Бесплатный фрагмент - Дронный коллайдер

Родившись людьми, не теряйте человечности, и я буду с вами, ибо тоже начинал с этого. Получится у тебя — получится у меня.

Владыка

От автора

Не скрою, описанная в книге фантастика является не совсем моей выдумкой. Каждый раз приступая к написанию романа, мною чувствовалось присутствие некоего Смотрителя, контролировавшего текст. Если по какой-то причине мне хотелось изменить ход повествования или, например, дать иные имена героям, то внутри создавалось непреодолимое сопротивление в виде душевного дискомфорта, от которого порой приходилось отходить по несколько дней. Не хотелось ни писать, ни думать о романе. Зато, таким образом, мы со Смотрителем, пусть и невидимым, выстроили осязаемую систему взаимоотношений: только по большому порыву души, забывая обо всем вокруг, словно завороженная, я описывала события, которые никогда не происходили, но представали такими яркими, настоящими, (если знать альтернативную историю нашей планеты), последовательными, фееричными, ужасными, будто я являлась свидетелем этой истории и меня попросили лишь изложить увиденное.

Сейчас это явление называют «ченнелинг», от слова «ченнел» — канал. Связь с некими силами, ведающими больше, чем простой человек. Естественно из любопытства я стала интересоваться этим видом вдохновения и творения под присмотром. Оказалось, явление весьма распространенное. Обычно информация из канала поступает в виде ответов на вопросы, реже в стихах, в моем случае, я поняла, в виде художественных образов, фантастических приключений, приправленных юмором и не без любовной составляющей. Правда, местами похожими на триллер и кошмары.

Но поверьте, друзья, задачей не было запугать вас или рассмешить, влюбить в главных героев или порадовать постельными сценами. Задачей стояло и стоит проинформировать тех, кто готов проснуться и увидеть настоящее состояние дел. Наших общих земных дел. Смотритель или Смотрители решили, что это будет проще сделать через художественное повествование. Или я как приемник, транслятор, ультрааудион не пригодна к стихам. Шутка и правда одновременно, с рифмой не дружу.

Ведь человеческий мозг, плененный примитивной картинкой мира, где дважды два четыре, земля круглая и яблоки не падают назад в небо, не поверит в то, что камин на стене нарисован. Нужно самостоятельно проткнуть ширмочку своим оболваненным носом и упереться упрямым лбом в железные прутья старого ржавого каземата. В романе герои переживают это состояние. Вместе с ними поверить в чудо будет легче.

Ибо дважды два не четыре. Четыре выходит только, если считать палочки, нарисованные мелком на доске в 2ДЭ, откуда мы с вами родом.

О романе. Перед вами вторая часть романа, которая является самостоятельным произведением. Она по стилю кардинально отличается от первой, хотя главные герои все те же.

Первую часть романа я назвала «Записки офис-менеджера, или Приключения Шапки», но после того, как роман был окончательно дописан, стало созвучным другое название «Приключения Шапки из 2ДЭ», где термин «офис-менеджер» является синонимом «2ДЭ», оба этих слова — два железных прута в клетке, где застряла планета Земля вместе с землянами.

Вторая часть «Дронный коллайдер», без буквы «А», является более футуристичной и фантастичной, здесь меньше юмора, больше ужасов, но зато присутствуют долгожданные постельные сцены, если это кого-то обрадует.

Но все же я советую прочитать первую часть про Шапку, и тогда вы вместе с главными героями и со мною прежней вырвитесь из клетки 2ДЭ и увидите весь покоренный космос и творимый в нем хаос в 2, 3, 4 и даже в 100ДЭ.

Приготовьтесь к фантастическим приключениям, многие из которых выдумка, фарс, но они заставят вас задуматься, все ли сказки из прочитанного? И почему запах гари, смога, отходов и жареного шашлыка никак не сочетаются со светлым будущим, эволюцией и раем на земле, которые неустанно строили наши предки и завещали строить нам.

Пролог

— Раиса Ильинична, по защищенке? — на всякий случай уточнил молодой секретарь, держа трубку обычного телефона у уха, хотя рядом стояли другие аппараты: спутниковые, водяные, газовые, квантовые. Шефиня в последнее время много названивала и всегда по разным каналам. То в далекие страны, о которых он даже слыхом не слыхивал, зато спутниковый телефон их пеленговал замечательно. Пару раз общалась исключительно через пифий, здесь Володя только переводил дешифровку на русский с помощью газового аппарата. Буквально вчера звонили в Далекое Зарубежье, в Германию, в Рейхстаг. Седьмая степень защиты, вырубили вай-фай в девяти километрах от офиса. На всякий пожарный.

Володя приготовился не на шутку: припас побольше листков бумаги и три ручки, чтобы конспектировать — в цифре данные хранить запрещалось строжайше! А в результате Раиса Ильинична попросила секретаря выйти вместе со своим пеналом и альбомом, а он за дверью потом слышал, как некто из Рейхстага и шефиня полчаса хихикали про какую-то ерунду, знаки на руке, хиромантию. Правда, Володя никогда не лез в дела шефини, ибо пару раз видел, как брошенная ею невзначай шутка кому-то стоила карьеры и даже жизни.

Вчера просила связаться с участковым по ЮАО города Москвы, уточнить какие-то данные по трем гражданам этого ЮАО. Это была самая сложная задача, легче до Рейхстага дозвониться. Сначала комутатор был занят, потом участковый находился на объекте, затем участковый ерепенился: у него, видите ли, завис компьютер… Пришлось применить кодовое слово — ФИО из вышестоящих органов, которые проявились в пространстве, услышав святейшее имя шефини. Информация была получена за 13,5 минут. Видимо, действительно завис компьютер.

Теперь звонок на Бали.

— Райский остров, — воспоминал Володя свои последние каникулы. — Только что там ловить? Кому звонить? Там же ничего нет, кроме монастырей и монахов…

— Да, — кивнула с серьезным выражением лица шефиня, наблюдая за интеллектуальной деятельностью расторопного секретаря. Она одновременно расслабляла и концентрировала.

— Значит, звонок серьезный. По защищенке, — подумал Володя, чувствуя, что его читают, как открытую книгу.

***

— Да, привет!

— Привет, Раисушка.

Раиса помолчала и красивыми розовыми ноготками стала тарабанить по поверхности стола.

— Мне еще раз нужно, чтоб ты припомнил и подвердил, — словно на пианино, отчеканила она и на последнем слове особенно сильно стукнула по столу.

Демид почмокал губами и медленно произнес:

— Она прошла сорок сороков. Не сомневайся.

Раиса откинулась в кресле и улыбнулась.

— Ладно. Перезвоню позже.

— Всегда на страже.

— Правильно, не спи. На том свете отоспишься. У вас колесо Сансары в последнюю очередь отменят.

Демид улыбнулся, и лучики заполонили желтое лицо, аж глаза пропали за этими знаками солнца.

— Раиса Ильинична, уроки, — дал напоминание молодой секретарь по громкой связи.

— Да! Точно! Е-мое! — Рая быстро схватила сумочку и бегом побежала к выходу, а выскочив, тут же юркнула в уже ждущую машину. До учебного заведения было рукой подать. С мигалками-то.

***

— Куратор, можно вопрос? — не успев зайти в класс и поздороваться, спросила Раиса и уселась на свой стул, единственный стул во всем классе, где стояло около тридцати парт.

— Вы можете называть меня Миша, Раиса Ильинична, — сказал куратор и улыбнулся.

— Боже! Вот это да! Поздравляю! Миша! — Раиса подпрыгнула на своем месте и бросилась к счастливому мужчине на шею, смачно целуя его в щеки и лоб, как родного сына, который приехал из армии.

— Вы прошли экзамен на живых людях? — уточнила она.

— Да, ни один из людей не догадался, — все еще улыбался куратор, готовый вот-вот пустить слезу от переполнявших чувств. — Но многие, особенно взрослые, отмечали у меня отклонения в психике, поэтому мне выдали на всякий случай специальный документ с медицинскими печатями, что я аутист.

Раиса с пониманием кивнула.

— Этот бич вашего века станет мне прикрытием. И мои заторможенные, так говорит центр, — закатил глаза Миша, — реакции — обычное явление для аутистов. Я даже смогу работать! — он тихонечко похлопал в ладоши.

— Это успех! — подтвердила Раиса. — Ни один киборг до вас не смог пройти на этот уровень, да еще с первого раза.

— Мы — не киборги, — в сотенный раз с терпением повторил куратор. — Мы такие же люди, как вы. Ни больше ни меньше. Просто оцифрованные. Мозг не поменялся.

Раиса в сотенный раз вздохнула от этого спора, начатого год назад, когда она приступила к изучению реальной истории катастроф планеты Земля с окрестностями.

— Вы не киборги… — повторила Раиса за куратором. — А Богородицы у вас перестали рождаться… и рожать заодно. Такое только у клонов и киборгов, и нелюдей случается.

Миша с сожалением опустил глаза в пол.

— Да. Несмотря на идеальный социально-равный устой жизни и побежденные пороки и недуги прошлого, в нашей реальности мы добились остановки реинкарнаций через цифровизацию сознания, — он стал кивать головой, как человек, опечаленный неудачами, хотя вроде бы делился успехами. — Остановилась реинкарнация, и вместе с ней череда несчастий, боли и испытаний, но… — он поднял брови кверху в недоумении, хотя и знал ответ на этот мучительный вопрос, — вместе с этим мы потеряли контакт с Создателем, — совсем грустно констатировал он.

— Именно поэтому мы вернулись в прошлое, как вы знаете, в самый сгусток ответвлений реальностей, когда существует возможность перерождения Создателя, чтоб пойти вместе с вами общим путем, а не дорогой виртуализации и цифровизации тел и сознаний, являющейся тупиковой ветвью эволюции. Как мы выяснили практическим путем, — он указал красивой мужской ладонью на свое идеальное, даже слишком идеальное, словно у куклы Кена, тело, одетое в хорошо выглаженный зимний костюм преподавателя с голубой рубашечкой, приятно пахнущей чистотой и одеколоном. — Нам надо узнать, где была совершена ошибка. Но мы все еще люди… — как бы в свое оправдание повторил Кен-Миша, теперь другой рукой указывая на стул ученицы.

— Парадокс, конечно! — Раиса села на свое место и с пристрастием стала осматривать киборга, который, конечно же, не являлся человеком, что бросалось в глаза натренированному знающему члену коалиции… А вот незнающему с натяжкой могло б показаться, что Кен-Миша слегка того, псих или вроде аутиста. — Стремиться к идеальности, достичь ее… И понять, что это — тупиковая ветвь. Обидно.

Раиса что-то для себя отмечала в голове, разглядывая человека-киборга, и в раздумьях стала улыбаться.

— Это харизма, да? — с любопытством спросил Миша. — Четвертая… нет, пятая ступень харизмы, которая магически притягивает собеседника, особенно особь противоположного пола?

Раиса смешно скривилась при слове особь. Миша поджал губы, понимая, что сморозил глупость.

— Мне очень жаль, Миша, но вы все-таки стали больше киборгами, чем остались людьми, — констатировала с сожалением Рая, по-женски вздохнув, что эксперимент не удался.

— Я научусь! — грустно и одновременно героически декларировал куратор.

— Этому невоможно научиться. Здесь можно только чувствовать. Мысли могут быть навязанными. Как и принципы. Интуиция может подводить. Чувства никогда! Это бензин, воспламеняющий душу, рождающую тепло, на котором работают вся Вселенная и наша Земля со всеми ее реальностями. Ваша Земля почти погибла, потому что вы почти утратили чувства.

Куратор кивнул, понимая, что радость была преждевременной.

— У вас был вопрос, Раиса Ильинична, — вернулся он к своим основным обязанностям куратора или педагога, оставив печаль для другого времени.

— Ну ладно, ладно, тебе, Миша! — махнула Рая красивой рукой на идеального оцифрованного мужчину, видя, что переборщила с правдой. — Во-первых, степ бай степ, — улыбнулась Рая уже совсем другой улыбкой, от которой расплывались в блаженстве даже крокодилы, и оцифрованное сердце педагога стало на глазах таять. — Во-вторых, это был тест и ты его прошел, — ты расстроился. Это очень человеческая реакция. Если умеешь расстраиваться, сумеешь и на женские крючки реагировать. А уж если комиссия разрешила тебе работать, то обещаю поспособствовать с работой мечты…

— Очень желаю в социальном пространстве, большом коллективе, — сложил молебно руки домиком Миша, расцветая на глазах.

— Женском или мужском? — переспросила Рая, поведя бровью.

Киборг хотел ответить, что без разницы, но распознал на лице шефини особые физиогностические элементы в области глаз и губ, говорящие о шутливом настроении и каком-то подвохе.

— Безусловно, со временем, я мечтал бы завести семью… — понял намек Миша, быстро делая выводы из последнего вопроса шефствующей ученицы. — Ведь чисто физически наши воссозданные тела…

— Тогда в женском, — завершила за него Рая и посмотрела на часики. — Ох, Миша-Миша! Нам надо торопиться, у меня самолет через три часа.

Миша, как по команде, отстранился к доске, словно получил удар в грудь, и рукой пригласил Раису продолжить обсуждение волнующего вопроса.

***

Раиса замолчала на минутку, уже серьезно погружаясь в область бессознательного, где проходили часы раздумий последних недель о сразу нескольких глобальных вопросах.

«Вот к чему могли бы привести принятые решения, — думала она, — если б всего несколько недель назад на коллегии ни выбрали из двух вариантов путь «Туманности юдоли», отставив в сторону план по цифровизации физических тел. Ведь при длительном разглядывании такого обозримого теперь будущего в виде Миши возникал когнитивный диссонанс, ибо этот человек, чей разум освободился от всех видов диссонансов, перестал быть похожим на человека. Слишком правильный и доброжелательный, слишком здоровый и слишком разумный. Слово «слишком» стало диагнозом вымирания человечества будущего, пошедшего по этому пути. Бог перестал посещать эту реальность, хотя эти человеки практически достигли Его уровня, перестали болеть и даже умирать.

Раиса достала ручку и ученическую тетрадь, обычную, зеленушного цвета, в клеточку, собираясь конспектировать.

— Спрашивайте, Раиса Ильинична, — еще раз повторил Миша, внимательно вглядываясь в мелкие движения на лице, за которыми происходили серьезные размышления и о судьбе киборга в том числе. Он это знал. Являясь вот уже год ее учителем по «Истинной истории катастроф Земли и космоса», он одновременно являлся сам подопытным кроликом в большом эксперименте по переселению его расы «человека разумного» из будущего назад в прошлое. Потому что в будущем оцифрованным сознаниям больше делать было нечего, кроме как самим становиться машинами, ибо клонированные или воссозданные по атласам или дизайнам человека тела все равно были несовершенны, их приходилось по частям или полностью менять раз в двадцать пять лет. Проще было загрузить сознание в никелированный куб со множеством функций, то есть стать роботами уже не в переносном, а прямом смысле. Но оказалось, что смысла не было.

— Не хочу показаться глупой, куратор, то есть Миша… — поправилась Рая, вспомнив имя своего учителя, — но мне все-таки непонятны два вопроса.

Миша повел бровями и поджал губы, глядя на знакомые физиогностические морщины на лбу Раисы, понимая, о чем хочет спросить шефиня. И сам сделал сожалеющее выражение лица. Оно означало тоже два вида сожаления: что глупо задавать один и тот же вопрос раз от разу и терять время, и одновременно было б глупо его не задать, раз он никак не дает покоя и остается непонятым и неосознанным. А ведь Миша думал, что объяснил суть достаточно широко и доходчиво еще в прошлые разы. И сожалел, так как, по-видимому, не смог разобраться в том, что его единственная ученица так и не поняла ответа.

Раиса кивнула, распознав правильные мысли киборга насчет ее философских мытарств.

— Почему Боги создали Антимир, зачем столько хлопот?

— И номер два про Владыку? — сразу же сам спросил киборг, который был готов и ко второму вопросу.

— Я все-таки не понимаю, если Бог не знает, зачем живет, — она удивленно повела красиво подкрашенными бровями, — как нам, человекам, докумекать? Ну хорошо в борьбе. Ну хорошо в освобождении. А как начнутся золотые времена: бессмертие, левитация? — она покопалась в тетради в поисках других примеров, — отстроим, восстановим, насладимся, нарожаемся, наобщаемся, налетаемся, навосхищаемся, пройдут сотни лет, может, тысячи… Дальше что? Как замкнутый круг. Вы — цивилизация, сделавшая ответвление вот только вчера, пошли путем бессмертия через переселение интеллекта… И Он покинул вас. Как это возможно? — Раиса перестала излучать привлекательность и дружелюбие, сузила свои красивые разноцветные, умело накрашенные глаза, сделавшись по-настоящему серьезной и даже строгой, как на допросе. Ее мучил этот вопрос, и она вот уже который раз пыталась в лице киборга найти ответ, от которого, между прочим, зависела судьба человечества. Прямо сейчас.

Киборг стал внимательно изучать лицо собеседницы, чтобы по нему, по резонатору перемещения по разным реальностям, постараться теперь подобрать иной ответ, раз в прошлый раз тот не устроил. Надо было синхронизироваться с резонаторами Раисы, и киборг, всматриваясь в нее, прислушался к дыханию и вдруг тоже стал предельно серьезным, чувствуя, как оголились нервы, сжалась челюсть, впали глазницы и навалилась многодневная усталость с примесью отчаяния, «встав комом в горле» и «упав камнем на сердце», как выражались «современники». Миша понял, что за обычной бытовой шутливостью и дружелюбностью шефини крылась подготовка к серьезным испытаниям.

Лицо Раисы и в самом деле поменялось за эти три дня, пока киборг не видел ее. Он не был в курсе планов своей ученицы. В принципе, он вообще ничего не знал о ней. Лишь то, что она входила в состав Коалиции остатков землян, которые пытались отвоевать кусок человеческого рая, последнего оплота живородящих и живорожденных представителей млечной расы, его прямых родственников.

Все, с кем он контактировал с момента перемещения, шутя называли ее шефиней, преклоняясь и безмерно обожая патроншу за какую-то невероятную любовь и теплоту ко всему, чего касался ее нежный взгляд. И хотя киборг не прошел проверку на женское обаяние, все равно чувствовал, как мог, невероятное к себе расположение и гостеприимство. Поэтому максимально сосредотачивался на своей задаче, которая состояла в том, чтобы обучить шефиню в короткий срок истории возникновения и падения планеты Земля, Вселенной и космоса, основам философии прошлого, которые удалось восстановить его будущей расе после изгнания разных космических паразитов с территории его Земли.

Все зимние месяцы они посвятили истории, которая состояла в основном из катастроф и инвазий. А этот год должен был уйти на философию и архитектуру, являвшиеся основами математики и гаяметрии*, по которым был скроен весь мир. Но из-за каких-то неотложных обстоятельств пришлось в убыстренном режиме «вопрос-ответ» познать суть этих предметов. Поэтому последнюю тему уместили в две недели с интервалом между встречами в три дня.

— Я понял, как нужно ответить, чтоб человеческий мозг Эпохи Рыб — Водолея смог уразуметь ответ на сей сложный и одновременно легкий вопрос, — облегченно улыбнулся Миша, сложив в голове эти последние представления о грядущей ситуации, в которой, судя по всему, будет решаться судьба остатков живого человечества и его, оцифрованного, цифро-сапиенсов в том числе, которые он и с десяток других смельчаков вызвались спасать, прибыв в секретных камерах машин времени из будущего.

Так как проблемы инопланетных инвазий и земных войн исчезли с появлением цифровизации и тотального уравнивания, машинами времени с момента их изобретения и тестирования никогда не пользовались, оставив их на случай самого критического момента, который настал, когда голоса на Коллегии разделились.

Коллегия депутатов цифро-сапиенсов голосовала мигрировать в цифры и металл окончательно, забыв физические недостатки своих несовершенных тел. Но проигравшая с ничтожным количеством голосов фракция, куда входил Миша, а на родине Аватар 203785—22оео, воспользовалась демократическим выбором избежать тотального решения и в его лице — смерти физического тела. Им по закону разрешили исчезнуть, например, вернувшись в прошлое.

Вернуться на распутье, где Бог еще присутствовал в жизни цифро-сапиенсов, и попытаться сделать новый выбор — в пользу физического присутствия разума. Раз этот выбор, пусть и нелогичный, странный, совсем несовершенный, на первый взгляд, выбрал сам Владыка. Но Аватару 203785—22оео и его сподвижникам никто не верил. Да и зачем? В цифровизации ждали одни лишь плюсы: выбирай жизнь на любой вкус, от реальной невыдуманной истории, к которой привыкли сознание и подсознание, до фентези с драконами и принцами на белых конях. Поэтому депутаты, представители народа, почти единогласно выбрали фентези и бесконечный круиз вокруг Солнца.

— Все дело кроется в одичалости и засыпании некоторых участков мозга, пардон за мой французский, Раиса Ильинична, — киборг склонил виновато голову на бок, она же махнула рукой и улыбнулась человеческой шутке. Так выражались в дни ее молодости, и это ей понравилось. — И по этой причине вам просто придется полагаться не на логику или свои человеческие ощущения и чувства, связанные с опытом, ибо память прошлого потеряна и восстановлена лишь клипово с помощью техники регрессивного гипноза. Надо здесь полагаться лишь на интуицию, в вашем случае вполне развитую, и узревать суть, которая есть вера, и та будет подпитывать саму себя, а вместе с ней и утерянный опыт, который никуда не делся с тонкого плана. Я буду говорить вашим языком.

Раиса кивнула и приготовилась конспектировать.

— В этот раз не надо, — попросил Куратор. — Пусть запомнится суть. Я хочу понять, смогут ли люди в вашем лице таким образом узреть ее.

Раиса отложила ручку, приготовившись слушать. Миша отметил, что ее резонатор стал гулять, покрываясь тенями прошлого.

— Гармония, созданная Абсолютом, базируется на бесконечности составляющих, где две из основных, их лишь умозрительно можно локализовать общими терминами, идут в противовес друг другу, показывая пределы, чтобы обозначить сферу гармонии. Если один перестает расти, не растет другой. Это очень просто, — Миша беззвучно хлопнул в ладоши. — Это раз.

— Пределы, пусть и абстрактные, являются в физическом мире или, как выражаетесь вы, в мире Яви настоящими реперными точками зла и добра. Они созданы и поддерживаются определенными невидимыми силами, эгрегорами или местными богами, созданными эфирными телами живорожденных людей специально, чтоб определить середину, то есть меру пределов. Саму нормальность, — он развел руками в стороны. — Это два. Именно поэтому сейчас растет ваше движение по спасению мира, все большее количество людей и нелюдей просыпаются, объединяются, очищаются, одухотворяются. А где-то… — он закатил глаза, представляя математические формулы, вычисляющие до последней точки названные пределы, но не в поступках или объектах, а в цифрах, — разворачивается настоящий Ад. Антимир. Ужасный предел всего ужасного. И именно поэтому там содержится Владыка. Или находится добровольно, чтоб вы в этом мире смогли… — он поднял красивую идеальную бровь вверх. — Как матрешка в матрешке. Устойчивая формула.

— Получается, стоит только наладить мир в Антимире, в нашем мире начнется Ад? — не улыбаясь, спросила Раиса, задавая очень существенный, прямо-таки насущный вопрос дня, которым задавались ее коллеги.

— Не совсем, — вытянул в трубочку губы Миша. — Ад — понятие, которое придумали люди. Как война, отчаяние, смерть…

— Все! Я поняла. Не продолжайте, Миша, — наконец, устало улыбнулась Раиса, она поправила тетрадку и ручку на столе и тяжело вздохнула. — Думая, что сейчас на моей Земле творится настоящий ад, я не видела другого Ада, чтоб сравнить и понять, что Рай — понятие растяжимое…

— Все верно. Вам даже не стоит представлять Ады Антимира, Раиса Ильинична, достаточно лишь представить мой идеальный мир цифро-сапиенсов, — поджав губу, грустно подытожил киборг. — Мир без Бога… — он замолчал, молчанием выражая всю трагичность, произошедшую с его реальностью, где больше нет иного будущего, кроме как стать машиной.

Еще раз пересказывать события было бессмысленно. Ведь Раиса состояла в группе первых контактеров с прибывшими из будущего и самолично видела видеофайлы и прочие доказательства «идеального» мира без боли, стресса, без жизни.., удивительно похожего на Ад.

— Второй вопрос, — Раиса опять улыбнулась той своей улыбкой, от которой таяли крокодилы, чтобы как-то разрядить обстановку, в которой даже почти бездушные киборги начинали плакать.

— Я вам так благодарен, — вдруг дрожащим голосом произнес киборг, — правда! Это удивительное ощущение чувствовать, сопереживать… раньше я тоже сопереживал и даже нервничал, — Миша ударил себя в грудь в знак правдивости своих слов, вспоминая, с какой страстью отстаивал на Коллегии возвращение в прошлое, возвращение в физический мир, — но спонтанные ощущения по амплитуде не сравнимы с искусственными. А как только я представлю, что где-то существует персона со схожими хромосомами, чувствами и желаниями, похожими на мои… Я перестаю дышать… от удовольствия.

— Миша, дорогой мой человек, — Раиса встала и обняла расчувствовавшегося киборга, — это только начало вашего возвращения домой… Ведь чувства — настоящие наркотики, однажды извездав которые, больше не променяешь ни на какие симуляторы. Это есть топливо нашей и вашей цивилизаций. Это есть перпетуум мобиле. Вы правильно поступили, что решили дать шанс вашему миру. Мы обязательно найдем Владыку, вызволим Его, чего бы это ни стоило. И думаю, Он будет милостив и вернет потерянные души ваших товарищей и односельчан.

Миша кивнул и, словно ребенок, настоящий ребенок, не плод генетической эволюции, создавшей клеточка к клеточке, словно слоистый пирог, идеальный организм с идеальной генетикой в идеальных инкубаторах с симуляторами, с вакцинами, способными продлить дни до сотен лет, прижался к большой и красивой груди Раисы, которая дышала жаром жизни, и пустил-таки слезу на ней.

Ведь в его мире имя Бога употреблялось лишь в музеях древности, как осколок истории, полной боли и неправды.

И когда, наконец, обнаружилось это страшное ответвление реальности, перспектива: полностью потерять человеческий вид, а значит, навсегда лишиться человеческой души, а вместе с ней того неизведанного, индивидуального, коллективного непознанного, за которым стояла и стоит любовь, последнее почти утерянное для многих цифро-людей чувство, — смельчаки вроде Миши настояли на том, чтоб вернуться и вновь найти Бога, познание которого являлось дисциплиной изученной, доказанной, но абсолютно ненужной. Потому как более 150 лет Владыка не посещал общество идеальных людей на Земле 135-2020-03М.

Раиса безропотно ждала, когда Миша придет в себя, не желая останавливать такой нужный и правильный человеческий процесс, как выход эмоций, тоски по тому, чего хоть и не ведал, но знал. Это как никогда не видеть своей матери, но знать, что она была и родила тебя, и любила.

Наконец, мужчина откашлялся, впервые почувствовав ком в горле, который воплощался в том самом выражении, которое он запомнил, как слова, но не как опыт.

— Второй вопрос, — продолжил он, — имеет ответ еще проще первого. И мы, люди оцифрованного сознания, копнули его дальше, глубже и лучше всех остальных детей Владыки… — Миша стал предельно серьезным, поймав координаты резонаторов лица Раисы, устремившихся сразу в нескольких направлениях. — В простоте ответа кроется долгая, немыслимо долгая жизнь со множеством неизвестных, постепенно становящихся известными, от которых еще больше рождается неизвестных. Но ответ все тот же: Он не знает, зачем Он живет. И мы, Его дети, похожи с ним в этом. Именно поэтому каждого из нас из всех возможных пределов, от самых жутких до самых продвинутых, Он наделил миссией найти смысл. А найдя смысл, познать гармонию Абсолюта. Кое-чего мы уже добились, — и он ладонью указал сам на себя, намекая на явные тупиковые ответы на сей сложный вопрос. — И чтоб мы искали спокойнее, Он одарил нас свободой воли в выборе пути. Даже Он не способен посягнуть на это свободоизлияние. Ибо Он и есть свобода.

Миша замолчал. Резонаторы Раисы остановились одновременно в разных плоскостях. Он почувствовал эти остановки, которые всегда ведут к какому-то решению.

— Спасите Владыку, Раиса Ильинична, спасите мой мир, — просто попросил Миша, понимая, кого просит и о чем просит.

Раиса на этот раз не улыбнулась. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

— Мы не отправимся к вам в будущее для спасения, — сказала одна реперная точка в таком далеком пространстве, что Миша узнал знакомые пределы. — Ибо прольются реки крови, пока люди уверуют в него и его замысел заново. Мир превратится в Антимир.

— Помните, именно в Антимире живет Бог. Лучше иметь шанс спасти Его, чем потерять все в погоне за бескровавым идеальным Раем.

Раиса посмотрела в сторону.

— Владыка перепишет мир… — повторил Миша главную молитву.

— Если переродиться… — мрачно ответила шефиня. Другая реперная точка, похожая на маленькую заведенную юлу, металась на месте, не зная, куда ринуться и где остановиться.

— Я так понимаю, Богородица найдена, — с надеждой в голосе проговорил киборг.

Предисловие от автора

«Записок офис-менеджера» Беллы Шапкиной

Вы думаете, у меня было время для написания того самого романа, о котором просила Раиса? Тогда вы сильно ошибаетесь! Не было ни времени, ни сил, ни желания писать, потому что события закрутились водоворотом таких страстей, где мой взгляд и все внимание были прикованы только к Ромику, к его теперь двум горящим черным глазам, пылко смотрящим в мою сторону, от чего вокруг начинали летать молнии и таять снега. И в этом взгляде плавилась не только непогода, а все мои сомнения, мысли, планы, терялся дар речи и способность соображать. И только глупая влюбленная улыбка, с которой свисали розовые слюнки и, заодно, сопельки от новогодних морозов, украшала мое загорелое лицо, еще недавно одиноко гревшееся под лучами азиатского солнца.

Вообще, понятие одиночества, вечно сопровождавшего мою жизнь, да и, наверное, Ромика, куда-то бесследно исчезло. Мы за короткий срок слились в единый организм и зажили одним миром, в котором просто не было места одиночеству и какой-то вселенской печали, тенью ходившим за нами сорок лет. Это было настоящее чудо! Не меньшее чудо, чем выздоровление Ромика, вот уже тридцать шесть часов глядевшего на мир в моем лице двумя здоровыми ясными глазами, полными томной страсти.

А на улице по-прежнему ярчели новогодние елки, и люди продолжали праздновать тот самый Новый год, который свел нас, хоть и остался где-то в далеком прошлом. Будто за эти часы пролетели года, может быть, даже столетия. Мы разговаривали глазами, ртами, телами и ароматами. Такое единение могло быть понятным, только если пара провела по меньшей мере полвека вместе. Но мы были знакомы ровно тридцать шесть часов, точнее, чуть более полутора суток. Поэтому все казалось сказкой и чудом вокруг.

Любознательный читатель, кому понравилась моя первая книга, на поверхностный взгляд повествующая пикантными зигзагами о жизни Раи Шапкиной и моей скромной персоны, чьи судьбы чудесным образом переплелись, спросит: как же и когда же был написан второй роман, раз такие непреодолимые обстоятельства, окрашенные страстными поцелуями и объятиями, стояли на пути? Ведь книга яркой обложкой с плоскими землями переливается-таки в руках? А значит, были дело и время…

Да, роман я все-таки дописала, друзья, но намного позже. Точнее, описала те фантастические и местами трагические события, что нам с Раей и Ромиком, и другими героями пришлось пережить. На выходе опять получились мемуары, то есть я опять буду писать от своего лица, хотя в один прерасный момент сознания разделятся.., но об этом чуть дальше.

И хочу порадовать тех читателей, которые еще в первой части распустили слюнки, представив последнюю страницу, где мы с Ромиком садимся в самолет и улетаем в Сибирь. Я будто слышу их возмущенные крики в тот момент: а где обещанные постельные сцены? На книге написано 18+!!! Где жаркие поцелуи и страстные объятия, и смелые описания каких-то райских сцен с глубокими проникновениями и неземными экстазами?

Заверяю вас, друзья, все будет! И глубокие экстазы и неземные проникновения и фантастические постельные сцены… И поверьте, хотя можете и не верить, что моей фантазии не хватило бы написать то, а точнее, описать то, что вам предстоит прочесть. И помимо поцелуйчиков, там будет много другого, ужасного и невозможного. Приготовьтесь!

Если после вышесказанного вам страшно узнать, например, о существовании настоящего Ада, находящегося по соседству, здесь на Земле, как оказалось, тогда захлопните книгу, пусть ваш мир останется прежним: двухслойным, прощупанным и потому понятным.

А тем, кому нужны доказательства того, что последняя загруженная матрица с псевдокороткими жизнями и симуляторами счастья барахлит и через нее просачиваются невозможные элементы, которые не должны были вроде бы существовать, ибо про них не говорят в школах, не изучают в академиях, не показывают по телевизору… Забудьте про то, что вы знали до сего момента. Потому что если б вы прикоснулись к настоящей правде, вас давно бы не было в этом примитивном двухслойном мире, когда вас ждут трехслойные, восьмислойные, многослойные, выпуклые и впуклые Вселенные и галактики, которые когда-то открыли и придумали мы сами. Вы сами и придумали!

Глава 1. Сибирские красоты

И Раиса пожаловала не через два месяца, как обещала, а через две недели… И не за рукописью, а за… Но лучше, как и в прошлый раз, попрошу вас отправиться в это фантастическо-реалистическое, романтическое, местами порнографическое, а местечками просто жуткое приключение, чтоб шаг за шагом увидеть настоящую реальность, то есть эту историю, моими глазами…

Прочь лирические отступления, вы и так заждались, чтоб узнать, как сложились отношения после званого ужина в Большом ресторане и ночи сладкой любви, после которой я решила лететь хоть куда и даже в Сибирь. И именно туда держал курс наш самолет. Где за девять часов полета у меня окончательно слезла кожа с губ, вплоть до носа и ушей, в страстных поцелуях и жарких прикосновениях сорванная щетиной моего любимого, не желавшего расставаться с моим лицом ни на минуту из девяти часов, включая время ожидания багажа… Наверное, нас, целующихся до иступления, падающих от усталости и невозможности заняться любовью, прикованных к креслам самолета, поймут лишь поистине влюбленные. Однако подобных ощущений я не испытывала никогда, хотя считала, что бывала влюблена. И вообще относила себя к страстным натурам… но весь предыдущий опыт мерк перед…

Ромику достаточно было только посмотреть на меня уже двумя своими здоровыми глазами, полными карего огня, чтоб все вокруг поплыло розовым туманом, заложило уши, словно от резкого взлета вверх, и в невесомости стали мерещиться бабочки, пузырики, рыбки, атомы и нестерпимо, практически до боли в животе, хотелось припасть к его малиновым губам, которые звали забыться в аромате его тела, являвшегося тоже частью невесомости.

Только не думайте, что я преувеличиваю остроту чувств. Наоборот, после сорока лет очерствления, а именно так можно было б назвать этот срок, все чувства предстали как будто в своем истинном исполнении. Это была настоящая магия. Стоило только дать волю, опять появлялось ощущение полета в невесомости с рыбками и бабочками, начиналось прямое распадание на атомы, я опять начинала светиться в прямом смысле слова.

Во время полета мы даже прятали мои руки под пледом, чтоб не будить остальных пассажиров, мирно спящих в темноте. Именно поэтому за последние тридцать шесть часов я уверовала во все виды волшебства, магии, Дедов Морозов, Атлантиду, лох-несских чудовищ. В общем, во все чудеса света! Хотя даже не предполагала, что стоит за этим свечением и куда оно меня приведет.

Полет прошел замечательно, и мы под насмешливые взгляды стюардесс и экипажа, которые разве что не хлопали нам за те любовные сцены, которые разворачивались перед ними под разлитие томатного сока и объявления турбулентности, счастливые выскочили первого января в аэропорт далекой сибирской столицы, где нас уже встречали пятеро удалых сибиряков в мохнатых шапках, с красными от мороза щеками, держащих в руках полную экипировку для Ромика и меня: шубы, шапки, меховые сапоги и целый вагон зимних снегоходов, привязанных к джипам, могущим отвезти в такие непроходимые места, где не хаживала нога человека. Я приготовилась к приключениям: ко встрече с дикими зверями, снежными бурями, с разговаривающим лесом, о чем предупреждал мой жених, еще недавно тоже неверящий в магию. И действительно, дорога предвещала авантюру: сначала шесть часов по заснеженной трассе, далее три часа по утопающему в январском снегу сибирскому бездорожью и затем, когда даже гигантские шины джипов не смогли пробраться по белому бурелому, наконец, должны были пригодиться вездеходы, один из которых стоял груженным еще и лыжным снаряжением. Стало понятно, что придется идти пешком по сибирским красотам!

Ромик всю дорогу в машине молчал и только пылающим взглядом поглядывал на меня, что называется, поедая глазами.

Пока шли пересадка и переодевание с инструктажом, он успевал целовать незаживающие раны вокруг моего рта, которые еще больше краснели от поцелуев и его растущей черной татарской щетины и сибирских морозов после жаркого солнца Бали. А если не мог целовать, подмигивал, пытался ущипнуть за пикантное место или просто подбадривал мое и без того эротическо-приключенческое настроение:

— Знаешь, сколько мужикам лет?

— Твоим друзьям? — не поняла я, оглядываясь на ребят, нас сопровождающих. Красивые, могучие, краснощекие, они ловко орудовали транспортом, периодически поглядывая на нас открытыми, добрыми, юношескими лицами. — Не знаю, похожи на студентов физкультурного техникума, — пошутила я, снимая шубу и надевая теплый комбинезон. — Двадцать пять, — предположила я.

— Пятьдесят — пятьдесят пять, — заверил он. — Они еще предсвадебники, — сказал мой жених и стал предельно серьезным.

Я ахнула. Ну даже если предположить, что сибирские морозы хорошо постарались и законсервировали тела сибиряков, все равно при всех условиях им можно было дать максимум тридцать: ни морщиночки, ни пуза, ни намека на седину. А в пятьдесят лет опыт прожитого обычно где-нибудь да откладывался и показывался.

Мне захотелось завалить Ромика вопросами, но пора было усаживаться на снегоходы. Поэтому любопытство отложилось до момента, когда мы взяли в руки лыжи.

— Почему предсвадебники? — не выдержала я, надевая милые вязаные варежки с зимним рисунком каких-то местных орнаментов.

— Видишь, бороды нет, значит, пока что не заслужили любовь. Ну и то, что в городе живут, с городскими и туристами контачат, — на службе еще, уму-разуму учатся, людей смотрят, себя показывают. Так только молодые несемейные могут рисковать. Значит, предсвадебники.

Я с сомнением посмотрела на Рому, не отметив его «прямую» логику, на какую он пытался намекать этой бессвязной речью и знанием местного фольклора. Его объяснение ничего не объяснило, но по убежденному выражению лица моего жениха я поняла, что он точно знает, о чем говорит. А значит, осталось найти момент и вытрясти из него это знание.

Волшебство этого Нового года продолжалось, и освоение Сибири стало тоже приобретать загадочный оттенок, но я даже представить себе не могла, что нас ждет дальше. А дальше ждала просто фантастика. Точнее, террористический инфернальный ужас с участием, как вы понимаете, Раисы.

Предсвадебники взяли самую тяжелую ношу на себя, оставив нам лишь легкие рюкзаки с нашими личными вещами. И груженые, как вьючные ослы, легко и просто двинулись на походных лыжах вглубь чащи, через которую даже не могли пробраться вездеходы. В таких местах, конечно, мне не приходилось бывать. Это рождало много вопросов, но счастливый мой двухглазый пират был абслоютно спокоен, подтверждая своим спокойствием, что все идет по плану и ничего страшного в пути нет.

Мой балийский загар, еще не успевший отморозиться за два дня пребывания на родине, смотрелся дико на фоне сказочного иссиня-белого, покрывавшего все и вся полотна. Меня, конечно, раздирало любопытство заглянуть хоть в малюсенькое зеркало и рассмотреть красные ожоги от поцелуев на лице. А вообще, после всех этих часов, в основном проведенных без сна, хотелось побыстрее добраться до теплой ванны или хотя бы душа, смыть усталость с дороги и уже чистой и тепленькой оказаться в объятиях моего любимого, чтоб уснуть райским сном, обнявшись вместе.

И мое желание сбылось, причем сбывалось и сбывалось еще недели две в нашем милом домике с теплой кроватью, в который нас посадили, будто на карантин.

Мы добрались-таки до деревеньки, утопающей в заснеженных огородах и дымящей парой-тройкой десятков труб морозным сереньким дымком, уходящим в яркое голубое небо, на которое невозможно было насмотреться. Однако когда мы добрались до долгожданной цивилизации, нас повели совершенно в другую сторону — к одному отдельно стоящему домику, кстати, вполне современному двухэтажному срубу с видовым окном на местные сибирские красоты с деревенькой и дымком, потерянные где-то, где не проходят даже вездеходы. Я вспомнила рассказ Ромика, как его поселили отдельно от всей деревни. Видимо, и здесь продолжается та же традиция.

Ромик присвистнул:

— А что ж вы меня в лачуге какой-то держали? Когда тут такой люкс имеется? — спросил он предсвадебников, и те ухмыльнулись, но ничего не ответили. Видимо, ответы находились не в их компетенции. — Е-мое, тут и стеклопакет есть и электричество! Небось, и микроволновка установлена? А я квашню вашу ел две недели! Ну вы даете! — смеялся мой жених, прозревая насчет традиций.

Я лишь недоуменно пожимала плечами.

— А где дед? Где Кастанеда? — спросил Ромик, снимая лыжи и передавая их предсвадебнику.

— Деда Егор Иваныч ждет внутри, — ответил один из парней, посмеиваясь над прозвищем.

— Ну здравствуй, Рамушка, — и тут, будто услышав, из дверей вышел моложавый дедушка, у которого от дедушки были только белоснежно-седые волосы, похожие на снег вокруг, и такая же симпатичная до груди борода. Лицо же светилось чистым и открытым благородством, будто он сошел с римских гравюр. Я аж засмотрелась на этот профиль Кесаря, которым могли бы похвастаться античные скульптуры музея истории Рима, скажем.

Меня тут же стало разбирать любопытство, сколько же Кастанеде-Гаю Юлию лет и женат ли он?! Или тоже предсвадебник?!

— Кастанеда! — восклинул Ромик и бросился к деду в объятия. Это была трогательная картина. Конечно, я совсем не знала своего жениха, насколько тот бывает эмоциональным и дружелюбным и нежным к другим, но только по одним этим объятиям, из которых римский дедушка долго не выпускался, становилось понятно, как сильно нравится ему седой Кесарь в льняной рубашке.

Когда дружеские крепкие объятия разомкнулись, Ромик указал широкой рукой на меня:

— Привез свое сокровище. Как и было велено.

— Молодец! Нашел! Привез! — подтвердил дед и улыбнулся мне своей музейной белоснежной улыбкой ровных один к одному зубов. — Ну что давай обнимемся что ли, Белла Шапкина? — сказал он и пошел на меня с широко расставленными руками.

И тут меня пробрал мороз по коже, я остолбенела, ошарашенно взглянув на Ромика, который тоже изумленно застыл на месте. Ведь он не звонил в дороге, это знала я, находившаяся всегда рядом, и это знал он сам, узнавший мое имя, а точнее даже псевдоним, всего лишь два дня назад.

Я откликнулась на объятия белобородого Кастанеды, которые были очень теплыми и трогательными, будто мы знакомы целую вечность и целую вечность он скучал по мне. К слову скажу, объятия слегка расслабили мою напрягшуюся психику: от римско-сибирского дедули так вкусно пахло теплотой и чистотой с легким ароматом земляничного мыла, что это вселяло доверие. От плохого человека так пахнуть не могло.

Но все-таки, откуда он узнал про Беллу Шапкину?! Ведь сама Рая мне подарила свою фамилию всего-то два дня назад!

— Все потом расскажу, не морщитесь, заходите, — будто услышав мои мысли, сказал Кастанеда. — Небось, устали и примерзли в дороге. Баньку мы, к сожалению, предложить не сможем, не успели отстроить в срок. А вот горячую душистую ванну с облепиховым чайком моей чаровницы-женушки сможем, — кивнул он мне, помогая снять плотный комбинезон и сапоги. — И хотя банька всему голова, а ванна — никчемное баловство, все же вода помогает снять напряжение.

— Да и ты котом хитрым не смотри, — бросил он Ромику, который ухмылялся всему, что попадалось на глаза: кожаным диванам, встроенной кухне, хрустальной люстре и всяческим электрическим приспособлениям, обычным для жизни в городе…

— А меня, значит, кормили квашней и заставляли воду из колодца таскать по пять раз на дню… — он хохотал и изумленно мотал головой, не зная радоваться или ругаться такому разному гостеприимству. — Ну театр! Ну цирк! И главное, зачем все? — его взгляд опустился с хрустальной люстры на белобородого ухмыляющегося деда.

— Плацебо! — вскинул палец вверх Егор Иваныч, а потом стукнул двумя здоровыми ладонями себя по коленкам и расхохотался от души. За ним так же стали подхихикивать ребята сзади, и мой жених, у которого вскоре полились слезы из глаз, судя по всему от воспоминаний об измывательствах с капустой и прочими деревенскими штучками. — Ну ведь помогло, Рамушка! Ты ж приехал — на тебе лица не было. Смысла в жизни утерял по заграницам да по девкам лазаюче, всяку дрянь нюхая и здоровье гробля. — Я скептически поглядела на жениха, упустившего из своего складного рассказа в ресторане эти подробности. — А теперь глянь сам: глаза вылечились, а за ними и мозги подоспели, как пироги. Ты ж пышешь, как печка в баньке. С долгами рассчитался. Любовь свою нашел. Сюда вот на ПМЖ приехал. Это ли не чудо? А всего-то надо было тебя на диету капустную посадить и к природе в объятия вернуть. Делов-то?!

— Ну вы даете! — не унимался Ромик, вытирая слезы, стараясь не смотреть в мою сторону. — Ну вы даете, чесслово?! И все это, значит, сказки, что научите магии своей!

— Не сказки, — серьезно отвечал старик, усаживая Ромика и меня за стол и разливая обещанный чай. — Научим. Непременно. Только вы ж сначала отдохните, в себя придите: вон твоя невеста совсем устала, голос боится подать… — он повернулся ко мне и со всей любезностью, по крайней мере внешней, сказал. — Ничего не бойтесь, Белла, никакого зла здесь нету. Мы — поселение Ивачковских старообрядцев, живем на этой земле издревле. Живем уединенно, но не закрыто. Вы видите, — он указал на обстановку, — цивилизации не чураемся. Но берем от нее лучшее. Кому хочется, всех приглашаем к нам в гости. Но в целях безопасности, о которой я потом расскажу, сажаем гостей на двухнедельный карантин. Это традиция. И традиции надо беречь от влияний, которые иногда бывают не совсем дружелюбные. Вы поймете. Вы все поймете.

Я молчала, не зная, что добавить к этому гостеприимному вступлению, которое было вполне логичным и объясняло все. И так как пауза затягивалась, просто поинтересовалась, чтоб разрядить обстановку:

— А вас и в самом деле Кастанеда зовут?

— Да нет, это Рамушка меня так обозвал, а мне понравилось, откликаюсь, чтоб ему приятное сделать. Хотя я знаком с творчеством этого автора, большого выдумщика и философа. Писал о том, что видел. Как умел. Это правильно. А так меня Егором Иванычем зовут. А вашего жениха мы меж собой Рамушкой стали звать, в честь древнего героя, не раз спасавшего русскую землю от беды.

— Да, это из индийского эпоса. Рама из космоса спас земную Ситу, и они породили новый мир, — добавила я, вспомнив о своих балийских изысканиях в истории и мифах. — А вы с поселением простите… — посмотрела я в окно, откуда красиво смотрелась дымящаяся трубами деревенька на другом холме от реки, — относитесь к каким-то особым верованиям? Старообрядцы, вы сказали? Это как язычники? — и я опять посмотрела в окно, пытясь за снежной шапкой, укрывавшей поля и саму деревеньку, рассмотреть, не топорщатся ли там деревяные идолы или еще какие-то сектантские приметы.

— Мы не секта… — он налил чай и себе и присел за стол, приятно причмокивая, подавая пример начинать пить. Мы тоже взялись за душистый чай, оказавшийся с чабрецом. Мне вдруг вспомнилась Раиса, так любящая чабрец, и мистические приключения на Красной площади, которые здесь почему-то казались какими-то далекими, будто происходившими на другой планете. — Хотя с точки зрения смысла этого слова все общества с особой организацией и идеологией, безусловно, сектами назвать можно.

Я слегка подавилась чаем, почему-то в голове пронеслись картинки из новостей или фильмов ужасов, хотя я уже давно не смотрела всю эту чушь, как какая-нибудь злоумышленническая секта исключительно с кровожадными намерениями приглашает к себе в гости наивных туристов… например, таких, как мы. Я взглянула на Рому и похолодела от картинок расчлененки, тут же вспыхнувших в памяти, воспитанной на голливудских триллерах и блокбастерах.

Рома ответил теплой ухмылкой, которая говорила «Успокойся, все оки-чмоки». Его любимая фраза, ставшая таковой за два дня.

— А язычники, — продолжал Егор Иванович, — это понятие не связано с религией. Ошибочно этим словом называют всех правоверных. А на самом деле, в момент великого раскола, когда начались гонения на всех верующих, чарующих, ведующих и знающих, часть из них, поддавшись на обман, перешла с интеллектуального языка на обычный, разговорный, желая обучить безграмотных знаниям, ибо те языка сердца не ведали, а только мололи им почем зря. Их, поверивших чужеродцам, и стали язычниками называть. Горькая расплата за благородство. Ходили в народ, разговаривали, обучали, разъясняли. Кого-то даже удалось вразумить, но большинство одичавших так и осталось дикой массой. И во времена смуты всех славных, правоверных, кристиан, христиан и прочих под одну гребенку стали чесать, обозвав язычниками, то есть переводчиками божественного языка на человеческий, мясной.

— Очень интересно. Никогда не слышала эту версию истории. Вы про раскол церковный имели в виду? — поинтересовалась я, увлеченная рассказом.

— Если желаешь, чуть позже, как освоитесь, я расскажу поподробнее, — встал Егор Иванович.

— Очень бы хотелось, — радостно согласилась я, подумывая, что, по крайней мере, будет чем заняться в этом захолустье, пока Ромик решает свои дела. Рома, кстати, тут же и оживился.

— Кастанеда Егорыч, а какой у нас план? Когда приступим к освоению ваших технологий? Уж очень руки чешутся взглянуть на агрегаты, разобраться в физике и химии.

— Вот именно пока руки чешутся, — посмеялся дед, — пока закроем вас на небольшой карантин. Только вы не бойтесь, — он взял меня за руку. — Это обычная практика. Да и вам, я уверен, молодоженам сейчас не до освоения технологий. Недельки две понаслаждайтесь друг другом, ни о чем не беспокойтесь. Провизию, чистоту, ну и само собой развлечения мы вам обеспечим. А как пройдет срок, — он серьезно поглядел на Рому, — как и обещал, посмотришь и на аерный агрегат и на водный, паровой, атомный. Дадим тебе техников, специалистов, они расскажут, что да как.

— Вот это я и хотел знать, — удовлетворенно согласился с планом Ромик и пожал руку деду, который тут же откланялся и удалился.

— У них тут, понимаешь, сохранились какие-то фантастические, как они сами говорят, допотопные технологии. Машины, агрегаты, есть даже подводная лодка. И все это на ходу! Я сам видел! — он размахнулся руками, желая показать, видимо, размеры лодки или технологий. — Под землей тут целая база. Секретная! И Кастанеда этот, он типа завхоза, обещал мне рассказать и показать все, только если созрею и заслужу. А предсвадебникам этого пока не положено.

— То есть ты теперь свадебник, тебе все можно, и меня сюда заманил, чтоб они свои секреты выдали? — изумилась я.

— Ну, типа того, — засмеялся и не смутился Рома. — Бизнес у меня в Москве отжали, а тут альтернативные источники энергии, можешь себе представить?! Это ж мировая революция! Тот, кто первый замахнется на революцию, того и тапки. Таких дел можно накрутить. Все перевернуть. Всю планету! Ну и заработать нереально, потомкам не хватит сил тратить-растратить. Ну а то, что тебя встретил и влюбился, как дурак, с первого взгляда, — он подошел ближе, и я почувствовала тепло его большого горячего тела. — Клянусь, это какая-то магия! Не врал и не совру, специально не искал. Просто получилось так, как Кастанеда сказал. Мол, поедешь, все потеряешь, а как потеряешь, любовь найдешь. А с любовью мир обретешь. Так и вышло…

— То есть ты теперь не предсвадебник? — не унималась я, тая в крепких татарских объятиях, сжимающихся все крепче вокруг талии и расползающихся по телу.

— Я — почти свадебник. Хочешь, здесь свадебку сыграем? А сначала я должен проверить невесту на качество, вдруг не ту привез, — он прижал меня крепко к себе, что перехватило дыхание, — или может, она какая-то испорченная… или негодная. Негодница!

— Одного не пойму, — сквозь плотный поцелуй продолжала ерепениться я, — они тебе обещали поделиться секретом своих каких-то там технологий, если ты меня привезешь? Прям меня-меня? Или любую дурочку, что в тебя влюбится и поверит твоим сказкам?

— Я тебя когда увидел, сразу понял, что влюбился. Сразу же и навсегда! Как в сказке, — повторял он и, повернув ключ во входной двери, чтоб не появился кто-то нежданный, подхватил меня на руки и побежал по деревянной лестнице наверх, где, судя по всему, должна была располагаться спальня. — Ну не прям тебя-тебя… без конкретных ФИО и адреса, — он бросил меня на пышную двухспальную кровать с мягким вязаным покрывалом и стал быстро раздеваться. — Сказал только: ты сразу же ее узнаешь… ну свою любовь.

— По размеру груди? Или каким-то другим признакам? — не унималась я, медленно стягивая одежду.

— Грудь? — он в одних штанах прыгнул ко мне на кровать и, прикрыв глаза, будто слепой, стал блуждать руками по моему телу, успевая снимать с меня всю попадающуюся одежду и заодно нежно пощипывать за оголившиеся места. — Грудь вполне подходит. Можно было б, конечно, и побольше… — он взвизгнул от щипка и оторвал свои ручищи от моей груди. — Нет! Нет! Вполне-вполне. По стандартам, — похлопал он мою пятую точку, которую больше не сковывали никакие шерстянные и хлопковые оковы.

Когда он стянул с себя штаны, мои вопросы кончились. Дурацкое воздержание во время полета, потом многочасовая дорога, усталость, обоснованные и необоснованные переживания — все как рукой сняло, только я увидела его тело — самое прекрасное на свете, зазывавшее отправиться в мир райского наслаждения, который мы и познали-таки всего раз у меня на съемной квартире в Москве. Ожидания прикосновения и поцелуя просто задушили меня, глаза сами собой закрылись от чувственного опьянения, и я на время перестала дышать.

В моей жизни было много красивых и полных страсти сцен, но чтоб так вырубало только от присутствия любовника, — такое случалось первый раз. В беспамятстве мне даже стало немного страшно, что кто-то имеет такое влияние на мою психику да, собственно, и на тело, превращающееся в теплый пластилин, желающий слиться с другим горячим пластилином. Медленно и одновременно быстро раствориться и обратиться в ничто, стать большим и безмятежным нулем.

Усилием воли я все-таки открыла глаза, чтоб увидеть горящий черный без зрачков взгляд Ромика, которого изнутри пожирала неменьшая страсть. Я почувствовала, как стали сокращаться мышцы на ногах, руках, напряглась шея и стало пощипывать во рту, по всему телу бегали мурашки. Казалось, что даже поднялась температура и вот-вот начнутся судороги. Внутри вдруг вспыхнула страшная догадка.

Чай Егора Ивановича! Был ли в чае чабрец, а не подмешано что-то поинтереснее? Уж очень оригинальными всплывали ощущения в предвкушении занятия любовью с Ромой, с которым уже была близость и тоже весьма яркая и запоминающаяся, но все-таки в рамках обычных ощущений. А тут какая-то нимфомания просто. А ведь я никогда не считала себя нифманкой, у меня даже имелись тому доказательства — несколько абсолютно монашеских лет, в которых не было и намека на секс. А тут просто какая-то наркотическая зависимость с полным отключением сознания, которое, кстати, тут же и наступило, стоило Ромику только прикоснуться к моему телу горячими или холодными губами, трудно было разобрать, у кого температура. Глаза закрылись и начались какие-то внутренние метаморфозы, когда звуки, картинки и прикосновения стали восприниматься не органами тела, а какими-то внутренними радарами. Я их даже могла локализовать обратной изнанкой кожи. Там пульсировали маленькие красные огонечки, рождающие импульсы, похожие на телесные ощущения, но из какого-то другого мира, где не существовало звуков, картинок и касаний. Дальше наступала пора этих ощущений, не поддающихся описанию простым языком. По-моему, люди придумали название этому явлению — экстаз или космический оргазм, тантрический секс. Звучало очень пошло и странно. Все-таки человеческий язык не может описать подобные явления имеющимся набором слов или понятий. Наверное, язычникам, перешедшим с интеллектуального общения на обычное — было сложно описать то, что и так было понятно телу.

Рома прикоснулся губами к моим губам, и я окончательно забыла русский язык, а заодно и другие языки. Все языки…

***

Мы проснулись часа через четыре, отдохнувшие, счастливые и голодные: когда снизу послышался сводящий с ума аромат чего-то вкусненького, живот, откликнувшись, зазывно забурлил.

И привстав с постели, желая одеться и спуститься к обеду или ужину — из-за всех этих любовных трепыханий потерялся счет времени, как и положено у влюбленных — мы к ужасу не обнаружили своих вещей, которые бесследно пропали, включая нижнее белье. Тут же женский голос снизу оповестил, что новая одежда висит в ванной комнате, находящейся там же на втором этаже. Чуть смутившись (то есть мы так крепко спали, что не заметили, как тут шлындали какие-то нешуршащие ниндзя, собирая наши вещички и развешивая новые?), Ромик заглянул в ванную и через минуту вынес оттуда аккуратно сложенную новую одежду: теплую, как раз для этого времени года и при этом удобную для домашнего ношения. Там был полный набор как раз под размер, будто невидимый портной снял с нас мерки, пока мы спали. У меня опять забегали мистические мурашки по спине при понимании, что кто-то пялился на меня, еще и прикидывая размер моего нижнего белья. С подозрением я надела тонкой вязки свитер и штаны из мягкого волокна и заметила примерно ту же картину на моем женихе. Мы оба прыснули от смеха, особенно забавно смотрелся Ромик, похожий на гигантского малыша в вязаном трико. Но бурление в голодных желудках затмило юмор и подозрения и подстегнуло нас поспешить спуститься вниз, чтоб еда не остыла.

Симпатичная дама, тоже в вязаном платье (видимо наши пижамки — это ее рук дело), представилась Вильмой Витольдовной и пригласила к обеду, а на самом деле, ужину. Ибо за окном стремительно темнело.

— А меня квашней кормили, — вспомнил свою заунывную песню Ромик, уплетая кашу в горшочках, заедая румяными пирожками.

— Рамашка не жалуйся, — строго проговорила Вильма Витольдовна. — Квашеная капуста — одно из самых лучших средств по детоксикации, — назидательным профессорским тоном произнесла диетолог-вязальщица. — Итак, Егор вас предупреждал о двухнедельном карантине. Это вынужденная мера. Однако вам, думается, только на руку уединение. — Она улыбнулась, а потом подошла к Ромику и потрепала его за щечку, как сына. — Но что б вы не заскучали, да и чтоб не терять времени, мы будем развлекать вас прямо здесь.

— Развлекать? — обрадовалась я.

— Да, будем вам про наши традиции рассказывать, обычаи, рецепты разные наши показывать, праздники праздновать. Вот Егор сказал, вы альтернативной историей Земли интересуетесь. Интересно было б вам про такое послушать?

— Ой, очень интересно! — воскликнула я, забывая про еду. — На самом деле, я даже и мечтать о таком не могла. А если б у вас нашлись листы бумаги и карандаш, чтоб я смогла зарисовать или как-то записать увиденное и услышанное, — было б вообще замечательно. — А может, у вас есть библиотека, и пока мы на карантине я бы читала и самообразовывалась?

— Все есть, дорогая Белла, — тепло ответила Вильма Витольдовна. — Ты узнаешь все, что хочешь узнать.

Глава 2. Туман мистичности сгущается

Честно сказать, я и не заметила, как подошла к концу вторая неделя нашего пребывания в поселке, и стала понимать Ромика, который еще с первой поездки просто влюбился в эту деревню, этих людей и этот образ жизни. Еще бы! Без вай-фая, без телефона, без компа и всякой дребедени мы были заняты каждую минуту, если не поцелуями и занятиями любовью, так мастер-классами Егора Ивановича Кастанеды и его супруги Вильмы Витольдовны Матушки Зимы, как их шутя мы прозвали между собой.

А когда оставались свободные часы — не было ничего слаще, обнимаясь, думая о своем, просто без дела валяться на кровати, откуда открывался невероятно живописный вид на снежную долину, где жила своей жизнью деревенька странных, будто потерянных во времени людей, которые хоть и говорили на одном с нами языке, но были совершенно иными. Причем иными в прямом физическом плане, как оказалось.

Так мы и лежали сами, потерявшись в бытии и небытии разглядывая разнообразные оттенки белого, которые не надоедало разглядывать никогда: ни утром, ни днем, ни как сейчас ночью… яркие звезды, казалось, слышат наши мысли, и отвечают на них мерцающим разноцветным светом по снегу. Сказочное явление этого полушария Земли.

Каждый думал о своем. Ромик, скорее всего, об альтернативных источниках энергии, которые ему наобещал Кастанеда, и как он поднимет новый бизнес планетарного масштаба, превратившись в нового короля нефти, пара или эфира и еще каких-то энергий, которые должны будут уничтожить нищету как понятие.

У меня же имелись думы более заговорщического, если не сказать мистического плана. Дело в том, что именно сейчас в голове сложился некий пазл из разрозненных фрагментов, который еще не уложился в ровное и стройное понимание ситуации, поначалу казавшейся вполне обычной, как, например, наша встреча с Ромой в Москве, любовь, стремительное перемещение в сибирскую глубинку, гостеприимство седовласой четы…

Теперь же по прошествии двух недель, заканчивающихся этой ночью, фрагменты, словно капли ртути, соединялись в общую массу и смотрелись совсем неслучайно.

Все началось с фольклора, когда Вильма Витольдовна, она же Матушка Зима, седая милая дама, ответственная за наше проживание и питание, стала учить меня рецептам местной кухни. При этом уделяя особое, пристальное внимание так называемой бытовой магии, наговорам на хлеб и другую пищу. О таком я слышала и многое повидала на Бали, где имелись удивительно схожие традиции — перекладывать на еду всю работу по исполнению нехитрых деревенских просьб к дождику или восходам.

Следуя этой логике, можно было любой продукт сделать инструментом исполнения желания: от самой воды до готового изделия, например, хлеба, несравненно выпекаемого в местных краях. Он был не просто вкусный, а невероятно вкусный и потрясающе красивый! Можно было питаться только им и больше ничем, чтоб быть сытым и желудком, и душой. Последняя поселялась на время поедания и переваривания туда же — в желудок. Но оказывается, вкуснота и полезность этого хлеба брались не только из правильного соотношения муки, воды, сахара и дрожжей. Матушка Зима сравнила особое отношение к пище с гомеопатией или молекулярной кухней!

Я поначалу удивилась, что женщина в вязаном чепчике в курсе последних модных трендов в кулинарии, доступных лишь самым раскрученным и люксовым кухням мира. Но к моему изумлению, Матушка Зима притащила несколько старых поваренных книг своих родительниц, где были прописаны рецепты древних, чуть ли не тысячелетних традиций. Поразительно, но их в точности содрала и переписала заново паучья сеть, приписав современным достижениям кулинаров и химиков.

Но что меня больше всего поражало: во всех учениях о рецептах и наговорах, так это ультрасовременный научный подход странных людей в Богом забытом месте. Чудновато слышались от милой дамы в вязаных платьях в национальных орнаментах сравнения готовки обычного хлеба с квантовой физикой, где наблюдатель, пекарь и наблюдаемый, он же хлеб, являлись одним целым. То есть выпекаемый хлеб и его кванты, и наговоренное на него шепотом обязательно на рассвете с первым лучом солнца желание, являлись той частью сверх-меня в будущем, где желание уже сбылось. Таким образом, процесс сбычи желания, то есть текучесть квантов по временному отрезку из пункта А, меня на рассвете в фартуке с орнаментами, до пункта Б, меня со сбывшейся мечтой в кармане, зависело от нескольких строгих мер, изученных Матушкой Зимой, или, точнее, той неизвестной наукой, которой она, как представительница, ведала в совершенстве. Если честно, я не помнила ни одного института мира, где кванты изучали на дрожжевом хлебе. Хотя кто я, чтоб знать об этом?

Но это не все. Оказывается, достаточно было добавить в наговор рифму, и это увеличивало свойство текучести квантов, то есть по-простому: мечта сбывалась быстрее. Поэтому, по словам Матушки Зимы, ее предки говорили стихами и даже пели одами, то есть речью постоянно влияли на скорость своих желаний. Пережитки былого слога остались в опере… Я лишь успевала хмыкать и обалдевать по ходу предрассветной лекции о выпечке. А ведь логика имелась! Какое гигантское количество людей по свету очарованы оперой. Голоса див волшебны и, конечно, несравненны с современным ором и гвалтом, транслируемыми из ящиков. После концерта выходишь иным, более одухотворенным, как будто после общения с ангелами.

Но и это было не все. Если к заговоренной массе добавить особые ингредиенты, например, один миллиграмм сушеной кожи жабы камышевой… Я, как и любой здравомыслящий человек усмехнулась и ужаснулась в этот момент, и Вильма Витольдовна это заметила. Но с абсолютной серьезностью она продолжала разъяснять мне, еще больше углубляясь в анналы разных наук, генетики, геодезии, например, называя еще какие-то понятия, о которых я слыхом не слыхивала, что каждое живущее и жившее на свете существо любого вида и класса являлось и является индивидуумом, то есть абсолютно уникальным. И это не случайность. В генотипе каждого помимо общих черт, есть определенное свойство, отвечающее за ту или иную функцию, которую можно воспроизвести, если знать, как соединиться с ней. Таким образом, не нужно изобретать велосипед, то есть возводить заводы по стали и сплавам, пластику, стеклу, собирать каучук для шин, строить гигантские общежития и столовые, и детские сады для работников и их семей, которые должны будут обслуживать все эти производства. В прошлом да, собственно, а в настоящем Матушки Зимы (не моем явно!) достаточно было лишь придумать генотип и фенотип животного с желаемыми свойствами, функциями и целями, и тот способен был, как велосипед, возить человека. Без каучука и стали, и сплавов, и столовых с мусорными свалками. Питаясь и размножаясь самостоятельно при созданных экоусловиях.

Я так и села.

— То есть живые… дрессированные машины?

— Да. Только сейчас они стали дикими, — добавила Вильма.

— А у кожи жабы камышевой какая функция? — не выдержала я, зная, что не усну, пока не узнаю.

— Конкретно камышевая, словленная в начале лета и весом не более двадвати грамм, то есть юная, обновляет клетки детородных органов. Соотвественно в разных дозах помогает усилить любовь супругов и зачать здоровую девочку, — коротко разложила довольная Вильма Витольдовна, умело раскатывая огромную красивую блестящую массу по деревянному столу.

Со стула я так и не встала. От изумления. Так и сидела с открытым ртом, слушая дальше. А она еще долго на каком-то научном языке рассказывала, как камыши влияют на среду обитания этой чудесной жабы, почему ее генотип стремится… и так далее и так далее, до моего помутнения или прояснения рассудка.

— Поэтому сказки про принца, поцеловавшего и полюбившего жабу — вовсе не сказки. У многих представительниц этого вида кожей выделяется особый яд, вызывающий галлюцинации на сексуальной почве. И они это знают. Те из них, кто остался разумным.

Я сглотнула.

— Дорогая Вильма Витольдовна, мы же не будем сегодня добавлять жабу в хлеб, правда?

— Нет, милая, жабу тебе как раз употреблять противопоказано. А вообще ради интереса почитай вон те книги про разных животных с пометками про их генотипы.

Я взглянула на внушительную стопку книг на столе в зале и поняла, что сегодня не засну точно, пока не пойму, что дает лапка кролика или рог единорога, если последний, конечно, когда-то существовал. А я, как уже писалось выше, уверовала во все волшебные сказки и их существ, начиная с зубной феи и вплоть до лох-несского чудовища. Не удивлюсь, что оно где-нибудь здесь и прячется. И тоже разумное.

Но тогда с выпеканием хлеба у меня возникла маленькая проблемка. Как назло в голову не приходило ни одного путного желания, на котором можно было оттренировать метод наговора.

Я была счастлива, здорова и по уши влюблена, встретила моих дорогих и горячолюбимых Раю и Ромика и вместе с ними обрела большую надежду на будущее. Все шло просто великолепно! Жизнь превратилась в тот самый бесплатный круиз вокруг солнца, только без допинга и искусственных заменителей, как в прошлый раз. Каждый день был лучше другого, а ночь слаще предыдущих. Не на что пожаловаться. Оставалось только наслаждаться.

Дальше больше.

Завидев мой интерес к литературе, Егор Иванович принес тяжеленные энциклопедии, некоторые выглядели и весили с меня саму, будто предназначались не для человека человеческого размера, а каких-то великанов.

«У них что там целая библиотека?», — думалось мне.

Книги смотрелись, как новые, но лишь взглянув на титульный лист, где стояли штампы годов издания, я ахнула. Некоторым исполнилось по пятьсот лет, но даже те, что были выпущены сравнительно недавно, представлялись очень уж странными.

Скажем, меня изумил толстый свод какого-то итальянского автора «История змей и драконов». Я полистала пятисотстраничное черно-белое издание с живыми картинками разных крылатых и мордатых рептилий и изумилась фантазии этого итальянца. Надо быть большим выдумщиком и фанатом своего хобби, типа собирания бабочек и букашек, энтомологии, чтоб…

«Или он действительно видел и сумел зарисовать всех этих тварей?», — закралась безумная мысль. Ведь изрисовать пятьсот листов, дотошно пометить детали и повадки животных — это вам не шутки! На последней странице значилось: выпущен 1001 экземпляр. Это было реальное ходовое издание, наподобие энциклопедии бабочек или птичек, которое раскупали…

Несколько дней ушло на разглядывание этих картинок, и мне все чаще стало казаться, что зарисовки разнообразных монстров, некоторых с двумя и тремя головами, как из русских сказок про Змея Горыныча, — не просто чьи-то фантазии, они точно жили когда-то… в XVI веке. Пусть моя память про XVI век помнила лишь Ивана Грозного и инквизицию, и Смутное время со стрельцами… Или это про XVII век?

Другие книги были не менее поразительными и как раз из серии той самой альтернативной истории, которую я так мечтала узнать. Но осознать которую стало настоящей мукой. Она была настолько альтернативной, что в ней не было места никаким Иванам Грозным и инквизициям, зато было — грандиозным потопам, неведомым катастрофам, гибелям целых планет, имен которых не слышал ни один звездочет или астронавт, космическими инвазиями и порабощением цивилизаций, например, нашей, последней, послепотопной, захваченной… Она, кстати, так недвусмысленно и называлась.

Вот почему старики, например, моя бабушка, будто зная эту альтернативную историю, говорили «допотопный». Мне всегда это слово казалось фиктивным: где мы и где потоп с Ноем и его лодкой, груженой кроликами?

Но каждая страница, каждый абзац вызывали шок, например, о том, что на планете Земля проживает свыше семидесяти разных чужеродных рас, часть из которых была описана ранее итальянским автором в энциклопедии с картинками. То есть те дракончики были не просто букашками на листиках, а разумными соседями, может быть, даже врагами или друзьями. Хотя по количеству клыков и здоровых когтей и очень «душещипательного», плотоядного взгляда, скорее, врагами.

Я всматривалась в лица неизвестных правителей, изучала, как могла, древние карты, вчитывалась по знакомым буквам, так как язык написания был сильно изменен, в историю и почти не находила ничего общего с тем, что изучала в школе или знала по жизни, читая газеты, смотря новости. Кое-какие имена совпадали, но имели либо другие странствия и подвиги, либо жили совершенно в иное время, и с ними происходили события, достойные голливудских блокбастеров и триллеров с появлением гигантских монстров или планетарного масштаба селевых цунами, погружавших всю планету глубоко под землю, от чего оставались торчать лишь верхушки зданий… Выжившим остаткам людей и нелюдей приходилось восстанавливать города чуть ли не с лопатой и ведром.

Я сначала стеснительно, потом понаглее, затем и вовсе с пристрастием расспрашивала Кастанеду, что это за книги и карты он принес, почему я русская, но не понимаю язык, который называется русским в книгах… Почему? Почему? Почему?

Он смотрел на меня так ласково и снисходительно, будто я ученица первого класса второй четверти, а то и вовсе макака обыкновенная… И устав пересказывать историю тех или иных материков, стран, правителей, имена которых мне ничего не говорили, принес большую, почти метровую книгу, унести которую мог бы малыш весом полтонны, с красующимся детским разноцветным шрифтом на обложке «Азбука».

— Это дедова! — улыбнувшись, гордо сказал Кастанеда и сам, словно добрый римский дедушка, уселся с ней за стол и пригласил меня на стул рядышком — изучать алфавит. Я опешила, не зная, издеваются надо мной или реально хотят показать нечто удивительное.

Но так как до сего момента ни Матушка Зима, ни ее супруг ни разу ни словом, ни делом не выразили никакой враждебности или пренебрежения, я, словно заправская внучка, подошла-таки к доброму дедушке с римским, как у Цезаря, профилем, который успел уже открыть гигантский букварь на странице, где значилась первая буква алфавита «Р».

— Почему Рэ? — удивилась я, припоминая, что даже у разных славян или язычников или еще кого-то допотопного, в которых я ни черта не разбиралась, первая буква всегда шла «А». Асьм есть Царь, — сразу вспомнился советский фильм про Ивана Грозного, который, кстати, присутствовал и на картах, и в списках, но его периодически звали другим именем — Бальтазар.

— Славяне — это не нация или народность, а группа людей, объединенных схожей речью и культурой, что едино, — услышав мои немые вопросы, как ни в чем не бывало рассказывал Кастанеда. — На одной плоскости Земли еще совсем недавно все люди были славянами. И первая их буква, то есть БОК-ВО, где во — это ово, овуло — зарождающий многообразие Бог-бок являлся РЦЫ. Многие сегодняшние нации, включая тех, кого зовут славянами, имеют отголоски прошлого и зовут своих богов Ра, Рассвет, Рама… А «Рэ» — это другая буква, она тоже божественная и волшебная, но отвечает за иное, следует дальше, — он внимательно посмотрел на меня, усваиваю ли я информацию. Я молчала, усваивая и не переваривая. — Изначально в алфавите имелись буквы в количестве 151, как туков сердца*. Именно поэтому каждый мог читать, слушать, понимать, телепать другого без слов, ведь сердца-то у всех тукают одинаково. Родилась телепатия. С первой же войной, разделившей индоевропейские группы между собой, у многих пропали телепатические способности и общий алфавит. У кого-то осталось двадцать шесть букв, у кого-то тридцать, у нас еще недавно до красного террора было сорок девять, но большевики упразднили до тридцати трех.

Я хотела что-то спросить, но потом махнула рукой. Мол, продолжайте, что я буду спрашивать, когда с первых же слов ничего не понятно: красные с белыми уже перепутались и слились в один террор.

— Телепатия, — он продолжал медленно и монотонно, листая красивые разукрашенные страницы букваря, на которых красовались жар-птицы, слоны, крокодилы и еще какие-то неизвестные твари в густой растительности. — Теле — это тело, то есть понимание материи того, кого ты читаешь или слушаешь, или зришь, или телепаешь, телом прилипаешь… — он улыбнулся, а я прыснула от смеха.

Такое странное слово «телепаешь», обычно его произносили люди из провинции, над которыми всегда посмеивались за подобные странные словечки. А тут, оказывается, нормальное научное слово.

— Да, — опять, будто услышав мои мысли, подтвердил Иван Егорович. — Ведь и телевизор ваш от этого. От «теле» и «визор»: видеть разнообразное движение. Поэтому в нашей школе мы перво-наперво учим телепать, хотя дети с рождения телепаты: умеют видеть и чувствовать азбуку в туках сердца*.

— Туки сердца… — обалдело произнесла я. — Никогда б не подумала. То есть вы меня сейчас телепаете и до этого телепали, а я вас нет, да? — беззлобно спросила я, чувствуя себя почти голой и облапанной, то есть обтелепаченной.

Кастанеда рассмеялся.

— Если ты чуть-чуть потренируешься, ты тоже сможешь. Это не так сложно, особенно с теми, кого любишь. Телепатия наступает быстро. Нужно только начинать с миром. Смотришь на человека и внутренне ему говоришь: «Здравствуй! Я с миром. Не причиню вреда», и если искренне — его душа к тебе обернется.

— А кто не умеет телепать, что делать? Ну… я вот не телепаю… кто я и как жить?

— Кто не умеет телепать — тот немец, — легко с улыбкой сказал Кастанеда и тут же добавил. — Слово «немец» изначально характеризовало людей, которые потеряли способность телепать. Стали немыми, не своими, то есть немцами.

— А вы в курсе, что по этой теории вся планета Земля — немцы, — рассмеялась я, но увидев серьезное выражение лица мужчины, присмирела.

— Не вся планета еще, — сказал он, и урок азбуки на том завершился. Правда, Кастанеда оставил мне дедову книгу на изучение. Несколько дней я не могла оторваться от этой красоты. 150 букв, кто бы мог подумать! Каждый раз я притрагивалась к груди, чтоб запомнить, как отзывается сердце на произношение той или иной буквы, и каждый раз замирала от восторга: туки были и в самом деле разные… Потрясающе!

Ромик даже стал ревновать меня к букварю, приходилось разделять по часам тягу к знаниям и к любимому, жаждущему горячих поцелуев.

О поцелуях. Однажды рано утром я услышала странный шорох на кухне. На часах натикало пять утра, за окном еще было черно. И хотя уговора на урок по хлебовыпеканию с элементами квантовой физики и химии не было, спустившись, я обнаружила Матушку Зиму, притащившую целую корзину пирожков и чай, а мне даже горячего кофе.

— Кофе? — удивилась и обрадовалась я. Допингов в виде кофеина, теина, никотина или алкоголя в деревеньке не употребляли, а тут такая роскошь! Настоящий бразильский кофе с пенкой.

— Кофе помогает лучше усвоить информацию, ты не знала? — сказала хитро Вильма и уселась за стол, накрытый, как для праздника. Я уже успела отпить горького бодрящего напитка по дороге к столу, но завидев ее выражение лица, выплюнула остаток изо рта назад в чашку.

— Кофе влияет на критическое мышление, если говорить по-простому, снижает внимательность, настороженность, и человек все, что ему говорят, берет на веру, любую белиберду принимает за правду.

Вот я правильно сделала, что выплюнула, так и знала, что какой-то подвох.

— Да пей-пей! — махнула рукой женщина, точная копия Таис Афинской в этот момент. Большие пепельные кудри выпали из-под платка, чудно повязанного на голове. Глаза и кожа блестели свежестью, молодостью и силой. В этот момент я усомнилась в своих представлениях о седовласой чете, которые с первого момента показались мне стариками.

— Точно могу пить? — переспросила я Вильму Витольдовну.

— Да, пей… я пришла с тобой о сексе поговорить… — улыбнулась она, а я так и поперхнулась горьким горячим кофе, который тут же ошпарил меня, потом разлился на стол и пол и обидно испортил белый красивый пушистый ковер, который мне так нравился…

— Блин! — только и могла вымолвить я, сожалея обо всем и сразу и даже не представляя, что меня ждет: выволочка за каждодневные любовные утехи или взбучка за дорогущий ковер.

— На ковер накапаешь перекиси водорода и натрешь до пены хозяйственным мылом. Я сама его варила. Чудо-средство! Делов-то! — махнула рукой Таис Афинская, она же Вильма Витольдовна, явно протелепав меня с ног до головы. А про секс добавила:

— Хотела тебе рассказать про божественную любовь, которую иногда обавью зовут.

— О! — вздохнула я сразу от двух счастий: что не будет нагоняя за сексуальный разврат, что мы устроили наверху, и наконец-то я узнаю, что значит это слово, которое преследует меня еще со знакомства с квартиранткой Аннушкой, по совместительству сексопатологом и ведьмой, — вот это интересно!

Я успокоилась и, отряхнувшись, решила допить остатки кофе, потому что могут больше не предложить такого пиршества.

Вильма Витольдовна начала издалека, прям оттуда, на чем закончил Егор Иванович, про телепатов. Мол, раньше жили великаны, они разговаривали только телепатически, потому в нынешних истории и археологии не осталось много книг или памятников искусства. Но с войнами, с потерями, которые отразились на самих великанах, пришлось им приспосабливаться к новой жизни и к потере телепатии и других способностей: завелись книжки, картины, скульптуры, карты, в общем, иной быт, который они тоже решили наделить волшебными свойствами. Ради удобства, чтоб вещи служили и работали. Вот взять бы тот же хлеб — помимо питательных веществ, он же — пилюля, лекарство, исполнитель желаний. Одним словом, хлебом лечиться можно, зная природу и физико-химические взаимодействия в ней. И так любой предмет: одежда или обувь, способные благодаря своему мастерству — сейчас этот процесс технологией называется — со временем вернуть потерянные качества или как-то заменить и возместить потерю.

И все начинается со звука, за ним идет волна, потом образ, который рождает функцию, наконец, оживает сам предмет и своей жизнью вдохновляет того, кто им пользуется.

ОР — ОБ — ОМ — КА — МА — ПА — БА –ДА — РЦЫ*

Я все это слушала, но, мягко сказать, не понимала, при чем здесь секс?

— Ор — первая ступень, потому магия и волшебство, что суть разное, творится через звук, говОРят, ОРут, кричат… Но не как у вас на улице, — Вильма рассмеялась, видимо вспомнив какую-то картинку из прошлого. — А как землю орут знаешь?

Я не знала. Что-то такое слышала, что да, землю орут, но в смысле как: кричат, поют, ругают ее что ль? Это мне было невдомек. Я пожала плечами.

— Первая степень любви, точнее, влюбленности, желает поцелуев, слов любви, поэтому ее ртом изображают. Есть волшебные звуки, при произношении которых творятся разнообразные метаморфозы, как вот с землей, которую не нужно пахать, лишь ртом орать, и она сама пашется.

— Ага, стало ближе к нашим баранам, — чуть повеселела я и взяла второй пирожок с мыслью, как бы не растолстеть на таких харчах, ведь один секс килограммы не скинет, хотя если опять на лыжах топать назад, когда сибирские каникулы закончатся… тогда можно как-то постройнеть.

— Вторая ступень, — сквозь смех проговорила Вильма, и я поняла, что меня телепают конкретно, и тоже улыбнулась своему игривому настроению. — ОБ — обавь. Обожают, наслаждаются только видом любимого. Любят глазами, телом. Любовь, где ЛЮ — это сокращенное ЛЬЮ* — глагол лить, а Бовь* — волшебный эликсир обожания сердца. И тот, кто любит по-настоящему, тот льет бовь, льет то, чем наполнено сердце, ничего не ожидая взамен. Никаких условий и претензий. Ибо лить бовь — это уже есть наслаждение и счастье. Даже в одну сторону. Раньше тот, кто хотел влюбиться, мастерил ОБувь по специальным лекалам, и та его несла, как по воздуху, туда, где жила вторая его половина. А если вторая половина достигла зрелости и тоже смастерила себе такие же обувки, то встреча происходила сразу же. Мгновенно. У вас сейчас сайты знакомств заменяют ОБувь прошлого, если можно так сказать… Ну для сравнения.

— А сексом когда можно было заниматься? — спросила я, поняв, что мои шуточки понимают правильно и можно задавать разные волнующие вопросы.

— Теперь про секс, — серьезно с каким-то загадочным видом заговорила Матушка Зима. — Секса на Земле отродясь не было. У людей, по крайней мере, да и у животных тоже. Занимались только оравью, одавью, обавью, омавью и так далее… Чтоб зачать божественного ребенка. Даже можно было самого Бога.

Я проглотила последний кусочек пирожка слишком быстро от такой информации, и в горле запершило, а так как кофе закончился, пошла за чаем Матушки Зимы, заодно подлив и ей в чашку. Разговор выходил интересный, духовный, почти религиозный, хотя начали с секса.

Если честно, мне с ними двумя, не считая Ромика и Раи (но одного я узнала только что, другую не видела целую вечность), было так интересно беседовать, слушать и просто общаться! Мне никогда и ни с кем не было так увлекательно. Я глотала каждое слово, не дышала, когда они заводили подобные разговоры, где вроде бы все говорилось на русском языке для моих русских ушей, а непонятны были даже слоги и междометия. Но все равно интересно!