Бесплатный фрагмент - ДУШАнбе

Вступление

Прогуливалась по форту Поспелова во Владивостоке и увидела надпись, сделанную любителем настенных рисунков. «ДУШАНБЕ» — было написано на стене чем-то чёрным. Второе историческое название этого сооружения - форт Великого князя Дмитрия Донского. Зачем тут «Душанбе»? А «ДУША» я всё-таки сфотографировала. Ведь у каждой крепости есть душа, а у каждой человеческой души есть своя крепость: сила добра, сила прощения, сила веры, сила воли. Пришла домой и заинтересовалась: а что изначально означает слово «Душанбе»? Кроме названия города, конечно. Оказалось, что с персидского оно обозначает — «ДАРИ». Вот и я дарю вам свои эмоции, эти сентиментальные рассказы, которые мне в свою очередь подарили мои попутчики по жизни, а принять мой дар и продолжить цепочку или отказаться от него — решать вам. Посмотрите в окно, и вы увидите много на первый взгляд обычных людей, но история жизни каждого человека достойна книги, потому что она уникальна.

Что же я дарю? О чём мои рассказы?

О крокодиле, который заходит в открытые кем-то двери.

О ребёнке, который пытается объяснить себе своё появление на свет и совершает открытие.

О женщине, которая ищет счастье, которое всё время стояло у неё за спиной.

О мужчине, который всю жизнь следует за мечтой.

О Железной леди, которая куёт своё счастье, каждый день, разрешая себе жить.

О связи поколений.

О материнской любви.

О том, что никогда не поздно помечтать.

О дружбе.

О маминых глазах.

О женщине, которая разбила кривое зеркало.

О…

Где живёт крокодил?

Как-то стала замечать, что поселился во мне крокодил. Зашёл так нагло, без спроса, и живёт себе припеваючи. Ему-то хорошо, а мне с ним что делать? Да и кто его приглашал? Кто впустил его в мой мир?

«Надо включить память и всё проанализировать», — подумала я. Когда он заехал ко мне, какого числа?

Так, мне пять лет — нет крокодила.

Мне десять лет — нет крокодила.

Мне тринадцать. Вот он. Вижу. Отец открыл ему дверь. Так и сказал маме на кухне: «Мита наша страшная как крокодил».

«Не говори так, это же твоя дочь и похожа она на тебя», — ответила мама.

Вот так — раз и вселился. Собрал все мои розовые бантики и выкинул за порог. Зачем бантики крокодилу? К тринадцати годам я вытянулась, стала несуразной, худой. И отец, как назло, зарядил: «Какая ты у нас худая. Какая ты у нас худая».

Стала сутулиться, чтобы быть ближе к подружке. Подружка моя была невысокого роста и любила повторять: «Маленькие женщины созданы для любви, а большие для работы».

Господи, да ж такое! Худой сутулый крокодил, созданный для работы. И это я, что ли?

Вскоре на лице выскочили подростковые проблемы.

Отец не мог не заметить, как покраснел крокодил: «Мита, да что ты такая прыщавая. Да протирай ты их чем-нибудь».

Тут родня собралась на праздники. И опять заиграла пластинка о моей «красоте». Да что ж такое. На мне что, свет клином сошёлся?! Господи, мне бы в страуса превратиться. Чтобы засунуть голову в песок и никого не видеть и не слышать.

«Крокодил, крокодил», — слышала я от отца.

Да что я тебе плохого сделала? Я что, виновата, что брат мой красавец в маму пошёл, а я в тебя? А ещё говорят, что примета есть: если дочь похожа на папу — это к счастью. Да уж, я что-то начинаю задыхаться от такого счастья.

Хожу в школу и пытаюсь быть тенью — серой неприметной мышкой. Кто влюбится в крокодила?

Мама, видя мою растерянность, решила меня поддержать и рассказала свою историю о белом лебеде. Что в детстве она была гадким утёнком, а в восемнадцать лет превратилась в белого красивого лебедя, как в сказке. И местные ребята стали спрашивать её: «А откуда вы к нам приехали?»

Ну что ж, лебедь — это тема. Надо хвататься за эту соломинку и держаться, а там как выплыву, все и обалдеют.

Вот и школа позади, и институт, и лицо очистилось. Казалось бы — живи и радуйся. А крокодил всё живёт во мне. Подойду к зеркалу, взгляну, а белого лебедя как не было, так и нет. Может, у меня что со зрением? Некрасиво вижу? Подружки уже вовсю замуж выскакивают, детей рожают. Где же ты, мой белый лебедь, просыпайся? Нужен ты мне.

Вроде и ребята на меня внимание обращают и знакомиться подходят, но тут вылезает из меня мой крокодил, и шарм мой пропадает куда-то.

Не красивая, не красивая, не красивая. Я сойду с ума, если ничего не придумаю.

А что делать-то? Как дальше жить? Обидно жутко. Если бы не крокодил, была бы я красивой, любимой, счастливой и жизнь по-другому сложилась. А так, кому я нужна? Придётся теперь всю жизнь мучить себя нелюбовью.

Так. Стоп. Я же уже не ребёнок. Я взрослая. Всё понимаю, но как из себя выгнать крокодила — не понимаю. Почитала, что пишут психологи. В общем, картина понятная. Только отец крокодила уже не сможет забрать и цветок в горшке под названием женское самолюбие на подоконнике не вырастит. Поздно, поезд ушёл.

Попробую заняться самовнушением и поработать с воображением.

— На кого я похожа?

— На отца.

— А отец на кого похож?

— На бабушку.

— А бабушка была счастливой?

— Судя по фото — да.

— Полегчало?

— Нет.

Так, попробую найти точку опоры. С характером у меня всё в порядке, с умом — замечательно. Я не ленивая, целеустремлённая.

— Хорошо?

— Хорошо!

— Точка опоры есть?

— Есть!

— Крокодил ушёл?

— Нет.

Замкнутый круг какой-то. Не могу зацепиться и найти ручку от двери с табличкой «Выход». И посоветоваться вроде не с кем. Крокодил — это экзотика, и рассказывать про него не каждый осмелится. Вдруг не поймут, засмеют? Тут нужна женщина, которая смогла выгнать из себя крокодила. А где её найдёшь? Объявление ведь в газету не дашь. Ладно, будем искать.

Тут поклонник на горизонте появился. Стали встречаться.

— Вы похожи на английскую королеву, — говорит. — Ваша худоба и бледность очень даже аристократично выглядят. А какая у вас красивая шея.

Я посмотрела на своё отражение в стекло автобуса.

— У меня кадык торчит, что ж в ней красивого? — буркнул из меня крокодил.

— Как что красивого? А я вижу длинную, красивую шею.

Взглянула дома в зеркало и впервые поймала себя на мысли, что нравлюсь себе.

— Я ж худая, — не сдавался крокодил.

— Не худая, а изящная. Посмотри, какие у тебя красивые линии.

И опять я взглянула в зеркало с любовью к себе. А какое это приятное чувство — любить себя, нравиться себе.

— А может, это мошенник? — не унимался мой крокодил. — А ты, глупая, клюёшь, как корюшка на поролон. Сейчас бдительность притупит комплиментами, квартиру обчистит и ищи-свищи.

— Может, и мошенник, но лёд-то тронулся! Ура! Я себе начинаю нравиться.

— Свет мой, зеркальце, скажи и всю правду доложи. Я ль на свете всех белее, всех румяней и милее?

— Ты прекрасна, спору нет, — ответило зеркало.

Я, кажется, люблю. Я чувствую себя единственной и неповторимой. Я иду и чувствую себя такой красивой, как будто цветок расцвёл в груди такой огромный, тёплый, и нет там больше места для крокодила. Соберу я тебе чемодан в дорогу, дорогой мой крокодил, брошу в него свои слёзы, и отправлю я тебя в Африку, на родину. Ведь крокодил тоже имеет право на счастье.

Чёрная рубашка

Родился я в чёрной рубашке — в родовом пузыре, но он был чёрный. Вроде рубашка — оберег, но только чёрный здесь к чему? Был я долгожданным первенцем. Родители мои поженились в самый разгар войны, а родился я в первую послевоенную весну. Мама моя русская, православная, а отец татарин, мусульманин. Так сошлись звёзды. А ведь мог и не родиться я вовсе. Судно, на котором мой отец служил матросом торгового флота, возило грузы в нашу страну из США по программе «Лэнд-лиз» и было торпедировано подводной лодкой. Грузом был авиационный керосин. Весь экипаж погиб, а мой отец остался в живых, потому что накануне рейса попал в больницу с приступом аппендицита. Великая Отечественная война уже завершилась, и вся наша страна праздновала великую победу, а Вторая мировая война ещё не хотела заканчиваться и ещё тысячами уносила людские жизни на Дальнем Востоке. Вот и мою маму — матроса, связистку, медсестру, уже погрузили на понтон для отправки на Японию и вдруг объявили об окончании войны. Все мамины подруги, которых отправили раньше, — погибли. Вот такая теория вероятности получилась.

Рос я, как все послевоенные пацаны. Жили мы в рабочей слободе. Носился по сопкам в поисках приключений. Лазил по многочисленным подземным шахтам, искал клады, дрался с друзьями улица на улицу. Отец меня наказывал жёстко: боялся, что пойду я по скользкой дорожке. Когда заболел отец, помогал маме как мог: и за братом присмотреть, и по дому помочь. Помню, ночью несу бурду с завода для свиней. Страшно, тяжело, а я иду по тёмным оврагам, среди спящих домов, собак, пугающих тишину, тащу вёдра и плачу.

Как-то занесла меня судьба в Дом пионеров в автокружок. Мотоциклы, машины. И всё — закружил меня водоворот под названием спорт. Мой отец был хорошим наездником. Уже будучи подростком, выигрывал скачки на лошадях в своей деревне. Вот и я в четырнадцать лет сел на мотоцикл и поехал. Я был универсальным спортсменом. Первый кросс по пересеченной местности, первый заезд по гаревой дорожке, первый заезд по ледовому треку. Я оседлал стального коня, и он подарил мне свою любовь. Любовь длиною в жизнь. В восемнадцать лет я уже был членом команды, выступающей в высшей лиге чемпионата СССР по спидвею. Когда мне было двадцать шесть лет, наша команда стала золотым призёром чемпионата страны по гаревой дорожке. Невозможно описать то чувство, когда ты стоишь на старте. Оглушающий рёв моторов. Бешеный запах спирта, вырывающийся из выхлопных труб. Гарь от разгорячённой резины. И ты вцепился в руль и выцеливаешь ту долю секунды, в которую пролетит перед тобой стартовая резинка.

В этот момент ты сливаешься с мотоциклом в одно целое. Ну, давай, родной, не подведи! Старт дан. Давишь на гашетку, и такая энергия вырывается на свободу! Сто пятьдесят лошадиных сил под тобой! Удерживаешь её в своих руках, направляешь и договариваешься с центробежной, чтобы не выкинула она тебя из этих четырёх трековых кругов и принёс ты команде победные очки. И что там впереди? Принесёт тебе эта минута заезда славу или разочарование? Об этом ты не думаешь на старте, ты просто выходишь за победой, а там как повезёт. Зато какое счастье — победа на домашнем стадионе! Десятитысячный стадион ревёт, такое скопление адреналина, счастья. Два дня соревнований. Второй день. Серебро уже завоёвано — теперь мы в шаге от золота! Неужели — да? Падения. Травмы. Неудачи. Перезаезды. И вот он — момент победы. Победа!.. Болельщики, пережившие сильнейшее эмоциональное напряжение, не выдерживают и в порыве перепрыгивают через ограждение, поднимают на руки мотоцикл с молодым спортсменом, который поставил золотую точку в чемпионате страны, и несут его по стадиону. Разве такое можно забыть? Такие моменты врезаются в память навсегда. Первое, долгожданное золото в чемпионате страны! Команда уставшая, но счастливая выходит на стадион. Мы медленно идём по дорожке, грязные как черти, слегка умытые. Награждение. Стадион стоя скандирует в едином порыве: «Молодцы! Молодцы!» Летят цветы, и ты счастлив, что сделал это и подарил болельщикам эти захватывающие минуты восторга. Победа — это непередаваемое чувство! Победа!

В кассу стадиона стояли длинные очереди за билетами, и стадион не мог вместить всех желающих. Зрители сидели на заборах, на столбах, взбирались на крыши, куда только можно залезть. Ходили семьями, компаниями, отцы с сыновьями. Каждый матч был событием, о нём возвещала очередная афиша у входа на стадион, и местная пресса освещала заметкой каждый матч. Теперь вы понимаете, как любили в городе спидвей, как нас любили и какой силы была эта любовь.

Слава любила меня, но не баловала. В командных гонках мне везло, и приносил я команде долгожданные победные очки, а в личных — то мотоцикл сломается, то ещё что-нибудь приключится. Наверное, это тот чёрный не давал мне насладиться славой в полной мере. А может, это моя рубашка оберегала меня от медных труб под названием слава. Тяжёлая эта ноша — слава. Толпы фанатов и поклонниц, желающих пообщаться с тобой, прикоснуться к славе. Да и сам вид спорта рискованный, скоростной, без травм, переломов не проживёшь, да и смертельные случаи у нас тоже были. А стресс чем снимать? В санатории нас не посылали, да и отцы наши, вернувшиеся с войны с покалеченной психикой, в спортзалы не ходили.

В капиталистические страны меня выступать не пустили, а вот в страны социалистического лагеря я был выездным. Польша запомнилась маленькими кафе, где по утрам можно было заказать большую кружку горячего молока с хрустящей выпечкой. Польскими болельщиками, которые пытались нас споить. Наивные, на следующий день мы выступали ещё лучше прежнего. Гаревыми дорожками, залитыми водой, куда наглым образом нас ставили. Как на старте нам чуть ли не на глаза натягивали косынки со шлемов. Всё было, только наших спортивных чиновников от спорта в этот момент рядом не оказывалось, и понятно почему — заграница. Были они в походах по магазинам. Но всё это были мелочи жизни. Мы выезжали и выигрывали. Главное — я в сборной, молодой, успешный и столько ещё впереди.

Польша. Был обычный день соревнований. Старт — и полетели мы по треку. И тут мне в колесо, сзади, кто-то врезается и меняет мою траекторию движения. Можно сказать, траекторию моей жизни. Я врезаюсь в ограждение, чувствую резкую боль, пролетаю дальше, и всё как в замедленном сне. Подскакиваю, вижу бездыханный мотоцикл, который по инерции ещё крутит колёсами. Смотрю на свою руку и начинаю бежать к ограждению. Как будто сердце вырвали из груди. Там в сетке ограждения торчит мой большой палец руки. Я его вытаскиваю и кричу:

— Дайте лёд, дайте лёд, надо пришить, надо пришить!

Случись это со мной в России, мне бы палец пришили. Меня привезли в больницу, и спортивные советские чиновники решили не тратить иностранную валюту мне на операцию. Почему не сработала в тот момент медицинская страховка, я не знаю. Да и техника безопасности на стадионе была нарушена: не должно было быть там этой сетки. Мне зашили рану, и поехал я вместе со своей командой колесить по Европе дальше. Мой друг по команде и по жизни делал мне перевязки и давал таблетки, а я смотрел на руку и понимал, что моя спортивная карьера закончилась. Ох уж эта чёрная рубашка! Почему ж мне так не везёт? Мы вернулись домой, и я ещё некоторое время гонялся. Вставлял в перчатку поролон, чудесным образом проходил медицинскую комиссию — и на трек. Каждый раз, как в последний, я выезжал на старт и наслаждался этими секундами полёта. Все уже знали, что я гоняюсь без пальца. Стадион приветствовал меня и купал в лучах заката моей спортивной карьеры, а я дарил болельщикам всё, что мог — радость победы.

Пришло осознание того, что я без мотоцикла, как лётчик без самолёта. Что надо что-то делать, идти дальше, иначе застряну в своей славе навечно, запутаюсь в этой чёрной рубашке и утону в жалости к себе.

Создал спортивно-технический клуб и перешёл на тренерскую работу. Клуб зарабатывал на курсах вождения, а на заработанное покупалась техника и всё необходимое к ней. Набрал команду ребят. Стали тренироваться, выезжать на соревнования по кроссу. Хотелось развиваться дальше и вывести команду ещё и на гаревую дорожку, но было одно большое но — нужен был свой стадион, а лучше два: тренировочный за городом и зрелищный в городе. Родилась мечта. Было у меня за плечами восемь классов образования и рабочая специальность. Времени я даром не терял и, как только расстался с большим спортом, понял: надо учиться, и окончил строительно-педагогический техникум. И теперь профессия мне позволяла самому реализовывать свою мечту в жизнь. Слава моя мне очень помогла найти людей, которые поддержали мою идею, поверили мне, ведь директора заводов, командующий флотом тоже были заядлыми болельщиками мотоциклетного спорта. Были найдены два красивейших места на берегу моря, и закипели стройки. Сначала был построен тренировочный трек, здание ещё достраивалось, а тренировки уже шли. Большой стадион тоже строился с опережением графика. Моя команда уже заявила о себе и на гаревом треке и уже успела стать бронзовым призёром страны среди клубных команд первой лиги. Выступала она за профсоюз Тихоокеанского флота и называлась «Вымпел». И тут случилось непредвиденное — началась перестройка. Ну что ты будешь делать с этой чёрной рубашкой?! Первыми пострадали военные, и финансирование строек прекратилось. Была найдена другая организация, которая выкупила стадионы, но и она недолго продержалась на плаву.