльли сказала, что такая улыбка знакома и всем матерям, что гордятся своими детьми, и нет никаких сомнений, что Эин-Мари, пребывая в Эйдене, действительно улыбается так же и безмерно гордится Эликлем и Итерленом. И спросила Эликлем, уверена ли Фиэльли в этом, и та сказала, что ей это известно. Эликлем же спросила, знала ли Фиэльли Эин-Мари в прошлом, ибо ей очевидно, что Фиэльли гораздо старше её самой. И Фиэльли ответила, что обязана матери эу очень многим. Тогда же снова они пребывали в объятьях друг друга, и так нашла Эликлем нежданное утешение своей тоски по Эин-Мари в Свете Фиэльли, который вдруг открылся ей совсем иначе. С того дня часто стала приходить Эликлем к Фиэльли и беседовать с ней, прибегая к её совету и Свету, как дочь ищет заступничества у сердца матери, и рада была Фиэльли в любой час их встрече, и видела Эликлем, что взору Фиэльли, как и книги, открыто её сердце. Полагаясь на мудрость и знание Фиэльли, спросила её однажды Эликлем, как ей сделать, чтобы улыбка Эин-Мари сделалась ещё шире. И испугалась Фиэльли и сказала эу, чтобы та не терзала себя напрасно, ибо для Эин-Мари опасно так широко улыбаться, ведь улыбка её от взгляда на детей своих и труды их — достойнейший из цветов Эйдена и, без сомнений, самый щедрый из них.

Звенье двести двадцать третье. Фидли Большой чих и Фриан Малый чих, сыновья Ирсу и Эттели

Были близнецы Фидли и Фриан рождены от Ирсу Без боя, сына Кайена, сына Урми, сына Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Эттели, вернейшей жены Ирсу, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена. И было это так. Как-то гостили в Светлом Доме многоблагие Ирсу и Эттели и трудились среди своего народа, придя на амевиль своих собратьев. И вот как-то раз увидела Эттели с башни, как дети смертных несут ветки и прутья для растопки и как тяжела им эта ноша. Тотчас спустилась к ним эу и взяла всю ношу их, и отнесла все ветки и хворост в дом, где жили те дети, но был на одной из веток шип, что уязвил эу, и рана от него тотчас опухла и почернела. Вернулась Эттели в Дом свой и занялась прежними делами, ибо ей не было дела до того шипа. Но рана начала терзать её болью и загноилась, и от неё вся рука эу ослабла и начала увядать, подобно сорванному цветку. Увидел это Ирсу, когда пребывала возлюбленная его в соследовании, и, не желая беспокоить её, но помочь, склонился над рукою её и извлёк шип, и отсосал кровь, стоявшую в ране, а затем покрыл поцелуями многомилостивую руку жены своей, и в тот же миг в соследовании своём увидела эу два сияющих луча, что сошли с небес и коснулись лона её, утвердившись во чреве Эттели. Так исполнилась она новой жизни и исцелилась в заботе мужа. В срок же, положенный ей, родила эу двух сыновей мужу своему, подобных двум лучам среди тени подзаконного мира. Финиар же, пришедший наречь их, дал старшему из мальчиков имя Фи́дли [Fídlih], а младщему Фри́ан [Frían], и едва положил их отец, наречённых, на грудь Эттели — недуг, что незадолго до того поселился в костях эу — тут же оставил её, и Финиар благословил сыновей Эттели, сказав, что это знак ей об их доле, и это было так.

Случилось же в детстве братьев ещё одно знамение. Как-то играли Фидли и Фриан со сверстниками своими вместе с собакой. И одна из блох от той собаки, что одна по-королевски жила на угодьях собачьей шерсти, вышла из тени, и собака тут же изловила её и убила. Тогда сказал Фидли той собаке, что даже малейшие в подзаконном мире не могут караться смертью по одному желанию бóльших их. И потому подул Фриан на макушку той собаки, и тут же выплюнула она блоху живой и здоровой, а Фидли отнёс её в безопасное место, наказав не возвращаться в прежнее королевство своё, ибо недостойно малейшим отвечать злом на благодеяния и защиту бóльших. Видя же это, рассказали другие эулиен эту историю, и дошла она до ушей Финиара, он же распорядился, чтобы с того дня наставлялись братья у лекарей Светлого Дома в пределе Оленьего рода, и было так. Кроме того, были Ягуар и Анаиль сонаставниками их. Видя склонность эулиен к врачеванию и его светлейшим дарам, просил Финиар саму Эликлем взять потомков своих под опеку и настоял, чтобы Элкарит также был их наставником. А потому вскоре укрепились в лекарстве сыновья Без боя и, обретя знание, стали держать совет, как им разделить своё служение. Тогда спустились эулиен в сад и от осени взяли каждый по опавшему листку берёзы в Эммеран, и дождались первого порыва ветра. Отпустил свой листок Фидли, и он полетел на север, влекомый ветром. И дождались они второго порыва ветра, и тогда свой листок отпустил Фриан, и он полетел на запад. Так положили между собой эулиен, что один из них пойдёт на север, а другой на запад, и будут они трудиться на лекарском поприще ради смертных до того дня, пока не будет им дан знак вернуться или не призовут их. Так они решили, и вскоре Фидли отправился на север, а Фриан на запад.

Много чудесных и справедливых исцелений за Фидли, его же рукам подчинены не только члены и кости, но и многий Свет. А через самого эу, как и через его брата — вне всяких сомнений, распоряжается Сам их Создатель, призвавший их в подзаконный мир. Фидли же в людях трудился простым лекарским трудом и в нём был прославлен, и отовсюду шли к нему. И он не делал различий между приходящими к нему, кем бы они ни были и в чём бы ни были немощи их. Однако исцелял их Фидли не только снадобьями и мазями, но и добрыми чудесами, о чём предрекал Финиар, отдав братьев в обучение своему старшему сыну.

Так был один мальчик из бедной семьи, и почитали его все дурачком, ибо он был и крив, и кос, и слаб разумом своим, но добродушен и светел сердцем, как все, отмеченные Его Волей. Услышав о чудесах Фидли, привели родители своего сына к эу и просили исцелить его. Тогда же сказали они, что не имеют средств заплатить эу, и потому поручился отец мальчика во всём прислуживать эу и сделаться его слугой ради исцеления сына. Так же сделала и мать мальчика. Тогда обучил эу их грамоте и затем взял одну из книг своих, где были молитвы, и велел, чтобы мать мальчика читала вслух, а отец записывал всё, что слышит. Когда же свершилось, собрал он записанное в новую книгу и призвал мальчика. И дал ему эту книгу и сказал: — Читай! И открыл мальчик книгу и стал читать, хотя прежде не был обучен буквам и даже не мог в руках удержать книгу. И повелел ему эу читать эту книгу снова и снова, и мальчик читал её, и вскоре руки его окрепли, и взгляд прояснился, и омертвелые члены его укрепились, как и разум его. Затем дал Фидли мальчику и другие книги, и их тот прочёл с превеликим усердием и радостью. Через чтение благих книг он исцелился, и вскоре стал угодником Божьим и пожелал продолжить свой труд в одной из обителей смертных. Туда он принёс с собой и ту книгу, что записали для него родители по велению Фидли и от которой он был исцелён. А когда аббат пожелал основать новую обитель, то положили в основание её вместо благословлённого камня ту книгу, и до сего дня та обитель стоит крепко, и все напасти обходят её стороной, а сама обитель славится учёностью и радением о книгах. В ней же позднее и просиял тот мальчик, тогда уже молодой человек, в ней же потом он стал аббатом и был похоронен, благословлённый многими чудесами и даром доброго наставничества.

За многие чудеса, происходящие по милости Бога через Фидли, нашли враги эу случай назвать его чародеем, и за это был Фидли брошен в темницу. А так как он был силён и крепок, а также красив и исполнен неувядающих сил юности, то приставили к нему нескольких стражей, которым положили разузнать у Фидли, в чём секрет его колдовства, дарующий исцеления и юность. Как есть им всё отвечал эу, но не слушали его и не желали слышать, и потому каждый день приходили стражи те и истязали эу, пока первое дыхание жизни не оставляло его. Тогда возвращали они его в темницу и сторожили там. Когда же эу открывал глаза, то вставал на молитву и призывал мучителей своих, чтобы благословить каждого из них как своих благодетелей. Они же видя — не видели и слыша — не слышали, а потому не разумели ответа, который давал им эу, и потому не эу, но мучители его пребывали в подлинной темнице своей сердечной слепоты. И вот как-то раз, когда поднялся от крови и боли Фидли на привычную молитву свою и призвал истязавших его, то увидел, что нет меж ними одного из них, и опечалился, как если бы потерял друга или обрёл один из своих членов утраченным для труда. И стал он расспрашивать людей, где его благодетель, но никто не мог ответить ему. Тогда умолял Фидли пойти и узнать, что случилось с тем человеком, иначе вместе обычного сна возьмёт эу смертный сон от тревоги и горя. И вот, послушавшись, пошли люди и нашли своего собрата, лежащего в тяжёлой болезни, не могущим ни говорить, ни шевелиться, и взяли его и принесли к Фидли. Эу же, скованный многими цепями и ослабший от истязаний, не мог дотянуться до того человека, чтобы хоть прикоснуться к нему. Просил Фидли принести ему святую воду, чтобы мог он помочь недужному, окропив его, но устрашились люди, верившие, что Фидли замышляет колдовство, и не послушались его. Тогда стал эу молиться и плакать. И говорил так: — Господи, по милости Твоей, да буду я чашей для исцеляющей Твоей влаги! И, молившись так, сидел эу некоторое время, запрокинув голову и отворив уста, подобно рыбе, выброшенной на берег, а затем изогнулся и со всей силы плюнул на недужного и попал ему на лицо. Тотчас тело смертного покрылось потом, как каплями воды, и одежда его стала совсем мокрой. И все кто это видел, замерли в оцепенении и смотрели. Когда же плевок эу, а вместе с тем и вся влага на теле того мужчины исчезли — поднялся он, исполненный больших сил, чем прежде, здоровый цветом своего лица и ободрённый, будто бы сладко спал, а не был немощен и недужен. Видя же это чудесное исцеление, совещались люди между собой и вскоре отпустили эу, обратившись к Богу, который сотворил это чудо ради их спасения по молитвам Фидли.

Фриан же также был прославлен многими чудесами исцеления и доброделания. Вот одно из них. Был в землях, где трудился Фриан, некий человек, именем Бéта [Béta]. Был он беден, и в бедности умерла супруга его, оставив мужу девятерых детей, старшие из которых ещё не могли прокормить себя, и поэтому Бета охотился в ближайшем лесу и ловил рыбу в ближайшей реке, чтобы прокормить их всех, кого он так любил. Сам же Бета был человеком мирным и добрым, и в отцовской заботе росли дети его, не зная огорчений и злого слова. Но случилось так, что тот лес и река, от которых питалась семья Беты, были во владении одного господина, который был недоволен тем, что Бета без спросу убивает его добычу и ловит рыбу. И вот однажды велел он схватить Бету и казнить его за многие его прегрешения, первейшим из которых была охота в лесу самого господина. И схватили Бету и поместили в темницу, дети же его остались без попечения и искали защиты, но никто не желал их слышать и помогать им. Тогда пришёл Фриан и спросил детей Беты, в чём вина их отца, и они рассказали ему. И пришёл Фриан к тому господину и спросил его, в чём вина Беты? И сказал господин, что повинен Бета в том, что убил его кабанов и лис и за это повинен смерти. Тогда спросил эу, есть ли у того человека шанс оправдаться? И ответил господин, что ради справедливости и дабы не прослыть немилосердным, он даст Бете шанс оправдаться, если кто-нибудь будет свидетельствовать в его защиту и сможет доказать, что Бета не убивал кабанов и лис, а также зайцев и уток в его лесу. Таким образом господин не оставил шанса несчастному Бете, и эу был опечален, услышав это. Но пришёл Фриан к узнику и ободрил его, велев иметь твёрдую веру и отринуть страх. В то же время Фриан позаботился о детях Беты и на несколько дней ушёл в лес, и никто не знал, где он и что с ним. В день же суда, назначенного господином, стоял Фриан рядом с Бетой и свидетельствовал в его защиту. Но господин не желал верить эу и настаивал на том, что Бета охотился в его лесу и убил его добычу. — Предоставь мне свидетелей его невиновности, и я отпущу его! — сказал господин. И эу ответил ему: — Пусть будет, как ты пожелаешь. И, сказав это, дал Фриан знак, и зашумела толпа, и смятение поселилось в ней, ибо пришли из леса живыми все те кабаны, лисы, зайцы и утки, убитые прежде Бетой, и как есть встали рядом с ним и стали свидетельствовать в его защиту, говоря: — Мы живы. Нет на Бете вины, отпусти его. От удивления и трепета не мог господин подняться, и твёрдость воли его пошатнулась. Видя же зверей, пришедших из леса, на каждом из которых была рана от стрелы или ножа Беты, стали и люди, собравшиеся там, кричать, что он невиновен. И был господин вынужден отпустить Бету, а все те звери, враз онемев к человеческой речи, спокойно вернулись в лес, не учиняя беспорядков и шума. Тогда спросил Бета эу, как стало это возможным, ибо прежде он не только убил всех этих зверей, но и разделал их, и одних употребил в пищу, а других пустил на шкуры. И тогда велел эу Бете вернуться домой и посмотреть в тех местах, где он хоронил кости и где прятал шкуры, и, сделав так, Бета не нашёл ни того, ни другого. Тогда он спросил эу, как стало это возможным? И эу ответил, что ради тех, кого Бог любит, Он способен и на большие чудеса, если только сердце искренне вверяет себя Его милости и Воле. Так сказал Фриан.

Ещё же был известен Фриан тем, что часто бывал недужен, и недуги его были столь же страшны, сколь и разнообразны. Стало это возможным потому, что по своей особой молитве удостоился эу чести брать на себя болезни смертных, подобно сиятельному святому Фина́ну [Finiа́n] Прокажённому. Так, помолившись над недужным, брал эу на себя его хворь, и тотчас от неё очищался смертный прямо под руками эу, а эу тотчас делался недужным. И ничто не могло исцелить эу, весь срок Большого колеса бывал эу недужен и жестоко страдал, однако по завершении года оказывался исцелён от болезни, и всякая хворь сходила с него и отпадала, как отпадает грязь от чистой одежды. И, исцелившись, продолжал Фриан своё служение, пока снова не приходилось ему столкнуться с таким недугом, который он мог бы исцелить, лишь приняв его на себя. Тогда же, становясь недужным, уходил Фриан в безлюдное место и находил там по обычаю своему большой камень или твёрдую землю, и, оставшись в одной белой рубахе — постился и молился весь срок, невзирая на холод и ветер, голод и немощи плоти. И часто он лежал без движения и вздоха, пребывая как мёртвый, так что голодные птицы начинали собираться у тела его, но не начинался их пир, ибо был эу жив и в сердце своём продолжал прославлять Бога. Когда же он исцелялся — всё повторялось сначала.

Так трудились и удивляли смертных братья Фидли и Фриан, пока однажды Эликлем не призвала их, ибо случилась в Светлом Доме простуда, и Финиар велел дочери призвать сыновей Ирсу и Эттели. Тогда, верные данному слову, вернулись Фидли и Фриан в Светлый Дом и трудились там среди своего народа. От них же многие получили исцеление, даже из тех, кто был отдан простуде. Видя это, был Дууд Морковка восхищён и обрадован трудами их, и от щедрости своего сердца дал прозвища братьям — Áйи хирдс [Áyi hir/ds] — Большой чих и Áма хирдс [Áma hir/ds] — Малый чих. С благодарностью и молитвой приняли Фидли и Фриан этот чудный дар от Морковки, и с тех пор стали их звать так.

Вскоре же, испросив разрешения у Финиара, вернулся Малый чих к своему служению в людях, а Большой чих остался в Светлом Доме, потому как Элкарит и Эликлем просили его.

И был день забот Фидли, когда принесли воины эулиен юного Тэсу, ибо умирал он. Во всяком бою был Тэса первым в сече, встречая удар и натиск прежде вверенных ему, и защищал воинов своих, и доблестно бился за всякую жизнь и человека. Ныне же была рана его глубока и тяжела, ибо сами люди не пощадили его. Так отдан был Тэса заботе Большого чиха, и Фидли пребывал в ней над эу. Тогда же в светлом провидении своём велел Фидли, чтобы сообщили Киндреду о брате его, и пришёл Киндред и молился у постели брата своего, Фидли же сделал что мог и поручил жизнь Тэсы Господину Садов. И пришёл Киндред к дверям покоев отца своего и плакал у них о брате своём. И услышал Ильирин плач Киндреда о Тэсе, и очнулось родительское сердце его, и убоялся эу за жизнь сына своего, ибо не мог потерять ещё одно сокровище его, и поднялся Ильирин, и отворил двери, и вышел к Киндреду, тогда же вместе предстали они перед Тэсой и молились у постели его. И Тэса слышал их, и не в радость были ему слёзы отца и брата, и по молитвам их и заботе Фидли отвёл Господь смерть от эу, и остановилась кровь в ранах его, и выздоровел Тэса вскоре и поднялся от постели недуга своего и в объятьях отца и брата соединился с ними. Так воссоединилось семейство их в верной Любви и чистоте Света, и горд был Ильирин сыновьями своими, и вместе с ними многими трудами Любви прославил память о Нейбе.

Hi ímhetil` káylahi im itíl`i, kowb íyenil` me tíil`. Hi ímhetil` vhéi, ke ferhítnei ti ev el`térlen im f`ítari, kowb énii hénnil` sah tíel` ishínē. Hi ímhetil` íl`ni retül`ēadari, kowb reárntil` tívhen völ`enē im ízreti ev el`tént, kowb kemtéil` erk ídar. Hi ni imfádal` béi tíik háol iylírē, íyftalitlli míel, o hi séwil`al` «líet» mey tíenen kó/anyeni, im hi íl`ehid, — tiy urut, ke hi emár wer tíil`, káyetan Líe, et ke tiy hórimort. (1)

(1) L. I. I. V. E. 93:44

Вскоре же после исцеления Тэсы предстал и Фидли перед Финиаром и просил отпустить его к людям. Не соглашался Всеспрашиваемый ради жителей Светлого Дома, но был Фидли настойчив. И, полный решимости, пришёл в одном сабане, без обуви и накидки, в покои Финиара и опустился на молитву у ложа его, и стоял так и день и ночь, пока тело его не задеревенело, сделавшись подобным камню. Тогда пришёл Элкарит, вняв молитве Большого чиха, и просил отца отпустить эу ради смертных, ибо народу Адама такой заступник был нужнее, чем надеющимся. И, послушав сына и видя решимость самого Фидли, с благословением своим Финиар отпустил его. И братья снова воссоединились в своём служении, и каждый следовал по воде и суше в выбранном для него ветром направлении. Оба эти эу и ныне среди смертных, ибо как никогда нужны им.

Звенье двести двадцать четвёртое. Этайр Хлебная крошка. Обретение ниримвёльенов

И был день всесветлого служения Адарэ и Ниврин на землях Хайнуи, и вышли эулиен к морю отдохнуть от трудов своих и вдохнуть морского ветра. Там же взял сон их, и они уснули, держась за руки и склонив голову друг к другу. И явились они друг другу во сне, одетые в праздник, и пригласил Адарэ возлюбленную свою пировать с ним и привёл её под ниву, где щедро было накрыто им. И преломил эу хлеб и благословил вино, и подал их Ниврин, она же видела, как Свет от сердца мужа её вошёл в яства, и вкусила она их, и так стал тот Свет и её Светом. Проснувшись же, ощутили эулиен себя сытыми и весёлыми, и, кроме того, обрела Ниврин себя сосудом новой жизни, ибо был у неё ребёнок от мужа её, когда проглотила она семечко от хлеба и запила его вином. Узнав об этот, тотчас отправил Адарэ Ниврин в обитель, но сам остался на Хайнуи, продолжая свои труды. Вскоре же, в положенный срок, родила Ниврин дочь мужу своему, и нарёк ей Финиар имя Этáйр И́нумрин [Etáyr Ínumhrin], то есть Этайр Хлебная крошка. Так была рождена Этайр от Адарэ, сына Кайена, сына Урми, сына Фьихлие, дочери великосиятельной госпожи Эликлем, дочери Финиара, и от Ниврин, доброй госпожи и жены Адарэ, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена. Приняв же благословения от надеющихся и окрепнув достаточно для того, чтобы совершить своё путешествие, Ниврин поручила своё дитя заботе Ильтент и вскоре вернулась к мужу на Хайнуи. Ильтент же воспитала Этайр, как и Гильвёльмрин, в Любви и почтении к человеку, выбрав для эу также и лучших из наставников от их народа. Так стал Кáрнье [Kárnye] сонаставником Этайр, ибо был из эулиен Эйдена. Многие эулиен и Эйвели также почитали за честь наставляться у пришедших из Эйдена, полагая, что им даны особая мудрость и знание. Многих наставлял Карнье, в том числе и Златовласого, когда были они ещё в Эйдене, и Финиар любил Карнье и называл другом. Не было у того эу никого, кроме учеников, которым передавал он своё знание и Любовь к человеку. Он же учил Этайр всему, что знал, и любил юную эу и заботился о ней со всей полнотой Любви, данной его природе. Когда же знание сошло на Этайр под его опекой, пришла эу просить Финиара отпустить её, а за ней и сам Карнье. Прежде много раз уходил он из Светлого Дома, чтобы послужить людям, и много раз возвращался и учил эулиен и жителей Светлого Дома. Но природа самого Карнье была такова, что этого было ему мало, и готовил себя он к служению бóльшему, соразмерному щедрости данного ему Света. Велики в людях деяния Карнье, многие песни с именем его в кругах всех пределов Светлого Дома, но безмерно тесно было Любви в груди эу, и пожил он много, чтобы желать иного. Потому пришёл Карнье к Всеспрашиваемому и поклонился ему в ноги, но повёл с ним беседу, как с другом. Он же рассказал Финиару о своей нужде. Много лет прошло с того дня, как стал Карнье молиться Господину Садов послать ему служение, к какому он готовил себя, и принять его мученичество за человека, ради спасения смертных и утверждения Его блистательной и непревзойдённой славы, ибо так желал эу прославить своего Создателя и послужить людям. Смиренно пребывал он в молитве многие сотни лет, подтверждая готовность свою скромностью, безустанным трудом и молитвой. А потому послушание и верность его были оценены, и послан был Карнье сон, где голос из светлого облака вещал ему, что приняты его молитвы, и мученическая смерть ради смертных ожидает эу. И поведал тот голос, где и как предстоит эу отдать свой Свет, и велел ради этого отправиться из Светлого Дома вместе с первым из своих учеников, в ком просияет знание сердца, а затем вместе с ним дойти до Нуту́рны [Nutúrna] и там оставить попутчика, а самому идти дальше и прийти в Клувнакан, где Спаситель будет ожидать его и всё подготовит для их встречи. Рассказав об этом Всеспрашиваемому, просил Карнье своего господина и друга дать ему в дар его молитву, какой бы он мог молиться от сего дня и до последнего дня в Клувнакане, чтобы предстать достойным сыном Господина Садов и всё, что уготовано ему — пройти с честью, ибо радость и твёрдость он уже обрёл, едва узнал, что Господь был милостив к нему и позволил ему окончить свой путь по собственной воле безгрешной смертью. Выслушав Карнье, обнял его Финиар и плакал горько на плече друга, ибо все эти сотни и сотни лет были они всегда вместе, и многих из своего народа и своих потомков доверял Всеспрашиваемый заботам Карнье. Затем поцеловал Финиар эу, видя сияющий взгляд его и торжество сердца, и, сомолившись с ним особой молитвой, отдал её Карнье как дар и своё благословение вместе с нею. Тогда же сказал он, что прежде приходила к нему Этайр и просила отпустить её, а потому следует Карнье пойти с ней, чтобы исполнить то, что он задумал. И успокоилось сердце эу, и припал он к рукам Финиара в ифхёлье. Тогда же просил Финиар своего друга передать свой поклон Эин-Мари, которую, несомненно, встретит Карнье в Эйдене, и утешить её, пребывающую в печали разлуки, и найти возможность сказать ей, что не было в подзаконном мире и доли мгновения, которые бы прожил Финиар без мыслей и молитв о своей госпоже. Он же припал к рукам Карнье и поручил ему заботу о своей госпоже, ибо больше никому не мог доверить её. С радостью обещал эу исполнить волю своего господина, и вскоре Всеспрашиваемый проводил эулиен, дав Карнье в подарок белоснежное одеяние, достойное величия его Света, которое он сшил сам для друга и благословил для его королевского часа. Так оставили Светлый Дом Этайр и Карнье и вместе, пребывая в радости и молитве, сотрудясь, дошли до Нутурны, где Карнье оставил свою ученицу и со спокойным сердцем, где торжествовала Любовь, отправился в Клувнакан, поспешая как мог и вознося горячие благодарные молитвы. Да будем мы все достойны его Света!

Всё, что эулиен вынесли из Эйдена — это Свет глаз. Всё, что им положено вернуть — Свет сердца. (1)

(1) L. I. I. V. E. 176:8

Так Этайр трудилась в городе, который её народ называет Нутурна, и многим Светом своим служила людям, чая быть достойной своего наставника и его Света. Среди смертных взяла эу на себя бремя сражений с голодом бедных и многим из них готовила пищу, как для их плоти, так и для их духа, ибо имя её было также Инумрин — Крошка хлеба.

Случилось как-то зною встать над Нутурной, и этот зной погубил все посевы и многих обратил к голодным мукам. Тогда же стали люди искать заступничества у Этайр, ибо многие в городе почитали её. И тогда пришла Этайр с людьми на поле и сняла свою накидку, и подняла её, развернув, и так получилась на земле тень от накидки. Люди же наблюдали за тем в волнении, но когда увидели, что делает эу, многие рассмеялись. Этайр же, помолившись, обратилась к Богу и сказала: — Сотвори по милости Твоей на небе, как на земле. И тотчас тень от её плаща увеличилась многократно и поднялась на небо, так что накрыла всю Нутурну и поля её, и простояла так недвижимо до первого дождя, которым пролилась через несколько дней. И видевшие это говорили, что это дело рук Этайр. И кто-то начал благодарить её, а иные задумали о ней злое, и чтобы не проникнуться эохтином лести и не губить себя прежде срока, эу покинула Нутурну и ушла в другое место, где снова продолжила помогать бедным, и сеять, и жать с ними, и выпекать хлеба, и варить каши, и носить воду, и вместе с тем заботиться о недугах их тел и душ.

В то же время, как оставила эу Нутурну, случилось ей идти пустынной дорогой, и увидела эу трёх отроков, страдающих жаждой и не могущих нигде найти воды. Так ослабели они, что лежали около большой дороги, и жизни в них было разве что на одно дыхание. Увидев же это, тотчас пришла к ним Этайр, но не было у неё с собой воды, и нигде в округе не было её видно. Встала тогда эу на сердечную молитву и в ней обратилась к наставнице своей Ильтент, спрашивая её, как быть. Тотчас ответила ей Ильтент, призвав эу подняться и пойти, куда она укажет, и там обрящет воду, чтобы напоить смертных. Поблагодарив Ильтент, возвратилась Этайр из сердечного предела и поспешила прийти туда, куда указала ей госпожа, и там она нашла чистый источник, бивший из расселины в камне, но не было у эу с собой ничего, во что бы могла она собрать воду. И снова сняла Этайр накидку свою и молилась над ней, а затем набрала воды в свой плащ, и та утвердилась в ней, как если бы, изменив своей природе, перестала быть самой водою. И так, набрав воды во весь свой плащ, с тяжёлой ношей вернулась Этайр к детям и напоила их щедро, разливая каждому из своего плаща прямо в уста текучую и прохладную воду, ибо все качества её вновь возвратились к ней. Затем оставшейся водою Этайр омыла ноги смертным, и они пошли с ней, внимая её слову, и поселились с Этайр в Эгмьéри [Egmyéri]. И там оставались с ней до взрослых лет, когда каждый из них смог оставить Этайр, чтобы устроить свою жизнь в труде и молитве, а также в помощи и Любви к ближнему, как научила их эу. Всё это видел арели Шу́да [Shúda], многодивившийся трудов эу, ибо от самой Нутурны шёл за ней и наблюдал, не приближаясь и не нападая. Дивился Шуда служению эу, ибо видел непреходящую радость на лице её и желал также обрести то благо, которым владела эу и оттого была улыбчива и в самые тяжкие и скорбные дни. Возжелав же того, не смог более Шуда прятаться и скрываться, и пришёл к эу и просил научить его, так как по природе своей был подвержен и тьме и свету и не был из висов — бесов, но из данаи. С радостью приняла Этайр смелого арели и наставлениями своими, сделав его сотружеником своим, утвердила его в Любви и Свете, склонив Шуду к изменению своей природы и принятию плоти. Тогда же она дала ему новое имя — Фóхра [Fóhra], и так арели стал подобен эулиен и смертным. Долгое время сотрудился с эу тот арели, и во всём слушался Этайр и был исполнен смирения. Одно лишь было ему неподвластно — Любовь, которая пришла в его сердце и завладела им. Так случилось, что полюбил Фохра Этайр, но, видя чистоту её, приготовленную для Бога, не решался открыться ей, чтобы не смутить эу и не обидеть. Этайр же, в сердце своём принявшая Фохру как любимого брата, видела недуг его, которым сделалась для него Любовь к ней, и ради спасения самого Фохры и своего покоя — отослала его в Светлый Дом, тем не менее отдав арели свой тон в знак того, что её сердце всегда пребудет с обладателем тона, как и она сама — незримо в сердечном пределе всегда будет рядом с ним, чтобы поддержать его и утешить в улыбке. Обрати меня в Свет улыбкой своей! (2) Послушный эу и на этот раз, Фохра оставил Этайр и отправился в Светлый Дом, где утвердился в пределе Оленьего рода и нашёл заступника себе в Элкарите, которого позже смог назвать и другом, и братом, ибо Господь даровал им добрую дружбу, в которой позволил двум щедрым Светам питать друг друга и укреплять, что, несомненно, было необходимо и Фохре, и самому Затовласому, несущему многие скорби. Фохра же, пройдя многие испытания, положенные ему Финиаром (3), утвердился в своей чистоте перед Создателем, отказавшись даже от той части своей природы, что склоняла его к продолжению рода в белом танце, подобно смертным. По научению Финиара, который также был доволен Фохрой, он оставался с Элкаритом и поселился в соседних покоях, посвятив себя Богу и обнаружив искомый дар Его почитания — верную улыбку, идущую от цветения сердца.

(2) L. I. I. V. E. 176:18

(3) справедлив и многомилостив был Финиар к своему народу, и за это почитали эулиен его как отца своего, он же и впрямь пробудил первых из них. Но бывал Финиар и благочестиво суров, и скор в наказании ради раскаяния и просияния Света. Ещё же случалось Финиару испытывать юных эулиен, просивших отпустить их, и бывали они так удерживаемы Всеспрашиваемым в Светлом Доме, пока в испытаниях, подготовленных для них, не доказывали свою готовность и величайшее смирение. Знавшие о том со слов других, но не знавшие самого Финиара — боялись его и почитали суровым и грозным владыкой. Те же, кто видел его и знал лично — не видели и не знали другого эу, кто был бы так милостив и нежен к своему народу, вверенному ему и возлюбленному им, как его супруга и дети их. Финиар же удостоил некоторого испытания и Этайр, чтобы явить ей её собственный Свет и укрепить в нём, прежде чем отпустить её с Карнье, также испытывал он и некоторых людей и арели, приходивших в обитель, за что они не перестают превозносить его имя.

Этайр же, отпустив Фохру, также оставила Эгмьери и отправилась в странствия ради помощи смертным, наставляя их и питая их благодатной пищей, ибо желала добрых плодов от своих семян, зная, что нет ничего прекраснее красоты и высоты человеческого сердца, явленного в делах его Любви. Да будет твёрд в своей милости к эу Господь славы, даровавший людям такую заступницу, как Этайр Хлебная крошка!

И был день служения светлейших Ильим и Ниримо, и узнали они о тяготах войны в северных землях и отправились туда, не раздумывая. Тогда же была в подзаконном мире зима, и лютовали ветра, и всюду был холод. Эулиен же трудились среди людей, не оставляя их в нуждах и горестях и не заботясь о благе своём. А потому случилось так, что забрал зимний холод крепость их, и занедужили Ильим и Ниримо. И, зная участь свою, не спешили, но прежде завершили дела свои среди смертных, и лишь потом вернулись в Светлый Дом. Придя же, передали они родным своим, чтобы молились о них, и вошли вдвоём в покои Ниримо и не выходили оттуда. Когда же пришёл час их, легли эулиен рядом, как подобает жене и мужу, и тогда лишь отпустили Свет свой, когда соединились взгляды их в улыбке и взялись они за руки. Так умерли Ильим и Ниримо, и погасли свечи их перед лицом Финиара, и тотчас послал он в покои Ниримо. И пришли эулиен и нашли влюблённых вместе, отошедших к Свету с покоем и миром на лицах их, обращённых друг к другу. Тогда же сняли ожерелье с груди Ильим, и погасло сияние ниримвёльенов, как только покинули они грудь эу. И распорядился Кроин передать камни матери Ильим, всесветлейшей госпоже Исептери. И ныне хранит она их как одно из величайших сокровищ рода Золотое дерево и нежную память о бесстрашных Ильим и Ниримо, которых погребли вместе, как героев, не разделив рук их. С того же дня и ныне каждую ночь, восходя в зенит свой, госпожа луна почивает на могиле их, и наполняется всё вокруг великим сиянием, ибо зеркальный хрусталь положили Аэндин и Эйнури на могилу дочери своей и мужа её, и в память об их Свете и их Любви — каждую ночь сияет земная опочивальня их лунным и звёздным светом, приумножая его.

Звенье двести двадцать пятое. Этар и Этне, сыновья Темрин и Иргне

И был день долгой разлуки, положенной Темрин и Иргне, что провели они в посте и молитвах, и было сердце человека полно Любви и радости, как и сердце эу — нежности и Света её. И пришёл Финиар к человеку и сказал ему, что надлежит Иргне вернуться к жене своей, ибо не должно быть жене и мужу в разлуке, и повиновался Иргне и пришёл к жене своей, и нашёл Темрин ожидающей его в молитве. И приблизился он к ней, и отвёл он волосы её, и коснулся губами покорности (1) её, тогда же пришла эу в объятья возлюбленного своего, и легли они вместе как муж и жена, и был так у Темрин ребёнок от Иргне. И радость всего срока её разделили они вместе, и был Иргне с возлюбленной своей неотлучно. Когда же пришёл срок её, отвели эулиен человека в покои эу и завершили тяжкое ожидание его, отправив за Финиаром к сыновьям человека, ибо двух сыновей родила Темрин мужу своему. И пришёл Финиар и не мог различить их ни по лицу, ни по Свету их, тогда же нарёк он старшего сына Эта́р [Etа́r], а младшего Э́тне [Étne], подобно звёздам Великой дороги (2). Темрин же тогда взяла служение своё и встала на путь, что был предначертан ей, и Иргне, отважный светлосердечный муж её — был с ней рядом, ибо в нём обрела эу силу и крепость свою, как и он в ней. Káyeten ímoren Táen, Íl`tankán ah, átu erk fh`íhi im ímori am Tiy áhē im térlent i Íl`e! Ta ni antáreil` anérk yóre Tíiel` im kévhi Temrín im Írgne, ta ímortil` nívhi! Híen a, íl`mintenne, im ífhetenаne fórthaen ímaen íl`mhene im ífleae ámvete íeh, éle el`kér el`rém im el`isúlah el`evhémh íeh téylen. Ta evá Il` ízretē-im-húrtē-im-kéarnē-nói (3) wer erk, ki írnuitamt ev nóel!

(1) эфтáх — покорность. Так называют эулиен седьмой позвонок на шее своей, который никому видеть не должно, ибо лишь жене дозволено может быть показать мужу покорность свою, как и мужу жене, потому как есть он источник страсти и соблазна, и лишь Богу видеть можно его в поклоне земном.

(2) так есть на втором Западном небе созвездие, невидимое в подзаконном мире, что называют эулиен У́имýрамор [Úimúramor] — Первая дорога, Великая дорога, арели же зовут его Хeдремердéн [Hedmeredén] — Врата Эйдена. Амелáн [Amelán] и Итáра [Itára] — две ярчайшие звезды в нём, и Э́тар и Э́тне сосветят им. По Первой дороге не ходят в море, по этому созвездию не сверяют дни, но даже арели почитают его, ибо эулиен оно напоминает путь, проделанный Финиаром и его детьми из Ийдена ради человека, а арели подаёт Надежду, которая, кто бы что ни говорил, — свойственна всему живому.

(3) так зовут эулиен между собою союз Темрин и Иргне: щит-и-меч-и-сила-его, ибо, как и обещала Темрин, — стала она щитом и мечом для Иргне во имя Света сердца его. Он же, как и обещал, стал силой и крепостью Темри. Потому так и называют их и никогда отдельно, ибо известно, что Господь пожелал союза их ради спасения многих и во имя всякой Надежды.

Так были рождены Этар и Этне от Темрин, дочери Гильвёльмрин, дочери Ильтент, дочери Фьихлие, дочери светлейшей Эликлем, младшей дочери Финиара, и от просиявшего мужа Темрин — Иргне, что был человеком, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена, в пределе рода Золотое дерево.

Взяли эулиен красоту свою от матери и народа её, рост же высокий и глаз синий цвет от отца своего, и велика была красота эулнори, двукровная. Исполнены Света и верности были сердца Этара и Этне, и во всяком дне и деле, с первых вздохов своих были они неразлучны, и, кроме Иргне и Темрин, мало кто мог различить их. Всюду были они вместе, и к одним и тем же знаниям лежали сердца их, и мирный нрав был дан им и доброта совершенная, доступная лишь детям и святым. Тогда же просил Иргне заступничества наставников из Оленьего рода за сыновей своих, и с радостью откликнулись они. Тогда же Ану и Эвхели наставляли братьев в смирении и кроткой радости их до самой смерти Ану. Кроме того, окрепнув, пожелали эулиен наставничества Шьорни и с великим послушанием вняли учению его и Иври, а потому подолгу пропадали с ними в лесах и рощах, так что шутили эулиен, что не обучаются маленькие эулиен, но дичают день ото дня. Тендерли же и Иври передали им великую Любовь и заботу обо всякой душе и братом называть научили эулиен каждого, в ком есть искра Света Божиего, её же научены были Этар и Этне видеть во всём, от земли до небес, в прекрасном и неказистом, большом и малом. А потому, когда подошёл срок их, привёл Шьорни юных эулиен в предел их, под учение Итерлена, ибо его знания достойны были они и искали. Когда же сердца братьев были готовы, то по желанию своему вернулись они под опеку Эвхели и от неё приняли тоны свои, её же утешали они по силам своим в горькой утрате её. И так, взрастив и воспитав Этара и Этне, а вместе с ними и многими добрыми эулиен, кому была сама и вместе с Ану наставницей, удалилась Эвхели в обитель Энари и Эа, что называют ныне эулиен Элáс [Elás], у смертных же мирной земли есть другое её название. И там служила и трудилась Эвхели среди людей до самого заката обители. Труд Эвхели и ныне угоден Богу, да не оставит Он эу в заботах её!

Когда же коснулось знание сердца Этара, пришёл он к родителям своим просить благословения их, чтобы отпустили его. Но просился Этне с возлюбленным братом своим, ибо не желал ни на минуту разлучаться с ним, и так отправили Темрин и Иргне сыновей своих к Финиару, он же, всемудрый, рассудил, что Этару под силу позаботиться о брате своём и завершить обучение его, ибо сила сердца его велика и знание его крепко. Так было позволено им состранствовать вместе, и, как и предрекал Финиар, остановилось время Этне под опекой Этара, и знание пришло к нему. Тогда же во всех делах и путях своих были они неразлучны, будто бы были не два эу, но один. И во всяком труде и деле была забота их едина — о человеке, ибо так научили их, и высокой честью почитали юные эулиен служение своё, и презирали хвори и тяготы свои, а также гонения и опасность смертельную, что таилась для них всюду.

И был день, когда пришли эулиен в земли, разорённые междоусобной бранью, и остались там. Велики были труды их, но скрыты от глаз человеческих, ибо не искали эулиен славы и скрывались в лесу, где жили подобно братьям их лесным — в благодатных кронах широколистных дубов, столпов доброй мудрости их. Но случилось однажды спасти им одного человека, пострадавшего на охоте в лесу, и был он так удивлён и щедр, что пожелал привести спасших его ко двору короля своего. И так стали вскоре Этар и Этне при дворе короля их лекарем и учёным.

Был дан Этару белый дворец с конюшнями, полными лошадей чистой и благородной крови, но роздал их эу и собрал в конюшнях растения и снадобья свои. И всё ценное, что было во дворце его, роздал, но соорудил в нём комнаты и кровати, и так стал дворец его школой для желающих постичь науку лекарскую и получить помощь. Так всегда были открыты двери дворца его для простых людей и знатных, также в башне принимал Этар и животных, что приносили и приводили к нему со всех окрестных земель. Себе же поставил он кровать в конюшнях и тканью плотной завесил её, и ночью спал там недолго, ибо с Ирдиль начинался труд его. И шёл он во дворец свой через разбитый сад, где розы соседствовали с морковью и сельдереем, ромашка с гиацинтом и благородный гладиолус с аконитом, и приходил в покои, что были в самом низу, и трудился над недужными, что лежали там, и принимал хворых, что приходили к нему и ожидали его в покоях. Там же могли они получить еду и ночлег, если пришли издалека и устали с дороги. Когда же поднимался Этар в верхние покои, то встречали его ученики его, и до самых звёзд учил он их и сотрудился с ними над недужными, знакомил их с травами и целебными дарами их, наставлял на борьбу со всякой хворью и слабостью плоти и духа. Когда же ученики оставляли его, удалялся Этар в башню, один или с несколькими из учеников его, чьё сердце лежало к помощи всякой душе, и трудился с ними или в одиночку над братьями своими, животными, до глубокой ночи. Когда же оставалось до Ирдиль всего несколько шагов луны, возвращался он в конюшню и ложился там, чтобы в соследовании и недолгом сне встретить рассвет, зовущий его на служение его.

Высоко оценил король мудрость и ум Этне. Выше своих учёных поставил он его и не жалел ничего для нужд его и науки. Этне же просил он составить для учёных его звёздные карты, и так трудился эу при короле своём как астроном и звездочёт, и все покои, что были пожалованы ему, отдал науке своей. Когда же не мог он наблюдать звёзды, то помогал на кухнях, подобно слугам, и также учил детей слуг и придворных чтению и счёту, за что те любили его, ибо был нрав его добр и мягок, и всё прощал Этне ученикам своим и никогда не был строг с ними.

Был же тогда при дворе человек, именем Каблестрáт [Kablestrát], что положил жизнь на то, чтобы постичь многие науки и из нищеты своей подняться над другими. Был он прежде первым из учёных при дворе короля своего и трудился при нём также над звёздными картами, коих составлял он много, предрекая по ним судьбу короля и семьи его и составляя гороскопы для приближённых его и самого господина их. По слову его вершились многие судьбы, ибо слушался король его и боялся, и много календарей и гороскопов написал ему Каблестрат, за что и был щедро одариваем всегда и не знал опалы. Золота много собрал он, но желал большего и для науки своей требовал его снова и снова. Золотом болен он был и бредил им. Захватило оно разум его и душу. Так стал Каблестрат служителем алхимии и посвятил себя цели её желанной, создать золотой камень и через него достичь бессмертия и славы. И много комнат дворца и залов его, что были под самым небом, были отданы ему, и жил он во дворце как король, и не знал печали. Но вот пришли два брата, и поставил их король выше Каблестрата, и отдал юному Этне труд его и покои, и отвернулся от него самого, ибо назвал эу учение Каблестрата — обманом и ложью. Зол был Каблестрат на эулиен и люто возненавидел их, и искал всякого случая очернить их и опорочить, но не мог найти, ибо чиста и честна была служба их, и любили их все, от слуг до высоких чинов. Неотступно, но скрытно следовал Каблестрат всюду за Этне в Надежде узнать его тайну или уличить его, и не знал усталости в чёрном деле своём. А потому настал день, и обнаружил Каблестрат странности, что не видели другие и не замечали, и разузнал, что да как, и так понял, что Этне не из народа смертных, как и брат его. Тогда же задумал он погубить врага своего и раздобыл книг чёрных, служащих магии и искусству её, и нашёл там, что высоко ценится сердце эу за золотую кровь его и Свет невинный. Так пожелал Каблестрат сердца эу, и немедля пришёл к Этне и нашёл его на кухне в труде его. Знал Каблестрат добрый нрав Этне, и о верности эулиен долгу своему было ему известно, а потому сказал он эу, что пришёл к нему с просьбой о помощи и с мольбою о ней. И видел Этне ложь его, и недобрый нрав Каблестрата был известен ему, но не мог он отказать человеку, ибо просил он о помощи. И сказал Каблестрат, что отрёкся он от прежней науки своей и дел её и желает теперь создать лекарство от всякой хвори, ибо открыто ему такое средство, оно же способно исцелить всех недужных и любую болезнь, нужно лишь для средства его ни больше ни меньше — сердце эу, чтобы завершить его. И смотрел эу в глаза ему и не верил ему, ибо Господь заповедовал эулиен любить человека и служить ему, но ничего не сказал про доверие смертным, но сказал Каблестрат эу, что желает спасения многих и не знает, где найти ему сердце, что завершило бы средство его. И сказал ему эу: — Мой долг повелевает мне никогда не отказывать человеку в помощи. Тогда снял Этне с шеи тон свой и оставил на месте своём, и спросил Каблестрат его, как должно умертвить отдателя сердца, чтобы сердце его не пострадало и осталось полнокровным. И искал Этне среди орудий на кухне и нашёл нож, которым рубят мясо, его же протянул он человеку. И привёл Каблестрат эу на задний двор в загон под навесом, где рубили мясо, и велел там Этне встать на колени, ибо был ростом мал, и спросил эу, как надлежит ему убить его, чтобы не вышло много крови, ибо страшится он вида её. И сказал ему эу, ибо тело, и строение его, и особенности его знал хорошо. Тогда же просил Каблестрат эу отвернуться и не смотреть на него, и послушался эу, и когда отвернулся Этне, ударил его человек, как научен был, и так забрал жизнь эу одним ударом своим и ждал. Когда же оставил Свет глаза эу и упал он, вырезал Каблестрат сердце его и спрятал Этне среди прочего мяса в бочках. Сам же человек, вернувшись и доверившись колдовским книгам своим, использовал сердце эу и кровь его, но не вышло философского камня у него и на этот раз, и был Каблестрат в жестоком отчаянии. Тогда же, желая получить хоть малую выгоду от смерти Этне, продал он магам и колдунам сердце его, ибо высоко ценили они сердца эулиен и кровь их. И так, вернувшись, достал алхимик тело эу и на многие части разделил его, и в ткань завернул их, и распродал их все для магов и чародеев, но они обманули его и золотом фальшивым наделили его, и так не осталось у Каблестрата ничего, кроме книги его и науки, погубившей его.

И не смог Этар вдруг сделать и вздоха, ибо на миг остановилось сердце его, и упал тут же, тогда же окружили ученики его в великом волнении и подняли его, но, поднявшись, оставил учитель их и бросился вон. И искал Этар брата своего всюду и не мог найти. Тогда же спустился он на кухню и нашёл там тон брата своего, и так понял, что нет больше Этне среди живых. И искал он друзей его и кого-нибудь, кто бы знал последний путь его, но никто не знал, где Этне. Тогда же решил Этар спросить Каблестрата, ибо всегда тот был подле брата его, и не нашёл человека во всём дворце, и так понял он, что случилось.

Смертные не знают всю правду о счастье. Его ждут, его ищут, о нём рассуждают. Покажи им, докажи им, что счастье — в щедрости сердца. Лишь отдавая — узнать его можно. Свет крепнет через сердечную щедрость, ибо она есть то, что держит миры и все вселенные разом. Отдавая — ты обретаешь, разделяя свой Свет и раздавая его — соединяешь всё в замысле Божием. (4)

(4) L. I. I. V. E. 5:46

Тогда же, не возвращаясь, отошёл Этар в пределы соседнего королевства и вскоре вернулся в Дом свой в величайшей скорби о брате своём, чьё служение в память о нём он взял также, и ныне прежний труд Этне и его труд.

Я видел, я знаю, что роднит эу с человеком. Как только рождается дитя для новой жизни — ощеривается весь мир против него и готовит путь ему тернистый и мрачный, которым пойдёт дитя, окрепнув, и или осветит его Светом своим и одолеет, или сгинет во мраке отчаянья и бессилия.

Всякое добро обращается во зло, и Свет становится тенью, если не воюют за него, не служат ему, и не сулит покой и сладкую власть, Свет же рождается от огня, что сжигает себя ради попрания всякой тени. То же, что не способно гореть и сердечного огня своего устрашится — врагом обернётся для чистого сердца.

Этот мир справедлив, как строгий отец. Ни сильным, ни слабым — не будет поблажек, ибо не по силе и слабости судит он, как и Отец наш судить будет, но по правде Своей. Ты же, узнав эту правду или сохранив её от чистой юности — её держись и за ней следуй, и пусть тогда хоть все миры против тебя одного поднимутся и обратятся — будет с тобою правда твоя, и весь Свет названный соберётся в ней, ибо всё вещное восстаёт против Любви вечной, как восстаёт тень против Света, но мы все, что названы, соединены ею — единственной правдой — и сильны ею. (5)

(5) L. I. I. V. E. 240:20—23

Так услышь, Господин Садов, плач мой и мольбу мою прими благосклонно! Да иссякнет, как тень перед Светом Ирдиль, скорбь в сердце Этара, и прежняя твёрдость да вернётся к нему, ибо истинно достоин он великих Надежд Твоих и велению Твоему послушен! Этне же, брата нашего, чистейшее сердце его, успокой в садах Своих, да не минет его милость Твоя и светлый труд, положенный ему от века!

Велика и светла Любовь Темрин и Иргне. Истории их Любви дивятся многие, ибо даже неверящим показывает она истинную силу Любви и молитвы. Многие годы в труде и радости были влюблённые друг другу поддержкой и опорой, добрыми родителями сыновьям своим и верным наставниками и защитниками народов людей и эулиен. В величайшей заботе друг о друге и уважении провели дни счастья своего человек и эу. Видел Иргне всю Любовь и нежность, что дарила ему верная эу. С великим трепетом и болью думал о днях, ожидающих его, когда придёт час Темрин отвратить своё многосострадательное сердце от нужд сердец, ищущих заступничества её и молитв, и положить дни непреходящей юности своей в уходе за немощным стариком, а затем и принять неизбежную смерть его, что разобьёт ей сердце, ибо он, Иргне, смертен. В день же, когда исполнилось Иргне пятьдесят лет, пришёл он в покои жены своей и последнюю ночь провёл с ней в праве мужа её, а наутро, пока все спали, оставил Светлый Дом, дабы не видела возлюбленная дней его старения, немощи и смерти. И как ни искали эулиен, не смогли найти Иргне, а через несколько лет и свеча его погасла перед глазами Финиара. Тогда же вернулась Темрин в обитель свою, и ныне труд её в землях Хайнуи высок и светел, как и песни эулиен об их Любви с Иргне.

В тени густой, в тени печальной,

Где птицы песен не поют,

Однажды в скорбный день прощальный

И я найду себе приют.

Я вечность вынесу отважно,

Не споря с горем, не ропща.

Но я приду к тебе однажды

Под сень погоста и плюща.

Не обессудь за дни в разлуке, —

Живу я именем твоим.

Но будет день, и наши руки

К Творцу цветком потянутся одним.

Звенье двести двадцать шестое. Эфьи

Была Эфьи рождена от Бранвен, дочери Гильвёльмрин Благой вести, дочери Ильтент, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Олиэна, вернейшего мужа Бранвен, по исходу, на земле ínen ek hi anírrtetil`, в Четвёртом Эйдене родителей своих, в Сумеречные времена. И было это так. С первыми лучами солнца поднялись Бранвен и Олиэн на молитву, но сонными были от многих трудов прежнего дня, ибо обильны были они для всех эулиен молодого Четвёртого Эйдена. И вот, опустившись на колени, склонили эулиен головы на плечи друг друга, и каждый в сердце творил молитву свою, не имея сил воздеть рук и открыть глаз. Но, чувствуя верное плечо супруга, улыбались они и в сердце знали об улыбках друг друга, как всегда знает любящий о том, что на сердце у его Света. И вот, когда была окончена молитва их, отворили эулиен глаза свои и в улыбках встретили друг друга, и рассмеялись светло, и вошли в объятья друг друга. Так был ребёнок у Бранвен от Олиэна, перешедший по добрым объятьям их, исполненных радости и благодати. И в срок свой родила Бранвен дочь мужу своему, и Финдэри, как старший в Четвёртом Эйдене и господин его, поставленный Ислисином, принял маленькую эу и нарёк её Эфьи́ [Efyí]. Так укрепился народ Керникевиль и Свет рода Эйвели. Все, кто любил и знал Бранвен и Олиэна, пришли почтить и благословить их, а также маленькую Эфьи, которая красотой своей озарила стены своего дома, и все, кто видел её улыбку — утешались ею. Вскоре же по крепости своего Света нашла Эфьи верных наставников в Четвёртом Эйдене, надёжных и мудрых эулиен. Им же поклон за Эфьи и выпестованный Свет её.

Как мог, обустроил Ислисин в Четвёртом Эйдене всё, как и в Светлом Доме, и тот же порядок, и те же обычаи положил там, он же сам поставил Финдэри над народом Керникевиль в Четвёртом Эйдене и благословил его. Под заботой и мудростью господина Финдэри процветает и стоит Четвёртый Эйден, приумножая Свет эулиен. Да будет так и впредь! Сами же Ислисин и Рэйе всегда в трудах и заботах о людях и своём народе, в пути между Эйденами и в соследовании нуждающимся. Однако, узнав о рождении Эфьи, и Ислисин и Рэйе посетили свой дом, дабы наставлять её некоторое время, пока нужды смертных не призвали их. Так Эфьи получила прекраснейшее воспитание и приняла мудрость достойнейших из своего народа. И вот, когда настал срок, пришла она просить Финдэри отпустить её к людям, ибо также желала послужить им. Желая же уберечь её, прежде отправил Финдэри Эфьи в путь в сопровождении отца и матери, дабы они оберегали её в пути. Но вскоре Бранвен и Олиэн вернулись под очи Финдэри, ибо Эфьи покинула их, пожелав странствовать в одиночку и в одиночку нести своё служение и послушание. Ничего не сказал Финдэри, хоть и был встревожен этим известием, ибо знал нрав Эфьи, многоотважной и щедрой эу. С того дня, как и родители её, много молился о ней Финдэри, их же молитвами и была эу сохранена для мира.

Среди смертных взяла на себя эу труд по защите их, подобно воину, встав против притеснений и гонений смертных, руководствуясь велением сердца и совести и не внимая страху. Каждый день трудом своим пыталась эу пробудить сердце человека к неустанному благодарению Бога и в том была верным и достойным примером. Далеко от Хайнуи проходили труды Эфьи, но беспощадно сражалась она с изосаровой тенью и разрывала оковы её и коварные сети, наброшенные на сердца и души. Так светлый путь свой утвердила она шагами благих дел и уже в юные свои лета заслужила почтение и Любовь среди своего народа и ненависть многих смертных, что лишь явственно показывает, насколько обширным и честным был труд Эфьи. Многие из верных учению Неоглашаемого искали погибели ей, многие из арели сами или же по приказу Владыки чинили ей множественные препоны и обстоятельства, из которых происходила погибель. Но сердце эу и Свет её были милы Господину Садов, и, кроме того, была Эфьи охраняема молитвами Финдэри и родителей своих. Всё это уберегало её, и оставалась она невредима долгое время.

Но вот узнала эу о том, что есть в одной стране человек именем Дафиáн [Dafián], и люди дрожат от одного имени его, ибо он суров и жесток без меры и отмечен редкостным уродством, согласующимся с уродством его души. Говорили люди, что он безбожник, притесняет народ и не делает ни для кого послаблений, сам истязает людей, сам варит зелья и ведает в колдовстве, а потому живёт в неприступном замке и там творит свои тёмные дела. Рассказы об ужасном и могущественном Дафиане всюду слышала Эфьи, и вот наконец решила пойти к нему, чтобы усмирить тирана. Долгий и опасный путь был проделан ею, но вот пришла она в замок, укреплённый добротно и выдержавший прежде не одну осаду, и без труда вошла в него и спрашивала одного из слуг, где ей найти Дафиана. Долго слуга рассматривал эу, и был его взгляд неуютным и колким, подобно льду, обжигающему пальцы. От самых волос до рта, через глаз был у слуги того страшный шрам, и голос его был жёстким, подобно скрежету стали. Взглядом своим вселил он в эу немалую робость, и с трепетом размышляла она о виде самого Дафиана, раз уж собрал он таких слуг. И вот, посмеявшись, велел слуга эу пройти в башню и там ожидать Дафиана. Как было велено ей, сделала эу. И пока поднималась, смотрела вокруг и видела многих людей, одетых в дорогую и хорошую одежду, столы, накрытые, как для славного пира, но от них вкушали и слуги, и гости, и не было среди них пировавших, но полдничавшие. Также видела она из узких окон благодатные пашни и обширные рощи, где трудились люди и собирали урожай. Иные же из них тащили рыбу, и гружёные повозки то тут, то там катились по мощёным дорогам, и на площади кричали торговцы, верные тщете перекричать друг друга. Всё это видела эу и не видела недостатка и нищеты, но крепкое королевство, находящееся под надёжной защитой, изобилующее и не лишённое процветания. Так поднялась она на башню в приятные и изысканные покои, полные книг и карт, но без особого блеска. Ни золота, ни камней не было тут, ибо обустроены были покои те в военном стиле, как шатёр воина, хоть и выделаны были под стать королю из дорогого дерева и камня. Долго ждала эу господина Дафиана, и многажды успела помолиться и изучить карты и книги. Всё это внушило ей, что она, должно быть, ожидает в покоях достойного человека, возможно, и самого короля, ибо, вне всяких сомнений, живущий здесь был блистательно образован, не хуже эу, и имел весьма пытливый и острый ум и сердце, не лишённое милости и заботы о ближнем. Здесь же были и расходные книги с записью нужд простых крестьян, и записи о нуждах замковой прислуги, а также обширные отчёты о ведении хозяйства и довольстве воинов. Везде в бумагах были пометки, решительно и твёрдо свидетельствующие о том, что тот, кто оставил их — радел о народе и всячески старался приумножить его блага и облегчить быт. Однако, как бы то ни было, и это следовало из карт и оружия у постели — хозяин этих покоев был человеком военным, и война была его жизнью, отнимая время от книг и сочинительства изысканных стихов и песен. Когда же эу была истомлена ожиданием и приклонила свою главу на постель господина, явился и сам Дафиан, и Эфьи испугалась, ибо не слышала его шагов и не видела, как он вошёл. С робостью и волнением подняла эу свой взор на тирана и тут же узнала его, ибо встречала прежде, так как это был тот же господин, что проводил её в эти покои, только ныне он был одет как подобает благородному человеку — в красный атлас и золото, и одежды слуги не было на плечах его. С любезностью и поклоном приветствовал Дафиан эу, поинтересовавшись у Эфьи, не будет ли она столь щедра, чтобы высказать свои замечания по его работе, ибо, несомненно, она уже ознакомилась с записями и отчётами, что лежат здесь. Много смутилась эу, но более была поражена тем, что ни капли лукавства не было в речи того человека, и для эу было совершенно очевидно, что тот, кто говорил с ней, прекрасно знал, кто она есть. В то же время голос Дафиана, хоть и оставался прежним и был далёк от приятного слуху, вместе с тем излагал весьма учтиво и мудро вещи, достойные благородного человека. Предложив эу яств и пития, Дафиан много беседовал с ней, как если бы эу была советником, осведомлённым о положении дел. И многое из услышанного Дафиан записал и взялся обдумать. Видя его, никак не могла понять эу, кто решился называть его тираном, ибо при всей суровости, присущей этому человеку, он был и не в пример многим скромен, и уважителен, и милосерден, и даже более — не лишён мудрости шутить над собою. Видя всё это, наконец посмела эу назвать Дафиану истинную цель своего визита и была свидетелем его неловкой улыбки, родившейся в тот самый миг, когда она всё рассказала ему. — Что ж, — сказал Дафиан. — Я действительно не даю пощады тем, кто вредит королевству. Я слуга короля, и первейший мой долг, возложенный на меня моим господином, — охранять вверенные мне границы. И пусть упрекают меня те, кто стремиться попрать их с недобрым намерением, что я суров и бываю жесток с ними. Также пусть не ждут снисхождения от меня ни воры, ни разбойники, ни предатели, ни клеветники, ни те, что не слушаются моего господина и не повинуются его приказам. Я всего лишь воин, милости не обучен, а потому в том, что вы слышали, больше правды, чем лжи, и я даже рад этому, ибо подобные слухи хоть и порочат меня, но удерживают в страхе желающих учинить беспорядки или напасть на королевство. Так сказал Дафиан. И эу с почтением поцеловала его руку. Она же просила милости у Дафиана остаться при нём, дабы облегчить труд его и многие заботы. Был Дафиан против, ибо желал уберечь эу, но Эфьи была настойчива и упорна, а кроме того, её взгляд горел рвением, и, видя это, смягчился Дафиан и позволил эу остаться, дав ей самый мирный труд — труд писчей, и так получила Эфьи возможность оставаться при Дафиане и под его опекой продолжать свой труд и помогать людям ещё усерднее и свободнее, чем прежде, ибо Дафиан не настаивал на том, чтобы эу всегда пребывала в замке, но дал ей верных людей и охрану, как если бы охранял возлюбленную свою или дочь. В радости шли дни эу, ибо король оказался милосердным и мудрым, внимая советам своего друга и советника, коим был Дафиан. Ещё же узнала эу, откуда был шрам на лице господина, и о том, что прежде случилось в его жизни. Так были король и Дафиан друзьями ещё прежде, чем король получил своё право, и дружили с детства. Видя одарённость своего безродного друга, король даровал Дафиану и титул, и возможность получить воспитание и образование, лучшие из тех, что мог себе позволить знатный юноша их королевства. Так король вскоре обрёл верного друга, с которым был неразлучно в дни войны и мира. Когда же случилась война, Дафиан ослушался своего господина и, зная, где будет битва, направил ложным донесением королевский отряд подальше от грядущей сечи, а сам выступил против врага меньшим числом, но большей доблестью. В том сражении был он ранен и пленён и истязаем без жалости и сострадания ради того, чтобы он сказал, где стоит воинство его господина. Дафиан же, преданный и верный дружбе, не выдал принца и, претерпев все мучения, уготованные ему, был брошен на смерть при отходе противника в своё королевство. Так нашли его воины короля, но не знали, кто он — враг или свой, и не могли узнать его, ибо так был Дафиан обезображен истязаниями и измором, что и сам король не признал его. Однако распорядился выходить этого человека, ибо был милосерден и устрашился вида перенесённых им мук. Он же тогда сказал: — Кем бы ни был этот несчастный, я не тот, кто воздаст ему сверх меры. Долгие месяцы пролежал Дафиан в лазарете, под опекой лекарей и вверенный их заботе, и никого король не пускал к нему, ибо всякий, кто видел Дафиана — бледнел от испуга, и прежняя твёрдость покидала его. Но прошли месяцы и многие годы, и затянулись раны и струпы, и хоть был Дафиан лишён прежней своей силы и крепости тела, остался тем же, и когда смог говорить, король узнал его и счастлив был вновь обрести своего друга и брата. Тогда же поставил король Дафиана над всем своим воинством и доверил ему охрану границ, а также с великим вниманием был склонен слушать его советы и мнение об устройстве жизни в своём пределе. Такова была история Дафиана, и, узнав её, ещё больше привязалась к нему эу и восхищалась мудростью и смирением этого человека.

И был день, и нашла Эфьи Дафиана в глубокой печали. И, молчаливый, был он ещё молчаливее прежнего. Тогда спросила эу Дафиана о причине его печали, и он рассказал ей. Так дошли до него вести, что встал у границ соседнего королевства, к слову, того, с которым они враждовали прежде, некий разбойник, называвший себя Кéрбан [Kérban], он же закрыл проезд по дороге и установил непомерную плату. Тех же, кто противился и не решался платить ему — он убивал и головами их украсил колья вдоль дороги. Так никто не мог въехать и выехать по главной дороге, и королевство несло убытки, а люди его жили в страхе, ибо, кроме того, совершал Кербан набеги на соседние поселения и города и учинял там бесчинства. Никто же из воинов и героев не мог одолеть его, ибо был Кербан огромного роста и одарён такой могучей силой, что руками хватал воина, препоясанного мечом и облачённого в панцирь, и разрывал его, как стебель цветка, и так за раз мог разорвать и убить он по пять воинов. Таким был злобный великан Кербан. Ещё же его не брали стрелы, и мечи смертных не могли его ранить. А потому стали говорить, что он заколдован и сам защищает себя своим колдовством. Тем же, кто приходил восстать против положенного им порядка, давал Кербан пройти испытание, уверяя, что если герой пройдёт его, то он, Кербан, оставит те земли и прекратит бесчинства. Что же это было за испытание — никто не мог рассказать, ибо никто не возвращался, отправившись на подвиг. Был Дафиан опечален этим известием, ибо сочувствовал народу того королевства, и стал искать возможности упросить своего господина отпустить его, чтобы он мог сразиться с тем великаном. Пока же Дафиан смиренно умолял короля дозволить ему совершить тот подвиг, не спросив самого Дафиана, Эфьи оставила после себя лишь письмо к господину, дабы успокоить многотревожное сердце его, и покинула своё прежнее место, и перехитрила свою верную стражу, и пришла туда, где жил Кербан, и сказала ему, что недовольна его делами. Был великан удивлён немало и даже спустился с огромного дуба, на котором соорудил себе подобие жилища. Он осмотрел эу, оценив её как противника и как еду, и рассмеялся. Выслушав смех великана, повторила эу, что им недовольна. Она же велела ему оставить свои разбойства и удалиться в прежнее место. Кербан же отвечал ей, что уйдёт лишь только тогда, когда найдётся тот, кто пройдёт его испытание и тем разрушит его чары и одолеет его силу. И эу тут же спросила Кербана о том испытании. Тогда достал великан небольшую чашу, выделанную из коры эо, и протянул эу. Так не осталось у Эфьи сомнений, что эохтин был в этой чаше. И сказал Кербан, что тот, кто испьёт из неё — тот его одолеет, но никто прежде не пошёл на это, ибо всем известна сила и нрав эохтина, а кому не была известна — рассказывал Кербан живописно и вдохновенно, как разъедает своим огнём сей яд всё, чего прикоснётся, и заставляет все внутренности вздуваться, пениться и выходить наружу, и прочее, прочее, прочее, что, конечно же, знала эу, иначе бы не называли эохтин эулиенским ядом. Тех же, кто страшился и отступал — Кербан разрывал на куски и так оставался в своей власти, ибо никто не решался принять эохтин, зная или узнав о его свойствах. Услышав же это, сказала Эфьи: — Кому, как не мне, предназначена эта чаша?! И, сказав так, приняла она ту чашу из рук Кербана и осушила её одним глотком. Тотчас развеялось колдовство великана, и уменьшился он в росте и сделался тощим и тщедушным и, видя муки, постигшие эу, сам страшился и бежал прочь, ибо чары его были разбиты, и прежняя сила покинула его. Эфьи же немедля обратилась к смерти, ибо эохтин не знает пощады и промедления. На крики эу вскоре собрались люди, но в ужасе никто не смел и приблизиться к ней, пока не ворвался в толпу некий юный воин, криками и силой проложив себе в ней дорогу. Он же пришёл и забрал Эфьи, упрекая её и восхваляя в одном слове. В тот же день, будто бы по волшебству, со скоростью, не известной смертным, была Эфьи доставлена в Светлый Дом, и Элигрен никого не подпустила к ней, велев принести ей вино и воду, а также огонь и сталь для прижигания. Никто не посмел перечить Пылющей, и исполнили всё, как она просила, ибо всем было известно, что ей, как никому, известны и нрав, и сила, и слабости эохтина. Вскоре же Элигрен отворила покои, но велела не беспокоить Эфьи, поручив её заботе Морковки. Сама же госпожа пришла к мужу, ибо не виделись они уже более года. Смиренно припал Онен к рукам возлюбленной своей и сетовал ей, что в разлуке их он ослабел и сделался немощен, подобно пустыне, высохшей без дождя, подобно маленькому цветку, вырванному из благодатной земли и оставленному на погибель. С радостью утешила Элигрен мужа, поцеловав его руки. Она же ему возразила, говоря стихами: — О нет, и все твердыни мира перед тобой не устоят! Терпенью твоему они давно завидуют безмолвно. Тогда же вошли любящие в объятья друг друга, и весь Светлый Дом просиял их Светом.

Что же до Эфьи, то трудами и молитвами своего народа она получила исцеление, и Смерть, спешившая к ней, отступила. Однако принятие эохтина не прошло бесследно, и голос эу совсем изменился, ибо было разъедено её горло. Также не могла эу более принимать твёрдую пищу и дышала шумно и не без боли. Лишь Дууд знает, что ещё совершил эохтин с Эфьи, ибо он о том писал в Четвёртый Эйден родителям эу. Финиар же не позволил отпускать Эфьи, пока она совсем не окрепнет, хоть эу и просила вернуть её к людям. Лишь время покажет, что эохтин сделал с ней и чего не успел совершить, и с того дня Эфьи оставалась в Светлом Доме и трудилась там в своём пределе, принятая Эликлем и её родом с почестями и Любовью, достойными её Света.

Смиренно доверять своему уделу — не означает быть лишённым страха, но лишать его права преобладать в сердце и мешать труду, избранному послушанием. Моё сердце и моя молитва всегда с тем, кто идёт этой дорогой или пойдёт впредь, вверяя себя Мечте и Надежде, моим госпожам, являющим также порождение и лик Любви. (1)

(1) L. I.I. V. E. 83:54

О Бог мой, Отец наш, милостью Твоего всеблагого и всемудрого сердца да будут все, дорогие Эфьи, помилованы и окормлены Тобою, да не лишишь Ты их своего наставления и Света Надежды, как не лишил Эфьи и в самый страшный час вверенной Тебе её жизни!

Звенье двести двадцать седьмое. Элие и Эсдери

Там, за пеленой бытия, всё теряет свой облик, остаётся лишь суть. И если это не Свет — то не останется ничего. На все времена миров. Свет же, хоть и пребывает всегда и везде, но претворяется в сердце и творится нами. Так было и в тот день, когда сотрудились пламенные в Свете и рвении к восторгу Ирдэлье и Хетре. Затеяла эу одну гравюру и позвала мужа, чтобы он помог ей. Вместе руки их создавали один рисунок, будто движимые по общему научению сердца единой силой. И сами эулиен дивились, как выходило у них легко и красиво, а потому молились в сердцах своих и прославляли Бога, давшего им такую чуткость и успех в работе. Но вот сошлись перья эулиен в одной точке, ибо рисунок их был окончен, и восторг эулиен не знал предела, ибо Любовь торжествовала в них и переполняла их, как изливающиеся полноводные реки. В тот же миг сказали эулиен друг другу: — Слава Любви! И ответили друг другу также: — Слава Богу! Ибо не только их перья, но и кончики пальцев их соприкоснулись, и подняли эулиен щедросиятельные взоры свои друг к другу и были благословлены так, ибо сделалась тотчас Ирдэлье сосудом новой жизни, и так был у неё ребёнок от Хетре. В срок же должный и всенепременно светлый родила Ирдэлье дочь мужу своему, прекрасную, как союз любящих, явившую красоту обоих родителей и взявшую от каждого их крепкий Свет. Финиар же, многообрадованный рождением эу, нарёк ей имя Эли́е [Elíe]. Так была рождена Элие от Хетре, сына благословенного Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Ирдэлье, великосветлой супруги эу, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме родителей своих, в пределе Оленьего рода, в Сумеречные времена. Многим Светом вошла маленькая эу в Олений род, и смех её и добрый нрав послужили великим утешением эулиен всех пределов. Известие о рождении Элие так тронуло и восхитило многих, что стали приходить в Светлый Дом даже из дальних пределов эулиен, чтобы благословить Элие и её родителей. Под надёжной опекой своего рода и под наставничеством светлейших молитвенников и мудрецов Светлого Дома укреплялся и разгорался Свет Элие, чьё детство прошло на коленях у Элкарита, который стал эу едва ли не ближе Хетре. С ранних лет эу украсила себя добродетелью, и хоть была невысока и хрупка, подобно былинке, приучила себя к труду и не боялась его. Так ещё прежде знания трудилась она с эулиен в полях и носила сено и мешки с зерном, ибо в радость ей было служить земле, принявшей её народ. Когда же знание просияло в Элие, просила она отпустить её к людям. И как ни противился тому Златовласый, пришлось ему уступить рвению эу, и так Элие отошла к людям.

Среди смертных так же, как и прежде, продолжала Элие трудиться на земле и утверждать её блага, помогать разродиться щедрыми урожаями и прислуживать кормилице всего живого в её тяготах и многих нуждах. По научению эу многие из смертных научились не истощать землю и не обирать её, но служить ей, приумножая свои блага и укрепляя ту, что кормила их. Сама же Элие не оставалась нигде подолгу и от срока до срока странствовала по землям подзаконного мира, восхваляя Господина Садов в труде на земле и наставлении смертных. Ещё же была за эу необычайная крепость молитвы и чуткость к сердцам, нуждавшимся в ней. Так однажды увидела Элие, что женщина, сотрудившаяся с ней, была печальна и лишена улыбки. Спросила эу, в чём того причина, и рассказала женщина, что тяжко недужит её сын, единственный и любимый, рождённый Надеждой её и опорой — кричит весь день и лает собакой, и рычит на людей, и крушит стены. Тогда просила эу отвести её к мальчику, и женщина привела её в свой дом. Там был загон для скота, построенный на совесть — крепко и многонадёжно, и в нём был тот мальчик, чей рык и крики слышны были по всей округе. Руками своими порвал он цепи, в которые поместили его для его же блага, и теперь бросался на колья забора и калечил себя, и стонал, и выл, и визжал, и метался. С недоверием, но всё же разрешили родители войти эу к их несчастному сыну, и, едва увидев эу, совсем обезумел он и стал бросаться сначала на эу, затем на колья, пока весь не покрылся кровью из-за ран и ссадин. Эу же не устрашилась, но три раза назвала мальчика его именем и наконец схватила его за ворот. Под взглядом Элие он присмирел и стал скулить, как собака, и выть, как волк, но сидел смирно, ожидая своей участи в великом страхе. Элие же сотворила молитву, и взяла свой тон и надела на ему шею. Тотчас тремя голосами завопил мальчик, и судороги взяли его, и вышла изо рта его сначала красная пена, затем жёлтая пена, затем белая пена, и с криками три виса покинули тело его, ибо им был нестерпим Свет Элие, и они не могли вынести его. Эу же отёрла мальчика краем одежды и велела родителем напоить его молоком и досыта накормить хлебом. С того дня он стал прежним, и преуспел в учёбе, и был крепким в труде, сотрудясь с родителями и эу, которую меж тем не мог узнать, и тогда ему рассказали, как он исцелился.

Господь принимает и любит любой труд, который служит наставлению сердца в Любви и мире. Трудящихся же на земле и ради неё Он чтит особо, и с ними всегда Его доброе око и попечение Его, а с верными ей — и Его милость. Видя же необычайную благодать рук Элие, многие стали искать с ней встречи и приходили туда, где она трудилась, за советом, беседой, а иные и за исцелением. Видя это, переходила Элие с места на место, ибо вовсе не искала славы в людях и не таких всходов ожидала от своих трудов. Случилось же ей в одно время трудиться на мельнице в землях одного богатого господина, которого звали Канни́р [Kannír]. Были земли Каннира обширны, и щедрый урожай давала земля в пределе его. Сын же Каннира, именем Кáник [Kánik], в то время вернулся от монахов, которым был отдан на обучение. Среди благочестия и почитания Бога получил Каник прекрасное образование и стал ревнителем Божией славы и истин, им же он и посвящал свои дни. Вернувшись, поселился Каник в доме отца своего и усердно трудился, постигая науки, читая книги, а также ища бесед с учёными и мудрецами, которых отец приглашал к нему и которых принимал в своём доме с великим почтением и гостеприимством. Так однажды, гуляя, услышал Каник беседу Элие с одним человеком и остановился послушать их, ибо был поражён мудростью и красноречием юной эу. Не в силах устоять, он пригласил эу в дом и говорил с ней до самой ночи. Ночью же, дав эу соседнюю спальню, он снова пришёл к ней, не имея терпения до рассвета, и они говорили до самой Ирдиль, когда Элие ушла в поле. Но днём её снова забрал Каник, и они говорили до самой ночи, а ночью снова всё повторилось, и снова без сна эу отправилась трудиться в поле. Но и на третий день пришёл Каник, но эу дала ему корзину, и они трудились на земле вместе и вели беседу. И так продолжалось ещё долгое время. Когда же земля разродилась и урожай был собран, привёл Каник эу к своему отцу, чтобы тот благословил их союз. Так Элие стала женой Каника по закону смертных, но перед этим призналась мужу, что она эу, из числа бессмертных по обретении знания. С великим удивлением слушал человек рассказ эу об её народе, ибо ничего подобного никогда не слышал прежде, потому что никто не рассказывал ему, и даже в монастырях уже не помнили, кто такие эулиен, и не ведали о народе надеющихся, полагая, что всё, что не человек — то бес. И лишь ангел не бес, но как отличить их по скромности первого и коварству второго? Всякий же, кто желал говорить о подобном — не пользовался уважением и рисковал жизнью. Учение Неоглашаемого состязалось с Церковью, оно залило слушающие уши зловонной ложью и отвратило глаза, ищущие истины, от самого Света. И те, что были отравлены, не знали, что погибают, а те, что искали исцеления — находили погибель. Таков подзаконный мир, назначивший истине высокую цену, сделавший её нежеланной гостьей в умах смертных, уготовив слугам её изгнание или смерть. Но если же кто-то не признаёт истину, то не вина истины, но воля того, кто не признаёт её. И оттого, что розу не называют розой… Смиренно и без осуждения принял Каник это известие и был обрадован, и возблагодарил Бога за дар столь щедрый, светлый и чистый. Вскоре же отошли Каник и Элие из дома Каннира и отправились вместе, разделяя труд, странствовать дальше. Соединённые чистейшим и вернейшим Светом своей Любви, склонили они милость Создателя к делам своим, ибо много и добро послужили людям, обратив их к Свету истины трудом, наставлением и улыбкой. И прошло ещё немного времени, когда попросил Каник, чтобы эу дала ему новое имя, согласно обычаю её народа, и так Каник стал Эсдéри [Esdéri].

Что я сделал? О, что я сделал, если всё, чем горжусь и о чём молюсь, всё, за что неустанно благодарю Бога — принадлежит Фиэльли, моей дражайшей, моей единственной Фиэльли, моему другу, наставнику, моей Надежде, Мечте и Свету. Всё, что я делаю — ради тебя. Всё, что я сделал — усилие твоего Света. Такова Любовь. Я ей покорен. (1)

(1) L. I. I. V. E. 233:64

Многим на эу был похож Эсдери, и доброй учёностью, и добрым нравом, ещё же щедро он был одарён красотою, которой по скромности своей тяготился, но которую не мог скрыть ни простой одеждой, ни суровым трудом. А потому случилось прежде прекрасной арели, которую звали Алýни [Alúni], увидеть Эсдери и быть пленённой его красотою. В разных обличиях прекрасных дев являлась Алуни под очи Эсдери, поражая смертного своей красотою, но не этого искал человек и оставался хладен к арели, и был с ней учтив и приветлив, но не поднимал на неё и взгляда, ибо на таких, какими представала перед ним Алуни, иной раз даже смотреть — грех. Была раздосадована страстная арели и жестоко страдала, отвергнутая человеком, когда же взял он себе в жёны эу, было ей нанесено страшное оскорбление, и явилась Алуни к Óдаху [Ódah], отцу своему, который был верным слугой Владыки Смерти и поставлен им был над своим народом. Ему же плакалась несчастная Алуни, и проклинала Эсдери, и проклинала эу, и слёзно требовала у отца отмщения за оскорбление, что было нанесено ей. И, прогневанный, поднялся Одах и послал воинство своё убить супругов. Но было мало гневливой Алуни, и пришла она к Э́хне [Éhna], старшему брату, и плакалась ему о своём горе и призывала его отомстить за своё бесчестье. Скорогневлив и злобен был брат Алуни, поднял он также своё войско и многих из друзей своих призвал отомстить за обиду, нанесённую сестре его, и в гневе своём был Эхна страшен и низок, как ревность между супругами. Узнав же о том, чего желают Одах и Эхна, обрадован был и сам Бессветлый и дал им ещё своих воинов, ибо не мил ему был Эсдери, но ещё больше не мила Элие, которую он чаял погубить с ним вместе. Великая опасность нависла над Элие и её мужем, и, узнав о том, были они вынуждены бежать и скрываться, и эу безмерно боялась за своего супруга, но никто из смертных не мог предоставить им надёжной защиты, ибо иные боялись воинства Одаха и Эхны, а иные и сами были готовы убить эу, а с ней и Эсдери.

Когда же смерть любящих была неминуема, ибо воинство арели шло по их следу и негде было им укрыться, пришли Элие и Эсдери в дальние земли и искали там убежища в горах и пещерах. Там нашла их арели И́рдини́льмин [Írdiníl`min] и привела их в свой замок Кар-э-Дерéй [Car-e-Deréy], где приняла их с великим почтением и дала им свою защиту. Также были с Ирдинильмрин, Смелой Надеждой, и две её младших сестры — Хилеи́льэ [Hileí`ē] — Встреча Света и Хéйльинтри [Héyl`intri] — Весёлая весна, все же вместе они были дочерьми Луакарна, которым он завещал своё королевское право. Памятуя о прежней милости эулиен, принявших их отца и оказавших ему помощь, также приняли и дочери его Элие и Эсдери в своём замке и укрывали их от воинств мстящих долгое время. Благим нравом и чистым сердцем отличались дочери Луакарна, и в них нашли Элие с мужем и друзей, и поддержку, и многую помощь. С Хилеильэ и Хейльинтри проводили Элие и Эсдери время, ибо Ирдинильмрин управляла своим народом, и мудрость её и добрый нрав привели его к процветанию. Но мира не было на её землях, ибо, следуя за своим отцом — оставалась Ирдинильмрин непримирима с Владыкой, и случалось им встречаться на поле брани, и победа избирала то одного из них, то другого, и так продолжается и по сей день, ибо Ирдинильмрин тверда в своём противлении Владыке Смерти. Да будет Бог милостив к мудрой арели и направит её, и дарует защиту ей и её народу, как и любимым детям своим!

Тогда же, находясь под опекой дочерей Луакарна и под их защитой, трудились Элие и Эсдери и ради арели, но и смертных не оставляли своей молитвой. В то время не прекращали арели искать их, но все их старания пропадали втуне. Так прошло некоторое время, и вот настал срок Элие вернуться, ибо новая жизнь в ней ожидала своего прихода, и Ирдинильмрин снарядила им с Эсдери величественный корабль и так проводила их до Светлого Дома, отправив с Эсдери и Элие также ещё двенадцать своих кораблей, чтобы служить эулиен защитой. Когда же Элие и Эсдери вернулись в обитель, некоторые из арели пожелали остаться в Светлом Доме, а остальные вскоре смогли вернуться к своей госпоже с поклоном от Фииниара и старейшин четырёх родов Светлого Дома. Элие же и Эсдери продолжили труд свой в пределе Ирдильле, где поселились рядом с Аларимвети, прежде наставлявшим юную эу.

Любовь, Любовь да торжествует!

И моё сердце вместе с ней! (2)

(2) L. I. I. V. E. 79:49

Звенье двести двадцать восьмое. Кайрд и Аллел, сыновья Эвтерну и Эмалтарн

Нежной и чистой Любви были исполнены дни Эвтерну и Эмалтарн, которые проводили они в добром труде и заботе о человеке. Вот уже родились и подросли дети Ильэврама, Эвтерну же и Эмалтарн ещё не имели детей и во всём помогали Ильэвраму, и разделили попечение о детях его. И вот была ночь, холоднее прочих, но вышли Эвтерну и Эмалтарн поприветствовать Измаиль в песнях. И воздели руки свои к звёздам, и молитвы их в песне коснулись посеребрённого края небес. И зазвенели звёзды, привечая песнь эулиен, и засверкала звезда Измаиль, и луч отошёл от неё и коснулся белоснежных одежд Эмалтарн, тогда же и Эвтерну встал на колени перед женой своей и рукою своей прикоснулся там, где указывал луч, и тотчас просияли эулиен невиданным Светом Любви своей, и стала их ночь подобна дню, и так исполнилась Эмалтарн новой жизни, и увидел это Эвтерну и увёл жену в дом, прочь от холодного ветра. И в светлый срок, положенный ей, родила Эмалтарн двух сыновей, одного за другим, что были прекрасны, как сам Свет Измаиля, и похожи друг на друга, как два луча звезды. Тогда же все преисполнились радости, и Ильэврам с женою и старшими из детей первыми пришли благословить рождённых. За ними же пришёл и Финиар, который нарёк сыновей Эвтерну именами Кайрд [Kаyrd] и Áллел [Allel]. Так были рождены Кайрд и Аллел, от Эвтерну, сына крепкосветлого Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от вернейшей Эмалтарн, возлюбленной и нежной жены Эвтерну, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена.

Неразлучны были Кайрд и Аллел в детстве своём и окружены друзьями, вернейшими из которых были им дети Ильэврама и Эйндуими́рет [Eynduimíret]. Великим утешителем в народе эулиен прослыл Ильэврам, и любили его за верный Свет его и отвагу, с какой шёл он в бой со всяким отчаяньем и скорбью, пусть и казались они кому-то непомерными и непосильными сердцу. В нежнейшей своей Эйндуимирет обрёл Ильэврам свои покой и радость, и трём сыновьям и двум дочерям передал Любовь свою и завет верности Свету. Они же, светлоокие погодки Кайрда и Аллела, и были их друзьями, первыми среди прочих и неразлучными в своей доброй дружбе. Так были Эгри́ф [Egríf], Эмáрт [Emárt] и Áйири [Áyiri] — сыновья Ильэврама из бесстрашных львят Луаны, дочери же его, прекраснейшие Эли́д [Elíd] и Феайли́е [Feaylíe] — сияли подобно звёздам благословенных небес, но Свет их был чист и спасителен, ибо это был Свет их сердец. И потому, когда пришёл час, поручили братья сестёр своих заботе рода и вместе с Кайрдом и Аллелом отправились искать служения человеку, связав себя итрем и между собой называя друг друга братьями.

Доброе и верное ремесло Златовласого было у каждого в руках его, им же трудились эулиен среди смертных, не ища славы и не требуя награды. Во многих землях и городах трудились братья, Кайрд же и Аллел вместе с мудрым Айири также ещё и наставляли смертных, став подвижниками и учителями. Много путей прошли эулиен вместе, но ни разу не разделились и не оставили друг друга ни в тяготах, ни в радости, верные своему обету и братской Любви. И ради человека никто из них не щадил себя, но верным щитом стоял за брата — старший за младшего, а младший за старшего. Великое уважение и почтение царило между друзьями, и не было между ними главных, ибо всё решали они сообща и по общему согласию. Поровну разделили они и горести служения смертным, и тихие радости подвигов сердца. И пребывали души их в мире, ибо они все были вместе, и в том была сила их и великий щит. Школы и дворцы строили братья, дома и храмы, и не просили денег, и не брали пищи. В те же дни, когда заняты они были трудом своим, питались они лишь одной водою и варганом из того, что могли свободно собрать с земли. В те же дни спали они под открытым небом, а если шёл дождь или поднимался ветер, то всегда вставал один из них и укрывал братьев, чтобы ни капля дождя, ни дуновение ветра не коснулись вверенных ему. Так мог Эмарт, вращая топорик плотника в руках своих, отвратить ветер и укрыть всех от дождя, а Эгриф умел всех укрыть собою, ибо был выше прочих. Кайрд же и Аллел были сильны и крепки в молитвах, и, узнав про то, что пришли они все и строят в том или ином месте, приходили туда многие послушать многомудрых Кайрда, Аллела и Айири, добрых и смиренных в наставлениях своих, скорых в помощи и сострадании. Да не иссякнет Свет их открытых сердец!

И был день, и устали путники с пути и решили остановиться у одного человека, что держал заезжий дом. Едва лишь вошли они и сели за стол, увидели эулиен, что прислуживает им прекрасная госпожа с чёрными как ночь глазами, полными невыразимой печали. Тогда же поняли друзья между собой, что перед ними воплощённая арели, ибо красота её была совершенна, как и печаль. И спросил её Кайрд: — О прекрасная госпожа, как твоё имя? И ответила она: — Ви́ра [Víra] зовут меня. И спросил Аллел: — О прекраснейшая Вира, в чём печаль твоя? И поведала им Вира историю свою. Так была она прежде свободной арели из имён от века лишённых плоти, но человек, бывший хозяином дома, призвал её, и она из-за великого любопытства пришла к нему от предела арели в обличии прекрасной девы, он же обманул её, и связал её словом, и принудил остаться. И заставлял её тяжело и много работать и всячески унижал её. А кроме того, родила ему Вира шестерых темнооких, прекрасных, как и она сама, сыновей, но не стало это утолением её печали, ибо ненавидела она человека, пленившего её. И вошли эулиен в печаль арели, и пока не было хозяина дома с ними, соединили молитву свою и рассеяли его силки, коими удерживал он арели, и тотчас развоплотилась она и вернулась в предел свой свободной, но перед этим сказала эулиен так: — Когда будет нужно, вспомните обо мне. Отпустив же арели, ушли и сами эулиен, не пожелав остаться в доме нечестного человека. И так все вместе продолжили они служение своё и странствия.

И был день, когда надлежало друзьям пройти по владениям смертных, где укоренено было учение Неоглашаемого и стояли воины его всюду. Было богатство их велико, и лучшим оружием одарены были воины, а потому жили в роскоши, что тешила тщеславие их, и зависть, и злобу, и ненависть к эулиен, и в любом были готовы видеть люди угрозу богатствам своим и достатку, а потому были беспощадны ко всем без разбора. Но Любовь к человеку была в эулиен выше их страха, и не свернули они и пошли там, где им полагалось, а потому вскоре были окружены, и смерть грозила им, ибо отовсюду пики были наставлены на них, и глаза смертных горели ненавистью и злобой, никто же из эулиен не имел оружия и не был воином, чтобы защитить братьев. С грустью вспомнил тогда Аллел, младший из всех, прекрасную Виру и тоску её, ибо ныне пришла её тоска в глаза всех братьев его. И едва лишь вспомнил о ней Аллел — явилась Вира, но уже в образе могучего мужа с многими руками, в каждой из которых было по сверкающему клинку или сегре. И не раздумывая бросился Вира на людей Неоглашаемого и отважно сражался, и вскоре одолел всех, те же, что не решились биться, видя мощь и свирепость арели, обратились в бегство, и Вира взял богатство их и оружие, которое перенёс в предел арели по одному своему желанию. Закончив же, воплотился Вира в приятного юношу, прекрасного ликом и телом, и поклонился эулиен и сказал им так: — Клянусь, благородные эулиен — ничего не стоила мне эта лёгкая битва и послужила мне лишь усладой и развлечением! Вы же знайте, что сообщу я о вас сыновьям своим, и в нужный час они также придут вам на помощь по первому зову. И, сказав так, развоплотился Вира и отошёл в предел свой с большим нетерпением, так что эулиен не успели и благодарного слова сказать. И хоть арели не стоит верить, эулиен поверили Вире. И оставались на месте, пока не погребли достойно, сообразно обычаю смертных, всех убитых Вирой, с грустью и слезами, и лишь затем продолжили свой путь. Да будет он впредь светел и лишён всякой печали души и сердца, но исполнен священной братской Любви и заботы о человеке!

Звенье двести двадцать девятое. Ильитам

Многие подвиги разделила отважная Виамари с Мирьи и Наатом, соединив Свет свой со Светом возлюбленного своего мужа Эдра, что всегда молитвенно пребывал подле жены своей. Когда же добился Пушинка права для рода своего покидать пределы Светлого Дома, тотчас отправился Эдр по следу Мирьи и Наата, чтобы воссоединиться с женой своей и более не оставлять её ни на мгновение их жизни. И, найдя их, заключил Эдр Ардели в свои объятья. И так взял Эдр жену свою, и оставили они Мирьи и Наата и пошли своею дорогой, соединив служение, как и сердца свои. Об их же Свете и чудесах слагают легенды и эулиен, и люди. И на землях Инарфьих воспеты их имена в балладах и песнях. Любовь явилась им в своих трёх ликах: уважение, нежность и забота, они же извечно требуют служения сердца, ибо Любовь всегда требует своего исполнения. Высоко почитали супруги сакральные лики Любви и трепетно чтили друг друга и священное чувство, оберегающее их.

И был день служения Эдра и Виамари и странствий их, и посчитал Господь союз любящих неполным и поселил нужду Ардели и Эдра друг в друге, ибо до того дня не знали они друг друга женой и мужем и помыслить о том не смели прежде. Но вот взглянул Эдр на жену свою взором Любви, и новая нежность наполнила его, и откликнулась Виамари ему улыбкой, исполненной Света. Тогда же легли любящие под сенью осенней рощи, и радость их друг в друге была совершенна. И так был ребёнок у Ардели, и узнала она вскоре и сказала мужу. И взял Эдр жену свою и вместе с ней вернулся в Светлый Дом, ибо сильно недужила Ардели, и трудна была ей светлая ноша её. В час же положенный пожелала она, чтобы был Эдр рядом, ибо было ей тяжело и страшно, и лишь муж её мог поддержать её и придать ей сил. И пришёл Эдр и обнял жену свою, и был с Ардели неотступно в каждом вздохе её и слезе, с ней же прошёл он весь путь её, разделив тяготы Виамари, и вскоре поднесли ему дочь его, что родила Ардели, и увидели любящие, как светла она и мила, и не плакала она, но улыбалась родителям своим. И тотчас был послан эу за Финиаром, и пришёл Всеспрашиваемый и, взяв эу, нашёл её похожей на Ардели и нарёк девочке имя Ильи́там [Il`ítam] — Светлое сердце, он же благодарил Эдра и целовал руки Ардели, и велел всем эулиен, что собрались у покоев, прийти позднее, чтобы могла Чистейшая отдохнуть с мужем и маленькой Ильитам. Так была рождена Ильитам от Эдра, сына доблестного Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Ардели Чистейшей, из народа Адама, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, в Сумеречные времена, осияв их верным Светом своей улыбки.

Тысячи тысяч арели клялись уничтожить Землю и подзаконный мир, призывая на то стихии, подвластные Хаосу, породившему их, и колдовство, забывая о том, что вся вселенная гибнет каждый раз, стоит заплакать ребёнку, и воздвигается снова, возрождаясь в прежнем величии, когда встречаются две улыбки любящих. Тысячи тысяч смертных приносили священные клятвы, что разорят подзаконный мир или подчинят его своей воле, но где те смертные? Каковы имена их? Властвует только Любовь, ибо выше её — никому не подняться. От первого дня выслушивает подзаконный мир подобные клятвы и сносит оскорбления. Произнесены ли они в тиши сердца или выкрикнуты в гневе — колеблют они устои и устройство мира, то же, что следует за подобными клятвами — губит его и разрушает. Ибо всякое разрушение, кроме самой смерти, задуманной естественным и таинственным благом — пощёчина самому Создателю, опасная для Его хрупкого творения. И хоть сама истина всегда остаётся непоколебима и недосягаема для оскорблений и грязи невежества — ни один из миров не пребывает в совершенном покое и мире, пока гордыня доступна хоть одному живому созданию и порождает из своего плодовитого чрева все остальные грехи, подобно химерам, пожирающим и тверди, и звёзды, и имена, и жизни, и души. Так повелось от первого Слова, что эулиен сильны своим Светом, который доступен им, так как нет за их народом вины перед Создателем, и Свет Его совершенный питает эулиен и доступен им в полной мере. Но также и в полной мере эулиен соприродны Его хрупкой задумке, являясь частью Его замысла, молодой народ, ещё не окрепший от пробуждения. В бессилии Света, в его ослаблении — недуг эулиен. Там, где хвора Надежда и Любовь лишена уважения и чести — страдает народ надеющихся и иссякает его светлая сила. Подзаконный же мир — переполнен подобными недугами. От Эйдена взялись эулиен уврачевать раны подзаконного мира, наиболее уязвимого из всех, от Эйдена в сердцах своих принесли ему эффе своих молитв, заботы и жизней, но так и не стали его частью, и потому в подзаконном мире эулиен лишь гости. Вечные гости, которые никогда не обретут покоя, ибо он невозможен, пока Свет соперничает с тенью и Любовь попирается дерзновениями гордыни бессмертных и смертных. Не имея щитов в смертельных битвах, меж тем положили для себя эулиен, разойдясь по свету, стать щитом этого многострадального мира, и битвы многих из них не затихают веками, не прерываясь ни на миг в пределе сердца. Но это не проклятие, а удел эулиен, и нет никого из надеющихся, кто тяготился бы этой долей и не считал её величайшей честью, ибо мёду гордыни эулиен предпочитают нектар смирения и ищут источник радости среди скорбей и плача. Не утолить надеющимся своей вечной жажды, не склонить к себе милость подзаконного мира, но вот прошло некоторое время (1) со дня исхода, и подзаконный мир полюбил их песни и весёлые танцы. Цветы и травы, звери и птицы, все те, в ком не требует утверждения и укрепления Воля создавшего их, откликаются на речь эулиен и не противятся им, как Свет звёзд не противится Свету солнца, как улыбка не противится другой улыбке, ибо все они — единый Свет и задуманы с величайшей Любовью. Однако бессчётное множество опасностей и ловушек подстерегает эулиен в подзаконном мире, обрушиваясь на их некрепость плоти, на чуткое сердце, склонное к живому состраданию, предлагая, причём весьма щедро — любую смерть на выбор эу, или же подводя к ней и лишая этого королевского права. Возможно, если и подзаконный мир отвратился от эулиен и ощерился против них, восставив также и самого человека, он поглотит забвением и всякое слово, которое будет ему неугодно. Но если иные кричат о разрушении или громогласно пророчат своё величие, я также почту силу священного Слова, у которого от первого из них я в услужении. Пусть подзаконный мир лютует и беснуется себе на милость, моё намерение остаётся твёрдым — рассказать об Эйвели, а вместе с ними о народе эулиен. Im duh Éar mórtil` te yíli.

(1) «Некоторое время назад» говорят эулиен. Они плохо чувствуют время, особенно минувшие дни, как и многие бессмертные, ибо вечность каждым новым днём и событием расширяет границы прошлого. Эулиен прекрасно помнят события и их участников, но, случается, забывают, как давно это случилось. Поэтому для любого случая, свершись он несколько дней назад или несколько столетий прежде — есть прекрасная и надёжная формула речи: érki skr/dúeh` údu. Так начинаются многие инги надеющихся и, конечно же, сказки, а вместе с ними и оправдания нашкодивших юных эулиен.

Человеческая глупость похожа на плесень. Она отравляет всё, чего касается, но хуже того — самого человека. (2) Так была в своё время научена светлосердечная эулнори Ильитам, и ради того, чтобы бороться с этим недугом, упорно и долго наставлялась в своём пределе и пределе Ирдильле, дабы обрести обходительность и мудрость наставника и смирить многоречивую и пылкую юность, впадающую в печаль и робость от недугов подзаконного мира или же воспламеняясь праведным недовольством. Наставлением старших была вразумлена эу, что всякое смущение разума — недопустимо для того, кто собрался наставлять другого, ибо через смущение чрезмерным воодушевлением, происходящим от радости или гнева, а также печали — происходят многие искушения и беды, и потому некрепок разум, исстари уступающий в силе чувствам, проистекающим из сердца. И потому, чтобы избегать ошибок, неверных выводов и заключений — стоит смирять свои ум и разум и следовать сердцу. Его же прежде следует научиться внимательно слушать и узнать хорошенько, что возможно единственно с уважением и Любовью, что происходит в своё время — по обретении знания, ибо в нём обретает эу и знание о своём собственном сердце, и о том, что в нём. В сердце же каждого живого — весь мир, соназванный Тем, кто его создал. И так через каждое живое создание он соединён и пребывает живым и нераздельным, как сам Создатель.

(2) L. I. I. V. E. 253:32

В долгих беседах и уединённых молитвах проходили дни Ильитам, не лишённые между тем и весёлых танцев, и состязаний, и детских забав и игр. Глядя на Ильитам, утешались сердца Эдра и Виамари, ибо в Свете детей своих утешаются сердца родителей, и Свет их торжествует и крепнет. Много от матери своей взяла Ильитам, и прежде всего красоту и скромность. Ради них, а также ради многого её Света, едва достигла Ильитам дозволенного для амевиль срока, стали отважные юноши из её народа искать с ней знакомства и встречи, и так стала эу завидной невестой, желанной во всех пределах Светлого Дома. Зная о том, просила Ильитам отца уберечь её, ибо не желала огорчать юношей, ищущих её расположения и взгляда, и уговорила Эдра отвезти её в Коби Йин, в святую обитель, где никто бы не помешал ей завершить учение и где она бы не стала причиной чьей-либо печали. Так вместе с Ильитам отправились в Коби Йин и трое наставников её, чтобы привести свою ученицу к просиянию знания. Они же своими трудами и молитвой оградили её от тех, кто мог её потревожить. Октруин же тогда писала: Imfyóren-é Il` Il`ítamē. И, вняв ей, эулиен придерживались совета вечно юной провидицы Оленьего рода.

Когда же пришёл срок, а случилось это на двадцатый год жизни Ильитам, стала эу просить наставников дозволения покинуть обитель, чтобы послужить подзаконному миру и людям обретённым знанием и укреплённым Светом. Тогда же после совместной молитвы отпустили эу, ибо больше никто из наставников не имел возможности удержать её.

В людях Ильитам взяла на себя послушание в служении детям. Всякое дитя, рождённое в подзаконном мире, могло рассчитывать на её защиту и наставление. Не отказывала эу ни зверям, ни людям, ни рани, ни Данах, если они искали её Света. Из золота сделала эу себе прекрасную книгу, украсив её драгоценными камнями, создав превосходный образец искусства. В той книге она записала буквы языков смертных и арели, а также песни бессмертных и смертных и некоторые любимые ей молитвы. С этой книгой ходила Ильитам по дорогам подзаконного мира и учила всех, кто желал учиться, не взимая платы и не требуя крова. От первого дня положила себе эу дом и кров — в ветвях деревьев, и они достойно хранили и оберегали эу в часы её сна и соследования в пределе сердца. Всем желающим показывала Ильитам свою книгу, и многие, прельщённые её красотою, интересовались затем и тем, что записано в ней, а иные даже желали прочесть это. Тогда Ильитам наставляла желавших, обнаружив таким образом в них нужду в учении. В свою книгу со временем эу записала также и множество инг и легенд смертных, снабдив её также прекрасными иллюстрациями, выполненными в манере монахов мирной земли, чему она была обучена в Коби Йине.

Так случилось, что три раза похищали книгу Ильитам. Один раз арели и два раза люди. Но всякий раз книга чудесным образом возвращалась к эу, ибо тем, кто похищал её, было потребно лишь её драгоценное обрамление, и всякий раз эу изготавливала для книги новый панцирь, роскошнее того, что был прежде. Историю самой книги, её похищений и чудесных возвращений эу также записала в ней в виде песен. Всякий раз, обретая снова свою книгу, радовалась эу, но и была опечалена также, ибо снова становилась свидетелем того, что является ценностью в подзаконном мире. Однако это не сломило её, но, напротив, не имея страха и не доверяя слабости тела, продолжала Ильитам своё путешествие, вселяя нужду и тягу к знаниям в детские души и сердца смертных.

Ещё же был юноша Адл [Ádle], страдавший из-за врождённого уродства. Был Адл так страшен, что сама мать стыдилась его, и не имел он друзей и покровителей, однако сердцем был юноша чист и светел и не держал в нём обид и зла. Много раз в соследовании пребывала Ильитам с Адлом, ибо в то время как плоть его ужасала и отторгала многих, душа его, нежная и светлая, была нужна ещё большим. И был день, когда пришла эу к юноше, пока он спал, и положила руки ему на лицо и прочла свою особую молитву, и во время её оказался плащ юноши — вывернутым обратной стороной на свет, а все, кто впредь смотрел на Адла, не видел больше его уродства, но лишь красоту его души и сердца, ибо они сделались явны всем, как и обратная сторона его плаща. Так сотворила Ильитам для Адла, но не наставляла его, ибо знание его было совершенным для человека, так как единственный закон, которому внимал Адл — был законом милосердия и Любви.

Видя труд эу, многажды посылали за ней и наставники её, и Элкарит, призывая вернуться и стать одной из майарен, но кто бы ни призывал Ильитам, она оставалась верна выбранной прежде дороге и не оставляла смертных своей заботой, а также тех малых, кто был вверен ей.

В своих трудах далеко ушла Ильитам, чтобы не искать возвращения в обитель, и в наставлении смертных и заботе о малых нашла она наслаждение Эйдена, непреходящую радость и непоколебимый покой, происходящий от исполнения Его Воли. Поэтому напрасны были все призывы Ильитам, ибо Свет её — сияет и ныне в пределе смертных, и где-то меж ними блуждает и её золотая книга, бесценная не столько своей обложкой, сколько Любовью, дремлющей между страниц. Так Ильитам и ныне продолжает свой труд, изобретая всё новые и новые случаи склонить сердце к Свету истины и обнаружить в себе нужду в обретении знания, достойного своего народа. За труд её и смиренный подвиг — наши молитвы и цветочный поклон, да будет Создатель доволен Ильитам и каждым из тех, кто может носить это имя!

И был день, и снова пришёл Златовласый смиренно к отцу своему с поклоном в ноги, дабы просить его разрешения помочь одной из скорбящих из своего народа. Была мать эу в его пределе, чей сын недужил и был уже обращён к Эйдену предков. Никто из лекарей не находил для него исцеления, для матери же он был младшим сыном — последним, кто смог вернуться в её объятья от служения людям, ибо ни мужа, ни братьев у неё не осталось, и родители её также погибли. Всех, кто был дорог той эу, она потеряла, и ныне сын её был отдан смерти, и вот просил Элкарит у ног Финиара, дабы тот позволил ему отдать Свет своей жизни юному эу, ибо в нём — Надежда его матери, её спасение и отрада вечности. Самому же Элкариту его Свет в тягость, но с ликующим сердцем он отдаст жизнь эу, чьё время — Любовь и цветение жизни. И, выслушав сына, вновь запретил ему Финиар и призвал Эликлем потрудиться над недужным эу, Элкариту же Всеспрашиваемый запретил рисковать своим Светом, упрекнув его снова, что он не ведает его цену в Доме своём. Но так Элкарит пёкся о своём народе, не жалея себя. В том нет и не может ему быть упрёка. И, отказав сыну снова, как прежде, был им горд Финиар, знающий Свет Эйдена, своего старшего сына, анýри [anúri] (3) Надежды.

(3) так называют эулиен полагателя рода, царя над царями, мудрейшего из мудрейших. Нет спора в том, что для эулиен, покинувших пределы Эйдена — Элкарит, сын Финиара — анури. Так его называют, так почитают его, хоть его сердцу это совсем не мило.

Звенье двести тридцатое. Сирдеф и Сагдатар, сыновья Кивну и Онаир

Когда же пал запрет Златовласого покидать Светлый Дом потомкам своим, собрались светлейшие Эвларилиэ и Ильтейли и вместе отошли к людям, ибо служение их было среди смертных, и среди них продолжили они его, изготовляя органы и играя на них ради спасения и мира. С того дня редко Свет их озаряет обитель, но верно сияет среди народа Адама! Да охранит и наставит нас музыка Любви их!

В то же время, как оставили Эвларилиэ и Ильтейли обитель эулиен, были рождены и сыновья Кивну. И было это так. Раз пришла к Пушинке и Онаир эу Калху́ри [Kalhúri], что прислуживала в покоях Коврен. Велико было смущение эу, и подобно маку горело прекрасное лицо её, однако поведала она супругам, что в ответ на столетия её молитв было ей во сне чудесное видение, где сообщилось ей, что обретёт она мужа, если попросит его у Кивну и Онаир, чтобы они родили ей славного мужа во исполнение её молитв. — Господь свидетель, — сказал Кивну, — долго тебе пришлось ждать! Тогда, если будет Создатель милостив и явит то, что объявил тебе, скоро мы утешим тебя, Калхури. Ради этого встань на молитву с нами, да исполнится то, о чём ты просишь! Так вместе молились Онаир, Кивну и Калхури, затем супруги отпустили эу. — Свет мой, — сказл Кивну — велика нужда прекрасной Калхури, разве нам дозволено будет не утешить её? Мой Свет крепок, мой Свет щедр, ибо ты его госпожа и хозяйка. Подойди же, возьми его, ибо я благословляю его стать нашим сыном! И подошла Онаир и опустилась у ног мужа, она же исполнила ифхёлье над руками его, а Кивну положил свою руку на кудри Онаир и передал ей свой Свет, благословлённый стать их сыном. И так обрела Онаир дитя, но утаила это от Калхури, чтобы не тревожить её. Когда же пришёл срок и родила Онаир, то велела позвать Финиара и Калхури. Эу же, получив известие о рождении сына Кивну и Онаир, преисполнилась великой радости, но не пришла к нему, а удалилась в обитель Тщилин, сказав, что вернётся в свой срок, когда суженый её будет готов к их встрече. Финиар же, что пришёл по зову, взял сына Онаир и Кивну и дал ему имя Сирдéф [Sirdéf]. Так был рождён Сирдеф от Кивну Пушинки, сына Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от всесветлейшей Онаир, жены Кивну, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена. Когда же исполнилось Сирдефу пять его лет, взглянула Онаир на то, как играет и резвится сын её с другими детьми эулиен, и обратилась к своему мужу, также наблюдавшему за этим. — Смотри, о морошка, — тяжко друзьям Сирдефа тягаться с ним в играх. Он и сильнее их, и крепче, и это приводит их в огорчение. Он же ещё слишком мал, чтобы смирять свою крепость и силу. Нет среди сверстников ему равных, кто стал бы ему достойным соперником в играх и состязаниях, среди же тех, кто старше, нет у Сирдефа опоры. Окинул взглядом Пушинка играющих и не нашёл эу, который бы был равным их крепкому и сильному сыну. Тогда посетил он предел Седби, и там не нашёл среди погодок и ровесников сына равных ему, и огорчился. Тосковал и сам Сирдеф, ибо видел, что легче и проще даётся ему то, что тяжелее для других детей, но ничего не мог сделать, и из-за этого стал эу отказываться от многих игр. Видя же всё это, пришёл Кивну к своей супруге и сказал ей так: — Госпожа, мой Свет, я видел то, что ты говоришь. Так и есть. Несомненно, печаль посетила и сердце нашего сына, ибо он видит, что огорчает многих, но не может изменить этого. Мы можем дать ему время, чтобы он подрос и научился смирять свою силу, и обучить его уступать в играх, но можем и укрепить его, дав ему равного ему самому брата, который бы ни в чём не уступал ему и стал бы со временем его другом и доброй опорой. Услышав же это, вновь поцеловала Онаир руки мужа, и они опустились на молитву эулиен. Свет от заходящего солнца, который падал на них через резьбу галереи, окружил их головы золотым сиянием, похожим на облако. Завершив молитву, взял Пушинка голову своей супруги и поцеловал её золотистые кудри, благословив Онаир. Любовь их была велика, и Свет её был угоден Богу. Тотчас по молитве и слову Кивну зачала Онаир и в срок свой родила ещё одного сына, такого же сильного и крепкого, как Сирдеф, чьи глаза излучали свечение такой силы, как если бы он был уже взрослым эу и внутренним напряжением мысли усиливал их сияние, как делают эулиен, когда темно, и им приходится придавать свечению своих глаз особую силу. Финиар же, пришедший дать имя брату Сирдефа, нарёк его Сагдатáром [Sagdatár]. Так был рождён Сагдатар от Кивну Пушинки, сына триждыпрекрасной Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Онаир, возлюбленной Пушинки, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Cумеречные времена. С величайшим трепетом и радостью принял Сирдеф своего младшего брата, и на некоторое время все игры и забавы ему заменила забота о нём. С радостью наблюдали Кивну и Онаир, как изменился Сирдеф, повзрослев и сделавшись мудрее, едва впервые взял на руки Сагдатара. Сирдеф же не желал расставаться с братом и сам укладывал его и заботился о нём, отбирая это светлое право у Онаир. Он же беседовал с Сагдатаром, вверяя ему и всю свою нежность, и то, что лежало на сердце. Когда же прошло ещё немного времени, обрёл Сирдеф достойного и равного себе друга, ибо юный Сагдатар обладал такой же силой и крепостью, как и сам Сирдеф, а во многом и превосходил могущество его, и всё же хоть Сагдатар и был младше, но во всём был равен брату, так что те, кто не знал их, могли подумать, что это два близнеца, светлоликих, могучих и буйнокудрявых эу, склонных к шалостям и всяким проказам. Так уж повелось между Сирдефом и Сагдатаром — Сагдатар придумывал и исполнял шалость, а Сирдеф защищал младшего брата, не испытывая меж тем никакого раскаянья, ибо всегда гордился им и радовался за его успехи. О шалостях их знали все в Светлом Доме, ибо с детства посягали эти двое на служение взрослых и пытались вторить ему по мере своих сил и знания. И когда-то это удавалось, и старшие эулиен делали вид, что не знают, кто сотворил это нежданное, но щедрое благо. Иногда же и Сагдатар терпел неудачу, и бедный Луриен прибирал за ними, что также случалось довольно часто. Много поломано и разрушено было братьями в Светлом Доме, но и многие из живущих в нём получили от них нежданную помощь, явленную в дарах, поступках и исполнении поручений. Видя склонность своих сыновей, привёл их Кивну в предел рода Щита и поручил сыновей заботе Элрельты и Хеллаха. Они же быстро разглядели склонность братьев, и вскоре Финиар благословил обучать их среди ийреттен. Также обучены были братья в пределе своём, и доброе мастерство взяли от родополагателя своего и прославились как искусные мастера и резчики по дереву. Всякий раз, если недужил Светлый Дом и часть деревянных конструкций его хирела или нуждалась в замене — звали Сирдефа и Сагдатара, как лучших из плотников, способных воссоздать всё в прежнем величии и надлежащей крепости, как было задумано в дни возведения Светлого Дома, когда сам Элкарит Златовласый создал его великолепие своим трудом, покрыв всё искуснейшей резьбой, следуя задумке и чертежам своего младшего брата. Так стали Сирдеф и Сагдатар соблюстителями Светлого Дома, как и Удачливый, вписанный в золотую книгу, и были им вверены просторнейшие светлые залы, устремлённые ввысь, своды и своды — всё изумительной красоты и от самого пола покрытое тончайшей резьбой, которая пропускала свет и создавала иллюзию парения. Украшенный этой резьбой, весь Светлый Дом и ныне как будто дышит Светом. Все колонны его, все стены его — объёмны, но и почти прозрачны. Однако ежели кто желает уединиться в своих покоях — то занавешивает изнутри стены плотной яркой атласной тканью. Нигде более нет такой полноты восторга, приходящей в сердце от созерцания жилища, кроме как в Светлом Доме — истинно светлейшей обители!

Когда же знание коснулось сердец Сирдефа и Сагдатара и стали они просить Финиара отпустить их, пришла в Светлый Дом эу Калхури, и Финиар призвал Сирдефа, чтобы рассказать ему о той, что ожидала его. Сирдеф же, смущённый, не пожелал видеть Калхури, ибо счёл себя недостойным её светлого взора. Он убедил Финиара позволить ему отойти на служение с братом, и лишь испытав себя и став достойным Надежд Калхури, предстать перед ней, чтобы быть ей верным мужем, исполнением её молитв и чаяний, а не послужить огорчением и разочарованием её сердца. Выслушав доводы и страхи эу, позволил Финиар Сирдефу отойти с Сагдатаром тотчас, а затем принял Калхури и утешил её. Всеспрашиваемый поселил Калхури в соседних покоях, наказав ей молиться за Свет Сирдефа, пока он стяжает его ради их амевиль. Так братья отошли к людям и трудились там делом Христа, также защищая слабых и борющихся за правду.

Как и желали Онаир и Кивну — были братья друг другу во всём поддержкой. И рядом с Сагдатаром научился Сирдеф смирять свою силу и сделался много мудрее и мягче, Сагдатар же, подражая брату и желая быть его достойным, накопил в душе многие блага и украсил себя многими добродетелями и трудами милости и милосердия.

Не раз подзаконный мир призывал их к румне, и случалось братьям сражаться вместе с государями смертных против воинств Владыки. Среди людей Сирдеф и Сагдатар, могучие и доблестные воины, покрыли свои имена благородной славой и были воспеты как герои, но никому они не называли своих настоящих имён, поэтому в песнях и легендах, что мы знаем, поётся и говорится о богах и людях. Так принимали братья участие в знаменитой Каптáрской [Kaptárh] битве, Битве при Сýте [Súta], в Битве на Лок-Эллéй [Lockh-Elléy] и во многих других великих сражениях и битвах, где пролилось много крови и просияло много имён героев. В любой битве стояли братья плечом к плечу, и был Сирдеф благородной румной, а Сагдатар его щитом, в иных же битвах Сирдеф защищал своего брата, и двое они как один — были несокрушимы в своём Свете. На востоке умельцы выковали им золотые шлемы, щедро украсив их россыпями камней, и изысканные панцири поднесли им, лёгкие и прочные, как удобно для битвы, и тяготились братья этими дарами, ибо не могли отказать одарившим их, но и укрывать своё тело в бою — было не в их традиции и привычке, и многие из смертных дивились их отваге, и, уже позабыв о народе эулиен, говорили между собой, что эти двое не боятся смерти, что они — воплощение их божеств, и смерть не пристала этим героям. В тени же лекарских пределов и Сирдеф, и Сагдатар врачевали раны друг друга, дабы люди не видели их немощи и увечья и верили своим фантазиям, в которых себя убедили, ибо так было лучше для самих смертных.

Сирдеф же, хоть и обрёл равного себе по силе, тяготился крепостью своей плоти, столь необычной для его народа. Сражаясь прежде с самим собою — изнурял он себя непрестанным постом, и не пил вина, и не ел мяса, питаясь лишь ягодами и хлебом, а также тем, что готовил ему Сагдатар, зная о том послушании, что взял на себя его брат. Но плоть Сирдефа была крепка, исполнена сил и торжества жизни, кровь играла в ней, и Сирдеф без труда мог ворочать скалы и ломать сталь в одной ладони. Ничего не стоило ему опрокинуть лошадь с наездником её, облачённым в латы, и две лошади, и все десять. Мог также в одной ладони Сирдеф искрошить усилием мышц камень, и всё это не вселяло в него радость, но печалило эу, ибо он полагал, что, одарённый столь щедро телесно, он много теряет в Свете сердца, и ради того ещё истовее молился и под одеждой сковал себя тугими цепями, что причиняли боль и смиряли торжество его могучей плоти. Лишь это давало Сирдефу успокоение, а также и песни его брата, который пел вечерами для Сирдефа, чтобы отвлечь того от боли или печалей.

Раз случилось Сагдатару сражаться с могучим Ры́не [Ryíne], воином арели, вызвавшим его на поединок. Единственное условие поставил Рыне, посланный Владыкой, — кто выйдет из поединка того живым, того и судьбы собравшихся в том месте смертных. Сам же Рыне был древним арели благородного рода, знавшим Землю ещё до прихода Владыки. Силой своей был он равен удунаи, а колдовской красотою мог тягаться со своим господином. Три раза отказывал ему в битве Сирдеф, три раза отказывал ему в битве Сагдатар, но Рыне желал сражаться лишь с равным, ибо не в его правилах было биться с тем, кто слабее. Законом чести он принудил Сагдатара к сражению, и эу принял бой и бился с Рыне три дня и три ночи, окружённый следящими за их битвой. Было у Рыне три чудесных оружия — волшебный меч, волшебное копьё и волшебная дубинка. Все их боялись. Но, явив их, будто сотворив из воздуха — положил их арели у ног Сагдатара и взял простой меч смертных, чтобы биться на равных, без чар и притворства, используя только силу и ловкость, а также своё умение и искусство. Так стали они биться, и, нанося удары, благодарили друг друга, ибо радовались их сердца такому поединку. Люди же, стоявшие вокруг, онемели от восхищения. Много ран нанесли друг другу Сагдатар и Рыне и под конец третьего дня уже были подобны двум израненным львам, бросающимся друг на друга. Семь мечей сменил эу за три дня битвы, четыре меча он сам разбил Рыне. Кровь их текла рекою, и те из людей, что стояли к ним близко — были красными от крови воинов. Через раны на теле Рыне те, что стояли за его спиною, могли видеть лицо Сагдатара, и те из смертных, что стояли за эу, через раны в его теле могли видеть Рыне. На третью ночь сложили воины своё оружие и перешли к аннату, и бились уже без оружия. Крики их и стоны, как раскаты грома, сотрясали воздух и небесные тверди. Молился Сирдеф о победе брата, и сам Владыка снизошёл до той битвы и привёл своих князей и приближённых полюбоваться прекрасным боем. Он был уверен в неминуемой победе Рыне и потому не вмешивался, но смеялся и был бодр, рассадив на невидимых лоджиях своих арели, наподобие незримого амфитеатра, воздвигнув его от земли до неба. Всё это собрание производило невероятный шум и подбадривало Рыне, внушая смертным печаль и ужас. С каждым часом множилось собрание арели, ибо ото всех их пределов приходили иные полюбоваться на эту битву. Но на исходе третьей ночи — всё было окончено, ибо Рыне опрокинул Сагдатара и схватил его, чтобы поднять и разбить о землю, но эу ударил его по горлу и раздробил кости Рыне, и арели тотчас умер. Радостно закричали люди, и среди них поселилось великое ликование, арели же, поражённые гибелью Рыне, — рассеялись чёрным дымом, как погасшие свечи. Сагдатар же плакал и не разделял торжества смертных, которые были спасены им, ибо плакал о Рыне. Высоко оценил эу силу и доблесть этого воина, его искусство и благородство в битве. Впервые, кроме своего брата, он видел равного себе по силе и испытал радость от сражения с равным. Когда они бились, не было печали в сердце эу — только радость, ибо не стыдно и не страшно было ему пасть от рук Рыне, и прочёл он в нём древнее благородство, и был спокоен за смертных, ибо Рыне не нуждался ни в чём, кроме битвы. Её он пил подобно нектару, в ней находил свою усладу, далёкий от мрачных развлечений и утех своего господина. Объятый восторгом и действом битвы, был ныне эу один на один с утратой, ибо сам погубил могучего Рыне. И смятение и скорбь пришли в сердце Сагдатара, ибо как друга он полюбил своего противника в битве, и отрадой ему была его крепость и ловкость. Положил Сагдатар голову Рыне себе на колени и всю кровь с лица его смыл слезами, тогда же, воздев очи к небу, запел эу, сложив о Рыне песню, в которой воспел его мужество, силу и искусство воина. Без стеснения называл Сагдатар Рыне своим братом и просил у него прощения за нанесённые раны, оттенившие красоту его совершенного тела, и плакал о несчастной душе Рыне, также погибшей. Оплакав воина и проводив его плачем и песней, прекрасный курган сложил ему эу, согласно традициям погребения арели. И вместе с Рыне похоронил его чудесное оружие, уложив его рядом с воином и вложив меч в его могучую руку. С того дня много песен сложил эу о Рыне, и Сирдеф записал их в Надежде, что хоть так они сохранят о нём память и огласят его жизнь, прошедшую в битвах.

Нет печали, равной печали воина, когда он теряет соперника в битве, подобно возлюбленному своему другу, подобно брату, и вот он должен его оплакать, и закрыть ему глаза, и отдать смерти, и далее, утешая себя своим долгом, жить с памятью, что смерть эта пришла через него самого. Вот он, удел богоотреченных, делающий их жизнь бесконечной молитвой.

Затем был день, когда из Светлого Дома повелели братьям вернуться, ибо был близок праздник, собиравший всех эулиен в их обители, и, послушные велениям старших, Сирдеф и Сагдатар вернулись.

Несколько дней в непрестанной молитве и не принимая никакой пищи провёл Сирдеф, прежде чем предстать перед Калхури, ожидавшей его. Ради неё не наряжался он в одеяние воина, но умылся холодной водой и положил себе на кудри венок из ромашек. Так предстал он перед Калхури — в белоснежном самуге и с опущенным взором, пылая подобно заре заката. Тогда же возблагодарила Бога терпеливая эу, ибо истинно воплощением её молитв и прошений был Сирдеф. Едва же она прикоснулась к нему — послышался страшный скрип и скрежет — и цепи, сковавшие тело Сирдефа — упали на пол у ног Калхури. Эу же принёс себя в ифхёлье ступням мудрой Калхури, и вскоре вместе предстали они перед Финиаром просить об амевиль, но, провидевший многое, он дал им время узнать друг друга и велел подождать ещё немного, зная то, что утаил от эулиен. В светлейшей радости обрели друг друга Сирдеф и Калхури как два добрых друга, предаваясь мудрым и нежным беседам и совместным горячим молитвам, и вскоре Светом их просиял предел Оленьего рода. Сагдатар же, отойдя от брата, просил принять его в воинство Седби, и вскоре был отдан грозному Халму и встал рядом с ним, неутомимым в битве.

Благодарим Тебя, о мудрейший Создатель, создавший каждому достойную судьбу и уготовивший путь, достойный положенного сердцу Света! Будь же милостив ко всем нам, как был милостив к верной Калхури, и щедр так же, как был щедр к Сирдефу и Сагдатару!

Звенье двести тридцать первое. Гильэвмэ Белый

Я не даю себе забыть, что мой народ, призванный позже всех, был изъят из пелены своего предначального сна по воле Самого Создателя. Не ради прихоти властного творца, не ради войн Света и Тени, но ради Надежды. Всё — ради Надежды. Я не даю себе забыть, что Мечта и Надежда, соединившись в Любви как действенной силе их — породили всё мироздание, согласно Воле Создателя. Ничто не следует Воле Его целиком, всё восстаёт, потакая гордыне или слабости, но я убеждаюсь, что тот, кто идёт за Мечтой и Надеждой — следует замыслу, породившему всё вокруг, следует Воле Творца. Потому что всё восстаёт против. Потому что мечтать и надеяться — это продолжать акт творения. (1)

(1) L. I. I. V. E. 180:9

Случилось так через много лет по амевиль светлейшей госпожи Анилиэль и возлюбленного мужа её Тертаха, что пребывали эулиен в трудах своих и многих заботах, и был лишь час перед ночью для встреч их, когда приходили они друг к другу с благословениями на грядущую ночь. И знал Тертах, как велики заботы жены его, и до проблеска зари спустился в сад, тогда же собрал он с белых цветов прохладную росу и в час ночной, когда пришла Анилиэль к мужу, поднёс ей, дабы омыла она уставшие руки свои в росе. Когда же коснулись пальцы Анилиэль росы, поднесённой мужем её, и омыла она ею руки свои и лицо — совоссияли глаза любящих, и был Свет тот велик и нежен, он же соединился в улыбках их, и так был ребёнок у Анилиэль от Тертаха, мужа её, и в радости своей припала она на грудь его, и радость их разбудила многих. Когда же стал подходить срок Анилиэль — сделалась она слаба и недужна, и был Тертах с нею, и Кегиру, отец её, и Анкиви, мать Анилиэль.

В то время случилось Тертаху, мудрому и сердцезоркому эу, оставить Светлый Дом, ибо призван был он в помощь лекарям воинства Седби, так как добрый дар врачевания был дан ему, и многие нуждались в нём. Возвращаясь же, увидел эу, как накинулись арели на молодую смертную, что ожидала дитя, и задумали зло и бесчестье. Он же встал на защиту её, не заботясь о спасении своём. И посмеялись арели, коих было много, и наложили чары эйлокра на эу, и упал Тертах без движения и сил, арели же совершили задуманное, и жестоко страдал эу, но не мог родить и звука. Так нашли его вскоре юные воины и принесли в лекарские шатры, но никто из лекарей не мог определить недуг Тертаха, хоть и видели, как велики его муки. Тогда отправили Тертаха в Светлый Дом и поручили заботе лекарей его, они же нашли страдания эу смертельными, ибо то, что творилось с плотью его — не оставляло Надежды к жизни. Напуганы были эулиен, ибо видели болезнь и недуг, но не знали причины, Тертах же ничего не мог поведать им, и не мог кричать, и не мог стонать, в глаза же его не всякий из лекарей посмел заглянуть тогда. Тогда собрались лекари и совещались между собой, они же сообщили Эликлем, и она распознала эйлокру. Тогда же решили эулиен утаить от Анилиэль болезнь мужа её, ибо срок её был уже близок, и была она слаба, но для любящего сердца нет замков и дверей, и всякая тишина — говорит, а потому узнала Анилиэль, что случилось с мужем её, и пришла к нему. Был тогда Тертах в агонии своей, и эулиен, что стояли при ложе его, молились о нём. Когда же пришла Анилиэль — посмотрел на неё Тертах, и вскоре дыхание жизни оставило его. Тогда увели Анилиэль силой и запретили приходить к мужу, ибо не умер он до конца, но и не был жив. Никто же не знал, как помочь ему, и день и ночь молились эулиен у изголовья его.

Так прошли дни и недели, и не было Анилиэль утешения, и ни мать, ни отец, ни добрый Кивну не могли утешить её. Но пришёл день, и на рассвете взыграло дитя во чреве эу, и позвала она отца и мать, ибо пришёл срок ребёнку появиться на свет. И на ранней заре, когда отступила тень и отпущено было дыхание зачахшей ночи — родила Анилиэль сына, и подал Кегиру его Финиару. Когда же взглянул Финиар в глаза эу, то нарёк ему имя Гильэ́вмэ [Gil`évme] — Утренний цветок.

С первых дней удивил Гильэвмэ мать цветом глаз своих, что были золотисто-зелёного цвета, и мудростью взгляда, присущего усталым вечным. Был Гильэвмэ нежно привязан к матери своей, и обожание её в нём было безмерным. Пытался маленький эу всё время что-то сказать Анилиэль, и не желал отпускать руки её и выпускать её из объятий своих. Много дивились эулиен странностям Гильэвмэ, ибо, ещё будучи дитя, взялся он опекать Анилиэль, по-детски сражаясь против всякой грусти её и слезы. Ни в чём не могла Анилиэль упрекнуть сына, и вовсе не знала с ним забот, и в радость было ей взросление его, он же стал гордостью её и верной опорой. Прежде срока освоил эу речь, и первыми словами его были слова утешения, что сказал он Анилиэль, и были то слова не младенца, но мужчины. Тогда же рассказал Гильэвмэ светлейшей матери своей о милости Господа, которая была так велика, что за чистоту прежней Любви своей позволено было ему ещё раз увидеть Анилиэль, ибо таковым было единственное желание его. После того впал Гильэвмэ в глубокий сон и проспал так три дня, а на третий день, проснувшись, не помнил слов своих, ничего же более не изменилось в нём, и не было предела радости матери о сыне своём. Так был рождён Гильэвмэ от прекрасной Анилиэль, дочери Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Тертаха, вернейшего мужа Анилиэль, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена.

Крепким и сильным рос Гильэвмэ, рассудительным и смелым эу. Прочили ему род Щита и ожидали его в нём, но тяготел Гильэвмэ к наукам, и более всего — к лекарству и Божиему Слову. Много беседовал он с Финиаром и Элкаритом, наставлялся у светлейших эулиен народа Ирдильле, и все хвалили его за быстрый ум и усердие. С ранних лет искал Гильэвмэ, чем послужить другим, и многое поручалось ему, он же не боялся никакого труда и никакой работы не сторонился, единственной же заботой его, какую не оставлял и не забывал он никогда — была забота его об Анилиэль, ради которой трудился Гильэвмэ, и видели это все и знали. Высоко почитал эу и отца своего, он же втайне от Анилиэль приходил к нему и молился у постели его, и беседовал с ним в Надежде, что Тертах внимает словам его. А вскоре попросил Гильэвмэ лекарей поручить отца заботе его, ибо негоже лекарям трудиться над Тертахом, когда рядом сын его и может послужить ему. Так стал Гильэвмэ опекать отца своего и многое время проводил у постели его в занятиях своих и молитве, поддерживая жизнь в теле отца, как научили его и поручили ему. Когда же исполнилось Гильэвмэ тринадцать его лет, был он уже прекрасным и учёным юным эу. Серьёзности его доверяли многое, и сотрудился он с Тэйели и Тейемин, и часто сопровождал Амахейлах. Тогда же был день, когда вошёл он в покои отца своего и склонился над ним, и взял за плечи его, и сказал ему так: — Oh rúiar páye híol! Whúldartane ízret hálaē. Ítam tíel eríytal` úramorē ínug wer el`írnuitamienane ev nóel`. Sim a hi eshúram i nóēl`, átu Aniliél` hímu Íl`ē hói. Oh, páye híol, tiy vo írnuitam el`háen máyē im hói ímrē — ókon nóin im íeh Líē — térlenirt-é i nóy térlenirt íē ín’ni. Hi a atán tíik: tiy péynelh, tiy péynelh, tiy péynelh! Едва же сказал Гильэвмэ слова свои, рухнули чары эйлокра, и недуги погибшей смертной оставили эу. И поднялся Тертах от ложа болезни своей, и обнял сына своего, и целовал руки, исцелившие его, поручив себя им и благословляя их, Гильэвмэ же припал к ногам отца в ифхёлье. Так получил Тертах исцеление от сына и возвращён им был Анилиэль, а Гильэвмэ оставил лекарский предел и учение лекарское и отошёл в предел Ирдильле, где и завершил обучение своё со знанием.

Благословлён был Гильэвмэ отцом и матерью на служение своё и отбыл из Светлого Дома вскоре, когда позволено было ему, поручив Анилиэль заботам мужа её. Отцу же и матери обещал Гильэвмэ не оставлять их в молитвах, и где бы ни был он прежде — всегда был сердцем своим с Анилиэль и Тертахом в величайшей заботе о них.

Долгое время не приходило в Светлый Дом вестей о служении юного эу, и многажды посылали родные Гильэвмэ узнать о судьбе сына. И вскоре сообщили им, что прозван юный Гильэвмэ И́ньэ [Ínyē] — Белый, чистый, непорочный, ибо так называют ромашек цвет, и таким был признан сын их. Сам же эу взял делом своим заступничество за девушек и женщин, которым помогал как лекарь и которых защищал и опекал без страха, никто же не мог навредить им и подступиться к ним, если Иньэ был на защите их.

Ek a, ki úrutal` ítamdabe — úrutal` im Il`. Ítamdab ni ímhetil` féohimini ísē, átu ínyē Líē nói — nói féor im kéarn. Ítamdabe ni izgít ret íszne, o íhet nói, átu i ítamdabe áldarurmt im tam fádah`. (2)

(2) L. I. I. V. E. 54:18

Звенье двести тридцать второе. Тильдэ. Недуг Финиара

Там, где Любовь утвердила свою власть — там Бог во власти своей. Там, где служат Любви, пусть более и никому другому — там служат и самому Создателю и творению Его, ибо Любовь — и госпожа, и ритуал, и орудие, и оружие, и битва, и награда в ней, ибо она сама есть жизнь. И вот решил Нарду восславить Любовь. Выделал он флейту из серебра, прекраснейшую из всех флейт, что существовали и пели когда-либо. И дал он ей имя А́лей Айби́нэ [А́ley Aybínē], что значит Песня Айбин. И, выждав ночи, когда просиял Свет звезды Измаиль, поднёс Песню Айбин к своим губам и стал играть то, что лежало на его сердце. И вот расступилась ночь, и чёрные и синие облака просияли золотистым и белым Светом, и лучи исходили из них, будто сделались они золотыми ложами, на которые спустились ангелы и силы Господни послушать Нарду. Многие из эулиен вышли тогда из покоев своих, прервав сон или молитву, ибо музыка Нарду очаровала их. И те из эулиен, что пребывали в лекарских покоях, просили отворить всюду окна, чтобы слушать ту музыку, а матери подносили детей к свету звёзд, чтобы и они могли внять молитве эу, которую творил он, играя на флейте. Тогда же спустилась в сад и Айбин и увидела то, что никто не видел — сияние, которое окутало её супруга, подобное тому, которым светились облака в небе и мириады звёзд, также внимавшие музыке Нарду. Увидев это, опустилась Айбин на колени и воздела руки в молитве эулиен, и стала её молитва частью музыки Нарду. Так соединился их Свет, и любящие знали об этом, пусть и никто больше не знал этого. Но так был ребёнок у Айбин, и небесные свидетели музыки Нарду и молитвы Айбин соликовали им. В срок же положенный родила эу сына мужу своему, и Финиар дал ему имя Ти́льдэ [Tíl`dē], что значит Флейта, то есть Бьющийся за бытие (1). Так был рождён Тильдэ от Айбин, дочери прекрасной Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара Эйвели, и от светлейшего Нарду, мужа Айбин, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, во времена, что зовутся Сумеречными.

(1) называют эулиен флейту Бьющаяся за бытие, что следует из имени инструмента, ибо полагают, что флейта — один из трёх инструментов, созвучных созданию всех миров и той музыке, которая услаждает слух Творца. Кроме флейты, также почитают эулиен арфу и скрипку — инструменты, перед которыми эулиен испытывают благоговение и которые они превозносят выше прочих, называя их эвха́мен эа́рэ [evhа́men eа́rē] — господа гармонии.

И был день, когда не минуло ещё и двух полных лун над маленьким Тильдэ, и омрачился Свет его, ибо по колдовскому ритуалу открылся мир арели глазам маленького эу, и увидел он зло в глаза и стал угасать, ибо сама тень явилась ему (2) … И велико было горе семьи его, и никто не мог помочь Тильдэ. Тогда же вспомнили Айбин и Нарду пророчество, что прислала Затворница им прежде рождения сына их, что быть Тильдэ спасителем Света, если прежде сам он не потеряет его. И в великом страхе пришли Нарду и Айбин к Финиару и молили его сказать им, как быть, ибо с каждым часом слабел Тильдэ, и Свет эулиен оставлял его. И велел Финиар всем эулиен рода своего собраться у постели Тильдэ, и пришли эулиен Оленьего рода, рода Щита, рода Ирдильле и Золотое дерево, и встали на колени, и взялись за руки, и Финиар с ними, тогда же молились они всем родом единовременно и сердечно об исцелении Тильдэ, и дети, и юные эулиен, и старшие из них, и тихая песнь-молитва их звучала во всём Светлом Доме. С Эйвели же сомолились и все эулиен Светлого Дома, преклонив колени и умоляя о Тильдэ, и так поднялась песнь эулиен до самых врат Эйдена и до самого престола Божиего, и услышал Создатель беду народа надеющихся и горю их и просьбе их внял милостиво, а потому по молитве соединённой рода маленького эу — исцелён он был, и Свет эулиен, Свет сердца его и жизни укрепился в нём, и развеялась тьма и колдовское наваждение арели, и исцелился Тильдэ по молитве народа своего, что объединился ради его спасения, оставив все дела свои. Так был спасён Тильдэ и утверждён в Свете, а вскоре благополучно перешёл под опеку отца и матери, когда третья луна взошла над ним, и вернейшей Любовью и заботой родителей своих был Тильдэ окружён светло и крепко, да исполнится пророчество Октруин Затворницы в срок свой, мы же ожидаем от Тильдэ светлейших дел и доброй улыбки его! Господь наш милостивый, Господин Садов, давший имена всему живому, услышь же моление наше: да не омрачатся улыбки родителей наших, и да не посрамим и мы их сиянием улыбок своих до скончания времён, положенных Тобой!

(2) есть между эулиен великий страх тени, происходящий не только от её противления Свету. Говорят, что Владыка или силы его самого древнее и много ужаснее — могут во снах приходить тенью и губить спящих, забирая их в страхе или подчиняя своей силе и воле. И смертные, и эулиен порою не просыпаются после снов, куда удалось войти такой тени, или просыпаются, потеряв душу. Смертным в те ночи снятся греховные сны, эулиен же видят саму тень — мать греха, и бывают ослаблены страхом. Не может тень прикоснуться к ребёнку. Так говорят, ибо Свет родителей и его рода защищает его до своего срока. И поэтому имя должно быть дано эу до первого сна, чтобы тень не имела над ним силы. Тень коварна, но редко приходит в обитель, ибо Свет Светлого Дома пугает её и не пускает к спящим. Но в тревогах, печалях, скорбях и сомнениях находит она брешь в сердцах эулиен и так приходит к ним, как и ко всем спящим. И каждый эу сам волен выбирать себе защиту: Вера, Любовь или Надежда, — их не так уж много. Удел же стоять против всякой тени — удел господина Светлого Дома. В том долг его днём. В том долг его ночью. Ибо никто не знает, когда и к кому придёт тень, прельстившись чистотой души и сердца.

В то же время пришла Эликлем к возлюбленному мужу своему и нашла его, обессиленного молитвой за Тильдэ. И склонилась над ним, и подняла его, тогда же увидела она седину в кудрях Итерлена, ибо время одолевало его, хоть и не причиняло вреда и не касалось красоты его, взятой им прежде, когда решил виэ стать Итерленом. Вспомнила тогда Эликлем о природе мужа своего и не могла понять, как выбрал её всемогущий виэ, пребывающий всем и всюду. Тогда же спросила Эликлем мужа о том, и вот как он ответил ей: — Et bráytal` Íl`terlen. Ev el`tám el`ílim hi nírturual` me Fíniári im Ein-Maríi. Náen amemtírtenal` híol térlenirt ín`ni Íl`i im ráhu hi líetal` íeh. Hi líetal` Élkaritē, tóe daórai kémē, efér no bráytal`, líetal` Sédbiē im Élivienē, ke bráytenal` adūnai. Ov ērái bráytal` tiy. Im éah herkérital`. Mo herkérital` im hi ni ifh íl`menē, im tórnaē, kowb áytertil` te, ke ténderal`. Hi íniral` tíig Il`, hi evhítal` nói im no ímhetal` híen éahi, evhítal` míik rúhai ékem mayndú, móē él`renē, lítenē im fádah`ē, ev nóel` ántorial` hi éle mo im íl`reiftal` eráh`, kél`ye ifh eférli. Arm, ev el`Éydén, hi vol` vhéi, ke illártal` wrha tíenen hímeni. Hi vol` élueni, ke évmetental` kowb ti im íldaril`tal` tíig térlenirt. Isúlahii íl`tllii káylahol hi íyenal` ra el`shále me tíil`. Hi vol` p`híl`eni, ke áleytenal` kowb ti, im hi séndaynivtal` tíen il`máti. Efér tiy línal` ret Éydénol — tam íe rétarnumtal` íne, átu línal` wer tími. Im hi árnumal` mo im iyrétal` ret ékem, ke vol`óyli terh vol` imh, kowb ífhil` éeh gun wer tíil` íl`madi im Íl`i Et bráytal` Íl`terlen, ek tiy amráninne ín`ni íl`hil`e. И ужаснулась Эликлем, и восхитилась. Тогда же спросила она, не тяготит ли Итерлена выбранная им доля, ибо, изменив природе своей и отказавшись от неё, потерял он и прежнее право, и много свобод, и власть, равной которой нет нигде и ни у кого, потому как никто не может быть всем и всюду единовременно, полно и единовластно, являться всем и частью всего, силой, знанием и Волей сотворившего и поименовавшего мироздание. Итерлен же ответил ей: — Hi ni nör, ke úrahoal` whra míil`, efér éah ísmurtal` hórnnē víē. Hi ni kahórt áyrem, ke vol` im míik ánum ke evá. O hi nör éne — nih émwomen úrahenē, nih véllen, nih Irím, érkeh él`re ev móē el`éahen ni tánakonal` hem íne, átu ev el`retén wer tíil` — áuh ni sed mayndúrē, ev el`retén wer tíil` — níe im íne támu. Ée hi derégal` íl`mami éah óyli derítal` yéltarē amkáni ev el`meynismun mayndú, o hi vol` imvírnuital` Líel` im íyenal` me niv`h. Hi Íl`terlen. Nih éul im nih víe, o ek, kíol tiy amráninne íl`hil`e. Nerén háol, ée, Íl`tankán im íl`tankántal` mayndú, ókon Líē, ek áyai el`tám íne. И поклонилась тогда Эликлем мужу своему и исполнила ифхёлье над краем платья его. Тогда же Любовь указала им, и над уставшим миром вознесла их, и не пожелали любящие, чтобы история их Любви заканчивалась именем Фьихлие, а потому упали соединённые в Свете в объятья друг друга, как падают две капли в благодатное лоно отца Океана, и легли как муж с женою в час, когда загорелась на небе звезда Измаиль.

Сотни лет влача груз судеб своего народа, на исходе тысячелетия в подзаконном мире стал Финиар Эйвели ощущать гнетущую слабость. Труден для него делался каждый шаг и любое движение, иногда и вздох давался ему с трудом. Но гнал от себя всесветлейший дурные мысли и не оставлял своего труда, взятого прежде. Однако со временем ему не сделалось лучше, но, наоборот, сила рук стала отказывать эу, и каждое движение превратилось в жестокую битву. Тогда же стал Финиар замечать, что едва поднимается он от ложа ночного соследования, уже прибрано в его покоях, и дела, отложенные им для труда — завершены, и книга прочитана, и яства стоят у его изголовья вместе с прохладной водой. Долгие дни размышлял Всеспрашиваемый, кто мог так служить ему, оставаясь не уличённым в своей службе, и сам себе не мог ответить. Но всё повторялось снова и снова, и кто-то исполнял за Финиара те из его трудов, что ныне ему так тяжело давались.

Но вот пришёл день, и упал Финиар, и не мог ни кричать, ни шевелиться. Верность дыхания изменила ему, и приготовился эу встретить Cмерть, вернейшую госпожу подзаконного мира, начав про себя молиться «véspr/di na hídi». Но вместо смерти, не прошло и трёх вздохов, — была Элигрен в его покоях. Она подняла и уложила своего господина на его ложе и тут же, не говоря ни слова, закрыла двери и начала прислуживать Финиару. Ни слова не проронила эу и ничего не спрашивала у Финиара, но, как ему казалось, была готова дышать за него и делала всё, что было ему потребно, будто бы была его руками, его ногами, его силой, движимой только одной его мыслью. Так продолжалось три дня и две ночи — и всё это время Элигрен была с Финиаром неотступно, служа ему безмолвно, осторожно и тихо, с величайшим почтением, ловя каждый взгляд господина и сердечно прислушиваясь к каждому его вздоху. Немыслимым образом воспринял Финиар служение эу с лёгкостью в сердце, ибо, следуя одной его мысли, Элигрен выполняла всю его работу, как требующую усилия плоти, так и усердия сердца. Тех же, кто чаял войти в покои и говорить с Всеспрашиваемым, Элигрен любезно отправляла в предел Оленьего рода, под опеку Элкарита, и вручала их его заботе. Всякий миг, что было возможно — находилась эу у постели своего господина, не отпуская его руки ни в час его бодрствования, ни в час соследования, когда, по обыкновению своему, лежал Финиар на своей постели, будто бы спящий. В те дни ни страх, ни боль, ни печаль не посмели приблизиться к Финиару, и сердцем он оставался бодр и радостен духом, ибо хоть плоть его отказала ему в повиновении, обрёл он иные трудолюбивые руки и усердное сердце. Так было три дня, и на третье утро силы внезапно вернулись к Всеспрашиваемому, едва он пробудился. Когда же открыл он глаза — Элигрен уже не было рядом, однако прибрано и накрыто было в его покоях, и все дела его были закончены прежде. Беспокоился Финиар, что дети узнают о его недуге и будут встревожены и опечалены, но ни одна душа в Светлом Доме не узнала о том, что было, и Финиар хотел отблагодарить дочь Виэльлине, но ему сказали, что её нет в Светлом Доме. Осмотрев то, что было сделано им в болезни, Финиар обнаружил, что не удивлён и вполне доволен, как будто бы и вправду сам всё сделал. Через несколько месяцев встретив Элигрен, Всеспрашиваемый заметил, что эу не помнит о том, что случилось, или же не желает давать знать, что помнит, ибо снова была собою прежней — многоулыбчивой и неприступной, той, которой нельзя отказать, и той, которую нельзя переспорить. Вглядываясь в искристые глаза эу, вечно прищуренные в улыбке, Финиар испытывал облегчение, но и не мог найти ответа — то, что случилось, было сном или явью, и чем дальше были те три дня, оставаясь в прошлом, тем более уверялся сам Финиар, что подобное было бы невозможным. И снова они с Элигрен виделись редко, а встретившись, часто подолгу молчали, чтобы снова избежать спора и несогласия, ибо каждый из них желал поступать по своему разумению и чести.

Звенье двести тридцать третье. Ильивоилле и Оннэри, сыновья Эйлиэна и Теймар

Кто видел влюблённых Эйлиэна и Теймар — да помолится о них и восхвалит Создателя!

Как-то раз вошёл Эйлиэн в покои своей супруги и застал её в молитве эулиен, она же была так погружена в славословие, что не заметила мужа. Тогда Эйлиэн опустился с ней рядом и также восславил Господа, ибо не видел ничего прекраснее сияющего лика Теймар. И сердце эу переполнилось ликованием и восторгом, и воскликнул Эйлиэн: — Ты прекрасна, Теймар! Ты подобна весенней заре! И открыла глаза Теймар и увидела мужа. Тогда и её сердце преисполнилось нежности и восторга, и эулиен улыбались друг другу. Светлая правда Любви была в их взглядах, и радость любящих сделалась совершенна. Так был ребёнок у Теймар от Эйлиэна, и под нежнейшей заботой мужа провела она срок свой. Когда же пришёл час, родила Теймар сына мужу своему, и Финиар, едва взглянув на него, нарёк его Ильивóилле [Il`ivóille], что значит Светлая правда. Так был рождён Ильивоилле от Эйлиэна, сына прекрасной Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Теймар, светлейшей жены Эйлиэна, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена.

Не знали огорчений Эйлиэн и Теймар с маленьким Ильивоилле и добрым Светом сына своего утешались, в нём же торжествовала Любовь их. Тихим и непроказливым эу рос Ильивоилле, светлосердечным и многоотзывчивым. Рано начал эу желать служения и, едва окрепнув, искал помощи старшим. Также любил эу сидеть на коленях отца своего, пока Эйлиэн читал ему книгу, а затем вместе с ним спускаться в сад, дабы обсудить прочитанное и провести время в беседах. Безмерна была Любовь Ильивоилле к отцу и матери, и беседы с ними были его отрадой, о родителях своих молился эу и неустанно благодарил Бога. В беседах с Эйлиэном и Теймар быстро крепла его юная мудрость, и Свет его сиял всё ярче. В роду Ирдильле нашёл эу себе наставников и среди утешителей в пределе Седби. С поклоном приходили эулиен к родителям эу, благодаря их за сына, ставшего и им великой отрадой.

Когда же было Ильивоилле двадцать его лет, сотрудились в молитве Эйлиэн, Теймар и сам Ильивоилле. Вместе соследовали они, и в том была их сила и великая радость. Но вот увидел Эйлиэн, что устала Теймар, ибо день трудов утомил её. И склонила эу голову свою на плечо мужа, и вывел Эйлиэн супругу свою из предела сердца. Тогда же прикоснулся он кудрей у виска её устами и благословил Теймар. И просияла эу, и видел Эйлиэн в глазах супруги великий Свет. На коленях Эйлиэн приветствовал его, и Ильивоилле припал к стопам Теймар, ибо оба они стали свидетелями сокровенного чуда. Так был ребёнок у эу от её мужа, и весь свой срок под надёжной опекой Эйлиэна и Ильивоилле пребывала Теймар, а в положенный срок родила сына, звонкогласого эу, которого Финиар одарил именем Óннэри [Ónnēri], что значит Мир совершенный. Так новую светлую заботу обрёл Ильивоилле, а Эйлиэн и Теймар обрели новую радость. Так был рождён Оннэри от Эйлиэна, сына Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего сына Финиара, и от Теймар, возлюбленной супруги эу, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Сумеречные времена. Хоть и имел Оннэри мирное имя — совсем он не был похож на брата и нрав имел как эу Ирдильле — беспокойный и шкодный. По всему Дому, случалось, искали сбежавшего на поиски подвигов юного эу, и Ильивоилле сбивался с ног, разыскивая своего отважного кудрявого брата. Хоть проделки Оннэри и заставляли Эйлиэна и Теймар волноваться, ибо никогда они не могли вообразить, что он задумал и в каком он пределе, — гордились Оннэри и родители его, и Ильивоилле, ибо жизнь одарила эу живым умом и многой отвагой, а также весьма и весьма буйной фантазией, склонной искать приключения своему господину. Всё это вскоре привело Оннэри под опеку Луаны, сделав его одним из львят.

Когда же исполнилось Оннэри пять его лет, обрёл Ильивоилле долгожданное знание и испросил благословения отца и матери, а также господина Светлого Дома, чтобы уйти к людям и послужить им. Не спешил Финиар отпускать эу, указывая ему, что он нужен Оннэри, и без его заботы не справится с ним и сам Луана, и Ильивоилле оставался в Светлом Доме как мог долго, всякий раз со смирением припадая к руке Финиара, испрашивая его благословения оставить обитель. Решительность эу и его смирение не смогли оставить Финиара безучастным к эу, и всё же он отпустил Ильивоилле с большой неохотой. Призвав Эйлиэна и Теймар, наказал Финиар им в отсутствие старшего сына ещё усерднее следить за Оннэри, и так же наставлял Луану и старших из львят и многих в роду Ирдильле, кто был близок к эу и посвящён в его тайны или был сообщником его проказ и приключений. Предел Ирдильле был всполошён, ибо Оннэри — шумный и звонкоголосый — был подобен летнему вихрю, способному налететь в одно мгновение и, всё перевернув и разбросав по сторонам света, столь же стремительно и чудесно исчезнуть. Но Оннэри оставлял за собой улыбки, и в шалостях его не было вреда и злобы, ибо всё своё разумение и шкодный нрав направил эу на поиски приключений и помощь. Многие находили в нём поддержку, и самые отважные из львят не боялись с Оннэри делиться мечтами, ибо он единственный не отговаривал их от самых невероятных задумок и Надежд, но и всегда обещал быть в них опорой. Нередко видел сам Финиар задумчивого и сбитого с толку Луану, впервые встречавшего столько рвения и прыти в одном эу, столь юном годами. В постоянном волнении, воодушевлении и улыбках проходили дни Эйлиэна и Теймар, погрузившихся в пучину взросления Оннэри, который, едва становился старше — находил всё новые и новые идеи для своих проделок и даже нашёл себе верных соратников в пределе Ирдильле. На Элигрен тогда молились Эйлиэн и Теймар, ибо лишь её голос вразумлял Оннэри, и перед Пылающей он смирнел и даже, казалось, забывал о своих проделках. Но, слава Всевышнему, — это только казалось.

В людях Ильивоилле искал любого служения, не страшась тяжёлой и грязной работы, разделяя труд с теми, кому он был в тягость. Добрый и мягкий нрав эу не вызывал у людей злобы, и Ильивоилле не был раскрыт ими, хоть и плохо скрывал принадлежность крови.

Раз случилось Ильивоилле пребывать в соследовании в своём сердце, и увидел он своим внутренним взором мрачное ущелье с пересохшей рекою и людей — детей, мужчин и женщин, идущих вдоль русла под неверными сводами красного камня. Тревога вселилась в грудь эу, напитала его, напоила тоской и страхом. Как мог быстро искал эу то ущелье, что видел, и молился успеть, пока беды не случилось. И вот нашёл он то ущелье и три дня не мог найти в него вход, когда же упал он вниз, то долгое время пребывал перед ликом смерти, но ради людей не внял её зову. Поднявшись, пришёл эу к людям, они же уже были обессилены проделанной прежде дорогой и расположились у каменных сводов. Сердце эу не знало покоя, ибо в нём он ведал о неминуемой беде, крывшейся в трещинах скал над рекой. И стал Ильивоилле просить смертных подняться и следовать за ним, чтобы он мог скорее вывести их из ущелья, но люди, уставшие и испуганные погоней, не внимали словам эу и прогоняли его. От своего господина, искавшего погибели тем, кто не желал исполнять его волю, бежали крестьяне, собрав с собой всё, что имели и могли унести. Страх перед грозным господином их был велик, но ещё сильнее была их усталость. Эу же, Ильивоилле, показался им робким, слишком юным и странным, чтобы они могли ему верить. Когда людям не удалось прогнать эу, они смирились с тем, что он остался с ними, и вскоре забыли о том, что он рядом. Эу же ещё пытался воззвать к их душам, но вскоре понял тщету своих стараний и смиренно принял свою долю, пожелав разделить её с человеком, и не ушёл, хотя помнил дорогу. Ночью же, когда попрятались даже звёзды — послышался страшный гул и скрежет — так начался камнепад, и стены ущелья, содрогнувшись, начали быстро крошиться и падать. До последнего Ильивоилле пытался укрыть собой детей и женщин, но скоро был отброшен, придавлен и обездвижен огромным камнем, раздробившем его ноги и часть тела. Сознание эу угасало медленно, как и Свет в его глазах. Боль установила свою власть во всём его теле. Но вслед за ней затем пришла совершенная темнота, и эу отпустил последнее дыхание жизни. В тот же миг пламя свечи Ильивоилле, вспыхнув, иссякло перед лицом Финиара. Так умер Ильивоилле, сын Эливиэна и Теймар.

Садовник добрый входит в сад, любуется своим трудом, поёт,

Вот щедро политые им цветы восходят, зная свой черёд.

Вот роза алая, вот мак, вот лютик — огонёк,

Где ирис, бархатец, пион — никто не разберёт.

Одна забота у Певца — рожденье Красоты.

Мы все равны в Любви Творца — в его венце цветы.

Сам Всеспрашиваемый плакал вместе с Эйлиэном и Теймар, ибо бесконечно любил Ильивоилле. В сердце своём он провидел его судьбу, но никак не мог уберечь эу. Подобное знание превозносило Всеспрашиваемого в глазах его народа, но убивало его самого, лишая силы, ибо на самом деле нет ничего страшнее, чем быть поставленным перед лицом смерти тех, кто тебе бесконечно дорог, и совершенно не иметь силы, а иногда и права что-либо сделать ради их спасения. Элкарит преклонялся перед мужеством Финиара, Седби испытывал перед ним священный трепет, Эликлем молилась на мудрость своего отца, Эливиен пребывал в восторженном страхе, зная и видя его долю. Каждый из детей Финиара, как мог, старался быть достоин своего отца, но удел Всеспрашиваемого страшил их сердца, хоть эти эулиен и были лишены низкого и беспутного страха. С величайшим рвением сыновья старались услужить Финиару, и Эликлем, как могла, пыталась облегчить его ношу, ибо горше самой приходящей скорби было совершенное знание Финиара, открытое ему в каждом сердце эу и обитателя его Дома, и им, мудрейшим Эйвели, как никому другому было известно, какое бремя лежит на том, кого они так почитали и любили. Финиар же всегда старался утешить скорбящих, принимая их боль в своё сердце и во всей полноте разделяя с ними их чёрное горе, не отвращаясь, не закрывая сердце, но вбирая в него всю полноту чужого страдания, пытаясь облегчить непомерные муки тех, кто прежде потерял любимых. Элкарит был в утешениях многословен, его слёзы смывали чужие скорби. Финиар же бывал в такие часы молчалив, но взгляд его был полнее многих слов утешения. Никто никогда не видел в его глазах скорби — только Любовь и совершенную нежность. Молчанием, смирением и отеческим взглядом Финиар умел вселить Надежду в разбитое сердце, как никто другой во всём Светлом Доме. Крик его, должно быть, пронзивший все своды Эйдена, навеки был запечатан в его горле. Никогда чужие слёзы и сокрушение не вызывали его осуждения, даже если эу отступал от Света и погружался в пучину отчаянья. Каждый мог знать, что его господин будет рядом. Это заставляло эулиен приходить к Финиару не только в самые страшные дни своей жизни, но и с любым, пусть и весьма простым вопросом. Многие искали лишь одного взгляда господина Светлого Дома, припадая к его рукам, лишь бы он вселил в сердце радость своим мудрым взором. Его взору была дана особая сила, способная утвердить покой в сердце и сокрушить пустые тревоги, усмирить волнение и разбить суету своим светлым величием. Такую власть обнаруживают разве что дети в глазах родителей, когда научаются видеть сердцем. Молчаливо, дотошно, день за днём, столетие за столетием вглядывался и сам Финиар в глаза своего народа, желая найти тот взгляд, который бы успокоил и его сердце. Но Фиэльли не поднимала при Финиаре глаз, а Элкарит был поражён скорбью. Время усиливало боль Финиара, и его тоска по Эин-Мари становилась болью во всём его естестве, ибо против самой природы Финиар, соединённый со своей любимой, пребывал без неё в бесконечной разлуке. О боли его могли догадаться разве что те, что, как и он, разлучились со своим собственным Светом. Но эта боль заставляла глаза Всеспрашиваемого светиться и делала его взор добрее и мягче. Клянусь, мы не знаем цену Света в глазах своих благодетелей и наставников! Увы, мы и не умеем их утешить, ибо созданы чужим утешением и чаще всего слабы своим Светом. Видя же сокрушение великого Света, переменился Оннэри, оставив свои проказы, и был неотлучно с Эйлиэном и Теймар, явив им не только своё сострадание, но щедрую мудрость юного сердца. В юном Оннэри обнаружилось достаточно силы и мудрости, чтобы соделать своё сердце маяком Света для отца и матери, скорбевших об Ильивоилле. Направляемые Оннэри, Эйлиэн и Теймар однажды вышли к его Свету, и их улыбки стали ему великим утешением и отрадой. Ради отца и матери, обретя знание, Оннэри не спешил покидать обитель и, смирив свой пыл, нашёл служение в своём пределе, проявив своё рвение в посте и молитве. Его забота простёрла свои руки куда дальше стен его Дома, и Финиар часто призывал Оннэри. В его молитве Всеспрашиваемый находил особую сладость, ибо в этом эу Финиар узнавал себя былого. Зная о том или нет, но Оннэри также служил Финиару, как и тем, кому посвящал свой труд и молитвы. Много раз за Оннэри благодарил Финиар Эйлиэна и Теймар. Весь Светлый Дом утешался его Светом. Да послужит он и впредь утешением сердец в печали, как добрый дождь утешает иссохшую землю!

Звенье двести тридцать четвёртое. Ильифтне. Предатель

Была рождена Ильифтне от Эрдэйе, сына прекраснейшей Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Эвсэгд, возлюбленной супруги Эрдэйе, по исходу, на мирной земле, в Сумеречные времена. Так это было: когда сошла ночь — пришла великая тень в сон Эвсэгд, и испугалась эу, и сердце её сжалось, и слёзы наполнили глаза её. Но тут же увидела Эвсэгд добрый и мягкий Свет, и сияние его было так велико, что озарило, победило тьму, оно же было так нежно и прекрасно, что страх оставил эу, и Эвсэгд проснулась. Тогда же увидела она, что муж её с нею, и держит её за плечи, и беспокоится о ней. Спросила его Эвсэгд, как узнал он, что ей страшно, как узнал, что тьма испугала её? Он же ответил, что тревога её стала печалью его сердца, и это привело его в покои Эвсэгд. Не мог Эрдэйе допустить печали и тревоги той, что была ему дороже жизни и самого Эйдена, а потому остался с ней и всю ночь, что была дана им — охранял сон Эвсэгд, и Ирдиль застала эулиен спящими в объятьях друг друга. В той нежной заботе, в том добром сиянии, в мире Любви двух светлых сердец нашёл Создатель возможность благословить любящих, и был так ребёнок у Эвсэгд от мужа её, и, восстав ото сна, обрели эулиен своё новое счастье и источник радости, слаще которого не дано живущим. С того дня перешёл Эрдэйе в покои супруги и во всём был с ней, и окружил её своей верной заботой и нежной опекой ещё более, чем прежде. Усердие Любви — в улыбках друг для друга, в благих делах во имя дорогого Света, в молитвах с именем одним… (1)

(1) L. I. I. V. E. 202:21

В срок же, должный для светлого чуда, родила Эвсэгд дочь мужу своему, и тёмная ночь озарилась Светом маленькой эу. Финиар же, приняв её от Эрдэйе, нарёк ей имя Ильи́фтне [Il`íftne], то есть Сияющая. Тогда же покои Эвсэгд наполнились сиянием глаз супругов и их маленькой Ильифтне. Более тьма не могла приблизиться к Эвсэгд — ни во сне, ни в яви, ибо Ильифтне была в её жизни, и Эрдэйе не покидал супругу. В ту же тысячезвёздную ночь объявил Элкарит праздник в своём пределе.

Соловьи поют перед рассветом,

Песнями приветствуя Ирдиль.

Подобно надёжному и долгожданному Свету рассвета, нежной зарёй облачённого в тени ночи неба, засияла вскоре Ильифтне, одна из красавиц Светлого Дома. Из самого лёгкого шёлка было соткано её платье, и золотые волосы её рассыпались кудрями. Напрасно драгоценными обручами или венками трав убирала она их, непослушные кудри, подобные валам в растревоженном море. Отец и мать стали первыми наставниками Ильифтне, когда же пришло её время, просила она наставничества Грейль и Итерлена, Аларимвети также наставлял её и Мирьи Колокольчик. С ранних лет выбрала Ильифтне свой путь и служение своё в родном пределе. Так положила себе эу, едва опускалась ночь — подниматься на самую высокую из башен Светлого Дома и там молиться, смиренно и тихо, обнимая молитвой своей и Дом свой и землю. Те же, кто не спал в тот час — могли видеть на башне Светлого Дома невиданное свечение, будто маяк, будто мерцание света звезды среди сумрака любой, пусть даже сквернопогодной ночи. Всякая ночь была для Ильифтне временем её молитвы, к ней готовила она себя весь день и собиралась с силами, чтобы сиять в ночи, подобно Ирдиль. Вид Ильифтне и её молитва утешали многих, хоть ни с кем эу не вела бесед, ибо сильно смущалась любых разговоров, и пламя зари вспыхивало у неё под глазами на бледных холмах юных ланит её. Часами, днями, ночами мог Златовласый любоваться Ильифтне. В её скромности, в её Свете узнавал анури искры Эйдена, но не смел просить Ильифтне сомолиться с ним и сам боялся к ней приближаться, будто бы в сердце был робок Надеждой и ещё сомневался, что эта эу — не его видение, не блажь, не призрак зари рассвета, которому придёт час растаять под солнцем. Когда же красота эу заблистала солнцем, и звёзды померкли, пристыженные более чистым и верным Светом, пожелала Ильифтне наставничества Элигрен. Говорили ей эулиен, что это невозможная её мечта, ибо всегда Пылающая в дороге и редко бывает с Светлом Доме даже ради того, кого любит больше жизни. Но, когда Элигрен передали просьбу юной Ильифтне, она согласилась и оставалась в Светлом Доме до тех пор, пока знание не просияло в эу. То были счастливейшие из дней для Сказочника и детей Элигрен, а также для тех, кто поклонялся её Свету, а таких было много… Светлый Дом не вместил бы всех, кто узнал о Любви, увидев улыбку Элигрен, сочетавшую невозможное — задор и мудрость.

По знанию своему просила Ильифтне отпустить её к людям и в них продолжила своё служение. Нашла эу одну скромную обитель в пределе смертных неподалёку от Светлого Дома и там воздвигла высокую башню, удивив сестёр своих. Взойдя же на башню, просила она её запечатать и не тревожить её так долго, как это будет возможным. Любившие и почитавшие Ильифтне сделали так, как она просила, и запечатали башню. Никто не мог войти к Ильифтне, но все могли видеть её молитву. Так эу оставалась под открытым небом и в зной, и в снег, и в любую погоду, не поднимаясь с колен и не опуская рук в молитве. Ночами её сияние было подобно маяку, и многие стали приходить в обитель, ведомые столь необычным Светом. Вскоре же Ильифтне, неподвижную столь долгое время — объял плющ, и им она оказалась скрыта от многих глаз, а также от дождя и ветра, однако сияние её по-прежнему было видно, особенно в безлунные и беззвёздные ночи. Многие из братьев, паломников и любопытных оставались караулить у башни и проводили дни, чтобы узнать, как удаётся эу не шевелиться и как она принимает пищу. Но никто ничего не мог увидеть, однако, как говорят, несколько раз насельники обители наблюдали, как луч солнца падал на башню, ровно на то место, где была Ильифтне, в самую гущу переплетений плюща, и этот луч окружён светлой дымкой, будто бы сам по себе не принадлежит только солнцу, но действует согласно и другой воле. Постояв так всего пару мгновений, луч таял в эфире, и больше его никто не мог увидеть. Братья сказали, что так ангелы посылают их сестре пищу. И долгое время имя Ильифтне оставалось на слуху смертных. Затем пришло время, и обитель иссякла и опустела, затем не единожды была захвачена и подверглась разрушениям и забвению, как и легенда про эу в башне. Нетронутой всегда оставалась лишь сама башня. Ей не должно быть разрушено прежде срока, ибо Ильифтне ещё не завершила своей молитвы. Её же Светом да будем мы крепки! Пока молитва Ильифтне слышна у престола Господина Садов — никто из тех, кого настиг сон около башни — не увидит тьмы и не будет напуган ею. Цветы вокруг башни не увядают дольше, чем на соседних склонах, вода в родниках у башни чище. Ко всему этому со временем привыкли люди, не видя чудес молитвы прекрасной эу, они же и ныне цветут садами Эйдена в подзаконном мире, но предания о них живы только в народе Ильифтне (2), которой соследуют в её пределе и во всём Светлом Доме те, кто ищет маяк Света в тени печали или молитве. Светлый Дом же и Эвсэгд с Эрдэйе ожидают часа, когда вновь обретут свой прекрасный светоч.

(2) многими чудесами известна Ильифтне, о которых поведали те из эулиен, что имели честь соследовать с нею или быть направляемыми или окормляемыми её Светом в молитве. За ней многие исцеления и спасения душ смертных, совершенно необычайные и чудесные, происходившие, как обычно, во сне и ночью, когда никто не мог увидеть. Что случалось с ними потом, не могли объяснить и сами спасённые, ибо не знали или не могли постигнуть. Но и подзаконному миру щедро воздала Ильифтне — рощи близ башни, родники и холмы — всё покрыто её молитвой и оберегается ею от болезни и разорения, как и всё, что имеет в себе душу и склонно к Любви, госпоже, которой служит Ильифтне.

В то же время случилось Анкхали вернуться в предел свой, что пребывает ни на небе, ни на земле, ни под землёю, ни на воде, ни под водою, ни на чьей спине и ни в чьём сердце, но есть всегда там, где арели сам пожелает, и узрел, что вернулся отчаянный воин его в лоно своего народа, и тотчас призвал его. И вот явился воин его, с нежными чертами лица, исполненными ветреной лёгкости и изящества, молчаливый, светлоглазый и светловолосый, наподобие эулиен, и Владыка упрекнул его этим. — Где ты был, когда я призывал тебя на бой?! Где ты был, пока я вёл войну с эулиен и смертными?! Война не окончена, а ты не отзывался мне. Ужели позабыта верность твоя, ради земных развлечений, Вира?! И отвечал ему Вира, тут же черноволосый: — Я подготовил шестерых сыновей для своего господина. И был доволен Бессветлый и спрашивал Виру: — Чьих сыновей ты подготовил для меня? И отвечал арели: — Отважных сыновей верного Виры. Услышав же это, повелел Владыка привести их, чтобы он испытал их верность. Но сказал Вира, что ещё не пришёл их час, и они ничего не знают, а потому лучше им оставаться в пределе смертных, и так убедил своего господина. Тогда сказал ему Бессветлый так: — Ступай немедленно в Отрог (3), там найдёшь ты самого юного из эулиен, приведи мне его, я буду ждать тебя в тронном зале. И отправился Вира по слову господина своего, и нашёл самого юного из всех узников Нурхарима, и схватил его за волосы, чтобы доставить к Владыке. Тогда же стал эу умолять арели об одной просьбе, но неприступен был Вира и слушать не желал эу. Но не терял юноша Надежды и сказал так: — Умоляю, о доблестный воин! То не просьба о моей жизни. И остановился Вира выслушать его, а эу сказал так: — Оставь затем тон мой в пределе смертных, там, где мой народ смог бы найти его. И сорвал Вира тон с эу, и приволок его к Владыке и бросил к ногам своего властелина. Тогда же восседал Анкхали на мрачном своём троне и протянул на ладони арели блестящий клинок, подобный языку пламени, что сплошь был одно лезвие, и велел усладить слух свой криками эу, и наслаждался стараниями Виры до самой ночи, когда же эу надоел ему, и сделалось Владыке снова скучно — повелел он убить эу, и ещё прежде, чем закончил Бессветлый приказ свой — жизнь оставила эу от руки Виры. И был Владыка весьма доволен. Видя же это, исчез воин, покинув предел арели.

(3) были при отроге темницы одного из замков Бессветлого, отданного им Нурши, от них же взяли они и имя.

Я видел тень так близко, как только было возможно её видеть. Когда я ожидал встречи, я был уверен, что готов к битве. Что может быть проще, чем Свету одолеть тьму?! Я не был бы так удивлён тенью коварных арели и ужасающей тенью в глазах человека. Но мог ли я знать, что все скрывали от меня страшную тайну, болезнь, порок… Тень, которая может таиться и в сердце эу… В моём собственном слабом сердце? Мог ли я знать, что на смену беззаботному детству, где Солнце безмятежности озаряло покой моей души, придёт разрастающийся мрак отчаянья и страха, горделивых желаний, пугающих своего хозяина, подобно фуриям, кружащим над полем битвы, где ещё живые воины в глазах древних богинь уже наблюдают свою собственную погибель?!.. (4)

(4) L. I. I. V. E. 181:17

Я не искал спасения, ибо мной был утерян всякий путь. Я не искал ответов, ибо обнаружил себя настолько немощным, что не осилил бы и самого вопроса. Но я был выбран невероятным случаем, Волей Создателя или самой судьбой понести самое сладкое искупление из всех, какие только возможны в названных мирах… и так стал невольником такой силы, о которой страшусь даже помыслить. Я принял её от первого взгляда моей возлюбленной, когда только она смилостивилась надо мной и улыбнулась мне. Тогда же без всякой битвы и жертвы — пала тень, и был я одарен так щедро, что и всей вечности эулиен мне не хватит, чтобы заслужить Любовь Фиэльли! (5)

(5) L. I. I. V. E. 181:21

Звенье двести тридцать пятое. Ио. Возвышение Алаканона

И был день достойного труда Андани, когда наставлял он многих, собрав их вокруг себя. Закончив же свой труд, пришёл эу к своей супруге и опустился у ног её. Тогда же опустилась светлейшая Ниала рядом и отёрла пот с чела мужа, и голову свою склонила на плечо ему. — Закон всякой Любви — возвращать то, что было получено, и светлейшее право её — возвращать сторицей! — сказал эу. — Нет для Господина Садов более любезного дара, чем укрепление и умножение Света, Его Любви, — ответила ему Ниала. Сказав же так, обратились эулиен друг к другу и с благодарственной молитвой соединили взгляды, и каждый видел торжество и ликование Любви в глазах супруга. Долгим был взгляд их, исполненный священного таинства, но так пожелали эулиен, и так был благословлён союз их — сделалась Ниала сосудом для новой жизни, для нового Света.

В великой Любви и с великим смирением перед таинством новой жизни заботились эулиен о Свете того, кого ожидали. И в свой срок родила Ниала прекрасного мальчика, их с Андани сына, которому Финиар дал имя И́о [Ío], что значит Право. Так был рождён Ио от Андани, сына Ильтерильмина, сына Имани, сына Хеллаха, сына Лиина, сына Седби, сына Финиара, и от прекрасной Ниалы, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Сумеречные времена. Видя Свет, положенный Ио, наказал Финиар дать ему лучших из наставников своего рода и тех, кто мог бы утвердить его крепость. Добрым и смелым рос Ио, с малых лет проявляя заботу и попечение о всякой жизни. Госпожа Иллиат наставляла его, Керни также был наставником маленького эу, Элигмрин и Тщилин опекали его и мудрая Тейемин. Много добрых друзей и товарищей было у маленького Ио, и рос он с ними. Своими же братьями и сёстрами почитал эу пятерых детей Инарлли и Лийфéор [Liyféor], с ними в играх отдыхало сердце его, и в молитвах о них его душа прикасалась Света Эйдена.

Сам же Ио по юности был строен и крепок, и всякий взор, падавший на него — отдыхал и находил усладу, всякое же сердце находило в Ио доброго друга и верного помощника, скорого в послушании и чуткого к нуждам. Сам Седби нередко приходил беседовать с Ио, предлагая ему долю воина, но отвечал ему эу, что прежде должен он испытать себя, узнать пределы своей крепости и отваги, чтобы надеяться когда-либо быть достойным послужить своим братьям. Приходил к юному эу также и Златовласый, предлагая ему перейти в предел Оленьего рода и встать с Ильтом, ибо не было и дня, чтобы светлейшему не нужны была верная помощь и надёжный соратник. И то же отвечал Ио старшему сыну Финиара. Звали мальчика к себе также и странник Луана, и Тейемин, но то же и им отвечал Ио, боявшийся подвести тех, кто доверял ему, ибо из всех возможных противников, достойных испытать меня, я выбрал самого сурового — себя самого. (1)

(1) L. I. I. V. E. 238:20

И был день, когда было юному Ио шестнадцать его лет, и по обыкновению своему молился он на вершине башни своего предела. Тогда же увидел он своим юным и зорким оком, как тень легла на край неба у самого горизонта, и поднялся посмотреть, что случилось. Присмотревшись же, увидел Ио, что то не тень, но дым от огня, и, не медля, поспешил туда в величайшем волнении. Дым же коснулся неба из-за того, что у морских границ мирной земли загорелся торф, и никем не был огонь усмирён, а потому перекинулся на лес и быстро объял его. Как мог, спешил Ио, ибо знал, что много зверей в том лесу, и многие из смертных селились там по щедрости тех мест. Когда же пришёл эу к вратам леса — огонь уже окружил его и взбирался на пушистые кроны. Сбросил Ио плащ свой и, разорвав его, укрыл им лицо своё и вошёл в лес. Там искал он в дыму и чаду живые души и выводил их на свет, под опеку морского ветра. Сам же ветер морской всё время менялся и направлял огонь то в одну, то в другую сторону, и так в короткое время голодное пламя охватило и корни, и кроны, и всю траву в лесу, и подожгло землю. Когда же вывел Ио несколько человек и животных из леса — то стоял в нём уже такой дым и шум, что не видно было эу и своей ладони перед глазами, а за шумом не слышно криков. Снял тогда Ио повязку свою, что держала его буйные золотые кудри, и повязал её на глаза свои, ибо от жара уже обгорели волосы на руках его и подпалились кудри. И во второй раз бросился он в лес, следуя не за звуком и образом, но по велению сердца, отчасти ступив на дорогу соследования и находясь на границе подзаконного мира и предела сердца. Так вывел Ио и вынес на плечах своих ещё несколько человек и семейство ежей и белок. Когда же окинул эу взором полыхающий лес, то увидел, что огонь уже валит деревья, и чёрная гарь поднимается в небо, и плачет земля, и за шумом пламени не слышно и прибрежного ветра. Огонь же тогда уже взял власть над лесом, и сам воздух горел, выжигая эфир, и красное марево поднялось стеною и дышало жаром раскалённого жерла. Посмотрел эу своим внутренним взором, и великий испуг сошёл в его сердце, ибо в нём прознал Ио, что лес ещё не лишён жизни, и остались в плену его те, кто не видит пути или не имеет сил выйти. Сорвал с себя Ио всё до сабана, стряхнул с кудрей гарь и пепел и в третий раз бросился в пламя, а вскоре и кудри огня поднялись под небо. Увидели их братья Фанханден и Элрельта и, всё оставив, поспешили к пожару. Но всё, что нашли — полыхаюший и ревущий остов леса, приблизиться к которому означало погибнуть. Тогда опустились эулиен на колени и воздели руки в своей молитве, хотя им, как и всем из их народа, было известно, что ev el`ínar bráyt Il`.

Богу, несомненно, известны все наши чаяния и устремления сердца. Ему одному от начала и до конца известна положенная нам сила, и все наши таланты и наши слабости открыты Ему и послушны. Не стоит думать, что мы, как и люди, одарённые совершенной свободой выбора и действий, чьи последствия определяют нашу судьбу и воздаяние, при всём этом имеем власть над собою в той же мере, как и Тот, кто призвал нас. Ему дозволено распоряжаться нашим Светом, ибо Ему одному виднее, где и когда он наиболее потребен и как должен быть применён для большего блага. Судьбою я называю закономерное производное наших поступков — подвигов и промедлений, сомнений, страхов, сражений, суетных дел и ошибок, — всего того, что составляет ежеминутно всю нашу жизнь, — и так всю вечность. Он же, Господь, управляет не нашей судьбой и даже не нами, но, подобно ветру в открытом море, направляет корабль к лучшей цели, хоть капитан и уверен, что лучше знает, куда нужно плыть, и часто противится попутному ветру. Всё, с чем соприкасается Господь — это Свет нашего сердца. С ним Он говорит, ему повелевает, его укрепляет своим соприродным присутствием и наставлением, его посылает по своему усмотрению вершить то или иное дело, потребное для недоступной нашему разумению цели. Полагаю, что страх наш происходит из-за великого недоверия самому Свету. Свету Спасителя, который есть ветер в парусах нашего судна, и Свету сердца, своему Свету. Недоверие же, как я полагаю, проистекает лишь от незнания. Незнание — от незрелости нашей Любви, которая единственная во всём сочленении миров и пределов способна смиренно и с радостью принять всё, что посылается ей или к чему её употребляют. (2)

(2) L. I. I. V. E. 43:56

И был день, который выгадал Владыка, пока будет трижды и трижды светлейшая Эликлем, одна в служении своём в отдалении от обители, и принял трижды и трижды прекрасный облик свой, не скрываясь, и явился ей. Были кудри его золотые пышны, и ветер дышал в них привольно, глаза же его были так голубы, что терялись в них сами Свет и тьма, и лик его был чертами тонок и так прекрасен, что ни среди смертных, ни среди бессмертных не найдётся того, кто опишет его достойно, но и я не возьмусь. И пришёл Бессветлый к призвавшей его и спросил её, разве не надоела ей вражда народов их, разве не напились земли подзаконного мира человеческой крови достаточно, чтобы прекратить войну? И сказал Анкхали, что достаточно одного слова Эликлем, чтобы запретил он своим воинам и всем силам и именам, и остановилась бы война между ними и эулиен, и оставили бы все арели и имена их народ смертный. И спросила Эликлем, что же хочет Владыка. Тогда ответил данаи, что желает согласия её быть женою его, чтобы признала эу над собой власть мужа своего и подчинилась ему, и Свет свой и силу свою принесла в услужение его, тогда отменит он вражду и прекратит войну, тогда же отговорит он все силы и имена, что ополчились против рода Адама, и отступятся они, и искушения свои оставят. И вскинула Эликлем бровь свою — и устрашился арели, ибо лишь Эликлем боялся он более всего и всех. И сказала Эликлем, что есть она жена Итерлена, никто же не вправе более желать её, ибо ему одному принадлежит Свет её и вся сила её, что отдана виэ. И упрекнула эу Анкхали в бесчестии и низости его, и многими именами погубленных эулиен и людей устыдила его. И нахмурились брови её, и возвысился глас её, тогда же обличила она Бессветлого в делах его и коварных помыслах, и почернел он лицом и стал мал перед госпожой своей, как будто изошёл весь и уменьшился стократно. И объял его небывалый страх, и попятился он, но от взгляда эу скрыться не мог. Тогда же сказала эу, будь воля её — заточила бы она Бессветлого во тьме его так же легко, как и призвала его. Но открыто ей в Свете, что не была минутная слабость её в урочный день случайной, и через неё должное и положенное свершилось, и так стала она невольницей Фортуны, ибо через неё пришли арели в мир, хотя, возможно, в иное время и другой путь открылся бы им. Но отказалась она от власти над арели, как и от всякой силы, что не положена эу, и не ей теперь решать судьбу арели и Владыки их, но ему самому и каждому из них, ибо, восстав против правил и сойдя из тьмы предвечности в сочленение миров, под правила их подставили они плечи свои по доброй воле. И пришёл Итерлен, что был прежде виэ, которого за это также страшился Анкхали, ибо виэ древнее арели и всех имён бесплотных, и всех названных и неназванных, ибо они — суть, ибо они — огонь, ибо они — вода, ибо они — ветер и Свет, что рождается в огне пылающем. И позвал Итерлен жену свою. И откликнулась Эликлем. Тогда же оставила она Бессветлого и тотчас вошла в объятья мужа своего, и вместе вернулись они в Светлый Дом. Владыка же был обличён и унижен, и крик его сотряс горы и тверди земли и неба. Тогда же трепетала Эликлем, ибо сама оказалась напугана и дрожала. Но взял Итерлен руки её и сказал ей так:

— О, мир велик,

Я был им, но не знал его,

Пока не стал весь мир —

Возлюбленной моей!

И склонили любящие головы на плечи друг другу, и Свет их был всюду, и мир был в сердцах их. Эликлем же рассказала отцу своему о том, что было, и поклонился он мудрости дочери своей и силе её, и мужу её, что был силой её, поклонился также. И в сердце своём сохранил случившееся и запомнил. Анкхали же так прогневан был, что, вернувшись в предел свой, воплотил и убил многих, других же мучил страшно, но крики их не умягчили его. Когда же пришло его время отходить во тьму, то призвал он Нурши на ложе своё воплощённым, ибо унижен был и желал отмщения в мрачной глубине естества своего.

Наутро же искал Бессветлый Нурши и нашёл его воплощённым и слабым, ибо было ему противно и мерзко, и всё, что принял он ночью от своего господина — выходило изо рта его. Тогда же усомнился Анкхали в преданности его и Любви, и приблизился к Нурши и приласкал его, а затем взял клинок его и перерезал горло ему, ибо не мог вынести лицемерия бывшего своего мелаи. Когда же упал Нурши и умирал тяжко, склонился над ним господин его и о последней смерти рассказывал ему, пока не испустил слуга его последний хрип свой. Тогда же созвал всех Владыка и показал им Нурши, и сказал, что так будет со всяким, в ком не будет Любви и верности к господину своему. И призвал к себе Алаканона и поставил его на место Нурши, оно же и ныне есть подле него.

Звенье двести тридцать шестое. Айилье

Любовь, ответь, как выбираешь ты,

К кому придти и улыбнуться?

Велению Создателя послушна,

Ты можешь поженить огонь и воду!

Ты можешь жизнь и смерть соединить,

Тебе подвластны камни, океаны, звёзды,

Цветы, и всё, что живо иль уснуло —

То пробудится под дыханием твоим.

Любовь — провидица слепая,

Всевластная и всеблагая госпожа,

Смотри, — мы все у ног твоих смиренны,

И нет того, кто назван был бы Им

И существом своим, дыханием тебя не прославлял!

Как-то раз отправилась Кихин к мужу своему в стан воинов и взяла коня. Был тогда один арели, что, увидев эу, возжелал её, и страсть жестоко завладела им, ибо не было и нет равных Кихин по красоте в подзаконном мире, ни среди эулиен, ни среди людей, ни среди арели. И вот дождался он, пока оставит Кихин пределы Светлого Дома и мужа не будет при ней. А потому прибег арели к магии и силой её, положенной народу его, изменил облик свой и стал во всём похож на Китли, мужа Кихин, и голосом, и телом, и красотой и силой. И вот раздобыл арели коня и направился навстречу Кихин как Китли, который будто бы не смог унять жар тоски по любимой, что снедала его, и потому решил сам отправиться к ней. И так встретилась они, и не была эу удивлена, ибо пылкий нрав был у голубичноречивого Китли, огневласого арели её. И пожелал арели тут же совершить задуманное, но достала Кихин меч из ножен навороженного мужа своего и принудила его к бою. Был арели удивлён немало, но принял бой и бился с Кихин. Недолог был бой их, ибо одолела эу арели и повергла его наземь и показала, что желает ему смерти. Тогда взмолился арели, испугавшись последней смерти своей, ему же сказала Кихин: — Встань и убирайся прочь, потому что ты не муж мой, и нет в тебе его силы, ибо ты проиграл мне, а не поддался! И так Кихин продолжила путь свой, и вскоре соединились они с мужем в Любви и на поле битвы, и сила их соединённая была велика, и от неё устрашились арели, её же да остерегутся все зложелатели Светлого Дома, ибо ни Кихин, ни Китли её не знают покоя. Любовь же во всех мирах такова, что можешь ты не знать до конца возлюбленного своего, но принимать его совершенно и полно в его прошлом и с ним, и в его настоящем и с ним, ибо то, что принято — то часть тебя, а потому и принадлежит тебе. Так — то, что безраздельно и без сомнений принято тобой — тем ты и владеешь, — говорил Финиар. И без сомнений — Кихин и Китли знают друг друга лучше самих себя, ибо Любовь даровала им принятие друг друга, она же и сделала их счастливыми, вопреки законам и традициям их народов, на её же стороне сила и мудрость могущественнее магии и лживых чудес её. К чудесам же Любви преклоним взор и мы ныне.

Всякая Мечта в почтении у эулиен, Мечта же свершившаяся и воплощённая — священна. Любовь — есть Мечта воплощённая и свершившаяся, у неё в верных подданных ходим мы, ей, Госпоже нашей, служим, её исповедуем, ей посвящаем жизни, за неё отдаём их, её же творим во всяком дыхании и во всяком дыхании видим. Честна и светла Любовь отважной Ибхин и светлосердечного Ретирни, радуются ей любящие и всякий, кто видел их, ибо входил в Свет Любви их и обретал мир в нём, как обрели они, соединённые в Свете. С великим почтением чают эулиен, что примет Ибхин детей их под наставничество своё, как и дружбы с Ретирни искали тогда, ибо в союзе с эу просияло сердце его великим Светом смертных, которым очарован народ надеющихся от века. Сам же Ретирни, Мечтатель, да сияет имя его, верным другом был эулиен и от слова своего, данного Ибхин, не отступился, ибо благодарным рыцарем Госпожи Любви сделал себя и жизнь свою, священную жизнь смертных — подвигам её посвятил и благодатному делу её, разделив служение возлюбленной своей и сотрудясь с эулиен Светлого Дома.

Иногда вселенной не хватает лишь объятий, чтоб родиться. (1)

(1) L. I. I. V. E. 33:19

Случилось же так, когда первая седина коснулась волос Ретирни, и был день амевиль их — провели его Ибхин и муж её в соединённой молитве, ибо между собой от первого дня положили так. В ночь же вошла Ибхин в покои возлюбленного своего, ибо пришла пора, и пожелала она утвердить Свет мужа в подзаконном мире, тогда же принесла она ему отрез белой ткани и повязала на глаза ему, дабы не был Ретирни смущён видом шрамов от истязаний, что покрывали тело её. И сомолились любящие и в Свете Любви своей легли вместе как муж с женою, тогда же благословлён был союз их, и моление их услышано было. И так был ребёнок у Ибхин от верного её Ретирни, и в срок светлый и долгожданный родила она дочь мужу своему, и поднес её человек Финиару, и нарёк Всеспрашиваемый маленькой эулнори имя Айи́лье [Ayíl`e], что значит Великий Свет. Так была Айилье рождена от Ибхин Гэнвэ, дочери светлейшей Ильинор, дочери Эвнара Яблоневого меча, сына Фанхандена, сына триждыпрекрасной Кихин, дочери Седби, сына Финиара, и от мужа Ибхин — Ретирни из народа Адама, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме родителей своих, в Сумеречные времена.

Как есть финиардины, зажигающие свечи, чтобы наполнить Светлый Дом, отходящий ко сну, светом их, так и всякий из нас призван к жизни ради Света смертного сердца. Подзаконный мир имеет тысячи солнц и светил, и в каждом из миров свои источники Света, но Сам Создатель пожелал, чтобы был лишь один Свет, равный Его Свету, и даровал его человеку. Тот из нас, кто следует за Светом смертного, верен ему и верит в него, не следует ли след в след за самим Христом? Нет Света ярче, нет чище и радостнее, чем тот, что исходит от души человека, в улыбке его и благодеянии, в ликовании сердца его и счастливом сиянии глаз, и тот, кто потрудился ради этого Света — да будет свидетелем его, ибо Самого Создателя узрит и узнает в нём. Не положено, не дано от рождения каждому из смертных осведомлённым быть о ценности и величии Света, которым наделён он, оттого не радеет о нём человек, не заботится, попустительствует угасанию его и осквернению, происходящему через него самого. Нет слова у меня, нищесловного, чтобы рассказать о Свете смертных. Нет у человека и слуха, услышать и уразуметь подобное. Но всякому из нас должно трудиться и не щадить себя, дабы показать человеку Свет его и оградить его от оскверняющей тени. К тому же, кто просиял и чей Свет явлен, припадём мы, как к источнику, как к водам исцеляющей Аэн, ибо так Господь благословляет нас, через Свет тех, ради кого мы отдаём свой Свет и жертвуем вечность. Сомнения и отчаянье, страх и боль — старые спутники эулиен в подзаконном мире. Но пусть не будут они поводырями сердец ваших, ибо нет такой тьмы, где невозможен Свет, потому что сама тьма — бессилие ослепшего, отказавшегося от Света. Да будет труд ваш — против бессилия смертных! Мои ли слова поддержат вас или сердце само вразумит к труду, но да будет и вашей наградой — улыбка смертного, Свет человека. И всякий путь, что ведёт к нему — светел, и всякий путь, что ведёт к нему — славен, и всякий путь, что ведёт к нему — единственный из тех, что должен знать эу, ибо не мы — спасение человека, но он — Спаситель. (2)

(2) L. I. I. V. E. 4:57

Большие светлые глаза, как у всех надеющихся, взяла Айилье от матери своей, и облик, и черты эулиен, но улыбку взяла эу от отца своего — человека, ею же, чистейшей, бывал покорён всякий, кто видел её, и тот, кто видел — не позабудет. В то же время весь род Щита пришёл поздравить и благословить маленькую эу и родителей её, многие эулиен желали наставлять Айилье и до знания проводить её, но лучших наставников выбрала эу для дочери своей. Так стали первейшими наставниками эу — достопочтенные Ормóрэ [Ormórē] и Нýмардан [Númardan], спасённые Ибхин и жившие в покоях рядом с ней, и Ретирни, им же Ибхин прислуживала сама с величайшим почтением. Из них была седая Орморэ мудрым ежом древнего леса, она же первой наставницей была для Айилье. И Нумардан был барсуком светлых рощ, он же опекал Айилье и был с ней с первых дней её. Никому не могла доверить Ибхин сон дочери своей и покой её, только Нумардану и Орморэ, они же сопровождали эу в играх и древнейшей мудростью своей наставляли её. Велика и светла мудрость благородных эулиен, щедра и надёжна мудрость смертных, мудрость же малых детей Господних — не знает равных, ибо всякий в подзаконном мире стремится к мудрости своей и в труде и годах обретает её, им же, смиренным, пожалована она Создателем в неизреченной полноте своей от самого рождения и до смерти, как и священная честь их, и милосердие, и полнота жизни.

Куда бы ни направлялась Айилье — были Орморэ и Нумардан с нею, и как прежде отважный Гэнвэфир сопровождал мать их, так и они сопровождали маленькую эу. Ибхин же и Ретирни с рождения дочери их — не отлучались от неё, и втроём неразлучны они были, и всюду были вместе, и вместе проводили всё время. Велика Любовь Айилье к отцу своему, во всём желает она походить на него и руки его не отпускала с первых дней своих. Во всяком совете и деле был Ретирни поддержкой Айилье и в каждом дне спешил ей дать так много, как только мог. Он же дал ей Свет свой, и Айилье приняла его, и Ибхин дала ей свой Свет, и его приняла эу. В Свете детей да умножается Свет родителей их! Когда же пришёл час, то и Ибхин стала наставлять дочь свою, и Фиэльли, и Иллиат, и многие светлейшие эулиен, друзья Ильлинор, и Луриена, и рода Седби. Мечтательна и прекрасна юная Айилье, звонок смех её и чисто сердце её, ищет она труд свой во всех пределах Светлого Дома и часто сопровождает Эликлем в трудах её, и скорое исцеление приходит ко многим под руками её, и утешаются отчаявшиеся от улыбки Айилье или в доброй беседе с ней. Часто желает юный ретенти Фи́ннэ [Fínnē], чтобы сомолилась Айилье с ним, и ищет наставничества у Ибхин, хоть есть у него наставник свой, и тот из ретенти. Сам же Финнэ из предела Ирдильле, но каждый день приходит в предел Седби и бродит, таясь, среди колонн и арок, там, где проходит Айилье, когда наставники ожидают её. Айилье же лёгок шаг, едва ли юный охотник может уследить за ней, но очевидно всем старание и рвение его. Всем, кроме самой Айилье, ибо ещё не время великих нужд светлейшего сердца её, да не коснутся печальные нужды его вовеки!

Неведом юной Айилье путь её до конца и труд её, и дело своё ещё не обрела она, ни в Доме своём, ни среди смертных. Сердце же её ожидает знания, как ожидают саму Айилье сердца, тоскующие по Свету её. Да будет время милостиво ко всем, кто ждёт, и многощедро к тем, кто смирен в терпении!

Звенье двести тридцать седьмое. Кахиррэ

И вновь был праздник в Светлом Доме, ибо эулиен изо дня в день ищут лишь повод, так как сердца их склонны к радости и веселью. О, как легко обмануться, глядя на чинного и скромного эу! Как легко ошибиться, поверив чужому слову, в его суровость, или же своему быстрому взгляду! Всё, чего ищет эу — одна лишь улыбка. Всё, чему он обучен — служить её рождению. Эулиен знают толк в веселье, поэтому арели ещё больше ненавидят их, ибо веселье эулиен — происходит от Света в сердце, от торжества Любви в нём, ради смеха, ради улыбок, ибо прежде всего — веселье эу начинается в сердце, оно же не ждёт ни повода, ни предлога, не просит вина или наслаждений, но музыки, смеха, доброго слова и, конечно же, танцев. С рождения приучается маленький эу к каждодневному торжеству, если не в Доме своём, то в своём пределе, и если не в нём, то в сердце отца и матери, в их объятьях, в улыбках их. Это не делает эу праздным, это не затмевает его разум, погружённый в пучины немощей и нужд подзаконного мира, но эулиен не арели — им не по силам изменить свою природу, а она направлена к ликованию, и потому всегда жаждет праздника и торжества улыбок. Такова природа любого эу, как бы любой из них глубоко и умело её ни прятал. Когда же в Светлом Доме появляется повод, пусть и малейший, но огласить праздник и выкрикнуть хэ́ийях [héiyah] (1) — не будет в обители того эу, кто промолчит или останется безучастным. А потому был день, и оставили Калтерин и Ивтэйн все дела и труды и пришли на праздник в предел рода Золотое дерево, ибо один из эулиен народа Эликлем пожелал устроить праздник в честь возвращения своего сына в обитель. И те, кто знал того эу, пришли его встретить и поздравить, и те, кто не знал его, пришли посмотреть на него и послушать его историй, и те, кто был в пределе Эликлем или в других пределах — собрались на праздник, ибо таков закон — не оставлять ликующих без почтения. Так пришли Калтерин и Ивтэйн в предел рода Золотое дерево и веселились от всей души, и танцевали столько, сколько ноги могли держать их, и пели, и выкрикивали благословения, пока опасная боль не поселилась в их груди и горле. Когда же праздник ещё продолжался, а многие эулиен уже были без сил, отошли Калтерин и Ивтэйн вглубь предела и опустились на золотую скамью у сверкающего фонтана, и, обессиленные, склонили головы друг другу на плечи. И каждый из них вспоминал в своём сердце недавний праздник и молился о светлом эу, ради которого он был устроен, а также вспоминал и перебирал в сердце и свои поводы к торжеству улыбок. Солнце тогда уже садилось, и последние блики его играли в потоках воды и, отражаясь, плясали на полу и стенах, как и самые стойкие из эулиен в торжественной зале. Восторженные и утомлённые Калтерин и Ивтэйн вскоре уснули под шум воды и танец солнечных бликов. И спросила Ивтэйн в сердце у мужа: — Как скоро будет наш повод устроить праздник? И ответил Калтерин в своём сердце: — Пусть он будет! Тогда же Свет их был соединён, и если бы эулиен не спали, то могли бы видеть, как солнце, что заходило, последним лучом своим коснулось кудрей их, озарив головы любящих золотым сиянием. Господь был милостив к уставшим супругам, Он дал им повод для праздника в их пределе, ибо Ивтэйн исполнилась новой жизнью, и оттого на лицах спящих расцвели улыбки, и руки их, встретившись, не пожелали разъединяться.

(1) так есть «хэийях» не только возглас, неотвратимо призывающий к ликованию, но и сам праздник, и боевой клич воинов эулиен, оглашающий начало битвы.

Тяжко давалось эулиен ожидание, ибо и Калтерин, и возлюбленная его пребывали в большом нетерпении, заранее придумав и решив между собой, как будет устроен их собственный праздник. Вскоре же труд их терпения получил награду, и в срок положенный родила Ивтэйн сына мужу, и Финиар, поспешивший к ним, дал ему имя Кахи́ррэ [Kahírre], что означает Добрая память, Крепкая, отважная, верная память или Воспоминание. Так был рождён Кахиррэ от Калтерина, прозванного Фарвинским, сына Ирнан, дочери Энари Широкий полог, сына отважного Фанхандена, сына прекраснейшей из эулиен Светлого Дома Кихин, дочери Седби, сына Финиара, и от Ивтэйн — вернейшей супруги Калтерина, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе рода Щита, в Сумеречные времена, как их называют эулиен. И на второй день, как только смогла Ивтэйн подняться — исполнили эулиен задуманное ими и объявили праздник в своём пределе, где собрались их сородичи ото всех пределов, и эулиен их, и гости Светлого Дома. Все они благословляли Кахиррэ, посвящали ему песни и танцы и щедрыми улыбками и дарами сердца радовали родителей маленького эу, что сидели в центре торжественной залы на специально поставленном для них возвышении и руководили торжеством, поощряя соликующих с ними сладкими яствами, песнями, ингами и объявлением танцев. Когда же закончился праздник Кахиррэ, началось торжество амевиль двух эулиен в пределе Ирдильле, и уже другие эулиен ждали его завершения, чтобы огласить héiyah в своём пределе и разделить со своим народом сердечную радость. …Ибо радость — есть естественный удел, положенный всему живому по Воле Его. И она ничего не требует для себя и сама не нуждается ни в чём, потому как радость происходит от служения, когда отдаёшь, возвращаешь, разделяешь ликование, и, пусть даже ничего не имея прежде, ты обретаешь улыбку другого — ценнейшее сокровище, задуманное Творцом, то, что, я уверен, предстояло Слову. Радость в подзаконном мире пуглива, жизнь выживает её из сердца многими скорбями, сомнениями и страхом, неверием в совершенство положенной судьбы, незнанием о том, в чём обретается радость. Я слышал от людей: о я, несчастный! Я лишён дохода, я лишён коня, я потерял друга, я похоронил брата, я никогда не стану богатым и знатным, не отправлюсь за море, не вкушу от стола господ… Для многих радость — в обладании чем-либо, в утешении самого себя, и потому радость подзаконного мира так слаба и болезненна и не живёт долго. Её одолевают и жадность, и скорбь от потери, и бесчувствие сердец рядом. Как же прожить радости смертных, если она в том, что удержать невозможно, в том, что всего лишь вдохновляющее наваждение?! О, я не смею лгать, ибо был совершенно счастлив, как никто, быть может, во всём подзаконном мире, когда имел возможность и смелость поднять взгляд на свою супругу и видеть, пусть и один лишь миг — её улыбку. Я был счастлив, я испытывал беспредельную радость, глядя на то, как спит мой ребёнок. Но, оставив их, я не сделался несчастным, как не сделаюсь им, и лишившись того, что имею. Я не тот, что поставит радость служения выше скорби смертного от его потери, но я тот, кто убеждён всем своим сердцем, что и в этот час — радость всегда остаётся возможной, ибо она — не в обладании чем-либо, она — в причастности к рождению чужой улыбки. Я боюсь, что вечно будут страдать от жажды те из страстно ищущих радость, что прежде не найдут тот заповедный её источник, не требующий ничего для себя и не нуждающийся ни в чём! (2)

(2) L. I. I. V. E. 56:32

Добрым и светлым эу рос маленький Кахиррэ. Были даны ему три блага детства: беззаботная радость, весёлые приключения и цепкое любопытство. Много друзей имел маленький эу в пределе Ирдильле и много в пределе рода Золотое дерево. С ними в играх совершенствовал он свою силу и ловкость, мастерство рассказчика и зоркость сердца. Хоть радость и веселье сопровождали Кахиррэ, он всё же рос рассудительным эу и тяготел к знаниям, особо к тем, что не положены детям по суровости их и жестокости оберегаемых ими законов. Однако Кахиррэ умел быть настойчив и вскоре нашёл тех, кто не смог ему отказать, ибо эулиен не отказывают в знании даже детям, если видят в том нужду их сердца и готовность принять истину, пусть она и не будет счастливой и сладкой, или обнажит перед юным эу суровую долю служения в подзаконном мире. Так Кахиррэ, начиная с начала, решил узнать о тайне имён и звуков, о значении букв, о языке своего народа и том учении, что он являет. Ради этого оставлял Кахиррэ свои забавы и садился у ног Ивтэйн, чтобы внимательно её слушать и запоминать каждое её слово. Тогда же ничто не могло отвлечь Кахиррэ, и он бы мог не заметить, даже загорись край его одежды — так жаждал он знаний и раскрывал своё сердце им навстречу. И вот спрашивал эу об имени своём, имени Кахиррэ. Так учат эулиен, когда они ещё малы, открыв им тайны квентиэселлес, учили и Кахиррэ так. Запомни, милое дитя. Все буквы выстроены в ряд. Они как воины в бою — плечом к плечу стоят Против невежества и тьмы. Учением своим — ты их союз разбей. Ведь буква каждая важна — и что стоит за ней.

Так «к» — и всё, что от неё — лишь воплощение «и», всё тот же прежний Свет. Как kémi (друг), как íe (жизнь), как káylah (солнце), иль как kayrát (судьба) — то свет, обретший воплощение. Но «к» — тверда. Твердыня Света — буква «к».

Так «а» — смиренна и тиха, как áldar (благо), но и величье в ней. Недаром за смиреньем все буквы следуют за ней.

Так буква «х» — и что за ней — что мы не видим и не слышим, но то, что смягчает и c заботою созиждет мир, как наш, срединный, так и вышний.

Так «и» — есть Il` — всего начало — Свет. Она во всём, везде, всегда, пусть даже и невидима порой. Она есть Божия Любовь, Его частица, что в каждом сердце говорит. Она же тьме противостоит.

Так «р» — есть крепость и броня, а также верный щит. Кто обладает буквой «р» — тот именем стоит на страже и защите светлых врат. Тех, за которыми иные буквы построены к бою в ряд.

Так удвоенье в имени твоём — есть знак, что буква, стоящая под ним, и что стоит за ней — в тебе одном, в тебе самом — сильней.

Так «э» — есть часть тебя, принятие твоё, согласие и нераздельности живого знак. Она законом говорит: да будет так!

Также сама суть имени его была объяснена Кахиррэ, как и то служение, которое могло быть для него возможным по силе имени и его Свету. Всё это с большим восторгом слушал эу, но, конечно, ему этого было мало, ибо в именах — великая тайна. И спросил Кахиррэ Итерлена, как виэ получил своё имя, и ответил ему Итерлен так: — Нет у виэ имени, нет плоти, и не мыслит виэ себя отдельно от своих собратьев, не перечит им, не обладает свободой собственной воли, но внимает долгу. Меж тем виэ — живое создание, и то, что свойственно всякой жизни — не чуждо и виэ. Любовь соединяет мир, творит его и сохраняет. Она послужила отчуждению одного виэ, что стал Итерленом. Лишь взяв плоть, вопреки своей тонкой природе, может виэ сам выбирать себе имя, ибо сам отныне творит свою судьбу, отрекаясь от положенного ему удела. Я выбрал имя Итерлен, ибо желаю пройти свой путь рядом с любимой. Ничего другого я не желаю в жизни, лишь быть с Эликлем, разделив с ней отведённое нам время. Потому я Итерлен, хотя, возможно, и мог бы назваться иначе, но никогда-никогда не сделал бы этого, потому что я знаю, кто я, и ради кого сотворено всё это. Но и ответ Итерлена не унял любопытства эу, и он отправился к самому Финиару и преследовал его, и осаждал его покои и самого Финиара своими вопросами об именах. Наконец Всеспрашиваемый сдался на милость Кахиррэ и одному ему посвятил своё время, чтобы ответить на все вопросы юного эу. Разузнав об именах так много, как это было для него возможно, отправился Кахиррэ к госпоже Эликлем, дабы она ему поведала квентиэселлес, ибо в языке — душа любого народа. Отважное любопытство маленького эу склонило к нему милость прекрасной Эликлем, и вот, оставив все свои заботы, она посвятила себя Кахиррэ, дабы утолить его жажду знаний. Но, едва вняв госпоже Светлого Дома, отправился неутомимый Кахиррэ в покои Седби искать у него иных ответов. О верный уголёк Надежд эулиен, несравненный в битве и в дни мира… И ты не узнал пощады Кахиррэ… В свои пять лет умел Кахиррэ быть настойчив и своих наставников был готов ждать часами, ожидая их у входа в покои или следуя за ними по пятам по всему Светлому Дому и вне его, ибо, поставив себе целью узнать что-либо, маленький эу превращался в ретенти и преследовал избранную им жертву, пока она не давала ответов. Видя старания юного Кахиррэ, Ещё-один-вопрос пришёл ему на помощь и взял эу под свою опеку. С того дня они двое ходили вместе, и, завидев их, некоторые эулиен спешили скрыться, с безысходной радостью понимая, что это им не удастся… Господь знает, что он задумал о юном Кахиррэ, но Светлый Дом тогда был в радостном нетерпении узнать, что выберет маленький эу своим делом и как распорядится данным ему Светом и отважным сердцем.

И был день юности и вопросов Кахиррэ, и были застигнуты на внутренней террасе Светлого Дома им и Ирдином — Китли, подобный ветру в кронах, и его светояростная огневласка Кихин, ибо маленький эу пожелал искать их наставления. Припал Кахиррэ, полный трепета и восторга, к стопам влюблённых и смиренно просил их сонаставлять его в пути к Свету знания сердца. Тут же сменился нрав Китли и Кихин. Оставили они свою ложную ревность, игру, которой им нравилось изводить друг друга, в которой был задор их и особая нежность. Ради нежного Света маленького Кахиррэ, ради этого упорного светлого эу, изменили Кихин и Китли своим привычкам, ибо в дни обучения маленьких эулиен — не до войны с устоями их народа. Счастливейшие в том, что и на этот раз они будут вместе, вручили любящие свою заботу Кахиррэ и чистый Свет свой, лишённый их излюбленных игр.

Владыка, будь милостив к наставникам и тем, кого они наставляют, даруй им щедрость, даруй им нежность, ибо Ты есть то знание, что ходит от сердца к сердцу! О Владыка, о Свет Света, направь Кахиррэ, да принесёт он радость к Твоему престолу!

Звенье двести тридцать восьмое. Эгвин

Был Эгвин рождён от Эллэри, дочери Истамрин Ракитника, дочери Ирдина Ещё-один-вопрос, сына триждыславного Элрельты, сына Кихин, сына Седби, среднего сына Финиара, и от Сурбве, возлюбленного мужа эу из народа Адама, на земле, что эулиен зовут И́ехурм [Íehurm], в Сумеречные времена. И было это так. В перьях и лентах каждый день представал Сурбве перед возлюбленной своей и радовал её верной улыбкой, проницательными карими глазами, плавными чертами лица и смуглой кожей, мудрым и открытым сердцем, щедрым и добрым словом — всем, что было так странно и мило в нём, всем, что в нём любила Эллэри. Каждый день давал Сурбве Эллэри новые нежные имена, и всякую ночь они проводили в беседах, молитвах и песнях. Ловил человек для своей эу рыбу, собирал мёд и всегда находил время поднести ей цветок, венок или поделку из дерева, сделанную им для Эллэри с Любовью. Праздником и торжеством сделал Сурбве каждый день для своей любимой. Узнав правду о народе эу, продолжал человек почитать возлюбленную наравне с божествами и всем сердцем служил ей и днём и ночью, как и эу служила своему человеку. И вот была одна из ночей, когда, утомлённые трудами дня, нашли возлюбленные покой и радость в объятиях друг друга, и радости их вдруг стало тесно в сердцах их, и непокорно рвалась она наружу, чтобы осиять весь мир своим искристым Светом. И не стали эу и человек противиться судьбе и велению сердца, а потому легли вместе как муж и жена, и вскоре был ребёнок у Эллэри, и рассказала она о том Сурбве. Тогда же поднялся он на её защиту и защищал эу, как роща защищает всех, кто в ней, и так было до самого светлого срока. В срок же, положенный Эллэри, родила она сына, подобного Сурбве, и нарекла его — Э́гвин [Égvin], тогда же в полной мере обрело сердце эу светлейшее право — любить мужа как часть себя, а ребёнка как часть мужа, и в том обретать твердыню Эйдена. В то же время и счастье вернулось в сердце Сурбве, и, подобно стремительному и невесомому ветру, витал он в рощах, окрылённый радостью, доступной на земле и на небе, но в той полной мере известной лишь человеку. Совершенным и мирным было счастье жены и мужа, обретших сына, в Эгвине же пребывал и дух надеющихся, и верность смертных. Достойным Любви, приведшей его к жизни, рос маленький эулнори, и с каждым днём росло его любопытство, а с ним и отвага, а с ней и мудрость. Крепкой опорой Надежд и улыбок стал маленький Эгвин сердцам Эллэри и Сурбве, достойным сыном народа Адама и верным звеньем в цепи имён эулиен подзаконного мира. Господь да ликует с любящими сердцами, ибо знает, какой огонёк зажёг в том краю и для какой совершенной и благой цели! Да будет мир к Эгвину благосклонен, как пока благосклонен тёплый ветер, что весело треплет его тёмные кудри!

Звенье двести тридцать девятое. Ильнве. Праздник Лаши

Утвердились любящие Алхарим и Ийсах в пределе своём. И продолжил Алхарим труд свой в Звенящей башне, но также и стал помогать отцу своему в скорбном труде — утешая, поддерживая и исцеляя многих. Те же кто угасал, просили иногда на могилах своих оставлять колокольчики Алхарима, ибо в них — песня их, и, услышав её, помянут их слышащие. И делали так и вешали колокольчики его над землёю. И потому ныне есть на погосте Светлого Дома целый предел с колокольчиками, что звенят на ветру, и до самой рощи Эммеран слышен их серебряный перезвон.