Бесплатный фрагмент - Дорога в небо

Вступительное слово

Между странами Море —
Как рубеж красоты.
В министерстве природы —
Дипломаты — Цветы.

Дикинсон писала стихи из темноты, то есть из своего «света», в котором лучше видны Душа — королева, друг и спутница, Театр человеческого Сердца. Ее маленький Кораблик Души странствовал, хотя она почти не выходила из дому. Можно подумать, что Эмили Дикинсон, проводившая жизнь в добровольном затворничестве, должна была всего бояться. Но она отличалась мужеством духа, недаром в одном из стихотворений сравнила себя с царем Давидом, сражавшимся с Голиафом. Она сознавала свою избранность, поэтому писала о том, что бог подарил ей королевское имя (Эмили Элизабет Дикинсон) Стихи Эмилии Дикинсон — это бюллетень Вечности, мир созерцания природы, дружбы с ней. Дикинсон жила в окружении настоящих ангелов, русалок, с ней разговаривали Небо и Луна, Прибой и Море, Пчела и Шмель (она часто использовала заглавную букву, подчеркивая одушевленность этих понятий). Это собеседники, с которыми она совершала свои духовные путешествия. Стихи Дикинсон очень светлые, хотя они не только о прекрасном и радостном. Дикинсон романтически считала, что исполнение желания грубо разрушает мечту. Ей хотелось понять, кто она, и она делала это в стихах, рассказывая о себе и о природе, которая делилась с ней своими тайнами. Стихи Дикинсон — письма миру. Они кратки, и в этом их обаяние:

Чтоб в масло превратить

Благоуханье роз —

Потребно пресс крутить —

Без жалости — до слез —

Зато и жизнь спустя —

Щемящий аромат

Вернет нам лето — что цвело —

Быть может — век назад.

Она полагала, что поэзия только тогда живет долго, когда рождена огромной духовной работой. Ее стихи и есть «благоуханье роз», которое узнали читатели, родившиеся сто лет спустя. Юрий Иваск в статье, посвященной творчеству Эмилии Дикинсон, писал: «Поэзия для нее была тем, чем была мистика для св. Терезы:

Порядок в перечне моем —

Сперва поэты — после солнце —

И лето. Божий рай потом.

А далее — концовка».

По мнению Иваска, Дикинсон понятнее не Христос, а ветхозаветный Бог. Рай оставался для нее чем-то желанным, но неясным — «сомнительной несомненностью». «Эмилия — поэт могущественней всего не в жалости, почти всегда непоправимо бессильной, а в динамике борьбы на вольной воле Духа», — отмечал он. Эмилия жила в долине Пионера, в штате Массачузетс, городке Амхерст, где родилась и умерла. Дед Эмилии был одним из основателей мужского колледжа Амхерста. Принадлежала Эмилия к старому роду новой Англии. Предки ее были фермерами. Жители Амхерста называли ее полоумной дочерью сквайера Дикинсона, почетного конгрессмена, юриста, казначея амхерстского колледжа. Выходила она только в сад и изредка навещала брата-соседа. Даже не присутствовала на похоронах родителей. Ветхозаветный Бог у Эмилии — это Бог, с которым следует соглашаться, но Дикинсон полагала, что человек может победить Бога своей покорностью.

Иваск отметил сходство в лирической взрывчатости и в ритмах — в спондеях Дикинсон и в «паузниках» Цветаевой, андрогинные черты мышления обеих. Как и Цветаева, Дикинсон обожала любимого ученика Христа Иоанна и отождествляла себя с ним. Иваск полагал, что у Дикинсон больше, нем у Марины, лирического электричества. «Эмилия — монахиня в быту, не смиренная, а бунтующая», — писал Иваск. Отмечал, что она как-то назвала себя эмигранткой. Об эмигрантстве поэта размышляла и Цветаева. И мечтала о читателе через сто лет. А Дикинсон писала, не издавая своих стихов, показывая их только близким друзьям. Но с Цветаевой ее роднят прежде всего душевная чуткость, тяготение к уединению, преданность теме Души, любовь к природе и к ангелам. Как и Цветаева, Дикинсон размышляла в стихах о жизни и смерти. Ее стихи о Мухе «I heard a Fly buzz — when I died ‒…» напоминают «Муху» Блейка, «Муху» И. Бродского. Ее «Муха» — это несколько ироническая попытка увидеть свою кончину. У Дикинсон нет страха смерти, но нет и попытки возвеличить уход из жизни. Стихи Дикинсон подобны афоризмам, которыми она определяет Природу, Бога, жизнь и смерть, христианскую веру. Она пишет так, как будто уже жила раньше, и потому так любит жизнь, как будто знает, что означает расставание с ней:

Дважды утрачены те поля,

Чьей не забыть мне прохлады.

Прощание все, что дают Небеса,

И все, что мы знаем от Ада.

Так же, как Цветаева, Дикинсон говорила с Богом на равных, иногда с вызовом, временами требовательно, порой коленопреклоненно: «Бандит — Банкир — Спаситель — / Одна и вновь бедна». В стихах Дикинсон, и это тоже роднит ее с Мариной Цветаевой, значительная роль тире. Это знак, которым она договаривает то, что не сказала словом. Особенности ее творчества — яркое метафорическое мышление, особый напев, любовь к игре словами с родственным звучанием. Благодаря Эмили Дикинсон мы учимся ценить жизнь, видеть красоту мира, ощущаем вкус «вина Вечности». Ее творчество — погружение в ту эпоху, когда птицы, ангелы и деревья были ближе к людям.

Стихи Эмили Дикинсон

***

I never lost as much but twice,

And that was in the sod.

Twice have I stood a beggar

Before the door of God!

Angels — twice descending

Reimbursed my store —

Burglar! Banker — Father!

I am poor once more!

***

Я все теряла дважды,

Богатство стало дёрном.

Я дважды представала

Перед дверями Бога.

И Ангелы пытались

Мне возместить потери.

Бандит — Банкир — Отец!

Одна я — и вновь — бедна!

***

What Inn is this

Where for the night

Peculiar Traveller comes?

Who is the Landlord?

Where the maids?

Behold, what curious rooms!

No ruddy fires on the hearth —

No brimming Tankards flow —

Necromancer! Landlord!

Who are these below?

***

Что за жилище,

Где гостей

ЧуднЫх до ночи ждут?

И нет прислуги у дверей,

И кто хозяин тут?

Ни пенных кружек на столах,

Ни пышущих огней

В камине нет, и кто один,

Кто этот странный Господин

Внизу?

***

The Daisy follows soft the Sun —

And when his golden walk is done —

Sits shyly at his feet —

He — waking — finds the flower there —

Wherefore — Marauder — art thou here?

Because, Sir, love is sweet!

We are the Flower — Thou the Sun!

Forgive us, if as days decline —

We nearer steal to Thee!

Enamored of the parting West —

The peace — the flight — the Amethyst —

Night’s possibility!

***

Цветок идет за солнцем кротко.

Озолотив прогулку шелком

Лучей, усталое, садится солнце

В траву. Заметив здесь цветок, ярится:

«Не для тебя мои зарницы!»

«Любовь моя нежна!» — вздохнул цветок.

И мы, цветы, прости нас, солнце:

Мы выпили твой свет до донца!

Бесценны нам твои восходы,

Твои миры,

Полет полночи,

Закатов аметист!

***

Why — do they shu

Me out of Heaven?

Did I sing — too loud?

But — I can say a little «Minor»

Timid as a Bird!

Wouldn’t the Angels try me —

Just — once — more —

Just — see — if I troubled them —

But don’t — shut the door!

Oh, if I — were the Gentleman

In the «White Robe» —

And they — were the little Hand — that knocked —

Could — I — forbid?

***

Отчего меня на небе

Ангелы не слышат?

Пою песни звонче, тише,

Робкая, как птица.

Отчего меня на небо

Ангелы не впустят?

Не откроют свою дверь

Вчера — завтра — теперь.

Если б я была мужчиной

— В мантии белой —

Чужих рук не отвела бы

От калитки неба.

***

It was too late for Man —

But early, yet, for God —

Creation — impotent to help —

But Prayer — remained — Our Side —

How excellent the Heaven —

When Earth — cannot be had —

How hospitable — then — the face

Of our Old Neighbor — God —

***

Поздно для человека —

Рано для Бога.

Творенье бессильно —

Всесильно лишь Слово.

Земли краше небо.

Печаль дольних бедствий —

Излечит Господне

Лицо из созвездий.

***

Proud of my broken heart, since thou didst break it,

Proud of the pain I did not feel till thee,

Proud of my night, since thou with moons dost slake it,

Not to partake thy passion, my humility.

Thou can’st not boast, like Jesus, drunken without companion

Was the strong cup of anguish brewed for the Nazarene.

Thou can’st not pierce tradition with the peerless puncture,

See! I usurped thy crucifix to honor mine!

***

Гордись моим сломанным сердцем, разбивший меня,

Гордись моей болью, мне ведомой с этого дня,

Гордись моей ночью, чей хмель утолил ты с луной.

Не выпить сей чаши смиренья, заваренной мной.

Не хвастай же ты, словно светлый твой спутник Иисус,

Той чашей страданий, чью горечь испить не боюсь.

Той скорбною чашей, чей вкус знает сам Назорей.

Ты видишь святое распятье в ладони моей.

***

I would not paint — a picture—

I’d rather be the One

It’s bright impossibility

To dwell — delicious — on —

And wonder how the fingers feel

Whose rare — celestial — stir —

Evokes so sweet a Torment —

Such sumptuous — Despair —

I would not talk, like Cornets

— I’d rather be the One

Raised softly to the Ceilings

— And out, and easy on —

Through Villages of Ether

— Myself endued Balloon

By but a lip of Metal —

The pier to my Pontoon —

Nor would I be a Poet —

It’s finer — own the Ear —

Enamored — impotent — content —

The License to revere,

A privilege so awful

What would the Dower be,

Had I the Art to stun myself

With Bolts of Melody!

***

Не напишу картины,

Нет, буду я Один.

Вселившись в невозможность,

Как мудрый властелин,

Коснувшись пальцем чуда,

Чьих светлых красок бег

Длит муку несказания,

Отчаянья ответ.

Не крикну, как солдаты:

— Нет, я смогу Один.

Взлечу под потолок, свободен, одинок,

Шаром под облака,

Душа моя легка.

Все — дальше — выше — ввысь —

К небесным селам трубы —

Мои живые губы —

Столб моего моста.

Не буду я Поэтом.

Как собственный мой Слух,

Влюблен — бессилен — счастлив —

Наград не ждет мой дух.

Одна моя отрада —

Быть Ухом — видит Бог.

Я оглушен прикладом

Мелодийных миров.

***

My life closed twice before its close —

It yet remains to see

If Immortality unveil

A third event to me

So huge, so hopeless to conceive

As these that twice befell.

Parting is all we know of heaven,

And all we need of hell.

***

Жизнь кончилась дважды, но перед концом

Бессмертье откроет, заметь:

Сняв покрывало мое с лица,

Душу ту — новую — третью.

Дважды утрачены те поля,

Чьей не забыть мне прохлады.

Прощание — все, что дают Небеса,

И все, что мы знаем от Ада

***

A sepal, petal, and a thorn

Upon a common summer’s morn —

A flask of Dew — A Bee or two —

A Breeze — a caper in the trees —

And I’m a Rose!

***

Лютик, лепесток, шип колючки,

Летнего утра тянучка,

Ковш росы, пчела или две,

Ветер треплет прическу березам.

И я — роза!

***

Soul, Wilt thou toss again?

By just such a hazard

Hundreds have lost indeed —

But tens have won an all —

Angel’s breathless ballot

Lingers to record thee —

Imps in eager Caucus

Raffle for my Soul!

***

Душа, ты убитая снова?

Такой справедливый азарт.

Поистине сотни погибли —

Десяток вернулся назад.

И Ангелы Душу забыли

Вписать в свой заоблачный ряд —

И резвые черти делили

Богатства души вместо карт.

***

Some things that fly there be —

Birds — Hours — the Bumblebee —

Of these no Elegy.

Some things that stay there be —

Grief — Hills — Eternity —

Nor this behooveth me.

There are that resting, rise.

Can I expound the skies?

How still the Riddle lies!

***

Какие-то вещи летят, но они

Птицы — Миги — Шмели

Не из этой Элегии.

Какие-то вещи гостят:

Вечность — Горе — Холмы —

Не рядом со мной, вдали.

Они вздыхают, всходя.

Смогу ль написать облака?

Загадка нырнет в закат.

***

To fight aloud, is very brave —

But gallanter, I know

Who charge within the bosom

The Cavalry of Woe —

Who win, and nations do not see —

Who fall — and none observe —

Whose dying eyes, no Country

Regards with patriot love —

We trust, in plumed procession

For such, the Angels go —

Rank after Rank, with even feet —

And Uniforms of Snow.

***

Сражаться — очень смело,

Но знаю, дерзок тот,

Кто Горя Кавалерию

Бесстрашно разобьет.

Кто победит не на виду,

Падет, страной не признан.

Чей подвиг не отмечен

Наградами отчизны.

Мы верим в тех, чей путь незрим,

Шаг невесом, как стих.

Так Ангелы спешат одни

В Одеждах Снеговых.

***

I’ve known a Heaven, like a Tent —

To wrap its shining Yards —

Pluck up its stakes, and disappear —

Without the sound of Boards

Or Rip of Nail — Or Carpenter —

But just the miles of Stare —

That signalize a Show’s Retreat —

In North America —

No Trace — no Figment of the Thing

That dazzled, Yesterday,

No Ring — no Marvel —

Men, and Feats —

Dissolved as utterly —

As Bird’s far Navigation

Discloses just a Hue

A plash of Oars, a Gaiety —

Then swallowed up, of View.

***

Я знаю, Небо, как шатер,

Сверкающий, блестящий двор,

Без крепких досок и гвоздей,

Свернут и скроют от людей,

Умчат, упрячут, уберут,

И неизвестен нам маршрут,

Куда, куда девалась синь

Под стражей изумленных миль?

Ни следа, ни взгляда,

Ни мысли, ни звука, ни чуда, ни звона,

Ни подвига грома. Как птицы для лёта,

Распущена вся батарея заботы,

Разоблачены все оттенки причуды,

Всплеск весел, веселье разгрома.

Потом — глоток Окоема

***

This — is the land — the Sunset washes —

These — are the Banks of the Yellow Sea —

Where it rose — or whither it rushes —

These — are the Western Mystery

Night after Night

Her purple traffic

Strews the landing with Opal Bales —