Бесплатный фрагмент - Древо прошлой жизни

Назойливое отрицание источника земного хаоса — кармического возмездия в настоящей жизни за прошлую и в будущей — за настоящую, и дарованная свобода вероисповедания несуществующих законов одноразовой телесной жизни души и бездушного тела превращают бытие в театр абсурда и господство меньшинства над большинством.

Автор

Ещё более чем прежде — Лоре

Автор выражает признательность Сергею Гонтарю (Россия) и Нинель Апельдимов (ФРГ) за помощь в работе над романом

---

---

Я ожидал Хельгу за крайним, ближним к церкви, столом кафе «Вулкан» и заметил, как чётко она припарковала машину.

– Добрый вечер, – она села напротив меня и кокетливо подпёрла кулачками лицо, – получилось красиво.

— Гутэн абэнт. 

– О чём ты задумался?

– О том, правильно ли я сделал, что заказал пиццу, и о том, что, пожалуй, смог бы накропать душещипательный роман. Хотелось бы хоть раз заставить женщину рыдать.

– Правильно. Сможешь. А потом пойдём гулять.

– Принято. Щас подам знак половому, чтобы тащил дичь. Говорят, чтобы представить, каким был человек из того времени, – ну, скажем, первой трети XVI века, надо часами смотреть на огонь, вслушиваться в шум дождя и перебирать чётки. А ещё надо быть непосредственным в проявлении себя, как дети. Наверное, я уже большой мальчик и не смеюсь, когда кто-то плюхнулся в лужу.

– Современный человек давно утратил связь с природой. Но порой мы не прочь сбросить усталость, посмеяться и посмотреть в пламя костра. Иногда так надоедает Берлин, что сорвалась бы из него во всю прыть.

– Бывает. Участь узника урбанизации, удручённого удобствами. Есть ещё пара вещей, которых не заменят комары и печёная картошка.

– Каких вещей?

– Отношение к любви полов и церковных проповедников. Ведь слова Христа о любви, браке и семье тоже были вычеркнуты в первую очередь. Обет безбрачия у католиков возник не случайно, а потому, что любящим человеком дороже и труднее управлять. Миром правит любовь, церковники правят любовью, а церковниками не правит никто. Когда ты проезжала Виршем, я как раз ломал голову над моральным уродством церковников. 500 лет назад не могло быть того, что мы видим сейчас. При жестокости тогдашней поповщины и ублюдочности её главного догмата, извращение человеческой натуры вызывалось одним – подавлением.

– Ну, это время Реформации. Католический мир рушился...

– И достраивался лютеранскими церквами, освещая кострами инквизиции путь на несколько столетий в никуда.

– Папа Лев X имел непомерные амбиции, пытался обуздать еретиков, а казни и преследования проповедников нового учения лишь подливали керосина в огонь.

– А причина конфликта? Спутали святого отца с Создателем или Божий дар с инструментарием инквизиторов?

– Прихожане выступали против католиков и осуждали упадок нравов в Римской церкви, а папа желал окончательно подмять под себя светскую власть в Германии.

– Это ж в кого превратило учение о вечной преисподней попов, если прихожане стали в них пальцем тыкать да к совести призывать?

– У вас что-нибудь учат о Мартине Лютере?

– «Проходили», как же. Мариванна выставила мне за него «пять» – по вашей шкале, наоборот, и похвалила перед всеми двоечниками. Он считал, что прихожане и духовенство равны перед Богом и между собой, отчего папа Лев X совсем осатанел. Ты представляешь, если бы я этой Мариванне ляпнул, что декларация равенства в одноразовой жизни – это ровно две стороны одной антихристианской медали – лицемерия о равенстве и лжи о вечности ада, поскольку подлинное равенство людей гарантируется не Конституцией, а лишь осознанием реинкарнации душ?

– Что бы тогда случилось?

– Для того, чтобы в тот исторический момент чему-то случиться, надо было, как минимум, «въехать» в разницу между реинкарнацией, одноразовой телесной жизнью души и бездушного тела, а академики соображали не больше Мариванны. Наверное, отличники бы посчитали себя двоечниками, а двоечники – начитаннее Мариванны; она бы вызвала директора, а тот – меня. Затем бы оба с хорошо скрытым интересом поднатужились, чтобы уловить суть крамолы про аверс и реверс.

– Я бы тоже послушала.

– Ну, а я бы акцентировал внимание директора и классного руководителя на том, что вернувшееся в наше общество святое учение о вечном аде скрывает индивидуальные кармические причины несправедливости и неравенства, отрицает кармическую расплату в следующей жизни и делает идиотов из нормальных людей, что, собственно, и привело к разрушению одного строя, потом – другого, и к возвращению к тому, что было разрушено.

– Какой экстремизм!

– Ага. Хорошо, что в то легендарное время я был дитя и не понимал, что каждый Вселенский Шухер вызван отсутствием христианского смирения, которое необходимо для того, чтобы потом его потерпеть и кротко дожидаться следующего, чтобы не унестись с концами в Вечный Ад. Я бы на их месте сбрендил, да им бы одного этого на всю жизнь хватило. Впали бы в педагогический ступор и терзались до пенсии вопросом относимости услышанного к родной истории, вражеской пропаганде и клинической психиатрии. Не могу же я напоминать взрослым, что при справедливом социализме священников не было, а пришли буржуазные эксплуататоры, – они тут как тут, чтобы к христианскому смирению призвать, – как до Великого Октября.

– По-моему, это доказывает, что ключ к справедливости не найден.

– С церковным законом одноразовой жизни господина и слуги удобно развивать рабство, феодализм и капитализм и неудобно – социализм, а как присобачить пятое колесо к этой телеге, академики не додумались. По крайней мере, они за сто лет научились отличать материализм от идеализма, – за путаницу ставили к стенке.

Нам принесли пиццу с грибами и жаркое в горшочках, как просил. Хельга поблагодарила по-немецки, я – по-русски.

– Мартин родился в 1483 году в семье рудокопа, – начал я, – прожил 63 года. Основатель Протестантизма, вождь Реформации, богослов и религиозный реформатор, в юности испытал сильное религиозное потрясение. С 1501 по 1505 год учился в Эрфуртском университете и получил степень магистра. Через год постригся в монахи в монастыре августинцев. Любил музыку.

– Можно я тебя перебью? В 1510 году августинцы посылают его по делам в Рим, где он был потрясён языческим обликом города, роскошью папского дворца, распущенностью и невежеством клира и исповедников.

– Думаю, если спустя полторы тысячи лет от распятия Христа, Лютера потрясло то, что мораль святых отцов уложена ниже римской канализации, эти мастурбирующие дерьмососы бесили его одним упоминанием о своём непорочном происхождении от апостолов. Он же не мог не понимать, что такое переселение душ, как часть первоначального Учение Христа, и то, что Рим сводит верообразующую конструкцию к непогрешимости Святого Престола и к вечной раскалённой сковородке. Какой раб спросит у попа про переселение душ, если провинциальный монах через полторы тысячи лет от распятия Христа был поражён «языческим обликом» столицы?

– Дальше, Алекс, мы говорим о Лютере.

– Лютер понимал, что использование латыни позволяет держать в дураках все народы земли. Убедить в вечном аде не труднее, чем в том, что природные катаклизмы вызваны слишком малым числом сожжённых еретиков. В 1512 году он получил степень доктора богословия и стал профессором библеистики в университете Виттенберга, где занимал эту должность до конца дней. В 1517-м протестовал против продажи индульгенций в Германии, наводнивших всю Европу, и в Виттенберге прибил к дверям церкви 95 тезисов, где обличал корыстную торговлю прощением грехов; впоследствии излагал взгляды на грех и искупление. Папа, разумеется, понимал, что переселение душ не позволило бы ему впарить ни одной бумажки, но учение Христа к этому времени было вытравлено из Божьего раба навсегда.

– Да, и в 1520 году папа Лев X отлучил Лютера от церкви и назвал его антихристом.

– А Лютер в своём послании назвал антихристом папу. Был изгнан из церкви, его книги жгли на костре за 400 лет до нацистов, и в 1521 году папа предал Лютера и его сторонников анафеме, но так и не придумал, как его достать, заткнуть рот и поставить на кучу дров. В 1600 году в Риме сожгли Джордано Бруно, который некоторое время тоже преподавал в университете Виттенберга, из чего видно, что Святой Престол без пожизненной изоляции от Божьих рабов или подключения к нему тысячи вольт через рубильник в их руках, не исправим. Главное – Лютер перевёл Библию на немецкий язык, порвал с католической доктриной и пришёл к утверждению «личной веры», как единственного средства обретения Божьей Благодати. Из этого можно заключить, что церковь проповедовала не христианство, извратив его окончательно, а то, что абсолютно не могло им быть. Это была тщательно продуманная легенда подчинения людей со времён Константина Великого. Лютер видел, что церковь погрязла во лжи и коррупции, что римский папа утопает в роскоши, тёмных делишках и везде рассылает своих шпионов. Скрывался, чудом избежал застенков инквизиции. Этот человек сплотил нацию одним переводом Библии и книгами на родном языке, показав, кто Антихрист.

– Потрясающе. Я тоже ставлю тебе «пять» по твоей шкале. Государству была выгодна ортодоксия – когда общество основано на одной вере.

– Ага, так легче жить: одна вера, одна партия, одна жизнь и одна смерть. Католики здорово обделались перед народами римского евросоюза, хотя это не мешало им жечь еретиков ещё около 300 лет. У тебя есть намёки на попытку протестантов вернуть закон переселения душ?

– Нет. Думаю, всё хорошо спрятано. В 1530 году Библия на немецком языке была ещё вне закона, но князья империи – основная сила, были за Новую Веру, и она победила. Лютера прозвали «Виттенбергским папой», а в Саксонии, например, за него был народ. Обостряются споры и конфликты между верующими Католической и Лютеранской церквей, многие выступают против тирании Рима.

– Тирании? Как ты думаешь, если к этому слову добавить закон, который Спаситель не приносил, можно ли тогда считать историю Западной Церкви историей христианства?

– Думаю, христианским наследием Восточной Церкви является тот же закон.

– Охренеть! Три четвёртых эпохи прошло, и никакого консенсуса на христову мораль. И кто против кого дружил?

– Столкновения происходили даже по поводу праздников и дат. Деревне ближе Лютер, дворянам и феодалам – старая католическая церковь. Дело в том, что Лютер видел опору Реформации в усилении светской власти, которую считал гарантией порядка.

– Я бы тоже так делал. А что он хотел сделать с Церковью?

– Он хотел изгнать из храмов священников, преданных Риму. «Протестантский яд» появляется в книгах, лютеранские верования становятся всё твёрже. Католический клир считает ересью даже то, что каждый может обращаться к Богу без посредников, и искореняет протестантскую отраву железной рукой. И что ты ещё не знаешь?

– Ну, церковь считала, что душа важнее, чем тело, и если крамольные идеи – это чума, еретиков надо сжигать, как чумную одежду больного. Ясное дело, эти «святые пироманы» ради оправдания костров и незыблемости Вечного Ада маму продадут.

– О роли Инквизиции идёт полемика до сих пор.

– Интересно, папа и Лютер были суперграмотными людьми в своём деле, и, назвав друг друга антихристами, знали, что говорят. А в итоге, антихристианский верообразующий закон сохранился, и балом в обновлённых декорациях так называемого Нового Времени правит Сатана.

– Да. На всех, кто оспаривает доктрину церкви, идёт охота Инквизиции: достаточно обнаружения книги, чтобы попасть в её лапы, издателей обыскивают, еретиков казнят даже за несоблюдение постов. Церковь считала, что «человек не может творить добро из-за своей порочности, и в нём нет ничего, кроме милости, даруемой Господом». Инквизиция работала вовсю. После того, как Лютер прибил свои 95 тезисов к дверям церкви, они распространились по всей Германии. Открытое противостояние, мятежи и смуты начались не сразу, года через три. Лютер поощрял конфискацию церковных земель, погромы католических церквей и изгнание преданных Риму священников, хотя на словах это и осуждал.

– Не вижу противоречий. Во-первых, Рим не понял бы своих заскоков, если бы его толоконных лбов не взяли за задницу. Во-вторых, стихийные силы играют роль толпы и не умеют следовать букве первоначального замысла. Для части Божьих рабов папа превратился в опаскудившегося самозванца, а с точки зрения стратегии, римскую цитадель Католицизма следовало бы обнести забором не 1870 году, а с Началом Нового Времени и распространения лютеранства, и пусть бы потешали сами себя однополыми интригами и интерактивной игрой в жертву инквизитора. У меня давно сложилось ощущение, что надругательство над человеческой природой заметили лишь протестанты, которым не дали довести дело до конца, иначе бы, римского папу огородили не только стеной, а очертили мелом, как нечистую силу.

– Алекс, я хочу понять. Переселение душ заменили на вечный ад намного раньше, так?

– Это сделал император Константин Великий на I Вселенском Соборе, где собрались три с лишним сотни епископов. 325 год, уже нет учеников апостолов, донёсших истину до людей, но вера продолжает жить.

– А чем отличается церковная доктрина от доктрины Лютера?

– Он предложил считать единственным средством постижения Бога ощущение Его в себе, обращение к голосу души, личную веру. А что предлагает Вечный Ад? Ощущение страха, безусловное исполнение указаний под контролем поповщины, принуждение и наказание. Обеспечение принуждения нуждается в объединении со светской властью, – это и есть клерикальная мафия. История её завершилась с отделением Церкви от государства и закреплением свободы вероисповедания, однако никто и не собирался возвращать людям первозданный закон. Знаешь основной закон истории? Спустить любой Вселенский Шухер на тормозах. Всё? Съели-встали? Куда?

– Туда, – Хельга махнула рукой на площадь, на краю которой мы сидели. – Спасибо. В следующий раз я буду тебя кормить, у нас в Европе равноправие. Кстати, протестанты впервые заговорили о равенстве полов.

– О, моя добрая фройляйн, я заметил, протестантов тута, в вашей неметчине, хоть в поленницу клади. Через пятьсот лет стали носить шмотки «юнисекс» и заимствовать одежду друг друга. Прикольно, когда по подиуму косолапит средний род. Неужели зачатки гендерной деградации докатились с тех мрачных времён?

— Ну, что ты говоришь, Алекс. Лютер провозгласил основой религии семью.

– Ага. А спустя пять веков в Евросоюзе признают семью и брак устаревшим понятием, потому что или поэтому европопы венчают однополых супругов и домашних животных. Дьявол принял новую концепцию: после замены реинкарнации на инквизицию, он решил поменять принудительное католическое воздержание на скотоложство и инцест. Законодателями моды должны быть извращенцы, иначе целомудренные обыватели удавятся от тоски. Как летит время: не успеют подмести международную арену после перфоманса одних дегенератов, на смену спешат другие, и никаких проблем с идентификацией личности, – врубил ящик, и ругайся с ним до утра.

– Нет, Лютер говорил, что безбрачие – это плохо, лучший подарок мужчине – подходящая, «правильная» жена.

– В советские атеистические времена это было аксиомой. Или римские попы были ещё атеистичнее и учили, что правильная баба – хуже неправильной? А что, женщины тогда не мечтали о принце на белом коне?

– Мечтали, но проблема сойтись по любви была у тех и у других. Нравы, обычаи, имущество, церковь, наконец.

– Вычеркнули слова Христа о любви, браке, семье и переселении душ, и нормальная половая жизнь рода человеческого пошла под откос.

– Конечно, потому, что церковь решала всё, включая, с кем спать. С мужчинами проще, а если католичка не выходила замуж, она могла уйти в монастырь. Протестантки были вынуждены жить в семьях братьев и сестёр приживалками. Дамы из мелких, обедневших дворян устраивались гувернантками.

– Средневековая католическая поповщина внушала, что безнравственность секса имеет одну альтернативу – девственность и обет безбрачия, как сокровище, посвящённое Христу. В революционной России семью пытались выдать за буржуазный пережиток и обобществить женщин, как места общего пользования, но быстро очухались. Ты видишь сходство причин извращения взглядов на семью?

– Нет.

– Общие истоки всех религиозных и материалистических извращений в том, что естественный закон переселения бесполых душ в разнополые тела был заменён на вечную преисподнюю, которую ценой большой крови отменили большевики. С этих позиций видны все извращения в теории и практике, но попы из-за беспрецедентности содеянного ими «не спешат» это признавать.

– Разве на причины извращений указать больше некому?

– Политологам-метеорологам? Они не могут «въехать», почему возникли Святая Инквизиция и Красный террор, – одноразовые мозги не дают «вкурить», что на все «почему» отвечает только «отменённый» закон Христа, а не школьные учебники. Я ни разу от них не слышал, что римские попы IV века и идеологи материализма XX-го завязали обществу глаза и загнали его в тупик. Идиотизм тех и других был спущен на тормозах, поэтому общество опять ничего не заметило, – наоборот, – оно возрадовалось свободе от церковного тоталитаризма и свободе от казарменного социализма, – и увидело выход в ней. А затем свобода превратилась в абсурдный либерализм, слово с тем же корнем.

– Действительно, идиотизм.

– Оба ложных закона мог вытеснить только третий, истинный, о котором поповщина «ни гугу». «Метеорологи» в этой подоплёке разобраться не смогли. Здесь другое интересно: римо-католические приватизаторы Всевышнего жгли дотла своих Божьих рабов за идею земного предсуществования души несколько веков, а наши революционеры-материалисты «смирили» «бывших» Божьих рабов за несколько лет с бездушием тел. А когда атеистический социализм развалился, и «метеорологи» начали мусолить очевидные и без них причины его краха, возникла дилемма.

– О допустимости сталинских репрессий во имя самого гуманного строя?

– Нет, та недалёкая и циничная дискуссия, – много или мало убил Сталин или «разоблачивший» его Хрущёв, велась для того, чтобы считать или не считать социализм самым гуманным строем, а эта дилемма требовала иного подхода и не куриных мозгов. С одной стороны, в 17-м году Церковь со своим каноном смирения была полностью сметена во имя справедливости и равенства долгожданной Революцией, но ни справедливости, ни равенства достичь не удалось, то есть народ заплатил реками крови за то, чтобы зачинщикам воздавали почестями. С другой стороны, после 91-го года в стране возродили классическое буржуазное неравенство и прежнюю несправедливость наряду с исконной Церковью, ранее убив в людях веру и совершив преступление перед Богом.

– Это не дилемма – тут нечего выбирать.

– Согласен. Эта притча о двух разбитых корытах. Я специально поступил, как на семинаре со студентами, чтобы ты пришла к этому выводу сама. В приведённой задаче всего одно искомое неизвестное – справедливость и равенство, тем не менее, решения у этой задачи нет. Ленин и Ельцин крупно накосячили и выхода не нашли. Необходимо изменить условия достижения искомого, и тогда мы получим желаемый результат, а он заключается в создании такого общества, в котором стремление к справедливости и равенству для всех станет выгодным. А у нас всё наоборот.

– Ты что, знаешь решение, которое не нашли Ленин и Ельцин?

– Ага. Фиктивная церковная доктрина о грядущей посмертной вечности и наихудшая модель звериного капитализма для этого не годятся, хоть бейся задом о потолок. Но олигархам нужен именно такой капитализм, чтобы быстро богатеть, а церковникам – как раз такой закон, какой Спаситель не приносил. Подобный выбор исторического прогресса выглядит «идентично натуральному», однако ведёт не к равенству, братству и справедливости, как хотел Христос, а от них. Ты сама знаешь, что происходит с человеком, который действует вопреки Наставлениям Закона Реинкарнации, но попы здорово расстарались, чтобы мы смотрели на загробную тайну через мутное, грязное, закопчённое ими стекло. Разумеется, попы реинкарнируют вместе с нами, просто они не хотят, чтобы мы знали, что реинкарнируем вместе с ними, и понимали больше, чем им нужно.

– Тогда ничего нельзя изменить.

– Да, всё попадёт туда, куда запланировано: народное благосостояние одноразовых поколений – в офшоры, офшорная аристократия – в фиктивный вечный ад, смиренные прихожане – в фиктивный вечный рай; буржуи будут грести прибыль и гнать её за рубеж, а священники с наружным видом благодетели – проповедовать христианское смирение и одноразовую телесную жизнь души. Ничего нельзя изменить по двум причинам: всё это безобразие устроено дьяволом очень тонко, и об этих тонкостях, в которых и сидит дьявол, не знает большинство людей.

– Мне кажется, что я понимаю тебя всё больше.

– Если бы люди знали, что уже жили на земле, очень многое удалось бы изменить, но нет – не для того попом приватизирован Творец.

– Всё равно я слушала тебя очень внимательно.

– Ладно, с этого места я больше не буду тебя перебивать. Помоги, пожалуйста, разобраться, как любили в первые десятилетия XVI века.

– Ты не представляешь, как всё было просто и строго. Церковь считалась единственным местом поклонения Богу, а Лютер говорил, что молиться можно дома – в своей обители, и к святой истине может приобщиться любой, кто умеет читать Библию. Это бесило церковников, потому что подрывало устои католической церкви и папскую власть. Частое посещение церкви с продолжительными молитвами было обязательно, как и соблюдение всех постов.

– Пока ясно: зачем ходить в церковь, когда икона в красном углу. Но поповщина настолько ловко примазалась к Господу, что протестанты народились лишь спустя полторы тысячи лет. Лютера не выдумать, папу не закопать, истину не вернуть.

– Дело в том, что протестанты считали, что семья, общий стол и разделение обязанностей – это место, где можно служить Богу, что привело к пересмотру отношения к сексу – части брака, которую священники контролировали больше всего. То есть супружество должно стать лечебницей страсти, церковь же полагала, что без воздержания семья превращается в рассадник порока и греха. Семья вышла на передний план, где поклоняются Богу, отсюда основой религии должно стать не сексуальное воздержание в семье и телесные наказания за сексуальную связь вне семьи, а семья. Для святых отцов это было по-настоящему опасно, их могли послать подальше, чем они своих прихожан.

– А знаешь, почему в XXI веке путают любовь с занятием? Потому, что спрятаны закон эволюции души и учение о духовном родстве реинкарнирующих душ. Требуется много воплощений, чтобы довести духовную компоненту блуда до нулевых значений. Чисто западное выражение, что любовь придумали русские, чтобы не платить деньги, объясняется сокрытием закона реинкарнации, как бы складно не плёл поп. Встреча и любовь родственных душ на земле основана на законе реинкарнации и совместном выполнении земной миссии, от которых колбасит всякого попа. Я читал по курсу иностранной литературы, что поэты первыми подвергли сомнению, что любви в браке нет. Думаю, они не только указали на религиозных извращенцев, но и ограничили роль Сатаны. В принципе, вернуть закон Христа людям так же легко, как перевести Библию с латыни, не дожидаясь XVI столетия, так что всю свою историю они сами себя обгаживали.

– Ты всё понял. Жизнь в XVI веке управлялась строгими правилами, отрицающими романтизм и искореняющими сексуальную тоску. Для церкви самое оскорбительное – сексуальное удовольствие и разговоры о нём как в семье, так и вне её.

– А потому, что потерять контроль за инстинктами, значит потерять раба. А чтобы учредить власть, надо с умом наврать про загробный мир. Но у всей этой поповской разноголосицы есть всего один знаменатель – переселение душ. Скажу понятнее: если вернуть истинный закон, человек поймёт своё место на земле. Чисто гипотетически, в Европе при таких «христианских» амбициях на «подержать свечку» и «поиграть со спичками», в отсутствие поддержки церкви светской властью от папского дворца осталось бы ещё меньше, чем от Бастилии.

– Истребили бы?

– И к бабке не ходи. В дикой природе обман так же эффективен, как сила и скорость реакции, – это характеристика церкви, за счёт которой её саму не отправили на костёр. Да-а, Лютер здорово подкузьмил попам.

– Вообще, церковные наставления нередко были мерзкими. Священники отвращали свою паству от любви к любимым, вызывая к ним брезгливость, порой в жутких выражениях, чтобы управлять похотью, а сами столь же нередко изменяли с любовницами и чужими жёнами. Сексуальные отношения вне брака преследовались – священники налагали эпитимию и 3, 6, 12 ударов на площади за беспорядочные связи, и это было непреложным правилом. Фактически, они определяли место, время и обстоятельства секса, но самое противоестественное, они считали страстные отношения с женой прелюбодеянием и грехом.

– Хм. Как это? Попу рядом коврик что ли стелили – чтобы судил по силе звука о силе страсти?

– Низкая рождаемость указывала на распутство. Укрощение плоти доходило до абсурда.

– А-а, социологией занимались, блин, Клинтон. А «коктейль Молотова» изобретут только через 400 лет.

– Брак был нужен, чтобы охранять себя от греха наслаждения и иметь потомство, которое будет вечно благословлять Господа.

– Это же ответ на вопрос, почему церковным ублюдкам претила реинкарнация. Ну и козлы!

– Брак ещё был обязанностью, потому что заключался в интересах всей семьи без учёта личных привязанностей, – так воспитывали детей. Это всего лишь согласие семей о передаче собственности, в том числе, и жены, которую, как любую собственность, тоже осматривали. Святые отцы постоянно внушали, что любовь не имеет с браком ничего общего; супружество не имеет никакого отношения к влюблённости и тем более к физической любви, а любое страстное чувство оскверняет брачное ложе.

– Одно слово – педерастня. Хорошо, что наши попы были бабниками, хотя в 20-е их это не спасло, – перечудили с Божьим смирением, кротостью и справедливостью. А что, нельзя было одновременно любить и размножаться?

– Запрещено. Клирики вбивали в голову: муж, который «предаётся плотским утехам» с женой, как если бы не с женой, – странное выражение, если учесть запрет случайных связей, – ведёт себя не как муж, а как прелюбодей и распутник.

– Дурь какая-то. Они что, Святое Предание из фиктивной адской вечности высасывали? Попробуй, поноси благоверную на руках – сразу настучат в поповское гестапо. Но природу-то не пропьёшь, а её объясняет только спрятанный попами закон.

– Естественно. Поэтому, с другой стороны, нравы были весьма свободны, – женщины старались не упустить случая, развлечься всеми способами, несмотря на угрозу наказания. Мужчины не упускали случая пользоваться «удобным моментом». Отсюда берёт начало культура куртизанщины и литература, которая ещё больше засоряла юные мозги.

– Я говорил об этом. Если бы толоконные лбы не спрятали реинкарнацию, Человечество имело совсем другую литературу. Поповщина боролась с «обнажёнкой» в корыстных интересах, подчиняя людей через инстинкты, поэтому и в XXI веке многие думают, что она является борцом за нравственность и оберегает души, чтобы они не попали в вечный ад. Но нравственность определяет не лживая догма бесконечной преисподней, а Закон Реинкарнации, который раскрывает суть кармического возмездия, настигающего душу за безнравственность. Вот это и следовало проповедовать в каждом приходе на протяжении двух тысяч лет, а не тыкать в харю свой клерикализм под предлогом сохранения моральной девственности.

– Алекс, теперь я понимаю, чего на самом деле хотели священники. В замках обычно были купальни, где проходила церемония купания вместе с гостями. Это сильно критиковалось церковью, и, в конце концов, к концу века обычай сошёл на нет. Этикет и обычай требовали соблюдения строгих правил, а мораль была на низком уровне: люди жили мало и трудно, поэтому хотели наслаждаться жизнью.

– Народ спешил чувствовать, а тут ещё` реинкарнацию «отменили» и дали одно тело, – как хочешь, так и крутись. Современный клирик, «отделённый» от государства, уже не имеет безраздельной власти над душами людей, но по-прежнему не хочет, чтобы Нормы и Наставления Закона Реинкарнации в обход него самоопределяли нравственность людей.

– Почему?

– Боится утратить паству. Это сильный удар, если учесть, что он всю жизнь думал, что служит Богу. Слишком велика разница между истинным законом и вечной преисподней. Он и сам не знает, как открытие этой разницы повлияет на воцерковлённых и «прочих Божьих рабов».

– Да, понимаю. И всё-таки, о какой-то истории или легенде о любви в замке я слышала.

– Красавица, запертая в башне бессердечным феодалом от малоимущего жениха?

– Нет-нет, что-то трагическое, не помню. Что-то такое, оставляющее след в душе.

– Поспрашиваешь?

– Угу. Мне самой интересно: вечная любовь, озарённая вечным пламенем преисподней.

– А что? Отменное женское чтиво, Даниэла Стил отдыхает: застигнутую парочку выпороли на площади как сидорову козу за беспорядочное возлежание на прелом сене. Скажи, пожалуйста, как бы выглядела толпа того времени, если бы мы смотрели на неё из кафе?

– На мужчинах была бы одежда без рукавов, большие береты и повязанные на голове платки. В моде были кожаные безрукавки, холщовые рубахи и такие же штаны. Женщины одевались в белые чепцы, мешковатые юбки, безрукавки и фартуки. По всей площади была бы разбросана солома и навоз, стояла бы деревянная повозка, ну, не знаю, ржал бы конь. Приговор зачитывали перед всеми.

– Замечательно. Экзекуция за прелюбодеяние сопровождалась обнажением виновных и сексуальной тоской святого отца, чью задницу отхлестать, задрав рясу, было некому. Сколько жителей тогда было?

– Тогда не знаю, а сейчас три с половиной тысячи.

– Офигеть.

– Что?

– Истекло полторы тысячи лет, как Человечество избавили от Спасителя, и осталось четыреста лет до того, как на одной шестой суши разрушат храмы и поставят христианское наследие под запрет. Деградация учения о вечности преисподней.

– Ты даже не замечаешь свою оригинальность.

– Замечаю: уничтожить Церковь оказалась проще, чем вернуть в Церковь первозданный закон Христа, – это и есть неосмысленная одноразовыми поколениями историческая реальность. Современники Горбачёва и Ельцина не задавались вопросом, какая Церковь при них возродилась. Для меня эти два номенклатурщика не просто пара самовлюблённых баранов, не способных на бурной исторической переправе видеть судьбу и будущее страны, – они такие же виновники десятков миллионов исковерканных жизней, как и их многочисленные предшественники, внедрявшие в общество тупой закон одноразовой жизни бездушных тел. И то, что у этих баранов, как и у всего «руководящего» стада материалистов, была своя миссия, их не оправдывает. Мы давно могли бы выйти на историческую прямую, если бы отвергли «одноразовое» мышление материалиста и попа.

– Жёсткая оценка.

– А как по-другому? Мы же говорим о материалистах, а эти приматы – всего лишь исполнители, чего бы они о себе в зените мирской славы не возомнили. Чтобы объяснить историю российского материализма, надо вернуться к истокам – во времена, когда на Русь «завезли» фальшивый «одноразовый» антихристианский закон.

– А почему ты считаешь, что твои заключения очевидны?

– Из признания закона переселения душ следует, что христианство сфальсифицировано. Злоупотребление смирением и постулатом одноразовой жизни привело к Революции 17-го года и материализму согласно философскому закону отрицания отрицания. Факт возрождения после 91-го года фальсифицированного христианского закона вытекает из признания подлинности закона переселения душ.

– Логично.

– Логичнее не бывает. Существуют доказательства, причём прямые, сговора высших государственных и духовных лиц о сохранении в тайне от народа истинности Наставлений Закона Реинкарнации, чтобы Божий раб понимал не больше навозного жука.

– Ты делаешь из этого какой-то вывод?

– Пусть обвиняют в ереси друг друга. Где-то я подцепил фразу, которая заплела бы извилины академику и всему Политбюро ЦК КПСС: «Безмятежный народ благоговейно посещал храмы, пока гениальный вождь всех угнетённых не пришёл от них освободить».

– Ещё один неразгаданный парадокс?

– Не трудно сложить ещё сотню-другую афоризмов той же философской глубины: «Крепость веры в адскую бесконечность необходима, чтобы с христианским смирением преодолевать рабство, феодализм и капитализм», «Ересь переселения душ лишает их права обрести вечный рай», «Душа одухотворяет тело единожды во избежание безверия в вечный ад», «О свободе вероисповедания радеют только неверующие в святость Церкви и Христа», «Инквизиция была оправданной исторической необходимостью для физического наказания грешников, не желавших отправляться в вечный рай», «Церковь признавала святыми лишь тех, кому христианским примером служил Святой Престол».

– Наберётся на сборник. Но как можно не заметить столько абсурда!

– Любуйся: «Католические священники давали обет безбрачия, чтобы не плодить зло», «Святость Католицизма веками гарантировалась титулом непогрешимости Папы Римского и чистыми руками его Инквизиции». В башку не лезет: какой-то квадратно-гнездовой, приходской ушлёпок, напяливший рясу всего пять веков назад, совмещал наместника Небес, судью и работодателя палача. С орбиты космических кораблей можно было бы на него начхать, если бы оттуда видели разницу между Вечным Законом и поповской брехнёй и доводили эту разницу до людей.

– Действительно, бред неисчерпаем, как и твой сарказм.

Я остановился и слегка приосанился.

– Жители славного Мюнстермайфелда! Эти мужчина и женщина, называющие себя (прыскающее хи-хи-хи с переходом на противный фальцет) воз-люб-лен-ны-ми, приговариваются к 12 ударам и заочному сожжению на костре, если в течение года не докажут вам своего искреннего омерзения друг к другу! – продекламировал я и понизил голос. – Слушай, а можно, к примеру, установить, какой поп служил в нашей церкви 500 лет назад?

– Наверное. Я видела записи из церковных книг того времени. Мне даже запомнилось одно имя – какой-то Сильвестриус. Он служил в 20-30 годы, во времена Лютера. Алекс, ты интриган.

– Я-а-а? Да-а-а, – притворно согласился я. – Уже слышу, как читатель шелестит страницей: Владыки замка, мы вернулись, и теперь наши враги должны уйти или смириться! Мы найдём себе нового сюзерена, который станет союзником наших дел! Коварство и могущество победят тех, кто не подчинится, и на вершине не будет их знамён. Мы перебьём их по одному, а остальных посадим в низкие клетки, и пусть у их ног пищат голодные крысы! И тогда в замке останется лишь одна власть – ордена и братства, братства и ордена! – словно в театре у микрофона произнёс я. – Да здравствует папа римский, мать его, и его боевой авангард Инквизиции!

Хельга расхохоталась так, что на нас с одобрительным любопытством оглянулась проходившая мимо пожилая фрау с кошёлкой.

– А ты говоришь, женское чтиво. Везде политика и борьба за власть и бабло. Лично я от всей души навалял бы римским экзекуторам по самое не могу, чтобы на миллиметр изменить ход истории и показательно надрать уши Сатане. А теперь нам куда?

– Сюда. Пойдём по Райфайзенштрассе, мы там ещё не были. Ты опять о чём-то подумал, – у тебя всё написано на лице.

– Я подумал, что понятия о любви будут перевёрнутыми до тех пор, пока всесильное время не развеет в прах поповский закон одноразовой земной жизни души. Одно дело, когда об облагораживании полового инстинкта пишет скупой на словцо Чехов, а другое, когда сиё облагораживание вытекает не из учения о вечной преисподней, а закона переселения душ.

– Ты имеешь в виду родственных реинкарнирующих душ?

– Да. Думаю, что Владимир Ленин глубоко понимал, что заменить лживый поповский догмат адской вечности на липовый закон первичности материи будет легче, чем приобщить народ к абсолютным истинам, за что и вошёл в историю «великим» и «гениальным».

– Откуда ты знаешь, что он так думал?

– Иначе бы, он не засел за диалектический материализм.

– Ты отдаёшь отчёт о значении сказанного?

– Конечно. Христос знал, что Его так или иначе будут искажать. Если бы Константину Великому в IV веке не приспичило извращать сердцевину Учения Спасителя – верообразующий закон курсирования души между мирами, замена первозданного христианства на ленинское фуфло – теорию о бездушном теле, была бы невозможна. История могла бы пойти другим путём, однако одно «одноразовое» фуфло заменили на другое.

– Неужели, никто не хочет это признать?

– Никто. Спаситель принёс закон, Константин Великий его подменил, а Великий Ленин заменил оставленное Константином Великим, и концы в воду. Все довольны – в России разрешено верить в вечный материализм, в вечный скоропостижный рай, а я верю в то, что сокрытие закона справедливости к справедливости не ведёт. Ленин – не спаситель человечества, а Константин Великий – не распространитель христианства, поскольку является его фальсификатором.

– Что же тогда делать обманутому Человечеству? Получается, что его дурачили все: римские императоры, духовенство, революционеры...

– Нам не важно, запрещает ли Учение о Вечном Аде и однократности жизни бордели и однополый брак, разрешает их или научится с ними сосуществовать, потому что речь идёт о фикции попа. Обществу важно смотреть на мир с позиции скрываемого закона Христа – эволюции человеческой души посредством смены физических тел, и тогда всё будет становиться на свои места. Например, недавние покаянные слова папы о прошлом ущемлении интересов сексуальных меньшинств были восприняты гей-сообществом, как импульс к дальнейшей борьбе за бесстыдство, а такая борьба ведёт к вырождению человечества.

– Почему?

– Потому, что Конец Света придёт, когда люди утратят стыд, и потому, что отсутствие стыда меняет духовную природу человека. Мама учит сына не танцевать с мальчиками и не хочет отдавать его в школу, где учат выбирать пол и смене гендерных ролей, что напоминает принудительную запись в колхоз умалишённых. Гомосексуалы, отбыв срок в бренном теле, получат другое, но гендерная политика деградации одноразовых душ и тел рассчитана на длительную дезинформацию общества и победу Сатаны, и ни один поп, памятуя о «христианской дисциплине», не посмеет ставить под сомнение однократность земной жизни души. Ведь хорошо видно, как он прячется от публичных вопросов, а нам-то это «тихое мракобесие» зачем?

– Ты поэтому назвал тайну смысла земной жизни загробной?

– Ну, конечно. Душа предназначена не для вечного прозябания в посмертном мире, а для дальнейшей работы над собой, и скрывать это от человека, значит потворствовать Сатане. Ему выгодно, чтобы мы считали загробный мир местом безделья. Простейшим доказательством его наличия служат упорные усилия церковников, чтобы никто из нас не допустил мысли, что процесс духовного, нравственного развития будет активно продолжаться и за загробной чертой, поскольку это противоречит однократности земной жизни. На самом деле, – возьми неприжившийся тезис Лютера о равенстве, – поповщина считает себя выше прихожан, иначе бы, не наделяла себя правом заявлять от Имени Творца, что за загробной чертой нет ничего, кроме вечного наказания и ожидания, когда придёт Христос, чтобы всех судить.

– Почему реинкарнация всех уравнивает?

– Хотя бы потому, что земное положение ничего не стоит. Униженные возвысятся, и наоборот. Попы «не хотели реинкарнировать» в одной компании с прихожанами именно из-за того, что этот закон всех уравнивал, не давая помыкать и действовать силой, а теперь им не с руки признавать ложь. Реинкарнация исключает перевоплощение души с целью деградации, – это следовало объяснять людям на протяжении веков, а не выдумывать уловки...

– Какие?

– Дескать, Божьи рабы совсем испортились и решили возвращаться на землю для дальнейшего морального разложения. Это, разумеется, бесовский лепет, но хитрее попа на белом свете нет. Он как клещ вцепился в Директивы Вселенских Соборов, состряпавших фикции, и думает, что эти фикции служат Христу.

– А можно это доказать?

– Для этого надо перемахнуть через забор Монополии, но такой человек ещё не родился, ни на Западе, ни в России. Некоторые христиане, услышав про переселение душ, возражают тем, что никто не знает, что происходит за загробной чертой. По этой замечательной логике, они твёрдо знают то, о чём неизвестно никому, и даже не замечают, какую нелепость говорят. Дело не в разнице между верой и фактом, а в том, что к некритическому мышлению нас приучали, чтобы мы легко верили в ложь. Со священником трудно говорить – он использует преимущество следователя, то есть право не отвечать. Те, кто легко и сразу не верил и задавал «еретические» вопросы, за них проклинались, а теперь от этих вопросов прячутся, чтобы публично не отвечать. Человечество утилизируют, как расходный материал, потому что в своё одноразовое предназначение верят все.

– Да, логика странная, даже смешно.

– Смешного мало. Мировая Закулиса и её тайные общества всегда знали о порочности «одноразового» церковного закона и разработали комплексную стратегию по её использованию в деградации населения Земли. «Одноразовый дегенерат» в отличие от тибетского монаха, например, не понимает, что вопреки своим ожиданиям опять вернётся на землю, чтобы бороться с плодами собственной деградации, которые заботливо взращивал в прошлый раз, – я в нескольких словах сказал тебе то, что церковники продолжают скрывать от людей.

– Это выглядит, как чудовищный союз. Нужна ли Человечеству такая Церковь?

– Это выглядит так, как я сказал. Таковы правила обращения с фактами. У меня было время подумать, – более эффективного способа девальвировать роль личных нравственных усилий над собой в земных условиях, чем отрицание нравственных усилий за загробной чертой, я не нашёл. Всё упирается в противоречие Вселенскому Закону.

– Но ведь светская власть давно лишила церковников функции управления и запретила выносить приговоры.

– Дело не в приговорах, отменённых временем, когда стало ясно, что «жечь заживо – нехорошо», я говорю о другом. Перспектива загробного состояния бесконечно наказанной души загораживает стратегическую цель и стимул ослабления испытаний между воплощениями в теле и в следующей телесной жизни, а в этом и кроется смысл духовной эволюции. Да, Хельга Грот, замечательная фройляйн из Берлина, будет жить всего лишь раз, но это не мешает ей родиться снова и быть ещё более замечательной под другим именем. Навязав своё лживое, ублюдочное учение об адской вечности, церковники вынуждены отрицать реальность кармического воздаяния в форме каждой проживаемой судьбы и тем самым – упрятать от человека действительный источник его страданий и бед, а такая логика не лезет ни в какие ворота. На земле ещё не родился поп, который был бы способен вразумительно и публично изложить преимущества и целесообразность данной логики.

– В таком случае, опровергнуть эту логику было бы нетрудно.

– Это только кажется. Речь идёт о бывших людях из старейшей клерикальной мафии, которые, потеряв реальную многовековую власть, научились прикидываться дурачками и юлить. Отрицание кармических причин в прошлом души автоматически ведёт к отрицанию кармических следствий в её настоящем и предваряет ложную веру в фиктивную реальность её загробного будущего, – в этом вся гибельная суть поповского боготворчества.

– Ты смог бы привести аналогию?

– Вряд ли. Не хватит мозгов. Абсолютное отрицание того, что воплощённый Дух добровольно погружается в состояние земного искупления тысячелетних грехов прошлых телесных жизней, и полная замена данной реальности на вымышленную Божью кару не дают считать такой верообразующий закон христианским. Человек испытывает невыносимое страдания от текущих испытаний, а церковная доктрина не позволяет ему осознать, что они явились следствием, причина которого он сам. Здесь даже нет необходимости доказывать преступность цели и мотива, потому что рамки фальсификации говорят сами за себя.

– Но само злодеяние было совершено в далёком прошлом, за него уже некому отвечать.

– А разве мы говорим о наказании? Если проиллюстрировать содеянное на примере мошенничества с чужой недвижимостью, мы увидим, что мошенник заставляет поверить в мнимую принадлежность ему в прошлом продаваемой им квартиры. Только тогда потерпевший поверит в необходимость её покупки и передачи денег мошеннику. То же самое проделали с Божьими рабами, которых хитростью и принуждением отучили от веры в прежние жизни, чтобы они поверили, что в будущем за непослушание их ждёт вечный ад. Я могу заменить уголовно-правовые категории на апельсины и яблоки, но морально-этическую оценку деяния этим не изменить. Каждый сыскарь знает, что неотъемлемой чертой облика всякого мошенника является наружный вид благодетели, иначе бы, люди реже обманывались.

– Ты считаешь это мошенничеством?

– Это так важно? Церковь упрятала от Человечества истинное предназначение души, и тем потворствует очень опасным силам, в чьи планы не входит его щадить. Христианская кротость не имеет никакого отношения к борьбе с Сатаной. Речь идёт не о церковных таинствах, обрядах и песнопениях из клироса, а о полном выхолащивании Закона Бога, которое ничем нельзя оправдать. Поэтому церковникам не остаётся ничего другого, как отрицать его факт.

– В большую ложь легче верится, это известно.

– Особенно, если веками повторять ее многократно. Это объясняет, почему поп готов за неё лечь костьми. Слишком тяжёл и непредсказуем груз общественного порицания и отвращения. Эта плесневелая бредятина столь грандиозна, что я затрудняюсь сказать, на какое историческое расстояние от неё надо отойти, чтобы распознать и назвать вещи своими именами.

– Неужели нет никаких шансов на возвращение истины?

– По одной версии, – посвящённых, – церковники затягивают возвращение оболганного закона в ожидании ухода «старых поколений». Кстати говоря, это показывает, что факторы однократности земной жизни души и бездушного тела «годятся» для одурачивания одинаково. Именно это обстоятельство позволяет тёмным силам держать население Земли относительно реинкарнации в неведении. Принцип прост, как три рубля: кто не верит в Бога и Вечный Ад, тот атеист, а кто верит, – тот христианин, и наоборот. По моей версии, церковники, зная свою скандальную историю с I Вселенского Собора, из столетия в столетие «дотягивают до пенсии» по принципу «потопа после себя», чтобы не развивать представления о Вселенском Законе, который сами же прятали. Им претит корпеть над переделкой римских канонов и выслушивать невыносимую правду о себе.

– Какую правду?

– О зачатии Учения о Вечном Аде в пороке и лжи и о проклятии тех, кто не верил в одноразовую телесную жизнь души. Правда повлечёт такие последствия «христианского гуманизма», что мир вздрогнет. Современный клирик к этому не готов, его ум ювелирно заточен на уход от суждений о верообразующих постулатах, но он будет нести корпоративную ахинею без зазрения совести. И я не раз говорил, что за папертью эту «одноразовую» ахинею усваивают все, в том числе, те, кто ещё никогда не заходил в церковь.

– Алекс, а как это сказывается на тех, кто ещё не был в церкви?

– По-разному – ведь всё зависит от качества субстанции души, выполняющей земную задачу. Однако я почти не встречал людей, которые считали текущие испытания заслуженным искуплением преступлений прошлой жизни, – наоборот, многие презирают искажённый канон смирения, обвиняют в своих тяготах других и стремятся за их счёт решить собственные проблемы благополучия. Доказательства – вся кровь, пролитая в России за последние сто лет. А причиной неадекватного поведения на индивидуальном уровне является субъективность понятий о справедливости, основанных на фикции одноразовой телесной жизни Духа, отрицании Божьей справедливости кармического воздаяния в форме пожинаемой судьбы и извращении фундаментальных категорий загробного смысла земной жизни.

– Теперь меня не удивляют твои слова о том, что Всемирная История противоречит Вселенским законам, – их просто скрывали.

– В нашей истории участливое, задушевное наставление на «одноразовое» смирение раба перед господином обошлось дорого, – в 1917 году реки крови смыли и вечно «одноразовых» господ, и проповедников вечно «одноразового» смирения. Тебе не кажется, что я начинаю часто повторяться?

– Алекс, я могла бы слушать тебя целый день.

– Посмотри, к каким выводам мы с тобой, как два историка, пришли. Попытки Лютера хотя бы немного очеловечить христианскую веру, – что само по себе звучит клиническим бредом, – вызвали в ответ усиление борьбы с инакомыслием, которая продлится более трёх веков. Протестантов назовут еретиками и впишут в скрижали Истории непримиримыми противниками первозданного христианства – Католицизма. После разделения церквей на Западную и Восточную обе будут клясться и божиться, что учение о вечном аде, по сути – антихристианское, досталось им из рук апостолов, и дурачить паству всех континентов. Эпоха Реформации и Возрождения оставила после себя музейные экспозиции орудий пыток инквизиции, изготовленных в церковных мастерских гораздо позднее её окончания. Для наших выводов это важнее, чем шедевры Микеланджело и Рафаэля, поскольку судьбу человечества решают не искусствоведы, а обладатели тайны нашего рождения и смерти.

– Это не все выводы.

– Не все. Все будут, когда дослушаешь. Человечество не постигло загробную тайну смысла земной жизни, но не постояло за ценой, чтобы отпраздновать Красный 17-год, истребить священников и разделить слившихся в экстазе церковников и чиновников, однако глобальные проблемы верообразующих постулатов для современников остались незамеченными и нерешёнными. Римские папы нескончаемой чередой всё также сожалеют о нехватке любви и милосердия в нашей многострадальной, лишённой земного предсуществования жизни души, а бездушные одноразовые тела материалистов сочиняют теории о массовом проявлении человеколюбия и сознательности. При всём этом, всеведущие распорядители добра и зла продолжают скрывать от Человечества учение о кармическом воздаянии за телесное прошлое души и врать про её загробное будущее.

– Известно, что говорят пророчества?

– В пророчествах имеются неустранимые противоречия по поводу озарения человечества вселенской истиной. В одном говорится об установлении сенсационного факта подмены реинкарнации вечным адом, а в другом, – что факт переселения душ явится сенсационным открытием в результате развития представлений о Вселенной и Человечестве. Логика обеих версий подводит к тому, что сговор толоконных лбов о воспрепятствовании всеобщему осознанию закона духовного прогресса имел место в любом случае, и действие его не было доведено до полного исчезновения земной популяции с лица планеты по независящим от поповщины обстоятельствам.

– Разве такой вывод обоснован?

– Так-а-к! Спаситель приходил на Землю, чтобы дать людям истину?

– Приходил.

– Теперь смотри. Нравственная коллизия двух пророчеств заключается в том, что одно говорит об итогах накопления научных знаний о мире, а другое – о прямом сговоре с Сатаной. Мог ли Спаситель «перепутать» самопальную поповскую туфту, состряпанную канцелярскими ножницами Константина Великого, с постулатами закона, который будет открыт «научным путём»?

– Не мог.

– Конечно, не мог. Но тогда возникает вопрос, почему человечеству так долго пришлось ждать открытия истинного закона справедливости и равенства, который Спаситель не мог перепутать и не принести?

– Может быть, потому, что в Ветхом Завете о реинкарнации тоже ничего нет?

– Это не прокатит. Фиктивный и подлинный законы взаимоисключаемы, как правда и ложь об одном и том же, что однозначно указывает на причастность клира к подлогу и не требует новых доказательств виновности. Начнут огрызаться или запираться, – оппонентам в корректной форме напомнят дохристианские размышления Платона и Пифагора о переселении душ и спросят в толоконный лоб: они что, знали больше Спасителя? В любом случае канитель с подлогом закончится вопросом в сослагательном наклонении, – что сталось бы с хлебнувшим лиха Человечеством, если бы закон, принесённый Христом, не скрывался подавляющую часть христианской эпохи? Вот тогда и прояснится, почему прихожанин и поп безусловно равны между собой, что никто не давал Церкви права на «особое мнение» насчёт количества приходов душ на землю, и что против Человечества было совершено преступление без сроков давности.

– Возникает очень много вопросов.

– Да, но они решаемы. Зачем врать каждому прихожанину, что святые стали таковыми за одну жизнь? Зачем направлять на землю миллиарды душ, заведомо зная, что по возвращении их ждут вечные муки преисподней?

– Алекс, я никому не пожелаю быть твоим оппонентом.

– Ну, академики с помощью школьной линейки быстро установят, что из загробного мира никто с отчётами не возвращался. Если они считают, что истинность верообразующих постулатов не имеет значения для искомого пути прогресса, который они не могут высидеть, грош цена тому, что они высидели. Обе аксиомы одноразового тела – римо-поповская и марксистско-ленинская, завели в тупик, но «выжили», – потому я и сказал, что любой шухер история спускает на тормозах.

– Как ты думаешь, хватит ли твоих аргументов, чтобы вернуться к истине?

– Иногда хватает и одного, а иногда мало и десяти. Фиктивный закон поповщины изначально был подчинён перспективам принуждения и обмана; когда Церковь, спустя много столетий, отлучили от власти, никому и в голову не пришло, что за антихристианской фикцией скрывается тот закон, из которого человечество может делать далеко идущие выводы во всех сферах мирской жизни, а не слепо выполнять указания клерикалов. Пожизненная келья монаха-затворника не требует таких далеко идущих выводов; для человечества нельзя построить келью, – для него проблему справедливости нельзя перенести ни за стену кельи, ни за черту смерти, потому что ему приходится жить и отвечать за содеянное «здесь и сейчас» по законам Мироздания, а не попа.

– А в чём разница?

– В том, что хаос и испытания на земле – это уже есть реализованное наказание, следствие отрицаемых прошлых жизней; данное воздаяние вот так произвольно на фикцию не подменяется; приговор всё равно будет приведён в исполнение, и опять без нашего ведома.

– Я начинаю жить с чувством, что человечество обмануто с Начала Времён.

– Церковники сами говорят, что считают свою Церковь обществом грешников, – вот так и следовало её назвать, чтобы не сбивать с толку титулом «святой» и не сваливать в кучу святых инквизиторов, святых отцов и святых вознесённых, переставших реинкарнировать.

– Подожди. Мы живём в настоящем, чтобы справиться с грехами прошлых жизней; Церковь отрицает источник происхождения грехов в прошлых жизнях и расплату за них в будущих. Неужели, она продолжает лгать только для того, чтобы не уличили её во лжи и сокрытии закона перевоплощений?

– А что тебя смущает? Мотив? Можно придумать другой: самосохранение во имя просветления одноразовых потомков. Церковники помогают прозревать Божьим рабам, а сами любят слепых и недалёких.

– Разве вера в бессмертие души может быть настолько агрессивной и нетерпимой к её духовному прошлому и будущему? Это же чистый абсурд.

– Я назвал этот абсурд сокрытием загробной тайны смысла земной жизни. Из сказанного видно, что тайна скрывается узкой группой людей в корпоративных интересах. Утверждать бессмертие души, бесконечность её пути и целиком подменять её путь фикцией – это варварство, которое ведёт к разрушительным последствиям в обществе. Или что-то не так?

– Так, но выходит, Церковь играет роль, как бы, противоположную провозглашённой. Зачем утаивать то, что является наставлением на отношение к греху и борьбу с ним? Это больше похоже на козни дьявола.

– Дурдом, об этом мы уже говорили. Или опять вернёмся к мотивам сокрытия загробной тайны?

– Речь не об этом. Я только сейчас поняла, почему человечество остаётся заложником грандиозного обмана.

– Ну-ка, ну-ка, очень интересно, – я ещё никогда об этом не слышал.

– Человечество просто не может поверить в возможность такого абсурда, – он за гранью понимания, а тот, кто видит противоречие между ложью и истиной, не может осознать его роль.

– Разумеется, не может, хотя общество обзавелось армией «политологов-метеорологов». А как тут поверишь, если те, кто говорят о совести, берут её эквивалент – саму душу, и синхронизируют её бессмертие с безвылазным потусторонним заключением? Однако наши революционеры последствия абсурда хорошо видели, и потому «уконтропупили духовенство» в первую очередь. Это был варварский путь, положивший конец «клерикальной мафии». Проблемы христианского смирения копились на виду у самонадеянной «клерикальной мафии» веками, а закон подлинной справедливости – кармического воздаяния очередной судьбой, был скрыт от всех. Столь уважаемый сегодняшними коммунистами Ленин начал массовую расправу над священниками, Сталин планировал уничтожить последнего священника к 1943 году, а Хрущёв обещал показать последнего священника по телевизору, ну а там уже и до наших смутных времён не далеко. Вот тебе ещё один абсурд: советская ненависть к священникам и постсоветская тоска по старым временам и Сталину с Лениным.

– А почему в России до революции не прижилось религиозное учение Духов?

– «Клерикальная мафия» душила всё прогрессивное, цари превратили Православие в инструмент послушания людей. Насколько скурвился чиновник Российской империи, неплохо изобразили Грибоедов, Гоголь, Салтыков-Щедрин и другие писатели, – правда, в своей «школьной нетленке» они неизменно умалчивали, чем воздаётся на том свете сословному хамлу за барство и лихоимство. Думаю, классики понимали, что Церковь получает свою десятину за проповеди о потустороннем возмездии за посюстороннее ослушание чиновника и попа. Классики добросовестно описывали с натуры тяжкую жизнь общества, которая и привела к Революции, за что их бескорыстно полюбили Наркомпрос и Учпедгиз. Ну как невзлюбить стихи Некрасова о том, что до счастливой поры не дожить ни тебе, ни мне? И тут на тебе – Светлое Царство Социализма, карикатуры на попов и новенький букварь с крылатыми словами «Рабы не мы».

– Но ведь они были классиками и знали жизнь лучше других. Почему же они ничего не видели?

– А они не скрывали, что ничто человеческое им не чуждо, в том числе, и куриная слепота. Обрати внимание на одну «деталь». Историки никогда не экстраполировали Закон Реинкарнации на свой предмет, иначе бы, ученики узнали, как Церковь дурачит паству, раньше всех. С одной стороны, исторический путь Человечества пронизан поиском справедливости и борьбы за свободу, а с другой стороны, Церковь выдумала фальшивую догму, «опровергающую» Божий закон справедливости кармического воздаяния, и силами «клерикальной мафии» организовала «квадратно-гнездовое» принуждение. Ничего не заметила?

– Заметила, только слов нет. Абсолютный идиотизм.

– Тогда ты поняла, почему французы во времена революции написали на своих мэриях «Свобода, Равенство, Братство», и, невзирая на «титульную» святость Отцов Церкви, к чёртовой матери смели клерикализм. Достали! То же самое «Достали!» повторилось в России в начале XX века, поскольку, когда нечего терять, реакция на ложь и насилие у людей одна. Конечно, из России следили за крушением европейских монархий, но по сравнению со знанием того, что одна поповская догма отправила земную популяцию по другому историческому пути, такие новости из-за рубежа не стоили ничего.

– Я уже в этом не сомневаюсь.

— Ни будь этой лживой догмы, не было бы ни римского папы, ни его империи, не говоря об индульгенциях и кострах. Христианин не в состоянии этого понять, потому что он верит в своё земное одноразовое «я». Тут самое время напомнить, что в нашей классической литературе XIX столетия отражались причины Революции, которая явилась их следствием. Данные причины, в свою очередь, являлись следствием другой причины, на которую классики не указывали, а церковники скрывали за загробной чертой. Произошла типичная перестановка телеги и лошади, характерная для поповского верообразующего закона, как искусственной конструкции. Церковь отрицала прошлые жизни в качестве реальных причин, порождающих испытания Духа и социальные катаклизмы, бесследно подменяя их на Вечный Ад и одноразовое существование. В конце концов, «клерикальная мафия» перестала контролировать процессы в обществе, и они стали необратимыми.

– Как же всё просто: церковники скрывали истинные причины следствий, а революционеры увидели в этих следствиях причины зла, подлежащие уничтожению.

– Совершенно точно. Ментальное жонглёрство причинами и следствиями повлекло ошибочный вывод о необходимости революционного искоренения следствий, а не об устранении причин, с которыми революционным наскоком справиться невозможно.

– Невозможно, потому что душа проходит длительный путь нравственной эволюции?

– Да. Следовало обозначить эту дорогу столбиками и заменить церковную парадигму, да и какая она церковная, если все мы – жители одной маленькой Земли. Именно из-за ложной парадигмы был сделан ошибочный вывод, который привёл к большой крови. То, что попы грамотно оболгали Мироздание, ясно как день. Истинной причиной социальных бедствий, вызвавших Революцию, были устойчивые к внешним воздействиям духовные компоненты эгоизма, переживающие срок биологической жизни тела, а не их внешние проявления в обществе, которые в 1917 году решили уничтожить революционным путём. Эгоизм души «лечится» не революционным нахрапом и пулей в затылок и не вечностью поповской преисподней, а исключительно в теле, на Земле, многократно и на основе закона кармического возмездия во времени и пространстве.

– Что бы сказали на это клирики?

– Прежде всего, они бы приложили усилия, чтобы вообще на эту тему ничего не говорить. Меня не удивляет признание академиков, мыслящих «одноразовыми» категориями, что они не могут разобраться в проблемах «белых» и «красных», как, впрочем, и в замене «казарменного социализма» на «дикий капитализм». Какое-то время я не доверял их признанию, – всё-таки академики, а не облечённые властью бараны, – тем не менее, оно было искренним. Я дал исчерпывающий ответ на бесконечные идиотские вопросы «что делать?» и «кто виноват?» и окончательный комментарий церковного абсурда, до которого довело извращение Закона Христа. Легче, однако, допрыгнуть до луны, чем организовать открытое и конструктивное обсуждение этого ответа и комментария историками и философами. Поп ради сохранения своего лица плевать на это хотел, – ему нужно во что бы то ни стало сохранить фиктивную догму и комфорт.

– Вот видишь, – абсурд сокрытия загробной тайны был непостижим даже классиками.

– А что они могли сделать – засунуть Человечество в келью, чтобы избавить его от Вечного Ада? Я не могу представить, что, к примеру, наш Максим Горький в пьесе «На дне» написал бы, что его немытые-нечёсаные персонажи наказаны унижением за то, что в прошлых жизнях были бессердечными и высокомерными боярами да дворянами. Такие классики по тем временам и на хрен были бы никому не нужны – ни православному попу, ни православному царю, ни революционному безбожнику. На такую «пролетарскую пьеску» не сходили бы даже прихожанки с яичками в лукошке для батюшки и русские социал-демократы, кормившиеся со статеек о том, «что делать?» и «кто виноват?».

– Хорошо, но почему на этот абсурд не обратили внимания позднее?

– После закономерного развала атеистического социализма в СССР, Революцию и разрушение храмов оценили «отходом от Бога», хотя по существу это было уничтожением «клерикальной мафии». Верующим такая формулировка не по нраву, но она де факто и де юре доказана отделением Церкви от государства. Данный факт означал переход от религиозного тоталитаризма к свободе от него, но не к верообразующей истине. У вас в Германии исполнительная власть отделена от судебной и законодательной?

– Безусловно.

– А «клерикальная мафия» власть объединяла. Свобода не в том, что разрешено нести чушь, а в осознании внутренней необходимости говорить правду. Иначе, получится, что Церковь есть, свобода от Церкви есть, а правды нет. На Западе, в отличие от советских материалистов, церкви не взрывали. В западной социологии середины прошлого века высказывалась мысль, что тема физической смерти табуируется по этическим соображениям, но я думаю, и здесь не обошлось без церковников.

– Почему?

– Вслед за смертью тела объектом внимания честного исследователя становится развоплощённая душа и её дальнейший путь, и было бы странно, если бы церковники поощряли подобные изыскания. То они выдумывали посмертную вечность, из которой душа не возвращается, то сжигали на костре оболочку души, чтобы душа не вернулась, то объясняли природные бедствия малым количеством сожжённых. Существуют «утечки» значимой информации, рассекреченные материалы, открытые исследования серьёзных учёных, непосредственные источники сведений, и этого с лихвой хватит, чтобы опровергнуть порочное верообразование. Сегодня на российском телевидении одновременно «крутят» передачи про реинкарнацию и про веру в вечный ад, и, значит, в отсутствие религиозной цензуры и принуждения человек может сам делать выводы.

– А ты во что веришь, Алекс?

– Например, в то, что святой перестал возвращаться на Землю, а несвятой, даже если это Святой Отец, всё ещё ходит с нами по ней, и подмена процесса на результат не раз приводила к историческим трагедиям. Как говорится, на сарае было написано: «Дрова», а там оказалось неприличное слово из трёх букв или ещё хлеще – весь тираж индульгенций Непогрешимого Папы. Церковь ведёт себя крайне неискренно, и я уверен, что подлинный закон сможет изменить общество. Сама подумай: если бы церковники проповедовали Учение Христа, разве от нас могло бы быть столько тайн? Мы не настолько убоги, чтобы не понять, что секретные закрома Ватикана столетиями пополнялись не в интересах Человечества.

– Убедительно.

– На самом деле, загробная тайна смысла земной жизни не оставляет камня на камне от поповского учения об одноразовой телесной жизни души и материалистического учения об одноразовой жизни бездушного тела, а ничего другого у нас не было и нет. Это ли не достаточное основание, чтобы заключить, что последние сто лет Российской Истории, – сплошной абсурд? Разрушили одно, сломали другое, выбросили третье. Сколько можно?

– Но людям уже пора понять, что большую часть христианской эпохи проповедовался ложный закон, а этого почему-то не происходит.

– А как это понять, если от Имени Христа истина объявляется ересью, проклятие за которую не отменено до сих пор? Ты всё сказала верно – и про абсурд, и про то, что сегодня, как и 500 лет назад, проповедуется тот же липовый закон.

– Кстати, про то, что было 500 лет назад. Ты даже не спросил меня, какие новости я тебе принесла.

– Думал, у тебя не было причин их скрывать.

– Не было, – Хельга рассмеялась, – мне просто очень хотелось есть, а ты меня сразу заговорил.

– А что, новенькие сведения стыкуются со старенькими?

– Самым удивительным и загадочным образом. Я хочу, чтобы сначала ты вспомнил, о чём мы говорили в прошлый раз.

— Легко. Какой-то Карл Коддль, клистир ему через кларнет, возглавил рыцарский орден, действовавший на нелегальном положении. Дочь его, Федерика, выскочила замуж за некого Якоба Брутвельдта, 1519 года рождения. По мужской линии их род докатился аж до Хуго, отца искомого Отто Брутвельдта, почившего в 1841 году, аккурат в год свадьбы Эльзы, по совпадению, Оттовны. Перстень Клариссы Бельдербуш-Раден стоимостью с автопарк «мерседесов» по неустановленной траектории попадает из XV века к Агнес Берлиц-Брутвельдт в XIX столетие. С большой вероятностью можно заключить, что Агнес — жена этого Отто и мать Эльзы, а Кларисса, — на что указывает тот же перстенёк с выставки, — связана с древним родом Эльзена-Берлица. Ах, да! Коддля зарезал оруженосец какого-то Густава из линии Золотого Льва, и, следовательно, устранение заговорщика было выгодно представителям рода Берлицев. Экзамен окончен, фрау Грот?

– У тебя хорошая память. Твои рассуждения напоминают сериалы про полицейских.

– Да-а? Совсем не думал, что придётся расследовать дрязги пятивековой свежести. Меня учили, что миром правят «короли и капуста», хотя с историков взятки гладки; им довольно знания имён и дат, потому что исторические мифы для учебников диктует работодатель. А у нас с тобой за три сотни лет набралось фактов, что кот наплакал. И это в фешенебельном рассаднике феодализма, где все знали друг друга как колхозных собак.

– Ты решил пожаловаться мне на горькую судьбу историка?

– Как можно роптать на Провидение за избранную профессию? Каждый несёт или влачит свой крест, о чём гласит старинная притча. Просто лживый двучлен поповского верообразования наделяет «персональный крест» таким свойством, что меня перестало удивлять, почему толоконные лбы испоганили и выхолостили христианское учение на первом же «Межгалактическом» Соборе, будто договорились созвать его до Христова Рождества. От распятия Христа до приятия сего «исторического решения» прошли 300 лет, которые отделяют и Клариссу от Агнес, – сущие пустяки.

– Какую притчу ты имел в виду?

– Один человек в депрессняке пожаловался Богу, что у него непомерно тяжкий крест, разумея свою судьбу. Ему было предложено зайти в амбар судеб и выбрать какой-нибудь полегче. Он перебрал все и вышел с крестом, не заметив, что взял свой. «Это и есть твой крест, который ты хотел поменять», – был ответ. Думаю, сия притча иллюстрирует не только «одноразовое христианское смирение» перед клерикализмом, но и квинтэссенцию фальшивого боготворчества об «одноразовом кресте» и богохульстве вечной преисподней.

– Я этого не увидела.

– Ничего страшного, не ты одна. Того же не заметили миллиарды Божьих рабов, а всего, по данным учёных, 110 миллиардов человек расстались с бренным телом и «одноразовыми крестами», так и не сумев обменять ни одного. Естественно, каждый из них возвращался на землю за следующим крестом, но сочинять об этом притчу Церкви невыгодно, потому что заменить попа легче, чем крест.

– А где ты видишь обман?

– В «простом категорическом силлогизме», который преподают на первом курсе. Или у вас своя «немецкая логика»? «Крест» и «душа» – понятия, «у души один крест» – суждение, «душа воплощается один раз, потому что у неё один крест» – умозаключение. «Поражающим элементом» притчи выступает не то, что крест-судьбу нельзя заменить, – это ясно и без попа из словосочетания «переселение души», а то, что вечной душе даётся единственная судьба, чтобы смертный помнил и страшился загробной вечности. Если комментировать все «исправленные и дополненные» места Библии, я не успею уложиться в срок шенгенской визы.

– Но в самой притче нет никаких противоречий.

– И не должно, поскольку факты без контекста – труха, а те, что изложены, формируют в голове «эффект ожидания» вечной загробной награды за кратковременное земное смирение. В условиях отсутствия Инквизиции и клерикализма добиваться смирения труднее, но это вопрос другой. К слову напомнить, механизм «эффекта ожидания» используют мошенники.

– Если притча без контекста – ничто, что такое контекст?

– Их два: учение об одноразовой телесной жизни души и посмертной вечности и учение о переселении душ. В антитезах «вечный ад есть» и «вечного ада нет» ничего нового не найти. В первом случае человек абсолютно лишён возможности сознавать, почему и за что ему раз и навсегда досталась столь незавидная судьба, зачем он родился и в чём загробный смысл жизни на земле. Конечно, ему говорят, что на Другой Стороне его ждёт бесконечное развоплощённое состояние, но мы же исходим из того, что ни адской, ни райской вечности нет, а коли так, ответственность за богохульство и надругательство над смыслом земной жизни несёт толоконный лоб. Зачем обращать внимание паствы на то, что цикл рождений и смертей заканчивается вознесённой святостью, если Святой Отец ходит по земле? Дело в том, что загробным смыслом земной жизни никак не может быть ни ад, ни рай, даже вечный, – зачем делать из Всевышнего дурака? Плохо другое – извращённый смысл загораживает истинный, и оттого дела на планете идут наперекосяк. Не могут объяснить это посредством своей куцей «одноразовой» аксиомы и священники, – они будут дежурно ссылаться на неисповедимость Божьих путей, сводить к переносице глаза, задирая взор к потолку, и вдохновенно излагать притчу о бесполезности поисков «удобного» креста в сараях и закромах, призывая к «одноразовому» терпению.

– О чём думает человек, когда слышит эти слова?

– Человеку остаётся лишь посетовать на несправедливость участи, засомневаться в Божьем милосердии и сравнить свою долю с положением окружающих, у которых «жизнь удалась». Дальнейшее поведение зависит от исходных параметров компонентов энергетики Духа: человек будет «поправлять» своё благополучие за счёт других или смиренно нести крест до конца дней. Русский народ мог стерпеть жестокость, но не несправедливость. Чувство несправедливости вызывает отсутствие её причин, а такие причины не усматриваются ни из верообразующего закона, ни из притчи, ни из проповедей. О том, что происходит с душой до воплощения на земле, пастве не говорят.

– Из-за «отмены» закона переселения душ?

– Именно так. В конце концов, верообразующая ложь повлекла непоправимые последствия. Во всяком случае, тысячелетнее поповское наставничество на «одноразовое смирение» не убедило революционеров и от клича «Грабь награбленное!» не уберегло. Церковники доигрались – они проповедовали богохульство вечного ада и «неисповедимость одноразовой несправедливости» до тех пор, пока их не изгнали с амвона и не «возвели волю господствующего класса» об отделении Церкви в высший государственный закон.

– Тогда непонятно, кого и в чём убеждает эта притча.

– Никого и ни в чём. В ней не сказано, что настоящая судьба отражает персональное воздаяние за прошлые жизни, и о том, что испытания на Земле зависят от индивидуального духовного продвижения людей. Сама подумай, можно ли в сарае выбрать кармическое возмездие, которое ты не заслужил? По факту анализа заложенной информации, задача притчи – отучить задавать вопросы, порождаемые верообразующей ложью, и заставить всех жить, как все. И не важно, какой режим на дворе, будь то римское рабство, русское крепостничество или ельцинский капитализм. «Как все», – значит, что раб должен жить, как все рабы, а господин – как все господа, находясь в безразличии к загробным тайнам и духовным поискам. Главное, по-мнению отцов Церкви, чтобы рабы не прознали, что в следующий раз бывшие господа будут смиренно терпеть от них то же самое, что они смиренно терпели в прошлый раз. Кидалово! Всё это является следствием фальсификации верообразующих постулатов, выраженных в неприкасаемых догматах, и потому из поколения в поколение ложь невозможно пресечь.

– Тебе не кажется, что ты уравнял религию одноразовой земной жизни души с учением материалистов о бездушном теле?

– Они сами уравняли себя загробным «ни гугу» с того света, при чём здесь я? Идеи церковных фальсификаторов и материалистов о бесконечности загробного небытия «я-личности» страдают не только моральным уродством. Они грубо искажают картину мира, направляют умственный прогресс по ложному пути и тормозят моральный прогресс.

– Моральный прогресс? Чем?

– Сегодня западный поп венчает однополых молодожёнов, а завтра благословит резиновую бабу, запрограммированную на Камасутру. Когда земной ум освободится от обеих «одноразовых догм», человек поймёт, что его бессмертное «я», оставив изношенное тело, облекается в новое и возвращается назад.

– Ну, поймёт, и что это даст?

– Это поставит вопрос, может ли Божья искра возвращаться на землю, чтобы плодить «одноразовый идиотизм», скорби и печали. Можно ли жаловаться на свою судьбу, зная, зачем и почему она дана именно такой? Нужны ли подобные притчи, смысл которых укладывается в фиктивную однократность телесной жизни души, о которой столетиями врали церковники? Поп говорит, что судьба даётся для спасения от вечного ада, а повторность воплощений обусловлена необходимостью наращивания духовного потенциала Вселенной, и, когда-нибудь, человек перестанет возвращаться на Землю, чтобы самому стать творцом. У закрытого общества святых отцов «особое мнение»: после одноразовой земной жизни душ Всевышний собирает их в кучу, чтобы судить, и эта ахинея беспрепятственно доходит до ушей семимиллиардного населения земли. Доходит не разумное, доброе, вечное, а идея о неком Всеобщем Воскресении Мертвецов, необходимом для того, чтобы предстать перед Страшным Судом и выслушать пожизненный приговор. С церковником не клеится разговор, – как только хватаешь его за язык на его территории, он старается улизнуть на территорию Всевышнего.

– Скажи, Алекс, а чем эта притча противоречит второму контексту?

– Верхний предел страданий на земле не ограничен, как цена за подушку с одеялом в отелях, при этом из кармического цикла рождений и смертей нельзя вырвать ни одной судьбы; в памяти Бога записаны все поступки, слова и мысли. Церковники скрыли от паствы самое главное: зависимость тягот судьбы от кармы прошлых жизней. Снятие ответственности с Божьего раба за проступки его прошлых воплощений с лихвой компенсировалось жёстким принуждением клерикализма. Как только клерикалов выставили за дверь, человек остался и без ответственности за своё прошлое, и без проповедников «одноразового смирения», и без царя в голове. Ельцинский капитализм свободен от православного клерикализма и социалистического гуманизма, зато начался с незаконного, часто насильственного обогащения, и поставил на первое место деньги и личный успех.

– А что насчёт самой притчи?

– А её заслоняет бабло, я только что об этом сказал. Ты же не будешь возражать, что за деньги можно выбрать себе любой золотой крест на всю жизнь и не роптать на Провидение? Конечно, о том, о чём умалчивает притча, мог бы просветить священник, но ему с первого же съезда церковников запрещено об этом вещать.

– Бред какой-то.

– Да, служением Господу и обществу такое не назовёшь. Отклоняться от лживой верообразующей конструкции нельзя ни на миллиметр. Вернёмся к тому, о чём молчит притча. Все испытания заслужены нами в прошлых воплощениях, избраны нами до начала искупления в новом теле. Замечу, что одни испытания вытекают из обстоятельств судьбы, выбранных до рождения, а другие возникают в результате поступков настоящей жизни, хотя сути это не меняет. Конечная цель цикла перевоплощений известна, и плакаться в жилетку незачем. Дух иногда выбирает испытания не по силам, а это противоречит известному высказыванию о том, что Бог непереносимых испытаний не даёт, – оно не соответствует действительности, потому что вытекает из фальшивого верообразующего закона. Мотивы выбора бестелесным Духом более трудных судеб хорошо известны, – стремление в блуждающем состоянии к более скорому нравственному продвижению, искуплению вины и перевоплощению, поскольку Дух, в отличие от человека, не ищет лёгких земных путей, – это менее способствует его духовному совершенствованию. Слова «духовное продвижение» церковники недолюбливают, потому что они указывают на длительность нравственной эволюции, не укладываются в кратковременную человеческую жизнь и противоречат вечной адской сковороде и лжи об «одноразовом кресте».

– Но ведь в притче правда, а правду нельзя опровергнуть, нет?

– Формально, правда в том, что необходимо влачить крест, данный с рождения, а по существу такая относительная правда не лучше лжи, поскольку скрывает от людей существенные обстоятельства и формирует неадекватный взгляд на жизнь. Между тем, о вреде и последствиях «одноразовой» лжи чётко сказано в Книге Духов, критику которой Церковь обходит стороной.

– Странно. Нет, не то, что Дух и человек мыслят по-разному об одном и том же, а то, что веру можно свести к смыслу притчи и к тому, что для непослушных существует вечный ад. Не лучше ли объяснить людям так, как ты, без «амбарных аллегорий»?

– О, мой Горацио, о причинах, по которым скорее удавятся, чем пойдут на это, мы «тёрли» с тобой не один раз. Конечно, воцерковляющая сила оболганного закона настолько велика, что священнику достаточно сказать о нём правду, но ведь наладить производство квадратных колёс легче, чем круглых. С точки зрения реинкарнации, эта многим известная притча не имеет прежнего значения и смысла, поскольку каждый жалобщик на судьбу ещё до очередного рождения на земле сознательно выбирал свой крест сам, и, значит, одной церковной аксиомой были одурачены миллиарды людей. Ложная религиозная «интертрепация» этой нехитрой притчи послужила главной причиной, по которой у нас расстреливали священников и гноили их в лагерях. За что? За то, что клерикализм из века в век требовал нести «одноразовый крест» и не усматривал особой необходимости улучшать жизнь большинства. «Власть от Бога» кормилась за счёт смирения своего раба, и, в конце концов, его терпение от такой «божьей власти» лопнуло, и он решил, что выберет себе «удобный» крест сам. В 1917-ом ровно так и произошло, низы выбрали крест для верхов. Ты можешь представить, чтобы Спаситель называл себя Богом? Нет, потому что Его собственноручная рукопись, которую прячет Ватикан, начинается со слов «Я, Иешуа из Назарета – обычный человек». Доказать, до чего довели проповеди о «христианском смирении» так же трудно, как и опровергнуть, что большевики под руководством Ленина «отошли от Бога» ради счастья на земле простых людей.

– Тогда у тебя выходит, что все беды человечества от неправильного толкования одной притчи. Разве так может быть?

– Может! Может потому, что каждое явление или процесс обыденной жизни, как и та притча, с колокольни истинного и церковного закона трактуются противоположным образом. И когда сигналы лживых постулатов вызывают в коре головного мозга очаги возбуждения и торможения, человек созерцает мир набекрень. Могу привести пример, как набекрень выглядит целое Мироздание, а это куда круче, чем перипетии судеб отдельных людей. У вас в Германии общество развивается по спирали, синусоиде или кривой?

– По спирали, герр экзаменатор.

– С тем, что история развивается по спирали, то есть путём повторения исторических витков на более совершенном уровне, соглашаются независимо от вероисповедания, в том числе, и материалистического. Случается, историю запускают вразнос и превращают в фарс вроде второго пришествия нашего капитализма с клоунами на золотых унитазах, но тенденция такова, что мы склонны пересаживаться с лошадей на «Трабанты» и «Запорожцы», а не наоборот. Благодаря фальсификации церковников, Мироздание кажется с овчинку, и за пределами понимания «исторической спирали» остаётся то, что неблагополучие текущей человеческой жизни определяется заслуженным кармическим возмездием за предыдущую, – возмездием первого порядка. В свою очередь, игнорирование Закона Кармы в настоящей жизни влечёт новое воздаяние в будущей, – возмездие второго порядка. В христианстве об этом нет ни слова только по одной причине: переселение душ объявлено ересью и заменено аллегорией грешника на вечной пылающей сковороде. Поповский закон одноразовой телесной жизни души настолько узок, что роль и значение кармы в жизни личности, общества и всего человечества в его рамки не умещаются, причём, извращение Божьего Закона было допущено с прямым низменным умыслом.

– Ну и что? Развитие общества всё равно идёт по спирали.

– Катится, как придётся, а не идёт. Сейчас догонишь. Искажение кармического закона, который, собственно, заставляет каждого облекаться в новое тело и мучительно рассчитываться за грехи, влечёт следствие и для неверующих, – они тоже убеждаются, что им незачем возвращаться в бренный мир. Отсюда развитие по спирали идёт вслепую, через хаос и скорби, которые можно избежать. Понятие исторической спирали так же бесконечно, как действие закона кармы во времени и пространстве. Поп не любит слово «карма», потому что она неумолимо «заталкивает» душу в новое тело, определяет перипетии судьбы, а поп вынужден объяснять «неудачную судьбу» «от фонаря», чтобы не проговориться о переселении душ.

– От какого фонаря?

– Жизненные передряги объясняются неисповедимостью причин обретения тех или иных судеб и тел. Это нельзя отнести к верообразующему постулату, это фуфло, от которого следует отказаться немедленно. От того же «фонаря» разрушили один строй, затем другой, уничтожили Церковь, потом возродили, поставили памятники и снесли. Каждый промежуточный виток исторического развития выражает следствие ошибок прошлого витка и причину ошибок будущего. Мы не только переносим карму из одного тела в другое и страдаем от заслуженных испытаний вопреки лживому поповскому догмату, отрицающему закон нравственной эволюции души, – мы тем самым создаём рукотворный хаос в физическом мире, не сознавая его источника, следствий и причин. Поп доволен незыблемой «исконностью» аксиомы одноразового одухотворения тел, а «всенародные лидеры» тем, что она позволяет отчебучить всякую хрень и быть безответственными, оставив большинство в дураках.

– Допустим, ты прав, но спираль остается спиралью.

– Значит, ещё не догнала. Берём последнее российское столетие, потому что, чем дальше в лес, тем страшней. Вместо того, чтобы отработать «карму дореволюционного капитализма» и устранить революционные предпосылки, в 17-ом году разрушили государственный строй, умертвили свыше четырёх десятков миллионов «бывших людей» и новыми злодеяниями породили «карму социализма». Затем, не отработав её, вторично разрушили строй, и цинизмом, насилием и грабежом породили «карму постсоветского капитализма», но это не всё. Ельциноиды создали условия самовоспроизводства отрицательной кармы, и кармическому возмездию будут подвергаться грядущие поколения людей. Что отнести к «продвинутым» виткам спирали? Социализм, который нельзя было построить принудительно, исходя из непонятой духовной природы людей? А может быть, уничтожение и отсроченное возрождение капитализма, который культивирует личный интерес к прибыли и низменные инстинкты, исходя из той же непонятой духовной природы? Конца этому «одноразовому идиотизму» нет ни в личной, ни в общественной жизни. Активы страны выведены за рубеж и принадлежат иностранцам, а кремлёвские бараны крутят рекламу о том, что нефть и газ – народное достояние. Или, по-твоему, всё это не относится к виткам спирали развития общества?

– Относится. Они же провозглашали необходимость его совершенствования и снова рушили всё.

– А я уж думал, что разучился объяснять. Мы пришли в этот мир, чтобы отдать прошлые кармические долги и не наделать будущих, потому что были в нём раньше, и вернёмся опять. По сути, принцип развития общества по спирали относится к умственному и нравственному прогрессу, прогресс – к Закону Реинкарнации и Предназначению души, а они извращены и спрятаны церковниками. Это основная причина, почему после 17-го они не смогли избегнуть плачевной участи, а после 91-го развалился социализм. Нравственный закон таков, что карма будет подвергать нас невыносимым страданиям во всех телах, которые будет одухотворять наша душа. Это относится и к власть предержащим. Если бы в 90-е годы высшее руководство понимало Закон Природы, оно не посмело бы заявить, что предлагаемые реформы требуют пожертвовать жизнями миллионов людей, и нашло гуманный выход, который напрашивается теперь. Смирение перед законами кармы и перевоплощения душ – это и есть подлинное христианское смирение. Римские христопродавцы подменили верообразующие постулаты, потому что таким смирением невозможно злоупотреблять.

– На что это больше похоже – на открытие или изобретение?

– Насмешила. Нельзя открыть то, что знали и спрятали, и изобрести то, что создал Творец. И какая тебе разница, если академики соображают в пружинах нравственного прогресса не больше школьников? Ни один король не посмеет задрать штаны и перелезть через забор поповской монополии, а не то, что простолюдин, затрепетавший от бейджика с надписью «Святой Отец». Однако вознесённые святые с бейджиками в очереди за сардельками не стоят, потому что они столько раз ходили по Земле, что их на ней уже нет.

– Слушай, где ты всего этого набрался?

– В розовом детстве. Организовал кружок одного революционера и читал с фонариком под одеялом, чтобы не пресекли мой порыв. Вскоре меня осенило, что паровоз истории пустят под откос не революционеры-народовольцы, собиравшие на кухнях бомбы, а пара-тройка постулатов римо-поповского учения, иначе бы, ходьба паралитиков не напоминала историческую поступь поводырей. Доктрина церковников состряпана идеально, хотя, как историк, я обратил внимание на ряд нестыковок. Константину Великому удалось отыскать золотую середину, оставить шлейф славы и продлить римское разводилово на века. Мошенничество христопродавцев пришлось по вкусу клерикалам, то есть «власти от Бога», поэтому общество еле-еле «отмазалось» от них конституционной нормой об отделении чиновника от попа. Всё, что я говорил тебе, – правда, кроме того, что я читал с фонариком книжки. Любой человек придёт к тем же выводам, если без посторонней помощи ответит на вопрос, один или не один раз приходит на землю наша душа. Потом возникнут два вопроса: зачем она возвращается и почему? Оказалось, что официальных ответов на них нет, и я ответил тебе, как смог.

– Алекс.

– Да?

– Я бы ответить не смогла.

– А ты не пыталась. Утешься, теперь ты знаешь больше меня, обо всём и сразу. Мы отвлеклись от событий пятивековой давности.

– Вот, посмотри на это, – Хельга подала мне несколько листков, отпечатанных на компьютере на немецком. Первой была таблица с немецкими именами, переведёнными на русский язык:

DER STAMMBAUM RADEN.

В этот момент мы проходили мимо общественного туалета на Герренштрассе. Присесть было негде, нам пришлось остановиться, и я с изумлением увидел имена людей, живших в одно время с теми, кого я искал.

– Что это? – в лёгком замешательстве от прочитанного спросил я.

– Наиболее интересная часть родового дерева Раденов. Я распечатала её в виде таблицы. Что скажешь?

– А? XV, XVI века… офигеть… рассказывай.

– Посмотри в таблицу. Известные нам Федерика Коддль и её муж Якоб Брутвельдт, предок Отто, вывели через род Раденов к Клариссе Бельдербуш, первой владелице перстня. В XV веке тут, недалеко, в замке Раден, который есть во всех туристических проспектах, жили два брата: Эберхард Раден, – он под цифрой I, и Герлах Раден, – под цифрой II. Видишь, кто были их дети и внуки?

– Кто?..

Я посмотрел внимательнее: вот Коддль, мой враг по прошлой жизни, вот я, Густав, правда, почему-то под фамилией Берлиц, а вот моя Флора Раден, с которой мы погибли в один день. Оказывается, её отца звали Вольфганг. По данным гипноза, Тидо написал в записке, что князь Раден убит людьми Коддля, а по данным спиритического сеанса Эмилии Буати, – Коддль предал отца Флоры. Родственничек, блин. Охренеть и не встать! Нашлись даже брат Флоры – Альфред, за которого она боялась, когда мы покидали замок перед смертью, и её мать, – моя тёща Кларисса. Вам достаточно совпадений? Да от них сбрендишь! Представляете?! Наверное, ни черта. Как ни крутись, всё равно − на Землю, «вертаться взад», мордой всего лица… Всё это пронеслось в голове за секунды.

– У Эберхарда Радена и Розы Блум был сын Конрад, который женился на Гизеле Коддль. От этого брака родился Дитрих, у которого был сводный брат Карл Коддль, – родной сын Гизелы, он же приёмный сын Конрада Радена, который вскоре умер или погиб. Карл Коддль получил титул князя от родного отца Бруно Коддля, погибшего после рождения Карла. Карл упоминается в хрониках, как человек с большими организаторскими способностями и хофмайер замка Эльзы.

Ну, большими организаторским способностями блещут все российские олигархи, даже те, кто до миллиарда не дотянул. Поэтому Карл Коддль перевоплотился в олигарха Кулешова, а я вожу свой портфель в маршрутках и электричках.

– Э-э… здесь написано, что Коддль был приёмным сыном Конрада Радена… вошёл в семью…

– Я привела не всех членов рода – это десятки, сотни фамилий, а выбрала тех, кто больше нас интересует. Что тебя смутило?

Так вот почему в состоянии гипноза я воспринимал Карла Коддля, — ещё один клистир ему через кларнет, «старшим сыном двоюродного брата фон Радена», — он был приёмным…

– А хофмайер – это кто?

– Ну, вроде лица, служившего управляющим недвижимым имуществом у дворянина.

– Не мелко для Коддля, – он же князь?

– Нет, это же имперский замок. Я нашла сведения, что он занимался внутренней и внешней охраной замка, ему подчинялись вся охрана и гарнизон. Помнишь, я говорила, что Коддль был убит Тидо-Ловким, который служил оруженосцем у Густава-Справедливого?

– Помню, ну и что?

Нет, вы только поглядите – несколько столетий назад три человека ушли на тот свет в один год, благодаря четвёртому, который отправился вслед за ними, и о существовании всех четверых я знал ещё в Москве!

– Да то, что Густав-Справедливый – это и есть Густав Берлиц, которого я нашла. В те времена прозвища просто так не давали, их надо было заслужить.

– А может, у него другая фамилия?

– Как это?

– Ну, по матери, например, или какая-нибудь двойная.

– Двойные имена и фамилии не были редкостью, и дворянин мог называть себя по фамилиям обоих родителей. Посмотрим, когда найдём его мать. Нет, он чистый Берлиц из линии Золотого Льва. Я даже видела старинную литографию – он на ней со своей женой Флорой. Литография находится в хранилище, я нашла изображение в компьютере.

– Сделай, пожалуйста, копию, если можно. Интересно.

– Постараюсь.

– Красивая парочка?

– Да ничего. В современные костюмы наряди, от современников не отличишь.

Прикольно, – подумал я, – взглянуть на фотку своего предка по Духу. Оказывается, Густав был пройдохой и «обманул» Игоря Львовича: назвался другой фамилией и скрыл свою – Берлиц. Я же точно помню, как «отрекомендовался» в состоянии транса, отвечая на вопросы доктора: «Я – граф Густав фон Рот, сын князя; моя жена – Флора фон Рот, урождённая Раден». Мешанина какая-то. Неужели, я действительно был одновременно предком и потомком настоящего и единственного владельца замка из линии Золотого Льва?

− У Густава и Флоры указан один год смерти – 1536. Ты говорила, что тайный рыцарский орден прекратил своё существование в то же время. Здесь должна быть какая-то связь. Кем мог быть Густав в этом возрасте? Кстати, мы с ним ровесники.

− По тем временам это солидный возраст. Продолжительность жизни была 45-50 лет. Была высокая детская смертность и смертность при родах. В среднем женщина рожала 4-5 раз, но выживали 2-3 ребёнка. Много умирало от эпидемий, в XV веке от чумы вымерло треть Европы, и это сильно затронуло Германию. Густав мог носить самый высокий титул, как в военной иерархии, так и на государственной службе, что было менее престижно.

– Ну вот, а у меня никаких титулов, и ношу я только портфель. Значит, он был «фоном»? Что это означало?

– Кем он был, я пока не знаю, но Густавом фон Берлицем себя называл. С середины XV века, когда прошла чёрная чума, унесшая от трети до половины немцев, партикль «фон» ставился перед фамилией при возведении в дворянский ранг. Если дворянская семья сохраняла титул, но меняла поместье, то партикль «фон» менялся на «цу». Но оказывается, «фон» обозначал не только дворянское происхождение. В северных землях «фон» означал «из», то есть указывал на место рождения или проживания. У простых людей эта частица не ставилась, например, – «фрау Вансенстайн, Верена».

– Как- то неоднозначно.

– Дворянство без этого партикля не обходилось. В устной речи дворянские имена произносились «фрау фон Вансенстайн» или «Верена фон Вансенстайн», а в церковных книгах или родословных книгах записывались так: «Вансенстайн, Верена фон», то есть партикль проставлялся после имени. А теперь я расскажу тебе самое главное, что удалось выяснить. Ты слышал о том, что ещё король Карл IV передал замок Эльзы в территориальную зависимость трирскому архиепископству и подтвердил это, став императором?

– Да, рассказывали на экскурсии. Замок окружали владения архиепископства, и, в конце концов, рыцари задумали выйти из «оперативного подчинения» Трира, чтобы не платить налоги, – как всегда, дело было в деньгах.

– Да, но Коддль стремился к тому же, учёл прежний опыт и пошёл своим путём. Ему не хотелось быть вассалом далёкого императора только потому, что замок имел стратегическое положение и контролировал торговые пути. Он пытался тайно узурпировать власть в замке, отодвинуть конкурентов и метил в курфюрсты, чтобы вести свою политику и распоряжаться казной. Коллеги рассказали мне, что наибольшим влиянием в замке тогда пользовался герцог Корнелиус фон Роттердорф, известный своими связями с трирскими князьями и архиепископом. По положению герцог стоит ниже эрцгерцога, курфюрста и короля, относится к высшей титулованной аристократии и исполняет роль управляющего и предводителя дворянства в своей местности, поэтому Коддль намеревался устранить в первую очередь его.

– Эка невидаль.

О том, что олигарх Кулешов, он же Карл Коддль, плёл интриги против императора Карла V и герцога, я сам рассказывал Игорю Львовичу ещё в Москве, во время гипнотического транса. И теперь я с нетерпением ждал, назовёт ли Хельга Густава-Справедливого, как главного врага Коддля, который в очередном воплощении расстарался меня достать.

– В те времена за рыцарский суверенитет боролись все дворяне. Обычно рыцари соседних замков собирались на совет, чтобы договориться, чей замок или землю захватить; противостояние между политическими группировками никогда не прекращалось. Враждующие стороны посылали друг к другу своих шпионов, которых ловили и бросали в ямы с крысами. Вооружённые конфликты случались постоянно, но Коддль шёл вразрез с имперскими интересами, интересами рода Эльзенов и организовал тайное братство для своих тёмных дел. За спиной стареющего герцога плелись смертельные интриги, и в один момент кончилось всё.

– Убийством Коддля?

– Да.

Ага, кончилось, держите шире карман, граждане двух стран. В той жизни, может, и кончилось, а в этой снова началось, потому что Коддль изменил фамилию, поменял тело и сохранил своё амплуа. И в том, что человечеству достались «одноразовые», «нереинкарнирующие» попы, оно может винить только себя. Паства слишком боялась «наместников» со спичками, сжигающих души еретиков на площадях.

– Как это случилось?

– Я пока не дошла до источников о деятельности тайного ордена, но установила, кто был оруженосцем Густава-Справедливого. Фамилия этого Тидо – Фогель, и, скорее, он из крепостных. Его фамилия в переводе с немецкого значит «птица». Он был настолько ловок, что мог вскарабкаться по отвесной стене, и его прозвали Ловкачом. Вас водили на экскурсию в спальню? Это та самая спальня, где он заколол Карла Коддля.

– Видел – один нужник чего стоит, – если бы он был размером с казарменный, в нём могло бы проводить заседания Политбюро ЦК КПСС. Правда, рядом был кабинет, но посмотреть на масляные лампы и гусиные перья нам не дали. Зато в туалет я украдкой заглянул, как какой-то маленький вассал. Они что там, на этой койке с балдахином по очереди спали?

– Почему по очереди?

– Ну, в Версале на одной койке сделали девятнадцать наследников, и ничего, выдержала. А койку передавали по наследству, чтобы сохранить правящую династию у руля, чего можно добиться одним способом, – затягивать разработку основ избирательного права и учреждение избирательной комиссии. С точки зрения лживого церковного закона, королевская власть – подарок судьбы и пожизненная привилегия, а с позиции реинкарнации, – наказание и громадная ответственность перед Небесами и людьми, но поповщина скрывала именно данное обстоятельство. Существенно?

– Безусловно.

– Когда зажравшаяся династия поставляет одноразовых монархов, помазанных Церковью на вечное одноразовое правление, ни одному «независимому кандидату» из народа на трон не проскочить, но главное – они принимают народ за личную собственность, иначе бы, не издавали высочайшие повеления о рабстве и крепостничестве. Кто виноват? Поп. Его сфальсифицированный верообразующий закон. Между тем, Политбюро ЦК КПСС со своей не менее ублюдочной «всесильной» и «верной» «одноразовой» идеологией будет покруче династии королей.

– Европейские династии правили столетиями, королевские дома существуют до сих пор.

– Да, и поповщина веками «плохо не понимала», что выдача ею бессрочного «семейного подряда» за «власть от Бога», после внедрения постулата одноразовой земной жизни души автоматически накладывала на неё ответственность за революции, их кровь и отделение её от людей вопреки «христианскому смирению» перед ней самой. Для монархов и церковников это имело серьёзные последствия – клерикализм был разрушен. Фактически, за отлучением власти церковников, то есть их местечковой власти, вооружённой самопальной доктриной и примазавшейся к власти Всевышнего, от светской власти, стоят вещи, о которых даже сегодня стесняются говорить.

– Какие вещи?

–Злоупотребления религиозно-светской мафии, разгул тайных обществ, влияющих на внутреннюю и внешнюю политику, и последствия внедрения антихристианского верообразующего закона в государственную и общественную жизнь. Тут приходится выбирать: или академики до этого не могут додуматься, или считают это несущественным, или со времён распятия Христа «ещё не всё спокойно в мире», чтобы вслух об этом сказать. Ты же понимаешь, что чехарда с религией, атеизмом и общественно-экономическими формациями под носом миллионов людей не случайна, и сама по себе указывает на злой умысел либо тупость элит. Или мы должны верить, что академик с шестью «верхними» дипломами не способен уразуметь, что все социальные катаклизмы крутятся вокруг парочки дебильных «одноразовых», исключающих друг друга законов и парадигм? На кой хрен нам такие светочи, которые не могут озвучить причину, почему вкусно ест и сладко пьёт лишь так называемая элита?

– Да уж, всё сводится к учению об одноразовой телесной жизни души и учению о бездушном теле.

– У антитез вечной преисподней и первичности материи общий диагноз – «крупно заврались». У нас это не понято до сих пор. После 17-го, – потому что учение материалистов о бездушном теле было непререкаемым под угрозой скорой расправы, а после 91-го, – потому что было некогда, так как верхушка занималась разбазариванием страны и отрицанием «доминирующих идеологем». Доминировало воровство, реинкарнации никто не боялся, поскольку Церковь вновь приступила к проповедям об одноразовой земной жизни души. Закон реинкарнации объяснял, почему и зачем народам даются одноразовые правящие ублюдки, а церковный закон делал из них «власть от Бога» и скрывал истоки зла, – взять, к примеру, тех же немытых-нечёсаных средневековых королей. Хитрож…м толоконным лбам было плевать, сколько веков прошло от распятия Христа – 15 или 19, потому что беспрекословное поведение Божьего раба определялось не кармой цикла рождений и смертей, а политикой клерикалов, указаниями попа. При этом те, кого они дурачили большую часть христовой эпохи, считались воцерковлёнными, братьями во Христе. Нюансы слишком тонки, чтобы ущучить эту хрень.

– Меня тоже это удивляет. Простой народ считал королей чудотворцами и чуть ли не святыми.

– Преклонение перед барином, раболепие, холуйщина пережили века, и всё потому, что закон реинкарнации был подменён на церковное фуфло. О том, насколько это фуфло осточертело, можно судить по его насильственной замене на «учение для даунов» – материализм. За это Ленина называют гением и сегодня.

– Ты хочешь дослушать историю в спальне?

– Конечно, Хельга. Извини, что перебил.

– На этой кровати спал герцог Корнелиус фон Роттердорф, старейший родоначальник линии Серебряного Льва.

Да, это он, безымянный персонаж из моего гипнотического транса, – машинально отметил я.

– Когда было совершено убийство?

– 18 июня 1536 года.

Через два дня после смерти Густава и Флоры, – подумал я про себя.

– Откуда такая «немецкая» точность?

– Я нашла донесение начальника охраны замка Венцеля Шрага, которого подняли по тревоге, и кое-какие документы. Поздним вечером Фогель выследил Коддля, и когда тот проник в спальню, зашёл следом и вонзил кинжал в сердце, даже не пытаясь бежать. Герцог проснулся, когда всё было кончено. Шраг предполагал, что целью проникновения Коддля в спальню могло быть не убийство герцога, а кража документов из его кабинета. Когда Фогеля уводили, он обернулся на труп и прокричал: «Это тебе за Густава и Флору, мерзавец»!

– Что с ним было потом?

Мы с Флорой, наши тела, в это время ещё лежали на дне реки Эльзенбах, – мрачно подумал я. – А спустя века я нацарапал стишок о разговоре двух утонувших влюблённых, и в этот «бред» не поверят никогда, потому что хитрые прохиндеи в рясах столкнули историю в кювет незаметно для всех.

– Не знаю. Его могли отвести в пыточный застенок и казнить, – он же поднял руку на фюрста.

– Значит, это был мотив мести… Густав-Справедливый уже не мог дать показаний в защиту оруженосца. Известно что-нибудь о Тидо, кроме того, кому он служил?

Уж своего верного Тидо я не забуду, хотя и не видел в трансе его лица. Об отношениях Густава и Тидо можно было сделать вывод по той записке, которую во время сеанса у доктора я прочёл.

– Да, он был молочным братом своего господина, у них была одна кормилица. Мальчики воспитывались вместе и были друзьями. Скорее всего, Тидо был сыном крепостной, – той кормилицы, и бастардом, незаконнорожденным от какого-нибудь представителя рода Эльзенов.

– Это что, было в порядке вещей?

– Бастардов звали ублюдками, официально их считали детьми, например, конюха и кухарки. Жёны знали о внебрачных детях своих титулованных супругов и ненавидели кухарок. Известен случай, когда один герцог подарил четырём внебрачным сыновьям титулы герцогов.

– Повезло. Титул даёт бабло, бабло – титул. Толоконные лбы считают необязательным объяснять, почему у одних есть титулы и бабло, а у других – ни хрена, потому что их лживый постулат вообще избавляет их от необходимости что-то кому-то объяснять, кроме одноразового христианского смирения и вечной раскалённой сковородки. История их сурово наказала, но вразумить не смогла. По их вине причины революций, вечной вражды богатых и бедных остались для Человечества неразгаданными.

– Ты хорошо объяснил мне, что наказание бедностью и богатством является тяжёлым испытанием.

– А власть, подневольный труд, любовь, наконец? Ведь искажено и оболгано всё, что можно. Поп отрицает, что очередная жизнь Божьего раба была спланирована им до своего рождения, однако отрицаемое является решающим фактором выбора человеком нравственного пути, и потому Церковь сама себя вынудила трусливо скрывать своё предпочтение антихристианского закона первозданному. Потому-то клирики так поднаторели в уклонении от неприятных вопросов и легко прикидываются невеждами. Твой пример с герцогами-бастардами – исключение. Как было на самом деле?

– Иногда незаконнорожденных отдавали в монастырь, где они могли дослужиться до священника и епископа. Права наследования они не имели. Кухаркин сын мог стать егерем и отвечать за состояние диких зверей, лошадей или псарни. В замках обычно работали от рассвета до заката, поэтому дело находилось всем. Я постараюсь разыскать сведения о Тидо, – не мог же он не оставить никаких объяснений и следов в летописях. Всё зависит от времени, потраченного на поиски.

– Мне кажется, надо более детально посмотреть на связь Раденов с Берлицами, тем более, что Флора вышла замуж за представителя их рода.

– Можно попытаться отыскать Агнес Берлиц среди потомков этой ветви, ведь она тоже из линии Золотого Льва.

– Правильно. И ещё надо до конца разобраться в заговоре. Я думаю, что среди уже известных нам людей найдутся участники тех событий.

Не сговариваясь, мы повернули в сторону отеля, до которого оставалась сотня шагов.

– Как ты смотришь на ресторан? Я присмотрел один – «Ландхауз Леффель», тихий, спокойный, опять же с музыкой. Не знаю ваших порядков, но если согласишься, закажу столик. Ближайшая суббота подойдёт?

Хельга медлила с ответом.

– Может, ты голодаешь?

– Нет, голодает Линда. Когда она садится в «вольво», он под ней проседает. Ты поэтому улыбнулся?

– На гламурном русском «голодать» означает перестать ходить в ресторан, то есть заказывать продукты на дом и не стоять с народом в очередях.

– Только я не знаю, что надеть…   Почему ты опять улыбнулся?

– Потому что мир не меняется, такова скорость изменения параметров оболганной души. Больше двух тысяч лет назад египетские женщины писали на папирусе, что им тоже нечего надеть. Ну что, договорились?

– С тобой хоть куда, Алекс.

– Я очень рад. У-у, да ты замёрзла совсем…

* * *

- По мнению некоторых, учение о перевоплощении разрушает семейные связи, возводя их за пределы настоящего существования?

«Оно расширяет их, но не разрушает. Так как родство основывается на предшествовавших привязанностях, то узы, связывающие членов одного семейства, существовали гораздо раньше. Оно увеличивает обязанности братства, потому что в вашем соседе или в вашем слуге заключается, может быть, Дух, который был некогда связан с вами узами крови».

- Оно уменьшает, однако, важность, приписываемую некоторыми своему роду, потому что Дух отца, например, мог принадлежать совсем к другому поколению, или иметь совсем иное положение?

«Это справедливо, но воображаемая важность рода основана только на гордости. Большинство людей ценят в своих предках их титулы, звание, богатство. Тот, кто гордится происхождением своим от развратного вельможи, стал бы краснеть, если бы имел предком своим честного и добродетельного сапожника. Но что бы люди ни говорили и ни делали, они не могут изменить естественного порядка вещей, потому что Бог основал законы природы, не соображаясь с их гордостью».

Книга Духов

* * *

НЕДОСТУПНОЕ ПРОШЛОЕ. Германия, замок Эльзы, 11 июня 1536 года

Густав задумчиво смотрел в окно на Эльзенбах, – туда, где русло реки скрывалось за высоким обрывистым берегом, уходя влево. Он привык стоять здесь в раздумьях с детства; иные окна выходили на склон лесистого холма и не давали любоваться лучами солнца на водной глади. В комнату тихо вошла жена, он обернулся.

– Ты занят?

– Очень, и всегда только одной тобой. Ты уже прочла эту книгу? Густав показал на книгу Лютера «О христианской свободе», лежащую на сундуке.

– До половины. Почему люди ненавидят зло больше, чем любят добро? Почему папа в Риме вместо того, чтобы прощать грехи из любви, берёт за это деньги?

– Рим боится, что Библия будет на немецком языке. Поэтому власти и сжигают его книги, он один пишет по-немецки. Говорят, Мартин Лютер – истинный проповедник Господа. Его называют «Виттенбергским папой», и народ не считает его дерзким еретиком. Пожалуйста, не оставляй её на виду. Я не потерплю, чтобы мою жену исповедовали грязные католические свиньи в том, что она выучилась читать, даже если к её ногам приползёт за исповедью папа римский.

– Хорошо, милый. Я знаю, отчего ты не в духе. Ты уже слышал про Матильду?

– Не всё. Я не был в городе несколько дней.

– Её приговорили к наложению эпитимии на пять лет и к шести ударам на рыночной площади. Приговор исполнили, когда собрался почти весь Мюнстермайфелд.

– За совокупление с сыном кузнеца в сарае?

– Но они любят друг друга.

– Прости, я ничего не мог сделать.

– А ещё Бутика рассказала, что священник вызвал Матильду после заката к себе и начал отвращать её от тяги к любимому.

– Это правда, что они хотят пожениться?

– Конечно. Сильвестриус сказал ей: «Представь, что он то, что есть под гниющей кожей, подумай, что он выглядит, как смердящий труп мертвенного цвета», а потом набросился на неё, повалил на пол и стал срывать с неё одежду, предлагая стать его любовницей.

– Он овладел ею?

– Нет, но сказал, что в противном случае, до того, как заживут ее раны на спине, наложит эпитимию на её сестру и заставит обеих ходить на исповедь после захода солнца через день. Матильда и её возлюбленный в отчаянии, – он дал ей на размышление несколько дней, до следующего церковного праздника. Знаешь, что она сказала Бутике? Нас защитит только Густав-Справедливый!

– Праздник через неделю?

– Да.

— Скажи Бутике, чтобы избегала его и не встречалась глазами в церкви. И пусть держится поодаль от Матильды и её сестры. Я поговорю с этим святым животным на его языке, и он станет смиреннее августинца.

– Я пойду к Арнольду.

– Я сейчас приду, – он ласково поцеловал жену и отвернулся к окну.

Флора ушла. Густав выждал минуту и запер дверь. Затем он встал на колени в левом углу комнаты, откинул край гобелена и нажал сверху на один из камней стены. Он ухватился за нижний выступ камня, вынул его и достал из углубления небольшой кожаный чехол. Последним спрятанным в него документом был список недругов, переданный ему отцом Флоры. Теперь там же был укрыт точный план места, где Карл Коддль хранил свою тайную казну. Это были несметные сокровища в нескольких сундуках, наполненных до краёв. Никаких сомнений в ловкости Тидо быть не могло.

Густав проверил, не оставил ли следов проникновения в тайник, и направился в комнату, где находились его жена и сын. Он немного приоткрыл дверь и прислушался, как Флора вполголоса читает Арнольду «Притчи о мирских делах», книгу Иоганнеса Паули 1522 года, но вслушивался не столько в содержание сказки, сколько в её голос:

– Вот, давай эту, про дурака. Шли однажды на войну, с оружием и обозом, попался им на встречу дурак и спросил, чем это они промышляют. А ему ответили, мол, идут на войну. Тогда дурак и спрашивает: «Что такое война?» А ему отвечают: «Жжёшь деревни, берёшь приступом города, губишь вино и хлеб и убиваешь кого ни попадя. «А зачем?» – спрашивает дурак. «А затем, чтобы наступил мир». Дурак и говорит: «А ведь лучше было бы сразу наступить миру, а всем этим бедствиям не случиться вовсе. Выходит, я умней ваших вожаков, потому как, по мне, лучше заключить мир перед войной, а не после неё». Вот какой дурак оказался – умнее всех.

Флора обернулась и встала со стула.

– Он заснул, – прошептала она, взяла за руку мужа и увлекла его в спальню.

– По-твоему, Арнольд уже понимает, кто дурак?

– Для этого я и рассказываю ему сказки. Дети понимают молча, совсем как мы друг друга, когда молчим.

– А какую сказку ты расскажешь мне?

– Ты сам моя сказка. Я хочу слушать её всю жизнь.

– Это я хочу слушать тебя всю жизнь. Я подумал, было бы не плохо вам с Арнольдом погостить в Аугсбурге у наших друзей. Ты и так не выезжала никуда больше года. Посмотри, какая погода.

– Но зачем нам ехать туда?

– У меня накопилось много дел, и я не смогу быть с вами вместе и врозь. К тому же, вероятно, мне тоже придётся уехать на какое-то время.

– Мне помогают Альфред и старая Берта.

– Твой брат не может всё время быть в замке, а старую Берту мы возьмём с собой. Тидо будет только рад тому, что его мать вырвется на время из нашей глуши. Месяц вдалеке от дома пойдёт на пользу, и, говорят, в этом городе правит только духовная власть.

– Я буду скучать.

– А если ты не поедешь в Аугсбург, не научишься скучать, и я никогда не отведаю сладость долгожданной встречи.

– Для меня каждый день с тобой слаще патоки.

– А по этому случаю, ты наденешь моё любимое платье, в котором мы танцевали менуэт, – то, с вышитыми по нижнему краю цветами чертополоха, и пусть все видят, как я носил тебя на руках весь день.

– Ты хитрец.

– Совсем маленький хитрец, но я буду брать у тебя уроки. Сколько возьмёт с меня за них моя госпожа?

– Всего одну ночь любви за каждый, мой господин.

– А ты собираешься исповедоваться в этих уроках Сильвестриусу?

– Никогда!

– Боюсь, тогда мне суждено стать на свете самым большим хитрецом! – Густав привлёк Флору и нежно обнял её.

Их тела сплелись в страстных объятиях, и они упала на кровать, неистово покрывая, поцелуями друг друга.

– Ты слышишь? Кто-то стучит.

– Это Бутика. Я открою.

– Стук тревожный, это не она.

Густав поднялся и пошёл к дверям. На пороге стоял его оруженосец Фогель.

– Тс-с-с. Идём в другую комнату. Тидо, на тебе лица нет.

– Анхен! Анхен! Беда, – запыхавшийся Тидо махал руками.

– Где она? – Густав тряхнул его за плечо.

– Я её спрятал, – Ловкач всё никак не мог отдышаться. – Вчера она убиралась в покоях этого негодяя Коддля, пока её не сморил сон. А когда она открыла глаза, в соседней комнате громко разговаривали двое – Карл и его помощник Филипп Нойгаут. Она знала, что на днях карета с сыном герцога Роттердорфа – Лесчека, сорвалась с обрыва и разбилась о камни, когда он возвращался от гостей. Филипп говорил Коддлю, что следующим за сыном к праотцам отправится старый шут. Коддль пригрозил ему, что, если тот допустит ещё одну оплошность, он его убьёт.

– Я подозревал, что это дело их рук.

– Анхен обмерла со страху и, немного помешкав, выскользнула из покоев, но была замечена Нойгаутом снаружи, а Коддль куда-то исчез. Она бросилась вниз по лестнице и натолкнулась на меня.

– Они не могли знать, что герцог останется в гостях, и Лесчек будет возвращаться в замок один. Видимо, они устроили засаду. Я знаю это место, оно удобнее других.

– Это они! Видел бы ты их скорбные рожи, когда священник читал молитву. Они стояли возле герцога и ему сочувствовали.

– Готовь трёх лошадей, укроем её в Майнце. Она в твоём доме?

– Да.

– Поторопись.  Охрана наверняка доложит Коддлю, что вы покинули замок вместе. Если что, встретимся в хижине дровосека, где всегда.  Я буду перед рассветом. Успокой её и скажи, что мы отвезём её к надёжным людям. Мы ещё погуляем на вашей свадьбе. Иди, брат.

Густав несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, и вернулся назад.

– Что тебе сказал наш Тидо-Ловкий?

– Он попросил меня помочь в одном деле, но не хочет трубить о нём на весь мир, и будет ждать меня на исходе ночи в своём доме.

– У него что-то случилось?

– Что у него может случиться, кроме глупостей, которые они с Анхен наговорят друг другу? Наверное, я вернусь на следующий день. Какой красивый у тебя перстень! Раньше я не видел его.

– Обними меня, тогда я признаюсь, кто мне его подарил. О! А-а-а... Это кольцо с камнем моих предков, оно... а-а-а… досталось мне от матери... я... а-а-а... не надевала его потому, что дала себе зарок, что достану его из свадебного сундука только тогда, когда почувствую, что счастлива. Густ! Ты сведёшь меня с ума... мне надо было надеть его сто лет назад… любимый...

– И никогда не снимать. Флора, мне необходимо навестить матушку и повидать Лепольдта, если он ещё не умчался к своей Айрин.

– Возвращайся скорее.

– И свеча не успеет догореть. А ты пока поговори с Бертой, какие вещи собрать в Аугсбург, она будет рада. Когда я вернусь от Ловкача, мне предстоит охота, а сразу после неё мы отправимся в путь.

– Хорошо милый.

Густав вышел и притворил за собой дверь. Он был должен предупредить мать о своём отъезде в Аугсбург перед возвращением отца.

* * *

Наступила долгожданная суббота. Я провалялся в номере весь день и в шестом часу при полном параде отправился встречать Хельгу.

– Здравствуй. Тебя не узнать, – сказала она.

– Привет. Это потому, что я без шляпы и рюкзака. У нас ещё уйма времени, можем не спешить.

– Я пойду, переоденусь. Мне нужно полчаса.

– Давай, увидимся здесь же, у кафе, а я пока прогуляюсь.

За эти полчаса я обошёл церковь, попетлял по кварталам и вернулся к кафе «Вулкан». Церковь находилась в нескольких шагах от крайних столиков кафе, и у меня не было сомнений, что по этой площади, Мюнстерплац, которая притягивала меня, как магнитом, не раз ходили и Густав, и Флора, и Тидо-Ловкач.

На Хельге было изумительное вечернее платье до колен и светлый плащ.

– Ты очень красива, даже слишком.

– Спасибо. А мне кажется, что слишком красив ты.

– Договорились.

Мы, не торопясь, подошли к заведению. В вестибюле нас встретил солидного вида метрдотель и провёл вглубь зала. Наш столик находился у стены, в нужном удалении от возвышения для музыкантов. Ресторан «Ландхауз Леффель» был заполнен меньше, чем на четверть, и сиял неброской роскошью. С нашего места была видна большая часть зала, нас же могли видеть не все.

– Здесь очень уютно, Алекс.

Подошёл официант, улыбчивый и корректный.

— Herr Ober, geben Sie bitter die Speisekarte, — обратилась к нему Хельга.

– Дай-ка мне карту вин, пока изучаешь меню, – попросил я, когда его принесли. – Выбирать и заказывать будешь ты, ладно? Мне как-то неловко тыкать пальцем в названия блюд.

– Хорошо. На обед немцы обычно заказывают одно блюдо, а суп – половина посетителей.

– У нас ужин. Мы не ограничены обеденным перерывом.

— Тогда слушай. Есть телятина, свинина с колбасками, тушёное мясо. Так… Fisch… Pilze…

– Салат и грибы ещё не забудь. А сладкое? С детства не люблю слово «дессерт».

– Фруктовый торт с ромовой пропиткой, слоёный торт и мороженое.

— Отлично, заказывай. Что берём, Wein или Sekt?

– Вино. Лучше вот это. И воду без газа.

Я поискал глазами официанта, он подошёл и принял заказ, что-то сказав Хельге.

– Что он сказал? Его комплимент приятнее, чем мой?

– Он сказал, что и когда подаст.

Возвышение для небольшого оркестра уже заняли музыканты, послышалась негромкая приятная мелодия. Наши руки невольно соединились, и мы впервые увидели своё отражение в наших глазах.

– Алекс, – не отрывая своей руки от моей, тихо сказала Хельга, – у меня есть новости. Тайный рыцарский орден действительно существовал.

– И главой заговорщиков был, конечно, рыжий Карл Коддль.

– Рыжий? С чего ты взял?

— Да так, вспомнился чего-то «Союз рыжих» Конана Дойля, — выкрутился я, допустив классическую оговорку «по Фрейду», на которой горят зелёные шпионы, мелкие уголовники и школьные обалдуи.

– Орден возник не на пустом месте, – у Карла с самого начала были сподвижники. Постепенно Коддль сформировал в замке совет из доверенных лиц – представителей рода Эльзен, удалил из него опасных и ненадёжных людей и начал претворять свои амбиции в жизнь. Ложь, лесть, лицемерие, – хоть роман пиши. В материалах, которые я прочла, чаще всего упоминаются имена его помощника Филиппа Нойгаута, начальника военного гарнизона Хайнриха Задля, начальника охраны Венцеля Шрага, их подчинённых и некоторых представителей ветвей семьи. Я распечатала на немецком целую стопку, и потом сделаю перевод.

– Все заговорщики установлены?

– Все или почти все. Кроме тех, кто имел отношение к роду Эльзен или служил ему, у Коддля было несколько влиятельных союзников, князей из других замков и округов. Они устраивали нападения на деревни, разоряли чужих вассалов и присоединяли земли силой. Дворяне жаловались на Коддля, но тому всё сходило с рук, словно охота на чужой земле. Заговорщики, из которых состоял совет, были связаны предательством интересов семей, но политические замыслы организатора заговора оставались тайной до самого разоблачения, – он не доверял даже ближайшему помощнику Нойгауту. Я прочла об этом в документе, где давалась общая характеристика заговора.

– Я видел предупреждающую надпись над выходом из Рыцарского зала, где они заседали. Что обсуждалось на их советах?

– Помимо обычной для тех времён хозяйственной деятельности, – планы грабежей, вымогательства, вопросы упрочения влияния внутри семей и захвата власти.

– Неужели, у них был секретарь, который вёл протоколы?

– Нет, конечно. Думаю, после смерти Коддля заговорщиков разоблачили и пытали, но исторические документы об этом предстоит ещё найти. Корнелиус Роттердорф, как глава рода, полностью доверял Коддлю во внутренних делах, сборе налогов и податей. Поступление доходов успокаивало герцога, хотя тайное стравливание вассалов Эльзенов между собой и интриги по разжиганию вражды между семьями вели к разорению и ослаблению кровных уз. Коддль сосредоточил в своих руках управление недвижимостью и сбор податей, и мне кажется, что он рассчитывал поставить в финансовую зависимость глав семей, чтобы добиваться от них услуг и поддержки. Он также безраздельно распоряжался тайной казной братства, истинный размер которой никто не знал.

– Как же они её пополняли, эту казну?

– Это отдельная история. Они контролировали дороги на имперской территории, брали деньги за проезд, будучи вассалами самого императора, но главной статьей дохода были вылазки на большую дорогу и разбой. Всё делалось тайно, и хотя роль Коддля и его соучастников, дворян, бывших в услужении у Эльзенов, сомнений в ограблениях не вызывает, ничего из похищенного найти не удалось. Грабили всех: крестьян и купцов, одиноких путников и всадников, кареты и повозки и даже именитых дворян, в том числе, в других округах. Все деньги и драгоценности стекались к Коддлю в секретную казну. О ней есть только упоминание, но, думаю, она была. Немного странно, что в тексте было сказано о ней как бы вскользь, а в других источниках ничего интересного я не нашла.

– Классика жанра. Удивительно, сколько может наворотить один негодяй, если заручится поддержкой предателей, полезных дураков и равнодушием окружающих. Общая картина ясна, хорошо бы добавить конкретику из фактов, событий и имён. На сюжет пока не тянет.

– Алекс, я думаю, что в развязке истории ордена главную роль сыграл Густав фон Берлиц.

– Тот, который Справедливый? Может быть. В любом кино должны быть и конфликт, и трагедия, и герой… Ты слышишь? Скрипка! Моя любимая вещь. Моя госпожа, Вы не откажете одинокому пилигриму в приглашении на медленный танец?

– Да, мой господин. Я уже устала этого ждать, видимо, пилигрим подвернулся немного бестолковый.

– О, как Вы великодушны, – я отодвинул стул и повёл Хельгу за руку в центр зала. – Вас не оттолкнули ни язвы и струпья, покрывающие моё дряхлое тело, ни чудовищный запах галльского парфюма, ни худые сапоги и лохмотья. Вы столь любезно и возвышенно назвали ничтожного бродягу бестолковым, что я буду помнить Вас вечно, мечтательно засыпая под ветром и дождём…

Я положил руки на её талию, она – мне на плечи. Мы говорили друг другу всякую приятную чепуху весело и непринуждённо, будто никакой другой, более серьёзной темы, несколько минут назад не было. Когда музыка стихла, она сказала:

– Так, как ты пригласил меня на танец, не смог бы сделать никто.

– Для этого надо быть немного бестолковым, – отшутился я. – Наверно, тебя окружают одни умники.

– Алекс, то, что я рассказала за столом, это не всё. У меня в сумочке есть кое-что поинтереснее.

Когда мы вернулись на место, нас ожидала часть заказанного, салат и вино. Хельга достала стопку отпечатанных листов, на первом из которых была изображена схема.

– Что ж, будем говорить и есть как все люди, – я разлил по стаканам и фужерам воду и вино. – За тебя, Хельга.

– И за тебя, Алекс. Я желаю тебе счастья.

– Трудно быть несчастным с такой девушкой, как ты.

Мы чокнулись и медленно, в несколько глотков, выпили вино и попробовали салат.

– Знаешь, мне удалось найти то, что ты хотел, – пересечение родов Раденов и Берлицев. Родителями Густава-Справедливого были князь Георг фон Берлиц и Эдита von Roht. Фамилия матери написана по-старому, через «h» –так читается длиннее. Посмотри.

— Откуда она?

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ РОДА РАДЕН С РОДОМ ЭЛЬЗЕН-БЕРЛИЦ (линия Золотого Льва)

– Она была дочерью князя из герцогства Брауншвайгского.

– Значит, Густав мог назваться фамилией матери?

– Он мог называть себя как ему угодно, и даже тройной фамилией: Gustav von Elzen-Berlitz-Roht.

– Круто. Хотя длинно. Всё равно круто. Как думаешь, он умел скакать на лошади?

– Что? На лошади? – Хельга рассмеялась. – Вино в голову ударило?

– Я просто так спросил. Я, например, никогда не ездил верхом.

– Если добавить к его тройной фамилии прозвище, титул, надеть на него доспехи и посадить на лошадь, впечатлит ещё больше.

– О, да! Больше «Карла Великого на коне» с картинки из школьного учебника. А какой у него был титул?

– Его титул был указан в родословном дереве.

Я затаил дыхание. Титулы передавались по наследству от отца к старшему сыну, поэтому не все дети становились, например, князьями. Если отец Густава Георг фон Берлиц – князь, было непонятно, почему во время сеанса я назвался Игорю Львовичу графом.

– Он был графом. Оригинал был недоступен, но я посмотрела репринтное издание фолианта с родословной семьи Берлицев, – в копии сохранены все потёртости и детали, он ничем не отличается от него. Если Густав умер, титул князя мог унаследовать его младший брат Лепольдт. Дворянин мог удостоиться того или иного титула и сам или назваться графом по матери – урождённой графине такой-то.

– А Густав?

– Он был удостоен этого титула. Вообще, граф сначала был на ранговой ступени с князем, потом был подчинён князю и исполнял обязанности чиновника высокого ранга в княжестве и за это получал право на владение землей. Граф – изначально – «управляющий», собирал налоги, отвечал за суд в землях и раздачу прав. Со временем эта функция передавалась по наследству, и графы становились просто дворянами, имея титул без должности. Кроме того, дворянин мог получить графство и стать графом.

– Извини, не понял. Как Густав стал графом?

– Он получил титул за военную доблесть от курфюрста, но исполнял некоторые обязанности. В замке был определённый день разбора жалоб людей, которые в нём работали, – крестьян, торговцев, мастеров. Густав фон Берлиц разбирал вопросы, где пасти скот, где проходят границы земли и наделов, кто виноват в потраве посевов или беременности чьей-то дочки. Ещё он владел определённой территорией, и я не сомневаюсь, что установил на ней свои порядки.

– Он установил свою справедливость на отдельно взятом клочке земли?

– Скорее всего, его прозвали Справедливым за то, что помогал людям и защищал интересы обиженных.

– Возможно, – справедливость, она и в Африке справедливость. Меня другое интересует: что мы знаем о поступках Густава и его связи с заговором.

– Пока нам известно, что Густав и Флора погибли по вине Коддля и были вместе похоронены.

– Что-о? Где?

– Пока не знаю.

– Но откуда…

– Ты просто меня не дослушал. Я разыскала в компьютере ещё один источник – гроссбух, приходно-расходную книгу о финансовых делах тех лет. Она большая, но немного меньше фолианта с родовым деревом. Там я своими глазами видела запись о выделении 100 дукатов на захоронение Густава фон Берлица и Флоры фон Берлиц. А из фолианта я узнала дату их смерти – 16 июня 1536 года.

Чертовщина какая-то, – я даже слегка опешил, поскольку всё время ломал голову, как отыскать это место.

– Подожди. Где их похоронили?

– Неизвестно.

– Кто получал эти деньги?

– Георг фон Берлиц, отец.

– И это всё?

– Ещё указаны фамилии четверых крестьян, которым были выплачены дукаты. Надеюсь, они тебе не нужны?

– А из какой они деревни?

– Этого нет.

– 100 дукатов – большая сумма?

– Большая, если учесть, что работа делилась на четверых.

– Всё?

– Да, всё.

– Постой. А дата указана в гроссбухе?

– Конец июня, дату не помню.

– Ясно. Я думал, можно найти их могилу.

– Алекс, не расстраивайся. На тебе лица нет. Вряд ли это возможно. Сколько времени прошло.

– Ничего, ладно. Давай выпьем. Ты выбрала отличное вино, – я потянулся к бутылке и чуть не опрокинул фужер.

– Мы выпили. Я постарался прогнать дурные мысли и вновь посмотрел на схему, которую принесла Хельга.

– Вальдек, – я уже где-то слышал эту фамилию, – произнёс я, называя жену того, кто в той жизни был моим сыном, и думая о брате Лепольдте и родителях.

– Дружественный замок со времён Эльзенской распри.

– Да, конечно. Рэкетиры-попы наехали на имперских вассалов из замка Эльзы, потому что те не хотели «делиться» с архиепископом Балдуином и императором. Отгрохали форпост Трутцбург и начали лупить из него с 320 ярдов по форточкам собирателей податей вместо того, чтобы выслушивать исповеди и причащать.

– Видишь, как полезно ходить на экскурсии.

– Ага, ведь там я тебя и заприметил. Только нам не рассказывали, почему толоконные лбы занимались не своими делами и называли себя христианами.

– Почему же не своими?

– Потому что римские церковные ублюдки подменили христианское учение об избавлении реинкарнирующего Духа от греха антихристианским учением об одноразовой «врождённой греховности» и упрятали в неё все реальные и потенциальные грехи реинкарнирующей души прошедших и грядущих тысячелетий. Фокус так себе, не труднее, чем класть и тащить в темноте кролика из шляпы, однако миллиарды зрителей этого цирка одурачили как малых детей. Это серьёзная «предъява», которая возлагает моральную ответственность на каждого современного попа, потому что такая манипуляция элементами верообразующей конструкции искажает смысл земной жизни людей. Да, отношения между религией и наукой изменились, учёных перестали считать «вредителями» и жечь на площадях, однако толоконные лбы продолжают нести ответственность за последствия фальсификации и пропаганду мракобесия одноразовой земной жизни души. Эта ответственность перед обществом никак не зависит от того, докажут ли учёные физикалисты лживость их догм или нет. Башкой надо думать, а не поповской задницей. Пока будут выдумывать синхрофазатроны, миллиардам людей придётся созерцать земную жизнь через обе «одноразовые» парадигмы.

– Оригинальная мысль.

– Не то слово. Она сгодится, чтобы наставлять святого отца на путь истинный перед тем, как он залезет на амвон. Поповское передёргивание с врождённым грехом в свете аксиомы одноразовой телесной жизни души и учения об адской вечности не оставляет от изначальной веры ничего христианского. Согласно католическому учению, в Божьих рабов вдалбливали одноразовую врождённую порочность и ничтожность личности, сопряжённую с врождённой греховностью души. Немудрено, что после освобождения от церковной принудиловки многим стало наплевать и на врождённую греховность, и на будущие грехи тысячелетних перевоплощений, отрицаемых церковниками. Разве идеи Христа допускали осознание своего ничтожества, папской непогрешимости и святости инквизиторов? Если вспыхнет свет, общественное мнение не потерпит поповских фокусов. Толоконные лбы устроили так, чтобы у Божьих рабов всё было «врождённым» и «одноразовым»: ничтожность и греховность, нищенское, холопское положение и смирение перед имущими. Вывод: лживый верообразующий закон толоконных лбов – тормоз духовного, нравственного прогресса.

– Но в России же не было Католицизма.

– Был тот же липовый верообразующий закон, который подменял возмездие за прошлый грех в настоящей жизни грядущей загробной фикцией. Или ты думаешь, что отсутствие папы римского избавило русский народ от аксиомы врождённой ничтожности в одноразовой жизни и Крепостного рабства? Понятие клерикализма включает не только попа, но и суд, армию, полицию и чиновников. Поп вывернул все понятия земного бытия наизнанку, в том числе, врождённой греховности. Подумай сама, какой вывод напрашивается, если посмотреть на неё с двух точек зрения: реинкарнации и аксиомы одноразовой телесной жизни души. Я подскажу: этот вывод будет иметь значение, противоположное навязанному. Человеку говорили: ты дерьмо, ничтожество и сдохнешь ничтожеством и дерьмом. Я знаком со словесной формой выражения данного постулата и в XV, и в XIX веке, – за ней, кроме уничижительного отношения к человеку, кроется одна и та же незыблемая суть, и суть эта обусловлена одним и тем же фальшивым верообразующим законом.

– Значит ли это, что, отрицая переселение душ, Церковь была вынуждена иначе объяснять «врождённую греховность»?

– Бесспорно. Для управления людьми было необходимо их унижение. По церковным выражениям можно смело ставить психиатрические диагнозы. Причины несправедливости и неравенства, упрятанные отцами Церкви, объясняет только закон нравственной эволюции инкарнаций, и наши попы ненавидели его не меньше, чем ваши, западные. Многовековые проповеди об одноразовом смирении, скрывающие духовные причины несправедливости и неравенства одноразового врождённого положения угнетённых масс, настолько обрыдли, что никто даже не стал разбираться в богословском крючкотворстве, – священников уничтожали тысячами. Это расплата за то, что обычному человеку внушали его одноразовую врождённую ничтожность, порочность и лишали его необходимого для выживания минимума земных благ. Наш дореволюционный клир, конечно, тоже занимался стяжательством, о чём известно, но причиной революционных злодеяний было извращение Вселенского Закона и его сокрытие от людей, – осточертело одноразовое смирение перед «врождёнными» паразитами. И не я, а история доказала, что к их числу отнесли клир и начали его уничтожать. Категория «врождённой порочности» в свете признания ересью перевоплощения души – крайне серьёзное извращение веры, влекущее большие последствия. Я не знаю, как теория реинкарнирующих вассалов и сюзеренов примирила бы их друг с другом, зато истории известно, почему в XIX веке идеологию вечной преисподней отлучили от государственного управления и избавили государство от её ряженых носителей. Ненависть и жестокость – всегда ложный путь, но у нас выплеснули на священников несоразмеримую ненависть, так и не добравшись ни до её истоков, ни до сути веры своей.

– Ты никогда не рассматривал гипотезу о том, что «запрет на переселение душ» был наложен Церковью из-за того, что люди желали реинкарнировать, чтобы наслаждаться телесными удовольствиями на погибель своей души?

– Какое благородство, от умиления хочется расплакаться! Тем же благородством она оправдывала спасение души на костре, считая тело одеждой заразного чумного, хотя, зная о реинкарнации, уничтожала души еретиков, чтобы они не могли перевоплотиться вновь. Спаситель не мог сказать людям, что они перевоплощаются на земле для того, отчего Он их предостерегал, так что это не более чем негодная поповская увёртка, достойная их многовековой поскудной деятельности. Ты права в том, что такое объяснение действительно существует, однако поповщине лучше не заикаться на эту тему, – обделаются окончательно. Публичная защита или оправдание лжи – самое неблагодарное дело. В ближайшие лет сто клирики будут настаивать, что получили Учение о Вечном Аде из рук Христа. Это пустые разговоры, потому что в основе духовного прогресса человечества лежит критерий цели перевоплощения души, – достижение вознесённой святости. А в основу наставлений клирика положено отрицание цели и средства достижения нравственного прогресса, из чего ясно, что он видит их в чём-то другом, противоположном отрицаемому. Ну, будут мотивировать врождённую греховность теорией падших ангелов, грехопадением Адама и Евы и непорочностью Церкви-матери, – а дальше что? Опять аксиома одноразовой телесной жизни души, отрицание ответственности за её земное прошлое и будущее? Всё имеет свои следствия, Хельга. Следствиями церковной лжи об одноразовом земном бытии души заполнены почти две тысячи лет, а материализм, застилающий нам глаза, не даёт об этом задуматься и понять.

– Ты хотел бы, чтобы я продолжила поиски?

– Очень хотел бы. Нельзя останавливаться на полпути. Направление – Густав, Агнес и заговор. За смертью Густава и Флоры явно стоит тёмная история, иначе бы, Тидо Фогель не вытащил свой кинжал.

– У меня к этой истории тоже есть интерес.

– Думаю, Агнес Берлиц следует искать среди потомков Арнольда и Лепольдта, а на этой схеме указаны только их дети.

– Агнес может оказаться потомком члена рода Берлицев.

– Разумеется. Ты установила связь Клариссы Бельдербуш-Раден с родом Эльзен-Берлиц в XVI веке. Я не сомневаюсь, что в фолиантах XIX века отыщется Агнес Берлиц, и не одна, а с мужем Отто и дочерьми. Я тебе очень благодарен, Хельга, ты нашла бесценный материал. Честно говоря, я не ожидал, что это возможно. Шутка ли – истекли почти пять веков. А давай-ка допьём эту бутылку да попросим такую же…

– Расскажи мне какой-нибудь интересный случай с тобой во Франции.

– Около трёх недель назад я ехал на автобусе по Провансу, а из люка на потолке в лица пассажиров дул сильный, резкий ветер. Я встал и, дёрнув за ручку, в мёртвой тишине захлопнул люк. Наши бабы не видят особой разницы между толерантностью и равнодушием, и обязательно проворчали бы что-то вроде «хоть один мужик нашёлся» или заорали бы на шофёра и уж точно наплевали бы на стикер с зачёркнутым бутербродом над головой водителя и развернули рыбу с курицей. А мои «толерантные к сквозняку» попутчики враз, не сговариваясь, зааплодировали, – пришлось в знак признательности за внезапное и слаженное излияние чувств, достойное появления на трибуне вождя народов, картинно снимать шляпу и кланяться. Я был поражён оборотной стороной толерантности – нежеланием вступать в контакт и беспокоить ближнего даже в случае крайней необходимости, и могу привести ещё ряд примеров.

– У вас не так?

– Как, я сказал, и, надеюсь, в ГДР было так же. Терпимость к заведённому порядку – качество неплохое, если только людей не заставляют веками жить по принципу «не высовывайся». У нас ведь тоже чиновники путают статус хозяина и слуги, хоть кол на башке вытеши. В конце концов, когда-нибудь европейцев могут заставить потерпеть, пока перерезают горло, и никто не придёт на помощь, если не явится тот, кому зааплодируют все.

– Ты говоришь про Восток?

– Есть люди, которые не приемлют европейскую культуру и не умеют ничего, кроме как во имя Аллаха резать людей и заводить гаремы. Там, где забивают женщин камнями и вкладывают в детские руки оружие, Аллаха нет, но евротолерантность в качестве болезненного состояния несопротивляемости по вкусу, – легче убить неверного и отправиться в вечный рай. Когда, например, лондонцу говорят, что он зашёл не в свой квартал, даже мне как-то не по себе. А когда европейку называют шлюхой и свиньёй за открытые плечи в её же городе, и тут же готовы насиловать эту свинью и шлюху на молельном коврике, это напоминает не смирение правоверного, а грязное животное с инстинктами скотоложства, которое опасно выпускать на улицы городов. Вам нужна дешёвая рабочая сила? Вы не получите ничего.

– Да, я понимаю, о чём ты говоришь, но ведь так складывалось исторически.

– Истоки хвалёной европейской терпимости, которая нередко граничит с равнодушием и отсутствием эмпатии, можно созерцать в музее Инквизиции, где собраны изощрённые орудия многочасовых пыток. Мне омерзительно то, что испытывали предки «воцерковлённых» европейцев, бездушно, отстранённо и ненасытно тараща глаза на площадях во время казней, но шокированными историками многократно подтверждено, что эти регулярные зрелища, организованные Святой Церковью, в течение многих столетий были любимым развлечением её паствы. Состраданием здесь не пахло. Невозможно искренне проповедовать реинкарнацию, истинный закон, и уничтожать оболочку души на костре. Сначала отцы Церкви, – те, что принимали решения, избавились от учения о переселении душ, а позднее Святой Престол опутал континент сетью Инквизиции и вконец осатанел. В Православии Католичество зовётся ложным ответвлением христианства, но правда в том, что их роднит один и тот же самопальный верообразующий закон и общие верообразующие истоки. Учение Спасителя предназначалось всему Человечеству, а не кучке мошенников в рясах или сутанах, и нелепо думать, что Иисус мог обойти молчанием закон кармического воздаяния душе в её новых телах. Судя по некоторым пророчествам, я не исключаю, что новоявленные варвары проделают с сытой и толерантной Европой то же самое, что душевнобольная, «ложно ответвлённая» римо-католическая поповщина, проделывала с мусульманскими иноверцами.

– И что будет тогда?

– Они воспользуются евротолерантностью. То, что европопы и мусульманские экстремисты пользуются гнилым верообразующим законом, это не всё. В некоторых европейских странах запрещают носить на работе нательный крестик, чтобы не оскорблять чувства иноверцев. То же самое относится к уличной рождественской символике и даже к наряженной ёлке под Новый год. Но европейцам тоже приходится терпеть уборы и гаремные привычки мусульман, – с этим как? Почему абсурд политиканов остаётся незамеченным? Европейцы не столь терпимы, и перестают быть внешне благожелательными, когда какой-нибудь слон вторгается в посудную лавку их личного пространства, в отличие от нас, любящих жить нараспашку и поговорить по душам. Но в душу европейца никто не полезет, – его обломают снаружи, так же, как церковные ублюдки лишали паству сострадания на площадях, и так же, как начали приучать к однополым бракам и гендерным заскокам. Поэтому постепенное вытеснение христианских норм из внешней среды под предлогом толерантности есть не более чем шитая белыми нитками уловка еврочиновников для выхолащивания христианских самоограничений и подмены их понятиями антихристианских свобод.

– Я всё жду, свяжешь ли ты такую политику с фиктивным верообразующим законом.

– Связь прямая. Некие назойливые люди из европарламента и мутных общественных организаций, сколоченных мразью вроде Джорджа Сороса, преследуют далёкие цели и начинают кампанию не против коротких юбок, раздражающих мигрантов-мусульман, а крестика под блузкой, которого не видит никто. Какой идиот полезет его разглядывать, если этого супердостаточно, чтобы упечь за домогательство? Это не абсурд, здесь пахнет конспирологией, и мне плевать, о чём шепчутся в кулуарах офиса лиги наций на эту тему.

– Почему это становится возможным?

– Потому что запрет символа веры выступает одним из многих следствий универсальной «одноразовой» аксиомы, хотя это и не отвечает на твой вопрос. Из той же аксиомы «одноразового тела» выросли идеи коммунизма, терроризма, национализма и антихристианского гуманизма, и это ещё не всё, что из неё высосут. А из закона духовной эволюции, переселения душ и кармы вытекает следствие одно: чтобы вырваться из бесконечного колеса рождений и смертей, необходимо становиться святым. Когда священник сокрушается, что «люди не берут пример со святых», хочется ответить, что Церковь скрывает именно этот единственный путь – перевоплощений души, то есть попросту крупно врёт и верит в неприкосновенность своей самодельной доктрины.

– Мне кажется, здесь уже есть противоречие.

– И не одно. Если Дух человека привязан к телесному, материальному, земному, он вернётся на Землю вновь, эта привязка заталкивает его в новое тело, – так проявляет себя оболганный Церковью закон. А поскольку Церковь исключает повторное рождение на Земле, безудержное потребление телесных удовольствий не ограничивается ничем, кроме мошны, которая превращается в самоцель, и Церковь созерцает вокруг себя не только сладострастие и сребролюбие, но и плоды своего застарелого мракобесия и лживых, давно прогнивших догм. Постулаты одноразовой земной жизни бездушного тела либо души не могут служить методологией человеческого прогресса в силу многозначности толкования: первым пользуются апологеты марксизма-ленинизма и антихристианские либералы, проповедующие свободу телесных инстинктов, а вторым – смертники-террористы и святые отцы. Я пользуюсь логическим правилом классификации, идеологии тут и близко нет.

– Такие классификации не каждому по зубам.

– Они по зубам, просто церковники мнят себя выше других как во времена Мартина Лютера и ещё не доросли, чтобы что-то с кем-то обсуждать. Скрипучая телега «одноразовой» истории, гружённая рабами поповской доктрины, трясётся по ухабам в неизвестном направлении, и это единственный вид транспорта, у которого никто не спёр колесо. Знаешь, почему?

– Догадываюсь. Монополия на истину в последней инстанции, «всякая власть от Бога».

– Эту дичь, выхолостив реинкарнацию из Писания, сформулировал её распространитель император Константин. Если бы всякая власть была от Бога, – «на земле как на Небе», не было бы примазавшихся к ней мошенников-негодяев и власти дьявола. Эта римская сука бесследно вычистила из Библии и закон Божий, и Божью власть.

– Чувствую, ты готов перейти к глобальным последствиям содеянного.

– Угу. Глобальные центры силы Мировой Закулисы устанавливают планетарное господство и решают проблему демографии тем же путём, каким выводят крыс и бешеных собак. Паломники Ватикана проливают слёзы умиления при виде папы, а зловещие слуги дьявола в полной тишине стоят вдоль дорог и прощально машут флажками поколениям беженцев из рукотворного кошмара одноразовой жизни в спасительную вечность, обещанную Церковью. «Полный цвай», как говорят в том же городе Одессе.

– Что ты сказал?

– Я говорю, чего переживать, если каждому из 7 миллиардов смертных уготована безвылазная загробная обитель и одноразовая земная жизнь? Отвергая закон перевоплощения душ, клирики вынуждены отрицать врождённые идеи, умения, навыки и таланты прошлых жизней бессмертной души, которые беспрерывно востребуются для выполнения миссии на Земле, развития души, обеспечения прогресса и, в конечном счёте, для образования критической массы человечества, способной поставить Закулису под контроль. Думаю, нет нужды перечислять всё, чем насвинячила поповская аксиома. И бред, и вред.

– Я уже думала, что самое интересное от тебя услышала.

– Что же может быть интересного в том, что согласно закону реинкарнации, превышение уровня здорового потребления слепо и неумолимо возвращает человека в новое тело, а Учение о Вечном Аде не может служить ограничителем роста нездоровых потребностей на земле? Спроси носителя одного из семи смертных грехов – чревоугодника, собирается ли он отвечать за обжорство в вечной преисподней или нет?

– Справедливым будет и другой вывод: носители остальных шести грехов тоже туда не захотят.

– Христос когда-то сказал, – пусть камень в грешницу бросит тот, кто сам без греха, и никто не бросил. Из этого следует, что все мы грешны даже в момент смерти, но это должно восприниматься с позиций реинкарнации, а не одноразовой врождённой греховности. А с точки зрения аксиомы одноразовой телесной жизни души, мы обязаны верить толоконному лбу, что за своё врождённое несовершенство мы уже не достойны вечного рая, зато уже заслужили вечный ад, потому что каждый больше или меньше всё равно грешен и лишён морального права швырять камни в грешницу. А какая разница, больше ты грешен или меньше, если «за семь бед один ответ», и за тобой захлопнутся двери пожизненной камеры? Больше вреда обществу не причинила ни одна идеологема, чем эта, выставляющая Господа дураком. А что делать, если попа невозможно лишить «лицензии»? Это же не Джеймс Бонд «с правом убийства», которого можно лишить росчерком Её Величества. Католическая поповщина проповедовала одноразовую жизнь души, выгодную «врождённую порочность», и потому случай с грешницей из Писания не был вычеркнут. Реинкарнация объясняет врождённость идей и пороков, а поповская «врождённая порочность» дезориентирует, уничижает человека и не объясняет ничего, кроме того, что с ней «без конкурса» берут в вечный ад.

– Ты сказал «дураком». Объясни.

– Всевышний не может допустить, чтобы наша душа, будучи порочной и несовершенной, безвозвратно находилась в адской или райской ВЕЧНОСТИ, в этом нет смысла. Такая несуразица выгодна не обществу, а попу. Именно попы изображали Бога злым, жестоким, преследующим единственную цель, – сурово и навечно наказать. Выражусь «умно», «по-научному»: системно-структурный и функциональный аспекты центральной категории учения о душе – души, были цинично оплёваны и облёваны толоконными лбами на первом же Соборе, претендующем на звание Вселенского.

– Нет, обжора в вечный ад не захочет. Посмотри, как здесь вкусно кормят, – он обязательно вернётся сюда, и не один раз. Ещё я думаю, что Рокфеллер не страдает обжорством.

– Он организовал движение феминисток за равные права не из христианских побуждений, чтобы накормить голодных, а потому, что элементарный, как три рубля, открытый Марксом закон прибавочной стоимости и увеличение зарплаты женщинам сулили рост потребления, прибыли и налогов. Попы веками унижали положение женщины, и тут выискался благодетель, любитель нарубить бабла, у которого бабла куры не клюют. Зато какой побочный эффект имели массовые женские истерики по поводу пересмотра мужской и женской природы! Вплоть до попыток запретить в XXI веке крутить кино с демонстрацией традиционных гендерных ролей! Скоро книжки про традиционную любовь начнут сжигать на площадях. Ну, сбросили бы с себя шляпки-вуалетки, юбки «в пол» и расшнуровали «берцы», прыгнули в койку к мужьям и, сверкая пятками, в четыре руки показали фигу Рокфеллеру, так ведь нет – породистый крез пережил несколько поколений и надул всех.

– Дуры, – Хельга рассмеялась.

– Эти расфуфыренные начинающие эмансипэ малевали плакаты, что «женщина – тоже человек», и конспектировали Маркса, игнорируя домашний очаг и страдающих от сухомятки и воздержания мужиков. Вместо того, чтобы столетиями юморить над происхождением Евы из ребра Адама, что указывает на генетику, вычитали бы в Книге Духов, что один и тот же бессмертный Дух вселяется в тела мужчин и женщин, а эмансипация – это нарушение законов Творца. Почему поп прикидывается дурачком по данному поводу? Потому что скрываемый им закон игнорировать данное обстоятельство не мог. В то время, когда Рокфеллер задумывал эмансипацию из шкурных интересов, спиритуалистическая философия о переселении душ и их блуждающем состоянии распространялась по всему Западу, увеличивая число искренне верующих в Бога людей. Это было одной из многих причин, почему «призрак коммунизма» шлялся по католической Европе, а приютили Его в православных краях. Идеи скороспелого коммунизма столь же тупы, сколь идеи скоропостижного вечного рая, но их роднит бренность одноразовых тел, глобальность лжи и безграничный цинизм, – такой не вытащить за шиворот на майдан. С той поры прошло около ста лет, однако на нежелание жить по законам нравственной эволюции инкарнаций указывают «одноразовая» церковная доктрина и цепляние за коммунистическую идею-фикс.

– Выходит, Рокфеллер поспособствовал учреждению Международного женского дня, и угнетённой и без того слабой половине человечества это понравилось.

– Ага, только Мировая Закулиса на этом не остановилась и разработала глобальные программы половой деградации. Сегодня европейские мужики берут в жёны русских, а русские не женятся на европейках, потому что наша баба и борщ сварит, и краше, и налей ей полстакана водки, на трамвае прокати, – она твоя, поскольку сохранила природу. Она не оскорбится, если ей уступили место или пропустили вперёд, потому что ищет обычного, но своего мужчину, а не жертвенное чучело феминизма с евроконкурсов красоты, организованных всемирно известными уродами. Метаморфозы с полом – лучший способ контрацепции, разработанный «либерастами», а это чмо договорилось до того, что во избежание обвинений в изнасиловании целесообразно испросить письменное разрешение на соитие. Не находишь, что это слишком хлопотно? Ведь европеек уже вооружили острым словцом: дескать, «слово – тоже изнасилование».

– А что ты можешь сказать про обыкновенных мужчин?

– Таких, как я? Ох уж это женское коварство! Кстати, оно, как и любое другое, замешано на семантической разнице одних и тех же слов. Рядовой обожатель рождественской индейки, вечно находящийся в погоне за недостижимой частью абсолютного счастья, до конца не верит ни в то, что устремляется к новому рождению на земле, ни в то, что животные радости ведут на вечную сковородку, и потому всю жизнь стоит нараскоряку. Иногда он на всякий случай захаживает в церковь «сверяться» с Господом, недоумевая, почему одним удаётся стать святыми, а другим нет, и каждый раз тешит себя мыслью, что вокруг него копошится столько безнаказанных мерзавцев, что если вечная преисподняя существует, то вовсе не для него, любителя индейки, красивых женщин и слегка приврать. Действительно, за что макать его в неостывающий виртуальный котёл? За адюльтер на офисном столе и мелкий обман ближнего, когда вокруг лгут по-крупному? Он, конечно, не догадывается о том, что не сможет навсегда оказаться в том котле только потому, что его придумали церковники, и посему до последнего взмаха кадила будет стоять враскоряку и думать, что он не самый плохой, чтобы навеки в него попасть…

Оркестр вновь заиграл что-то медленное, щемящее. Звуки скрипки подхватили флейту и виолончель, мгновенно изменив настроение в зале.

– Слышишь? Это «Ностальжи». Можно я тебя приглашу? – спросила Хельга.

– Разве одинокий пилигрим вправе рассчитывать на милость благородной дамы? – я тут же встал и повёл её к танцевальной площадке. К нам присоединились ещё несколько пар разного возраста. Неужели, немцы, действительно, сентиментальны? Хельга положила руки на мои плечи и сказала:

– Ты меньше всего похож на пилигрима. Мне трудно сказать, кто ты… ты… необъятный…

– Ах да, я же тебе не представился. Коммивояжёр по душевым кабинкам подойдёт?

– Ирма и Линда просят меня, чтобы я их с тобой познакомила.

– Ну, ясное дело, большое видится на расстоянии. В переводчики хотя бы берут?

– Тебя ждет девушка?

– Ни одной, но это лучше, чем нарваться на кармическую стерву, в голове которой одно бабло. Судьбу не обманешь, число браков отмечается на ладони, – вот здесь, – показал я на её руке, – и включается в План души. Брат ждёт, да и то, наверно, уже устал. Однажды я вышел из квартиры, зацепив рюкзаком за дверной косяк, и больше не вернулся, оставил тысячи километров за спиной и встретил много разных людей. Если бы у меня кто-то был, я бы не рвал виноград во Франции, а сгонял бы за ним на базар, потому что ездить в одиночку, когда ты не один, неприемлемо. Я уже забыл, когда платил за квартиру, и, может быть, меня уже выселили на улицу, и перед тобой стоит пилигрим. А у тебя есть парень?

– Нет. Кто-то пытается ухаживать… Алекс, тебя невозможно сравнить ни с кем.

– Дальше не интересно. На нет и сплетен нет. Какие годы в ГДР были самыми спокойными?

– Как и у вас.

– У нас – семидесятые, до похорон Брежнева в 82-ом. Ещё десятилетие элита ухлопала на то, чтобы превратить жизнь в кошмар. Популяцию дураков может сократить только адекватная парадигма. А на деле Церковь вернулась к проповедям старой догмы, и бывшие коммунисты вернули нас в капитализм.

– Ты можешь сказать, почему развалился Советский Союз? Ведь в ГДР было справедливое общество, а теперь говорят, что даже рестораны у нас были другие.

– Разве мы не говорили, почему всё развалилось? В тех ресторанах, как сказал один профи, было мало завсегдатаев, сидела одна шваль и агентура, а теперь в них сидят завсегдатаи, агентура и шваль. Я не заметил в этом никакого цинизма.

– Я хорошо помню, что ты говорил, но почему отказались от идеи социализма?

– Потому что в руководящей башке прочно засела «одноразовая» парадигма бренного тела. От хорошего не отказываются, а вот причины отказа от плохого часто остаются невыявленными, – тут я имею в виду ту воду, которую толкут в ступе политологи. Социализм был сметён внутренней силой вещей, которые всегда были за пределами господствующей парадигмы и подчинялись закону развития Духа, а этот закон оболган материалистом и попом, проигнорирован и не учтён. Для меня это так же очевидно, как и то, что переселение душ не может не иметь значения для каждого смертного.

– Ты говорил, по вашей Конституции, не должна доминировать ни одна идеология.

– Житьё-бытьё без царя в голове. В моей стране неокоммунисты лишний раз не упоминают о религии, потому что веру уничтожали вместе с людьми и храмами, и теперь хотят, чтобы массовые уничтожения людей считались не более чем ошибкой на фоне Великих Достижений. Чем не доказательство того, что они не намерены связывать прогресс своей страны с духовной эволюцией инкарнаций? А поповщина не желает слышать о реинкарнации, потому что извращение Закона Христа никто ошибкой не назовёт. На осознание причин и следствий лжи уйдут сотни лет. Это замкнутый круг, который пока невозможно, да и некому разорвать.

– Разве другие времена ещё не наступили?

– Наступили. Эру Рыб сменяет эра Водолея. Капитализму вообще не нужен этот закон, ему нужно, чтобы люди рождались «по Рокфеллеру», «с бедностью», что, собственно, и является точным отражением западной церковной доктрины и аксиомы земной жизни души.

Только сейчас мы с Хельгой заметили, что мелодия закончилась, и мы, переминаясь, танцуем под следующую.

– У нас министр финансов одной области, на которую можно наложить несколько евростран, «скапитализдил» столько, что койки в больницах сократили на треть, и это далеко не весь ущерб. А сам экс-чиновник состоял в подчинённых бывшего генерала, губернатора, и теперь скрывается в Европе под предлогом преследования за политику, и его фуфлогоны, которым платят наворованными деньгами, вопят о невиновности подзащитного. И вот спроси себя, зачем нам такие поповские догмы, которые стращают ворьё не текущим воздаянием, реализуемом в теле здесь и сейчас, а несуществующей вечностью виртуального пламени, и вместо христианского закона проповедуют антихристианский, который не мешает воровать. Церковная доктрина скрадывает неотвратимость воздаяния за грех в телесной жизни души и переносит расплату за черту загробной вечности, тогда как небесная кара настигает каждого на земле. Если бы попы не держали выверенную дистанцию с обществом, их кустарный верообразующий закон давно был бы назван плодом мракобесия.

– Разве нельзя придти иначе к тому же выводу?

– С логической стороны, телесная жизнь души синхронизирована с ранее заслуженным, но текущим реальным возмездием, а по-поповски всё шиворот-навыворот, – в настоящей жизни реального наказания «из прошлого» нет, зато есть виртуально-загробное, вечное, у всех, поскольку душа приходит на Землю один лишь раз. Заврались настолько, что отрезали возвращение к правде навсегда, и теперь ждут, когда состоится пророческое «обновление христианства».

– Что же делать людям?

– Извини, музыка кончается, вернёмся за стол. Спасибо тебе, – я взял Хельгу за руку.

– И тебе спасибо.

– Ну… – я задвинул за Хельгой стул, – я бы задал этот вопрос Патриарху прилюдно, только в более корректной, не терпящей возражений и увёрток форме.

– Каким был бы ответ?

– Во-первых, для постановки данного вопроса заранее ненавязчиво устраняются все условия. Во-вторых, честный ответ не всегда зависит только от того, кому его задают, то есть зависит от тех, кто никогда и ни за что не будет честно отвечать. В-третьих, чтобы суть проблемы уловили все, надо сформулировать развёрнутый вопрос, что будет похоже на беседу, насчёт которой смотри параграф первый и второй. Я обычно готовлюсь к своим лекциям, и знаю, что наши разговоры можно уложить и в 5, и в 10, и в 15 минут, но церковный верообразующий закон противоречит ряду взаимосвязанных тезисов, и озвучить их в прямом эфире никто не даст.

– Неужели этого вопроса совсем не задают?

– Краткие вопросы типа «есть ли переселение душ?» не опасны и сходу нейтрализуются, хотя вызывают наблюдаемую реакцию в виде неподавленного возмущения. Вон, посадили в прямом эфире попа и материалиста, а им на вопрос, почему в обществе не прогрессирует христианская мораль, было нечего друг другу сказать. Абсурд? Нет, высший пилотаж, снимаю шляпу. Материалисту было неудобно признаваться, что мыслеформы нравственных принципов возникают исключительно в головах таких же «бездушных» людей, как он сам, согласно последним достижениям института Мозга, а священник посожалел, что христианская нравственность не прогрессирует потому, что люди не берут пример со святых. Не берут, и всё тут! Ну так дайте так, чтобы можно было взять, ибо смертный в этом кровно заинтересован. Думаешь, этот поп рассчитывал на рождение истины в беседе с материалистом, который бы ему «как родному» объяснил, почему люди не берут пример со святых?

– Вряд ли.

– Я на эти вопросы тебе долго и нудно отвечал, а вот мой сжатый ответ под прицелом телекамер сей клирик выслушивать бы не захотел ни за какие коврижки.

– Почему?

– Потому что знает, что найдутся телезрители, которые схватятся за голову, задолбают звонками в прямом эфире и засыпят мешками писем, и это будет началом конца его корпоративных «исконных корней». Нужна воля, – это и есть ответ на твой вопрос. Существует малоизвестное предсмертное предсказание Ванги из Болгарии, оно касается Президента. Суть такова, что ему всё равно придётся выбирать между ста богатыми и ста миллионами бедных, и каждый житель моей страны лучше всякого чиновника и теледиктора знает, сделан уже этот выбор или ещё нет. В обществе всегда существовал запрос на истинную и честную парадигму, и мы с тобой говорим именно о ней. Позади тысячелетие христианства на Руси, советский атеизм и беспринципность ельциноидов, – всё это вкупе с необходимостью делать такой выбор в XXI веке, указывает на многовековую тупость и подлость правящей элиты, её неспособность и нежелание выбрать данную парадигму прогресса, чтобы следовать её путём. Это доказывают «христианизированное» Крепостное рабство, революционный погром 17-го и мародёрство 92-го.

– Допустим, за тысячу лет Православия не были решены проблемы социальной несправедливости и неравенства…

– Ишь ты какая. «Одноразовое» христианство скрывало их истоки, я говорил об этом, не более.

– Почему же тогда отказались от идей совершенствования социализма? Понятно, что были силы, которые помешали развивать справедливое общество, которого хотело большинство.

– Всё верно – как раз то страдающее дубинноголовым материализмом общество, которое было сметено проигнорированной силой незримых вещей. Для того, чтобы строить общество справедливости, необходимо признать порочность учений об одноразовой телесной жизни души и бездушного тела и назвать истоки справедливости, а они определяются Божьим законом справедливого кармического воздаяния за содеянное в последующих жизнях, то есть посредством реинкарнации. Чиновники и священники реинкарнировать «не хотят», потому что им и так хорошо. Ответ на твой вопрос, почему не захотели строить справедливое общество, состоит из двух частей: не знали о законе справедливости и не хотели о нём знать, тогда как закон кармического возмездия в реальной земной жизни абсолютен и справедлив для всех. Почему церковники для приобщения к вере так любят примеры из христианской жизни вместо того, чтобы объяснить механизм кармического возмездия и кармические последствия разных уровней?

– Это будет противоречить верообразующим постулатам, что очевидно.

– Конечно. Потому что всё упирается в непреодолимость исконной лжи о вечности преисподней. Пространство и время многие тысячи лет соединяет и разъединяет наши души друг с другом, создавая сюжеты душераздирающих произведений, а поп твердит одно: окрестили, отпели, и нет пути назад. Разве стали бы физически истреблять священников, если их роль в обществе ограничивалась песнопениями и церковной службой? И разве не существует примеров, как и чем душа расплачивается в настоящей жизни за прошлую и в будущей за настоящую? Кого они намерены убедить примерами обретения святости? Человека, которому хотят впарить высшую математику без знания таблицы умножения и цифр?

– Я хочу возразить тебе. Иногда ложь убедительнее правды.

– Мимо цели, Хельга. Средством убеждения являются обстоятельства, источники сведений о них, отсутствие противоречий и наличие взаимосвязи между обстоятельствами, – я специально избегаю слова «факты» и опускаю правила их оценки. Церковникам просто не на чем выстроить аргументацию, потому что исходят из того, что перед посмертной вечностью у каждой души одна земная жизнь, и вся их аргументация всякий раз сводится к вечной преисподней. Можно пойти от обратного: «с Господом хорошо», но это не более убедительно, чем пример из жизни святых. Если бы скрываемый закон не мог ничего изменить, его бы не продолжали прятать после второго пришествия капитализма. Есть люди, от которых зависит принятие решения, но они в этом не заинтересованы. Верят ли они сами в это римское поскудство – вопрос другой, и сути дела это не меняет, хотя и на эту тему есть о чём поговорить.

– Ты ведёшь к тому, что социализм развалился и не перешёл в фазу своего совершенствования потому, что уровень развития душ не позволял жить по справедливости?

– Это так, но были и другие факторы.

– Какие?

– Внешнее противостояние, качество правящей элиты и обман людей. А куда деть низкий уровень жизни, ненависть к сталинизму, роль СМИ, льготы и привилегии кремлёвских маразматиков? Долго перечислять. Ещё минутку, сейчас всё поймёшь до конца. Западная доктрина управления, какой бы она не была, всегда направлялась на разрушение; Россия всегда выполняла миссию обуздания Тёмных Сил. Конечно, Горбачёва и Ельцина, подписавшего вопреки итогам Референдума за спиной народа согласие на развал СССР, можно и сегодня назвать идеологическими недоносками, но придурками они уже вошли в историю во веки веков. Доктрина Запада о развале России существует с XIX столетия, и это «очень плохо не понимали» те, кто долго стоял у руля, опираясь на фальшивые принципы и дремучую парадигму. Согласно идее «плана Даллеса», ещё в 50-е годы прошлого века было принято решение внедрять в советское и партийное руководство «агентов влияния», то есть не классических сексотов, вербанутых на жёсткой компре «медовых» и прочих ловушек, а использовать в качестве таковых падких на бабло высокосидящих деятелей советских и партийных органов. Эти малодушные люди продались за фальшивые ценности и помогли развалить страну во время Перестройки, выполняя заказ Запада, в первую очередь, Америки. Некоторые из них известны, о других даже сегодня предпочитают молчать. Как разваливали атеистический Советский Союз? Пропагандой западных ценностей и принятием нужных решений.

– Ты согласен, что борьба с Западом была оправдана?

– Да, но надо знать, как это делать. Запад знал, а дубинноголовые материалисты нет. Советское руководство понимало, что народ видит, что лишён того, что есть на Западе. Например, было начато производство пепси-колы, жвачки, джинсов и прочей дребедени, но всё это было несущественно. Существенным было одно – порочность марксистско-ленинской идеологии, материализма, который, согласно откровениям Книги Духов, следует безжалостно уничтожать каждому в своей душе. В 17-ом году столкнулись две внятных ублюдочных «одноразовых» парадигмы, во время Перестройки не было никакой. Среди мажоров – сынков деградирующей советской и партийной верхушки, которую даже элитой называть западло, положительно высказаться о своей стране мог или идиот, или сотрудник КГБ, который являлся олицетворением патриотизма. Эта фраза «из телевизора» хорошо объясняет, что случилось потом, а то, что случилось, явилось средней результирующей двух «одноразовых», порочных и взаимоисключающих друг друга парадигм – материалиста и попа. Надо очень не любить свою страну, чтобы через несколько лет, в 90-е, превратить слово «патриотизм» в злобное ругательство.

– Почему?

– Это же очевидно. Где искать ответы на эти вопросы? Там, в тех ложных законах, по которым дважды за сто лет развалились организованные по этим законам государства. В тех законах, в которые заставляли верить поповщина и коммунисты-материалисты, потому что в основу обоих самодельных законов был положен бред. И насильственная смена одного бреда другим в 1917-ом – бред, и попытка вернуть первый бред на место второго – тоже бред, и я бы послушал, каким бредом мне попытаются возражать. Сначала развалили строй и Церковь, а потом развалили строй, оставшийся без Церкви, и бросились в объятия лицемерному Западу, который праздновал победу и чеканил медальки. Оба учения, которые дважды привели к полному краху, заимствованы на Западе, но всё сказанное не понято до сих пор.

– Ты что-то начал говорить про советскую элиту, вернее, мажоров.

– Кстати говоря, закон реинкарнации обесценивает земное понятие элиты, бомонда и гламура, которые существуют при любом строе, и это указывает на бездонную пропасть тупости, заблуждений и «одноразовой» лжи. Эта беспринципная, гнилая, к тому же сопливая плесень, – сынки-мажоры, имеющие всё, чего не было у народа, считали, что элита должна обеспечиваться и жить по западным стандартам, а простолюдины – носить одежду фабрики «Большевичка» и обувь фабрики «Скороход». Что могли соображать эти митрофанушки, прикинутые в импортное шмотьё из спецмагазинов, о «противостоянии двух систем», законе нравственной эволюции инкарнаций и предназначении души? Ноль, как и их отцы-материалисты, которых бросало в пот от одного слова «идеализм». Разве это элита, совесть нации? Что до самих отцов этой сопливой прозападной мрази, которые пытались бороться против «Голоса Америки», «Свободы», «Свободной Европы», жвачки, «мальборо» и джинсов, они давно понимали, что социалистическое общество погубил их «всесильный», марксистско-ленинский материализм, привычно лицемерили перед народом, верившим в светлое будущее, и тихонько пользовались кормушкой, в которую никто не мог заглянуть. Дальше ты знаешь – маразматики были отгорожены от Запада Железным Занавесом, и в стране начался упадок по их вине, а когда перегородку сломали, упадок превратился в развал и хаос, так как ни в геополитике, ни в парадигме нравственного прогресса они не понимали ничего.

– И Горбачёв с Ельциным пошли на сделку с Западом.

– Которому ни в чём нельзя доверять. Кремлёвские материалисты были не в силах понять, что имеют дело с родовитыми сатанистами. Согласно одному пророчеству, Америка будет вынуждена признать духовное превосходство России, но для того, чтобы «надрать уши» Сатане, надо вернуть людям истинную веру, то есть первозданную верообразующую конструкцию, а не менять одну «одноразовую» парадигму на другую или один строй на другой.

– И что тогда?

– Народ сам пошлёт идеологию лавочников и «аристократии» к чёртовой матери, а слово «патриотизм» наполнится мощным смыслом. Родину можно любить всегда, а вот государство, где очередной чиновник за раз хапает несколько очередных миллиардов, любить трудно. Прости за банальщину: государство – это чиновники, они являются слугами народа, но считают, что народ их слуга, и если они этого не понимают, за тупость их надо выгонять. Так было во времена тысячелетнего христианства на Руси, и так было в тот момент, когда Советский Союз и ГДР перестали существовать. Не знаю, по какой причине у древних славян, живших между Небом и Землей, «сбилась программа», но убеждён в одном. «Одноразовое» христианство и «одноразовый» материализм поставили государство выше человека, развязали руки «государевым ярышкам» и загнобили «бесполезным управлением» вечно недовольный, «непонимающий своего счастья» народ. Запад боится «реинкарнации» Советского Союза, – об этом говорят открыто, однако пора бы нам понять, что от Вселенского Закона отворачиваться нельзя.

– Но ты же не будешь спорить, что при социализме человек был уверен в завтрашнем дне?

– Нет, не буду. Но ты лучше знаешь, сколько человек рисковало жизнью, перелезая через Берлинскую стену за «глотком свободы». А потом кругом завопили: хотим свободы и колбасы, как на Западе, потому что о «противостоянии двух систем» знали ровно столько, сколько позволял дремучий материализм, и теперь мучает ностальгия. Я назвал материализм учением для даунов не потому, что среди материалистов нет умных людей, а потому, что с его помощью нельзя достичь благоденствия, и практика это подтвердила. Материализм – это гордыня, и только материалист, отвергающий Бога, может гордиться своим умом. Бывшие страны социализма не только отказались от социалистической идеи, они начали заискивать перед Америкой, а суть этой страны видят все.

– А Россия могла выбрать другой путь?

– Для другого пути была нужна другая парадигма. Положения Закона Реинкарнации противоречили и идеологии мажоров, восхищённых Западом, и глупой кремлёвской идеологии их папаш-ортодоксов, и завистливым воплям из толпы о западной свободе и образе жизни. Ждали чуда, а дождались ельциноидов. В 90-е годы мы с лихвой хлебнули западной свободы и не знали, что с ней делать, потому что она была нужна не народу, а тем, кому негде было тратить своё бабло. Некоторые мажоры получили доступ к секретным зарубежным счетам своих отцов или поднялись, благодаря их связям, а подпольные миллионеры вытащили из подпола своё вечно зелёное бабло и развернулись в голодной стране во всю буржуазную удаль. Борис Николаич напакостил больше, чем смог, и меньше, чем хотел: разрешил открыть казино для «элиты» и поставить игровые автоматы в школьных дворах. Мало того, что его заменили вислоухим двойником, ещё и планируют выстроить одноимённый музей размером с Лужники.

– Какую роль тогда сыграла идеология?

– А что, была идеология? Конституция формировала плюрализм в одной голове, поскольку ни одна идеология не могла быть доминирующей. Сначала советский народ приучали к ощущению бездушного тела, потом начали прививать западную свободу потребления тела с жаждой личного успеха, и одновременно возродили мораль о христианском смирении в одноразовой телесной жизни души. Свобода от веры, советских порядков и ветер западной свободы давали выбор, и каждый делал его сам, но есть и пить хотелось всем. От человека по-прежнему прятали прошлое и будущее его души, извращали смысл одухотворения душой тела, в то время как многие обнищали, пытаясь выживать. В Москве каждую ночь звучали выстрелы, участились поджоги и погромы рэкетиров, и в такой оперативной обстановке было бы нелепо напоминать про Вечный Ад. Торжествовала буржуазная мораль, уравновешенная «одноразовым» христианским милосердием, по которой человек человеку был уже не брат. Появилась тьма злых анекдотов про новых русских, однако в них легко угадывалась неосознанная порочность обеих «одноразовых» парадигм. Абсолютная вакханалия!

– Ты как-то сослался на слова Аллена Даллеса о том, что если бы удалось сделать верующими половину населения Советского Союза, была бы свергнута Советская Власть. Он имел в виду то, что ты называешь учением об одноразовой жизни души?

– На Руси другого не было. Веру принесли из Византии, но конструкцию верообразующего закона сляпали задолго до этого на Западе. Через несколько столетий родился Володя Ульянов и заменил учение о вечности преисподней на «всесильное» учение об одноразовой жизни бездушных тел. Как можно класть у его памятника цветы и ставить в храме свечки? Можешь ответить?

– Нет.

– «Одноразовое» фуфло не даёт видеть перспективу и ограничивает духовно-интеллектуальный потенциал. Мы можем бесконечно мусолить глобальные заблуждения человечества, но исходной парадигмой человека будет вера или в бездушное тело, или в одноразовую телесную жизнь души, или в возвращение Духа на Землю для последующего завершения цикла рождений и смертей. Я напомню, что Сталин планировал к 1943 году уничтожить последнего священника, а его преемник Хрущёв – показать по телевизору. Этот факт говорит не только о том, кем были эти люди, если их так можно назвать, но и о том, в кого они превратили свой народ. В тупую скотину. Как назвать человеком того же Хрущёва, который дополнительно выколачивал у вождя пятитысячные бесфамильные разнарядки на расстрелы тех, чьи имена ещё не были известны, хотя исчислялись тысячами? Это что, человек? Или Сталин – человек? Но в чём тогда соль Земли и смысл жизни? Бесфамильные разнарядки на бессчётные тысячи выстрелов в затылок, превращение опричников в животных и населения – в стукачей – это не гуманизм. Я даже обсуждать это не буду, – стошнит от слов, что такое допустимо ради «великой цели». Я говорю тебе это не ради словца, а потому, что злодеяния советского режима будут неверно оценивать до тех пор, пока хрущёвых и сталиных не поставят на фоне истинной парадигмы, в которой не заинтересован никто, даже священники, которых истребляли тысячами.

– Сталинизм осуждают не только у вас, но ведь ты предлагаешь смотреть на него совершенно с других позиций. Чтобы смотреть на преступления против своего народа с высоты Вселенских законов, надо эти законы признавать.

– В том-то и дело. Один из видных историков страны недавно разглагольствовал о преимуществах социализма и своих репрессированных членах семьи. Это прямое свидетельство того, что он не подозревает о существовании трёх парадигм, о которых мы говорим, и далёк от понимания их разницы. Учёные труды подобных светил превращают нас в баранов, потому что наука заканчивается там, где побеждает первичность материи. Как-то я читал заключение психологов о переживаниях людей в кинохронике похорон вождя в 53-м. Это вызывает бурю эмоций даже теперь. У меня одно слово – омерзение.

– К чему?

– Ко лжи. К глобальной верообразующей лжи о жизни и смерти. Ко лжи тех, кто столетиями не меняет свой облик наружного вида благодетели или числится в великих лидерах нации. Ложь провоцирует и слёзы скорби, и кровь жертв, потому что нарушаются те законы, которые ещё предстоит признать. И причиной всего выступают обе «одноразовых» парадигмы, аксиомы одноразовой жизни, порочность которых не бросается в глаза миллионам! Да что там миллионам! Профессор истории вызвался покалякать о «мирном сосуществовании» преимуществ социализма с массовыми репрессиями. Бред какой-то!

– Ты опять разделался со всеми.

– Я опять хочу вернуть тебя к беседе того «недоумевающего» священника с материалистом, вызвавшим у меня жалость. Спроси последнего, откуда черпает свою мораль, он не ответит, потому что отрицает душу. Это значит, что, по его мнению, моральные нормы рождаются в голове человека в тех или других исторических условиях. Точно так же рассуждают и антихристианские гуманисты-либералы, высмеивающие загробный мир и оправдывающие суицид. В головах советских руководителей-материалистов созрели идеи, которые уничтожили миллионы людей. А голова, согласно достижениям института Мозга, и есть место зарождения мыслей.

– Мы об этом говорили.

– Академики ошиблись – мысли зарождаются в заднице.

– Ты меня насмешил.

– Почему в умах возобладала идеология материализма? Потому что церковный закон был грубо сфальсифицирован. Объяснение будет простым: упрятанное поповщиной переселение душ открывало такую тайну, которую нельзя проигнорировать ни ради поповских, ни ради материалистических идей. На компьютерной модели лжи об основных и сопутствующих элементах Вселенского Закона, извращённого толоконными лбами и материалистами, чётко видна цель, которую преследовали фальсификаторы.

– Как? Общую цель?

– Да. Они хотели того же, чего добивается дьявол: разорвать связь Неба и Земли и сделать человека зависимым от своих решений. Эту модель построили опытные программисты одного института по моей просьбе, причём, бесплатно.

– Алекс… ты далеко зашёл…

– Нисколько. Ты же сама спросила про Аллена Даллеса. Возьми период 90-х, когда орали о желании западной свободы и колбасы и требовали позакрывать спецраспределители элиты. Можно ли купить человека, понимающего законы кармы и реинкарнации, на обещание западной свободы инстинктов и псевдодемократии закулисных плутократов, жвачку и штаны пастухов? Никогда, однако, постсоветское руководство разбиралось в геополитических играх и аспектах Вселенского Закона не лучше советского. А вот с верой в вечную преисподнюю, по-мнению Даллеса, можно было свалить Советскую Власть и возненавидеть советский народ, как 70 с лишним лет его ненавидел верующий в бесконечную преисподнюю Запад, где Учение о Вечном Аде было позаимствовано. Против возвращения первозданного христианского верообразующего закона на историческом изломе так или иначе были бы все: и Запад, «пришедший на помощь» этому болвану Ельцину, позднее заменённому двойником, и «обездоленная» советско-партийная элита, лишённая руководящей роли вместе с эксклюзивной кормушкой, и прозападные либералы-«дерьмократы», и «офшорная аристократия» с мелкими лавочниками, и поповщина со своим исконным «одноразовым фуфлом». Все! И все слышали только один клич, подсказанный Западом Ельцину, – «Обогащайтесь!» Что такое 90-е? Множество ушедших из жизни людей, нищих, распавшихся семей, искалеченных душ, и никаких, – я имею в виду конструктивных, концов. Я много слушал политологов, обсуждающих причины распада СССР, но они ни разу не сказали о том, что слышишь от меня ты.

– Я впервые слышу такое.

– Не грусти по добрым отношениям между людьми при социализме, Хельга. Гораздо важнее знать и помнить, откуда они берутся, и почему так нужны.

– Откуда?

– Бог есть любовь, другого ответа нет…

Мы с Хельгой танцевали ещё два раза, последний раз – танго, за которое нам коротко и бурно поаплодировали. Когда мы вернулись к столу, она сказала:

– Алекс, я вспомнила, где слышала легенду о двух влюблённых. Через несколько дней после приезда из Берлина Рунк собрал в своём номере Ирму Шмутке, Линду Барч и меня. Он рассказал нам о задачах нашей практики, истории замка Эльзы и вскользь упомянул о ней.

– Что же ты молчала?

– Я только недавно придала значение тому, что Флора фон Раден и Густав фон Берлиц погибли в один год, ведь Рунк их фамилии не называл. Я разговаривала с Гельмутом сегодня. Подробностей он не знал, но имена их помнил. Я сказала ему, что ты историк и писатель из Москвы, очень интересный человек, и интересуешься этой легендой.

– Про интересного человека говорить было необязательно, потому что это субъективная оценка, а про писателя ты красиво приврала. Что он ответил?

– Сказал, разыщем, не такая это давняя история.

– Трудно возразить. Нашему Ивану Грозному через два месяца после их гибели стукнуло целых шесть лет. Он что, правда, собирается искать, и найдёт?

– О-о, Рунк такой энтузиаст. Он говорил нам, если вас не тянет к архивам, вам надо водить зевак вокруг лошади с королём Иоганном у Дрезденской галереи или зачитывать путеводители в автобусах с туристами. Мне нужно ещё немножко времени. Я и так не выхожу из-за компьютера и из библиотеки. Кое-что подсказывают коллеги, но ты же знаешь, сотрудники просят подменять их у входа в музей. Рунк даже поставил меня в пример Ирме и Линде, – вот как надо работать. Он же не знает, что я ищу материал не только для магистраторской работы.

– Ага, тебя оставят на второй год или отчислят и вызовут родителей, а я буду виноват.

– Не отчислят, я уже большая фройляйн и всё, что нужно, собрала. Алекс, завтра выходной. Ирма и Линда пригласили меня в Кобленц, по магазинам. Я не знаю, ехать или нет. Ты не обидишься?

– А-а, типа им тоже «нечего надеть»? Не обижусь. Привезёшь мне сладкого петушка на палочке?

– Обязательно. Я сразу зайду к тебе, когда вернусь, и расскажу, где была. Если мы уже уходим, пойду, попудрю носик, хорошо? Мы слишком много съели, надо немного прогуляться. Ты не против?

– Конечно. Иди, я пока рассчитаюсь. Я буду здесь или в вестибюле.

Мы встретились в вестибюле, где я помог Хельге надеть плащ.

– Порядок? Идём.

– Яволь, мой господин. Я буду следовать за вами, пока не надоем. Согласны?

– Не согласен! Такие госпожи… тьфу… хейрины… тьфу… фройляйны никогда и нигде не надоедят. Вперёд. Азимут – Башня-сова, там разливают из-под полы превосходный шнапс, и там, за вечно зелёными кустами, мы, наконец, выпьем на брудершафт, чтобы перейти на «вы».

– Хельга, а этот, как его, Густав, тоже был рыцарем? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

– Густав фон Берлиц получил рыцарство по наследству, но рыцарями также становились по посвящению кайзера или короля и по принадлежности к рыцарскому, например, Тевтонскому ордену.

– Он что, этот потомственный рыцарь, всё время воевал что ли?

– Он из имперского замка, кто бы осмелился с его вассалами воевать? Во всяком случае, рыцарскую подготовку он прошёл и владел оружием не хуже других.

Вот какая жизнь у моего предка по Духу была, – защищать замок – это не на каникулах крапиву у сельмага струганой саблей крошить. В состоянии гипноза я видел, как учу своего брата Лепольдта драться на деревянных мечах, и место это было хорошо видно из кафе замка, где мы познакомились с Хельгой.

– Основой рыцарства было вассальное право, и каждый феодал его знал.

– Как это выглядело на практике?

– Возьмём большой замок рыцаря-сюзерена. Его вассалом будет рыцарь из замка поменьше, который является сюзереном для малоземельного, мелкопоместного рыцаря, и в конце находятся безземельные рыцари, наёмники.

– А-а, помню – вассал моего вассала – не мой вассал.

– В большом замке, – продолжила Хельга, – могло жить 170-200 человек, из них 100 – военный гарнизон, остальные – обслуживающий персонал, гости и их слуги. Мелкопоместный дворянин имел 1-2 деревеньки и мог быть рыцарем – профессиональным военным. У него мог быть небольшой гарнизон человек из 20, состоящий из безземельных рыцарей, наёмников и привлечённых крестьян, и он тоже защищал своего сюзерена, а тот – его. Безземельный рыцарь мог находиться на вассальной службе у своего сюзерена, более состоятельного дворянина. Он не хотел переходить в другое сословие – купца или крестьянина, и оставался на вассальной службе.

– А кто охранял большой замок?

– На посты в охране замка брали безземельных рыцарей – «фонов», из бедных дворянских семей, не имеющих права наследования, то есть вторых, третьих сыновей. Правонаследником считался старший сын, он и наследовал замок, землю и титул отца. Другие надеялись стать вассалами господина и получить от сюзерена земельный надел с несколькими крестьянами и создать семью. При нападении врага сюзерен обращался к вассалам, которые должны были сразу явиться к нему, но так было не всегда. Конфликты чаще всего возникали на почве вассального подчинения из-за разногласий. Все рыцари были обязаны участвовать в ежедневных учениях, и если платили мало, иногда переходили к врагу.

– Как становились вассалами?

– Им считался только тот дворянин, который лично поклялся в преданности сюзерену и согласился на личное подчинение. Могущественный сюзерен мог завоевать вассальную преданность с помощью финансовой поддержки или дачи привилегий. Иногда конфликт возникал на почве зависти, и другие вассалы требовали равного отношения. Сын, принявший наследство от отца, не был обязан следовать за сюзереном и разделять его политические взгляды. С другой стороны, если наследник не возобновлял клятву, то сюзерен мог военным путём заставить его сделать это или устранить его и поставить во главе территории своего человека. Если наследник отвоёвывал право на независимость от бывшего сюзерена, он всё равно был вынужден искать союза с другими дворянами, так как воевать приходилось постоянно. Если честь вассала была оскорблена, он не считал себя обязанным следовать за сюзереном, и искал нового покровителя, но это автоматически означало измену и военный конфликт.

– При таком жёстком структурировании массы вооружённых «смотрящих» и «авторитетов» ваша феодальная раздробленность смахивает на прообраз «немецкого порядка». У нас централизованное насилие власти над душой народа сопровождалось отрыжкой и ненавистью к несвободе, пока тысячелетний уклад не рухнул как карточный домик. По сути – ничего нового в истории нет: бесконечное крышевание, тёрки с разборками и вымогательство у низов. А если бы тогдашняя грёбаная поповская верхушка жаждала всеобщего милосердия, она бы не подменила закон кармического воздаяния в текущей жизни на своё загробное фуфло. Другого способа сделать человека безответственным за его поведение и навязать ему свою волю, будь он хоть трижды дисциплинированным, нет.

– Да, сюзерен мог требовать от своих вассалов беспрекословного подчинения, военной поддержки и оплаты налогов по первому требованию.

– Замечательно. «Военный феодализм» Священной империи. Наверху стояли недосягаемый император Карл V, архиепископ, назначенный непогрешимым папой римским, и курфюрсты. На местах экономикой заправляли епископы и князья. Основным занятием феодалов было взимание мзды у населения, захват друг у друга замков, земель и деревень для обеспечения роста доходов и защита означенного имущества от нападений, для чего и существовало доблестное немецкое рыцарство. В чём бы ещё их обвинить? В отсутствии гаджетов? Ах, да, – никакой романтической любви с фиалками в голове, – она вела к разврату прелюбодеяния и мешала прославлять Господа.

– Примерно так, хотя твоему сарказму можно позавидовать. Землёй, имуществом и деревнями с крепостными владели главы семей или совладельцы – главы ветвей. Между членами семьи распределялись деревеньки и даже отдельные домики. В каждой земле по-разному проявлялись остатки феодального строя, но крестьяне везде платили подати. Например, 2-3 деревни могли принадлежать сыну дворянина и платили ему деньгами и натурой. Он не претендовал на другие территории, но если подати было невозможно выплатить, крестьяне могли его прогнать. Один рыцарь в доспехах на коне мог разогнать несколько десятков недовольных крестьян. Комплект лат стоил приблизительно с деревню и весил 20-30 килограммов. Деревню по 2-3 дома могли поделить братья-дворяне и брать с крестьян налоги дукатами, флоринами и продуктами. Своему феодалу обычно платили частью урожая, в неурожайные годы продуктов было меньше, и платили деньгами и даже яйцами.

– Классический рэкет. Наши пацаны, поделившие рыночных торговцев ельцинской Россиянии, были тупыми выкидышами материализма, и потому им было не по соплям приспособить «христианский закон» одноразового смирения в эксклюзивную опору буржуазии.

– Таков был наш германский феодализм.

– Всемирную Историю определили не сюзерены с вассалами, а «исторические решения» I Вселенского Собора, на котором поповщина назначила время празднования Воскресения Христа и вычеркнула Его Учение навсегда, что само по себе звучит как бред сумасшедшего. Церковные христопродавцы положили в основу нравственного прогресса «одноразовых» рабовладельцев, феодалов и капиталистов не качественные изменения показателей одухотворяющей тело силы, а фиктивную вечность загробной кары, которая помогла скрыть духовные причины имущественного неравенства и сохранить сословный паразитизм. Ответы на эти два злободневных во все времена вопроса содержатся в Законе Реинкарнации и могут вызвать грандиозный скандал, поскольку современные клирики не могут об этом не знать. Это только кажется, что Учение о Вечном Аде профилактирует грешников всех времён. Учение об одноразовой телесной жизни души и учение о переселении душ формируют две разных верообразующих конструкции, два разнонаправленных вектора исторического развития и две морали. По одной морали господину следует проявлять к рабу милосердие, подчёркивая благородство легитимного статуса господина над рабом, а по другой – рабство есть порядок отношений, ведущих к деградации энергии души.

– Сильно сказано.

– Сильно, а кто поверит, что Православие благополучно сосуществовало с Крепостным правом, потому что оно проповедовало тот же самый лживый верообразующий закон? Подменили два элемента верообразования, и вот уже какое поколение за поколением созерцает мир через хитрую поповскую задницу, укрепляясь в христианском смирении перед одноразовой участью раба.

– Потому что господина тоже ждёт одноразовая участь?

– Ага, поэтому его с рабом водой не разольёшь. Когда Мартин Лютер высказал идею о равенстве прихожанина и попа, Святой Престол унял свою истерику с трудом. Из этого хорошо видно, что толоконные лбы считали себя перед Всевышним намного равнее других. А поскольку в XXI веке ублюдочный верообразующий закон не изменился, из него вытекают те же ублюдочные следствия, что и 500, 1000 и 1500 лет назад. Я могу долго перечислять неисповедимые пути боготворчества через мозговые извилины, хотя достаточно взять статистику предумышленных убийств на 100 тысяч жителей любой страны. Все боятся обжечься о горячую кастрюльку, и ни один убийца не убоялся гореть в вечном аду целиком.

– О чём говорит эта очевидность?

– O реинкарнирующей душе, благодаря которой мы потанцевали, выпили и говорим с тобой. И о том, что бесконечно держать взаперти провинившуюся душу выгодно исключительно толоконному лбу. Одна только правда может отучить человека причинять зло. «Одноразовое смирение» – это смирение перед всегда выгодным кому-то земным порядком вещей; подлинное христианское смирение – смирение перед Вечностью, в которой растворяется голос попа, потому что точкой отсчёта истины является оболганный им первозданный закон. Тем самым были скрыты истоки социальной несправедливости, в которых запутались ещё французские революционеры, пролившие столько крови. Духовное неравенство на земле, безусловно, существует, иначе бы, не было духовной иерархии в Мире Душ, но Церковь ввела в заблуждение и здесь, – использовала слова «непогрешимый» и «святой». Духовное развитие целых народов было поставлено в полную зависимость от поповского внутрикорпоративного вранья, и Всемирная История пошла ложным путём – через один эксплуататорский строй к другому. Когда исконное религиозное враньё осточертело, расправились не с ним, – поскольку в нём чёрт ногу сломит, а с носителями, и эксплуатация в её классическом понимании на некоторое время была прекращена.

– Почему на время?

– Потому что в Россию и на территорию ГДР вернулся капитализм, так как «загнивающий капитализм», при котором богатый всегда прав, оказался перспективнее «развитого социализма». Издержки «одноразовой» аксиомы.

– А что, историю было некому поставить на путь истинный?

– Только не католической поповщине, которую после большой крови отлучили от государства. Если бы буйные французские революционеры вовремя поняли, что их лозунги о немедленной свободе, равенстве и братстве достигаются переселением душ, нравственной эволюцией инкарнаций, а не щёлканьем гильотины, русский народ вряд ли познакомился с «величием» Ленина и Сталина, тем более, с недоносками вроде Горбачёва и Ельцина, и не проиграл XX век. Ленин и Сталин своим «научным гуманизмом» угробили сограждан в объёме населения большой европейской страны. Находятся те, кто выдаёт эти плоды обоих «гуманистов» за нормы естественной убыли, усушки и утруски при выполнении «ну очень важного дела», а под «делом» чаще всего понимают выход человека на околоземную орбиту и экономику, развалившую социализм. Вся эта галиматья указывает на три, как минимум, вещи.

– Интересно.

– На циничное отношение к человеческой жизни, на абсолютное незнание природы и предназначения души и оболганного учения Христа.

– Тогда ты должен знать, с чего всё началось.

– Я говорил. Чудовищная подмена церковной верхушкой Учения Христа на постулат одноразовой телесной жизни души, – а данная манипуляция относится к беспрецедентной подмене глобальных понятий, – привела к выводу, что бесконечная «одноразовая» несправедливость в обществе может быть устранена единственным и радикальным путём, – революционным уничтожением всех имущих, как класса, включая «слуг Господа». Это свидетельство того, как интересы человечества были преданы кучкой лиц в угоду корыстным корпоративным интересам. Чего бы ни вещал поп о христианском смирении, он столетиями распространял его на смирение перед законным правом господина иметь личного раба, оправдывал светский эксплуататорский закон и закладывал постулатом одноразовой земной жизни души мировоззрение поколений набекрень.

– Разве Церковь проповедовала необходимость эксплуатации?

– А чем, по-твоему, она занималась, если слова Христа о рабстве были вычеркнуты? Католическая Церковь являлась крупнейшим феодалом, а эксплуатация одноразовых рабов была объектом одноразового смирения, как необходимого ей постулата, вытекающего из фальсифицированной веры. Тебе напомнить, почему в эксплуататорском обществе нет брезгливости к эксплуатации чужого труда? Брезгливость к скотскому отношению к ближнему определяется степенью достигнутой нравственности, то есть закреплением позитивной трансформации энергии души в длинной цепи перевоплощений. Постулат одноразовой телесной жизни души не только скрывает это положение, но и пестует самосознание «одноразовой» сословности, элитарности и привилегированности слоёв общества, которые не хотят работать, а хотят эксплуатировать чужой труд. Другой вопрос, на кой, извини меня, хрен, кичиться своей «звёздностью» и принадлежностью к элите, если придётся «лечиться» от кичливости в теле сексуальной попрошайки или бомжа? Тем не менее, враньё об однократности пребывания нашего «я» на земле ведёт к ощущению сословности, которая и сегодня видна во всём: в отношениях пассажиров «мерсов» и электричек, самодовольных барыг и полунищих интеллигентов, не научившихся торговать.

– Говоришь ты убедительно, но что из этого следует?

– Ничего неизвестного истории. Подменой верообразующего закона Христа на «одноразовую» аксиому одурачили и замучили невероятное число людей. Глашатаи зачитывают указ самодержца о дальнейшем закабалении крестьян, рядышком поп помахивает кадилом, поодаль крестьяне в ожидании перепродажи более милосердному барину гнут спину, обливаясь потом до «Юрьева дня». Это и есть христианское смирение одноразовой телесной жизни души. На каком основании? На основании «одноразовой» сословности: я родился царём, ты попом, а ты рядовой мудак, каких и без тебя завались, и да будет так впредь во Имя Христа. Попробуй, раскуси эту вонючую одноразовую хрень, когда высочайшие повеления зачитывают в присутствии попа от Имени Всевышнего, карающего вечным огнём.

– Ваше Крепостное право было отменено до революции.

– А дело не в этом, а в том, что фальшивый верообразующий закон никто и не собирался отменять. Наши революционеры, свергнувшие Монархию и религиозные институты, эту одноразовую хрень так и не раскусили, иначе бы, не выбрали модель заранее обречённого социализма и не наломали дров. Ими руководила ненависть: к царю, имущим, духовенству и даже к своему народу, для «просветления» которого ему по-ленински «настучали по голове». Кстати, Ленин ненавидел русский народ, и на сей счёт есть немало его однозначных высказываний. Ничего не раскусили и академики, потому что потери Гражданской войны не могут ни списать, ни объяснить. Нашего последнего монарха убил его же семейный клерикализм, заложником которого он оказался. Он не мог не слышать голоса об отделении проповедников одноразового смирения от загнивающего уклада. «Обратный отсчёт» конца Империи был запущен, – как выразился один трепливый придурок на заре Перестройки, «процесс уже пошёл», но царю не хватало воли, здравого смысла, времени и много чего ещё. Страну тогда, в 17-ом, потеряли, и не в последний раз, потому что третий придурок, поднятый грязной пеной 91-го, соображал в «одноразовых» проблемах не больше первых двух.

– Смирение богатого и бедного перед своим положением в единственной, отпущенной им жизни... изменить положение невозможно... в следующей жизни они или кто-то другой на их месте будут думать точно так же...

– Ты всё поняла, зачёт. Только не забудь, что между земным статусом одноразовой телесной жизни души и статусом для выполнения миссии души, воплощённой в очередной раз, нет видимых различий, но из разницы этих понятий вытекает множество следствий. Вот одно: эксплуатация большинства меньшинством обществу невыгодна, потому что она порождается тем самым «сословным» эгоизмом меньшинства, который является главным врагом вечной души.

– Я поняла, что ты сейчас сказал. Аксиома одноразовой жизни порождает избранность, которая ставит себя на земле выше других.

– Если в Европе до сих пор некоторые удивлены, почему у нас после 1917 года искореняли христианскую веру, не ограничившись отделением Церкви от государства, это объясняется недоразумением в глобальной фальсификации первозданного христианского закона и патологической евротолерантностью, а говоря прямо, – хроническим умственным недомоганием. Мне однажды довелось задать несколько вопросов об Инквизиции видному европейскому историку, и я в этом убедился.

– Что он ответил?

– Его мнение о «святости» инквизиторов Святого Престола, на котором пересидели несколько непогрешимых пап, совпало с мнением обывателей и моим.

– Что же ты тогда хотел услышать? Что инквизиторы выполняли важную миссию в интересах человечества?

– Я разговаривал с ним на двух языках и уяснил, что в его обширных знаниях мировой истории и культуры нет и бледного намёка на подозрение в фальшивости верообразующего закона и на значение его фальсификации для Человечества. Он не различал причины одухотворения тела душой, не видел разницу следствий из него и мыслил «одноразовыми» категориями как обычный толоконный лоб, которого в космический век спросили, как он относится к сожжению европейцев на костре.

– Наверное, он сказал, что это «очень нехорошо»?

– Он так и сказал, но ведь чтобы так сказать, необязательно знать, что при высокой температуре уничтожается оболочка души, вихревые поля разлетаются по загробным просторам и никогда не облекаются в тело вновь. Человек не понимал очень простой и вместе с тем сложной вещи: для осмысления мировой истории важно знать, уходит ли наше «я» с Земли навсегда, как плетёт поп, или возвращается назад, чтобы совершенствовать себя и её.

– Может быть, ты ждал от него слишком многого?

– Не думаю, хотя ведь и для меня некоторое время назад подобные вещи были откровением. Элементарное сопоставление общего числа несовершенных душ с многократным пересечением ими черты худшего и лучшего миров говорит о том, что на скорое благоденствие планеты рассчитывать не приходится. Мы же не можем уповать на смену одних одноразовых поколений другими, более нравственными, или на ещё одно Возрождение в разгар Инквизиции. Философ и социолог обязан делать выводы из парадигмы одухотворённого тела и феномена переселения душ, поскольку посвящает свою жизнь исследованию смысла жизни Человечества. Никто за него эту работу делать не будет – ни изобретатель космической робототехники, ни священник, ни Петька-двоечник, а он о парадигме, феномене и факторах морального прогресса представления не имел. Для него стало откровением, что факторы нравственного развития земной популяции скрываются церковниками большую часть христианской эпохи. Чего тогда ждать от фантазмов футурологов-технарей, обывателей с распятием над изголовьем и Библией на тумбочке или попа, готового по-особому тарифу венчать прихожан на суках и кобелях?

– Это же крайность.

– Крайность – проявления гнилой середины, а гнилую церковную доктрину навязывают земной популяции уже семнадцать веков, большую часть эпохи Христа. Толоконные лбы давно научились считать, сколько раз бестелесная душа пересекает границу материального и духовного миров, поэтому их деяния досадным недоразумением не назовёшь. Историки справедливо писали, что Церковь являлась опорой всего феодального строя эксплуатации вообще, и верно писали, потому что прибавочная стоимость эксплуататора порождается эгоизмом души тех, чьи интересы охранялись учением об одноразовой телесной жизни души. Оборотной стороной непричинения зла другим людям в настоящем теле является неотвратимое испытание зла от других людей в будущем теле, и понять это так же нетрудно, как и проповедовать с амвона, поэтому ответственность за утаивание этой истинны лежит на Святой Церкви от начала до конца.

– Я правильно понимаю? Вечная преисподняя – внешний фиктивный стимул поведения, который Церковь использовала для управления и обмана, а совершенствование энергии души в разных телах – внутренний процесс, который был ею скрыт.

– Правильно. С точки зрения взаимозамены, оба понятия эквивалентны, иначе бы мошенничество не удалось. Допусти на миг, что системному изложению процесса изменения энергетики душ в цикле рождений и смертей была бы посвящена вся Библия, которую научились цитировать по любому поводу, римские попы, императоры и рабовладельцы схватились бы за голову. Одно дело, когда голодный подёнщик добровольно нанимается к сытому помещику заработать на кусок хлеба, и другое, когда поп говорит, что подёнщик должен быть бесплатным рабом до смерти, потому-де, что сытому помещику от роду незачем наниматься к подёнщику, и этого требует христианское смирение, ибо в противном случае, за непослушание «власти от Бога» его ждёт телесное наказание, а потом Вечный Ад. Именно так всё и было, когда наказывали, покупали и продавали крепостных. У нас почти до отмены рабства разлучали семьи крепостных, а это одно из самых жестоких издевательств, которое исключает сосуществование с проповедями первозданного верообразования.

– В каком смысле?

– Ты можешь вообразить, чтобы при императоре Константине или Юстиниане рабов и рабовладельцев собрал ушлый, как сто прогрессирующих чертей, поп и вещал им про духовную энергетику, кармическое возмездие и последующее переселение их душ в тела друг друга? Поэтому учение об одноразовой телесной жизни души – надругательство над Человечеством, прогрессом и душой. Нелепо видеть заслугу лживого верообразующего закона в том, что при рабовладельческом строе к рабам относились более жестоко, чем при феодальном, – за этим стоит отрицаемая эволюция души. Однако за идею о нравственной эволюции души жёстко карала Церковь, то есть поповщина была не за прогресс, а всеми силами боролась против него.

– Дикость.

– Помнишь беседу того материалиста со священником, в которой первый второму заявил, что христианство не сделало нас, людей XXI века, лучше? Он не совсем точен, хотя материалисту это позволительно. Поповская ложь пустила нравственное развитие под откос, а лживая верообразующая конструкция оболванила все грядущие поколения людей и обострила социальный антагонизм. На каком «христианском» основании? На том, что покупатели и продавцы живого товара освобождались от вечного горения в аду, потому что родились не рабами, а их продавцами и покупателями? На том, что одного угораздило родиться господином, а другого рабом?

– Чем оправдывали рабство ваши церковники?

– Тем же, что на Западе. Неисповедимостью Промысла. Бог, мол, не Тимошка, видит немножко, кому кем родиться, быть и умереть. На самом деле, выбор тела и прочих обстоятельств определяется законом кармы и задачами перевоплощения души, а это, как говорится, совсем не поповский коленкор. Ответственность перед обществом за внедрение порочного верообразующего двучлена в жизнь поколений несут те, кто его перенял. Про безответственную игру в «измы» мы говорили, приведу недавний исторический пример, до какого идиотизма, спустя тысячу лет после крещения Руси, довели страну кремлёвские маразматики позднего – «развитого», социализма: они считали возможным полное искоренение преступности и вынуждали правоохранительные органы заниматься укрывательством преступлений, – этим обеспечивался завышенный процент раскрываемости. Между тем, закон сохранения духовной энергии реинкарнирующих душ абсолютно опровергает возможность искоренения преступности. Это один из многих примеров игнорирования закона переселения душ, однако, в своём мракобесии советские материалисты были солидарны с церковниками. Кто спрятал закон переселения душ? Поп. Кто расправился с Церковью? Революционер-материалист, и в этом весь абсурд, которого добивались сознательно, а теперь не хотят признавать.

– Необычный вывод. Из него следует, что коммунист, борец за всеобщее благо, и священник, проповедник милосердия, – ярые противники прогресса.

– Ты хочешь, чтобы я поспорил? Я отвечу по-другому. Как можно улучшить будущую жизнь на Земле, если мы перетаскиваем в неё в своих телах совокупность кармических долгов и новых испытаний, и верим церковникам, что не вернёмся назад, чтобы опять наказать самих себя? Кто скрывал эту реальность? Борец за всеобщее благо и проповедник милосердия. Эту истину скрывали от Человечества с Начала Времён, но ответственность за конкретную фальсификацию несут авторы аксиом загробного небытия и однократного одухотворения тел. Не слабый парадокс, а? Толоконный лоб, выхолостивший Святое Писание, жил в IV веке, а человек XXI века, которому доступна мгновенная связь с другим человеком в любой точке мира, не может допереть, что тот поп подружился с Сатаной. Первый же поповский созыв не оставил от верообразующей конструкции в Писании и следа. Зато теперь под святостью понимаются не нулевые показатели греховности, а греховность, прицепившая бейджик о желании быть прижизненным святым типа непогрешимого папы, привязавшего себя верёвкой к Престолу, чтобы не вознестись вслед за Христом. Не знаю насчёт еврохристианских ценностей, но кабы пап на цепь сажали, да дерьмом её мазали, чтобы не перекусили, индульгенции бы европейцам не впаривали и про костры Инквизиции не слыхивали.

– Всё время ловлю себя на мысли, что не могу тебе возразить.

– А хочется? В наше время, время завоёванной свободы от Церкви, фальшивость аксиомы одноразовой жизни души продолжает сеять иллюзии и заблуждения о смысле жизни, а от него зависит будущее всех.

– Как такое возможно в век свободы?

– Возникают сомнения в справедливости устройства Мироздания, а они плохой советчик в том, в чём предлагают не сомневаться, или как правильно поступать. Что стоит за неоспоримым призывом церковников проявлять смирение, милосердие и жить по совести? Наши, извращённые ими, представления о Мироздании. Когда пророчества о неизбежном обновлении христианства, то есть о возвращении первозданного верообразующего закона на место, сбудутся, это будет понято всеми, потому что вопреки сегодняшней воле Святой Церкви, Человечество перестанет стоять на голове. Например, искусственное ограничение закона действия кармы однократностью человеческой жизни искажает восприятие ответственности за содеянное и влияет на цели и мотивы людей. Ложное верообразование влечёт сомнительные объяснения истоков «врождённой греховности», и это тоже определяет неадекватное поведение личности и её отношение ко всему. Возникает ряд неразрешимых противоречий по поводу равных возможностей и вообще возможности достижения святости за время биологической жизни тела, а также в связи с массовым игнорированием вечных мук преисподней, и это не может не вводить в заблуждение. Столь же очевидны для нас исторические факты лицемерия, лжи и злодеяний церковников, а их грязная, корыстная афера с прощением грехов за деньги, которую Святой Престол провернул лишь благодаря замене первозданного закона на фуфло, общество не может забыть до сих пор. Как можно за деньги попасть в вечный рай, если для этого нужны тысячи лет? Для чего душе дано бессмертие? Для спекуляции мракобесов?

– Парадигма хаоса.

– Сатана знал, что делал. Кроме того, всё более заметным становится противопоставление лживого верообразующего постулата положениям о реинкарнации других религий, эмпирическим и научным данным и сообщениям средств массовой информации, что вызывает недоумение и интеллектуальной раздрай, – разрыв шаблона и когнитивный диссонанс. Напрашивается краткое резюме: за что платили церковную десятину?

– Мне показалось, ты хотел сделать другое резюме.

– Конечно, хотел. Извращение загробной тайны смысла земной жизни превращает известный путь развития общества по спирали в знакомый штопор или тупик. Спрятав от Человечества феномен, причину и следствие возвращения на Землю души, спрятали от него столько же, сколько дубинноголовые материалисты в своём вечном загробном «ни гугу».

– Парадокс?

– На сегодня последний. Ваш отель, фройляйн. Прошу. – Я открыл дверь. – Надеюсь, скоротать ещё один серый осенний вечерок нам удалось.

Я проводил Хельгу до её номера и пожелал доброй ночи, собираясь идти к себе. Она поцеловала меня немножко выразительнее, чем требовало прощание на несколько часов, и я ответил ей тем же. Мы поцеловались вместе, нам понравилось. Неудержимо захотелось ещё, и последовало бурное продолжение. Так бывает не только в кино. Мы стояли, соприкоснувшись головами, Хельга – спиной к стене, держа ключ в левой руке, моя правая рука находилась рядом с дверным замком. Мы были уже готовы срывать одежду друг с друга, едва переступив порог, и оба знали, что через минуту нас ждёт чистое блаженство, потому что с первого дня нам было хорошо на расстоянии вытянутой руки. Обнимая её, я взял из её разжавшихся пальцев ключ, но с лестницы донеслись чьи-то шаги и заставили принять непринуждённые позы. Быть может, в эти секунды ей, как и мне, вспомнилась неоконченная легенда о жене и друге рыцаря, которые отгородились на ложе обоюдоострым мечом, но мы уже поняли, что кроме тех шагов, нас не разъединит ничто. Возможно, наше замешательство послужило бы катализатором страсти, но в коридор вошли довольные собой Ирма Шмутке и Линда Барч, – видимо, им, на ночь глядя, приспичило уточнить время отъезда в Кобленц. Мне оставалось незаметно вернуть ключ, ненавязчиво поприветствовать их поднятой рукой и уйти.

– Ну, я пойду, Хельга. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Спасибо за вечер, – ответила она и поправила сексапильный овал волос. – До завтра.

Лучше бы такое завтра, какое ожидало меня на следующий день, не наступило никогда и ни для кого. Я кивнул и, пожелав подругам Хельги приятного вечера, отправился на третий этаж. «Какая девушка!» – подумал я, отпирая свой номер и оставляя за порогом всё, что произошло за последние десять минут.

Ещё лучше было оставить за порогом трезвую голову, и я налил стакан водки до краёв, поискав, чем закусить. Затем я стащил пиджак с галстуком, врубил ящик в надежде увидеть карту погоды и пошёл умываться, не утруждая себя подведением итогов прошедшего дня. Не потому, что утро вечера мудренее, а потому, что всё было и так ясно, как день: участников драмы, рассказанной Хельгой, соединяла ненависть и любовь, которые протянулись в наши дни. Если вы ждёте, что я перед сном ещё раз напомню, что учение об одноразовой земной жизни души являет собой не имеющее мировых аналогов социально-вредное фуфло, вы ошиблись. Я думал лишь о том, что эта драма со многими неизвестными ещё не окончена, и её придётся доигрывать до конца. «Тидо Фогель был молочным братом Густава Берлица, а Карл Коддль был их смертельным врагом, и чего бы ещё не удалось раскопать, этот исторический факт не вырубить топором», – подумал я и уснул.

* * *

- Так как потомки одной и той же фамилии не составляют, как Духи, одной исключительной семьи или рода, то не смешно ли будет высказывать особенное уважение предкам?

«Без сомнения, нет, потому что должно считать за счастье принадлежность к фамилии, если только в ней воплощались высшие Духи. Хотя Духи не происходят один от другого, но они тем не менее имеют привязанности к тем, кто связан с ними семейными узами, потому что Духи эти часто бывают привлечены в то или другое семейство - симпатией или предшествовавшими связями. Но будьте уверены, что Духам ваших предков не доставляет никакого удовольствия ваше уважение, основанное на гордости; достоинства их тогда только отразятся на вас, когда вы будете следовать их хорошим примерам, и тогда ваши воспоминания о них могут быть не только им приятны, но даже полезны».

Книга Духов

* * *

Я проснулся в похмелье умеренной тяжести и, не размыкая глаз, нашарил на тумбочке часы. Было начало девятого. Хельга, вероятно, уже укатила с подругами в Кобленц. Как известно из фильма «Дело было в Пенькове» с участием молодого Тихонова, существуют сны без сновидений, но не бывает сновидений без сна. Мне приснилось, что разгадка тайны, ради которой я осел в Мюнстермайфелде, находится в угловой комнате верхнего этажа западной башни замка, под самой первой из трёх, левой, бело-красной фахверковой башенкой. «Ты должен забраться туда, даже если тебе придётся ночью карабкаться по плющу и пилить решётку», – командным тоном отдал приказание мой внутренний голос, словно ему было без разницы, окончился сеанс сновидений или нет. – «Иначе, за каким хреном ты сюда припёрся?» – чисто риторически напомнил он.

– Тебе легко говорить, – возразило ему моё первое воспитанное и законопослушное «я». – Но если я чего не так отчебучу, отвечать придётся обоим, потому что ты толкаешь моё тело на очень нехороший поступок.

– Много ты понимаешь в нехороших поступках, – высокомерно ответило моё второе «я» на трусливую попытку первого «я» увернуться от завязанных глаз Фемиды, – а сейчас почисти зубы и катись в «Вулкан» завтракать.

– Щас, – пробурчало вслух первое «я» и, деланно кряхтя, с отставленным задом пошаркало в ванную комнату.

– Умывшись, я попрыгал на одной ноге, чтобы влезть во вторую штанину, надел под рубашку тёплый облегающий свитер, набросил бессменный жилет и отправился выполнять самое лёгкое указание – заказывать яичницу с беконом, булочки, кофе и сок. Как ни крути, чтобы вписаться в новый блудняк, всякий раз приходится завтракать.

Спору нет, ориентир помещения, в которое предначертано залезть, несомненно, хороший, – не хуже того, что позволил установить прослушку на вилле Кулешова, – рассуждало моё первое «я», отхлёбывая за столом ароматный кофе.

– Хороший, хороший, – подобострастно отозвалось второе «я», – я показывало его тебе во время транса изнутри и снаружи, а потом специально повело тебя к замку более длинной дорогой, чтобы ты лучше рассмотрел западную стену своими телесными глазами.

– Спасибо, конечно, но у меня закралась догадка, что тебе известно больше, чем ты подсказываешь.

– Ишь, чего захотел. Извини, но свободу воли еще никто не отменял. Рекомендую захватить на дело свою подружку, – у неё нет и минуты, когда бы она ни думала о тебе.

– Что за манера говорить то, что известно без тебя? То, что она «сильно любить меня станет», мне ещё в Москве цыганка нагадала.

– Ты забыл, что цыганка после этих слов ещё кое-что тебе сказала, а то, что у твоей Хельги глаза красные от того, что она ночью по тебе плачет, и дни твоей визы считает, ты в упор не заметил.

– Да как же можно рисковать судьбой и злоупотреблять доверием влюблённого иностранного гражданина? – возмутилось первое «я».

– Ну, тогда лезь по плющу и пили решётку, умник, – строго отрезало второе «я». – Уж не думаешь ли ты, что ваше знакомство является «земной случайностью», должно пройти бесследно, и не было предусмотрено судьбою?

– Ладно, уговорило, обещаю подумать.

– А я и не сомневалось, – покровительственно закончило второе «я» и щёлкнуло кнопкой обратной связи, причём, в тот момент, когда у меня возникло ещё два вопроса: не помешает ли мне косметический ремонт на верхних этажах и чем «успокоится сердце» моей помощницы. «Ага, жди, – так оно тебе и ответит, проще сбегать к ясновидящей», – подумал я напоследок.

Допив эспрессо, я встал из-за стола и пошёл вниз по Борнштрассе, которая вела к капелле Жозефа, обозначенной на плане города. Мы с Хельгой исходили множество улиц и памятных мест, но до капеллы не доходили. В районе этой улицы на той же схеме были отмечены пять или шесть гастрономов, и на обратном пути я рассчитывал запастись продуктами.

Итак, что мы имеем? Для начала необходимо сопоставить данные о местонахождении искомого объекта, полученные из трёх разных источников: визуального осмотра западной стены при подходе к замку, результатов гипнотического транса, в течение которого я воспринимал замок изнутри и снаружи, и наблюдений во время экскурсии.

В центре западной стены имелась выступающая из неё молельня, а также небольшая открытая терраса, которые хорошо видны с большого расстояния и подножия замка. В левом верхнем углу этой стены, то есть в дальней от главных ворот стороне, верх прямоугольной башни венчали три круглых фахверковых башенки. Я точно помнил, что помещение спальни, в котором Густав наклонился к тайнику, было угловым, то есть геометрически образованным западной и северной стенами здания, и располагалось на его верхнем этаже. Находясь снаружи, можно сделать вывод, что эта комната имела одно или два узких высоких окна с металлической решёткой, считая от угла стыка западной и северной стен, и была искомым помещением. Это первое.

Чтобы попасть в апартаменты Густава и Флоры, состоящие из нескольких комнат, было необходимо пройти по коридору мимо молельни и террасы до конца и по лестнице подняться на самый верхний этаж здания, – именно этим путём шёл Густав в последний день своей жизни. Насколько высоко надо было подниматься, мне неизвестно, но скорее всего, в конце того коридора должна находиться боковая лестница. Я помню, когда на экскурсии мы вышли из Рыцарского зала, я спросил гида, на каком этаже находится молельня, и гид ответила, что она под нами, и мы будем проходить мимо неё. Потом мы спустились на этот этаж, и я заметил, что дальний конец коридора, где могла находиться предполагаемая боковая лестница, перекрыт до потолка временной металлической преградой. Если, как мне сказали, на верхних этажах проводится ремонт, нижние этажи могли не иметь аналогичной преграды, и, значит, через них можно было попасть на ту же лестницу. Я сразу не придал значения тому, что увидел потом, когда мы спустились в Знамённый зал с флагами, а затем ещё ниже – на первый этаж, в кухню, где добрая Херда давала лизать маленькому Густаву крем для пирожных. Там тоже был небольшой коридор, и этот коридор вёл в сторону дверей, за которыми была та самая боковая лестница. Лёгкие навесные замки открываются просто: поворотом ножки колченогого стула через дужку, а врезные – отжатием двери от дверной коробки отвёрткой, фомкой или топором. Мест проникновения в жилище моего предка по Духу было не менее двух, – та самая преграда на этаже с молельней либо двери на нижних этажах, ведущие к боковой лестнице. Вот только что скажет Хельга, когда я достану «набор взломщика»? Экскурсия закончилась осмотром кухни. Выход во дворик был рядом с ней, и он напоминал обычный чёрный ход. Помню, когда мы вышли на улицу, я посмотрел на здание со стороны внутреннего двора, на другой стороне которого, наискосок, находились два входа – к началу осмотра музея и в турбюро. Это второе.

Теперь третье, последнее...

Я прошёл до конца Борнштрассе и свернул влево на Жозефштрассе. Капелла представляла собой шестигранную башню красного кирпича с заострённым куполом высотой метров в шесть. Убедившись, что попасть внутрь и обойти её не удастся, я пошёл дальше, чтобы по Оберторштрассе вернуться обратно и зайти в продуктовый магазин. По этой улице можно было дойти почти до отеля, – она упиралась в туристический офис, в который я заходил в первый день приезда. Офис был вершиной треугольника из трёх улиц, последняя из которых вела назад.

Итак, последнее. Мне удалось побывать в замке ещё раз, мы с Хельгой поехали туда утром. Я попал на экскурсию с группой англоязычных туристов, осмотрел помещения, по которым нас водили, но ничего нового и интересного не обнаружил и к обеду вернулся в Мюнстермайфелд пешком. Представить расположение покоев Густава и Флоры я не мог, но полагал, что как только в них попаду, отыщу нужную комнату. Последовательность действий моего предка по Духу, запечатлённая в гипнотической регрессии, была такова. 16 июня 1536 года Густав фон Берлиц возвращается с охоты, идёт по коридору, фиксируя взгляд на молельне, и, дойдя до конца, поднимается по лестнице вверх, в северо-западную часть башни. Сначала Густав, или я, – как хотите, входит в «свою комнату» и сообщает об этом Игорю Львовичу. В комнате никого нет, и он предполагает, что Флора находится в спальне с Арнольдом или разговаривает со служанкой Бутикой. Из окон этого помещения Густав смотрит на обрыв, отвесно спустившийся к реке, выпивает бокал вина и находит записку Тидо-Ловкого о кознях Карла Коддля. Густав потрясён содержанием записки о смерти отца Флоры, осторожно покидает комнату и направляется в спальню, где жена поёт сыну колыбельную. Флора говорит Густаву, что отнесёт спящего Арнольда к старой Берте; он знает, что она скоро вернётся, и это существенно. Густав отвечает доктору, что спальня расположена в северо-западном углу башни, другого выхода из неё нет, и из узкого окна видит, как, река уходит влево за обрывистый берег, который пользуется дурной славой, – то есть он воспринимает тот же пейзаж, что из окна предыдущей комнаты. Он описывает Игорю Львовичу спальню, её интерьер и предметы. Затем возвращается Флора. Густав сообщает ей, что в хижине дровосека их ждёт Тидо, и просит её переодеться. Флора уходит вновь, а Густав бросается в дальний левый угол – у окон, к тайнику за гобеленом. В тайнике – кожаный чехол, опечатанный личной печатью, о чём он сообщает доктору. Этот тайник постоянного пользования находится на расстоянии двух ладоней от угла и одной ладони от пола, что примерно соответствует 35 и 17,5 сантиметрам. Густав решает оставить документы в тайнике, и в этот момент возвращается Флора. Очевидно, что помимо двух указанных помещений, есть, как минимум, ещё два – то, куда Флора отнесла Арнольда и то, где она переодевалась, однако сориентировать вход в апартаменты относительно внутренней планировки невозможно. Густав предупреждает Флору, что они должны покинуть замок как можно незаметнее, а это можно понимать так, что они уходили не коридором, а по боковой лестнице, и, оказавшись во внутреннем дворике, вышли через северо-западные ворота, обошли замок и перешли подъёмный мост. Смерть настигла обоих в последующие полтора-два часа. Я обязан разыскать эту девушку!

И всё же некоторые выводы о расположении помещений Густава и Флоры сделать можно. Окна комнат, где Густав читал записку своего оруженосца Тидо Фогеля и устроил тайник, выходили на злосчастный речной обрыв, и, значит, данные помещения могли быть смежными. Спальня, где находился тайник, была угловой, и слова Густава о том, что из неё не было другого выхода, могли означать выход в проходную комнату, одна из стен которой была продолжением стены северной. Другие помещения семьи также могли иметь северные стены, и эта часть замка была обращена к лесному склону. Ещё одним препятствием на пути в заветную комнату могли быть двери, ведущие в апартаменты с лестницы, но вряд ли их замок отличался большой надёжностью. Если строители, работающие там, запирают двери на ночь, избежать следов взлома не удастся, а чтобы сбить их с толку и не допустить вмешательства полиции, нельзя оставлять прочих следов.

Оставалась ещё одна задачка: что сказать Хельге? Что меня осенило посчитать скелеты в шкафу предков Эльзы? Вы представляете её реакцию, если сказать, что я прихвачу «на дело» кувалду, чтобы разнести метровую стену вдрызг? У вас есть предложение, как в чужой стране замотивировать кражу «секретных документов» пятивековой давности и нарушение права частной собственности под благородный поступок? Я вам больше скажу: до того, как воспользоваться посторонней помощью в заданных границах допустимости, не додумались бы компьютеры подразделения специальных операций, где о пределах дозволенного не заботятся. Я не мог использовать ни силу, ни шантаж, ни прямой обман, ни подкуп и не имел ресурсов, чтобы обставлять какие-то комбинации. Я не мог сказать Хельге, что ищу в этой комнате следы своей прошлой жизни, и не мог сказать ей о наличии в ней тайника. Желание взглянуть из окна той самой комнаты на обрывистый берег реки, который несколько столетий назад пользовался в окрестностях дурной славой, у меня, разумеется, было, но оно вызывалось не блажью, а серьёзными обстоятельствами. В общем, сомнений в том, куда и зачем лезть, у меня не было, как не было детального плана объекта, ключей, отмычек и помощников. Тот способ, на котором я остановился, требовал участия Хельги, сокращения риска и учёта всех мелочей. Ничего нового, чем бы ни пользовались магазинные воры советской эпохи, совершающие кражи по предварительному сговору с применением технических средств, я не изобрёл.

По дороге я зашёл в гастроном, купил продуктов и пару бутылок вина, которое в ресторане выбрала Хельга. Когда я вышел, небо совсем потемнело и начал моросить дождь. Я едва успел дотащить свои авоськи до крыльца отеля, как сверкнула молния, грянул гром и дождь полил как из ведра. Синоптики предсказали ненастье на ближайшие два-три дня. В номере я переоделся, лёг на спину и расслабился. Карабкаться по плющу и пилить решётку окна на высоте десятиэтажного дома под раскаты грома и блеск молний не хотелось. Я подумал, взяла ли Хельга зонт, прислушался к шуму беспрерывного ливня, дроби капель и сладко задремал.

Обед я проспал, и когда проснулся, дождь уже кончился. Захотелось выпить сладкого чая как в детстве, но в магазине я про него забыл. Бакалейная лавочка была под боком, я быстро собрался и спустился вниз. Асфальт на тротуарах был мокрый, мутные ручейки воды ещё стекали по булыжникам вниз, луж не было. Я вернулся в отель минут через двадцать, поднялся на третий этаж и перед дверьми номера шагах в восьми от моего увидел молодую худощавую женщину. Она была иностранкой, не немкой. На ней был элегантный синий дождевичок и голубые джинсы, на плече висела открытая сумка, из которой она пыталась что-то достать, запрокидывая голову, – очевидно, у неё из носа шла кровь.

— O, my god, some blood! — обречённо воскликнула она, тряхнув сумку. — O, no...

— What is happened with you?

— I’ve lost my key.

— Let’s go with me, I will give you napkin.

Она пошла со мной, зажимая пальцами нос, а я открыл свой номер и пропустил её вперёд, скидывая жилет.

— Sit down, please, — пригласил я, указывая на кресло.

Я зашёл в ванную, достал пачку влажных и обычных салфеток и передал ей:

— Take, please. Are you a native of England?

— No, of Ireland.

— Good, — ответил я и пошёл мыть руки.

В дверь постучали и тут же открыли. Я вышел на порог ванной, вытирая руки, и увидел Хельгу.

– Привет! А я тебе петушка на палочке... – она осеклась, заметив гостью; её лицо окаменело, голос дрогнул, и она бросила взгляд на столик рядом с креслом.

Натюрморт был подходящим: бутылка вина, которая не вошла в холодильник, стакан, кружка и пачка чая. Моя случайная гостья в этот момент перелицовывала салфетку.

– Подожди, Хельга...

Она демонстративно отвернулась и шагнула за порог, а потом хлопнула дверью с другой стороны, – не слишком громко, но настолько выразительно, что не заметить этого было нельзя. В общем, классическую фразу «это не то, что ты подумала» ввернуть я не успел, и, очевидно, моё расстройство легко читалось на физиономии.

— Tell me your name, please.

— Alex.

— Pamela. Excuse me, please. Thank you very much. I must to go.

— Yes, please, — я пожал плечами, мол, ничего, бывает.

Ирландка ушла. Может быть, спуститься к Хельге и постучаться в её номер? Мгновенное разочарование может быть таким глубоким, что в эту минуту к человеку бесполезно подходить. Глупо получилось, даже чай расхотелось пить, хотя с утра ничего не ел.

Чай, как известно, не водка – много не выпьешь. Я налил полный стакан, осушил до дна и задумался, что произойдёт раньше: сопьюсь, сойду с ума или закончится виза. У Хельги два пути – преодолеть разочарование и вернуться, чтобы пережить мой отъезд и последующую разлуку, или остаться разочарованной, порвать сразу и не тешить себя иллюзиями. Таков Закон Мерфи: всё, что хорошо начинается, кончается плохо, а то, что начинается плохо, кончается ещё хуже. Она не вернётся, – так ей будет легче, и она не может этого не понимать, поэтому предлагать ей соучастие в авантюре просто бессмысленно. Портье отеля мог бы выступить свидетелем, что Памела потеряла ключ или захлопнула его в своём номере, и произошло недоразумение, но эта овчинка не стоила выделки и ничего не могла изменить. Хельга, возможно, сохранит своё разочарование на многие годы, и я бы смог объясниться перед отъездом, но это вряд ли принесёт ей утешение. Ситуация казалась безвыходной, хотя вариантов, – один глупее другого, было три.

Если идти на дело одному, подходящий гвоздодёр, топорик, зубило и молоток можно приобрести в магазине, который я уже присмотрел. Для этого варианта необходима информация, которой располагает Хельга. Вариант второй: спрятаться на последней экскурсии за шкаф или занавеску и выйти, когда стемнеет, но в этом случае остаётся та же проблема с дополнительной информацией. Третий вариант: договориться с рабочими, которые проводят ремонт на верхних этажах, чтобы они дали мне осмотреть комнату, но даже если это удастся, вскрытие тайника в их присутствии исключается. А если я буду ходить на рекогносцировку, как на работу, примелькаюсь от шляпы до ботинок, и меня вычислят на следующий день. Планы рушились, а я всё больше пьянел и больше распалялся.

За именами, установленными в России, Франции и Германии, стояли реальные люди недоступного прошлого: Густав и Флора, их родственники, Тидо Фогель, Корнелиус Роттердорф, Карл Коддль и другие члены тайного братства, Отто и Агнес Брутвельдты. Разве этого недостаточно для того, чтобы считать мою задачу выполненной? Разве тайна потомков, которую завещала разгадать лично мне, ещё не рождённому, моя прабабушка, всё ещё остаётся неразгаданной? «Послушайте, вы! – пьяно заорал я, сам не зная на кого, и налил второй стакан водки, – у любого смертного есть пределы. Я и так сделал почти невероятное, – вы посчитайте людей в каждой стране, которые мне помогали, сколько из них я заставил работать втёмную и сколько раз рисковал!» – я опять выпил полный стакан, не закусывая, и грохнул дном стакана о стол. Да идите вы все к чёртовой матери! Попробуйте сами отыскать через полтыщи лет скелеты в своём шкафу и свою могилу. А если вы не сделаете полшага к истине, вам самим вовек не догадаться, что миллиарды людей одурачили всего две ублюдочных аксиомы. Вы и дальше будете превозносить своих кумиров за их порочные идеи, гордиться почётным членством в кворуме Буцефала и веками зализывать кровавые раны невыученных уроков, – медленно и невнятно договорил я и, не раздеваясь, повалился на кровать ничком.

Последним, что посетило моё затухающее сознание, были мысли, словно протянутые на магнитофонной ленте с низкой скоростью: я никогда не забывал слова цыганки о том, что спасти меня от неминуемой смерти может только Хельга. И я всегда помнил, что это могло случиться только в определённый день и при определённом положении звёзд...

* * *

НЕДОСТУПНОЕ ПРОШЛОЕ. Германия, Майнц, 12 июня 1536 года

Густав ещё раз постучал в тяжёлые двери церкви и вслушался, он чуял малейший шорох за много шагов.

Дверь отворил полный низкорослый человечек в мешковатом балахоне с капюшоном на огромном лысом черепе. Внутри было ещё темнее, чем на улице.

– Я пришёл с миром. Мне нужен викарий, мы знакомы. Передайте ему, здесь граф Густав фон Эльзен-Берлиц-Рот.

– Викария, к сожалению, нет, – держа ручки на животе, ответил тот, – он в отъезде. Тут его духовник, если ещё не ушёл. Позвать его?

– Просите, чёрт подери. Мы привезли даму, которая вот-вот лишится чувств.

Человечек со сложенными на животе ручками засеменил в темень и вскоре появился в сопровождении статного пожилого мужчины с грубыми чертами лица. На нём было чёрное в складку платье, придававшее суровый вид непреклонного служителя церкви.

– Добрый вечер, святой отец.

– Я не священник, но и вам – добрый вечер. Что вам угодно?

– Я хотел просить викария приютить несчастную женщину, которая едва держится на ногах. За ней гонятся преследователи. Викарий – друг моего отца.

– Это и мой друг. Где она?

– У крыльца, с моим компаньоном.

– Алоиз, – обратился мужчина к тому, кто открывал дверь, – пожалуйста, приведите даму и усадите на скамью.

– Негодяи хотят убить ее только за то, что при ней выболтали лишнее. Ее спасла одна милость Божья.

– Могу ли я ещё чем-то помочь?

– Я хотел бы исповедоваться.

– Я уже сказал, что я не святой отец.

– Кто же вы?

– Мартин Лютер.

– Вы?! «Виттенбергский папа»? Сам Лютер?

– Я отлучён от церкви. Вам лучше поискать священника. Вы католик?

– Я не хочу быть им.

– Почему же?

– Потому, что в своих книгах вы неплохо ответили на свой вопрос. Спаситель не создавал церквей и никогда в них не проповедовал. Мне стыдно быть католиком, – это грех?

– Грех в другом…

В дверях показались трое.

– Алоиз, у вас найдётся тихий уголок?

– Конечно, господин Лютер. Вы там были, он пустует.

– Проводите даму сразу туда. Возможно, она останется здесь надолго. С викарием я поговорю сам. Накормите её немедленно и дайте глоток вина.

Анхен взяли под руки и медленно повели к двери у алтаря. Граф сделал шаг к Тидо и незаметно передал ему кожаный мешочек с золотыми монетами. В церкви стоял полумрак, хотя горели несколько свечей.

– Не хотите ли пока присесть?  – спросил Лютер.

– Спасибо. Дорога была трудной.

– Я знаю, из каких вы мест. А если бы вы не умели читать, вам бы тоже не хотелось быть католиком?

– Мне довольно того, что я слышу, и моим глазам свидетели не нужны. Разве Господь создал бы Вечной Ад, зная, что все будут стремиться из ада земного только в него? Не кажется ли вам, что в Риме говорят и делают много глупостей?

– Вы слишком дерзки, молодой человек. Надеюсь, в вас говорит не одно ваше происхождение.

– Вот как! Вы усмотрели дерзость в рождении с серебряной ложкой во рту и в сомнении, что бессмертная душа обязана сделать за одну земную жизнь столько, сколько за дарованное бессмертие? Неужели, я смог задать вопрос, который непостижим доктором богословия и профессором библеистики, но всегда опережаем ответом святых отцов?

– И умны, – Лютер улыбнулся, его грубоватое лицо осветилось. – Только не задавайте подобный вопрос кому-нибудь другому, – на вас донесут и тут же забудут.

– Но я задал его вам и ничего не услышал.

– Вы пришли исповедоваться или исповедовать?

– А разве моё искреннее отношение к недоразумению и явной лжи не напомнило вам исповедь?

– Напомнило бы, если бы своё отношение вы заранее назвали грехом и ересью.

– Откуда же мне это знать, не будучи доктором и профессором? Чтобы назвать что-то ересью, было бы неплохо знать, является ли суд Святой Инквизиции Божьим Судом, а Папа – непогрешимее апостолов.

– А вам этого священник никогда не растолковывал?

– А вы в своих книгах пересказали то, что слыхали от священников? Вот если вы подтвердите, что бессмертная душа обретает бренное тело лишь однажды, чтобы вознестись в заслуженную обитель навсегда, я почту ваши слова за последнюю истину. Вы разделяете эту католическую истину с римским папой или критиковали индульгенции только потому, что за вечное место в раю следует расплачиваться с папой не гульденами, а беспрекословным послушанием?

– Вы же сами знаете ответ: от повторного рождения на земле нельзя откупиться золотом так же, как и от Божьего наказания за единственную жизнь.

– Тогда непонятно, почему это нехитрое правило не могут усвоить бишофы и фюрсты, – насколько я их знаю, они, скорее, удавятся за монету, чем швырнут её по ветру.

– Хотите, чтобы прихожане стали праведниками, которым было бы не за что платить Святому Престолу?

– Думаю, господин Лютер, такому невозможно случиться. Церковь учит, мы с рождения порочны и грешны, что не будет оспаривать даже слепой. Но если мы уже когда-то жили на земле в грехе и пороке и не обрели их там, откуда приходят в наш грешный и порочный мир лишь однажды, это влечёт ещё два вопроса, на которые вам опять не захочется отвечать.

– Какие? – спросил Лютер. Ему был симпатичен этот молодой человек, который прожил на свете почти вдвое меньше его. Послал же Бог путника, – подумал он. Ему не хотелось говорить о ереси, за которую случайному собеседнику пришлось бы отвечать перед первым же злобным святым отцом. На эту тему он мог разговаривать только со своими ближайшими сподвижниками и женой Катариной, но его спрашивали о том, о чём не мог бы спросить и каждый тысячный немец в своей стране.

– Если расплачиваться за грех всё равно придётся, важно знать, чем, поскольку вечного ада нет. И второй: если повторное рождение на земле неотвратимо, мы приходим в этот земной ад не ради того, чем нам морочат голову жирные епископы папы римского, а для чего-то иного, о чём они не хотят сказать. Очевидно, я безнадёжно глуп, ибо не понимаю, как уживаются святость и непогрешимость Святого Престола с жестокостью и злодейством, или же религия должна быть другой, и всех епископов, угодных Риму, надо согнать на площадь и отправить к римскому папе босиком, как скот.

Лютер окинул графа взглядом, его пыльные сапоги, меч на поясе и берет в его руках и неожиданно рассмеялся:

– Я бы тоже послал их босиком к чёртовому папе, а потом бы в своё удовольствие играл на лютне. Люблю, знаете ли, музыку.

– Неужели, вы хотите добиться переименования Священной Римской империи германской нации и избавиться от всевластия Сатаны? Думаете, немцы пошлют к чертям римского папу и пойдут по вашим стопам? Впрочем, не говорите ничего, я читал ваши книги. Ответьте мне на первый вопрос, и я пойму, будет ли нужна католическому священнику моя исповедь.

– А почему она нужна вам?

– Потому, что моих родственников окружают те, кто являются тайными врагами одних и близкими других. Я не в силах ни разорвать узы крови, ни укрепить их, а опасность братоубийственной войны растёт день ото дня. Мне предстоит тяжкий выбор, потому что моё созерцание зла становится грехом, если я не смогу предотвратить кровь.

– Я отвечу вам, но не потому, что я скромный профессор библеистики.  Вы даже по секрету не услышите этого от бишофов и курфюрстов, хотя один из последних спас мне жизнь.

– Я не видел среди них глупцов.

– А разве я их так назвал? Церковь учила переселению душ триста-четыреста лет, например, такие отцы христианской церкви, как Франциск Ассизкий, Ориген и многие другие. Величайшие представители Учения Христа продолжали признавать его реальность, но церковная власть решила по-другому: «Вы приходите в этот мир только один раз; это ваш единственный шанс. Если вы упустите его, отправитесь в адские условия навечно: адский огонь и сера, никакой пищи, никакой воды, ничего хорошего». Церковь пыталась побудить людей поклоняться из страха вечного ада. Люди стали считать, что переселение душ – очень хорошее дело, так как они возвращаются в мир, чтобы наслаждаться снова и можно откладывать духовную жизнь до будущих рождений.

– Превосходно! Глупая порочная чернь откладывает духовную жизнь и вечный рай до нового рождения и не поспевает за Святыми Отцами, которых с объятиями встречает Святой Пётр у Райских Врат. А римскому папе не приходило в голову, что паства предпочитает хотя бы изредка гостить на земле, чем вечно находиться в загробной компании осточертевших Святых Отцов? Вы же сами писали, что духовенство и простые люди равны между собой, а Отцы этого не хотят. Так что это не ответ, господин профессор.

Лютер посмотрел на графа в изумлении – он не мог понять, что тот имел в виду.

– Почему же?

– Потому, что неуклюжая причина подмены переселения душ на адскую вечность похожа на попытку не только оправдать ложь, но и убедить прочих, что она лучше правды. Равенство священника и прихожан не будет держаться на церковной лживости. Если потрясти священника за ноги с самой высокой кирхи, он возопит в своё оправдание эту неуклюжую ложь в первую очередь, лишь бы Сатана мог и дальше делать вид, что его нет. Вы не находите, что католическая забота о душе по пути в рай приятнее звуков лютны?

– Я отвечал на ваш вопрос о подмене. И совсем другое дело, почему Отцы Церкви пошли на неё в действительности. Около 553 года император Юстиниан вынес Оригену обвинение, и людям сказали, чтобы они не читали его книги, не верили в переселение душ, или же они попадут в ад. Приведу вам анафему на Оригена: «Всякий, кто отстаивает вымышленное предсуществование душ и невероятное возрождение, следующее из него, да будет проклят».

– Господин Лютер, правильно ли я вас понял: вы проповедуете идею равенства прихожан с теми, кто предаёт проклятьям за правду и определяет количество возрождений в силу своего равенства с Господом?

– Да… но…

– Чего ж тут не понять? Католики проклинали людей за возвращение в мир для наслаждений и придумали вечный ад, чтобы укоротить время греха. А когда мало времени, приходится поторапливаться, и, если вечный ад создан не Господом, а выдуман Святыми Отцами, мы снова вернёмся за наслаждениями в обществе святых лгунов, которые тащат на костёр за что хотят.

– Всё так и есть.

– Знаете, по земным обычаям, за куда меньший обман отрезают язык и вздергивают за ноги, поэтому непогрешимость папы вряд ли послужит индульгенцией. А если бы за каждую индульгенцию отрубали руку, как за воровство на ярмарке, у непогрешимого папы не хватило бы ни епископов, ни рук.

– Вы желаете этого?

– Нет, но вы напрасно пытаетесь отыскать во мне злость и ненависть, – их нет. Я думаю, что люди не представляют, как жестоко их надули, а хуже всего то, что благодаря этим святым животным, они не знают, как и за что придётся отвечать. То, что я слышал в церкви, и осуждалось в ваших книгах, я не могу отнести к Божьему Промыслу. Скажите, а нельзя ли было объяснить людям, что их души возвращаются на землю не за наслаждением, а для того, о чём говорит Спаситель? Или после 553 года церкви до небес уже строили не для этого?

– Нельзя. Его слова из Писания были вычеркнуты задолго до этого времени.

– Значит, церкви был нужен не Спаситель, а всего лишь Его Имя и лишь для того, чтобы Его Учение было заменено адской вечностью?

– Чтобы сделать паству послушной и управлять. Любая власть, правящая в обход Божьего закона справедливости, падёт и не принесёт ничего, кроме горя.

– Вы откроете мне тайну, чем будет наказан тот, кто прожил свою жизнь в грехе и пороке?

– Без этого наша встреча не имела бы смысла. Душевными муками после смерти и более суровой жизнью после рождения. Таков закон.

– Погодите. Выходит, распять Господа показалось мало. Рим проклял Дела Господни, апостолов и всех, кто любит Бога больше себя, и теперь повсюду правит не Божий, а антихристианский закон?

– Повсюду, достопочтенный граф, если вы спрашиваете о самом законе и мнящих в нём истину. Даже в бескрайней Русландии, где князья властвуют с помощью вечного ада уже пять веков, и насаждают у себя наше просвещённое крепостное рабство. Везде одна и та же антихристианская ложь, охраняемая силой страха и зла. Вы знаете ещё слишком мало, чтобы постичь суть вещей.

– Но я же не настолько глуп, чтобы не понять великую истину в нескольких словах. Люди не глупее меня и быстро поймут, что, если новое возрождение на земле необходимо для искупления старого, римский папа нужен им только для того, чтобы клеить индульгенции на задницы своих епископов.

– Четверть века назад я побывал в Риме и видел, во что превратилась Вера, и вернулся оттуда крайне потрясённым. Я видел тупость, невежество и разврат римского клира, который царит в столице и римских провинциях и доныне. А что до великой истины, она была заменена на вечный ад более тысячи двухсот лет назад. Это то, что вы, граф, хотели знать.

– А в этой Русландии есть свой «римский папа»?

– Русы – великодушный народ, однако их князья тоже навязали им веру в бренность тела и вечный ад «от Бога». Самозванные наместники везде одинаковы – им не выгодно посвящать чернь в тонкости богословской науки, потому что они переворачивают весь смысл жизни. При насаждении веры в вечную преисподнюю было убито огромное число русов, но в бренном мире забывается всё.

– Русландия... где она?

– Далеко, на Востоке. Суровая холодная страна, населённая сильными, благородными людьми. Тамошние князья и священники тоже хорошо понимают, что под вечный ад можно придумать любой мирской и религиозный закон. Когда я уличил Отцов Церкви во вседозволенности и богохульстве, они назвали меня антихристом, а христову истину – протестантским ядом и заразой.

– Невероятно…

– Настроить церквей до облаков, не значит изгнать из них дьявола.   Увы, в своих книгах я боролся с тем, что не могло бы сосуществовать с германской нацией, если бы первородное учение Христа не заменили на вечный ад. Этот постулат позволяет выдавать зло за добро и добро за зло, и потому его почти невозможно отменить. Он убивает справедливость. Однажды это поймёте и вы, а до той поры никогда не высказывайтесь вслух, – вы не сможете ни отделаться от божьего агнца в рясе, ни добиться его признания в самой явной лжи. Они больше чумы боятся, что Библия для немцев будет на немецком языке, потому что только тогда немцы начнут думать о Господе в себе, а не избегании костра. Если церковь не приблизится к Богу, нация постоянно будет во власти христопродавцев и антихристов, а вместо одного папы придёт другой.

– Значит, в Библии на немецком языке тоже не будет слов Христа о переселении душ, и то, что есть у нас, – это не христианство?

– Нет. Христианским может быть только один закон из двух, а Западная и Восточная церкви проповедуют Вечный Ад. Вы человек незаурядного ума, граф, тем не менее, постарайтесь не искать вокруг себя таких благосклонных слушателей, как я, – вас с удовольствием предадут, и, если будете упорствовать, сведут с палачом. Мне будет очень жаль, если пепел вашего бренного тела развеют над моей совестью.

– Что же мне делать?

– Боритесь и слушайте голос своей души и сердца, – Всевышний внутри вас, не ищите его на стороне. И стремитесь постичь разницу между внутренним смирением перед Господом и теми, кто зовёт себя Его слугами, источает сладкие речи с амвона, а сам является площадным изувером и врагом рода человеческого. Многие из друзей станут вашими врагами, многие из врагов подружатся с вами, и только равнодушные останутся вам верны, но только ваш выбор с кем быть, определит ваше будущее. Делайте, что должны, потому что Господь, если вы с Ним, с вами и пребудет.

– Меня тяготит то, что сказал пастве священник. Спасителя прибивали к кресту в присутствии матери и Марии Магдалины, после чего он давал наставления своему любимому ученику. Это так?

– Я не верю в это, даже если эти слова дойдут до наших потомков через много веков. Это немилосердно, любящему сердцу этого не выдержать. Такого просто не могло быть.

– Не слишком ли много небылиц среди наставлений на путь, который не является истинным?

– Извините меня, граф, мне давно пора идти. Прощайте, и не беспокойтесь за госпожу, – Лютер протянул Густаву руку.

– Спасибо. Прощайте, господин Лютер. Я запомню нашу встречу на всю жизнь.

– В следующей жизни мы будем такими, какими нас сделала последняя жизнь. Оглянитесь, – наша реальность – уже есть наше искупление прошлой жизни; любите в настоящем, и вас будут любить на земле в будущем, когда вы будете уже не вы. Утаить от людей предсуществование их души – всё равно, что призвать в помощь Сатану, какой бы рай он не обещал, – сказал Лютер и исчез в темноте. Он не мог знать, что его последние слова поразят графа больше всего и навечно осядут в недосягаемых временем глубинах его души.

Только теперь Густав заметил, что в углу у входа с понурой головой ждёт Тидо.

– Тидо, брат, всё будет хорошо, проводи меня к ней.

Мужчины вышли в сводчатый коридор и спустились по тёмной лестнице.

– Сюда, она здесь, – Тидо постучал в кованую дверь.

Анхен сидела на краю ложа, безучастно склонив голову. В комнате, похожей на келью, горела свеча, и были только стол и стул.

– Мне уже легче, спасибо тебе.

– Благодари своего Ловкача, он всегда вовремя подворачивается под руку то мне, то тебе. Потерпи, клянусь, мы заберём тебя отсюда, и всё будет, как прежде. Нам нужно время. Завтра к тебе зайдёт викарий, ты можешь довериться ему во всём, а пока за тобой присмотрит Алоиз. Дай ему золотой, он купит тебе новое платье. Тидо, мы должны возвращаться.

Оруженосец подошёл к девушке и обнял её за плечи.

– Анхен, мы вернёмся за тобой.

– Да, я буду вас ждать.

– Прощай, моя хейрин, возьми его. Это амулет моей матери Берты. Пусть он светит тебе, когда весь свет погаснет вокруг тебя...

Проделав большую часть пути, всадники подкрепились и напоили лошадей. Привал закончился, когда Тидо сказал:

– Я знаю, что надо делать. Мы перевезём сундуки Коддля и спрячем их в другом месте. Я всё продумал, надо только незаметно достать повозку.

– Мы не можем пойти на это.

– Потому, что чужое богатство не приносит счастья? Оно мне не нужно.

– Коддль догадается, и мы всех переполошим.

– Зато нам поверят, и посадят его в подвал.

– Никто не поверит, что близкие предавали их. Не всё так просто, как думаешь ты. Я знаю Карла – он опередит нас, и тогда против нас будут все. Надо обезглавить змею, и хвост умрёт сам. А ты предлагаешь наступить на одну змею, чтобы зашипел весь клубок.

– Что же тогда делать?

– Готовиться к свадьбе. Если бы ты не упрашивал свою Анхен выйти за тебя замуж, а женился на ней, она бы послушала тебя и не пошла в служанки к врагу рода Эльзенов, чья кровь течёт в твоих жилах. Но в тебе взыграло ложное благородство, а в ней – гордость, за которые будете страдать оба. Рыцарь недоделанный.

– Она бы снова не согласилась.

– Ну, конечно, куда лучше прислуживать какому-то мерзавцу, чем своему мужу, и ждать, когда её возьмут за руку и перестанут спрашивать глупости! Спроси у Бутики, о ком всё время говорит её подружка Анхен Берг.

Они вскочили в сёдла и продолжили разговор.

– Густав, Анхен сможет вернуться в замок?

– Скоро, но не раньше, чем мы используем то, что она услышала, и чем оттуда уберётся Коддль. Или его повесят, но в том не будет нашей вины.

– Если бы герцог знал, что я его сын, он бы поверил, кто столкнул в пропасть моего сводного брата.

– Не знаю, Тидо, но, если наши сердца хотят справедливости, и слабый может изменить будущее. Тидо, есть одно дело, от которого ты можешь отказаться. Я должен ехать на охоту и не успею сделать его сам. Эта охота важнее добычи. Мне удалось найти верного союзника, от которого зависит, поверят ли в коварство Коддля и Нойгаута или нет.

– Говори, брат мой.

— Надо прокрасться ночью в дом Сильвестриуса и попросить его забыть о Матильде. Надень маску и возьми верёвку, боли ему не причиняй. Бросишь его на пол и изрежешь его поганую рясу там, откуда торчат его толстые, короткие и кривые ноги.

– Он мне противнее, чем крики уличных продажных девок и торговок на ярмарке в Мюнстермайфелде.

– Это не всё, Tидо. Скажешь ему, что в следующий раз спустишь с него шкуру живьём и пригласишь на первое свидание к нему Матильду вместе с сестрой. И не забудь сказать, что будешь следить за ним в церкви, чтобы ближе трёх шагов к ним не подходил, и даже дома, когда он спит. А если он ещё хоть раз посмеет выпороть кого-нибудь на площади или нажаловаться своему римскому папе, ему заткнут глотку кляпом, как всем сожжённым, свяжут и забьют до смерти самого. Хорошо, что он не перепутает тебя с сыном кузнеца, иначе ему конец.

– Всё исполню в точности… Густав, ты не хочешь говорить мне о беседе с самим Лютером?

– Ну что ты! Когда я что-то скрывал от тебя? Я хотел знать, почему на свете нет справедливости.

– Что он сказал тебе?

– Что люди понимают справедливость по-своему, а Закон Божьей Справедливости от них скрыт.

– Кем?

– Римом. Очень давно – большую часть времени после распятия Христа. И, главное, если понять этот закон, можно открыть Господа в своём сердце.

– Тогда я совсем не понимаю, чему учит Сильвестриус и Папа Римский.

– Церковь учит послушанию и смирению перед тем, во что заставляет верить под страхом насилия и смерти, остальное ты видишь сам.

– Когда за колдовство сожгли красивую Сесилию, он назвал ее ведьмой и сказал толпе, что всех непослушных в аду ждёт такой же вечный огонь. А Сесилия была непослушна, и в городе поговаривали, что она не смогла смириться с домогательствами священника. Выходит, что Матильду избили за то, что она любит своего жениха, а Сесилию сожгли за то, что не любит Сильвестриуса. Не понимаю.

– Чего не понимаешь? Почему он говорит о красоте души и тут же больно щипает женщин за титьки? Но Тидо, Господь вовсе не такой жестокий, как они говорят, а они так говорят потому, что жестоки сами. Сжечь живое существо заживо или подло обмануть кого-то очень непросто, и не сможет каждый.

– Не каждый? Тогда почему они могут сжигать людей по всей священной империи? Может, ты не хочешь признаться себе, что в кирхах империи собрались только такие, как наш святой отец Сильвестриус?

– В душе таких людей скопилось много страха и ненависти, даже если они поселились в их сердцах тысячу лет назад.

– Разве они могли поселиться в сердце тысячу лет назад?  Не понимаю.

– Могли, и смогут опять. Душой ты понимаешь всё это, я же вижу, а если бы не понимал, копил бы в себе похоть и ненависть, как Сильвестриус.  Но если бы ты убил его, душа его осталась бы такой же чёрной, какой была, и когда он вновь родится на земле, будет всех ненавидеть. Душа возрождается в этом мире, чтобы научиться любить.

– Густав, а ты тоже возродишься на земле?

– Конечно, мой сердечный Ловкач. Только я не знаю, кем, когда и где. А если мне опять повезёт, где-нибудь рядом возродишься и ты.

– Почему ты сказал «опять»?

– Потому, что мне кажется, что я тебя знаю очень давно. И никакие сокровища Коддля не могут изменить ничего. Я хотел, чтобы Мартин Лютер объяснил мне то, что никогда не говорят первым встречным. А ты мне не первый встречный, и всё, что я услышал, обязательно будешь знать ты. Нам не стоит обсуждать всуе дела Господни, важнее которых на свете нет. Поговорим, когда я вернусь с охоты.

– Хорошо. Кому же не интересно знать, что думает о церкви сам Мартин Лютер?

– Пока меня не будет, спроси себя: пошли бы римские папы на неисчислимые бесконечные зверства ради нескольких лет роскоши своего дворца, зная, что вечном аду их ждёт неугасимое и невыносимое пламя, которое никогда не превращает в пепел, как Сесилию. Эти злобные, но очень хитрые твари пытаются нас убедить, что их гнусные злодеяния во Имя Христа позволяют им считать церковь святой, себя – христианами, и достигать райской вечности. Как бы ни так. Вперёд!

Всадники пришпорили лошадей и поскакали во весь опор. Каменистая дорога шла вдоль левого берега Мозеля и была знакома с детства обоим друзьям.

* * *

Два следующих дня я отлёживался тюфяком, почти ничего не ел и лишь во вторник вышел немного подышать. В среду вечером, в начале седьмого, кто-то постучал в дверь, – это Хельга, мелькнуло в голове, больше некому.

– Да, не заперто.

Постучали снова, пришлось вставать. За дверью стояла Хельга. Она казалась уставшей и подавленной.

– Добрый вечер. Проходи, пожалуйста, – я отступил.

Она перешагнула порог и осталась на месте.

– Что-то случилось или ты спешишь?

– Я хочу извиниться. Мне всё объяснила англичанка.

– Ну, объяснила и объяснила, порядочных людей навалом в любой стране. Сядь, пожалуйста, в кресло. В ногах правды нет, как и в головах.

Хельга села, но её поза выдавала напряжение и неуверенность.

– Сегодня утром она прикатила свой чемодан в мой номер и сказала, что её ждёт такси. Она не смогла найти меня раньше... говорила, что ты очень хороший и особенный...

– И ты поверила ей больше, чем своим глазам?

– Алекс, прости меня.

– Забудь. Я поступил бы точно так же. Энергия ревности одинакова у всех народов и не зависит от обручального кольца, её лишены только гаремы, публичные дома и «нормальные шведские семьи».

– Ты, правда, так думаешь?

– А ты, когда хлопнула дверью, думала иначе?

– Ты хочешь сделать мне больно?

– Три дня в одиночестве – для садиста невыносимая пытка, – некого мучить под предлогом желания добра. Мы оба знаем, что в стечении обстоятельств виноват только я. И мы оба знаем, что, если бы ты хлопнула дверью чуть тише, эта ирландка не поняла бы, что случилось, подумала, что ты ошиблась дверью и не стала тебя искать, но тогда бы больно стало мне.

– Мне стыдно...

– У вас тут что, старушка-Европа совсем в маразм впадает? Искреннее чувство – это стыдно, а когда народные евроизбранники внедряют групповуху и стирают в порошок гендерные различия доверчивых народов, – это политкорректно и этично. Тебе не кажется, что народу естественнее стыдиться порочного, шкодливого слугу, а не естественного проявления гендерных ролей?

– Ты, как всегда, оригинален и убедителен. Вчера и позавчера я допоздна работала, но думала только о тебе... Я всё равно бы к тебе пришла.

– И я бы к тебе пришёл.

– Почему?

– А почему я искал вино, которое тебе понравилось? Ты ужинала?

– Нет, я только приехала, оставила плащ в номере и поднялась к тебе.

– Хорошо, что в ваших отелях не клеют на дверях стикер с зачёркнутым сэндвичем. Мы разогреем консервированные сардельки, а остальное выложим на тарелки и съедим. Ты любишь ужин при свечах?

– Только с тобой.

– Смотри. Вот одноразовая посуда, нож, бумажная скатерть-самобранка и пара свечей. Стол маловат, но ничего. Ты сможешь всё приготовить?

– С радостью. Сейчас, вымою руки.

– Пристрой, пожалуйста, эту банку под горячую воду и сток в раковине закрой.

Пока Хельга была в ванной, я открыл бутылку вина и консервы.

– Мне понравилось, как ты выразился про естественность гендерных ролей. Я сама не понимаю, как им удаётся протаскивать тот или другой закон. Ведь для этого нужно сильное лобби, больше половины голосов.

– А можно я поваляюсь на диване и полюбуюсь тобой?

– Только вино открой.

– Уже открыл. Политика – легализованная проституция, ни отменить, ни искоренить; сначала косят под попрошаек, а затем берут плату за свою гнилую мораль. Если бы дьявол не вооружил человечество «одноразовой» аксиомой, твой вопрос не стоял. То, что поп машет кадилом, видят все, а то, что он машет им под самодельную аксиому, не видит никто, потому что земная популяция развивается по нравственному закону, который он объявил ересью и злом. В природе нет другого закона, определяющего нравственное развитие души, кроме того, который извратили и упрятали толоконные лбы.

– Прозвучало страшно.

– Ну, а теперь рассказывай, почему начала задерживаться на работе.

– Не вылезала из-за компьютера и полдня сидела в библиотеке над оригиналами, – ответила Хельга, нарезая ветчину и сыр. – Я нашла про историю ордена всё, что есть. Папка с бумагами в моём номере, я потом её принесу вместе с петушками на палочке. Материалы переведены на русский, в них все подробности.

– Какие источники ты использовала?

– Разные. Летописи, семейные хроники, всё, вплоть до упоминания в дневниках. Оказывается, в 50-е годы прошлого века по поручению владельцев замка группа специалистов провела фундаментальное исследование этой истории, которая заняла более 600 страниц. По его результатам был составлен итоговый отчёт, в котором изложены донесения тех, кто занимался разбирательством дела тайного ордена, показания современников и признания заговорщиков. Есть даже свидетельства тех, кто их пытал. Многих из братства ордена казнили, но секретную казну Карла Коддля так и не нашли. В этом документе приводилось много ссылок на первоисточники, некоторые из них я видела своими глазами. Это был огромный труд, ведь в то время источники систематизировались вручную, и компьютеров не было.

– Ты нашла что-нибудь про легенду о любви?

– К сожалению, ничего.

– Там упоминаются имена Густава Берлица и Флоры?

– Конечно, – их смерть была на совести заговорщиков.

– Какую роль играл Берлиц в истории ордена?

– Он пытался уничтожить его и разоблачить предателей.

– А ты могла бы пересказать самое интересное?

– Могла бы. Полсотни страниц – не так и много. А ты не умрёшь от голода вместе со мной?

– Бедная моя! Всё, открываю сардельки, банка согрелась. Оставить даму голодной за накрытым ею столом! Каков подлец! Скажи, ты простишь меня? Нет, ты ответь, простишь или нет, я жду!

Хельга расхохоталась.

– Не думала, что ты большой артист.

– Как говорил обо мне мой болгарский друг Радослав, «большой артист – Большой театр».

– За что мы выпьем?

– За Хельгу Грот, которая несёт свет исторической истины, и за просветление тёмных, забитых масс.

– Это ты тёмный и забитый?

– Я ещё и голодный. Зажигаю свечи и выключаю свет... За Хельгу Грот! – я поднял стакан.

– За просветление!

– Знаешь, в чём, на мой взгляд, главное злодеяние церковников? Помимо безверия, принцип одноразовой земной жизни души укреплял сословность и классовость общества, то есть служил гарантом социального неравенства, вёл к пренебрежению «маленьким человеком» и эксплуатации. Ты навеяла эти мысли своим экскурсом. Развенчать поповскую аксиому одноразовой телесной жизни души не смогли, но поступили иначе, – отделили поповщину от людей. Вот это и служит ответом на вопрос, «почему христианство не сделало нас лучше». В Книге Духов написано, что ни одно сословие или класс не могут быть счастливы, потому что жизнь даётся, как искупление или испытание. Я думаю, что без Закона Реинкарнации нельзя адекватно воспринимать земную действительность. Тот же фиктивный принцип оставлял общество в неведении относительно актов самосуда «во имя справедливости», вёл к субъективному восприятию справедливости по правилу «око за око», скрывал феномен кармического воздаяния в новом теле и плодил земную скорбь.

– Ты хочешь сказать, ничего не изменилось?

– А ты видишь смысл в том, что «времена не выбирают, в них живут и умирают»? Я – нет, просто кому-то понравилась рифма. Чем отличается наша жизнь в 90-е, от той, что была во времена Густава-Справедливого? Ничем, потому что мы говорим не о резиновых бабах и гаджетах, а о том, что порочная верообразующая конструкция церковного закона испоганила взгляд на жизнь.

– Будет ли корректным такое сравнение?

– Попробую объяснить. Наш фильм «Ворошиловский стрелок», в котором заслуженный дед покупает на базаре винтарь с оптикой и мстит подонкам за изнасилование внучки, посмотрели миллионы зрителей и все народные депутаты. Я не знаю ни одной дискуссии, где бы тему самосуда обсуждали с точки зрения возмездия душам между земными жизнями и в их новых телах. В чём причина бесплодности дискуссий на эту тему? В самопальном ублюдочном законе попа и в том, что энергетику ненависти нельзя побороть неотвратимостью уголовного преследования. Во-первых, для неотвратимости наказания необходима стопроцентная раскрываемость, что в принципе невозможно, хотя этого пытались добиваться искажением отчётности. Во-вторых, многие думают, что самосуд исчезнет, если общество увидит, что негодяй, будет наказан государством. Это тоже невозможно, поскольку жертва самосуда появляется в поле зрения мстителя раньше, чем государства, а упование на прочие факторы отличается ещё большей наивностью. Напрашивается библейское: ударили по одной щеке, подставь другую.

– Я тебя поняла. Месть считают справедливой, потому что закон истинной справедливости скрыт Церковью.

– Да, но если даже эксперты не понимают, как действует закон изменения и сохранения энергии души, оболганный Церковью, и в качестве фактора, останавливающего самосуд, не принимают во внимание кармическую расплату неблагоприятной судьбой, что может понимать в способах достижения справедливости общество, ведомое «одноразовыми» учениями попов и материалистов? Фильм «Ворошиловский стрелок» снял известный и уважаемый режиссёр, что вызвало огромное число дискуссий. Все они были бесплодны по одной причине: режиссёр умолчал о неотвратимых последствиях самосуда ровно столько, сколько не договорил автор «Человека-амфибии» о причинах невозможности построения справедливого общества на отдельно взятом морском дне. Моё убогое мнение заключается в том, что художник должен не только вызвать бурю эмоций, но и предложить конструктивное рациональное решение проблемы, чего не было совсем.

– Ты его знаешь?

– Легких решений не бывает. Рациональное решение лежит в плоскости социального управления тонкими энергиями человеческой души, а с закона трансформации духовной энергии свесили ножки клирики. В итоге, все зрители были на стороне «народного мстителя» и понимали, что так поступать нельзя. Конечно, фильм сделан талантливо, но ничего, кроме пустопорожнего возмущения беспределом 90-х, в обществе он не вызывал, потому что истоки данной проблемы ни политикам, ни обществу пока не по зубам. Это прямое указание на то, что учения об одноразовой телесной жизни души и бездушного тела превращают нас в общество дебилов. В случае с самосудом критерием истины является карма цикла рождений и смертей, но государство, допустившее беспредел 90-х, упорно не желает этого признавать. Очевидно, высокие чинуши до высоких материй ещё не доросли. Отсюда вывод: если закон Божьей справедливости спрятан Церковью, нет смысла звать на дискуссию о поисках справедливости попа. Тысячелетия пролетели, а богатый всегда прав, и поиски закона справедливости находятся в тупике. На кой хрен искать этот закон, если существует вечная преисподняя?

– Но тогда выходит, что Тидо Фогель совершил убийство Коддля из мести.

– Не отрицаю, хотя у него могло быть смягчающее обстоятельство.

– Какое?

– Ты говорила, что Коддль проник в спальню герцога Роттердорфа и вынашивал намерение избавиться от него, а это уже другой мотив. Для того, чтобы привести светские законы в соответствие с Божьими вечными законами, необходимо отказаться от ложного постулата одноразовой телесной жизни души, что вызовет недовольство толоконных лбов. Современная уголовная политика подчинена конъюнктуре, а не вечным законам, поэтому столь же бесплодны дискуссии о смертной казни. Честно говоря, мне порядком надоело слышать, что английские карманники шмонали карманы во время казней таких же воров, или про вынужденный характер исключительной меры социальной защиты.

– Ты привёл противоположные аргументы. Почему ты с ними не согласен?

– Потому что лишение жизни другого человека, мягко говоря, не проходит бесследно для души виновного ни после неотвратимой смерти, ни после очередного воплощения на земле, и ни тяжесть, ни справедливость кары обжалованию не подлежат.

– Хотела спросить. Если человек с рождения лишён памяти о земном прошлом души, как он может сознавать, что его неблагополучная судьба явилась, например, возмездием за убийство, совершённое в прошлой жизни?

– Он должен понимать, что текущие испытания были заслужены им в прошлых воплощениях, против чего борется Церковь. Человека учат тому, в чём нуждается его душа, хотя по характеру избранных испытаний можно догадаться, чему его хотят научить. В любом случае кармические испытания ослабляются по мере воплощений, поэтому Церковь, скрыв это, совершила злодеяние.

– Им бы не хотелось выслушивать публично такие формулировки.

– Учение о вечном аде скрывает объективную картину злодеяния и воздаяния за него, не говоря о предназначении души. Святые отцы и теоретики материализма проявили завидное единодушие, – они спрятали закон, по которому живут все существа обитаемых планет, и посмели навязать лживые принципы справедливости, не имеющие ничего общего с кармой рождений и смертей. И те, и другие были вооружены своим Писанием, подогнанным под кустарное верообразующее фуфло.

– У каждого своя правда и своё понятие о справедливости?

– Лучше всех научились «жить по понятиям» уголовники, но это крайнее проявление обыкновенной тупости, агрессии и материализма. Историю вершат в меру понимания своего, – так говорил нам, студентам, профессор Кадушкин, мой Учитель. Поповская доктрина имеет «двойное дно», она лицемерна, потому что её закон был задуман для известных целей. Понимаешь, какая штука, – Ленин сообразил, что для того, чтобы победить, надо вывести из игры Церковь, а для этого необходимы две вещи: насилие с опорой на принцип бездушия тел. Церковники проиграли потому, что заменили подлинный закон справедливости – посюсторонней материализации кармы инкарнаций, на мнимый – потусторонней вечности ада, в то время как Ленин говорил о социальной справедливости на понятном всем языке. Со словами Николая II на спиритическом сеансе о том, что Владимир Ильич его перехитрил, можно согласиться, – надо было не хлопать ушами с крещения Руси и самому вникать в несуразицу «исконных корней». В конце концов, население Российской Империи видело, что учение о вечном аде мирно сосуществовало с социальным неравенством и не мешало имущему меньшинству наживаться и угнетать большинство.

– В этот раз ты почему-то не сказал про лопнувшее христианское смирение.

– Вот, говорю: вечное загробное наказание за попрание норм социальной справедливости перестало устраивать большинство, которое хотело жить по справедливости на этом свете, а не на том. Ленин обещал дозагробную справедливость, и вместо церквей и кабаков, где заливали водкой лопнувшее христианское смирение, начали строить школы и больницы.

– Можно ли думать, что главную роль в причинах вашей революции сыграла Церковь?

– Главную роль всегда играет мировоззрение. На кой хрен пугать вора, обирающего народ, вечными загробными неприятностями, если он вернётся оттуда и будет отвечать за воровство в новом теле на той же земле? Тот факт, что церковники скрывают перевоплощение души, – её возвращение на землю, чтобы со смирением принять справедливое искупление и возмездие, важен для всех, но именно он превращает церковный верообразующий закон во врага человечества номер один. Римская поповщина сфальсифицировала верообразующий закон в I тысячелетии, когда считала, что её порочный клерикализм будет так же вечен, как её изобретение вечной преисподней. Спустя много столетий, «благородное» поповское учение об одноразовой телесной жизни души было «облагорожено» теорией естественного отбора сильных и борьбы за выживание, и ублюдочное мировоззрение Запада сложилось окончательно, – стало ясно, что смыслом одноразовой жизни является борьба, в которой побеждает сильнейший. Работников некоторых структура гонят прочь, если они не разделяют зоологию дарвинизма.

– А как это сказывалось на общественных отношениях?

– На таком дебильном верообразовании невозможно строить справедливое общество и принимать справедливые законы. Это не общество, а дикая природа, где научились есть вилкой и ножом, но ценят только обман, силу и скорость. Человек должен знать, зачем он пришёл на землю, и что нанятые им чиновники будут защищать его интересы, а это предполагает другую веру, право и мораль. Всё просто, Хельга: для того, чтобы знать, какими должны быть законы «здесь», надо знать, по каким законам, чем и за что человека накажут «там». Фальсификация христианства в IV веке преследовала упрятывание именно данной связи законов Неба и земли, и, в этом смысле, отделение Церкви от государства уже ничего изменить не могло.

– Почему, Алекс?

– Потому что оба учения об одноразовой жизни одухотворённого и бездушного тела преследовали эту цель. Поэтому под поповскую загробную доктрину и наворотили столько земного юридического дерьма.

– Юриспруденция требует научных доказательств.

– Замечательно, – словно попал на университетскую лекцию для первокурсников и ждёшь звонка, чтобы достать мамины пирожки. А что будем доказывать? То, что толоконные лбы ещё на плоской земле извратили школьный закон сохранения энергии души и научились им управлять во вред Человечеству? Неужели, ты всерьёз веришь, что политикам и академикам невмоготу проcчитать антисоциальные последствия откровенной бредятины? Да ей вертят, как хотят: от подмены вечной загробной кары на вечный загробный кайф в окружении девственниц до замены вечной души на кратковременное свойство высокоорганизованной материи, обречённое на небытие.

– Алекс, может, ты ещё нальёшь нам вина?

– Конечно, извини. Где твой стакан?

– Вот. Скажи, а в Книге Духов говорится о жестокости средневековых законов, нравов и обычаев?

– Да, довольно подробно, причём связывается с законом нравственной эволюции инкарнаций. А что? – спросил я, когда мы выпили.

– Меня увлекла история рыцарского ордена. Это не похоже на чтение учебника истории. Перед тобой как бы проходят живые, реальные люди прошлого. У них была любовь, дружба и ответственность за своих близких. Они страдали и радовались, совершали предательство и были верны. Взять хотя бы оруженосца Тидо, который после смерти Густава и Флоры остался им верен, или любовь к нему служанки Карла Коддля Анхен, – меня это потрясло.

– Хельга, а что стало с Тидо после того, как его увели из спальни герцога?

– Тидо хотели бросить в яму с крысами, но за него заступился Корнелиус фон Роттердорф, и он был заточён в подвал. Когда его заковали в цепи, он сказал одно: Карл Коддль и Филипп Нойгаут – предатели, они убили Густава и Флору, и он знает, где хранятся сокровища заговорщиков. Он ответил палачу, что будет говорить только после того, как Нойгаута посадят на цепь и привезут из Майнца его невесту Анхен Берг. Тидо молчал до тех пор, пока её не доставили в замок и не допросили. Анхен рассказала про подслушанный разговор Коддля и Нойгаута о том, как в обрыв вместо кареты с герцогом, сбросили его сына Лесчека Роттердорфа, и что в Майнце её спрятали от расправы жених и Густав фон Берлиц. Нойгаута посадили в подвал, а Тидо освободили, но помощник Коддля пытался свалить всю вину на мертвеца. Нойгаут признался в интригах и разбоях и в том, что попал в замок «из грязи в князи», благодаря Коддлю, и стал его правой рукой.

– Да, гены пальцем не размажешь. Довольно драматично.

– Кроме того, Тидо Фогель рассказал, что люди Коддля и Нойгаута накануне смерти Густава и Флоры совершили убийство её отца, князя Радена. Он показал место, где были спрятаны сокровища ордена. Оно находилось в пяти километрах от замка, но там ничего, кроме следов тайника, не нашли.

Я тут же вспомнил про записку Тидо об убийстве отца Флоры и опасности, грозившей ей и Густаву, которую с тревогой читал в гипнотическом трансе. Миг как вечность, вечность как миг, – если вы когда-нибудь соедините в себе прошлое и настоящее, то сможете это понять...

– Алекс, о чём ты задумался?

– Об этих людях, – ответил я, и это было правдой. – Давай-ка ещё по полстаканчика винца, а?

– С удовольствием.

– За тебя.

– И за тебя.

– Я не совсем понял. Если Тидо обвинил Коддля и Нойгаута в убийстве Густава и Флоры, и все соучастники признались, кто и как совершил их убийство?

– Коддль и несколько фонов из охраны, всего шестеро. Густав и Флора попали в засаду и предпочли броситься в Эльзенбах. Нойгаут в это время находился с другими головорезами недалеко.

В трансе я видел шестерых...

– А дальше? Куда делись их тела?

– Не знаю. Я выяснила только то, что их нашли и где-то похоронили.

– Ты читала признание Нойгаута?

– Под пытками он признался во всём – в убийстве Густава и Флоры, князя Вольфганга Радена, Лесчека Роттердорфа и в покушении на герцога. По его словам, Коддль ему не во всём доверял, особенно в том, что касалось избавления от власти Трира и политических планов. Он указал на то же место хранения сокровищ, что и Фогель, и рассказал, что Коддль перепрятал их незадолго до своей смерти и лично умертвил всех, кто ему помогал.

– Сколько же зла за те десять лет они совершили...

– Много. Если читать все 600 страниц, можно устать, поэтому я выбрала для тебя самое главное. В исследовании много места занимают перечисление преступлений и свидетельства членов ордена, которые уличали в заговоре друг друга. Фактически, к заговорщикам относились не только начальник охраны Венцель Шраг и начальник гарнизона Хайнрих Задль, но и многие наёмники из охраны и гарнизона. Каждого допрашивали с пристрастием, а потом решали его судьбу. Тех, кто в их делах не участвовал, просто разогнали. С союзниками Коддля из замков Рюдесбург, Вилдхайм, Шталек, Гюттенбах, Триттенрих и Бернстайн разорвали все отношения, но воевать никто не решился.

– В этих материалах есть что-нибудь про заговорщиков из рода Эльзен?

– Иоганна Роттердорфа из рода Серебряного Льва и Бертольда Тёрниха из Буйволиных Рогов с несколькими фонами, служившими у Эльзенов, казнили. Они сознались в тяжких преступлениях против своих семей, но у меня осталось впечатление, что далеко не все представители рода Эльзенов, входившие в тайный орден, были установлены.

– Ну, полной победы никогда не бывает. У нас, вон, одного нефтеналивного олигарха приземлили на парашу, а заказное мочилово – как с гуся вода. Из-за чего у тебя сложилось это впечатление?

– Историки, проводившие исследование, сделали вывод. Они обратили внимание на то, что в свидетельствах начальника гарнизона Хайнриха Задля имеется указание, что членами братства могли быть ещё, как минимум, трое представителей рода Эльзенов. Эти люди не присутствовали на советах Коддля и на правах тайных членов хранили своё инкогнито. Коддль к этому времени был уже мёртв, а Нойгаут ссылался на то, что других изменников мог знать только он, хотя, скорее всего, это была ложь. Пока он ждал на охапке соломы решения своей участи, у него нашли записку с требованием принять меры к его вызволению, но имя адресата в ней не указывалось. Для него всё кончилось неожиданно – спустились за ним в подвал и увели во двор. В общем, прочтёшь сам.

– Ты случайно не знаешь, в твоём турбюро или у коллег-историков есть карта замка? Что-то вроде поэтажной проекции помещений.

– Есть, о ней знают все, но сотрудники не имеют к ней доступа.

– А что так?

– Секрет. Зачем она тебе?

– Я не смогу тебе объяснить сразу.

– Тоже секрет?

– Нет. Мне нужно побывать в одной комнате, и я точно знаю, где она расположена.

– Тогда зачем тебе карта?

– Я не знаю, как попасть в замок в неурочный час.

– Очень интересно. А почему нельзя во время экскурсии?

– Туда никого не водят.

– Ты что-то скрываешь?

– Уже нет. Я увидел во сне комнату, гобелен на стене, сундук на котором лежала книга, кровать, чёрный обод со свечами под потолком и окно с крупной решёткой: два вертикальных прута и несколько горизонтальных.

– Тебе приснилась комната, и ты решил в неё залезть?

– Ну да, а что?

– Что? Ты с ума сошёл, Алекс.

– Не думаю. С какой стати мне тогда крутили немое кино о том, где она находится и зачем там надо побывать?

Хельга взяла паузу, – видимо, задумалась, про что спросить раньше, – про «где» или «зачем».

– Хорошо, зачем?

– Мне было сказано, что в этой комнате есть тайна, и когда я войду в неё, всё пойму сам. Я проснулся, а сон, будто не прекращался, – бессловесная информация и видения продолжались. Я оделся и в девятом часу пошёл в кафе завтракать. Ты в это время, наверное, была в Кобленце.

– Да, мы уехали около восьми. И что было в кафе?

– Там я стал размышлять, ради какой тайны я должен лезть чёрт знает куда. Может быть, это какая-то тайна ордена или его сокровищ? Мне чётко продиктовали, что тайну можно открыть, лишь находясь в этой комнате. Пойми, с тех событий минуло почти пять веков, мы с тобой постоянно о них говорили, и сон не мог быть случайностью. Всё было весьма зримо и даже назойливо, иначе бы, я ничего не запомнил.

– Где она находится?

– На последнем этаже башни «Дома Роттердорфа» под левой фахверковой башенкой. Это угловая комната с окнами, выходящими на западную сторону.

Хельга опять замолчала, только на этот раз было труднее судить, что происходило в её голове.

– Надеюсь, ты меня не выдашь полиции, но я должен там побывать. Я просто хочу знать, по какой лестнице можно подняться на самый верх.

– А потом ты захочешь узнать, какие двери нужно взломать, чтобы попасть на первый этаж, с первого на второй и каков режим охраны объекта.

– Могу не взламывать, – залезть по плющу, но боюсь, он оборвётся до того, как я ухвачусь за решётку. И потом, глупо держаться побелевшими пальцами за решётку, которую надо пилить, уж лучше отказаться на стадии приготовления к преступлению. Если ты мне поможешь, станешь соучастницей, но я бы тебя не выдал, – должен же мне кто-то носить передачи.

– Какие передачи?

– В тюрьму. Для этого ты должна находиться на свободе.

– Тебе не говорили, что ты сумасшедший?

– Нет, хотя постой. Одна фройляйн, которая не смогла отговорить меня от рокового шага, но обещала носить в тюрьму передачи. Скажи, пожалуйста, почему в замках так много гобеленов? Плохие отношения с Персией?

– Они сохраняли тепло, спасали от холодных стен и создавали уют.

– Во-от. А я только посмотрю, висит ли на стене тот гобеленчик, и сразу вернусь в отель тем же путём. Шесть вёрст туда и обратно по холодку для меня ерунда.

– И всё-таки, зачем тебе туда?

– Мы же убедились, что не все тайны ещё открыты, а тут такая подсказка. Не веришь – пойдём со мной, но тогда носить передачи будет некому. Ты же не рассчитываешь, что нам выделят одну камеру и двуспальные нары? Где тут ближайшая тюряга?

– В Кобленце, наверное, – рассеянно ответила Хельга.

– О-о, да это рукой подать. Ну как? Пойдёшь в пособники злоумышленника?

– Не вижу поводов для шуток. В замке работает внутренняя охрана, она всегда действует незаметно и не отличается от посетителей.

– Значит, надо лезть ночью, когда она спит в одно время с посетителями.

– Послушай, один из управляющих Клауса фон Берлица – герр Штубе, невыносимый зануда. Он имеет привычку обходить замок вокруг, появляться во дворе и цепляться к одиноким фрау бальзаковского возраста.

– Для мужика это нормально, разве нет?

– Да, но он цепляется к ним днём, а замок обходит ночью, и если что-нибудь замечает, обязательно записывает и докладывает хозяину.

– Тогда надо поступить, как подпольщики во время комендантского часа, – спрятаться за угол и переждать патруль. Кино и немцы. Сколько человек остаётся в замке на ночь? Я имею в виду работающих, которые бодрствуют.

– Сменный вахтёр. Его место в конце коридора за входом в турбюро. Снаружи есть кнопка вызова.

– Зачем он нужен?

– На случай непредвиденных обстоятельств или аварии. У него находятся ключи от помещений.

– А где твоё рабочее место?

– Надо пройти мимо него, повернуть направо – там кабинеты для гидов и сотрудников, которые обеспечивают проход туристов. Коридор по другую сторону от вахтёра ведёт к научным сотрудникам музея, в архив и библиотеку.

– Я проходил на экскурсию через двери, которые находятся слева от входа в туристическое бюро. У кого ключ от них?

– У вахтёра.

– Есть другой вход в музей?

– Не знаю, возможно. Ты же сам видел, сколько в закоулках дверей. На противоположной стороне двора, правее, если смотреть от дверей турбюро, есть чёрный ход, через который выходят группы.

– Не такой он и чёрный. Через него можно попасть в кухню, которой заканчивается экскурсия. У кого ключ от этих дверей?

– У вахтёра и в ящике стола, за которым я сижу. Сотрудники пользуются им, когда завершается последняя экскурсия.

– Ты сделаешь для меня слепок с ключа, чтобы было, как в кино?

– Зачем? Если вечером его взять, утром можно положить обратно.

– Ты что, уже согласна подвезти меня к месту преступления? Если пришьют предварительный сговор, конфискуют твой «фольксваген».

– Я пойду с тобой. Рисковать, так вместе. Надо быть осторожнее во дворе, – этот Штубе больше всего любит ходить через дворик мимо выставки драгоценностей и второй капеллы.

– Хельга, нам нужно уточнить план действий. Ты была на этажах этого здания?

– Несколько раз.

– Попробуй уловить суть задачи. Его коридоры проходят в сторону северной стены, где должна быть боковая лестница. Вероятно, на эту лестницу ведут двери в конце этих коридоров, кроме одного, – на экскурсии я видел, что он перекрыт временной стеной. Кажется, на этом этаже находится молельня. Если я всё правильно понимаю, в нужную комнату можно попасть с других этажей, но в любом случае, в жилые покои ведёт лестница, которую надо отыскать. Это необходимо уточнить, потому что найти её в темноте будет трудно. Я могу ошибаться с точностью до наоборот. В идеале – не оставить никаких следов.

– Я поняла. Когда мы сделаем это?

– Если проверишь завтра, то послезавтра. Какое время удобнее?

– Приблизительно с девяти до десяти вечера. Раньше не стоит, а позже – вызовет подозрение. С парковки отъедем после девяти, когда будет темно.

– Хельга, почему ты идёшь на это?

– Потому же, что и ты. Не хочу, чтобы ты заблудился. Я же вижу – никаких корыстных интересов у тебя нет.

– Нет, – подтвердил я, поднялся и обнял её за плечи.

Она встала с кресла, обняла меня, и я сильно прижал её к себе, – так, не шевелясь, мы стояли около минуты.

– Алекс, прости... я не могу сегодня... – прошептала она. – Уже поздно. Мне лучше уйти.

– Конечно. Спокойной ночи, – ещё тише ответил я.

– Спокойной ночи, – она поправила волосы.

– Алекс.

– Да?

– С тобой не соскучишься.

– В моём языке эта фраза почти всегда имеет подтекст.

– Я не умею говорить с подтекстом.

– Скучать вредно для здоровья, я понял это за последние 3 дня...

* * *

- Неприязнь существ, делавших нам зло на земле, прекращается ли с телесной жизнью?

«Часто они сознают свою несправедливость и сделанное ими зло; но иногда также преследуют вас, если Бог позволяет это, для того, чтобы продлить ваше испытание».

- Можно ли прекратить это преследование и каким образом?

«Можно, если молиться за них и платить им за зло добром, тогда они поймут своё заблуждение. Сумейте, впрочем, стать выше их козней, и они прекратят их, видя, что ничего не выигрывают на этом».

Книга Духов

* * *

НЕДОСТУПНОЕ ПРОШЛОЕ. Германия, замок Эльзы, 13 июня 1536 года

Карл Коддль окинул взглядом собравшихся, он был намерен перейти к самому важному. За большим столом Рыцарского зала сидели Иоганн фон Роттердорф из линии Серебряного Льва, Бертольд фон Тёрних – из Буйволиных Рогов, и ещё три постоянных члена совета, представляющие каждую из ветвей семьи. Слева от помощника Коддля Филиппа Нойгаута расположились начальник военного гарнизона Генрих Задль и начальник охраны замка Венцель Шраг. Единственным приглашённым на совет был князь Николаус фон Вилдхайм, доверенный человек в делах Карла Коддля за пределами владений рода Эльзен.

– Продолжим, господа. Два дня назад удалось перехватить секретное письмо курфюрста герцогу Роттердорфу. Посыльный был убит, и его исчезновение невозможно сохранить в тайне.

– Что было в этом послании? – спросил Иоганн Роттердорф.

– До Трира дошли слухи о вооружённых конфликтах между вассалами Эльзенов, – ответил Коддль, – это вызвало недовольство курфюрста и озабоченность архиепископа.

– Пока братство едино, мы все в безопасности, – взял слово Бертольд Тёрних, – наши границы хорошо охраняются. Мы не ссорились с Триром со времён Эльзенской распри и должны остановить междоусобицу.

– Вассалы прекратят набеги по первому требованию, но это не избавит нас от подозрений в разжигании вражды между семьями, – возразил Коддль. – В письме имеются намёки на внутрисемейные интриги, и, если в них станут разбираться, могут последовать обвинения в измене и предательстве. Не забывайте, что князья Трира поддерживают герцога и готовы оказать ему военную помощь не только в борьбе с внешними врагами. Если вопреки нашим усилиям семьи объединятся, нам дадут отпор, и никто из вас не пожелает, чтобы на рыцарском совете заседали ваши родственники. Угроза исходит не только от старого шута Роттердорфа, но и от Густава Берлица. Он вполне может оказаться тем, кого поддержит большинство членов семей. Я пока не понимаю, что он задумал, но вижу, что у него есть какой-то план, и он выжидает, чтобы нанести удар первым. Если мы не уничтожим врагов по одному – кинжалом, мечом и ядом, они уничтожат всех нас.

– Мы не дадим погибнуть ордену, – как всегда, с пафосом произнёс начальник гарнизона Задль. – Мы обязаны действовать, и, если нужно, убрать с дороги герцога.

– Сейчас это только навредит. Мы находимся в опасном положении и при этом вынуждены принимать меры безотлагательно. Где Потная подмышка? – обратился Коддль к присутствующим.

– Аксель Швайс пропал, – ответил Венцель Шраг.

– Вы получили мою депешу от Акселя Швайса? – Коддль посмотрел на фон Вилдхайма.

– Нет, Карл. О нашем собрании меня предупредил вчера другой гонец. Больше никаких сообщений я не получал, – ответил тот.

Коддль перевёл взгляд на начальника гарнизона.

– Мы отправили лазутчиков на следующий день, когда он не вернулся. Они опросили крестьян из деревень близ дорог. Сегодня утром стало известно, что Акселя Швайса взяли в плен люди князя Радена, – доложил Задль.

– Если это так, он уже выболтал всё, что знал, – с раздражением заключил Коддль. – Так больше продолжаться не может. Задль и Шраг займутся Раденом. Выследить и убить, где бы он ни находился. Убейте всех, кто будет при нём. Сначала прикончим Вольфганга Радена, а потом дойдёт очередь и до Берлица, иначе, они нас опередят. Пока герцог находится в неведении, что его сын Лесчек отправился на тот свет вместо него, нам это на руку. У него не должно быть сомнений в несчастном случае с сыном и в нашей преданности.

Нойгаут наклонился к Коддлю и что-то прошептал ему на ухо.

– Где сейчас эта девка, Анхен Берг? – спросил Коддль.

– Три дня назад её вывел из замка Тидо-Ловкий. Больше их не видели, – доложил начальник стражи. – Мы обыскали его домик, – там их нет, но мы оставили в засаде своих людей.

– Найти! Ей известно про убийство Лесчека и покушение на Корнелиуса Роттердорфа. Того, что она подслушала, хватит, чтобы болтаться всем нам на одной перекладине. В низкую клетку её, – приказал Коддль, – хотя нет, – обвините её в воровстве и утопите.

– Где? – спросил Венцель Шраг

– В корыте, болван! И не забудь задать ей вопросы перед тем, как твои ублюдки нальют в него воды. С Тидо Фогелем я разберусь сам, он для тебя слишком ловок. Ему тайно покровительствует этот каспер, герцог. Ты всё понял?

– Да, господин...

– Пошёл вон, – резко бросил Коддль начальнику стражи.

Шраг встал и направился к дверям, вышел и тут же вернулся с растерянностью на лице.

– Господин Коддль, он идёт по коридору.

– Кто идёт, болван?

– Граф Берлиц идёт.

– По какому коридору?

– По нашему коридору.

– Тьфу. Куда идёт?

– К нам.

– Простите, господа, – Коддль поднял руку, призывая к молчанию. – При посторонних – ни слова.

– Я могу идти? – спросил Шраг, когда Коддль вновь поднял руку. – Берлиц прошёл мимо.

– Иди. И помни, что если не притащишь эту суку, сядешь в подвал вместо неё.

Совет был продолжен. Когда совещание, наконец, окончилось, и все вышли, за столом остались Филипп Нойгаут и Карл Коддль.

– Карл, мы больше не можем медлить с Берлицем. Я давно говорил тебе, что он слишком близко подобрался к нашим делам.

– Признайся, ты сам во всём виноват. Если бы в пропасть улетела карета с герцогом, а не его сыном, ситуация не была бы такой угрожающей. Я учитывал доверительные отношения Корнелиуса Роттердорфа с Георгом фон Берлицем и Густавом, а ты из рук вон плохо выполнил мой приказ.

– Да, но если Швайс всё выложил Вольфгангу Радену, об этом уже знает Густав Берлиц, а они не только союзники, но и родственники.

– Берлицем займёмся мы с тобой. Мы не можем поручить это никому и допустить малейшей огласки. Сейчас он в замке. Предупреди Шрага, чтобы охрана срочно докладывала о его выходе и возвращении. Нам надо выследить его и выбрать удобный момент, но около него всё время трётся этот бастард, Тидо. Он может сорвать наши планы, и тогда всё пойдёт прахом. Поэтому запомни, – оруженосец Берлица не должен стать очевидцем его смерти и узнать о ней прежде, чем его спровадят в подвал.

– Яволь. Берлиц собирался на охоту.

– Когда?

– Завтра.

– Там нельзя его трогать. Придётся подождать.

– Хорошо, Карл, но я хочу знать, где теперь наша казна. Почему ты перевёз её без меня?

– Потому что было необходимо спрятать её в более надёжном месте. Ты что, не видишь, какие события грядут? О помощниках не беспокойся, их уже нет в живых.

– Я же сказал тебе, что хочу знать, где казна ордена. Ты не доверяешь мне?

– Конечно, Филипп, я тебе доверяю и сообщу место тайника, но не раньше, чем мы разделаемся с Густавом Берлицем. Он должен сдохнуть немедленно, так что поторопись. На кону судьба ордена и наша судьба. На следующий день после отъезда Берлица на охоту устроишь две засады. Одну – в лесной чаще у тропы к хижине дровосека, другую – у берега реки, ты знаешь, где. Ты лично отберёшь дюжину самых надёжных людей, имя Берлица назовёшь только командирам и предупредишь: ни одного живого свидетеля не оставлять. Пусть возьмут провиант на четыре дня.

– Что делать с трупами?

– Это будем решать потом. Главное, чтобы в его гибели обвинили кого угодно, только не нас.

* * *

- Имеют ли Духи влияние на события жизни?

«Без сомнения, потому что они подают тебе советы».

- Так как Духи действуют на материю, то могут ли они быть причиною некоторых обстоятельств, необходимых для известного события? Так, например, человек должен погибнуть: он всходит на лестницу, лестница ломается, и человек вследствие падения погибает. Духи ли сломали лестницу для того, чтобы исполнилась судьба этого человека?

«Совершенно справедливо, что Духи действуют на материю, но только для исполнения законов природы, а не для нарушения их, производя события неожиданные и противные этим законам. Если человеку суждено было умереть таким образом, то Духи могли внушить ему мысль взойти на эту лестницу, которая должна была сломаться под тяжестью его тела. Нет надобности прибегать для этого к чуду».

- Злоумышленный человек, стреляя в кого-нибудь, наносит ему лёгкую рану, но не убивает его. Мог ли добрый Дух отклонить от него смертельный удар?

«Если человек этот не должен быть убитым, то добрый Дух может внушить ему мысль уклониться от удара или может ослепить его врага, так что тот неверно прицелится; пущенная же пуля должна лететь по естественному закону природы».

- Что должно думать о заколдованных пулях, о которых говориться в некоторых легендах, которые неизбежно, как бы по роковому назначению, достигают цели?

«Чистая фантазия; человек любит чудесное и не довольствуется чудесами природы».

- Духи, располагающие обстоятельствами, могут ли встретить противодействия других Духов, желающих противного?

«То, что угодно Богу, то должно случиться; если встречается замедление или препятствие, то по Его же воле».

Книга Духов

* * *

Мы условились с Хельгой, что к автостоянке за церковью на Мюнстерплац подойдём порознь. Часы показывали 21.20, Хельга опаздывала на пять минут. Неужели, для того, чтобы влезть в нечто противозаконное, нужно тщательно накладывать макияж? Я стоял между углом здания кафе «Вулкан» и входом в церковь, глядя, как тусклые фонари освещают безлюдную площадь, когда в рюкзаке затренькал невыключенный мобильник. Звонил брат.

– Да, – ответил я как можно спокойнее.

– Не спишь?

– Укладываюсь. У вас там что, ввели среднеевропейское время? Что стряслось?

– Ничего. Почему-то не спится, хотел задать дежурный вопрос о возвращении.

– Пока не знаю. Мой друг Марк затаскал меня по достопримечательностям. Если осмотрю не всё, буду жалеть. И не беспокойся, я сам позвоню.

– Ладно. Ты не забыл, что Ленке дали задание составить родословную?

– Нашёл, блин, Клинтон, о чём напоминать. Вернусь, составлю. Передай, заработает по немецкой балльной шкале кол.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, отключились, и я снова посмотрел на часы. Может, Хельга передумала?

Вчера мы обговорили детали вылазки. Она подтвердила, что на верхних этажах здания идёт ремонт, и коридор, в котором находится молельня, действительно, перекрыт. В замок легче всего войти в те двери, через которые во двор выходят экскурсанты. Бригадир строителей получает ключ от этих дверей у вахтёра, затем рабочие поднимаются по боковой лестнице на верхние этажи. По окончании рабочего дня ключ сдаётся вахтёру. Главное, удалось выяснить, что с нижнего этажа, где расположена кухня, можно попасть на боковую лестницу, правда, до верхних этажей Хельга не поднялась.

Шаги на тёмной пустынной улице были слышны издалека. На Хельге была голубая спортивная куртка, чёрные брюки и повязанная на голове цветная лента.

– Привет. Сколько времени? – спросил я.

– Привет. 21.15.

– А у меня половина. Рурская магнитная аномалия, часы забарахлили. Подожди, переставлю стрелки.

– Зачем тебе рюкзак?

– Взял большую бутылку воды, в сумку она не входит.

Вода – не единственное, что я прихватил с собой. Вчера я купил две отвёртки: одну побольше и потяжелее, другую – потоньше и подлиннее, – для взлома дверей и простукивания стены. Зубило и молоток я покупать не стал, так как реакция Хельги на то, что я собирался делать, была для меня непредсказуемой. Кроме того, в рюкзаке находились прочие мелочи: пара рваных носков для уничтожения следов, пара полиэтиленовых пакетов, пара хозяйственных перчаток, пара запасных батареек к фонарику, нож и несколько шапочек для душа – надевать на ноги.

– Поедем на машине Рунка.

– Ты рассказала ему о поездке?

– Нет. В двигателе его «БМВ» что-то стучит. Днём Гельмут попросил меня послушать машину на ходу и дал запасные ключи.

– У тебя такой хороший слух?

– Брат научил. Я же говорила, что он автогонщик.

Мы сели в машину и пристегнулись ремнями.

– Скажи, ты кому-нибудь задавала прямые вопросы о строителях? Если станет известно, что кто-то побывал на верхних этажах, этот факт свяжут с твоим любопытством.

– Не свяжут. Вчера после экскурсии я попросила у вахтёра ключ, чтобы запереть дверь чёрного хода, он ответил, что его берут и сдают строители. Берут ли они ещё какие-нибудь ключи, я не спрашивала. Сегодня я поднималась на этаж, где находится Рыцарский зал, и убедилась, что дверь на боковую лестницу не заперта. Ещё вопросы будут? – Хельга развернулась и выехала со стоянки.

– Ты знаешь, что сказать вахтёру?

– Это не проблема. До завтрашнего утра дежурит герр Кляйн. Нам лучше зайти в бюро вместе, чтобы он не думал, что я тебя прячу.

– Конечно.

– Плохо, если нам встретится Штубе. Этот придурок докладывает про каждую обёртку от мороженого, брошенную мимо урны, но на такой случай я кое-что придумала.

– А что насчёт видеокамер?

– В коридорах их нет. Думаю, у службы безопасности есть комната, где ведётся запись из особо охраняемых помещений, но в текущем режиме её не просматривают.

«БМВ» выехал на Оберторштрассе и на перекрёстке свернул на улицу курфюрста Балдуина.

– Виршем… какой безлюдный. Это старая деревня?

– При Карле Коддле и его рыцарском ордене была. Тут всё старое: Пиллиг, Мёрц, Лассерг, Меттерних… там, куда мы пойдём, скорее всего, пустые комнаты и строительный мусор, ничего ценного.

– Главное – попасть. Боюсь темноты.

– Правда? На тебя не подумать.

– Я не в этом смысле. Тебе приходилось бывать в абсолютной темноте?

– Строители не могут работать в темноте. Какой-нибудь источник света у них должен быть.

– Возможно, но у нас на двоих один фонарик, хотя и мощный.

– Открой перчаточный ящик, у Гельмута был фонарь.

Я достал фонарь, проверил его и спрятал в рюкзак. Через несколько минут мы оставили позади обе автостоянки, и машина пошла под уклон.

– Почему ты не оставила машину на парковке, как обычно?

– Зачем подниматься пешком? Припаркуемся внизу. Видел перед замком дорогу, которая отходит вправо от основной?

– Да, на экскурсии сказали, что она ведёт на плодородный Майфелд. Оказывается, это очень старая дорога.

– Разумеется, ведь по ней снабжался Трутцбург, когда Балдуин осаждал замок.

– Он же в 70-80 метрах от этой дороги, а между ними течёт Эльзенбах.

– Вброд. Или на плотах.

Мы съехали вниз по прямой, по которой днём курсировал «фольксваген» с посетителями замка. Хельга повернула направо и сразу притормозила, но так, что задний бампер машины встал вровень с дорогой, с которой мы сворачивали.

– Ты поняла, что стучит в моторе Гельмута?

– Пока нет, – ответила она, снимая ремень. Надо послушать на высоких скоростях. Попробуем на обратном пути.

От дороги до моста было метров пятьдесят, до арки в конце его – ещё метров двадцать. Внезапно я испытал почти мистический ужас. Отсюда всё напоминало картину замка в лунную ночь, полотно, привезённое Эльзой в позапрошлом веке в Шато-конти: в разрыве чёрных облаков луна проливала мертвенный свет на тёмную громаду замка, казавшегося на дне лощины игрушечным; лунный свет отражался на поверхности реки, повернувшей своё русло туда, где я когда-то утратил жизнь; белая россыпь камней  на берегу всё так же доходила до водной глади; лес на высоких склонах, обступавших замок на заднем плане, выглядел совсем чёрным и таинственным, но отличие от картины всё-таки было, – в замке не было света ни в одном окне. Где-то крикнула ночная птица, и ещё больший ужас охватил меня, но я взял себя в руки, чтобы Хельга не заметила моё состояние.

– Между прочим, в России ваш «БМВ» расшифровывается, как «боевая машина вымогателя». Он же «чёрный БуМеР» – «боевая машина рэкетира».

– Не знала.

– Бренд 90-х. Наша братва ценила шик за животные понты, а те, кому пришлись по понтам «мерсы», кашмарили не базарных торговцев, а более продвинутых барыг.

Мы перешли мост и остановились у крыльца магазина «Сувениры».

– Алекс, делай вид, что ты просто меня сопровождаешь, веди себя спокойно, можешь показать, что ты куда-то спешишь.

– Понял, не дурак. Могу сыграть вторую стадию опьянения, я хорошо усвоил её признаки. Для конспирации.

– Не стоит. Кляйн – обычный пенсионер, он из городка Польх.

– Знаю. На северо-западе от Мюнстермайфелда.

Мы прошли через арочный вход, соединяющий здания, и вошли во двор. Хельга нажала кнопку звонка у двери турбюро и поправила сумочку на плече. Через минуту дверь открыл невысокий пожилой человек.

— Guten Abend. Das ist mein Kollege.

— Guten Abend, Helga. Was ist los?

— Alles ist in Ordnung, Herr Klein. Ich brauche meine Notizbuch. Können Sie mir bitte Büroschlüssel?

— Gut. Bitte.

— Danke.

Они пошли в конец коридора, а я заложил руки за спину и начал изображать вынужденное терпение. Хельги не было минут десять, что указывало на одно: она не может найти ключ. Наконец, я услышал шаги и короткий разговор с вахтёром. Хельга пожелала ему спокойной ночи, мы вышли на крыльцо, и господин Кляйн запер за нами дверь.

– Ты нашла ключ?

– Да.

– Я уже думал, всё сорвалось.

– Я тоже. Ключа не было ни в одном столе. Кто-то положил его на подоконник за шторы. Ты же предлагал сделать слепок.

– А если бы Кляйн вышел во дворик посмотреть на звёзды и заметил, как по нему крадутся две тени? – вполголоса ответил я. – Чтобы материализоваться в пространстве, в нём надо замотивироваться.

– Тебя учили этому в институте?

– Нет, я учился у шантрапы проходить в кинотеатр без билета. У всякой охраны есть слабое место. Как-нибудь расскажу, это очень смешно.

Мы спустились по ступенькам в нижнюю часть дворика и подошли к дверям. Ключ заскрежетал в замке так, что мы невольно перешли на шёпот.

– Тише. Запри изнутри.

– Сейчас.

Мы оказались в кромешной тьме и, не сходя с места, включили фонари.

– Видишь, слева по коридору дверь кухни? – я осветил её фонарём. – Там полно артефактов, всё закрыто, нам не пройти.

– Где вы спускались в кухню? – прошептала Хельга.

– Где-то за ней. Потом мы прошли через неё; она большая, в ней было две остановки. Когда мы из неё вышли, группа столпилась перед выходом во двор здесь, где мы стоим.

Я посветил в правую часть коридора. От него под прямым углом отходил другой, он был короче. Правая стена коридора имела две двери, в тупике его находилась нужная дверь.

– Ты говорила, дверь открыта и ведёт на лестницу. Проверим.

«Только бы не пришлось её ломать», – подумал я, но дверь открылась, и мы, держась за руки, перешагнули через порог. Небольшое пространство за дверью оказалось прямоугольной площадкой. Дважды повернув головы направо, мы увидели лестницу, которая поднималась к промежуточной площадке в направлении стены, имеющий чёрный ход.

– Где север?

– По левую руку. Интересно, что под этой лестницей? – прошептала Хельга.

– Ты же видела, там две двери. Теперь за ними хранятся вёдра и швабры, а в давние времена обе каморки облюбовали поколения жирных средневековых котов. Чёрт бы побрал эту средневековую архитектуру.

Дойдя до площадки, мы поднялись по второму лестничному пролёту и оказались на другом этаже.

– Знамённый зал на этом этаже.

– Да. Слева дверь в коридор, – Хельга приоткрыла её.

– Ага, – я посветил правее, на дверь, обращённую к лестнице. – Закрыто. Куда ведёт эта дверь?

– Наверное, в жилые апартаменты.

Я осветил лестничную площадку в поисках следующего марша, но вместо начала лестницы мы увидели стену с дверью, которая была заперта.

– Алекс, я думаю, эту дверь открывают и закрывают рабочие. За ней продолжение лестницы на верхние этажи, а там идёт ремонт. Не зря же коридор следующего этажа перекрыт.

– На следующем этаже находится молельня. Я уверен, что преграду мы обойдём. Свети под ноги, а я буду светить вперёд.

Мы медленно передвигались по коридору этажа Зала флагов, прижимаясь друг к другу и стараясь ступать как можно тише, но казалось, наши шаги раздаются по всему замку. А ещё мне казалось, что я иду в своё запредельное прошлое, и приехал в него не на «БМВ», а прилетел на машине времени, и не один, а с самой красивой девушкой.

– Стой! – Хельга остановилась и схватила меня за локоть. – Алекс, я услышала какой-то шорох…

– Обычное дело, – сказал я после минутной паузы. – Привидения повылезали посмотреть, кто пришёл. Врежут по башке бронзовым канделябром из-за угла, и привет семье.

Через несколько шагов Хельга снова остановилась и провела фонариком вдоль стены, видимо, желая сориентироваться.

– На экскурсии мы спускались сюда по винтовой лестнице с этажа, на котором была молельня. Она где-то в середине коридора, – а, вот она, идём, – я взял Хельгу за руку.

Поднявшись ещё на один этаж, мы увидели, что с северной стороны его часть до сводчатого потолка перекрыта закрашенным под цвет стен листовым металлом. В противоположной стороне коридора была молельня – углубление в западной стене, выступ которого хорошо виден снаружи. Я подвёл к ней Хельгу, вспоминая образы гипнотического транса, как проходил мимо неё в последний день своей прошлой жизни, и прошептал:

– Молельня находится примерно в середине западной стены, а нам надо попасть этажом выше, туда, где Рыцарский зал, – я задумался. – Так, сейчас вспомню. Во время экскурсии мы спускались сюда по какой-то лестнице, но не винтовой. До этого мы побывали в спальных покоях верхнего этажа, откуда спустились по лестнице на этаж, где расположен Рыцарский зал, и пробыли там довольно долго…

– Эта лестница находится в другой части коридора, почти в конце, – тихо сказала Хельга. – Я знаю, где она.

Лестницу на правой стороне коридора нашли сразу и поднялись по ней на два лестничных марша. Окна Рыцарского зала выходили на запад. Проходя мимо него, у меня усилилось сердцебиение. Нет, не от того, что хорошенько осмотрел его интерьер на экскурсии, а потому что знал, какую роль он сыграл в моей прошлой жизни, и запечатлел это помещение раньше, в состоянии глубокого регрессивного транса. Я так хотел взглянуть на этот зал ещё раз, что даже подёргал за ручку двери, чтобы удостовериться, что её заперли. То ли ещё будет, когда окажусь в комнате, которую когда-то считал своей.

– Кажется, здесь, – произнёс я, когда лучи наших фонарей сошлись в одной точке, – на дверях в другом конце коридора. – Я пойду первым.

Через дверной проём пахнуло незаконченным ремонтом. Я шагнул на лестничную площадку, Хельга – за мной. Вниз уходила лестница, похожая на ту, по которой мы поднимались на этаж Знамённого зала. С этой же площадки вверх уходил другой лестничный пролёт. На одной стене сохранились крепления для масляных ламп или свечей, на другой – имелись два небольших квадратных оконца на разной высоте для дневного света. Я взял Хельгу за руку, держа фонарик в правой руке, и мы двинулись вверх.

– Да-а, рояль бы тут не пролез. Да хрен с музыкой, здесь и с двухкамерным холодильником не развернуться. Прикинь, Хельга, как несладко жилось при феодализме: таскали шкафы на десятый этаж.

– У феодалов были крепостные.

– А я про что? Как изящно выразился один мой коллега, феодальное рабство – недоразвитый капитализм, а нежизнеспособный, саморазвалившийся социализм – высшая стадия недостижимого коммунизма. Народ негодный? А я думаю, вожди – подонки, иначе бы, не слюнявили Макиавелли с красным карандашом и не увлекались взаимоисключающими друг друга антихристианскими парадигмами. Казалось бы, элементарщина, а где собака порылась, даже академикам не сыскать. Бараны! До сих пор спорят, сколько угробили миллионов, будто от этого зависит, признавать социализм самым гуманным строем или нет. Я бы растапливал учебниками истории XX века печку, чтобы было неповадно кропать о «величии истории» всякую хрень. Гитлер положил в основу иерархии ценностей чистоту расы, Ленин и Сталин – классовую чистоту, а в основе духовных ценностей должна лежать иерархия чистоты Духа, обретаемой по мере перевоплощения души.

– Феноменально. Жаль, что ты не прочтёшь лекцию в Берлинском университете. В Европе некоторые ставят Гитлера и Сталина на одну доску. А куда вы ставите Ельцина?

– Борис Ельцин поставил во главу угла бабло и так понравился Кремлю, что после смерти его заменили двойником на второй срок. Если бы он был не в фаворе, вряд ли решили отгрохать одноимённый музей, больший по размеру, чем этот замок.

Мы уже миновали промежуточную площадку и ступили на последнюю лестницу. Я направил фонарик вверх. Перед нами, по ходу движения с лестницы, открылась верхняя часть дверного проёма без дверей. Поднявшись на площадку последнего этажа, мы увидели, что двери сняты с петель. Мы оказались в каменном мешке. Правая сторона площадки доходила до северной стены с похожим квадратным оконцем, с других сторон окружали стены, и нам осталось только два пути – вперёд, через зияющий проём, или обратно вниз.

– Всё, Хельга, дальше подниматься некуда.

Мы направили фонари через дверной проём и увидели, что стоим перед началом коридора.

– Думаешь, это здесь?

– Больше негде. Войдём? – предложил я.

Мы сделали несколько шагов, хаотично обшаривая пространство светом, и остановились. Левая стена была глухой, на ней остались следы крепления для свечей или ламп. Дальний конец коридора упирался в открытую настежь дверь. С правой стороны в коридор, бывший, очевидно, прихожей, выходили двери комнат, их было четыре. Луч фонаря зацепился за дальний правый угол, где последняя, четвёртая дверь, была распахнута.

– Алекс, тут очень грязно, мы наследим, весь пол в чём-то белом.

– Человека идентифицируют по элементам дорожки нечётких следов ног, но я об этом позаботился, не бойся.

– Что теперь?

– Теперь? Мы пришли. Вот оно, родовое гнёздышко классических угнетателей. В нём веками жили те, кто из поколения в поколение эксплуатировал обездоленные массы и приближал несбыточные мечты о Мировой Революции и реалии о Золотом Миллиарде избранных!

– Может быть, ты будешь говорить тише?

— А чего ты разволновалась? Что возмущённые князья и герцоги сочинят анонимную ябеду управдому? Эй, вы, там, наверху, — я погрозил кулаком в потолок, — на нас горшки с полок летят! В этих трёхметровых стенах хоть боевые стрельбы проводи, твой маленький Кляйн ухом не поведёт. Или ты не можешь смириться с тем, что идеологической первопричиной вселенского дерьма от революционеров и плутократов является самодельная парадигма христопродавцев? Замечательная троица, а? Христопродавцы, плутократы-стяжатели и революционеры-материалисты. Никто так не отравил жизнь на планете, как эти три категории граждан.

– С этим трудно спорить, но разве можно было отменить Крепостное право по взмаху руки царя или канцлера?

– Нельзя. Раб – имущество, а его не раздают, можно только отнять, и мы об этом говорили. Некоторые наши цари пытались отменить рабство, но останавливались, опасаясь бунта эгоистичных дворян. Уровень понимания ими сути христианства, – заметь, понимания, а не соблюдения канонов, – виден из отношения к крепостным: я богаче тебя, потому что на меня бесплатно работают и платят оброк пятьдесят душ, и я куплю ещё сорок, а у тебя их только тридцать. Я считаю, так способно выражаться животное, далёкое от представлений о первозданном христианстве, потому что бессмертная душа принадлежит только Всевышнему и никому больше. Дореволюционная Россия была наполнена звоном колоколов, а о купле, продаже и телесных наказаниях крестьян можно было судить по поговорке «каков поп, таков и приход».

– Подожди, Алекс. Объясни, для меня это очень важно. Что здесь не так?

— Дак всё не так, начиная с незаконного лишения свободы, поскольку от этого до понимания «свободы Духа» далеко, как до Луны. То, что рабство регулируется правом, ещё не говорит о непонимании христианства, а вот то, что не понимали, как действует подлинный верообразующий закон, подменённый на поповское фуфло, это факт. Если, например, про забитого до смерти крепостного, которому высочайшее повеление нашей «священной коровы», «переобувшейся» в Православие, запрещало жаловаться на издевательства помещика, говорят, что он во дворе на козлах испустил дух или из него вытрясли душу, но кроме него осталась ещё дюжина душ невыпоротых, что-то не так и с христианством, и с верообразующим законом, и с попом. Поэтому первый советский букварь начинался с категорического утверждения: «Мы не рабы, рабы не мы». А кто рабы? Потомки тех, кого князь Владимир тысячу лет назад загнал в иордань.

– Получается, рабов, которых могли законно пороть до смерти, называли словом «душа», относящимся к основным понятиям христианства?

– Да, крепостной раб – понятие одноразовое, приходно-расходное и для помещика, и для попа, потому что ублюдочный поповский закон скрывал Божественное предназначение реинкарнирующей души. Клерикализм – страшное явление. К этому так привыкли, что название романа Гоголя «Мёртвые души» связывалось с криминальной аферой их скупщика Чичикова, а не с тем, за что большевики расправились с Церковью. В советское время никто не задавался вопросом, почему на последнем веку христианства на Руси рабов считали подушно, признавая тем самым бессмертие души.

– Почему?

– Ты задала два «почему». В досоветское время поп считал законы кармы и реинкарнации, которые абсолютно опровергают постулат одноразового статуса господина и раба, тяжкой ересью, а в советский период издевательство над народом осознавалось, как пройденный этап. Большевики заменили вечную преисподнюю загробным небытием не потому, что поп врал насчёт переселения душ, а потому, что признание вечной души и необходимости смирения перед тяжкой долей являлось инструментом эксплуатации народа многие сотни лет. Даже если моя щадящая формулировка не совсем точна и корректна, большевики объявили «контрой» не пролетариат с беднейшим крестьянством, уже освобождённым от изжившего себя Крепостного права, а фабрикантов, помещиков и попов. Священников могло спасти от истребления одно – своевременное отделение Церкви от государства, однако Царь на это не пошёл. Церковь могла спасти себя возвращением к первозданной вере, но на это она не пошла. Христианское смирение – это достигнутое в ходе оболганной Церковью нравственной эволюции инкарнаций непреходящее состояние души. Следовательно, лживая аксиома одноразовой жизни согласуется не с состоянием души, а с терпением, то есть с временным ожиданием, поэтому чаша терпения рано или поздно будет переполнена. В итоге, одноразовую жизнь души заменили одноразовой жизнью тела и проколбасили целое столетие. Естественно, дело всегда в парадигме, иначе бы, её сторонники не цеплялись за неё, как верёвка за шею повешенного.

– Сегодня это поняли?

– Последнее, что я слышал, Церковь предложила покаяться народу в том, что произошло с Царём и Империей. Как можно было спасти Царя, Церковь и Империю, я сказал. Истиной. Дворянам было западло самим таскать свои шкафы на десятый этаж и зарабатывать на хлеб, поэтому за отмену крепостничества они бы скинули Царя за милую душу, хотя многие понимали, что русское рабство – сущий позор. Я уже высказывал свою гипотезу – Крепостное право можно было не отменять и поступить мудро, чтобы дворяне сами послали его к чёртовой матери.

– Больше похоже на фантазию.

– Учение о переселении душ было принесено на Землю две тысячи лет назад. В раннем христианстве его фантазией не считали, оно было верой, за которую «святое семейство» потом карало огнём. За фантазии не карают – в худшем случае сажают на аминазин… пока мы с тобой говорили, я осмотрел стены и коридор. С потолка и в углу торчат короткие провода, перемотанные изолентой. Возможно, рабочие пользуются генератором света, – я видел у входа свёрнутый кабель, но прибора здесь нет…

– А что насчёт фантазии?