Бесплатный фрагмент - Душа дворянки

Глава 1. Забытый Богом город

Любовь сильнее смерти, сильнее страха смерти

И. С. Тургенев

Я не успела оглянуться, как отсинели звенящей чистотой высокие небеса, как откружила в по-летнему тёплом воздухе и отшуршала под ногами золотая листва, как отцвели игольчатые астры и бесхитростные хризантемы.

Солнце всегда было неласково к нашему позабытому Богом и людьми северному краю. Лето редко выдавалось жарким, а осень пролетала так быстро, что никто не успевал и заметить её. Пёстрые осенние краски стремительно блёкли и гасли, уступая место предзимней однотонности и мрачности. Только алые гроздья рябины разгорались с каждым днём всё ярче, радуя глаз и обещая морозную и вьюжную зиму. Небо уже в начале октября опускалось на самые крыши домов и словно застывало, и затяжные проливные дожди не давали просохнуть земле до той поры, пока её не укутывал снежный саван.

Слякотным, промозглым и неуютным запоминался Вяземск своим нечастым гостям. Дома в густом тумане были похожи на дикие отвесные скалы, старые голые деревья с узловатыми корявыми ветвями — на зловещих великанов, а люди — на бледных и угрюмых призраков. А в ближнем пригороде, в заброшенном поместье происходило что-то поистине необъяснимое. Об этой усадьбе часто судачили старушки около подъездов пятиэтажек, из которых в основном и состоял наш маленький мрачный городок.

При свете дня, в весёлой шумной компании страшные истории казались глупой выдумкой суеверных предков. Но, когда на город опускались сумерки, многие поневоле убеждались в обратном. Особенно беспокойно спали по ночам те, кто жили неподалёку от поместья, в частных деревянных домиках. Одни слышали непонятные шорохи и голоса, у других передвигались и падали предметы. Кто-то чувствовал холодное покалывание вдоль позвоночника и чьи-то прикосновения в пустой комнате, а некоторые даже утверждали, что своими глазами видели призрака.

Людей, которые пытались пробраться в заброшенное здание, находили без сознания в соседнем сосновом лесу. Некоторые из них сходили с ума. Усадьба привлекала в Вяземск телевидение и прессу, а также эзотериков, чёрных магов, колдунов и ведьм. Однако и эти люди, которых в большинстве своём бросало в дрожь от одного лишь вида развалин и от доносившихся оттуда звуков, спешили покинуть наш странный городок навсегда.

Шли годы, но никто так и не мог проникнуть в проклятый дом, где согласно поверьям уже несколько веков обитала сама Смерть.

К счастью, дорога в школу пролегала далеко от этого таинственного и страшного места. Спеша по утрам с лучшей подругой Лариской на первый урок, я даже издали не видела высокого чёрного леса, окружавшего заброшенное поместье.

В школьных классах было холодно. В старые окна стучался грязный, скупой на тёплые деньки ноябрь. К счастью, наша классная руководительница Любовь Александровна разрешила сидеть на уроках в верхней одежде.

Первого ноября посыпался мокрый снег, а следующий день был ознаменован неожиданным событием, которое в корне изменило мою жизнь.

Ночь накануне я провела на редкость плохо. В окно светила огромная полная луна. Прежде, чем лечь спать, я закрыла форточку, однако в комнате стало только холоднее. Мои плечи задрожали, и в какой-то миг мне показалось, что в комнате я не одна.

— Кто здесь? — сорвалось с моих губ, но квартира ответила мне пугающей тишиной: мама и бабушка, по всей видимости, уже крепко спали.

Я обернулась, но никого не увидела. Темнота, выползающая из прихожей, ещё никогда так не настораживала и не пугала меня. Я вскочила с постели. Мне захотелось поскорее зажечь лампу, развеять страшные миражи отрезвляющим потоком электрического света, но не тут-то было! Не успела я дотянуться до выключателя, как на кухне мелькнул чей-то высокий и размытый силуэт.

— Мама, это ты? Кто здесь? — изменившимся от страха голосом крикнула я, однако таинственная фигура испарилась, как только мой пристальный взгляд остановился на ней.

В коридоре послышались шаги маминых ног.

— Юль, ну что ты кричишь? Я только уснула! — зевнув, упрекнула меня мама. — Ой, ты что-то бледная какая-то.

— Мне там на кухне что-то померещилось, — прошептала я, и вдруг боковое зрение отчётливо выхватило всё тот же беловатый полупрозрачный контур человека. — Мама, там кто-то есть!

Я пронзительно закричала и прижалась к ней как маленький ребёнок. Необъяснимый холод за спиной и прикосновение чьей-то жгуче-ледяной ладони к моему плечу заставило меня содрогнуться. Ещё несколько минут мои пальцы судорожно сжимали махровую ткань маминого халата.

— Ты видишь, кто там? Посмотри! — я с трудом ворочала онемевшим языком и чувствовала, как всё моё тело колотит.

— Ну кто там, кто там! Опять кот, наверно, соседский залез, вот и всё, — попыталась успокоить меня мама, однако спустя один миг и сама застыла в недоумённом оцепенении.

Она запнулась. Её дрожащая рука бессильно вцепилась в моё запястье, но пальцы тотчас разжались.

— Сгинь, нечистая сила! Отче наш, иже еси на небесих… — задыхаясь и сбиваясь от волнения, начала молиться она. — Юля, перекрестись!

Я сложила три пальца и неумело перекрестилась следом за мамой. Руки тряслись от страха и наотрез отказывались слушаться меня.

— Я давно говорила, что квартиру надо освятить, — включив свет в прихожей, сказала сонная бабушка. — Чудны дела Господни. Вот Клава из пятого подъезда квартиру освятила — всё спокойно теперь, никто не тревожит. А ведь целых три года двухголовая девчонка приходила, в углу стояла и плакала всё, плакала. Полнолуние сегодня, вот лукавые и веселятся. Позвоню завтра отцу Олегу. Да, давно надо было квартиру освятить!

Бабушка прошла мимо нас с мамой и включила на кухне свет. Никого постороннего там не оказалось. Только на полу валялся острый нож, на который я едва не наступила босыми ногами.

— Юля, осторожнее! — пожурила меня мама и подняла столовый прибор. — Как же он упал? Я же его сама на середину стола положила. Надо сдуть, а то мужчина придёт.

— Дуй-не дуй — не поможет, если нечисть уронила, — вздохнула бабушка. — Незваного гостя придётся встречать. Мужчину…

— Нет, всё, никаких мужчин больше, — отмахнулась мама.

— Не к тебе, так к Юлечке придёт, — не успокаивалась бабушка. — Хотя и тебе-то, Нина, не помешало бы. Молодая же ещё, красивая! Неужели из-за одного какого-то подлеца на всю жизнь себя похоронишь?

«Одним каким-то подлецом» бабушка называла моего отца. Историю, произошедшую с мамой около восемнадцати лет назад, угадать было нетрудно: любовь, предательство, случайная беременность, расставание, мать-одиночка. Я не знала ни адреса, ни телефона своего отца, не знала даже, жив он сейчас или нет. Но отражение в зеркале позволяло мне примерно представить его портрет. И мама, и бабушка, и покойный дедушка были светловолосыми, а мои волосы имели цвет тёмного шоколада и постоянно завивались, особенно на концах. Глазами я, судя по всему, тоже пошла в отца: они были насыщенно-зелёные, а не серые, как у всех моих родных.

Мама старалась не вспоминать печальную историю, омрачившую её молодость. Она ничего не ответила бабушке, села за стол и отвернулась к окну.

— Юля, тебе в школу завтра, ложись, — негромко сказала мама, занятая какими-то другими мыслями. — Ложись, а то вставать будет тяжело.

Я пожелала родным спокойной ночи и последовала маминому совету. Возвращаться в комнату было страшновато, но усталость взяла своё. Я легла в постель, укуталась с головой одеялом и уснула.

Во сне мне привиделся огромный чёрный ворон на чьей-то могиле с поржавевшим крестом. Странно, но точь-в-точь такую же птицу, как и во сне, я увидела на покосившемся заборе утром, по дороге в школу.

С самого утра меня преследовало странное предчувствие, которым я решила поделиться с Лариской, хотя я редко рассказывала кому-то о своих переживаниях. Общаясь с людьми, я вела себя по возможности сдержанно и осторожно. Между мной и моими одноклассницами всегда была дистанция, сокращать которую я не имела никакого желания. С противоположным полом я, в отличие от Лариски, почти не контактировала.

Однако иногда я всё-таки нарушала свои принципы и позволяла себе быть более откровенной. Ночное происшествие произвело на меня такое ошеломляющее действие, что я просто не смогла не рассказать о нём Лариске.

— Юль, ну что за чушь! Птица и птица, подумаешь! — не разделила моих опасений она. — И в темноте что угодно может привидеться!

— Нет, Лара. Мне кажется, это был какой-то знак. И мама тоже видела: на кухне кто-то был! Вороны эти ещё…. К чему бы? — возразила я и вдруг заметила, что меня снова преследует уже знакомая мне таинственная птица.

— Всё мерещатся тебе какие-то знаки! Помойка близко, вот вороны и летают, в мусоре копаются. Ты видела призрака? Ладно, я тебе верю. Но если так на всём этом зацикливаться, вообще с ума можно сойти! Давно говорила тебе: заведи парня! Тогда голова в нужную сторону думать начнёт! И вообще меняться тебе надо. В «Жанне» кстати распродажа, скидки сумасшедшие. И вещи вроде неплохие, можно выбрать. Мама тут на днях ко мне нового папочку привела, и он мне тысячу дал! Представляешь? Щедрый такой, хороший дядька, директор супермаркета. Может, пойдём после уроков в «Жанну»? Посмотрим тебе заодно что-нибудь!

— Прости, но не сегодня, Лара. Нехорошо мне что-то. Заболеваю, наверно, — мягко отказалась я. — К тому же, важное дело есть после уроков.

— Ну, как знаешь. Я одна тогда схожу. Вдруг Стасик погулять позовёт, а мне надеть нечего. Всё он сто раз уже на мне в школе видел.

Я не солгала подруге, сославшись на плохое самочувствие. Недомогание, действительно, было. Я традиционно схватывала то бронхит, то ангину каждую осень и понимала, что этот год не будет исключением.

Здание нашей школы представляло собой кирпичный трёхэтажный дом, который когда-то давно принадлежал духовной семинарии. Однако к началу двадцать первого века от былой духовности, как ни прискорбно, не осталось и следа. Стены со стороны двора постоянно разрисовывали цветными баллончиками: завхоз просто не успевал замазывать краской неприличные надписи и рисунки.

Ни спортзала, ни столовой в школе не было. Физкультурой в хорошую погоду мы занимались на улице, а в плохую этот урок просто не ставили в расписании. Поскольку хорошая погода случалась в Вяземске довольно редко, за учебный год проводили не больше десяти физкультурных занятий, да и те в старших классах мало кто посещал. В итоге физрукам ничего не оставалось, кроме как смотреть маленький пузатый телевизор в тесной тренерской, где много лет назад была, по словам историков, молельная комната.

Директриса смотрела сквозь пальцы на все беспорядки в школе и думала только о том, как поскорее уйти на пенсию. Проверки никто не боялся. Она никогда не доезжала до Вяземска, хотя и постоянно обещала объявиться.

Перекусывали мы обычно тем, что приносили из дома: бутербродами, шоколадными батончиками, фруктами, соками. Парни пили энергетики и курили в туалетах, куда я старалась лишний раз не заходить. Учащиеся давно забыли, какой из туалетов мужской, а какой женский: табличек на постоянно распахнутых дверях давно куда-то исчезли. К тому же, шпингалеты почти во всех кабинках были сломаны.

Школе требовался капитальный ремонт: штукатурка сыпалась, стены и потолки трескались, выцветшая краска кусками отваливалась от стен. Пришедшая в полную негодность крыша каждую осень и весну протекала так, что учеников просили приносить из дома тазы и вёдра. То же самое делали и учителя. В вестибюле на стене висело большое треснувшее зеркало. Оно было таким уже лет двадцать, так что никто не считал скверной приметой смотреться в него.

— Что у нас сейчас? — раздеваясь, спросила Лара.

Ей как всегда было лень посмотреть расписание.

— Геометрия, потом алгебра, — не задумываясь, ответила я.

— Геометрия? Блин, я теоремы не выучила. Как думаешь, спросит? — тщательно расчесывая перед треснувшим зеркалом пушистые, золотисто-русые волосы длиной до плеч, спросила Лариска.

— Не должна. Ты вроде только позавчера ей у доски отвечала, — попыталась я успокоить подругу.

— У тебя волосы как змеи, расчешись! — сунув мне в руки расчёску, велела Лариска. — Как ты справляешься с такими длинными? Неудобно же очень!

— Не знаю, мне нормально, привыкла, — пожала плечами я и принялась с удовольствием расчёсывать густые и длинные волосы, которыми с детства очень дорожила. — Заплетёшь колосок?

— Заплету. Куда деваться, если твоя лучшая подруга — такая Рапунцель! — не стала возражать Лариса и немедленно принялась за дело.

— Рапунцель была блондинкой, насколько я помню. Ты почему опять без формы кстати? — спросила я, уже заранее зная ответ на свой вопрос.

— Ты что забыла что ли? Стас! — заговорщическим тоном ответила Лариска и закатила глаза.

— Понятно, — усмехнулась я и внимательнее рассмотрела наряд подруги: симпатичную кофточку в стиле флага США и короткую джинсовую юбочку, купленную на недавней распродаже.

Тонкие ажурные колготки подчёркивали красоту стройных Ларискиных ног, но никак не подходили для такой холодной погоды. Я бы ни за что не оделась так легко, как она, и не только потому, что всё время простужалась. Мне не нравилось выглядеть вызывающе и привлекать к себе слишком много внимания, особенно в школе.

— Неужели ты не замерзаешь? — уже в который раз спросила я, искренне беспокоясь за здоровье подруги.

— Красота и любовь требуют жертв! — продолжая туго заплетать мне косу своими ловкими и длинными, украшенными ярким маникюром пальцами, торжественно заявила Лариска.

Моя подруга уже давно испытывала к однокласснику Стасу Ветрову сильную симпатию, которую, однако, предпочитала называть любовью. В нашей школе вообще считалось странным и даже неприличным никого не «любить».

— Форма! Подумаешь, форма! В одиннадцатом классе! Кто у нас сейчас в форме ходит? — начала защищать себя она.

— Вот! — улыбнулась я и показала на себя в зеркало.

— И не надоело тебе? Каждый день одно и то же, скукотища! Над твоей одеждой все смеются!

— Ну и пусть. Мне учиться-то с ними осталось полгода всего….

— Только попробуй уехать отсюда без меня! Вот только попробуй куда-нибудь без меня поступить! — смеясь, пригрозила мне Лариска. — Я дверь твою забаррикадирую и ни в какой Питер тебя не пущу! Ты поняла меня?

— Ну что ты, куда я без тебя? Мы же с тобой с садика дружим, — ответила я. — Я помогу тебе подготовиться к экзаменам, и мы вместе поедем учиться в Петербург.

— Всё, Хозяйка Медной горы, ваша причёска готова, — наконец, объявила подруга.

— А почему я Хозяйка Медной горы? — не сообразив сразу, спросила я.

— Красивая ты, а как ледышка, не любишь никого, — ответила Лариска.

— А кого я должна любить?

— Да кого угодно, Юль! Хотя бы Стасика! Вот посмотри на него. Какой он красавчик! — Лариска повернула меня за плечи лицом к компании парней, столпившихся вокруг Стаса Ветрова — холёного сына главы нашего города.

Стас был довольно симпатичным, но бестолковым сероглазым шатеном с искусственной улыбкой ловеласа. Брендовая одежда, ремни, цепочки, часы, приукрашенные рассказы о заграничных путешествиях, подкреплённые красочными фотографиями, — всё это за короткое время сделало Ветрова местной знаменитостью. Он был не столько красив, сколько самовлюблён. Единственный ребёнок в обеспеченной семье, он привык получать всё, что запрашивал, и ненавидел делиться с другими.

Больше всего на свете Стас любил деньги. Эту черту Ветров полностью унаследовал от отца. Наш мэр открыто воровал из бюджета. Он без зазрения совести покупал себе очередную безделушку на сумму, собранную в аптеках и супермаркетах якобы для помощи бездомным детям или ремонта в доме престарелых.

— Значит так, слушайте сюда. Все приносят по пятьсот рублей на реставрацию имения Вяземских, — надменно заложив руки за спину, объявил Ветров, когда все зашли в кабинет математики и расселись по местам. — Крайний срок завтра, но лучше сегодня. Все меня услышали?

Очередные поборы никого не обрадовали, но большая часть класса оставила негативное мнение при себе. Каждый знал, что Стас способен устроить массу неприятностей не только злостному неплательщику, но и его родителям, ибо у его отца были очень длинные руки.

— Какого ещё имения? Той развалюхи в лесу, где вороны гнездятся? — смеясь, уточнил Паша Карташов, один из верных телохранителей Стаса, которым он разрешал иметь своё мнение.

— Смысл его ремонтировать? — поддержал Карташова Лёша Леготин, второй не менее преданный телохранитель Ветрова. — Его уж сто лет назад, поди, разворовали.

— Там же привидения живут! Твой отец не боится привидений? — спросила Лариска, и на её губах засияла кокетливая влюблённая улыбка.

— Аниканова, тебе самой не смешно? Мой отец никого не боится. Я тоже, — с пренебрежением ответил Стас.

— Стасик бесстрашный. Юль! Ну посмотри, какой красивый! — восхищённо шепнула мне Лариска, и я принялась покорно смотреть на Ветрова, не понимая, что может так восхищать подругу в этом поверхностном павлине-материалисте.

Одноклассники в это время тоже оживлённо шептались, кое-кто даже признавался, что ему просто неоткуда взять необходимую сумму.

— Короче говоря, кто не сдаст, понесёт ответственность, — не желая выслушивать возражения, припугнул Стас, и все оппозиционеры испуганно замолчали. — Карташов и Леготин собирают. Деньги приносим красивые, новые, не мятые. Никакого ржавого железа! Есть ещё вопросы?

Словосочетание «ржавое железо» вновь напомнило мне приснившийся накануне жутковатый сон. В эту минуту мимо окна, едва не ударившись о стекло, пролетела чёрная ворона. Птица промелькнула и бесследно растаяла вдали, в густом тумане.

— А можно сдать прямо сейчас? — достав из сумки кошелёк, вкрадчиво спросила Лариска.

— Можно, — сухо ответил Стас и, торжествуя, сунул Ларискину купюру в карман. — Благодарность тебе, Аниканова! В следующий раз можешь не сдавать! Вы живёте в бедном государстве. А всё почему? Да потому, что сами за копейку удавитесь! Чего смеётесь? Деньги когда сдавать будем, а?

Последние слова были адресованы Каролине и Русланочке — девушкам, добившимся особого успеха у сыночка главы администрации.

Тем временем, за окном снова показалась знакомая мне птица. Чёрная ворона возвращалась. За ней летела целая туча других ворон. Их карканье слышалось даже через стекло закрытого окна.

— Без новой кофты я теперь, а в «Жанне» распродажа, — с сожалением вздохнула Лариска. — Зато Стасик обрадовался. Ты видела, как он на меня посмотрел?

— Лара, он любит только деньги. Неужели ты не понимаешь? — в очередной раз попыталась втолковать ей я, но ослеплённая предметом своего обожания подруга уже ничего не слышала.

Наша классная руководительница опоздала на пятнадцать минут и появилась на уроке в каком-то неестественно взволнованном состоянии.

— Здравствуйте, ребята. У меня есть для вас интересная новость. В вашем классе появился новый ученик, — рассеянно улыбнулась Любовь Александровна, и все моментально затихли.

— Ну и где же он? — усмехнулся Стас.

— Одну минуточку. Сейчас я приглашу его.

Сказать, что все мы были очень удивлены, — ничего не сказать. Новеньких у нас не было с первого класса. Да и кому понадобится переезжать в наш маленький захолустный городишко? Взгляды всех присутствующих одновременно обратились на дверь. И мой взгляд тоже.

Вскоре на пороге появился высокий и худощавый молодой человек с огромными и застывшими, как два оледеневших озера, глазами чернильно-фиолетового цвета. С любопытством разглядывала я его тонкие и благородные черты: выразительные брови, чуть крупнее и длиннее обычного нос, бледные, без единой кровинки губы, густые тёмные волосы длиною до лопаток. Одетый в тёмный плащ наподобие старинной шинели, он казался сошедшим со старинного парадного портрета какого-нибудь молодого барона или герцога.

— Вот чудик, — шепнула мне Лариска и неслышно засмеялась. — Вытаращился-то как! И не моргает! Ммм…. Вампирчик прямо какой-то! Пришёл, наверно, нашей кровушки попить.

Я не совсем расслышала то, что сказала подруга. Холодное оцепенение сковало всё тело, когда незнакомец зашёл и, внимательно осмотрев галдящий класс, остановил на мне спокойный изучающий взгляд. Я знала, что нет никого талантливее природы. Но я и представить себе не могла, что она способна нарисовать тёмно-фиолетовое, словно бархатное, звёздное небо в глазах обыкновенного человека.

Появление новенького никого не оставило равнодушным. Малинововолосая Василиса выдернула из ушей наушники, Карташов и Леготин забыли о мобильных телефонах, даже двоечник Даниленко пробудился от своей вечной спячки. Только Ветров изо всех сил пытался продемонстрировать своё безразличие:

— Ничего особенного я тут не вижу. Обычный нищеброд!

— Если он нищий, то зачем ему цветные линзы? — спросил то ли Леготин, то ли Карташов: различить их голоса было трудно.

Они и сами были похожи друг на друга: оба полные, темноволосые, коротко остриженные, с носами пятачком и узким разрезом карих глаз.

— Повыпендриваться, — таков был смысл нецензурного ответа Ветрова на вопрос Леготина.

Понаблюдав за бурной реакцией класса, Любовь Александровна решила познакомить нас с новым учеником.

— Нестор Вяземский, — представила его она. — Проходи, Нестор, присаживайся, где тебе удобнее.

Нестор…. Это имя всегда ассоциировалось у меня с монахом — автором Повести временных лет. Оно казалось мне давно ушедшим в прошлое. Я и представить не могла, что где-то кого-то до сих пор так называют. В то же время имя Нестор идеально подходило новенькому. Было бы очень смешно, если бы его назвали каким-нибудь Денисом или Максом.

Новенький решительными твёрдыми шагами прошёл между вторым и третьим рядом. Когда он поравнялся со мной, я на мгновение почувствовала исходящий от него музейный запах истлевших старинных книг, расплавленного воска и подвальной сырости. Нестор занял место в третьем ряду, за четвёртой партой.

— За тобой как раз уселся, — шепнула Лариска, и я почему-то улыбнулась. — Понравилась, значит. Не упусти шанса, Юлька! Может, он твоя судьба?

— Аниканова, к доске! — раздался строгий голос математички.

— Что я-то сразу, Любовь Александровна? — закапризничала моя подруга. — Народу что ли в классе больше нет?

— Болтаешь много, — охотно объяснила учительница. — Юлю постоянно отвлекаешь. Не садись с ней больше. Вам ЕГЭ через полгода сдавать! Как вы сдадите? Боже мой! В «Б» классе и то качество знаний выше, чем у вас! В глухих деревнях дети лучше учатся! Вон девочка из села Староникольского первое место на областной олимпиаде по математике заняла. А вы живёте в городе и такую пассивность проявляете!

— Ага, в городе! — перебил Любовь Александровну Лёша Леготин. — Вот Москва — это город, Питер — это город. А у нас большая захолустная деревня, вот и всё!

— Свалка на юге и древняя развалюшка на севере — наши главные достопримечательности, — накручивая на палец волнистый тёмный локон, расслабленным голосом промурлыкала Русланочка.

Русланочка Алоян обожала сидеть, положив ногу на ногу, и болтать при этом той ногой, которая оказывалась сверху. Ещё она любила крутить на пальце перстень с крупным тёмно-бордовым камнем, который выдавала за настоящий рубин. Мать Русланочки Жанна была владелицей самого крупного магазина женской одежды во всём нашем городке.

Уменьшительно-ласкательная форма имени приклеилась к Алоян ещё в начальной школе. Девушки, используя обращение «Русланочка», часто просили её отложить или продать со скидкой кофточку или платье, приглянувшееся в «Жанне». Парни начали называть Алоян Русланочкой значительно позже, когда между ней и Стасом завязались «серьёзные» отношения. Эти отношения, как выражался сам Ветров, давно «перестали носить регулярный и стабильный характер». Но уменьшительно-ласкательная форма имени осталась, будто старый ценник на акционном товаре.

— Дом Стаса — наша главная достопримечательность, — не согласилась с незаменимой соседкой по парте Каролина Самсонова.

— Тоже мне достопримечательность, — негромко, но неожиданно для всего класса подал голос дворницкий сын Семён Чугунов.

Мне всегда было жаль Чугунова. Общения с Семёном все избегали. Никто не хотел сидеть с ним за одной партой. Жил он в крошечной коморке за продуктовым магазином, где не было никаких удобств. Его отец пропивал всю маленькую зарплату. Семён пытался подрабатывать то почтальоном, то грузчиком, то автомойщиком, но его отовсюду прогоняли из-за неопрятного внешнего вида. У Чугунова часто заводились вши, а ещё он постоянно чесался, из-за чего обзавёлся прозвищем Блохастый. Его давно грозились выгнать из школы, но директриса любила откладывать свои намерения в долгий ящик, и эти бесчисленные ящики почти всегда запирались ключами вечности.

Стас называл немытого и нечёсаного Чугунова свиньёй. Карташов и Леготин каждую неделю выслеживали Семёна где-нибудь на улице и жестоко избивали его «за дело». Придумать повод Ветрову было не трудно.

— Заткнись, свинья! Кто тебя спрашивает?! — набросился на Чугунова Стас. — Скажи лучше, когда пятьсот рублей мне принесёшь?

Весь класс с интересом наблюдал за ними. Только Василиса Нецветаева подпевала какой-то песне, звучащей в её наушниках. Наушники приросли к ней намертво ещё лет пять назад. Вычитав где-то в интернете, что настоящая певица должна сама писать песни и быть яркой личностью, Василиса выкрасила волосы в малиновый цвет и вдруг чудесным образом обнаружила в себе талант поэта-песенника. Кристина Погребняк не смогла спокойно пережить такого преображения подруги в будущую суперзвезду и решила, что ей необходимо тоже как-то выделиться. Например, срочно сделаться первой в нашем отсталом городе анимешницей. Она постриглась под мальчика, выкрасила волосы в зелёный цвет и придумала себе новое имя — Каэна.

— Когда ты деньги принесёшь, Блохастый? Тебя спросили! Отвечай! — потребовал Паша Карташов, ненавидевший, когда потенциальная жертва отмалчивается.

— У меня денег нет, — стараясь не смотреть Ветрову в глаза, после непродолжительной паузы ответил Семён.

— И что? Правительство в этом, по-твоему, виновато? Твои проблемы. Работать надо, вкалывать! Вот отец мой круглосуточно работает. Днями и ночами о вас, дебилах, думает, а вы тут почиваете на лаврах! Чтобы завтра же с папашей из магазина свалили! Не свалите — полиция вас вытряхнет. Ясно? — с угрозой в голосе спросил Стас. — И плевать мне, что вас поломойка жалеет, просрочку даром отдаёт!

Семён молчал, понурив голову и крутил между пальцами жалкий огрызок карандаша. Если у него заканчивалась ручка, никто из одноклассников не одалживал ему на время уроков свою. Даже учителя делали это неохотно, и дело было в брезгливости, а не в жадности.

— Я чего-то не понял: ты оглох? — зверея, закричал мэровский сын. — Тебе вмазать что ли, пёс паршивый?

— Ветров! — упавшим голосом окликнула его Любовь Александровна. — Одиннадцатый «А»!

Однако математичку никто не услышал. Все смотрели на Леготина, который, стоило Стасу только подмигнуть, в кровь разбил Чугунову нос. К Леготину вскоре присоединился и Карташов: телохранители Ветрова не любили работать поодиночке.

— Боже мой! Что вы делаете?! — подбегая к месту драки, закричала Любовь Александровна, и её исказившееся от отчаяния лицо покрылось красными пятнами. — Прекратите немедленно! Кто-нибудь…. Нестор! Пожалуйста, отведи Семёна! Хотя ты, наверно, не знаешь, где медпункт…

Имя новенького, прозвучавшее из уст Любови Александровны, точно разбудило меня от тяжёлого сна. Этот урок геометрии ничем не отличался от предыдущих уроков. Вяземская школа давно утратила своё изначальное предназначение. Старшеклассники приходили на уроки лишь для того, чтобы потусоваться с друзьями, и не ограничивали себя моральными нормами. Младшее звено очень быстро поддавалось дурному влиянию выпускников. В каждом классе появлялся собственный «мэр» и его ближайшие помощники, а из числа слабохарактерных учеников избирался один или несколько изгоев, уделом которых становилось терпеть побои и унижения.

Страшнее всего было мучительное одиночество, которое я постоянно испытывала, находясь в этих стенах. Они медленно высасывали из меня жизнь, жажду знаний и желание найти своё счастье. Моя душа мелела, опустошалась, с каждым годом всё больше выцветала. Так ослабевает и гибнет здоровый цветок, пересаженный из плодородного чернозёма в мёртвую почву.

Я пыталась компенсировать недостаток школьных занятий самостоятельным изучением интересных мне предметов и чтением классической художественной литературы, искала недостающую информацию в интернете, старалась чаще говорить по душам с бабушкой и мамой. Однако я всё равно становилась черствее и равнодушнее: книги книгами, а в реальной жизни сердце моё было просто нечем напитать.

— Я знаю. Я помогу ему, — лаконично ответил новый ученик.

Нестор встал из-за парты, без малейшего отвращения помог Семёну подняться с пола и повёл его к выходу из класса. Отовсюду сыпались колкие насмешки, но Нестор словно никого не слышал. Перед тем, как выйти из класса, он обернулся, и наши взгляды вновь ненадолго встретились. И, вероятно, он смог прочитать в моих глазах восхищение его благородным поступком.

«На твоём месте я сделала бы так же!» — подумала я, и долгожданная встреча с родственной душой окрылила меня. Я почувствовала, что теперь не одна. Я сидела, затаив в уголках губ лёгкую улыбку, и знала уже наверняка, что рано или поздно Нестор первый со мной заговорит. Стоит лишь дождаться подходящего момента. Мне хотелось узнать, что он любит, чем увлекается и о чём мечтает. Мне хотелось обрести в его лице самого близкого и преданного друга.

Обычно я не позволяла посторонним мыслям надолго отвлекать себя от занятий, но сегодня всё было как-то иначе. В нашем классе появился Нестор. В моей жизни появился какой-то новый смысл. Я повернулась к окну и увидела, что все облетевшие деревья пришкольной аллеи усыпаны воронами. Птицы не суетились и не каркали, а только сидели неподвижно на голых ветвях, точно ждали того, кто позовёт их за собой….

Глава 2. Чудеса продолжаются

— Два бомжа гулять пошли, скатертью дорожка, — засмеялся Леготин, когда Нестор безмолвно вывел Семёна из класса и закрыл за собой дверь.

— Вот себе и крышу наш святой великомученик нашёл, — поддержал Леготина Паша Карташов. — Смотрите, по стене опять течёт! Скоро в аквариуме учиться будем. Да, Даниленко?

Двоечник Стёпа Даниленко с небесно-чистыми и пустыми рыбьими глазами лениво приподнялся с парты и оскалил потемневшие от сигарет зубы. Он начал по привычке зачем-то оправдываться. Язык у него, как и всегда, заплетался:

— А чо я сделал-то, а? Другие вон вообще… Я хоть молчу!

Записи Даниленко в тетради ограничивались двумя словами: классная работа. О том, что такое домашняя работа, Стёпа позабыл ещё в начальной школе. Учителя шутили, что он прокурил все мозги и скоро забудет, что такое алфавит, но всё равно снисходительно рисовали ему тройки. Мать Даниленко была активисткой в нашем полумёртвом родительском комитете. В конце каждой четверти она слёзно умоляла классную руководительницу похлопотать за её бедного, не глупого, а лишь не умеющего сконцентрироваться сына. И милосердная Любовь Александровна исполняла эту просьбу за символическую шоколадку с фундуком.

— Степаныч, спи! — смеясь, распорядился его сосед по парте Олег Ольшанников, выполняющий роль телохранителя Стаса в том случае, если Леготин или Карташов заболеет и не придёт.

— Опять базарить начали! Что же это такое? Аниканова, ты почему до сих пор не у доски? — возмутилась Любовь Александровна, пытаясь изобразить нормального учителя в адекватном классе.

— А почему вы меня всё время по фамилии зовёте? — выразила своё недовольство Лариска.

— А что? Тебе своя фамилия не нравится?

— Ей моя нравится! — вмешался Стас. — Тут уже две красотки с моей фамилией сидят! Жаль, третья приболела. Хочешь в их компанию? А что, я не против!

Лариска заулыбалась от смущения и радости. Моей подруге явно захотелось услышать в иронии Ветрова что-то серьёзное.

— Ветров, успокойся!.. Хорошо, не буду больше по фамилии. Иди уже, Лариса! — поторопила Любовь Александровна. — Мне ещё новую тему объяснять!

— Да иду я, иду, — промычала Лариска, вышла к доске и даже каким-то чудом доказала теорему на четыре.

К счастью, выигранное во время словесной перепалки время позволило ей повторить доказательство. Если бы я не принесла учебник, Лариска бы пропала.

— Сегодня же составлю план вашей посадки, — выслушав ответ ученицы, предупредила Любовь Александровна. — Не хотела я в этом году вас рассаживать. Думала, выросли за лето, стали разумными людьми. Каролина, Руслана! Опять трещите громче меня! Ещё и на такие темы! Как не стыдно? А ты, Ветров, совсем от рук отбился! Чтобы я больше не видела тебя там, на Камчатке!

— А что я сделал? Я вообще молчал! — нахмурившись, возразил Стас. — Вам мой отец компьютер купил, а вы опять «Ветров!» Нехорошо, Любовь Александровна, неблагодарность к людям проявлять.

Рассуждения сына главы города о моральных принципах и духовных ценностях всегда забавляли класс. А компьютер для Любови Александровны никто не покупал. Стас всего лишь решил «спихнуть любимой класснухе свой устаревший ящик», а для себя приобрести «новейшего мощнейшего монстра», который потянет любые игры. Упоминание о компьютере обычно ставило математичку в тупик, но сегодня она точно не расслышала слов Ветрова.

— А ты что проявляешь? Только наглость свою! Ты сын высокопоставленного лица, ты должен подавать одноклассникам пример. Вот почему англичанка на тебя опять жаловалась? Пристаёшь к ней, говорила, прохода не даёшь! — упрекнула его Любовь Александровна, но вскоре пожалела об этом.

Парни дружно захохотали. Каролина и Русланочка залились одинаковым звонким смехом, а следом за ними — Василиса и Каэна. Лариска тоже хихикала. Стадный инстинкт преодолела только я и вернувшийся в класс вместе с Семёном Нестор.

Я пыталась объяснить его сдержанность или обыкновенной застенчивостью, которую склонен испытывать человек в новом коллективе, или флегматическим типом темперамента. Однако эти объяснения не могли меня успокоить, поскольку казались притянутыми за уши. Нестор заставил моё воображение не на шутку разыграться. Больше всего мне хотелось узнать, кто он такой и как он появился в нашем городке, но удовлетворить своё любопытство пока не было никакой возможности.

— Я пристаю? Это она сама ко мне пристаёт! — вконец обнаглев, заявил Ветров.

Любовь Александровна, уже уставшая удивляться беззастенчивости мэровского сына, сняла очки и положила их на стол:

— Что за глупости! Хочешь сказать, что Виктория Валерьевна лгала?

— Конечно! — продолжал смешить одноклассников Стас. — И вы сейчас тоже соврёте. Вот скажите: она замужем?

— Какое это имеет значение? — уклонилась от ответа Любовь Александровна.

— Не хотите — не отвечайте, — презрительно хмыкнул Ветров. — Я и так знаю, что она старая дева, поэтому злюка такая. Ко всем придирается, а сама пялится на меня целыми уроками. Самостоялку пишем — подойдёт и так уставится, как будто кроме нас двоих вообще никого в классе нет!

— Хочешь сказать, что она в тебя…. — Леготин не закончил своего вопроса, так как сразу получил от Любови Александровны вразумляющий удар по голове свёрнутой таблицей производных.

Ударить сына главы города учительница не могла, и поэтому за него периодически приходилось получать телохранителям. Хотя не так уж и сильно они страдали из-за «побоев» слабой пожилой женщины.

— Ладно, всё уже, Ветров, успокойся! Одиннадцатый «А»! Вы где находитесь? — стуча старым и погнутым ключом от кабинета по столу, воззвала к совести учащихся математичка. — Перед новеньким бы хоть не позорились!

— Да пошёл бы этот новенький! — пренебрежительно огрызнулся Стас, однако невольно проглотил грязное ругательство.

Мы с Лариской обернулись и не узнали Стаса. Неестественная тень мгновенного испуга пробежала по его лицу, когда он встретился взглядом с Нестором.

— Видали? У него огонь в глазах! — заголосил Ветров, однако очень быстро перешёл в атаку. — Ты чего накурился, что у тебя зрачки такие? Короче, ещё раз так сделаешь — башку оторву!

— Да что ты себе позволяешь? Немедленно извинись перед Нестором. Сейчас же! — потребовала Любовь Александровна. — Я сейчас директора позову!

— О, как страшно! И что мне сделает ваша престарелая директриса? — с вызовом спросил неудержимый Ветров. — В угол поставит? Или отцу моему позвонит? Пусть звонит, хоть обзвонится! Вылетит из школы — будет знать! Пойдёт на пару с папашей Чугунова дворы мести!

— Извинись перед Нестором, Ветров! — еле дыша, повторила Любовь Александровна.

— Перед этим оборванцем? Во! — взглянув исподлобья на Нестора, выставил средний палец Стас. — Извиниться! Может, мне перед ним на коленки ещё встать?

— Мне не нужны его извинения, — вдруг заговорил ничуть не удивившийся и не разозлившийся Нестор и перевёл взгляд на Любовь Александровну. — Он не стоит вашего волнения. Давайте продолжим. Посмотрите на часы: времени у нас почти не осталось.

— Нестор прав! В конце концов, у нас урок! Записывайте новую тему: «Понятие вектора в пространстве»…. Хотя устроим самостоятельную работу лучше, сил моих нет. Страница одиннадцать — первый вариант. Страница двенадцать — второй. Вы с ума меня скоро сведёте! Поскорее бы на пенсию! — Любовь Александровна села за стол и тяжело вздохнула.

Она устало провела рукой по упавшим на лоб, рано поседевшим прядям тонких волос. Работа со старшеклассниками изматывала её как каторга. Любовь Александровна всё чаще болела, но отсутствие учителя математики и по совместительству классного руководителя учеников ничуть не расстраивало. Заменить Любовь Александровну было некому, и её уроки в таких случаях просто убирали из расписания.

Я делала все необходимые записи в тетради и слышала, как за моей спиной очень быстро, не останавливаясь, пишет новенький. Сияющая Лариска бойко набирала сообщения Стасу. Однако необычный звук тоже привлёк её внимание.

— Юль, он уже почти всё решил. Вообрази! — взглянув через плечо на Нестора, шепнула мне подруга. — И почерк каллиграфический! Даже красивее, чем твой!

— Лариса, ты что крутишься? У нас самостоятельная работа! — вновь надела маску образцовой учительницы Любовь Александровна, хотя болтали, не умолкая, практически все.

— Да это не я. Это Вяземский, — мастерски перевела стрелки Лариска.

— Вяземский? — переспросила учительница. — Что случилось, Нестор?

— Ничего. Всё в порядке, — последовал его спокойный ответ.

— Что ж, хорошо, что в порядке. Но почему же ты не пишешь? — удивилась Любовь Александровна, увидев, что новый ученик замер, точно обратился в сидящую мраморную статую.

— Я уже всё написал, — не двигаясь, ответил он.

— Как это — всё? — не поверила математичка, которая, вероятно, никогда не видела таких быстрых учеников. — Что ж, если всё, делай другой вариант!

— Я сделал оба варианта, — безо всякой гордости сказал Нестор.

— И чертежи? — спросила ошеломлённая учительница.

— И чертежи, — словно эхо, повторил он.

Его голос звучал так ровно, будто каждое слово вычерчивалось где-то у него внутри по линейке. Любовь Александровна приблизилась к парте Нестора и, взяв его тетрадь, на минуту лишилась дара речи. Её глаза раскрылись так широко, что стали почти круглыми. Губы задвигались, но ещё долго не могли произнести ни звука.

— Поразительно! — наконец, удалось выговорить учительнице. — Так быстро, так аккуратно! И всё, абсолютно всё правильно! Какой ты бледный, Нестор! Ты не болен?

— Нет, вы не беспокойтесь, — уверил её он. — Я такой всегда.

Удивительно, но даже слово «всегда» Нестор произнёс совсем не так, как произносят его обычно люди. Или это мне просто показалось…

— Ботан на всю голову болен. Будем лечить, — усмехнулся Стас, стоило Любови Александровне немного отойти от Нестора.

— Вылечим, — ответили Карташов и Леготин. — Ты только скажи, как.

Через пять минут прозвенел звонок на перемену. Я сделала все задания варианта, но не сдавала: мне нужно было ещё помочь Лариске. Её голова, полностью забитая Стасом, наотрез отказывалась соображать.

Следующим уроком в расписании стояла алгебра в том же кабинете, и поэтому никто никуда не спешил. Мои одноклассники, старательно списав друг у друга неправильные решения, сложили тетради на стол Любови Александровны. Оценки за самостоятельную работу были последним из разряда того, что волновало учеников одиннадцатого «А».

Мы с Лариской на время перемены остались в классе. Она — из-за Стаса, я — из-за Нестора. Мы как будто предчувствовали, что между ними снова завяжется интересный и опасный разговор. Ветров не мог спокойно пережить то, что он теперь не самый высокий и не самый обсуждаемый парень в классе. Но ещё больше сына главы города, вероятно, беспокоила возможная потеря авторитета.

— Чего ты мрачный и бледный такой? — подойдя к Нестору в сопровождении двух верных телохранителей Карташова и Леготина, заносчиво спросил Стас. — Ты гот, что ли?

— Нет, — ответил Нестор, готовясь к следующему уроку.

Мы с Лариской сидели за своей партой. Она торопливо списывала у меня домашнее задание, но часто отвлекалась, чтобы взглянуть на Стаса, начавшего выяснять отношения с Нестором. Я не замечала за собой привычку подслушивать, но теперь с неожиданной для самой себя жадностью ловила каждое слово, произнесённое молодыми людьми, между которыми быстро назревал серьёзный конфликт.

— А кто тогда? Бомж? Что на тебе за барахло? — брезгливо взглянув на одежду нового одноклассника, продолжил Стас. — Где ты только такое нашёл? В секонд-хэнде? Или в сундуке любимого прапрапрадедушки?

— Я не желаю с вами это обсуждать, — решительно встав из-за парты, произнёс Нестор.

Теперь я видела Нестора только со спины и немного жалела, что из поля моего зрения исчезло его лицо. Хотя черты нового одноклассника не выдавали никаких эмоций, мне почему-то хотелось чувствовать на себе его взгляд…. Напротив, в полутора метрах от новенького стоял Ветров с Карташовым по правую руку и Леготиным по левую.

— Да ты кто такой? Ты хоть знаешь, с кем говоришь сейчас, а? — преграждая дорогу недругу, запальчиво спросил Стас. — Ты вообще в курсе, кто я?

— Я бы ответил, кто ты, но при дамах неудобно, — сохраняя непоколебимое спокойствие, бесстрашно сказал Нестор.

— А ты говори, не стесняйся! Чувствуй себя как дома! Наши дамы сами могут послать далеко и надолго. Да, Русланочка? — присоединившись к телохранителям Стаса, улыбнулся Ольшанников и ненадолго задержал в объятиях проходящую мимо Алоян. — Меня Олегом зовут. А ты уж кто там? Кирилл или Мефодий?

— Грешно смеяться над святыми, — не оценил богохульной шутки Нестор.

Я не знаю, как здание школы не превратилась в руины от одновременного хохота двух попугаев-неразлучников, охраняющих раздражённого павлина. Лариса наблюдала за словесной баталией с не меньшим интересом, чем я, но была явно не на моей стороне…. Подруга смотрела на любимого Ветрова как на идола, как на Георгия-Победоносца, поражающего копьём какого-то мрачного хладного змея.

— Заруби себе на носу: мой отец — глава администрации, — давясь заливистым смехом, пригрозил Ветров. — Я тут главный, да и везде. Кстати, завтра принесёшь пятьсот рублей.

— Зачем? — спросил Нестор, и его любопытство Стасу явно не понравилось.

Ветров, очевидно, даже не мог предположить, что новенький после такой тщательной словесной обработки решится ему перечить.

— Не всё ли равно, пучеглазик? На реставрацию заброшенной усадьбы, — зевая от скуки, ответил мэровский сын. — Взнос обязателен, так что откосить даже не пытайся!

Губы Стаса растянулись в омерзительно-сладкой улыбке, которая так нравилась Лариске. Однако улыбался Ветров всего несколько секунд.

— Зачем тебе деньги, казнокрад? — с неожиданной смелостью повторил Нестор, и отрадное чувство гордости за него вмиг охватило меня.

Резкое и твёрдое требование поразило сына главы города как беспощадная пуля из невидимого точного оружия. Мы с Лариской одновременно вскочили с мест и увидели конфликт в новом ракурсе. Нашему изумлению не было границ, когда в глазах у Нестора вдруг сверхъестественно ярко запылало фиолетовое пламя. Около минуты новенький смотрел мэровскому сыну прямо в глаза, и, наконец, богатый наследник просто не смог вынести этого жгучего взгляда.

— Короче это…. — забормотал Ветров не своим голосом и будто не по своей воле. — Там же всё равно теперь одни вороны живут. Снести развалюху эту надо. И болото рядом осушить. В общем, место расчистить.

Тут Стас внезапно замолчал, точно проглотил язык. Немая сцена продлилась ещё где-то полминуты. Оборвала безмолвие реплика Нестора, глаза которого приняли свой прежний облик.

— Нет, вы не тронете усадьбу, — тихо, но убедительно сказал он, и в его голосе не прозвучало ни малейшего сомнения.

Его слова таили в себе какую-то колоссальную неведомую силу — силу, которая не заключалась ни в связях, ни в деньгах, ни в физическом превосходстве. Тут мне показалось, что Нестору известно о заброшенном особняке на окраине что-то такое, чего не знал никто из нас.

«Почему эта усадьба для него так важна? Почему он ей так дорожит? — задумалась я, и вдруг меня буквально осенило. — Да ведь его фамилия Вяземский! Он может быть потомком той знатной семьи, которая когда-то там жила! Да, наверняка так и есть!» Я начала с усилием припоминать бывших хозяев давно опустевшего дворянского гнезда, но всё, что приходило мне на ум, было слишком размытым и смутным.

Карташов и Леготин стояли как столбы. Их глаза опустели от страха и стали удивительно похожими на рыбьи глаза Даниленко. Мне невольно вспомнилась шутка Леготина об аквариуме. Он был прав: ещё немного — и я захлебнусь в грязной жидкости, заливающей помещения школы в течение десяти с половиной лет.

Я взглянула на мокрую стену. Капающая с высокого потолка вода медленно наполняла старые вёдра и тазы, которых выставили в классе больше десятка. Размокшее лицо приклеенного к стене Ломоносова поневоле принимало выражение беспомощного плачущего страдальца. И зачем Любовь Александровна вынудила великого учёного смотреть на то, чем занимаются на уроках математики учащиеся двадцать первого века?

— Это ещё почему? — заносчиво спросил понемногу приходящий в себя Стас. — Да мы эту усадьбу так тронем, что от неё камня на камне не останется!

— Вы не тронете усадьбу, — не обратив внимания на хвастовство Ветрова, повторил Нестор. — Вы даже близко к ней не подойдёте. Это во-первых. А во-вторых, отдавай деньги.

— Какие деньги?

— Деньги, которые ты забрал у этой девушки, — указав взглядом на Лариску, ответил Нестор, хотя я прекрасно помнила, что в момент объявления об очередных поборах новенького ещё не было в классе.

Моя подруга не разделила моего восхищения смелостью нового одноклассника. Стас состроил отвратительную гримасу глубочайшего презрения, но всё же достал из кармана сложенную вдвое купюру и брезгливо бросил её на нашу с Лариской парту:

— Ну и что дальше?

— Ничего. Впредь будьте честным человеком, сударь, и не устраивайте здесь поборов, — Нестор ненадолго перевёл пристальный взгляд на рощу за окном, и воронья стая взмыла в воздух чёрной тучей, чтобы вскоре раствориться в пасмурном небе. — Ты считаешь себя хозяином жизни, а это совсем не так. Над каждым, каким бы великим он ни был, властна исполинская нечеловеческая сила. Сила, которая однажды укоренила его на земле и которая однажды так же легко обратит его в могильный прах. Сейчас, как тебе кажется, у тебя есть всё, но так не будет всегда. Скоро всё изменится.

— Что за бред он несёт? — вспылив, закричал Стас. — Ещё одно слово, и ты с разбитой мордой будешь блистать своими знаниями! А вы чего стоите, я что-то не понял? Языки проглотили?

Карташов и Леготин что-то невнятно промычали, чем привели сына главы города в настоящее бешенство.

— Ну полно, обуздай свой гнев. Не то заплатишь кровью, как только что отец твой заплатил, — хладнокровно предостерёг Стаса Нестор.

«Боится ли он хоть чего-нибудь на этом свете? — подумала я, услышав, как спокойно и бесстрашно Нестор упомянул в своей реплике о мэре города. — Такое ощущение, что нет».

— Да что ты говоришь! — не придав словам Нестора большого значения, усмехнулся Ветров и уселся прямо на его парту. — Мой отец сейчас в Питере, на банкете в честь дня рождения губернатора.

— Это не так, — возразил Нестор. — Твой отец только что доставлен в реанимацию петербургской больницы с тяжелейшими травмами, полученными в результате автокатастрофы.

— Что? С чего ты взял? — округлил глаза Стас, вскочил с парты и схватил свой мобильный телефон.

Мы с Лариской замерли. На её лице застыл испуг. Что изобразилось на моём лице, я не знала, но отсутствие бурной реакции с моей стороны явно понравилось Нестору. Ветров был почти уверен, что новый одноклассник солгал. Он уже, вероятно, придумывал жестокое наказание за ложь, но слова Нестора неожиданно оказались горькой и страшной правдой.

— Как перелом основания черепа? Как шок? Какая кома? — упавшим голосом переспросил Стас, который, очевидно, позвонил на номер отца. — Вы что там вообще все, что ли? Какое крайне тяжёлое состояние? Вы врачи или кто? Сделайте там что-нибудь!

Ветров выбежал из класса с мобильным телефоном, но уже через пару минут вернулся. Губы Стаса чуть искривились и начали слегка подрагивать.

— Он будет жить? — стараясь не показывать излишних эмоций, спросил у Нестора Стас.

— Всё в деснице Божьей, — спокойно ответил Нестор.

Стас собрал вещи и ушёл домой. Однако его верные телохранители до конца учебного дня не оставляли Нестора в покое.

— Ты откуда приехал такой? — спросил Нестора Карташов, когда Любовь Александровна вернулась в класс, чтобы провести алгебру. — Чего мы тебя раньше никогда не видели?

— Ты что экстрасенс? — предположил Леготин.

Но Нестор оставался равнодушным и хранил гордое молчание. Поняв, что нового одноклассника просто так не разговорить, парни начали тыкать ему в спину шариковой ручкой, о чём мне сразу же доложила Лариска. Я обернулась к нему, и наши взгляды на мгновение встретились. Застывшие глаза Нестора с неподвижными чёрными ресницами смотрели отрешённо и печально.

— Что случилось, Юля? — окликнула меня Любовь Александровна.

Тут я со стыдом поняла, что впервые в жизни позволила себе повернуться на уроке на сто восемьдесят градусов. Крутились и болтали все, некоторые даже вскакивали с мест, но мне не было никакого дела до других.

— Ничего, — испуганно прошептала я, но учительница уже увидела, что происходило на задних партах.

— Леготин, Карташов! Немедленно перестаньте! Что вы делаете? — приблизившись к телохранителям Ветрова, возмутилась учительница. — Почему вы мешаете Нестору заниматься?

— Ничего мы не мешаем, — возразил Леготин.

— Как не мешаете, если я вижу, что мешаете? А ну-ка оба выйдите отсюда! — потребовала Любовь Александровна.

— Учитель не имеет права выгонять ученика с урока! — попытался заступиться за товарищей Ольшанников.

— А ученики не имеют права болтать на уроках, — не поддалась на провокацию Любовь Александровна. — Карташов, Леготин! Я кому сказала? Выйдите из класса! Я на вас докладную напишу!

Никакой докладной Любовь Александровна, конечно, не написала, но телохранителей Стаса всё-таки выгнала. Лёша и Паша с удовольствием, почти вприпрыжку отправились получать коридорное образование, а точнее, курить в туалете.

— Русланочка, мы тебя ждём, — поравнявшись с партой Алоян, шепнул Карташов.

— Да иди ты!.. — покривилась Русланочка и даже достаточно точно указала направление.

Лариска продолжала писать что-то Стасу, но ему сейчас было явно не до неё. Она жаловалась, что он ей не отвечает, безо всяких оснований ревновала, прокручивала списки его друзей…. Лариску совсем не напрягало то, что я не поддерживаю беседу, а только пожимаю иногда плечами и киваю головой. Её реплик вполне хватало на двоих.

Последующие уроки заставляли всё больше удивляться неординарным способностям Нестора. Он привёл в восторг нашу ещё молодую и слегка помешанную историчку, начав спорить с ней о событиях одной из Русско-турецких войн.

— Простите, но всё было совсем не так, как вы рассказываете, — вежливо обратился к ней он.

— Как же, по-твоему? Ой, ты новенький что ли? Интересный какой! — не сдержалась Ксения Ивановна. — Как тебя зовут?

— Нестор Вяземский, — прозвучал спокойный и уверенный ответ.

— Нестор Вяземский? Хм, как интересно! Ты случайно не потомок князя Вяземского, который жил здесь в восемнадцатом веке? — сыронизировала она.

— У князя Нестора Вяземского, который жил здесь в восемнадцатом веке, нет и не было потомков. Он умер в возрасте двадцати лет от удушья во время пожара. Так вы позволите мне рассказать о Русско-турецкой войне? — спросил он.

— Конечно! А вы послушайте! Не меня, так хоть одноклассника послушайте! Я, конечно, понимаю, что вам ничего этого не надо….

Нестор подошёл к учительскому столу и начал свой рассказ. Он подробно охарактеризовал противоречивые настроения, царившие в народных массах и в самом дворце Екатерины Великой, детально объяснил различные позиции приближённых к ней лиц, упомянул о Петре Третьем, поклоннике прусского короля Фридриха, и, наконец, перешёл к описанию самих военных действий на фронтах. Нестор последовательно, чётко и ясно излагал, когда, откуда и в каком направлении выдвигались войска, кто командовал ими, кто особенно отличился в боях.

Однако в его речи присутствовали не только сухие конкретные факты, но и интересные субъективные оценки. Не только досконально знавший, но и тонко прочувствовавший давние события, он бесстрашно озвучивал собственные выводы об итогах сражений и анализировал поступки отдельных людей: удачи и неудачи, подвиги и предательства.

— Потрясающе! — воскликнула Ксения Ивановна, когда к ней, наконец, вернулся дар речи. — Я за всю свою жизнь таких ответов не слышала! Неужели ты так любишь историю? Ты ведь не готовился, а так, прямо сразу! И такая свежая, такая своеобразная точка зрения…. Твои сверстники понятия не имеют, что такое войны второй половины восемнадцатого века. Спросишь их — и даты-то не назовут. Или вообще с Великой Отечественной перепутают, посадят всех на танки да на самолёты прямо в кюлотах и напудренных париках и отправят нацистов громить, и ничего, что нацисты эти через двести лет только родятся. А ты рассказал об этой войне так, будто видел её своими глазами!

— Вы правы. Я участвовал в нескольких сражениях. Однажды даже был ранен, — ответил Нестор, и класс взорвался от смеха.

— «World of tanks» forever! — воскликнул Карташов.

— «Дота» круче! — возразил Леготин. — Ветров и тот в «Доту» рубится.

— Ох уж эти ваши игрушки! — открывая классный журнал, покачала головой Виктория Валерьевна. — Ну, садись, Вяземский, пять тебе за технику и пять за артистизм!

С учительницей английского языка Викторией Валерьевной Нестор проговорил о чём-то весь урок, и перевести их диалог не удалось никому из моих одноклассников. Никто и не стремился разобраться в дебрях иностранного языка. Все, торжествуя, единодушно отмечали несостоявшуюся благодаря Нестору контрольную работу по прямой и косвенной речи.

— Может, ты знаешь ещё какие-нибудь языки? — спросила Виктория Валерьевна Нестора после урока.

— Их не так много, — скромно ответил Нестор. — Английским, немецким и французским владею свободно. С испанским и итальянским чуть хуже. Мне больше нравятся древние языки: старославянский, греческий, латынь.

— Наш человек, контру сорвал, — сказал в коридоре своему приятелю Карташов. — Может, простим его пока?

— Давай простим, — согласился Леготин. — Завтра Стас придёт — решим, что с этим пучеглазым делать. А на сегодня пока что отбой.

Глава 3. Мёртвые души

Весь урок английского Лариска неслышно смеялась от счастья. На её щеках играл задорный румянец. Она показывала мне новые фотографии своего возлюбленного. Я не горела желанием рассматривать фотоотчёт Ветрова о недавней поездке в Турцию, но всё-таки делала это, чтобы не обидеть влюблённую подругу. «Блин, он такой лапочка! С ума сойти, как загорел! — шёпотом восклицала Лариска. — Как такого можно не любить? Вот я вообще не понимаю!». Я ничего не отвечала, но она продолжала вести сама с собой оживлённую беседу до тех пор, пока это, наконец, не наскучило ей.

— Что-то ты подозрительно весёлая, Лара, — когда урок закончился, завязала разговор я.

— А я теперь всегда такая буду. Почему — не скажу. Секрет! — не переставая солнечно улыбаться, воодушевлённо ответила моя подруга и сменила тему. — А пойдём вампирчика искать?

Мне тоже стало интересно, как на этой перемене будет вести себя новенький, но я не подала и виду, что это так, а просто последовала за Лариской на первый этаж.

Нестор по-прежнему предпочитал шумной компании благородное и гордое одиночество. Он неподвижно стоял у старого облезлого окна. На его бледных ладонях лежала тяжёлая, ветхая, с чёрной обложкой и пожелтевшими страницами книга. Нестор читал с редкой для нашего времени страстью, пожирая широко раскрытыми глазами строки и не видя ничего вокруг. Выразительный профиль его сосредоточенного, озарённого тусклым дневным светом лица был красив и немного страшен своей неестественной неподвижностью.

Лариска подкралась к Нестору почти вплотную. Я отстала от неё на несколько шагов, не желая вторгаться в личное пространство человека, которого ещё совсем не знаю.

— Укуси меня за щёчку, вампирчик! — желая разговорить новенького, кокетливо вымолвила Лариска.

Однако ответом было гробовое молчание. Нестор не оторвал взгляда от своей книги, точно Ларискины слова были адресованы вовсе не ему. Он даже не улыбнулся. В эту минуту мне стало отчего-то стыдно за Лару. В то же время я почувствовала какую-то необъяснимую гордость за Нестора. Я впервые в жизни увидела парня, реагирующего так адекватно на глупый и легкомысленный женский флирт.

— Что читаешь? Дай посмотреть! — полюбопытствовала моя настойчивая подруга и, наконец, достигла своей цели.

Нестор закрыл книгу и посмотрел на Лариску, но это был вовсе не тот взгляд, которого она добивалась. Глаза Нестора не выражали ни интереса, ни, тем более, симпатии. Так смотрит пожилой и серьёзный человек на неразумного расшалившегося ребёнка.

— Ну что ты всё молчишь? — обиженно возмутилась Лариска. — Скажи нам хоть словечко! Мы же с тобой подружиться хотим!

— Поберегись своих желаний, волчья ягода твоя любовь, — вдруг пророчески предостерёг Нестор, а после перевёл проницательный взгляд на меня. — Сегодня ночью у тебя будет жар.

— Откуда ты знаешь? — тихо спросила я, ошеломлённая внезапным предсказанием.

— Я вижу, что ты нездорова. У тебя болезненно блестят глаза, и очень сильно болит горло. Но не волнуйся: я помогу тебе. Эта болезнь быстро отступит, — пообещал Нестор, и его голос, ровный и невозмутимо-спокойный, прозвучал всё-таки чуть мягче, чем раньше.

Уголки его бескровных бледных губ едва заметно напряглись. Нестор попытался улыбнуться, но не смог этого сделать, словно какая-то непобедимая сила помешала ему. Прозвенел звонок, и я следом за Лариской поспешила в класс…

Если математичка заботилась о том, чтобы её подопечные научились решать хоть что-нибудь, то учительница литературы пыталась заставить нас хоть что-нибудь читать.

«Я знаю, какой сейчас век, но проявляйте к книгам хотя бы коммерческий, шкурный интерес! Вам нужно будет приводить аргументы из художественной литературы на ЕГЭ! Откуда вы их будете брать?» — почти каждый урок задавала риторический вопрос Анастасия Георгиевна.

Она была уже не молода, но ещё и не стара. Перемены, как правило, проводила за любимыми книгами, обожала Пушкина и мандарины. Последние поедала в огромных количествах независимо от времени года. На её столе даже в самый ненастный день лежало несколько солнечных оранжевых фруктов.

— Анастасия Георгиевна, а у нас новенький — Нестор! — заявил Карташов входящей в класс учительнице.

— Правда? Где же он? Познакомьте! — заинтересовалась она и закрутила головой, как встревоженная посреди дня сова.

Тем временем, Нестор сам подошёл к ней, почтительно представился и негромко задал странно сформулированный вопрос:

— Как прикажете к вам обращаться?

— Как зовут меня? Алфеева Анастасия Георгиевна. Какое же у тебя необычное имя! — сказала учительница. — Кто тебя так назвал?

— Отец, — ответил Нестор.

— О, у тебя и отчество необычное! Нестор Виссарионович…. — найдя новенького в списке классного журнала, прочитала она. — Бледненький-то какой…. Ни кровинки! Разве так можно? Мясо надо есть: говядину, свинину. На воздухе больше бывать. Ну что же, я рада познакомиться. Садись!

Появление новенького оказало на Анастасию Георгиевну значительное влияние. Ей захотелось произвести на нового ученика глубокое впечатление своим талантливым и увлекательным преподаванием. Она отступила от привычного принципа дать задание всем писать конспект по учебнику и решила провести полноценный нормальный урок литературы.

— Тема нашего сегодняшнего занятия, — Анастасия Георгиевна красиво вывела на доске инициалы и фамилию великого писателя золотого века. — Записали? Теперь скажите мне, одиннадцатый «А»…. Что вы уже знаете о Гоголе?

Заданный учительницей вопрос ни у кого не вызвал интереса. Часть класса со скучающим видом демонстративно повалилась на парты, часть осталась сидеть, сотрясаясь от смеха.

— Скучный чувак, — смеясь, наконец, ответил Леготин.

— Ну вот, опять то же самое! — пришла в негодование Анастасия Георгиевна. — И Пушкин скучный, и Толстой, и Гоголь…. Почему же они вам так не нравятся?

— Да потому, что они уже давно устарели! — вставил свои пять копеек Карташов.

— Классика никогда не устареет, — возразила учительница. — Авторы, включённые в школьную программу, поднимают вечные вопросы, которые волновали, волнуют и будут волновать человечество. В любом случае, аргументы из азбуки вам на ЕГЭ не засчитают. Восприятие у вас сейчас, конечно, какое-то неадекватное. «Бедную Лизу» Карамзина и ту опошлили до безобразия. Так, всё, давайте вернёмся к теме. Скоро урок уже закончится, а вы ещё ничего не написали. Кто расскажет мне о Гоголе?

Единственной целью этого вопроса было успокоить разбушевавшийся класс и сконцентрировать внимание на теме занятия. Однако Нестор снова вызвался отвечать.

— Анастасия Георгиевна, позвольте, я расскажу, — негромко, но твёрдо спросил он.

— Ты? — переспросила она. — Конечно! Я с удовольствием послушаю. А вы записывайте и в интернете биографию открывайте. Что угодно делайте, но чтобы в конце урока все сдали мне свои работы! Третий месяц учатся, а оценок нет совсем. Как я выставлять буду? Я на данный момент только Юле могу нормальную оценку выставить.

— Опять свою любимую монашку превозносите, — лениво потянувшись, упрекнула Анастасию Георгиевну Каролина. — Куда уж нам до неё, мы же второй сорт!

— Ничего, и до неё скоро Стас доберётся! Посмотрим на вашу реакцию, когда ваша Юлечка в первый раз пошлёт вашу литературу! И вообще это ваши проблемы, что вы оценки выставить не можете! Мы каждый урок что-то пишем! — вызывающе добавила Русланочка.

Телохранители Стаса дружно захлопали в знак одобрения. Всего секунда — и к ним присоединился почти весь одиннадцатый «А». Русланочка вскочила с места и, лучезарно улыбаясь, сделала что-то вроде реверанса.

— Ты, Алоян, помолчи лишний раз — умнее будешь выглядеть, — еле сдерживая эмоции, заговорила униженная учительница. — Твои работы становятся всё хуже и хуже. Последняя вообще отвратительная, лучше бы и вовсе, как Даниленко, не сдавала! Пушкин у неё «Войну и мир» написал! Какой позор! И поведение твоё…. Как можно девушке вообще так себя вести?

— А что я вам сделала? — вытаращила глаза Русланочка. — Опять что-то не так сказала? У нас в стране свобода слова! Вы посмотрите, люди! На ровном месте наезжают! Вообще беспредел!

— Короткая же память у тебя. А у меня вот память отличная! — воскликнула Анастасия Георгиевна. — Я прекрасно помню, что ты вчера с Леготиным на большой перемене вытворяла!

— А, так вы об этом! — наконец, вспомнила Алоян. — И что? Может, я люблю его? Что, уже и любимому человеку приятное сделать нельзя? Вас наняли тут русский с литературой вести, вот и ведите! Я вам ближайшая родственница что ли? Какое вам дело, чем я на переменах занимаюсь?

— Стучитесь, если нежные такие! Или директрисе нашей дорогой пожалуйтесь: пусть шпингалеты хоть в одном туалете присобачит! — поддержал свою смелую подружку Леготин, и Карташов, оскалившись, похлопал соседа по парте по плечу.

Шокированная Анастасия Георгиевна смотрела в одну точку. Немое отчаяние и крайнее бессилие заставили её позабыть о своём первоначальном стремлении провести в земном аду образцовый урок литературы. Она машинально взяла в руки мокрую тряпку, подошла к доске и уже хотела стереть с неё непонятно зачем написанную тему, но…

— Вы разрешите мне начать? — вдруг пробился сквозь какофонию десятков голосов особенный, неповторимый в своём спокойствии голос Нестора.

— Ой, Нестор, я забыла о тебе, прости! — извинилась Анастасия Георгиевна.

— Ничего страшного, — серьёзно ответил он и начал обещанный рассказ о Гоголе.

Нестор говорил непринуждённо и свободно. Его слова, незамысловатые и точные, сплетались в красивое гармоничное кружево единой, ничем не прерываемой и равномерно развивающейся мысли.

В глазах Карташова и Леготина вновь закипела ярая ненависть к поставившему себя выше всех новому ученику. Их ужасное чувство разделяли также Ольшанников и Шамсутдинов. Даниленко спал на последней парте сном младенца, а Каролина и Русланочка, не умолкая, спорили, кому из них удастся соблазнить «переучившегося ледяного истукана».

— На Несика планы строят, слышишь? Ничего у них не получится: он твой, — со смехом шепнула мне Лариска.

В этот день я восприняла последнюю фразу подруги как неразумную шутку, но впоследствии не раз удивлялась, насколько Лара была права.

Класс от скуки ужасно расшумелся, но Нестор всё говорил и говорил. Ничто не помешало ему дать ещё один блестящий развёрнутый ответ. Его рассказ о Гоголе вернул Анастасию Георгиевну к жизни. Она изменилась в лице, даже как-то помолодела от радости. Её морщины на лбу и под нижними веками разгладились, а в глазах заблестела живая искорка вновь обретённой надежды.

— Нет, это просто восхитительно! Я не могу найти слов…. Нестор, у тебя потрясающая речь и поразительная память! — вытирая слёзы умиления краем своей серой шали, тихо похвалила новенького Анастасия Георгиевна. — Я ни разу в жизни не видела ученика, который бы так умно, логично и связно излагал свои мысли! Ты перечислил и описал подробно столько событий! Назвал наизусть столько точных дат! А что ты сам читал у Гоголя?

— Я прочитал у него всё. Гоголь — мой любимый русский писатель, — произнёс Нестор.

— Какое же произведение нравится тебе больше всего?

— Выбрать на самом деле трудно, — проговорил Нестор, и по классу прокатилась очередная волна шёпота и смеха. — Пожалуй, «Мёртвые души».

— Чем же тебе нравятся «Мёртвые души»? — увлёкшись беседой с новым учеником, вновь спросила Анастасия Георгиевна.

На этот вопрос Нестор ответил не сразу, но его слова поразили меня.

— Вы знаете, читая их…. — голос Нестора ненадолго оборвался, и все почему-то одновременно посмотрели на него, даже Даниленко приподнял со столешницы свою пустую голову. — Читая их, воскресаешь.

Каролина покрутила пальцем у виска, Русланочка кивнула ей. Секунда, другая — и весь одиннадцатый «А» загудел, будто пчелиный рой, обсуждая очередное высказывание новенького.

— Он псих, — донёсся до моего слуха голос Карташова.

— Дурку вызывай, — поддержал его Леготин. — Ты знал, что двадцать процентов людей — шизофреники?

— Я чувствую, что ты уже давно знаком с творчеством Николая Васильевича. Ты превосходно знаешь не только его биографию, но и массу уникальных фактов! — продолжила разговор с Нестором Анастасия Георгиевна. — Даже я не могу похвастать такими знаниями. Всем брать пример с Вяземского! Нет, это невероятно. Ты говорил о Гоголе так, словно общался с ним живым!

— Вы правы, — подтвердил предположение учительницы Нестор.

— Погоди-ка, погоди. Как это — я права, если…. — ошеломлённо переспросила Анастасия Георгиевна и схватилась за голову. — Да тише вы, одиннадцатый «А»! Быть этого не может, Нестор! Ведь Гоголь давно уже….

— Умер!.. — неожиданно для всех громко перебил её Нестор, и его глаза снова вспыхнули страшным фиолетовым пламенем. — Нет ничего глупее этого глагола, который обозначает конец, завершение, утрату, безнадёжность! Смерть — это перерождение, обретение другой сущности. Она не повреждает ни духа, ни души. Вы не поверите мне, но Николай Васильевич вас сейчас отчётливо видит и слышит.

— С небес…. Конечно же, с небес! — упав на стул, со слезами на глазах воскликнула шокированная речью новенького учительница.

— Нет, он намного ближе. Я привёл его с собой, — спокойно сказал Нестор. — Николай Васильевич, покажите, что вы здесь!

Недоверчивые одноклассники тотчас подняли оратора на смех, однако хохотать им пришлось недолго. Полки старого книжного шкафа затрещали, и на пол, чуть не задев меня, упала довольно толстая книга. Я вскочила с места и подняла её. Каково же было моё удивление, когда я прочитала название!

— Что это, Юля? Юля, скорее скажи! — дрожащим голосом спросила едва не обезумевшая от волнения и страха учительница.

— Это «Мёртвые души», — негромко ответила я, и с полок градом посыпались книги.

Весь класс повскакивал на ноги. Лишь Нестор остался спокойно и неподвижно стоять около своей парты.

Анастасия Георгиевна напрасно пыталась воспрепятствовать начавшемуся по какой-то мистической причине книгопаду: ожившие печатные издания били её по рукам, а их страницы, как безжалостные осы, жалили её пальцы.

— Боже мой! Боже! — крестясь, закричала она от бессилия, однако книги всё сыпались и сыпались с полок. — Да что же это? Боже, спаси и сохрани!

— Теперь вы верите? — медленно подойдя к ней, спросил Нестор.

— Верю! В бессмертие души человеческой верю! В Николая Васильевича верю! Только прекрати это, пожалуйста! — взмолилась учительница, и новенький охотно исполнил её просьбу.

— Довольно, пожалуй, — с этими словами Нестор поднял одну книгу.

В тот же миг обвал как по волшебству прекратился, но началось нечто не менее удивительное. Книги одна за другой взлетали в воздух и становились на свои места, словно кто-то невидимый бережно раскладывал их по длинным полкам. Через несколько минут шкаф уже выглядел так, будто ничего не случилось.

— Я ставлю тебе пять, — наконец, сказала ошарашенная Анастасия Георгиевна Нестору. — Только, пожалуйста, не приводи сюда больше никого. В следующий раз у меня точно случится инфаркт!

— Как вам будет угодно, — ответил Нестор, и прозвенел звонок с последнего урока.

Обычно уже спустя несколько секунд после этого звонка в классе не оставалось ни одного человека, но сегодня учебный день закончился иначе. К Нестору бросились с сотнями вопросов, на которые ему, по всей видимости, не очень хотелось отвечать. «Что это был за фокус с книгами, а? Кинь ссылку, откуда берёшь всю эту ахинею, которая так нравится нашей училке! Ты есть вконтакте или в одноклассниках? Как ты там записан? Дай нам свой телефончик, мы ведь теперь одноклассники!» — донимали его телохранители Стаса, однако разузнать контактные данные новой жертвы им так и не удалось.

— У меня нет ни компьютера, ни телефона, ни интернета, — спокойно и честно ответил Нестор, и мои одноклассники хором принялись утверждать, что такого просто не может быть.

— Да пусть завтра выпадет малиновый снег, если ты Гоголя видел и сюда приводил! — вдруг распетушился Карташов и, подобно Стасу, заложил руки за спину. — Повёрнутый шизик! Вы что здесь все ему верите? Ему надо в психушке лечиться!

— С Гоголем он говорил! А Пушкина ты случайно не видел? — поддержал его Леготин и совсем как Ветров горделиво запрокинул голову.

— Многих доводилось видеть. Многих, — глядя на телохранителей Стаса как на несмышлёных детсадовцев, ответил Нестор. — И мёртвых, и живых. Не так уж и страшны мёртвые тела, как мёртвые души. А мёртвые души — это вы, господа.

Он каким-то чудесным образом выбрался из окружения назойливых одноклассников и быстро скрылся в коридоре. Все толпою поспешили за ним, но так его и не догнали. Посмотрев в окно, я увидела, как между голыми деревьями, которые вновь облепились расшумевшимися воронами, мелькнул знакомый, старинного покроя чёрный плащ….

— Как тебе новенький? — задорно спросила у меня Лариска, когда мы вышли на улицу и почувствовали предзимнюю прохладу, которую разлил тоскливый ноябрь по узким улочкам туманного и бессолнечного Вяземска.

— Странный, — односложно ответила я, спускаясь следом за ней по разбитым бетонным ступеням бывшей духовной семинарии.

— Просто странный? Больше ничего? — насмешливо сощурила глаза Лариска, точно желая уличить меня в каком-то недостойном поступке.

На самом деле я чувствовала неугасающий, непреодолимый и необъяснимый интерес к нему. Однако я не понимала, как можно, подобно Лариске, постоянно болтать о своих чувствах — о самом сокровенном, чем живёт твоё сердце. Я ещё никогда никого не любила. Ни один молодой человек ещё так не будоражил моей безмятежной души. Может быть, поэтому мне было так трудно признаться подруге, что новый одноклассник мне очень симпатичен….

— Ничего, — глядя в землю, сказала я и напрасно понадеялась на то, что Лариска сменит тему.

— А мне он понравился. Имя у него красивое. И фамилия древняя какая-то, — точно дразня меня, сказала подруга. — Достойный конкурент для Стасика. Мне кажется, вы бы с этим Вяземским неплохо вместе смотрелись. Оба серьёзные, спокойные такие. Умные…. Идеальная пара!

— Ещё неизвестно, кто он такой. Все эти странные слова его, поступки….

— А тебе не кажется, что он вампир? — полушутя-полусерьёзно спросила Лариска. — А что? Все признаки ведь налицо: бледность, странный цвет глаз….

— Вампиров не бывает, — скептически сказала я в ответ. — Он просто, наверно, носит цветные линзы. А бледность и худоба…. Может быть, у него анемия. Это болезнь, при которой зрелых эритроцитов в крови не хватает или они какой-нибудь патологической формы.

— Да ну тебя, Юль! Не строй из себя учёную зануду! — перебила подруга. — Как будто я не знаю, что тебе, как и всем, хочется встретить красивого, хорошего мальчика! Ты целый день сегодня на этого Несика глазела!

— Я? — мой голос прозвучал как-то беспомощно.

— Да, да, ты. Кто же ещё? О-о-о…. Точно влюбилась! — безудержно смеясь, восторжествовала Лариска. — Впервые в жизни тебя такой вижу!

— Какой? — сконфуженно переспросила я, пытаясь понять, что со мной не так.

— Красной как рак! Ладно, не обижайся. Я же прикалываюсь просто! Мне, если честно, тоже любопытен этот новенький. Хотя Стас, конечно, божественен, просто лапочка по сравнению с этим ожившим камнем. Кстати, насчёт Стаса!.. — зрачки Лариски мгновенно расширились и заблестели, как чистое озеро в солнечный и ясный летний день. — Стасик! Ох, Юлька! Как я тебе до сих пор не рассказала?!

— О чём? — спросила я, не скрывая своего волнения за безрассудно влюблённую подругу.

— Слушай! — велела Лариска и начала рассказ, который, вероятно, заставил меня ещё сильнее раскраснеться. — Стою я в школе, в туалете на втором этаже, в окошко смотрю. Вороны твои любимые за стеклом на подоконнике сидели. Одна другой пёрышки чистила. Парочка, видно. Как люди совсем. Вообрази! Вдруг чувствую — кто-то сзади подошёл и обнимает. Разворачиваюсь — Стасик! Я думала, что он давно домой уже ушёл. Так нет, стоит передо мной. Сигаретами от него несёт. Я говорю ему: «Ветров, ты откуда?» А он меня к стенке прижимает и целует прямо в губы! А потом такой: «У меня отец на грани жизни и смерти. Пожалей меня, Ларочка! Приходи ко мне! Я умру, если ты не придёшь!» И глаза у него грустные-грустные, как у маленького голодного щенка. В общем, он позвал меня в субботу в гости ужастик смотреть.

— И ты пойдёшь? — спросила я, и чувство какого-то неописуемого омерзения разлилось у меня внутри.

— Спрашиваешь! Конечно, пойду! — воодушевлённо ответила Лариска и едва не подпрыгнула от радости, что часто делала в детстве. — Он обещал мне вино, ананасы и вкусные конфетки. Горячий, я чувствую, будет ужастик!

— И ты не боишься? — спросила я, пытаясь пробудить в ней если не скромность, то хотя бы естественный инстинкт самосохранения.

— А что бояться? Ничего в этом нет такого страшного. Юль, ну ты что какая? Завидуешь что ли? — нахмурилась Лариска, не понимая моей реакции.

— Нет. Волнуюсь просто за тебя. Всякое может случиться, — попыталась предостеречь свою подругу я, но она перебила меня.

— Да что может случиться? Вон Каролина с Русланочкой как-то живут же….

— Лара, опомнись! — немного повысила голос я. — Неужели тебе так хочется пополнить амурный список брошенок Ветрова?

— Кто не рискует, тот шампанского не пьёт, — стояла на своём Лариска. — И почему ты думаешь, что он меня бросит? Я интересная, красивая девушка. А ты не завидуй. Ты тоже ничего. У тебя глаза красивого цвета и волосы обалденные! Бровки яркие, ресницы чёрные, даже краситься особенно не надо! И фигура классная! Ты просто показывать её не хочешь. Кстати, ты заметила, как вампирчик на тебя перед уходом посмотрел?

— Как? — равнодушно спросила я, точно помня, что никакого такого взгляда на самом деле не было.

— Жадно, страстно, во все глаза! Как будто сейчас съест! — довольно уверенно сыграла Лариска, но ей всё-таки не удалось меня убедить.

— Тебе, наверно, показалось. Почему ты так уверена, что я ему понравилась? Чужая душа — потёмки. Может, он, наоборот, с первого взгляда меня возненавидел?

— Я знаю этот тип парней, — уверенно заявила Лариска. — Твой Нестор просто притворяется ледышкой, а сам наверняка уже составляет гениальный план по завоеванию твоего сердца….

«Твой Нестор» — как же странно это прозвучало! «Разве может такой независимый и замкнутый человек как Нестор кому-то принадлежать? Нет, однозначно нет», — подумала я и поймала себя на мысли, что уже испытываю по этому поводу какую-то неясную грусть.

— А насчёт Стаса ты меня даже не отговаривай. Стасик!.. Мой любимый! — затряслась от радости Лариска. — Юль, я столько лет об этом мечтала! Мы с ним на субботу, на семь часов договорились. Маме я скажу, что у тебя переночую. Так что ты не выдавай меня!

— Я не выдам, конечно. Но ты сама потом не будешь жалеть? — в последний раз спросила я.

— О чём? Да всё хорошо будет, Юль! — закатила глаза Лариска.

— Ладно, как хочешь, — поняв, что переубеждать её бесполезно, вздохнула я. — Только ты всё равно береги себя. Пока!

— Пока! — обнимая меня на прощание, улыбнулась подруга и побежала домой.

Кожаные Ларискины сапожки, доставшиеся ей от матери, звонко застучали каблучками по мокрому асфальту и тонкой мутной наледи разбитой дороги. На её золотистых волосах играл каким-то чудом просочившийся сквозь непробиваемую сталь облаков солнечный лучик. Однако вскоре волосы Лариски померкли. Её хрупкую, прыгающую через лужи фигурку быстро окутал сгустившийся туман.

Глава 4. Наташа

Я сделала несколько шагов в сторону своего дома, однако вспомнила о важном деле и изменила маршрут. Мне нужно было сбегать в соседний квартал и отнести бабушкин заказ.

Моя бабушка Лидия Константиновна уже много лет подрабатывала вязанием. Мама относилась к этой затее скептически. Она часто говорила, что игра не стоит свеч, и в её словах присутствовала доля правды. Желающих приобрести носки, шарфы, варежки и шапки в Вяземске было не так много. Цена на пряжу периодически подскакивала, заставляя бабушку продавать дороже готовые изделия, что, безусловно, вызывало у «постоянных клиентов» возмущение. Но, несмотря на это, мы не могли пренебречь возможностью дополнительного заработка. Пусть даже речь и шла о трёх или четырёх сотнях в месяц.

Я с удовольствием исполняла обязанности бабушкиного курьера. Иногда, когда встречались большие заказы или она болела, я помогала ей и с вязанием. Однако стоит ли говорить, что представляла собой моя работа по сравнению с отточенным в течение десятилетий бабушкиным мастерством?

Дом заказчика находился в другом квартале, на самой окраине города. За ним тянулись ряды поржавевших пронумерованных гаражей. Позади них был старый сосновый лес. Он обступал наш городок со всех сторон.

Всякий раз, когда мне приходилось заходить в первый подъезд этой пятиэтажки, я поневоле замирала на площадке первого этажа и смотрела на старенькую, поцарапанную, всю разбитую дверь квартиры номер четыре.

«Когда-то здесь жили Мушниковы, — со скорбью и горечью думала я. — Теперь здесь никто не живёт…. И, наверно, уже никогда не будет жить».

Это случилось в октябре, два года тому назад. Тогда я училась в девятом классе и только начинала задумываться о поступлении в Петербург на психиатра. Вся моя подготовка к этому заключалась в то время в мечтательном созерцании фотографий северной столицы на экране ноутбука и просмотру обучающих видео о психически больных людях.

Когда я возвращалась домой из школы, меня едва не сбила с ног пробегающая мимо девочка. Я узнала её сразу. Это была Наташа Мушникова. Дочь маминой подруги, мамина крестница. Я окликнула её по имени. Наташа обернулась. На её лбу виднелась гигантская шишка, а на личике алела вытекающая из носа струйка крови.

— Что случилось, Наташа? — спросила я. — Ты упала?

Ответом было молчание. Я присела на корточки для того, чтобы вытереть её лицо влажной салфеткой.

— Кто-то обидел тебя? Почему ты молчишь?

— Меня убьют, если я расскажу, — пробубнила она и вдруг подскочила на месте.

Во двор ввалилась целая компания школьников: пятеро мальчишек и две девчонки. Подростки из шестого «А» галдели, периодически ругались и, точно ища кого-то, странно озирались вокруг. Наташа спряталась за меня и прижалась ко мне как котёнок.

Одноклассники заметили её, однако подойти не решились. К тому же, на руку беглянке сыграло то, что из ближайшего подъезда вышло двое пожилых мужчин. Вряд ли они позволили бы обидеть девочку.

Спустя несколько минут орава ребят исчезла.

— Пойдём, — я взяла Наташину маленькую ручку и повела её за собой вдоль дома.

Девочка не сопротивлялась. Хлюпая носом и потирая лоб, она шагала рядом и не задавала никаких вопросов.

Наташа была лилипуткой. В двенадцать лет она имела рост первоклассницы. Природа обделила её и красотой. Узкие глубоко посаженные глазки, приплюснутый нос, длинный рот с кривоватыми зубками — она представляла собой почти точную копию своей матери Евгении Мушниковой, от которой достался ей и патологически низкий рост. Я нередко встречала эту женщину, уборщицу в единственном на весь наш городок супермаркете.

Отец Наташи, мужчина коротконогий и приземистый, работал железнодорожником на станции Вяземской. Был известным любителем выпить и много курил. Может быть, поэтому три года назад его скосил туберкулёз. Овдовевшая Евгения осталась с двумя детьми: девятилетней Наташей и пятилетним Павликом, болезненным и слабеньким.

Павлик так и не научился говорить. Целыми днями он качался на старых скрипучих качелях во дворе. Если какая-нибудь молодая мама подходила к нему и просила освободить качели хотя бы на пять минут, Павлик начинал брыкаться, трястись всем телом и завывать на весь двор как сирена. «Жаль мальчишку, дурачком растёт», — говорила моя бабушка.