То да сё
Как два сыча, в УАЗике сидим.
Село, и осень, кажется, среда.
И он (водитель) говорит мне: Слушай, Дим!
Вот как ты думаешь? Я мыслю иногда:
Россия же… Россия… это всё —
Реально же, как мы же изучали,
Душа, кирза и Пушкин, то да сё,
Вон то вон поле, дедовы медали.
И день ещё заварку в каждый чай,
За что не знаю уж, но всё же посылает.
И мы в УАЗике сидим, как два сыча,
Среди миров, и Бог об этом знает.
Холмы
В ночи на холмах, где три сотни лет
назад ходил кочевой калмык
и стоял на вершине анахорет,
а потом ушкуйник искал родник —
там на пустых, как ведро, холмах
ничего хорошего не растёт
и от неба дичает уже в глазах,
и от страха будущее орёт.
Только ты всё равно приходи… ходи…
Ночью сюда приходи — смотри,
как вода заполняет собой следы,
и костёр, как рыба, не говорит.
Всё сломалось от радости и любви,
ничего теперь уже не спасёт.
Индикатор заряда щас догорит,
и останется только вот это всё.
***
У всякого счастья имеется привкус грядущего.
Так в окруженном городе смотрят кино и поют, как прежде.
Грядущее пишет послания всюду прозрачной тушью,
и мы ничего не видим, и нет никакой надежды,
что нас вот минуют как-нибудь перемены,
что город проснётся, и нет канонады фронта.
Нет, не надейся ни капли на эти родные стены.
Просто оставь им в рамочке своё золотое фото.
Грядущее ставит с размаху жирные точки в наших
ещё не написанных, не придуманных предложениях.
Точки за точками — младше ты или старше,
или в прекрасном возрасте скорби и сожаления.
Грядущее, комкает лирику в мокрый, смешной платочек
и говорит под руку: «Послушай меня, послушай!
Только в одном направлении вовсе не встретишь точек —
это когда на земле ещё торопятся к Богу души».
***
В этом фильме всегда бы падали листья —
Чаще кленовые, реже какие-либо другие.
И медленные прохожие ходили бы и ходили,
И закадровый голос читал и читал Тарковского.
А в центре сюжета была бы такая штука:
Родные братья друг друга возненавидели,
Но поскольку с неба — без остановки листья,
Они разошлись бы и прожили бы в печали,
В тоске друг о друге такие долгие жизни…
А потом бы случайно пошли в сентябре навстречу.
И всё бы в мире, как сердце, остановилось,
И только листья сыпались бы сильнее.
Странники
Всегда вспоминаю опушку дубовой рощи —
место, в котором никогда не был.
Время раннее, светлое, даже ночью,
Как и бывает на самом пороге неба.
Все дороги издали сходятся на опушке.
Пути у всех дальние, времени тоже много —
Можно и странника в этой тени послушать,
Облокотясь о воздух, замерший от восторга.
Есть города, которые мы проходим
насквозь и, как правило, рано утром —
Чужие, счастливые, странные пешеходы.
Только насквозь. Только голуби смотрят мудро.
Вот поворот, и рукой до заветной рощи…
Ноги устали, и нету в кармане хлеба.
Без Тебя, Раввуни, в мире, как будто, проще.
Только с Тобой я везде на пороге неба.
Шалаш на Фаворе
Хорошо нам здесь, Господи!
А давай мы поставим палатки —
Тебе одну, Моисею одну, Илие одну.
Хорошо нам здесь,
и в город уже не хочется.
Хорошо нам, Господи —
хорошо с Тобой.
Хорошо нам — ловить и готовить рыбу
у ног Твоих, Господи; хорошо — вести
к Тайному вечеру
незнакомого человека,
хорошо нам — звать его
братом или сестрой.
Здесь хорошо нам с Тобой — отныне,
даже и в тяжком краю, в пустыне,
ибо, знаем, напьёмся Тебя
из простых ладоней
своими слезами
Твоей Любви.
На склонах Приуралья
«Когда война — сегодня, послезавтра?»
«Кто правду скрыл, кто правду говорил?»
Я никому и сам себе не верил,
И день сегодняшний вчера ещё забыл
В большой траве на склонах Приуралья.
Ничейный дом, ничейная дорога,
Ковыль не разумеет по-людски.
Наганы ржавые, монеты и подковы
Давно остыли и унялись, как и всё
В большой траве на склонах Приуралья.
Неси, неси сюда свои печали,
Мы вслух об этом тут поговорим,
И нефть закончится, и деньги загорятся
У всех у нас, вообще у нас, у всех
В большой траве на склонах Приуралья.
Избу, как водится, поставишь без дверей,
И поживёшь, и весело уступишь
В свой час седьмой воде на киселе,
И отойдёшь во область поговорок
В большой траве на склонах Приуралья…
***
Где твой компас и посох
Ещё на полвека в пути?
Поезда на откосах,
По небу никто не летит.
Этот сумрачный лес
Надлежит нам, похоже, пройти
Маршрутами слез.
Только ты не спеши — не грусти:
Всё рождается здесь —
В этой чаще недобрых теней:
И прощенье, и месть;
Пробивается пух на спине.
Вот и посох, и компас —
Молитва простая твоя.
Если всё-таки Бог даст,
Согреет и плащ января.
***
А что бы на это сказал Спаситель?
Ни слова, ни жеста, ни даже взгляда.
Как будто вокруг все итак понятно:
Ветер на озере — просто ветер,
Как раньше. А мы в эпицентре бури
И наши лодочки опрокиды…
Ни слова, ни дела — Он просто рядом —
Спит на корме, или даже ближе…
***
Берёзка на крыше советской пятиэтажки
Просто растёт и не старается показаться
Каким-то намёком в сторону «этой Рашки».
А люди внизу, кажись, начинают драться.
А люди внизу уже все лежат вповалку,
И верят на слово всякому Цицерону.
Берёзка на крыше растёт и ей никого не жалко.
Вернее — жалко, но как-то вот по-другому.
Осень и Арчибальд
Соседский пёс по кличке Арчибальд,
Безродный друг детей и добрых пьяниц
Меня послал опять куда-то вдаль —
В страну зацикленных и выдохшихся пятниц.
О не зови и больше не звони!
Дурная хворь по имени мещанство
У всех, как смерть, с рождения в крови.
И хорошо, и ладно, и прекрасно.
А я пойду, мой милый Арчибальд,
По сентябрю, как ходят по канату,
И выроню заветную медаль,
А так и надо как бы — так и надо.
О, небеса! Какие же вы всё!
Не существует правильного слова.
Я к вам пишу, как цирковой козёл —
Забавно, может быть, и все-таки фигово.
Короче, всё по сути — вот и всё.
А дальше все эти златые наши рощи.
И только пёс по имени Басё
Шумит и носится — ему, конечно, проще.
Зима в Казани
В Казани снег не то, что вам хоть где —
Подобен он хорошей старой прозе.
Вот, например, в Суконной слободе
Его листай, опаздывай на поезд.
Печально здесь и тянет на стихи,
В истерику, на исповедь, на волю.
Но строки прозы к этому глухи,
Или же глухи, биты снежной молью.
Открыта зимняя дорога по воде.
Но ей пойти — не по закону жанра.
В Казани снег не то что вам хоть где —
Его листай и мучайся от жара.
Казань-книжонка, рваный переплет,
Рассыпанные смыслы, но пропажи
Не ощущаешь ты, за тем, что снег и идёт,
И новые выходят персонажи.
Объект культуры
Объект наследия культуры
Питейный дом времен далёких.
А место наших встреч, дружочек,
Ещё не очень-то объект.
Но ведь и мы с тобой не хуже
Казанских пьяниц допотопных,
И нас за наши разговоры
Нельзя ли разве полюбить?
Мы говорили-говорили —
А ты размахивал руками,
И я размахивал, конечно.
И снег столицу засыпал…
О, что же может быть важнее
Того, что мы там обсуждали?!
Но даже время не поможет,
И через пару сотен лет
Объектом странной их культуры
Питейный дом опять назначат.
Ему почёт, забор, табличка.
А нам нельзя. И зур рехмет!
***
Господь в пути, а я на работе.
Тёмные люди молятся до зари —
Там, на западе, и там, на востоке.
А я уже двадцать восемь
лет не строю монастыри.
На камне лесном Серафим Саровский.
Ангел пустыни думает обо мне.
Вот уже Гефсимания; вот и пятница…
Господи, Господи!
Вера моя на верёвочке —
ослик Твой в серебре.
Под асфальтом (солдаты Первой Мировой)
Под ногами асфальт, и его положили неважно;
Под асфальтом вгрызается в землю отважно
Червь, которого даже часы сочтены;
Под землёй — ничего и солдаты напрасной войны.
Это слово «напрасно», как взять и с героя сорвать
Боевые награды его, и при нём же топтать, и сказать:
«Ничего не осталось — атаки в штыки ваши были пусты…»
Ничего не осталось от вас — в изобилии только кресты
Под асфальтом
Нательные.
Его звали Филипп
(Дочери о предке солдате)
Ты спала, и тебя защищали
Люди с чёрной землёй на зубах —
Оттого, что их в землю кидали
Вперемешку с горелой бронёй.
Это всё называли войной.
Без особого блеска в глазах
От земли эти люди вставали,
И у каждого ты на руках —
Ты спала, и тебя защищали.
Это всё просто клёны шумят
Голосами как будто солдат,
Укрывая коляску твою
От холодного ливня. В бою
За твой сон тоже кто-то погиб —
Его звали Филипп…
Наш лейтенант
Когда мой прадед умирал,
И немецкий танк его хоронил,
Смоленскую землю в руках сжимал
И с ней как с девочкой говорил —
Говорил секунду или же две,
Пока лейтенантские кубари
Уже тонули в густой земле:
«Вот на тебе звёздочку, не реви…»
И даже если не говорил,
И даже если кричал, молчал,
Он эту звёздочку подарил.
И вот горит на окне свеча.
Война была очень давно — вчера
Об этой войне говорила дочь…
Смотри, как ровно горит свеча —
Так наш лейтенант охраняет ночь.
Военный памятник
Есть в одном городе
старый железный памятник
одному какому-то солдату.
На окраине его поставили
в честь окончания последней
войны, которая велась когда-то
где-то на окраине мира
из-за каравана марихуаны
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.