Бесплатный фрагмент - Дорога за горизонт. Где ты, враг мой?

От автора

Перед вами, мои читатели, продолжение Второй Струны из цикла «Пять струн» — вторая часть «Дороги за горизонт».

Эта книга — чистое Предзимье по духу, хотя и начинается все действо по весне.

Предзимье — потому что переход от осени к метелям всегда ощущается, как период вынужденной скованности и ожидания. Ожидания того, что солнце все-таки взойдет. Солнце как податель света и жизни, а не просто раскаленный газовый шар, как говорил некогда сэр Терри Пратчетт.

Предзимье — время веры в свет, которого не видать еще за горизонтом.

В прошлый раз мы расстались с героями, когда за их плечами трепетали знамена победы.

В предыдущей книге драконьи всадники смогли изгнать давнего врага, а народы Гаэли — закончили многолетнюю гражданскую войну.

Впереди расстилалось трудное, но обнадеживающее полотно будущей дороги — наверное, иной автор оставил бы все, как есть. Может быть, и так — но история, продолжение которой вы сейчас открыли, была с самого начала задумана очень длинно. И очень непростой для тех, кто в ней живет.

Книга «Дорога за горизонт» писалась сразу и целиком — составные части под разными обложками это элементы общего орнамента, петли одной и той же кельтской вязи, и продолжение в данном случае — часть общего рисунка истории о всаднике Та-Амире и его близких. Да, Амир победил зло. Часть зла. Главный корень бед мира, как он думал. Но правда в том, что зло — это не только демон сам по себе. Зло дает ростки, даже когда выдран главный корень. Зло многолико — и далеко не всегда его так уж легко опознать под масками, покровами и среди множества голосов. Не всегда судьба дает шанс сразиться лицом к лицу со злом сразу. В таких случаях единственное, что можно сделать — это не дать горю и злу сломить себя. И продолжать свой путь — свою дорогу за горизонт. Потому что там, за горизонтом, лежат ответы на вопросы, и, возможно, подсказка: как же быть, когда сил, кажется, не остается вовсе?

Эта книга — книга о ростке света, что начинает свой путь из самой глубокой тьмы: зимней тьмы отчаяния. В каждом из нас есть эта сила — вызвать такой росток в себе. Я верю, что эта книга принесет каждому то, что он в ней станет искать, как принесла героям то, что искали они. Что искал каждый из героев.

Я могу лишь настоятельно посоветовать не разрывать чтение двух частей «Дороги за горизонт» меж собой, и после «За золотым крылом» взять сразу «Где ты, враг мой?».

При том, над каждой книгой я стараюсь работать так, чтоб любую из цикла можно было читать в отрыве от других как законченную историю — я все же советую в этот раз прочесть их одну за другой. Так вы получите намного больше впечатлений. Эмоций так точно — я в это верю, во всяком случае.

Да, Предзимье — это время веры в свет, которого пока не видно. Время поиска света в себе. Нам сейчас, в настоящее Предзимье — что астрономическое и календарное, что, пожалуй, в метафорическом общечеловеческом смысле — это всем необходимо.

Свет должен быть найден, обязательно.

Давайте же продолжим путешествие!

Ноябрь 2022

Пролог

(76)

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных

(77)

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но знаю одно,

что вечно бессмертно:

умершего слава

(Старшая Эдда. «Речи Высокого»)

Доомммм! Эрраан-доомм, эрре-дооомм, эррае-дом, домм, домммм! Звук бубна становится все быстрее, точно разгоняясь — и шаман точно так же все быстрее крутится вокруг своей оси — мелькают крыльями ленты на парке, шуршат змеиной чешуей бусины, позванивают медные пластинки, сверкает пойманный в выпуклый круг толи отсвет неверной, прячущейся за взвесью облаков луны — точнее, нарождающегося только месяца.

Туман. Туман наползает, сгущается — и звук бубна точно ножом прорезает его, открывая тропинку в завесе. Сизый туман, блеклый неверный свет, и тропа — по обе стороны, и поросла волчецом, колючим, густым, серым, точно из железа откованы и каждый лист, и колючие головки, и жесткие стебли. За порослью — мелькнули холодные глаза, блеклое золото. Волчий дух, сивая грива — траву волчецом и зовут оттого. Дух травы — охранный дух. Следящий за тропами из нашего — в иное. Дорогу поставить за завесу тумана — дело непростое, но Кайлеви не привыкать. Кайлеви крепко знает свое дело — и крепко знает, как выстлать эту дорогу, как удержать ее, как пройти, не встревожив обладателя золотых тусклых глаз за колючими стеблями.

Тем более что травный волк понимает — надо. Сейчас старому тайале в самом деле — надо.

Как начала расти луна в этот раз — он заприметил ее. Унгээ невиданной силы повадилась бродить по его землям. Именно — она, дух-женщина. Незнакомая, черная, злая, сильная — видимая даже днем. Во всяком случае, Кайлеви видимая — сам заприметил, как тень маслянисто растекалась по-над ручьем, где женщины черпают воду для дома, как таилась в кронах лиственниц, как неслышно бродила у самых домов. Зачем? То неведомо. Но вряд ли друг придет вот так, не спросясь у него, у стоящего по обе стороны на этой земле! Недоброе дело, сразу ясно.

Что унгээ — именно женщина, он сообразил вовсе не в тот же миг, но уж когда услышал какой-то совиный, ухающий смешок ее, когда спросил прямо — кто ты, неведомое, зачем явилось? — понял это. Женщина-унгээ. Старая, сварливая ведьма, и явно пришедшая не с добром.

— Уу-эхээй! Выходи, старая сова! — голос шамана мешается с гулом бубна, множится, эхом рассыпается над призрачной серой тропой.

Снова ухающий смех, и даже не скрывает та издевательство в закатывающейся истеричной песне птичьего голоса:

— Ухахаха-кхаа! Ухххпахаха! Пугу-ахаа!

Мелькает тень — светлые перья, белые ленты, красные бусины — и личина. Птичья личина с острым клювом, белая, берестяная, грубо расписанная углем. От мертвяцкой только тем и отличающаяся, что с клювом — настоящим, как кажется. Во всяком случае, щелкает тот — будь здоров! И движения, что полет ночной птицы — то плавно-скользящие, то дерганые из стороны в сторону, не уследишь.

У ног Кайлеви надрывается Тойке — тоже видит, конечно. Бросается несколько раз вперед — но тень не дается. Кайлеви высоко подпрыгивает, на миг одеваясь коричневым пером коршуна — но тоже не успевает ухватить тень. А та шипит да машет костистой скрюченной кистью — рука ли, или уже птичья лапа? Не разглядел.

Он заходит на нее, оттесняя к дальним камням — загоняет, ровно дичь, гонит гулом разошедшегося, точно небесный гром-перекат, бубна да громкими вскриками. Как ни дразнится-издевается совиная тень, парящая над туманной тропкой — а все же отступает. До камней догнать — а уж через ту сеть, что еще дед самого Кайлеви над камнями натянул — ни один унгээ не пролезет. Не было еще такого на памяти Кайлеви — ни разу.

Птица-женщина поняла, что ее загоняют, изловчилась, выбрала паузу, спикировала вниз да изо всех сил полоснула кривыми когтями по держащей бубен, что щит, руке — разодрала рукав парки, выдрала несколько лент — и тут же набухли на предплечье шамана темные алые брусничины. Точно огнем ожгло! Сбился с ритма голос бубна, сияющего, что отражение луны на земле — даром, что небесный серебряный лик еще не кругл настолько!

Рассмеялась сова, уселась поодаль на землю, издевательски поднесла когтистую лапу-руку к клюву маски — точно облизать собралась.

— Граааа! — потеряв терпение, Кайлеви по-особому скособочился, притопнул, ударил трижды в бубен громко, сильно и зло — и волна-вихрь закрутила ведьму, а там уже и сам Кайлеви бросился вперед, прижал унгээ-сову к камню, и нож под обрез маски приставил:

— Кто такова, что по моей земле ходишь, не спросясь, а, лихоманка?

— Так возьми да посмотри, богатырь-шаман! — ответила пленная унгээ. Неожиданно голос оказался совершенно человеческим, низким, хрипловатым — но абсолютно лишенным этих самых ведьминых хохочуще-плачущих нот, что у ночной птицы.

Нож подцепляет шнурок маски — и приросшая, казалось, личина падает под ноги.

Обычная маска. Под ней — человеческое лицо. Женщина — неописуемо старая, даже, вернее, сказать — древняя. Черты тонкие, острые, глубокие — точно в мореном дубе резцом проложены, сама темноликая от прожитых лет, волосы же — две тугие длинные косы — как молоко. Глаза внимательные — синим огнем под пергаментно-тонкими веками светятся. На безумную ночную тварь никак не похожа. На мертвячку тоже не очень. Взгляд ясный, лицо спокойное. И на руках уже не когти — а нормальные человеческие ногти. Древние, как и вся она, руки лекарки — тонкопалые, сухие, перевитые нитями вен — но сильные. Совиное оперение к ногам осыпается прошлогодней листвой — одета старуха в шаманскую парку, иную, чем у тайале, но узнаваемую все равно. Ленты, бусины, перья, вышивка, бубенчики… Знакомо. Толи, шаманское зеркало на груди — молочно-мутное серебро. Шаманка! В самом деле — шаманка, а не нечистая тварь!

— Суров ты, Кайлеви Туну-Кайха, — тихо произносит она. — Нож-то убери, вояка! Ишь ты… не во внуки, так в сыны мне точно годишься по возрасту! Ну а какой боевитый — на старуху с ножом! Да с бубном! С зеркалом! И с собакою! Во-оин!

Интонации голоса становятся с каждым словом все ядовитее и злее. Не в духе старая шаманка, знать. Что одолели ее — ну так и понятно! Кто ж будет рад!

— Чего явилась, ровно как ночная тварь? — возражает Кайлеви, но руку с ножом опускает. — Спроситься, назваться — никак? За кого я тебя принять должен был, скажешь?

— Ну вот за это — прости, не подумавши то вышло. Правда, не чаяла я, что кто меня разглядит. Очень сильным быть надо, чтоб меня увидеть, буде я этого не хочу!

— Не жалуюсь. И люди мои не жалуются. И земля тако же. А зачем такой тенью непотребной прикинулась-то? Неужто проверяешь, а?

Старуха ехидно захехекала.

— Делать мне больше нечего! Еще скажи — на бой вызывала… Мертвая я, Кайлеви. Иначе не выходит у меня. Уже десяток зим, как мертвая.

— Не похожа!

— Ну да… здесь-то не похожа. Здесь, шаман, я дома. Вся та сторона за туманами, где есть мои люди — мой дом! А здесь есть — верно приметил, я других земель шаман. И народ мой зовется — Горскун.

— Ты за кем-то из них?

— И да… и нет. Понимаешь, Кайлеви, дело какое — выходила я зим двадцать назад рыжего волчонка. Великой судьбы был зверь, нарадоваться не могла… да сгинул он. Но после себя оставил сына — тому его дорогу продолжить нужно. Не продолжит — нам всем, всей земле, худо придется так, что и представить сложно.

— Ну так и что?

— Беда идет, Кайлеви, нюхом чую, даром, что глаза уже почти не видят. На поклон к вашему Исъян-Маано пришла. Он сейчас превыше прочих в этом уразумеет — да вот, старая наседка, захотела глянуть на нового волчонка-то… тебя всполошила, получается.

— Ну и что? Я, ты знаешь, старая сова — тоже на что-то гожусь.

— Вижу. Что ж, раз так — жди меня еще. И как самому понадоблюсь — только знать дай! Меня Бьяркой зовут, запомни!

Старуха мигом подобрала маску, нацепила ее — маска щелкнула клювом, и вновь одежда обернулась перьями, а старая женщина птицей — и растаяла та в туманной глубине темноты.

Кайлеви вновь поднял свой лунный щит-бубен.

Доооммммм…. Напев гулких ударов стал тих и медленен, как ленивая речная волна.

Дооомммм… Моргнул, поднимаясь, сивый волчище-травный дух. Махнул хвостом — пропала тропа. Второй раз махнул — истаяли клочьями тумана и заросли. Погасли в нем бледные золотые искорки глаз.

Доооомм. Растрепал ветер туман. Разогнал облака — молодой месяц залил светом поляну.

Кайлеви встряхнул головой, опустил бубен.

Свистнул собаке:

— Тойке! Идем домой. Думать надо.

Глава 1. Зима заканчивается

— Конунг! Встречай гостей, ну! Тут тебе, между прочим, письмо!

Амир, подняв голову от своих подсчетов — в конце концов, кому, как не правителю, следует знать, что в этот раз им сулит весенний ярмарочный сезон, и сулит ли хоть что-то прибыльное? — воззрился на входящих в Главный Зал. А, это соседи-гаэльцы в гости пожаловали. Конрэй, да к тому же со Старшим клана во главе.

Приветственно взмахнул рукой, кивнув вошедшим, мол, рад видеть, подходите. Не спеша отложил свитки, поднялся навстречу, радушно ответил на рукопожатия.

— Рад видеть, лорд!

— Взаимно, архэтро! — Гилри Конрэй от полноты душевных сил его еще и по плечу хлопнул, как родича. — У нас тут новостей — за день не пересказать!

Привыкнуть к нарочито разухабистым манерам горных Амир-Имбар успел уже давно, тем более, что прочим горскунцам оно тоже было по вкусу. А ранняя юность, проведенная в Эллерале, успела внушить и самому молодому правителю Нордгарда изрядное отвращение перед церемонностью и всевозможными длительными расшаркиваниями. Поэтому, собственно, Амир только улыбнулся и, предложив гостям горячего питья и закусок, поинтересовался:

— Уж не новостями ли этими я обязан визиту?

— Именно, — кивнул лорд Конрэй. — Я бы, может, и не стал делать крюк через твои земли, конунг, но уж больно интересные дела сейчас в Даар-Кандре творятся. Я хотел, чтобы ты об этих новостях узнал от кого-то, кому точно можно верить, а не из писем, писаных тщательнейшее подобранными словами.

— Что-то недоброе? — встревожился Амир, нахмурившись.

Почувствовав его волнение, вскинулась и дремавшая до той поры за дубовым троном янтарная драконица Льюла. Подняла голову на гибкой шее, пристально посмотрела на гостей. Гилри, заметив это, почтил «крылатую лайин», как величали драконицу гаэльцы, легким кивком с приложенной к левому плечу правой ладонью — традиционный жест сердечного приветствия почти у всех народов выглядел похожим образом. Его спутники поклонились дракону чуть более церемонно — все-таки, Льюла была единственной в своем роде в гаэльских землях.

Меж тем глава клана Конрэй продолжил:

— Нет, что ты, нет, хвала Сокрытым, все более-менее благополучно — ну, насколько может быть благополучно в стране, оставшейся без верховного правителя, да еще и после войны.

Мы справляемся, по крайней мере, никаких особых трудностей не грозит… Если в наши дела не будут слишком активно совать нос со стороны. Это, разумеется, не относится к твоим людям, Амир — я имею в виду другие государства. Нами, ты не поверишь, активно интересуются. Вот об этом и речь.

— Ну почему же не поверю, — пожал плечами Амир-Имбар. — Дай угадаю — Эллераль?

— Не совсем, — мотнул головой горный элро. — Краймор.

— Хм-м. В общем-то, это была моя вторая версия.

— Но ты почти угадал. Эллераль интересуется не Гаэлью, но Нордгардом. Или тобой лично, это уж сам разберешь, — с этими словами лорд Гилри выложил на стол увесистый свиток, перетянутый лентами с печатями, что королевский указ.

— Письмо, — кивнул он. — Эллеральское. Тебе.

— Нашему королю тоже было, но гораздо менее объемистое, судя по всему, — подал голос один из спутников Гилри.

— Так, лорды Конрэй, и ты в особенности, Гилри, давайте уже по порядку! — Имбар хлопнул ладонью по столу, скрывая изумление. Сказать, что эллеральское письмо самим фактом его несколько озадачило — значит, было не сказать ничего.

— Ну, по порядку, так по порядку, — хмыкнул Старший. — Только вели еще брусничного вина с травами подать, да погорячее — продрогли мы знатно, перед Молочной Луной ветра в перевалах — сам знаешь!

Когда принесли еще крутобоких кувшинов, курящихся паром, и зажаристых пирогов — путников в такую погоду не только поить горячим нужно, но и кормить тоже — неожиданные гости принялись рассказывать.

По словам горных выходила прелюбопытная вещь.

После памятного сражения у Сизого моря, которое гаэльцы и Нордгард справедливо полагали только их личным делом, вынырнувшей из складок пространств и времени Гаэлью живо заинтересовались жители соседнего континента. Как был до этого скоропостижно забыт сам факт существования сей земли, пока Гаэль находилась не в этом измерении, так же быстро о ней и вспомнили — уж стараниями ли старшего всадника из Эллераля это случилось, или просто слишком быстро ползут новости — оставалось только гадать.

Но вот, как бы там ни было, а, презрев все тяготы ранневесенней (по погоде так и вовсе все еще скорее зимней) навигации, крайморские и эллеральские дипломаты отправились в путь. Благо, что Драконий Хвост — теплое течение, зажатое меж берегов Краймора и Гаэли — все же делало это предприятие вполне реальным.

— Эллеральцам, как я понял, до нас как-то в самом деле особого дела нет, они больше для вида явились — убедиться, что в соседи им теперь досталась земля как земля, а не пристанище жутких орд воинственных тварей, как они все это время опасались, хе-хе! Убедились, что они нас не интересуют, быстро заскучали, сутками ведут сейчас бесконечные разговоры об искусстве и как-то излишне абстрактно — о торговле. Ну и вот письма от их короля привезли, отчасти лишь дань дипломатическим расшаркиваниям, как я понял. А вот Краймор наоборот. Во-первых, их не трое прибыло, как тех серебряных, а в два раза больше; во-вторых, всячески выражают желание союзничества и взаимоподдержки, ну а в-третьих — и самое главное — уболтали нашего короля основать Посольский Дом.

— Это еще что за новшество?

— Ну как новшество — на самом деле один из старых особняков, что на отшибе дворцового комплекса в Даар-Кандре, приведут в парадный вид, и там будут принимать прибывающих гостей из других стран теперь. Сейчас вот во главе этой компании такой важный донельзя господин прибыл. Герцог Эбер ран Янгор.

— Ого! — Амир не знал герцога лично, но фамильное прозвание подсказывало, что тот имеет прямое отношение к правящему дому Крайморской Империи.

— Родич крайморского правителя, как я понял, — кивнул Гилри. — Кажется, даже не особенно дальнего родства. Племянник или кузен, что-то такое.

— Так… а что сиятельные господа от нас хотят?

— Союзничества, — пожал плечами Гилри. — Ты знаешь, у меня сложилось впечатление, что они сами далеко не лучшие свои времена переживают, и нас видят скорее сильным и могучим соседом, которого следует улещивать, задабривать и, в случае чего, просить о поддержке. Не то этот сосед клац пастью — и плакали самые лакомые куски земель… Как-то так.

— Но ведь… — Амир удивленно вскинул брови.

— Это мы знаем, что нам как-то не до них. Да и завоевывать Краймор никогда у наших правителей желания не было. У нас хватает земли, но откровенно не так уж много воинов, да и зачем она, та земля? Ничего у них такого нет, чего бы не было у нас. Впрочем, разубеждать особенно в представлении о Гаэли как о мощной и опасной стране я бы не советовал. Мы тут с другими горными королю уже на это указали, вроде бы он даже согласен. Вот так вот — весело нынче в столице. С крайморскими послами там еще какой-то очень любопытный тип прибыл, но не крайморец. Воин, знатный, держится тоже — как отпрыск королевской крови. Но без заносчивости. Откуда-то совсем издалека, я с ними так толком не пообщался — о чем сейчас искренне жалею. Знаешь, такой… из тех, на кого смотришь и думаешь — или ближайший союзник, или смертельный враг, третьего не дано. Присмотреться бы! Ну да там и без меня есть кому. Ты вот письмо прочти лучше, скажи, чего пишут, да сам о том чего думаешь?

Амир подтянул к себе свиток, бестрепетно сломал позолоченные печати — ишь, расщедрились!

Само письмо оказалось супротив богатой внешней стороне на редкость скучным. Потоки любезностей в адрес «сиятельного всадника-на-драконе Та-Амира», заверения в том, что «прошлые недоразумения» могут считаться забытыми, да под конец — приглашение посетить Эллераль по поводу грядущих весенних празднеств. Последние — приглашения то есть — подтверждались не только королевской печатью, но и приписками от двух других всадников — Йэстена и Силаса. Амир со смешанными чувствами снова свернул письмо.

— Ну что там? — жадно вопросил Гилри.

— Поток бесконечных витиеватых любезностей и приглашение на грядущие праздники, — честно ответил Имбар.

— И все?!

— Ну да.

— А чего лицо такое недовольное? Точно лягушку за шиворот сунули!

— Да не хочу я к ним ехать! — искренне подосадовал молодой конунг. — Но придется!

— Почему придется-то?

— Ну, во-первых, меня лично просили об этом друг детства и наставник, это раз. Два… лучше уж худой мир, я полагаю. Не хватало, чтоб они еще расценили отказ как оскорбление. Серебряные эльфы очень заносчивый народ, если честно.

— А, ну раз так, — Гилри кивнул. — Что еще остается!

После гости принялись рассказывать остальные новости — их, мелких, но не менее оттого интересных, было в избытке. Слушая рассказы, молодой правитель Нордгарда, конунг народа Горскун Амир-Имбар Ингольвсон понимал — кажется, все-таки зима и в самом деле была слишком долгой, и друзей, товарищей и союзников он уже не видел довольно давно. Да, дел после военного похода хватало всем, но сейчас как раз появилась передышка. Узнать бы поближе, что там творится, не только со слов Гилри!

Вот и он сам о том же, точно уловив настроения хозяина Фрамстаага, завел речь:

— Да, еще, Имбар, такой вот момент есть… конечно, эллеральские дела — это твои личные дела и все такое, но в столице выражают надежду, что ты вскорости навестишь двор. Идут приготовления к торжественной коронации короля Мааркана, ты, само собой, будешь приглашен официально, но… до или после визита к серебряным — загляни в Даар-Кандр, вот тебе мой совет!

— Без ценного слова всадника никак? — хмыкнул иронично Амир.

— Вроде того, да. Но на самом деле все проще — Айду Мааркан наверняка соскучилась, а ты же не хочешь расстраивать такую славную девушку, к тому же еще и принцессу! — лорд Гилри старательно сдерживал широкую улыбку — правда, безуспешно.

Амир не подал виду, но в душе у него разом потеплело — точно солнцем пригрело, не по-зимнему ярким.

— Да и к тому же, там сейчас знатный кавардак — и сиятельный лорд Ардэйх был весьма не рад моему отъезду. Говорит — если еще кто-то из северных не появится в самое ближайшее время в этой обители суеты… в общем, я тебе не буду дословно пересказывать, что именно и в каких выражениях он сказал. Но я уже заранее не завидую тем, кто попадет под тяжелую руку!

— А что король? — думая все еще немного о другом, вопросил Амир.

— А что король? Король ему сейчас слово поперек сказать боится — нарадоваться не может, что тот вернулся на пост военного советника. Мааркан, конечно, излишне мягок порой — но он совсем не дурак! Ну и тебе, конечно, государь Леон обрадуется — он тебя очень ценит. Ты же знаешь. Вот, заодно на послов этих глянешь. И рыцаря этого из-за моря тоже, да.

Амир кивнул. На этом тему политических сплетней свернули — и остаток вечера обсуждали простые и более насущные вопросы, вроде грядущих ярмарок, какой ждать погоды и прочем подобном — правители самых северных пределов Гаэли знали, что для их земель сейчас, в грядущее межсезонье, куда как важнее далеких дрязг, и тем общих имели преизрядно много. Разговор вышел долог — и небесполезен и конунгу Нордгарда, и лорду гор Конрэй.

А там и стемнело, довольно рано — день еще не начал прибывать, а здесь, в северных землях, и против обычного был короток по холодному времени-то. Гости остались на ночлег — но утром собирались двинуться домой. Оно и понятно — если Гилри столько времени был в столице, верно, уже успел по дому соскучиться. И даром, что глава клана Конрэй холост — повидать родных все равно наверняка не терпится!

Амир подумал, что, по иронии, как раз он сам отнюдь не рад перспективе в скором времени ехать туда, где, в общем-то, как раз в понимании кого-то со стороны и должна быть его семья. Эллераль, земля за морем… земля детских лет всадника Та-Амира.

В ответ на сетования Амира-Имбара Имор — старый ярл выполнил свое обещание, и поддерживал конунга советом и делом неотлучно, посему и сейчас внимательно выслушал новости, привезенные гаэльскими князьями — лишь хмыкнул и предложил держаться, как подобает королю. И добавил:

— В конце концов, Имбар, ты появишься там уже не как мальчишка-изгнанник, только и славный тем, что летает на драконе, а как конунг страны, внесший довольно большой вклад в победу над Шан-Каэ. Если они забыли об этом порождении Пустоты — так ты напомни им, напомни, Ингольвсон! Такие вещи забывать вредно.

— В Эллераль я поеду только ради того, чтобы повидать мать и Силаса с Фоксом, да еще драконов, и все, — скривился тот. — Не слишком горю желанием общаться с тамошним Советом! Но, видимо, придется, ты снова прав, Имор. А ты что скажешь, Льюла?

— Ну я что скажу — я очень соскучилась по Саире и Скаю! Поэтому мне скорее радостно — но я вижу, что ты не слишком рад. И все же — тут я тоже согласна и с Имором, и с твоими собственными рассуждениями — не ехать как-то… неправильно, что ли. А что до прошлых дел, — Льюла слегка замялась, но тут ее снова перебил Имор:

— Ты, конунг, просто сделай вид, что приехал получить поздравления, и не береди прошлое! — пожал плечами ярл гнорргов.

Льюла согласно закивала:

— И добавить нечего, да. Но я смотрю, ты куда как с большим интересом думаешь о поездке сперва в Даар-Кандр!

— Это точно. В конце концов, Конрэи привезли много интересных новостей, взглянуть на происходящее все любопытнее и любопытнее.

— К тому же — они нам не чужие, — подтвердил Имор. — Отношения с Даар-Кандром в нашем случае поважнее, чем с серебряными эльфами!

— Ну и порт их все же поюжнее — оттуда отбыть в дальнюю дорогу будет гораздо удобнее, чем от нас — море неспокойно что-то в последние дни.

— Так зимние шторма, — кивнул седобородый гноррг. — В наших землях дело не редкое. Каждая лига к югу будет служить усмирением неспокойного нрава морских просторов сейчас, если хочешь моего мнения.

— Зачем порт! Мы и так…

— Нет, Льюла, сейчас все еще слишком холодно, даже в Даар-Кандре. И я бы не рискнул поднимать тебя на полные сутки в небо по такой погоде. Ты не серебряный и не черный, уж прости. Это как-то необдуманно выйдет.

— Так в тех краях, куда мы полетим, гораздо теплее! Но как знаешь, я не настаиваю. Хорошо хоть, ты не стал вообще противиться самой идее этой поездки!

— Если бы я был таким же юнцом, как еще полгода назад, то стал бы. Но сейчас — нет, сейчас я уже понимаю гораздо больше, к счастью. А кстати, у меня идея — давай уговорим Айенгу перебраться к нам?

— Конунг, если тебе это удастся, все люди Нордгарда будут совершенно счастливы! — с чувством произнес Имор, что продолжал слушать и драконицу, и конунга.

— Я думаю, с этим не будет больших трудностей, — хмыкнул Амир. — И это одна из причин, по которой я не слишком мрачно смотрю на это приглашение. Но сразу после Молочной Луны я вернусь сюда, и точка!!!

Гилри, лорд Конрэй, был прав — ветра об эту пору в горных перевалах бродили лютые, но Амир, поразмыслив, все же уступил своему дракону — до Даар-Кандра они полетели. Это не на другой континент, а какие-то пару-тройку часов ледяных объятий неба вполне можно было перетерпеть — по крайней мере, гораздо легче, чем пару суток пути по земле.

К тому же — над Даар-Кандром зависли сонные, теплые снеговые облака, и режущие, точно сколы хрустального клинка, ветра окончания зимней поры, гуляющие в пронзительно-яркой синеве неба, тут притихли и не буянили так, как над горами.

Снег и в самом деле шел — влажный, пушистый, но не слишком густой, и потому трудностей с полетом не создавал. Амира с Льюлой, видимо, заметили в небе давно — и потому уже встречали. Едва лапы янтарной коснулись присыпанного снегом камня главной площади гаэльской столицы, их тут же окликнул звонкий женский голос:

— Как полет, конунг? Продрогли?

— Есть немного! — весело отозвался Амир, спускаясь с седла и оборачиваясь к источнику звука.

От знакомого голоса сердце в груди на миг сбилось с ритма, сладко заныв. Спешившись, он, пряча улыбку, позвал по имени окликнувшую:

— Айду!

Девушка быстрым шагом приблизилась к путникам, и Амир, сбросив рукавицы, обеими руками поймал ладони принцессы, мягко сжав их. Сама же Айду, ярко улыбнувшись, заключила всадника в объятия — по-видимому, нимало не печалясь о том, кто и что на это может сказать.

— Я ждала вашего визита, Амир, — негромко сказала она. — Зима выдалась длинной, как никогда.

— Но она уже заканчивается, — Амир обнял ее тоже, отпустил и поцеловал ей руку, как самого начала собирался, и с удовольствием отметил, как блеснули глаза Айду. — И сулит многие перемены!

— Ох, это точно! Но давай об этом все же в тепле — там, откуда вы держите путь, наверняка гораздо более суровая погода, чем у нас!

Амира — тут горные князья снова не соврали ни на мелкую монетку — в столице и в самом деле ждала не только принцесса Айду. Прежние соратники, незнакомые пока им с Льюлой гости страны, сам король — всех новость о прибытии всадника заставила оживиться.

При всей нелюбви к придворному церемониалу, сам Амир-Имбар тоже был рад, что перед визитом в Эллераль решил завернуть сюда. И именно перед — а не после. Все же настроиться на определенный лад общение с теми, кого он хорошо знал и ценил, помогало в изрядной мере. Лорд Уаллэн Ардэйх и Вердэн, рыцарь Д'Арайн, излучали спокойную уверенность, король Леон — доброжелательность, принцессы Мааркан — и Кира, и Айду — дружескую симпатию, и это было как раз то, что нужно накануне встречи с не самыми приятными воспоминаниями.

Старые же знакомцы успели за время, прошедшее с предыдущей встречи, приобрести какой-то плохо объяснимый налет неподдельного спокойного величия. Превратились из воинов, отчаянно спасающих буквально рассыпающуюся на осколки страну в победителей, хозяев, властителей своей земли, и Амиру нравилось видеть в недавних просто друзьях теперь еще и сильных союзников в делах управления страной и народом. Изменились таким образом почти все знакомые — разве что советник Кэнельм Ллерн да младшая принцесса, Кира, остались, какими были. Кальбара же, бывшего барда, разведчика и наемника, стало вовсе не узнать — Первый Министр, гляди-ка! Впрочем, Амир не слишком хорошо знал его и прежде — поэтому судить не взялся бы. Хватало, по крайней мере, того, что теперь лорд Кальбар Д'Ошелл начисто утратил свою язвительную подозрительность, и был буквально само радушие, приветствуя Амира и Льюлу. Собственно, и в этот раз Амир с ним не особенно много общался — Кальбар был в основном занят общением с послами. Развлекал скучающих эллеральцев, знакомил крайморцев со все новыми и новыми людьми, и прочее в таком духе, и был, надо сказать, в этой роли на удивление хорош. А главное — его оно, казалось, вовсе не тяготит, и пребывал он подтянут, бодр и энергичен. К слову, новые знакомства и для Амира — это если говорить о послах — оказались вовсе не утомительными, хотя подчас — странными и удивительными.

Амир успел выяснить от знакомых, кем был тот удививший лорда Конрэя знатный воин, не похожий на всех остальных прибывших из-за моря.

Им оказался — ни много, ни мало — рыцарь Круга Стихий из Марбод Корту. Звали высокородного гостя Раэнар ДэКэр. Это Амир-Имбар успел узнать до того, как тот пожелал лично познакомиться с ним. Впрочем, знакомство состоялось весьма скоро — в первый же день из тех трех, что Амир провел в Даар-Кандре перед отправкой дальше.

Рыцарь ДэКэр оказался высоким, крупным, но при том удивительно гармонично сложенным человеком совершенно неопределенного возраста, темноволосым, с чеканными правильными чертами лица, и смуглым, — но при том светлоглазым, что гаэлец. Только и разницы — в ярком загаре. К гаэльским элро загар не прилипал совершенно, казалось — а корты же, напротив, были настоящими любимцами солнца. Взгляд у рыцаря был острый, ровно у хищной птицы, и мгновенно выцеплял все, что того интересовало, из самой плотной толпы. Вот как и самого аргшетрона, скажем. Заметил издали, быстро свернул начинающийся с кем-то разговор — и целеустремленно направился в сторону Имбара, пока тот гадал, как рыцарь-корт его так быстро вычислил без Льюлы (драконица отсыпалась в тепле после холодного перелета), и зачем, собственно, он, Амир, ему понадобился. Игнорируя чье-либо посредничество, ДэКэр подошел к молодому всаднику, сдержанно, но изысканно поклонился:

— Светлого неба и ясного солнца над головой, аргшетрон! Не удивляйтесь, я вас уже немного знаю по рассказам из уст других, а вот вы меня, видимо, нет. Но это легко исправить — позвольте представиться, Раэнар ДэКэр по прозванию Серебряный Ключ, рыцарь круга Стихий. Я из Марбод Корту, верно, вы уже догадались.

— Марбод Корту? Далеко вы забрались, amisbrargento! — Амир столь же учтиво ответил на приветствие. Бесконечный список приветствий и положенных по этикету обращений, который Амир изучал в детстве еще в Эллерале, хоть иногда, да пригождался. — Неужели наша небольшая страна так живо заинтересовала вообще весь Атван, что Старый, что Новый мир?

Рыцарь ответил с мягким смешком:

— Признаться честно — не совсем. Меня лично интересовала ваша персона, Амир. Не удивляйтесь, я уже не первый год думал о том, что стоило бы отыскать семью моего пропавшего соратника, вашего отца…

— Что?! — Амир думал, что уже ничем не может быть столь сильно удивлен, но его отец, которого он не видел никогда в жизни, не уставал преподносить сюрпризы своему сыну.

— Да, аргшетрон, да… или вы предпочитаете свой северный титул, конунг? В общем, Амир-Имбар, вы не ослышались. Ваш отец, Ингольв Моурсон, в свое время оказал мне довольно большую помощь. Мы познакомились уже в его бытность всадником, да. Это довольно долгая история, и я отчасти чувствую себя в некоторой степени ответственным и за его дальнейшую судьбу, приведшую к гибели на поле боя.

— Когда воин гибнет в бою — в этом нет ничьей вины, кроме самой судьбы, что развернула дороги таким образом, — спокойно изрек Амир, скрывая вал противоречивых эмоций.

— В любом случае, все очень и очень непросто вышло, и в наших землях, и у вас. То дело, которым мы были заняты вместе с вашим отцом, нельзя почитать до конца завершенным — это я понял еще тогда, да и сейчас, верно, некоторые моменты заставляют меня снова держать ухо востро.

— Это как-то связано с… — Амир помялся, не слишком желая трогать скользкую тему, но все же решился. — Книгой Духов, Шан-Каэ и остальным, что нанизано на эту же нить?

— Верно, — энергично кивнул корт.

— Можете спать спокойно, лорд Раэнар, я сам лично завершил земной путь этого отродья Пустоты, вот именно на этой земле.

— И за это я хотел вам выразить отдельную благодарность.

— Да полно вам, — сказал Амир, хмыкнув — а про себя отметил, что, чем дольше он беседует с кортом, тем чище у того становится речь — вот уже странный, непривычный уху акцент почти неразличим. Если же рыцарь так прекрасно говорит на всеобщем, для чего он вообще затевал этот маскарад с акцентом? — Я поступил так, как должен был поступить!

— Я знаю, — кивнул он. — Но тем не менее. К слову, я проезжал через Эллераль, и имел счастье беседовать с вашим наставником, и с матерью, госпожой Айенгой. И потому еще в большей мере чувствую долг перед вашей семьей. В какой-то мере, на самом деле, это все семейные вопросы, по которым я хотел вас увидеть. Ингольв в свое время помог в моих делах, касающихся чести рода, теперь я хочу выразить вам признательность. Вы победитель, Амир — настоящий победитель в самой крупной и важной войне прошедшей четверти века, если все называть своими именами. Отбитое вторжение в Эллераль было какой-то несусветной чепухой по сравнению с тем, что вам удалось — если судить глобально. А у победителей — увы — слишком часто бывают враги.

— Чепухой, говорите? — Амир вспомнил страницы книг, что читал в детстве, и глаза наставника, не желающего рассказывать подробнее, чем на тех самых страницах изложено, и непонимающе посмотрел на рыцаря. — Это же…

— Эльфиз форменным образом провалил тот бой! — с неожиданной горячностью воскликнул рыцарь. — Уцелела столица, да — но земля, жители, воины, в конце концов? Всадники? Потеря трех всадников из пяти и почти всей армии в обмен на целостность белокаменных башен? Как-то… плохой расклад, как по мне. Простите, конунг, я не могу иначе расценивать поступков политиков в этой части мира. Ведь это именно они прямо у себя под носом пропустили скопление армий неприятеля! А вы, столкнувшись с тем же самым злом, смогли одолеть его — сохранив большую часть людей, все земли и…

— Не стоит мне приписывать чужих заслуг, — чуть натянуто рассмеялся Амир. — Без всех этих людей и элро, — он обвел рукой зал, — мы с Льюлой вряд ли смогли бы что-то сделать!

— Говоря «вы», я и имел в виду вас и ваших союзников, — тонко улыбнулся Раэнар, гася свое негодование. Он увидел, что конунг не слишком готов разделить его мнение, а самому Раэнару, очевидно, хотелось найти с горскунским правителем общий язык. — Гаэль! Удивительное место, и удивительный народ тоже. Но все же — давайте вернемся к тому, о чем я в самом деле хотел поговорить с вами.

— О чем же?

— Об этом, — Раэнар постучал кончиком пальца по кольцу у себя на пальце. — Вы знаете, что это такое?

— Конечно, — пожал плечами юноша, разглядев изящный серебряный обод — плавные извивы, сложная текстура, застывшая в металле прихотливо изогнутая волна — украшенный овальным аквамарином, сияющим, точно живая роса. — Кольцо вашей стихии… Вода?

— Именно. Кольцо Эмуро. Вещь, отчасти послужившая отправной точкой событий, приведших к моему знакомству с вашим отцом, — поймав недоуменный взгляд Амира, рыцарь кратко рассказал о давней вражде его рода с неким человеком, и об участии Ингольва в поисках этого человека. — Так, врага нашего мы одолели, но я, кажется, недооценил того, насколько сильно расползаются щупальца иносказательного кракена вражьих помыслов в разные стороны… Впрочем, это моя беда, я с ней как-нибудь совладаю. Особенно, если вы согласитесь принять от меня этот дар, — и он снял с пальца означенное кольцо, протянув его Амиру. — Возьмите, возьмите, аргшетрон! Я уже говорил, что у победителей бывает много врагов — и в случае чего, эта вещь поможет вам! А мне разобраться со своими тревогами поможет то, что никто не будет знать, где на самом деле находится кольцо. Я прошу вас взять на время это кольцо и сохранить у себя, в тайне. При этом вы вольны использовать его силу по своему усмотрению.

— Но… Я не понимаю! Я вам чужак. Вы отдаете то, что, насколько я знаю, вам самому жизненно необходимо! Необходимо вашей земле, королевству, в конце концов!

— Амир, вы мне — я уже говорил — не чужак. Если бы Ингольв был жив — я передал бы его на хранение ему, как доброму другу и всаднику на драконе. Я мог его отдать Айенге, вашей матери — но полагаю, что вам, вам, молодой правитель части внезапно явившейся из небытия земли — оно будет гораздо полезнее.

— Так. Так… вы просите временно хранить его для вас? Так?

— Так. Но на это время полноправным распорядителем силы кольца будете вы.

— А как же вы сами?

— О, тут все довольно интересно! Не переживайте обо мне — настоящий Рыцарь Кольца может быть только один, и в случае с кольцом Воды это — я. А что касается использования его силы… Видите ли, король Торинн — да будет его пребывание в Солнечном Доме светлым и незамутненным! — был весьма предусмотрителен и хитер, он ни за что бы не допустил окончательной утраты хоть одного кольца, поэтому он попросил создать их точные копии, и наделить схожими свойствами. У меня останется копия. И только мы с вами будем знать, где оригинал. Вы вернете его мне, когда минует опасность, что снова поднимает голову в Марбод Корту — и когда вы сами столь прочно утвердитесь на своем троне, что никто и никаким образом не сможет его пошатнуть. Вы согласны, Амир?

— Да.

— Тогда держите, — рыцарь снял кольцо с пальца и решительно вложил его в ладонь Амира. — Наденьте кольцо, amis конунг!

Амир выполнил то, о чем его просили — кольцо умостилось рядом с горскунским «перстнем власти» — волчьей головой, что отдал Амиру умирающий Грамбольд.

Едва серебряный обруч плотно обхватил палец, Имбар почувствовал то же самое, что почувствовал бы, если бы нырнул с разбега в горную реку, и тело бы его обволокло холодной водой: перехватило дыхание, по спине пробежали мурашки, вздыбились по-звериному волоски на коже — а в голове эхом послышался морской прибой. Точно Эмуро, Айулан Воды, откликнулся на зов.

— Славно. Очень надеюсь на скорую встречу в будущем, Амир — и на долгое союзничество, в память о достойных делах вашего отца, вашего народа — ну ваших личных тоже! Прошу извинить — кажется, я зачем-то понадобился герцогу Янгору… Вынужден откланяться!

И рыцарь, еще раз кивнув и пожав коротко новому знакомцу руку, удалился, растворившись среди придворных.

Амир только удивленно покачал головой. Как ни странно, Раэнару хотелось верить.

«Льюла, что думаешь?» — мысленно окликнул Амир своего дракона.

«Добрый знак», — слегка сонно отозвалась драконица, хотя Амир с самого начала разговора чувствовал, что янтарная уже не спит столь крепко — и следит за беседой. — «Этот человек в самом деле знал наших отцов, он не врал. И с Айенгой в самом деле разговаривал».

— Ну что ж, может, ма знает больше, и расскажет что новое, — сам себе тихонько сказал Амир, на том и успокоившись.

К тому же — вон его окликнул король Леон, пригласил в становящуюся все более оживленной беседу. Ну ни дать не взять, государственные мужи снова о чем-то спорят! Поскольку вокруг короля Мааркана собрались все те, с кем и сам Амир был бы не прочь поговорить, он радостно принял и кубок с вином, и предложение присоединиться к компании.

Как бы не хотелось в большей степени удрать ото всех, позвав на прогулку Айду — а успеется еще. Сперва собрать новости — что их много больше, чем ему рассказал говорливый сосед, Амир уже понимал. А для прогулок и прочего будет время — корабль, что повезет послов-«серебряных» домой, а гостей отсюда с ответным визитом в Эллераль, отбудет только через три дня.

Глава 2. Белая Луна

Эллеральцы — Амир так и не запомнил имен этих трех чопорных господ — все волновались, успеют ли они к празднику, что, на вкус юного конунга, было слишком даже для «серебряных». Ведь до празднования весеннего поворота — его Амир привык уже на гаэльский манер называть Молочной, или Белой Луной — было никак не меньше полудюжины дней. Даже пара суток в пути на корабле, ну ладно, пусть не пара, пусть трое — со скидкой на зимние туманы — никак не помешает им поспеть как раз к началу всех церемоний. Конунг, к собственному удивлению, пребывал в совершенно безмятежном спокойствии, и отчасти этому способствовало, что ехал он в земли своего детства не в одиночку, и не в компании только лишь собственного дракона, а в составе отряженной королем Леоном делегации. Никого из близких друзей в ней не было, но полузнакомые молодые советники-гаэльцы да свои же, горскунские ушлые купцы, по случаю напросившиеся на корабль, оказались все же лучшей компанией, чем собственные думы.

Собственно, прибыли они вовремя — плавание прошло на редкость спокойно и мирно.

Чем ближе становился Эллераль, тем более отчетливо теплело в воздухе.

Увидев знакомый берег — с такого ракурса, правда, выглядящий скорее наоборот, незнакомым — Амир с удивлением отметил, что почти ничего не чувствует. Ни излишнего волнения, ни тоски, ни настороженности. Радости большой, впрочем, тоже — в отличие от Льюлы.

Радость появится сильно позже — когда на плечи улягутся материны ладони, и мягкий голос с невероятной теплотой произнесет: «Здравствуй, сын. Какой ты красивый и важный сделался!»

Но пока что — корабль входил в порт.

А там их уже встречали — красиво и пышно, как нигде больше не встретят. На это «серебряные» всегда были щедры, и гостей принимать умели и любили, тут уж ничего не скажешь.

То тут, то там Амир видел знакомые лица, излучающие безадресную благожелательность и приветливость, и тихо усмехался про себя. Узнал почти сразу и тех самых советников, что так яро выступали за изгнание без права на возвращение — ничуть не менее открыто улыбающихся, чем прочие. Амира это одновременно покорежило и воодушевило — захотелось засмеяться им в лицо, ехидно припоминая каждое скверное слово, что говорили они за глаза, но всадник мысленно одернул себя. Вот еще, показывать, будто оно, прежнее отношение, хоть когда-то задевало его! С удивлением юноша узнал в этой своей мысли что-то от манер Айду и, как ни удивительно, Уаллэ. Еще больше воодушевился, поняв, что его — такого, каким он стал — в самом деле здесь никто не знает, и это дает преимущество перед тенями прошлых неприятных воспоминаний.

«Ну хоть что-то хорошего ты нашел в своём возвращении» — прочитала мысли Амира Льюла.

«Это ненадолго, так что не обольщайся. Я о „возвращении“, разумеется. Помнишь, о чем мы говорили — одна нога здесь — другая дома!» — мысленно хохотнул Амир, бросив взгляд на своего дракона. Льюла кивнула — она все-таки понимала, что это только ей нечего делить с местными.

Выслушав всю тираду витиеватых приветствий, Амир ответил вежливым полупоклоном и проследовал во главе делегации за советниками.

Первым встретил его Йэстен-Фокс, буквально выдернув из толпы и крепко обняв.

— Привет, Сын Волчицы! Сколько лет, сколько зим! — друг детства совершенно не изменился, к слову.

— Чуть менее года, Фокс, не преувеличивай! — ответил взаимными объятиями Амир, поймал взглядом серебристый взблеск сбоку, повернулся: — Приветствую, Скай! Ясного неба!

— И тебе, всадник! — ответил дракон Фокса, чуть наклоняя голову, пытливо, по всегдашней своей манере, взглянув в глаза собеседника, потом перевел взгляд и нарочито медленно и изящно поклонился Льюле, чуть коснувшись ее крылом. Янтарная ответила тем же, но как-то смущенно.

Торросский всадник, меж тем, в самом деле был все тем же Фоксом, каким его помнил Амир:

— Пошли, расскажешь о своих приключениях, пока политики политиканствуют!

— Я тоже политик теперь, не забывай! — засмеялся Амир.

— Ах, ну да, ну да, важная персона, — усмехнулся Фокс. — Это правда, что ты ни много, нимало, а конунг северян?

— Правда, еще какая! — кивнул Амир. — Силас рассказал, или сплетни разносятся сами по ветрам, презрев моря и расстояния?

— Силас, конечно! Когда это я сплетням верил!

— Ну, знаешь, времена такие, что сплетнями интересуются и государственные мужи, — Амир кивнул в сторону, на компанию эллеральцев и гаэльских гостей.

— Да расскажи лучше, как там тебе в новых землях живется-то! Я тебя на силу узнал в этаком наряде — вон, Скаю скажи спасибо, он куда как быстрее вас заметил и сообразил раньше меня, кто там рядом с Льюлой вышагивает! Что за земля такая — Гаэль?

Амир усмехнулся. Разговор обещал быть долгим — но ведь за тем, в общем-то, и приехал? Повидаться с близкими, наговориться всласть чтоб?

— Что за земля, говоришь? Ну слушай…

Стараясь подбирать как можно более емкие и точные выражения, он попробовал обрисовать другу, куда же именно его занесла судьба. Это было непросто — хотя бы потому, что говорить о том, что тебе нравится, так, чтоб собеседник на самом деле понял твои чувства, а не посчитал их преувеличением или вовсе каким-то пустым словоблудием, сложно всегда. А Фокс, как водится, был настроен скептически — это у него было едва ли не врожденное.

— А тебе, я гляжу, там нравится, — отметил Фокс с удивлением.

— Не без того! Ну сам подумай, как мне может не нравиться место, где я встретил собственный народ! Горскун, родня! Ты даже не представляешь, как я был им рад!

— Да нет, — перебил его с какой-то странной задумчивой усмешкой Фокс. — Я бы тебя скорее за гаэльца принял, судя по тем, с кем ты прибыл. Если бы я не знал, кто твои родители…

— На что ты намекаешь? — не понял Амир.

— Ты начинаешь забывать свою родину, друг. И забывать, кто и что повлияло на твою судьбу.

— Родину? — оборвал его молодой конунг, изумленно уставившись на Йэстена. — Какую родину, Фокс? Ту, что утонула в волнах северных морей, никогда мною не виденную? Или имеешь в виду ту землю, откуда меня изгнали?

Старался Амир не бередить старые раны, да те сами вскрылись. И от кого он это слышит — Фокс! Ну, удружил, друг-товарищ!

— Ту, где ты родился, — произнес Фокс, немного растерявшись. — Здесь же прошло твое детство, Амир!

— Нет у меня такой родины, — отрезал Амир неожиданно жестко. — Гаэльский Нордгард мой дом, потому что там мой народ. А этот берег мне не родина.

— Но ты носишь эльфийское имя! Ты вырос с нами, половину детства считал меня старшим братом, Амир. А я считал тебя своим младшим родичем… ведь мы одна семья, разве нет? Скажи, разве твоя семья не тут?

— И при том — заметь — я не эльф. Ни здешний, хвала богам, и не гаэльскй — сколь бы не было у меня друзей меж них. Семья, Фокс, это все же несколько более широкое понятие, чем те, с кем рос в одном доме, — упрямо отозвался Амир.

— Эх. Что-то ты не в духе, как я погляжу. А ведь я так рад тебя видеть, думал, ты… ай, ладно. Матери смотри такого не скажи, — опечалился друг.

— Чего это мне там не следует говорить? — окликнула тут спорщиков Айенга, не дав недопониманию перерасти в напряженное молчание.

Всадники слегка вздрогнули — оба, не сговариваясь. Расстраивать Айенгу чем бы то ни было — пусть даже собственной перебранкой — не хотелось ни одному.

— Мама! — Амир обнял шагнувшую к нему Айенгу. — А я уже хотел идти искать тебя, думал, тебе не сообщили!

— Сообщили, сын. Я боялась, что не успею вернуться в город раньше тебя, но, видимо, мы прибыли одновременно, — покачала головой она.

— Вернуться? Ты жила не здесь, не в городе?

— За городом, да. Поселилась в одном из охотничьих домиков, мне там было удобнее и спокойнее… Ой, да чего это мы обо мне! Лучше расскажи, как ты сам, где Льюла?

— Льюла сейчас во всю болтает со Скаем, и драконам явно не до нас, — улыбнулся Амир.

— Да уж, перепираться с ходу они точно не станут, — подал голос Фокс, покачав головой, потом добавил: — Ладно, я не буду мешать вам, лучше пойду познакомлюсь с остальными товарищами господина конунга Севера.

— Фокс! Мы не договорили. Я не хочу, чтобы встреча после стольких лет закончилась перебранкой — поэтому я тебя еще попозже отыщу.

— Идет, — как-то без энтузиазма, но спокойно отозвался Фокс — и убрался прочь.

— Чего вы с ходу умудрились не поделить? — чуть нахмурилась Айенга, когда они направились к прежнему их дому. Хотя северная чародейка и не жила в нем, эллеральцы из уважения оставили его нетронутым, и там было все точно так же, как помнил Амир.

— Фокс вздумал поучать меня, кто мне семья, а кто нет, — подосадовал Амир. — Я сказал, что мой дом это Нордгард, а никак не Эллераль, и семья…

— А-а-а, понятно, — Айенга усмехнулась понимающе. — Он очень ждал твоего возвращения, скучал, как скучают в самом деле по младшему брату, вот и обиделся, что ты его не считаешь достаточно близким себе. И вот этого мне, как я понимаю, не нужно было говорить, ага. Смешной он все же! Взрослеет медленно, сколько бы жизнь не мотала. Неужто все эльфы такие?

— Нет, — усмехнулся Амир. — Гаэльцы вроде бы тоже эльфы, правда, сами они это слово терпеть не могут, зовут себя «элро»… Так вот, там все иначе устроено. Очень похоже на наш, северный уклад — то-то горскунцы в Нордгарде так быстро нашли с ними общий язык… Так, ма, погоди, ты что, ничего толком не знаешь?

Амир осекся, глядя на удивленно округляющиеся глаза матери.

— Ну как… очень обрывчато. Силас говорил о гаэльских северянах, но я поняла так, что это какие-то тамошние, свои отдельные люди, как их… лисий народ, вот!

— И лисий народ, да. Но в основном — горскунцы, наши, те самые.

— Ак-Каран ведь затонул! Я это чувствовала! Я не могла ошибиться — горы, леса, долины… этого больше нет!

— Но люди — люди спаслись по большей части, — Амир принялся пересказывать матери историю спасения северян, что слышал от Имора, Грамбольда и товарищей отца во главе с Вильмангом. И следом — свою историю, о том, как повстречал их, и какие события вообще поджидали и его, и Льюлу на новых берегах. Рассказ вышел долгим. Айенга слушала, не перебивая, а потом еще раз порывисто обняла сына:

— О лучшем для тебя я и мыслить не смела! Скажи, ну а чего тогда ты на Фокса все же вызверился — имея за спиной такие дела, тебе ли помнить о глупых придирках местных чинуш? И потом — ну вот еще на Фокса ты не злился, — Айенгу, судя по всему, недавняя словесная потасовка на самом деле только позабавила. Она улыбалась, чуть посмеиваясь.

— Да я даже не то чтобы злюсь, — замялся Амир, но понял, что его уже раскусили — взгляд Айенги, теплый и понимающий, его обезоружил. — Ну ладно, мам, ладно, ты права, да, хорошо, я злюсь на него. Какое-то чувство такое, что все мои деяния, как ты говоришь, могут быть перечеркнуты таким отношением. Будто я все еще бестолковый волчонок, не могущий разобраться даже с самим собой, не то что…

— Ерунда. Ничего оно не перечеркивает, не бери в голову! Ты на самом деле герой, мой взрослый сын! Отец мог бы быть горд тобой.

— Кстати об отце… Ма, расскажи мне, что ты знаешь о таком человеке, как рыцарь Раэнар ДэКэр?

— А! Так он тебя все же отыскал!

— Ага, — Амир кивнул. — Сказал, что перед этим собой говорил.

Айенга подтвердила это, и коротко пересказала Амиру историю о встрече с кортом. Оказалось, что совершенно ничего нового тут не таилось — рыцарь был предельно честен со всадником.

— Как думаешь, стоит доверять?

— Разумеется, — кивнула Айенга. — Это, сразу видно, человек чести! И я слышала про него и от Ингольва — только хорошее.

На этом разговор снова свернул на предыдущие амировы приключения в гаэльских землях, и они с матерью проговорили немало времени — почти до рассвета, как-то разом оба позабыв, что завтрашний день будет суетным и потребует много сил.

Впрочем, когда Амир все же улегся на заботливо постеленное матерью ложе, да сквозь сон все еще слушая ее напевный голос, он подумал, что это даже хорошо, что так засиделись, и в окнах уже сереет предрассветная дымка. Уснуть он бы сразу не смог, а так, когда глаза уже сами почти слипались — стоило лишь опустить голову на подушку, пахнущую сухой мятой, и дрема объяла его мягким пологом. Сон его будет крепок — и лишен тревожных метаний.

К тому же эллеральские эльфы никогда не начинали празднеств или торжественных приемов с утра пораньше. До середины дня — начала торжеств — он как раз успеет и выспаться, и привести себя в порядок с дороги.

Так и вышло.

Празднование началось в середину дня. Не смотря на то, что праздник являлся традиционным ежегодным событием, в этот раз было видно, что Арваэль, король Эльфиза, знатно раскошелился на организацию — все было как-то по-особенному торжественно, даже вроде бы привычные для таких мероприятий музыканты, играющие веселую и красивую музыку, и предлагаемые гостям изысканные блюда. Серебряные эльфы изо всех сил старались произвести на собравшихся гостей особенное впечатление — понял всадник.

Амиру, правда, было на душе не слишком празднично — если бы не присутствие матери, которую он тут же охотно познакомил с гаэльцами, да сама делегация, с которой он прибыл — пришлось бы и вовсе довольно тоскливо. Силас — вот диво! — разгуливал под руку с какой-то симпатичной дамой, и с Амиром и его товарищами, конечно, общался охотно — но урывками. Молодого конунга это скорее порадовало, чем расстроило — то, что Силас наконец-то обратил внимание на кого-то живого, кроме своих подопечных-учеников. Но, в то же время, юный северянин понимал, что — за исключением Айенги — Силас, в общем-то, единственный, от кого не стоит ждать никакого подвоха тут. Да и к тому же сам Силас производил странное впечатление — и было оно вызвано вовсе не тем, что погруженный прежде только в книги и магические искусства скромный исследователь вдруг решил заделаться кавалером некой дамы. Нет, это как раз было хорошей частью увиденного и услышанного. Но вот то, что Аклариец очевидно прячет в себе что-то, что тревожит его немало и беспокоит — это было грустно. «Совсем учитель заработался… пусть хоть со своей спутницей развеется!» — подумал Амир, решив не мешать учителю и его подруге.

Посему Амир старался держаться поближе к гаэльцам, рассказывая им про интересные события и места Эллераля, периодически поддерживая усмешки тех по поводу вычурности и напыщенности манер эллеральских собратьев-элфрэ. Выглядели со стороны гаэльские послы ничуть не менее нарядными и знатными — просто держались совершенно иначе, и это видел не только Амир. На них посматривали — и все чаще. Кто с удивлением, кто с любопытством, кто с откровенным непониманием, как следует себя с ними вести.

— На нас тут смотрят, точно на черное перо, уроненное в крынку с молоком — и непонятно, что делать, и не замечать не получается, и возмущаться не с чего, сами же позвали! — понаблюдав за народом вокруг, заметил наконец Фиантэйн Ниалл-Ардэйх. Именно ему выпала честь возглавить гаэльскую делегацию — волей короля Леона. И, надо сказать, он к этой самой «чести» относился с изрядной долей юмора. Прочие же молодые представители горных кланов — кроме самого Фиантэйна, тут были и полузнакомые Амиру Марнн и Отиэнн, лорды септов клана Эохайн, как он помнил — вовсю наслаждались производимым впечатлением. А вот равнинные — большая часть делегации — попросту делали вид, что не замечают этого любопытства хозяев здешнего праздника, смешанного с подозрительной настороженностью.

— До сих пор полагают, думаю, что за пределами Эльфиза цивилизации и культуре приходит конец, и везде живут только варварские племена, которые в любой момент могут украсть твоих коров или обчистить казну! — ядовито ввернул Амир, и его спутники рассмеялись.

Впрочем, в их веселье почти сразу же вклинились:

— Я искренне рад видеть наших гостей в столь приподнятом расположении духа! Позвольте выразить свое почтение господам послам и познакомиться поближе. Айенга, доброго вечера, — подошедший эльф церемонно поцеловал чародейке руку и после произнес:

— Конунг Та-Амир, прошу вас, представьте своих друзей!

— Советник Линдор! — Амир тут же припомнил имя подошедшего, и отметил про себя, что зря он его, кажется, по юности опасался. Из всех сладкоречивых эллеральских господ этот светловолосый высокий мужчина с повадками бывалого воина выглядел самым надежным, серьезным и при том искренне приветливым. — В Гаэли принято несколько иначе, я думаю, вы будете не против, если они сами представятся!

Линдор только кивнул с легкой улыбкой.

Компания обменялась приветствиями и представлениями с подошедшим, перекинулась с ним парой любезных фраз, и эллералец вновь обернулся ко всаднику:

— Аргшетрон, я, пожалуй, буду банальным, но примите и мои поздравления за ту знатную победу и возращение! Я не совру, если скажу, что всегда относился к вам и вашей семье с почтением.

— Благодарю, советник, но победа у Сизого моря — пусть она и оказалась победой над общим врагом — принадлежит не столько даже всадникам, сколько гаэльцам и северянам.

— А я поздравляю вас, как представителя вашего общего народа перед лицом соседей, то есть нас, — улыбнулся Линдор, отсалютовав собеседникам ловко выцепленным с подноса у проходящего мимо слуги кубком. Гаэльцы ответили одобрительными восклицаниями — оценили изящный оборот и красивый жест советника.

Впрочем, Линдор надолго не задержался в их компании:

— Был искренне рад знакомству, господа! Думаю, еще перемолвимся парой слов — а сейчас прошу прощения, вынужден следовать зову долга!

Амир был готов поклясться, что эллералец едва сдерживал ироничную усмешку на последних словах. Когда светлый лазурно-голубой плащ советника затерялся средь толпы, Фиантэйн неожиданно задумчиво изрек:

— А я уж было решил, что у здешних элфрэ и в помине не водится настоящих воинов, все больше мастера языком чесать… Извиняюсь за столь поспешный вывод, Имбар-Амир.

— Лорд! Было бы за что! Ты почти не ошибся, Линдор — скорее приятное исключение, — вынужден был признать Амир.

— Да нет, почему же — не может он быть один единственный в своем роде, — возразил Фиантэйн.

Отиэнн неожиданно поддержал:

— Архэтро, в самом деле! И твой наставник, к слову, если бы чуть меньше мучился сомнениями, был бы почти таким же. И тот вертлявый юноша-всадник, твой товарищ — кстати, куда тот запропастился?

— Да вон он, — Амир как раз высмотрел Йэстена в толпе и вспомнил о неприятной размолвке. — Простите, я отлучусь, мы с ним кое о чем не договорили вчера! Фокс! Постой!

Тот приветственно замахал рукой — мол, иди сюда.

Амир подошел ближе, разглядел слегка мрачную физиономию друга и нехотя произнес:

— Извини, я слегка погорячился вчера, но имей в виду — ты тоже был неправ!

— Да я в толк не могу взять, Амир, что ты так вскинулся! Неужто один год способен перечеркнуть бывшее прежде?

— Ну, во-первых, способен — но это если бы было, что перечеркивать, Фокс. Послушай, я тебя очень ценю — как друга и товарища. Ценю Силаса — и благодарен вам обоим за потраченное на меня время, за обучение искусству аргшетронт, лично тебе даже, пожалуй, в большей мере, но пойми, детские годы здесь для меня вовсе не были столь безоблачно-радостны. Вспоминая Эллераль, я первым делом вспоминаю, что в этом городе я шестнадцать лет прятался, запрещая себе быть таким, какой я есть, а в Гаэли за год обрел и друзей и дом!

— Ты все еще помнишь эту штуку с оборотнем, — горько вздохнул Фокс.

— Конечно! Я-то как был обладателем двух обликов, так им и остался! Гаэльцы, на которых ты, я заметил, по примеру прочих смотришь настороженно, между прочим, научили меня, что можно найти равновесие между двумя частями себя, а не требовали отказываться от одной из. Как тебе такой аргумент?

— Ну… извини. Кажется, я в самом деле недооценил происходящее, — Фокс вздохнул. — Кстати, я не настороженно — я с любопытством на них смотрел. Они зверски странные, хотя, не скрою, видно, что достойные и сильные господа.

— Ну что странные — это с непривычки. Тебе-то больше понятны мотивы и поступки здешних жителей, как я посмотрю. Вообще, признаться, не ожидал я от тебя такого сразу напора на тему «вспомни, где твоя родина!»

— Да меня попросили же! — с сердцем произнес Фокс, осекся, потом махнул рукой — мол, ладно, раз уж проболтался.

— Кто это попросил? Советники?

— Ну конечно же! Король Эльфиза, сиятельный Арваэль, и его ближайшие соратники теперь страх как боятся, что, поимев военный успех там у себя, новый сосед — Гаэль, Нордгард или же оба — пожелают заявить права на… Чего ты смеешься?

— Какая чудесная чушь, Фокс! Я не знаю даже, что лучше — гаэльцы-завоеватели Эльфиза или ты на службе у Совета!

— А что такого в моем участии в делах Совета? — вскинулся торросский всадник, но Амир отмахнулся, продолжив гнуть свое:

— А про Гаэль я так скажу — дружище, у нас только что отгремела война. Новой нам не хочется совсем. Поверь. И долго не захочется! А что до твоих дел с Советом… что ж, я верю, ты все же не дашь им себя окончательно окрутить. Пусть даже ради позволения жениться на Миле, дочке Кэльтона.

— Эй! — с Фокса окончательно слетели все остатки церемонности.

Амир снова хмыкнул:

— Да, я знаю, ты старше и это, по идее, ты должен бы мне давать советы, но я вырос, Фокс. Вырос и повзрослел за прошедший год — едва ли сам себя узнаю, если хочешь честно. За год многое случилось, я много чего видел. Поэтому уж лучше я малость понадоедаю тебе своими воззрениями, чем мы окончательно разругаемся из-за каких-то политиканов.

— Ну… ладно. Я не обижен, я понял, что был не так уж и прав. Значит, ты все же не собираешься сюда возвращаться насовсем? Ты же всадник, и всадникам бы лучше держаться всем вместе, и совместно решать вопросы на благо всего мира вокруг. Всего — а не малой его части.

— Нет, Фокс, нет. Куда я сорвусь от людей, что зовут меня своим правителем?

— Решать тебе, твоя судьба в твоих руках, — вздохнул Фокс.

— Да какая там судьба, — хмыкнул Амир — Это называется иначе — долг. Негоже дать обещание и не сдержать его. Особенно — обещание, данное многим. Или одному — но у самой Грани.

Фокс коротко кивнул, соглашаясь — и после скомкано попробовал свернуть разговор на что-то другое — но, по счастью, не подать виду, что он все же изрядно растерян, эльфийскому всаднику помогло появление Милы — принцесса очень быстро, почти неприлично торопливо поприветствовала Амира и тут же куда-то потащила своего возлюбленного. Фокс нисколько не сопротивлялся — и Амир снова оказался предоставлен сам себе. Впрочем — ненадолго. Льюла и Скай вернулись с прогулки, и драконица заняла привычное место за спиной своего всадника.

Да к тому же праздник потихоньку приближался к своей кульминации — на Белую Луну (Амир все никак не мог отделаться от гаэльского названия «Молочная») эллеральская пророчица, хранительница источника-оракула, приходила в город и передавала всем желающим короткие предсказания на грядущий год. То, что эльфы континента Краймор почитают началом года именно этот Поворот, Амир тоже всегда находил каким-то странным. Ну да что ж — у каждого народа свои обычаи.

— Пойдем. Амир, мне кажется, тебе стоит подойти к пророчице, — мать неожиданно оказалась по левую руку молодого конунга, тот аж вздрогнул — до того неслышной оказалась ее походка.

— М-м-м… ну раз ты так считаешь… ладно. Не сказать, что я слишком этого хочу, правда, — пробормотал Амир.

— Амир, я согласна с Айенгой, — неожиданно горячо поддержала Льюла. — Пошли! Говорят, за все время существования Эллераля не было случая, чтоб она ошиблась!

— Это все потому, что она говорит загадками — как хочешь, так и понимай, — хмыкнул Амир.

— Тогда тем более мы ничего не потеряем! Уж разгадывать загадки наши новые товарищи умеют лучше всех прочих!

— Ну ладно, Лью, ладно… идем. Ух и толпа собралась!

Стоило Амиру и драконице двинуться в сторону цветного шатра, растянутого над местом, облюбованным пророчицей эллеральского Оракула, как тут же со всех сторон собравшиеся принялись окликать друг друга, сторониться и пропускать под то тут, то там слышимые восклицания:

— Дорогу аргшетрону! Первая очередь — всаднику янтарного дракона!

— Сама пророчица хочет тебя видеть, всадник, — учтиво поклонившись, сообщил ближайший эллералец.

— Любопытно, — пробормотал Амир, но все же подошел к шатру. Там, среди подушек и покрывал, сидела немолодая, со следами многих волнений и тяжелых дум на лице, молочноволосая эльфийская женщина в одежде, при взгляде на которую Амир почему-то живо вспомнил старого Кайлеви, тайальского шамана, своего близкого друга и помощника — наряду с Имором старик помогал юному конунгу в делах. Амир подумал, что за все свои юные годы, проведенные тут, никогда раньше не видел ее — только слышал. Ну что ж — вот и встретились.

Пророчица тонко улыбнулась и приглашающе повела рукой. Амир присел подле, с краю.

Пророчица повернулась лицом к лицу и наградила всадника долгим взглядом, потом разомкнула губы и неторопливо заговорила:

— Ровно феникс предо мной сидит, — начала она. — Ты не зверь и не человек…

— О, почтенная, это всем известно, — спокойно ответил Амир.

Она спокойно остановила его жестом.

— Но ты стал сильнее того и другого. Ты принес мир — и имя твое, что ты почитаешь скорее прозвищем, тебе подходит сейчас, как никакое другое. Многие ценят и любят тебя, Сын Волчицы, у тебя сильные и храбрые друзья, чистые сердца пойдут за тобой, если будет на то твое желание. Но помни — у победителя всегда бывают и завистники, затаившие злую черную горечь под время, когда смогут излить ее, — проговорила оракул тихо, словно нараспев. — Охота может прийти и за охотником, помни.

— Звучит не очень обнадеживающе. Слишком туманно и зловеще, я бы сказал, — поежился Амир.

— Я не пугаю тебя, юноша. Ты, если я все правильно понимаю, силен и должен справиться. Просто до сих пор тебе сопутствовала удача — и если вдруг на тебя посыплются неудачи, не опускай рук. Темнее всего — перед рассветом. И береги друзей. В них — твоя сила. Но и слабость тоже. И горькая судьба может спать в любом, ровно феникс спит в огне, помни и это.

— Я это и так знаю. Твои слова, пророчица, могут быть отнесены к кому угодно и в любой период его жизни.

— Ты похож на своего отца. Точно так же не хочешь верить моим словам, — вдруг улыбнулась пророчица. — Я не могу сказать ничего точнее, да и не имею права — но все же, все же… Запомни, что я скажу. Ты важен, молодой всадник, во многих смыслах разом. Будь внимателен, идя свой жизненный путь — не оступись!

— Хорошо. Я всегда внимателен, — кивнул Амир, и, скрывая скребущую внутри тревогу, поднялся. Коротко кивнул пророчице — и удалился к своим.

— Ну, что сказала пророчица? — поинтересовалась Айенга.

Амир пересказал.

— Для такого вывода, архэтро, не нужно быть пророком! — вклинился случившийся поблизости Фиантэйн. — Но слова стоящие! Я бы прислушался, правда, без излишней старательности в поиске недругов вокруг себя, а то так недолго и в подозрительного и мнительного хмыря превратиться. Воин и правитель обречен иметь врагов, это всем известно.

— И поэтому стоит быть внимательнее, — кивнула Айенга. — Но новости великой не принесла пророчица никакой, в самом деле.

— Ну что ж, отсутствие новостей — уже вполне добрая новость! — подытожил Амир. — Ладно, ну их совсем, эти пророчества… Мам, я тебе хотел вот что предложить — поедем с нами, а? В Нордгард. Ты же говорила, что устала от здешних… всех. Вон, даже за город перебралась. У нас все были бы безумно рады — и мы с Льюлой в первую очередь.

— О, Амир! С преогромным удовольствием! — Айенга заулыбалась.

— Тогда с нами, как пойдет обратный корабль? Тебе помочь с вещами?

— М-м-м… Я с радостью, но, Амир, у меня тут еще одно дело недоделанное. Буквально на пару лун еще — мне нужно дочитать и проверить одну вещь. Я же все это время тут занималась чужой магией, изучала все, что известно о чародействе еще с акларийских времен.

— Ты отыскала, что хотела? — вспомнив, что мать и в самом деле только этим и была занята, спросил Амир.

— Почти. Я за этот год вплотную приблизилась к разгадке одной вещи, не дававшей мне покоя добрых шестнадцать зим до этого. Осталось еще кое-что проверить и подбить остальные теории под одну плашку — и я вольна буду ехать куда угодно! Сменятся еще две луны, сын — и я отправлюсь к тебе и к нашему народу. Хорошо? Просто там, у вас — у меня будет сразу очень много занятий, а завершение этого я не хочу откладывать.

— Замечательно! Как будешь готова в путь — напиши письмо, мы с Льюлой за тобой прилетим. Как раз потеплеет! — Амир приободрился, получив от матери согласие на свое предложение.

Остаток вечера прошел незаметно.

Прочие дни вынужденного гостевания тоже не доставили всаднику Льюлы хлопот или огорчений — но на обратный корабль он все же взошел с изрядным облегчением.

Глава 3. Ярмарка трудов долгой зимы

Весенние ярмарки традиционно называли «ярмарками трудов» — в противоположность осенним, за которыми твердо закрепилось поименование «ярмарки плодов». Почему они так назывались — объяснять никому было не нужно. Осенью на торжища народ свозил то, чего успел собрать от земли, урожай возделанных и собранных в лесу плодов — зерно, овощи, фрукты, орехи, ягоды, грибы, травы всех возможных видов, свежие или уже приготовленные тем или иным образом к хранению — соленые, моченые, сушеные, или еще как хитро обработанные. Был на таких ярмарках мед — в сотах, в бочонках, в крынках, или уже перегнанный в золотистый хмельной напиток, были эль, пиво, вина, наваренные за богатое на травы лето сыры, осенняя сезонная дичь — и очень мало при том всяких ремесленных товаров. Берестяные короба да плетеные из лозы штуки, разве что — по сезону.

А вот на весенних ярмарках наоборот — представляли то, чем мастера за зиму успели свои руки занять. Шерсть — пряденная, тканая, вязаная. В мотках нитей или свертках готовых тканей. Крашеная или нет, тонкая для верхнего нарядного платья или грубая — на парусину. То же — лен, выпряденный-выкрашенный за зиму. Готовые платья с причудливой вышивкой, посуда, товары кузнечного или ювелирного мастерства — все то, что требовало много времени, терпения, работы. Хочешь крепкую обувь, красивый плащ, надежную упряжь на коня? Весенняя ярмарка — самое время присмотреть себе их! Тут же — выделанные меха, выдубленные кожи, резная кость. Мясо зимней добычи — копченое или в колбасах. Соленые и копченые рыбины с ледяного зимнего лова — жирные, с аж прозрачным нежным мясом.

По всему и понятно — осенью торгуют тем, что собрали, а весной — тем, что наработали, пока коротали скупые на свет зимние дни в общем доме при лучинах и жировых плошках-светильниках. И даже сложные гаэльские слова «Онаэорбэхэ» и «Онаэторэхе» это же самое и означали, ровно как и у северян.

Ну, что ж, Онаэорбэхэ, значит.

Нордгард полнился шумом и гамом ярмарочных дней уже полную седмицу — и конца-краю пока что этому разгулу видать не было. Солнце, пока что не щедрое на тепло, но с каждым днем все ярче сияющее, играло на начищенных гранях металла, лаково блестело на седлах и упряжи — новенькой, только из-под рук скорняка! Красило — вместе с все еще ощутимым морозцем — румянцем щеки торговцам и покупателям.

— Хорошая ярмарка, а, йохтэ? — Кайлеви топал подле Амира-Имбара, в пол-уха прислушиваясь к его разговорам со встречающимися на пути. Хитроглазый старик-шаман нечасто совался в такие людные и шумные места без чьей-то просьбы, но когда он это делал, становилось ясно: что-то задумал.

— А то! Я, признаться, не думал даже, что так широко развернемся!

— Так уже успели обжиться-то, конунг! — басовито откликнулся идущий о другую руку Хакон. — Отчего не развернуться!

— Я ж прежних ярмарок не видел, не забывай, — усмехнулся молодой правитель.

Хакон добродушно прищурился, и уже собрался что-то сказать — но тут отвлекся на примеченный цепким взглядом кинжал на прилавке уже малость охрипшего от непрерывного трепа с покупателями гаэльца. По повадке видно — сам он мастер-кузнец и есть, привез вот товар. Конечно же, горный-северный, откуда-то из Гилвэйн, что ли — лицо у кузнеца-торговца оказалось даже полузнакомое, и Амир отметил про себя, что стоило бы подойти поздороваться, но пока что идет дальше.

Следом куда-то вбок нырнул — но так же проворно возвернулся — и Кайлеви. На ходу спрятал в поясную сумку новое кресало — прежнее, Амир помнил, еще до ледостава в реке утопло, когда старый шаман омутного «ишши-умбу» гонял. Странным шипящим именем тайале величали какую-то гадостную вариацию водяника, точнее Амир не знал, а спрашивать большого желания как тогда не имел, так и сейчас тоже.

Шаман, надо отметить, появился как раз вовремя, чтобы понаблюдать за одной прелюбопытной сценой. К молодому конунгу целеустремленно шли навстречу плотной группкой только вот недавно приехавшие люди из дальних закоулков Лисьего Берега. Кайлеви Туну-Кайха и половинки взгляда хватило, чтоб понять, кто таковы, и почему так поздно приехали. Тайале-тундровые, полукочевники, не слишком-то похожие одеждой и укладом жизни на своих собратьев, живущих ближе к горам, обитателей предгорий, лесов и болотистых низин — но такие же светловолосые, веснушчатые, яркоглазые и круглолицые, со все тем же лисьим прищуром и чуть вздернутыми носами. Об этом Кайлеви тут же и сообщил йохтэ Имбару, стоило тому только чуть удивленно дернуть бровью.

— Йохтэ-ванха Имбаар! Мягко выстелет тебе дорогу светлым мхом Исъян-маано, и золото солнечного света не покинет твоих чертогов! Прими дар — мы издалека путь проделали, теперь, чтоб торг удачен был, сперва отдариться нужно, уважь! — вперед выступил самый старший мужчина из группы, к тому же — наряднее прочих одетый. Синее, красное, белая с красным вышивка, нежный белый мех на вороте, узорчатые рукавицы за поясом, шапка с кистями…

Глубокий поклон — конунгу, потом — шаману. Человека большой силы в Кайлеви любой тайале узнает сразу, а как — только гадать остается.

— Старший стойбища, не иначе. Они, йохтэ, не так, как мы, живут, я уж рассказывал, — негромко произнес старик, и Амир кивнул, разом обоим собеседникам.

— Примешь ли?

— Приму, приму! Имя твое как будет, почтенный?

— Перре, сын Нуути, йохтэ, — назвавшийся вновь чуть поклонился, потом обернулся, бросил через плечо спутниками пару слов на своем, почти неразборчивом в этакой вариации лисьем наречии — и те передали приготовленные дары старшему.

Большая часть даров оказалась ожидаема — меховое одеяло, богато отделанное по краю красной и белой бахромой, да с вышитыми вставками, такие же нарядные унты — не зазорно и конунгу в таких по морозам здешним ходить! Резной кубок из клыка морского зверя-моржа, пояс с узорными костяными накладками, несколько оленьих шкур отличной выделки… но пуще прочего Амира подивил живой подарок — ручная лисица.

— Это охотничий выученный зверь, йохтэ! На охоту за птицей пойдешь — бери с собой! Птицу на крыло поднимет, подстреленную потом по нюху сыщет и принесет! На норного зверя пойдешь — тоже бери! К логову приведет, лаз раскопает, в обход добыче удрать не позволит! Редкий хороший зверь! Хозяина крепко знать будет, приученная! Молоком с руки напоишь, мяса дашь — все, верней не сыскать!

— Как зовут? — спросил Амир, принимая рыжего зверька на руки прямо вместе с ровдужным платком, под которым лисицу все это время прятали. Чуть опасливо принимая — ну а как цапнет? Чего-то слегка не в духе зверек — зевает, щурится, ушами прядает — шумно! Людно! Но молодой охотник, передающий зверька, совершенно бестрепетно почесал зверя за ушами и негромко сказал — не кусается.

— Кайсси, — ухмыльнулся Перре. — Это — она. Когда лисица, а не лис — лучше ловит, послушнее к руке. Кайсси вообще редкая удача — почти сразу приручилась, и страх, какая умная! Вот сезон охотничий подойдет — непременно опробуй, йохтэ! Лучше нашего стойбища никто не умеет лисиц выучивать!

— Хорошо, Перре, благодарю, пусть у тебя торг будет славный! — улыбнулся конунг.

Гости из дальних краев разразились радостными и благодарственными восклицаниями, Амир только усмехнулся, отпустил купцов, взмахнув рукой — и те тут же пошли искать место и разворачивать свои товары.

Лисица завозилась на руках у нового хозяина — но не столь беспокойно, сколь любопытно.

— Добрый подарок, йохтэ! Самым большим вождям таких зверей только дарят, — усмехнулся в усы Кайлеви. — Идем до дому — в самом деле, покорми зверя, чтоб только тебя знал. И никому другому с рук кормить не дозволяй, понял?

— Понял, Кайлеви, понял, — усмехнулся Амир, предвкушая, какое удивление вызовет диковинный зверь — выученная охотничья лисица — и среди друзей-северян, и среди гаэльцев, буде Амиру захочется показаться с новым подарком при дворе короля Леона Мааркана. Нет, пожалуй, это уж слишком. А вот в гости к лорду Гилри заехать — при случае можно! Молодой глава клана Конрэй жутко падок на всякие необычные и интересные штуки же!

Весна вообще была для жителей Гаэли горячим временем — после сонной медленной зимы течение времени точно разгонялось, что вырвавшийся из-подо льда ручей, и точно так же кипело, бурлило событиями, встречами, поездками.

— Знаешь, конунг, а мне вот даже нравится, как у наших соседей все придумано. Хороший уклад, правильный, как раз по их земле — самое оно! От Молочной Луны до Эйстре, весеннего равноденствия — время ярмарок. От Равноденствия до Зеленой Луны — Весенние Состязания, ну а уж как Зеленую Луну встретят — там не до разъездов, там время работы настает — земледельцев наделы ждут, пастухов — выгоны скота, тоже горячая пора, но совсем по-другому. До Середины Лета — не выдохнуть спокойно. И после тоже — посвободнее, но не надолго. Лето же, сам знаешь, не столь длинно, как всякому хотелось бы! — Вильманг, надо признать, любит растекаться мыслию по древу какой-либо идеи, вот и сейчас, когда Амир и близкие друзья его отца, а теперь — и его собственные товарищи, сидели обсуждали грядущую коронацию монарха соседей-гаэльцев, начал рассуждать о том, как вообще гаэльцы свой год живут.

— Вот и мы потихоньку в это же самое почти и уходим, кажется, — Хакон почесал свою черную бородищу, чуть хмурясь. Кто его плохо знал, решил бы — недоволен чем. Но нет, это просто такая манера — сам хмурится, а глаза смеются, и под усами улыбка проглядывает. Этим почему-то самого юного конунга Хакон к себе сразу и расположил при знакомстве.

Знакомство то состоялось меньше года назад, но Амиру казалось — этих людей он знал всю жизнь.

— Тебе оно что, не по нраву, что ли? — ворчит Ингвар — тоже больше по привычке.

— А я что, разве сказал, что не по нраву? — возражает Хакон, и Олло — его побратим, вечно смешливый, что мальчишка, даром, что пятый десяток зим уже распечатал, хохочет над перебранкой, потом заявляет:

— Да хватит уже отвлекаться на что ни попадя! Этак мы до ночи ни до чего не договоримся!

— Так вроде ж договорились, нет? — это снова Вильманг, и Амир кивает, так, мол.

Вообще они разговаривали о том, кого Амир с собой позовет в Даар-Кандр, на грядущую коронацию — в письме-приглашении, подоспевшем ко дубовому трону Фрамстаага аккурат в последний день ярмарки, говорилось: «Конунг может взять с собой, кого пожелает».

И тут явно была какая-то хитрая заковырка — от того, с кем прибудет молодой конунг и всадник (не считая дракона, разумеется), зависело потом отношение всей правящей верхушки Гаэли. А что она не заканчивается на его личных друзьях — семействе Мааркан, лордах Ардэйх — Уаллэне с его племянником, да лорде Гилри Конрэе и рыцаре Вердэне Д'Арайне, Амир понимал и без подсказок.

В результате, после довольно долгого обсуждения с участием и вот этой компании, и старого Имора, и даже Кайлеви, Амир решил, что возьмет с собой всего четверых.

Хирре Иморсона, как будущего ярла гнорргов. Тойво — тайале от перевалов конрэевских гор до самых дальних фьордов по нордгардскому берегу именно его вождем воинов почитали. И Олло с Хаконом — как личную охрану, потому что «ты, конечно, конунг, воин хоть куда, и дракон твой тебя в обиду не даст — но не следует правителю к чужому двору без хускарлов являться!» И что больше двух почтут уже за оскорбление, а меньше — не по статусу, тоже особого пояснения не требовало.

На том и решили.

Сам же Даар-Кандр, чем ближе была назначенная дата, тем более полнился суетой приготовлений и самыми разными настроениями.

Все уже знали, что король Леон — будущий Император Леон Мааркан — намерен назвать главной столицей не солнечный Силамар, как было при его брате, и задолго до него, еще со времен Золотой Струны, пожалуй — а северный Даар-Кандр. В связи с этим было немало самых причудливых слухов — о том, останется ли Силамар столь же важен, или его слава увянет, буде король (ах, разумеется, Император!) не назначит туда наместника. А если назначит — то кого?

Попутно сплетники трепали без дела и вопросы возможного наследования — у короля нет сыновей, но есть дочери. Наследником может быть и внук — это вполне согласуется с логикой и укладом гаэльцев уже многие века, но тогда, верно, королю уже сейчас следовало бы подумать — а не объявить ли одну, а то и обеих своих дочерей, на выданье? В желающих посвататься не будет недостатка! Досужие сплетники нисколько не печалились тем, что повторяют из уст в уста запущенную кем-то ловким идею — и идея эта ширилась и росла.

Впрочем, принцессам Мааркан она была вовсе не по вкусу. Если Кира только насмешливо фыркала, отшучиваясь и ловко переводя поднимаемую тему, то Айду, как старшая, постепенно понимала, что еще немного — и ее терпение лопнет. В основном потому, что она уже начала догадываться, кто был тем ловкачом-болтуном, кто подкинул ко двору, да и на языки народа, эту мысль — о необходимости выдать замуж если не обеих дочерей, то хотя бы «самую старшую и достойную». Вся беда была в том, что Айду вовсе не хотела выступать в роли породистой кобылы, которой хозяин вздумал вдруг непременно подыскать жеребца.

И от того все чаще обсуждения сей темы, буде их затевал с дочерью сам король, заканчивались разговорами на повышенных тонах. Вот и сейчас за дверями одного из не главных, но тем не менее, используемых обычно для собраний, залов, царило, судя по доносящимся из-за неплотно притворенных створок, нешуточное напряжение. Скандал, кажется, только собирался набрать обороты, но тут дверь чуть качнулась на петлях — в зал кто-то собирался войти. Кальбар Д'Ошелл, то ли на собственную беду, то ли наоборот, скорее, на добро — будет кому все же помирить разругавшееся семейство! — присутствующий тут же, слегка напрягся. Не хватало еще чужих ушей в и без того непростом разговоре!

— А, вы, кажется, заняты, Ваше Величество, — заглянувший решил было ретироваться, но Айду, узнав посетителя, громко ответила за отца:

— Да нет же, лорд Эохайн, что вы! Ничего такого, чего нельзя было бы решить в присутствии кого-то из родственных нашему кланов! Вы одни, или лорд Ардэйх с вами?

Голос принцессы сочился ядом, но советник, стоящий в дверях, мигом сообразил, что язвительные интонации обращены отнюдь не к нему.

— Нет, принцесса, я один, — он чуть развел руками.

— Жаль, — искренне огорчилась Айду. — Ну да ничего, вы нам ничуть не помешаете!

— Айду, — король Леон устало потер лоб. — Пожалуйста, перестань…

— Нет, отец, это я должна тебе сказать — перестань. Не надо решать за меня мою судьбу, я уже много раз это повторила — и повторю еще! — Айду заговорила чуть тише — но не менее напористо.

— А что, собственно, случилось? — вошедший, названный лордом Эохайном, не чинясь, обнял по-отечески принцессу, королю пожал руку, а самого Кальбара удостоил лишь сдержанным кивком. Первый министр сделал вид, что не заметил столь явственного отсутствия интереса к своей персоне. А про себя лишь отметил — снова, ага. Ничего не меняется. Ну еще бы, подумал первый министр. Где уж ему здороваться с ним на равных!

Это была все та же проклятая «Горная Кровь», с первого взгляда видно — губы в нитку, хищный птичий нос, острые, точно резцом в камне выбранные, черты лица, неприятная, какая-то волчья улыбка, светлые до бесцветности глаза, бледная кожа и темные, что косачиное перо, волосы. Правда, у конкретно этого лорда — отмеченные парой седых прядей, что только усиливало контраст. Впрочем, что удивляться — вошедший был главой одного из самых старых восточногаэльских кланов, для него и король Леон был в первую очередь «лорд Мааркан», и только потом уже — Его Величество. Горные кланы вообще считали друг друга едва ли не поголовно родичами — и лезть в эти запутанные отношения было совершенно не с руки. Кальбар мысленно проклял явившегося так некстати лорда-советника — и возблагодарил судьбу, что он все-таки один, и никто из других «горных» не составил ему компании. Ни из его верных, тех же Эохайнов с двойными фамилиями, ни Маарканов, ни, упаси Сокрытые, кого-то из клана Ардэйх. Конрэев и так при дворе было немного, да и, по счастью, ни с кем из них сам Кальбар не успел еще закуситься ни разу — хотя тоже те еще подарочки Зора, в самом деле. Нет, уж пусть вклинившийся в беседу будет одним-единственным сейчас в этом зале, спасибо. В этом Кальбар придерживался прямо противоположного мнения, чем Айду. Все же разговор, так или иначе, касается и его самого!

— Что случилось… да в общем-то ничего особого — отец почему-то решил меня выдать замуж. А я, представляете, лорд, замуж не собираюсь в ближайшее время вообще — не то, что за найденного отцом жениха, а вообще. Это последнее, о чем я сейчас думаю — но отец от чего-то настаивает…

— Так ты скажи точно — ты против кандидатуры или самого факта, тебя не поймешь!? — король устал изображать хоть какие-то приличия и заговорил по-простому.

— И того, и другого! — отрезала Айду. — Но главным образом — против того, чтобы мне навязывали что-то! Равно как и кого-то! Уж что-что, а мужчину, который застегнет на мне новый плащ, я сама в состоянии выбрать!

На Кальбара она при этом подчеркнуто даже не смотрела.

— Я думал, ты согласишься, что для государства….

— Для государства, отец, это не имеет никакого значения! Ты и сам, отец, еще не настолько истрепан жизнью, чтобы думать о том, кто взойдет на престол после тебя. Милостью Сокрытых — так еще и не скоро вообще задумаешься. Тоже мне, нашелся умудренный годами старец!

— Твое Величество, — лорд Эохайн усмехнулся, успокаивающе похлопав принцессу ладонью по предплечью. — Мне тоже кажется, что ты слегка, э-э-э, погорячился. Никого из горных не женишь насильно, это совершенно дурная затея! И будто ты сам забыл, каким ты был лет этак пятьдесят назад!

— Я не собирался никого насильно никуда тащить, — буркнул король.

— А мне, папа, показалось совершенно иначе!

— Ты даже не дослушала, Айду! Ну как не стыдно! — лорд Мааркан снова начал раздражаться — Как девчонка строптивая! Ну что за дочерей мне боги послали?

— Отличных дочерей, — лорд Эохайн пожал плечами. — Наследник и должен быть таким — своя голова на плечах, сила духа, решительность… чем ты недоволен, король Леон? Я на твоем месте рад был бы, обе они совершенно замечательные будущие королевы. К слову, твоя дочь права — ты и сам еще… рано, в общем, поднял эту тему. Не сетуй попусту, и Айду, и Кира — совершенно замечательные дети, надеюсь, мои младшие вырастут такими же решительными и не лезущими за словом в карман… хотя они за словом-то и сейчас не особо куда-то лезут! — лорд-советник улыбнулся.

Король вынужденно ответил на улыбку, вздохнул.

— Ладно… боги с вами. Айду, может, хотя бы перед первым министром извинишься?

Кальбар тихо шепнул королю «не стоило», но тот лишь удивленно покосился на него.

— За что? — Айду высоко вскинула брови. — За то, что сказала, что не пойду за него? Нет, пап, это лишнее. Извиняться за каждый отказ — у меня язык отсохнет, честное слово. К тому же лорд Д'Ошелл и так прекрасно знал мой ответ. И я не понимаю, на что он рассчитывал, услышав мое мнение по этому вопросу не далее, как одну полную луну назад.

Закончив эту изысканную тираду, принцесса, наконец, обернулась к Кальбару:

— Кальбар, я не знаю, да и знать не особо желаю, ты ли подал отцу такую мысль, или он сам родил это гениальное решение — но я настоятельно прошу тебя оставить попытки прибрать меня к рукам. Я ценю тебя как политика и соратника, но, во-первых, замуж я в ближайшее время не собираюсь вообще ни за кого, а во-вторых… я действительно думала, мы давно решили этот вопрос. А если кто-то считает, что не решили — я вон к лорду Эохайну в замок уеду с бессрочным визитом. С просьбой не пропускать ко мне никого! — тут она обратилась к горному:

— Вы же не откажете мне в такой просьбе, лорд?

— Разумеется, леди Мааркан, я буду рад вас принять! — тот лишь развел руками. — Да и не только я, смею вас уверить! Моя жена и дочери будут счастливы просто!

— Вот и славно. Я полагаю, на этом вопрос закрыт, а мне пора идти! — Айду испытующе глянула на отца. Тот кивнул, и девушка покинула зал.

Король же с советниками остались — перешли к обсуждению какого-то не столь противоречивого вопроса.

Кальбар все это время едва сдерживал кипящие в нем эмоции, внешне оставаясь невозмутимым. Сейчас он остро ненавидел всю восточногаэльскую клановую систему с этой их круговой порукой, с преклонением перед личной волей и древними, как сама земля, понятиями чести. И с практически отсутствующим разделением веса слов мужчины или женщины высокого рода. И остро понимал: для всех трех прочих кланов Айду — их будущая королева, а он сам — всего лишь внезапно набравший влияние незнакомец. Чужак, как есть чужак.

Эохайн, Ардэйх, Конрэй — три клана, что встанут за плечом клана Мааркан так или иначе. Ни к кому другому корона с самого возникновения гаэльского государства не могла уйти — только эти четыре семейства. «Горная Кровь», будь она проклята!

Кальбар вздохнул и приказал себе успокоиться. При чем тут, собственно, клановая система, которая старше любого из гаэльцев на выбор — если Айду его не то что не любит, а уже почти ненавидит? Кажется, эта попытка короля склонить гордое сердце своей дочери к силамарскому политику только ухудшила ситуацию. Принцесса с самого начала была более чем холодна к нему, и дело вовсе не в том, что тогда сам Кальбар был приблудным наемным убийцей без прошлого и будущего. Ее вовсе не это интересует — героическое прошлое и блистательное будущее у него сейчас есть, и что? А до этой победы, когда каждый день для любого из их компании мог стать последним — и тогда благосклонность и симпатию Айду дарила ничуть не менее зависшим в пустоте никчемным оборванцам — этому волчонку-северянину, например!

Кальбар предпочел не вспоминать, что никчемный оборванец-волчонок оказался, во-первых, аргшетроном, а во-вторых, сейчас это конунг сильного, хоть и немногочисленного, народа.

Хоть мир с ног на голову переверни — Айду Кальбара полюбить даже не пыталась. Ей было хорошо и так. В минуты раздражения Кальбар думал, что эта холодная и надменная женщина вообще никого не способна любить — ей может быть удобно чье-то общество, ей может кто-то нравиться или не нравиться — но любить? Разве что только себя. «Ведьма», — с неожиданной ненавистью подумал он. Слово это словно по своей воле родилось в его мыслях — так, что Кальбар вздрогнул он неожиданности. Первый министр снова одернул себя. Надо думать, что могло бы заставить изменить Айду свои взгляды на ситуацию, а не беситься попусту. Надо думать… время еще пока есть.

Закончив текущие дела, Кальбар отправился к себе — следовало привести мысли в порядок.

Правда, по пути до личных покоев его успели неоднократно изловить — но длительного личного участия ни в чем от Первого Министра не требовалось. Впрочем, Кальбару его частая востребованность другими членами Совета не досаждала — в конце концов, он сам именно этого и хотел всегда. Ну а поговорить с господами О'Лирри и О'Грэнн, что в числе прочих пожелали его общества, было даже приятно. В отличие от заносчивой горной знати, их аналог с восточногаэльских равнин казался ему куда как более приятной компанией. Тем более — на этих двоих сам Кальбар рассчитывал, как на ближайших соратников. К слову — взаимно. Талврин О'Грэнн, энергичный и деятельный, изрядно высоко ценил Кальбара, а молодой, и оттого несколько нерешительный Марх О'Лирри видел в них обоих поддержку и надежных союзников, если не сказать — более опытных товарищей и друзей.

Марх выглядел чем-то обеспокоенным, и, внимательно взглянув и на Кальбара, Талврин наконец выдал:

— Что-то неудачный день. Что ни лицо, которое я рад видеть — то печать заботы. Что приключилось, господин министр?

— Текущие дела, — развел Кальбар руками, чуть улыбнувшись. — Сами знаете, покой сейчас только во сне навещает, да и то…

— Верно, — кивнул Марх. Молодой лорд-равнинник, казалось, не спал кряду несколько ночей.

— Ну а у вас, дорогой друг, что приключилось? — Кальбар это заметил тоже.

— Да все то же, — вздохнул тот. — Зима уже, считай, закончилась, а Гончие с южных предгорий словно и не думают убираться восвояси. Я же говорил — расплодится тварей с этим самым возросшим почитанием Зора! Ну да всем что — это наши земли прямо под носом у зверья окажутся! Накануне вот снова… терпеть не могу оборотней. Житья никакого нету просто.

— А что, моим советом вы все еще не воспользовались? — уточнил Кальбар, удивленно вскинув брови.

— Воспользовался, как же. Правда, долго пришлось искать, кто бы взялся за такой заказ — пришлось триста раз объяснить, кто я и зачем оно мне нужно! Вы только подумайте, этот старик-алхимик мне еще попенял, что подсунуть наживку, чтобы потом легче было расправиться, хищникам, планомерно уничтожающим мою лучшую скотину, это-де недостойно! — Марх страдальчески поморщился, припоминаю подозрительно-брюзгливое лицо алхимика и его «послушайте, я не хочу потерять свой единственный хлеб! Чем сиятельного не устраивает обычный вариант? Зачем усиливать магией?»

— А ты что? — оживился Талврин. Его, казалось, неудачи молодого друга трогали, как свои собственные.

— Ну что? Сказал, что эти твари у меня уже в трех поместьях скот погрызли, я не собираюсь тратить сотни тысяч корон на найм дополнительной охраны с серебром. Тем более что — и с серебром к твари надо подойти на расстояние удара оружием. А кто ж подпустит?

Собеседники согласно покивали.

Остальной кусок диалога Марх О'Лирри предпочел оставить при себе.

— М-м-м… у Гончих острый нюх. Куснув раз наживку, они тут же поймут, что дело нечисто, а сколько они там успеют проглотить? Это не убьет зверя, только ослабит!

— Да большего мне и не надо, — ответил он тогда.

Пересказывать старшим товарищам не стал — не хотелось, чтобы его считали неуверенным в себе рохлей.

— И все-таки, Кальбар, воля ваша, а как-то вы слишком мрачны для просто озабоченного текущими делами… Что, разговор с принцессой ничего нового не дал? — Талврин, надо сказать, излишней тактичностью не отличался, и силамарец тайком поморщился. В ответ же на вопрос Кальбар мрачно покачал головой, ничего не сказав. Впрочем, свое соображение о том, что сам торопливый дурак, он тоже не стал озвучивать, как и младший товарищ — свои мелкие тайны.

«Надо было Элию хотя бы сперва сплавить подальше тогда, когда я перед Молочной Луной с Айду говорил», — наконец осенило Кальбара. Элия, его тогдашняя фаворитка, слишком откровенно бросала ревнивые взгляды на беседующего с принцессой министра. И принцесса, не будь простодушной дурочкой, это тут же заметила. Ехидная фраза Айду «Сперва разберитесь со своими любовницами, господин министр!» до сих пор шуршала оползнем рушащейся надежды в его ушах. «А ведь так все славно могло бы сложиться, эх… сам виноват. Теперь — думать. Думать ровно за троих, и точка!» — из размышлений Кальбара выдернула снова речь одного из равнинных, на этот раз — снова Марха.

— Кстати, слышали ли, что Гилри Конрэй снова собрался свататься к принцессе Кире? В третий раз, вот же настырный!

— Ну так прямым текстом ему еще ни разу не отказали же, — хмыкнул Талврин. — Юная принцесса не иначе, как просто играется. Скверный горный характер не разбавляется даже человеческой кровью в жилах, выходит! В конце концов согласится, попомните мое слово.

— К тому все и идет, — согласился Марх. — Не хотел бы я видеть кого-то вроде Гилри на троне, если честно.

— Ему трон и не светит, — усмехнулся Кальбар. — Принцесса Кира не рвется к власти совершенно.

Если уж и назреет вопрос — вернее всего, преемницей станет Айду. Но какие-то несвоевременные разговоры мы ведем, ведь еще не было даже коронации нынешнего монарха!

— В самом деле, — спохватился Марх. — Если честно, я в последнее время ужасно не высыпаюсь, все думаю над этими своими бедами — вот и несу, что ни попадя.

— Не печальтесь, мой друг, мы-то точно вас не поймем превратно, — Талврин похлопал того по плечу.

Собеседники обменялись еще парой фраз о делах — и разошлись. Кальбару не терпелось оказаться у себя, потребовать пряного вина — и полежать в тишине. «Скорее бы уже эта треклятая коронация. После нее можно будет хотя бы выдохнуть спокойно!»

Правда, у покоев его уже поджидала помощница — Айлисса МэкЭвин, что маячила нескладным рыжим чучелком у дверей, не решаясь постучать, да мяла в руках стопку бумаг.

— Не ищи, Айлиса, меня там нет. И — по секрету — и сейчас тоже сделай вид, что и не будет. Я тебя не видел, а ты меня, хорошо?

— Ой…! Лорд Кальбар, а как же…

— Потом, Лисс, потом все. Если я сейчас не отдохну — я не знаю, что и с кем я сделаю! — Кальбар состроил нарочито зверское выражение лица.

Девушка-помощница, по возрасту так почти еще девочка, у него все же была довольно сообразительная и, что особенно важно — преданная и исполнительная. Он сам, только получив хоть какое-то влияние при дворе, еще даже до окончательной победы Восточной Гаэли, нашел ее и назначил своим личным секретарем и помощником. Простушка, но тем лучше — никаких личных амбиций. Достаточно сообразительная, чтобы выполнять выданные поручения, не переспрашивая трижды — но слишком глупая, чтобы совать нос, куда не просят, или задаваться лишними вопросами над теми самыми поручениями. Милый, романтического настроя отрок, любит рисовать, сочиняет стихи (для ее возраста — излишне наивные, но не безнадежные) за покровителем и наставником — Кальбар ее иногда ради развлечения учил играть на арфе — пойдет, куда угодно. Идеальный личный слуга, короче. Вот и сейчас понял — не ошибся все же, ибо девушка понятливо закивала:

— Может, вам чем помочь, лорд? Что-то нужно?

— Вина кувшин, — хмыкнул Кальбар. — И тишины!

Ну что ж, в самом деле — отдохнуть, а там и решение всех бесконечных дел назреет. Время еще есть… кажется.

Глава 4. Праздник жизни

— А как вообще у наших соседей коронация проходит? — любопытствовал Иморсон, когда северная делегация уже подъезжала к городу. — Власть же, по идее, всякому правителю должны вручить боги, я правильно понимаю?

— Ну, наверное, да, — поразмыслив, произнес Амир. Он тоже не знал, что ответить своему спутнику.

— У нас обычно как — тот, кому положено быть конунгом, либо получает право на главенство над народом из рук уже выбранного богами предыдущего правителя — вот как ты, Имбар. Или же — как совсем-совсем давно было, мне отец сказывал — если линия наследования прямая обрывалась, и преемника не было назначено самим прежним правителем, то его выбирали Слушающие Хранителей. По идее — у гаэльцев сейчас тоже… неясно. Их король взял право на корону в бою же. Значит, в любом случае нужно одобрение богов, так?

— Ну, выходит, так. Только, Хирре, я знаю не больше твоего, — развел руками Амир. — Ты не смотри, что я с ними только и делаю, что меды гоняю, я еще очень и очень многого не знаю о здешних жителях, поверь! Такой древний народ, полностью узнать их за неполный год я бы никак не смог.

— И то верно, — покачал головой сын ярла. — Я вон уже семнадцатую зиму тут коротаю, а и то…

— Увидим, в общем! Чего гадать! Затем и едем, — оборвал беседу Хакон. — Вон мост уже, не успеете оглянуться, как в город въедем, и скоро наболтаетесь со всеми так, что язык отваливаться начнет!

Олло тихо хихикнул в кулак, но комментировать не стал.

Северяне подстегнули лошадей — все же всем, как ни скрывали они это друг от друга, было любопытно — как все обставят?

Обставили, надо сказать, с размахом необычайным. Амир смотрел по сторонам — и понимал, что те же эллеральцы и то не нашли бы, к чему придраться. Город сиял. Город был прекрасен. В глазах рябило от красного и золотого — цветов клана Мааркан. Множество флагов и штандартов полоскались по ветру всюду — легкие прозрачные шелковые и тяжелые, густо расшитые, из плотных сложных тканей. Их дополняли украшения из зеленых — по сезону еще рановато, если честно, и не иначе, как в тепле нарочно держали их заранее — веток, перевитых лентами, всюду горели факела и светильники, в окнах домов побогаче маячили горшки с цветущими гиацинтами, этими же цветами украсили свои наряды попадающиеся иногда по пути богатые горожане. По площади расхаживали ярко наряженные коробейники — раздавали прохожим просто так ватрушки, бублики, берестяные кульки орехов в меду или мелкие сувениры «в честь сиятельного Императора». Тут же, на площадях — готовили помосты для музыкантов, таскали дрова для костров, расставляли столы для угощений, сооружали очаги — на них будут зажариваться целиком туши, бараньи и бычьи, а то и оленьи.

Всюду царило радостное возбуждение, густое, как медовый взвар, и воздух, пропитанный им, можно было пить, зачерпнув рогом, как натуральный эль — и точно так же захмелеть только от чужой радости, ожидания праздника и предвкушения веселья.

Амир потряс головой, мысленно обратился к Льюле:

«Ты все точно так же это воспринимаешь — или еще ярче?»

«Ярче, Амир, намного!» — рассмеялась так же мысленно драконица. — «Что ты думаешь, у меня вибриссы то и дело вздрагивают? Уж не знаю — то ли прижать их, то ли наоборот — мысли и чувства вокруг такие вкусные, но уж больно много их!»

Теперь рассмеялся Амир — уже вслух.

Встречающие отнесли это на свой счет — но не слишком-то и ошиблись. Молодой конунг был рад новой встрече, тем более что встречать его вышли обе принцессы с сопровождением. Это, конечно, настраивало на церемонный лад, и душевные объятия оттого откладывались, но ничто не мешало преклонить перед Айду колено, коснуться губами ее ладони — и получить в награду приветственный легкий поцелуй в лоб. И как бы ни было внимание Имбара поглощено созерцанием ее красоты — Айду и в самом деле была настолько хороша в новом праздничном наряде, где переплетался алый шелк пышных рукавов и индиговый бархат с изумрудным переливом, что дух захватывало — от внимания не ускользнул и одобрительный гул голосов собравшихся, наблюдавших эту сцену.

«Кажется, уже давно ни для кого не секрет, что принцесса более чем благосклонна к тебе» — прокомментировала Льюла, меж тем также приветствующая всякого, кто желал выразить ей свое почтение. В здание драконица за своим всадником не пошла — «Там и без меня будет не повернуться», но весьма удобно устроилась в поставленном нарочно для нее шатре близ дворца, где не было недостатка в компании и угощении.

Люди и элро же проследовали под крышу.

— Все так красиво нарядились, что я никого почти не могу узнать, — шутливо пожаловался Амир, когда они прошли во дворец.

— Не обманывай, — погрозила пальцем ему Айду, а Кира только хихикнула:

— Если что, аргшетрон, можешь спрашивать у меня или вот у сестры — познакомим заново!

— Ну, я думаю, до такого не дойдет, — посмеялся и Амир. — Но должен же я был как-то отметить, что все столь ослепительно хороши, будто из сказок и преданий прямиком вышли! Кира, тебе безумно идет этот бледно-золотой цвет! Ты — точно рассветный луч, а Айду ровно в краски заката ветреной и холодной поры облачена, глаз не отвести!

— Это ты еще мою ма, то есть, королеву Мааркан Ла Гаэль, не видел, — вздохнула Кира счастливо. — Я ее тоже не помню такой чудесно прекрасной, даже с парадных портретов!

— И даже на свадьбе с нашим отцом королева Айлла держалась куда как более зажато, оттого да, пожалуй, сегодня она, в самом деле, куда как более хороша, чем даже тогда, — подтвердила Айду. — Киры еще не было, а я помню, и это в самом деле так.

— Айду, с тобой все равно никто по красоте не сравнится, — шепнул на ухо ей Амир, и старшая принцесса явственно расцвела от этих слов, хотя снова в шутку погрозила пальцем.

За светской болтовней они незаметно влились в общую массу народа в Главном Зале.

Сколь бы Амир не был занят беседой, а все же по сторонам он смотреть успевал. И натурально чуть не подпрыгнул от удивления, столкнувшись буквально нос к носу со жрецом в непредставимо пышном и богатом, но при том невероятно странном облачении — сверху нечто ослепительно-алое с белым, вычурно отделанное серебром, а нижний слой одежды — черный, сумрачный, непроглядный, как предзимняя ночь. И Амир его почти мгновенно узнал. Юэнн, жрец из затерянного в лесах южных гор святилища Крэссан-на-Лиа, отшельник, почитающий Зора, побратим Тирна и Мэла — один из тех, у кого Амир учился совладать со вторым своим обликом. Молодой конунг во все глаза уставился на жреца. Тот же не подал виду, что узнал в ответ — только с непроницаемым лицом поклонился и произнес:

— Доброго праздника, аргшетрон. Доброго праздника и вам, принцессы и добрые господа.

— Это же… — Кира, к слову, тоже опознала встреченного. — Ну, отец и дает! Ох! Кажется, я начинаю уважать папу гораздо сильнее, чем прежде!

Амир усмехнулся. Ну, вот и разгадка-ответ на тот вопрос, которым задался сын Имора. Вот кого, значит, позвал король Мааркан для того, чтобы назвать свою власть — данной богами.

— Равнинников ждет неприятный сюрприз, — хмыкнул, выныривая неведомо откуда, Гилри, лорд Конрэй, и тут же ловя Киру за руку. Он был неотразимо хорош сейчас, в изысканном наряде и со вплетенными в темные пряди золотыми нитями, и явно прекрасно это осознавал, буквально наслаждаясь чужими взглядами. Широкая улыбка и искристый блеск по-морскому светло-синих глаз явно свидетельствовали о великолепном настроении молодого лорда.

— А? — не понял Амир.

— Ну видел, нет? Друид, — горный мотнул головой в сторону, куда удалился Юэнн. — Жрец Зора! Олений череп-подвеска из черного железа на груди, на пальцах перстни с кровавыми гранатами, черная лейне под традиционной бело-алой накидкой… клинок с костяной рукоятью на поясе, опять же. Поверь, ты не слишком хочешь знать, чья это кость!

— Я знаю, Гилри, — тихо произнес Амир. — А что дела равнинным до горного капища и его обитателей?

— Гончие же. Равнинники их боятся вусмерть, сейчас ропщут, мол, как Зора начали славить везде — так и житья от них не стало. А лорд Леон еще и на коронацию позвал главным действующим лицом одного из зоровых детей! Силен король, что и сказать!

— Этим ваши равнинные собратья удивительно напоминают Эллераль, — сухо произнес Амир.

— Не дуйся, всадник! Кому есть дело до того, что скажут пять-шесть советников? Зор — древнейший из Сокрытых, глупо жить и под его властью тоже — но не признавать этого! А ведь к победе — это все жрецы говорят хором, любому богу возносящие моления — нас именно он привел, даровав свою силу в том числе и тебе. И вообще, сегодня наш общий праздник! Праздник победителей! Праздник жизни! И пусть даже не косятся — где бы все эти неженки были иначе! Хэй!

Окликнутый кем-то, он растворился в толпе, но и Киру тоже утянул за собой.

Амир со спутниками подходили то к одной, то к другой компании, иногда кто-то сам присоединялся к ним на какое-то время, а после шел общаться с другими встреченными господами. Так постепенно, не смотря на огромное количество собравшихся, пообщаться успевали все со всеми — если только, конечно, кто-то не поставит себе целью избегать определенных встреч. Некоторых же было видно издалека и сразу — захочешь не заметить, ан не выйдет. Вот как Ардэйхи — ровно сапфировый утес в бурливом море.

— Всадник, эхей! Ясного тебе неба вовеки, Амир, изволь сюда! — Кинн Нэйт-Ардэйх помахал рукой, и Амир присоединился к группе элро, облаченных в густо-синее с серебром. Старший лорд — точно образец ледяного величия и сдержанной, суровой красоты. Все за то: и прическа, высоко собранные в узел волосы — не все, оставлен водопад тонких косичек по плечам, и вышивка на одежде — тонкая и легкая, и украшений минимум — перстень с кианитом, браслет с рысиными головами на левом запястье, сложный крупный аграф-пряжка на плаще да витой тяжелый торквес под воротом. Разбойничья серьга с пером и бусинами, разумеется, осталась в прошлом — только вот белесый шрам на скуле все того же лесного воина-повстанца напоминает. Амир только головой покачал, заметив:

— Уаллэн, вам только венца не хватает! Будь я чужеземцем, так и не сразу понял бы, кого коронуют — вас или же все-таки лорда Мааркана!

Старший Ардэйх удивленно моргнул, а потом неожиданно рассмеялся:

— Конунг, ты чего? С каких это пор мы вдруг на такой излишне церемонной ноте общаемся?

Амир улыбнулся, пожав плечами, а сам скосил глаза на прочую компанию, с которой перед его появлением и вели беседу Ардэйхи — то есть, сам Уаллэн, Фиантэйн и Кинн, да еще несколько их родичей, которых по именам Амир не помнил. Компания же собеседников горных состояла в основном из равнинных князьев. Из них всех северяне знали только двоих. Первый — смуглый и темноглазый, точно и не гаэлец вовсе, а торроссец или вовсе человек-кортуанец, узколицый, вечно несколько брюзгливо поджимающий губы Талврин О’Грэнн, и его близкий друг, но полная противоположность внешне — светлый до бесцветности, весь какой-то серо-пепельный, от глаз и длинных прямых волос до блеклой одежды и со слегка лошадиной физиономией Марх О'Лирри. Еще и одет этот молодой равнинник был в наряд невнятных, серо-зеленоватых тонов, что еще больше усиливало его бесцветность; его друг Талврин же, и без того изрядно выделяющийся среди сородичей, предпочел крайморскую моду — на том была широкорукавая пышная белая рубашка, затянутая лазурным бархатом жилета на узкой талии, и бархатные же узкие брюки, ладно еще сапоги со шнуровкой остались привычные, гаэльские. В компании с этими равнинными князьями были какие-то их сопровождающие, скорее, личные охранники, чем родичи, но они в разговоре не участвовали.

Поймав взгляд Амира, Фиантэйн опустил взгляд — уставился в кубок, где плескалась темно-рубиновая кровь вина. Почти сразу его примеру последовал Кинн — чтобы не засмеяться в голос, разумеется. Только сам Старший и не подумал строить каких-то сложностей на пустом месте. Вздернул чуть насмешливо безупречно очерченную бровь и вкрадчиво поинтересовался:

— Или же вы полагаете, любезный друг, что наши равнинные товарищи в самом деле почти ничего не знают об обстоятельствах, приведших нас на одну сторону в этой войне? О, все они прекрасно знают, уверяю! Даже если тактично делают вид, что нет. Верно же? И о моих делах в Брамстоне не судачил при дворе только ленивый!

— Нет, ну конечно, отрицать подобное и в самом деле невозможно, буде все это знают, но уверяю, лично я ни в каком разносе никаких сплетен не участвовал, — доверительно прижав руку к груди, промолвил Марх. Светлые — бесцветные, вернее — глаза его при этом полнились совершенно искренним участием. — И, смею уверить так же, мой друг Талврин тоже не питает пристрастия к сплетням.

— Вы не поняли, сиятельные князья, — Уаллэн одним глотком осушил кубок, что крутил в руках, и снова в упор взглянул на равнинных, все так же чуть иронично. — Я совершенно не считаю этот факт своей жизни зазорным. И я горжусь, что смог и вернуть по старым счетам сполна, как должно, и сделать для своей родины то, о чем так долго мечтал. Как и горжусь знакомством со всадником!

Те неловко замялись, Талврин буркнул что-то не слишком разборчивое, но отчетливо досадливое. Страдальчески прикусивший было губу Марх перехватил инициативу разговора у того, и каким-то чудом вывернул беседу снова на обмен любезностями и уверения во взаимном уважении, на чем две компании, к вящему облегчению обоих сторон, разошлись.

— А они тебя боятся, Уаллэн, — заметил совсем тихо Хакон, все это время разыгрывающий молчаливое изваяние. — И правильно делают.

— Нет. Они боятся Имбара, и при чем гораздо больше, чем меня, моего брата или племянника, — покачал головой тот. — Потому что вы, Горскун, отдельная сила. И, как все видели, сила немалая.

— Мы же на вашей стороне, — развел руками Амир.

— Да, для меня. Для клана Конрэй тоже. И даже для самого Мааркана. А вот для них — всякий, кто не свой, тот потенциально подозрителен. Впрочем, любой горный для них тоже не свой.

— Друзья, хватит о политике, успеется еще! — Кинн уволок откуда-то серебряный узкогорлый кувшин с вином, и принялся наполнять опустевшие полностью или наполовину кубки. — За вечер столько политических речей сказать придется — тебе, брат, в первую очередь, да и Амиру тоже наверняка! — так что давайте не будем усердствовать заранее. Лучше послушайте, кого я тут с крайморскими гостями намедни видел!

— Кого это?

— А помните того чудаковатого ученого, которого Амир притащил из южных предгорий? Смешной такой, кудрявый, чуть рыжеватый, и бородища нечесаная, как у охотничьего терьера! И пить не умеет совершенно еще… Как там бишь… Тэм, да?

— Тэммар Неболтливый, — негромко подсказали ему из-за спины.

— Вот его и видел! — Кинн взмахнул свободной рукой, словно подтверждая свои слова.

— Да иди ты! — не поверил Амир, да и остальные северяне поддержали его недоверие.

— Этого только еще не хватало, — нарочито холодно протянул Уаллэн. Видно было, что еще немного — и он рассмеется тоже.

— Да точно говорю!

— Кинн, вечер только начался, а ты уже надрался, да так, что всякое непотребство мерещится, –все так же холодно, изо всех сил пряча рвущийся наружу смех, продолжил глава клана.

Амир не выдержал, прыснул.

Следом рассмеялись все остальные, обмениваясь диковинными предположениями, чего еще и где Кинн мог повстречать после еще кувшина вина. При чем сам шутник предлагал самые причудливые версии и хохотал громче прочих. Пошутил ли Кинн, или незадачливый исследователь вновь вернулся в Гаэль, никто так на самом деле и не узнал.

А тем временем вечер шел к своей кульминации.

Все собравшиеся потихоньку потянулись из дворца на площадь — сама коронация должна была состояться перед как можно большим числом народа — и под открытым небом.

Вечер за стенами замка наливался густой синевой, и первые звезды проклевывались искристыми зернами в темно-голубой акварельной глубине. На площади горели факела, освещая широкий круг близ высокого помоста, застеленного коврами цвета старого вина. Из распахнутых ворот дворца выдвинулась процессия с королем Леоном во главе — он шествовал по узкой дорожке, выстланной все такими же яркими — цветов его клана — коврами. Народ приветствовал своего государя восторженным гулом, но тот очень скоро стих — осталась только густая, растекающаяся, точно свежий мед, мелодия, что выводили музыканты, ждавшие своего часа в самой густой тени близ помоста. Гулкий рог, деревянная флейта, еще что-то незнакомое… сложная и тягучая, она заставила вслушиваться, замерев, в каждый звук. Лорд Леон Мааркан шел нарочито медленно, каждым движением вторя музыкальному рисунку. Когда напев стих до едва различимого, государь уже поднялся на возвышение и, повернувшись к народу, снял свою прежнюю корону — простой обруч с редкими зубцами, корону только восточных земель. Неведомо откуда — точно из мешанины факельных отсветов и теней — сгустился близ государя жрец — алое с белым, черная сердцевина.

Скорее всего, он просто стоял там с самого начала — но просто казался незаметным до поры по собственному желанию. У ног жреца курилась душистым можжевеловым дымом круглая жаровня, а в руках покоился тяжелый темный ларец с резной крышкой. Жрец заговорил — вроде бы негромко, но услышали его абсолютно все, до того всепроникающим оказался глуховатый низкий голос жреца.

— Народ Гаэли! В темное время из пучины бедствий нас вывел к свету и миру путь, что был указан Кровавым Солнцем! Хищника, покусившегося на нашу землю, одолел Охотник — и были мы стрелами на его тетиве, острием его копья, звуком рога, отправляющего в атаку… темное глухое время — позади. И теперь я, Идущий Следом за Сокрытым, по воле его объявляю — новый Император всходит на трон! Тот, у кого достало храбрости внять пению рога. Тот, у кого достало сил пойти против тени небытия. Тот, кто вспомнил о своем народе, кто собрал вас всех, кто вспомнил о родичах, о самых сильных воинах Гаэли, о своих обязательствах пред ними — и внял голосу кланов. Кто был достаточно мудр, чтобы не противиться начертанному — но и не склонять головы под дланью неизбежности. Король восточных земель Леон, лорд Мааркан!

Названный медленно опустился на одно колено.

С негромким щелчком открылся запирающий ларец замок. Откинулась крышка.

Жрец вынул из ларца венец — в отличие от короны Леона, он был составлен сплошь из плавных причудливых изгибов металла и ярких брызг алых камней, искусно вплетенных в эту вязь.

— Ты теперь — Император всей Гаэльской земли! — возвестил жрец, опуская венец на темные, чуть волнистые волосы государя. — Поднимись и приветствуй народ!

Император — теперь уже Император — Леон поднялся, положил прежнюю корону в тот же самый ларец, и обернулся к собравшимся:

— Мой народ! Без всех вас этот путь был бы невозможен! Так давайте же и впредь будем столь же крепки своим единством! Слава нашей земле и Сокрытым, что берегут ее!

— Сла-а-ава-а-а-а! Слава Императору! Слава Гаэли! Слава Сокрытым! Глойре! Глойре! Глойре! — грянуло в ответ на сотни голосов.

Жрец спустился с возвышения первым. Отдал ларец старшей дочери короля, прошествовал к пылающему в центре площади костру, к которому уже подвели жертвенного быка. Вознеся положенные обращения к богам, оборотился к животному — положил ладонь на широкий лоб, и бык сам стал на колени и наклонил голову. Быстрым взмахом клинка — того самого, с костяной рукоятью — жрец перехватил быку горло и подставил под горячую струю чашу. Черная в сгущающихся сумерках кровь была выплеснута в огонь — и тот занялся еще выше, означая, что жертва принята. Быка понесли разделывать на мясо — а сам же жрец точно вновь сгинул в тенях и густой толпе — больше его так никто и не встретил. Но все положенные ритуалы были выполнены — и народ с радостью окунулся в празднование знаменательного события.

Несмолкающее «Глойре!» неслось со всех сторон, вино лилось рекой, музыканты без устали играли, народ на улицах плясал, пил и ел — и точно тем же занимались знатные гости во дворце.

— А что-то я нашего Вердэна не вижу! Неужто не пожелал отпраздновать со всеми? — поинтересовался Амир у Айду, когда вечер был в самом разгаре.

— Что ты! — рассмеялась та. — Просто у Вердэна сейчас свое празднование — в Силамаре гуляниями в честь коронации кто-то же должен руководить! Тем более что — туда он уехал уже с указом за пазухой. Он теперь — Наместник Императора в южной столице. Тоже, считай, главное действующее лицо праздника — только на другом конце страны.

— А что он сам на это думает?

— Видимо, рад — но не подает виду, ты же знаешь Вердэна. Рад — потому что считает, что лучше него там сейчас мало кто сможет разобраться. И тут он прав, надо сказать.

— О! О-о-о! Это же замечательно! — обрадовался Амир. — Я признаться, тоже так думаю — лучше него никто не знает, что с силамарскими делами решать.

Беседы сменялись танцами, распиванием вина с друзьями под самые причудливые тосты — но чаще всего пили за победу, за Императора, за Гаэль и за союзничество. Ну и за драконов и их всадников, конечно же.

Было шумно — но всякий шум умудрился перекрыть громкий голос Гилри Конрэя. Осушив очередной бокал, он едва ли не на весь зал возвестил:

— Я женюсь на королевской, тьфу, императорской дочери! Попомните, женюсь!

— На которой, Гилри? — выкрикивает кто-то

— На той, что согласится за меня пойти!

— Тебе уже раз или даже два от ворот поворот устроили, неужто мало, а, Конрэй?

Взрыв смеха, а молодой глава клана северной Горной Крови только пуще расходится:

— Мало! Слышите, лешие, мало! Вот сейчас еще кувшин красного приговорю — и пойду снова просить ее руки! При всех! Да, при всех, у отца и у матери! Королева Айлла так добра и приветлива, не то, что ее дочь — то всякий подтвердит. Но как на духу говорю — оттого мне принцесса Кира еще милее — и за ее скверный нрав люблю я ее не меньше, чем за красоту. Эй! Полнее кубки, братья! За прекрасную императорскую дочку и ее стальной характер!

Звон и стук сдвигаемых кубков и чаш, смех, заводящаяся еще громче музыка.

Когда Айду приглашают танцевать — и та отчего-то вопросительно смотрит на Амира. Юный конунг, чувствуя, как теплеет в груди от этого внезапного немого вопроса — можно ли принять приглашение — кивает. Заметят. Он уверен — все, кому надо и не надо, заметят этот ее поступок — как нельзя было не заметить выступление Гилри.

И кстати, тому, вероятно, на этот раз уже не откажут — Кира то и дело оказывается рядом с ним. Так же внезапно каждый раз ускользает, но вниманием не обделяет, появляясь рядом с Гилри часто и внезапно. Почти как и сама Айду — рядом с Амиром, не следуя неотступно — но никогда не теряя из виду северян. Сестры такие разные — даже внешне, даже в выборе нарядов! Рыже-золотая Кира в алом плаще поверх пенного светлого золота — точно рассветный луч, светлый и теплый. Айду — почти копия отца, темные волны длинных волос, да холодные, цвета северного моря, глаза — наряд выбрала темный, индиго с прозеленью и старое вино, чтоб подчеркнуть белизну кожи, и прелесть ее подобна прелести осеннего заката или полуночи в звездную, яркую пору конца лета. Разные — а поступают сходно.

— Все влюбленные женщины ведут себя похоже, — негромко и доверительно сообщает на ухо конунгу Хакон, заметив, что тот призадумался. Подмигивает — и следом делает вид, что ничего подобного не говорил.

Амир снова погружается в круговерть общения — рыцарь ДэКэр, герцог Янгор, лорд Леон и его королева, в самом деле сияюще-красивая — той редкой тихой, мягкой, светлой красотой, что дается куда как чаще в награду дочерям человеческим, чем рожденным от элфрэйской крови.

Потом снова в компанию утаскивают горные — и там ждет здоровенная серебряная чарка густого вишневого вина, пущенная по кругу, презрев отдельные кубки.

Пьют, надо сказать, гаэльцы не в пример больше тех же серебряных — и как бы не больше северян даже! Но хоть бы кого подкосил хмель — тот же Гилри и то больше кривляется, это Амир знает точно. Впрочем, драконий всадник и конунг Горскуна тоже не жалуется — он и сам горазд долго хранить ясность мыслей, сколько бы не длился пир.

А нынче пир и есть — помимо вина, яств тоже хватает в изобилии, только успевай упомнить, что уже успел отведать — а до чего так и не добрался пока. Эвон как слуги с ног сбиваются, разнося блюда и кувшины!

И тек пир своим чередом — иногда прерываясь на приличествующие случаю речи, без которых ни одно большое празднование не обходится. Какие-то из этих речей в самом деле были важны — а какие-то просто красивы и оттеняли собою пышность празднества и радостное настроение пирующих. Последних было явно больше — все важное уже сказано не раз.

— Пусть речь под этот бокал скажет победитель! — откуда-то донесся молодой и красивый, хорошо поставленный голос — Амир не помнил имени говорившего, но это был кто-то из Совета. Ну разумеется, тоста с красивой речью ждали от новокоронованного Императора — но Амира уже несло какое-то бесшабашное веселье.

Всадника обуяло необъяснимое легкомысленное озорство, и он ловко подхватил кубок, к которому уже успел протянуть руку сам Император Леон — не сомневаясь, что тот охотно простит ему эту выходку. В конце концов, Леон Мааркан и сам любил такие шутки.

— Победитель в этой войне — весь народ Гаэли! Тогда давайте же выпьем за единство всех, кто населяет эту прекрасную землю! За союз восточных и западных гаэльцев, людей и элро, а также северян Нордгарда и народа тайале! — Амир, широко поведя свободной рукой, улыбнулся всем собравшимся и поднес кубок к губам.

Под одобрительные возгласы его примеру последовали все прочие в зале, слегка растерявшийся король взял второй кубок, но видно было, что он тоже улыбается. Выходка в самом деле пришлась ему по вкусу.

Амир сделал щедрый глоток. Вино, казалось, было сдобрено какими-то острыми пряностями — на языке появилось легкое жжение. Когда жидкость уже скользнула в горло, жжение стало сильнее, и в глазах мгновенно помутилось. Как сквозь вату, аргшетрон услышал полный ужаса чей-то вскрик:

— Яд! Яд в вине! Лорд Эохайн отравлен! Все лорды кланов! Это покушение!

Всадник уже успел забыть — каково подобное превращение, моментальное, сминающее тело в чудовищной судороге. Но звериная его ипостась, почуяв отраву, моментально заняла место человека. Буквально за секунду перекинувшись, оборотень сплюнул алым всплеском на пол не проглоченное Амиром до конца вино, судорожно вздохнул несколько раз — и снова уступил место человеку, хватающему ртом воздух и скребущему пальцами по застежкам ворота.

Над упавшим склонились все, кто был рядом. Айду же, с неожиданной, неженской совершенно силой рванула ворот рубашки и прижала ладонь к груди всадника, начав целительное заклинание. «Живи, слышишь? Живи!!» Слушаясь приказа, налитого магией, сбившееся было с ритма, вздумавшее остановиться сердце человека-зверя вновь медленно начало свою привычную работу. Грудь чуть вздрогнула, пропуская еще порцию воздуха. Сквозь оглушительный звон в ушах до всадника донесся невообразимо, запредельно ненавидящий, отчаянный крик Киры:

— Кто-о-о!? Кто посмел!?

Голос младшей принцессы вибрировал отраженным эхом под сводами зала, перекрывая даже нестройный многоголосый гул, все нарастающий.

Император Леон, побледнев, очень медленно поставил не донесенный до уст кубок на подлокотник. Страшным усилием воли он заставил себя унять дрожь в руках — но ни слова проронить он пока был не в состоянии. До сознания медленно доходило — государь, смотри, это твои союзники, ближайшие помощники, опора короны — их больше нет. И тебя могло бы не быть тоже. Жертв яда в кубках оказалось четверо. А могло бы быть больше, вероятно. Ибо твой кубок осушил всадник. Что же было в его чаше, что сжимал секунду назад ты сам в своих перстах? Тоже отрава? Или…

Точно окаменев, Император Мааркан смотрел на свою младшую дочь, стоящую на коленях между двух уже очевидно мертвых тел. Три плаща — синий, красный и лиловый — причудливым трехцветным крылом раскинулись по каменным плитам. Девушка едва ли не по-волчьи выла в бессильной попытке облегчить свалившее на нее горе. В обеих руках она сжимала безвольные ладони горных князей — главы кланов Ардэйх и Конрэй были ей близки настолько, насколько вообще у наследницы могут быть именно что близкие товарищи и друзья, а не только политические союзники. Кира же ровно не видела перед собой совершенно ничего — ни встревоженных, печальных лиц, ни участливо протянутых рук — перед глазами у нее снова и снова вставало чудовищно побледневшее, растерянное лицо Гилри Конрэя, его глаза с неестественно расширившимися зрачками… за секунду до того, как он упал, точно подкошенный острым мечом. А в голове раз за разом проматывались слова лорда Ардэйха, что рухнул на каменный пол следом, уже по правую руку от принцессы — задыхаясь, в судорожных попытках протолкнуть в точно окостеневшую грудь хоть сколько-то воздуха, Уаллэн вцепился пальцами в собственное горло, чуть ли не раздирая плоть ногтями — но успел выдавить только:

— Предатель… будь ты проклят, змея! Будь проклят… Зорова стая!

В ушах шумело, кровь бросилась в лицо, и Кира вскочила на ноги, захлебываясь яростным:

— Кто посмел!? Разорву собственными руками!

Не слыша, что ее окликают, и точно совершенно не думая, бросилась прочь, попутно нашаривая на поясе кинжал. Чуть шершавая изящная рукоять почти сразу удобно ткнулась в ладонь, лезвие легко выскользнуло из ножен. Но не успела разъяренная девушка сделать и пяти шагов, как неловко споткнулась о край плаща — и полетела ничком вперед. Правда, упала она в чьи-то надежные руки. Попробовала оттолкнуть — но поймавший проявил недюжинную силу и настойчивость. В ухо строго произнесли — настойчиво, холодно, спокойно:

— Кира, постойте! Да Кира же!!

Кира дала себе труд всмотреться в лицо неожиданного «препятствия» — и передумала бездумно отмахиваться зажатым в руке коротким клинком. Это был Ллерн, отцов друг, один из советников. Старый, надежный Кэнельм Ллерн, безупречнейший из людей крайморской крови, присягнувших на верность королю Леону.

— Принцесса, успокойтесь! Куда, куда вы собрались? Никто не знает, чьих это рук дело, так кому предназначен ваш кинжал, лайин? Кира, тихо, пожалуйста…

Пусть голос старого советника был тверд и спокоен — но все же было слышно, какого труда ему это стоит. Принцесса Кира, по крайней мере, тоже услышала. Внезапно она вдруг точно обмякла и тут же расплакалась: горько, мучительно, навзрыд — и позволила себя увести.

Император Леон проводил взглядом Киру и советника Ллерна, северян и Айду, понесших прочь Амира — тот дышал, но редко и тяжело; затем перевел взгляд на побелевшего, как полотно, Кальбара — первый министр трясущимися руками распутывал ворот парадного камзола, точно тоже отхлебнул отравы и ему не хватало воздуха. Затем монарший взгляд снова уткнулся в темно-маслянистую поверхность вина в нетронутом кубке.

— Магов. Всех, кто хоть что-то смыслит в подобных вещах, — бесцветно проронил король.

Глава 5. Пустота

Вокруг стоял гул голосов, но Кинн их не слышал — точнее, не различал ни слов, ни отдельных голосов, все просто сливалось в ушах во что-то вроде шума прибоя. Киру повели прочь, народ столпился вокруг, плотно обступив лежащие на каменных плитах тела, и, очевидно, никто так и не мог полностью уместить в разуме своем произошедшее только что у всех на глазах.

Нэйт-Ардэйх живо растолкал всех, бухнулся с ходу на колени, никого не слушая, перевернул на спину Старшего. Голова безвольно запрокинулась — и в глаза разом бросились багровые следы на белом горле. Взгляд тут же метнулся против воли к кистям рук — так и есть, налет крови темными полукружьями под короткими ногтями. Хрипло вздохнул, прижимая пальцы к виску лежащего — но втайне ожидаемого биения пульса под кожей не ощутил. Внутри похолодело — кажется, Кинн все еще не верил в произошедшее.

— Эй… Уаллэн, ты же не можешь так вот просто взять и умереть, правда? — растерянно пробормотал Кинн, торопливо прижался ухом к груди брата — но не услышал того, чего так ждал. Ничего. Ни отзвука, ни намека на биение сердца, пусть и слабое.

Тишина. Абсолютная.

Пустота.

И вот тут-то Кинну и показалось, что небо раскололось надвое.

Дышать разом стало тяжело настолько, точно это в его горло впились окровавленные пальцы — он с усилием сглотнул, с усилием же потер ладонью лицо. Захотелось вцепиться зубами в ребро ладони или запястье, но все же сдержался. Протянул руку, смыкая застывшие почему-то чуть приоткрытыми веки побратима, потом очень медленно поднялся на ноги.

В груди горело нестерпимо — темная горячая ненависть закипала в крови вместе с растущим осознанием бесповоротности произошедшего.

— Найду. И отомщу, — тихо произнес Кинн, на секунду случайно встретившись глазами с белым, как полотно, но отмеченным яркими, лихорадочными пятнами на скулах, Фиантэйном — и поняв, что не сможет больше никогда посмотреть ни в чьи глаза из собственных родных, соклановцев, пока не оплатит открытый сегодня вечером счет. Открытый тем, по чьей воле в кубке Уаллэна Ардэйха оказалась отрава.

«Nipa úar th’fhuil-siu lim-sa for talmain in tan not digél»

«Не будет кровь твоя холодна на земле, когда свершится моя месть»

— Магов, — велел Император. — Всех, кто хоть что-то смыслит в подобных вещах.

Те не заставили себя ждать — да они и без приказов уже спешили к месту событий, ведь придворные чародеи точно так же праздновали со всеми.

— Лорд… или помогайте, или позвольте попросить вас отойти и не мешать, — Кинну дохнуло в ухо деликатным шепотом.

— Я… я помогу. Что нужно, говорите.

Лекари, алхимики, целители — любой воин понимает, что от их искусства может зависеть жизнь. Смерть, даже уже случившаяся, получается, тоже не обходится без их слов и знаний… по крайней мере — такая.

На месте никто не сидел. Маги получили в свое распоряжение нетронутый кубок и все пустые, и те живо разделились на несколько групп — одни занялись изучением яда и составлением картины самого отравления, остальные присоединились к стражникам — как твердо высказался сам правитель, не стоит никого пока выпускать за пределы дворцового комплекса.

Стража прочесала дворец и окрестности буквально в мгновение ока — но никаких следов, что могли бы навести на виновника происшествия, кроме мертвого парня-слуги, сжимающего в руке пустой серебряный кувшин, не обнаружила.

— Кажется, он просто допил остатки вина из кувшина, — поворошив небрежно ливрею на слуге, а так же осмотрев лицо и закатившиеся глаза того, сообщил капитан стражи. — Лицо такое же — иссиня-бледное и словно окостеневшее. И пальцы не разжать, — добавил он, пытаясь вынуть тонкую ручку кувшина из скрюченной кисти незадачливого разносчика вин.

— Обратите внимание, — вмешался один из придворных алхимиков. — Кувшин совсем небольшой. На пять… ну самое большое шесть чаш. Что, если ему остатки вина посулили как награду за…

— Что?!? — почти хором воскликнули остальные.

— Погодите. Погодите. Никто из слуг не стал бы участвовать в этом деле, зная, что в кувшине отрава! — засуетился доселе молчавший глава дворцовой кухни, старший повар. — Я головой клянусь в абсолютной верности короне всех, кто со мной работает! Если надо — повторю это хоть перед ликами Сокрытых! Никто из слуг не мог отравить сиятельных князей и покушаться на самого Императора — ни за какие деньги! Нет таких денег и почестей в мире, как Зор силен, клянусь!

— Да и не стал бы этот несчастный юноша тогда допивать, знай он про яд, — предположивший пожал плечами. — Посулили ему наградой за особенно обходительное служение Старшим кланов. Вот, вина редкого подлить вовремя, например. Я об этом. Выглядело бы совершенно благопристойно — так ведь? Кто-то добыл редкого вина и пожелал порадовать правителя. О, совершенно прекрасный предлог, как мне кажется!

— А что это вообще за вино было? — внезапно вперед вылез чужеземец — какой-то рыцарь, посол, что ли? Ни стражники, ни кухари тем более, его имени не знали — а маги величали «амис ДэКэр». Этот самый ДэКэр брезгливо подобрал кувшин, все же извлеченный из мертвой хватки капитаном стражи и стоящий тут же, подле тела. Понюхал — очень осторожно. Задумчиво произнес:

— Такого на приеме вообще не подавали. Точно говорю. Эй! Кухарь! Разбираешься ли в винах?

— Конечно, — обиженно засопел тот. — Кто, по-вашему, их к подаче-то готовит, перемены все соблюдает, да и саму подачу блюдет?

— Ну так и скажи — узнаешь ли?

Кухарь так же опасливо втянул воздух над горлышком кувшина, зачем-то заглянул в него и наконец выдал:

— Нет. Это точно не из наших запасов. Вино вообще не гаэльское, если на то уж пошло. Крайморское, скорее всего. Точнее не скажу.

— Вот! — ДэКэр воздел указательный палец вверх. — Вот вам и идея — некто ушлый налил в кувшин вина и сообщил доверительно сему простодушному, судя по его круглой физиономии и застывшей на оной бесконечной растерянности, юноше — Мол, привез дорогой подарок. Только для самых знатных господ, смекаешь? Разнеси так, чтобы только в кубки к главам кланов оно попало, ну и господина всадника уважь… а что останется — тем полакомиться тебе никто не воспретит! Стройно ли?

— Стройно… да подозрительно легко, — осторожно заметил капитан стражи.

— Откуда вы знаете, что оно так и было? — протянул кто-то из магов, еще более недоверчиво.

ДэКэр как-то невесело усмехнулся:

— Господа, у меня дома, под боком, там, где я родился и вырос — удивительнейшая страна Тхабат. И вот там решать вопросы престолонаследия или сводить старые счеты посредством поднесения отравленного кубка считается в порядке вещей. Это одна из самых простых схем, на самом деле. Всегда мог быть рядом тот, кто слышал разговор несчастного глупого слуги с кем-то… кто и привез злополучное вино. Вот их бы я и поискал, на самом деле — господ с хорошей памятью и длинными… кхм, простите, двусмысленно получается, но как уж есть — ушами.

— Добрая мысль, — наконец согласился тот же самый маг. — Разумная.

Стража и маги вновь двинулись дальше — обходя все подряд, останавливая и допрашивая всякого, кого встретят — чуть ли не до садовника вплоть.

Рыцарь ДэКар же вернулся к государю и его окружению — он вообще-то собирался через полдюжины дней от коронации отбыть снова в Краймор по неотложным делам, и сейчас торопился. Он хотел как можно скорее рассказать Императору и его доверенным людям все, что знал об отравлениях и расследовании таких дел, справедливо полагая, что практически помешанные на законах чести и презирающие трусость гаэльцы совершенно в этой теме неискушены. Остаться и помогать сам он не мог, да и кто он был для них, чтобы вмешиваться? Но хотя бы так отдать дань уже заключенным договорам о поддержке связей.

Если бы рыцаря сейчас спросили, что он сам, как человек думает о произошедшем, он бы совершенно искренне ответил: «Скверная все же история вышла».

И добавить-то к этому точно было бы нечего.

Айлисса спешила через сад — было не особо темно, но она все равно то и дело оступалась.

Ее колотило мелкой дрожью, да и неудивительно — от произошедшего и взрослые мужчины бледнели и с трудом держали себя в руках, что уж говорить о ней, юной совсем девочке!

И если лорды, испившие отравленного вина, оказались для нее только излишне яркой, но какой-то все равно сюрреалистичной, ненатуральной картинкой — вот только что был таким, как ты сам, живой, ведущий беседы, шутящий, поднимающий здравицы за Императора и всех его соратников — и через миг стал безвольный ворох ярких тканей, то агонию незадачливого слуги с кувшином она видела слишком близко и слишком подробно, аж до дрожи врезалось в память, и она до сих пор не могла изгнать из головы эту сцену.

Переполох потихоньку упорядочивался, правитель — вот же где железная выдержка! — отдавал распоряжения, и постепенно вскипевший котел дворца все же превращался во что-то, все еще подвластное разуму и логике, а не только лишь горестным причитаниям или гневным выкрикам.

«Надо найти наставника… надо. Мне велели передать… Не отвлекайся. Ты делаешь полезное и нужное дело, потом дашь волю страхам, давай же, соберись, ну…» — мысленно твердила себе Лисс. Плоховато помогало, если честно, но все же — помогало.

Как назло, Кальбар Д'Ошелл умчался куда-то на противоположный край всего дворцового комплекса — наверное, лично все осмотреть собрался, наставник у нее такой… ответственный очень. И быстрый — не уследишь, куда и когда сорвется.

— Ну да где же вы, наставник? — отчаянно прошептала девушка себе под нос.

Внезапно ее от собственных терзаний отвлек очень громкий, истеричный какой-то вскрик.

Айлисса буквально подпрыгнула на месте — неужели опять что-то жуткое происходит?

Но тут же сообразила: это был вскрик не боли или страха — скорее досады или злости. Так может завопить получивший внезапную — и незаслуженную — пощечину, но никак не смертельный удар.

Сложнее было другое — голос она узнала.

Следом послышался второй голос, не менее хорошо знакомый девушке, служащей при дворе — и он, этот голос, отчитывал кого-то, поминутно столь грязно ругаясь, что у Лисс мигом вспыхнули уши.

Через миг послышалась речь и третьего собеседника первых двух — он сдавленно шипел что-то оправдательное, и опознавался с трудом, но и этот голос тоже казался вовсе не впервые услышанным. Девушка каким-то, совершенно не поддающимся никакому объяснению, глубинным чутьем внезапно поняла, что случайно услышала нечто очень важное, и потому, преодолевая накатывающий страх (скандалисты явно не хотят быть услышанными же, это очевидно!) и смятение, постаралась как можно тише приблизиться к источнику звуков.

Звуки перебранки доносились из-за неплотно прикрытого окна, задернутого занавеской. В эту часть сада смотрели окна очень немногих покоев, и она, пожалуй, даже смогла бы точно назвать комнату — но времени бежать в сам дворец не было.

— Ты что вытворил, я спрашиваю? Я что говорил, а? Какой план был, забыл совсем? Или тебе ночницы мозги выпили, а? Такой переполох подняли, ты вообще соображаешь, чем оно грозит? — голос, что прежде бессодержательно ругался, чуть подуспокоился и принялся распекать своего визави уже более обоснованно.

— А по твоим словам если б мы поступили — так и не подняли бы, что ли? И потом! Я сам не знал, что выйдет именно так! Просто хотел подстраховаться — ну а кто знает этого проклятого северянина-оборотня? На него и так не подействовало совершенно почти, а ты говоришь…! — оправдывающийся все еще периодически пускал петуха в голосе, но тоже вроде сбавил тон. — Не держите меня за безмозглого сопляка!

— Мы провалили дело, понимаешь ты это — или нет? Нужно было сделать все как можно более не-за-ме-тно! Незаметно — а не это представление, что мы видели твоей милостью! Я думал — на месте поседею!

— И так вышло незаметно — слуга, простак, допил предложенное, и никому ничего не скажет. Колдуна, что варил зелье, тоже никто больше не найдет, уж поверь. Ну а что шум — он был бы и так. Они все слишком заметные фигуры.

— Ну да, согласен, дело-то недоделано. Как минимум, на половину, — буркнул третий голос. — Правда, я считаю, что самые опасные уже вне игры. Так что зря распекаешь.

— Самый опасный — это всадник. Я был уверен, что нашел способ и против него — но вы теперь меня распекаете оба. Я только и думал, как бы снять все вопросы одним махом, а оказался нехорош!

— Послушай… если бы все было так, как решено заранее — лорды уснули и не проснулись по утру — мы бы не висели на волоске сейчас.

— Оборотень! Ему тот, простой яд был бы — раз чихнуть!

— Идиот! Я что говорил, а? Три бокала с разным составом этому паршивому щенку, в три приема! И точно так же, как миленький, ушел бы из сна на белые тропы, как и все остальные! Ты же самый умный тут, да?! Знаток оборотных тварей, тоже мне! Меня слушать надо! Меня! И ты тоже вот чего сидишь, молчишь — знал же наверняка, что этот юнец удумал! Скажешь — нет?

— Ну, знал. Но рассудил, что он прав.

— Рассудил он! Все такие рассудительные, слов нет! Хуже нет наказания и врага, чем слабоумие союзника! — и последовавшие далее слова снова заставили Лисс прижать пламенеющие уши, но она уже все поняла. И сообразила, что услышала достаточно — как и что такое непременно нужно доложить Императору. Сию же секунду! Потому что она уже знала, кто убил троих князей — и рассчитывал на смерть и всадника, и самого правителя. Сколь бы ни было жутко это знание — а раздумывать было некогда.

Она повернулась бежать — под ногой неловко хрустнула веточка, и вдобавок девушка чуть не запнулась о распустившийся невовремя шнурок собственных туфель. Торопливо — нога об ногу — стянула обувь и припустила босиком. Даром, что земля холодна, и пятки потом будут черны — но своим босым ступням девушка доверяла намного больше, чем всему остальному телу, а главное — голове, что гудела от внезапных новостей почище осиного гнезда. Дорожку в саду она знала — если постараться не думать, а просто бежать, то мало кто за ней угонится… сейчас, когда она без неудобных, но таких красивых туфель, надетых ради праздника — точно никто.

На беду Айлиссы, ее услышали.

Хруст ветки за окном и торопливый топот заставил изливающегося руганью тут же оборвать свою речь и, резко распахнув окно, перемахнуть через него в сад — и рвануть следом. Поздно — светлый подол мелькал далеко впереди. Не догнать! Решение к захваченному врасплох пришло моментально — круглый окатыш, найденный под ногами, сразу лег в ладонь. Посланный меткой рукой — отравитель никогда не жаловался на меткость и твердость руки, а убивать исподтишка умел лучше, чем что-либо другое в жизни — камень встретился с целью, впечатавшись в рыжий затылок удирающей девушки. Негромкий стук, оборвавшийся моментально короткий придушенный вскрик — и следом легкий всплеск.

«Вот же ловкая поганка! Далеко успела убежать… аж до мостика!» — отметил про себя преследователь. Тихо прошел до названного мостика через ручеек. Убедился, что девчонка уже точно никому ничего не расскажет. Еще раз тихо выругался — все шло вовсе не по его отточенному, безупречному плану! — и, тщательно осматривая пути отступления (не хватало еще попасться из-за мелочи!), убрался прочь.

Айлисса же осталась лежать, и бледные виски ее гладили холодные струи ручья, они же вычесывали неровные медные пряди, расплетали тонкие косички в них, утешительно обнимали угловатые плечи и целовали пальцы, что под касаниями этими очень скоро станут как лед. И найдут ее только поутру — когда чьи-нибудь тяжкие думы погонят их владельца прочь из-за давящих стен, глотнуть холодного воздуха.

Первым проветрить гудящую голову пожелал лорд Нэйт — в пору, когда небо только-только просветлело от густой полночной черноты. Кинн понял, что прямо сейчас вот он совершенно ничего не может сделать, и только мешается под руками у магов, с усердием ищеек проверяющих все и вся вокруг. А сидеть близ бездыханного тела ему оказалось и вовсе невыносимо — оттого и ушел болтаться по саду за дворцом. И бродил там до самых рассветных шелково-серых сумерек, пытаясь хоть как-то уложить в голову события прошедшего вечера и ночи. Получалось не очень — в основном потому, что хотелось завыть в небо, или что-то сломать, или кому-нибудь свернуть шею… но он понимал, что это все бесполезно, а сворачивать шею лучше всего отравителю. Но виновников еще предстояло найти, в том-то и загвоздка. Где искать — было неясно. Думалось неважно. Точнее, вообще не думалось. Кинну было плохо — в основном потому, что более мерзкой смерти трудно вообразить, да и даже врагу пожелать язык бы не повернулся. Невыразимая подлость ситуации скосила буквально наповал — лучший воин своего времени умирает от глотка отравы! Ругаться в пространство и сыпать клятвами — одна другой страшнее, и сулить, что именно он лично сделает с преступником — уже надоело. Фантазия на обещаемые в пустоту кары несколько поиссякла, да и облегчения это не приносило. Кинн потряс тяжелой головой.

Ручей. В саду есть ручей. Холодная вода должна хоть немного прояснить мысли. Туда он и направился. В серой тусклой сумеречности сада замеченное им что-то — светлое, бесформенное — показалось ему сперва еще не сошедшим островком грязного, мокрого позднего снега, но стоило чуть приблизиться, и он понял, что смерти этой ночи еще не закончились.

Девушка. Это оказалась лежащая на самой кромке воды девушка в светлой одежде, совсем молоденькая, и она была мертва — одного взгляда на неестественно вывернутую шею оказалось бы достаточно, чтоб в этом убедиться. Иссиня-бледное лицо, кровавые разводы в льдинках, что застряли в рыжих прядях, и абсолютно бесцветная, холодная, как снег, кожа только довершали картину. Ноги ее почему-то оказались босы — правда, туфли лежали тут же, все еще сжатые безвольной рукой, значит, разулась сама. Хотела пройти по камешкам, а не по мостику? Похоже на то. Поскользнулась в темноте, неловко упала, свернула шею. Так? Или… Кинн присел перед несчастной покойницей. Посмотрел внимательнее. Кажется, он эту девчонку видел среди придворных секретарей. Неужто и правда, просто не повезло? Как бы там ни было, девчонка о том уже никому не расскажет.

— Что-то многовато смертей за неполную ночь, — горько вздохнул Кинн, поднимаясь на ноги.

Надо было позвать всех остальных. Может, все те же маги что-то да прояснят — совпадение ли?

«Надерусь в стельку. Сейчас, только позову сюда народ — пусть их разбираются. А я надерусь. Иначе голова лопнет». В груди, в самом сердце поселилась ватная, вязкая какая-то, тянущая пустота. И это и было хуже всего.

На смерть девушки острее всего отреагировал Кальбар. Это была его личная помощница, и на первого министра, пожалуй, было даже жалко смотреть. И без того измотанный, блеклый весь, он, конечно, изо всех сил себя держал в руках. Но губы у силамарца дрожали по-настоящему. Самое что поганое было в происшествии с девушкой — осталось неясным, несчастный ли это случай, или еще одно убийство?

— Полагаю, именно у этой девушки были, как выразился рыцарь ДэКэр, самые длинные уши… она что-то знала, возможно, — подытожил один из магов, осмотрев еще одно тело. — Вы знаете, я начинаю уставать от смерти. Смертельно уставать, простите за неуместный юмор.

Никто же даже не отреагировал на слова чародея. Измотаться и устать от валом идущих событий — одно другого мрачнее — успели все.

Погребение провели на третий день, на холме за городом, там же, где всегда предавали огню оставивших этот мир жителей города. Дольше тянуть было уже нельзя, но раньше все никак не могла улечься всколыхнутая суета, а открывающиеся ворота меж миром живых и мертвых суеты никак не терпят. Император очень сильно нервничал по сему поводу, и видели это все. Помнится, сиятельный ран Янгор поинтересовался — тихо, как-то безнадежно: что, государь Император опасается, что покойные господа поднимутся и сами пойдут искать виновных в своей смерти? Лорд Мааркан вспылил сперва — но потом признался: да, опасается. И полагает своим долгом не допустить подобного осквернения памяти своих соратников и друзей. И что мертвым не должно за живых выполнять их обязательства.

Отчего-то каждое слово этого почти случайно слышанного разговора врезалось Нэйту в память — не вытравить. А ведь, печально подумал Кинн, прозорлив, куда как прозорлив герцог Янгор. Я бы, скажем, даже умерев, непременно пошел и свернул голову отравителю, если бы знал, кто это сделал… Уаллэн, наверное, и знал — кого-то же он проклинал, в самом деле.

В душе бесцветным комом распускалась пустота — все дальше и дальше тянулись ее плети.

И город словно за одну ночь выцвел, побелел — праздничные красные знамена сняли сразу же, как новость просочилась из дворца в город, а сейчас, накануне похорон, на стенах и шпилях расцвели белые цветы траурных штандартов. Белый — извечный цвет скорби, боли и небытия. Цвет смерти. Цвет зимы, которая все никак не хотела, кажется, выпустить из своих цепких когтей несчастную гаэльскую столицу.

Во всяком случае, так казалось Кинну Нэйту.