Бесплатный фрагмент - Двое

Орлиный полет Серафимов

Моему внуку Юрию

Надеющиеся на Господа обновятся в силе:  поднимут крылья, как орлы, потекут — и не устанут, пойдут — и не утомятся.

Исаия 40:31

Серафим в очередной раз очнулся ото сна на ненавистной скрипучей кровати в состоянии полного очумения.

Очумение!

Именно это чудное слово точно и ярко описывало его ежедневное утреннее состояние.

В словаре синонимов русского языка, который однажды случайно открылся после падения с книжной полки на нужной странице, такое жизнепроявление называли еще опупением, офонарением, охреневанием или ошизением.

Каждое определение звучало нехило и емко.

Узкая и неудобная металлическая кровать, перенесенная в его комнату еще в детстве, привычным противным космическим скрежетом поприветствовала тяжкое пробуждение.

Эта кровать, которую числили антиквариатом и поэтому до сих пор не выносили на помойку, досталась ему в наследство от умершего десять лет назад младшего брата.

С того момента и по сей день он — ее пленник.

Никакие уговоры не помогали — даже самый «прозрачный» и мягкий намек на смену осточертевшего ложа приводил маменьку в состояние беспамятства.

А маменьку он жалел, она ведь до недавнего времени была единственным близким человеком на этой Земле. Жила незаметно и скончалась так же тихо. Будто просто перешла из одной комнаты в другую.

Теперь кровать он сохранял в память о ней.

…Странная какая-то жизнь досталась ему. На планете, третьей по удаленности от солнышка, надоедливо светившего сейчас в щель между занавесками в правый глаз острым лучиком, бродят погруженные в свои дела 7 530 103 737 человек, и 7 530 103 736 по состоянию на сегодняшний день, 5 сентября 2017 года, совершенно к нему безразличны.

Как, впрочем, и он к ним ко всем.

Если честно, то равнодушие это было больше показное, некая защитная бравада от одиночества.

Как и большинство из семи с половиной миллиардов человек, населявших вместе с ним земной шарик, Сима жаждал признания, восхищения, любви, достойного вознаграждения за свои пока еще неоцененные человеческие и деловые качества.

Хотелось быть значимым, ответственным. Но, увы, в большинстве случаев его поведение выглядело несколько неуклюже и претенциозно.

Свое странное имя он получил благодаря своему не менее странному папаше, в рождении тоже, кстати, звавшемуся Серафимом. Мама называла сначала отца, а потом и его самого Симой, иногда — Серой или Фимой, что звучало еще противнее. Эти имена употреблялись также успешно и для женского пола, поэтому он оказался как бы бесполым существом.

Из всех кратких форм своего редкого имени ему нравилась только одна форма, но какая!

Серафино! Звучит достойно — обладатель столь звучного имени сразу представлялся как минимум итальянским крутым мафиозо или успешным покорителем женских сердец.

И еще он знал, что Серафим — библейское имя, именно так называли Ангелов. Сараф, составляющая этого имени, в переводе с древнееврейского означает Ангел.

Шестикрылый Серафим, пылающий огнем, летящий змееподобной молнией!

У Серафим Серафимовича же был спокойный характер, склонный в большей степени к покорности, нежели к проявлению чувств. Он был довольно застенчивым, с мягким сердцем и чувственной душой, чего ужасно стеснялся.

В жизни, за стенами дома, он старался казаться окружающим независимым и снисходительным циником, отчего люди, даже ставшие ненадолго его знакомцами, старались это знакомство поскорее завершить.

Он всегда стремился быть полезным людям, и в мыслях своих был настроен на сотрудничество, но по разным причинам, и прежде всего из-за трусости и неуверенности, попадал в зависимость, не позволяющую утвердить себя, проявиться как личность. Подобное состояние не может быть постоянным, поэтому временами случались кратковременные моменты проявления гнева, негатива и даже агрессии.

И тогда уж сильные эмоции и нерастраченный тестостерон брали верх над рассудком!

К его огорчению, случалось это всегда в самые неподходящие моменты. К примеру, во время сдачи экзаменов, когда он еще учился в институте, или при важнейшем разговоре с начальством, под руководством которого он, преодолевая себя, тянул лямку одной из ничего не значащих безликих особей облака «офисного планктона».

Так он и носил маску холодного и отчужденного циника, обладая на самом деле нежной и чувствительной душой, разрывающейся и кричащей от неразделенных чувств. Его переполняли грандиозные идеи и планы их воплощения, что придавало вначале в обществе определённый статус и значимость в эмоциональном, но, увы, не в материальном плане. Задумки оказывались, как правило, труднореализуемыми и в силу природной лености не завершались никогда.

Заработав на этом репутацию прожектера и никчемного человека, Сима окончательно заперся в своей раковине и превратился в тень, неслышно и незаметно существующую среди шумных, веселых и беззаботных людей.

Он ненавидел всех этих весельчаков и балагуров, беззаботно и легко порхающих над цветником жизни, но был полностью зависим от их окружения. Для него немыслимо было принять какое-либо решение без прослушивания советов ото всех знакомых и не знакомых ему людей. Серафим просто не мог принять самостоятельного решения, он не привык рисковать, а без риска нажить собственный жизненный опыт — ну никак!

Соответственно, и в делах любовных Симе не удалось реализовать себя, ведь полностью однозначных и проверенных вариантов в отношениях не бывает, а советчиков любовь не приемлет.

Его семья — его крепость — представлялась ему только в мечтаниях. В них он был замечательным отцом и внимательным мужем. Всю свою нерастраченную нежность он переносил там на своих домочадцев. И его семье в его мечтаниях больше никто и не нужен был. Только маленький домик на берегу таежного озера, по глади которого скользили грандиозные белые лебеди, а первозданную тишину леса нарушало только щебетанье птичьей мелкоты.

Ох и ах… А пока что жизнь — боль! Боль от одиночества, боль от неразделенных чувств, боль от несбывшихся мечтаний, боль от потери единственного любящего его человека — мамы.

Сима был человеком неглупым и понимал, что для того, чтобы пережить боль, нужны время и движение вперед, пусть даже придется начинать движение вновь и вновь. Несложно сообразить, что стоит ненадолго остановиться на этом нелегком пути — и ты застрянешь в своей боли, в своем нежелании делать выбор в пользу новой жизни и счастья надолго, если не навсегда.

И Сима застрял-таки в этой липкой грязной боли навсегда и перестал бороться. Все чаще и чаще его стали посещать мысли о совсем уже фатальном исходе.

А в конце вчерашнего дня, не самого удачного в его жизни, он от отчаяния, не раздеваясь, прямо с порога рухнул на свою скрипучую кровать и зарыдал в голос от навалившейся безнадеги. Слезы лились ручьем, но их очищающий поток в этот раз не смыл утомление и разочарование жизнью.

Боль поселилась в груди острым осколком и не отпускала ни на мгновение.

Организм отреагировал беспамятством…

                                                         * * *

— Ох, как все запущено-то, — раздался приглушенный голос из прихожей, — подскажите, где у вас тут можно крылья подсушить?

— Повесьте на радиаторе в ванной, — автоматически ответил Серафим. Состояние было такое, что удивляться чему-либо просто не было сил.

После непродолжительной возни в ванной Сима услышал легкий шорох шагов незнакомца. Тот явно направлялся к нему в спальню.

— Ты не поворачивайся пока, — приятный бархатный басок вошедшего заблокировал движение Симы, попытавшегося повернуть голову в сторону скрипнувшей двери. — Еще не пришло время для знакомства, тебе надо привыкнуть, так же, как и мне. Не бойся ничего, сейчас боль пройдет. И твоя, и моя.

Теплая рука незнакомца легла на лоб Серафима. Чуть ощутимые покалывания, генерируемые тонкими пальцами, сняли боль и растворили туманные обрывки тревоги и беспокойства.

Тело будто провалилось в пуховую бездну. Тепло от света неописуемой красоты, излучаемого сидящим за спиной существом, так про себя назвал его Серафим, окончательно заблокировало движение каждой даже самой маленькой мышцы.

Не пошевелиться, не моргнуть…

— Вот теперь полный порядок, но придется еще потерпеть. С твоего позволения я немного подзаряжусь от тебя, а заодно взгляну на то, что такое происходит с твоей душой. Это не больно — я просто дотронусь до нее, будет немного щекотно.

Было и вправду немного щекотно. Щекотно и восторженно весело, как весело бывает только в детстве, когда тебя рассмешили, и ты безудержно отдался веселью, хохоча до колик в животике и не думая ни о чем.

Было просто хорошо. Словно не только тело, но и душу поместили в пуховую приятность.

— Вот теперь можно и познакомиться, — приятный голос существа позволил Серафиму повернуться. — Ну, привет, тезка. Многое я повидал на своем пути, но чтобы вот так — не просто Серафим, а целый Серафим Серафимович, такого встречать не доводилось.

Перед Симой на кровати сидел приятного вида парень, на вид лет тридцати, и улыбался ему, как своему старому знакомцу.

— Ты извини, что мне пришлось подзарядиться твоей энергией, не рассчитал немного параметры полета, думал — уже не дотяну. — Парень в знак благодарности сложил ладони на своей груди. — Позволь представиться. Я — Серафим, но не по имени, а по должности, так сказать. Работа такая.

Ангелом работаю.

Серафимом.

Послан на Землю в наказание за проступок, который обсуждать с тобой не хочется. Да это и не так уж важно.

К тебе я заскочил по пути, чтобы подзарядиться, но, протестировав твою больную душу, решил немного задержаться. Уж больно случай запущенный. Надо лечить, и лечить срочно.

А ты тоже хорош — нельзя же себя доводить до такого состояния. Ты ведь не живешь, а просто медленно умираешь…

Не расстраивайся, ты не один такой. Много тебе подобных бродят по этой прекрасной Земле. Именно бродят, уныло и безразлично приближаясь к своему концу.

Одни не могут найти гармонию в себе, другие, как ты, к примеру, разрушают веру в себя. Иные уничтожают саму Любовь или бегут от нее, как известный персонаж от ангела. Многие совершают смертный грех, отказываясь от реализации данного им самим Богом таланта, бросая свои планы, даже не начав их.

Да что там говорить — медленно умирает тот, кто становится рабом привычной жизни, выполняя каждый день один и тот же маршрут, не рискнув однажды изменить направление движения. Тот, кто избегает страстей, не заставляя свое сердце стучать от ошибок и от чувств, кто не рискует тем, что имеет, ради того неизвестного, что может быть, если идти за Мечтой. За своей, и только за своей Мечтой! За Мечтой своей Души.

А ведь чтобы чувствовать и ощущать себя по-настоящему живым, не требуется больших усилий. Это так же просто, как дышать. Надо просто научиться жить в счастье здесь и сейчас, не бояться рисковать здесь и сейчас, не запрещать себе быть счастливым здесь и сейчас.

А у тебя что происходит?

Сплошное безобразие!

Задача любого человека — сохранить свою душу до конца земной жизни в приличном состоянии, а в идеале — улучшить это самое состояние. И вы, люди, это умеете — вон скольких в ранг святых произвели!

Душой своей ты еще будешь пользоваться в других жизнях, да и не только ты. Это понимать надо. А вы в большинстве своем за телом следите тщательно, хоть оно и тленно, а про душу забываете, хотя она и вечна.

— А вы врач? — голос у Симы сорвался от волнений. — И что за крылья вы повесили на просушку, или я ослышался?

— Будто сам не догадываешься, — захохотал незнакомец, — ты же все знаешь про меня: Шестикрылый Серафим, пылающий огнем, летящий змееподобной молнией!

Вот он весь я — сижу перед тобой, а все шесть крыльев подсыхают — погода ну совсем никуда!

Давай договоримся — будешь называть меня Сараф, а я тебя — Серафино. Тебе же нравится, когда тебя так называют, я знаю.

Но, как говорится у вас, делу — время!

Приступим…

                                                        * * *

Сараф взмахнул рукой, и интерьер комнаты изменился, став похожим на учебную аудиторию. Сима, а теперь уже Серафино, оказался сидящим за партой, точь в точь похожей на его парту в первом классе. Деревянную, с откидной крышкой. Сараф же облачился в профессорскую мантию и взял в руки длиннейшую указку.

— Вначале вопрос к тебе: ты веруешь в Бога? Отвечай просто: да или нет.

В ответ Сима пожал плечами — не знаю, мол.

— Странные вы существа, люди, — рассердился Сараф, — если вы считаете, что Бога нет, то в отсутствие кого верите? Вы не верите в Бога, но говорите в знак благодарности — «спасибо», что означает: «Спаси Бог». Летоисчисление земное ведете от Рождества Христова. Не верите, что Он воскрес, но называете седьмой день недели воскресеньем, не верите, что человек был создан по образу и подобию Божию, но называете безобразным человека, который потерял этот образ, не верите, что у человека есть душа, но верите, что бывают душевнобольные, то есть психически больные, а «психо» по-гречески — душа. Аксиомы не нужно доказывать, а вы требуете неизвестно от кого доказательств Его существования.

Обидно мне за неверующих — считать себя, венец творения, всего лишь будущей смердящей кучей удобрения, да и еще гордиться этим…

Сказал безумец в сердце своем: «Нет Бога».

Однако мы отвлеклись. Значится, с Библией ты тоже не знаком… Сегодня многие отложили эту книгу в сторону, беззаконие объявили законом, из греха сделали моду и направились прямиком к пропасти.

Все, хватит!

Переубеждать или доказывать более ничего тебе не буду — времени жаль. Одно мое присутствие здесь доказывает существование высшего разума, а значит и существование основателя всего — Господа нашего, Всемогущего Бога, Источника всякой силы и энергии.

Перейдем, как говорится, от общего к частному.

Болезнь твоей души — не редкость, скорее можно говорить о душевной эпидемии, поразившей все человечество.

Ваш безумный мир неинтересен и опасен. Во главу своей короткой земной жизни вы поставили поклонение материальным благам и живёте в динамике своих ложных устремлений. Смешно, но ваш девиз: «Жить — хорошо, а хорошо жить — ещё лучше».

Вы стремитесь к приобретению любой ценой ненужных вещей, в ценности которых вас убеждают корыстные люди.

Взамен за это вы готовы отдать все, что дал вам Создатель.

Свои силы, свое время, любовь к ближнему и к Богу, себя самого!

Вы перестаёте быть свободными и становитесь рабами ложных мечтаний. Сегодняшнее современное общество загоняет вас в глубокую депрессивную усталость и безразличие ко всему происходящему. Чем больше человек стремится к обладанию благами современного мира, тем больше ему нужно вкладывать в работу себя: становиться более сильным, гибким, но менее эмоциональным.

Для облегчения ваших жизней мы передаем вам новые технологии, а вы обращаете новые знания на создание оружия для уничтожения самих себя или на выпуск ненужных для жизни вещей.

Новые информационные технологии привели к переизбытку информации, и как следствие — к отказу головного мозга человека держать в памяти огромное ее количество. Мозг перегружается, возникают хроническая усталость и апатия. Прежде всего, к тем жизненным ценностям, которые были актуальны раньше, поскольку они мешают достижению сегодняшних ложных целей. Люди не хотят знать, что такое вера в Бога, тем более — Любовь к Нему и ближним своим.

Почти все люди сейчас неизлечимо больны. Но таких, как ты, не совсем еще безнадежных, есть смысл попытаться спасти.

Сараф приподнялся на носочки, профессорский балахон исчез и поменялся на врачебный халат, указка — на старинный фонендоскоп.

— Твоя усталость излечима. Но ты должен запомнить, что только «Он дает утомленному силу, и изнемогшему дарует крепость. Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут — и не устанут, пойдут — и не утомятся».

Только Он никогда не устает, только Его силы никогда не иссякают.

Человек же слаб, но если в душе своей начинает надеяться на Него, то обретает сверхъестественную силу, обновляется и в своей активности опережает неверующих.

«Надеющиеся» — значит ожидающие, ищущие. Библия сравнивает таких людей с орлами.

— Почему? Почему именно с орлами? — удивился Сима.

— Вот ведь, люди-человеки, с ума от вас можно сойти, честное слово. Им говоришь о высших материях, а у них один идиотический вопрос: «При чем здесь орлы?».

Ну, ладно, ладно…

Во-первых, орел является царем птиц, и все остальные птицы боятся его. Он огромен, размах крыльев этой птицы — от полутора до двух с половиной метров, и она может летать не уставая. Он обладает чрезвычайной дальнозоркостью, эти птицы могут увидеть с высоты трех километров маленькую мышь. Он обладает потрясающей силой, своим клювом и когтями он может сломать кости человека и унести животное, по весу превышающее его собственный вес. Скорость, с которой летает эта птица, потрясающа — до 240 км/ч, а при пикировании — и до 320 км/ч. Орлы созданы летать на высотах небесных, а не для жизни на земле. У них один партнер на всю жизнь. Они строят свои гнезда на одном и том же месте. Орлы охотятся, а орлицы кормят своих птенцов. Эти птицы своими крыльями создают тень и защиту для своего потомства. Приходит время — и орлица начинает разрушать собственное гнездо, тем самым показывая своему птенцу, что пора учиться летать и начинать самостоятельную жизнь. И она учит его летать, создавая особые потоки воздуха, которые способны поднять и удержать в воздухе орленка.

Удивительная птица! Намного лучше большинства людей.

Именно поэтому Господь сравнивает человека, надеющегося на Него, с орлом.

«…надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут — и не устанут, пойдут — и не утомятся».

Надейся и ты на Него — и поднимешься на «духовных крыльях» ввысь. На высоты, которые до тебя еще не покорял никто. Только Он знает, в чём нуждается человек, в чем причина его сумасшедшей жизни и дикой усталости! Только Он знает, как выйти из этого состояния. Только с Ним у тебя есть надежда и будущее, только с Ним для тебя наступит новая, обновленная жизнь. Только тогда ты сможешь стремительно парить по жизни в высотах, направляясь в нужном направлении, не уставая никогда и никогда не разочаровываясь.

Верь. Просто знай, что в самые тяжелые времена Вселенная тебе поможет. Она не дает больше испытаний, чем мы можем вынести.

— И что, вот так просто можно поменять жизнь через Веру? — наконец-то обрел дар речи Сима. — Жизнь складывалась годами, разве возможно изменить ее за одну ночь?

— Жизнь за одну ночь изменить нельзя, конечно, — задумчиво ответствовал Сараф, — но можно изменить мысли, которые навсегда изменят твою жизнь. И этим мы сейчас и займемся.

«Я жить устал лишь оттого,

Что рядом нет… сейчас того…

Кто знает, от чего устал я…»

— невнятно промурлыкал он.

Давай-ка, дружок, не будем отходить от картинки «врач-больной» и для начала поставим диагноз.

Итак, больной, на что жалуетесь?

Жду, как ваш лечащий врач, откровенного и полного ответа.

— Моя проблема в том, что я устал жить, — со вздохом начал Сима, — я не вижу себя в будущем, я с трудом выдерживаю то, что происходит вокруг меня. Моя жизнь — это сплошные проблемы и боль. Боль отовсюду. Я себя ненавижу за все. Я ненавижу свою внешность, свой характер, ненавижу то, как живу. У меня совсем нет друзей. Я лишний и никому не нужный. Я как одинокая тень, блуждающая сама по себе. У меня нет близких друзей, да что там близких — никаких нет. Об отношениях с девушками я только мечтаю, я даже не знаю, как к ним подойти. И я просто не верю в то, что ситуация может измениться, — оснований для этого нет. Я просто уверен, что проживу и умру в одиночестве, никогда не познав ни дружбы, ни, тем более, любви.

Я осознаю, что я безвольный, слабый неудачник без силы воли, без желания что-то менять.

За что ни возьмусь — провал! Уже миллион провалов. Везде — в работе, в учебе — везде.

Жалкое прозябание в напрасных попытках изменить жизнь — мой удел.

Я устал, устал от одиночества, от окружающих, от неудач, от ненависти к себе. Такое впечатление, будто я вброшен в этот мир без возможности адаптироваться в нем. Я ненавижу всё, что меня окружало и окружает: я был студентом так себе, изучающим азы нелюбимой профессии. Я ненавидел этот гребанный институт, самодовольных однокурсников, алчных преподавателей. Все это мне было мерзко.

Сейчас я испытываю те же чувства по отношению к коллегам опять же по нелюбимой работе, к своему руководителю, к направлению, которое мне поручили. Мне мерзок даже запах офиса.

Конечно, я свои чувства не демонстрирую, эти люди не виноваты ни в чем, но в глубине души я просто устал и хочу убежать ото всего, может, даже умереть.

Я занял абсолютно пассивную позицию касательно не только работы, но касательно всего. Я устал делать то, что не люблю. Я нахожусь в состоянии абсолютной апатии.

Моя жизнь в двадцать четыре года уже провалена. Я одиночка-изгой, я слабовольное дерьмо, которое не может заставить себя работать. Я просто уже ничего не хочу. Я устал. Я хочу либо просто сбежать на какой-нибудь необитаемый остров, либо махануть с крыши вниз головой.

И это будет решением проблем, ибо их решение при жизни мне уже не светит. И почему-то мне кажется, что очень скоро я просто не выдержу и полечу с этого долбаного окна. У меня нет веры в то, что моя жизнь может быть лучше, что в ней появятся люди, которым я буду дорог, и что я смогу найти силы что-то поменять.

Вот вы, Сараф, говорите о Вере. Вы думаете, я не пытался прийти к ней? Я просто не знаю — как! Я ходил в церковь, пытался там найти ответы на свои вопросы.

И что? Там, так же как и в миру, я оказался никому не нужным.

Священник — почти мой ровесник. Свое служение он видит в формальном исполнении ритуалов. Его цель — совсем иная, не имеющая никакого отношения к Вере. Он торгует Богом, продает Царство Небесное, обкрадывает простых людей, вымогая у тех последние гроши ради своей личной карманной и желудочной веры. Получается, что он до мозга костей лжец, обманщик и отъявленный палач человеческих душ. Он проповедует нам Христа, а сам совершенно в Него не верует. То же самое можно наблюдать и у священников более высокого ранга — видел я, на каких автомобилях подъезжало духовенство к Храму Христа Спасителя. А для самого главного из них вообще дороги перекрывают, когда он едет. Как так? Зачем им-то, называющим себя монахами, эта роскошь за счет простых людей? Они проповедуют нам живого святого христианского Бога, а сами пьянствуют, прелюбодействуют, играют в карты, едят сытно, одеваются шикарно, используя имя Христа, выстраивают себе особняки, пополняют свои счета в банках, учат за границей своих детей. Короче, вся их жизнь есть совершенное лицемерие и преступное шарлатанство. Для себя они живут праздно, пренебрегая тяжелым миссионерским трудом.

Разве можно им после всего этого верить? Или совета у них просить? Да я для них — пыль придорожная!

Люди же истинно верующие заняты в церкви самими собой, в своей вере они одиноки, им более никто не нужен. Любви к ближнему, Любви к Богу там давно уже нет. Во всяком случае, в тех местах, которые я посещал. И скажу больше — желание посещать другие места у меня пропало.

Вот вы говорили, Сараф, что во главу своей короткой земной жизни мы поставили поклонение материальным благам и живём в плену своих ложных устремлений к приобретению любой ценой ненужных вещей.

Да, это так. Лозунг — «хорошо жить еще лучше», может быть, не такой красивый, как церковные призывы к Вере, но зато честный. Хапаем, воруем, понимаем, что не правы, но остановиться не можем.

Почему это происходит, почему? — Сима от отчаяния махнул рукой и отвернулся от Сарафа.

— Не хотелось мне сегодня вступать с тобой в богословский спор, но, видимо, без этого не обойтись, — ответствовал Сараф. — Ты не хочешь идти в церковь? Знаешь, что там творятся беззакония? Что люди там плохие? Что ты никому там не нужен?

Это обман, и прежде всего ты лжешь перед самим собой. Это все — оправдание простой человеческой лени. Стоять истуканом в Храме и таращиться по сторонам, зевая от формального исполнения ритуала, как ты называешь службу, дело нехитрое. Пусть священник плохой, но ты-то сам хоть раз попытался вслушаться в слова, написанные искренно, с желанием нести эту самую Любовь? Хоть раз попытался прочесть слова мудрости устроителей Церкви?

Если ты только попытаешься с надеждой черпать силу в Боге, у тебя появятся желание и стремление познавать Господа, читать Его Слово, пребывать в церкви в общении с братьями и сестрами. И со временем ты почувствуешь себя нужным Богу и людям.

Господь целенаправленно творил Свою церковь — это Его план. Он давал заповедь любить друг друга не на словах, а на деле. Познание Бога в церкви, общее поклонение Ему особенным образом объединяют людей, укрепляют взаимоотношения.

Для каждого в церкви есть своё место, его только нужно найти.

Да, в церкви нужно постоянно поститься, молиться, Бога славить, слушать проповедь, жертвовать деньги, помогать другим и много ещё чего. Но это и труд великий и отдых душевный одновременно.

А что касается неправедных служителей церкви — это их личный смертный и неискупаемый грех. Отвечать за него придется по высшему суду, и о том, какое наказание они понесут, тебе лучше не знать.

Враги человеческие трубят на каждом углу, что только ненормальные ходят в церковь, а настоящим мужикам и продвинутым женщинам там делать нечего! Им вторят ленивцы: «В мире есть много интересных вещей, которые дадут настоящий отдых: вино, женщины, наркотики, зрелища». Бесспорно, куда как приятней провести время перед телевизором. Не успел оглянуться, а трех часов жизни после просмотра футбола как не бывало. В картишки поиграл — еще два часа как корова языком слизала. А выпил по-крупному — так и неделя вывалилась из жизни.

Да, усталость никуда не деть и отдыхать надо. Но не пассивно — отсюда возникает лень, а за ней приходят депрессия и усталость от жизни.

По поводу вещизма же все просто, — Сараф вздохнул, — общество, которое не знает настоящего Бога, будет искать выход от нагрузки современного мира где угодно, только не там, где нужно. А все беды простых людей в том, что они очень убеждаемы и принимают слова разных проходимцев за истину. Было же вам сказано — не сотворите себе кумира, а вы делаете это, сами возводите на престол всяких шарлатанов, сами их ниспровергаете, сами лепите новых. Вот вы и пришли к тому, что сейчас вами правят самые жалкие из всех подонков. Используя низкие человеческие желания, они заставили вас жить в обществе, где главное не люди, а вещи.

Вещь — штука привязчивая, даже у человечка, опустившегося донельзя, роющегося в помойке, все равно какое-никакое барахлишко да есть — не медведь ведь! Не может человек существовать без барахла. Не может жить спокойно, если его вещи хуже, чем у соседа. Поговорку для оправдания придумали — у нас все, как у людей!

А формулу счастья на сегодняшний день — «все как у людей, а еще лучше — пусть у людей будет, как у меня» — придумали эти ваши так называемые кумиры, чтобы легче было вами управлять.

Не сразу, конечно, а постепенно человека стали оценивать не по способностям, не по моральным качествам, а по стоимости имеющихся у него вещей. Чем дороже и престижнее его вещи, тем больше уважения в обществе.

Удел остальных — изо всех сил тянуться за «счастливчиком».

Барахло стало вашим Богом и главным кумиром, и немногие устояли в этой гонке за «вкусной похлебкой» раба.

Все духовные ценности сведены к достижению якобы успеха, критерием которого стало наличие денег, дающих возможность увеличения потребления.

Работай больше, больше купишь, больше потратишь. Не смотри в небо, забудь о Боге, о детях, пусть сами как-нибудь. Твоя задача — работать, получать и тратить, тратить, работать и получать, и снова тратить! Главное, тратить больше, чем сосед, коллега, друг, хотя какие там друзья при такой жизни тяжелой.

Все забыто — Бог, семья, друзья, Родина, даже бренность жития человеческого!

Барахло этого не терпит!

Барахлишка на всех не хватает, поэтому его можно не только заработать, но и отобрать. А если не хочет отдавать, неразумный, можно и убить!

Вот и сгоняют вас ваши кумиры в полки и армии, и убиваете вы друг друга ради барахла и ради процветания своих лживых кумиров.

А они, прикрываясь именем святым, занимаются сотворением своего нового псевдообщества, члены которого ставят материальные блага превыше духовности. Их идеология и религия: «Делай деньги! Преуспевший в этом будет кумиром масс!»

Но ведь Бога нельзя найти или купить по сходной цене, и служите вы не Богу, а Сатане.

Теперь о твоих личных бедах, Серафино…

Все беды человеческие, как, впрочем, и твои, имеют примерно одинаковые причины их возникновения.

Первая из них — ты считаешь, будто в происходящем виноваты кто и что угодно, только не ты сам. Это удобная позиция, она помогает какое-то время в душевных переживаниях.

Но недолго.

Любые объективные и субъективные причины и прочие факторы — судьба там, или злые люди, — это лишь одна сторона медали, обратная ее часть. Каждый человек оказывается в точке неприятия жизни, самостоятельно проделав определенный путь. Всякий человек сам себе колесо фортуны и черт из табакерки, единственная и неповторимая причина собственных бед. Это только сдуру кажется, что мир полон злобных злых, во всем виноватых людей. Он-то, может быть, и полон, но это несущественно.

Все то, что получается в итоге, дело рук и ума самого человека.

Поэтому я призываю тебя вначале принять ситуацию такой, какова она есть, и свою личную ответственность за нее. А после уже легко будет выявить суть проблемы, провести работу над ошибками и начать действовать по самим собой утвержденному плану.

Иначе никак!

Второе — ничего и никого не бойся в своем движении к светлому будущему. Осознание проблемы — только половина ее решения. Чтобы излечиться, нужно понять и принять свои страхи и слабости. Единственный способ избавиться от них — пройти сквозь них. Не решаются проблемы, если мы загоняем страхи вовнутрь себя. Поддаваться страхам — это впускать иррациональное, извиняюсь за высокопарность, недоступное рассудку, в свою жизнь. Если твоей жизнью управляет страх, ты никогда не обретешь желанную гармонию. Если страхи безосновательны, то бояться их нет никакого смысла, а если основательны, нужно устранять причины, их вызывающие. И делать это надо незамедлительно, не откладывая на потом! Отложенные страхи разрастаются и овладевают тобой.

Представь себя на мгновение стоящим на коленях перед толпой вооруженных до зубов бандитов, намеревающихся перерезать тебе горло, и сразу поймешь, что твоя сегодняшняя ситуация решаема и не так страшна.

И не принимай все слишком близко к сердцу. Когда-нибудь ты пожалеешь, что страдал из-за того, что не стоило твоих слез. Поступки других людей — это отражение того, что происходит в их личной жизни. К тебе это не имеет никакого отношения. Счастливые люди не причиняют боль другим. Тот, кто причиняет тебе боль, сам глубоко несчастен. Ты здесь ни при чем.

Сказано: «Господь — просвещение мое и спаситель мой: кого убоюсь? Господь — защитник жизни моей: от кого устрашусь? Мужайся и укрепляй сердце твое, и надейся на Господа!»

То есть тебе надо понять одно: в страхе нет никакого смысла! И страх — не страшен! Бояться горя — счастья не знать.

А теперь о твоей благодарности за то, что есть хорошего в твоей жизни. Это у нас с тобой третий постулат, но, пожалуй, главный.

Будь благодарен. За все. За хорошее и за плохое.

Хорошее делает тебя счастливым, а плохое — мудрым, поскольку дает тебе опыт. Удовольствие и боль — это равноценные части жизненного пути.

Вспомни, давно ли ты говорил «спасибо» этому миру, высшим силам, родителям твоим.

Просто так. Не только за то, что тебя родили, за то, что здоров, за то, что стараниями родственников у тебя есть крыша над головой, кровать твоя скрипучая. За то, что худо-бедно, но образование ты получил, хлеб насущный имеешь, за то, что в тюрьме не сидишь, на войне в окопах вшей не гоняешь?

Согласись, это не так уж и мало.

Да, может быть, у тебя нет того, что ты хочешь, но если постоянно думать только о том, чего у тебя нет, а не о том, что есть, негатив обязательно и навсегда завладеет твоей жизнью.

И счастье ты ищешь не там, где оно обитает. Ты ищешь его за пределами себя, а оно — вот оно, внутри тебя спряталось.

Если нет гармонии в душе, искать его вне себя — идея провальная. Если ты не любишь себя сам, то и никто другой тебя не полюбит. Сильное чувство или новая интересная работа сделают, конечно, тебя счастливее, но по-настоящему счастливым ты сможешь сделать себя только сам, а второстепенные обстоятельства приложатся к основному, внутреннему счастью.

И оно обязательно появится! Надо только почувствовать себя значимым, полноценным и счастливым человеком независимо от обстоятельств внешних. Мир вокруг тебя — зеркало. То, что мы любим в других, — это отражение того, что мы любим в себе. То, что тебя огорчает в других, — это индикатор того, на что нужно обратить внимание в самом себе.

Счастье — внутри нас! Это наш четвертый постулат.

И в обязательном порядке нужно сбросить с души груз прошлого.

Да, есть вещи, с которыми примириться нельзя, которые полностью противоречат твоим жизненным принципам, но эти вещи не должны травмировать душу. Через них нужно проходить, сохраняя спокойствие, а пройдя — отпустить. Не отпустив груз прошлого, ты никогда не станешь счастливым в настоящем, а тем более — в будущем.

Живи настоящим! Это единственное, что у тебя есть здесь и сейчас. Прошлое уже ушло, будущее еще не настало. Учись на ошибках прошлого и наслаждайся приятными воспоминаниями, но не цепляйся за них и не позволяй им тебя преследовать. Мечтай о будущем, но без фанатизма и одержимости.

Люби настоящее!

Только проживая жизнь «здесь и сейчас», ты ощутишь счастье. Говори твердое «да!» всему тому, что делает тебя счастливым. Говори непримиримое «нет» всему, что тебе не нравится и отталкивает. Один важный секрет — нужно идти туда, куда хочется, а не туда, куда якобы надо.

Время — самый ценный ресурс, который не возобновляется. Расходуй его разумно.

Жизнь одна.

Вот, собственно, и всё!

Повторюсь: в твоих бедах виноват ты сам, будь благодарным за то, что имеешь, не бойся, не оглядывайся в прошлое, ищи счастье внутри себя, живи настоящим, цени жизнь и стремись только к хорошему.

— Если так рассуждать, Сараф, то все просто и можно, не напрягаясь, осчастливить все человечество. Сомнительно как-то. Сразу приходит в голову мысль: иная простота хуже воровства, — засомневался Сима.

— А я приведу другое определение простоты: простота есть необходимое условие прекрасного, — парировал Сараф. Та простота, о которой ты говоришь, возникает из-за глупости, ограниченности, нищеты мысли, бездумности. А та простота, о которой говорю я, помогает сохранять в сердце Гордость, Сострадание, Сочувствие, Любовь. Благодаря этой простоте зависть, гордыня и злоба не коснутся твоей души.

Предлагаю на этом прекратить споры. Будем считать, что теоретические занятия по предмету «обладание счастьем» закончены и я, как твой врач, уже поставил диагноз и разработал программу лечения. Она кратка и не лишена приятностей.

Главное — не бояться и верить!

— Вы, Сараф, меня все же немного испугали. В чем суть лечения, и чего не нужно бояться? — На самом деле Сима ничего уже не боялся, мало того, его охватила некоторая необъяснимая восторженность, которая наступает во время ожидания счастья.

Такое чувство он испытывал последний раз в детстве в ожидании прихода Деда Мороза.

— Мы полетаем немного, побываем в разных местах и в разных эпохах. Посмотрим на мир с высоты орлиного полета. Он, кстати, я имею в виду орла, будет летать вместе с нами. Согласен?

— Еще бы! А я, тоже кстати, слышал от кого-то, что летать во сне среди птиц — это к реализации мечты или фантазии, которые хотелось бы реализовать.

Восторженность уже просто переполняла Симу, его даже не интересовал вопрос, каким образом он будет совершать этот полет. С орлом все ясно, с Сарафом тоже — вон его шесть крыльев уже подсохли на радиаторе. «Летать во сне? — прострелила вдруг мысль. — А мы разве спим?»

— Тебе крылья не нужны, — угадал его мысли Сараф, — достаточно нашей с тобой энергии. Летать будем так, что многие птицы просто попадают от зависти.

…Ох, гордыня моя, никак мне от нее не избавиться. И мы не спим, просто души наши станут путешествовать самостоятельно, и это самая что ни на есть реальность.

Это ваши земные жизни — сон, а наш предстоящий полет — реальность.

— А долго мы будем летать?

— Пока небо не кончится.

                                                        * * *

Два Серафима, Ангел и Человек, стояли на краю потрясающей красоты глубокого каньона. Чуда, произведения искусства, созданного самой природой.

Странное чувство возникало, если долго, не отрываясь, смотреть на дно каньона. Создавалось ощущение перевернутости — казалось, что некие могучие силы взяли и перевернули кверху ногами горную гряду, забыв вернуть все обратно.

Протекающая внизу труженица-река день за днем, уже в течение более двух миллиардов лет, упорно вымывая метр за метром породы, прокладывая себе путь и опускаясь все глубже и глубже, продолжала свое строительное дело.

На стенах каньона три гениальных художника — солнце, ветер и время, работая с мягкими породами и оттачивая их, создали нерукотворные шедевры в виде причудливых образов, с виду напоминающих древние храмы, башни, крепостные стены и замки.

Проплывающие над пропастью облака и меняющее свое положение солнце изменяли каждое мгновение палитру множества цветов и переливов — от пурпурно-коричневого до пугающе черного, от серо-голубого до светло-розового.

Отражаясь от стен каньона, краски ложились сказочными изображениями на крылья могучей птицы, парящей под ногами Серафимов.

Это был огромный орел, царственная птица, издревле символизирующая духовное начало, вдохновение, освобождение, победу, гордость, созерцание, власть, силу, стихию воздуха.

Красота эта настолько потрясла Симу, что он, не дожидаясь команды Сарафа, сделал шаг и рухнул вниз. Страха не было, наступило ощущение легкости и глубокого эмоционального и физического покоя.

…Падение в пропасть остановилось так же внезапно, как и началось. Сима завис в вертикальном положении прямо над водным речным потоком. Журчащая вода приятным холодком приятно щекотала ступни.

— Ну, ты дал, так дал, почему без предупреждения? — сверху Симе улыбался Ангел, одной рукой удерживающий его за рубаху. — Способность летать, управлять скоростью и направлять свое движение для новичков является большой проблемой, на решение которой необходимо затратить некоторое время. Но само по себе решение начать полет — похвально. Если падаешь со скалы в пропасть — почему бы не попробовать полетать. Что ты теряешь? В жизни каждого человека случаются моменты, когда следует броситься в пропасть, чтобы убедиться, что всегда умел летать.

Правда, частенько решительный шаг вперед является результатом хорошего пинка под зад. Обычно заставить шагнуть в бездну занимает время даже большее, чем обучение азам полета. — Сараф разжал ладонь, но Сима остался висеть в воздухе, по-прежнему не вынимая основательно подмерзшие ступни из воды.

После легкого движения пальцев Ангела Сима словно перышко под действием легкого ветерка приподнялся ввысь и начал плавно перемещаться на небольшой высоте, постепенно увеличивая скорость. Его движения становились все увереннее, и вот он уже лавирует над самой водой, поворачивая то влево, то вправо над каждым изгибом реки.

Через некоторое время необходимость сосредотачиваться на процессе полета отпала, леталось как-то само по себе, просто по приказу мысли.

Сима смотрел на солнце, лучи которого пронзали его тело, даруя свет и счастье, вдыхал ароматы, пропитавшие воздух, любовался открывающимися внизу чудесными пейзажами, боясь разрушить эту иллюзию. Не хотелось останавливаться, не хотелось терять невероятное ощущение приобретенной свободы. Он чувствовал себя птицей и не заметил, как вошел в круг парения орла.

Через мгновение к ним присоединился Сараф.

— Ну что, готов к дальнему полету? — прокричал Ангел.

— Всегда готов, — шутливо вскинул руку в пионерском приветствии Сима, — куда летим?

— Держимся за орлом, у него здесь есть одно неотложное дело, он давно просил у меня разрешения завершить некую проблему. Летим за ним. Думаю, что посмотреть тебе на это действо будет небесполезно.

Летели молча. Орел спешил, и его спутники едва поспевали за ним.

…Внизу показалась небольшая деревушка, и орел начал снижение. Несколько небольших кругов над одним из дворов привели в ужас обитателей находящегося там курятника, которые в панике попрятались кто куда.

Посредине истоптанной поляны остался только один птенец, пристальным взглядом бесстрашно следящий за снижающимся великаном.

Орел цепкими когтями поднял оцепеневшего птенца в воздух и сбросил его вниз с набранной высоты. Подхватывая каждый раз беспомощный комочек у самой земли, орел повторял процесс вновь и вновь до тех пор, пока птенец не полетел самостоятельно. Но странно — тот не попытался спасти свою жизнь, а поднялся вверх и стал повторять траекторию парения орла, становясь все более похожим на него.

— Это же маленький орленок, — догадался Сима. — Но как он оказался в курятнике?

— Приземляемся все вместе и поговорим. — Сараф развернулся и полетел к месту, откуда Сима начал свой первый полет.

Орлы расположились на высоком каменном утесе и торопливым клекотом общались о чем-то своем, орлином, а Сараф и Сима присели на краю обрыва.

Немного помолчали, отдыхая и наслаждаясь прекрасными видами каньона.

— Ничто так не лечит душу, как сама природа. Свежий воздух, вид восхитительных пейзажей, звук воды, тепло солнца — все это работает для здоровья лучше любого доктора, — прервал молчание Сараф, — и еще резкий контраст смены стрессового напряжения и чувства облегчения. После этого хочется летать и петь. Расправляются плечи, тело звенит, как натянутая струна, а душа рвется в небо. Это то самое состояние, в котором мы способны создавать прекрасное, творить и… Жить! Жить по-настоящему, без оговорок, чувствовать каждый глоток воздуха, каждое дуновение ветра, каждой клеточкой тела ощущать мгновения прекрасной и желанной Жизни.

Чувство полета — это все-таки естественное состояние здорового, активного, полного сил любого живого существа! Жаль, что не каждому оно дается. Только раскрепостившись в воздухе и почувствовав облегчение, ты сможешь понять, насколько была напряжена и «зажата» твоя нервная система.

С умением освобождаться от собственных оков приходит и понимание, что ад на самом деле существует, и он внутри нас.

— А что это за история приключилась с орлами? — бросив взгляд в сторону утеса, поинтересовался Сима.

— О, это очень поучительная история. — Сараф нахмурился и устроился удобней: видно, повествование сие ожидалось не минутным. — Если не очень углубляться в начало этой истории, дело было так: один крестьянин неизвестно как добрался до орлиного гнезда и неизвестно зачем украл одно яйцо. Орел заметил кражу слишком поздно, но проследил путь вора до самого его двора. Тот, ничего умного больше не придумав, подсунул яйцо под курицу-несушку, и в результате орленок вылупился из гнезда вместе со своими новыми братьями и сестрами — цыплятами, ни на секунду не сомневаясь, что он — будущий петух, правда, достаточно уродливый с точки зрения куриного понимания.

Орлёнок вырос вместе с цыплятами и стал похож на них: кудахтал, как они, копался в земле в поисках червячков, хлопал крыльями. Но жизнь, которой он жил на птичьем дворе, ненавидел каждым своим пером — сидеть на насесте было для него мучением, тем более что сидеть приходилось на самой нижней жердочке, поскольку в куриной иерархии он занимал последнее место. Таким образом, все дерьмо сверху падало на его тело. Даже утки, передвигающиеся по двору вперевалку, смеялись над ним. Петухи, даже самые молодые, клевали его, отгоняя от курочек, с которыми он пытался поговорить.

Так орленок и жил, как курица, ибо верил в свое куриное происхождение, и умер бы от старости в загаженном курятнике, проклиная свою никчемную жизнь.

Если бы не настойчивость нашего Орла. Он каждый день старался пролетать над курятником, с грациозностью преодолевая порывы ветра, чтобы продемонстрировать птенцу красоту свободного полета.

Увидев это в первый раз, орленок спросил у курицы: «Кто это?»

— Это орёл, король всех птиц, — ответила ему несушка. — Он принадлежит небу. А мы, куры, принадлежим земле.

Но ежедневная демонстрация полета сделала свое дело, и орленок решил тренировать крылья, чтобы стать похожим на королевскую птицу и однажды подняться в небо.

Какой хохот, какое презрительное кудахтанье поднимались на птичнике, когда орленок пытался подняться хотя бы на метр. Но он упорно продолжал занятия и достиг того, что мог свободно перелетать двор по диагонали по нескольку раз.

И надеялся, конечно, на чудо. На такое чудо, которое ты сегодня наблюдал: наш Орел поднял его в воздух и отпустил в свободный полет. Если бы не ежедневные занятия — орленок в итоге разбился бы насмерть.

И это был бы не худший исход. Умереть в полете — дорогого стоит!

Но главное — выбор, который наш герой-орленок сделал для себя. Выбор между яркой жизнью Орла и никчемной жизнью курицы.

Курица сама ничего не решает, считает курятник целым миром, она пользуется тем, что дает ее хозяин, у нее нет цели в жизни.

Орлы создают обстоятельства. Они сами себе ставят задачи и сами созидают то, без чего достижение поставленных целей невозможно. Их мир без границ!

Ты знаешь, что клекочет сейчас Орел своему младшему сородичу?

Он учит: «Мой друг, моя миссия выполнена, теперь все зависит только от тебя самого. Хочешь вернуться в курятник — возвращайся, хочешь парить рядом со мной — буду рад».

Нетрудно догадаться, какой выбор сделает птенец, спасенный от прозябания. На то он и орел!

Я повторюсь и скажу, что совсем не случайно позвал тебя сегодня сюда.

Ты увидел на сегодняшнем примере, как окружение влияет на каждого в отдельности, а также уверился в том, что ограничивающие убеждения этого окружения вовсе не являются мерилом твоих способностей.

Ты понял, что для достижения поставленной цели надо потрудиться, чтобы в решающий момент встретить испытания с достоинством.

Очень часто для того, чтобы жить, мы должны измениться, иногда этот процесс сопровождают боль, страх, сомнения…

Для достижения намеченной цели нужно избавляться от воспоминаний, привычек и традиций прошлого, и это позволит жить и наслаждаться настоящим и подготовить себя к будущему.

Но главное все же Вера в Бога! И Любовь к нему. «Когда немного приблизишься ко Христу, обретешь радость в своей жизни», — говорил один ваш святой.

И советовал: «Чтобы чувствовать себя счастливым, надо жить естественной и простой жизнью, в которой нет места излишней роскоши, суете и напрасным волнениям.

А если все же тучи сгустились над головой, побеждать обстоятельства надо трезвым умом и чистым сердцем.

Один монах мудро произнес: «Счастье — это чистое сердце, потому что такое сердце становится престолом Божиим. Так говорит Господь для тех, кто имеет чистое сердце: „Вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом“».

А другой рассказывал притчу о том, что спасение находится в нас самих, поэтому нужно иметь трезвый ум, чтобы выстоять в трудностях.

Вот эта притча: «Человек, не умеющий плавать, в панике барахтался в реке. Он поднял тучу брызг, и по реке побежали волны, которые человек в страхе принял за опасное течение. Он начал бороться с речными волнами. Наконец утопающий сообразил, как нужно держаться на воде, и понемногу доплыл до берега. Выбравшись из воды, пловец оглянулся и увидел, что на реке полная тишина, а он все время боролся с волнами и брызгами, которые сам же и создавал».

Все несчастья начинаются с нас самих, учил святой, и если наведешь порядок в мыслях, в тебе эти несчастья и закончатся.

— Все это хорошо и звучит убедительно, — Сима пытался перенести весь этот разговор на свои проблемы. — А как быть, если, к примеру, тебя гнобят подонки, каждый из которых сильнее тебя, и к тому же их много?

— А помнишь, в самом начале нашего знакомства было сказано: «Господь — просвещение мое и спаситель мой: кого убоюсь? Господь — защитник жизни моей: от кого устрашусь?»

Я понимаю, что мужественности все же не всегда бывает достаточно в подобных ситуациях. Добро должно быть с кулаками — говаривали раньше в вашем народе. Я согласен с этим, добро действительно должно быть с кулаками. Даже самые благие намерения нужно уметь защитить от посягательств. Если же человек не может этого сделать, разрушительная сила сметет все его возвышенные идеалы, не оставив от них и следа. Отстоять то, что дорого, — это и есть проявление доброты по отношению к семье, обществу, к Родине!

Совсем еще недавно в твоей стране пацанов учили в популярной тогда песенке: «При каждой неудаче давать умейте сдачи, иначе вам удачи не видать».

И давать надо всегда, даже когда противник неоспоримо сильнее.

«Пусть тебя побьют, — говорили им отцы и старшие братья, — но ты не прогнёшься перед сильным и наглым подонком и не будешь стыдиться самого себя. Это — главное. Нет возможности разойтись миром, прижали к стенке — бей первым». И тогдашние взрослые на разбитые носы мальчишек смотрели как на что-то совершенно естественное. Ну что это за пацан, если не дерётся? — шутили они в ответ на упреки женщин. В обществе следили за тем, чтобы всё было по-честному. Разбирались по справедливости.

Сейчас, увы и ах, всё не так.

Никто уже не разбирается, за что кто кого ударил. Забыты мушкетеры и рыцари. Если ударил первым — уже перешел грань между Добром и Злом и однозначно — виновен. Даже если защищал честь женщины, свою честь. А то еще и психически ненормальным начнут числить. Я немного утрирую, но все почти так и есть.

Вторая причина — это Интернет, который учит, что за «базар» никто никому не отвечает. Пали в кого хочешь, обзывай кого хочешь, клевещи на кого хочешь. Все сходит с рук.

А раньше учили «фильтровать базар»! Жаль, что ушла сия эпоха…

С одной стороны, вроде бы — хорошо. Тишь да гладь. А с другой стороны…

На территории Европы, к примеру, уже подросло третье поколение тех, кого в детстве не били.

И что в результате? Их подруг насилуют беженцы, а «травоядные гейропейцы» плачут и бегут жаловаться психологу.

Эти малые конфликты приводят к большим войнам, которые возникают именно тогда, когда народы, развязывающие их, уверены, что не получат по мозгам. Что смогут промаршировать по чужой территории в соответствии с «планом Барбаросса» и не получить по дороге в грызло. В середине прошлого века нацисты тоже пошли на Москву, не сомневаясь, что прогулка сия станет лёгкой и приятной.

А почему они были в этом уверены? Потому что до этого прошлись по Европе практически без единого выстрела. Прости меня за некоторую резкость суждений, но это же ясно, что человек, ни разу в жизни не получивший кулаком в нос, понятия не имеет, что это — очень больно.

В этом им помогает и компьютерное восприятие реальности.

В сети множество вполне приближенных к реальности игровых платформ. Там летают на самолётах, воюют на танках. А управление реальным боевым «беспилотником» мало чем отличается от компьютерной игры. «Летаешь», сидя в удобном кресле дома, время от времени стреляя по смешно разбегающимся «человечкам».

Какая разница, реальные эти человечки или виртуальные? Тебя ж лично убить никто не может. Собьют твой «дрон», не беда, поднимаешь в воздух новый. И опять жмёшь на кнопку.

Такая «война» приятна и увлекательна. И главное — она абсолютно безопасна для человека, нажимающего на кнопки и несущего реальную смерть.

Это они так думают… Потому что в нос никогда не получали.

Легкомысленность «цивилизованного человечества» вообще зашкаливает. Политики и военные генералы, которым тоже ни разу в жизни не били морду, несут ахинею, призывая к войне. Публика, которая даже не слышала, что их сытые хари можно и нужно бить, наивно уверена что «меня-то лично это не коснётся».

Так что я за то, чтобы мужики «при каждой неудаче давать умели сдачи».

Тебя же призываю быть бесстрашным, и научись драться. Так, на всякий случай.

Это нисколько не противоречит моральным принципам, а только дополняет их. Защищать слабых и убогих, женщин, стариков и детей, страну родную, в конце концов, никто не запрещал.

На этом предлагаю закончить наше увлекательное путешествие.

Орлов оставим в покое, им нужно заняться своими делами.

Представляешь, орлы могут прожить до 80 лет, но в возрасте около 40 лет когти и перья у них отрастают и становятся большими и тяжелыми. Они уже не могут летать, а следовательно, кормить себя. И каждый из них оказывается перед выбором: умереть или пройти трудный путь трансформации — улететь на несколько месяцев в безопасное место, выдернуть себе когти и перья и дождаться, пока отрастут новые.

Нашему Орлу как раз сегодня исполнилось 40 лет, и молодой орленок решил помочь своему старшему брату в этом нелегком деле. Будет добывать пищу для них двоих до тех пор, пока старший Орел снова не начнет парить в облаках. Давай пожелаем им удачи и полетим к тебе.

                                                        * * *

…Серафима снова разбудил солнечный лучик, игриво скользящий по его лицу.

Старинная кровать поприветствовала его мелодичным поскрипыванием, состояние организма оценивалось на пять с плюсом.

— Ну-ка, солнце — ярче брызни! — громко и задорно пропел Сима, начиная зарядку.

Вчерашнее приключение не забылось, данные Сарафом советы и рекомендации начали реализовываться.

— Эй, товарищ — больше жизни!.. — это Сима уже посоветовал мрачному прохожему, повстречавшемуся по дороге на работу. Тот в ответ улыбнулся и прибавил шагу.

— Как хорошо жить! — прокричал он в восторге, не обращая внимания на реакцию хмурых прохожих, а в ответ на пошлую дежурную шутку — «а жить хорошо еще лучше» — серьезно ответил:

— Лучше не бывает.

…Через месяц его назначили заместителем руководителя фирмы, но на этой должности он долго не удержался — влепил пощечину начальнику, пристававшему к одной милой особе, которую Сима тайно боготворил.

Сима уволился, продал свою квартиру и уехал жить в деревню, где приобрел домик на берегу озера. Вместе с ним поехала и эта милая особа — Степанида, ставшая его женой.

Она устроилась работать учительницей младших классов, а он начал писать увлекательные детские книжки, которые с успехом издавались.

Так и жили они — не тужили, и умирать в один день пока не собирались.

Сараф залетал иногда, и тогда они вдвоем отправлялись в путешествия, но чаще всего все-таки они гостили у семейства орлов, численность которого давно уже перевалила за три десятка.

По поводу прилета дорогих гостей собирались в стаю орлы со всей округи и в честь торжества подолгу кружили над каньоном.

Случайные свидетели замечали в этом круге странное шестикрылое существо и человека, парящего вопреки всем законам физики.

Рассказы об этом странном событии вскоре стали легендой, и люди потянулись к этому сказочному месту, получившему название — каньон Серафимов.

Любовь во спасение

Рассказ

Неприятности, да какие там неприятности — настоящие беды посыпались на его голову в одночасье, словно кто-то специально нажал на кнопку под названием «беды для Деды».

Деда — это он, его так стала называть жена сразу после рождения внучки Машеньки.

Себя-то она всем строго-настрого запретила называть бабушкой. Даже на «бабулю» от любимой Машутки реагировала болезненно и, еле сдерживая необъяснимую ярость, голосом, напоминающим шипение змеи перед броском, напоминала девочке: «Мария, будь так любезна, называй меня Леной, сколько можно повторять одно и то же?»

Лена выросла в богатой и интеллигентной семье с дворянскими корнями и вышла замуж за него — аспиранта исторического факультета — по любви, несмотря на родительское противостояние и категорический отказ в ответ на просьбу о благословении брака.

Но они все же поженились и даже тайно обвенчались в симпатичной деревенской церквушке. В их семье все складывалось вначале как нельзя лучше. С жильем проблем не было, они сразу же поселились в собственной квартире, доставшейся ему от одинокой тетки, переехавшей жить к родственникам в деревню. Сам он быстро написал и успешно защитил диссертацию без единого «черного шара».

Но главное, что на радость всем, а особенно родителям Лены, родилась дочь. Сказать, что те души во внучке не чаяли, — значит ничего не сказать. В награду за доставленную радость молодые родители были прощены и приняты в окружение ее отца — известного скульптора.

И тут, словно последний подарок судьбы, у них появился «Малыш» — щенок, который достался по случаю, можно сказать. Друг их семьи Борис просто торжественно вручил щенка на годовщину их свадьбы. А отказать в приеме столь необычного, но неудобного для жизни подарка даже Лена не решилась, уж больно авторитетен был Боря. Так и зажили они вместе и в полном счастье, и в их «хрущевской двушке» вместе с ними, четверыми, пятой на правах полноправного члена семьи поселилась Любовь.

Дочь подрастала умницей, тесть уже договаривался об ее учебе в престижной столичной школе с преподаванием на английском языке. Его работа спорилась, уже подумывал о докторской диссертации. Лена пошла по стопам отца, несколько ее скульптур уже выставлялись, одна даже — на оч-ч-чень престижной выставке.

И среди этого счастья вечно путался под ногами любимец песик, будь он неладен, — одной посуды из-за него разбили «полсерванта».

Да бес с ней, с посудой! Главное предназначение собаки — любить хозяев — Малыш исполнял, и даже в избытке. Он чувствовал любое самое малейшее проявление недружелюбия и «гасил» его, не давая разгореться уничтожающему огню раздражения и неприязни. А уж когда в доме правили Любовь и Добро — выражение радости было таким бурным, что остатки посуды в стареньком серванте тревожно позвякивали.

Щенок быстро рос и в результате превратился в огромную псину, от чего их убогое жилище стало казаться совсем уж крохотным. А кличка «Малыш» стала предметом дежурных шуток.

Потом они остались втроем — дочурка неожиданно так повзрослела, вышла замуж за иностранца и отправилась вместе с ним на другой конец света рожать уже им внучку.

— Все для блага еще не родившегося малыша. Гражданство, знаете ли, важно.

Родилась внучка Машенька недоношенной, часто болела, и его жена разрывалась между их семьей и семьей дочери, которая умоляла о помощи в очередной «последний разочек».

Эти частые разлуки и комфортная жизнь в благополучной стране в итоге убили главное — Любовь.

Жена все чаще стала укорять его за неумение жить, ее раздражало все в этой стране. И особенно Малыш, пытающийся по привычке примирять враждующие стороны, но в силу преклонного возраста исполняющий это уже неуклюже и без успеха.

Однажды во время очередной их ссоры он притащил Лене самое дорогое, что у него было на этом свете, — огромную жирную замусоленную кость, которую ему удалось непостижимым образом утаить в квартире на «черный» день.

Он положил кость прямо на праздничное платье, приготовленное к важной встрече, и, подталкивая свое «сокровище» мокрым носом, предлагал Лене: «Погрызи, мол, и порадуйся вместе с нами!»

Тогда она ударила пса в первый раз…

И после делала это часто, когда в квартире кроме нее никого не было.

Это стало понятно после того, как он заметил, что Малыш сжимает от страха свое постаревшее тело, когда жена проходит рядом.

А когда однажды бедный песик, заждавшийся хозяев, не смог вытерпеть и сделал небольшую лужицу в коридоре, жена потребовала усыпить бедолагу и приказала сделать это незамедлительно.

И тогда Любовь окончательно ушла из их квартиры.

Вместо нее поселились Боль, Страх и Ненависть — и их снова стало пятеро, как в былые годы.

…Он смалодушничал, чего уж тут оправдываться. И попытался пожертвовать самым слабым и беззащитным существом ради сохранения семьи, все еще не веря в то, что семьи-то больше нет. Как нет и Любви между когда-то близкими и дорогими его сердцу людьми.

Ожесточившиеся сердцами в своих житейских неурядицах, они не чувствовали, что Любовь все еще звала их слезящимися глазами постаревшего, но все понимающего пса.

Но людские глаза слепнут, когда сердца каменеют.

…Единственное живое существо в этом мире, любящее его искренно и беззаветно, он собственными руками затолкал в машину и повез в клинику убивать.

Но не довез — совесть и жалость замучили.

Слезы душили, а Малыш, тихо повизгивая на заднем сиденье, жалел неизвестно отчего рыдавшего в голос хозяина.

А хозяин, гаденыш эдакий, опять смалодушничал.

Остановившись посреди леса, он, открыв заднюю дверь, скомандовал: «Гулять!»

Пес, обрадованный тем, что о нем просто подумали, просто посочувствовали и одарили вниманием, вышел из машины и, хромая, побрел в сторонку по своим собачьим делам.

Раздавшийся за его спиной резкий звук скрипа колес резанул по натруженному собачьему сердечку. Из последних сил Малыш рванул вдогонку, но слабые лапы смогли пробежать не более пяти метров.

Пес вернулся на то место, где оставил его хозяин, и в изнеможении от предательства со стороны самого любимого существа на свете застыл в траве.

«Если я верю и люблю тебя, значит, и ты тоже. А значит, ты вернешься за своим Малышом, главное — ждать и не покидать места, где мы расстались». Эта мысль успокоила, и он задремал.

Собаке снилась его семья, пребывающая в любви и радости, теплые руки хозяина, смех хозяйки, нежное дыхание спящей девочки…

…Несколько дней водители, проезжающие по проселочной дороге, наблюдали за большим старым псом, встречающим радостным лаем каждый проезжающий автомобиль.

А однажды ночью Малыша сбил грузовик, и он с переломанными ногами умер от боли и голода в луже на обочине.

                                                        * * *

…Еле живым притащившись домой, он с порога узнал от жены, что звонили с работы и сообщили о его увольнении по сокращению штатной должности.

Жена с кривой торжествующей улыбкой процедила сквозь зубы, что с нее хватит и она уезжает к дочери.

Навсегда! И что места для него в ее жизни с этого момента нет — у нее там появился другой — моложе и успешнее.

Странно, но эта убийственная новость не произвела на него никакого впечатления. Он не стал даже разговаривать с ней, просто молча кивнул, что понял, и вышел на улицу.

Нестерпимо болели грудь и голова.

«Кнопку под названием „беды для Деды“ заело в наказание за предательство, — промелькнула последняя мысль, — так мне и надо! Господи, как же мне больно! Как же больно… Воздуха не хватает…»

В последний раз боль электрическим разрядом прошла сквозь сердце, и все заволокло вязким туманом, за границей которого едва слышно раздавались голоса: «Скорую, вызывайте скорую…»

…Яркий луч пробил кисель тумана и обогрел тело, которое стало вдруг невесомым. Голова не болела, наоборот, казалось, что вернулись ясность и осознанность мышления. Было невообразимо приятно и покойно парить в лоскутах тумана. К земным заботам и радостям возвращаться не хотелось, даже вспоминать о них было неприятно.

И он полностью отдался свободе полета, принесшего его к некой невиданной ранее тверди.

«Полеты во сне и наяву, — вспомнилась вдруг фраза. — Нет, я вспомнил! Это не фраза, а, кажется, название фильма. Так что же это за полеты такие?

Я сплю?»

— Ты не спишь, хозяин. Ты — умираешь. — Перед ним стоял его верный друг Малыш. — А я умер несколько дней назад, в холодной луже. Недалеко от того места, где ты оставил меня. Где ты предал меня.

И не удивляйся, что мы общаемся, — здесь все понимают друг друга и разговаривают между собой. И люди, и животные, и даже деревья.

Земное вдруг вернулось, тело снова обрело вес, вспомнилось все до мелочей, и особенно кошмары, что душили его в последние ночные часы, в которых он пребывал в полусознании.

— А ты как меня нашел, Малыш? — в том, что он общается с умершим псом, уже не виделось ничего странного. Наоборот, хотелось любой ценой удержать неожиданного собеседника рядом с собой.

Прошлое растаяло безвозвратно, а будущее скрывалось за границей тумана. И оно было страшным. Для него-то уж точно страшным. Он почему-то знал об этом.

— Нас здесь много таких бедолаг, как я. Всяких хватает — кого-то утопили еще слепыми, кого-то мучили и убивали, кого-то голодом заморили, кого-то машина сбила, как меня. И за что мы только любим вас, людей, за что же нам доля такая досталась? Вы нас убиваете почем зря, а мы вас любим. Видимо, в награду за это нам, испытавшим ужас вашего предательства, и дается возможность пообщаться со своими хозяевами перед их кончиной. — Пес тяжело вздохнул и улегся рядом.

— Прости, Малыш, я подумал, что так будет лучше, когда оставил тебя в лесу. Ведь я вез в клинику убивать тебя. Подумал — вдруг подберет кто-нибудь и у тебя снова будет семья, — он пытался оправдаться, хотя сам знал, что опять врет. И себе, и своему собеседнику, и тем, которые обитают здесь.

— Эх, люди, порождение ехидны, — пошутил пес. — Хотя ехидна по сравнению с вами — просто зайчик какой-то. Вижу, что не забыл ты предательства своего и даже пытаешься соврать. Пустое все, здесь не врут.

А я-то верил, что ты обязательно вернешься за своим Малышом. Верил и любил! Метался по дороге, как мышь по амбару, все боялся, что ты приедешь и не заметишь своего любимца. Веришь — когда умирал, все думал, как ты там без меня? И тапки принести некому, да и хозяйка совсем озверела.

А знаешь, чего я больше всего хотел, когда лежал в луже голодный с переломанными ногами?

— Может, кость свою любимую? — криво улыбнулся человек.

— Нет, не кость, и не другую еду, но тебе этого, видимо, не понять. Я хотел хотя бы на миг еще раз увидеть тебя, положить голову на твои колени и умереть в счастье и любви. — Пес еще раз тяжело вздохнул, подошел к человеку и прилег в ногах.

Мозг снова прошила молния боли. Боли от осознания содеянного!

— Прости меня, Малыш! Прости, ради Бога!!! Я не достоин прощения, я знаю. Но ты же прощал меня всегда, прости и на этот раз перед лицом смерти.

— Я рад, что ты хоть сегодня впервые поговорил со мной, как с равным. А то все сюсюкал, как с маленьким, до самой моей старости.

А простил я тебя давно. Сразу же, как только понял, что ты меня предал. Не может не прощать тот, который любит. Прощение — это одно из проявлений любви. — Язык собаки коснулся руки человека. — Я попросил за тебя у Тех, которые принимают решения здесь. Ты прощен, и твое время для смерти пока переносится. Возвращайся и проживи отпущенное для тебя время с пользой для себя, для людей, для других живых существ, которые слабее вас — людей, но которые чувствуют Любовь и Боль острее вас. — Пес на прощание лизнул человека в лицо и побрел в сторону, откуда появился.

Прямо по яркому лучу в неизведанную даль.

— Ты поплачь, поплачь — тебе легче станет, — раздался голос оттуда, — и прощай навсегда.

                                                        * * *

— …Все кончено, сердце остановилось, тело увозите в морг — и готовьте другого больного к операции.

Многочасовая борьба врачей за жизнь совсем еще не старого мужчины закончилась. Увы, не в пользу жизни…

В операционной застыла обычная после такого исхода тишина.

— Слезы! Он плачет, он живой! — медицинская сестра от удивления выронила покрывало, которое взяла, чтобы накрыть тело покойного.

— Адреналин коли ему!

— Да, прямо в сердце!..

— Дефибриллятор включай!..

— Разряд!..

— Еще разряд!

— Еще!..

— Есть пульс, есть, это просто чудо какое-то! — усталый врач снял перчатки, руки у него тряслись от неимоверного нервного напряжения.

А из глаз недавнего покойника, а ныне — живого пациента больницы жизнеутверждающим ручейком катились слезы.

                                                        * * *

…Слеза, осенних дней примета,

Росой холодной потекла…

— эту песню в исполнении симпатичных молодых ребят он полюбил давно, специально записал ее на кассету и слушал сейчас по приемнику в машине.

                                                        * * *

— Дорогой, останови машину, я, кажется, заметила кое-кого, — сидящая рядом девушка настойчиво трясла его за рукав.

Он затормозил, и они вышли из машины.

Из густой травы за ними с любопытством и без страха наблюдал маленький грязный щенок, виляя тонюсеньким хвостиком.

— Вы чье, собачье? — с улыбкой спросил человек. — Яснее ясного, что ничье. Тогда поедем — поедим и определим тебя на постой в наш питомник. А там, глядишь, и семью тебе подберем. Пойдем домой… Малыш!

Его спутница с любовью и умилением наблюдала эту сцену, ставшую почти привычной, — они с мужем уже несколько лет занимались спасением собак и выстроили для этого целый городок.

А если бы кто-нибудь из знакомых внимательно вгляделся, то узнал бы ее сразу — это же та самая медсестра из больницы, которая заметила на его лице слезу во время операции и спасла от смерти.

А теперь в их семье уже три девочки и около сотни собак. И Любовь!

Жизнь — это прекрасная штука!

А жизнь в Любви ко всему живущему на этом свете — подарок нам сверху.

Оттуда, где даже деревья разговаривают, понимают и любят друг друга.

Оттуда, где поселилась Божественная Любовь.

Небесный сад

Повесть

Моей маме, жене, дочке, внуку посвящается

Егор сидел в тоскливом одиночестве у немытого окна, выходящего в сад.

Впрочем, назвать садом этот кусок неухоженной земли, заросшей бурьяном и чертополохом, мог только оптимист по жизни, обладающий невероятным воображением.

Именно таким человеком стал в силу жизненных обстоятельств сам Егор. Или еще — Георгий, Горе, Жорик, Джордж, Егорушка — так называли его в разное время прошлой счастливой жизни многочисленные друзья и подружки.

Потому что так представлялся главный герой любимой кинокартины «Калина красная» Егор Прокудин, и так же, в шутку, называл себя Егор.

У него жизнь, в отличие от экранного персонажа, складывалась до трагедии, произошедшей с ним, довольно сносно.

Можно сказать даже, что он был абсолютно счастливым человеком.

Детство прошло быстро и сказочно, как проходит все лучшее и волшебное.

Еще бы — он был единственным ребенком у своей мамы, родившей его будучи уже совсем взрослой — она тогда только что «разменяла сороковник».

Как говорится, не чаяла и не гадала уже ощутить счастье материнства, хотя боролась со своими «болячками» отчаянно и решительно.

И справилась-таки! Уже не веря врачам, продолжила лечиться у целителей…

То ли совпало так, то ли взаправду, забеременела она после посещения одной старушонки, которая, по слухам, очень успешно способствовала своим даром рождению здоровых детишек даже у распоследней неудачницы, давно потерявшей веру в счастливое зачатие.

Старушка вначале напугала ее своей необъяснимой и обидной строгостью, граничившей с хамством. Но после успокоила и пообещала решить проблему в течение часа. А потом погнала в деревенский магазин, строго наказав купить две бутылки водки и десяток яиц. Водка при этом должна была быть разлита в бутылки с широким горлышком, а яйца должны были быть всенепременно с коричневой скорлупой.

На немой вопрос — а почему именно так? — ответила: а как ты собираешься через узость-то богатыря своего родить? Да и кожа у мальчонки должна быть смуглой.

Собралась уж страдалица пойти восвояси, но ее удержала непоколебимая уверенность старушки в успехе дела: надо же — сразу о мальчике-богатыре заговорила!

Вернулась тогда с покупками и прослушала, лежа с закрытыми глазами, то ли молитвы, то ли увещевания…

Шепча чудные слова, старушка катала яйца по ее животу, потом — по груди, а вот что та делала с водкой — осталось загадкой, поскольку глаза открывать запрещалось категорически. Но не пила колдунья водки — это точно!

Но это и неважно — главное, в положенный срок забеременела и в положенный же срок — родила. Роды прошли без боли и хирургического вмешательства. «Будто мыла кусок вышел», — шутила она в разговоре с подругами.

Ясно, что для «поскребыша» маме не жалко было ничего. Хотя Егорушке и разрешалось многое, строгость в воспитании при этом не исключалась. Наказания за проступки были неотвратимы, но самым страшным наказанием для него были мамины слезы, тщательно скрываемые и от этого еще более горькие.

Увидев однажды, как мама рыдает, забыв закрыть за собой дверь на ключ, он поклялся, что не сделает в этой жизни больше ничего такого, что сможет вызвать этот безудержный поток отчаяния и боли.

И не допускал этого до самой ее смерти…

Вообще, из-за любви к маме, даже не столько любви, сколько идеализации всей ее правильности, он стал по-другому относиться ко всем женщинам «бальзаковского возраста», как сами себя в шутку называли некоторые мамины приятельницы из их числа.

Женщины иногда собирались вместе отпраздновать или погрустить по поводу какого-нибудь события, или просто соскучившись по общению.

Они ворковали на кухне, попивая чаек или наливочку из красивых хрустальных рюмок. Иногда напевали тихонечко так, чтобы не потревожить и не разбудить его, маленького.

А он иногда незаметно, на цыпочках, подкрадывался к кухонной двери и наблюдал за ними в отверстие от сучка, выпавшего из рассохшегося косяка. Нет, он не подслушивал — в их разговорах было много непонятного и неинтересного для него. Он именно наблюдал и любовался красотой этих женщин.

Красотой и добротой, умом, веселостью с грустинкой в глазах, умением быть верными и терпеливыми.

Немало бед и несчастий выпало на долю каждой из них: непрекращающиеся войны, нищета, дикие очереди за всем необходимым, неудачные аборты, постоянно разваливающиеся единственные сапоги и единственное же платье, доставшееся в наследство от мамы или старшей сестры. А позже — болезни детей, смерть близких, предательство любимого человека.

Все они перенесли, никому не жаловались на свою нелегкую судьбу, а просто жили. Жили и побеждали обстоятельства. Старались не сломаться, не опуститься, оставаться на плаву жизненного течения.

И потому ранние морщины и седина, предательски выдававшие состояние измученного организма, так же украшали их, как украшают шрамы лица мужчин-героев, на все лады воспеваемых обществом

В отличие от них женщины после пятидесяти, и даже сорока, незаметны.

То есть они где-то совсем рядом, но их не видно.

Юные создания с крутыми попками и нежными телами — вот они! Всегда на виду, всегда под рукой. И детишки тоже при внимании — постоянно крутятся под ногами.

А где же они, эти женщины? Почему их не видно до тех пор, пока нам, мужчинам, парням, мальчишкам, хорошо и комфортно в наших жизнях?

Там, где хорошо, — их нет.

Там, где хорошо, — крутятся молодые и красивые.

Там, где беда, — нет крутых попок, молодого тела, пустых глянцевых глаз и ярких накачанных губ: молодость эгоистична, она бежит от несчастий, болезней и старости.

Молодость там не живет.

Это — не ее ареал.

А женщины, настоящие женщины, молча и незаметно вершат дела, полезные обществу и людям. В больницах, за прилавком, в поле, на заводе, даже иногда в самолете или ракете, но чаще — в своих квартирках.

Ты замечаешь их только тогда, когда тебе становится невероятно больно. Физически, а чаще — душевно.

Когда, к примеру, ты корчишься от боли на операционном столе, никто, кроме такой Женщины, не посочувствует тебе, не сотрет холодный пот с твоего лба, не погладит своей натруженной рукой твою дрожащую руку, не прошепчет ласково и успокаивающе: потерпи родимый, потерпи, скоро все пройдет…

Или неожиданно для всех не вступится за тебя, незнакомого ей, и будет спасать тебя от толпы озверевших подонков, размахивая с закрытыми глазами своей старенькой сумочкой, забыв про собственную слабость и угрозу для своей жизни.

А сами они беззащитны и никому не нужны.

Как инвалиды.

Как безнадежные больные.

Одноразовым, глянцевым девчонкам поможет всякий, каждый за счастье посчитает угодить красавице. Никто даже не сомневается, что именно такие — молодые и красивые — достойны самого лучшего.

А женщине после пятидесяти руки никто не подаст, дверь перед ней не откроет, не поможет сумки дотащить до подъезда.

После восьмидесяти — еще возможно.

После пятидесяти, и даже после сорока, — никогда.

Но именно эти женщины сохраняют для потомства все лучшее, созданное мужчинами-героями, мужчинами-созидателями, мужчинами-гениями.

Они незаметны, но только они создают великих правителей и победителей.

Они первыми оценивают все сокровища мира — и этим вселяют уверенность в выбранном деле своим мужьям и возлюбленным, а иногда даже и подсказывают тем, куда и как двигаться дальше.

Вспомним, какие женщины были рядом с Маяковским, Высоцким, Иоффе, Гагариным, Сахаровым, Ростроповичем! Если повезет тебе и встретишь такую вот единственную — станешь Человеком!

А вот Гитлеру, Сталину, Брежневу, Горбачеву? Повезло ли им со своими избранницами?

                                                        * * *

Период всех бед и несчастий начался внезапно, после чего Егорушкой его никто больше не называл.

Вначале — Егором, а после, за глаза, — Горем.

Незаметно так это прозвище, которое вначале произносилось исключительно в шутейном тоне, привязалось, как банный лист в бане к одному интимному месту, и намертво приросло к нему.

Все теперь, в том числе жена и дочь, называли его исключительно Горем.

Иногда — луковым, иногда — моим, иногда — «горькое ты мое», но всенепременно — Горе.

И не избавиться теперь от Горя ему — инвалиду-колясочнику, оказавшемуся таковым по вине пьяного тракториста, вывернувшего раздолбанный «Беларусь» с проселочной дороги на скоростную трассу, по которой они с мамой ехали в машине к родственникам.

Мама умерла сразу, и ее в этой жизни он больше не увидел.

Схоронили самого любимого и необходимого в его жизни человека без него. Тихо закопали, пока он метался в беспамятстве между той и этой жизнями, не решаясь сделать окончательный выбор.

Маму он увидел — Там, куда он сам ненадолго попал после этой ужасной катастрофы. Но она не звала за собой Туда, а только плакала навзрыд и старалась спрятать от него слезы. А он не мог ей помочь, просто не было сил.

Словно почувствовав, что еще мгновение — и сын пойдет за ней, мама исчезла, не попрощавшись. Просто растворилась в белом тумане, закрывшем всю ее целиком.

Даже во сне ему никогда больше не являлось ее лицо. Иногда, правда, когда было совсем тяжко по жизни, он чувствовал, что она где-то здесь, рядом с ним, но это всегда был в лучшем случае некий невнятный образ, очертание, абрис.

Со временем покинули этот мир и ее подруги, навещавшие Егора хотя бы иногда, разбрелись друзья, даже жена и дочь стали чужими.

Нет, его не бросили, просто они жили в другой жизни, недоступной для него, а он — в своей, места в которой они не искали.

Только счастье человек делит с остальными, которым комфортно прикасаться к приятному, Горе у каждого — свое.

                                                        * * *

Теперь он, Егор — Горе, жил только воспоминаниями и единственной, неосуществимой пока мечтой.

Мечта была, с одной стороны, необычная, романтическая даже, а с другой стороны — будничная, житейская.

Он мечтал разбить сад, но не простой сад, а — Сад! Небесный! То есть необыкновенный — Божественный.

И хотел вырастить его именно здесь, рядом с домом, который он успел достроить в той, счастливой жизни.

Не совсем, конечно, достроить, дом до конца достроить нельзя — это дело всей жизни. И даже если закончится она — чья-то другая жизнь будет перестраивать дом под свои желания, под свое понимание прекрасного и полезного. И так будет продолжаться долго — пока дом будет оставаться живым, то есть жилым. Жизнь дома неотделима от жизни людей и заканчивается тогда, когда кто-то из них по своей прихоти решает, что дом больше не нужен.

И тогда дом умирает. Иногда сам, иногда люди помогают ему уйти из жизни. А жизнь дома, в отличие от людей, у которых есть возможность прожить иную, небесную жизнь, единственная.

Вот и Егор своей никчемной, в общем, жизнью поддерживал земное существование Дома, ставшего его единственным другом и родственником в одном лице.

Жена и дочь появлялись здесь редко, привозили еду и лекарства, рассказывали всякие истории о друзьях и знакомых, но ночевать никогда не оставались. Говорили, что боятся ночевать в дачном поселке, единственным жителем которого пока что был он.

Телевизора в доме не было — Егор не любил смотреть «ящик», из которого, словно фекалии из прорвавшейся канализации, льются потоки лжи, описание человеческого горя, катастроф и убийств.

Собачку или какую еще другую животинку тоже завести было проблематично. С ней нужно гулять, кормить ее, лечить, а сделать это самостоятельно он был не в состоянии.

Так и жили они вдвоем — Горе и Дом.

И поддерживали друг друга, и мечтали об одном и том же.

Небесный Сад! Вот что необходимо для полного счастья!

Для Дома Сад был гарантом продления его жизни, а Егор-Горе не просто чувствовал, а пребывал в полной уверенности, что подобная красота переменит его жизнь и вернет назад — в тот, счастливый ее этап.

Во всяком случае, привлечет в дом людей — красота во все времена притягивала людей, как металл к магниту, как пчел к нектару…

А неземная красота, та вовсе никого не отпускает от себя.

Но пока они вдвоем…

И вместе наблюдают невеселую картинку пожухших под тяжестью мокрого снега остатков сорных растений и стайки неказистых воробьев, выклевывающих семена из слякотных остатков.

Сколько раз Горе перекраивал участок земли, мысленно помещая туда садовые деревья и ягодные кустарники, разбивая между ними причудливые пятна цветочных полян, искрящихся развеселым разноцветием на идеально ровных травяных лужайках?

И каждый раз нарисованная воображением картина казалась идеальной.

Но наступал новый день, и Небесный Сад мысленно взращивался заново.

Егор жадно впитывал в себя информацию о новых саженцах, сортах цветов, вредителях, почве. Он знал все о растениях, их полезных и губительных для человека свойствах, болезнях и излечении, способах увеличения урожайности… Стал не просто специалистом в этой области, но, можно сказать, академиком. Иногда даже позволял себе мысленно спорить с авторами статей, опубликованных в многочисленных журналах, занимавших большую часть комнаты с окном в сад.

Он вполне уже был готов гениально выполнять работу садовника, или, по-модному, ландшафтного дизайнера.

Но использовать свои знания для реализации чужих мечтаний казалось постыдным занятием.

Чем-то вроде сознательной измены любимому человеку.

С редкими посетителями, а в их число входили также жена и дочь, он разговаривал только о Саде — и изрядно всем поднадоел. Его просьбы о доставке редчайших или недавно вышедших изданий вначале просто раздражали, а вскоре стали восприниматься как занудные чудачества и даже бред душевнобольного человека.

Это создало еще большую пропасть между ним и Людьми, но при этом еще теснее укрепило связь с Домом и будущим Садом.

                                                         * * *

День клонился к вечеру, и Егор спешил до сна закончить свое сегодняшнее очередное гениальное творение.

На этот раз он превзошел самого себя. Так, впрочем, было всегда.

«Но не сегодня, — убеждал себя Егор, — сегодня план получился действительно идеальным. Всё, — решил он, — больше не буду переделывать, а то свихнусь ненароком на этой почве. И так я уже разговариваю с цветами и деревьями. Да ладно бы с живыми, а то с картинками. Надо переключиться на идею реализации плана, а для этого понадобятся деньги, много денег…

А значит — их надо заработать, надеяться на жену и друзей — нереально».

Чтобы как-то подкрепить свое решение, Егор написал на плане: «Дорогой Дом, таким и только таким будет наш с тобой Небесный Сад!»

Переключиться с созерцания прекрасного на рассуждения о хлебе насущном никак не получалось. План лежал на столе и притягивал к себе, но Егор решительным движением взял его со стола и, поднявшись в коляске на второй этаж по специально сделанной лестнице, прикрепил кнопкой к стене своего кабинета.

— Сегодня мы начинаем операцию «Небесный Сад», — крикнул он в сторону сада. — А какое сегодня число? — задумался он. — Господи! Как же я мог забыть, сегодня же девятнадцатое — день рождения мамы!

Он мысленно попросил у мамы прощения и поехал вниз на кухню — достать из холодильника вино.

Но по пути туда снова пришла мысль о необходимости изыскать финансы для реализации своей мечты.

Деньги и все, что с ними связано, представлялись вещами, глубоко противными творческому человеку, коим давно уже считал себя Егор.

— И все же… Надо найти и пересчитать сбережения, сделанные на черный день. Где же они были заначены? — никак не мог вспомнить он.

И это было неудивительно — деньги давно уже потеряли всяческий смысл, они ему были просто не нужны! Все, что необходимо, доставлялось без особых проблем — его фирма продолжала успешно работать и без него. После того, как он вынужден был оставить работу, его дело взяла в свои хрупкие руки его дочь. И, как выяснилось, руки эти оказались совсем даже не хрупкими! Ум, решительный характер и поразительная работоспособность помогли ей добиться удивительных результатов — фирма процветала и расширялась.

Дочь с детства воспитывалась почти в спартанских условиях, и поэтому сейчас ее не интересовали модные штучки и тусовки.

«Первым делом — самолеты!» — вот ее лозунг, услышанный в старой песне о пилотах. А все глупости — потом!

Но надеяться на выделение дочерью средств на сад не приходилось. У нее каждая копеечка шла в дело, а загородный дом отца и тем более сад представлялись для нее как раз той самой глупостью.

«Надо отыскать деньги! Их, помнится, было немало, порядка двадцати тысяч долларов. Для начала вполне достаточно, а после что-нибудь придумаем». Егор выехал из комнаты и в задумчивости уставился на книжный шкаф довольно внушительного размера. Кроме как в него, спрятать заначку он не мог, просто некуда было: из мебели в гостиной стояли только небольшой старинный секретер, дубовый стол и стулья.

Размышления Егора прервал длинный требовательный звонок в дверь, которому он обрадовался: будет теперь, кого загнать наверх, чтобы порыться в книгах, до которых ему было не дотянуться.

В дверной глазок на него смотрел молодой парень, сияющий обворожительной улыбкой. Казалось, что эта улыбка существует сама по себе, как у Чеширского кота в книжке «Алиса в стране чудес».

«Вот он сейчас войдет, а улыбка останется за дверью», — усмехнулся про себя Егор.

Смешно после вспоминать было, но так и случилось…

Стоило приоткрыть дверь, как парень, проскользнув в дверной проем, опрокинул коляску и послал, для верности, в голову Егора мощный заряд электрошокера.

Дом ахнул и перевернулся в глазах Егора дважды, покачнулся несколько раз, очень надолго исчез и вернулся в свое прежнее состояние.

Но только на первый взгляд.

Егор долго и внимательно рассматривал своего единственного Друга — и не узнавал его.

Дом стал не таким краеугольным и неуютным, каким казался совсем недавно.

Он стал мягче за счет неизвестно откуда взявшихся овалов, округлости стен, доступности и какой-то неземной открытости.

Дом будто призывал войти в него каждому и поселиться в нем навсегда. Не хватало только плаката с надписью «Добро пожаловать».

Плаката так сильно не хватало для полноты картины, что Егор специально подошел к окну, чтобы удостовериться в том, что такой призыв на воротах не вывешен.

И тут же забыл обо всем!

Мысль о том, что он смог самостоятельно подойти к окну, словно новый шокирующий удар прожгла до самых ступней.

А ощутив боль, он очнулся окончательно и возликовал: есть боль, значит, ноги ее чувствуют, а значит, я снова здоров и могу двигаться!

И тут же, не в силах сдерживаться от полноты переполнявших его чувств, он пустился в пляс, выделывая ногами замысловатые коленца.

Скакал по комнате и кричал, то подражая грузинам, то отплясывая украинского гопака.

Мебель заметно подрагивала — это Дом праздновал выздоровление вместе с ним, вибрируя стенами в такт мелодии дружного птичьего хора за окном в саду.

Непривычность к активному движению быстро привела к утомлению, и он нехотя опустился на стул.

Именно на стул, в сторону кресла-каталки он старался даже не смотреть, боясь снова стать немощным и оказаться в ней.

Подумав, переместил стул к окну и сел полюбоваться прекрасным весенним деньком.

Картина происходящего за окном изменилась кардинальным образом — место унылой слякотности ранней весны занял бодрый погожий денек настоящего весеннего безумства.

Яркое солнце ласкало своими лучиками мокрую землю, а та, с благодарностью принимая знаки внимания своего партнера, всеми силами старалась показать, что готова к вечному действию возрождения и стремится отдать каждому желающему живительные соки, накопившиеся за время длинного зимнего упокоения.

Егор, разомлевший от весеннего восторга, не сразу заметил, что в доме начали твориться странные вещи.

Таинственные шорохи, тихий шепоток, едва слышные звуки шагов, скрип открываемого дверного замка не остались без внимания.

Движение воздуха от перемещения довольно внушительного существа заставило его оглянуться.

Странно, но дом вдруг оказался наполнен массой людей, и Егор этому почему-то не удивлялся. Не зря ведь ему мерещился плакат с надписью «Добро пожаловать». Видать, просмотрел-таки плакатик, вот теперь и собрались все эти люди. Правда, непонятно, по какому поводу.

Люди тоже не обращали совершенно никакого внимания на хозяина дома, но засиживаться в помещениях явно не собирались. Они, как тени, бесшумно перемещались, иногда собираясь в группы, словно для консультаций, и тут же исчезали, перемещаясь на второй мансардный этаж или проявляясь на территории сада.

Это не было похоже на беспорядочное движение — все явно происходило по неизвестному для Егора загадочному плану, и руководство перемещениями, судя по их направлениям, осуществлялось со второго, мансардного этажа.

Обходя спешащих куда-то незнакомых ему людей, Егор осторожно поднялся наверх и заглянул в щелочку двери кабинета.

За его рабочим столом, на котором стояли бутылка вина и наполненные бокалы, спиной к нему расположились несколько женщин.

Что-то очень знакомое, близкое и до боли родное было в очертании их фигур.

Егор прислушался к разговору и обомлел: женщины обсуждали вопрос разбивки сада — его Небесного Сада. Причем — именно по нарисованному им самим плану, по-прежнему висевшему на стене.

А еще через мгновение он узнал их по голосам — это были мамины приятельницы времен его детских лет.