Бесплатный фрагмент - Дом для Лиса

Все персонажи и события вымышлены, любые сходства и совпадения случайны.

Пролог

2005 год

Ребра ныли. Покрывшаяся корочкой ссадина на виске стянула кожу, дорожная пыль и солнце слепили воспаленные от недельного недосыпа глаза. Он сидел на железной лавке у дороги, не рассчитывая, и не надеясь уже ни на что — оборванный, избитый десятилетний беспризорный мальчишка, один из многих тысяч. Он еще помнил времена, когда все было иначе, но теперь эти воспоминания казались чужими, не имеющими к нему отношения. Вокзалы, подвалы, приюты, приемники распределители — это было его настоящей реальностью.

Мимо проносились автомобили: тяжелые грузовики, пыльные легковушки, дребезжащие фуры, кабины которых в изобилии украшали CD диски, якобы они глушили милицейские радары.

Он дотронулся до гудящего виска, сморщился от боли. Затрещину ему оставил водитель груженной строительными материалами фуры, когда выкидывал его из машины. Спасибо и на том, не сдал в очередной отстойник, в гнилую добродетель играть не стал.

Он скитался два года, едва ли отдавая себе отчет в том, куда в итоге хочет попасть, каждый день, ставя перед собой единственную цель — выжить.

Поднявшийся ветер принес с собой запах жженой листвы, в воздухе закружились сорванные золотые и багряные листья. Они танцевали в вихревых потоках, летевшей отовсюду пыли, упрямо норовя нырнуть под колеса.

Закружилась голова, он вдруг вспомнил, что не ел больше двух суток, полуденные тени от редких корявых деревьев странным образом удлинились и загустели, все звуки слились в единый далекий гул, серый асфальт прыгнул навстречу, и он растянулся в душной теплой пыли.

Взвизгнули покрышки, большой черный джип внедорожник дал задний ход, укрыв его уютной тенью. Здравый смысл все еще пытался вытянуть сознание из сгустившегося мрака, твердил, что нужно найти силы и постараться удрать, но тело отказывалось подчиняться. Он отключился и пришел в себя только в машине.

Тихо мурлыкало радио, его окружала приятная полутьма и прохлада. По лицу скользнуло что-то мягкое и мокрое, окончательно вернув в реальный мир. Он резко сел, наткнувшись мутным взглядом на странно холодный взгляд усталых глаз теплого карего цвета. Перед ним сидела хрупкая молодая женщина, перекрывая собой выход из машины, за ее спиной дверца по-прежнему была открыта. Давно он не видел таких красивых лиц.

— Куда тебя отвезти? — вдруг спросила она, свернув мокрое полотенце.

Он промолчал, просто потому, что не нашел ответа на сей простой вопрос. В голове гудело от голода и слабости, угрозы для себя он не чувствовал и потому меньше всего хотел куда-либо бежать немедленно.

— Тебе есть куда пойти? — не то с досадой, не то с беспокойством спросила девушка.

Он не хотел врать и не хотел выглядеть жалким и потому опять промолчал.

— Тогда пока не надоест, поживешь у меня, — тяжело вздохнув, постановила она, доставая из-под сиденья бутылку минеральной воды.

— Почему? — искренне удивился он, после того как одним глотком прикончил половину литра.

— Я не знаю, — был простой ответ.

Она быстро вышла, захлопнула дверцу, обошла кругом машины и села за руль. Шума двигателя он не слышал, равно как шума улицы, лишь невнятное бормотание радио нарушало дремотную тишину. Автомобиль мягко скользил по дороге, обгоняя пыльные грузовики и собственную неровную тень. Он прислонился лбом к прохладному стеклу, прикрыл глаза и, видимо, снова отключился, так как, когда вновь открыл их, машина уже остановилась у широкого крыльца большого загородного дома из красного кирпича.

— Приехали, — девушка обернулась и потрепала его за рукав вытершейся джинсовой куртки, — идти можешь?

В следующую секунду дверца открылась, и он чуть было не свалился с подножки вниз.

— Могу, — буркнул мальчишка, с трудом выбираясь из машины.

Здесь воздух был совсем другим — свежим, настоянным густым хвойным ароматом. Под ногами зеленела трава, за чугунной резной оградой высились стройные мачты сосен, вдали блестела широкая лента реки. Дом стоял на холме, на отшибе большого котеджного поселка и в отличие от всех прочих домов был окружен солидным приусадебным участком, засаженным исключительно газоной травой, вишнями и соснами. Под окнами росли пушистые цветы: красные, белые и голубые хризантемы.

— Идешь? — она тронула его за плечо.

Мальчишка вздрогнул, плечо отозвалось мучительной болью, судя по всему, общение с сердитым дальнобойщиком окончилось плачевнее, чем он предполагал. Он посмотрел на нее снизу вверх. Несмотря на молодой возраст и красоту, она казалась суровой и властной, но угрозы от нее не исходило ровным счетом никакой.

Спустя пару минут он оказался среди пушистых ковров, чудесных ароматов ванили и свежесваренного кофе. Хозяйка сразу двинулась на кухню, бросив гостя у порога. В полной нерешительности тот переминался с ноги на ногу, гадая надо ли разуваться и можно ли присесть на мягкий плюшевый диван, не снимая грязной куртки.

— Иди сюда, — крикнула она откуда-то из глубины дома, решив тем самым все его затруднения.

Осторожно ступая по теплому паркетному полу, он прокрался в столовую, со стороны которой доносился голос, машинально отмечая, сколько ценных предметов разбросано по гостиной: изящные часики прикручены к ночнику у дивана, на каминной полке лежат кольца и браслеты, на кресле брошен МР3 плейер.

В столовой царил порядок, настолько образцовый, что возникала мысль, что здесь хозяйка бывает крайне редко, а вот кухня явно была излюбленным местом обитания странной девушки. Здесь ничего не лежало на причитающемся ему месте: на обеденном столе — гора бумаг, на разделочном столе красовалась стопка черных папок, с холодильника свешивалась шерстяная шаль, на подоконнике стояла тарелка с бутербродами и раскрытый ноутбук.

— Давай ешь, — кивнула она на бутерброды, плюхнулась за стол, прикурила длинную тонкую сигарету и принялась изучать документы, вовсе перестав обращать на него внимание.

Колбаса, сыр, паштет… Его не нужно было уговаривать, все исчезло в мгновение ока.

— В холодильнике есть сок и минералка, если хочешь, наливай кофе, сахара только нет, — не отрываясь от чтения, проговорила она, стряхивая пепел в хрустальную розетку, — скоро приедет врач, ему не нужно ничего объяснять, он мой старый друг.

— Нет! Не надо! — вскинулся мальчишка, вскакивая с высокой табуретки, — Я не…

— Не пыли! — в голосе послышались стальные нотки, — У тебя дырка в голове, ты избит и, скорее всего, плечо у тебя вывернуто. Не сдам я тебя, нужна мне возня с бюрократами сто лет, — рявкнула она и добавила совсем другим, мягким, даже приветливым тоном, — Уйдешь, когда пожелаешь, отдохнувший и здоровый.

— Зачем тебе это? — он чувствовал, что она не врет и не преувеличивает, а еще он четко понимал, что она не похожа на сердобольную наивную дурочку.

— Ты мне свалился под колеса, это судьба, — усмехнулась она. В кармане запищал мобильный телефон, она недовольно поморщилась и быстро заговорила с кем-то на английском языке.

За окном потемнело, ветер пригнал стаю низких белесоватых туч, по стеклу полоснули первые брызги начинающегося дождя. Когда-то, может быть, в другой жизни он жил в похожем доме и у него было всего одно имя, теперь имен была целая куча, а дома не было.

Раздался пронзительный звук, будто кто-то ударил в колокол. Хозяйка невозмутимо переложила трубку на другое плечо и, не выпуская из рук недочитанный лист и сигарету, отправилась открывать ворота. Из окна кухни было видно, как во двор въехала новенькая тайота, из которой вышел высокий седой мужчина в деловом костюме и с кейсом в руках. Через пять минут он уже раскладывал на столе какие-то миниатюрные хирургические инструменты.

— Нус, государь разлюбезный, раздевайся и иди в ванну. Сонь, ты ему тряпье какое-нибудь дай переодеться, — распорядился врач, оценивающе поглядывая на жующего мальчишку.

Соня переложила папки на холодильник и удивленно уставилась на него.

— И где я ему одежду возьму?

— Свое что-нибудь дай, пижамы, что ли у тебя нет, — отмахнулся врач, вновь обернувшись к своему будущему пациенту.

Тот дожевал последний бутерброд, допил крепкий горький кофе и собрался уже запротестовать, но доктор приложил палец к губам и, хитро подмигнув ему, сказал:

— Не спорь с ней, бесполезно, ничего с тобой не случиться, — на вид ему было около сорока или чуть больше, взгляд живой и острый, кольцо на безымянном пальце, значит — женат, но Соня явно не его жена. Для человека его возраста, способного позволить себе дорогую машину и одежду казалось странным отсутствие всякого намека на лишний вес, и даже живот, он казался сильным и, в общем-то, добрым.

— Как тебя зовут?

Ох, как он ненавидел этот вопрос! Каждый раз приходилось выдумывать себе новое имя и судорожно пытаться заставить себя откликаться на него. Так он избегал возвращения в те приюты, откуда уже успел удрать. Стоило ли так поступить и теперь? Стоило. Только вот врать, впервые не захотелось.

— Зовите, как хотите, мне все равно.

— Ладно, не хочешь, не говори, — вздохнул врач.

— У меня нет имени, — неожиданно для себя самого выдал мальчишка, будто оправдываясь.

— Ох, и лис хитрющий, — усмехнулся врач.

Глава 1

Странный поворот расщедрившейся судьбы. Можно было отдохнуть, набраться сил после затяжного марафона по пыльным дорогам, негостеприимным мегаполисам и дышащим безнадегой городкам.

Через пару недель Лис ожил, ушла усталость и боль. Имя прозвище крепко прицепилось к нему и понравилось настолько, что уже не хотелось от него отказываться. Синяки поблекли, шов на лбу рассосался, остался лишь тонкий белый шрам. К его услугам всегда был набитый разными вкусностями холодильник, бассейн и большая библиотека из красочных недетских книг: исторические и любовные романы, легенды о ведьмах и колдунах, детективы и подарочные путеводители с многочисленными картами и фотографиями далеких стран. Лис готов был целыми днями листать эти атласы, выбирая где бы ему хотелось жить.

Никто ему ничего не запрещал, на него почти не обращали внимания. Соня уезжала рано утром и возвращалась ближе к ночи, плотно ужинала, выпивала бокал крепкого кофе, говорила с кем-то по телефону по-английски и по-испански и, завернувшись в теплый плед, засыпала на диване в холле первого этажа. По выходным приходили две немолодые женщины, убирались в доме, чистили бассейн и, хоть и посматривали косо на нового жильца, ничего не спрашивали и не заговаривали с ним. Соня привезла ему ворох рубашек, футболок и спортивных штанов, джинсы, джинсовую куртку и теплую кожаную, а также сапоги и кроссовки, точно угадав размер.

Ровно через неделю приехал врач, проверил качество своей работы и, убедившись, что все в порядке, подарил своему пациенту светло-голубой камешек в форме звездочки на серебряной цепочке.

— Это талисманом тебе будет, фарт у тебя, парень.

— Как это? — удивился Лис, рассматривая каменную звездочку.

— Под счастливой звездой ты родился.

Он готов был поспорить, но не стал.

Уходить из гостеприимного дома не хотелось, ему никто помешал бы, не стал бы уговаривать, но и торопить его уход никто не думал.

По утрам он бродил по лесу, спускался к реке и подолгу сидел на холодном песке, наблюдая за наскакивающими друг на друга волнами, оставляющими на песке вездесущие желтые листья, вдыхал влажный, саднящий горло холодным металлическим привкусом воздух, и не думал ни о чем. Будущего не существовало, о прошлом он вспоминать не любил, настоящее ему нравилось, лишь бы длилось оно подольше.

Предоставившая в его распоряжение свой дом девушка почти не разговаривала с ним, ничего от него не требовала и не ждала. Он был несказанно ей за то благодарен, отпадала необходимость врать и лицемерить. Впервые за последние два года его ничего не волновало и не тяготило, но едва ли он мог дифференцировать собственные эмоции. Каждый день походил на предыдущий — хмурое небо, тишина пустого дома, бесцельное шатание по окрестностям, книги, теплое кресло, не по возрасту крепкий кофе, молчаливый ужин в компании вечно что-то читающей девушки хозяйки, полусонный треп телевизора, снова книги и беспокойный сон, полный сумбурных воспоминаний. Несколько раз ему казалось, будто чьи-то теплые руки мягко вытаскивают его из пучины кошмаров, но всякий раз он забывал просыпаться.

Сколько он себя помнил, любые изменения в его жизни приходили резко и сразу.

В один из дней девушка забыла вернуться домой. Когда часы на кухне пробили три, темнота и тишина, столь им любимые ранее, обрушились на него неподъемной глыбой, лишив воздуха. Его накрыла форменная паника, глухая тоска и отчаяние вырвались наружу с давно позабытыми как явление слезами. Он очертя голову носился по дому, включая все, что попадалось под руку — светильники, вентилятор, телевизор, стереосистему. В конце концов, он навернулся с лестницы, неудачно подвернув ногу, кости хрустнули, и встать он больше не смог, заполз под журнальный столик и затих, глотая слезы. Из ноги боль растеклась по всему телу, вернув его к привычной гамме ощущений. Время капало, никуда не двигаясь, каждая минута казалась вечностью. Тихо поскуливая, Лис встретил рассвет.

С первыми лучами заспанного осеннего солнца вернулась Соня. Задремавший было Лис подскочил от шквалоподобного мата, выплеснувшегося в никуда.

— Какого черта ты здесь устроил!? — гаркнула она, вытащив его из-под стола, но стоило ей разглядеть его вывернутое под неестественным углом колено, как к сказанному прибавилось еще несколько непереводимых и непечатных предложений.

Она уложила его на диван и, зажав виски, присела рядом.

— Прости меня, пожалуйста! Прости, я не буду больше, — захныкал Лис, вцепившись обеими руками в рукав ее замшевого плаща, — прости, прости…

— Пал Саныч уехал на конгресс до среды, — вздохнула она, положив руку на его пылающий словно в лихорадке лоб, — Как я объясню в больнице кто ты?

— Не надо в больницу! — заорал не своим голосом Лис, извернулся, попытавшись встать, но она легко придавила его локтем к дивану.

— Лежи спокойно! — вновь фыркнула девушка, — Выхода нет, перелом серьезный, хочешь хромым на всю жизнь остаться, дурья твоя башка!

— Я хочу остаться здесь, с тобой, — икая, выдавил Лис. Его колотила крупная дрожь, — Я не кололся никогда, у меня нет СПИДа и мозги у меня целые, клея я не нюхал.

— Я за тебя рада, — усмехнулась Соня, голос потеплел, а лед в глазах дрогнул и вдруг исчез, — я живу не здесь, а в Испании, там моя семья, моя дочка, мой бизнес. Сюда я приезжаю редко.

На Лиса будто вылили ведро ледяной воды, истерика сошла на нет, слезы высохли.

— А дочка большая?

— Три с половиной года, — она осторожно взяла его на руки, стараясь не тревожить покалеченную ногу, двинулась к двери.

За спиной продолжала греметь музыка.

— Не оставляй меня, — вновь тихо всхлипнул Лис, когда машина вылетела на трассу.

Вопреки его ожиданиям она услышала и даже сочла нужным ответить:

— Заткнись, дай подумать!

Нестерпимая боль раздирала ногу, но безумная надежда зажглась, и разум оказался бессилен перед ее волшебным сиянием. Она не стала объяснять, почему не может оставить его, не стала оправдываться или утешать, она не рассмеялась и не рассердилась.

Он отказывался понимать себя, совсем недавно ему никто не был нужен, он всех ненавидел или, по меньшей мере, старался держаться ото всех на расстоянии. Он привык доверять своему внутреннему чутью, а оно твердило, что именно теперь решается его дальнейшая судьба. Он вытянул из-под рубашки свой талисман и, зажмурившись, прижал его к губам.

Сложности начались уже в приемном покое, когда на традиционный вопрос: «Как тебя зовут?», он выпалил первое, что пришло в голову, а именно «Лис» и отказался как-то комментировать свой ответ. У Сони фантазия оказалась богаче.

— Алисандэр дэ Луидэрэдэс. По-русски говорит правильно, но плохо, 10 лет.

Медсестра вытаращила на него глаза, и Лис благоразумно захлопнул рот. До конца процедуры к нему с вопросами не приставали, только молча кивали друг другу на поблекшие синяки и ссадины на его теле.

Сделали снимок, наложили облегченный гипс, накачали обезболивающим. От усталости и нервного перенапряжения Лис заснул, однако сквозь сон до него дотягивались обрывки разговоров.

— Я заберу его домой! — в голосе Сони слышалась неприкрытая угроза.

— Ему потребуется операция, повреждены связки и мениск. Вы недооцениваете серьезность полученной травмы.

— Он гражданин Испании и по возвращении домой ему будет оказана лучшая медицинская помощь!

— Полагаю там поинтересуются происхождением данной травмы и следами от прошлых.

— Давайте откровенно, что вы хотите?

— У меня сын его возраста, насилием вы ничего не добьетесь.

Надо проснуться, неужели эта дубина думает, что это Соня ему ногу сломала, надо проснуться и сказать все, что он думает по сему поводу. Но ведь он испанец, он должен говорить по-испански, пока он вспоминал те немногие иностранные слова, которые знал, связь с реальностью распалась.

«…он брел по обочине пыльной дороги, подволакивая правую ногу, как плешивый бездомный пес. Его обманули, предали, бросили, как когда-то мать, а потом отец. Он вновь оказался на похоронах, где главной темой разговоров оставался дележ имущества и бизнеса покойного. Во сне он мог позволить себе сказать всем собравшимся, какие они мелочные подлые и жадные и убежать. Бежать, бежать, только нога у него почему-то одна и он падает».

— Тшшш, тихо.

Чуть приподняв за плечи, Соня слегка встряхнула его, он услышал собственные громкие всхлипы, удивленно осмотрелся по сторонам и, облегченно вздохнув, откинулся обратно на подушки. Он был дома, не у себя, но дома. Соня сидела на краешке кровати, усталая и встревоженная.

— Послушай меня внимательно, — быстро заговорила она, вставая, — обстоятельства изменились, из-за твоей идиотской выходки теперь тебе придется долго лечиться, чтобы нормально ходить. Ты должен решить… — она замялась и, подойдя к окну, долго смотрела сквозь пелену дождя на серо-синюю ленту могучей русской реки.

Лис боялся пошевелиться, ожидая приговора, возвращаться в приют он не собирался и прекрасно представлял, что его ждет зимой на улице с недееспособной ногой.

— Сегодня в больнице мне удалось обойтись без документов, своих и твоих, но через 10 дней по идее я должна уехать, я не смогу протащить тебя через границу, просто придумав очередную сказку, — она снова замолчала, пристально и бесцельно вглядываясь в потоки шуршащего по карнизам дождя, ниагарскими водопадами растекающиеся по стеклу.

— Тебе будет сложно, Лис, очень сложно, но это, наверное, твой единственный шанс.

Скорее почувствовав, чем, осознав смысл сказанного, он выпрыгнул из-под покрывала и на одной ноге подлетел к окну, врезавшись в спину девушки, буквально повис на ней, зарывшись лицом в ее длинный шерстяной свитер.

— Тихо, тихо, что ж ты делаешь, подлец?! Не стой на правой ноге! — взвилась Соня, однако не пытаясь оттолкнуть его, — Брысь в кровать, не для того я столько бабла выложила, чтобы ты сейчас все псу под хвост спустил! — тон у нее был явно поставленный, холодный, начальственный, не оставляющий сомнения в недвусмысленности формулировок, вот только теплота обнимавших его рук мешала поверить, что она так уж сильно рассердилась.

Когда Лис все же соизволил доскакать до кровати, она вернулась к прерванной теме.

— Чтобы усыновить тебя нам придется так или иначе все о тебе узнать, кем были твои настоящие родители, есть ли у тебя официальные опекуны. Я просила бы тебя облегчить нам муторный процесс выяснения подробностей. Расскажи, что знаешь.

— Твой муж не будет возражать? — вдруг опомнился Лис, вспомнив о сложностях, разделяющих желаемое с действительностью.

— Ну, когда я ему позвонила и сказала об этом, он назвал меня чокнутой самодуркой, — усмехнулась Соня, — ты ему понравишься, я уверена. Завтра он прилетит, познакомитесь.

— Я не слова по-испански не знаю, — заволновался Лис, — а что будет, если он не согласиться?

— Он русский на большую часть, — засмеялась Соня, впервые за все время, — как-нибудь поймете друг друга. Ничего не бойся, Максим — очень светлый и добрый человек, вздорный немного, но если уж он меня терпит, то с тобой подавно смирится. Я сейчас принесу что-нибудь пожевать, вздумаешь встать, башку откручу.

Почему-то он не сомневался в правдивости ее слов, впервые за последние два с небольшим года он кому-то поверил. Из зеркала над камином на него смотрел какой-то незнакомый худой мальчишка. На загорелом лице жили только большие темно-зеленые глаза, среди черных волос сбоку серебрилась седая прядь, напоминание о плановой зачистке столичных вокзалов от попрошаек и беспризорников. Он не узнавал себя, едва ли представляя, кто он вообще такой.

В дверной проем с трудом протиснулась Соня с большим тяжелым подносом со всевозможными вкусностями: пицца с ветчиной, круассаны со сгущенкой, бутерброды с сыром и помидорами, сок и кофе. Лис едва сдержался, чтобы не облизнуться, без промедления накинулся на еду. Пока Соня смаковала круассан, он успел расправиться со всем остальным, дожевал даже листы салата, на которые для красоты была выложена пицца.

— Ну, так ты мне расскажешь о себе? — дождавшись пока он допьет свой сок, Соня вернулась к прерванной беседе.

Лис глубоко вздохнул и, зарывшись поглубже в плюшевое покрывало, выпалил:

— Я жил в Подмосковье, родных у меня нет, никто не станет возражать, чтобы меня забрали, я никому не нужен.

— Звали тебя как?

— Денисов Егор, не называй меня так, ладно? — он отвернулся, желая скрыть заблестевшие в глазах слезы.

— Обещаю, — без тени какого-либо выражения кивнула она, отряхивая от крошек руки, — криминал за тобой есть? Я имею в виду официальные дела, когда тебя за руку ловили.

Лис кивнул.

— На Серябрекове Косте и Лошкареве Ване кражи, на учете как бродяга стоит Романцев Влад, а за Егором только побег из интерната и кража своего же имущества, в смысле из своего же дома.

— Очень замечательно, — вздохнула Соня, — а что никому не приходило в голову послать запрос и выяснить?

— Эти люди на самом деле есть, я их знал, к тому же за выяснение им не платят! — зло фыркнул Лис, — Есть план, закрыть такое-то количество таких как я, отловили, закрыли, для отмазки написали фамилию и имя, когда родился и все!

— Ты хотел бы, чтобы было иначе? — вдруг спросила она, внимательно наблюдая за ним.

Лис пожал плечами.

— Нет, наверное, было бы только сложнее, все равно одна показуха была бы.

— Тогда нет смысла злиться.

— Они все скоты, парят про мораль, уси-пуси все такое, а сами бумагу из толчков тырят и плавленый сыр за колбасный по отчетам гонят.

Это кипело давно. У Лиса было бурное прошлое, полное недетских обид и ненависти. Он сменил около десятка городов и почти столько же имен, жил на пустых дачах, людных вокзалах, в переходах метро и просто на улице, умел вскрывать замки и мастерски обчищать карманы и при этом умудрился остаться обыкновенным ранимым ребенком. Соня задумчиво слушала его, не перебивая ни единым словом.

— Мне еще надо знать дату твоего рождения, настоящую дату.

— 30 ноября. Сделайте мне другую дату потом, сможете?

Соня кивнула.

Тикали часы, за окном по-прежнему накрапывал дождь, выговорившись, Лис вновь почувствовал себя усталым и больным, но уже не обреченным.

— Скажи честно, зачем ты это делаешь? — он пытался поймать ее взгляд и не мог, она смотрела внутрь себя.

— Я верю в судьбу, Лис.

— И что? — переспросил он, видя, что продолжать она не собирается.

Соня тепло улыбнулась, вдруг посмотрев ему прямо в глаза.

— Каждый человек однажды или не однажды оказывается перед неким выбором, ему предоставляется возможность что-то сделать, и он волен либо воспользоваться ею, либо упустить. Я не знаю, чем обернется для меня данный шаг, не знаю, и гадать не хочу. Я не знаю ответа на твой вопрос. Хочешь чаю? — без какого-либо перехода спросила она, укладывая в стопку пустые тарелки.

— Хочу, только мне кое-куда сходить надо, — лукаво ухмыльнулся Лис, намереваясь встать.

— Подожди, я костыль тебе принесу, — хмыкнула Соня, — нельзя тебе пока на ногу наступать.

Через минуту она вернулась с новеньким, синим костылем -трансформером, способным превращаться в элегантную тросточку.

— Здорово! Секретное оружие…

— Иди уже, — фыркнула Соня, — потом наиграешься.

Остаток дня прошел в ленивой полудреме перед телевизором и бесконечных перекусах. Соня оккупировала ванную комнату на добрых два часа, после чего отправилась к себе, прихватив с собой ноутбук. Когда заскучавший Лис сунулся к ней в комнату, то застал ее спящей. Видимо, к запланированной работе она так и не приступила. Лис накрыл ее концом покрывала и тихо удалился, стараясь не стучать своей временной третьей ногой.

Он успел привыкнуть к своеобразному жизненному укладу Сони и не мог заставить себя не думать о предстоящем знакомстве с ее мужем и о том, что после его приезда все может кардинально измениться. Что именно может измениться, а главное, насколько кардинально, он не представлял и оттого тревожился еще сильнее. Соня отличалась от всех знакомых ему женщин, наверняка, ее супруг также не являл собой образец средней статистики. Эта мысль утешала.

Нога то и дело напоминала о себе тупой дергающей болью. Мелочь. Лис научился не замечать подобного рода дискомфорта. Куда больше его волновало то обстоятельство, что на гипс ничего не натягивалось, кроме пижамных штанов Сони. Не ходить же все время в разрезанных до бедра джинсах.

В гостиной заверещал телефон, и он впервые снял трубку. Его о чем-то спросили на английском языке, он не придумал ничего лучшего, как ответить по-русски, чтобы перезвонили попозже, и отключил телефон.

На следующее утро он проснулся позже обычного, в совершенно пустом доме. Рядом на подушке лежал длинный инструктаж, предостерегающий его от излишнего хождения как внутри дома, так и за его пределами. Завтрак ждал его здесь же, у кровати на изящном катающемся столике: яблоки, йогурт, круассаны и традиционные бутерброды с колбасой. Не успел он поесть и влезть в свои порванные джинсы, как внизу хлопнула входная дверь, и дом наводнился громкими сердитыми голосами. У Лиса сжалось сердце. Один из них был незнакомым, мужским и крайне недовольным. Осторожно приоткрыв дверь своей комнаты, он выглянул на лестницу. Как назло голоса переместились на кухню, но некоторые фразы все же долетели до него:

— Это не щенок, это живой человек! Нельзя принимать такие решения с бухты барахты!

— Ты не будешь участвовать? Не надо! Я оформлю его как своего племянника, сына Ритки и все!

— Как у тебя все просто, — усмехнулся, судя по всему, Максим, — Знаешь, как на самом деле получится? Ты свалишь на очередную грандиозную презентацию нового светила мировой литературы, а я буду заниматься этими дурацкими формальностями, моя работа, это ведь подождет.

— Не говори так.

Соня заговорила на порядок тише, и Лис уже не мог ничего подслушать, закрыл дверь и сел на пол, подперев ее своей спиной. В носу защипало. Глупости, чего он вообще ожидал, на что он смел надеяться?

Вдруг в дверь кто-то царапнулся, кто-то маленький и слабый. Не вставая, Лис подвинулся и приоткрыл дверь. На него смотрели внимательные карие глаза маленькой девочки, как две капли воды похожей на Соню, только волосы у малышки были темнее и слегка вились на концах.

— Ты кто? — удивился Лис.

— Крис, а ты?

Она протянула ему свою маленькую ладошку в знак приветствия, Лис осторожно ее пожал.

— Я Лис.

На лестнице послышались шаги, и чей-то незнакомый женский голос что-то сказал по-испански. Девочка протиснулась в комнату и уселась рядом с ним на пол, приложила палец к губам.

— Надоела, — фыркнула малышка, сморщив хорошенький изящный носик, здорово напомнив при этом мать, — Я не хочу спать, — говорила она с легким акцентом, но вполне правильно и чисто.

— Это кто там?

— Мария.

— Твоя няня? — догадался Лис, стараясь говорить как можно тише

— Папа сказал, что ее надо взять с собой, я бы ее оставила дома, я уже большая. Еще папа говорит, что пока мой брат будет болеть, мы будем здесь жить.

— Какой брат? — удивился Лис.

— Не знаю, я его никогда не видела, а ты видел? — она серьезно посмотрела на него, скрестив на груди руки.

Лис потерял дар речи, боясь поверить в очевидное. Так значит, они все уже решили.

В дверь вновь постучали, на сей раз громко и требовательно. Крис театрально закатила глаза и, не долго думая, нырнула под кровать. Лис приоткрыл дверь.

— О! Простите, вы и есть тот самый мальчик? — на пороге нарисовалась высокая немолодая дама в строгом деловом брючном костюме. У нее была смуглая кожа и аккуратно уложенная прическа, волосок к волоску. Говорила она немного странно, отделяя паузами каждое слово.

— Наверное, да, — пожал плечами Лис.

— Позвольте представиться, Мария Перес, можете называть меня Марией. Я занимаюсь домашним хозяйством в семье дэ Луидэрэдэс.

— Я Лис, — растеряно кивнул он.

— Какого дьявола, ты без палки своей!? — раздался грозный окрик Сони, шагнувшей из-за спины донны Марии.

Лис поспешно поднял костыль с полу.

— Сеньора София, я не могу найти Кристину.

— Не беспокойтесь, — прервала ее Соня, — вот она, — она указала рукой на торчащий из-под наброшенного на кровать покрывала детский ботинок, — спасибо, идите, отдохните с дороги.

Кристина выбралась из-под кровати и с разбегу повисла на шее у матери.

— Я ведь не буду спать, правда?

— Только сегодня, — претендующим на строгость тоном заявила Соня, — Вы познакомились?

— Это мой брат, да? — хитро улыбнулась Крис.

— Да, солнце мое, это он.

В этот момент в комнату вошел высокий атлетически сложенный мужчина лет 30. Стильная стрижка, черные волнистые волосы, аккуратная бородка эспаньолка, пронзительные, кажущиеся немного безумными ярко-синие глаза — от него исходили волны спокойной уверенности и силы, ощущаемые почти что на физическом уровне. И Лис внезапно успокоился, в один миг поверив, что все его прошлые злоключения действительно остались в прошлом.

— Максим, это Лис, Лис, это Максимилиан, мой супруг, — улыбнулась Соня, тоже как-то незаметно расслабившись и повеселев.

— Ладно, Лис так Лис, Макс короче, так что имей в виду, — он мимоходом чмокнул жену в висок, потрепал дочь по волосам и, смахнув со столика оставшееся после завтрака яблоко, плюхнулся на кровать, — Знаешь, мне кажется, ты должен заранее представлять к кому ты попал. Нас постоянно нет дома, иногда мы ругаемся так, что пыль взлетает вверх, у нас не в ходу какие-либо традиции или правила, кроме одного — не делать того, в чем после будешь раскаиваться. Вероятно, тебе будет одиноко в чужой стране, где даже ТВ на чужом языке, но, чтобы не объяснять потом, скажу сейчас и, думаю, Софи меня поддержит, — мы знаем, на что идем и хотим, чтобы ты был рядом с нами, — он выложил все это на одном дыхании, завершив свою речь сочным хрустом. Яблочный сок брызнул во все стороны.

— Я согласен, — просто ответил Лис.

— Вот и славно, — Макс откусил еще один большой кусок и, на мгновение крепко сжав его держащую костыль руку, вновь вылетел вон, оставив дверь распахнутой настежь.

— Франческа сказала, если у меня будет брат, то только маленький, — пробормотала

Кристина, удобно устроив голову на Сонином плече.

— Иногда бывает иначе, лапуль, — Соня присела на кровать, усадив малышку себе на колени.

Лис упал рядом, вытянув на кровати негнущуюся гипсовую ногу.

— Надо тебе барахла подкупить, — хмыкнула Соня, критически покосившись на распоротую штанину, — Сегодня мы поедем, поговорим с юристом насчет того, как быстрее и грамотней тебя натурализовать, вы побудете с Марией. Хочу сразу предупредить, Мария — наш добрый домашний ангел хранитель, мы ее ценим и уважаем, но а) она должна знать лишь то, что ты хочешь ей рассказать и б) она отвечает за вашу безопасность, но не за то, что вы делаете, понятно?

— С первым более — менее, — растеряно кивнул Лис, — а со вторым…

— Если ты залезешь к маме в кабинет и разольешь чернила на бумаги, по ушам получишь ты, а не Мария, ясно? — с видом знатока пояснила Кристина.

— Ясно, — улыбнулся Лис, откидываясь на подушках.

***

Шли дни. Облетели пожелтевшие, отмерившие свой короткий век листья, по утрам по припорошенной инеем земле стелился холодный туман, в редкие погожие часы видимая из окна комнаты Лиса река приобретала ярко-синий цвет, все остальное время она оставалась серым продолжением бескрайнего, затянутого хмурыми, похожими на вату тучами, неба.

Лис практически не спускался вниз, нога все еще болела, особенно по ночам, но он почти не тяготился этим. Кристина целыми днями развлекала его испанскими детским песенками и сказками, он читал ей сказки на русском, пытался учить ее играть в карты и учиться у нее испанскому языку. По началу, он не мог привыкнуть к подчеркнутой вежливой дистанцированности Марии, но потом освоился и с ней. Соня и Макс возвращались к ужину, возились с Кристиной, делились с ним главными новостями, выясняли, как прошел день или просто говорили о всякой ерунде.

Соня забыла о работе и всегдашней своей холодной суровости, словно присутствие мужа позволило ей расслабиться и быть самой собой — доброй, непосредственной, немного капризной и, в сущности, девчонкой. Когда Лис узнал, что в грядущем январе Соня будет отмечать свой тридцатилетний юбилей, он не поверил. Она казалась намного моложе своих лет. Макс же говорил о своей работе постоянно. Он был ученым океанологом, и у него срывалась зимняя арктическая экспедиция из-за плохих метеорологических прогнозов. С ним было просто, спокойно, а иногда очень весело. При всем этом у Лиса оставалась возможность жить своей сугубо частной параллельной с ними жизнью. Они были рядом, но и только. Даже Кристина интуитивно определила границы его личного суверенитета и уважала их, как впрочем, границы своих родителей и свои собственные. В этом доме никто никого никогда ни к чему не принуждал и ничего не навязывал. Для Лиса это было более чем в новинку.

Наконец, наступил день, когда нужно было снимать гипс и делать новый снимок. На этот раз Лису не пришлось притворяться бессловесным иностранцем. Соня привезла его в клинику Пал Саныча на прием к нему лично.

В итоге, после продолжительного изучения рентгеновских снимков Пал Саныч остался крайне недоволен.

— Как же тебя так угораздило-то? — вздохнул он, в конце концов, обернувшись к сидящему на кушетке любующемуся своей сине-голубой ногой Лису.

— Я буду ходить? — испугался тот, завертев головой в поисках подтверждения, которое надеялся прочитать по лицам доктора и невозмутимо листающей журналы в кресле для посетителей Сони.

— Будешь, куда ты денешься, — хмыкнул Пал Саныч, — только не скоро еще. Как у вас дела с бумагами? Сколько вы пробудете здесь?

Соня отложила в сторону журнал.

— Бюрократия погубит эту страну, если уже не погубила.

— Это следует понимать, как «еще долго»?

— Не меньше месяца точно. Максим был прав, он всегда во всем прав, — усмехнулась Соня.

— Пойдем, поговорим.

— Нет! Говорите здесь, я знаю, что вы будете говорить обо мне! Я хочу все знать, все! — зачастил Лис, намереваясь слезть с кушетки.

— Сиди, дурень, — цыкнула на него Соня.

— Не педагогично, — заметил Пал Саныч, впрочем, нисколько не удивившись подобному выпаду.

— Ладно, слушай, раз так неймется. У тебя повреждены связки и смещена коленная чашечка, все показания к оперативному вмешательству, без него кость будет срастаться неправильно, она уже неправильно срослась, нужно исправлять. Сама по себе операция при нашем оснащении сложности не представляет, но реабилитационный период будет долгий. Если мы сейчас исправляем неправильное сращение — это больно и будет заживать недели две, если делаем операцию, то вы зависнете здесь на месяц минимум. В Испании эта радость будет стоить дороже.

— Я надеялась, что в Испанию он приедет здоровым, — пожала плечами Соня, там и без того проблем будет выше крыши.

— Тогда оставляй его здесь, делаем анализы и на послезавтра назначаю.

Лис похолодел.

— Так сразу? — Соня посмотрела на бледного как полотно мальчишку, покачала головой, — Анализы бери, а назначай на следующую неделю, три дня роли не играют.

— Через три дня все уже закончится, а так он три дня будет мучиться, что будет и как. Чего время тянуть?

Лис был совсем не против потянуть время, но в глубине души чувствовал, что Пал Саныч прав. Покоя ему все равно не будет. В какой-то момент мелькнула мысль вовсе отказаться, но, взглянув на деформированное распухшее колено, он поспешил от нее отказаться.

— Ну? — Пал Саныч смотрел на него в упор.

Лис весь сжался, зажмурился и коротко кивнул. Соня ободряюще улыбнулась ему.

— Вот и молодец, мужик растет, — Пал Саныч немедленно отправился утрясать технические детали, оставив Лиса с Соней наедине.

— Я боюсь, — проскулил он, едва дверь за доктором закрылась.

Соня присела рядом, ласково обняла его за плечи, прижав к себе его голову.

— Я бы тоже боялась. Все проходит, и это тоже пройдет.

— А что останется, когда пройдет все? — зачем-то спросил Лис, постепенно успокаиваясь в ее теплых руках.

Соня посмотрела ему в глаза и ответила совершенно серьезно.

— Останешься ты.

Лис понял, что следует запомнить это дословно, так как сейчас сакральный смысл остался для него недоступным, но в том, что смысл был, он не сомневался.

У Сони в кармане запел мобильный телефон, посмотрев на высветившийся номер, она сбросила вызов и отключила его.

— Кто звонил? — слюбопытничал Лис.

— Круто облажавшийся редактор, который думает, что я могу изменить мнение о нем, если звонить мне по 10 раз в день, — фыркнула Соня.

— А ты уволь его, — предложил Лис, радуясь, что можно не говорить о больницах и операциях.

— С большим удовольствием, только это сестра Макса, и, по сути, владелица издательства, это их семейный бизнес, — невесело вздохнула она.

— Но ты же главная, ты же хозяйка? — оторопел Лис, который давно знал, что Соня глава крупного издательства.

— Сщаз, — она взлохматила волосы у него на затылке, — я наемный топ-менеджер, человек, который ведет дела, а хозяева Максим и его возомнившая себя великой бизнесвумен сестренка. Не вникай в это.

— А Макс может ее уволить? — не сдавался Лис.

Соня не успела ответить, так как вернулся Пал Саныч.

— Там Максимилиан вас ждет, я ему объяснил вкратце положение дел, но там кой-какие нюансы. Ты сходи вниз, потолкуйте, а мы пока в палату переедем, — он заговорщицки подмигнул вновь загрустившему Лису.

Соня поцеловала его в висок, взяла сумочку и полетела вниз, с трудом скрывая нетерпение и тревогу.

— Так меня сегодня положат? — спросил Лис, озираясь по сторонам, словно затравленный зверек.

Если бы не бестолковая нога, можно было бы рвануть через окно, пройти по карнизу, спрыгнуть на козырек, а оттуда уже вниз. Пустое, он даже до окна не сможет дойти.

— Все путем будет, обещаю, — Пал Саныч осторожно взял его на руки и перенес в соседнюю палату.

Здесь была удобная кровать с поднимающейся вверх подушкой, столик, два стула и прикрученный к потолку телевизор. Пал Саныч опустил Лиса на кровать, задернул вертикальные жалюзи на окне и, вставив шнур от телевизора в розетку, достал из прикроватной тумбочки пульт.

— Дверь в туалет там, есть ванна, но самостоятельно лазить там не стоит. Костыли я тебе сейчас принесу.

У кровати обнаружились подъемные бортики, с нее невозможно было упасть или слезть, предварительно не опустив их. Пал Саныч вернулся быстрее, чем Лис успел изучить систему управления замысловатым кроватным механизмом.

— Твои родители уехали за вещами твоими.

— Не называй их так! — вдруг рассвирепел Лис, сам от себя того не ожидая, — Они не похожи на моих родителей, они другие! Другие! — чувствуя себя ужасно глупо под пристальным, изучающим взглядом, он смешался и, не имея возможности немедленно ретироваться, демонстративно отвернулся к окну.

— Извини, я не подумал, и незачем так орать, не учись у Соньки дурным манерам, — усмехнулся Пал Саныч.

— Вы меня тоже извините, — пробормотал, не поворачиваясь, Лис.

— Не страшно, только, знаешь ли, — он пододвинул к кровати стул и сел на него верхом, — Ты привыкай к мысли, что люди будут воспринимать их именно в этом качестве и говорить будут именно, как о твоих родителях. В конце концов, это только слово, смысл в него ты вкладываешь.

— Не понял, — честно признался Лис.

— С какого места?

— Про слово и смысл.

Пал Саныч потер переносицу и, сдвинув на лоб очки, задумчиво посмотрел на жадно сверлящего его взглядом мальчишку.

— Если Максимилиана и Софью будут считать твоими родителями, это совсем не значит, что они будут вести себя или поступать так же как поступали твои настоящие родители, они другие люди и как бы ты или кто-то еще их не назвал, они останутся теми, кто они есть, понял?

Лис кивнул.

— И все равно, пока не называй.

— Ладно, ладно, — сдался Пал Саныч, возвращая стул на прежнее место, — сейчас к тебе медсестрички придут, ты их, уж, пожалуйста, не обижай.

***

Лис терпеливо снес весь дискомфорт, доставленный процедурой забора крови и неумелыми попытками завязать непринужденный разговор пропахшей медикаментами молодой женщины с похожими на паклю пережженными химией волосами. День клонился к закату, по стеклам уже прыгали тускнеющие золотые лучики, удлиняя выползшие из углов тени, а Сони все не было.

Время текло ужасно медленно и одновременно пугающе неотвратимо. Лис извелся, пытался смотреть телевизор, пару раз прогулялся по палате и до туалета, даже в коридор выглянул — легче не стало. Безотчетный страх стучал в висках, голова раскалывалась, больная нога ныла и дергала, стоило неловко пошевелить ею. В конце концов, свернувшись калачиком, он уткнулся в подушку и заревел белугой, не понимая, отчего и зачем.

— Ну и чего ты тут? — раздался веселый голос Макса со стороны двери.

Лис вздрогнул и принялся размазывать по лицу упрямо льющиеся слезы. Глупо. Опять, он чувствовал себя последним идиотом. Однако Макс сделал вид, что ничего особенного или предосудительного не происходит, с невозмутимым видом принялся выгружать на тумбочку яблоки, бананы, плитки шоколада, упаковки с соками.

— Это еще не все, чтоб ты знал, — вздохнул он и, придвинув ногой ближайший стул, водрузил на него еще один полный пакет, — сегодня тебя здесь кормить не будут, так что… — с этими словами он извлек на свет белый два запотевших полиэтиленовых судка.

В одном были горячие кусочки жареной курицы, во втором макароны с грибами и сыром. По палате поплыли щекочущие мозг запахи.

— Ешь, — Макс вытащил из пакета вилку, нож, ложку, кружку и тарелку, аккуратно разложил все это на тумбочке.

Лиса не нужно было просить дважды, из столовых приборов пригодилась только вилка.

— Так, здесь пижама, белье, футболка, книжки, чтоб не скучать, загорай, — при виде стремительно исчезающей еды, Макс с трудом сдерживал смех, — аппетитом, ты вроде бы не страдаешь, чего ж ты тощий такой?

— Конституция у меня такая, — прошамкал Лис, затянув в рот длиннющую макаронину.

— Кстати, ты знаешь, что тебя разыскивают твои опекуны, вознаграждение объявили.

Лис поперхнулся.

— Вы не скажите?

— Нет, конечно, — отмахнулся Макс, — Так или иначе мы найдем выход. Хотелось все сделать по правилам, но видно не судьба.

— Можно дурацкий вопрос? — серьезно спросил Лис, перестав на минуту жевать.

— Давай.

— Кто мои официальные опекуны?

— Вдова твоего отца и ее новый муж. Я вообще не понимаю, как такое могло получиться. Если ты пропал, до того как она во второй раз вышла замуж, получается, ее супруг потеряшку усыновил.

— Наследство прихапала, я в нагрузку достался, — зло прошипел Лис

— Забудь, — Макс выудил из судка хрустящее куриное крылышко и с видимым удовольствием отправил его в рот, — Отдыхай, лечись, завтра не увидимся, один здесь побудешь, мы с Софи уедем по делам, а послезавтра будем у тебя, обещаю.

— Макс? — Лис искоса посмотрел на него, не решаясь продолжить.

— Прекращай изводить себя дурацкими вопросами, — почти сурово оборвал его Макс, — Софи не знает, почему для нее это важно, а мне не нужно это знать. Я уверен, мы с тобой можем стать если уж не друзьями, то приятелями, наверняка, Крис души в тебе не чает, — он замолчал и протянул ему правую руку.

Лис молча пожал ее, облегченно вздохнув. Определенно, его будущие «новые родители» были чокнутыми, но с «нормальными» он не ужился бы, просто потому, что сам был далек от «нормы». Он больше не был сам по себе, он был не один, это новое чувство грело лучше самого теплого пледа.

Его пытались воспитывать, ставили на место, учили уважать умозрительные правила, и всем было наплевать на него самого. Вспомнилось прошедшее лето и случайный знакомый, его ровесник, мечтавший хоть однажды поспать в своей комнате. Когда-то у него была своя комната, только там всегда было холодно и пусто, как в платной больничной палате.

Ночью Лис почти не спал; думал об Испании, о том чего хочет и чего боится. Выходило, что боится он всего, а чего хочет, представляет слабо, знал лишь, что хочет видеть как Соня, сидя с ногами в кресле, читает очередной талмуд в черной папке, как Кристина рисует на полу, как Макс, закинув ноги на стол, что-то строчит на ноутбуке.

С утра его навестил Пал Саныч, оставил свой мобильный телефон «на всякий случай», справился о самочувствии и настроении и убежал дальше по важным своим начальственным делам. Завтрак, обед и ужин ему привозила в палату молодая девушка буфетчица. От нее Лис узнал, что лежит в палате для особо важных персон, единственной на этаже. Предстоящая операция ничуть не волновала, Лис знал, что уснет и проснется, когда все кончится и, наверняка, Соня и Макс уже будут здесь и, может быть, скажут, что все бумаги оформлены.

До вечера он прочитал привезенный Максом детский детектив про двух мальчишек, раскрывших тайну заброшенного дома, и нашел его на редкость наивным. Вторая книга со странным названием «Азазель» показалась интереснее, ее он читал до глубокой ночи и после во сне ему снились оторванные взрывом руки и ноги.

Разбудил его невнятный шум вокруг, Лис открыл глаза и похолодел, над ним склонился некто в белом халате, чепчике и маске, но потом взгляд упал на стоявшую поодаль девушку в черном замшевом плаще. Соня выглядела усталой и обеспокоенной.

— Привет, — улыбнулся Лис, протянув к ней руку.

— Привет, спишь долго, — Соня присела на стул рядом с кроватью.

Пал Саныч стянул с лица маску, что-то договорил стоявшему в дверях врачу и, махнув рукой Соне, удалился.

— Макс приедет к вечеру, я буду здесь. Минут через 20—30 уже поедешь

— Почему так быстро? — проснулся Лис, приподнявшись на локтях, в долю минуты установил оптимальное положение кровати.

— Время уже много. Будить тебя не стали, а думаю, зря, — усмехнулась Соня, убирая с тумбочки книгу.

Лис сладко потянулся и зевнул.

— Наоборот хорошо. Сонь, а вы не передумаете? — вдруг с беспокойством спросил он, поймав ее задумчивый устремленный в никуда взгляд.

Ее тонкие изящные брови взлетели вверх.

— Ты про что?

Лис смешался.

— Так, — Соня резко встала, — давай раз, и навсегда договоримся, прекрати думать об этом. Мы уже все сказали, — она сняла плащ, оставшись в светло-голубом джинсовом топике на тонких бретельках, выгодно подчеркивающем красоту золотистого загара, и летних, холщевых брюках, — Не передумем, — по слогам проговорила она, подумала и вновь накинула плащ на плечи, не надевая его на рукава, — И чтоб тебе спокойней спалось, скажу сразу, еще до выписки ты станешь Алисандэром де Луидэрэдэс, я тебе это обещаю, — она взяла его ладонь в свою, — имей в виду, иногда от наркоза люди ведут себя неадекватно, если вдруг что померещится, почудится, подумается, не напрягайся, пройдет.

— А ты сможешь посидеть со мной там? — Лис начинал волноваться, но признаться себе в том не хотел.

— Нельзя, — покачала головой Соня.

Спустя несколько минут за ним пришли.

Лис чувствовал — его поймали, ему не вырваться, не убежать, а потому, расслабился и попытался убедить себя в том, что все происходит не с ним.

Синие и зеленые халаты, жутковатого вида приборы, стальной блеск на армированных стеклах. Ему что-то говорили, но смысл плохо доходил. Над головой плыл, змеясь, потолок, тьма медленно накрывала его, и он слышал собственный голос, отсчитывающий последние секунды и чей-то чужой, умоляющий его всех простить и забыть навсегда.

— Я хочу помнить, — сквозь сон пробормотал он, прежде чем полностью отключиться.

«…Он вновь оказался в своей комнате в подмосковном особняке, в котором было легко теряться и терять. Пожалуй, только он один знал этот дом как свои пять пальцев, все потаенные уголки, все входы и выходы. Отец должен был приехать с минуты на минуту, он сидел на подоконнике, до рези в глазах всматриваясь в серебристые створы ворот, четко вырисовывающиеся на фоне иссиня-черного беззвездного мрака позднего осеннего вечера. И вот ворота разъехались, пропустив отцовский нисан. Он уже хотел броситься вниз, встречать его, но тут из машины вышла высокая тощая девица с несоразмерным всему остальному, пышным бюстом, обтянутым не по сезону тонкой облегающей майкой с глубоким вырезом. Следом вышел отец, беззаботно веселый и явно подвыпивший. Они остановились четко под фонарем, освещавшим летнюю веранду, поцеловались и, смеясь, двинулись к дому.

И вновь была осень и грудастая лахудра (иначе он ее не называл никогда) истошно визжа, пыталась заставить его относиться к ней как к хозяйке дома, и отец опять забыл приехать на ночь домой, отчего его новая жена в очередной раз впала в истерику, опустошив бар и впихнув в ноздри белую едучую пыль, через палочку чупа-чупса. Он никогда не сомневался, что она дура и никогда не скрывал от нее собственного мнения…».

Перед глазами в хаотичном порядке теснились давно забытые моменты той далекой жизни: ссоры, склоки, демонстративное швыряние вещей в чемодан и летящие в стену тарелки. Последнее практиковал он сам, как последний аргумент, чтобы обратить на себя внимание. Иногда срабатывало, но чаще нет. И вдруг все кончилось. Цветной калейдоскоп видений сменился черно-белой застывшей картинкой — перетянутая черной лентой фотография отца, черные одежды людей, белые скатерти на столах. Он умер тогда, это он лежал в гробу, а не отец, его похоронили, засыпали землей, лишили воздуха.

Содрогнувшись всем телом, Лис открыл глаза, в нос ударил удушающий запах медикаментов, он зажмурился и громко чихнул.

— Ты как? — спросил кто-то сверху, он не разглядел кто именно, голос был определенно знакомый. За красными пятнами в глазах и звоном в ушах смысл вопроса потерялся. Он хотел переспросить, но слова застряли глубоко в горле, не в силах совладать с его пустынной сушью.

Лис завертел головой, пытаясь хоть немного определиться во времени и пространстве. Пустое.

— Тише, тише, все хорошо, — пропел над головой мягкий тихий голос, — все уже позади.

На лоб легла прохладная рука, развеяв сумбур прошлого и настоящего, поймав в нежный плен пушистых теней. Лис вновь провалился в глубокий сон, вовсе лишенный сновидений. На целых три часа.

Когда он наконец-то открыл глаза, за окнами висел плотный, проглотивший все звуки и цвета, влажный мрак. Палату заливал мягкий домашний свет ночника, Макс и Соня сидели на подоконнике, курили в приоткрытую форточку и о чем-то тихо беседовали. У противоположной стены появилась вторая кровать, на которой мирно спала Кристина, подложив под щеку обе ладошки.

Боль заточила его в глухой скафандр, пульсируя в каждой клеточке затекшего одеревеневшего тела. Лис сдавлено охнул, на глаза навернулись слезы.

— Что, господин Луидэрэдэс, тяжко? — сочувственно кивнул ему со своего насеста Макс, — Пройдет, и это тоже пройдет.

— Где-то я это уже слышал, — хмыкнул Лис, откровенно радуясь, что все так как есть, — Я Луидэрэдэс?

Соня молча кивнула, щелчком выпроводив окурок за окно.

— Если вдруг какой доброхот скажет, что мы тебя купили, не обижайся, формально он будет прав, — хохотнул Макс, последовав примеру супруги.

— Теперь мы уедем?

— И чем скорее, тем лучше, — усмехнулась Соня, — мы и так задержались многим дольше, чем планировали, — она достала из сумочки шоколадку и, развернув ее, поделила на три части, одну сунула в рот, вторую отдала Максу, а третью протянула Лису, — Съешь, полезно.

Лис благодарно кивнул.

Никаких стенаний, сочувственных речей, глубокомысленных напутствий, сомнений и надежд по поводу их дальнейших взаимоотношений. Все предельно честно. Почти утратив всякую надежду, Лис нашел теплую уютную норку, в которой ему совершенно неожиданно позволили остаться. Что еще можно было желать?

Глава 2

Казалось, время остановилось. На Лиса свалилось столько событий, что добрую половину из них перегруженный информацией мозг отказывался воспринимать и анализировать. Его учили заново ходить. Донна Мария уехала в Испанию готовить к возвращению семейства Луидэрэдэс их дом и потому Кристина, пожелавшая остаться с родителями, фактически жила в его палате.

У Лиса не оставалось свободного времени. С утра физиопроцедуры, урок английского с Пал Санычем, бассейн, массаж, после обеда приезжали Соня с Кристиной, привозили очередную стопку книжек, которые Лис глотал с удивительной скоростью. Соня занималась с ним испанским, затем он до вечера развлекал Кристину сказками, загадками, нардами и картами, а Соня, вооружившись ноутбуком и телефоном, захватывала кабинет Пал Саныча, к тому времени покидавшего стены больницы. Вечером приезжал Макс и забирал «девочек» домой. К тому времени Лис уже не мог ни о чем думать или что-либо делать, разве что читать.

Выписали его через две недели, темп жизни ускорился втрое. Каждое утро Макс отвозил его в фитнес-центр на специальные тренировки, затем Лис ехал на занятия в частную школу, где по составленной индивидуально для него программе обучался английскому и испанскому языкам, математике, информатике и географии. На последнем предмете настоял он сам. Иностранные языки ему давались легко, сложнее было находить общий язык с педагогами, впадавшими в состояние ступора всякий раз, когда он, забывая набрасывать на себя маску наивной примерности, говорил в привычном для себя тоне о том, что действительно думает. С детьми дела обстояли еще хуже. Его ровесники казались ему не в меру глупыми и наивными. Лис не представлял, как в десять лет можно путать понятия сексуальные и гендерные отношения, не знать что такое «кокос» и «откат» и всерьез верить в то, что, занимаясь в школьном драм кружке, можно стать знаменитым актером или режиссером. Впрочем, открытых стычек не случалось. Несмотря на нездоровую худобу и тросточку-клюку, Лис был выше всех на голову, к тому же снисходительная надменность и несдержанный язык, с которого часто слетали нецензурные слова столь витиеватые, что у многих взрослых отвисали челюсти, делали его недоступным для насмешек. Его просто побаивались, главным образом взрослые. Педагоги предпочитали высказывать свои претензии Соне, которые все без исключения сводились к тому, что ребенок не признает авторитетов, дерзкий и не по годам взрослый. Соня терпеливо слушала, кивала, в споры не вступала, но объяснять что-либо, а тем паче оправдываться или читать нотации виновнику этих неприятных разговоров считала излишним. После школы она отвозила его в бассейн, откуда его забирал уже Макс.

А дома — стосковавшаяся Крис, ее рисунки, сказки, игры, пока Соня с плейером в ушах пыталась сосредоточиться на работе и только после ужина появлялась возможность посидеть наедине с книжкой или полазить по Интернету. Компьютерным играм Лис предпочитал дизайнерские программы, с помощью которых рисовал трехмерные картинки — волшебные замки для героев придуманных Кристиной сказок, создавал неведомых зверей и птиц.

Дважды в неделю Соня брала его с собой на свои собственные тренировки. Она занималась айкидо и, как позже выяснил Лис, в мастерстве из всей группы тренирующихся с ней мог сравниться только Пал Саныч. Лису позволяли присутствовать при товарищеских спаррингах, он сидел в углу на татами, заворожено наблюдая за ловкими маневрами противников. Вопреки внешней хрупкости Соня не производила впечатления беззащитной женщины, теперь Лис понял, что являлось тому причиной. В один из дней он заявил, что хотел бы попробовать себя в этом спорте. Соня только улыбнулась и ничего не ответила.

Спустя месяц с тех пор как Лис покинул больничную койку, отпала необходимость в клюке. Макс и Соня вновь заговорили об отъезде, вспомнив обо всех важных делах. Собрались за один день.

Накануне отъезда до поздней ночи сидели в гостях у Пал Саныча. Лис познакомился с его женой и дочерью. Милые, добрые люди, однако доверчивыми провинциалами их назвать язык бы не повернулся. К деньгам они относились как к нечто самой собой разумеющемуся, при этом были абсолютно далеки от каких бы то ни было правил светской жизни. Лис вырос в доме, где бутылка вина из дорогой коллекции могла являться лишь показателем наличия вкуса и статуса, ею могли украсить стол, ненавязчиво развернув этикеткой к тайному или явному завистнику. Здесь же всерьез обсуждали вкус вина, цвет и «ножки», а вовсе не стоимость и соответствие ее качеству. Они не играли, не старались чему-либо соответствовать, не лицемерили и не судили. Дочка Пал Саныча Света была старше Лиса на три года, но это не мешало им весь вечер обсуждать, как выяснилось, любимого ими литературного персонажа Эраста Петровича Фандорина и сравнивать его с другим детективом — Шерлоком Холмсом.

***

В памяти четко отложился аэропорт: рассеянный, не оставляющий теней свет, обилие металла и пластика, бессмысленная нервозная суета, душный кондиционированный воздух с запахом плавящегося полиэтилена, безвкусный, якобы мясной салат, от которого его после всю дорогу мутило и пустые, невидящие дальше собственной ручной клади взгляды людей.

Сам по себе полет каких-либо ярких впечатлений не оставил, разве что ощущение тошноты при мысли о скользком майонезе в проглоченном салате. Никогда прежде Лис не был в самолете и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Кристина большую часть времени проспала, ее не волновали люди в форме, шум, суета. Она видела все это много раз и была уверена, что на руках Макса ей никто и ничто не может угрожать.

Самолет приземлился в Пальме, городе на принадлежащем Испании острове Мальорка. В аэропорту их встретил седой мужчина со смуглым жестким лицом и добрыми лукавыми глазами. Говорил он по-испански и очень быстро, однако поднаторевший за последние два месяца в этом языке Лис смог уловить главный смысл. Мужчина, видимо, служил у них шофером и докладывал о состоянии дел в особняке семьи Луидэрэдэс.

Лис плохо помнил дорогу до дома, соленый ветер, влетавший в окно автомобиля, прогнал дурноту, навалилась усталость, будто кто-то выпил из него все соки. В ушах шумел далекий прибой, мурлыкало радио, и Макс что-то жарко доказывал несгибаемой Соне, которая молчала лишь потому, что боялась разбудить спящую у нее на коленях Кристину и привалившегося к ее плечу Лиса.

Обычно супруги дэ Луидэрэдэс при возникновении спорных моментов переходили в повышенную тональность. Они говорили, только многим громче обычного, они слушали и слышали друг друга, но при этом срывали голосовые связки. Доходило до смешного, посреди ожесточенного спора кто-то из них вспоминал о чем-то постороннем, и громкость моментально снижалась, как только тривиальная тема исчерпывалась, «громкоговоритель» включался вновь. И Кристина и Лис при этом занимались своими делами, ничуть не сомневаясь, что независимо от результата спора ничего в их жизни не изменится. Лис быстро сообразил, что к чему. Макс и Соня ссорились, не ссорясь, они выпускали пар и обменивались несовпадающими точками зрения, но это ровным счетом ничего не значило для их взаимоотношений. После брутальных сцен в его прежнем доме такой способ выяснений отношений выглядел странно, но нравился куда больше.

— Лис, просыпайся, Лис, — в такт прибою прошелестел над ухом тихий голос.

Лис вздрогнул и открыл глаза, не сразу сообразив, где находится. Соня потрепала его по загривку, окончательно убедив в реальности происходящего: автомобиль въезжал в распахнутые настежь резные ворота, по обе стороны широкой дороги росли апельсиновые деревья, похваляясь величиной нарядно-оранжевых плодов, в глубине большого парка, в тени вековых раскидистых деревьев виднелся большой белый дом с плоской крышей и широкой, увитой плющом верандой. Пахло морем и свежей, умытой дождем зеленью.

— Мы здесь живем? — удивленно спросил Лис, пытаясь на глаз оценить размеры владений.

Рядом с этой резиденцией дом на Волге казался дачной лачугой.

— Угу, — кивнула Соня, — осмотришь все потом, сразу скажу, за домом есть каменная лестница к морю, не лазай там, она осыпается, камни острые, съедешь на копчике, мало не покажется, будешь на заднице гипс таскать.

— Ух, ты! — пробормотал Лис, вертя головой на 360 градусов, — Мы такие богатые?

— Мы обеспеченные, — усмехнулась Соня, — верхняя прослойка среднего класса и только.

Макс расхохотался в голос.

— Короче не самые бедные, но в округе живут люди значительно обеспеченней нас, — он снова засмеялся и вышел из притормозившей у двери гаража машины.

У дверей их встретила донна Мария. Соня углубилась в обсуждение накопившихся бытовых новостей, Макс со спящей Кристиной на руках проскочил вперед. Лис вошел следом за Соней и переквалифицировавшимся в носильщика шофером.

Внутри дома царила приятная прохлада. Посреди просторного холла стоял низкий полукруглый диван и кофейный столик, у стены, отделявшей прихожую с ее встроенными шкафами и вешалками для одежды от главного помещения холла, был устроен декоративный ступенчатый фонтан. Тонкие струйки воды сбегали по зеленым скалистым гротам, собираясь в центре в чашу, искусную имитацию горного озера. Фонтан занимал почти всю стену от пола до потолка, рядом в неприметной нише расположилась барная стойка, уставленная графинами и бутылками. Место окна занимала полукруглая стеклянная, занавешенная тонкой прозрачной органзой дверь, выходящая в сад. За создающими уютную тень апельсиновыми деревьями, проглядывало море.

— Пойдем, дом покажу, — предложила Соня, тронув его за плечо.

Они прошли по всем жилым комнатам, не заглянули лишь в хозяйственные помещения вроде гардеробной и кладовой. Классическая столовая и библиотека с мебелью темного дерева и лаконично строгим интерьером, хайтековский кабинет Сони и набитый дорогой аппаратурой домашний кинотеатр, гостиная в восточном стиле, окна в которой заменяли цветные витражи, на полу лежал настоящий персидский ковер, а рядом с мягкими, заваленными подушками широкими диванами на мозаичных столиках красовались миниатюрные кальяны. Кабинет Макса находился на втором этаже и походил на берлогу, здесь в принципе отсутствовал какой-либо стиль: на бесчисленных полках были свалены в кучу бумаги и карты, захламленный письменный стол и заваленный дисками компьютерный стол и посреди всего этого безобразия большой аквариум с полосатыми рыбками, каждая из которых по размеру могла сравниться с карасем или окунем. На втором этаже помимо кабинета Макса, детской и спален нашлась еще одна странная комната, похожая одновременно на спорт зал и танц-класс. В центре четыре колонны в два ряда, зеркало вдоль одной из стен, в одном углу бильярдный стол, в другом боксерская груша, подвешенная к потолку, на полу татами.

— Здесь иногда мы выясняем отношения, — усмехнулась Соня.

— С кем?

— С Максимом, здесь звукоизоляция отличная.

— Макс тоже занимается айкидо? — удивился Лис.

— Нет, его стихия яхты и парашюты. Боксом он раньше занимался, умений, конечно, не растерял.

— Вы что деретесь с ним? — встревожился Лис, уловив в ее голосе какую-то горькую насмешку.

Соня скосила на него глаза и вдруг искренне и весело рассмеялась, успокоив лучше, чем, если бы долго и настойчиво доказывала обратное.

— Бог с тобой, я ведь убить могу, зачем же мне любимым человеком рисковать. К тому же это он лишь с виду такой крепкий, — на лестнице послышались быстрые уверенные шаги, и Соня поспешила свернуть разговор, — ругаемся мы громко, здесь, это делать комфортнее.

Как и предполагал Лис, в следующую минуту в спортзал вошел Макс, уже успевший переодеться и, судя по мокрым волосам, принять душ.

— Крис сварилась, спит без задних ног, чую, ночью нам спать не придется, — с порога провозгласил он и, обращаясь уже к Лису, спросил, — Ты как?

Тот лишь плечами пожал.

— Я кстати не поняла, какую комнату ему выделили, — вспомнила Соня, — сейчас дом пока осматривали…

— Донна Мария все основное купила, — примирительно прервал ее Макс, — а комнату пусть сам выберет, свободно три спальни, хоть одна, да подойдет.

Соня посмотрела на растерявшегося, уставшего от дороги и обилия впечатлений мальчишку, вновь перевела взгляд на мужа.

— Ты придумал?

Макс сделал виноватые глаза, потупился в притворном раскаянии.

— Это ведь его личное пространство, пусть сам решит, каким оно должно быть.

Лис растерялся еще больше, не понимая, что от него требуется: выбрать мебель, переставить ее или еще что-либо в этом духе.

— Мозгов нет, считай, калека, — вздохнула Соня, — три совершенно одинаковые комнаты…

— Одна с видом на море, вторая на теннисный корт, а окна третьей выходят к бассейну, если ты помнишь.

— И что?

— Вот что значит недальновидность!

— Это ты мне? — задохнулась от наигранного возмущения Соня, едва сдерживая смех, — ладно, господин Алисандэр, придется вам вернуться в конец коридора и выбрать себе вид из окна.

Лис, наконец, понял, что от него хотят, заметно повеселев.

— Глупый, так ты ничего о нем не поймешь, — тихо шепнула Соня Максу, когда Лис открыл первую дверь.

Все три комнаты объединял широкий беломраморный полукруглый балкон, огибавший торец дома. Одна из комнат оказалась угловой, ее единственное окно смотрело на изумрудно-зеленый, не взирая на позднюю осень холм, у подножия которого располагался окруженный живой изгородью из виноградных побегов теннисный корт. На обстановку Лис не обратил внимания, стандартная спальня: кровать, комод, вазочки, столики, кресло, трюмо. Он выбрался через приоткрытое окно на балконную террасу и прошел на другую сторону дома. Стоило ему зайти за угол, в лицо ударил терпкий, дышащий холодом соленый ветер, по венам, сжигая усталость, беспокойство и недомогание, хлынул мощный заряд чистого адреналина. Лис облокотился на покатые перила балкона, заворожено уставившись в бескрайнюю темно-синюю даль, суровую, обманчиво спокойную, плавно перетекающую на горизонте в серо-стальные краски, будто затянутого в саван неба. Внизу, за скрытой плющом и виноградом оградой громоздились острые прибрежные камни, преграждая путь грозно ревущим волнам, оставляющим на них хлопья грязно-белой пены.

Мир был огромен, Лис впервые чувствовал это так остро. Он жадно втягивал носом саднящую горло ледяную взвесь растворенной в воздухе соленой влаги, не в силах оторвать слезящихся глаз от неприветливого морского пейзажа.

— Ну, что? — раздался над ухом веселый, немного хриплый голос Макса.

Как и когда он подошел, Лис не видел и не слышал, оттого в буквальном смысле подпрыгнул от неожиданности.

— Эй, ты чего ревешь-то? — удивленно спросил Макс, заметив размазанные по щекам слезы.

— Это от ветра, — честно признался Лис и, обернувшись к стоявшей поодаль Соне, добавил, — я выбрал вид из окна.

— Зимой дуют ветра, — предупредил Макс, незаметно вложив в руку Соне денежную купюру.

— Ничего, зато летом прохладно и не душно, — парировал Лис, плотнее кутаясь в кожаную, отороченную меховым воротником куртку.

Соня сунула свой мелкий выигрыш в карман и перемахнула через подоконник обратно в комнату, поманив остальных за собой.

— Видел платан, растущий на другой стороне, по нему можно спускаться прямо к бассейну, — продолжал искушать Макс, когда они вновь оказались в тепле комнаты для гостей, избранной стать личной норой дикого русского Лиса.

— Это прямое давление, — засмеялась Соня.

— Вы поспорили? — догадался Лис, нисколько при том не оскорбившись, — Что значит то, какую комнату я выберу?

— Ничего, — усмехнулся Макс, — абсолютно ничего. Хочется просто быстрее понять, так сказать, тебя, твои пристрастия, вкусы, особенности мышления. Чем лучше знаешь человека, тем проще взаимодействовать с ним, меньше возможностей возникновения конфликтов.

Лису всегда казалось, что все обстоит с точностью до наоборот и, чем лучше знаешь человека, тем чаще и охотнее ссоришься с ним. Словно прочитав эти мысли, Макс, поразмыслив, добавил:

— Договориться проще, когда знаешь, с кем имеешь дело.

— А что обо мне знать? — удивился Лис, — Я сам о себе ничего не знаю.

— Что и требовалось доказать, — ввернула молчавшая до сих пор Соня, — меняются условия жизни и человек меняется, а он ребенок, у него еще раз 10 все поменяется и привычки и вкусы и образ мышления.

— Не скажи. Внутри мало что меняется, арсенал масок, знания о себе прибавляется, а, по сути, мы все те же, кем были в детстве.

— Вы о чем? — Лис окончательно потерял нить разговора, но вовсе не интерес к нему.

— Короче, говори нам, что тебе нравится, а что нет, здорово облегчишь жизнь и себе и нам, — подвела итог Соня.

— Мне нравится море, — тут же нашелся Лис, — о чем это говорит?

— О том, что тебе нравится море, только и всего, — улыбнулась она, — есть хочешь?

Лис вспомнил сомнительный салат и, не ощутив скользкого комка в желудке, энергично кивнул.

— Мне не нравится перемороженный майонез, — добавил он после короткого раздумья.

***

Еще до ужина Лис познакомился со всеми обитателями имения Луидэрэдэс. Фернан, шофер, встретивший их в аэропорту был мужем донны Марии, Лису он показался человеком спокойным и неконфликтным. Кроме него в доме работала кухарка Аманда Аридис — странная, еще молодая и красивая, но почему-то зажатая и закомплексованая женщина. Она приходилась племянницей Фернану и жила вместе с ним, Марией и своей двенадцатилетней дочерью в гостевом домике у ворот. Дочь Аманды, Франческа с первой минуты знакомства не понравилась Лису, причем он не мог объяснить, что послужило тому причиной, обычный угловатый подросток со скобками на зубах, ярко и безвкусно одетый, с обгрызенными накрашенными ярко-синим лаком ногтями. Однако Франческа, напротив, нашла молодого господина дэ Луидэрэдэс весьма привлекательным и необычным.

— Ты будешь учиться в моей школе? — медленно нараспев проговорила она, едва Лис остался в гостиной один.

— Не знаю, — буркнул он по-испански, ничуть не слукавив.

Неожиданно из кухни вылетела Аманда и, схватив дочь за руку, буквально уволокла ее за собой. Лис проводил обеих удивленным взглядом, а когда Соня спустилась вниз, спросил:

— Мне нельзя общаться с Франческой?

— Почему? — искренне удивилась та, посмотрев на донну Марию, срезавшую концы длинных красивых роз, готовясь поставить их в вазу.

Та сморщилась как от зубной боли и, неуверенно посмотрев на Лиса, ответила по-испански:

— Аманда совсем помешалась, она давно говорила, что внебрачный ребенок станет для нее наказанием, а недавно Франческа заявила, что влюбилась в какого-то одноклассника, так она ее вопросами замучила про то, как они там обнимались, ну, вы меня понимаете. Если бы она могла оплатить ее обучение, она отдала бы ее в женский пансион

Лис мало что понял из ее слов, но ему подробно объяснили по-русски, стоило донне Марии отойти подальше.

— Не обращай внимания на Аманду, а с Франи, общайся, если темы найдешь, — подвела итог Соня, закалывая на затылке еще влажные после душа волосы.

— Я в школе буду учиться? — спросил Лис, размышляя, какие общие темы могут быть у него с дочкой такой мамаши.

— Со следующего учебного года, да, — кивнула Соня, — пока репетитора тебе наймем, язык освоишь, сам привыкнешь. Послезавтра, кстати, тридцатое ноября, я помню, ты хотел, чтобы мы перенесли твое день рожденья, Макс сделал тебя моложе на три дня официально, но так или иначе, 30 ноября или третье декабря мы должны отметить.

Лис передернул плечами.

— Лучше третьего, а завтра совсем не поздравляйте меня, не хочу.

Донна Мария пригласила всех в столовую. Макс скатился со второго этажа на перилах, которые возмущено заскрипели в ответ на столь нецелевое их использование.

— Этот дом принадлежал еще моему прадеду, русскому эмигранту, ажн первой волны, он старше всех особняков в округе, раритет, переделанный от и до, только все равно возраст дает о себе знать.

— Я думал, ты родился в России, — признался Лис, — акцента у тебя нет, словечки русские все знаешь...

— Дома говорили только по-русски, а что до словечек, — он исподтишка показал пальцем на склонившуюся над вазой с цветами Соню, — русские теперь повсюду.

— Пойдемте уже есть, — фыркнула Соня, видимо, не желая развивать эту тему.

Лис не возражал. После ужина он планировал изучить окрестности, но вместо этого заснул в кресле в восточной гостиной, в ожидании кофе, которое Макс пообещал сварить на раскаленном песке. На электрической плитке, стоявшей в углу, можно было готовить все, что угодно, но использовалась она исключительно для варки кофе, для чего поверх обыкновенной конфорки был устроен металлический противень с мелким темно-коричневым песком.

Лис не проснулся, когда его переносили в его комнату, не слышал, как рвется в окно ветер, как шумит море, как входила и выходила выспавшаяся за день Кристина, не бравшая на себя труд открывать и захлопывать дверь тихо. Лис спал и впервые за последние два с лишним года не видел снов. Весь вечер и всю ночь лишь мрак и покой.

Соня сдержала обещание, о «старом» дне рождении никто не вспомнил. При помощи дизайнерской компьютерной программы Макс помог Лису выбрать обстановку для его комнаты, где решено было переделать все. Мария пришла в ужас от перспективы темно-синих обоев на потолке и фотообоев на стенах с изображением придуманных самим Лисом персонажей. К имеющейся в комнате мебели добавили книжный стеллаж и компьютерный стол, расставив все так, чтобы мебель дополняла рисунки на стенах: кровать оказалась в лапах хитро ухмыляющегося кота, телевизионная панель, подвешенной на шипастой цепи, приковывающей зубастого монстра к светящемуся в темноте голубоватым светом угловатому камню в самом темном углу комнаты. Соня тихо посмеивалась, но в творческий процесс не вмешивалась.

На то, чтобы сделать эти картинки в натуральную величину подконтрольной издательству Макса типографии потребовалось два дня, и еще один день ушел на оклейку обоями комнаты и расстановку мебели. Разумеется, Лис остался доволен.

Накануне своего «нового» дня рождения он нашел на дороге у ворот себе подарок — грязного отчаянно орущего котенка. У Марии был культурный шок, когда Соня, едва взглянув на сие чудо, позволила ему остаться. После того как его вымыли и расчесали, котик оказался рыжей пушистой кошечкой с белой грудкой и белыми пятнами на лапках. Кристина прыгала от радости.

Макс гадал, как месячный котенок мог добраться до их частных владений, пока Соня не разрешила его сомнений:

— Франи спроси, я слышала, она просила мать взять котенка, наверное, она его уже взяла.

— И что выбросила на холод! — вдруг завелся Лис, кипя от негодования, присовокупив к сказанному еще пару непечатных слов.

— Это судьба, Лис, бесполезно злиться, она выбросила, чтобы ты нашел, — вздохнула Соня, — знаю, с этим трудно примириться, но все так, как есть, другого не дано.

— Со мной тоже так? — упавшим голосом спросил он, приманив котенка себе на колени, игравшая на полу Кристина, визжа, бросилась за ним, споткнулась и непременно ударилась бы об угол, если бы Макс вовремя не поймал ее за шиворот и не поставил обратно на ноги.

— Да, Лис, — кивнула Соня, с неподдельным интересом рассматривая свеженамалеванные каракули дочери, которые подсунул ей Макс, — Крис, а это у тебя что? — спросила она, показывая ей на квадратик с хвостом и ушами, под тремя треугольниками, в которых нетрудно было опознать елку.

— Это лис под елкой клад ищет, — с самым серьезным видом заявила Кристина, точно скопированным жестом Сони убирая с лица волосы.

— Нет, не похоже на меня, — улыбнулся Лис, поднял с пола коробку с мелками для рисования и лист бумаги, слез с дивана и, не обращая внимания на кусающего его за руку котенка и висящую на плече Кристину, следившую за его работой, быстро набросал эскиз лисицы, похожей на образ из старых советских мультиков. Черные лапы, гордая, изящная посадка головы, рыжий окрас, глаза у лисы были зеленые и прищуренные и вообще, выражение острой морды казалось почти осмысленным.

— Лис! Это же здорово! — восхитилась Соня, когда он победно развернул свой рисунок для всеобщего обозрения, — Ты когда-нибудь учился рисовать? Я хочу сказать, это почти профессионально.

— На Арбате с неделю к ряду, — довольный произведенным впечатлением Лис не пытался уйти от ответа.

— Может, тебе дальше этому учиться? — предложил Макс, упав рядом на диван.

Разбросанные по дивану мелки, карандаши и занятая обгрызанием одного из них кошка дружно подпрыгнули вверх.

— Мне редко хочется рисовать, — пожал плечами Лис и потом мне не нравится, когда, то что мне нравится, становится обязательным. Я бы, например, ни за что не стал бы рисовать чьи-то портреты за деньги. Каждый день караулить туристов, уговаривать их послужить натурой, противно…

— Я же не предлагаю тебе туристов рисовать, — засмеялся Макс, — у нас куча знакомых внештатных художников, готовых подработать. Когда, к примеру, у тебя будет настроение, звонишь кому-нибудь из них, он приезжает и рассказывает как что лучше сделать, краски смешать, например.

— Даже если проще сделать, в студию художественную тебя записать, это не значит, что ты должен будешь обязательно ездить туда, нет настроение и ладно, есть — Фернана под белы рученьки и поехал.

Лис задумался, с одной стороны идея ему нравилась, рисовать он любил, но всегда стеснялся, не вязалось это с его представлениями о том, чем надлежит заниматься настоящему мужчине. Соня и Макс хотели его чем-то занять, он это прекрасно понимал, в последние дни он не раз слышал, как они обсуждают скорый отъезд Макса и какие-то дела Сони в Мадриде. Наверное, стоило их успокоить, убедить, что он в порядке и вполне свыкся с новыми условиями. Он чувствовал себя им обязанным, ведь судьба очень многих выброшенных состоит как раз в том, чтобы таковыми оставаться.

— Ладно, все равно мне нужна практика в испанском языке, а в художественной школе будет с кем общаться, — наконец решил Лис.

— Отлично! — Макс поднял на ладони ошалевший от тепла и внимания рыжий комок шерсти и чмокнул его в крохотный розовый нос, — Ты прав, общение здесь дефицит, в округе твоих сверстников нет, насколько мне известно, ну да ничего, со временем отыщешь единомышленников. Поехали завтра в город, посидим в ресторанчике каком-нибудь, у моря побродим.

Конечно же, Лис не отказался. Всю ночь он размышлял о предстоящей поездке, любуясь на фосфорицирующий в мягком лунном свете нарисованный булыжник в углу, пока не поймал себя на мысли, что не в состоянии больше вернуться к былому восприятию реальности, где был он и все остальные. Он думал о том, в любой ли ресторан можно повести Кристину, о том, что в забегаловке типа Макдоналдса Максу и Соне не понравится и что он желает видеть на своем дне рождении только их троих и никого более.

Мерно гудел прибой, жалобно выл запутавшийся в расщелинах прибрежных скал ветер и где-то на границе сна и яви звучал щемящий гитарный перебор испанского мотива.

День рождения удался. От Сони и Макса Лис получил в подарок цифровой фотоаппарат, Кристина презентовала ему нераспечатанную коробку цветных карандашей и коробку с гуашью из своих запасов. Сразу после легкого завтрака они отправились в город и бродили там до позднего вечера. Лис своими глазами увидел знаменитый собор Ласео и дворец Альмусзанда, его флюгер в виде ангела, о котором читал в путеводителях еще в Самаре, по традиции бросил в колодец монетку, увидел в порту яхту короля Испании и попробовал настоящей испанской паэльи, показавшейся ему обыкновенной рисовой кашей с мясом, стал свидетелем того, как «оживают» памятники, даже поговорил с актером, изображавшим один из таких памятников. Погода стояла ветреная, яркое, совсем не зимнее солнце слепило глаза, играя на цветных витражах и стеклах. Туристов почти не наблюдалось, не тот был сезон.

В прибрежном пустом кафе Соня и Макс потягивали терпкий глинтвейн, Кристина осторожно прихлебывала капучино, не поднимая со стола чашки, а Лис пил ароматный кофе со сливками и тонким коньячным привкусом. Запах этого кофе, перемешенный с соленым запахом моря, четко отпечатался в памяти. Солнце и ветер играли с облизывающими острые камни волнами, рассыпая их на мельчайшие частицы водяной сверкающей всеми цветами радуги пыли. Обнаглевшие жирные чайки воровали остатки еды из урны внизу открытой террасы кафе. Лис сделал несколько удачных фотографий новым фотоаппаратом.

Макс рассказывал о ежегодной парусной регате, устраиваемой в честь его величества Хуана Карлоса дэ Бурбона, рассказывал о собственных путешествиях к Северной Земле и на юг Африканского континента, о пятидесятилетних штормах, при которых волны достигают высоты многоэтажных домов, о «неправильных» волнах, возникающих из ниоткуда, неся гибель всем кораблям, попавшимся им на пути. Лису казалось совершенно естественным, что этот человек пренебрегает опасностью, в нем было столько жизни, что смерть была обязана бояться его по определению.

К вечеру солнце скрылось за набежавшими чернильно-синими тучами, окрасив на западе небо в цвет свежего синяка, малиново-алые и фиолетовые всполохи разлиновали горизонт, на море легла суровая серая тень, ветер сделался пронзительно колючим. Бродить по берегу и смотровым площадкам стало неинтересно, Макс повез всех выбирать домик для кошки, заодно купили ей шариков и плюшевых мышек для игр. Соня и Лис долго спорили, как ее назвать, в итоге остановились на имени Фелисия, что в вольном переводе с латыни значило счастливая. Домой вернулись ближе к ночи, поужинали сырными крекерами и тостами и разбрелись по комнатам, усталые и довольные.

Уже лежа в постели, Лис вдруг подумал, что это был лучший день рожденья в его жизни и почему-то сам от себя того не ожидая, заревел, уткнувшись в подушку. Два года он не знал, что такое слезы, не плакал, когда было больно, страшно или обидно, а теперь готов был реветь без всякого на то повода, раздражая сам себя бессмысленностью такого поведения. В конце концов, обозлившись, он успокоился и заснул.

Спустя несколько дней уехал на север Норвегии Макс, а еще через пару дней Соня улетела в Мадрид, предварительно записав Лиса в школу-студию изобразительного искусства и наняв для него двух учителей. Первая — молодая девушка, плохо говорившая по-русски, должна была учить его математике. Задача перед юной преподавательницей стояла не простая в силу чудовищного пробела в знаниях данной дисциплины ученика и его посредственного знания испанского языка, а также не менее посредственного знания русского языка учителем. Второго учителя Лис сразу окрестил «клёвым мозгокрутом». Упитанный одессит средних лет, со времен перестройки живший в США и лишь два года назад приехавший по приглашению местного университета на Мальорку, по мнению Лиса, не мог так хорошо знать историю Испании и Европейскую историю, как сам о том говорил. Однако у этого учителя был несомненный плюс — он говорил по-русски, был остроумен и ненавязчив, в отличие от вечно хмурой сосредоточенной школьницы переростка, не расстающейся с испано-русским словарем.

С отъездом Сони дом, казалось, опустел и поник. Кристина вдруг стала не по-детски серьезной и задумчивой, почти перестав смеяться. Мария начала чаще ссориться с Амандой, а та в свою очередь, перестала стесняться кричать и ругаться на заметно присмиревшую Франческу. Дни потекли медленно и за редким исключением однообразно: пресный, но полезный завтрак, два часа пытки математикой, после обеда приезжал Семен Валерьянович и Лис, открыв рот, слушал о голодных временах тотального дефицита в России конца 80-х, обычаях Древней Греции и средневековья; о ценностях музея Эрмитаж и родословной испанской королевской семьи, о сходстве и различиях основных мировых религий, крестовых походах, испанских завоеваниях в латинской Америке и многом-многом другом, имеющем к истории самое косвенное отношение. Однако Лису эти уроки нравились, время пролетало почти незаметно. Семен Валерьянович никогда не спрашивал о его прошлом, только о том, что ему нравится читать и какие фильмы он смотрел, иногда приносил русскоязычные диски, и они вместе с Кристиной смотрели записи коронаций, видео путеводители по музеям и дворцам Испании или новинки российского кинопроката. По четвергам и субботам Фернан отвозил Лиса в город на уроки «рисования».

В первый же день выяснилось, что Лис младше всех в группе, в которой, к его удивлению, нашлось еще трое мальчишек, несколько старше его самого. Уроки проходили весело, преподаватели не скупились на похвалы даже при виде явно провальной работы, Лис совершенствовал свой испанский, но главное, изучал испанцев. Дети оказались еще более наивными, чем в Самарской частной школе, но были более открытыми и ранимыми. Лис учился быть осторожным в интонациях и словах. Почему-то его приняли сразу и безоговорочно, никого не интересовало, кто его родители, почему он прихрамывает, но все дружно удивлялись тому, что он не смотрел мультфильм «Ледниковый период» и «Шрэк». Лис попросил Семена Валерьяновича принести ему эти мультики, тот, смеясь, согласился, и на следующее занятие он отправился во всеоружии. Правда, тут же обнаружилось, что он не смотрел еще с десяток культовых среди местной молодежи фильмов и окончательно свыкся с мыслью, что безнадежно отстал от жизни.

— Ты странный, — признался ему один из новых его знакомых, вихрастый разбитной подросток 14 лет с серебряной серьгой в ухе, — Ты говоришь, как если бы был мне ровесником, но слишком правильный. Ты ведь прикидываешься, да?

Лис засмеялся искренне и зло, окинул взглядом нарядный класс с аккуратными мольбертами, удобным уголком для отдыха из стоящих в круг мешковатых кресел, в которые можно было падать с размаху, не боясь помять, сломать или стукнуться обо что-то. Живо воскресли в памяти грязные обезьянники отделений милиции, он хотел ответить сальностью, но, взглянув в глаза стоявшего напротив парнишки, промолчал. Не было в этих словах тайного умысла, желания задеть или обидеть, парень действительно принимал его за домашнего мальчика.

— Я не знаю, как себя с вами вести, я плохо знаю язык, я недавно приехал и почти никого здесь не знаю, — он предпочел ответить честно, но умолчать о главном.

— Давай играть в вопросы, — предложила девочка с длинными светлыми блестящими, как у куклы Барби, волосами (звали ее под стать — Барбара), — Ты задаешь вопросы по кругу каждому из нас и потом тебе задают по вопросу.

— То есть вы меня спросите семь раз? — уточнил Лис, готовясь отказаться.

— И ты тоже семь, — заулыбалась другая девчонка, сверкнув железными скобками.

Лис удивился, как много людей носят во рту такую гадость и решил непременно спросить Франческу, для чего это делается.

— Так мы быстрее познакомимся, — продолжала уговаривать его Барбара.

Лис, скрипя сердцем, согласился. Все расселись в круг.

— Отвечать честно, — предупредила обладательница скобок.

— Тогда вы постарайтесь объяснить мне слова, которые я не знаю, — беззлобно огрызнулся Лис, намекая на слово ｫЧестноｻ, но его просто не поняли, расценив его слова буквально.

— Конечно, только ты говори, что непонятно, — поспешил успокоить его еще один рисовальщик — двенадцатилетний низкорослый, не в меру упитанный французик.

За ним всегда приезжала мать, целовала, не глядя, говорила: «хорошо поработал» и, не посмотрев на рисунки, убегала по коридору, заставляя сына вприпрыжку гнаться за собой вплоть до машины.

В дверь заглянул преподаватель, но, видимо, услышав разговор, предоставил еще 15 минут свободного времени. Судя по всему, подобные междусобойчики здесь приветствовались.

— Итак, я первая, — заявила Барби, тряхнув золотыми волосами.

Никто не стал ей возражать и она, пристально уставившись на Лиса взглядом, который мог бы сойти за оценивающий, задала самый нелепый, с его точки зрения, вопрос:

— Ты хочешь стать художником?

— Нет.

— Тогда почему ты здесь? — удивилась девочка.

— Это второй вопрос, — усмехнулся Лис, но все же ответил, — Мне нравится рисовать, но я не думаю о будущем.

— Моя очередь, — спокойно заявила темноглазая смуглянка, ровесница обладателя серьги и лихой прически, который откликался на имя Рик, — Ты любишь животных?

— Я люблю кошку Фелисию, других не знаю, люблю или нет. Кстати, я ведь тоже имею право на вопрос, — Катарина, правильно? Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

Глаза девочки потухли.

— Наверное, мне придется стать архитектором как мой отец, он твердит мне о том каждый день, а я хочу лошадьми заниматься, я их понимаю, они понимают меня.

Подобной откровенности Лис не ожидал, смутился, хотел извиниться, что влез не в свое дело, но его опередила девочка со скобками с дурацким вопросом, кто ему больше нравится из литературных персонажей, раз уж он не смотрит телевизор и не ходит в кино.

— Эраст Петрович Фандорин, — хохотнул Лис и, чувствуя, что данный герой незнаком никому из присутствующих, пояснил, — Это детектив, жил в России, в 19-м веке и расследовал особо важные дела. Мой вопрос — что ты любишь делать в свободное время, Изабэла?

Девочка думала не долго.

— У меня нет свободного времени, я учусь в школе, хожу на плавание, мне надо позвоночник исправлять, занимаюсь в театральной студии и здесь, а вечером иду с мамой в театр, она актриса и меня не с кем оставлять.

— Подожди, — перебил ее Лис, — а зачем тебя с кем-то оставлять? Ты одна дома не посидишь?

— Как, совсем одна? — удивилась Изабэла, обернувшись в поисках поддержки к Барбаре.

— Я остаюсь одна, — пожала плечами та, — ничего в этом такого страшного нет.

— Давайте продолжим, — фыркнула четвертая девочка, хрупкая, будто светящаяся изнутри, с капризным изгибом губ и широко раскрытыми, видимо, близорукими глазами. Ее звали Виктория, в свои 13 лет она казалась десятилетней, — Ты рисуешь темными красками, ты не боишься, что тебя обследовать к психоаналитику поведут или тебе не говорили, что такие цвета пугают родителей?

— Я не пойду ни к какому аналитику, это же всего лишь рисунки, кто боится рисунков? — усмехнулся Лис, которому не хотелось признаваться, что он не знает, кто такие психоаналитики.

— Моя мать, — тихо вздохнула она в ответ, — однажды я нарисовала свой сон и целый год доказывала потом, что я не чокнутая.

— А что тебе приснилось? — не взирая на предостерегающие взгляды со всех сторон, спросил Лис.

— Что меня убил мой отец.

— Хватит этих страшилок, Тори, надоело, мы все знаем, что ты с приветом, — остановил ее Рик, — не пугай его сразу, — он подмигнул своему приятелю Леонардо, теске великого да Винчи, единственному в их классе, кто искренне готовился связать свою жизнь с живописью, и, обернувшись к Лису, спросил в упор. — Как ты относишься к граффити?

— Никак, — смутился Лис, во второй раз не решившись признаться, что впервые слышит о том, о чем все без сомнения знали, — Я не думал об этом. А ты когда-нибудь серьезно с кем-то конфликтовал?

— Серьезно только с братом, а вообще, — Рик очевидно, остался доволен адресованным ему вопросом, — я со всеми в конфликте, так мне говорят, но это неправда, это они со мной в конфликте, а я просто имею на все свое мнение.

Лис представлял себе конфликт иначе, с ровесниками в особенности — с кровью, выбитыми зубами, нецензурной бранью. Мнение свое можно иметь, но вот заставить с ним считаться противника, можно было лишь силой, Лис был в том уверен, но в который раз промолчал.

Дошла очередь до пухлого французика, спросившего про книги о Гарри Поттере и любимом персонаже. Лис, не мудрствуя лукаво, заявил, что ему нравится сам Гарри Поттер, и вернул аналогичный вопрос.

— Мне нравится Дамблдор, — признался Гордон, — он самый могущественный волшебник.

— Его убили в последней книге, разве нет?

— Мне не разрешили читать последнюю книгу.

Барбара страдальчески закатила глаза.

— Ты мне вопрос не задал, — напомнила она Лису.

Тот широко улыбнулся и, безошибочно угадав нужную струну, погладил ее самолюбие вопросом ｫСнималась ли она в рекламеｻ. Девочка была польщена, но врать не стала, сказав, что если бы ей предложили, то она непременно бы согласилась.

— Ты странный и хитрый, но я знаю твой секрет, — оживился Леонард, до которого, в конце концов, дошла очередь.

Лис напрягся, но ровно до того момента как услышал продолжение столь многообещающей фразы.

— Ты здесь, чтобы завести друзей, как многие из нас, я угадал?

Он с готовностью согласился. В класс вошел преподаватель, будто почувствовав, что разговор подошел к концу и провозгласил начало занятия.

В тот день Фернан, ждавший Лиса у входа, увидел его выходящим из здания в компании трех подростков: темноволосой девочки лет 13—14, интеллигентного вида паренька и его не слишком интеллигентного друга с серьгой в ухе.

— Ты пригласил их в гости? — спросил Фернан, когда Лис подошел к машине.

— Нет, а надо было? — искренне удивился тот, — Они живут в городе, они не смогут сами к нам приехать.

— Так родители их привезут, ты что, парень?

— Ладно, в следующий раз приглашу, — решил Лис, — Фернан, отвези меня в порт, я пощелкаю яхты, а потом из фоток картинки сделаю

Фернан не мог не отметить, что его испанский значительно улучшился. Пока они ехали в порт, Лис изводил несчастного шофера вопросами о психоанализе и граффити, о чем достопочтимый сеньор имел весьма поверхностное представление.

— Почему ты спрашиваешь? — удивился он.

— Просто так, — отмахнулся Лис и, завидев вдали белые паруса на фоне синих просторов, извлек из рюкзака фотоаппарат, — интересно…

— Твои друзья старше тебя, да? — спросил Фернан, когда машина остановилась у заграждения смотровой площадки, откуда открывался прекрасный вид на море и стоящие в порту яхты, — В наше время дети быстро взрослеют, осторожнее.

— Рядом с ними я чувствую себя взрослым, — усмехнулся Лис, посмотрев прямо в глаза собеседнику.

Фернан не выдержал взгляда, он беспокоился, искренне желая предостеречь его от неких надуманных опасностей. Лис взбежал по ступенькам наверх и, дождавшись пока Фернан дойдет до него, продолжил:

— Я не хочу сказать, что они глупее, нет, они знают то, чего я не знаю, но они… — он замялся, — не знаю, как лучше выразиться. Если они вдруг выйдут из дома одни и зайдут в соседний квартал, они заблудятся.

— Мы с Марией говорили с сеньорой Софией по поводу твоих походов по окрестностям. Мария панически боится камней у моря, они скользкие, острые, — Фернан задумчиво смотрел в серо-синюю, подернутую пеленой наступающей дождевой завесы даль, — больше всего меня удивило, что сеньора дэ Луидэрэдэс спросила, как далеко ты уходишь и есть ли у тебя при этом с собой деньги, то есть она допускает, что ты можешь самостоятельно ходить в город.

— Могу, только это далеко, — пожал плечами Лис, выбрав нужный ракурс, щелкнул фотоаппаратом, критически оценил снимок и невозмутимо продолжил, — Зачем идти, если можно доехать, правда? — он вновь навел прицел объектива, вновь раздался мягкий щелчок.

— И ты не боишься потеряться? Город большой и люди в нем живут разные.

— Нет, — снова щелчок, потом еще и еще, — но я же, говорю, в город я не пойду, — Лис развернулся и заснял растерявшегося Фернана в полный рост, — За меня не бойтесь, я как умный герой, всегда иду в обход.

— Как это? — смысла русской поговорки дословно переведенной на испанский язык испанец, разумеется, не понял.

— Я не полезу на действительно острый камень, я умею думать своей головой.

— Все равно тебе следует быть осторожнее, — проворчал озадаченный Фернан.

По щекам хлестнул ледяной порыв ветра, принеся с собой резкий запах моря. Фернан взглянул на затянутое тучами по-зимнему неласковое небо, прицокнул языком:

— Будет шторм, поехали домой, пожалуй.

Дождь лил всю ночь и весь следующий день, в комнате Лиса на окнах закрыли ставки, чтобы порывы шквалистого ветра не высадили стекло. Ощерившиеся острыми белыми зубцами волны гремели, будто пушки, швыряясь прибрежными валунами.

Кристина переселилась в комнату Лиса вместе со своими игрушками. Вечером Мария с трудом уговорила ее идти спать к себе, однако среди ночи она вернулась обратно, заплаканная, босиком и с плюшевым медведем в обнимку. Лис не спал, позабыв о времени, возился с новыми снимками, создавая из реальных фотографий нереальные пейзажи.

— Что ты делаешь? — шепотом спросила Кристина, взбираясь на кушетку, стоявшую за спиной сидящего за компьютером Лиса.

— Эй, ложись-ка ты спать, завтра посмотришь.

— Не хочу.

Лис встал, сгреб ее в охапку вместе с медведем и не без усилий дотащил до своей кровати.

— Ложись здесь, не хочешь спать, тихо полежи, а то я не успею доделать то, что хотел и не будет тебе пиратского острова из Пепи длинный чулок.

— А Пепи там будет?

— Я тебя под Пепи загримирую, но ты мне не мешай, ладно? — он накрыл ее одеялом и, вернувшись к столу, развернул настольную лампу так, чтобы свет не доходил до кровати.

— Я спать не буду, я тихо полежу, — заговорщицки прошипела из темноты Кристина и спустя пять минут заснула крепким сном.

В половине пятого Лис выключил компьютер, достал из шкафа плед, свернул в несколько раз покрывало с кровати, на манер подушки и как ни в чем не бывало, улегся на кушетке, моментально провалившись в сон.

Глава 3

— Алисандэр, вы не должны потакать ее капризам, — распекала за завтраком Лиса донна Мария.

Присмиревшая Кристина покаянно грызла свой тост с джемом, всем своим видом демонстрируя глубокое сожаление в том, что из-за нее брату пришлось спать на неудобной кушетке.

— Она боится гула ветра.

— Не боюсь, — робко пискнула Крис.

— Может, вы просто постелите ей на диване в моей комнате, — предложил Лис.

Мария смерила его долгим, ничего не выражающим взглядом и, убрав со стола опустевшие тарелки, проговорила:

— Я позвоню сеньоре Софии.

— Я поговорю с мамой, позвоните, — вдруг захныкала Кристина, — дайте, я позвоню ей.

Сидевшая на другом конце стола Франческа, закрыв руками уши, зубрила заданное на дом стихотворение.

— Ну, позвоните маме, — в три ручья заревела Кристина.

— Я позвоню, позвоню, но позже. Вы ужасно ведете себя в последнее время, — исключительно вежливо и совершенно бесстрастно кивнула Мария.

Кристина сорвалась с места и выбежала из кухни, Лис хотел броситься следом, но Мария слегка тронула его за плечо:

— Она скучает, так всегда бывает, когда сеньора София отсутствует дольше двух недель, но нельзя потакать ей, иначе она начнет манипулировать родителями, а это до добра не доведет. Всем детям нужна дисциплина или хотя бы подобие ее.

— Почему подобие? — удивился Лис, сев обратно на свое место.

— Видите ли, — донна Мария неопределенно пожала плечами, — здесь крайне демократичные порядки, на мой взгляд. Я им следую, это моя работа, но своих детей я воспитывала иначе.

— У вас есть дети? — слюбопытничал Лис

— Уже взрослые, учатся в Барселоне, сын будет адвокатом, а дочь дизайнером, — не без гордости сообщила она, — на рождество они приедут сюда погостить, — тут ее взгляд упал на внимательно прислушивающуюся к разговору Франческу, — Чего уши развесила? У тебя дела нет? — грозно прикрикнула она на девчонку, вновь прилежно уткнувшуюся в книгу, но, развернувшись к Лису, добавила совсем другим сдержано отстраненным тоном, — Вам тоже следует поторопиться с завтраком, сеньорита Васория уже приехала.

Лис тяжело вздохнул, одним глотком допил свежевыжатый немного разбавленный водой сок и поплелся в библиотеку на урок математики.

В холле Кристина, позабыв о своих печалях, носилась с привязанным к резинке мохнатым бантиком от подросшего котенка. За окном по-прежнему шел дождь, свистел ветер, срывая с деревьев листья. Лис взял из стоявшей на столике у лестницы вазы большой апельсин, выросший прямо на заднем дворе и, любуясь его насыщено-оранжевым теплым цветом, двинулся навстречу двухчасовой каторге.

Сеньорита Васория превзошла саму себя, выучив целую связанную фразу по-русски: «Вы плохо стараетесь». Это после того, как Лис избавил ее от львиной доли проблем, заговорив с ней на довольно приличном испанском. Он едва не задохнулся от возмущения.

— Сдались мне ваши прямоугольники вместе с площадями! — зло процедил он по-русски, отшвырнув от себя тетрадь.

Девушка жутко расстроилась и растерялась, губы задрожали, она схватила словарь и трясущимися пальцами принялась что-то в нем искать. Лису стало ее жаль. В последнее время он начал подозревать, что испанцы — народ исключительно слабонервный.

— Не беспокойтесь, вы все правильно сказали, я злюсь на себя. Мне не нравится математика, — тщательно подбирая слова, выговорил он.

— Иногда нам приходится делать то, что не нравится, потому что так надо, — наставительно сказала преподавательница, успокоившись в долю секунды.

— Кому надо-то? — скривился Лис, — Я обходился без этого всю жизнь и ничего. Зачем мне радиусы и периметры?

— Так нельзя, Алисандэр, — девушка присела рядом на стул, — ваш отец занимается проблемами океана, но без знаний он не смог бы измерить даже длину волны.

— Мой отец длину могилы своей измерить только может, — фыркнул по-русски Лис и тут же поспешил предотвратить попытку учительницы заглянуть за переводом в словарь, — Я знаю, что вы правы, просто мне скучно, я ничего не понимаю, но я буду заниматься, не беспокойтесь.

— Спасибо, — улыбнулась девушка.

— Не за что, — вздохнул Лис, вытянув из верхнего ящика стола очередной лист бумаги, — бубни дальше.

Он думал о предстоящих Новогодних, а здесь Рождественских праздниках, о том, что скоро вернутся Макс и Соня и все станет проще и веселей. Свист ветра, далекий рокот прибоя и шум дождя слились в единый мерный глухой гул, тяжелые капли шлепали по стеклу, ручейками растекаясь по совершенно необъяснимым траекториям, старинные настенные часы тикали в такт ударам сердца.

Дверь приоткрылась, Лис вздрогнул.

— Можно, я здесь посижу? — не дожидаясь ответа, Кристина забралась в высокое кресло у закрытого ширмой камина, туда же запрыгнула вбежавшая вслед за ней Фелиска.

— Тихо только, — предупредил Лис, встал, закрыл дверь, вернулся к столу и только тогда заметил недоумение учительницы.

— Вам не кажется, что этот вопрос был адресован мне, и вы не в праве брать на себя смелость решать это?

— Не кажется! — неожиданно почти три месяца спавший глубоким сном черный гнев приготовился вырваться наружу, в голос уже пробралась неуместная положению злость, — Давайте уже заниматься, она нам не помешает, — с максимально возможной в данный момент вежливостью отрезал он.

Сеньорита Васория впервые слышала столь взрослые нотки в голосе ребенка, в облике которого в какой-то неуловимый миг мелькнуло нечто совсем не по-детски суровое и непреклонное. Это не было капризом или желанием что-либо продемонстрировать, он сделал то, что считал правильным и необходимым и не собирался с кем-либо обсуждать свой поступок. Несмотря на юный возраст, сеньорита Васория имела опыт работы с детьми, ровесниками Алисандэра. Среди них попадались агрессивные, капризные, избалованные, одинокие, зажатые, лишенные родительского внимания, даже имеющие соматические недуги. Однако все они довольно быстро раскрывались, становились предсказуемыми и понятными. Мальчишка, сидящий напротив отличался от них как поздний вечер от раннего утра. Он не нуждался во внимании или одобрении, был прямолинеен до дерзости, при этом будто бы шел навстречу и умудрялся не переступать грань, разделявшую формальные отношения и межличностные, сознательно сохраняя эту дистанцию.

— Алисандэр, позвольте вопрос? — строго, но без нажима заговорила она, наблюдая за ним из-под очков.

Лис с легкостью обошел расставленный капкан. Главное не оправдываться. С самого детства с ним играли в эти игры. Надо выждать, дать умному взрослому раскрыть свои планы, а уж потом обороняться, нельзя выглядеть виноватым или заинтересованным.

В памяти всплыл отцовский кабинет и украденный из шкафчика конверт с белой дрянью, от которой у мачехи начинались приступы суетливой и бестолковой деятельности, вроде игры в частного детектива и прожектов открытия бизнеса не выходя из дома.

« — Ты заходил в кабинет?

— Конечно, много раз.

— А сегодня?

— А что?

— Ты ничего не брал отсюда?

— Сегодня?

— Ладно, иди.

— Пошла в пень…

Последняя фраза сказана уже про себя или очень тихо, по дороге в ванную, где заветный пакет аккуратно утонет в унитазе, порванный на десяток клочков.»

— Алисандэр, вы слушаете меня? — преувеличено бесцветный голос вырвал его из плена воспоминаний.

Теперь все по-другому, люди другие, все другое. Лис передернул плечами, поднял на учительницу глаза. С чего, собственно, он завелся, эта пигалица не пытается подчинить его себе. Или нет?

— Я хочу спросить, чье-нибудь мнение для вас имеет значение?

— Тех, кого я люблю, их трое и один человек сидит вон там — он указал на прикорнувшую в кресле Кристину.

Сеньорита Васория молча кивнула, не пожелав расспрашивать далее.

Лис решал заданные примеры в гробовом молчании, настроение безнадежно испортилось, и вменяемой причины тому он не находил.

За обедом Кристина устроила очередной скандал, требуя немедленно позвонить маме и спросить, нужно ли ей есть спагетти с сыром или нет. Донна Мария пообещала сделать это сразу же после обеда. Аманда из-за какой-то безделицы поссорилась с нанятой недавно горничной. Прежнюю, как выяснилось, Соня выставила вон за попытку несанкционированной уборки в запирающемся на ключ кабинете. Семен Валерьянович позвонил и сообщил, что не сможет приехать. Лис окончательно закис.

Не смолкая ни на минуту, завывал в водосточных трубах ветер, навевая, отнюдь не самые радужные мысли. Лис без всякой цели слонялся по дому, пока не наткнулся на кабинет Макса, в отличие от кабинета Сони не запирающегося. Окна здесь также занавесили наружными металлическими жалюзями, пришлось включить свет.

Лис уселся в крутящееся удобное кресло у компьютерного стола, окинул взглядом живописный бардак, царивший кругом. Рыбка в аквариуме подмигнула ему большим желтым глазом.

— Исполняла бы ты желания, цены б тебе не было, — ухмыльнулся Лис.

Тут взгляд упал на прикрепленный к полке с дисками листок бумаги с тремя сотовыми телефонами, обведенными фигурной скобкой с красной пометкой Sophi. Лис с трудом сдержался, чтобы не заорать от радости, схватил телефонную трубку, хотел набрать номер, но услышал в ней заговорщицкий шепоток Франчески, видимо, тайком говорившей из холла.

— Меня сегодня дома оставили из-за шторма, но завтра я обязательно приду, нормальную одежду я возьму в школу, там переоденусь.

— Купальник главное возьми, — раздался мальчишеский голос с другого конца провода, — Мы же в аквапарке отмечать будем, тебя что, в аквапарк не пустят?

— Не пустят, — вздохнула Франческа, — а на твое день рожденья тем более, я скажу, что записалась в бесплатную секцию по волейболу.

— Франческа, кончай трепаться, мне позвонить надо, — стараясь сохранить невозмутимый тон, заявил Лис.

В трубке что-то щелкнуло, послышались гудки. Он набрал номер Сони. Какое-то время никто не отвечал, затем приятный женский голос попросил подождать до конца какого-то брифинга. Лис ждать не стал, набрал другой номер и попал на тот же голос, судя по всему бывший все-таки голосом автоответчика, третий номер Лис набирал, уже ни на что не рассчитывая.

— Да, что случилось Мария? — грозно осведомилась Соня по-испански, знакомый холодный властный тон, но Лиса он не смутил.

— Вообще-то это я, Лис, — осторожно проговорил он, — если я не вовремя, я позвоню потом.

— Подожди секунду, — значительно мягче отозвалась Соня.

Ждать пришлось около пяти минут, у Лиса даже ухо затекло от прижатой к нему трубки.

— Привет, что-то случилось? — наконец заговорила Соня.

— Ничего особенного, Кристина скучает и я тоже, — вздохнул он, хотелось так много всего рассказать, но только не по телефону. Она, наверняка, была занята, — ты скоро вернешься?

— Послезавтра, если все пройдет так, как я запланировала. У меня как раз сейчас совещание. Как дела? Скажи. Криске, я вечером позвоню персонально, ты про себя расскажи.

— А у меня все в порядке, со студией вы хорошо придумали, там не все идиоты, есть с кем поговорить, Семен Валерьянович мировой чел, с ним тоже можно потрепаться. Я скучаю, — вдруг признался Лис, оборвав себя на полуслове.

— Я тоже, — усмехнулась в ответ Соня, — скоро приеду, обещаю, а на рождество съездим куда-нибудь, если у Максима получится выбраться домой на праздники.

— Что он может не приехать?

— Легко, погода нелетная и все, надо на лучшее надеяться. Мне, знаешь ли, праздники в компании его благочестивого семейства не улыбаются. Все, не слушай меня, заговорилась слишком, — фыркнула она, — идти мне надо, извини, лисенок.

— Приезжай скорее, — словно заклинание повторил Лис, — извини, что отвлек.

— Глупости какие, не выдумывай, передай Кристине, что я ей вечером позвоню сама. Ну, все, пока, целую крепко.

— Пока, — улыбнулся Лис, глядя на попискивающую телефонную трубку. Было одновременно и грустно и весело и очень-очень тепло.

В кабинет заглянула встревоженная, мрачная, словно туча, Франческа. Речь она, видимо, заготовила заранее и потому начала без предисловий.

— Я никому не скажу, что ты звонил, если ты будешь молчать о том, что слышал, — залпом выпалила она.

Если бы не разговор с Соней, Лис разозлился бы, но теперь его разобрал смех.

— Ничего смешного, — встала в позу Франческа, — сеньору дэ Луидэрэдэс нельзя отвлекать от работы, тебе попадет, если кто узнает.

— Кто узнает? — перебил ее Лис, закидывая ноги на стол, — Я говорил с ней только что, так что все кому надо и от кого мне может попасть уже в курсе.

Франческа по достоинству оценила его маневр, в один момент поставивший все точки над «и».

— Что ты хочешь за молчание?

Лис хотел вначале слегка поёрничать, но, прочитав в глазах загнанной в угол девчонки нечто похожее на отчаяние, передумал:

— Ничего, забудь. Я ничего не слышал, ты ничего не говорила.

— Честно?

Лис оттолкнулся ногой от стола и рывком встал с кресла, точь-в-точь как Макс.

— Честно. Иди уже, а то твоя мамаша опять орать будет.

— Спасибо, — Франческа поспешила убраться восвояси, ей запрещено было подниматься на второй этаж.

Лис вернулся к себе в комнату, вывел на печать сделанные накануне компьютерные рисунки: в порту стояли старинные парусные суда, на мачтах развивались пиратские флаги, на Фернане была пиратская треуголка, а вместо плаща рваный камзол с якорями, и стоял он не у бетонной лестницы, а у бревенчатых ворот. Кристина пришла в восторг, Лис дочитал ей сказку «Пепи длинный чулок» и обещал непременно сделать из ее фотографии портрет настоящей Пепи.

Соня выполнила свое обещание, позвонив Кристине. Случайно подслушавший этот разговор Лис понял, почему она не баловала дочь телефонными звонками — сплошное море слез и просьб приехать как можно скорее, желательно немедленно. Позже телефон оккупировала Мария, Лис увел убитую горем Кристину к себе в комнату, где та и уснула, прикорнув на диване, убаюканная мерным гудением компьютерного вентилятора.

Лис читал в Интернете про психоаналитиков и граффити, попутно просматривая кучу порнушного вида картинок, захламляющих некоторые весьма интересные сайты, посвященные психоанализу. В итоге он ничего не понял кроме того, что психоанализ неразрывно связан с сексом, причем, каким именно образом, осталось загадкой. С граффити же все более-менее прояснилось. Надо сказать, тема секса Лиса не трогала, знал он о том многим большего положенного ребенку, но особенного эмоционального отклика данная тематика у него не вызывала. Однако Мария, случайно заглянувшая в монитор, пришла в ужас. Она собиралась отвезти Кристину в ванную перед сном, но вместо этого пулей вылетела из комнаты.

Лис шумно вздохнул, выключил компьютер и, гадая, что последует за этим досадным инцидентом, отправился в ванную, дабы отсрочить процесс выяснений и объяснений.

Нет, определенно, день не удался. Скорее бы уже вернулась Соня, она бы не кинулась в такую панику из-за такой ерунды. Что-то подсказывало, что влип он по самые уши и нудных проповедей непонятно о чем не избежать.

Так и случилось, в комнате его ждал донельзя смущенный сбитый с толку Фернан. Кристина сладко спала на прежнем месте, видимо, о ней успели позабыть.

— Знаешь парень… — начал было Фернан, но тут же смешался, — надо поговорить.

Лис стряхнул с волос воду и, пригладив назад длинную челку, упал в кресло у компьютера, приготовившись к неприятному разговору.

— Я читал о психоанализе, ничего особенного. Я обещаю, что не стану показывать эти картинки Франческе и тем более Крис, не беспокойтесь, — устало проговорил он, вы делаете из мухи слона.

Может быть, Фернан не понял смысла переложенной на испанский язык русской поговорки, но смысл сказанного точно уловил. Смущение сменилось раздумьем.

— Хорошо, — кивнул он, — наверное, тебе не надо объяснять различия между мужчинами и женщинами и говорить об их отношениях в браке, — задумчиво уронил он, будто в пустоту.

— Не надо, — Лис вновь почувствовал, что сел в лужу, не так он должен был ответить, совсем не так.

Фернан хотел что-то добавить, но вдруг спохватился, будто испугавшись чего-то, извинился и ушел, оставив Лиса в полном недоумении.

Весь следующий день Лис ловил на себе насторожено сочувствующие взгляды со стороны Марии, от которых ему хотелось спрятаться как можно дальше. Впрочем, день прошел совсем не плохо. Дождь кончился, в студии говорили об эпохе Ренессанса, о которой, благодаря Семену Валерьяновичу, Лис знал достаточно много. Он похвалился своими шедеврами компьютерной графики, стал настоящим героем дня, на радостях пригласив всех одноклассников в гости, правда, домашнего адреса он вспомнить не смог и оттого поспешил отсрочить свое приглашение до следующего четверга.

Начинался рождественский бум, украшались витрины магазинов, разговоры вертелись вокруг праздников и подарков. Катарина собиралась на рождественские каникулы поехать во Францию, Изабэле предстояло путешествие в Каталонию к родственникам, которых она не знала. Лис в глубине души недолюбливал календарные праздники и потому скромно молчал. Вернувшись в поместье, он застал самый разгар грандиозного скандала, устроенного Амандой, пронюхавшей о посещении Франческой аквапарка. В конце концов, терпение Марии лопнуло, маска всегдашней сдержанности слетела, и она во всеуслышание объявила о готовности выставить из своего дома обеих Аридис. Фернан предпочел не вмешиваться в женские склоки, взвинченный до предела удалился в сад срезать сломанные штормовым ветром ветви деревьев.

На лестнице Лис наткнулся на грустную и очень серьезную Кристину, видимо, подслушивавшую шумные семейные разборки слуг. Фелиска, как всегда, вертелась поблизости, кусая и царапая намотанные на запястье Кристины браслеты из бисера.

— Ты чего? — Лис присел рядом.

Кристина крепко обняла его.

— Что случилось? Ты из-за них расстроилась что ли? — спросил Лис, кивнув в направлении кухни.

— Не уезжай, пожалуйста, я очень тебя прошу, — всхлипнула Кристина, еще глубже зарываясь лицом в его свитер.

— Эй, ты что, я никуда не собираюсь, — удивился Лис, — с чего ты решила?

— Мария говорила с твоей училкой про какой-то центр, а потом сказала Фернану, что тебе надо туда поехать.

— Что еще за центр? — нахмурился Лис.

— Где какие-то психологи, — последнее слово Кристина исковеркала, как могла, но он прекрасно понял, о чем идет речь.

Кто такие психологи он представлял себе смутно, вроде те, кто придумывают дурацкие тесты, но вот то, что его обсуждают у него за спиной, всколыхнуло в нем всю черноту, накопленную за недолгую, но далеко не беззаботную жизнь.

— Никуда я не поеду! Посиди здесь, я сейчас, — в висках застучала кровь.

Первым порывом было пойти и высказать Марии все, что он думает, однако, стегануть ее напоминанием, кто в этом доме на кого работает, явно не получится. Мария и без того прекрасно все знала. Ко всему прочему, после ссоры с Амандой она вообще не воспримет сказанное всерьез. Лис спустился на две ступеньки и застыл, облокотившись на широкие закругленные перила. Кристина молча смотрела на него своими темными серьезными глазами и тем одним задавила на корню другой неумный вариант действий — просто уйти и не возвращаться.

— Пойдем, завтра все утрясется само собой, — вздохнул Лис, — приедет твоя мама, идем в шашки сыграем, — он поднял на руки котенка и немедленно выкинул из головы все связанное с Марией, сеньоритой Васория и прочими не слишком одаренными умом и сообразительностью людьми.

Кристина в миг повеселела. Остаток дня прошел как обычно. Кристина, по славной традиции уснула на диване, Лис с книжкой о Гарри Поттере на кушетке, потом пришла Мария и разогнала всех по своим постелям.

Среди ночи Лис спустился на кухню за водой. Какого же было его удивление, когда за столом он увидел Соню, жадно уминающую маринованные огурцы с хлебом. Лис перепрыгнул через стол, свалив графин с виноградным соком и, не обратив на то должного внимания, повис у нее на шее. От ее волос пахло цветами и ментоловым табачным дымом, а от воротника делового костюма тянуло соленым ветром и французскими духами.

— Привет, привет, полуночник, — хохотнула Соня, целуя его в растрепанные волосы на макушке, — Марию еле-еле спать прогнала, вы что сговорились? Думала, приеду втихаря, поем, посплю, а с утра сюрприз всем будет, — она убрала с лица его и свои волосы и внимательно посмотрела ему в глаза, — Что же ты тощий такой, хоть бы чуточку мясом оброс.

— Сонь, ты ведь меня не отправишь ни в какой центр, да? — в глубине души Лис знал ответ, интуиция его не подводила никогда, но хотелось услышать это вслух.

— Что еще за новости? — удивилась Соня, отправляя в рот очередной бутерброд с огурцом.

— Мария говорила с моей математичкой.

Едва заметная улыбка тронула ее губы.

— Забудь. Мне Мария сказала. Чтобы ты там не подслушал, все фигня, дуры бабы только и всего.

Лис сел рядом на стул и без зазрения совести запустил руку в ее тарелку с огурцами.

— Вообще-то не я подслушал, а Кристина.

— Совсем хорошо, — тяжело вздохнула Соня, — курицы безмозглые, неужели нельзя было тише языками чесать, — фыркнула она, отчего-то разозлившись, — И чего Крис там слышала?

— Я не знаю, — пожал плечами Лис, стащив еще один огурец, — мне она сказала, чтобы я не ездил в какой-то центр с психологами.

— Делать там нечего, — проворчала Соня, вытирая со стола разлитый сок, — даже если бы действительно что, все равно нечего.

— Действительно что? — забеспокоился Лис, — Расскажи.

— Наверное, это неправильно, но чтобы мешанины не возникло, — она пододвинула к нему тарелку и, отряхнув руки, договорила, несколько понизив голос, — Ты только не ори сразу, я знаю, какая это ерунда. Короче, говорили они о кризисном центре помощи детям, пострадавшим от сексуального использования и насилия, думаю, тебе объяснять ничего не надо.

У Лиса отвисла челюсть. С чего вдруг? И тут его осенило, он вспомнил о картинках в Интернете и психоаналитиках. Наверное, психологи — это что-то близкое психоанализу.

— Я знал нескольких девчонок проституток, их всех в первый раз насиловали, — вдруг проговорил он, — но они к психоаналитикам не ходили. Я не понял, я-то тут при чем? Я же не девчонка, что с меня взять? Педики никого не насилуют, они с себе подобными тусуются или среди женщин тоже извращенки бывают?

— О мать моя женщина! — простонала Соня, очевидно пожалев, что пошла у него на поводу и начала этот разговор.

— Нет, ты не отфутболивай меня, я понять хочу, — дернул ее за рукав Лис, — У нас в классе есть девочка, она сказала, что мать отвела ее к психоаналитику после нарисованного сна. Я посмотрел в Интернете, кто это такие, там до фига всего про секс. Что ее изнасиловали?

— Не обязательно, — покачала головой Соня, до которой начала доходить суть неразберихи, — Психоаналитики, как бы это тебе сказать, чтоб понятнее было? Это люди, которые умеют расшифровывать наши тайные мысли, страхи, переживания по нашим снам, необдуманным фразам, возможно, рисункам. У многих взрослых людей есть проблемы с сексом, но люди стесняются, боятся или не хотят себе в этом признаться. Именно поэтому на сайтах, посвященных психоанализу, так много про это. А извращенцы, да будет тебе известно, попадаются и среди мужчин и среди женщин и среди педиков тоже. Слава богу, что тебя минуло попасть к ним в лапы. Ты жил на улице, мордашка у тебя смазливая, а именно такие дети самые желанные и легкие жертвы для всякого рода извращенцев и маньяков. Для своего возраста ты чересчур осведомлен в этой области, для Марии это нетипично, вот она и решила, что ты знаешь обо всем этом из собственного опыта.

— Тогда это не она решила, а Фернан, — Лис нисколько не разозлился и не обиделся, ничто не могло омрачить его настроения, — А сама ты правда так обо мне не думаешь?

Лис дожевал огурцы, Соня достала из холодильника остатки яблочно — апельсинового пирога, включила чайник и, вернувшись к столу, коротко ответила:

— Правда.

— Почему? — не унимался Лис, помогая ей разрезать пирог, — Я возьму пасты шоколадной?

— Бери, конечно, коль знаешь где, — усмехнулась Соня, — а вообще, это нездоровая ситуация, в четыре часа ночи обсуждать подобные вопросы с человеком твоего возраста.

— Но все-таки, почему ты уверена, а они нет?

— Моя подруга в России работает с такими детьми и часто рассказывает о своей работе, я представляю, что может твориться с ребенком, пережившим такое, у тебя нет характерных заскоков, — и, предупреждая новую серию расспросов, пояснила, — С тобой не так просто было бы общаться на такие темы.

— Обычно от этого стервенеют, да?

Соня разлила по чашкам земляничный чай и, откусив на ходу большой кусок пирога, кивнула в ответ. Не успели они допить чай, как на кухню вновь заявилась Мария, окинула оценивающим взглядом горку посуды на краю стола, босого Лиса, как ни в чем не бывало, дожевывающего пирог и, заметно повеселевшую после их предыдущей встречи Софию дэ Луидэрэдэс, извинилась и собиралась уже ретироваться, когда Соня остановила ее вопросом:

— Донна Мария, а у нас что-нибудь посолидней колбасы из мяса есть?

— Я могу приготовить, если хотите, — опешила та.

— Нет, нет, готовить не надо, идите, отдыхайте.

Мария рассеяно улыбнулась и, пожелав, доброй ночи, удалилась.

— Чего она не спит? — удивился Лис.

— Беспокоится, еще бы. Я на кухне, вдруг чего натворю, — усмехнулась Соня, — на самом деле я умею готовить, не люблю просто.

За окном шелестел все еще зелеными листьями ветер. Странная зима, странные люди, странная жизнь. Лису нравилось почти все. Он рассказал о своих новых приятелях, о проблемах с сеньоритой Васория, выходках Франчески и ее мамочки. Соня то хмурилась, то смеялась.

Лис лег спать на рассвете. Никто не разбудил его к завтраку, он благополучно проспал все разбирательства, устроенные хозяйкой дома. Аманда получила строгий выговор, Мария предупреждение о недопустимости обсуждения детей и их проблем с посторонними, а сеньорита Васория просто расчет с мотивировкой, что ей не удалось установить необходимого контакта с учеником.

Сеньора дэ Луидэрэдэс отправилась отдыхать только после обеда, закончив все дела и вдоволь наговорившись с Кристиной, не отходившей от нее ни на шаг.

С того дня все встало на свои места. Однако Лис не мог не почувствовать, как изменилось отношение к нему слуг. И Аманда и Мария замолкали на полуслове, едва он оказывался в поле их видимости, и были подчеркнуто вежливы. Ему же стало проще дышать, он будто бы стал независим от их мнения на свой счет. Они сами по себе, он сам.

Глава 4

— Почему ты такой злой? — спросила в один прекрасный вечер Франческа, остановив Лиса у дверей библиотеки.

— Я злой? — опешил Лис, лихорадочно перебирая все события прошедшего дня, гадая, что могло спровоцировать столь категоричный вывод, — С чего ты взяла?

— Кажется, — пожала плечами Франческа, — Я не знаю, как сказать.

— Не знаешь, молчи! — вспыхнул Лис, — Ты по доброте своей котенка в холодный дождь выбросила, моей злости на такое не хватило бы!

На глазах Франчески навернулись слезы, закрыв лицо руками, она бросилась бежать, споткнулась о столик у выхода на лестницу на второй этаж и, стоявшая на нем ваза с фруктами с сочным звоном разлетелась вдребезги.

— Что здесь происходит? — загремел из кухни голос Аманды.

Франческа вжала голову в плечи, в миг превратившись в загнанного зверька. Лис наклонился над осколками ровно в тот момент, когда Аманда вырулила из-за угла.

— Я уберу, не трогайте, пожалуйста, — вздохнув, заговорила она совсем другим тоном, решив, по-видимому, что осколки дело рук Лиса.

Тот не думал ее в том разубеждать.

— Спасибо, — шепнула Франческа, когда мать ушла за шваброй-пылесосом.

— Ты мне не нравишься, — смерив ее ледяным взглядом, выдал Лис, — ты ведешь себя как безмозглая овца, врешь, притворяешься, а духу открыто сказать «идите в зад» не хватает. Ты совсем своего мнения не имеешь или трусиха просто?

— Тебе хорошо рассуждать, ты богатый, тебя на дому учат, чтобы ты не сделал, все тебе с рук сходит, — Франческа проворно выскользнула из образа пай девочки, на щеках заалел пунцовый румянец, губы задрожали, — Не нравится учитель, другого наймут, хочешь обои рисовать — пожалуйста, а у меня даже комнаты своей нет! Если я заявлю, что мне не нравится математика и идите все в зад, я на зад неделю сесть не смогу!

— Меня это не останавливало никогда, — несколько тише ответил Лис, заслышав шаги возвращающейся кухарки.

Не раз он слышал подобные упреки. В интернате все в его классе боялись учителя физкультуры, ненавидели и все же признавали его право говорить гадости, а для Лиса жуткий педагог оставался лишь убогим пьяницей, о чем он в разных вариациях регулярно сообщал ему, за что в итоге получил по голове ботинком и, отлежав в больнице с сотрясением мозга положенные 10 дней, ушел бродить по свету.

Пришла Аманда и Лис, воспользовавшись этим, юркнул в библиотеку, плотно закрыв за собой дверь.

— Ты не забывай, все люди разные, нельзя требовать, чтобы все поголовно соответствовали твоим критериям, — проворчала из темноты Соня.

От неожиданности Лис подскочил.

— Ты слышала?

В камине потрескивали сухие поленья, освещая комнату неровным красновато-оранжевым светом. По потолку и стенам прыгали длинные кособокие тени. Соня сидела в глубоком кресле в углу, так, что свет от камина не доставал до нее.

— Вы так орали, думаю, Аманда тоже слышала, — усмехнулась она в ответ, — Этот дом не умеет хранить секреты.

Лис присел на поручень ее кресла, привалился к ее плечу. Соня обняла его, прикрыв концом вязаной шали, которую носила только дома. Тепло и спокойно, будто так было всегда и всегда так будет.

— Прости меня, — хмыкнул Лис, уткнувшись в ее разбросанные по плечам волосы.

— За что? Брось, ты, в самом деле. Я говорю, будь терпимей, но сама далеко не так терпима, как мне того хотелось бы. Максим, как пример, годится лучше, впрочем, он мужчина, он должен быть сильнее.

— Разве терпение — это сила?

— Не терпение, а терпимость, то есть способность принимать людей такими, каковы они есть и при этом оставаться собой. Это могут позволить себе только сильные и уверенные в себе люди.

— Я не совсем понял, — задумчиво протянул Лис.

— Смотри, — Соня посмотрела ему в глаза, — к примеру, тебя назвали дураком, что ты сделаешь?

— Смотря кто назвал. Пацану в репу вмажу, девке пару ласковых отвечу и взрослому тоже.

— А если это будет ребенок, вроде Кристины.

— Наверное, внимания не обращу, что с него взять.

— И это будет значить, что ты проявил терпимость. Ты знаешь, что ты сильнее, что сказавший тебе гадость так на самом деле не думает, а если думает, то ты легко докажешь ему обратное. Ты знаешь это, ты не притворяешься, ты действительно не обратишь внимания на его слова. Это и есть терпимость. А вот, когда тебе не все равно, но ты делаешь вид — это называется стерпеть. Так понятнее?

Лис кивнул.

— Я подставил ее, да? Теперь Аманда разозлится.

— Думаю, нет, — поразмыслив, вздохнула Соня, — Аманда не злая и дочь свою любит, жизнь у нее не складывается, вот она и лезет в бутылку.

Какое-то время Лис смотрел в окно.

— А снег здесь бывает? — спросил он.

Танцующие в камине языки пламени отражались в его глазах зелеными всполохами.

— Я взяла три билета до Цюриха, там есть снег и елки настоящие.

— Макс приедет?

— От него это мало зависит. Даже если не сможет, лучше мы там отдохнем, здесь без нас обойдутся, — она ощутимо вздрогнула и, резко сменив тон, добавила, — Крис снега никогда не видела, согласись, не порядок.

Конечно, Лис согласился. В Цюрих или Тимбукту не имело значения, и нежелание Сони оставаться на праздники дома казалось вполне естественным. Какой новый год без снега, в самом-то деле!

— На какой день ты договорился с приятелями? — вдруг вспомнила Соня, очнувшись от невеселых своих раздумий.

— На послезавтра, — улыбнулся Лис.

Он совершенно не был уверен, что приедет хоть кто-то. Его приглашение встретили с воодушевлением, но, услышав, где он живет, моментально сникли. Оказалось, все знали этот район, он считался весьма престижным и удаленным от жилищ простых смертных. Изабэла сразу окрестила Лиса «мажором», а Рик, горестно вздохнув, заметил, что это обстоятельство «многое объясняет», при этом отказываться в открытую никто не стал.

— Придут, не переживай, — словно прочитав его мысли, сказала Соня и, привычным жестом потрепав его по загривку, встала и подошла к камину.

Отсветы пламени запрыгали на ее волосах, окутав ее хрупкую точеную фигурку волшебным сияющим ореолом. Поправив прогоревшее с одной стороны полено, она взяла с каминной полки его тетради с примерами и вернулась на прежнее место, включила висевшее над креслом бра.

— Кстати, о математике, чего тебе собственно непонятно?

Лис выразительно поморщился, но она не обратила на него ни малейшего внимания и, только пролистав все решенное и нерешенное, удивленно посмотрела на него:

— Если ты сам решал, я ничего не понимаю, где проблема?

Лис приставил палец к виску на манер пистолета, дернул головой, изображая выстрел.

— И что сие значит? — усмехнулась Соня.

— Скучно и тупо, — буркнул он, — и ничего у меня не получается.

— Чего не получается? — переспросила Соня, листая тетрадь, — Судя по тому, что я тут вижу, все получается.

— Я считаю в уме, а надо расчленять десятки и единицы, а так, я путаюсь и сбиваюсь и дроби эти распроклятые. Зачем писать одна вторая, когда проще поделить и написать нормально 0,2. С площадями еще хуже, как можно считать то, что и предметом не является?

— Знаешь, я сначала удивлялась, что ты так быстро читаешь, согласись, ты два года читал очень мало, по идеи, ты должен был бы читать как во втором — третьем классе, — задумчиво обронила Соня, — Ты в каком классе был, когда ушел бродить?

— В третьем. Я вначале отличником был в своей школе, а когда в богадельню попал, сразу двоечником стал, мне неинтересно стало.

— Тебя, поди, по какой-то спец системе учили в младших классах? Читать ты когда научился?

— Еще в саду, не помню, — пожал плечами Лис, польщенный ее высокой оценкой, — и считать тоже там. С почерком у меня всегда проблемы были.

— Так, так, — прицокнула языком Соня, — в какой школе ты учился, ты не помнишь?

Лис покачал головой.

— Проехали. Вот что мы сделаем, с испанским ты освоился быстрее, чем мы ожидали, давай попробуешь в школу обыкновенную походить, может тебе так даже проще будет.

— А Семен Валерьянович?

— Он само собой, не каждый день, раза два три в неделю. С ним общий язык нашел?

Лис кивнул.

— Так я не совсем дубина?

— Ты совсем не дубина, наоборот, на редкость талантливый.

Лис готов был замурлыкать от этой неожиданной похвалы. Мнением Сони, в отличие от мнения сеньориты Васория он дорожил.

На кушетке у камина зашевелилась во сне Кристина, тем самым выдав свое присутствие. Соня накрыла ее своей шалью и вновь вернулась на прежнее место.

— Значит послезавтра у нас 23, день принятия гостей, а 24 с утра мы отваливаем, идет?

— Идет, — согласился Лис.

На следующий день Фернан установил в холле искусственную елку, радости Кристины не было предела. Мария достала из закромов цветные гирлянды, мишуру, золотые шары и целое море серебристого дождя и сверкающих снежинок. В Семье Марии все были католиками и отмечали Рождество в ночь на 25 декабря. Приближение праздника смягчило Аманду, помогая украшать дом, она ни разу не накричала на суетящуюся под ногами Франческу. Для Кристины происходящее было предзнаменованием череды веселых дней, наполненных весельем и подарками. Судя по всему, вопросы религии Соню совершенно не волновали, она не принимала участия в подготовке к торжеству, но при этом не мешала Франческе, Марии и Фернану рассказывать Кристине библейские истории, связанные с рождением Христа.

— Мы седьмого января отмечаем рождество? — на всякий случай уточнил Лис.

— Строго говоря, мы его не отмечаем, — усмехнулась Соня, — Я сама путаюсь во всем этом, не вникай, вырастешь, сам выберешь, во что и как верить.

Не взирая на царящее повсеместно нерабочее настроение, Соня уехала в город по делам. Вернулась она под вечер, рассерженная и усталая, но с ворохом разнокалиберных красочных упаковок с подарками.

— Вам звонит сеньорита Анастасия, — сообщила донна Мария, окончательно испортив Соне настроение. В карих глазах вновь застыл лед, плотно сжатые губы побелели.

Лис взглянул на нее и понял, что вечер они с Кристиной проведут вдвоем.

— Да, спасибо, Мария, я возьму в кабинете, — преувеличено спокойно ответила она и быстро зашагала туда.

В замке громко хлопнул ключ. Мария тяжело вздохнула, но, заметив стоявшего неподалеку Лиса, воздержалась от явно вертевшегося у нее на языке комментария, лишь пригласила его к ужину. Соня ужинать не пришла. Чтобы не портить настроение Кристине, Лис сказал, что ее маме кто-то позвонил с работы, и ей вновь пришлось уехать.

— Вот так всегда, — картинно вздохнула та, — Впрочем, ладно, мы скоро уедем, туда не будут звонить, — смешно сдвинув брови, добавила она по-испански и убежала играть в холл.

Следом за ней припустила рыжая бестия Фелиска, которая не признавала никого кроме Лиса и Кристины. С Крис она играла днем, но каждую ночь приходила в комнату Лиса, укладывалась рядом с подушкой и засыпала почти всегда одновременно с ним, до того же пристально наблюдала за всеми его перемещениями по комнате.

Этой ночью кошке пришлось бодрствовать особенно долго. Лис не мог заснуть, бродил из угла в угол, вслушиваясь в завывания ветра за окном и отдаленный не смолкающий рокот прибоя. В конце концов, он не выдержал, спустился вниз, но никого там не встретил. Дом спал, свет горел исключительно на лестнице, ведущей на кухню, на случай, если кому-нибудь придет в голову светлая мысль ограбить холодильник на пару бутербродов или стакан сока. В холле же было тихо, холодно и темно. Лис на ощупь поднялся по парадной лестнице обратно на второй этаж, заглянул в комнату Кристины, а затем в комнату Сони. Обе безмятежно спали, но ощущение безотчетной тревоги все же не ушло. Фелиска промурчала ему все лучшие песни, прежде чем он, наконец, успокоился. Будто что-то щелкнуло, он провалился в темный колодец без дна и пока летел, твердо верил, что впереди его ждут лучшие времена.

***

День выдался солнечный и теплый, ветер сменил направление и задул с юга. Лис с удивлением обнаружил, что выходить на улицу можно в одной футболке и джинсах. С самого утра Соня собрала все его теплые вещи в чемодан, равно как вещи Кристины.

— Здесь вообще зимы нет? — спросил за завтраком Лис.

— Вот такая тут зима, — пространно развела руками Соня, подливая себе чаю, — во сколько гости твои придут?

Лис не успел ответить, в столовую вошла Мария, сообщив, что в ворота въехала машина приглашенных господином Алисандэром сеньоров Гальдо. Соня посмотрела на часы, не удержавшись от смешка. Стрелки показывали без четверти 12.

— У нас утренник?

Лис осторожно кивнул.

— Сегодня же выходной.

— Ах, ну как же я забыла, — засмеялась Соня, — иди, встречай, я сейчас.

Первой в холл ворвалась Фелиска, выгнув спину, нахально пробежала по спинке дивана и нырнула под лестницу. Шедший следом за ней Лис успел заметить, как дернулась то ли от неожиданности, то ли от испуга сопровождавшая Гордона женщина, видимо няня. У нее было белое моложавое лицо и потухшие безразличные ко всему бесцветные глаза. Лис вежливо поздоровался и на том церемонии с его стороны иссякли. Схватив одноклассника за руку, он утащил его наверх к себе в комнату, оставив няню в полном замешательстве. Уже, будучи на верхней площадке, мальчишки услышали голос Сони, приглашавшей гостью выпить чашку чая.

— Пойдем, я покажу тебе мои обои, — предложил Лис, — я думал никто не приедет.

— Приедет Тори и Барбара тоже, — просипел Гордон, задохнувшись от быстрого подъема по лестнице.

— Откуда знаешь?

— С Барб мы в одном классе в школе учимся, а с Тори в одном доме живем. Ее семья домовладельцы, мы у них четыре комнаты снимаем, наши с Тори окна друг напротив друга.

— Я не знал.

— Конечно, не знал, иначе не пригласил бы меня.

— Дурь какая, почему ты так думаешь?

Из-за шторы, занавешивающей дверь на верхнюю террасу, на них вылетела Кристина, за ней выпрыгнула кошка. Обе, как по команде замерли в нерешительности.

— Кристина, познакомься, это Гордон, мы учимся вместе, — поспешил представить спутника Лис, — Гордон, это Крис, моя сестра.

— Очень приятно, — с недетской официальностью кивнула Кристина, — я буду у себя, с вашего позволения, — и, развернувшись, она вновь припустила по коридору, Фелиска бросилась ее догонять.

Лис готов был рассмеяться, но, взглянув на Гордона, явно принявшего эту тираду за чистую монету, сдержался, слишком сконфуженный был у того вид.

— Вы аристократы, это сразу видно, по дому, по обстановке, по твоей сестре и по тебе тоже, хоть ты и пытаешься изображать простого парня.

— Чушь, — фыркнул Лис, — идем обои смотреть.

При виде кота и монстров Гордон позабыл о своих сомнениях и тревогах, жаль не на долго.

— И все-таки, зачем тебе это? — вновь спросил он, когда первый восторг и удивление улеглись, — Ты мог бы учиться в какой-нибудь художественной академии.

— Объясни толком, что такого в том, что я живу именно здесь? — перебил его Лис, которому стали надоедать намеки.

— Среди твоих соседей звезды Голливуда и ты спрашиваешь, что в этом такого? — скептически хмыкнул Гордон, присев на диван.

— Я не знаю никого из соседей, Фернан говорит, что многие дома поблизости пустуют большую часть года.

— Конечно, пустуют, их хозяева снимаются в очередном блокбастере. Один дом в этом районе стоит дороже всех домов в моем квартале и вообще, здесь живут либо очень богатые и знаменитые либо люди с длинной родословной.

— Ладно, с этим понятно, — Лис пару раз развернулся на крутящемся стуле, — Я тут при чем? Ну, живу я тут, дальше что? Почему я не могу ходить с вами в одну школу, а вы не можете приезжать ко мне домой?

— Это странно, — пожал плечами Гордон, — Моя мама так говорит.

В приоткрытую дверь просунулась белокурая голова Барбары, затем появилось все остальное, облаченное в нарядное шелковое платье.

— Привет, можно войти? Твоя мама сказала, что вы здесь.

— Ой! Ты давно приехала? — обрадовался Лис.

— Только что. Папа сидит чай пьет с твоей мамой и нянькой твоей, — кивнула она Гордону, — тут она заметила чудо обои и замолчала на полуслове, — Круто! — в итоге резюмировала она, падая на диван рядом с Гордоном, — Что, толстячок, не жалеешь, что приехал?

— Нет, конечно, — выдохнул тот

— А ты, правда, потомок русских князей?

— Еще одна! — всплеснул руками Лис и вдруг вспомнил рассказ Макса про прадеда, эмигрировавшего из России после революции, сопоставил этот факт с тем, что слышал от Семена Валерьяновича об истреблении русского дворянства большевиками и добавил несколько другим тоном, — Вполне возможно, я точно не знаю.

— Ничего себе! Такое нельзя точно не знать, — недоверчиво покосилась на него Барбара, — мне мама все уши прожужжала, как я должна себя вести, они с папой даже поругались из-за этого. Он-то сразу сказал, что все будет неформально, вы ведь в демократичность играете.

— Так, давайте договоримся, — Лис чувствовал, что начинает злиться, но особого повода для того не видел и портить настроение себе и другим не хотел и потому старался говорить как можно сдержанней.

В дверь осторожно постучали.

— Заходите, кто там! — крикнул он, раздосадованный, что почти сложившаяся в уме речь рассыпалась.

Вошла Тори, против обыкновения одетая в светлый элегантный костюм. Обычно она предпочитала темные цвета в одежде и уличный, мешковатый стиль.

— Привет, заходи, — улыбнулся Лис, — кто-нибудь еще придет, не знаете?

— Катарина уехала, Изабэла тоже, мальчишки, наверное, тоже не придут, — пожала плечами Тори, озираясь по сторонам, — Ты классно это делаешь, — кивнула она на загадочно ухмыляющегося кота над кроватью, — Здорово, когда умеешь и можешь себе позволить.

— Не понял, — скривился Лис, предчувствуя новую серию полунамеков, полу упреков.

— Мне не разрешили бы такое сделать, даже если б мы могли каждую неделю ремонт делать и обои менять. Мама бы в ужас пришла, я уже слышу — «Ты так депрессивна! Монстры в детской, какой кошмар!» Я давно не ребенок, но ее это не волнует.

— Ты и правда всегда мрачная, — заметила Барбара.

— И что? Может, мне так нравится, — огрызнулась Тори и, обернувшись к Лису, с жаром проговорила, — У тебя классные родители, не давят в тебе творческий потенциал!

Лис передумал доказывать, что он не князь, остро пожалев, что на самом деле не сын столь замечательных родителей.

— После каникул я в школу пойду, — буркнул он, решив сменить тему разговора, — расскажите немного о ваших школах, я учился в России, здешних порядков не знаю.

— В какую школу ты пойдешь? — с видом знатока осведомился Гордон, — Я читал в Интернете обо всех местных школах, когда мы переезжали из Мадрида, там я учился во французском лицее.

— Я еще не знаю, — вздохнул Лис, — потому и прошу рассказать.

— Переходи в нашу с Гордоном, — оживилась Барбара, — учителя у нас не плохие, пять языков, иностранцев много, тебе будет проще и ты будешь популярен, я уверена.

— Как это?

— Как, как, девчонки будут по тебе сохнуть, а мальчишки завидовать, ты будешь законодателем моды и стиля, ты очень стильный и сильный, — с удовольствием пояснила Барбара.

— Ага, заодно, Федерико Гарсиа на место поставишь, — хихикнула Тори, покосившись на надувшегося Гордона, — некоторые с синяками перестанут домой приходить и болтать о занятиях в спортзале.

— Я предпочитаю мирный способ разрешения противоречий, — буркнул Гордон.

— Хочешь, драться научу? — предложил Лис.

— Я пацифист, — упрямо выпятил подбородок Гордон.

— Ладно тебе, пацифист, скажи просто ботаник, немеющий от одного вида Федерико, — хихикнула Барбара.

— Серьезно, давай, покажу пару приемов, — Лис подъехал в своем кресле к дивану, оказавшись лицом к лицу с незнающим куда себя деть от стыда мальчишкой, — Пойми, лучше один раз серьезно подраться, чем получать по одному тумаку каждый день.

— Я не могу изменять своим принципам, — спустя минуту ответил Гордон, голос предательски дрогнул и зазвенел, а в глазах заблестели слезы.

— Покажи мне пару приемов, — попросила Тори, заговорщицки подмигнув, указывая глазами на набычившегося Гордона.

Лис понял намек.

— Без проблем, вставай сюда, — он взял ее за руки и вывел на середину комнаты, — теперь представь, ты большой и страшный остолоп, нападай на меня.

Тори хихикнула, Барбара рассмеялась во весь голос, Гордон промолчал, тем не менее, внимательно наблюдая за происходящим.

— Ну же, бей.

Тори легко толкнула его в грудь.

— Нет, так не пойдет, — задумался на секунду Лис, — у меня фантазии не хватает представить на твоем месте парня, Гордон, иди сюда, мне нужен кто-то покрепче нее, а ей со стороны виднее будет.

Гордон, тяжело вздохнув, поднялся с дивана, Барбара зааплодировала. Лис в замедленном темпе продемонстрировал удар в подбородок кулаком, затем более сложный удар локтем после того, как противник согнется от удара ногой под колено или в пах, показал, как можно вывернуть противнику кисть и заломить за спину руки.

— Я не смогу так, — уныло заключил Гордон, — я никогда никого не бил.

— Совсем? — опешил Лис.

— Скажи, кто тебя этому учил?! — восхищено воскликнула Тори.

Лис не хотел врать и еще больше говорить правду и потому вовсе ушел от ответа.

— Этому каждый может научиться при желании. Даже не важно, как бить, главное не бояться ударить и получить удар и, конечно, сила удара тоже важна.

Так ему когда-то объяснял один из бывших «корешей», случайный знакомый, с которым они вместе ехали в товарном поезде до Петербурга. Лис не помнил, как его звали, сколько ему было лет, даже, как он выглядел, а слова врезались в память. Может, потому, что жизнь не раз доказывала ему их правдивость.

— Пойдем в спортзал, грушу боксерскую поколотишь, — предложил Лис.

— Пойдем, пойдем! — Барбара схватила Гордона за руку, не желая даже слышать каких-либо возражений с его стороны, отчасти потому, что очень хотела посмотреть домашний спортзал.

Гордон смирился со своей нелегкой участью, сопротивляться не собирался, ему также было любопытно, хотелось посмотреть дом и научиться драться. Через несколько минут он уже ожесточенно молотил по боксерской груше, норовящей сбить его с ног, позабыв обо всех своих пацифистских принципах, а Лис играл с девчонками в бильярд. Кии не подходили ни по весу, ни по длине, играть они не умели, но играть нравилось всем без исключения.

Когда Мария пришла пригласить их спуститься на веранду к накрытому по всем светским традициям столу, ей в очередной раз пришлось спешно справляться с близким к шоку удивлением. Только что в столовой ей говорили о врожденной интеллигентности Гордона, замкнутости и настороженности Виктории и исключительной благовоспитанности Барбары.

Взмокший, раскрасневшийся Гордон лупил ногой по боксерской груше, его пиджак и рубашка валялись на полу вместе с босоножками Барбары, скачущей по бильярдному столу с кием, приспособленным под клюшку для гольфа, а Тори, до неприличия громко смеясь, гонялась за ловко маневрирующим меж колон и бильярдным столом Лисом.

Мария кашлянула, заставив обратить на себя внимания. Гордон резко развернулся и боксерская груша, набравшая скорость, отвесила ему солидный пинок. Барбара спрыгнула со стола, но Лис и Тори даже не подумали остановиться. Лис успел перескочить через упавшего на колени Гордона, Виктория, словно опытный фехтовальщик, послала свой кий вперед, едва не задев его за ногу.

— Алисандэр, приглашайте своих гостей к столу, я накрыла вам в беседке в саду. Там бегать просторнее и безопаснее, — натянуто улыбнулась Мария, поднимая с пола брошенный кий.

— Спасибо, донна Мария, — быстро проговорил Лис, — сейчас придем.

Барбара обулась, Гордон натянул рубашку, виновато понурив голову под цепким взглядом строгой женщины, принялся торопливо застегивать пуговицы, в результате застегнул неправильно. Тори объявила ничью, Лис обещал продолжить игру в саду. Мария положила кий на бильярдный стол и исполненная сурового достоинства, удалилась.

— Кто это? — шепотом спросила Барбара, когда дверь за ней закрылась.

— Наша домоправительница, — пожал плечами Лис.

— Брр, она так на меня посмотрела, — с трудом переводя дыхание, пробормотал Гордон, справившись, наконец, с непослушными пуговицами, — строгая она, да?

— Да, есть немного, — Лис откинул со лба прядь волос, поднял с пола пиджак и протянул его Гордону, — иногда, она бывает очень милой.

— Все-таки, ты мажор, — хмыкнула Тори и добавила, — странно, но тебя это не портит.

По пути в сад Лис заглянул в комнату Кристины, пригласив ее присоединиться к трапезе в саду. Кристина бросила конструктор и, не раздумывая, приняла приглашение.

Сопровождавшие гостей Лиса взрослые сидели внизу, в компании хозяйки дома, обсуждая нечто весьма серьезное и интересное, так как никто не обратил на компанию прошмыгнувших в сад детей должного внимания.

Прежде чем пригласить всех к столу, Лис показал сад, провел восхищенных приятелей по посыпанным гравием дорожкам до спускающейся к морю крутой каменной лестницы с обвалившимися в нескольких местах ступеньками, по апельсиновым аллеям, мимо теннисного корта, до летней веранды у наполненного прозрачной голубоватой водой ступенчатого бассейна, укрытого от нескромных глаз живой зеленой изгородью. К бассейну можно было попасть лишь через веранду.

Мария терпеливо дождалась их прихода, разлила по чашкам чай и, пожелав приятного аппетита, удалилась.

Пирожные, конфеты, мармеладные фигурки, фрукты и фирменный пирог Аманды с засахаренными дольками апельсина и яблок исчезли многим раньше, чем того требовали правила хорошего тона. Беседа приняла ленивое течение: планы на каникулы, обсуждение общих знакомых, вкусов и пристрастий в музыке, от которой Лис был далек бесконечно. Он знал лишь несколько популярных в России песен, оттого больше слушал, чем говорил.

Гордон утверждал, что является поклонником классической музыки, Лис же всерьез подозревал, что эту музыку любила его мать, а он просто ей подыгрывал из опасений потерять ее любовь. Тори втихаря слушала ЭМО рок, держа на полке для отвода родительских глаз диски мировых знаменитостей, Барбара же искренне считала Кристину Агилера лучшей в мире певицей, а Энрике Иглесиаса королем поп певцов. Неожиданно Кристина, внимательно прислушивавшаяся к разговору, заявила:

— Мне больше всего нравится музыка, под которую танцует мама. Когда я вырасту, она меня научит.

Лис загадочно улыбнулся обращенным на него вопросительным взглядам, дипломатично промолчав.

— И что это за музыка? — хитро спросила Барбара.

— Восточная и испанская тоже, если папа ей на гитаре подыгрывает.

— Баловство для узкого семейного круга, — отмахнулся Лис, предупредив новую серию расспросов.

— Моя сестра тоже занимается восточными танцами, это очень красиво, — заметила Барбара, — Думаете, почему Шакира так популярна? Всем нравятся ее танцы в клипах.

— Это так откровенно, мне не разрешают смотреть такие клипы, — буркнул Гордон.

— Для тебя и Гарри Поттер ужастик, — засмеялась Тори.

Лис расхохотался в голос.

— Ничего смешного, мама говорит, что это для того, чтобы у меня было нормальное детство.

— Ты себя послушай, мама говорит, мама говорит, у тебя голова есть своя или нет? — сквозь смех заговорил Лис, заприметив в кармашке курточки Кристины колоду игральных карт с кошками и собачками вместо традиционных картинок, вытащил ее и, ловко стасовав, продолжил, — Если мама тебе запретит со мной общаться, ты ее послушаешь?

— Почему она мне это запретит? — опешил Гордон.

— Я могу тебя плохому научить: драться, играть в карты и потом, я не пай зайчик, ругаюсь, спать под утро ложусь, потому что в Интернете сижу.

— У тебя что свободный доступ в компе? — перебила его Тори

— Зачем мне другой доступ? — не понял Лис.

— Ты можешь в любое время залезть в Интернет, и за тобой никто не следит? — вытаращил на него глаза Гордон, — А если ты порно сайт залезешь?

— И что? Кстати, я не знаю адреса таких сайтов, да и зачем они мне сдались? — усмехнулся Лис, — Кому надо за мной следить?

— Да, ты очень странный! — выдохнула пораженная Барбара, — Ты такой взрослый и ты, не прикидываешься, ты на самом деле такой.

— Давайте в дурака на щелбаны, — предложил Лис, желая быстрее уйти от скользкой темы, — Я научу, все легко.

— Я буду с тобой общаться, даже если мне все это запретят, — пылко заверил его Гордон, вдруг подумав, что впервые может обрести настоящего друга, который способен научить его быть тем, кем ему всегда хотелось быть.

Кристина вытерла руки, приготовившись играть, Лис коротко объяснил правила. Вскоре от щелбанов стали уворачиваться, и выигравшему приходилось каждый раз гоняться за неудачливыми жертвами по всему саду.

Барбара порвала платье, зацепившись о торчащую ветку, Гордон испачкал рубашку малиновым сиропом, Тори несколько раз падала, отчего колени на ее светлых брюках стали серо-зелеными, но только когда Лис свалился в бассейн, веселье кончилось. Вода была ледяной, пришлось идти в дом переодеваться.