Бесплатный фрагмент - Драмы больше нет

ГЛАВА 1

Меня слепили вспышки фотоаппаратов. Они мелькали одна за другой, у меня разрывалась голова от гула голосов вокруг, громких вопросов, что выкрикивали журналисты прямо мне в лицо. Очень хотелось прикрыть глаза рукой, чтобы не ослепнуть, но я мысленно повторяла себе, что делать этого нельзя. Нужно продолжать улыбаться. Как меня учили пятнадцать минут назад? Мило и очаровательно. Так, как должна улыбаться дочка Родиона Кауто, известного актера, чье имя уже не одно десятилетие на слуху российского зрителя. Так, как должна улыбаться женщина, которую держит за руку Роман Федотов, бизнесмен и меценат, ведь сегодня вечером он представляет всей стране свою пару, любимую женщину, и, судя по выражению его лица (я ухитрилась кинуть на него взгляд), уверенности в своём выборе у него хоть отбавляй. А вот у меня в голове ничего, кроме одного вопроса: «Что я здесь, черт возьми, делаю?», нет.

Два месяца, всего каких-то два месяца, и моя жизнь перевернулась с ног на голову. А ведь, помнится, я тогда находила, о чем погрустить, за что себя пожалеть, считала себя лишней и ненужной. И, если бы кто-то мне сказал, что спустя считанные недели я буду стоять рядом с Романом Федотовым под вспышками фотокамер, под потоком репортерских вопросов, и меня будут представлять, как будущую супругу кандидата в депутаты Государственной Думы, я бы не то что не поверила, я бы рассмеялась этому сумасшедшему фантазеру в лицо. Потому что со мной подобного никогда не происходит, не моя это судьба, я всегда это знала.

Интересно, в какой момент моя жизнь решила сделать такой неожиданный финт ушами? И с какой, интересно, стати?..

…Всё началось два месяца назад. Точнее, ничего, по сути, и не началось. Я жила своей обычной жизнью. Работа, дом, работа, работа… Год назад, приложив неимоверные усилия, мне удалось открыть маленькое агентство недвижимости в своем городе. Новое дело меня увлекло, я с головой ушла в работу, и, если честно, радовалась тому, что отныне сама себе хозяйка. Конечно, усилий будет приложено ещё достаточно, но я всё равно чувствовала себя победительницей. Не знаю, в каком именно виде спорта, но ощущать себя на вершине, было приятно. И, вообще, я считала, что в моей жизни всё складывается, как надо. Звезд с неба я никогда не хватала, но постоять за себя, заработать себе на безбедное существование, пользуясь только собственными способностями и талантами, всегда могла. К двадцати восьми годам у меня была небольшая квартира, пусть купленная в ипотеку, но своя же; маленькая немецкая машинка яркого цвета, и уютный офис в одном из крупных торгово-офисных центров нашего областного, привлекательного для туристов, города. И всего я добилась сама, чем, считала, имела право гордиться.

Правда, считала так я, еще, наверное, моя мама, а вот на фоне остальных родственников, со стороны отца, я ничем не выделялась. По сравнению с яркими судьбами любимого папы и сводной сестры, проживала я жизнь среднестатистическую и ничем не примечательную, к тому же, где-то в провинции. Подозреваю, что меня воспринимали не иначе, как бедную родственницу. В семье Кауто ко мне всегда относились со снисходительностью, с непониманием от моего присутствия в их доме и их жизнях, но с душевным смирением. Мол, есть я и есть, ничего тут уже не попишешь, слава богу, мне уже двадцать восемь, сил, любви и вложений я не требую, и надо принимать ситуацию такой, какая она есть. То есть, улыбаться мне при встрече, целовать в лоб и интересоваться от случая к случаю, как мои дела.

Кстати, про поцелуи в лоб — это я откровенно загнула. Поцеловать меня могло придти в голову только бабушке, в особо знаменательные моменты, когда того требовала ситуация, а уж никак не отцу. Тот считал проявление подобных эмоций, мещанством и излишеством. Куда чаще отец цитировал для меня стихи или глубокомысленные изречения философов. В этом, по сути, и заключалось всё воспитание, да и его отношение ко мне. Но обижаться я давно себе отсоветовала. Где-то после нашей с ним второй встречи.

Странно звучит: вторая встреча с отцом. Кто может помнить свою вторую встречу с родным отцом, правда? А я вот помню. Мне в то время исполнилось восемнадцать лет.

Вот такая у меня интересная семья.

— Ты что, всерьёз собралась с ними общаться? — говорила мне мама десять лет назад. Она не удивлялась, не злилась, она искренне не понимала. — Кто они для тебя, Настя? Чужие люди.

Я сидела на кухне, пила чай, точнее, усердно дула на него, чтобы поскорее остыл, и вздыхала. Затем рискнула заметить:

— Мама, но это ты обеспечила мне таких родственников. Я в чем виновата?

Мама глянула на меня с недовольством. Нетерпеливо махнула рукой.

— Кто ж знал, что так получится? Я была молодая и глупая, а твой отец… Твой отец мастак рассказывать сказки и играть чужие роли. Так что, вина во всем этом не столько моя, сколько его.

— То есть, я родилась по ошибке?

— Глупости не говори, — разозлилась тогда мама. — Ты родилась потому, что я захотела, чтобы ты родилась. Тебе этого мало? — Я качнула головой. На маму я не злилась совершенно. — Просто я пытаюсь подготовить тебя к тому, с чем ты столкнешься, если решишь общаться с отцом, вот и все.

Этот разговор случился десять лет назад. И, надо сказать, что моя мама оказалась во всем права, и её предостережения мне помогли. Потому что я изначально не настраивала себя на то, что меня будут рады видеть. Никто в семье Кауто мне рад не был. Я была неизбежным злом, о котором много лет не вспоминали, жили своей жизнью, а затем, по какому-то причудливому повороту судьбы, пришла необходимость со мной встретиться. Конечно, у меня был выбор. Я могла отказаться, послушать маму и не ехать на встречу с отцом и его семьей. Но я, всё хорошенько взвесив, пришла к выводу, что, не смотря на все возможные неприятности и обиды, сумею в себе побороть дискомфорт, зато у меня появится шанс взять от жизни тот подарок, что мне неожиданно преподнесли. Наследство деда, Николая Михайловича Кауто, кстати, известного советского драматурга. Который, совершенно неожиданно для всех — и для своей семьи, и для меня, включил меня, внучку, которую он никогда не видел, в своё завещание.

Вот так вот, совершенно неожиданно, по велению незнакомого мне дедушки, в возрасте восемнадцати лет, я оказалась в столице нашей родины, до которой, кстати, от нас было рукой подать, но разница в уровне жизни была сродни пропасти, и я, молодая девчонка, поначалу здорово растерялась.

Помню, как мама бесконечно зудела мне в телефонную трубку, что мне необходимо вернуться домой, домой, что в Москве мне делать нечего. Сейчас всё происходящее тогда, вспоминать и смешно, и грустно.

Больше грустно. Потому что моя мама, как я выяснила с годами, женщина мудрая, и порой мне следует прислушиваться к ней изначально, а не возвращаться в отчий дом с душевными травмами, чтобы поплакать у неё на груди и пожаловаться на то, на что жаловаться уже поздно. Но всему этому нас учит жизненный опыт.

На работу я приходила к открытию торгового центра. Покупала кофе на первом этаже у милых молодых людей, поднималась на эскалаторе на третий, офисный этаж, здоровалась по пути со знакомыми, и почти каждое утро чувствовала себя счастливой. По крайней мере, человеком, который с удовольствием идет на работу. На любимую работу, за которую полностью отвечает сам. Сотрудников у меня было двое. Молодой человек по имени Алексей, и Регина, которая с первого взгляда со стороны тянула на Анатольевну, но старательно молодилась, и представлялась всем едва ли не порхающей двадцатилетней особой. Только я, принимая её на работу, знала, сколько Регине на самом деле лет. Весьма немало, но я приняла правила её игры, и соглашалась с тем, что она молодая и влюбчивая особа, обожающая розовый цвет и платья в облипон. Все втроем мы вполне комфортно умещались в небольшом офисе за стеклянной стеной, я пыталась быть справедливым начальником, а эти двое усердно делали вид, что я для них являюсь непререкаемым авторитетом. Мне, конечно, хотелось верить, что это, на самом деле, так, но особых надежд я не питала. Лишь с самого начала настойчиво расставила все точки над «i», объяснив, что в «дружбу» ни с кем играть не стану. Я ценила свои приложенные усилия, и мечтала, что моё риэлтерское агентство будет жить и процветать, а для этого необходимо руководить процессом твердой рукой. А с сотрудниками держать необходимую дистанцию, не играть в панибратство.

Если честно, все эти истины объяснил мне один человек, я запомнила и намотала на ус, но об этом потом.

Так вот, тем утром, два месяца назад и прозвучал тот телефонный звонок. Он даже не был особенным, и никакой важной информации за собой не нёс. Мне позвонила бабушка, а когда звонила бабушка, мама моего отца, я всегда брала трубку, в любой ситуации. Обязана была ответить на её призыв, даже если бы в этот момент в отчаянном порыве героизма мчала на собачьей упряжке через стихию, ветер и льды по бескрайним просторам крайнего Севера. Всё равно на звонок Зои Аркадьевны Кауто необходимо было откликнуться, причем, незамедлительно. Кстати, это относилось не только ко мне, но и ко всем членам семьи отца. Зоя была непререкаемым авторитетом даже для своего взрослого сына.

Я бабушку, которую также до своих восемнадцати лет, знать не знала, очень уважала. Сказать, что я её любила, было бы нескольким преувеличением. Чтобы искренне полюбить человека, нужно общаться с ним достаточное количество времени, узнать его, проникнуться вашими взаимоотношениями, дать вам узнать друг друга получше, а у меня такой возможности долгое время не было. Точнее, теоретически возможность была — и у меня, и у отца, и у сестры, и у бабушки нашей общей, но воспользоваться ею никто не захотел. Поэтому за десять лет нашего общения, я прониклась к бабушке искренним уважением, и считала, что это серьёзный шаг в моих взаимоотношениях с семьёй отца.

Зоя, не смотря на свой возраст, а она проживала восьмой десяток, и достаточно хрупкую фигурку, женщиной была категоричной и сильной характером. Умело руководила семейными делами, а после смерти мужа десять лет назад, и его наследием. А мой дед, Николай Михайлович, был знаменитым советским драматургом. Несколько его пьес до сих пор с успехом ставят в столичных театрах. Его именем и наследием гордятся, его жизненный путь ставят в пример, и советуют соответствовать его громкому, светлому имени. Все члены семьи Кауто стараются. И идти, и следовать. Я тоже пытаюсь, по крайней мере, не опорочить имя предка. Ну, и горжусь, соответственно, по мере сил.

Но деда я никогда не видела, ни разу с ним не встречалась, и почему он упомянул обо мне в своём завещании, мне до сих пор неведомо. Возможно, чувство порядочности в нём взыграло. Наверное, я доподлинно об этом никогда не узнаю. Деда я знала лишь по его биографии в интернете, по старым фотографиям в семейном архиве, да по рассказам родственников. А вот к бабушке пришлось привыкать. К её категоричности и стремлению управлять всем вокруг и моей жизнью в частности. Возможно, я бы в какой-то момент начала сопротивляться указаниям со стороны, по сути, незнакомого мне человека, но, признаться, знакомство с Зоей произвело на меня неизгладимое впечатление.

На меня, десять лет назад, когда я приехала в Москву и оказалась в доме отца, внутри его семьи, вообще всё вокруг производило неизгладимое впечатление. Но Зоя особенно. Её королевская осанка, размеренная манера говорить, уверенность в голосе, уверенность в своей правоте этой маленькой, худенькой женщины с неизменной ниткой жемчуга на тонкой шее. Мой взгляд будто магнитом к ней притягивало, а ещё, при первой встрече, я жутко стушевалась перед ней. Ни перед отцом, о котором лишь слышала много лет, да смотрела фильмы с его участием; ни перед старшей сестрой, которая могла показаться той самой горящей звездой на небосклоне, что, по сути, и было правдой, а именно бабушка произвела на меня фантастическое впечатление одним своим присутствием в комнате. Особо близки за десять прошедших лет мы не стали, но больше меня не списывали со счетов и не вычеркивали из состава семьи, и я знала, что всё это благодаря Зое. Её непререкаемому авторитету. Правда, она сама с себя всякую ответственность в этом снимала. Я слышала, как однажды она сказала моему отцу:

— Твой отец, Родион, был очень мудрым человеком. И перед своей смертью он решил исправить твою ошибку, постараться снять грех с твоей души. Он признал эту девочку, принял её в семью. Он сделал то, на что тебе, по всей видимости, не хватило когда-то смелости. И раз он принял такое решение, я последую его примеру. Сомневаться в твоём отцовстве нам не приходится, ведь так? Поэтому твоя дочь отныне полноценный член семьи. Будь любезен принять этот факт, и донести его до своей жены. И до Альбины тоже.

Конечно, подслушивать нехорошо, да и просто слышать всё это было неприятно, я попала не в самый удачный момент, оказалась под дверью гостиной, и невольно замерла. Не знала, уйти мне или остаться, поэтому и услышала то, что для моих ушей не предназначалось. И сама не знаю до конца, что почувствовала, слыша наставительную речь бабушки, до сих пор до конца не разобралась в своих чувствах. Мне было неприятно, где-то обидно, но в то же время я ощущала облегчение оттого, что меня не выгонят и не забудут снова про моё существование уже завтра. Не знаю, почему на тот момент это казалось таким важным, особых надежд на то, что меня полюбят, я не питала, но дворовой собачонкой быть тоже не хотелось. Раз уж позвали в «семью», так проявите уважение. Я обещаю ответить тем же.

Вот на этом самом уважении мои отношения с семьёй отца и с ним самим, и держались. Ни на чём другом. Но с тех самых пор меня приглашали на все важные события, семейные советы, мне официальным тоном оглашали решения, даже если меня конкретно они не касались, а ещё, время от времени, озвучивали, чем именно я обязана своей именитой фамилии. А также напоминали, что нужно быть ответственной, серьёзной, и не подвести папу. Особенно, не болтать с незнакомыми людьми о семейных делах, а тем более, о проблемах.

— Настя, ты же понимаешь, насколько это важно?

Я каждый раз после этого вопроса старательно давила в себе тяжелый вздох. Но после смиренно кивала. И заверяла:

— Я очень постараюсь.

Обычно звонки от бабушки означали то, что наступил очередной момент для проведения профилактической работы. Зоя для начала интересовалась моими делами, на всякий случай успехами (вдруг они у меня есть, вдруг я чем-то прославилась случайно?), затем давала мне наставления, а после напоминала об осторожности и правильности моего выбор, какого бы аспекта моей жизни это не касалось. Всё это необходимо было выслушать, временами поддакивать, иногда что-то обещать. Главное, воспринимать всё сказанное бабушкой спокойно, как должное. Ей ведь, с высоты её возраста и положения, куда виднее, как мне жить и как себя надлежит вести. Бабушка, как известно, плохого не посоветует.

— Как ты поживаешь, моя красавица? — услышала я в трубке её протяжный, хорошо поставленный голос.

Я доподлинно знала, что красавицей бабушка меня не считала. Я была брюнеткой, как мама, ростом до модельной внешности сестры не дотянула, да и фигура моя обложку глянцевого журнала вряд ли бы украсила. Если только журнал «Крестьянка», которого, кажется, уже давно не существует. Природной легкостью и проникновенной нежностью Альбины природа меня обделила. При моем достаточно среднем росте, у меня был третий размер груди, достаточно пышные бедра, и чересчур, как считала бабушка, пухлые губы. В её время моя внешность считалась вульгарной, чересчур призывной, но спрятать излишества я не могла, поэтому жила с тем, что Бог дал. Мило улыбаясь окружающим вульгарно пухлыми губами.

Если честно, с внешностью у меня всё нормально. Никогда я не жаловалась ни на отсутствие поклонников, ни комплексами чрезмерно наделена не была. Единственное, что бабушку огорчало, это то, что я совершенно не была ничем похожа на отца, всё, что могла, забрала от матери. И это отчего-то воспринималось, как недостаток. Оспаривать сие умозаключение казалось мне глупым, излишне затратным по времени, поэтому я лишь пожимала плечами и соглашалась с тем, что я совсем не светловолосый ангелочек. Как сестра, внешность которой обожали и копировали миллионы наших сограждан. Точнее, мужчины обожали, а женщины копировали. Старались отбелить кожу до состояния фарфоровых щёк Альбины Кауто; повторить её причёску, блестящие локоны на истинно блондинистых волосах; пытались подражать её манере одеваться. А мне оставалось лишь соглашаться с тем, что для меня сей идеал недостижим.

Вообще, не больно-то и хотелось.

— Здравствуй, бабушка, — проговорила я в трубку. И тут же поинтересовалась: — Как у вас дела?

Зоя не воспринимала, когда я интересовалась лично её делами. Нужно было спросить непременно о семье. Зоя позиционировала себя, как представитель всех Кауто.

После вопроса о делах, минут пятнадцать я выслушивала новости о съемочном графике отца и сестры, об их увлеченности, занятости и нежелании отдыхать во благо российского зрителя. Затем Зоя пересказала мне свои планы на следующую неделю, её ежедневник был плотно исписан событиями, встречами и бесконечными делами, и поэтому, когда мне задали встречный вопрос, мне, как обычно впрочем, стало несколько неловко. Оттого, что мне, кроме как:

— Я в офисе, работаю, — и сказать-то нечего.

— И как продвигается твоя… работа? — поинтересовалась Зоя, явно подбирая подходящие слова. Она не могла понять, для чего я занимаюсь продажей квартир. Как-то сказала мне, что в её время, за такую работу можно было оказаться в тюрьме.

— Хорошо продвигается, — бодро проговорила я. — Вот думаю, ещё одного сотрудника взять. Не справляемся.

Для меня это был достаточный аргумент для того, чтобы ахнуть и меня похвалить, но Зоя в задумчивости промолчала. Подозреваю, что попросту не знала, что сказать. Конечно, я не пишу пьесы, не снимаюсь в кино, не разъезжаю по съемочным площадкам, и ко мне не записываются в очередь репортеры, чтобы взять интервью. Бабушка так давно живет среди людей успешных, среди людей искусства, что, кажется, всерьёз не понимает, как можно жить обычной жизнью. В неизвестности, от зарплаты до зарплаты.

Я для Зои — персонаж непонятный. Подобной приземленности в их семье, наверное, до моего появления и не было. По крайней мере, даже Зоя, в её семьдесят шесть лет, подобного припомнить не может. Есть от чего загрустить, согласитесь. Кстати, это я о себе, всё-таки неприятно быть даже не белой, а совершенно бесцветной вороной на фоне успешных, ярких родственников. Поэтому я когда-то и вернулась из Москвы, не найдя себе покоя рядом с семьей отца. В родном городе мне было куда комфортнее. Здесь меня, по крайней мере, не оценивали все кому не лень, и не выдавали никому не нужных мнений, и не ставили на мне печатей неполноценности.

После задумчивой паузы, бабушка аккуратно проговорила:

— Замечательно. Я за тебя рада. Хотя, я повторюсь, что считаю твоё занятие неподобающим молодой девушке. Но об этом в другой раз.

Я мысленно выдохнула, хотя, предостережение о «другом разе», тоже не слишком порадовало.

— Надеюсь, ты помнишь, что отцу в конце недели вручают премию за культурный вклад в воспитании молодого поколения?

Вообще, не помнила. Даже не уверена, что знала об этом. Но бабушку, конечно же, пришлось заверить, что помню, и что очень за папу рада.

— Порадуемся все вместе, — перебила меня Зоя. — Тебе непременно нужно быть в Москве, рядом с семьёй.

Да что же это такое… Я в тоске разглядывала мотивационный плакат на стене напротив. На всякий случай переспросила:

— Ты уверена?

— Конечно, — решительно отозвалась Зоя. — Будут журналисты, у отца будут брать интервью. Вся семья должна быть в сборе. А если тебя и в этот раз не будет, все решат, что мы тебя прячем.

Скорее, я сама прячусь.

— Настя, ты что, не хочешь нас видеть? — вдруг насторожилась бабушка. И её настороженность была плохим знаком. Мне пришлось немедленно исправлять свой унылый тон.

— Что ты! Конечно, хочу. Просто работа, я же тебе говорю… не справляемся, — лепетала я, сама прекрасно понимая, что получается у меня не очень.

— Господи, что за глупости, — тут же возмутилась Зоя. — Не закроется твоя контора из-за пары-тройки дней. Зато побудешь с семьёй. В общем, — проговорила она безапелляционным тоном, — я жду тебя в четверг.

— В четверг?

— Конечно. В пятницу мероприятие, а нам ещё нужно успеть купить тебе подходящее платье.

— Бабушка, у меня есть, — попыталась я вставить свои пять копеек, но услышана не была.

— Знаю я, что у тебя есть. А это ответственное мероприятие, так что, не выдумывай. Нужно играть по правилам, дорогая моя.

Я знала, что после её «дорогая моя», спорить уже бесполезно, поэтому я согласилась. И прибыть в четверг, и пробыть в столице несколько дней. До того момента, пока меня не согласятся отпустить обратно в мою скучную, провинциальную повседневность.

Закончив разговор и отключив телефон, я поняла, что мой настрой на день и хорошее настроение, несколько пошатнулись. В последние годы я не слишком часто наведывалась в столицу, не часто навещала отца и его семью. И причина всегда находилась подходящая, даже зависящая не столько от меня. Папа был по обыкновению глобально занят, его съемочный график был составлен на пару лет вперед, да и сестра от него не отставала. И я, приезжая в Москву, старалась отделаться встречей с бабушкой, и поскорее уехать. С отцом лишь созванивалась, и то не часто. Виделись мы пару-тройку раз в год, но я неизменно каждый раз поражалась тому, что вел себя любимый папа со мной так, будто мы с ним близкие друзья, настоящая семья и живем под одной крышей. Мама не уставала мне повторять, что отец — поистине талантливый актер. И я с прискорбием отмечала для себя, что она права.

Скрыть от людей тайну моего происхождения было достаточно трудно. Со школьных времен я помню, что люди интересовались моей фамилией. С тех пор, как имя отца перестало сходить с титров кинолент и с заголовков газет и журналов, моя фамилия стала для меня испытанием. Фамилию Кауто нельзя было назвать распространенной в России, поэтому девять человек из десяти обязательно начинали либо присматриваться ко мне, но это самые воспитанные, а другие и вопросы принимались задавать. Довольно долго я чужого любопытства жутко стеснялась. Ну, что я должна была сказать незнакомым людям? Что я внебрачная дочь того самого Родиона Кауто? Который не видел меня и даже не стремился этого сделать с тех самых пор, как мне исполнилось два года? Да и, вообще, я, можно сказать, ошибка его молодости, и ничего более.

Да и после того, как мы с отцом, можно сказать, свели более близкое знакомство, когда я стала вхожа в его дом, и стала как бы неотъемлемой частью его семьи, удобнее мне от всего этого не стало. И радостнее тоже. Потому что, если папа и сестра улыбались в камеры и рассказывали о том, как они все счастливы от того, что я есть в их жизнях, я, в принципе, не знала, что сказать. Потому что близости, как таковой, между нами не появилось. Общение наше больше напоминало общение дальних родственников. И рассказывать об этом людям, любопытствующим и журналистам, было нельзя. А врать, улыбаясь, я не умею. Этого таланта папочка мне не передал. Поэтому своей фамилии я всегда стеснялась. Поначалу было неловко от того, что я ненужная дочь, а теперь от того, что приходится врать, будто нужная и любимая.

— Может, мне фамилию сменить? — как-то задала я риторический вопрос в кругу семьи.

— Замуж выйди, — посоветовал мне отчим без всякого намека на сарказм. Кстати, совет его был дельным, вот только с его осуществлением как-то плохо выходило. Не везло мне.

Пользуясь тем, что сотрудников ещё нет, я повернулась к компьютеру и открыла браузер. Подумала, подумала и набрала в поиске свою фамилию.

Если честно, это очень странное ощущение. Когда на твою фамилию на экране начинают пестреть фотографии людей, которых ты знаешь. Твои родственники, твоя семья, а на некоторых снимках и твоё лицо мелькает. Вот отец на вручении очередной премии киноиндустрии. Один, с женой Еленой, а вот и Альбина рядом с ними. Вот сестра позирует перед фотокамерами одна, в дизайнерском наряде, с обворожительной улыбкой на лице, демонстрирует красивый, аккуратный носик. Это была тайна за семью печатями, но я доподлинно знала, что нос Альбина себе подправляла у именитого пластического хирурга в Германии. На старых домашних фото её нос выглядит совсем по-другому, но заговаривать об этом даже в кругу семьи, было категорически запрещено.

А вот Альбина рядом с мужем, Романом Федотовым. Недавно они отметили восьмую годовщину брака, я на ней не присутствовала, но была наслышана. И о шикарном загородном клубе, и о пяти десятках знаменитых гостей, и о популярных артистах и ведущих, что развлекали публику. И всё потому, что Альбине захотелось настоящего праздника и фейерверка, и заботливый муж для неё расстарался. Каждого присутствующего гостя на празднике чета Федотовых называла близким другом, и о гонорарах речи не шло. В открытую, по крайней мере. По окончании празднования фотографиями с того уик-энда пестрели полосы всех светских изданий. А прекрасная Альбина получила от любимого мужа в подарок белоснежный «Camaro». Всё в духе семейства Кауто и их зятя.

Завидовала ли я? Той же сестре… Этот вопрос очень долго меня мучил, несколько лет. Я разглядывала её фотографии, читала её интервью, украдкой наблюдала за ней при встречах, и никак не могла понять, что же я чувствую. Наверное, какая-то доля зависти всё же была, куда без этого? Жизнь Альбины напоминала один из её фильмов. Яркая, наполненная событиями, объятиями, похвалами и подарками. Сестра никогда не переставала улыбаться, даже когда её никто не видел. Подозреваю, что она и спала с улыбкой на лице. В моей жизни столько счастья не было, это точно. Но в то же время, я не уверена, что хотела бы жить у всех на виду. Отчитываться за каждое свое слово, за каждый жест, за каждый поступок.

Но мы с Альбиной выросли в слишком разных условиях. Ей не приходилось стыдиться своей фамилии, она всегда гордилась отцом, который был рядом и с ранних лет брал любимую дочку с собой на съемочную площадку и в театр. Альбина выросла в театральной среде, и ничего удивительного, что пошла по стопам отца. Думаю, она неплохая актриса. Я судить никогда не бралась — я не эксперт, да и, возможно, буду предвзята, но некоторые фильмы с её участием, мне искренне нравились.

Да и семейная жизнь сестры удалась. А как сказать по-другому, если она прожила восемь лет в браке с одним мужчиной? Роман Федотов — человеком был успешным, хотя и не медийным лицом. Занимался бизнесом, когда-то, в двухтысячных годах, занимался импортом автомобилей из Европы разной ценовой категории, а затем занялся международными грузоперевозками. Я совершенно ничего не понимаю в этом бизнесе, но человеком Роман был достаточно влиятельным. До поры, до времени он будто оставался в тени семьи Кауто, даже на всех семейных фото, что выходили в свет, где-то заднем плане, уступая пальму первенства в семье тестю и жене. И только года три назад я узнала, что Роман проявляет немалое участие в карьерах членов семьи. Даже учредил какой-то благотворительный фонд для поддержки начинающих работников культуры — артистов, музыкантов и художников. Также он участвовал в создании Института архитектуры и дизайна, благодаря финансовым вливаниям его компании поддерживалась музейная деятельность в некоторых регионах страны. Именно в то время о Романе Федотове заговорили отдельно от членов семьи Кауто, и тогда уже про мою сестру стали говорить, как о жене Романа Федотова, а не наоборот. И Альбина, скорее всего, очень чутко уловила момент перемен, потому что даже на будничных, проходных фотографиях было заметно, с каким обожанием она смотрит на мужа. Как трепетно держится за его локоть, какой успокоенной стала её улыбка, чисто женская, мягкая и понимающая. Глядя на их совместные фотографии, я уверена, все женщины страны моей сестре безумно завидовали. Восемь лет брака, восемь лет счастья, стабильности, уверенности в завтрашнем дне рядом с мужчиной, который готов для тебя на всё — разве это не предел мечтаний?

Время от времени, с периодичностью примерно раз в год, журналисты сообщали о том, что чета Федотовых ждет ребенка. Даже не ребенка, нет, громогласно сообщалось о наследнике, будто Федотов и Кауто были членами королевской семьи. Настолько часто их имена звучали с экранов телевизора и со страниц глянцевых журналов. И вся страна начинала обсуждать, ждать подтверждения, и я, признаться, тоже ждала. Мы с сестрой не были близки настолько, чтобы я могла ей позвонить и запросто спросить:

— Альбина, ты что, беременна?

Таких отношений между нами никогда не было. И мне приходилось ждать вместе со всеми обрывков информации, или того момента, когда Альбина на одном из многочисленных светских мероприятий, что она посещает, не рассмеется легко в ответ на прямой вопрос и, загадочно улыбнувшись, не пообещает, что в скором будущем они с мужем обязательно подумают над вопросом рождения ребеночка.

— У меня впереди очень важный проект, — неизменно говорила Альбина, — а вот после него обязательно.

Я продолжала листать фотографии на экране компьютера, на одной из них мне попался Роман, стоял в одиночку на широкой террасе, с задумчивым видом, смотрел на огни города, и я тут же перестала щелкать мышкой. Подперла рукой подбородок и принялась разглядывать зятя на этом снимке.

Если честно, внешне они с Альбиной совершенно не выглядели идеальной парой. Роман был высоким, тяжеловесным, его лицо порой казалось высеченным из камня, особенно, когда он вот так задумывался, как на этом фото. Он совсем не был легким, приятным человеком в общении. Федотов был целеустремленным, брал желаемое нахрапом, добивался своих целей любым способом, редко оборачиваясь на людей, что оставлял позади себя. Считал, что тот, кто не успел, тот не особо старался, а, значит, жалеть таких ни к чему. Понятия не имею, как их с Альбиной судьба свела. Точнее, я знаю историю их знакомства, но до сих пор гадаю, почему сестра сделала выбор именно в пользу Романа. В то время особыми успехами он похвастать не мог, приехал из Сибири, хоть и не с пустым карманом, но для столицы огромной страны особой ценности, как предприниматель, не представлял. Перспективы его были туманны, все доступные денежные средства, которыми он к тому моменту располагал, были вложены в развивающийся бизнес, трогательностью и влюбленной натурой Роман никогда не обладал, и поэтому мотивы Альбины мне до сих пор не понятны. Конечно, сейчас сестра, наверняка, счастлива от своей прозорливости. С гордостью держит супруга под руку и гордится им. Хотя, вместе они смотрятся, как день и ночь. Альбина, озаряющая мир своей красотой и улыбкой, и Роман — подозрительный и продумывающий каждый свой шаг и шаг собеседника. Под его цепким взглядом было трудно сохранять спокойствие, особенно, если пытаешься что-то утаить.

А последние полтора года Роман Юрьевич и вовсе озадачился политической карьерой, и метит ни куда-нибудь, а в Государственную Думу. И, поговаривают, что у него неплохие шансы. Я, совершенно не разбирающаяся во всех тонкостях политического закулисья, могла только удивляться чужим амбициям и изворотливости. Помню, в новогодние каникулы, гостя в доме отца, я слушала сестру, которая, едва ли не взахлеб, пересказывала мне избирательную программу мужа. Говорила с таким упоением, будто её наняли его пиар-агентом. Хотя, может быть, так и есть, в каком-то смысле. Для чего Роману Федотову платить наёмным звездным лицам, когда он женат на Альбине Кауто? Жена и тесть — лучшая избирательная кампания для него. А для них тыл в виде депутатской неприкосновенности супруга — лучшее, о чем можно задуматься.

В общем, все в шоколаде. Вот такая у меня замечательная семья. В которую я никак не вписываюсь. Как бы я ни старалась, как бы ни хотела быть к ним ближе, у меня никогда не достанет для этого ни таланта, ни способностей, и даже тех же внешних данных. Я на члена семьи Кауто не похожа. Но мне двадцать восемь лет, и я с этим смирилась. Нашла в себе силы, переступила через детские обиды, и стараюсь жить своей, отдельной от их успехов, жизнью.

Беру пример со своей мамы.

Мама у меня, кстати, большая молодец. Иногда я пытаюсь поставить себя на её место, представить, как бы я пережила ситуацию с моим рождением, и совсем не уверена, что вышла бы победительницей. В последние годы, достаточно повзрослев, я стала много вопросов маме задавать. А она на них отвечала. Почти всегда. Наверное, через огромное нежелание, но в надежде уберечь меня от тех ошибок, что она совершила. От пустых надежд, с которыми сама столкнулась однажды. Мама рассказывала мне о встрече с моим отцом, об их взаимоотношениях, старалась говорить отстранённо, ведь всё это дела давно минувших дней, но я видела, замечала нервозность, что проявлялась в некоторые моменты её рассказов. Ей всё ещё было больно, и обидно, неприятно вспоминать своё унижение и, как она сама это называла, наивность. Ведь мама моего отца, на самом деле, любила.

Хотя, как можно его не любить? Даже сейчас, когда отцу немного за пятьдесят, он выглядит мужчиной полным сил, сшибает любую женщину врожденным обаянием, очаровывает рокочущими нотками низкого голоса с хрипотцой, и зазывными, чуть саркастическими улыбками. Каким он был в молодости, я могу только представлять. Думаю, что устоять перед ним было невозможно, даже без флёра известности и успешности.

Мама тоже была красавицей, но красавицей из разряда девушек, что ходят по улицам пешком и спускаются в метро. Мама была студенткой из провинции, за спиной, кроме родителей-педагогов, никого и ничего, и, конечно, встреча с московским молодым гулякой произвела на неё серьёзное впечатление. Как она говорит, и я ей верю, что первые три месяца она даже не подозревала, что у отца уже есть семья. Моей сестре к тому моменту едва исполнился год. А Родион, человек творческий, увлекающийся и влюбчивый, с головой окунулся в новые, незнакомые для себя отношения. Он мчался к моей маме на крыльях любви, встречал её после института, водил по ресторанам и даже знакомил с друзьями. Стеснительностью мой папа никогда не отличался, шел по жизни уверено и смеясь. Отцу я вопросов, конечно, не задавала, не такие у нас с ним были отношения, но подозреваю, что у него никаких серьёзных планов, на молодую девочку с влюбленностью, не было. Он развлекался, а мама вдруг забеременела. Момент со штампом в паспорте моего отца вскрылся сам собой, но моя мама не из тех, кто впадает в отчаяние, поэтому Родион Кауто был определён ею в негодяи, а я всё равно родилась. Вот такая история.

Кстати, мои родители не общались и, вообще, не встречались, с тех пор, как мне исполнилось два года. Два года после моего рождения мама продолжала жить в Москве, в общежитии квартирного типа, доучивалась, но, надо признать тот факт, что отец дал мне свою фамилию и помогал материально. Наверное, потому, что факт моего рождения стал известен его родителям и жене. И если последняя оказалась не в восторге, то родители призвали сына взять на себя ответственность за содеянное. Ответственность заключалась в финансовой помощи, меня отец, за два года, по маминым словам, видел три с половиной раза без особого энтузиазма. Маленькие дети Родиона никогда не интересовали, даже сейчас, при слове «внуки», он непроизвольно морщится. Чем взрослее ребенок, тем, судя по всему, ему интереснее. Вот сейчас, взрослой Альбиной он неимоверно гордится, и наслаждается её обществом. Я не в счет, я необходимое приложение к семейным праздникам, чтобы журналисты лишние вопросы не задавали. Дочка младшая? Да, есть, вот она, лапочка, воспитываю, люблю, забочусь. А так, что интересного я ему могла рассказать, чем удивить? Отец не слишком стремился к моему обществу, а я старалась не обижаться. Сама стала тяготиться приглашениями в его дом, но не могла отказать бабушке, хотя, и понимала, что та тоже не слишком душой ко мне тянется. Ведь, по сути, мы все друг другу чужие люди. Начинать общение с родственниками, когда тебе восемнадцать, да ещё при определённых обстоятельствах, достаточно проблематично. И, возможно, уже никому не нужно.

— Поедешь? — спросила меня мама вечером, когда я передала ей разговор с бабушкой.

Я, не скрываясь, вздохнула.

— Поеду. Что делать?

Мама пожала плечами.

— Отказать.

Я мялась, водила пальцем по краю чашки. Затем призналась:

— Не могу.

Мама повернулась ко мне, подперла рукой крутой бок и многозначительно хмыкнула.

— Тогда поезжай. Мне даже интересно, насколько тебя ещё хватит.

Я помолчала, затем довольно решительно проговорила:

— Последний раз.

— Ты всегда так говоришь.

Я с видом мученицы возвела глаза к потолку. Призналась:

— Знаю.

— Но не отпускает, да?

— Мам, а как меня должно отпустить? — удивилась я. — Все вокруг знают, чья я дочь. Без конца вопросы задают, присматриваются ко мне… так, будто у меня две головы. Как же, я дочь Родиона Кауто! Будто он какой-то небожитель. — Я вздохнула. — Хотя, так почти и есть.

— Глупости, — фыркнула мама, поднимаясь из-за стола. — Он обычный человек. Причем, не слишком хороший человек. Думаю, ты и сама это уже успела выяснить.

— Я не хочу это обсуждать, — тут же отказалась я. Тоже поднялась, поблагодарила маму за ужин и засобиралась домой. Мои младшие сестра и брат в комнате занимались своими делами. Антон сидел за компьютером и играл в какую-то стрелялку, а Маша, которой недавно исполнилось четырнадцать, не отрывала глаз от экрана телефона. Я с младшими попрощалась, но они даже не оторвались от своих занимательных занятий, только рукой мне каждый махнул на прощание.

Помню, однажды, Маша, в каком-то порыве подростковой откровенности, призналась мне, что завидует моей судьбе.

— У тебя такой папа! — выдохнула она тогда мечтательно. А я в ответ сестре лишь неопределённо улыбнулась. Ответить мне ей было нечего. По крайней мере, не тогда, в сознании моей сестренки бушует юношеский максимализм. Возможно, позже, через несколько лет я расскажу ей, что на самом деле мне пришлось пережить, и что я чувствовала всю свою жизнь, оказавшись ненужной дочерью известного человека. Сейчас Маша не способна меня понять. Не способна понять, что я всегда завидовала ей и Антону, потому что они воспитываются в полной семье, потому что никто не тыкает в них пальцем и не шепчется за их спинами. Никто не обсуждает, похожи они или не похожи, талантливы ли настолько же, сколь и их выдающийся родитель. Или природа на них отдохнула, обделила и внешностью, и способностями.

— Позвони, — попросила меня мама, целуя на прощание в коридоре. — Обязательно мне звони.

— Позвоню, — пообещала я. Улыбнулась ей и вышла за дверь.

Было у меня какое-то неопределенное, тревожное предчувствие. Но кто бы знал, чем для меня обернется очередная поездка к родственникам в столицу. Кто бы знал…

ГЛАВА 2

В Москве у меня была собственная квартира. То есть, как собственная? С появлением этой квартиры, в качестве наследства деда, Николая Михайловича Кауто, и началось когда-то моё общение с отцом и его семьей. Квартира, сама по себе, была небольшая, двухкомнатная, когда-то полученная Николаем Михайловичем от государства в качестве признания его таланта и достижений, ещё в начале семидесятых годов. После в семье Кауто появилось немало недвижимости, из двухкомнатной квартиры, семейство при первой же возможности выехало, сначала в квартиру побольше, а затем в загородный дом, но квартирка осталась. То ли про неё позабыли, то ли оставили, как память, особо ценным имуществом её не считали. Наверное, поэтому дед и решил подарить её мне, зная, что благосостоянию семьи никакого урона этим подарком не нанесет. А вот для меня квартира в Москве, и ни где-нибудь, а в Гагаринском переулке, всё-таки не шутка, а Центральный Административный Округ Москвы, оказалась отличным подспорьем в жизни, буквально дала старт и финансовый задел на будущее. Конечно, в восемнадцать лет я не особо об этом задумывалась и варианты не просчитывала, только радовалась, что у меня есть собственное жилье, пусть и в старом фонде, зато в центре столицы. Больше трех лет я жила в Москве, в собственной квартире, училась и работала, а затем, буквально в один день, решила вернуться в родной город. Шальную мысль о том, чтобы квартиру продать, чтобы меня с жизнью в столице ничего больше не связывало, я довольно быстро откинула. Обратилась в престижное риэлтерское агентство, чтобы мне подобрали правильных и порядочных квартиросъемщиков, кстати, те самые первые мои арендаторы до сих пор в моей квартире и проживают. Люди аккуратные, вежливые, платят вовремя, хлопот я с ними за последние шесть лет не знала. Да и встречаемся мы редко, раз в год я приезжаю проверить состояние квартиры, как у нас прописано в договоре. Остальное общение сводится к телефонным звонкам. Стоимость аренды квартиры в этом районе довольно высока, и я несколько лет старательно эти деньги откладывала, чтобы открыть собственное дело в родном городе. В конце концов, всё удалось, и дедушке, с которым мне так и не пришлось познакомиться, я искренне благодарна.

Но, так, как свою квартиру я сдавала, приезжая в Москву, мне приходилось либо останавливаться в гостинице, что, между прочим, было предпочтительнее, либо в доме отца. Раньше было проще отговориться, найти какие-нибудь причины для того, чтобы уехать ночевать в гостиницу. Не знаю почему, но в доме отца я чувствовала себя до ужаса неуютно. Скованно, будто за мной без конца наблюдали. Но пару лет назад бабушка, решив, что ей уже не по возрасту жить одной в просторной московской квартире, также переехала в дом отца. И с того момента ни о какой гостинице речи идти уже не могло. В каждый мой приезд мне выделяли гостевую комнату, и ежедневно все собирались к ужину за большим столом. «Играли в семью». Тяжкое это было бремя, надо сказать. Но бабушка считала, что делает для всех нас благое дело.

— Когда меня не будет, — любила ворчать она, — вы и не вспомните о том, что вы семья. Пытаюсь вам вбить это в голову уже сейчас.

От таких разговоров атмосфера и вовсе накалялась, становилось ещё тягостнее, но все продолжали старательно улыбаться друг другу.

Так что, и в этот раз мне предстояло провести несколько дней в загородном доме отца. И, насколько понимаю, вся семья должна была собраться под крышей его дома. В другие моменты меня не приглашали, очень редко. Как только Родион и Альбина вместе оказывались свободны от съемок, а случалось это не так часто, бабушка тут же торопилась собрать всех, чтобы напомнить важность семейного единства. А в этот раз ещё семейный выход в свет предстоял. Было от чего загрустить, по крайней мере, мне.

Моменты общения с журналистами я не любила. О том, что у Родиона Кауто есть ещё одна, причем, младшая дочь, всем было давно известно. Отец, по сути, моего существования никогда не скрывал, публично признал факт измены, и это его признание было ничем иным, как покаянием и раскаянием, правда, сильно смахивало игрой на публику. Понимаете, да? Мне, как и моей маме, радоваться от подобных заявлений не приходилось. Неприятно чувствовать себя ошибкой чьей-то бурной молодости. Даже если это всеми любимый актер, по которому мечтательно вздыхает половина женщин нашей страны. Они-то вздыхают, а нам с мамой с этим жить приходится, день за днем.

Признание талантливого актера обществом было принято благосклонно, его если и пожурили когда-то те же репортеры, выражающие общественное мнение, то быстро и дружно простили. Даже хвалебные оды в адрес отца стали слышны, мол, вот, не побоялся признаться, взять на себя ответственность, о ребенке внебрачном заботится. При этой мысли я неизменно усмехалась, не могла удержаться. Заботился обо мне папа всегда очень отчаянно. Шестнадцать лет мы с ним даже не встречались, но кого интересуют подобные подробности? Для всей страны Родион Кауто являл собой пример мужской порядочности и заботы о детях. Вот взять, к примеру, его старшую дочь Альбину, он так её любит и так заботится, с ранних лет она рядом с ним на съемках и репетициях… Меня же для примера никогда не брали.

Но говорить о моих претензиях и обидах на отца было непринято. Между прочим, большинству даже моих знакомых попросту не приходило в голову, что я из-за чего-то могу на него обижаться. И когда я в ответ на какое-то замечание или заявление могла позволить себе пренебрежительно фыркнуть или не согласиться, на меня смотрели, как на сумасшедшую. Будто каждый второй считал необходимым мне объяснить, что я не понимаю своего счастья. Я ведь дочь Родиона Кауто!

— Ты видела обложку журнала? Твоему отцу предложили сниматься в Голливуде!

Подумаешь… Предлагают ему много, но это совсем не означает, что он согласится или роль достойная. Но не буду же я это всем объяснять? Вот и получается, что для большинства, что обывателей, что светской московской тусовки, что для репортеров, я являю собой завистливую, неблагодарную дочь, которая совершенно не ценит того подарка, что сделала ей судьба. И того, что для неё делает благородный, известный отец. А уж Альбине я, без всяких сомнений, бесконечно завидую. Она забрала от отца все лучшие качества, таланты, да и с внешностью ей повезло, а я… я в провинции квартирами в старом фонде торгую. Оттого, наверное, такая злая.

Конечно же, на вокзале меня никто не встретил. Я и не ждала. Взяла такси, назвала адрес и стала смотреть в окно, мысленно настраивая себя на встречу с дорогими родственниками. А ещё вспоминала мамины слова о том, что неплохо было бы отойти, наконец, в сторону, и перестать маячить у репортеров на глазах. Моя физиономия на обложки журналов всё равно никогда не попадала. Семейные фотографии, уж не знаю, случайно или намеренно, отбирались таким образом, что меня на них не было. Где-то там, на развороте — да. И даже подписывали, что я дочь, и указывали моё имя. Думаю, что из-за фамилии. Но бабушка отчаянно хватала меня за руку и тащила на все громкие мероприятия, званые ужины в честь своего сына, и разные премии. Особенно, если дело касалось благотворительности. Зоя Аркадьевна совершенно не обращала внимания на то, что ни мне, ни большинству её домочадцев моё участие в происходящем не доставляет никакого удовольствия.

Вот, например, как вы думаете, что чувствует жена моего отца, принимая меня в своем доме? Каждая наша встреча — это напоминание для Елены об измене мужа. Не думаю, что моя мама была единственным его поворотом налево, скорее всего, влюбленностей у отца было безмерное количество, он до сих пор очень притягательный мужчина в полном расцвете сил. Но моя мама, как считала Елена, посмела влезть на её территорию, и даже не отца, а лично её оскорбить на весь белый свет. Своей беременностью, рождением ребенка, которого пришлось признать, которому пришлось платить алименты. Сами по себе алименты не были проблемой, а вот их наличие — было позором. С тех пор прошло много-много лет, возможно, с откровенной обидой Елена справиться или смириться смогла, а вот женское уязвленное самолюбие по-прежнему давало о себе знать. И ни о каких теплых, дружеских отношениях между нами речи не шло. Елена терпела меня в своём доме, рядом со своей семьей, опять же ради имиджа мужа. Улыбалась мне, обнимала, держала за локоть на различных мероприятиях, говорила в интервью, что считает меня если не второй дочкой, то близким человеком, но, на самом деле, ничего подобного между нами не было. Елена меня терпела, а я не спорила, понимала, насколько ей тяжело. Не знаю, как бы я вела себя на её месте. Её выдержке и терпению ещё можно позавидовать. Но что-то мне подсказывало, что, не стань в один день бабушки, моего присутствия в своём доме она больше не потерпит. Может быть, это и к лучшему. Может быть, в глубине души я этого и жду, как освобождения. Дай Бог, конечно, бабушке долгих лет жизни, но вся эта ситуация, благодаря, кстати, и её титаническим усилиям, порой кажется абсурдной. Зоя Аркадьевна всеми силами выставляет на передний план благородство души своего единственного сына, а всем остальным приходится принимать правила этой игры. Правда, не совсем понимаю, почему.

Почему, например, я поддаюсь? Почему соглашаюсь на чужие правила?

Почему я снова в Москве и еду на зов бабушки?

Почему самой себе не могу честно ответить, насколько для меня это важно?

Ещё на подъезде к дому отца, у меня на душе стало окончательно муторно. Автомобиль остановился, я смотрела на высокие, кованые ворота, на крышу дома над ними, и буквально собиралась с силами, чтобы выйти из машины и нажать кнопку домофона.

Меня и у дома никто не встретил. После моего звонка в домофон, тот пискнул, калитка открылась, я прошла, и направилась с дорожной сумкой к дверям дома. Ситуация была привычная, как однажды объяснила мне Елена, я же член семьи, и в особом приеме и участии не нуждаюсь. Должна чувствовать себя в своей тарелке при любом раскладе. Расклад только всегда был один и тот же. Но я старалась не обижаться. Понимала, что все мои обиды, что порой всё же просыпаются в моей душе, все они родом из детства. Никому я ничего предъявлять и высказывать не стану, со своими демонами мне предстоит бороться самой.

— Всем привет! — довольно громко проговорила я, оказавшись в просторном холле отцовского особняка. — Кто-нибудь дома? Я приехала!

Мой голос звучал бодро и весело. Я всегда начинала улыбаться, когда переступала порог этого дома. Наверное, подсознательно включались гены отца. Необходимо было отыграть свою роль.

— С приездом, Анастасия Родионовна.

Мне навстречу вышла экономка, милая женщина лет пятидесяти, звали её Ольга. Все десять лет, что я приезжала в дом отца, она работала в их семье. А когда семья перебралась из Москвы загород, то Ольга переселилась с ними. Насколько знаю, семья у Ольги была, дети точно, уже взрослые, и она уезжала в столицу раз в неделю, навестить их. Всё остальное время проводила здесь. Тоже, знаете ли, такой жизни не позавидуешь. У отца порой случались приступы плохого настроения, и он становился жутко капризным. Не говоря уже о придирчивом характере бабушки. А Ольга всё сносила со спокойной улыбкой на губах. Завидую её терпению.

Увидев экономку, я с непонятным для себя облегчением выдохнула, притворную радость с лица убрала, а сумку поставила на пол у своих ног. Поздоровалась:

— Здравствуйте. Никого нет?

— Пока нет. Родион Николаевич на репетиции, у Зои Аркадьевны встреча в музее, а Елена Витальевна в салоне красоты.

— Понятно, все тотально заняты, — проговорила я.

Ольга подошла, по всей видимости, хотела забрать мою сумку, но я её опередила.

— Спасибо, не нужно. Моя комната готова?

— Да, конечно. Принести вам что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Оказываясь в доме отца, я всегда начинала чувствовать неловкость от услужливости прислуги. К подобному необходимо было привыкнуть, у меня никак не получалось. А кроме Ольги в доме всегда присутствовала домработница, повар, водитель и через день приходил садовник. В общем, полный набор. Время от времени отец ещё охранника нанимал. Не знаю, для чего. Возможно, в моменты обострения звездной болезни или мании преследования.

Моя комната, если я могу назвать её своей, Елена всегда подчеркивала, что это комната для гостей, располагалась на втором этаже. Немного в стороне от других, что меня даже радовало. Небольшая, но светлая, два окна выходили в сад, здесь всегда было тихо. Удобная кровать, встроенный шкаф, комод с зеркалом, и телевизор на стене. Всё досконально обезличено, на самом деле комната для гостей, а не обустроенная для какого-то определенного члена семьи. Я не спорила, личных вещей в шкафу никогда не оставляла. Что привезла, то с собой всегда и увозила.

К сегодняшнему моему приезду поменяли круглый ковер у подножия кровати. Бежевый исчез, появился мятный с цветами. Красивый, кстати. Я скинула с ног туфли и походила по пушистому ворсу. Потом присела на край постели, вздохнула, окинула взглядом знакомые стены. Никакой радости от присутствия здесь не испытывала. И опять же возникал вопрос: зачем я приехала?

— Настя, дорогая, ты, наконец-то, здесь!

Бабушка вернулась домой после обеда. Её везде сопровождал секретарь, совсем молодая девушка неимоверно скромной и невнятной внешности, помню, когда девушка появилась, бабушка рассказывала мне, что нашла Олесю в каком-то подмосковном музее. Должность музейного работника, этой серой мышке очень подходила. И, кажется, девушка считала серьёзным везением, что Зоя Аркадьевна Кауто её заметила и приблизила к себе. С тех самых пор скромная музейщица в очках тенью следовала за своей начальницей, исполняя роль секретаря. Но на самом деле, следила за тем, чтобы с бабушкой ничего не случилось, как только та покидала дом. Олеся неотступно следовала за ней, поддерживала под локоть, приносила воду и чай, напоминала о времени приема лекарств, планировала график встреч Зои Аркадьевны, а затем всё обстоятельно конспектировала. Понятия не имею, кому нужны её дотошные записи. Наверное, после пыльной, тягучей, казавшейся бессмысленной и бесконечной деятельности в провинциальном музее, перемены казались Олесе фантастическими. Хотя, своими мыслями девушка никогда не делилась. Появлялась и исчезала всегда молча и незаметно. Только на моего отца и сестру глаза удивленно таращила, это я замечала, будто даже за полгода своей работы в этом доме, не сумела привыкнуть к тому, что они живые люди, и, по факту, её работодатели.

Я поторопилась спуститься по лестнице, бабушке улыбнулась, причем совершенно искренне. Подошла, позволила себя обнять и расцеловать в обе щеки. Это был обязательный ритуал. Потом я отстранилась и на бабушку посмотрела. Зоя выглядела, как всегда молодцом и очень элегантно, не смотря на свой возраст. Точнее, на свой возраст она совсем не выглядела. Только домочадцы знали, что в последний год Зоя Аркадьевна стала быстрее уставать, чаще оставаться в постели из-за головной боли или скачков давления, а ещё жаловаться на ухудшившуюся память. По крайней мере, она сама говорила, что память стала её подводить. Всем остальным казалось, что она помнит каждую мелочь за свою долгую жизнь. Особенно то, что её когда-либо расстроило или разочаровало.

— Приехала пару часов назад, — сказала я бабушке. И тут же её похвалила: — Замечательно выглядишь.

— Спасибо, дорогая. — Зоя Аркадьевна кокетливо улыбнулась. — Жаль только, что для этого приходится прикладывать всё больше и больше стараний.

— Не говори ерунды. — Я аккуратно взяла бабушку за локоть. Посмотрела на Олесю, которая не подумала со мной поздороваться. Стояла и притворялась безголосой тенью. Что ж, я не гордая, я поздоровалась первой. — Здравствуй, Олеся.

Девушка на мгновение будто ожила, подняла на меня глаза, раздвинула губы, наверное, это означало приветственную улыбку.

— Здравствуйте.

Глядя на неё, мне захотелось вздохнуть. Наверное, трудно жить с такой бесцветной внешностью. На самом деле, как моль. Белесые, будто выгоревшие на жгучем солнце, волосы, такие же брови, довольно густые, большой нос, тонкие губы, и старушечья манера одеваться. Зоя на фоне своей молоденькой секретарши смотрелась яркой и манящей.

Зоя Аркадьевна тоже обернулась на свою помощницу, махнула той рукой.

— Иди, Олеся, отдохни. Я поговорю с внучкой.

На какую-то секунду Олеся видимо растерялась. Её взгляд заметался, после чего она забормотала:

— Зоя Аркадьевна, ваши таблетки… Через двадцать минут.

— Думаю, Настя подаст мне стакан воды, — хмыкнула бабушка. — В конце концов, она мне не чужая.

— Всё будет хорошо, Олеся, — заверила я девушку, стараясь быть максимально доброжелательной. — Мы посидим на террасе.

Олеся ушла. Развернулась на своих низких каблуках и молча удалилась. Я поневоле засмотрелась на её худую, прямую спину. Очнулась, только когда бабушка похлопала меня по руке, и я вспомнила, что мы с ней направлялись на террасу. А Зоя ещё и шепнула мне:

— Всё-таки она странная.

— У нас у всех свои странности, — успокоила я её. — Главное, что она тебе помогает.

Мы устроились за столом на террасе, тут же рядом возникла Ольга.

— Принести чай, Зоя Аркадьевна? Или пообедаете?

— Принеси нам что-нибудь легкое, Оля, — со вздохом проговорила бабушка.

— И стакан воды, — напомнила я. — Лекарство запить.

— Будь оно неладно, — пробормотала себе под нос бабушка. Ольга ушла, а бабушка посмотрела на меня. Вот этот её взгляд, первый оценивающий после разлуки, я не любила. Он был придирчивым и въедливым. Правда, почти тут же бабушка протянула ко мне руку, я осторожно сжала её тонкие пальцы. — Как твои дела? Рассказывай.

Пришлось снова улыбнуться.

— Всё хорошо, работаю. Мы же говорили с тобой по телефону…

— Причем тут телефон? Разговаривать надо глядя друг другу в глаза. Вот я смотрю в твои глаза и понимаю, что не всё хорошо.

Я решила удивиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Что тебе почти тридцать, Настя. А ты мне все рассказываешь, что все хорошо.

Я вздохнула и пожаловалась:

— И ты туда же. Тоже хочешь меня замуж спровадить.

— Не спровадить, а выдать. Всё, как полагается.

Я руками развела.

— Пока мне принц не встретился.

— На кой черт тебе принц? От них одни проблемы. Тебе муж нужен.

— Вот здесь я с тобой согласна. Но и он никак не встречается.

— А как он тебе встретится, раз ты уехала к черту на куличики и чего-то там «работаешь»?

— Бабушка, представляешь, там тоже люди живут, — посмеялась я. — И, кстати, за пределами Москвы людей куда больше.

Зоя откинулась в плетеном кресле, побарабанила пальцами, унизанными золотыми перстнями по подлокотнику. Проговорила скептически:

— Не знаю, не знаю. — Задумалась о чем-то, затем хмыкнула. — Хотя, Рома тоже приезжий.

— Вот именно. — Я не сдержалась и рассмеялась. — Откуда-то же он приехал!

Зоя глянул на меня укоризненно.

— А что ты веселишься? Тебе надо замуж выходить, а ей смешно.

Я мечтательно посмотрела на голубое небо.

— Замуж надо выходить по любви, а не потому что «надо».

Зоя глянула на меня, вдруг качнула головой и улыбнулась.

— Какая же ты ещё глупенькая.

На это замечание я не нашлась, что ответить. На бабушку посмотрела, про себя вздохнула и промолчала.

Нам принесли обед. Салат, какой-то модный зерновой хлеб, свежевыжатый сок. Я жмурилась на солнце, высокие деревья в саду приятно шумели на ветру, я слушала бабушку, и призналась себе, что это, скорее всего, будут самые приятные минуты за весь мой визит. Вскоре домой вернется Елена, потом отец, разговоры за столом будут совсем другие. Те, в которых я традиционно участия не принимаю, потому что они меня, по сути, никак не касаются. А сейчас можно слушать бабушку, посмеяться с ней, можно не бояться говорить глупости, потому что даже то, как Зоя меня отчитывала, мне нравилось. Она была удивительной женщиной. Интересной, остроумной, много знающей и повидавшей. И я прекрасно отдавала себе отчет в том, что, если бы я следовала её советам и научениям, то, скорее всего, моя жизнь сложилась бы иначе. Я бы осталась в Москве, наверное, уже была бы замужем. И замужем за правильным, по бабушкиному мнению, человеком, за успешным и обеспеченным, уж она бы меня пристроила, как надо. Другой вопрос, что этого всего я как раз и не хотела, и поэтому в глазах всей семьи была странной и имела нелогичный склад ума. Бежала от благ, что давало мне имя отца.

— Удивляюсь на твою мать, — говаривала временами бабушка. — Ладно, сама из Москвы сбежала, но тогда были другие времена, другая ситуация. Но дочь-то свою она вразумить способна?

— В каком смысле?

— Прогнать тебя из провинции в столицу. Понятно же, что здесь ты свою жизнь устроишь куда лучше.

Я пожимала плечами.

— Мне и дома нравится.

— Глупая ты потому что.

Я вздыхала.

— Зоя, ну что я буду тут делать? В столице я своё дело не открою никогда, здесь конкуренция огромная, здесь деньги нужно вкладывать совсем другие.

— Продай квартиру!

— А жить я где буду? — смеялась я. Этот разговор, что происходил раз за разом, ни к чему не вел, я прекрасно это знала.

— Это, наверное, потому, — наставительно и со слышимым сарказмом продолжала Зоя Аркадьевна, — что ты не своим делом занимаешься. Ну, какая нормальная девушка в твоем возрасте, недвижимостью торгует? Настя, это немыслимо! Ты по образованию кто?

Я вздыхала.

— Искусствовед.

— Вот! — Бабушка возводила страдальческий взгляд к потолку. — У тебя такая замечательная женская профессия! Истинно женская. Очень подходящая для жены обеспеченного человека.

— Ты поэтому так хотела, чтобы я пошла на этот факультет?

— Конечно. Это был задел на твоё будущее. Иностранные языки, искусство. Вместо того, чтобы сбегать в провинцию, тебе нужно было продолжить учиться, поступить на лингвистику. Прямая дорога в МГУ. Ты же прекрасно говоришь на четырех языках. С твоими данными только ленивая не выходит оттуда замуж за дипломата.

— Ух ты! — не удержалась я от восторженного выдоха.

А бабушка рассердилась на мою насмешливость.

— Вот тебе и «ух ты»! Только у кого-то «ух ты», а ты сидишь в провинции!

Я вздохнула.

— Не умею я быть расчетливой.

— А вот если не умеешь, то надо слушать других. Того, кто умнее и взрослее. — Зоя присмотрелась ко мне внимательнее. — Неужели ты не хочешь замуж, Настя?

Я моргнула. Раз, другой.

— Наверное, хочу, — проговорила я, стараясь быть искренней. И даже подивилась: — Кто не хочет? Просто я не хочу по расчету, не хочу, потому что того требуют приличия.

Бабушка неожиданно сдалась, взглянула на меня милостиво, даже по руке потрепала.

— Ты всё ещё ждешь любви.

— А что, это плохо?

— Это наивно, дорогая.

— А ты что же, дедушку не любила? — поинтересовалась я невинным голоском.

Зоя чуть нахмурила идеальные брови.

— Почему же? Любила… Когда-то. Но это было так давно, что я не совсем четко помню те времена. — Она вдруг лукаво улыбнулась. — И уже не совсем уверена, что это был твой дед.

Я рассмеялась.

— Бабушка!

— Шучу, шучу, — отмахнулась она. — Конечно, я его любила. Но любовь, дорогая моя, не живет столько лет, сколько мы с ним в браке прожили. Поэтому я и пытаюсь вложить в твою голову тот факт, что мужа нужно выбирать не только гормонами. Тебе потом без гормонов с ним жить. Если повезет, конечно. Вот твоя мать вся в любви была, и что? Любила моего сына, страдала, рыдала, думала, что это на всю жизнь… Не думаю, что за нынешнего мужа она замуж выходила с крыльями за спиной. — Я промолчала, но, наверное, слишком красноречивым было моё молчание. И Зоя кивнула. Глубокомысленно протянула: — Воот. И живут же, детей родили, договариваться научились. А всё, что у тебя в голове сейчас крутится, не слишком продуктивно в плане каждодневного сосуществования двух людей. Даже если они некогда были безумно влюблены. Любовь — штука коварная. Предательская.

Я любила с Зоей разговаривать. Даже не смотря на то, что многие бабушкины речи были наполнены сомнениями и сарказмом. Но, надо признать, во многом она оказывалась права. Уже и я успела проверить её утверждения на себе, за прошедшие десять лет. Те её слова, от которых я когда-то старательно отмахивалась, уже успели найти своё подтверждение. Я успела понадеяться, разочароваться и призадуматься над смыслом бабушкиных слов. Как ни горько порой было признавать, но бабушка во многом оказалась права. А себе мне пришлось признаваться в глупости и девчачьей влюбленности, которая не нашла под собой никаких оснований, кроме пустых ожиданий.

— Настя, я хочу, чтобы ты задержалась в Москве, — вдруг заявила мне Зоя, и снова накрыла мою руку своей худой ладонью.

Я глянула на бабушку с легкой тревогой.

— Для чего?

— Я всё ещё надеюсь устроить твою судьбу.

Я облегченно выдохнула.

— Ах, вот в чем дело. А я подумала, что что-то случилось.

— Можно сказать и так. Через несколько месяцев мне исполняется семьдесят семь лет. Это очень серьёзная цифра.

— Ну, если ты так говоришь…

— Перестань меня перебивать. — Меня шлепнули по руке, останавливая.

— Молчу.

— Я к тому, что я человек в возрасте. Время на месте не стоит. И меня, если честно, несколько беспокоит наш семейный уклад.

— Что ты имеешь в виду?

— Что каждый живет сам по себе. Это неправильно. Мы все одна семья.

Вот эти разговоры меня утомляли. Не могу сказать, что я их не любила, не терпела, но смысла в них не видела. Как и все остальные домочадцы. Только Зоя упорно нас всех роднила. Хотя, заранее было понятно, что, не стань её, мы едва ли общаться разом не прекратим. Наверное… Не уверена, возможно, всё сложится иначе, и я думаю о родственниках хуже, чем должна, но, по крайней мере, себя я полноценной частью семьи не чувствую. А Зоя упорно меня в семейный круг заманивает. И никто, если честно, не понимает зачем.

— Я хочу устроить твою судьбу, пока ещё в состоянии это сделать. И не смотри на меня так, пожалуйста. Подбирать тебе мужа вслепую я не собираюсь. Но считаю, что тебе пойдет на пользу пожить некоторое время в столице. Не хочу, чтобы ты мхом в провинции поросла.

— Зоя, у меня же бизнес.

На меня тут же махнули рукой.

— Никуда твой бизнес не денется. Если ты, на самом деле, хорошо его наладила. Вот и проверим. Побудешь рядышком, мы с тобой пообщаемся, посетим несколько важных мероприятий, ты побудешь рядом с отцом и сестрой… Если у них найдётся время.

Я смотрела на бабушку взглядом, полным сомнения. Она это заметила и сказала:

— Если ты не хочешь жить здесь, можешь пожить в моей городской квартире, она всё равно пустует. Но я настаиваю, что тебе необходимо пожить некоторое время в Москве. Мне не нравится, что ты приезжаешь раз в пару месяцев и через день-два спешишь уехать обратно. Возможно, в твоей жизни, наконец, произойдет что-то новое.

Я откинулась на спинку плетеного кресла, на бабушку смотрела. Затем вздохнула и спросила:

— Ты ведь меня не отпустишь?

Зоя чуть возмущенно фыркнула.

— Силой я тебя держать не собираюсь. Но, надеюсь, что ты поймешь, что я забочусь лишь о твоем благе. Я, на самом деле, мечтаю устроить твою судьбу, Настя. В конце концов, ты мне тоже внучка.

«Тоже мне внучка». Прозвучало не слишком завлекательно, не слишком приятно для меня, но заострять внимание на словах бабушки я не стала. Проглотила толику обиды. Правда, обещаний давать тоже не стала. Посчитала возможным решить чуть позже, когда буду отдавать отчет своим словам и действиям, а не на эмоциях.

Елена, кажется, домой совсем не торопилась. Пришел вечер, настало время ужина, и мы с бабушкой также вдвоем сели за стол. Я видела, что Зоя этим обстоятельством крайне недовольна, но молчит, со мной претензиями не делится. Наверное, потому, что я не являюсь их причиной. Правда, она дважды поинтересовалась у экономки, не отзванивалась ли хозяйка и не называла ли четкую причину своего опоздания. Мне причину знать не нужно было, я была уверена, что причина во мне. А, точнее, в отсутствии дома мужа и отца, и моём приезде. Я не считалась настолько важным визитером, чтобы мне можно было уделить своё внимание в ущерб собственным интересам и планам. Меня поведение мачехи не обижало, а вот Зоя видимо возмущалась. Ужинала и фыркала каждую минуту то по одному, то по другому поводу.

— А когда Родион появится? Не помню, чтобы он предупреждал о ночных съемках.

— У него репетиция, Зоя Аркадьевна, — спокойным, ровным тоном проговорила Ольга, ставя перед Зоей тарелочку с пирожным. — Вы же знаете, они всегда заканчиваются за полночь. Никак не могут разойтись.

— Интересно, что за репетиция у моей невестки, — недовольно хмыкнула Зоя. Я заметила, как она стрельнула глазами в мою сторону. Наверное, была уверена, что я расстроена и уязвлена. Мне же, если честно, находиться на ужине только с бабушкой было куда легче и спокойнее. Я поужинала, выпила бокал вина и раздумывала, чем займу себя вечером, после того, как Зоя отправится в свою комнату. А она всегда уходила к себе достаточно рано. Наверное, найду в отцовской библиотеке интересную книгу, и также устроюсь в своей комнате. Спокойный вечер перед завтрашним походом по магазинам в поисках подходящее платья — как раз то, что доктор прописал моей беспокойной душе этим вечером.

— Помнишь, однажды мы покупали тебе платье, такого нежного цвета, — решила сменить тему бабушка. — Цвета кремовой розы. Оно тебе невероятно шло. Может, поищем что-то похожее?

В первый момент я хотела безразлично пожать плечами, мне, на самом деле, было всё равно, что за платье мы выберем для вечера вручения премии, но затем передумала, и кивнула. Не хотелось расстраивать Зою ещё больше. Мы заговорили с ней о платье, о том, какие украшения стоит подобрать, а потом бабушка вдруг замолчала, присмотрелась ко мне и сказала:

— Ты знаешь, что очень похожа на меня в молодости?

Я вскинула на неё удивлённый взгляд. Я, на самом деле, была удивлена этими словами. Бабушка никогда мне подобного не говорила. Да и, если честно, особой схожести между нами я никогда не замечала.

Зоя встретила мой взгляд благосклонной улыбкой.

— Да, да, дорогая. Не на мать свою ты похожа, хотя, как и она, шатенка. Ты похожа на меня. Я это сразу поняла, только когда увидела тебя впервые. Наверное, мне нужно было сказать тебе об этом раньше. Но я как-то не привыкла говорить о том, что было до моей первой подтяжки еще в конце семидесятых годов. — Зоя засмеялась. — Не для того я её делала.

— Ты никогда мне об этом не говорила, — осторожно заметила я.

— Говорю сейчас. Нос, высокий лоб, разрез глаз. Наверное, поэтому я всегда учу тебя, как нужно одеваться. И как себя вести. — Зоя вдруг ткнула в меня тонким, аристократическим пальцем. — И что пора выходить замуж. В твоём возрасте у меня был второй брак, и Родиону уже четыре года исполнилось. А ты всё тянешь, Настя.

Я не удержалась и хмыкнула.

— Что ж, теперь я точно задумаюсь над твоими словами, бабушка.

Весьма неожиданное для меня признание. Зато теперь нашлось объяснение тому, что Зоя частенько задерживала на мне свой пытливый взгляд. Я всегда считала, что она, в глубине души, недовольна тем, что я совсем не похожа на её светлоокого сына, а, оказывается, она узнавала во мне свои черты. Наверное, вспоминала себя в молодые годы. Что ж, это было приятно. Чертовски приятно об этом узнать. Что я не совсем чужая в этой семье, как серый воробей в элитной голубятне.

До конца ужина, я невольно, украдкой, присматривалась к бабушке. Пыталась уловить те самые схожие черты в нашей с ней внешности. Но на лице почти восьмидесятилетней женщины, которое пережило не одну пластическую операцию, увидеть тот самый нос и разрез глаз являлось делом весьма проблематичным. Да и мои губы были пухлее, чем у бабушки, подбородок не такой острый… Но она видела во мне себя молодую, и это заявление пролилось бальзамом на мою душу. Настроение поднялось, мне захотелось улыбнуться и гордо расправить плечи. Что я и сделала.

После ужина Зоя, как и ожидалось, отправилась к себе. Простилась со мной, похлопала меня по плечу худой ладошкой, целовать на ночь не стала, наверное, решила, что и без этого слишком много приятного мне этим вечером наговорила. Мы пожелали друг другу «спокойной ночи», и Зоя оставила меня, направившись в свою комнату в сопровождении Олеси. Не знаю, для чего ей в спальне нужна была подмога, но Олеся начальницу буквально не оставляла. А я, от безделья немного покружив по общим комнатам, зашла в кабинет отца. Кабинет у него был просторный, вычурный, обставленный дорогой дубовой мебелью, с манящим диванчиком в углу, уставленным шелковыми подушками, а стены от пола до потолка занимали книжные полки. Не знаю, когда папа успевал что-то читать, но библиотека у него была обширная. Я зашла в кабинет, чуть прикрыла за собой дверь, не знаю, по какой причине, будто боялась, что меня здесь застукают. Хотя, как сама считала, что имею право здесь находиться, но всё же ощущала душевный дискомфорт. Включила винтажную настольную лампу на столе, подошла к книжным полкам, взгляд забегал по дорогим корешкам книг.

Я слышала, точнее, обратила внимание на то, что к дому подъехала машина. Шум шин по гравию, свет фар в окно. Я даже голову повернула, но к окну не подошла. Знала, что либо отец вернулся, либо Елена. Продолжила выбирать для себя книгу на ближайшие вечера, потом услышала голоса в гостиной.

— Ольга!

Это была Елена, и голос её звучал несколько раздражённо и устало.

— Ольга!

— Да не кричи ты так, — послышался голос отца. Значит, они вместе вернулись. Наверное, мне нужно было сразу выйти из кабинета, показаться им на глаза, но я отчего-то помедлила. Хотя, сама понимала, что это плохая идея.

— Ты ужинать будешь? — спросила у мужа Елена.

— Нет, я сыт.

Мачеха усмехнулась. Я даже с расстояния прекрасно расслышала её смешок, полный сарказма.

— Не сомневаюсь.

— Лен, не начинай, — попросил жену отец.

— Ничего я не начинаю. Просто порой задумываюсь о том, что когда муж по возвращению домой раз за разом объявляет, что он сыт, задумываешься о том, кто же его прикармливает. У нас, слава богу, такой проблемы не стоит. Мой муж всегда ужинает в ресторанах в большой компании.

— А вот и ошибаешься. Сегодня я ужинал в театре, мы даже репетицию не прервали.

Елена явно была недовольна. Этим вечером, мужем, этим разговором. Возможно, всей своей жизнью в целом. Её даже видеть не нужно было, чтобы это понять, хватало только интонаций, что звучали в её голосе. Но мой отец не тот человек, который отвлекается на такие мелочи, как недовольство других людей. Даже если это люди ему близкие, его семья. Он заговорил о работе, его голос зазвучал расслабленно и довольно, даже игриво.

— Ленка, знаешь, а получается довольно интригующая вещица. Я долго сомневался, ты же знаешь, я не слишком доверяю этим молодым драматургам, да и сам сценарий был, скажем так, скучноватый. Но если правильно подобрать актерский состав… — Отец в довольстве растягивал гласные. — Светочка Воеводина весьма недурна, знаешь ли. Весьма недурна.

— Ничуть не удивлена, — проговорила в ответ Елена. — Ты всегда любил блондинок.

— Ну, что ты такое говоришь, — вроде как расстроился Родион и вздохнул напоказ.

А Елена вновь повысила голос в нетерпении:

— Ольга! Да где же все?

— Я здесь, Елена Витальевна. Спускалась в кладовую, не слышала, как вы вернулись.

— У всех какие-то оправдания, — вздохнула Елена. Затем поинтересовалась: — Как дела?

— Всё хорошо. Зоя Аркадьевна отправилась к себе после ужина. Анастасия Родионовна приехала. Она тоже отдыхает.

— Настя приехала? — В голосе отца слышалась радость вперемешку с удивлением. — Хорошо, давно её не видел.

— Можно подумать, ты соскучился, — фыркнула Елена, и её тон и эти слова, пропитанные желчью меня, конечно же, царапнули. По-другому и быть не могло. Я знала, понимала, годами себя уговаривала, что ничего другого от жены отца мне ждать не стоит, другого отношения. Кстати, и сама не особо старалась с ней наладить контакт, подружиться. Но когда узнаешь, что говорят о тебе за спиной, это в любом случае будет неприятно.

Зато, кажется, отец собирался меня порадовать. В ответ на слова жены он сказал:

— Почему нет? Я люблю с ней разговаривать.

— Ольга, попросите принести мне чай в комнату. И можете быть свободны, — обратилась Елена к экономке, повисла недолгая пауза, видимо, мачеха выжидала, когда прислуга удалится, затем снова обратилась к мужу: — И о чем же ты любишь с ней разговаривать?

Если честно, мне захотелось начать искать пятый угол. Я стояла за приоткрытой дверью отцовского кабинета и мысленно ругала себя, на чем свет стоит. Почему, почему я вовремя не вышла, не поздоровалась и не ушла в свою комнату? Хоть уснула бы спокойно, не пришлось бы всё это выслушивать. А теперь что делать? Выйти из кабинета сейчас — неловко, отец и мачеха поймут, что я всё слышала. А то и подсушивала специально. Остается только в окно лезть, честное слово. Но, боюсь, мои передвижения будут услышаны, и опять же станет неловко и стыдно. Мне. Вот я и стояла за дверью, проклиная собственную недальновидность.

— О жизни, — ответил ей отец.

Я осторожно выглянула в щель, увидела его, вольготно расположившегося на диване. Знаете, порой я смотрела на него, и, честно, удивлялась тому, что это мой отец. Родион Кауто не только играл на экране, но и выглядел, как настоящий герой. Даже на диване он сидел с киношным шиком, будто снимался в очередной «Бондиане», не меньше. Красивый, холеный, знающий себе цену. Если честно, временами я ловила себя на мысли, что моя мама, женщина симпатичная, но ничем не примечательная, ему совсем не пара. За такие мысли мне всегда было стыдно, но я никак не могла представить их вместе, как ни старалась. Ни одной их общей фотографии не сохранилось, мне оставалось лишь догадываться, каким образом их судьба, не то чтобы свела, а на какое-то время столкнула друг с другом. Чем мама отца заинтересовала?

Однажды я не удержалась и спросила маму об этом. Чем они друг друга привлекли? Помню, я всерьёз удивилась, когда мама после моего вопроса рассмеялась.

— Ничем, — ответила она тогда. — У нас с твоим отцом нет ничего общего. Кроме тебя, конечно.

— Тогда как?..

Мне во времена этого разговора не исполнилось ещё и двадцати, я была переполнена романтическими помыслами, и отчаянно пыталась понять человеческие взаимоотношения. Мне казалось, что я понимаю всё, кроме связи своих родителей.

— Он был красив, нагл и совершенен, — сказала мне мама. — А я юная, наивная, симпатичная провинциалка, которая смотрела на него с обожанием. Вот и весь ответ на твой вопрос. Я влюбилась, а он купал своё самолюбие в моем глупом обожании. И больше ничего между нами не было.

Я запомнила те мамины слова. Они невероятно меня тронули и невероятно задели за живое одновременно. В тот момент я поняла, что любовь — это нечто другое, не слепая влюбленность и ни желание покуражиться. Последствия могут быть чересчур серьёзными.

— О какой жизни? — тем временем переспросила Елена у мужа.

— О той, о которой ты, дорогая, благодаря мне, ничего не знаешь, — посмеялся Родион. — Настя рассказывает мне о том, что происходит за пределами нашего с тобой особняка и театра. Порой, знаешь ли, весьма полезно послушать.

— Глупости всё это, — недовольно проговорила Елена. — И, вообще, блажь твоей мамы о сплоченности семьи, меня изрядно утомила. Когда всё это закончится?

— Что ты имеешь в виду?

— Твою внебрачную дочь, — с ядовитыми нотками проговорила Елена. А я, стоя за дверью, зажмурила глаза от безвыходности своего положения. Вот ведь попала.

— Опять ты об этом. Пора бы уже тебе успокоиться.

— Конечно, пора бы, — согласилась мачеха. — Ей ведь уже двадцать восемь.

— Вот именно. А ты всё никак не простишь мне измену.

— А почему я должна прощать? Не помню, чтобы в загсе я обещала прощать твои загулы. Не было такого уговора, я точно помню.

Родион рассмеялся.

— Люблю твоё чувство юмора. Поэтому мы столько лет вместе. Разве ты это не ценишь? Мы с тобой гармоничная пара.

Я снова глянула в щелку, увидела, как Елена махнула на отца рукой. Весьма нетерпеливо и неуважительно. Буквально отмахнулась от него.

— Не говори, пожалуйста, ерунды. Не надо передо мной разыгрывать порядочного семьянина, я давно в твою игру не верю.

— Язва.

— Я твоя жена. Тут кем угодно станешь. — Елена забрала с кресла свою сумку и направилась к лестнице.

— Ты куда? — спросил Родион, закинув голову назад.

— К себе, спать. Увидимся утром, Родион.

— Как скажешь. — Елена поднималась по лестнице, а отец вздохнул, побарабанил пальцами по диванной подушке, затем негромко проговорил: — Люблю семейную жизнь.

Конечно, я ждала, что отец тоже отправится спать. Судя по всему, дела в семействе Кауто шли не слишком хорошо, и отец с Еленой теперь спали в разных комнатах. Что ж, в этих обстоятельствах, вполне можно понять крайне недовольное настроение мачехи. Она свою семейную жизнь тоже вряд ли сильно любила.

Я ждала, что отец последует примеру жены и пойдет наверх, и я, наконец, смогу выбраться из своего укрытия. Но, как назло, отец, после минутного раздумья, решил направиться к себе в кабинет. Понятия не имею, что ему здесь понадобилось на ночь глядя, он и в другое время суток не слишком понимал, чем здесь можно заниматься. Родион Кауто вел совсем другой образ жизни, не за письменным столом. Он вошел, а я затаила дыхание, хотя, понимала, что не заметить меня за дверью, попросту невозможно. Мне просто надо сделать вдох, смириться с произошедшим и встретиться с отцом лицом к лицу. Что я и сделала. Он вошел, а я на него посмотрела. Сказала:

— Привет.

Наверное, я всё-таки ожидала, что папа растеряется, стушуется, припомнив разговор с женой, что случился две минуты назад. Увидев меня в кабинете, тут же поймет, что я всё слышала, и я ожидала понятную для меня реакцию. Хотя бы тень неловкости на его лице, потому что я неловкостью была переполнена до краев. Но Родион, всё-таки удивившись моему нахождению в кабинете, нисколько не смутился. Только брови вздёрнул, выдержал секундную театральную паузу, после чего широко улыбнулся и даже руки раскинул, вроде как в отцовском объятии.

— Настя! Ты приехала! Я о тебе только что вспоминал.

Оказывается, его разговор с женой о моем лишнем присутствии в этом доме, называется: он обо мне вспоминал.

— Хорошо, что ты приехала. — Отец всё-таки приобнял меня за плечи, я хоть внутренне и съежилась, но в то же время почувствовала облегчение, что не нужно больше смотреть ему в лицо. А Родион даже поцеловал меня куда-то в макушку. — Ты ведь останешься на несколько дней?

— Если ты хочешь, — выдавила я из себя.

— Мы замечательно проведем время.

Он всегда так говорил. Но, в итоге, все сводилось к тому, что каждое утро отец завтракал и уезжал в театр или на съемки, и я его практически не видела. И Альбину не видела, но свой срок в доме отца отбыть была должна. Бабушка настаивала.

— А что ты здесь делаешь? — вдруг опомнился он.

Я показала ему книгу.

— Решила почитать перед сном.

Родион аристократическим пальцем повернул книгу к себе обложкой. Прочитал вслух:

— Эдгар По. — Засмеялся. — Ты всегда любила страшилки.

Откуда ему, интересно, знать, что я любила?

— Я пойду спать. Если ты не против.

Родион убрал руку с моего плеча.

— Конечно, дочь, иди. — Это его «дочь» прозвучало очень гордо. И Родион даже весомо добавил: — Рад, что ты дома.

Я выдавила из себя ещё одну улыбку, и боком, боком из кабинета вышла. Отец остался, отошел к окну, я видела, как он заложил руки за спину, качнулся на пятках, задрал подбородок повыше, всеми силами демонстрируя серьёзность и задумчивость. Хотя, возможно, на самом деле, задумался о чем-то. Я не всегда различала, когда отец серьёзен, а когда играет на публику. На то он и профессиональный актер.

Отступив от кабинета на несколько шагов, я, наконец, смогла выдохнуть, и поторопилась вверх по лестнице. Не терпелось укрыться за дверью своей комнаты. Надо же так попасть.

Единственное радовало: то, что Елена не застукала меня, затихшей под дверью кабинета. Она бы мне это ещё долго припоминала.

ГЛАВА 3

Наутро я проснулась с диким желанием собраться и уехать домой. Дольше обычного лежала в постели, таращилась на стену и раздумывала, как мне этот план осуществить. Хотя, казалось бы, чего проще? Собрать вещи, вызвать такси, у дверей сообщить о срочном отъезде и выйти. Выйти из этого дома, из жизни семьи отца, где я всегда была не к месту, и больше никогда не возвращаться.

Я в расстройстве вздохнула. Вся поочередность действий казалась такой простой… но почему-то неосуществимой. Потому что я знала, стоит мне спуститься вниз, как бабушка тут же возьмет меня в оборот, от её энергии мне никуда не деться. А уехать, не попрощавшись с Зоей, чтобы было легче, мне совесть не позволит. Вот и выходит, что я остаюсь. Как и обещала, на несколько дней. Мне придется улыбаться отцу, как ни в чем не бывало, смотреть Елене в глаза. И кто после этого скажет, что мне не досталось отцовских генов? Та ещё актриса.

А вдруг отец рассказал жене, что обнаружил меня в кабинете после её ухода?

— Настя, здравствуй.

Конечно, кого ещё мне было встретить первым, спустившись вниз к завтраку? Только мачеху. Других вариантов не было.

С Еленой мы оказались лицом к лицу у подножия лестницы, взглянули друг на друга, и я встретила её улыбку, не скажу, что слишком радушную, но вполне приветливую. Елена даже потянулась ко мне, обняла и сделала вид, что поцеловал в щеку. То есть, формально поцелуй был и даже прозвучал, но прикосновения губ на своей щеке я так и не почувствовала. Такому тоже нужно учиться, годами.

— Хорошо, что ты приехала, — сказала мне мачеха, сжала мою руку. А я хотя и улыбалась ей в ответ, настороженно присматривалась, ничего не могла с собой поделать. Вспоминала её тон и слова, что она говорила отцу вчера вечером, и это временное различие длиной в одну ночь, казалось очень неприятным. — Извини, что не смогла тебя вчера встретить, закрутилась совсем.

— Ничего страшного, — сказала я. Осторожно отступила на шаг, глаза от лица Елены отвела, чтобы перестать испытывать неловкость, но продолжала улыбаться. — Мы с бабушкой отлично провели время.

— Вот и замечательно. — Елена снова коснулась меня рукой, на этот раз моего плеча. — Проходи в столовую, уже накрыли завтрак. Кстати, Аля приехала, очень хочет тебя видеть.

Замечательно. Сестра приехала. Чтобы увидеть меня.

То ещё испытание.

Не подумайте, к сестре я отношусь хорошо. Настолько хорошо, насколько позволяют наши с ней неформальные отношения. Альбина воспринимает меня именно, как сестру, не смотря на то, что, скорее всего, жалеет и поддерживает мать в её обиде, но при общении со мной Аля никогда своего недовольства или презрения не выказывает. Кажется, всерьез считает, что я не виновата в сложившейся ситуации. Отец виноват — да, моя мать — катастрофически виновата, позарилась на женатого мужчину и никаких оправданий про то, что мама долго была не в курсе семейного положения любимого ею мужчины, Альбиной не принимались. А я для старшей сестры была заложницей ситуации, и, наверное, за это мне стоит быть благодарной. Альбина относилась ко мне по-доброму и с сестринской заботой.

Вы же помните, кто мои отец и сестра? Актеры. Не только по профессии, по натуре. Поэтому всё, что я о них говорю, всё, что я, как считаю, знаю об их отношении к людям, в том числе, ко мне, нужно делить на пять.

То самое доброе, сестринское отношение Альбины ко мне выражалось в том, что она беспрестанно мне улыбалась, брала за руку, с умилением вглядывалась в моё лицо, долго-долго, и неожиданно во всеуслышание могла объявить, что мы всё-таки похожи. Даже спустя десять лет нашего общения это происходило, будто по расписанию, и я каждый раз терялась и не знала, как реагировать. Чувствовала себя приблудной собачкой. Особенно на фоне сияющей сестры.

Вся жизнь Альбины была похожа на сияние театральных софитов. Они с отцом были символами успешной актерской карьеры, не в нашей семье, а, вообще, в нашей огромной стране. Они оба это знали, понимали, жили так, и их поведение не говорило ни о чем ином, как об успешности и о том, что они знают себе цену. Альбина любому человеку — не важно, знакомился он с ней лично или смотрел на обложку журнала, — казалась сияющей и счастливой. И, надо отдать ей должное, сестра отлично умела делиться своим внутренним светом с окружающими. Заряжала бодростью всех вокруг. За десять лет я, кажется, ни разу не видела Альбину расстроенной или уставшей, а уж тем более не в настроении. Не знаю, как ей это удавалось. Наверное, она себя чувствовала искренне счастливой, поэтому и держалась соответственно. В её жизни не случалось ничего, что способно было её по-настоящему расстроить. А если и случалось, то для решения любых проблем у неё был, во-первых, муж, а, во-вторых, агент. Альбина просто перекладывала все проблемы и неурядицы на их плечи, и тут же о них забывала. Она жила, чтобы быть счастливой.

Да, да, именно этому качеству Альбины я неизменно завидовала. У меня вот так не получалось.

Когда я вошла в столовую, за большим столом уже сидел отец, бабушка и Альбина. Увидев меня, сестра по-детски взвизгнула, вскочила, и кинулась меня обнимать. Я растянула губы в улыбке, очень надеялась, что выглядела в этот момент естественно. Обняла сестру в ответ, а когда та чуть отстранилась, чтобы взглянуть мне в лицо, я тоже на неё посмотрела и честно сказала:

— Замечательно выглядишь.

Альбина отступила от меня, кокетливо откинула волосы за спину.

— Знаю. Мой новый стилист — волшебник. Мне идет этот оттенок волос, не правда ли?

Её светлые волосы отливали настоящим серебром. Я кивнула.

— Очень красиво.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — похвалили меня в ответ. Схватили за руку, и повели к столу. Аля обернулась на меня через плечо. — Похудела?

— Даже не старалась, — сказала я в ответ. Я посмотрела на отца, на бабушку. Сказала: — Доброе утро.

— Доброе утро, дорогая. Как спала?

— Хорошо, — соврала я. Наконец села за стол, налила себе кофе. Альбина устроилась на соседнем со мной стуле, выглядела деловой и очаровательной. На меня глянула.

— Я рассказывала, что мне предложили новую роль. Фильм легкий, о любви, но, знаешь, иногда так хочется чего-то легкого. Поэтому я подумала: почему бы и нет? Настя, ты как считаешь, стоит согласиться?

— Ты же знаешь, что я ничего в этом не смыслю, — попыталась я уйти от ответа. Но Альбина вдруг повернулась ко мне, глянула призывно.

— Хочешь, я дам тебе сценарий прочитать? Он весьма неплох.

— Сценарий? — растерялась я. Глянула на отца, а тот ободряюще мне улыбнулся.

— Почему бы и нет, Настен. Почитай. Это бывает занимательно. Если хорошо написано.

Я пожала плечами.

— Хорошо… я могу.

Альбина мне улыбнулась.

— Отлично. Прочитаешь, и мы с тобой обсудим. Мне интересно твое мнение.

«С чего бы вдруг?», озадачилась я, но вслух свои сомнения озвучивать не стала.

— Аля, ты поедешь с нами по магазинам? — поинтересовалась Зоя у внучки. — Нам нужно купить для Насти платье на церемонию.

— Бабушка, ты говоришь так, будто у меня есть время ходить по магазинам, — вздохнула Альбина. Снова откинула за спину светлые пряди. Кажется, она, на самом деле, была неравнодушна к своим волосам. Или к новому стилисту. — Времени совсем нет, мне все новые наряды привозят домой, я катастрофически занята. Между съемками и репетициями, бегу в зал. Это танцевальное шоу отнимает кучу времени. Я не ожидала. Но, надо сказать, мне нравится. Насть, ты же смотришь меня в «Танцах со звездами»?

Я молчала, не зная, что ответить. Понимала, что сказать правду, что не смотрю, значит, сестру обидеть, а если соврать, то можно в дальнейшем проколоться на банальных вопросах о том, что мне особенно запомнилось.

Отец хохотнул. Протянул руку и потрепал старшую дочь с любовью по щеке. Родион порой делал так, по отношению к Альбине, и у меня каждый раз неприятно замирало сердце. Каждое движение отца в мою сторону было продуманным, намеренным и несколько сдержанным, даже поцелуи и объятия. У него никогда не возникало спонтанного желания меня приласкать. Да оно и понятно. Я была его кровным ребенком, но не близким по духу. Меня он не видел маленькой, не прикипел душой, не переживал за мои разбитые коленки. Это все у него было с Альбиной, они родные во всех смыслах люди. Головой я всё это понимала, а вот сердцу временами бывало жутко обидно. Вот как сейчас. Стало обидно, и я поспешила отвести глаза, потянулась к тарелке с бутербродами, изо всех сил изображая равнодушие и беспечность.

— Конечно, Настя смотрит, пуговка. Вся страна смотрит.

— Вот это точно, — недовольно проговорила Зоя. — Вся страна смотрит, как ты полуголая к какому-то мужику прижимаешься.

— Глупости, — отмахнулась от бабушкиных слов Альбина. — Во-первых, я не полуголая, это сценические наряды, а, во-вторых, бабуля, у меня и в фильмах бывают постельные сцены.

— Знаю. Всегда удивлялась, как Рома так спокойно к этому относится.

— Мама, а как моя жена к такому относится? — красивым баритоном ухнул Родион развесёлым голосом.

Зоя от сына отмахнулась.

— Про тебя я молчу. К тому же, ты мужчина. А тут молодая девушка, нужно беречь свою репутацию. И репутацию мужа заодно.

— Прежде всего, я актриса. А уже потом жена.

Зоя подняла на старшую внучку серьёзный взгляд.

— Одумайся, — проговорила она. — Ты что говоришь?

— А что? — удивилась Альбина. Я украдкой за ней наблюдала. Видела широко распахнутые голубые глаза, милую улыбку на губах. — Рома знает, что я человек творческий. От этого никуда не деться. Да, папа?

— Что есть, то есть, дорогая.

— Я же закрываю глаза на его недостатки. Отношусь к ним с пониманием. Это и называется брак, бабушка. Не ты ли меня этому учила? Что нужно идти на компромиссы?

— Странные у вас компромиссы, — качнула Зоя головой. — На компромиссы идут, чтобы быть рядом, а у вас — чтобы жить в комфорте врозь.

— У нас всё хорошо, — заверила Альбина. — У нас с Ромой крепкий брак. Полное взаимопонимание. — Альбина мечтательно вздохнула. — Иногда сама себе завидую. — Сестра на меня посмотрела, прищурилась и с самым серьёзным видом выдала: — Настя, тебе нужно выйти замуж.

Я не удержалась, закатила глаза.

— И ты туда же.

— А кто ещё?

Я кинула выразительный взгляд на Зою через стол.

— Бабушка.

Та в свою очередь пожала узкими плечиками.

— А что, я не права? Замуж тебе и, правда, пора.

Родион откинулся на стуле, глянул на меня оценивающе и с улыбкой.

— Представляю, как я буду дочку замуж выдавать. Хорошую бы свадьбу сыграли.

— Пока не с кем, — настойчиво проговорила я, очень надеясь, что этот разговор сам собой сойдет на нет. Но Зоя так просто успокоиться не могла.

— Поэтому я и говорю, что тебе нужно пожить здесь, в Москве, некоторое время. Какого мужа ты найдешь в периферии?

— Бабушка, ну в какой периферии? — воскликнула я. — От нас до Москвы на машине два часа!

— Всё равно. Жениха нужно искать здесь, — категорично проговорила Зоя. И тут же затеребила сына. — Родион, скажи ей!

Конечно же отец послушно кивнул.

— Я согласен, Настя. — И тут же исправился: — Не с тем, что нужно срочно замуж. Это, дорогая, твоё дело, а в том, чтобы ты осталась с нами на некоторое время. Я бы этого хотел.

И что я должна была на это ответить? Что я с утра пакую чемодан и срочно уезжаю? Про себя я вздохнула, а отцу улыбнулась.

— Я подумаю… То есть, я посмотрю свою занятость, и если возможность есть, то останусь… ненадолго.

Альбина схватила меня за руку.

— Отлично, — обрадовалась она. — Через неделю у меня точно будет пара выходных, мы можем съездить с тобой в спа-отель. Это недалеко, под Подольском. А что? Замечательно отдохнем. Настя, это такое место!..

Дальше начался рассказ о новом, недавно открытом спа, о чудесных омолаживающих процедурах, о массаже, после которого хочется начать жить заново, я слушала звонкую речь сестры и мысленно прикидывала, сколько времени мой вынужденный визит может продлиться. Ну, почему я не могу взять и отказать им?

Всем, кому угодно, могу, а отцу и его семье — нет.

Не знаю зачем, не знаю почему, и чья это была идея, но в магазин, выбирать платье, да и просто за покупками, как выразилась с энтузиазмом Зоя, с нами отправилась Елена. Я чувствовала неловкость из-за её присутствия, но мачеха, как ни странно, вела себя совершенно спокойно, ничем не выдавая своё вчерашнее настроение и недовольство. Чем, признаться, смущала меня ещё больше. Я совершенно не понимала, как на неё реагировать. То ли она такая же замечательная актриса, как её муж и дочь, то ли вчера я, на самом деле, попала под её дурное настроение своим приездом. Думай, что хочешь.

— Нам обязательно надо купить сегодня платье, — говорила мачеха, перебирая наряды на вешалке одного из магазинов. — Завтра уже церемония, а вдруг нужно будет что-то подогнать по фигуре?

— Я не думаю, что на меня будет обращено столь пристальное внимание, — ввернула я. — Скорее всего, меня не заметят.

— Что за глупости ты говоришь? — удивилась Елена. — Отца будут награждать, так что, заметят всех, вся семья будет в сборе. Это серьёзная награда в нашей стране, Настя, — нравоучительно добавила она.

— Знаю. И не спорю, просто… У меня же есть платья!

— Лена права, нужно новое, — безапелляционным тоном проговорила Зоя. Бабушка даже для похода по магазинам вместе со снохой и внучкой зачем-то взяла с собой Олесю. Девушка тусклой тенью маячила за нашими спинами, и что-то без конца конспектировала у себя в блокноте. Я всё чаще на блокнот в её руке поглядывала. Было жутко любопытно, что она в него записывает.

Мы стали выбирать платье. Я старалась участвовать в выборе всеми силами, хотя, это было достаточно трудно, мой голос тонул в обсуждениях Зои и Елены. А на меня они поглядывали, как на манекен, и мне приходилось высказывать своё мнение с некоторым нажимом. Но всё равно перемерила я платьев куда больше, чем хотелось бы. Даже устала. Но всё-таки, в конце концов, мы сошлись на единственном наряде, который устроил всех. Бледного лимонного оттенка шёлк, который легко и скользяще спускался по моей фигуре, подчеркивая все её достоинства — полную грудь, тонкую талию и красивый изгиб бедер. Я покрутилась перед зеркалом, оценила вырез на спине, провела рукой по животу, и осталась довольна увиденным. Только Зоя ещё ходила вокруг меня, окидывая критическим взглядом. Но затем всё-таки благосклонно кивнула.

— Мне нравится.

Я не удержалась и негромко выдохнула:

— Слава Богу.

Бабушка тут же меня одернула.

— Перестань. Я же забочусь о твоём благополучии. В этом платье тебя точно заметят.

— Кто?

— Все. Все мужчины на церемонии.

— Ты говоришь так, будто это мне медаль вручат.

— Не медаль, Настя. Какую медаль?

— Я образно. — Я снова присмотрелась к своему отражению в зеркале. Я себе определенно нравилась в этом платье. — Хочу его, — решила я.

— Значит, покупаем его.

— А я нашла того, кто вынесет окончательное решение, — вдруг заулыбалась Елена, глядя куда-то через большие витринные окна магазина. За ними были яркие, красиво освещенные «улицы» большого торгового центра, целый густонаселенный район мегаполиса. И людей было много, не смотря на то, что будний, рабочий день. Праздношатающихся по торговому центру граждан хватало.

Я обернулась, посмотреть, кого мачеха неожиданно увидела, и в первый момент, когда я поняла, о ком Елена говорит, моё сердце привычно и болезненно ёкнуло. Я даже внутренне замерла, потом меня кинуло в жар, и я заставила себя отвернуться. Необходимо было всеми силами удержать на лице равнодушное выражение. Я воспользовалась тем, что мачеха с бабушкой отвлеклись, призывая к себе зятя, что оказался поблизости с магазином, в котором мы выбирали платье. Елена из магазина вышла, я краем глаза видела, как она зовет Романа, как протягивает к нему руку, берет за локоть, увлекая за собой. Зоя за всем этим наблюдала, а вот я со всей серьёзностью смотрела в глаза своему отражению и мысленно репетировала безмятежную, ничего не значащую улыбку. Я ведь столько времени провела у зеркала в своей квартире, с этой приклеенной улыбкой на губах, неужели не смогу изобразить её в нужный момент? Для чего тогда нужны были все эти репетиции?

— Настя, смотри, кто здесь! — радостным голосом известила меня бабушка, и мне, после секунды промедления, всё-таки пришлось обернуться.

Это был муж моей старшей сестры. Роман Федотов. Моя дурацкая, давнишняя, можно сказать, что первая любовь. Девчачий соблазн и сумасшествие.

Роман Федотов. Высокий, широкоплечий, немного тяжеловесный для итальянских костюмов, которые он предпочитал носить каждый день. Но даже в костюмах он не выглядел интеллигентом или джентльменом, особенно, если ему приходило в голову не побриться с утра или залихватски улыбнуться. В Москве, к тому же, в творческих, театральных кругах, так не улыбались. От таких улыбок впадали в крайнюю степень настороженности. А вот Роману Федотову никакая другая улыбка не шла. А ещё ему шла короткая стрижка и хулиганская, двухдневная щетина. И стойка борцовская, напоминание о спортивной юности. Себя он поменять не мог, не смотря на череду итальянских костюмов в шкафу, и даже стойки с парой десятков шелковых галстуков модного бренда, которые Роман практически никогда не носил, но Альбина заботилась о том, чтобы они у него были. Темно-русые волосы, проникновенный взгляд зеленых глаз, пухлые губы… Будучи девчонкой я безумно завидовала сестре, настолько, что умудрилась всерьез влюбиться в её провинциального мужа. Настолько, что мне до сих пор стыдно за те чувства.

Роман Федотов. Известный в Москве, да и не только, бизнесмен и меценат. В последние годы он мог себе позволить поддерживать представителей культуры, спонсировать в искусство и различные благотворительные фонды. Правда, у меня сильное подозрение, что изначально это была не столько идея Ромы, сколько Альбины, которой очень хотелось быть женой богатого, щедрого человека. По натуре же, Рома человек не слишком щедрый. Я это точно знаю.

Он вошел в магазин, с той самой обаятельной полуулыбкой-полуусмешкой на губах, которую раздаривал всем вокруг. Когда он так улыбался, придраться к нему вроде было нельзя, но и верить в его искренность тоже не стоило. Но догадывались об этом далеко не все. Например, его теща и бабушка жены были уверены, что Роман — человек совершенно безобидный и безотказный. Хотя, почему им думать иначе? Их просьбам он никогда не отказывал. Всегда был вежлив и галантен. На то они, как он считал, и родственницы жены. Нужно уважать и ублажать.

— Рома, как хорошо, что ты здесь. Нам срочно нужно твоё мнение. — Елена подхватила зятя под руку, развернула ко мне лицом. — Что ты скажешь? Насте идет это платье? Или всё-таки черное?

Роман повернулся ко мне, а я развернулась к нему лицом. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я задрала нос повыше. Знала, что он заметит, прекрасно видела его развеселый взгляд, и понимала, что Рома даже на платье, которое его призвали оценивать, особого внимания не обращает. Он совершенно открыто и даже чуть нагло смотрел мне в глаза, и я ненавидела этот взгляд. От него мне всегда хотелось злиться, кричать и устроить скандал. Но сейчас я лишь руку в бок уперла. Ждала его оценки. Будь она неладна, вместе с этим платьем.

— Здравствуй, Настен, — сказал он.

Это его свойское «Настен» несколько сбило мой боевой настрой. Я чуть задохнулась, затем выдавила из себя приветственную улыбку. Сказала:

— Здравствуй. — И чтобы избавить себя от надобности смотреть ему в глаза, покрутилась перед Федотовым, демонстрируя наряд. — Что скажешь?

— Скажу, что красота, — ответил он. И галантно продолжил: — Замечательно выглядишь. Не в платье, а вообще…

Зоя схватила мужа внучки за руку, отвлекая его внимание от меня на себя.

— Ты уверен? Желтое? Может, Настя ещё померяет несколько?

— Не буду я больше ничего мерить, — возмутилась я. — Я уже полтора часа от зеркала не отхожу. Это же не свадебное платье, в конце концов!

— Мне нравится желтое, — решительно кивнул Роман. — Думаю, нужно остановить выбор на нём.

— Я тоже думаю, что это лучший вариант, — поддержала зятя Елена, и тут же поинтересовалась: — А что ты здесь делаешь?

Роман легко отмахнулся.

— Встречался со знакомым в ресторане, что на крыше. Удивляюсь, как вы меня высмотрели, — посмеялся он.

— Совершенно случайно. Но ты так кстати здесь оказался. Всё-таки без мужского мнения порой не обойтись.

Я ушла в примерочную и резким движением задернула за собой тяжелую шторку. Выдохнула, с тоской глядя на своё отражение. Дала себе пару секунд, прислушиваясь к разговору за занавеской, начала поспешно переодеваться. Через несколько минут вышла с платьем, передала его милой продавщице.

— Я упакую, — сказала та.

— А я оплачу, — сообщил Роман.

Я нахмурилась, глянула на него с намеком.

— Зачем? Я сама оплачу.

— Не сомневаюсь, что ты в состоянии, — проговорил Роман. — Но мне это сделать куда проще.

Я открыла рот, чтобы продолжить возражать, но Зоя на меня предостерегающе цыкнула.

— Настя, перестань. Это его обязанность, он мужчина. Тебе что, трудно принять подарок?

Может, и не трудно. Вот только это подарки от чужого мужа. Они мне зачем?

Федотов стоял совсем рядом и смотрел на меня. Буквально пытал меня взглядом, а на губах иезуитская, милая улыбка. Потом взял и сказал фразу, которая для всех все решила:

— Настя, мы же семья. Какие счеты?

— Вот именно! — воскликнула Зоя, и легко шлепнула меня по руке, стараясь призвать к порядку. — Перестань упрямиться. Что такого, если Рома купит тебе платье? Уверена, Аля не будет против. Лена, ты как думаешь?

— Нет, конечно. Рома, иди, расплатись.

Я только вздохнула. И негромко проговорила:

— Делайте, что хотите.

Спустя несколько минут я выходила из магазина с громким названием бренда на витрине с фирменным пакетом. И, наверное, должна была радоваться, стоимость этого платья выбила бы внушительную брешь в моем бюджете, этого удалось избежать, благодаря щедрому родственнику, но радости у меня не было. Пакетиком я помахивала и старательно посматривала по сторонам, лишь бы не встречаться больше с благодетелем взглядом. Шла и размышляла о том, почему Роман не торопится по каким-нибудь своим невероятно важным делам. Он же вечно занят. А тут ходит с нами по торговому центру, поддерживает с тещей и бабушкой жены светскую беседу, и прощаться не торопится.

— Предлагаю пообедать всем вместе, — предложила Елена, продолжая пребывать в странном воодушевлении с самого утра.

Я посмотрела на мачеху, на бабушку, глянула на Федотова, и решила, что совместного обеда моя психика точно не выдержит, и решила сбежать. Улыбнулась виновато.

— Если не возражаете, то я компанию не поддержу. Обещала институтской подруге её навестить. Она недавно родила, сидит в декрете, выйти никуда не может, поэтому я обещала навестить её дома. Бабушка, вы же не обидитесь?

— Нет, конечно. — Зоя похлопала меня по руке. — Самое главное мы сделали, платье тебе купили, можно вздохнуть спокойно. Рома, ты ведь с нами пообедаешь?

— К сожалению, нет. У меня через час встреча назначена. К тому же, я уже обедал. Настя, тебя подвезти?

Ни за что.

Я обворожительно улыбнулась.

— Я возьму такси. Спасибо за заботу. Знаю, как ты всегда занят, страшно отнять у тебя даже лишнюю минуту.

— Я бы как-нибудь пережил.

— Приедете с Альбиной к ужину? — спросила у зятя Елена.

— Если она успеет вернуться с репетиции. Она с этими танцами просто с ума сошла, до позднего вечера в зале пропадает.

«Как бы совсем не пропала», пронеслось у меня в голове, но в моих мыслях было столько язвительности, что озвучивать их вслух я откровенно поостереглась.

Мы все распрощались у эскалатора, я торопливо ступила на движущиеся ступени, надеясь успеть убежать от Федотова подальше. Надо отдать мне должное, я даже ни разу на него не обернулась. Свернула в первый попавшийся коридор, стараясь не думать о том, идет Рома за мной следом или нет. Специально направилась к центральному выходу, чтобы подальше от автомобильной стоянки. Если Федотов и шел за мной следом, то, скорее всего, ему пришлось направиться в другую сторону. Оказавшись на улице, я всё-таки обернулась, огляделась, поняла, что меня никто не преследует, и для начала вздохнула с облегчением, затем с досадой прогнала из головы возникшие печальные и тоскливые мысли. За спиной был зеленый скверик с фонтаном и лавочками. Я подошла к ларьку с мороженым, купила себе сливочный рожок, и дошла до фонтана. Присела на скамейку. Никакой институтской подруги в декрете, ожидавшей меня в гости, не было и в помине, поэтому следующие несколько часов мне нужно чем-то занять себя. Я опустила на нос темные очки, ела мороженое и смотрела на острые струйки воды в фонтане.

Конечно же, он позвонил. В первый момент я не могла решить, ответить мне на его звонок или нет. Рома звонил мне только тогда, когда я была в Москве. Отлично знал, что когда я уезжаю домой, я решительно вычеркиваю все сомнения и слабости на его счет из своей жизни. И дозвониться до меня становится невозможно. Он уже давно и не пытался. Меня это и радовало, и огорчало. Но я старалась жить дальше, а в моей реальной жизни, не московской, придуманной для меня родственниками, места Роману Федотову и нашим с ним отношениям, если это можно так назвать, не было. По крайней мере, я отчаянно боролась — и с ним, и с собой.

Я смотрела на экран телефона, на котором вместо имени значилось веское «Не отвечай», и всё-таки звонок приняла, поднесла телефон к уху.

— Ты бегаешь от меня, как девчонка, — сказал он мне.

— Я встречаюсь с подругой, — сказала я ему.

— Не ври. Нет у тебя здесь декретных подруг, я бы знал.

— Рома, ты не можешь знать обо мне все.

— Правда?

— Это очередной бессмысленный разговор, — пожаловалась я.

— Да нет никакого разговора, — перебил он меня. — Просто я соскучился.

Моё дурное сердце сладко сжалось, а вот я сама нахмурилась.

— Насть, мы не виделись почти год.

— Да, — согласилась я. — Потому что в прошлый мой приезд ты отдыхал на каком-то модном горнолыжном курорте.

— Ты ведь не потрудилась меня предупредить о своем приезде.

— А должна была? — удивилась я.

— Нет, не должна, — хмыкнул Федотов. И тут же весомо добавил: — Но могла бы.

Я замолчала, и он замолчал. Я ненавидела эти паузы, затянувшееся молчание в трубку. Потому что мы не знали, что сказать друг другу, но мне не хватало решимости взять и прервать разговор. Нажать на отбой, убрать телефон. Ведь пока мы даже молчали, я знала, что он где-то там. Дышит, живет, что вот-вот услышу его голос. Даже если он скажет что-то, что мне не понравится. Но это же он, мой Ромка, живой и настоящий.

— Хочешь, я брошу все дела и приеду? Проведем день вместе.

Мне потребовалось сделать вдох, чтобы сказать:

— Нет, не хочу.

Я, на самом деле, не хотела. Просто потому, что знала, что будет потом. Что закончится моё время, и он уедет. Потому что у него дела, потому что у него жена, потому что у нас общие родственники, которые, конечно же, не поймут. И не простят, скорее всего. А расстраивать никого не хотелось. Даже если попытаться объяснить, что между нами давным-давно ничего нет. Кроме странных, пространных разговоров о какой-то мифической связи. Связи давно нет, а вот разговоры остались. И они меня безумно тяготят, но пресечь их на корню мне мешает обыкновенная женская слабость. Она мешает мне прекратить всё окончательно, а также мешает жить дальше.

Федотов вздохнул в трубку.

— Насть…

— Перестань, — попросила я его. — Не надо вынуждать меня жалеть тебя. Я знаю, что у меня для этого нет ни одной причины. Ты сам всё решил, Ром. Ты выбор сделал. И жаловаться тебе не на что.

Он помолчал, потом сказал, соглашаясь:

— Не на что.

Я до боли прикусила губу, но радовалась, что в состоянии сохранить спокойный тон.

— Вот и замечательно.

— А ты?

— Что я?

— Можешь мне на что-нибудь пожаловаться, — предложил он. — Мы же не чужие люди.

— Мне тоже жаловаться не на что, — якобы удивилась я. — У меня всё отлично.

— Да, да, — усмехнулся Роман. — Ты у меня бизнес-леди.

— Не всем быть гениальными актрисами, — не удержалась я.

— Это точно. Что у тебя с арендой? Всё решилось?

Я молчала и думала. Выкинула чертово растаявшее мороженое в урну рядом. Затем аккуратно проговорила в трубку:

— Рома, кажется, я тебя просила… Не следить за мной.

— Я не слежу. Я просто контролирую.

— Меня?

— Не тебя, Настен. Ситуацию. Неужели это плохо, что я пытаюсь уберечь тебя от проблем?

— Ты не уберечь меня пытаешься, а именно контролировать, — разозлилась я. — И мы с тобой об этом говорили! Ты за мной следишь, Рома!

— С ума сошла? Когда мне это делать?

— Не води меня за нос, Федотов!

— Ладно, не вопи. Я не слежу и не контролирую, я присматриваю. Но, если ты против, я не стану больше этого делать.

— Ты обещал мне это уже дважды.

— Обещал, — сознался он. — Но это трудно. Я же переживаю.

Я расстроилась.

— Ты откровенный манипулятор, Федотов.

— Ну вот, опять я плохой. Я приеду на ужин, — вдруг сообщил он. — Хочу на тебя посмотреть.

А я решила:

— Я тебя ненавижу. — И, наконец, отключила телефон. После каждого разговора с ним, я чувствовала себя разбитой и совершенно сбитой с толка. Не понимала, что делать дальше. Однажды даже телефон с балкона швырнула. Потом, правда, отправилась искать его под окнами, по крайней мере, для того, чтобы извлечь из обломков необходимую мне сим-карту.

Знаете, бывают в жизни такие отношения, которые, наряду с огромным, всепоглощающим чувством любви и страсти, высасывают из тебя всю жизненную энергию. Все психологи мира пишут о том, что от людей, которые действуют на тебя подобным образом, нужно бежать сломя голову. Уходить от них, бежать, прятаться, а если не получается, то обращаться к ним же, психологам, и выходить из этой зависимости под присмотром специалистов. Я всё это знала. За последние годы я перечитала столько статей, книг, перелопатила кучу литературы, даже записывалась на психологические тренинги, которые помогали — якобы, помогали! — поставить именно себя во главу неправильных отношений, и, наверное, всё-таки добилась каких-то успехов, раз уже несколько лет не подпускаю Романа Федотова к себе на пушечный выстрел. Я даже научилась не отвечать на его звонки. Я научилась не верить его клятвам, заверениям и обещаниям. Я научилась не таять от его голоса и рокочущих, соблазнительных ноток. По крайней мере, я убеждала себя, что не таю.

Единственное, чему я никак не могла научиться, так это — жить дальше. Вот с этим была откровенная заковырка. А обидно было из-за того, что у Ромки это отлично получалось. Жить без меня. У него была жена, дом, работа, он без конца путешествовал, я была уверена, что идеально верным мужем для моей сестры он тоже не был. Вот как-то у него всё складывалось так, что он жил полноценной жизнью. Ещё успевая и за мной шпионить под предлогом заботы. А у меня так не получалось, и я не знала, куда деть свою не пригодившуюся любовь именно к этому человеку. Всё пишу в голове оправдательные речи для себя, обвинительные для него, делаю это годами, выстраиваю правильные планы на будущее, но как только оказываюсь с ним в непосредственной близости, все стены, возведенные внутри меня, тут же начинают рушиться.

Вот такие у меня серьёзные психические проблемы. Меня зовут Настя Кауто. Приятно познакомиться.

Чтобы немного успокоиться, пришлось купить себе ещё мороженое и, наконец, съесть его. Вернулась на ту же лавочку, сидела и поглядывала по сторонам. Чувствовала себя будто в ловушке. В Москве со мной всегда приключалась мания преследования. И неспроста, скажу я вам. Однажды, пытаясь поймать на одной из столичных улиц такси, рядом со мной остановился автомобиль с охраной Федотова. И, мало того, что меня отвезли прямиком в дом отца, так по дороге ещё и отчитали, как девчонку. За то, что гуляю не там, где надо, да ещё и не пользуюсь официальным приложением службы такси, а ловлю частника на обочине. Кстати, после того случая я, как раз официальной службой такси и пользуюсь, только ею. Не хочу больше видеть ни одну знакомую физиономию из штата охраны мужа моей сестры.

Я бессчетное количество раз повторяла себе эти слова: муж моей сестры. Муж моей сестры.

Кстати, Федотов после того случая с его охраной на дороге, вел себя, как ни в чем не бывало. Будто они, на самом деле, случайно там оказались. Ехали мимо, узнали, остановились и решили меня подвезти. Не согласился ни с одним моим обвинением, не признался ни в одной попытке влезть без спроса в мою жизнь. Порой я уставала чувствовать себя инфантильной дурочкой. А именно так Ромка себя со мной и вёл, когда я старалась свести наше с ним общение к крайнему минимуму.

Возникло желание позвонить маме и пожаловаться. На Федотова я могла пожаловаться только ей, для всех остальных наши с ним неправильные отношения, были тайной за семью печатями. Но я знала, что мама мне скажет:

— Езжай домой немедленно!

А кому мне было рассказать, как не ей, согласитесь? Возможно, это чересчур странно, но мы с ней прошли практически одинаковый путь жизни в Москве. Только у неё после великой любви, осталась я. У меня же только печальный опыт.

— Для чего ты туда едешь? — каждый раз выговаривала мне мама. И я понимала, что злости в её словах нет, она волновалась за меня, и ей казалось, что она никакими словами не может до меня это донести. — На него посмотреть, себя показать? Ох, доиграешься, Настя. Смотри, доиграешься.

— Я ни во что не играю, мама, — практически каждый раз приходилось убеждать мне её. — И еду я не к нему, а к бабушке.

Семейные дела, планы, обязательства. Разве я виновата, что Роман Федотов во всем этом принимает такое же живое участие.

— Смотри, — снова предостерегающе качала мама головой. — И я тебе клянусь, ещё раз он сюда приедет, я его выгоню. Честное слово, выгоню. Никакие его сладкие речи на меня больше не действуют, так ему и передай.

Я грустно усмехнулась.

— Он знает, мама.

У меня была странная, странная, странная личная жизнь. Я давно махнула на это рукой. Некоторое время, самым главным мне казалось банально не сойти с ума. С ума я не сошла, но цирк так и не закончился, я просто к нему привыкла. Особенно весело становилось, когда от меня сбегал очередной поклонник.

Обычно всё происходило одному и тому же сценарию. Я уговаривала себя, что нужно жить дальше, принимала ухаживания очередного воздыхателя, внимательно к нему присматривалась. Не для того, чтобы выявить скрытые недостатки, а наоборот, всячески рассматривала достоинства и убеждала себя, что мне это нужно. Начинался конфетно-букетный период, я пыталась переполниться воодушевлением, старательно улыбалась и говорила себе, что вот-вот влюблюсь, наконец-то, ура и всё такое. А потом мой поклонник, обычно тихо и незаметно, отходил в сторонку и, по обыкновению, не возвращался. Поначалу я сильно задумывалась, расстраивалась и искала в себе неприятные стороны. Потом, поумнев, поняла, что неприятная сторона во мне только одна, и у неё даже имя есть — Роман Федотов. Он даже после моего возвращения в родной город не давал мне жить. Отношения мы, вроде как, успели выяснить, расстаться окончательно — три раза! — но надо знать Ромку и его больную настойчивость и болезненную привязчивость. В какой-то момент он решил, что отношения между нами, на самом деле, невозможны, всё в прошлом, но наши родственные связи никто не отменял. И он обязан присматривать, за младшей сестрой своей жены. Присматривать с весьма конкретными намерениями, заботиться и оберегать, а так, как возможностей у него предостаточно, как и средств для их воплощения, то моей жизни, как свободной молодой женщины, настал конец.

Я пыталась скандалить, пыталась говорить по-хорошему, затем попыталась угрожать, тем, что пожалуюсь бабушке, а Федотов на эту угрозу лишь согласно кивнул и предложил идти жаловаться вместе. И посмотреть, чью сторону Зоя поддержит. Конечно, смелости на то, чтобы рассказать бабушке правду, у меня не хватит, а жаловаться на то, что обо мне заботятся и защищают от всяческих подозрительных личностей, которым только одно и нужно (не подумайте ничего своевольного, это про имя моего именитого отца), совершенно глупо. Конечно, бабушка приняла бы его сторону. И я замолчала. Затихла, занялась бизнесом и решила, что женского счастья у меня, судя по всему, не будет. Его Федотов подло уволок, и где-то зарыл. И с тех пор я жила будто под всевидящим оком. Никому неизвестная Настя, под бдительным присмотром мужа сестры с громким именем. Бизнес вот свой открыла, пытаюсь его развивать. Единственная отрада в жизни, которую мне позволили. Правда, и сюда влезают, с помощью и поддержкой. И непременно с беспокойствами.

Но я ведь не пластмассовая кукла, правда? Когда-то у меня должна начаться нормальная жизнь?

Когда-нибудь нам с Ромкой надоест эта бессмысленная игра, ему надоест беспокоиться, а мне любить его, вспоминать его, думать о нём. И я начну жить и дышать полной грудью.

Очень жду этого дня.

ГЛАВА 4

Правильно мне мама говорила в своё время:

— Нечего тебе делать в этой Москве!

Но кто слушает родителей в восемнадцать-девятнадцать лет, правда? Вот и я, хоть и не была никогда конфликтным подростком, но маму не послушала. Наверное, это был мой единственный юношеский бунт, когда я решила, что меня не оберегают, а пытаются манипулировать, и сделала всё по-своему. А ведь до того дня, когда с нами связался семейный адвокат Кауто, я жила совершенно спокойной, ничем не примечательной жизнью. Несмотря на звездную, уже к тому моменту, звездную фамилию.

Как о хорошем актере, о моем отце заговорили куда раньше, мне, наверное, исполнилось десять лет к тому моменту. С отцом мы не общались, он платил алименты и на этом наше с ним общение заканчивалось. Если честно, я не расстраивалась по этому поводу. Я его не знала, не помнила, и никак от его проявлений в моей жизни, не зависела. Не буду грешить на маму, она никогда не ругала его при мне, не называла никакими плохими словами, не кидала ему в спину обвинения. Она просто о моем отце никогда не говорила. В очень редких случаях и по необходимости. Я с раннего детства, даже не знаю, с какого возраста, знала, что мой папа жив и здоров, всё у него в жизни замечательно, живет он в Москве, у него семья и другая дочка. А я… я дочка мамина, а папа присылает нам ежемесячно алименты, и мы этим вполне довольны. Другого нам не надо. Никто даже ни разу не заикнулся о том, что мой отец — актер. И поэтому, когда я впервые увидела его на экране, а произошло это в кинотеатре на соседней от дома улице, в компании друзей, я даже никакой параллели для себя не провела. Только отметила совпадение фамилии. А ведь до этого я однофамильцев не встречала.

Тот фильм стал для отца звездным, его до сих пор крутили по телевидению в праздники, с удовольствием пересматривали, а отец, в своей звездной роли смотрелся настоящим героем и ловеласом. Женщины всей страны ахали при виде него и прикладывали руки к груди в томительном вздохе. Все, кроме моей мамы. Лицо отца мелькало на экране телевизора, смотрело с обложек журналов, он давал интервью и раздавал автографы. Его актерская карьера не пошла в гору, она на неё взлетела, и весьма комфортно чувствует себя на этой вершине по сей день.

Помню ту статью в журнале с фотографией семьи Кауто на развороте. Отец, Елена и Альбина, которая даже в неуклюжем подростковом возрасте смотрелась как уникальная фарфоровая статуэтка. Я принесла этот журнал из школы, читала эту статью за обедом, и мама застала меня за этим делом. А я ещё тогда по наивности своей спросила маму:

— У них такая же фамилия, как у меня. Вдруг мы родственники?

А мама очень спокойно, никогда не забуду её ровный тон, сказала:

— Конечно, родственники. Это твой отец.

Вот так узнала правду я. Не скажу, что не удивилась, но, скорее, меня удивил тот факт, что мой отец — известный актер, чем вся статья про его идеальную семью, что я успела прочитать. Я потом долго, целыми неделями разглядывала фотографии отца в различных журналах, смотрела на белокурое личико сестры, и никак не могла понять, почему мы с ней так не похожи. Не злилась, не завидовала, просто не понимала. Люди на фотографиях в журналах были для меня незнакомыми и совершенно чужими, и я, как ни пыталась, не могла заставить себя что-то к ним почувствовать. Информация, что я имела к ним непосредственное отношение, казалась странной и не достоверной. У меня же другая жизнь, с мамой, с бабушкой, с отчимом, который к тому времени только-только появился в нашей жизни. Моей маме потребовалось больше десяти лет, чтобы устроить свою личную жизнь, после ухода из неё моего отца. Но понимаю я это уже сейчас, спустя года, тогда мне всё казалось логичным и закономерным.

Прошло совсем немного времени, как журналистам захотелось влезть в жизнь новой, засиявшей кинозвезды, и, конечно, особого труда узнать обо мне, не составило. Официально признанный ребенок, которому платятся алименты, скрыть такое довольно трудно. Мне исполнилось одиннадцать, когда все знакомые вокруг меня, засудачили о том, что я дочь Родиона Кауто. Друзья в школе дергали меня за руки, удивляясь, почему я не рассказала, требовали каких-то историй об отце, а я лишь неловко пожимала плечами и уходила от ответов. А отец тем временем с серьезным выражением лица давал объяснения в студии одного из скандальных, но популярных ток-шоу, каялся в том, что, наверное, он плохой отец, с его графиком у него не хватает времени на дочь, которая живет не с ним. И что ему жаль, бесконечно жаль, что он не видит, как я взрослею.

— Выключи эту гадость, — разозлилась мама, однажды застав меня за просмотром этой передачи. Подошла и сама выключила телевизор. — Зачем ты смотришь эту ерунду?

Я пожала плечами.

— Любопытно.

Потихоньку интерес к подробностям личной жизни отца угас, по крайней мере, обо мне говорить перестали, и я зажила прежней жизнью. Конечно, теперь я знала, кто мой отец, могла наблюдать за ним на экране телевизора, даже на фильмы его иногда ходила, от мамы тайком, но в остальном ничего не изменилось. Только временами отмахивалась от друзей и знакомых, которым приходило в голову попытать меня на тему именитого родителя. С отцом мы по-прежнему не общались, даже после его признаний и сожалений с телеэкрана, признания в том, что изменил жене, что у него родился ребенок на стороне. Но Родион так проникновенно говорил о том, что ребенок не может быть ошибкой, не может быть грехом, нужно лишь найти в себе силы и смелость взять на себя ответственность, что ему довольно скоро все простили. Отец просил журналистов не искать его младшую дочь, не стараться влезть в мою жизнь, и меня, на самом деле, долгие годы никто не трогал. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Просто с момента славы отца, я стала не просто Настей Кауто, обычной школьницей, а дочерью популярного в нашей стране актера. К тому же, у него была другая дочка, которая уже в тринадцать лет успела сняться с ним в одном из фильмов, все оценили актерские способности Альбины, заговорили об её таланте, о том, как сильно она похожа на отца, и обо мне все попросту забыли.

И не вспоминали вплоть до дня смерти отца Родиона. Николай Михайлович Кауто человеком был, скажем без малого, выдающимся, писатель и драматург, и родственными связями с ним на самом деле нужно гордиться. Умер он после очередного инсульта в возрасте семидесяти девяти лет, хоронили его с почестями, речами и демонстрацией всех его многочисленных наград. А когда вскрыли завещание, вот там-то и оказалось моё имя. Наследство мне было оставлено небольшое, по меркам семьи Кауто, но сам факт моего существования был оглашен в очередной раз, и так просто от него отмахнуться уже не получилось. Я к тому времени закончила школу, успела поступить в местный ВУЗ на факультет иностранных языков, хотя, скажем прямо, особыми знаниями даже педагоги ВУЗа не могли похвастать. Я же была увлечена лингвистикой не на шутку, хватала знания в интернете, ходила на всевозможные курсы, которые мама с отчимом могли позволить себе оплатить. Алименты отца перестали поступать, как только мне исполнилось восемнадцать, но особо по этому поводу никто не расстроился, заранее знали, что будет именно так и никак иначе. Думаю, отец и забыл давно о том, что платит алименты внебрачной дочери, этим, скорее всего, занималась бухгалтерия. С восемнадцатилетием Родион меня не поздравил, как уверял позже, был за границей на съемках, я же по сей день уверена, что попросту не вспомнил. Чтобы забыть, надо знать, а он не вспомнил.

А потом со мной связался адвокат, именно со мной, я ведь уже стала совершеннолетней, а меня это факт здорово удивил. Я привыкла, что всеми делами в нашей семье заведует мама. И решает на семейном совете: что мы будем делать, что не будем. Единоличников мама не терпела, приучала, что все в семье решается сообща. А тут такой важный вопрос, и обратились лично ко мне.

— Анастасия Родионовна, вам необходимо приехать в Москву, чтобы решить вопрос с принятием наследства.

— Какого наследства? — обалдела я.

— Вы ведь в курсе, что ваш дедушка, Николай Михайлович, скончался две недели назад?

В тот момент, когда адвокат позвонил, я только что заняла место в аудитории перед лекцией, вокруг меня сидели люди, я настроилась на учебу, и поэтому никак не могла понять, чего от меня хочет незнакомый человек со строгим голосом, которому пришло в голову мне позвонить, да ещё называть «Анастасией Родионовной». Никто никогда меня так не называл, только в паспортном столе, когда я паспорт получала.

Про дедушку, то есть, его кончину, я, конечно, знала. Узнала, как и вся страна из выпуска новостей.

Я нервно кашлянула.

— Да, конечно. Я… соболезную семье.

— Я обязательно передам ваши слова, — любезно согласился адвокат. — Дело в том, Анастасия Родионовна, что вчера было вскрыто завещание Николая Михайловича. И там есть упоминание о вас.

— Обо мне?

— Да, — хладнокровно продолжал мужчина, — вы ведь являетесь его родной внучкой.

Я на всякий случай огляделась по сторонам. Всё вокруг казалось обычным и обыденным. А в то же время по телефону мне рассказывали какие-то невероятные вещи.

— Да, — пробормотала я, — наверное.

— Вы сможете приехать в Москву?

— Когда?

— В ближайшее время. Мы не будем ставить вам определенные сроки, но семья вашего отца ждет вашего приезда.

В моей голове его слова уложиться никак не могли. Семья моего отца ждет моего приезда. С чего бы вдруг? Мы чужие люди.

— Знаете, у меня сессия через несколько дней начнется…

— Мы вас дождемся, не переживайте. Удачи вам в сдачи сессии.

— Спасибо, — растерянно проговорила я, а собеседник на конце провода беззвучно отключился.

— Ты ведь не собираешься туда ехать? — задала мне мама конкретный вопрос, когда я вечером передала ей тему звонка адвоката. И категорично взмахнула рукой. — Делать тебе там совершенно нечего.

Я вздохнула. Если честно, об этом я подумала почти сразу, как закончила разговор с адвокатом. Что я не поеду, что делать мне там нечего, да и, скажем прямо, не хочу. На самом деле не хочу. Представить не могу, как я встречусь с отцом, с его семьей… Нам и сказать друг другу нечего будет. Мне даже любопытно не было на тот момент, честно-честно. Но потом… потом я подумала, что тема наследства в нашей семье — а у мамы и отчима к тому моменту родились двое детей, совсем не лишняя. Меня старались не обделять, платили за мои дополнительные курсы, оплачивали учебники и онлайн-программу, да и меня содержали, что скрывать. Как я ни старалась подрабатывать, если учиться полноценно, времени на подработку остается совсем немного, а потому зарабатывала я настоящие крохи.

— Он же обо мне подумал, — осторожно начала я. — Дедушка. Он что-то мне оставил.

— Настя, нам ничего не нужно!

— Нужно, — заупрямилась я, и, наверное, впервые посмотрела на маму с несогласием. — Нужно, мама. Даже если то, что он мне оставил, нечто символическое, возможно нам будет полегче. Возможно, я смогу оплатить что-то из своей учебы. Чтобы не отрывать от младших.

— Глупости, ни у кого ты ничего не отрываешь.

— Отрываю. — Я поводила ладонью по столу, набираясь смелости. Потом сказала: — Я поеду. И всё узнаю.

— Тебе придётся общаться с этими людьми, понимаешь? С людьми, которые никогда тобой и твоей жизнью не интересовались.

Я легкомысленно пожала плечами.

— Я тоже ими не особо интересовалась. Поэтому не думаю, что меня тронет их отношение. Но я хочу узнать, что оставил мне дедушка. Имею право.

За мои почти девятнадцать лет, это было самым важным решением, без сомнения. Которое я приняла вопреки маме. Но тогда я понятия не имела, что меня ждет. Даже не подозревала, что по каким-то необъяснимым причинам, меня захотят принять в семью. Конечно, немалую роль в этом сыграли журналисты. Про смерть и завещание, про наследование авторских прав на произведения Николая Михайловича, говорили много. И когда всплыло моё имя, общественность загудела, все захотели на меня посмотреть. А я к этому совершенно не была готова. Я не собиралась становиться частью семьи Кауто, у меня была своя семья, но меня никто не спросил. А потом… потом я оказалась под влиянием имени и обаяния отца. Наша первая встреча с ним для меня была весьма волнительна. А для него… не знаю. До сих пор не знаю, когда отец играет, а когда искренен. В его поведении всё давно смешалось. Когда я ехала в Москву, на электричке, была уверена, что моя поездка займет максимум один день. Что мы встретимся, возможно, пожмем друг другу руки, посмотрим друг на друга с любопытством, и на этом наше общение закончится. Мы ведь чужие друг другу люди, отец никогда мной не интересовался.

Помню, что я почти не волновалась, когда входила в офис адвокатской конторы, где меня ожидали. Волнение проявилось лишь в тот момент, когда я увидела в кабинете отца. Первый раз в своей сознательной жизни я увидела его так близко, я растерялась, замялась в дверях кабинета, и не ожидала той широкой улыбки, что Родион мне подарил. Мало того, он поднялся с кресла мне навстречу, подошёл и обнял, совершенно не сомневаясь в своих действиях и поступках.

— Настя, как я рад тебя видеть.

Отец обнял меня впервые в жизни, прижал к своей благоухающей дорогим одеколоном груди, я машинально ткнулась в неё носом, и неожиданно почувствовала нервный комок, что встал в горле и мешал мне дышать.

Родион отстранился, отступил от меня на шаг, окинул внимательным, изучающим взглядом.

— Ты так похожа на мать, — качнул он головой. — Именно такой я её и помню.

Я молчала. Не знала, что ему сказать на это. Поблагодарить? Подивиться его хорошей памяти?

А Родион совершенно по-отцовски взял меня за руку, подвел ближе к письменному столу и усадил на кресло перед седовласым мужчиной в очках. Его ладони остались лежать на моих плечах.

— Посмотри, Игорь, как у меня взрослая дочка. — Родион рассмеялся. — С ума сойти, да? И это младшая. Я старый становлюсь.

— Не говори ерунды, — отмахнулся от него адвокат, и я узнала его по голосу. Именно с ним я говорила по телефону две недели назад. — Как ваша сессия, Настя? — вдруг поинтересовался он.

Я моргнула, затем поспешила кивнуть.

— Хорошо, спасибо.

Родион наклонился ко мне, заглядывая в лицо.

— Где ты учишься?

— На лингвистике, — ответила я. — В нашем городе. Английский, немецкий и французский языки.

— Моя мама, твоя бабушка, в совершенстве владеет несколькими языками. Наверное, это у тебя от неё.

Я уклончиво пожала плечами. Понятия не имею, от кого это.

— Но учиться в вашем городе — это пережиток, — проговорил отец, наконец присаживаясь рядом со мной в соседнее кресло. — Почему ты не приехала учиться в Москву?

— Не было возможности.

— Теперь всё изменится. Нам нужно познакомиться с тобой поближе, узнать друг друга. — Родион добавил трагизма в голос, тот даже дрогнул. — Папа этого хотел. — Я молчала, чувствовала себя крайне неловко, если честно. Ещё из-за того, что меня с любопытством разглядывали. И отец, и адвокат. Высматривали во мне что-то, зачатки талантов представителей семьи Кауто, наверное. Затем Родион протянул ко мне руку, я так поняла, что мне нужно было вложить свою ладонь в его. Я сомневалась, медлила, затем всё-таки это сделала, мысленно напомнив себе, что это мой отец. — Ты ведь не злишься на меня?

— Не злюсь, — честно сказала я. И добавила: — Я вас не знаю.

Другого человека мои слова, наверняка, смутили бы, а вот Родион лишь шире улыбнулся.

— Ничего, у нас ещё много времени, чтобы друг друга узнать. Всё будет хорошо, дорогая.

Особой веры в слова и обещания отца, у меня никогда не было. Может, потому, что мама меня так воспитала. Хоть и не рассказывала мне про отца и его семью ничего плохого, но и хорошего я не слышала. Выросла с мыслью, что мой отец обманул мою мать, и поэтому веры ему нет. А с момента начала нашего с отцом общения, я приняла его таким, какой он есть. Я всегда видела в отце актера с телеэкрана, и никак иначе воспринимать его у меня не получалось. За годы, прошедшие со дня нашего с ним знакомства, я лишь больше убеждалась в своей правоте.

Но помимо отца моя семья пополнилась ещё на нескольких человек. Старшая сестра, на которую мне, наверное, надо было в чем-то равняться, и бабушка, к ней я переполнилась настоящей привязанностью, хотя Зоя всегда была достаточно строга с внучками. И, возможно, не любила меня так сильно, как Альбину, не была так привязана ко мне, как к ней, что и понятно, Альбину она нянчила и воспитывала, а я появилась рядом с ней взрослой особой, которую уже не перевоспитаешь. Но меня общение с Зоей завораживало и интриговало. И я, воспитанная на примере взрослых в уважении к старшим, никак не могла отказать бабушке ни в одной просьбе.

— Мы должны показать всем сплоченность семьи, — говорила она после смерти мужа. И смотрела на меня со всей серьёзностью. — Настя, ты же тоже член нашей семьи. Самое главное — это репутация. Ты понимаешь?

Такие вопросы меня удивляли. Я кивала.

— Конечно.

Можно подумать, что правильная репутация может быть только в семействах с известными фамилиями, а обычные семьи живут, как попало.

— Ты тоже Кауто, — твердила мне Зоя. И тише, но решительнее добавляла: — Должна поддержать отца в такую трудную минуту.

С Альбиной такие разговоры не велись. Считалось, что она априори понимает свои обязанности, свой долг. В то время Альбина училась в театральном институте и только-только начала сниматься в отдельных от именитого родителя проектах. Её красота окрыляла зрителей и критиков, ей пророчили большое будущее и радовались, когда удавалось поймать Альбину на каком-нибудь шумном мероприятии в компании очередного кавалера. Альбина была прекрасна и весела. Зрители её любили, никогда не клеймили представительницей «золотой молодежи», ведь считалось, что Альбина много работает и увлечена совсем не разгульной жизнью и пустыми романами.

— С Алей всё будет хорошо, — уверенно заявляла Зоя. — Она выйдет вовремя замуж, за правильного человека и станет примерной женой.

Про меня такого никогда не говорили.

Со мной Альбина довольно скоро нашла общий язык. Или попросту сыграла своё дружеское отношение, точно так, как поступил отец. Я всегда задавалась вопросом: с чего бы Альбине меня любить? Я была воплощением женского унижения для её матери. А сестра держала меня под руку на мероприятиях, обнимала, целовала в щёку и щебетала на камеру о том, как весело мы проводим вместе время, и как она рада иметь сестру. Время вместе мы, действительно, проводили, но довольно редко. И, по сути, общих тем для разговора у нас находилось мало. В основном, Альбина рассказывала мне о своих переживаниях, о сомнениях, о съемках и жаловалась на загруженность графика. Но даже во время жалоб она светилась и держалась с легким превосходством, как, впрочем, и положено старшей сестре. Потом спрашивала, как моя учеба, и благосклонно кивала, когда я сообщала, что все хорошо. Зато мы никогда не ссорились и ничего не делили.

Первый год обучения в ВУЗе я доучилась в родном городе. А вот на следующий перевелась в Москву. Мама, естественно, была против, она, в принципе, была против всего, что касалось моего отца и его семьи. Но благоразумно не вступала со мной в конфликты и споры. Наверное, решила дождаться, когда я дойду своим умом до мысли, насколько абсурдно моё с ними общение. Но в девятнадцать лет ничего абсурдного я в сложившейся ситуации не видела, меня, наоборот, увлекала и интриговала жизнь в столице. Что и понятно. Всю свою жизнь я провела в небольшом, хотя и областном городе, под бдительным присмотром мамы, а тут вдруг на меня свалилось наследство в виде жилплощади в Москве, меня манила взрослая, самостоятельная жизнь, и поэтому, когда отец предложил мне продолжить обучение в столице, я согласилась практически без сомнений.

— Настя, учеба в Москве — это куча возможностей в перспективе! — говорил он. — Конечно же, я всё оплачу. Ты же моя дочь.

— Даже разговоров на эту тему быть не может, — категорично взмахивала худой рукой бабушка. — Конечно, ты будешь учиться здесь. Иначе что мы будем говорить людям? Что дочь Родиона Кауто окончила какой-то среднестатистический ВУЗ неизвестно где? Москва — и точка.

— Мама, это же Москва, — разводила я руками, сидя на родной кухне и тараща на мать невинные глаза. — Бабушка уже всё устроила.

— Искусствовед? — непонимающе переспрашивала мама.

— Это престижный факультет, это же академия Строганова! Я сама никогда бы туда не поступила, ты же знаешь. — Я смотрела умоляюще.

— А как же иностранные языки?

— Я продолжу заниматься, — заверила я. — В Москве для этого куда больше возможностей. Мама, пожалуйста!

Мама вздохнула, смотрела на меня так, будто отправляла на верную погибель. Но, в конце концов, кивнула.

— Хорошо. То есть… Ты уже взрослая, сама в состоянии решить, чего ты хочешь.

— Я хочу учиться в Москве, — решительно заявила я, и поступила так, как хотела. Перед началом следующего учебного года переехала в столицу, обустроилась в подаренной квартире, огляделась, немного загрустила, осознав вдруг, что отныне сама по себе, одна. Взрослая.

Становиться взрослой немного страшно, согласитесь.

Отец своё обещание выполнил, я благополучно сдала экзамены, а он оплатил обучение на год вперед. Сумма была немаленькая, я восприняла его взнос в моё будущее довольно серьёзно, и с энтузиазмом взялась за учебу. К тому же, чем ещё мне было заниматься? Родственников я видела не так часто, отец и сестра пропадали на съемках, в командировках, на репетициях. Елене я была не нужна, и обижаться на это было глупо, а у бабушки всегда полный ежедневник встреч и планов. Она, конечно, находила для меня время, но случалось это довольно редко. Я жила одна в чужом, огромном городе, ходила на лекции, занималась на курсах иностранных языков, на которые меня устроила бабушка, и ещё нашла время для подработки. Быть нахлебницей не хотелось, я чувствовала неловкость каждый раз, когда отец давал мне денег на расходы. Решила, что мне достаточно помощи с оплатой учебы и квартплатой.

— Где ты работаешь? — удивился отец, когда спустя пару месяцев узнал о моём досуге.

Я легко пожала плечами.

— В фаст-фуде.

— Ты с ума сошла! А вдруг кто-то узнает?

— Никто не узнает, пап, — заверила я его. — Зато у меня есть свои деньги.

Родион тяжело качнул головой.

— Не понимаю я этого. Чтобы моя дочь с подносом бегала?

Я улыбнулась.

— А я и не бегаю. Я за кассой стою. Да и что страшного в подносах? Я с пятнадцати лет так летом подрабатывала.

Отец с наигранной маетой во взгляде глянул на жену.

— Лена, я тебя прошу, реши эту проблему. У меня сейчас нет ни сил, ни времени. Мне через неделю уезжать на Урал, пропаду на съемках на пару месяцев. А что здесь происходить будет?

Елена растянула губы в вынужденной улыбке.

— Я все решу, Родион.

Её обещание и тон меня несколько насторожили. Как и что она может решить? Запретить мне подрабатывать?

Но надо знать Елену. Моя мачеха чужие проблемы (а я была для неё чужим человеком, наверное, таковым до сих пор и осталась) не любила, но надо отдать ей должное, решить могла любую. Вот и эту решила, довольно быстро. Муж попросил, она щёлкнула пальцами, сделала пару звонков, и через неделю, как раз перед отъездом отца, мне сообщили, что отныне у меня новая работа.

— Тебе же нужна языковая практика, — сообщила она. — У моего знакомого фирма по оказанию услуг, требуются переводчики, девушки и молодые люди, которые будут сопровождать иностранных гостей на мероприятиях, форумах и встречах. — Елена окинула меня цепким взглядом. — Ты у нас девочка симпатичная, воспитанная, тебя не стыдно и на деловую встречу взять. Да и платят, как ты понимаешь, куда больше.

Надо признать, что я была под впечатлением. О такой работе я даже мечтать не могла. И поэтому от всей души, со всей искренностью сказала мачехе:

— Спасибо большое.

— Не за что, — легко отозвалась та. Но её взгляд, совсем не легкий, задержался на моём лице, она о чем-то задумалась, после чего негромко добавила: — Ты же понимаешь, для семьи это куда полезнее, чем твоё стояние на кассе в какой-то забегаловке. Поэтому я постаралась.

Понятно, что не ради меня. Но хотя бы так, ради семьи. Поэтому я повторила:

— Спасибо.

Елена подумала, затем благосклонно кивнула.

— Пожалуйста.

Работа, без сомнения, была интересная. Разные люди, интересные разговоры, за лето я посетила несколько экономических форумов, с десяток выставок и презентаций, отправлялась вместе с гостями столицы в короткие экскурсионные поездки после деловых переговоров. Поначалу переживала, как будут воспринимать моё присутствие, старалась выглядеть и вести себя крайне по-деловому, одевалась скромно, но кроме меня в фирме знакомого Елены был целый штат девушек и молодых людей, переводчиков-сопровождающих, и я спустя какое-то время успокоилась, и решила получить от этой работы для себя максимум пользы. Где ещё я получу такую языковую практику? Англичане, американцы, немцы, французы. Со всеми я общалась легко, наконец понимая, что нашла своё место, и мне есть где применить своё увлечение и талант.

— Продолжишь обучение в нужном месте, — с какого-то времени начала поговаривать бабушка. Но я особо в её планы на моё будущее не вникала. Решила, что для начала нужно доучиться в Строгонова, а уже после решать, чем хочу заниматься.

— Мне уже сейчас предложили работу в Лондоне, — поделилась я в восторге.

Зоя лишь отмахнулась, ничуть не впечатлившись.

— Знаешь, сколько ещё будет таких предложений? Не надо бросаться на первое, что сделали. Учись спокойно. К тому же, тебе надо реагировать не на предложения о работе, а совсем на другие. Девушке надо замуж выходить, а не на работу.

Я смеялась.

— Замуж пока не предлагали.

— Ну и дураки. Ты говорила чья ты дочь?

Я качала головой, и говорила:

— Нет.

— Зря.

Никому я ничего говорить не собиралась, ни хвастаться, ни цену себе набивать. Меня и без того всё устраивало. Первый год моей жизни в Москве прошел для меня увлекательно, беззаботно, в мечтах и планах. Только Альбина, время от времени возникая в моей жизни, не уставала удивляться тому, что я ни с кем не встречаюсь.

— Настя, ты же симпатичная, умная, с квартирой… — Аля расхаживала по моей двушке, в которой я успела сделать небольшой ремонт, поменять кое-какую мебель и обустроить быт под себя. — Всё у тебя есть. А парня почему-то нет, — удивлялась старшая сестра. Обернулась и внимательно на меня посмотрела: — Какие у тебя проблемы?

— Нет у меня никаких проблем, — смеялась я. — Просто как-то не складывается.

— Не понимаю, — качала Аля головой. — Как такое может быть?

Я вздыхала напоказ.

— Конечно, тебе не понять. Это ты у нас красавица, веселушка-хохотушка, известная талантливая актриса! Все тебя знают, все тебя хотят… взять в жены!

Альбина принялась махать на меня руками.

— Перестань, перестань! — И тоже засмеялась, поймав моё настроение. — Я и без тебя всё это знаю. Мужики липнут ко мне, как мед.

— Точно, — кивнула я. — А я что? Я обычная.

— Ты умная. Вон сколько языков знаешь. Я английский с какими только педагогами не учила, и в школе, и после, а кроме «хау дую ду» ничего не могу запомнить. Не задерживается в моей голове иностранная речь. Поэтому меня никогда не позовут в Голливуд, — в скрытом веселье закончила она.

Я рассмеялась. Смотрела на сестру с удовольствием, я любила, когда Альбина находилась в таком настроении — родственно-любвеобильном. Это нечасто случалось.

— А, может, я и распугиваю всех своим умом? И скучным темпераментом.

— Тогда спрячь ум и тренируй темперамент, — решительно заявила Альбина. И тут же поинтересовалась: — Чем ты занимаешься вечерами?

— Если не работаю? — Я пожала плечами. — Телевизор смотрю, к сессии готовлюсь. Летом на велосипеде катаюсь в парке.

Аля возвела глаза к потолку.

— Господи, какая невероятная скука. — И тут же хлопнула меня по руке. — Решено. Я займусь твоим досугом. Завтра пойдем на вечеринку. У меня времени свободного тоже немного, поэтому, когда меня зовут, я всегда соглашаюсь. Заодно познакомлю тебя с Ромкой.

— Твой новый ухажер?

Альбина села рядом со мной на диван, вытянула длинные красивые ноги, в задумчивости смотрела на стену. Потом пожала плечами.

— Даже не знаю. Ухажер или не просто ухажер. Есть в нём что-то такое… Он очень настойчивый. А это, знаешь ли, подкупает.

— Актер?

Альбина фыркнула от смеха.

— Вот уж нет. Бизнесом занимается. И в Москве он всего ничего, года три. Но я же говорю, настойчивый и пробивной. Может, бабушка права, и муж из творческой среды мне не нужен? Хватит и одной звезды в семье.

— Муж? — удивилась я. — Ты замуж за него собралась? Всё так серьёзно?

— Понятия не имею. Но Ромка перспективный, я это чувствую. В общем, нам обоим выгодно быть вместе. Ему нужно имя моего отца, чтобы пропихнуть свои бизнес-идеи в более перспективную среду, а мне нужен муж, который ни в чем мне никогда не откажет.

Я обдумала слова сестры. Решила уточнить:

— То есть, ты его не любишь?

— Понятия не имею, — рассмеялась Альбина. Весело на меня глянула. — А это обязательное условие?

— Не знаю, — честно призналась я. — Но я бы без любви не рискнула. В смысле, замуж выйти.

Альбина вдруг притихла, даже как-то погрустнела. После чего проговорила в сторону:

— А много от неё толка, от любви от этой? Вот посмотри на наших матерей. Обе любили, обе надеялись. И что в итоге?

На это у меня ответа не нашлось.

Следующим вечером я отправилась на тусовку с сестрой. Тусовкой сие мероприятие называла Альбина и задорно смеялась. А я целый день мысленно выбирала подходящий наряд, потому что у меня их было раз-два и обчелся, и выбирать было особо не из чего. К тому же, я понятия не имела, что назвать подходящим для этого случая нарядом. Народ собрался, в большинстве своем, творческий, шумный, веселый. Некоторые веселились от души, и, как я поняла, в ход шел не только алкоголь. От таких я решила держаться подальше, даже если лицо мне казалось очень знакомым. И не просто знакомым, а тем, кого я не раз видела на экране телевизора. Восторг по поводу большого количества известных личностей вокруг быстро угас, я старалась держаться поближе к Альбине, но при этом ей не докучать. Она со всеми здоровалась, всем вокруг улыбалась, с некоторыми с порывом обнималась и даже расцеловывалась. Иногда вспоминала про меня и представляла, как свою младшую сестру. Это было приятно, но особого интереса у присутствующих я не вызывала. Меня разглядывали несколько секунд в любопытстве, затем, по всей видимости, приходили к мнению, что я не слишком похожа на своих звездных родственников, и про меня забывали.

Играла громкая музыка, люди танцевали, веселились, кто-то выпивал, собравшись небольшими компаниями, а я бродила по чужому, большому дому, вроде бы и радуясь тому, что у меня нашелся повод отдохнуть и повеселиться, но, в то же время, не находя для веселья точки отсчета. Всё-таки далеко не каждый человек может легко влиться в чужую компанию и отдохнуть полноценно.

Альбину я видела, то рядом с одной компанией, то рядом с другой, наблюдала за сестрой со стороны. Не заметить того, как сестрой восхищаются все вокруг, было невозможно. Она будто искорка зажигала всех рядом с собой.

— Почему ты не веселишься? — спросила меня Альбина, когда я подошла. Сунула мне в руку бокал вина. — Выпей, станет хорошо.

— Мне и так хорошо, — прокричала я ей на ухо из-за громкой музыки.

Альбина смотрела на меня с улыбкой, затем похлопала по руке, как маленькую. Она была весела, чуть пьяна, увлечена разговорами, в которых я ничего не смыслила. А потом я увидела молодого мужчину. Он шел через комнату, с очень серьезным лицом, и совершенно не походил ни на кого в этой комнате. В нём не было легкости, артистичной грации, из толпы его выделяло серьёзное, чуть хмурое лицо, кажется, присутствие на этой вечеринке его совершенно не радовало. Тяжелая поступь, выдвинутый вперед упрямый подбородок, короткая стрижка и руки дровосека. Я невольно задержала на нём взгляд, мысленно подивившись тому, что он здесь делает. На какое-то мгновение я подумала о том, что это хозяин дома, и он явился, чтобы разогнать всю эту актерскую мишуру прочь из своей жизни. Он так целенаправленно шел через большую комнату, и люди перед ним расступались и смотрели ему вслед. Без всякого непонимания, скорее, с настороженностью.

А потом он взял и остановился рядом со мной. Всего в шаге. И я от этого поступка несколько оторопела, уставилась прямо ему в лицо в растерянности. Разглядывала тот самый тяжелый подбородок, ямочку на нём, высокие, будто высеченные из мрамора скулы, и идеально выбритые щёки. А ещё от мужчины пахло одеколоном, каким-то по-особенному острым, с тонкими нотками хвои. И этот аромат хвои вызывал во мне ассоциации того, что ему тут совершенно не место, не в московской артистической тусовке ему нужно находиться, а где-нибудь в лесу, там, где его могучим рукам найдется подходящее дело.

Я смотрела на него, а он смотрел на Альбину. Я не сразу это поняла, но в какой-то момент уловила очень четко. Перевела взгляд на сестру, потом на мужчину. Он голову повернул и взглянул на меня темными глазами. Как будто только что заметил моё присутствие рядом. Окинул изучающим взглядом, не постеснялся задержать его на моей груди. А я, неожиданно смутившись, отвернулась и тоже стала смотреть на Альбину.

— Ты не похожа на актрису, — сказали мне.

Тон был насмешливый, я не удержалась и окинула незнакомца небрежным взглядом.

— Для вас это обязательное условие? Непреодолимая тяга к творческой интеллигенции с идеальной внешностью?

По всей видимости, мой ответ его удивил. Потому что брови мужчины взлетели вверх, а его взгляд, обращенный ко мне, стал более придирчивым. Он даже отступил на шаг, чтобы ещё раз на меня посмотреть. Затем кивнул на Альбину.

— Поклонница?

Я посмотрела ему прямо в глаза и коротко оповестила:

— Сестра.

В его глазах мелькнуло неподдельное удивление. А затем мужчина протянул:

— Ах да, та история. Слышал, слышал.

Я возмущенно фыркнула и отвернулась от него. Уцепила ещё один бокал вина со стола и пошла прочь. Слышал он!..

Чуть позже нас познакомили. Когда Альбина подошла ко мне в компании этого мужлана, я интуитивно уже догадалась, что она собирается мне сказать, и, если честно, не слишком обрадовалась. Помнится, она всерьёз раздумывает о замужестве с этим типом.

— Настя, знакомься. Это Рома.

«Рома» смотрел на меня в упор и ухмылялся. Я смело встретила его взгляд, без всякого восторга, мы смотрели друг на друга с едва скрываемой язвительностью, а Альбина тем временем обняла меня за плечи, прижалась ко мне с пьяным восторгом.

— Рома, это моя сестра. Здорово, правда? У меня никогда не было сестры, а теперь вот есть.

— Занятно, — выдал Роман, не сводя с меня глаз. — И, как понимаю, сестра по вашим семейным стопам не пошла?

— Нет, не пошла, — сказала я ему. — Я работаю переводчиком.

— Глупости, — тут же отмахнулась Аля. — Она учится в Строгановке. Кстати, отличница. Я вот никогда не была отличницей, а Насте так легко дается учеба.

— И сколько Насте лет?

Альбина пьяно фыркнула от смеха, погрозила кавалеру пальцем.

— Она девчонка совсем. Ей девятнадцать недавно исполнилось.

— Недавно, — подтвердила я. Сестре улыбнулась. — Полгода назад.

Альбина снова рассмеялась, посмотрела мне в лицо, после чего ткнула в Романа пальцем.

— А это Рома. Я тебе рассказывала.

Роман заметно заинтересовался.

— И что же ты, душа моя, рассказывала?

Альбина переместилась ближе к нему, взяла под руку и прижалась к плечу Романа, а я честно сказала:

— Только хорошее, не переживайте. Что за такого надежного мужчину, как вы, можно и замуж выйти.

Роман на Альбину глянул, со смехом.

— Правда? Ты так считаешь?

— Конечно, — удивилась Альбина. Её пальчики игриво пробежались по его груди. — Ты сама надежность, Ромочка.

— Хочется верить.

Я смотрела на них, и почему-то не могла отвести глаз. Наверное, еще и алкоголь свою роль сыграл, в голове легкий туман, и скрывать свои эмоции получалось плохо. Я смотрела на сестру и Романа, и всё, что видела, всё, что понимала, что они, как масло и вода. Альбина — красавица, талантливая молодая актриса, переполненная энергией и любовью к себе — а как иначе? — и Роман, серьёзный, мужественный и несколько приземленный. Для броского, яркого, артистического мира совсем не подходящий. Но не было ничего странного и удивительного в том, что его тянуло к Альбине, и, наверняка, он гордился тем фактом, что рядом с ним такая женщина. Конечно, я допускаю, что Роман — мужчина со своими положительными качествами, многими достоинствами, и, как говорила сестра, перспективами и умением зарабатывать достаточное количество денег. Но всё равно, как органичную пару я их не видела. Как ни присматривалась, как ни старалась, а не видела. В какой-то момент решила, что присматриваюсь чересчур пристально, и решила отвернуться.

В конце концов, это не моё дело.

С Альбиной мы виделись не так часто, чтобы я могла хоть каким-то образом, хотя бы косвенным, участвовать в её личной жизни. Её рабочий график с каждым месяцем, с каждым годом становился всё более забитым. Съемки, репетиции, учеба. Временами мы не общались, даже не созванивались неделями. И поэтому новости я узнавала, как и все, то из светских новостей, то от бабушки. Да и сама занята была, мне некогда было раздумывать о кандидатуре Романа, я даже фамилии его не знала, как о возможном родственнике. Правда, однажды мы совершенно неожиданно столкнулись с ним на площадке экономического форума. Я была прикреплена к группе французских предпринимателей, беседа в перерыве докладов велась оживленная, и отвлекаться мне было некогда. И вдруг меня кто-то схватил за руку в толпе, я дернулась от неожиданности, обернулась и увидела перед собой знакомое лицо. Мне потребовалось несколько секунд, прежде чем я смогла сообразить кто передо мной. Роман встретил мой растерянный взгляд, но думаю, что раздутое самолюбие не позволило ему даже подумать о том, что я его не узнала.

— Привет, сестренка, — сказал он. И я, наконец, поняла, кто передо мной. Аккуратно освободила своё запястье из его цепких пальцев. Растянула губы в дежурной улыбке.

— Здравствуйте.

Роман присмотрелся к шумным французам, кивнул на них.

— Работаешь?

Я кивнула.

— Ты и по-французски говоришь?

— И очень даже хорошо.

— Ты, на самом деле, молодец. — Он присматривался ко мне в строгом, деловом костюме. Затем спросил: — Как дела?

— Хорошо, спасибо. Вы в числе приглашенных?

— Да. Как это ни странно. Выходим на международный рынок, — сказал он, причем, не хвастался, а как будто посмеивался над своими успехами. — Если ближнее зарубежье можно назвать международным рынком.

— А чем вы занимаетесь?

— Грузоперевозками. Отец рулит по Сибири и Уралу, а я решил рискнуть и прорваться в столицу. А теперь ещё и за её пределы.

Я мило улыбнулась. Что я ещё могла ему сказать? Затем оглянулась на своих подопечных-французов. А Роману — я глянула на бейдж, прикрепленный к лацкану его пиджака, — Федотову сказала:

— Извините, мне работать надо.

Он смотрел на меня, а в глазах насмешка.

— Не хочешь со мной поговорить? По-родственному.

Тоже мне, нашелся родственник.

— У меня французы, — сказала я ему. И ещё раз повторила: — Извините.

Я от Федотова отошла, попыталась вникнуть в пропущенные моменты разговора, но потом зачем-то взяла и обернулась через плечо. Роман стоял поодаль от меня, в компании мужчин, там тоже велась оживленная дискуссия, а он почему-то смотрел на меня. И когда я обернулась, мы встретились взглядами. Он усмехнулся, а я поторопилась отвернуться, разозлившись на себя. Какой черт меня дернул обернуться?

В следующий раз с Романом мы встретились только спустя месяц. Праздновали день рождения Альбины в доме отца, и, конечно, сестра пригласила Романа. Кстати, это было его официальное знакомство с семьей. И, насколько я могла судить, раз дошло до этого, до истинно семейных посиделок, то у Альбины насчет Федотова были серьезные планы. Но она ещё сомневалась, и поэтому решила посоветоваться с бабушкой. Я случайно подслушала их разговор. Примечательно, что Альбина, по поводу личной жизни всегда советовалась с Зоей, а не со своей матерью. Наверное, потому, что мнение Зои по таким вопросам воспринималось окружающими куда серьёзнее, и если к её советам не прислушивались, после становилось стыдно за то, что пренебрегли дальновидностью пожилой родственницы. Ведь Зоя практически всегда оказывалась права, людей она видела, будто, насквозь.

— Он не москвич? — допрашивала внучку Зоя тем вечером.

— Он приехал из Тюмени несколько лет назад. Но деньги у него есть, бабушка. Это ведь чувствуется.

— Ну да, ведет он себя достаточно уверено, — согласилась Зоя.

— Насколько я знаю, его отец занимается грузоперевозками. По Сибири и Уралу, ездят до самого Владивостока. А Рома решил попробовать продвинуть семейный бизнес в Европу.

— Ну, что ж, в смелости ему не откажешь.

— И что ты думаешь? — задала Альбина самый главный вопрос. И замолчала, ожидая бабушкиного вердикта. И я его ждала, если честно. Стояла за дверью столовой и прислушивалась, понимая, что от чего-то чувствую серьёзное напряжение. Даже цепочку на шее теребила. Хотя, если задуматься, какое мне дело?

— Конечно, надо ещё присмотреться к нему, — проговорила после долгой паузы Зоя. — Но мне кажется, что вариант подходящий, Аля. Серьёзный, обеспеченный, в чём-то приземленный муж тебе и нужен. Не надо нам ещё одного артистичного мальчика в семье. Порой, мужчина с земли — весьма неплохой вариант. — Я аккуратно заглянула в щель приоткрытой двери, увидела, как Зоя погладила старшую внучку по руке. — Он будет гордиться тем, что у него такая жена, не станет истерить из-за твоих требований и капризов…

— Бабушка, я совсем не капризна! — фыркнула Альбина.

— Конечно, не капризна, — удивилась Зоя с улыбкой. — Пока тебе ещё никто ни в чем не отказывал. Но жизнь себя покажет.

— Значит, он? — вдруг вздохнула Альбина.

— Дорогая, финансовое положение твоего отца не столь крепкое, как кажется со стороны. Да и твои заработки… Ты тратишь больше, чем зарабатываешь, Аля, я тебе всегда об этом говорила. Так что, тебе нужен муж. Если выбираешь головой, то о кандидатуре твоего Романа стоит серьёзно подумать.

— Я думаю. И, скажу честно, не горю большим желанием выходить замуж, но перспектив, на самом деле, немного. Отец уже сказал, что долги по моей кредитке гасить не станет. Да ещё ипотека… Мол, он её уже вполовину погасил, а я свои гонорары спускаю на ветер.

— Он прав.

— Но я же молодая! Я хочу отдыхать и развлекаться! Я и так много работаю, хотя бы иногда могу себе позволить отдых?

— Вот мужу эти вопросы и задашь, — посмеялась Зоя. С дивана поднялась. — Пойдем обратно к шатру. Посмотрим ещё разок на твоего принца.

Я поспешила пройти по коридору и завернуть за угол. Остановилась там, раздумывая. Хотя, если честно, ни о чем я не раздумывала, просто пережидала, пока сердце перестанет взволнованно скакать в груди. А затем тоже вышла в сад, к светлому шатру, под которым был накрыт праздничный стол для семьи. Присела в кресло у бассейна и принялась ненавязчиво наблюдать за происходящим. За сестрой, за её избранником. За тем, как Зоя присматривается к Роману с той же придирчивостью, что и я. А Роман вёл себя, как и подобает джентльмену и идеалу мужчины. Он вёл светскую беседу с родителями, оказывал знаки внимания Зое, улыбался Альбине, время от времени брал её за руку. Его поза была расслабленной, плечи уверенно расправлены, улыбка проникновенной, а глядя в глаза Федотову, хотелось всё бросить и поверить в каждое его слово. И он, с виду, даже не особо старался. Не играл, не перебарщивал. Этакий эталон женских мечтаний. И родительских тоже.

Вот только с Альбиной они не смотрелись органичной парой, с каким бы восторгом не ахала Елена за спиной у дочери, наблюдая за ними.

— Как твои французы? — спросил меня Федотов, в какой-то момент оказавшись рядом.

Я взглянула на него равнодушно.

— Уехали.

Он усмехнулся.

— И что, никто не позвал тебя с собой в Париж?

— Я бы не поехала.

— Почему?

— Одно дело — работать с иностранцами, а совсем другое — быть иностранцем в чужой стране.

— Целая философия.

Я присела на мягкий диванчик, держа в руке тарелочку с куском торта. Федотов от меня отходить не спешил, пил коньяк маленькими глотками и поглядывал на ухоженный сад. Я кинула взгляд на его лицо снизу вверх. Он не заметил.

— И как всё продвигается? — спросила я.

Он опустил на меня глаза.

— Что?

Я аккуратно, якобы беспечно, пожала плечами.

— Планы с женитьбой.

Роман усмехнулся, внимательно меня разглядывая. Я не сразу поняла, что разглядывает он меня по-особому внимательно в те моменты, когда я облизываю ложечку от крема.

— А ты считаешь, что стоит?

— Откуда я знаю? — удивилась я. — Просто спрашиваю. — Затем решила задать прямой вопрос: — Вы ведь любите Альбину?

— Её все любят, — легко отозвался он. — Как её можно не любить?

— Чтобы взять её в жены, нужно любить её по-особенному.

Федотов улыбнулся. И негромко проговорил:

— Ты ещё маленькая. Многого не понимаешь.

— А сколько вам лет, кстати? — Этот вопрос меня, на самом деле, заинтересовал.

— Много, — ответил он. — Я старше Альбины на десять лет. А тебя и подавно… на целую жизнь.

— У нас с Альбиной не такая уж большая разница в возрасте. Меньше двух лет.

Федотов усмехнулся в сторону. И проговорил:

— Да, Родион не промах.

От этих слов мне стало неприятно.

— Зачем так?

Он опустил глаза, на меня посмотрел.

— Ты принимаешь это на свой счёт? Тогда извини.

Вдруг стало неловко.

— Просто… Я и без того тут, будто бедная родственница. А когда ещё начинают обсуждать измену отца Елене с моей матерью, я не знаю, как реагировать, — призналась я честно.

— Тогда ещё раз извинюсь. Прости, солнышко.

Его фамильярность была абсолютно лишней в нашем с ним общении. От неё мне становилось неловко и даже чуточку стыдно. Будто это я делала что-то не то, обманывала сестру, интриговала за её спиной. Я с дивана поднялась, на одно короткое мгновение встретилась с Федотовым взглядом, видела, насмешку в темных глазах, Роман явно ждал моей реакции. А я, немного растерявшись, сунула ему в руку свою тарелку с недоеденным тортом, и негромко, но весомо проговорила:

— Я тебе не солнышко.

Вот такие отношения у меня складывались с будущим родственником. Я говорила себе, что для меня крайне неприятные. Хорошо, что виделись мы редко. За те недели, что проходили между семейными обедами или ужинами, которые Альбина уже официально посещала в сопровождении Романа, я успевала успокоиться и настроить себя на мысль, что меня совершенно не волнует, чем их отношения закончатся. Свадьбой или расставанием.

Но закончилось всё свадьбой. Для начала, в канун Нового года, Роман Юрьевич подарил красавице-невесте кольцо с бриллиантом, дождался её крайне восторженной реакции, и этим ознаменовалась их помолвка. Я в тот день на семейном торжестве не присутствовала, Новый год я всегда встречала дома, с мамой и её семьёй. О помолвке мне сообщила Альбина, позвонив вскоре после полуночи, чтобы поздравить. Она кричала и визжала в трубку, и говорила, что бриллианта большего размера, что подарил ей Федотов, просто трудно представить. Я выслушала все восторженные вопли сестры, после чего выдавила из себя как можно бодрее:

— Поздравляю. Когда свадьба?

— В начале июня. Никакой свадьбы, кроме летней, я не представляю.

— Замечательно.

— Полетишь со мной за платьем?

— Куда? — опешила я.

— В Милан, — удивилась Альбина. И тут же сообщила: — Рома всё оплатит.

«Рома всё оплатит», кажется, это была основная тема этих отношений и предстоящего замужества сестры. Но кто меня спрашивал?

— Посмотрим, — уклончиво ответила я, если честно, не желая больше никогда возвращаться к этой теме.

Своё двадцатилетие я тоже отметила в кругу семьи. Скромно, устроив для младших брата и сестры поездку в аквапарк в соседнем городе. Мне хотелось отвлечься, а для детей это стало настоящим путешествием и приключением. С поздравлениями мне позвонила только бабушка, все остальные, с её слов, были сильно заняты или в отъезде, но я не расстроилась. Я и не думала, что отец вспомнит, а Альбина, скорее всего, точную дату моего рождения и не знала. Внимание на этом никто никогда не заострял, к тому же, оно было вскоре после новогодних праздников, и все в эти дни с головой окунались в работу, устав отдыхать. Бабушку я за поздравление поблагодарила, заверила, что совсем не обижаюсь на занятость отца и Елены, и уж точно чего не ожидала, так это курьера с огромным букетом цветов с самого утра под дверью маминой квартиры.

— Настя, посмотри, для тебя принесли, — удивилась мама, открыв дверь и приняв подарок. Огромный букет розовых роз, штук сто, не меньше. Я, вышедшая на зов из спальни, в пижаме, с удивлением на цветы воззрилась. А потом сама себе на загадку ответила и даже улыбнулась:

— Отец, наверное, вспомнил.

Букет я из маминых рук приняла, извлекла из середины маленькую открытку. Открыла и прочитала: «Сегодня тебе двадцать, солнышко. Поздравляю».

Конечно, эти цветы, эта открытка были не от отца. И я, в первый момент прочитав короткое поздравление, задохнулась от волнения, у меня пересохло во рту, застучало сердце, и захотелось… не знаю, чего захотелось, то ли запрыгать по комнате, то ли выбросить провокационный букет за дверь квартиры.

— От отца? — спросила мама.

А я, после короткого промедления, кивнула. И даже открытку маме протянула. Что она могла бы из неё понять? Правда, она прочитала, и с заметным пренебрежением проговорила:

— Надо же, солнышко!..

Я не стала ничего объяснять. Смотрела на розы в своих руках, чувствовала их аромат, понимала, что красивее цветов мне никто никогда не дарил… Да мне, вообще, цветов никто не дарил, кроме отчима, и то тюльпаны или мимозу на Восьмое марта.

Я откровенная предательница.

Конечно, благодарить Федотова за цветы я не стала. И следующие месяцы предпринимала неимоверные усилия, чтобы с ним не встретиться. Если знала, что они с Альбиной собираются к родителям, или на премьеру, или на какое-то мероприятие вместе, придумывала кучу причин для того, чтобы не пойти. Надеялась, что эти самые причины были правдоподобными. Тем временем все издания и светские телевизионные программы трубили о предстоящей свадьбе. Совместные фотографии счастливых лиц жениха и невесты появлялись то тут, то там, Альбина щебетала на камеру о выборе платья и места для проведения свадебного банкета, и, надо признать, выглядела по-настоящему счастливой.

— Ты его любишь? — однажды спросила я её. И с нетерпением ждала её ответа. А сестра легко пожала плечами, и как-то по-особому беззаботно ответила:

— Кажется, да.

Кажется! Ей кажется! Она собирается связать свою жизнь с человеком, потому что ей что-то там кажется!..

Кажется, что любит, кажется, что он достоин, кажется, что способен сделать её счастливой, обеспеченной женщиной.

Что ж, каждому своё. Мне вот «кажется» точно будет мало.

За платьем в Милан я всё же отправилась с Альбиной. Уж очень она упрашивала, как оказалось после, неспроста. С нами полетела знакомая ей журналистка, и маленькое путешествие превратилось для меня в большое испытание. Где на каждом шагу я должна счастливо улыбаться и радоваться за знаменитую сестру. А Альбина попивала дорогое шампанское, сидела в кресле дорогого отеля, на балконе с видом на море. Жили мы в отеле на Лигурийском побережье, до Милана пара часов на автомобиле, и у нас выдалось несколько солнечных дней для отдыха на море. Если честно, это была моя первая поездка за границу, для меня всё было в новинку, и мне, по большей части, хотелось осмотреть окрестности, съездить на экскурсию, вообще, проникнуться местным колоритом. Но Альбина никуда меня от себя не отпускала, мы ездили по свадебным салонам, на примерки, ходили вместе на спа-процедуры, я даже на пляж могла вырваться только в определенное время. Альбина почему-то к купанию в море совершенно никакой тяги не имела. А для меня море казалось чем-то волшебным. Разве бассейн, даже гигантского размера и с морской водой, может сравниться с настоящим морем?

Нашу поездку в Европу оплатил, конечно же, Федотов. Об этом говорилось отдельно и ни от кого не скрывалось. Вообще, как я считала, в отношениях Альбины и Романа, изначально было очень много показушного, будто направленного на определенного зрителя. Во мне подобное поведение не вызывало ничего, кроме горькой усмешки, но, судя по всему, влюблённую пару подобное вполне устраивало. А, может быть, я, например, склонялась именно к этому выводу, ради обнародования их совместного счастья, всё и делалось. И если я могла понять сестру, привыкшую жить напоказ, это было её профессией, то я долго не могла понять мотивов Федотова. Он не выглядел, да и не был человеком, которого интересует чужое мнение, тем более, мнение миллионов незнакомых людей. Но, по всей видимости, доля правды в словах Альбины о том, что Роман преследует какие-то финансовые интересы из-за связей отца, имели под собой вполне реальную основу. Ну, не выглядел Роман безумно влюбленным. Желающим жениться — да, а вот влюбленным — нет.