Бесплатный фрагмент - Дорога на Горностай

Часть первая

Глава 1. Фото на обложке

— Напишут же, писатели… — Сергей Семёнович Дорохов придирчиво посмотрел на обложку. — «Дело всей его жизни»? Не громко ли для названия?

Под его собственной фотографией курсивом бежала подпись: «Интервью с экспертом яхтенного дела — на пятой странице номера». Только что прочитанный текст вызвал у Дорохова двоякое чувство. С одной стороны, приятно видеть свой портрет в журнале, а с другой — осталась какая-то неясная досада.

Сегодня утром владелец яхт-клуба «На семи ветрах» начал рабочий день, как и всегда, с чтения свежей прессы.

Секретарша Леночка принесла на одном подносе с утренним кофе ворох газет и журналов. Привычка директора яхт-клуба листать по утрам свежую прессу не канула в Лету с изобретением Интернета. Там пишут коротко, торопясь всё сообщить быстрее других. В телефоне у Дорохова инфолента настроена и вовсе на одни заголовки. Вечером перед сном, лёжа в кровати, он пролистывал их, иногда останавливаясь на спортивных новостях.

Утренние газеты и журналы — совсем другое дело. Словно дань прошлому, в котором события недавних дней обсуждались на страницах прессы толково, без спешки, с комментариями специалистов и выводами газетчиков. Первый час каждого рабочего дня Сергей Семёнович посвящал этому ритуалу. Расположившись в своём удобном директорском кресле, сначала читал центральные газеты, чтобы узнать, чем дышит столица, какой тон задаёт стране. Потом местные издания — форматом поменьше, с фотографиями знакомых мест и людей. Журналы он утром только просматривал, и если что-нибудь заинтересовало, оставлял между страниц цветную закладку на липучке, чтобы позже, когда будет свободное время, вернуться к тексту и прочитать внимательно.

Сегодня порядок чтения был нарушен, потому что Леночка, ловко развернувшись с пустым подносом у стола шефа, сказала:

— Сергей Семёнович, а тут про вас статья! Я сразу на обложке увидела. Вы здесь солидный, и шрифт большой в заголовке, яхты наши красивые. Кофе, пожалуйста, — вы же любите с пенкой. Пока читаете, не беспокоить?

— Да, как обычно. Ступай, — отпустил начальник девушку с неброской внешностью.

Густо накрашенные ресницы Леночки не могли увеличить её маленьких глаз. А высокий каблук туфель не прибавлял росту.

К секретаршам у Дорохова отношение особое. С тех пор, как пятнадцать лет назад жена Ирина устроила прямо в приёмной безобразную сцену ревности его ни в чём не повинной помощнице Людмиле Николаевне, в секретарши он брал девушек исключительно по деловым качествам.

Людмила была сотрудницей грамотной, внимательной к посетителям, хорошо знала делопроизводство, безупречно выполняла все поручения шефа. Ни разу не подвела его. Муж её работал тут же, на причале, электриком, в их семье ─ двое мальчишек. Летом они возились у лодок вместе с отцом. Ни у кого из персонала яхт-клуба не возникало и тени подозрения на адюльтер шефа с помощницей. Но Ирина почему-то решила, что связь между ними есть.

Людмила была молода и красива. Видно, это последнее обстоятельство и привело жену к мысли, что муж изменяет ей именно с секретаршей. Как пить дать, наслушалась подобных историй от знакомых, начиталась в дамских романах или насмотрелась в сериалах по телевизору.

Сотрудницу в приёмной винить было не в чем, гневалась супруга напрасно — от незнанья, от ревности, от чего угодно. Только не от истинного положения дел. Когда ситуация прояснилась, нелепый, безобразный скандал был потушен с немалыми потерями: Людмила Николаевна, честно служившая шефу с начала девяностых годов, обиду простить не смогла и уволилась, несмотря на уговоры.

С тех пор секретарши в его приёмной надолго не задерживались. Может, не нравился строгий тон начальника? Дорохов общался с ними сухо, по-деловому.

На работу он брал выпускниц университета с хорошим знанием иностранного языка. Переписка с заграничными верфями велась на английском, который Сергей Семёнович в институте учил, но совсем не по яхтенному профилю. Да и что знал, уже забыл основательно.

По внешним данным отбирал почти формально: чем незаметней, тем лучше. Не хотел повторения скандалов, хотя бывшей жене до его помощниц дела уже не было. И до него самого ─ тоже.

Однако первый урок хорошо усвоен. Красивых секретарш пусть показывают в кино, а в яхт-клубе это ни к чему. Здесь главное ─ лодки.

Сегодня Сергей нарушил обычное правило читать вначале «Российскую газету» и сразу взялся за журнал. Текст интервью согласовали с ним заранее, но интересно посмотреть его на бумажных страницах. Распечатку из электронной почты видел лишь он один. А сейчас его мысли читают многие.

Что-то не так в этой статье… Неприятное чувство не отпускало Дорохова после прочтения.

Какой у них тираж? Так. Сергей Семёнович заглянул в выходные данные.

«Пять тысяч? Немало! Сколько знакомых это увидит, разговоров не оберёшься… Расхвастался тут, пижон: „дело всей жизни“… Я такого не говорил, но кому теперь это докажешь?»

Что же не понравилось ему в статье? Написано вроде всё правильно. Лодки, бизнес, бассейн. Ресторан, гостиница. Благотворительность. Соревнования, выставки. Всё так… И что-то не так.

Послевкусие — не то.

С обложки журнала на Дорохова уверенным взглядом смотрел удачливый бизнесмен. Благородная седина, короткая аккуратная стрижка. Белая рубашка под тёмно-синим пиджаком. Еле заметные полоски на нём смягчают строгий стиль. Если приглядеться — да, пиджак маловат. Ткань обхватила плечи слишком плотно. Руки сложены на груди, манжеты сорочки выглядывают так, словно рукава костюма слегка коротки.

— Так сейчас модно! — сказали ему на фотосъёмке.

Дело сделано, что уж теперь, вздохнул Дорохов. Пусть читают, как есть — текст интервью уже не изменить, и снимка не переделать. Он отложил журнал в сторону и вспомнил, как после ухода корреспондента его терзала фотограф-стилистка. Этот пиджак, упакованный в целлофан, она привезла с собой на вешалке ради красивого кадра.

— Сергей Семёнович, нам сказали, вы никогда не носите костюмы. Но это не тот случай! Наш журнал расходится по важным кабинетам, там принято носить галстуки! — многозначительно сообщила девушка, обвешанная фотокамерами.

— До важных кабинетов мне дела нет, — только и выдавил Дорохов, утомлённый беседой.

— Хорошо, не для них! — любезно согласилась она. — Но разве вам самому не интересно взглянуть на себя под другим углом? Давайте попробуем! Может, вам даже понравится! Понимаете, у нас журнал деловых людей. Да, спортивный стиль прекрасен в обиходе — я и сама, как видите, по-простому одета. Но статья в журнале — случай особый! Это же навсегда, в интернете ведь тоже публикация будет. У меня с собой всё, что нужно для парадного снимка. Джинсы ваши можно оставить, они в кадр не войдут. А для крупного плана нужно вот это всё: рубашка, пиджак, галстук…

— Ну уж нет! Никогда в жизни галстуков не носил и сейчас не надену! — пытался отстоять своё право на вольность успешный бизнесмен. Но под напором симпатичной девушки всё же переоделся в закутке для приватных переговоров — и на съёмку вышел-таки в пиджаке.

«Заголовок — не тот. Ерундовый какой-то! — понял причину своего недовольства Дорохов. — Текст со мной согласовали, а название — нет. Конечно, право редактора — называть как ему нравится. Но я не предполагал, что так выйдет — и так неприятно заденет.

«Дело всей жизни»…

Может, «Вся жизнь — в деле?» — переиначил хозяин светлого кабинета.

В большое окно жизнерадостно било весеннее солнце. Тени чаек, резвящихся над берегом, мелькали на отполированном директорском столе, словно играя в пятнашки.

«Или всё дело — в жизни? А что у меня за жизнь? Была ли она вообще? Всё дело и дело, одно только дело, а жизни-то и не было, получается? Или была, да куда-то исчезла? Рассосалась, как мартовский припай у берега в бухте?» — размышлял о сущности бытия Сергей Семёнович Дорохов, пятидесятивосьмилетний бизнесмен.

Он встал из-за рабочего стола, подошёл к окну. В любое время года отсюда открывался шикарный вид на уютную бухту в окружении живописных сопок. В одной из многочисленных поездок в Японию Дорохов посетил музей современного искусства. Необычной картиной служила такая же природная красота. Любоваться ею нужно было сидя на скамейке. Стриженые лужайки, сад камней, горные вершины на горизонте, искусственные запруды, открывающиеся взору за чисто вымытым стеклом, порождали иллюзию реального присутствия, словно и не было между садом и человеком стеклянной перегородки.

Место для кабинета Сергей выбрал на втором этаже своего офиса с таким расчётом, чтобы вся гавань с яхтами распахивалась перед глазами. И на природу смотреть любо-дорого — и всё производство как на ладони.

Когда стройка только затевалась, он распорядился, чтобы строители поставили здесь укреплённое стекло от потолка до пола. Архитекторы было заспорили — дескать, в нашем климате так не строят. Дорохов в доказательство предъявил им снимки домов богатеньких американцев на такой же географической широте.

— В вас крепко засели стереотипы, — сказал тогда директор. — А мыслить следует нестандартно!

Подрядчики вняли пожеланию клиента, и теперь через огромный витраж открывался сногсшибательный вид на бухту. Перед тем, как начать переговоры, хозяин кабинета всегда с удовольствием демонстрировал партнёрам свой яхтенный парк за окном. Даже сейчас, в марте, когда яхты расквартированы на пирсе, а не покачиваются на синих волнах уютной гавани, зрелище впечатляет.

Укрытые на зиму от снега и солнца огромными белыми чехлами, эти быстроходные лодки с высокими штурманскими рубками похожи на исполинские башмаки. Или на кроссовки для гигантских спортсменов, в какие обул бы своих героев на утреннюю зарядку писатель Рабле. Синий низ, белый верх. Цветовая гамма фирмы «Адидас» лишь добавляет сходства со спортивной обувью. И шнуровка, как на кедах, имеется: укрывное полотно накрепко перетянуто белыми канатами. Иначе длинной зимой разлохматят защиту северные ветры, испортят обшивку дорогих мужских игрушек.

«Дело всей жизни… Да что она знает о моей жизни? — досадовал Дорохов, вспоминая злосчастную журналистку. — Прибежала, пигалица, затараторила: «У меня задание — про яхты и про вас!» Включила диктофон и сидит, ждёт красивую историю. Кто, вообще, её придумал, эту рекламу? Жили ведь раньше без неё, и про лодки как-то знали все, кому нужно. А теперь — конкуренция, будь она неладна… Не будешь маячить перед публикой — к другим пирсам уйдут. Вот времена настали! Раньше газеты людям платили, а теперь мы им. Я же помню, тёща пришла однажды домой и говорит:

— Вот, три рубля пятнадцать копеек! Заметку мою в «Красном Знамени» опубликовали про наш библиотечный вечер. Почаще бы такие мероприятия освещали, совсем уже культура на отшибе!

Теперь всё наоборот. Даже в годовой бюджет приходится строчку о рекламе вписывать. За свои же деньги свою работу хвалить. Дожили, докатились при капитализме…

Приходит журналистка, вопросы по бумажке читает, заранее готовилась: «Скажите, сколько лет вашему яхт-клубу, и с чего всё начиналось?» Кнопку уже нажала, ждёт подробностей. И что ей рассказывать? Правду? Как я жил и к чему пришёл? Что яхты — это случайность, так выпала карта? Не поверит. И никто не поверит. С таким парком лодок, как здесь, случайностей не бывает.

Теперь не бывает. А тогда, в девяностые, ещё и не такое случалось. Миллионерами становились за полдня. А потом некоторые не доживали и до конца того дня. То воздух в акваланге случайно кончится раньше времени, то сеть на рыбалке нечаянно упадёт на голову, да и утащит в море…»

Дорохов отвернулся от окна. В горизонтальных лучах весеннего солнца, врывающегося через окно-витрину поутру, медленно оседали еле видимые пылинки. Сергей будто заново увидел свой кабинет. Музей морского флота, не меньше. Как в историческом фонде Дальневосточного пароходства, куда он водил сына Илью первоклассником на экскурсию. Старый дом с высокими потолками и колоннами посреди зала хранил пожелтевшие вырезки из газет, мундиры знатных моряков, макеты судов как в разрезе, так и целиком. Думал, пойдёт Илья в моря, осуществит мечту отца. А тот что выбрал? Профессию толмача.

Как и переводчица Марина Синица. Любимая женщина, которая не только разбудила сильнейшие чувства в лучшие годы Дорохова, но и превратила его жизнь в труху, в осколки, в сетку на лобовом стекле после аварии, в космическую пыль, в скошенную траву, в жалкий осадок с неприятной горечью полного разочарования в жизни. И оставила его прозябать в одиночестве дальше — не понятно, для кого и зачем.

Была Синица, да не в его руках…

«Интересно, а чем она занималась в начале девяностых? Я-то с Труфановым Америку для себя открывал. — Дорохов мысленно посчитал годы. — Значит, в начале тех буйных лет Марине было восемнадцать. Студенткой, выходит, была. Училась спрягать неправильные глаголы…»

Глава 2. Рефлексия

Сергей Семёнович любил свой кабинет. Здесь хоть какая-то жизнь, общение, встречи, дела. А вечером — опять в свои апартаменты, в одиночество на пятый этаж. Кто тому виной? Сам. Развёлся, потерял семью, новой не получилось. А теперь уже поздно жениться, на пенсию через пару лет, какая свадьба? Разве только — чтоб оказалась рядом живая душа, да подала тот самый стакан воды? Так для этого, если понадобится, в гостинице круглые сутки дежурит врач…

Дорохов обвёл взглядом кабинет.

Повсюду, куда ни глянь, макеты кораблей. Огромные, в размах рук и высотой человеку по пояс. А также маленькие, с ладонь. Разные, с парусами и без. Всех цветов и размеров. Штук сто, на первый взгляд, а то и больше. На столах и полках, в нишах и оконных проёмах. Подставка под календарь — и та с парусом. А ещё по всем стенам развешены картины художников-маринистов. Разве только Айвазовского с его «Девятым валом» не хватает. Вот на эту глухую длинную стену, сразу напротив окна, как раз бы и поместился.

Каждый входящий сюда норовит сделать подарок в тему. Словно круг интересов хозяина кабинета ограничен лишь морем да парусами. Хотя — может, так оно и есть?

Усевшись обратно в кресло, он попытался вернуться к мысли: что же всё-таки не так в этой журнальной статье? Или дело вовсе не в ней? А в чём тогда? В самой жизни? То есть всё, что он делал, было неправильно? А теперь подвёл «Итоги дня», как в телевизоре, и понял, что жизнь прошла впустую?

Сергей упёрся взглядом в сувенир на столе.

«Обычная стеклянная бутылка с парусником внутри. Но каким макаром его туда засунули? Вот это умение, я понимаю! Дело всей жизни, тонкая ручная работа. Мастер! А я? Обычный коммерсант, каких тысячи. Купил-продал, построил-открыл. Так любой может. А что-то важное в моей жизни — не случилось. Чем гордиться? Что на старости лет сознавать как самое главное?» — неотвязно терзал себя Дорохов.

Копошась в глубинах сознания, владелец яхт-клуба «На семи ветрах» никак не мог уловить причину своей досады.

Годами отточенная снисходительная полуулыбка исчезла с лица, две кривые морщины поползли от уголков рта к подбородку. Аккуратно подстриженные усы молодили, и серые глаза ещё блестели. Но возраст в паспорте не поменяешь, как ни притворяйся.

А ещё он как будто стал меньше ростом. Даже пришлось поднять повыше сидение кресла, чтобы проводить совещания на уровне глаз подчинённых. Вставая же, он стал опираться ладонями о столешницу, щадя утративший всякую гибкость позвоночник. Врачи сообщили, что операцию по удалению грыжи не вынесет сердце. Таблетки от давления давно уже стали обязательным приложением к завтраку.

И всё же на людях Сергей Семёнович, несмотря на недуги, старался выглядеть бодро. Взял за правило командовать себе: «Держи спину! Подбородок ─ выше!» Вроде бы, получалось.

По этой же причине Дорохов предпочитал спортивный стиль одежды. Хотя, возможно, настоящей причиной тому была Марина Синица? Молодая переводчица, пленившая сердце и разум состоявшегося мужчины, из-за которой у него рухнуло всё, как бы он ни сдерживал. Марина была на пятнадцать лет моложе, но оторванные странички календаря не приклеишь, прожитые годы назад не отмотаешь; и всё, что ему оставалось — это приспосабливаться, подстраиваясь под её возраст и ритм. Сергею казалось, что эти несложные ухищрения с гардеробом и моложавый внешний вид приближают его к любовнице. Но то были всего лишь его ощущения, и весьма субъективные. А возраст, увы, понятие объективное, и с ним в бирюльки не поиграешь.

Хотя толково подобранная одежда и правда способна «омолодить» человеку внешность на добрый десяток лет. Чем Дорохов и пользовался с подсказки Марины. В любое время года носил джинсы — самых разных фасонов и изготовителей. К ним подбирал белые рубашки: с коротким рукавом летом, с длинным — зимой. В прохладное время года мог надеть сверху тонкий пуловер с V-образным вырезом, расправив по нему воротник белоснежной сорочки. Рубашек же у него было просто не сосчитать. Жизнь повернулась так, что теперь ему приходилось сдавать их в химчистку. Накрахмаленные и отглаженные, они возвращались оттуда по команде его секретарши.

Пиджак Сергей надевал только для торжественных случаев. Вот, как для этого интервью. (Только свой костюм он оставил в городской квартире, так что пришлось надевать с чужого плеча). Или для очень важной деловой встречи, когда какая-нибудь птица высокого полёта со свитой в город залетит.

Раньше, на лекции в институте, он надевал пиджак от свадебного костюма — другого просто не было, а перед студентами преподавателю хотелось выглядеть солидно…

Дорохов чувствовал, что погружается в какую-то ненужную область рефлексий, в которой он не силён, откуда не выбраться, где можно погрязнуть, так и не придя к разумному выводу. А такая работа не для него. Бизнес, деньги, партнёры, стройка, яхты — здесь всё ясно и понятно, всё можно обдумать и решить.

Но жизнь оказалась долгим путешествием в будущее без предсказуемого финала. И хотя итог у всех одинаковый, с чем к нему придёшь — вот вопрос.

С чего же это у него началось? Вся эта красивая история для пафосного интервью?

Дорохов отматывал в памяти плёнку документального кино своей жизни, чтобы нащупать точку отсчёта, с которой началось стремительное падение.

Не со школьных лет, это точно. Там были светлые идеалы развитого социализма и наивная вера в светлое будущее.

Так, может, эта история для журнала началась с девяностых годов, когда один из новоявленных бизнесменов по фамилии Труфанов купил себе первую яхту?

Гаража, то есть пирса для неё, не было. И так уж крутанулось колесо судьбы, что, кроме Сергея, в городе не нашлось специалистов, способных построить причальные сооружения на берегу заброшенной бухты. Или они были, но выбор удачливого коммерсанта сознательно пал на Дорохова — неприметного преподавателя узкой специальности «гидротехника» в политехническом институте.

Труфанов подходил под определение «новый русский» — так называли нарождающийся класс бизнесменов. Они предпочитали носить итальянские пиджаки малинового цвета, золотые, в палец толщиной, цепи на шее, и огромные золотые же перстни с гравировкой двуглавого орла. Один из таких ярких персонажей перестроечного времени забрал Сергея Семёновича для разговора прямо из студенческой аудитории. И больше преподаватель вуза туда не вернулся. Можно считать, что первая «деловая встреча» будущего бизнесмена Дорохова тоже проходила в пиджаке. Только в простом, сером, из обычного городского магазина.

Сергей стал вспоминать, а что было перед этим? До эпохи первоначального накопления капитала, в которую он попал не по своей воле. Так ведь выбора для него не было — соглашаться или нет. Как пароход тянут от причала на буксире в открытое море, а затем отпускают тросы, выгребай, мол, дальше сам! Так и Дорохова связали обязательствами, заманили деньгами, а потом бросили на полпути, утопили яхту вместе с хозяином, а ты будь за старшего вместо него. Так судьба решила. А он не стал с ней спорить.

«Не будь этой чертовой горбачёвской перестройки, был бы я директором треста, строил причалы для государства, крепил мощь морской державы. А сейчас что? Пятьсот метров берега, и дальше не прыгнешь. Все остальные причалы давно в других руках, и там мне делать нечего — им и своих специалистов хватает».

Но, с другой стороны, гидротехником-то ведь тоже стал случайно. В дальнюю дорогу позвала совсем другая мечта. Стать моряком, переплыть океан и купить себе джинсы. Детская, простодушная мечта, привела его в этот город с синим морем и белыми пароходами.

Дорохов мысленно поставил себе отметку: вот с этого всё и началось. В семнадцать лет, когда осознал свою потребность выбраться из деревни, когда увидел жизненную перспективу. Так что всему началом, на самом деле, — Вовкины штаны.

Глава 3. Джинсы Вовки-моряка

Шикарными, единственными на весь их городок джинсами обладал только Вовка Кондратьев. Да и сам он, в этих сухопутных краях, был единственный в своём роде. Матрос гражданского флота — или «мариман», как он себя называл.

Райцентр, где родился Серёжа Дорохов, на карте страны отмечался маленькой точкой. Основная деятельность его жителей сводилась к обслуживанию Транссиба, два направления которого (на запад и восток) разветвлялись на станции до десятка запасных путей. Одни убегали в депо для ремонта тепловозов, другие — на склады и нефтебазы. А одна ветка вела на кладбище паровозов. Сергей с друзьями исследовал это хранилище старой техники, законсервированной на случай войны. Ничего интересного! Обычные паровозы, как на картинках в учебниках. Только рельсы под ними заржавели, да трава между стальными колёсами проросла.

«Железка» давала работу многим, в том числе и семейству Дороховых.

Скорый поезд «Москва — Владивосток» притормаживал здесь всего лишь на две минуты, влетая на станцию с протяжным гудком. На перроне его уже ждали бабушки в белых платках — протягивали рискнувшим выскочить из тамбура пассажирам домашние пирожки и варёную кукурузу. Расчёт был таким же быстрым, как и остановка. Сигналом к отходу шумно ухали тормоза; в этот миг нужно было вскочить на подножку вагона.

Вокруг городка тянулась реденькая лесостепь с узкой, метров пять в ширину, извилистой речкой Завертанкой. Засохнуть совсем ей не давали тающие на отдалённых сопках снега, которые сыпали здесь с сентября по апрель. Весной они превращались в ручьи, сбегали в долину и наполняли речку. Ещё было озеро Большанка. Видимо, название ему дали в сравнении с этой мелководной, по колено, речушкой. Ибо назвать этот зелёный вонючий пруд размером со школьный стадион «большим» можно было только в насмешку. В жаркие дни пастухи водили к нему на водопой стадо коров.

В безводной местности о настоящем море можно было только мечтать, листая картинки в книгах. С таким же успехом можно мечтать о звёздах — их ведь тоже не достать. Где оно, море, за сколько тысяч километров?

И всё-таки Вовка, старший брат одноклассницы Люды Кондратьевой, точно знал, где оно. И более того, в день встречи выпускников пришёл рассказать об этом старшеклассникам. Его на беседу со школьниками пригласила классная руководительница — как своего бывшего ученика.

Фотографии, которые моряк запустил по рядам, произвели на десятиклассников неизгладимое впечатление. Вот Володя верхом на огромном слоне. А вот — раскидистые пальмы с зелёными кокосами. Канал, наполненный водой, с высокими и ровными, будто рублеными, коричневыми берегами. Вот смешные кенгуру в парке на зелёной лужайке и люди вокруг.

Самыми интересными и красивыми Серёже Дорохову показались фотографии с огромным белым пароходом и Вовкой за его штурвалом ─ в рубашке, расписанной попугаями.

— Вы, наверно, весь мир посмотрели, да? — засыпали его глупыми вопросами восторженные девчонки.

— А как стать моряком? — поинтересовался, уже конкретнее, Сашка Жук.

— Расскажи нам, Володя, всё по порядку. Как ты попал на море? — упорядочила беседу учительница.

— Я проходил срочную службу на боевом корабле Тихоокеанского флота, — начал рассказ о своём жизненном пути выпускник. — А потом нам сказали, что можно остаться во Владивостоке и пойти в мореходку, училище такое для будущих моряков. Нас, отслуживших на флоте, туда брали без конкурса. Но в нашей роте были ребята, которые сразу после школы приходили. Так что, пацаны, если кто надумает, приезжайте поступать. Весь мир посмотрите, как я.

Серёжа Дорохов вопросов не задавал. Ему и так всё сразу стало ясно, как только моряк зашёл в класс и встал у школьной доски. Такие джинсы, как на Вовке, расширявшиеся книзу трубой, он увидел вчера на солисте группы АББА. Днём раньше плакат с изображением шведских музыкантов принесли домой после встречи с Вовкой старшие братья, учившиеся с Кондратьевым в одном классе.

Как и все молодые люди того времени, они преклонялись перед зарубежными исполнителями. Доставали неизвестно какими путями плёнки с записями иностранных певцов, крутили их на портативном катушечном магнитофоне. А ещё покупали в газетном киоске журнал «Кругозор». Меж его бумажных страниц крепились шестью пластиковыми пружинами голубые пластинки — в основном, с записями певцов советской эстрады, но иногда туда включали и зарубежных исполнителей под рубрикой «Эстрада планеты».

Пластинки братья крутили на колченогой радиоле «Ригонда». Тщетно пытались на её волнах поймать «Голос Америки», вертели ручку настройки, стрелка бегала по цифрам радиоволн на стеклянном табло влево и вправо, но их попытки ни к чему не приводили: ящик был глух к их интересам и вражеских секретов не выдавал.

Плакат с группой АББА один из братьев кнопками пришпилил на переборку, отделявшую комнату пацанов от отцовской спальни. Сергей долго рассматривал фотографию, его внимание привлекли джинсы одного из солистов. Они были голубого цвета, под широкий рыжий кожаный ремень, небрежно подвёрнуты на ботинках и немного вздуты на коленках.

Джинсы для Сергея в тот миг явили смысл куда больший, чем просто одежда. Они представили ему какой-то неведомый мир, где ходят не в чёрных брюках, а в голубых штанах. Где все улыбаются и приветственно машут рукой в объектив фотоаппарата. Где девушки красивые, в белых нарядах, а не в коричневых школьных платьях с чёрными фартуками, как его одноклассницы. И даже белые воротнички с манжетами, пришиваемые к школьной форме, не спасали эти «инкубаторские», как называли их сами девчонки, одежды.

Две солистки вокально-инструментального ансамбля, белобрысая и чёрненькая, улыбались в объектив и своим нарядным видом говорили совсем другие слова:

— Этот прекрасный мир создан для радости! Он не чёрно-белый, он — цветной!

Красивая жизнь и свобода. Вот что школьник увидел на той фотографии. И джинсы — символ обоих понятий.

Но как добраться до этой красивой жизни? Как получить свободу действий, когда тебе всего семнадцать лет, и ты живёшь в покосившемся доме с облупленными наличниками? Всей свободы здесь — огород да дорога в школу и обратно.

Старый дом «на земле», как любил выражаться его отец, потомственный железнодорожник Семён Елизарьевич, будто придавливал Сергея к этой самой земле. Каждое лето приходилось ей кланяться, выбирая сорняки из рядков моркови, поливая огурцы и окучивая картошку. Жизнь в частном доме предполагала и самообеспечение овощами. Подростку хотелось на простор, на волю, подальше от двух старших братьев-близнецов, которые шпыняли его без меры и за шалости, и просто так.

Защиты не было: мать умерла, когда Сергею был всего год.

«Белокровие у неё, — шептали соседские женщины. — Надорвалась на кирзаводе, болезная, таскала поддоны с мокрыми кирпичами».

Отец сам тянул троих пацанов и не женился больше. Старшие дети, закончив школу, пошли работать на «железку» вслед за отцом, продолжать династию слесарей-ремонтников.

— Сделай себя сам! — сказали бы сегодня психотерапевты. Тогда, сорок с лишним лет назад, таких врачей не было. Но ассоциативную связку «мореходка-джинсы-красивая жизнь» Сергей уловил чётко. И выбрал себе другую дорогу.

Глава 4. На восток

Отец постарался, взял для пацана верхнюю плацкарту. За двое суток в поезде Сергей выспался, прочитал взятую в дорогу книгу «Два капитана». Съел все домашние припасы и с утра в день прибытия пил только чай, который приносила в железном подстаканнике проводница. Сахар к чаю прилагался, у парня ещё оставалась горбушка хлеба, этим он и позавтракал. Но скудный рацион его не беспокоил. Главное — свобода!

Он мысленно послал кукиш своим братьям-обидчикам, которые больше не смогут над ним глумиться. Сергей, вспомнив о самой болезненной их каверзе, посмотрел на свой указательный палец, который братья заставили сунуть в какую-то деталь трактора. На нём приезжал обедать сосед дядя Вася, работавший на машинно-тракторной станции. Сельскохозяйственная машина тарахтела, пацаны вились вокруг неё, разглядывая, что там трещит и крутится. Мотора Василий не глушил, видимо, боясь, что снова тот не заведётся.

— Сунь пальчик, будет зайчик! — уговаривали мальчишки своего младшего брата, за которым некому было присматривать долгими деревенскими буднями.

Доверчивый пацан так и сделал. Палец обожгло посильнее крапивы. Закусив губу, он прыгал на одной ноге и тряс рукой от боли, а братья хохотали, схватившись за животы, и кричали, показывая на него:

— Обманули дурака на четыре кулака! А ещё один кулак получил Сергей-дурак! На щелбан и на подушку, на зелёную лягушку!

Открыто поколачивать младшего они побаивались: отец при виде такого садизма мог, не говоря ни слова, влепить затрещину. Но дома днём глава семьи бывал только по выходным, а в будни главными на хозяйстве оставались старшие изверги.

В старших классах Сергей стал проводить послеобеденное время в школе, чтобы поменьше сталкиваться с кознями ближайших кровных родственников. Записался в секции баскетбола и настольного тенниса. В баскетболе для нападающего ему не хватало роста, так что чаще всего он сидел на скамейке запасных и выходил на поле, только если кто-нибудь из основного состава получал много фолов. Зато команду иногда отправляли на соревнования в другие школы их городка и там бесплатно кормили обедом.

С настольным теннисом получалось ещё хуже: роста не хватало даже для того, чтобы достать шарик у сетки, и приходилось обегать полстола по периметру.

Но других секций в школе не было, а домой идти не хотелось.

Ещё одна затея появлялась зимой — городской каток. Сергей каждый год с нетерпением ждал, когда зальют коробку и можно будет на пару часов сбежать и туда. Прокат коньков стоил десять копеек, и каждую неделю два пирожка в школьном буфете оставались несъеденными из экономии. Коньки доставались всё время разные — хотелось новые, чёрные; иногда счастливый жребий выпадал на них, а иногда — на истёртые льдом коричневые. Паренёк виртуозно катался задним ходом, чем приводил в восторг девчонок в белых коньках-«снегурках». Но дальше невинного сталкивания подружек в сугробы по краям поля фантазия пацана о дружбе с прекрасным полом не забегала.

После коньков ноги окунались в чёрные валенки, сушившиеся на батарее в раздевалке-теплушке, с таким блаженством, что от пяток до самых колен пробегали колючие мурашки. Так после катания на тридцатиградусном морозе оттаивали ступни.

Домой нужно было вернуться не позднее шести вечера — к этому времени приходил с работы отец, и в обязанности Сергея входило наколоть дров для растопки печи, занести ведро угля и выгрести золу из поддувала в большой железный таз. Отец был резок на слово, и если к его приходу что-либо не исполнялось, гнев обрушивался на головы всех обитателей дома.

Братья возвращались позже. После восьмого класса оба пошли учиться в «фазанку» — училище для будущих железнодорожников. Располагалось оно в том же городке, где жила семья Дороховых. Ночевали братья по-прежнему дома, но времени на глумление над младшим у них стало меньше. Когда Сергей окончил школу, они уже работали в тепловозном депо слесарями. Теперь не обижали, но дружбы между ними так и не сложилось. Подтрунивание над младшим братом вошло у них в привычку.

Уезжая из дома, Сергей жалел только о собаке. Дунай был его единственным другом в семье.

В поезде он немного волновался, глядя с верхней полки через узкую щель приоткрытой оконной рамы на бескрайние дальневосточные просторы: как же найти ту самую мореходку? На чём доехать до неё?

Напутствие перед отъездом дала ему баба Маша, жена тракториста Василия. Она сочувственно смотрела на пацана, готового бежать из родного дома на край земли:

— Не бойся, Серёжа. Люди — не звери в лесу, не съедят. За спрос денег не возьмут и в лоб не ударят. Вот и спрашивай всех встречных-поперечных, как добраться тебе до учёбы. А язык, он и до Киева доведёт, не то, что до моря. Вон, каждый день со станции по матюгальнику кричат: «Поезд Москва — Владивосток отправляется с первого пути». Сядешь и доедешь вместе со всеми пассажирами. А там спрашивай, кто первым на глаза попадётся, куда идти тебе. Мир не без добрых людей, подскажут…

Во Владивосток поезд прибыл рано утром. За сбором постели и укладыванием в чемодан хлопчатобумажного спортивного трико, в котором он провёл двое суток, Сергей не заметил, как состав приблизился к побережью. Успел увидать лишь какой-то островок на водной глади, но за окнами тут же выросли городские постройки. Поезд втянулся в короткий туннель, а выйдя из него, тихо подбирался к станции.

Школьный костюм на время пути был осмотрительно упрятан под матрас, чтобы не украли случайные попутчики, так и сменявшие друг друга на остановках. Сергей достал его, встряхнул, ещё раз проверил припухший внутренний карман пиджака, застёгнутый для надёжности на булавку. Там, завёрнутые в тряпицу, хранились шестьдесят рублей — половина месячной зарплаты отца. И вызов на учёбу в морское училище. Без него попасть в город на берегу Тихого океана было бы невозможно.

Уже вечером во флотской кочегарке Сергею объяснили, к чему такой строгий порядок. Да к тому, что в самом центре города, к причалам бухты Золотой Рог, швартовались огромные серые военные корабли — с пушками, радарами и здоровенными бортовыми номерами. Враг, проникший в город без пропуска, мог увидеть их, сфотографировать, узнать важные секреты. Что там мог быть за враг, Сергей по молодости не задумывался. В школе учили, что это империалисты всех стран. Хотя он так и не понял, кто это.

Однако закрытость города распространялась и на граждан родной страны. Заявиться во Владивосток просто так не дозволялось «ни вашим, ни нашим». Для въезда требовалось приглашение — от родственников, организации или учебного заведения. Почтальону, принёсшему месяц назад на улицу Лесную, 26 конверт с вызовом на учёбу, Серёжа готов был расцеловать руки. Но, конечно, сдержался.

Сейчас он спокойно ждал полной остановки поезда, потому что на станции Угольной, последней перед Владивостоком, в вагон вошёл пограничник, проверил разрешение на въезд и поставил в паспорт Сергея Дорохова штамп «ЗП». Что означало пропуск в «закрытый порт».

Часть вторая

Глава 1. Город

Спрыгнув с подножки поезда, Сергей зажмурился от непривычно яркого солнца. После сумрачного купе абсолютная синева высокого неба, пронизанная ослепительно-жёлтыми лучами солнца, поднявшегося над сопками, делала мир вокруг ясным и чётким. Сергей вдыхал новый воздух — густой, тягучий, как будто посыпанный солью. Привокзальные кусты подрагивали от слабого ветра, густая зелень на склоне, к удивлению Сергея, была аккуратно подстрижена. На его улице с частными домами траву никто не стриг. Газон, догадался он.

Вокруг суетились встречающие с цветами, люди обнимались, хлопали друг друга по плечам. Но Сергея, конечно же, на перроне никто не ждал.

Поднявшись по лестнице с платформы на привокзальную площадь, он застыл в нерешительности. В его городке самым высоким зданием была водонапорная башня, по-простому именуемая водокачкой. Рядом с ней стояла школа в два этажа. С кочегаркой в подвале и туалетом на улице. Даже зимой приходилось бегать в белёное известью деревянное строение, отстоящее от школы на добрые тридцать метров.

А здесь вокруг — высотные дома. Куда идти, если всё заставлено коробками зданий, и прохода не видно?

Нагромождение высоток и грохот какого-то железа, перемещавшегося слева направо, в первые минуты ошеломили паренька. Он увидел, как невдалеке проехал рыжий вагон.

«Трамвай, наверное, — подумал Сергей. — Смотри-ка, прям как на картинках в школьных учебниках. Ну, точно, трамвай. У троллейбуса наверху рога должны быть».