Бесплатный фрагмент - Дорога

Предисловие

Дорогие читатели! В руках вы держите небольшой сборник рассказов и стихов, написанных мной в период с 2002 по 2016 год. Книжица имеет такое название не случайно; этими произведениями, словно кирпичиками, вымощен мой путь длиной в четырнадцать лет. Надеюсь, что вам будет интересно пройти его вместе со мной!

С уважением и признательностью,

Антон Чистов

Рассказы

Мальчик и его мечты

Мальчик поднимался по лестнице подъезда. Смотря на стены, покрашенные темно-зеленой краской, он вновь подумал о том, как бы было замечательно очутиться в мире, в котором было бы возможно все. Где луна была бы солнцем, где не было бы денег, из-за которых его матери нужно было работать в ночные смены, чтобы хоть как-то прокормить его и заплатить за маленькую однокомнатную квартиру, в которой они жили. Где не было бы безработного отца, который пил и пропадал ночами и только тогда приходил домой, когда ему нужны были деньги на очередную бутылку. Он ненавидел своего отца… Глупые детские мечты…

Задумавшись, он не заметил седого старика, который спускался по лестнице ему навстречу, неся какой-то мешок.

— Извините, — сказал мальчик, нагнувшись, чтобы помочь собрать картошку.

— Ничего, — улыбаясь, произнес старик, — влюбленные юноши, порой, не замечают, что творится вокруг. Я тоже когда-то был таким.

— Я не влюбленный… — буркнул юноша.

— О чем же тогда так задумался, что не заметил меня?

— Да так… О всяком…

— Ну расскажи деду, о чем сейчас молодежь думает! Все-таки о девушках, наверное. Или о танцах, — рассмеялся старик.

— Я не хожу на дискотеки и о девушках я тоже не думаю, — угрюмо сказал мальчик, засовывая последнюю картошину в мешок, — потому что нет денег, чтобы на дискотеки ходить. Да и вообще они мне не нравятся. На них мечтать трудно — шумно слишком.

— Так о чем же ты мечтаешь? — удивленно спросил старик, забирая из рук мальчика мешок.

— О своем мире, — произнес юноша. — До свидания. Еще раз извините.

— Подожди, может я смогу помочь тебе, не уходи! — сказал старик. — Может я смогу сделать так, чтобы ты получил все то, о чем ты мечтал.

— Да? — усмехнулся мальчик. Как вы это сделаете?

— Я не буду делать ничего. Это же твои мечты. А человек должен сам воплощать свои грезы. Я лишь покажу тебе место, где это можно сделать быстрее.

— И вы думаете, что я пойду с вами неизвестно куда? — хмыкнул мальчик.

— Не дерзи деду, он этого не заслужил. Я говорю правду. Хотя… В вашем мире всегда за нее наказывали…

— Я не верю, — сказал мальчик, — докажите, что вы не врете.

— Ах да… — Старик улыбнулся. — Чтобы доказать теорию, нужно подтвердить ее фактами… Совсем забыл. Хорошо, чего бы ты сейчас хотел?

— Я хочу, чтобы у меня в кармане были деньги!

— Странные люди, — пробормотал старик, — все время думают о материальных вещах и никогда не задумываются о том, что является истинным богатством…

— Значит, не можете! — смеясь, воскликнул мальчик. — Я так и знал! Ладно, было приятно познакомиться, до свидания.

— Чтобы доказать теорию, нужно подтвердить ее фактами, — повторил старик. — Но меня всегда интересовало, почему некоторые факты никогда не проверяются?

— Это вы о чем?

— Ты сделал вывод, что теория ошибочна, еще не проверив доказательства ее правильности. Знаешь, кто такой Галилей?

— Это который доказал, что земля вертится?

— Нет, на самом деле он этого доказать не смог. Потому что люди не верили фактам.

— Ну всё, я пошел, — ответил мальчик и повернулся, чтобы уйти.

— Ты так и не проверишь, есть ли у тебя деньги? — спросил старик.

— А, ну да, — улыбнулся мальчик и полез в один из карманов. — В этом нет.

Старик, улыбаясь, смотрел за его действиями.

— И в этом нет. И в … — мальчик хотел сказать, что и в третьем кармане нет денег, но остановился. Он нащупал несколько бумажек. Медленно вынув их, он увидел пять новеньких купюр.

— Этой суммы, я надеюсь, хватит, чтобы ты поверил, что я не вру?

— Х… хватит, — произнес мальчик, — я вам верю. Что мне надо делать, чтобы получить все, о чем я мечтаю?

— Ты просто должен пойти со мной, — ответил старик, протягивая ему руку. — Идешь?

— Да, — прошептал мальчик.

Вдруг перед ними появился шарик. Он парил прямо напротив их лиц, как будто был привязан к потолку невидимой ниткой.

— Здорово! — подумал мальчик и заметил, что шарик начал вертеться, издавая звук, похожий на шипение воды, вылитой на раскаленную поверхность. Шарик крутился все быстрей и быстрей и внезапно разлетелся на тысячи золотых искорок, настолько ярких, что мальчик закрыл глаза.

II

Открыв глаза, мальчик не увидел абсолютно ничего вокруг. Только серость. Везде. Даже под ними. Казалось, что он, вместе со стариком, парил в месте, которое не имело названия.

— Добро пожаловать в настоящий мир. — сказал старик, почему-то печально вздохнув.

— И это все?! — разочарованно воскликнул мальчик.

— Пока все. Но эта серость будет меняться сразу, как только ты пожелаешь чего-либо.

— Ну, для начала, я хочу где-нибудь стоять..

— Закрой глаза и постарайся представить это место как можно яснее.

— И все?

— И все.

Мальчик закрыл глаза. Немного подумав, он решил вообразить, что он находится в церкви недалеко от его дома. Мама брала его туда каждую субботу, по пути рассказывая ему притчи, библейские истории или про чудеса, которые могли делать святые. А потом, уже в церкви, показывала ему иконы. Он обожал это место. Он старался вспомнить каждую деталь, каждую икону.

— Не открывай глаза, — сказал старик. — Хорошо. А теперь собери все эти детали и сделай из них место, которое придумываешь.

— Откуда вы знаете, что я представляю детали? — спросил мальчик.

— Я же вижу, что происходит вокруг меня.

— Всё, — сказал мальчик через некоторое время, — больше ничего не могу вспомнить.

— Неплохо. Очень даже неплохо для первого раза, — удовлетворенно заметил старик. — Открывай глаза.

Мальчик открыл глаза и увидел, что стоит внутри церкви.

Был полумрак и тишина. Многие иконы и предметы были расплывчатыми. Как будто туман заволок многочисленные скамьи, лица святых и дальние углы помещения. Мальчик стоял, глядя на свое творение с восторгом и удивлением.

— Удивлен? — спросил старик. — Вижу, что да.

— Я не верю, что это происходит. Наверное, я сплю, — произнес мальчик, глядя на расплывчатые витражи. — Это невозможно!

— Почему люди, которые не могут сделать чего-либо, сразу говорят, что это невозможно? Раньше люди считали невозможным полеты над землей, потом, когда полетели, начали считать невозможным полеты на другие планеты… Вот только всегда находились другие, которые делали невозможное реальностью. И я один из них. — ответил старик. — Не переживай, даже люди, совершившие «чудо», поначалу не верят в сделанное.

— Спасибо, что успокоили, — пробормотал мальчик.

— Всегда пожалуйста! — весело сказал старик. — Есть ли у юноши какие-нибудь вопросы?

— Да, почему всё так расплывчато?

— Потому, что ты не так ясно представил себе полную картину этого помещения. Не все детали. Потом, когда пройдет некоторый промежуток времени и учёбы, тебе не надо будет воображать всё в таких мелочах. Ты и сам не будешь замечать процессов материализации твоих фантазий. Все будет формироваться в подсознании. Будет появляться уже полная картинка воображаемого.

— А я могу придумать людей?

— Можешь, но хочу тебя предупредить — они не будут умнее тебя, они не будут испытывать чувств, которых не испытал ты или не смог представить. Эти люди не смогут понять, когда им весело, а когда грустно, когда смеяться, а когда плакать.

— Ясно… — задумчиво ответил мальчик.

— Понимаешь, — продолжал старик, — душа человека настолько сложна, что для того, чтобы вообразить ее, потребуется много времени и усилий. Это венец фантазии…

Прошло много времени. Если можно хоть как-то измерить словом «много» его продолжительность. В том месте не было часов. Только грезы. Мальчик, с помощью старика, сначала закончил ту церковь, потом улицу, находящуюся за дверьми. Потом создал город… Старик давно ушел, сказав, что в его помощи мальчик больше не нуждается, а он все продолжал творить. Творить бесконечные реки, озера, города, деревья… Мальчик творил, иногда сам удивляясь своей фантазии. Так продолжалось до тех пор, пока он не создал свой мир. Он гулял по нему, оставаясь мальчиком, в теле которого жил уже взрослый мужчина, и думал. Думал о том, что уже больше нечего творить и что где-то, в настоящем мире, его ждет мама, готовя обед. Нежная и любящая его мама. Он пытался создавать людей, но они даже не разговаривали. Просто стояли, как куклы. Наставали моменты, когда он больше не мог думать о том, что никогда не вернется назад. Тогда он пытался себя убить. Однако, ножи исчезали, когда юноша хотел порезать себе руки, а горячая вода не обжигала. В своем мире он был неуязвим. Его сила и слабость была в том, что все было им придумано.

Однажды, вспомнив всё, чему его учил старик, мальчик закрыл глаза и вообразил себе блестящий шарик. Открыв их, он увидел его. Шарик начал вертеться, издавая звук, похожий на шипение воды, вылитой на раскаленную поверхность. Он крутился все быстрей и быстрей и, вдруг, разлетелся на тысячи золотых искорок, настолько ярких, что мальчик вновь закрыл глаза.

III

Открыв глаза, он увидел подъезд, стены которого были покрашены зеленой краской. Его подъезд.

— Я вернулся! — не помня себя от радости, воскликнул мальчик и бросился по лестнице. Постучав в дверь, он услышал тихие шаги за ней, потом звук поворачиваемого ключа в замке. Всё как раньше. Дверь открылась, и он увидел свою мать. Ничуть не постаревшую, с такой же прической и в том же старом махровом халате. Такой, какую он помнил.

— Мама, как я тебя обожаю! — воскликнул мальчик и обнял ее, счастливо улыбаясь.

— Я. Тоже. Тебя. Обожаю. — ответила мать, смотря на дверь соседней квартиры взглядом, в котором не было и намека на мысли и чувства.

23.11.2002

Разговор

За окном пел сверчок.

Вечерняя прохлада заползала на кухню с освещённого луною двора, в печке потрескивали берёзовые дрова и отец, поставив на плиту чайник и улыбаясь чему-то, собирался уже открыть семейный фотоальбом, как услышал стук в дверь.

«Кто это так поздно?» взволнованно подумал он, открывая замок. На пороге стоял сын. Запахло водкой и сигаретами.

— Привет, отец! Небось не ждал! — довольный собой пробасил тот.

— Почему же сынок? Я всегда тебя жду. И всегда рад тебе, — ласково улыбнувшись, ответил отец, — проходи.

— Слышь, бать, я чё пришёл, — посмотрев на часы, начал сын, — деньги нужны. Жизнь нынче совсем опаскудилась: деньги туда, деньги сюда. Кларка, зараза, совсем измотала. На неё больше всего уходит. Если б не она, то и денег бы не пришёл просить, тишь да гладь бы была, я ведь человек сам по себе экономный. Так вот, нужно… — сын не договорил, вынул телефон и начал писать кому-то сообщение. Отец ждал.

— О чём я там тебе говорил? — спросил сын после того, как сообщение было успешно отправлено. — А, да, нужно пару сотен всего. Дай, а?

«Совсем как ребёнок, — подумал отец. — Сынок мой…».

Встав из-за стола, он прошёл в гостиную, вынул из комода 200 рублей и, протягивая их сыну, спросил:

— Может чаю попьёшь со мной?

— Да некогда, пап! — ответил сын, пряча деньги в карман своей потёртой кожаной куртки. — Дела не ждут, нужно ещё к ребятам зайти.

Быстро обняв отца, он повернулся, вышел во двор и закрыл за собой дверь. А отец сел и тихо заплакал.

Великий пост 23.03.07

Дорога

День подходил к концу. Солнце коснулось туманной черты горизонта, раскрасив небо в розовый цвет. Подул прохладный ветерок, нашёптывая природе готовиться ко сну, и где-то на обочине квакнула лягушка, видимо, зовя свою вторую половинку разделить с ней прелесть летнего вечера и поквакать всласть дуэтом. А Иван всё шёл. Шёл домой. И казалось ему, что нет конца этой дороге с её рытвинами, лужами, колючими кустарниками и грязью. Сколько идёт он уже не помнил, но мужики сказали, что к лету дойдёт.

Вдруг Иван остановился. Кольнуло в его груди, узнал он валун, лежащий возле дороги, вспомнил, как в далёком детстве часто сидел он вместе с отцом около него, слушая о том, когда сеять рожь и когда её жать, как лучше полоть грядки, в каких местах лучше ловить рыбу… Много рассказывал ему отец, всё сохранил Иван в своём сердце, всё запомнил. И покатилась слеза по его щеке. Совсем немного осталось, совсем скоро дом. Вот и берёзовая роща, где они с отцом по весне собирали сок, вот и место для пасеки… Быстрее идёт Иван, перепрыгивает через лужи, обходит грязь, уже нет усталости, накопившейся за долгое время пути, только о доме думает. Тёмной ночью вышел он на опушку. Увидел на пригорке жёлтый огонёк оконца, заколотилось взволнованно его сердце, бегом пустился Иван к дому, застучал в дверь: — Папа, это я!

— Сынок!

— Папа! Отец! Папочка! — упал на колени Иван и заплакал как ребёнок.

— Сынок… Живой… — шептал отец, гладя сына по русой голове. — Я так ждал… Так ждал тебя… Родной мой… Ну, пойдём в дом, пойдём, я как раз поесть приготовил. Пойдём.

А утром проснулся Иван и, лёжа в постели, думал спит он до сих пор где-нибудь в дороге или она ему только снилась.

05.2007

Старик и розы

Был поздний осенний вечер. Мокрые камни мостовой поблескивали под жёлтым светом уличных фонарей, освещавших кутавшегося в старое пальто старика. Старик сидел под навесом закрытого магазина и в задумчивости глядел на несколько алых роз, разложенных перед ним на газете.

— Бери, Яцек, бери, Христа ради! — сказал солдат, засовывая ему в карман кусочек сухаря, — Только съешь где-нибудь за бараком, не показывай никому, а то отберут.

— Спасибо вам большое, Василий! — ответил Яцек, смущённо глядя в пол. Он видел, что Василий сам едва держался на ногах, поэтому мальчик испытывал чувство вины перед солдатом.

Василия немцы привезли вместе с другим русским около четырёх месяцев назад, Яцек видел через колючую проволоку, как их прикладами гнали на командный пункт. Через неделю на соседние нары немцы приволокли и бросили измождённого человека. Только спустя несколько дней Яцек понял из разговоров взрослых, что это и есть один из тех русских солдат, которых поймали в лесу недалеко от лагеря и пытали, стараясь узнать расположение партизанских отрядов. Яцеку было трудно поверить, что этот сутулый, еле передвигающий ноги человек, и есть тот самый бородатый силач, которого он видел всего неделю назад. О втором партизане он узнал из рассказов Василия после того, как они подружились: на том солдате были татуировки и после пыток их срезали с него живьём для жены командира лагеря, которая, как говорили, делает из них абажуры.

Со временем Василия полюбили все жители барака, а иначе и нельзя было: казалось, никогда не унывающий, он старался помочь всем и каждому по мере своих сил. С детишками он всегда делился своим скудным пайком, поэтому быстро похудел и ослаб и, казалось, что передвигается только благодаря какойто таинственной силе, не дающей ему упасть.

— Эх, ты, вежливый какой, — ответил Василий и потрепал мальчика по голове, — ничего, прорвёмся с Божией помощью.

— Угу… с Божией помощью… — угрюмо сказал Яцек. — Бог нас не слышит. Я Ему молился, молился и что? Я Его просил и Агнешку спасти, и папу, и маму, а они всё равно умерли! Почему Он их не спас, когда я Его просил?! — уже рыдая, кричал мальчик.

— Тише, тише, ты чего? — зашептал солдат, опасливо озираясь по сторонам, — Охрана услышит и сразу тебя, глупого… ай, яй, яй, грех-то какой! — обняв плачущего мальчика, продолжал солдат, — на Боженьку-то роптать! Родной ты мой, да ведь сестрёнка твоя сейчас с ангелами песенки поёт в райском садике! Мамочка, папочка твои там слушают её и радуются и ягодки райские собирают Боженьке, о тебе молятся, а ты унываешь. Вытри слёзки, родной, вытри, а то совсем заслабнешь.

Яцек, всё ещё всхлипывая, вытерся грязным рукавом.

— Ну вот и молодец, вот и умничка, а теперь пойдём, я тебе кое-что покажу, — сказал Василий и заговорщески прошептал: — Чудо расчудесное!

Выйдя из барака, Василий повёл Яцека налево и, пройдя несколько ветхих, продуваемых насквозь построек, свернул в узкий проход, заканчивавшийся стеной склада, на котором немцы хранили вещи заключённых, снятые с них перед кремированием. Сквозь завалы гнилых досок они пробрались в самый конец, где оказалось небольшое, очищенное от мусора пространство, в углу которого росла… роза! Самая настоящая роза с маленькими красными бутончиками! Маленькая и хрупкая росла она в тени, словно робкая красавица, протянув ручкиветочки навстречу скудным лучам солнца, едва доходившим до того места.

У Яцека, вот уже восемь месяцев не видевшего ничего, кроме вшей, грязи и постоянно дымящей трубы крематория, перехватило дыхание. Он стоял и заворожено смотрел на цветок, каким-то чудом выросший среди мусора.

— Вот видишь, родной, — сказал солдат и, опустившись на колени, начал нежно гладить маленькие зелёные листики, — грязь, сырость, а цветочек всё равно растёт, славит Господа, благоухает. А Господь смотрит и радуется. И тебе радостно и тепло на сердце, и мне при виде красоты такой. Вот так и нам нужно жить. Как цветы.

Яцек тоже опустился на колени, закрыл глаза, вдохнул запах розы и… вспомнил он родной сад, увидел сидящего на скамейке и читающего газету отца, в соломенной шляпе с полями, увидел мать, выходящую из двери кухни с подносом ароматных румяных, только что приготовленных булочек, услышал радостный смех сестрёнки, бегущей ему навстречу, на душе у него стало как-то легко и радостно, и, впервые за восемь месяцев, Яцек улыбнулся.

— Милый ты мой! — радостно сказал Василий и поцеловал его в макушку, — вот помни, так и мы должны, как цветы…

Посидев ещё немного перед розой, они вернулись в барак. Весь день Яцек ходил радостный и всё воспринимал как-то по-новому. Уже не вселяли в него ужас немецкие солдаты, не казалось безнадёжным положение, и чувствовал он, словно что-то новое появилось у него в душе, как будто и там распустился цветок.

А вечером Василия забрали. Когда весь барак разлёгся на нарах, пришли двое солдат и, заломав ему руки, с руганью кудато увели. Проходя около нар Яцека, он улыбнулся ему и, подмигнув, одними губами произнёс: — С Богом.

Мальчик долго ворочался, прислушиваясь, не ведут ли его обратно, но ослабевший организм взял своё и через несколько часов он всё же уснул. И увидел, как они с Василием, радостно смеясь, летят высоко над землёй в голубом небе, рядом проплывают маленькие белые тучки, а под ними красные от роз поля. Они опускаются всё ниже и ниже и видят его сестрёнку, бегущую по полю навстречу папе с мамой, обнимающим друг друга и…

— Steh auf! — бок Яцека пронзила острая боль. — Steh auf, habe ich gesagt!
Яцек открыл глаза и увидел разъярённое лицо немецкого солдата. Мальчик, кое-как поднявшись с постели, тут же скрутился он жестокого кашля. Во рту почувствовался привкус крови. Немец, больше не обращая на него внимания, пнул кого-то на соседних нарах. Откашлявшись и держась за бок, Яцек огляделся. В бараке творилось что-то из ряда вон выходящее: немецкие солдаты бегали и поднимали всех, строя в линейку. Какой-то охранник, дав ему подзатыльник, толкнул в сторону к заключённым. За бараком тоже слышались крики и звуки выстрелов. Тем временем, немцы, построив всех в шеренгу, встали напротив, щёлкнули предохранителями автоматов и нажали курки.

— Боженька, помоги! — только и успел подумать мальчик, что-то обожгло его шею, и он потерял сознание.

— Боженька, помоги! — прошептал Яцек и открыл глаза. Вокруг было тихо. Ярко-жёлтые солнечные зайчики прыгали по белому потолку. За окном слышался шелест деревьев и весёлый щебет птиц.

— Помог тебе Господь, — раздался сипловатый мужской голос справа, — в рубашке родился, малец.

Яцек повернул голову и увидел человека на соседней койке, лицо которого было всё перевязано бинтами.

— Говорят, из горящего барака тебя вытащили, кашлять начал, когда наши рядом пробегали, думали, что немцы всех перестреляли, ан нет, тебя, брат, только по шее царапнуло. А я, вот, подорвался. Господь уберёг, жить буду, но под гармонь уже не попляшу… На всё воля Божья, — вздохнул он, и, помолчав добавил:

— Я, брат, за родину, понимаешь?

— А где Василий? — едва слышно прошептал мальчик.

— Какой? — спросил солдат. — У нас в отряде их с пяток будет.

— Которого немцы… забрали.., — ответил Яцек, опять засыпая.

Яцек вышел из больницы через три месяца: и без того ослабевший до полуобморочного состояния, он потерял много крови, ситуацию осложняли и два поломанных ребра, но несмотря на это он, к удивлению врачей, быстро поправился. После госпиталя его направили в лагерь для репатриированных под Варшаву, откуда, по прошествии полугода, мальчик был отдан в детский дом.

Что стало с Василием, Яцек так никогда и не узнал.

Старик вздохнул и перекрестился.

— Dziewczyno przyjmij te roze — сказал он идущей куда-то девушке, протягивая цветок. Но та, даже не взглянув на него, прошла мимо.

12.05.2007

Аборт

В память о всех детях, убитых их матерями.

Была поздняя весна. Шумная весёлая толпа разноцветной рекой текла по узким улочкам старого города, обтекая многочисленные клумбы, газоны и дорожные указатели, бурля новостями, шутками, смехом, радуясь яркому солнцу и безоблачному небу. Среди этого жизнерадостного потока незаметным серым пятнышком плыла и девятнадцатилетняя второкурсница художественного училища Надя. Всё происходящее вокруг, как и случившееся с ней, Надя воспринимала словно какой-то страшный сон.

«Залёт… Залёт…, — стучало у неё в голове. — Что же мне теперь делать?… Что же делать?»

Машинально дойдя до остановки, она села в трамвай. «Если Дима узнает, он сразу же меня бросит… А мама?… Что делать?»

Двери открылись и Надя, выйдя на улицу, утопающую в свежей зелени, почувствовала на своём лице прохладный ветерок, принёсший откуда-то с огородов запах распустившихся яблонь.

«Мамин день рождения скоро… — словно откуда-то из другого мира пришла мысль. — Что же теперь будет? Как жить? Бедная мама… Как ей будет стыдно за меня!»

Как в тумане она поднялась на пятый этаж малосемейки и, отперев дверь, вошла в коридор маленькой однокомнатной квартиры, где она жила вместе с мамой, Зинаидой Владимировной, учительницей литературы в районной школе.

Сняв пальто, Надя посмотрела в старое зеркало, висевшее на противоположной стене. На неё смотрела худенькая девушка с каштановыми волосами, подстриженными под каре, одетая в старую белую блузку и чёрные брюки-клёш.

— Дура! — крикнула она самой себе, опустилась на табуретку и заплакала. Со слезами как-то ушло состояние растерянности и Надя, умыв лицо холодной водой, подумала, что всё не так уж плохо и из любой ситуации можно найти выход. Пройдя в комнату, она по привычке подошла к столику и, чиркнув спичкой, зажгла маленькую лампадку возле иконы Николая-Чудотворца. В церковь ни она, ни мама не ходили, считая это занятие бесполезной тратой времени и уделом пожилых людей, которым нечего делать дома, а лампадку зажигали скорее по традиции, унаследованной от верующей бабушки. Тихонько потрескав маслом, лампадка загорелась жёлтым огоньком, осветившим лик святителя Николая. Почему-то Надя чувствовала себя неловко, смотря на него. Ей казалось, что старичок всегда строгий и смотрит, словно с укором, как будто зная обо всех её проступках. Отогнав детскую мысль, Надя села в бабушкино кресло.

«Если я рожу, — начала думать она, — мне придётся уйти из училища, попрощаться с карьерой, Димой, который меня бросит и остаться на шее у мамы»

Надя почувствовала, что сейчас опять расплачется.

— Так, успокоилась, — приказала она себе. — Что можно сделать?… Аборт?

Подумав об этом, она поморщилась. Наде показалось, что от этого слова повеяло холодом. Какой-то скользкой серостью дотронулось оно до её сердца.

«Нет, нельзя же!» — испуганно подумала она.

— Ну, тогда не о чем и думать, — тут же ответил внутренний голос, — рожай и живи иждивенцем, без образования и денег. Мама очень обрадуется, узнав о ребёнке. И Дима.

— Но это же убийство! — содрогнулась Надя.

— Постой, возразила она себе, — везде говорят и пишут, что до рождения плод не является человеком. За аборт разве в тюрьму сажают? Так что если на государственном уровне аборт разрешается, то нечего слушать басни отсталых от жизни неудачниц. Таких, как Катя, например.

«Да уж…» — подумала Надя, вспомнив свою одноклассницу, которой из-за беременности пришлось уйти из девятого класса. Она не пошла на аборт, как её ни уговаривали врачи и директор, в результате осталась неучем с ребёнком на руках, обречённая на голодное существование. Впрочем, она никогда особым интеллектом не отличалась. Всегда была тихоней и держалась в стороне от компаний. Подруги говорили, что Катя даже в церковь ходила, так что для всех так и осталось загадкой, кто был отцом ребёнка.

«Да уж… — поморщившись повторила Надя. Аборт уже не казался ей таким уж мерзким делом. Это просто плод. Зародыш, только и всего. Эмбрион. Там ещё не сформировалось ничего, какое же это убийство?»

От этих мыслей Надя повеселела и, подумав, что другого выхода всё равно нет, решила съездить к гинекологу в этот же день. Быстро зайдя на кухню и выпив стакан воды, она оделась и, выйдя из дома, направилась на окраину города в отделение районной больницы. Как-то раз, ненароком подслушав разговор двух однокурсниц, она запомнила, что там делают всё быстро, не задавая лишних вопросов. Надя вспомнила, что тогда она подумала, как же это безнравственно, но сейчас… Сейчас дело касалось её самой.

Доехав на автобусе до нужной остановки, она прошла по старой липовой аллее к обшарпанному зданию больницы. Открыв скрипнувшую дверь, она вошла в пахнущий хлоркой и спиртом полумрак коридора.

— Где здесь гинеколог принимает? — спросила она у читавшей книгу женщины в приёмной.

— Вы записаны? — спросила та, не открываясь от чтения.

— Нет… Но мне срочно надо, — смущённо ответила Надя.