Бесплатный фрагмент - Дом Ра

1

Я не помню толком своих родителей, разве что отдельные ощущения: влажные губы мамы, терпкий запах духов, крепкие руки отца, собственный счастливый визг, когда он поднимал меня высоко-высоко.

Сказка закончились в шесть лет. Произошла автокатастрофа, и я остался один. Печально, но бывает. Меня взяли на воспитание родственники — дядя с женой. Собственных детей у них не было, поэтому нереализованный родительский потенциал достался мне. Впрочем, избытком внимания мы друг другу не досаждали — все были заняты своими делами.

Элегантный дядя Юра походил на актера Олега Янковского в роли «того самого Мюнхгаузена». Всю жизнь проработал в закрытом НИИ. По слухам, институт занимался разработкой элементов знаменитого некогда «Бурана». Он много курил — без конца смолил крепкие папиросы. Жена его, беспокойная голубоглазая худышка Ирина, работала экспедитором, постоянно в разъездах. А я читал книги и воспитывал сам себя.

Жили мои родственники небогато, если не сказать жестче. Однажды меня пригласили на день рождения к другу, я был поражен обилием новенькой мебели в его комнате. Эта мебель так шокировала, я только и делал, что задвигал и выдвигал ящики. Придя домой, решил с максимализмом ребёнка: «Сам сделаю не хуже!»

И сделал, из спичечных коробков. Родственники добродушно посмеялись, а я неожиданно повзрослел: «Вырасту — куплю настоящую!»

— Вырастешь… — потрепала меня по волосам Ирина, вздохнула почему-то.

Помню, в пятом классе мечтал стать лесничим. Мы занимались в кружке юннатов, мастерили скворечники, сажали тонкие побеги деревьев. Мне казалось невероятно важным спасать флору и фауну!

Впрочем, к флоре я потерял интерес — мне попался журнал «Юный техник», и транзисторы победили хрупкие деревца. Дядя принес паяльник, канифоль, олово, и отныне вечера были посвящены созданию забавных устройств: радиоприемник, дверной звонок, звуковой датчик.

В моем городе такое не было принято. Принято слоняться по улицам, сидеть на скамейках, грызть семечки и хитренько так посматривать: слышь, ты кто? Чей? Ну, понятно. Деньжат подгони, пацан! Нет? А ну-ка за сарай пошли! На тебе, на!

Никогда не путай плюс с минусом.

Помни про заземление!

Однажды приятель принес сломанный магнитофон «Маяк» — железный гробик с кучей разнокалиберных катушек.

— Чувак, там последние боевики! Прикинь, как круто!

Мне так захотелось послушать! Беглый осмотр показал, что у магнитофона умерла электроника, но механическая часть исправна. За вечер я спаял новый усилитель, запилил что-то вроде колонок. Заправил ленту в устройство и повернул «Пуск».

Это была композиция «Ты мое сердце, ты моя душа» немецкой группы «Модерн Токинг». В тот вечер я прослушал её сто раз. Мне было пятнадцать лет…

Я взрослел. Из зеркала смотрел юноша арийского типа: огненно-рыжие волосы, голубые глаза под строго сведёнными бровями, рельефный подбородок.

Стригся я довольно коротко, отчего волосы на макушке топорщились ёжиком. Ирине особенно нравился этот ёжик.

— Солнышко! — трепала она по вихрам.

— Какое ещё солнышко? — бурчал я, уклоняясь от ласкающей руки.

— Солнышко — это сынок большого жаркого солнца. То есть ты — солнечный мальчик…

— Я не мальчик! — сердился я, а Ирина смеялась.

Когда на подбородке окончательно утвердилась щетина, я научился ценить прелести молодежных журналов, разбираться в современных музыкальных течениях. Обзавелся собственным проигрывателем виниловых пластинок, собрал коллекцию ударных записей «хэви метал». Я посещал сборища таких же фанатов от музыки, где спорили о кумирах: кто в какой группе играл, в каком именно стиле. Тогда в телевизоре показывали исключительно «перестройку», поэтому новости узнавались путем личных встреч.

На такой «перетёр» пришел парень, с которым мы были шапочно знакомы. Кто-то сообщил ему, что я разбираюсь в электронике.

— Можешь починить приставку к электрогитаре? — спросил он.

Я попробовал, у меня получилось. Так я соприкоснулся с миром музыкальной богемы. Обитатели этого мира всегда были навеселе, много болтали, и вообще — больше болтали, чем играли. Зато гордились личным знакомством с Шахриным, мечтали, как «свалят в Питер».

С музыкальным слухом у меня было не очень, на гитаре играл посредственно, но безумно хотелось выделиться. Для советского времени задача довольно непростая: до отличника далеко, в комсомольские активисты пробиваться не хотелось. Фантазировал: с головы до ног в чёрной коже, в грубых ботинках с высоким берцем, на ревущем мотоцикле подъеду к школе, заглушу железного коня, сниму шлем. Все притихнут, особенно Она — та девочка, за которой пытался ухаживать, «провожать». А потом вместе умчимся в неведомую даль…

Но у меня никогда не будет мотоцикла. Не будет черной кожаной одежды, ботинок с высоким берцем, даже имя той девочки стерлось из памяти.

Летом перед поступлением в институт я тусовался с компанией, которая по вечерам собиралась на веранде детского сада. Это был мир прямо противоположный по знаку романтичным музыкантам, но с общим знаменателем в виде бутылки вина.

Маргиналы, подонки, отморозки. Верховодили в этой компании персонажи с кличками Борман и Сява. Борман был невысоким резким парнем с круглым загорелым лицом. Меня изумляло, как он совершенно спокойно, даже буднично рассказывал, как в пионерском лагере изнасиловал какого-то бедолагу, как его потом разоблачили и песочили в детской комнате милиции. Откуда взялась у него такая кличка — никто не знал. Но уверен, Борман гармонично смотрелся бы в каких-нибудь «Ваффен СС» — сострадание и доброта не значили для него ровным счетом ничего. Сява на фоне Бормана выглядел более интеллигентным, хоть был на полметра выше и весил далеко за центнер. Он претендовал на роль своеобразного «разводящего», был не прочь поиграть в справедливость и поговорить за понятия.

Иногда приходил «старшак» по кличке Сиплый. Пальцы у него сплошь исколоты синими перстнями, и разговаривал он на таком мудрёном жаргоне, что я едва понимал. Впрочем, со мной он и не общался — считал ниже своего достоинства. Собственно, он и с Борманом-то беседовал сквозь зубы — как старший по криминальному званию. А уж рейхсмаршал-то как лебезил…

Два летних месяца каждый вечер я таскался на эту веранду. И сложно даже сказать, чем конкретно занималась эта публика — курили, разговаривали, иногда пили чье-то вино, иногда срывались куда-то. До сих пор не понимаю, как затесался в эту банду, как они меня терпели — я же явно зевака, наблюдатель.

Параллельно я определялся с институтом. Мне с детства внушали, каким должен быть следующий шаг: пойдешь в школу, потом поступишь в университет, устроишься на нормальную работу, потом женишься, дети, потом дадут квартиру — может быть. А может, и нет.

Долго думал, кем «выйти в люди». Мне казалось, что экономисты чересчур идеально хранят документацию — от свидетельства о рождении до случайных квитанций. Юристы подозрительно заговариваются, когда общаются на своём постатейно-птичьем языке. С ними сложно спорить — победа в словесном поединке для них становится делом чести. Журналисты по долгу службы циничны, умеют не принимать близко к сердцу чужие трагедии.

Я не хотел подозрительно заговариваться или цинично улыбаться, поэтому решил выучиться на инженера. Сдал экзамены, переехал в общагу. Новый мир, новые правила! Там оказались ценны личная физическая сила и то количество ресурсов, которыми ты располагал. Запомнил сценку, где природный здоровяк Серега урезонивал «старшаков».

— Чо такой борзый? — спрашивали они. — Самый крутой?

— Нет, — невозмутимо отвечал тот. — Но вас не боюсь.

Кроме исходных данных у Сереги имелся серьезный аргумент — взрослый разряд по самбо. А если кто наезжал по пьяни, получал настолько жестокий отпор, что навсегда проникался уважением к этому парню.

Я же, несмотря на вызывающий цвет волос, особенно не борзел. Я наблюдал и учился. Мой жизненный опыт постоянно пополнялся эмпирическими знаниями.

Никогда не мешать портвейн с водкой.

Всегда пользоваться презервативами.

«Пожалуй, кое в чем стоит слушать родителей…» — особенно поразивший меня вывод.

А вот другой полюс силы: сокурсник Вадик — невысокий брюнет, слегка небрит, чуть встревожен, курит дорогие сигареты, ездит на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт» — по тем временам самый писк. С сокурсниками выстроил ровные отношения, никогда не понтовался, не пытался взять что-то силой — ему проще договориться или купить. Он смело пропускал «пары», ловко улаживал взаимоотношения с самыми зверскими преподами и слыл щедрым жертвователем на любых институтских пирушках. Ясно, что институт у Вадика где-то на двадцатом месте в системе жизненных ценностей — приходит для галочки, но понимает: диплом в дальнейшей жизни потребуется.

Говорили, что отцом у Вадика был известный в советское время цеховик — подпольный производитель шуб из «сэкономленного сырья». И вроде как батю его в середине семидесятых обэхаэсэсники взяли за хвост — разоблачили. Вроде даже и расстреляли. Но уточнять информацию никто не решался: парень держал четкую дистанцию с одногруппниками. Что ж, «от осинки не родятся апельсинки».

Помню случай, когда на курс перевелся парень из железнодорожного института — кулаки как утюги, весь в татуировках. В курилке взял за пуговицу мажора, стал что-то внушать. Вадик спокойно выслушал, обещал подумать. А вечером к вымогателю нагрянули гости: два профессиональных боксера в комплекте с «разводящим» бригадиром. Боксеры вырубили наглеца, привели в чувство, разводящий популярно объяснил цель визита. Затем ещё раз вырубили, что-то сломали. С тех пор в институте громилу никто не видел — говорят, взял «академку», потом вообще забил на диплом — сменил, так сказать, приоритеты…

Спустя год Сява попался на улице — похудевший, с нервно дрожащими руками, он просил вынести из дома солутан. Я ответил, что солутана нет, и поинтересовался, как там Борман.

— Борман сдох, — ответил Сява и ускакал куда-то в закат.

Говорят, ещё через год он передознулся какой-то дрянью и умер. Как многие, из той жуткой компании.

Одно время я увлёкся «качалкой» — пропадал целыми днями в спортзале. За несколько месяцев стал значительно крепче, сильнее. Но понял, что на серьезные результаты потребуется пять лет, причем с полной самоотдачей.

Как водится, нарисовался змей-искуситель.

— Всё фигня, — заявил змей. — Какие пять лет, братан? За месяц войдешь в классную форму, Шварцем станешь, в натуре!

Он показал пачку метандростенолона.

— Пьешь эти таблеточки, хорошо кушаешь, хорошо тренируешься и становишься здоровенным, как лось!

И ведь искусил, подлец. Купил я эти таблеточки, сразу несколько пачек на курс. И действительно, объемы стали расти как на дрожжах — окружающие ахали. Я же к тому времени уже разобрался, что такое стероиды, и потому помалкивал. Волшебные таблетки я пил по нескольку раз в день. Шварц не Шварц, но выглядел весьма эффектно: выпуклые мышцы груди, рельефные плечи, руки — всё при мне.

И вдруг боль — в животе, справа. День терпел, но температура поднялась за тридцать восемь.

Диагноз хирург поставил быстро:

— Аппендицит у тебя, братец!

И сразу отправил на операционный стол. А после операции какие тренировки? Малейшее движение отдавалось пульсирующей болью внизу живота. За следующий месяц, покуда я выздоравливал, вся мускулатура слетела с меня, словно воздух из пробитого футбольного мяча. Сила, правда, осталась, но к волшебным таблеткам больше не прикасался…

Да, черт возьми! Я никогда не стану Шварценеггером, не отращу бицепс полметра в охвате. Не смогу рвануть штангу весом в полтонны.

Не склею Памелу Андерсон… Да что там «склею», даже не встречусь, не увижу подвядшие прелести — она навсегда останется девушкой с обложки «Плейбоя», её пропорции навсегда останутся для меня идеальными.

Не смогу бить ногой в челюсть с разворота в стиле Ван Дамма, да и растяжки такой у меня никогда не будет.

Зато появится кое-что другое.

Однажды я прочитал, что на востоке есть понятие «пути», который должен пройти человек, да и вообще любой предмет в жизни. Это понятие называется «Дао». Его можно было понимать как вселенский принцип действия, который заложен в каждое существо при его создании.

Предприниматель — идёт по пути Предпринимателя.

Бандит — по пути Бандита.

Алкоголик — по пути Алкоголика.

Врач — по пути Врача.

Монах — по пути Монаха.

И так далее.

Иначе говоря, ты можешь дергаться и сопротивляться, но в итоге ты все равно поплывешь по своей собственной реке — в противном случае зря будешь терять силы. А теряя энергию, существо неминуемо гибнет.

Для того, чтобы лечь на верный курс, иногда приходится преодолевать довольно извилистый маршрут, должный подготовить существо к базовому предназначению. Причем нельзя назвать коридор личного «Дао» узким: у человека мог быть целый набор «путей», которые подобно ручейкам могли складываться в широкое полноводное Дао.

И я подумал: как глупо, наверное, умереть на предварительном маршруте, даже не узнав, где твоё подлинное «Дао». Очень обидно, очень.

После института пошёл зарабатывать деньги. Звучит как «отправился на войну», но в большинстве случаев так и есть. Бизнес в принципе бесконечный джихад. В тактическом смысле дензнаки являются целью любого бизнеса. Кому не хочется жить в просторной квартире, ездить на красивой машине, иметь достаток? Всем. Хочется жить, и «жить хорошо», как однажды отметил В. В. Путин. И вообще, быть бедным — непрактично, небезопасно и стыдно.

Из общаги я перебрался в съемную «однушку», начал движение с мелкооптовой торговли сладостями: конфеты, шоколад. Въехал в тему, освоился. И понял, что бизнес — это моё, я рождён для этого. В детстве зачитывался новеллами американского писателя О» Генри, мне особенно нравился рассказ «Дороги, которые мы выбираем», оттуда запомнил диалог литературных героев:

— Я родился на ферме в округе Олстер, — сказал Акула Додсон. — Семнадцати лет я убежал из дому. И на Запад-то я попал случайно. Шел по дороге с узелком в руках, хотел попасть в Нью-Йорк. Думал, попаду туда и начну деньги загребать. Мне всегда казалось, что я для этого и родился. Дошел до перекрестка и не знаю, куда мне идти. С полчаса раздумывал, как мне быть, потом повернул налево. К вечеру я нагнал циркачей-ковбоев и с ними двинулся на Запад. Я часто думаю, что было бы со мной, если бы выбрал другую дорогу?

— По-моему, было бы то же самое, — философски ответил Боб Тидбол. — Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет выбирать дорогу.

Для меня это стало откровением. Я понял, что не всё жестко предопределено, но основной маршрут всё-таки размечен. Каждый для чего-то рождён: кто-то — загребать деньги, а кто-то — помогать первым в «загребании».

От собственного дела я хотел получить максимальный результат. Совсем как ребёнок, который вырос и хочет продемонстрировать родителям «взрослость», а взамен получить похвалу.

— Сам водит машину! Да-да, свою собственную машину!

— Это твоя девушка, сынок? Ты правда захомутал эту Барби?

— Действительно летишь отдыхать на Канары? Вот ты крутой!

Дядя с женой мне не давали советы. Да я и не просил. Понимал: в противном случае никогда ничего не сделаю сам. Не попробую. Не ошибусь. Не научусь. Не изобрету что-то важное. Не проживу по-настоящему ни дня — страх потерять маленький комфорт не позволит приобрести гораздо большее.

Скоро дошло: на шоколадках высоко не подняться. Для рывка к подлинным вершинам требовался мощный катализатор. И он появился летом девяносто второго года. Имущество страны было оценено в тысячу четыреста миллиардов рублей, на эту сумму напечатаны ваучеры номиналом десять тысяч. По утверждению одного рыжего хитреца, ваучер соответствовал двум автомобилям «Волга». Реальная же стоимость пакета акций, который можно получить в обмен на ваучер, оказалась значительно ниже.

Я просчитал схему верного обогащения, понял: самое время действовать! Но для осуществления плана требовался капитал. Однако в нищей стране денежные средства водились в карманах партийной номенклатуры и бандитов…

И вдруг позвонил дядя.

Голос в телефонной трубке был хриплым, кажется, немного дрожащим:

— Племяш, привет!

— Что случилось, дядя?

— Ничего, давно не виделись… Как дела?

— Хорошо, — соврал я.

— А у меня плохо, — вздохнул он. — Ты приезжай, разговор есть… Важный!

Когда мы встретились, я едва узнал его — настолько он исхудал, голова полностью облысела, узнать можно было только по тараканьим усам.

— Вы говорили, дело есть?

— Рак лёгких у меня, — сообщил дядя. — Каюк, понимаешь.

— А можно…

— Нет, — оборвал он. — Стадия такая, что хана.

Я молчал. Что тут сказать?

— Ладно, — прервал дядя паузу. — Не за тем позвал, чтобы в жилетку плакаться. Слышал, фирму хочешь открыть?

— Откуда слышали?

— Неважно… Так хочешь?

— Хочу.

— Оборотные средства нужны?

— Да!

— Дам двести тысяч долларов.

— Дядя! — изумился я. — Откуда?

— Это не совсем деньги… Десять килограммов золота, десять слитков. Если не жадничать, можно по шестьсот рублей грамм продать.

— Откуда у вас столько золота? — ахнул я.

— В середине восьмидесятых в НИИ вагон транзисторов прислали — перепутали груз. Поначалу ящики в подвал разгрузили. Хотели обратно на завод отправить, да закрутились. Потом перестройка, гласность… Короче, все забыли. Было бы что путёвое для хозяйства — мигом бы растащили. А тут транзисторы — кому они нужны? А у этих транзисторов, понимаешь, три ножки и корпус позолочены. Золота в каждом транзисторе ерунда — всего-то двадцать семь миллиграммов. Но из сотни транзисторов можно получить почти три грамма золота высочайшей пробы «три девятки».

— Вы научились извлекать золото из крохотных деталюшек?

— Поначалу казалось забавой. Но когда выплавил первый десятиграммовый слиточек, понял: жила стоящая. Правда, повозиться пришлось, всё-таки каждый килограмм золота — это почти сорок тысяч транзисторов. Ежедневно горстями распихивал детали по карманам, а уже дома обрабатывал — для этого в подвале и устроил лабораторию.

Он прикурил сигарету.

— Поначалу работал электролизом. Но методика показалась слишком муторной, перешел к чисто химическому способу. Суть процесса: в стеклянную посуду с азотной кислотой помещают транзисторы, кислота растворяет посторонние вещества, а золото остается в виде осадка. Его нужно аккуратно отделить от кислоты, затем нейтрализовать осадок раствором пищевой соды до прекращения реакции. Полученный осадок золотой пыли просушить и сплавить в слиточек.

— Десять слитков чистейшего золота!

— Не совсем так, — возразил дядя. — «Три девятки» — слишком подозрительно. Я понизил пробу до пятьсот восемьдесят пятой. Когда готовил килограммовые слитки, в расплав добавил примерно десять процентов меди.

— Сколько же вы «жилу разрабатывали»?

— Годиков пятнадцать, точно…

— Почему раньше не продали? — не понимал я. — Почему не пожили по-человечески?

— Какой из меня торгаш… Я же инженер-электронщик. Схему какую-то разработать, спаять опытный образец — это моё. А торговать — уволь. Сразу бы засыпался, кинут бандиты или менты — сто процентов. Ты — дело другое. Парень ушлый, не пропадёшь.

Он рассказал, где спрятал золото, и мы распрощались. Дядя крепился, но я-то видел, как в уголках глаз застыли крупные слёзы…

Никогда никого не забывай. Никогда ничего не забывай.

Помни: для любой ситуации готов спасательный круг, главное — его найти.

Дядя вывез золото в деревню — там у него имелась крохотная деревянная халупа, что-то вроде дачи. Золото зарыл прямо под комнатными половицами. Задача представлялась довольно простой: найти дом и забрать золото. Всего-то!

От железнодорожной станции до богатства отделяла пара километров. Дядя дал довольно смутное описание, поэтому я потратил немало времени, прежде чем набрёл на горы слежавшихся углей, где в относительной целости оставался лишь полусгнивший забор. Створки ржавых ворот покачивались от ветра, уныло скрипели.

Уже собрался покинуть пепелище, но нарисовалась чья-то бородатая рожа.

— Ищете кого-то?

— Вы в курсе, что здесь произошло?

— Знамо что, — хмыкнул бородач. — Сгорел дом, подчистую сгорел!

— Это участок Юрия Валентиновича?

— Вам бы с участковым поговорить — он-то наверняка в курсе. До конца улицы дойдёте, справа будет изба за кирпичным забором. Там он и живёт, значит… Только вы с ним поаккуратней.

— А что такое?

— Нервный он малость…

Я отправился по указанному адресу и, действительно, обнаружил дом. Сунулся в калитку — открыто. Зашёл во двор — пусто. На огороде, на черенке воткнутой в землю лопаты висела мышиная милицейская фуражка.

Едва открыл дверь, из темноты высунулась рука с электрошокером. Удар ощутил как судорогу, потом понял: лежу, надо мной нависает незнакомый мужчина. Очень бледный, из тех, кто начинает рано лысеть. Бегающие глаза, между передними зубами довольно широкая щель — как у кролика.

«Мент» — почему-то сразу решил я, но вслух сказал совершенно другое:

— Кто вы?

— Участковый я тутошний, Михал Михалыч.

«Реально, Мент!»

Он почесал в затылке.

— Электрошоком я тебя огрел. Местное хулиганье давно по шее накостылять обещает. Мафиози хреновы! Оружие я не ношу, да и муторно с ним: пальни в кого — хлопот не оберёшься…. А электрошок — самое то. На вот, попей…

Я хлебнул воды, пришёл к выводу, что мне, в сущности, повезло. Физиология весьма избирательна к действию электрического тока: для одного удар в шестьдесят тысяч вольт может оказаться смертельным, другой и двести тысяч не почувствует.

— А ты чего пришёл-то? — в незнакомце проснулся подозрительный участковый.

С усилием придал себе вертикальное положение, представился.

— Что в нашем поселке забыл?

Я назвал фамилию дяди.

— А… Этот… — он сплюнул, выказав отношение к сгоревшей халупе. — Только опоздал ты, сгорел дом. Кстати, зачем он тебе?

— Так, просто…

— Не ври мне!

Дальнейший диалог состоял из сумятицы вопросов и ответов, в результате которой я раскололся.

— Золото хочу забрать.

2

— Чьё золото?

— Дяди моего, Юрия Валентиновича.

— И как он, дядька твой?

— Плохо, — не стал скрывать я. — Рак у него. Шансов, говорят, ноль.

— Что ты хотел делать с этим золотом?

— Продать, — ответил я, чувствуя, что влипаю, как муха в битум. — Эти деньги дядя обещал мне дать на время, на фирму. Я должен их вернуть с процентами.

Мент немного помолчал, шевеля губами, будто рассчитывая про себя.

— И много ли золота? — проронил он.

— Десять кило.

— Пойдём в дом, — буркнул он. — Чаю попьем, что ли…

«Попить чаю» — так у хозяина назывался плотный обед. Наваристый борщ, в который воткни ложку — стоять будет, ломоть баранины с вареной картошкой, краюха хлеба. Всё по-мужицки основательно, без баловства.

После переместились на воздух — покурить.

— Итак, — сказал участковый, — куда думаешь сдать золото?

— В ювелирный магазин, наверное?

— Совершение сделки, связанной с драгоценными металлами, — пробарабанил милиционер. — В нарушение правил, установленных законодательством Российской Федерации, наказывается штрафом или ограничением свободы на срок до трех лет.

— Но покупает же золото кто-нибудь?

— Можно попробовать сдать как золотой лом. Дадут пятьсот рублей за грамм — зато надёжно. Если не кинут тебя, конечно. Зачем платить деньги, когда можно взять даром?

Он был прав, этот Мент. Кинуть меня опытному жулику — как два пальца об асфальт. Для таких дел опыта с шоколадками маловато будет.

— И как быть?

— Есть вариант, — вкрадчиво произнёс он. — Если возьмёшь в долю, не придется париться за безопасность сделки. У меня есть прихваты в этой теме.

— Каков процент?

— Половина. И гарантирую, что получишь сто тысяч зелёных Франклинов. Железно, так сказать. Остальное — моё.

Я задумался. Предложение, в принципе, выглядело разумным. А мент, похоже, тот ещё жук, со связями. Ну и пусть возьмет половину, что же теперь. Зато другая точно моя!

— Хорошо, — сказал я. — Согласен.

Рукопожатием скрепили негласный договор.

— В таком случае не будем откладывать поиски, — объявил «коллега». — Где, говоришь, дядя закопал золото?

Поиск клада выглядел так: Мент медленно шёл по пепелищу с металлоискателем (у странного участкового нашлась и такая штука в хозяйстве). Когда прибор пищал, я тыкал туда заточенным штырем.

Судя по описанию дяди Юры, золотые слитки были закопаны где-то неглубоко, сантиметров на пятьдесят максимум. Возможно, работа двигалась бы быстрее, но металлоискатель реагировал буквально на каждый гвоздь. К исходу третьего часа наткнулись на что-то крупное.

— Дай лопату! — выкрикнул участковый, сбрасывая бушлат.

Я подал инструмент, мужчина принялся копать, раскидывая слежавшиеся угли. Вскоре послышался стук. Когда расчистили яму, показалась крышка деревянного ящика.

— Стой! — вдруг сказал мент. — Перекурим…

Наверное, ему нужна была пауза, чтобы успокоиться. Когда раскопки возобновились, из земли был извлечён прямоугольный деревянный ящик, похожий на компактный гроб. Михалыч отодрал доску — блеснул жёлтый металл.

— Нашли! — выдохнул мент. — Золото!

Действительно, слитки, все десять штук. Я хотел рассмотреть находку подробнее, но «коллега» зашипел:

— Обалдел что ли? Спалимся!

И кинул предусмотрительно прихваченный рюкзак.

— Перекладывай сюда!

Перекидали слитки в рюкзак, отправились обратно, к Михалычу.

— И что теперь? — спросил я.

— Скупщик у меня знакомый — возьмёт. Завтра к нему сгоняем. Думаю, сразу рассчитается.

— А как же…

— Переночуешь у меня! — тон участкового не допускал возражений.

Уже в доме внимательно рассмотрели добычу. Я взял один слиток — увесистый кирпич с неровными краями, аляповатым рисунком в форме клейма.

— Как он так сделал? Где взял плавильную печь?

— Для плавки золота достаточно температуры чуть больше тысячи градусов, — ответил я. — В принципе достижимо.

Ровно в десять вечера милиционер отправился спать. Мне же для ночлега был отведен диван. Перед сном смотрел телевизор. Как нарочно, попался мультфильм про веселую компанию из деревни Простоквашино со знакомыми с детства голосами.

— А почему ты, дядя Фёдор, в городе клад не искал?

— Чудак ты! — отвечал мультяшный дядя Фёдор. — Кто же в городе клады ищет! Там и копать нельзя — асфальт везде. А здесь вон какая земля мягкая — один песок. Здесь мы в два счета клад найдем. И корову купим…

От кровати послышалось бурчание:

— Как же, корову… Угу… Щас…

Ночью меня стали душить. Знаете, это ужасно страшно: просыпаться от чьих-то рук, которые елозят по твоей шее, пытаются нащупать кадык. Меня спас толстый шарф, которым я обвязался перед сном: продуло на пепелище. Наверное, без этого шарфа я бы даже пискнуть не успел.

В ходе борьбы ухитрился изменить положение, стащить душителя на пол. И заодно — чувствительно пнуть в бок. Повозившись, спиной наткнулся на какую-то полку или шкаф. Там что-то загремело, повалилось вниз. Послышался емкий «чвак», руки негодяя ослабли, я вскочил на ноги, нащупал выключатель.

На полу лежал участковый, по виску его сочилась кровь. Вокруг рассыпаны останки допотопного калькулятора. Упав со шкафа, чудо советской техники основательно приложило Михалыча по башке, тем самым спасло меня.

— Чуть не убил! — жаловался мент.

Я изумлялся его наглости.

— Вы сами-то что? Целоваться ко мне полезли?

До меня только сейчас дошло осознание того, что меня едва не убили.

Едва! Я спасся только чудом. И спас меня громоздкий прибор.

— Да ладно! — махнул рукой мент, поднялся с пола. — Все равно бы не задушил.

— Да ну? — меня трясло от волнения.

— В натуре тебе отвечаю! — он щёлкнул себя по зубу. — Знаешь, как у лунатиков бывает? Так что ты это… Извини.

— Где золото?

— Там же, в рюкзаке…

Я сел к столу, на всякий случай вооружился кочергой, придвинул рюкзак поближе. На часах –четыре утра. Но после потных пальцев на шее какой может быть сон?

Участковый ушел на двор, я же включил телевизор. Можно было позавтракать, но кусок не лез в горло.

Господи, думал я, какая высшая сила меня уберегла? Если бы не этот калькулятор, проклятущий мент сейчас разделывал бы меня где-нибудь в сарае, чтобы успеть разложить части тела по мешкам, а затем отправиться к скупщику, по дороге выбросив мешки в болото…

Но думал Мент всё-таки не головой. В противном случае он бы применил проверенный трюк с электрошоком, вытащил меня в сарай и там спокойно прирезал. А может, хотел насладиться трепетом умирающего тела, может, он маньяк-душитель?

Со двора послышался стук. Я посмотрел в окно — там участковый колол дрова. Обстоятельно, словно медитировал. Поставил полено, отступил, прицелился. Короткий замах, возглас «хек!» Пошел за следующим поленом… Предположу, что процесс колки был своеобразным актом медитации, словно мент готовился к чему-то более важному и ответственному — конкретно для него.

В девять утра мы взяли рюкзак и поехали продавать золото.

Скупщика звали Гера. Загорелый щекастый мужчина, похожий на проросшую луковицу, весь увешанный золотом.

— О! — воскликнул он, увидев меня. — Рыжий!

Офис у скупщика был устроен в духе того времени — богато, пафосно, помпезно. Длинноногая секретарша подала чай в пузатых фарфоровых чашках.

Чай, откровенно говоря, был безвкусным — как офис. И, наверное, я дал понять.

— Что? — спросил Гера. — Не нравится?

— Не, — вернул я чашку на столик. — Противный какой-то.

— Нормальный чай! — Мент толкнул меня в бок. — Пей!

Гера усмехнулся.

— Он прав, чай — дерьмо. Даже удивительно, где Ленка его достает — будто специально вымачивает.

Участковый побагровел.

— Ладно, — махнул рукой Гера. — Что с товаром?

Мент подвинул ногой рюкзак. Скупщик заглянул внутрь, посветлел, как человек, увидевший что-то родное.

— О! — сказал он. — Как неожиданно… Какая проба?

— Пятьсот восемьдесят пятая, — ответил Мент.

— Достойно, — одобрил Гера. — По триста за грамм возьму, пожалуй.

— Сколько-сколько?

— А как ты хотел?

— По шестьсот!

Дальнейший торг происходил довольно сумбурно и напоминал игру в пинг-понг.

С нашей стороны: «пятьсот пятьдесят», «пятьсот».

Гера: «триста пятьдесят».

Мы: «четыреста восемьдесят».

Скупщик с превеликим трудом подвинулся на «четыреста» и на этой отметке упёрся как бык.

Мент был готов согласиться на четырёхстах, мне же хотелось улучшить результат. В итоге решили продолжить раунд переговоров в надежде отбить хотя бы рублей двадцать-тридцать.

— Короче, — вдруг рубанул Гера. — Четыреста двадцать — и точка.

— А если…

— Точка, я сказал!

Мы переглянулись, согласились.

— Приступим к взвешиванию…

Прошли в соседнюю комнату. Там на столе стояли особо точные весы. Мент ставил на прибор слитки, а покупатель педантично фиксировал вес.

— Надо же, — удивлялся он. — Сходится до миллиграмма. Кто бы ни плавил золото, дело знал исключительно…

Из сейфа Гера отсчитал четыре миллиона двести тысяч. Секунд тридцать пялились на соблазнительную кучу дензнаков, потом Мент опомнился и сгрёб пачки в рюкзак.

Хотели отчалить, но Гера вдруг сказал участковому:

— Куда деньги думаешь потратить? — голос ехидный-ехидный. — Как обычно, в казино?

Мент стушевался, а скупщик с удовольствием объяснил:

— Не знал? Есть за Михалычем такой грешок — любит в азартные штучки поиграть. Если посчитать, сколько он денег просадил — автопарк можно купить. Игроман он, понимаешь? Всему городу расписки пишет, всем должен, всем…

Участковый застыл, я видел маленькие капельки пота и смертельную бледность на щеках.

— Зачем… — задыхался Мент, — рассказал? Зачем?

— По приколу, — ухмыльнулся Гера.

Похоже, ему доставляло удовольствие бесить милиционера.

— Да пошёл ты… — Мент из бледного абстинента превратился в насосавшегося вампира. — Пошли вы все!

И вскинул рюкзак на плечо.

— Куда хочу, туда и трачу!

Я ухватился за висящую лямку.

— Мне нужна моя доля, — твёрдо сказал я.

Мент так упрямо выдвинул челюсть, что я понял: будет битва.

— Погоди, — встрял между нами Гера. — Михалыч, отдай ему!

Того аж перекосило.

— Давай, давай!

Он говорил добродушно, но в словах сквозила такая сила, которой участковый беспрекословно подчинился. Развязал рюкзак, выбросил два миллиона на пол.

— После сочтёмся, Георгий… — прошипел он. — Пожалел фраера, да? Какой ты жулик после этого?

Метнул в мою сторону огненный взгляд:

— И тебе, крысеныш, достанется…

Громко хлопнула дверь. Я подобрал деньги, поблагодарил:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — сказал скупщик, подвинул стул. — Присядь, парнишка… Поговорим. Теперь я тебя настоящим чаем угощу.

Чай принесли настоящий, без дураков.

— Пей, пей! — сказал Гера. — И расскажи про себя.

— Я — это я.

— Не валяй дурака, выкладывай. Мне кажется, мы будем полезны друг другу.

Предположение польстило. Я рассказал о своих мелкооптовых потугах. Чуть помедлив, выложил идею ваучерного обогащения. Почему выложил? Я знал, что в одиночку такой проект не поднять. Выстрелил наудачу, но снаряд попал в цель — Гера заметно оживился.

— Варит у тебя котелок, варит! А если бы организовывал такую контору, как бы всё устроил?

Я рассказал, вплоть до мельчайших деталей. Скупщик растрогался:

— Эх, есть же головастые люди! Знаешь, с кадрами вообще напряг, нет толковых людей, одни барыги… Деньги порой как песок сквозь пальцы уходят… А сколько возможностей было!

Очевидно, мы достигли наивысшей точки доверия, поскольку Гера рассказал про свою ювелирную тему. Довольно большая шайка скупала ворованное золото на улицах, тащила в офис авторитета. Приемку товара вел лично Гера — как я понимаю, по золоту и ювелирке у него был конкретный бзик. После определенной сортировки золотишко перемещалось в подпольные ювелирные мастерские. Там драгоценный металл перекатывали в готовые изделия, ставили клеймо. Украшения продавали через свои магазины, получая, таким образом, совершенно чистые деньги.

— У вас действительно свои магазины? — уточнил я.

— Да, всё схвачено, причём за горло.

— Понимаю, что схвачено. Но магазины-то ваши или не ваши?

— Не мои, — напрягся Гера. — Ты к чему клонишь-то?

— К тому, что владелец может поменяться в любой момент. И, соответственно, обрежет все прихваты.

Скупщик повел мускулистой шеей.

— Ты что несешь? Кто мне чего обрежет? Ты с кем базаришь, в натуре?

— И конкуренты не спят.

— Не спят, верно… — помрачнел. — И что делать?

— Легализуйтесь! Скупку можно вести официально, через ломбарды, на ювелирку получить лицензию, организовать собственный сбыт. Не нужно ни от кого прятаться!

— Слушай, ты в курсе, сколько от меня народа кормится?

— Жуликов и воров?

— Но-но! — прикрикнул он. — Люди с трудной судьбой…

Гера немного подумал.

— Есть у меня предложение: бизнес вместе мутить, — продолжил он. — Время сейчас такое, капуста прямо под ногами валяется… Но за большими деньгами ухаживать как за цветами надо: удобрять, поливать. Работать они должны, короче. А если запереть в матрац — сгниют. Или украдут, что ещё обидней… Ты регистрируй фирму и начинай работать. Оборотный капитал предоставлю… Согласен?

— Даром я ничего не возьму. Все свои деньги я вложу в дело, пусть растут. Вот тогда это будет настоящий бизнес.

Тогда все была помешаны на «вложениях» и «росте».

— По рукам!

Шоколадки были моментально забыты. Учредили финансовое бюро, которое немедленно начало скупку ваучеров. Время было выбрано удачное — бюро стало первой организацией, которое донесло гражданам простую мысль: «Можно не ждать мифического журавля, а продать ваучер и получить вполне реальную синицу».

И граждане понесли. Да так шустро, что я не успевал скупать. Оборудовал дюжину точек скупки ценных бумаг, совместив с ломбардной сетью — это нововведение особенно пришлось по душе Гере. Оперативно оброс штатом помощников: кассиры, бухгалтеры, контролеры — они надзирали одновременно за кассирами и бухгалтерами.

Купленные ваучеры пачками сливались вышестоящим скупщикам, на которых вывел тот же Гера. Основная масса населения не знала, что делать с ваучерами, продажи росли день ото дня, цена же стремительно падала, упав до трех тысяч рублей к маю девяносто третьего года.

Много позже я осознал, насколько это важно — оказаться в нужное время в нужном месте. Сделать шаг, чтобы подобрать единственную возможность, случайно выпавшую на дороге жизни — в точности как из рассказа О» Генри. Черт возьми, какая химия распоряжается подобными шансами?

С фирмой мы угодили в самое яблочко. Сейф наполнялся как на дрожжах, мы расширили ассортимент финансовых операций, учредили чековый инвестиционный фонд, обменивавший ваучеры на акции самых разных предприятий. Что-то оставляли для себя, «в копилочку», как говорил Гера, что-то продавали за «живые» деньги — разумный подход.

Внезапное богатство обернулось оборотной стороной медали. Другие-то «бизнесмены» вели себя так, словно жили последний день. Моральные границы пали, никаких тормозов не стало в принципе — любой, у кого водились мало-мальские деньжата, готов был заказать киллера ближнему своему. Началась эпоха отстрелов.

Тогдашняя ситуация показательна на примере крысиного сообщества. Крысы, между прочим, невероятно социальные животные. Они вместе ходят «на дело», помогают друг другу, даже забирают с собой раненых.

Опытные крысоборцы действуют так: берут крупную и сильную крысу, долго морят голодом, а потом бросают в клетку мертвого собрата. После некоторых раздумий она пожирает труп. Логика подсказывает: это уже не собрат, это пища.

В следующий раз в клетку бросают еле живое животное. И снова рациональная логика подсказывает: он все равно умрет, а мне нужно жить. И крыса опять ест себе подобного, теперь уже практически живого.

Третий раз в клетку бросают вполне живую и здоровую «пищу», слабого крысенка. У сильной крысы вновь включается логика: что толку, если мы оба погибнем? Пусть выживет сильнейший. И сильнейший выживает.

Потом крыса вообще не думала — едва в клетку запускали новую жертву, на неё тотчас совершалось нападение. А когда крысоеда выпускали обратно в «родную» среду, это уже была не та крыса — скорее, существо без признаков нравственности.

Очень скоро оно приходило к выводу, что самый оптимальный вариант — действовать не открыто, а втайне от общества. И тогда крысоед заманивал жертву в укромное место и там пожирал.

Когда у крысиного сообщества не оставалось сомнений, что среди них завелся предатель, крысы уходили из этого места. Причем уходили в ста случаях из ста. Почему сообщество уходило, почему не могло уничтожить «короля»? Наверное, коллективный разум, которым в данном случае можно считать инстинкт, просчитывал, что в ликвидации примут участие самые сильные особи. Кто знает, что с ними будет, когда они вопьются зубами в плоть падшего?

Справедливо опасаясь, что рациональной логикой эгоизма заразится крысиная элита, крысы уходят в другое место…

Только вот людям в нашей стране оказалось некуда идти.

Я так и не стал своим в бригаде Геры. Его дружки меня ненавидели: классические барыги, кидалы и жулики, они слышать ничего не хотели о кассовых аппаратах и уплате налогов. Они бредили воровской романтикой, понятиями и прочей блатной икебаной. Профессиональные преступники, как особо рьяные толкиенисты, существовали в своем выдуманном мире с гномами, эльфами и дедами Хасанами.

Помню фразу из диалога двух блатных:

— Сиплый, ограбления бывают двух типов: удачные и когда остаются свидетели…

Подозреваю, именно они распустили слухи, что босс купил мне квартиру. Впрочем, если не обращать внимания на злобное шипение, в остальном всё шло отлично. В финансовом бюро я ощущал себя как рыба в воде. Неправда, что бизнесмены того времени проводили свободное время в кабаках — у меня его вообще не было, этого времени. Я штудировал законодательство, контролировал кассу, сотрудников. За год дважды сменил машину, но перемещался исключительно в треугольнике «дом-работа-банк». Я не торопился возвращать долг дяде — хотел накопить побольше «процентов».

Гера же разруливал вопросы с конкурентами, кормил ментов и «решал темы на верху». Кое-каким знакомством я тоже обзавелся — местный «гэбэшник» Вилкин. Кажется, он зашел скопировать какую-то бумажку. Наверное, не особенно секретную, поскольку ничуть не таился. Разговорились, познакомились.

Невысокий шатен в звании лейтенанта ходил в штатском. Лицо у него было словно стёртое: попадись такой в толпе раз десять подряд — не заметишь. Он обожал сладкое: всякие тортики, пирожные. Удивительно, как они не сказывались на его фигуре. Был повёрнут на своей машине — чёрной тонированной «бэхе». Утверждал, что свет панели приборов немецкого производителя действовал на него возбуждающе.

Относительно Геры высказывался уважительно:

— Необычный человек!

Действительно, необычный. Однажды вручил странный подарок — «Стечкин» из чистого золота, такие по спецзаказу делали во времена Джохара Дудаева. Каким образом он достался Гере — неизвестно. Но почему-то подарил пистолет именно мне.

— Бери! — говорил. — А то обижусь!

— На кой он? — отбивался я. — Я же не стрелок.

— Бери, говорю! Память от меня будет!

К оружию прилагалась коробка с патронами — пять штук. Маловато, но с другой стороны — зачем больше? Если перевести «Стечкин» в автоматический режим, любая из свинцовых блямб поставит финальную точку в расчетах…

К занавесу приватизации на счетах бюро скопились очень приличные суммы. В последний день жизни ваучера оборвалась и жизнь Геры, о чем меня известил телевизор:

— Сегодня в десять часов утра возле собственного дома был расстрелян известный преступный авторитет Георгий Афанасьев. На месте преступления работает следственная группа…

Черт возьми!

Я понимал, что меня выпотрошат до нитки, отберут всё — я не питал благородных иллюзий относительно дружков Геры. И обязательно пустят слух, будто я же и проплатил киллера. Это прекрасно укладывалось в теорию «крысоедства»: в роли морального стержня выступал авторитет Геры, но стоило боссу умереть, каждый стал за себя и одновременно против всех. Какие на фиг «свои»? Все — потенциальная пища.

Пока бандиты трезвели после поминок, я успел перегнать деньги бюро на резервный счет. У этого счета было три завидных качества: открыт в соседнем городе, про него никто не знал, контролировал его только я. Заскочил к нотариусу, оформил дарственную моей доли в ломбардах на жену Геры. Вложил дарственную в конверт, добавил акции из «копилочки» и отправил ей заказным письмом. Полиэтиленовый пакет со «Стечкиным» залил маслом и закопал в лесу — от греха подальше…

На могилу уже бывшего делового партнера прокрался поздно вечером, как вор. Зацепила эпитафия на гранитной плите: «Я никогда не перестану любить жизнь».

Возле дома купил водку в ларьке — помянуть босса. Устроился на кухне, но выпить не успел — послышалась возня в замке входной двери. Хотел было посмотреть в глазок, но дверь открылась сама. Снаружи оказался парень с исколотыми синими перстнями — «старшак» по кличке Сиплый.

— Здорово, рыжий! — лучезарно улыбнулся он и неожиданно всадил кулак в солнечное сплетение.

Я задохнулся, захрипел. Крепыш прошёл внутрь, притворил за собой дверь. Бесцеремонно потащил меня на кухню, толкнул на стул и посягнул на початую бутылку.

— Георгий умер, — сообщил он и взял в другую лапу кухонный нож. — И теперь жилплощадь придется вернуть.

— Какую?

— Да вот эту… Жизнь, как сам понимаешь, дороже.

— Чья жизнь?

— Твоя, дубина! Сейчас поедем к нотариусу, напишешь дарственную.

— На кого писать? — не понял я.

— На меня, лох. Иначе…

Он погладил лезвие ножа.

— Нет у меня документов.

— Будем искать… Я не тороплюсь, если что.

И полез за пачкой болгарской «Стюардессы». Достал неудачно — сигареты посыпались с открытого конца на пол. Бандит выругался, наклонился, предъявив мясистый затылок.

«А что, если…» — родилась вялая мысль.

Руки оказались быстрее — семисотграммовая емкость опустилась бандиту на затылок, рассыпалась миллионом стеклянных брызг.

Затылок оказался словно бронированным — пока связывал руки-ноги, Сиплый очухался.

— Ах ты сука! — хрипел он. — Крыса!

— Я не крыса, — залепил ему скотчем рот. — Я — крысобой, понял? А квартира эта вообще съемная…

Взял сумку с вещами и вышел в ночь.

Помянул, блин.

3

Я спешил, поскольку бандиты уже пытались прищемить хвост. На ходу осваивал азы конспирации: избавился от машины, перемещался на такси. Перед окончательным исчезновением оставалось вернуть важный долг.

Ирина, жена дяди, была дома. Голубоглазая женщина выглядела сильно постаревшей.

— Юра умер…

— Я привез деньги.

— Какие деньги?

— Юрий Валентинович одолжил мне деньги. Пришел срок вернуть…

Когда выложил пачки, глаза её стали круглыми.

— Откуда? — повторяла она. — Откуда у Юры такие деньги? Не возьму!

Она потребовала объяснений. Но мне меньше всего хотелось рассказывать про ворованные радиодетали.

— Не нужно мне ничего! — повторяла она. — Живу хорошо, всё слава Богу!

Она даже попробовала меня накормить. Из вежливости согласился на яичницу с колбасой, но кусок не лез в горло… Деньги она так и не взяла.

Я старался путать следы: на автобусе уехал в райцентр, оттуда, на перекладных, с оглядкой, перебрался в город, где находился резервный банковский счет. Заказал деньги, а на следующий день обналичил счет полностью, «вышел в кэш». Рисковать не стал, сразу конвертировал в доллары. Сложил в большой чемодан и сел на поезд.

Я оставлял много следов. Но криминальная шушера так и не смогла организовать качественную охоту. Я же преспокойно высадился в Анапе, снял лачугу на берегу моря и осел там на два года — натурально, как литературный персонаж Корейко из известного романа.

Я очень ответственно подошёл к добровольному затворничеству, словно к своеобразному экзамену. И до сих пор удивляюсь, как сумел выдержать, не засветиться по глупости или случайно. Будто какой-нибудь граф Монте-Кристо, я изготовил настенный календарь на семьсот дней и ежедневно зачеркивал день за днем, ставя на календарных клеточках жирные фломастерные кресты.

Бизнесмен не всегда синоним слова «богач». Если дела идут хорошо, меняешь машину на получше. Если никуда не идут, пересаживаешься на что-то попроще. Я бы не сказал, что это какой-то адский ад, нормально. Еще важно уметь безжалостно резать все расходы. Если надо: снять рекламу, сократить штат до минимума, сменить офис на более дешевый. Оптимизироваться. Жизнь идет полосами, и полосы эти постоянно меняются: большая, маленькая, черная, белая…

Тик-так, тик-так… День долой, живём дальше. Подобно пресловутому графу я хранил одиночество: гулял по набережной, читал книги. И вообще, избегал лишнего общения, особенно с туристами — мало ли кого северным ветром принесет…

Когда вернулся в свой город, пыль боевых действий улеглась. Дружков Геры почти всех пересажали. Кто на свободе — сел на иглу. Сеть ломбардов к тому времени сменила четвертого по счету владельца. Но ко мне не было никаких претензий: адресат получил письмо с вложенной дарственной.

Денег в тогдашней финансовой системе было относительно немного, поэтому я со своим чемоданчиком оказался к месту. И занялся весьма интересной темой — взаимозачетами.

В те годы была обычной ситуация, когда некий кондитер (назовем его А) подвисал с вагоном печенья, а некий вареньепроизводитель (назовем его Б) с вагоном варенья — нет сбыта за наличные. Но я находил комбинации, при которых А и Б соглашались осуществить обмен печенья на варенье. Моя задача заключалась в том, чтобы утрясти объём товара при обмене, согласовать необходимые документы и фактически выступить гарантом сделки (иногда проплачивая часть её). Это называлось «тройной взаимозачёт».

Приходилось проворачивать ещё более сложные комбинации, включая в цепочку дополнительных участников. Допустим, некто В производит сахар, а вот Г — владеет вагонами. Проводилась в жизнь следующая схема: В дает сахар А, А в свою очередь в счет транспортных расчетов предоставляет товар Г, Г сливает печенье Б, а тот опять же идет за сахаром в знакомую точку В… Так и закрутился механизм! Все стороны при деле, я же получал со всех процент — натурой. Натуру же приходилось реализовывать небольшими партиями — чуть ли не в розницу.

Зарабатывал хорошо, но суеты чрезвычайно много. После года беготни я уплыл в тихую гавань государственных краткосрочных облигаций — ГКО. Доход там формировался как разница между ценой погашения и ценой покупки. Знаменитый МММ я застал лишь в самом начале — Геру убили, когда цветок Мавроди только-только расцветал. Но я прекрасно понимал, у кого ЦБ взял технологию своих облигаций и чем всё закончится.

На дворе был девяносто седьмой, и все с увлечением тискали эту финансовую игрушку — доходность по ГКО была близка к ста процентам. Рынок облигаций стал основным источником финансирования дефицита российского бюджета. Правительство через дочерние структуры ЦБ создавало дополнительный спрос на ГКО за счёт средств, полученных от этого же рынка — классическая пирамида.

Гавань хоть и была тихой, но игры там велись рискованные. Я вовремя из них выскочил: за месяц до объявления технического дефолта по ГКО «вышел в кэш» — продал облигации на вторичном рынке. Конвертнул выручку в валюту и уехал отдыхать на Майорку.

Вернулся я уже в страну, где доллар подорожал втрое. Обычные граждане в те дни скупали продукты: сахар, муку, макароны, крупы.

Середнячки пытались вложиться в шубы, машины. Но времени у них оказалось слишком мало — день, два. Потом все всё поняли, и рынок встал.

А вот крупные бизнесмены рассчитывались по долларовым кредитам собственной шкурой.

Два месяца наблюдал за падением экономики. А потом совершил странный, даже безумный поступок — скупил за бесценок просевшие акции производственных предприятий. Я рассуждал так: кризисы приходят и уходят, а товары производить кому-то все равно придется.

Я угадал: девять из десяти заводов пережили кризис. А когда экономика пошла в рост, оказалось, что за два года стоимость акций выросла десятикратно.

Я вновь продал бумаги, почувствовав себя долларовым миллионером, у которого оборотные средства достигли такой отметки, что уже страшно оставаться в темноте. Этот кризис сделал меня настоящим богачом.

Никого не кидай, особенно деловых партнеров.

Следи за валютным курсом! Следи!

Бизнес к тому времени стал приобретать более или менее приличный вид. Открывались завод за заводом, на рынок выходили новые соки и пельмени, за чудовищные деньги сочинялись бренды, на обнаглевших маркетологов буквально молились.

Опытные люди утверждают, что первые три года пребывания в бизнесе ты его изучаешь, следующие три — бизнес изучает тебя, проверяет способности. А ещё через шесть (при условии, что выжил) — сам становишься легендой. Но когда денег становится в избытке, возникает иллюзия стабильности. Именно на этом этапе предприниматель пытается перековать калькулятор на депутатский мандат и прочие атрибуты псевдогосударственного человека.

Но я не хотел ничего перековывать. На тот момент у меня не было идеи, стержня. Люди на ровном месте собирали миллионы и строили храм, плыли за тридевять земель, карабкались на Эверест, совершали массу безумных поступков. У меня же не было идеи, ради которой нужно куда-то лезть, не было божества, которому можно служить, во имя которого гореть огнём.

Цинизм, бездуховность, бесцельность. Проблемы, короче, с духовными скрепами, как сейчас принято выражаться… Фактически я сидел на мешке с долларами и боялся пошевелиться — вдруг что? В телевизоре мелькал Ельцин, на столе грелся качественный виски, но втайне я завидовал одноклассникам — мне бы тоже нянчить детей, однако устроить личную жизнь как-то не удавалось.

Когда ты беден, у тебя куча планов, ты хочешь то и это, ты хочешь вообще все на свете. Тебе отчаянно нужен партнер, сообщник, с которым вы банда, с которым можно провернуть кучу дел, и разбогатеть, и прославиться, и уехать в некие райские края.

Но когда появляются деньги, картинка меняется. Ты становишься осторожен, словно сапёр, идущий по минному полю: для окружающих ты добыча, которую нужно выследить и взорвать. Я был начеку, но на одну пляжную мину всё-таки наступил — из числа тех, чьи лучшие друзья — бриллианты. Замужняя брюнетка испанского типа с обалденными формами и длиннющими ногами — гремучая смесь!

Скорее всего, произошла своеобразная подмена: я воспринял девушку как некое божество, идею, цель. Уж поверьте, красота порой точно такое же оружие, как деньги или заряженный пистолет.

Мы познакомились на юбилее общего знакомого. Анжела была с мужем, довольно известным финансистом, которого называла по имени-отчеству. Игорь Романович как две капли воды был похож на барсука из какого-то детского мультфильма. Предположу, что разница супругов была лет двадцать.

Девушка издалека обожгла взглядом, подошла, перекинулись парой слов. А после коктейлей обменялись номерами телефонов. Уже на следующий день занимались сексом в отеле. Потом в другом отеле. Третьем. Четвертом… Спустя месяц такого марафона мне захотелось более или менее оседлой жизни, я пригласил переехать ко мне.

Брюнетка не согласилась:

— Зачем? Я плохо трахаюсь?

— Дело не в этом, — оправдывался я. — Хочется большего: семьи, детей…

После этого разговора отношения пошли на спад. Но мне, как покинутому ребёнку, наоборот — захотелось их развивать. Меня словно с винтов сорвало.

Я доставал её звонками.

Подстерегал возле дома.

Писал идиотские письма.

Отсылал громадные букеты цветов, открытки с пробитыми сердцами. И вообще вел себя так нагло, что барсуку-финансисту впору было меня пристрелить. Я гусарил, пил виски с утра, на фондовый рынок забил. Немногочисленные сотрудники фирмы уволились, а я никого не удерживал.

В принципе, я всё понимал. Но тогда мною управляли эмоции и обида. Хотя, по сути, на кого было обижаться, кроме себя самого?

Муж «испанки», Игорь Романович сам приехал в мой офис, без приглашения уселся в кресло.

— Здорово, рыжий! Бухаешь?

Я икнул.

— Испортили тебя деньги…

— Не! — возразил я, налил ещё виски. — Деньги не портят мужчин… По крайней мере, до тех пор, пока есть женщины, снимающие эту порчу…

И выпил жгучую янтарную жидкость одним глотком.

Он усмехнулся:

— Страдаешь, значит?

Я промолчал.

— Зря! Понимаешь, у нас с Анжелой договор. Я позволяю мимолетные увлечения, она взамен отдает мне свою душу.

— Как это?

— У неё нет от меня секретов — в принципе нет.

— Так ты в курсе всех её похождений?

— Даже номера в отелях вам бронировал.

— Вот извращенцы!

— Ну знаешь… Ты тоже не подарок. Завязывай с гусарством. У Анжелы бывали настойчивые поклонники, но ты перешел все границы. Завязывай, правда.

Я опять икнул.

— Осмотрись… — поморщился он. — Вырасти себе свой цветок.

Игорь Романович протянул визитную карточку.

— Вообще-то я строительным бизнесом занимаюсь. Надумаешь построить какой-нибудь город — звони!

— Да пошёл ты… — протянул я.

Он покачал головой и ушел, оставив после себя аромат дорогого одеколона.

Я же допил ирландский виски — всё, что оставалось в бутылке. Понял: не хватило. Мне хотелось забыться, но я не знал иного способа, чем алкоголь. Склон, на котором я оказался по собственной воле, неожиданно приобрел слишком крутой градус наклона. А мне хотелось еще круче — я словно нарочно нарывался на нечто, что сможет меня остановить.

Человек так устроен: лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.

На улицу я вышел в сумерках — как вампир на охоту. Сел в машину и поехал тариться ирландским пойлом. Ехалось как-то не очень: дорога всё время бросалась из стороны в сторону, руль так и норовил вырваться из рук, и вообще — тошнило.

Вдруг на что-то наехал: ощутимый удар в бампер, потом под машиной что-то хрустнуло. Меня выбросило на обочину, двигатель заглох. Я выбрался посмотреть в чём дело и увидел чьи-то ноги, обутые в коричневые туфли. Они торчали из-под багажника, само тело, очевидно, было раздавлено массой автомобиля.

Издалека я увидел луч света. Он расширялся и креп, вводя меня в состояние ступора. Я стоял, беспомощно уставившись в этот луч. Он завораживал и пугал меня одновременно — словно бог, сошедший с небес. Вскоре он заполнил меня от макушки до пяток, и на какое-то время я сам стал светом.

Я не смогу объяснить, что именно произошло в тот момент. Но понимал, что изменения безвозвратны: кто-то свыше, большой и потусторонний, дал мне частицу самого себя. И неважно, что на деле это прожектор заблудившегося тепловоза заброшенной железнодорожной ветки, неважно…

Тепловоз прогрохотал мимо, свет погас. А я ещё стоял оглушённый, чувствуя, как волшебство переливается внутри.

Кто-то настойчиво подёргал за рукав. Я оглянулся и увидел двух милиционеров, чуть поодаль тарахтел милицейский «бобик».

— Мужчина, что случилось? — спросил мент.

— Там труп, — указал я на коричневые туфли. — Я убил.

Мента чуть не снесло волной перегара.

— Так, — сказал он и крепко ухватил меня за руку. — А не проехать ли нам в отделение?

— Сложно отказать, — признал я и, кажется, осенил себя крестным знамением.

Меня усадили в клетку «бобика», и мы долго куда-то ехали. В сумрачном и недружелюбном отделении милиции ждали кого-то. Я порывался закурить, но мне не разрешали.

К этому моменту я протрезвел. Неприглядная картина будущего разворачивалась передо мной как на киноэкране: следственный изолятор, колония, адвокаты, продуктовые передачи… Черт, да кто будет носить мне эти самые передачи? С высоты своего жизненного опыта я прекрасно понимал: на условное не отскочить и откупиться не получится. Был бы трезв — ничего бы не было, но сейчас… Точно сяду.

Тоска клещами сжимала горло. Всё зря, всё зря! Что сделал я в жизни, чем обзавёлся кроме кучи зелёных бумажек? Мне стало невыносимо обидно за самого себя…

Наконец появился дежурный офицер, повел в отдельный кабинет. Из обстановки там были решётки на окнах, два колченогих стула и письменный стол. Ну и настольная лампа — как без неё.

— Ну чо, олигарх? — зевнул он. — Здорово испугался?

— Угу, — сознался я.

— Я бы тоже в штаны наклал, — признался мент, — если бы мне под колеса манекен бросили.

— Какой манекен?

— Обыкновенный, из магазина. На который одежду напяливают.

— Так это был не человек?

— Говорю же — манекен. Шутник какой-то под колеса кинул. По идее, нужно было вызывать не патруль, а санитаров.

Теплая волна облегчения растеклась в моей груди, губы самопроизвольно растянулись в улыбку. «От сердца отлегло», — как говаривал дядя Юра.

— Зря лыбишься, — заметил офицер. — Протокол составлен, прав на год лишат. Ну, и того… — добавил тоном извозчика. — Штраф бы с тебя получить. За приятные новости, так сказать…

Я сунул руку в карман, выгреб оттуда сколько-то «зелени», отдал менту. Тот принял деньги как должное.

— Иди, — сказал он. — И больше не попадайся.

— А как же протокол и всё остальное?

— Иди, всё улажу.

Кающимся грешником выскользнул из отделения, побрёл домой пешком. Выбирался я, наверное, часа три, но в квартиру зашёл совершенно трезвым. Сгрёб тару из бара, отнес на помойку. Аккуратнейшим образом перемыл посуду, выбросил окурки, подмел пол.

Так, собственно, и началась новая жизнь.

Я никогда не рвался в реальный сектор экономики — что-то производить, строить. Честно говоря, в производственное болото было страшно соваться. Одно дело — владеть облигациями или векселями предприятий, а совсем другое — этими предприятиями управлять. Ты словно переходишь невидимый рубикон, за которым лежат чьи-то неведомые интересы. Всего шаг — и ты уже кому-то помешал. Ты еще не видел этого таинственного «кто-то», но уже вступил с ним в неравный бой.

Конечно, я был наслышан о рейдерских захватах. Технология довольно простая и беспредельная, основана на купленных ментах и судейских. Стандартный пример: некая тетенька пишет заявление на директора некоего предприятия — так, мол, и так, товарищи, зверски изнасиловал, прошу покарать. Статья тяжелая и вполне может служить поводом для ареста. А если подогреть соответствующие судейские органы, то ещё как может!

Предприятие без командира — все равно что корабль без штурвала. Когда на пороге появляются судебные приставы с исполнительным листом по липовой дебиторской задолженности, жертва становится беззащитной перед захватом. В пробитую брешь просачиваются «представители кредитора», ставится свой директор и начинается энергичный раздербан актива. К тому моменту, когда подлинный руководитель выйдет из тюрьмы, предприятия уже не будет в природе…

И таких примеров перед моими глазами прошло не один и не два. Я видел сопли бывших владельцев, как они пишут во все инстанции мольбы помочь, обратить внимание, разобраться… Что толку пить боржоми, когда почки отвалились? Оборону нужно было выстраивать раньше, а теперь поезд с жуликами уже не догнать…

Но как всякое стоящее дело, производство неодолимо влекло меня. Возня с акциями — при должной сноровке мероприятие довольно высокодоходное, но в сущности представляло собой игру, спекуляцию, на которой можно как выиграть, так и прогореть. Доставляло ли мне это удовольствие? Поначалу — да, был кураж. Но после сотни однотипных сделок всё приелось.

Я понимал, насколько это несерьезно. Временно. Я ничего не производил, просто вламывался в систему распределения и выкусывал там что-то. Ни я, ни мир не становились лучше — мир вообще не замечал моего присутствия. По сути, я стал самым настоящим паразитом, нащупавшим слабое место, куда можно запустить жало, чтобы соснуть немного крови. Именно немного — чтобы не прихлопнули ладонью.

Когда въехал во всю эту тему, от возни с акциями стал испытывать не кураж, а омерзение — так мне не хотелось быть паразитом. И когда в двухтысячном подвернулся небольшой цех печатных плат, я не смог удержаться. Люди, которые его строили, хотели, чтобы детище продолжало жизнь не как потенциальный склад водки, а как производство. Возможно, под впечатлением от собственных детских экспериментов с паяльником я решил его купить.

Цех производил ограниченную линейку продуктов, которая, по сути, являлась полуфабрикатами для оборонного монстра отечественной микроэлектроники. А я, соответственно, болтался в фарватере этого монстра. Как падальщик, подбирал крошки с обеда, полностью зависел от его аппетита. И если великану вздумается поработать над качеством питания, он легко выключит меня из своей пищевой цепочки. Наверняка к такому же выводу пришли те люди, которые продали мне предприятие.

Пока я вникал в новую для себя ипостась, на фабрике появился Интернет в виде пластмассовой коробки — модем навешивался на обычную телефонную линию. Характерный булькающий звук, который издавал прибор при вхождении в сеть, казался голосом небывалых миров. Впрочем, так оно и было. Первый сеанс связи длился всю ночь, страницы сайтов открывались невыносимо долго: сначала грузился текст, потом появлялись картинки, по кусочкам, как на фотографической бумаге. Я поглощал информацию на русском и английском языках и тихо сходил с ума. Это же надо: я читал то, что какой-то австралиец только что выложил в сеть!

Как у Виктора Цоя, нужно было начинать с перемен. А ещё — службы продаж.

На мой взгляд, в любом деле эта служба самая главная. Техническую часть проекта всегда можно поменять, модернизировать. Но если клиенты не покупают, бизнес обречён. Причин для этого ровно три.

Ты хреново продаёшь.

Ты продаёшь хрень.

Ты продаёшь не тем людям.

В отдел я набрал пятерых шустрых пацанов. Каждого обучил, объяснил, чего от него жду. Самого способного по имени Вениамин назначил старшим.

— Шеф, а реклама будет? — деловито спросил он.

Мне понравился такой подход.

— Конечно, будет, — ответил я. — Мы же не лохи какие.

Правильная рекламная кампания — кратчайший путь в мозг потенциального потребителя. Подобно болиду «Формула-1», она может заезжать в потаённые уголки сердца, чтобы царапнуть там нужное колёсико. Но не стоит преувеличивать: реклама создана побуждать только к одному физиологическому акту — вынимать из кармана бумажник.

Со времен Геры у меня не было под началом коллектива — операции с акциями я вел с помощью трех человек: секретарь, бухгалтер, юрист. И теперь с непривычки брался за решение любого вопроса — страшно перепоручить кому-то, вдруг «накосячат». И поначалу действительно шло как бы складно: сам проблему обозначил, сам выработал метод, сам решил, сам себя похвалил. Но довольно скоро выяснилось, что, действуя таким образом, я лишь изматываю себя, идет самое настоящее «выгорание».

«Еще немного, и я попросту сдохну, — подумал я. — Надо наступить на себя».

«Наступать» оказалось адски тяжело. И когда проделегировал полномочия по конкретным сотрудникам под конкретную задачу, еще довольно долго приходилось самого себя одергивать, чтобы не лезть с указаниями. Зато в маленьком коллективе появилось некое воодушевление от кармического обмена полномочиями, опыт укрепил убеждение, что ответственность по порученной задаче может быть только персональной, ибо если ответственность становится коллективной, моментально начинается поиск крайнего. При этом надо учитывать, что все люди разные, и кроме «живчиков», способных двигать отдельные темы и проекты, должны быть просто исполнители — как без них.

Кроме отсутствия нервотрепки выявился второй «бонус»: компания становится устойчивой — «живчики» самостоятельно вытягивают её из кризиса, без поиска «крайнего» по неудаче. А если бизнес начинает копаться и выискивать крайнего — увы, такой бизнес умрет.

Ни в коем случае не орать: «Ты виноват во всем! Косорукий, блин!»

Ты спокойно говоришь: «Парень, это не провал, это опыт. Перегруппировались и зашли на проблему с другой стороны».

Что, на мой взгляд, важно: принцип делегирования полномочий не конечен по своей сути. Если сотрудник тянет, можно поручить ему более глубокую или сложную задачу. По сути, формируется некий «вызов», на который человек может адекватно ответить.

«Меня оценили, мне доверяют, я достоин большего!»

Подобные «вызовы» здорово повышают самооценку и отлично мотивируют человека на качественную работу.

Доверие, как ни странно, основано на контроле, в точном соответствии с пословицей «Доверяй, но проверяй». В противном случае пропадает весь смысл делегирования: «Если никто не проверяет, то какой смысл напрягаться?»

Я нестандартно подошёл к кадровым вопросам. Для того, чтобы обзавестись костяком инженеров, я уговорил перейти к себе коллектив одного полумёртвого военного НИИ. Именно они стали костяком для моего завода. А ещё я собрал целую библиотеку по менеджменту. И читал, читал, читал.

За следующие три месяца мы прибрали к рукам заказы всех отечественных разработчиков — примерно полусотня лабораторий. Переманив лаборатории, я одновременно убил двух зайцев: полностью загрузил производственные мощности и привлек внимание оборонных монстров. До размещения заказов дело еще не дошло, но переписка велась очень активно.

И однажды услышал долгожданное:

— Шеф, у нас все расписано на квартал вперед. И оплачено тоже.

Это значило — надо расширяться, браться за дело всерьез. Именно тогда я принял решение полностью сосредоточиться на производстве, как пафосно ни звучит, посвятить ему жизнь. В сжатые сроки реализовал все свободные активы, распечатал заначки — словом, напряг все финансовые бицепсы для технического перевооружения.

Мне хотелось создать такой проект, который мог бы существовать автономно, как атомная подводная лодка. Самый простой способ проверить устойчивость любого проекта — представить, что вы вдруг умерли. Если бизнес крепко построен, он будет жить. Тряхнет, конечно, словно ледокол натолкнулся на льдину, но потом размозжит неприятность в ледовую крошку, поплывёт дальше…

Я уложился в полгода. От былого цеха остались разве что стены, зато с гордостью мог сказать: «У меня есть завод! Собственный завод!»

Впрочем, пока это был даже не завод, а так, небольшая фабричка. Надо было расти, двигаться. Но для этого требовалась настоящая исследовательская лаборатория с командой специалистов. И учиться, учиться и учиться — по всему миру, у всего мира.

Именно тогда я встретил Стива Джобса.

4

Дело было на европейской технологической выставке. Там я бродил от стенда к стенду, ловил обрывки разговоров:

— Ты где сейчас?

— Выручка хорошая? Какое ARPU по итогам квартала?

— И что после арбитража?

— Так это же кипрский оффшор…

— Поскольку топ-менеджмент замотивирован на поквартальные результаты…

— Строились три года, с проектами, с экспертизой.

— Да с ФСБ все нормально…

— Блин, а у нас по итогам года убытки…

— Мы вливаемся в транснациональную группу!

— А мы собираемся выйти на IPO.

— Господи, разве это жизнь?

По залу прошелестело: «Джобс, Джобс идет!»

Я выглянул в проход и сразу узнал худощавого мужчину в возрасте «за пятьдесят», одетого в джинсы и черную водолазку. Да что я! Его узнал бы любой, кто хоть немного сталкивался с компьютерным миром: в стильных очках, загорелый, похож на облысевшего мексиканца, заросшего седой щетиной. Страшно подумать: такой «монстр» — и я, в скромной клетчатой рубашке.

Разумеется, главу Apple сразу облепили журналисты, фактически вынудив дать импровизированную пресс-конференцию.

— Как вы оцениваете сегодняшнюю обстановку? — спрашивали его. — Что сейчас происходит?

— Обстановка прекрасная! Есть множество молодых ребят, которые строят компании. Они заинтересованы не в том, чтобы продать дело «большим дядям», а чтобы построить компанию.

— Можете вспомнить какое-нибудь недоразумение во взаимоотношениях с Биллом Гейтсом?

— Раньше мы были самыми молодыми в отрасли — вместе или по отдельности. Теперь я обычно самый старый в комнате. Знаете, о большинстве вещей я думаю как в песнях Боба Дилана или «Битлз». Так вот, в одной из песен «Битлз» есть строчка: «У нас с тобой воспоминания длиннее, чем дорога, лежащая перед нами».

— Вы завидуете Биллу?

— Только его печени, — улыбнулся Джобс, и я вспомнил, что Стив страдает серьёзным заболеванием. — Билл понял, что цель не в том, чтобы стать самым богатым покойником, поэтому он делает массу добрых дел своим капиталом. Я смотрю на нас как на самых удачливых людей на планете — мы оказались в правильном месте в правильное время, тридцать лет ходили на работу вместе с гениальными людьми и занимались любимым делом.

Он немного помолчал.

— О чем еще можно просить? Я не задумываюсь над наследием. Я хочу проснуться, пойти на работу, пообщаться со всеми этими замечательными людьми и, возможно, создать что-то, что понравится другим людям. Нужно смотреть вперед. Ведь главное — что случится завтра. Когда оборачиваешься и начинаешь переживать: «Не надо было делать того или этого», «Вот если бы я был там или там» — это бесполезно. Давайте лучше изобретать будущее!

«Эх! — мечтал я. — Стать бы таким человеком, как Стив Джобс!»

На выставке познакомился с соотечественником. Звали его Дмитрий Коршун. Из небольшого подмосковного городка, с девяносто первого года занимался производством электроники — собрат, в общем.

Бизнес начинал в одиночку — с разработки первого в России телефонного аппарата с автоматическим определителем номера. Когда-то такие устройства были весьма популярны, у меня тоже имелся подобный аппарат, на котором при звонке загоралась светодиодная череда цифр.

А потом он сел на контракт. Тема архивыгодная. Представляете, какая куча китайской электроники и бытовой техники поставляется каждый месяц в Россию? Тысячи контейнеров. Как думаете, сколько процентов из этой кучи имеют проблемы с качеством? Ужас! И обратно в Китай не отправишь — дорого. Можно, конечно, грузчиков на складе посадить на ремонт брака, но обычно грузчики — таджики…

И тогда появляется Димон со своей фабричкой: чинит, паяет, переклеивает, перепаковывает. В рамках контракта меняют прокладки в потёкших чайниках, заливают лицензионный софт в ноутбуки и наоборот — извлекают нелицензионные книжки из «читалок». Перепаивать разъёмы, кнопки, предохранители, полностью модули… Бывало, приходилось печатать новые логотипы, переклеивать шильдики, вкладывать дополнения в инструкции. Однажды пришлось разобрать несколько тысяч розовых планшетов, перекрасить корпуса в черный цвет и снова собрать. Ну, не продаётся розовый, что теперь, выбрасывать?

Впрочем, Коршун и про собственные разработки не забывал — освоил такой популярный продукт, как автомобильные видеорегистраторы.

— Город у нас замечательный, — рассказывал он. — Просторно, зелено, приятные жители. Настоящая электронная столица России!

Мне было интересно, как у него устроено.

— Мы располагаемся на окраине города, в здании химчистки-прачечной.

— Деньги отмываешь? — улыбнулся я.

— Точно, — поддержал он шутку. — Очень удобно… Занимаем весь верхний этаж — там расположено производство, отдел разработки и фирма, которая занимается экспортом нашей продукции. Кстати, мы являемся предприятием полного цикла: идеи, разработка, производство.

— А что потом?

— В смысле?

— Вот станет твое предприятие большим. Что дальше?

— Не знаю, — улыбнулся он. — Может, у меня с «Самсунгом» слияние случится? Так или иначе — я стану частью мировой экономики. Для удовлетворения амбиций вполне достаточно.

Многие на выставке тянулись к «звездам» от экономики и политики, искали общения, фотографировались, брали автографы. Мне же на такие знакомства было плевать: к чему искать близости к свадебному генералу, когда можешь стать настоящим генералом?

В гостинице долго не мог уснуть. Ворочался под одеялом, мял подушку. А когда наконец-то провалился в сон, вновь оказался на выставке. С той разницей, что во сне я смог вырвать Стива Джобса из толпы журналистов, словно конфету из мешка с подарками.

— Мистер Джобс, — сказал я. — Я предприниматель из России. Вы не против, если приглашу вас выпить по чашечке кофе?

Почему-то был уверен, что Стив не откажет. И действительно:

— О’кей, — согласился он. — Можно.

Мы уединились за столиком выставочного кафе. Репортеры, как воробьи, расселись вдоль барной стойки и попробовали сжечь меня взглядами.

— Надо же, — удивился Джобс. — Я словно рок-звезда…

— Я удивляюсь, что вы удивляетесь… Разумеется, вы звезда!

— И в России?

— Особенно там…

Ему это явно понравилось.

— Ваша страна — удивительная, — признался Стив. — Другой такой нет. Вы постоянно говорите о мировых инвестициях, но на деле закрываетесь, словно Северная Корея.

— Устроено так у нас. Мало кто желает зарабатывать, но все хотят получать как в Америке.

— Но «зарабатывать» и «получать» — разные вещи.

— Как-то меня спрашивали, почему в Германии программист зарабатывает три тысячи евро, а у нас пятьсот долларов, — сказал я.

— И почему?

— Ответ, очевидно, лежит в той же плоскости, что и загадка «куда девается нефть» и «откуда берутся баксы». По вертикали идут не только президентские приказы, распределение денежных средств. Страна у нас побольше Германии будет, соответственно и программистов столько же. Каждому по три тысячи в евро платить — никаких бюджетов не хватит. Но даже если предположить, что дали-таки столько денег, сразу подымут хвост условные бухгалтеры или юристы: тоже хотим! Это же какой коллапс начнется!

— То есть где-то без движения лежит здоровенная куча денег? — удивился Джобс.

— Не лежит, осваивается. В олимпийские объекты вбухивается, чемпионаты всякие футбольные. Кое-что, наверное, расходится и по карманам, но в большей степени попросту профукивается. Как говорил классик, в России две беды. Но именно по причине первой вторая всегда будет оставаться бедой, и никак не поймешь, что там впереди…

— Я думаю, самый лучший способ спрогнозировать будущее — изобрести его.

— Как это?

— Изменить мир вокруг себя, — сказал Стив. — Построить город таким, каким хочешь видеть.

— Частный город?

— Ну и что? Ты же не один там будешь жить.

— Но что делать с людьми? Их-то я не смогу «построить».

— Человек в таком городе необратимо изменится. Собственно говоря, ему придется это сделать: или он следует правилам, или покидает город. В этом нет ничего необычного — во все времена будет категория людей, которые предпочтут пьянствовать, а не работать.

— Значит ли это, что мы делим людей на две категории: изгоев и достойных?

— Никаких категорий, в городе живут все. Кому станет некомфортно — уйдет.

— Как уйдет?

— Под тяжестью обстоятельств. Если мотивируешь людей на труд, они захотят работать, создавать новое. А пьянствовать и бездельничать станет дорого и неудобно.

— А вдруг это утопия? — усомнился я. — И такой город в принципе невозможно построить?

— Если не попробуешь, не узнаешь! Конкретно я, Стив Джобс, всю жизнь только и занимаюсь, что пробую… Вспомни девиз Apple: «Думай иначе!» — его можно применить к любой области жизни! В конце концов, поставить недостижимую цель, чтобы упорно идти к ней — это лучший способ провести свою жизнь. А за любым великим достижением всегда лежит самоотречение.

— Сами-то не хотите построить такой город? — улыбнулся я.

— Рак… Увы, некоторые вопросы даже тонной долларов не решить.

Мы помолчали.

— Страшно вам?

— Обидно… — вздохнул Стив. — Будто не успел дочитать хорошую книгу… Впрочем, иногда даже интересно — что дальше? Мне теперь любой день — праздник, любая мелочь в радость: я живу! И я никогда не перестану любить жизнь!

«Прямо как эпитафия с Геркиной могилы», — подумал я.

И в этот момент запиликал будильник.

Мне нравилось бывать в лаборатории. Приглушенный свет, мерцание мониторов, сотрудники в белоснежных одеждах скользят в рабочем пространстве. Я же устраивался на диванчике, как бы читал журнал, но на самом деле наблюдал за процессами.

Воистину волшебство: сделать то, чего раньше никто не делал. Возможно, даже «основной инстинкт», заложенный самой природой. Вспоминаю школьный случай: заняли второе место в области, очень этому радовались, тренер слушал нас, не прерывал, только в конце сказал: «Ребята, запомните: всегда и везде есть только одно место — первое, все остальные места — последние, и нет никакого второго места».

Заглянул Веня, произнес голосом астронавта с «Аполлон-13»:

— Хьюстон, у нас проблема!

— Что случилось?

— К вам один странный человек!

«Странному человеку» примерно лет семьдесят, живые ярко-голубые глаза, совершенно лысый. Если облить шоколадом, получится преотличный негр.

— Привет, — сказал он. — Как дела?

— Нормально…

— Возьмешь меня на работу?

— Возможно…

Лысый по-хозяйски подсел к столику, где у нас стояла кофеварка, без приглашения налил себе кофе. Сахар в чашечку положил с горкой, как Вилкин — отметил я.

— Приём называется «правило Сократа», — весело объяснил он. — Когда человек утвердительно отвечает на два ерундовых вопроса, сказать «да» по существу будет гораздо проще.

— Погодите… А вы, собственно говоря, кто?

— Меня зовут Рэм.

В кабинете сам собой воцарился «газпромовский» аромат: сложная смесь больших денег и неясных перспектив, воленс-неволенс захотелось вытянуться в струнку.

— Насчет работы я пошутил… На самом деле это я хочу сделать тебя очень богатым человеком.

— Вот как? — улыбнулся я. — С чего вдруг такая благотворительность?

— Скорее, инвестиция. Человек я пожилой, а в гробу, как известно, карманов нет… А память о том, что умру, помогает мне принимать сложные решения. Чужое мнение, гордость — чепуха. Важно то, что только действительно важно. Понимаешь?

— Да.

— В Советском Союзе я служил в одном передовом НИИ… — продолжал Рэм.

При слове «НИИ» я невольно вздрогнул.

— Где под занавес социализма разработали технологию полупроводников революционной толщины — таких кристаллов даже теперь не производят. Сделали опытные образцы… А когда Союз приказал долго жить, разработка повисла в воздухе, институт расформировали… Но изобретение не пропало: я запатентовал лично на себя. И теперь оно твоё.

Он вытащил из-под стола побитый жизнью портфель, извлек оттуда бумаги: красивый радужный документ и пухлую пачку скрепленных между собой листов.

— Вы это дарите? — удивился я. — Почему?

— Когда-то был такой древний бог в образе человека с соколиной башкой. И звали его Амон-Ра. Или просто Ра. И было среди египетских мастеровых поверье: кто принесет достойную жертву богу Ра, тот и станет первым в ремесле.

— И что?

— Представь, что патент и есть моя жертва.

— Реально верите в древнего бога?

— Неважно, во что я верю… Главное: верю. Человек без веры — ничто. В Союзе, вон, пока во что-то верили, космические корабли запускали, на Луну луноходы посылали. Атомную энергетику наладили, всё реки норовили свернуть… А всё почему? Верили люди!

— Так уж и верили, — усомнился я, вспомнив собственное «эсэсэсэровское» детство. — Больше ржали, по-моему.

— А сейчас-то как ржут! Да только луноходы по Луне уже не ездят, а БАМ так толком и не закончили. Нет идеи, нет жертвенного алтаря — нет движения вперёд. У тебя вот есть идея?

— Есть! Я хочу…

— Стоп! — оборвал меня Рэм. — Это и есть главное: ты говоришь «есть идея!», у тебя загораются глаза и чешутся руки эту идею претворить в жизнь. Следовательно, ты и есть самый настоящий алтарь!

Одним глотком он прикончил содержимое чашки.

— У нас в стране мало кто работает, отвыкли. За тридцать лет полностью уничтожили микро- и макроэлектронику, положили на химию и физику, кое-как едем на старом материале, но и того уже крохи… Почему я ушел из НИИ? Там уже поговорить, поспорить о науке не с кем. Раньше спускался с пятого на первый этаж и проводил десятки дискуссий, которые в итоге и приводили к научным прорывам. Теперь молодым это не надо…

Мне показалась, что в его глазах блеснула слеза.

— Молодежь поступает на физфак, потом уезжает или идет в менеджеры, потому что нужно нормально питаться, одеваться. У кого дети, те и подавно бегут из науки. Они тупые и виноваты? Нет. Виновато государство, которому ничего не надо, кроме как качать нефть и устраивать олимпийскую показуху. Да все вместе виноваты, раз позволили этому бардаку случиться…

— Я вам что-то должен? — на всякий случай уточнил я.

Рэм покачал головой.

— Тогда что мне нужно делать? Как служить этому богу? Молиться? Тоже принести жертву?

— Молиться не надо. Двигай свои идеи, это и будет лучшей молитвой.

Он стал похож на шар, из которого выпустили воздух. Повернулся и побрёл на выход. А когда боком протиснулся в дверь, оглянулся. И в этот момент мне показалось, что на спине у него крылья — совсем небольшие, белые и пушистые.

«А что? — подумал я. — А может, он того… Типа, ангел?»

Забегая вперёд, скажу, что больше я старика не видел.

Я внимательно изучил документы Рэма, дал копию для оценки надежным специалистам. Заключение оказалось единодушным: да, патент хоть и оригинальный, но рабочий. Правда, пока что пришлось отложить технологию в дальний угол сейфа, поскольку для внедрения я был не готов. Кроме того, я знал, что лидерство в отрасли прочно держат концерны Тайваня, конкурировать с которыми пока нереально.

Но я не мог забыть слова Стива насчет строительства «собственного города». Неважно, что услышал совет во сне — настоящий Джобс посоветовал бы то же самое. Пока я только обкатывал идею — туда-сюда, словно леденец.

Однажды леденец растаял — я отправился исследовать окрестности. Вскоре стал делать это ежедневно, с каждой поездкой увеличивая радиус путешествий. Я не знал, что именно хочу найти. Но вояжи меня увлекли — я словно исследовал «терра инкогнито». Всего-то десяток-другой километров, и можно наблюдать разительный контраст между городской «цивилизацией» и стремительно погибающей деревней. Я видел села, где стояли заколоченные дома, зайдешь в такой — стены до сих пор обклеены газетами середины двадцатого века. И только в двух-трех хибарах доживают век старики-старушки… Воистину, внутри государства с нефтяным фасадом находилось еще одно — то самое, что не показывают туристам.

Спидометр накручивал километры до тех пор, пока я не натолкнулся на поистине сказочное место. Представьте: заросшая невысокими деревьями долина, с запада ограниченная скалистой грядой, с востока упиралась в полумесяц озера, заросшего камышами. Я оставил автомобиль на берегу и отправился бродить по долине.

Она оказалась невелика — километр, максимум полтора в ширину, около пяти — в длину. Но для задуманного — в самый раз. Примерно на середине между скалами и озером обнаружилась деревушка. Скорее, хутор или кордон, состоящий из почерневшего деревянного дома, возле которого был разбит вполне ухоженный огород, паслась коза. Тут же развалился здоровенный лохматый кот. Вероятно, хозяин когда-то задумывал расширять поселение, даже навез бревен на сруб, но передумал — теперь они покрылись мхом, вросли в землю.

Я долго бродил вокруг, пока не появился абориген. Колоритный дед неопределенного возраста, заросший клочками седых волос — этакий Мазай, обутый не по сезону — в огромные войлочные боты. Подошел ближе, прищурился.

— Здравствуйте, дедушка! — приветствовал я.

— И тебе не хворать.

— Из города я.

— Вижу, что не деревенский.

Мазай сел на бревна, с наслаждением вытянул боты — я заметил, что подошвы держались благодаря толстой леске. Я присел рядышком.

— Один живете?

— Зачем один… С козами. Раньше здесь охотничий кордон был, а я, значит, вроде сторожа. Народ сюда глухарей стрелять ездил. Теперь дичи меньше стало, пушного зверя совсем нет. Однажды охотники медведя завалили, жарил я им мясо. Да жестко оказалось, варишь-варишь его, а оно как резина. А вот рыбалка отличная — солю, копчу. Окунь на три кило попадался, щуки — здоровущие! Но рыбачить сюда не с руки ехать — далековато. А удобств у меня, сам видишь, нету. Ни бассейнов тебе, ни саун. Баня, правда, есть, но топить боюсь, того и гляди развалится…

— В городе-то бываете?

— Редко… Задыхаюсь там, воздуха нормального нет.

— Не страшно одному?

— Привык! — показал дед крупные желтые зубы. — Главное, зиму пережить, а летом хорошо! За продуктами на станцию пешком хожу, недалеко — километров десять. А вот электричества нет — беда!

— Как же вы зимой?

— Дрова рублю… И керосина мне вахтовики отвалили — до сих пор пользуюсь.

— Какие вахтовики?

— Газопровод гнали с севера на юг. Две трубы закопали, большущие такие. По вечерам работяги приходили домашним похарчеваться — картошечка, огурчики… Сальце у меня было, пчел держал. Самогоночка… Они потом керосином отдарились — полный «зилок»! Теперь только шесть бочек осталось…

Пушистый кот умильно подлез под ладонь. Замурчал, выгнулся, замахал хвостом-метёлкой.

— Кыш! — согнал его хозяин. — Разлакомился, понимаешь… Учись мышей ловить!

— А что, не умеет?

— Когда мелкий был — гости разбаловали, подкармливали колбаской со стола. Мать его, Манька, вот знатная кошка была, мышей только так ловила! Притащила однажды змею, та извивается у нее в пасти… А иду если на рыбалку, Манька бежит, сама в лодку прыгает — поехали, мол. Так и пропала в позапрошлый год на том берегу, хорошая кошка была… Кыш, паразит! — пихнул он кота.

Газопровод! — подскочил я. Газ дал бы городу электричество, сколько угодно электричества. И кроме того, тепловая энергия. Альтернативные варианты на мазуте разорительны. Кроме того, газ сгорает полностью, без запаха, сажи и вредного дыма.

— А что, дедушка… — сел я обратно на бревна. — Хотите, чтобы у вас тут было электричество?

Мазай подозрительно покосился.

— Странный ты какой-то, сынок… Скачешь чего-то…

— Хотите электричество у себя в доме?

— Кого мне убить за это, сынок?

Долина мне досталась легко. Я подал заявление куда следует, выждал обязательный месяц, по истечении которого получил земельный участок в аренду на сорок девять лет. В бочке меда осталась ложка дегтя — не удалось с ходу переделать назначение земельного участка, на бумаге он остался сельскохозяйственным. Впрочем, меня заверили, что с переоформлением проблем не будет, потребуются только время и деньги. Других желающих не оказалось: участок без перспективы подключения к электрическим сетям и прочей инфраструктуре никого не интересовал.

Идея с городом оказалась довольно удачной. Моя фабрика давно нуждалась в расширении, новых лабораториях, производственных площадях. По сути, ей пора превращаться в настоящий завод. Именно здесь я хотел развернуть линию по производству полупроводниковых кристаллов. Ирония судьбы: я вновь использовал советское наследие для прыжка в длину, только дистанция задумывалась олимпийская.

Спустя два месяца вновь отправился в долину, взял с собой молодого архитектора. Парень невероятно важничал и одновременно волновался от предстоящей задачи.

— Построить город! — восклицал Станислав. — Вы даже не представляете, насколько это ответственная миссия! Построить самый настоящий город!

Я мечтал: с высоты птичьего полёта город должен быть похож на летяющую стрекозу с длинным вытянутым телом — центральным проспектом, крыльями из ряда многоэтажных домов. Первые этажи зданий должны представлять собой офисные блоки — там я намеревался разместить магазины, офисы.

Производство я рассчитал на тысячу сотрудников. Члены же их семей могут стать учителями, врачами, парикмахерами, горничными в гостиницу, слесарями, пекарями, дворниками… Поэтому в проекте звучала цифра в три тысячи жителей — десять десятиэтажных домов, с перспективой удвоения. Собственно говоря, без проблем можно было расширить город и втрое, но какой в этом смысл? Я понимал, что в моей колонии изначально имелся своеобразный ограничитель, который зависел от завода, иначе говоря — моих же способностей.

Когда дошли до вросшего в землю кордона, застали Мазая с холщовым вещмешком за плечами. Он крест-накрест заколачивал окна.

— В чем дело? — удивился я. — А как же электричество?

— Да ну его… — махнул дед молотком. — Всю жизнь при керосине прожил, поздно переучиваться.

— Куда же вы теперь?

— Место лесничего есть. Полтыщи километров на север, друг там населённым пунктом командует. Сейчас тепло, август. Успею обжиться на новом месте…

Карабкаясь по огромным валунам, мы с архитектором забрались на край скалистой гряды, что ограничивала долину с запада — с высоты лучше всего строить планы.

— Нужно продумать обеспечение электроэнергией, — толковал Стас. — Вы занимаетесь инновациями, возможно, и в этом вопросе применить что-то передовое? Например, ветрогенератор. Представляете, как эффектно получится?

— Эффектно — не значит эффективно. И ветряки точно не подойдут: слишком мала вырабатываемая мощность, непостоянна природа ветра. Тут не очень далеко проходит магистральный газопровод…

— Тогда предлагаю построить мини-ТЭЦ с комбинированным производством электроэнергии и тепла — убьем сразу двух зайцев.

— Согласен… Откуда город станет брать воду? Из озера?

— Водоем слишком маленький, будущие жители города его попросту выпьют.

Он извлёк из кармана бумагу.

— Я навёл справки. На глубине ста метров находится мощный водоносный слой — надо только пробурить скважину. Кстати, при таком водозаборе мы существенно сэкономим на очистке, поскольку в подземных водах слабо представлены микроорганизмы, содержание болезнетворных бактерий практически исключено.

Архитектор прищурился, вглядываясь вдаль.

— Там, — показал он рукой, — ниже по течению реки можно построить очистные сооружения.

Закончив рекогносцировку, вернулись к машине. А когда джип пожирал асфальтовую ленту шоссе, Стас поинтересовался:

— Как планируете реализовывать квартиры в домах? В рассрочку, через банк?

— Я не буду ничего продавать. Жилье будет предоставляться в аренду.

— Планируете зарабатывать на аренде?

— Нет, на микросхемах.

— Уверены, что оправдается?

— Надеюсь…

Интернет рассказал мне о божестве, которое делало меня богатым. Выяснилось, что Ра действительно с головой сокола. И сначала был покровителем неба по имени Амон, потом получил власть над солнцем и, соответственно, двойное имя Амон-Ра.

Я слышал про него из фантастического фильма «Звёздные врата»: там Ра был отождествлён с инопланетянином, захватившим власть над Землёй и поработившим человечество. После восстания на Земле Ра удалился на пустынную планету, куда в наши дни при помощи звёздных врат отправился военно-исследовательский отряд во главе с Куртом Расселом. В конце фильма инопланетянина взорвали ядерной бомбой…

Согласно египетской мифологии, днем бог Ра, в образе человека с соколиной головой, освещая землю, плывет по небесному Нилу в барке Манджет, подплывает к западным горам, где находился, по верованиям древних египтян, вход в подземный мир. Здесь начинается плавание по подземному Нилу — олицетворение царства мертвых.

Подземная река текла по узкой долине, на берегах которой окопалось много врагов — один чудовищней другого. Все они пытаются сожрать Ра, а тот, соответственно, отбивается от чудовищ. Отбивается он не один, на барке присутствуют Гор с головой сокола, дочь Хатхор, богиня справедливых законов Маат, ибисоголовый мудрец Тот, бог-змей Нехебкау и бог-волк Упуаут, знающий магические заклинания.

Но главная проблема для Ра — это змей Апоп. Собственно, это даже не змей, а некий монстр длиной больше двухсот метров. Всеми силами Апоп пытается помешать богу Ра и его свите. Он готов для этого на все, даже выпивает воду подземного Нила до капли. Но Ра с помощью других богов поражает Апопа копьями и мечами и, пронзив каждый изгиб его туловища, заставляет изрыгнуть всю проглоченную воду — так начинается новый день.

Но к вечеру вновь возродится Апоп, и вновь Ра вступит с ним в сражение. И так будет без конца, потому что таков закон существования: не может Тьма помешать Свету, не может Смерть не бороться с Жизнью, но победы никому не одержать — Свет и Жизнь неистребимы.

Сопоставив полученную информацию с патентом Рэма, я понял, что к чему. Амон-Ра, олицетворяя воздух и пламя, выглядел серьезной силой, способной не только свернуть, но даже уничтожить аллегорические горы. Это выглядело весомей, если сравнивать с другими стихиями, землей и водой, и полностью отвечало моему собственному характеру.

Воздух и пламя! Вулкан энергии!

Это открытие настолько вдохновила меня, словно я отыскал собственного персонального бога. Фигурально Амон-Ра достался мне в наследство от Рэма, но суть дела это не меняло.

Идея, стержень, основа. Я словно почувствовал твёрдый фундамент у себя под ногами. И некто с тысячелетней историей протянул мне руку.

«Ты не один, брат. Воздух и пламя за тебя».

Но было несколько проклятых вопросов, на которые, как водится, нет ответов. Раз я выступаю от имени Ра, мне тоже придется сразиться со змеем Апопом — моим собственным личным змеем, кто бы он ни был. И кто же он, мой личный Апоп? И как он, собака, воскресает, если Амон-Ра еженощно убивает его? Выходит дело, он тоже неистребим?

И я не мог взять в толк: почему соколиная голова? Неужели такой влиятельный бог стесняется показаться перед людьми?

Непонятно…

5

Осенью проектные работы завершились, настало время для воплощения в стекле и бетоне. Я вспомнил о муже очаровательной «испанки», владельце строительного треста. Отыскал визитную карточку, позвонил.

— Здравствуйте, Игорь Романович!

Мне показалось, он не очень-то удивился.

— Здорово, рыжий! Хочешь что-то построить?

— Как вы и говорили — город.

— Большие планы, — хмыкнул он. — Для которых требуются большие деньги.

— За финансовую сторону дела не беспокойтесь, в этом смысле я крепко стою на ногах.

— В таком случае отправь исходные данные…

Мне кажется, он принципиально обращался на «ты», на правах своеобразного «старшего товарища».

Дело пошло споро. С подключением к газовому трубопроводу договорился Вениамин — парень дорос у меня до статуса коммерческого директора. Родственник его был какой-то газпромовской шишкой, поэтому разрешение на включение мы получили моментально.

Приятно, когда у тебя есть деньги! И вдвое приятней, когда знаешь, как ими распорядиться.

Когда выкопали первые котлованы, переехал на стройплощадку, в походный офис — небольшой вполне благоустроенный вагончик. Наверное, подобным образом себя ощущали создатели Магнитки и ДнепроГЭСа в начале прошлого века — с той разницей, что за моими строителями не маячил вооруженный конвой.