Бесплатный фрагмент - Добро и зло в еврейской традиции

Предисловие

Рассматривая проблему добра и зла в еврейской мысли, мы, сильнее, чем во многих других случаях, понимаем или чувствуем ограничения философских рамок и необходимость для «рассудительного» хранить молчание. Кажется, есть проблемы, для которых систематический философский анализ с его ясными и определенными идеями, построенными в классическом духе, оказывается недостаточным. Тогда пытаются выразить чувства и отношения иными путями.

Рав Соловейчик реагировал на проблему зла в аспекте действий, его ответ на проблему существования зла галахический. Другие выражают свои идеи по этому поводу посредством символов. Так происходит не только в философии, но и в искусстве, в литературе и, конечно, в агаде.

Эта проблема заставила многих мыслителей последних поколений говорить о необходимости герменевтики, а не только философии. Герменевтика пытается создать способы расшифровки символов мифов, легенд и сказок для открытия подходов и отношений не менее важных и значимых, чем те, что присутствуют в великих философских системах.

Итак, обсуждая тему добра и зла, мы уже не можем, как в средние века, ограничиваться методами академической философии, характерными, главным образом, для работ Рамбама (Маймонида), где все записано и установлено систематически. Мы будем также использовать легенды мудрецов Талмуда, Кабалы и Хасидизма. В этих случаях мы должны искать и другие средства интерпретации. Настоящая работа является попыткой герменевтического подхода, попыткой понять реакции, мысли, раздумья человека перед лицом добра и зла.

Добро, зло и монотеизм

В следующих главах мы разбираем проблему добра и зла в классической еврейской мысли. Я должен, возможно, сказать несколько слов о значении терминов «еврейская мысль» и «классическая эпоха». Полагаю, что еврейская мысль представляет диалог — диалог с внешним миром и диалог еврея с самим собой. Еврей, с одной стороны, принимает авторитет Торы и других источников иудаизма, а, с другой стороны, авторитет человеческого разума вообще и собственного разумения в частности. И верит, что может достичь синтеза этих двух источников своих воззрений.

Обсуждение еврейской мысли является частью изучения общечеловеческой мысли. В этой книге мы ограничимся одной темой, проблемой добра и зла и ее отражением в классической еврейской мысли. Не уверен, можно ли описать и определить в точности этот предмет. Но, пытаясь это сделать, я выбрал отрывок из книги, с которой мы не раз встретимся, из «Маленького принца» Сент-Экзюпери. Книга упоминает о галактике, из которой прибыл маленький принц, и автор замечает, что резонно предположить, что эта галактика известна как В-612. Она была открыта в 1909 г. турецким астрономом, который приехал на международный конгресс астрономов и дал доказательства своего открытия. Но никто не поверил ему из-за его экзотического одеяния.

Так ведут себя люди. К счастью для галактики, в Турции пришел к власти сильный правитель, приказавший гражданам сменить национальный наряд на европейскую одежду. И даже предупредил, что каждый, кто нарушит этот закон, будет приговорен к смерти. В 1920 г. тот же астроном появился на конгрессе снова и привел те же доказательства своего открытия. На этот раз он был одет в очень элегантный европейский костюм, и все приняли его точку зрения.

Мы здесь будем иметь дело с классической еврейской мыслью, все еще одетой в экзотические одеяния. Однако позже обнаружим, что можно одеть ее по-другому. И тогда осознаем, что имеем дело с главой — из всеобщей истории человеческой культуры — борьбы человека за понимание добра и зла.

Я не даю в качестве предисловия биографические справки о мыслителях, о которых буду говорить, и не привожу в этой работе библиографические ссылки. Моя цель — представить историю идей как борьбу. Более того, эта работа не похожа на многие научные труды, которые не всегда открыты для обсуждения и ставят себя выше возражений. Здесь рассматриваемые предметы зависят от сомнений и возражений. Исследование мнений зависит от обсуждения и объяснения.

Когда я начал изучать философию, у меня было о ней определенное представление. Но впоследствии оно претерпело изменение, о котором хочу сообщить вам. Я осознал это изменение с помощью мифа, который создал для себя сам: Много столетий назад жил человек по имени Пифагор; когда люди называли его мудрым, он говорил: «Я не софос (мудрец), я только философ (любящий мудрость)». Так философия — любовь к мудрости — стала существовать вне науки.

До сих пор наша тема была «исторической». Теперь перейдем к мифической стороне. Когда студенты приходят в университет, они скоро обнаруживают, что изучают фактически не философию, а философографию: описание разных систем философии. Но тот, кто продвигается в учении, проникает в область исследования и замечает, что существует не только философография, но и философографо-философия. Иначе говоря, представление об истории философии, описание философских направлений и анализ философских точек зрения зависят от философских позиций. «Объективное» изучение субъективности ученого само по себе субъективно.

В этой книге мы попробуем представить развитие идеи добра и зла в еврейской мысли. Рамбам рассматривает эту тему в Морэ невухим, «Путеводителе растерянных», где обсуждает классические примеры и находит наиболее выдающимся представление проблемы добра и зла в книге Иова.

Некоторые полагают, что Иов — историческое лицо, другие считают, что его никогда не было, и он лишь образ. Рамбам заканчивает свое историческое замечание так: «Был Иов или нет, эта тема всегда существует и озадачивает всех, кто ее рассматривает». Что действительно важно — не историчность фигуры, а проблема, перед которой ставит нас Иов. Это верно не только для представления темы, но и для ее толкования в целом. Разные философы, о которых мы будем говорить, выражали некоторые основные предположения. Я попытаюсь их представить в этом обзоре.

В том же контексте Рамбам приводит высказывание талмудического мудреца Реш Лакиша: «сатан, йецер ара ве-малах амавет — Сатана, дурное побуждение и ангел смерти — одно. Говорили: спускается и искушает, поднимается и обвиняет, получает разрешение и забирает душу». Здесь описан тип нечистой троицы, троицы зла. Отождествляются три образа, в которых зло является нам: Сатана, дурное побуждение и ангел смерти. В одной из следующих глав мы исследуем толкование, которое Рамбам дает этим символам.

Мы разъясним то, что можем узнать из этих сильных слов. И поймем, что пара понятий «добро» и «зло» имеет несколько значений. Есть материально добро и зло, представленные ангелом Смерти, который порождает зло страдания, болезни и умирания. Добро и зло означают в этом контексте — наслаждение и страдание, жизнь и смерть.

С другой стороны, мы получаем здесь намек на иную точку зрения и совершенно другое семантическое значение слов «добро» и «зло», представленных дурным побуждением. Это больше не добро и зло, предполагающие страдание и удовольствие, но добро и зло в контексте прегрешения и выполнения заповеди — дурное действие и хорошее действие.

Наконец, указана третья возможность: зло изображено в образе Сатаны. Это значение особенно тщательно разобрано в трудах философов. Я имею в виду метафизическое значение добра и зла, которое мы обсудим позже.

Итак, у нас три значения добра и зла. Мы можем добавить к ним еще одно — добро и зло, хорошо и плохо, как средство. Например, убийца спрашивает более опытного в этом деле, будет ли его оружие «хорошо», чтобы избавиться от такого-то. Здесь он использует инструментальный смысл «добра», забывая все его другие значения.

Позволим себе оставить, на время, это инструментальное значение «добра» и сосредоточимся на первых двух значениях: добро и зло как удовольствие и боль — физическое добро и зло, и значение добра и зла в моральном смысле, как выполнение заповеди или нарушение ее, хороший поступок и плохой поступок.

Разделение этих понятий кажется ясным и определенным. Но, как мы увидим, многие философы, даже если сознавали это разделение, перескакивали с одного понятия на другое, путали их.

В общем, мы рассматриваем здесь главным образом понятие зла в первом смысле — как наслаждение и страдание. Именно так человек воспринимает события своей жизни, постигает человеческую историю и жизнь той или иной личности. В то же время, мы не можем оставить без внимания — даже если бы захотели — моральное значение страдания.

Сделаем заключительное замечание. Мы представим разные точки зрения в еврейской мысли по этому вопросу и особенно мнения Рамбама, главного авторитета в нашем обсуждении, и противопоставим его другим мнениям. И обнаружим, что история этих мнений не следует спокойному и постоянному курсу, но всегда сопровождается противоречиями и конфликтами. Эти противоречия могут научить нас лучше понимать природу идеи, которую мы будем разбирать.

Первая глава в истории этих противоречий будет внимательно рассматривать то, что, без сомнения, является сутью еврейской библейской веры, как ее понимали в разные времена, включая средние века. Я имею в виду, конечно, монотеизм.

Мы все знаем, что одной из центральных идей Торы и Танаха является монотеизм: «Слушай, Израиль, Господь, Бог наш, Господь един». Но внутри ограничений этого монотеизма и в его истории вообще я хочу обратить внимание читателя на то, что обозначил бы как три части одной пьесы или три акта непрерывной драмы.

В первом акте, назовем его материальным, монотеизм должен бороться против точек зрения, которые утверждают, что каждая из сторон природы воплощает, по сути, иное божество. Библейский Бог проявляется в контексте этого типа монотеизма как Бог неба и земли. Это протест против Его разделения на бога неба и бога земли.

Оказывается, на самом примитивном материальном уровне человек отказывается верить, что дождь и засуха могут иметь одно происхождение. Дождь требует своего источника — бога дождя и бури. А засуха — из другого источника. Первый акт кажется нам сегодня очень отдаленным, но едва ли можно сомневаться, что монотеизм должен был бороться против этого в прошлом. В то же время это лишь первый акт.

В более поздний период был поставлен второй акт. Главная проблема теперь была не материальная, а этическая. Когда монотеизм боролся с персидской религией, пророк Ишайя сказал, что Бог один, Он «создает свет и творит тьму, делает мир и творит бедствие» (Ишайя 45:7). Наши мудрецы, формулируя утренние молитвы, изменили слова «творит бедствие» на «творит всё», чтобы мы не произносили благословения на творение зла. Но, когда мы говорим в наших молитвах «Он творит всё», мы имеем в виду, что «всё» включает и зло. Мы вернемся позже к этой теме зла и «всего».

При этом мы должны осознать: суть и форма этого высказывания отмечают великое противостояние монотеистической библейской веры и дуалистической персидской религии. Эта религия считает реальностью две противостоящие друг другу силы: добра и зла, или силы света и тьмы. Против этой точки зрения пророки чувствовали обязанность выразить протест и утверждали, что всё происходит из одного источника. Как мы скоро увидим, этот протест вызвал новые философские трудности. Действительно, как понимать, что зло порождает Бог? Но оставим пока эту трудность и выделим только этическую природу второго акта.

Мы подошли к третьему акту, в нем противостоят монотеизм и греческая философия, которая была готова включить монотеистические идеи и даже представить некоторые из них в их собственном стиле. Но греческая философия не могла согласиться с тем, что материя и форма (идея) происходят из одного источника. Так был создан новый метафизический тип дуализма. В нем материя и форма выполняют функцию двух новых богов или двух источников. Для греков было непостижимо, что породить форму или быть источником формы может тот же Творец, источник материи.

Это совершенно новая полемика, которую должны были понимать наши библейские предки, — спор с метафизическим дуализмом, который полностью отличается от этического дуализма, характеризующего наш предшествующий акт.

Метафизический дуализм открылся в полной силе и со всеми его опасностями в средние века в затруднениях, связанных с известной проблемой творения: из чего-то или «из ничего». Еврейские мыслители теперь спрашивали себя, надо ли принимать библейское описание творения из ничего как буквальную истину или можно понимать его в смысле придания формы материи, которая уже существовала — процесс, который назывался средневековыми мыслителями «творение существующего из того, что существует».

Здесь мы явно сталкиваемся с философским противостоянием, дуализмом материи и формы. Как выразил эту тему один из поздних средневековых мыслителей: утверждать, что помимо Бога есть другой независимый элемент, материя, значит верить в две божественные силы. Так утверждение, против которого велась борьба как против морального дуализма, вернулось в новой форме метафизического дуализма.

По существу монотеизм, должен был вступать в многочисленные сражения, и предмет сражений каждый раз менялся. Трудно было предположить внутри ограничений первого акта — борьбы против языческого образа мысли — что кто-то может задавать вопросы такого сорта, которые мы задаем сегодня о монотеистической мысли. Языческая мысль описывает мир множеством образов, мир, который включает демонов и бесов, силы зла и силы добра, и этот контраст существовал, конечно, еще до формирования персидского дуализма. Этот мир был описан как фактическое состояние дел. Тому, кто жил в таком мире, было трудно задавать вопросы или жаловаться, ибо это состояние мира рассматривалось как данность, факт.

Когда человек достигает ступени библейской мысли, сталкивается впервые с категорическим утверждением, что Бог вне природы, Он — создатель природы и несет ответственность за все происходящее, только тогда человек может задать вопросы Иова и понять смелость, которая требуется, чтобы обратиться к Богу и спросить Его о причине зла и страдания.

Иов молит (23:3—5): «О, если бы мог я найти Его, достичь местопребывания Его. Изложил бы я пред Ним дело мое и наполнил доводами уста мои. Я узнал бы слова, которыми Он ответит мне. И я понял бы, что скажет Он мне». Мы находим в словах Иова крик человека, полного монотеистической мыслью. Он взывает к Богу с доводами ради всех тех идей, которые узнал из пророческих книг и книг премудрости, в соответствии с которыми все является творением Бога. Итак, вопрос о природе добра и зла в еврейской мысли следует понимать в свете монотеистической идеи.

Трудная борьба монотеистической мысли до сего дня была борьбой против точки зрения, которая осуществляет синтез между сущностями того, что я назвал вторым и третьим актом, — синтез между этическим и метафизическим дуализмом. Эта точка зрения известна нам как гностицизм.

Термин «гностицизм» происходит от греческого слова гнозис, которое означает «познание» и было системой мысли, очень распространенной в древнем мире. Эта система или мировоззрение боролось против монотеизма и привлекало в свои ряды новых людей. Даже сегодня мы не знаем достаточно о гностицизме. Можно найти в нем некий синтез персидских верований, философии Платона и даже библейских мнений. Центром этой системы является вера в два божества. Почти наверняка, это мировоззрение было и у палестинского еретика Элиши бен Авуи, с которым полемизировали раби Акива и его ученики. Спор с этим противником начался в те времена, шел в средние века и продолжается в наше время. Я почти не сомневаюсь в том, что эта система мысли повлияла и на нацистский образ мышления и подобные мировоззрения.

Гностическая мысль разделяет мир на две реальности — добра и зла. Но специфично для гностицизма утверждение, что на них разделяется не только материальный, но даже небесный мир — царство Бога и царство другого божества. Мы тоже обычно говорим о другой силе, о сатане, но в гностической мысли сатана много больше, чем сила: там он — бог, который создавал этот мир и который поддерживает постоянную борьбу с Богом добра.

Гностицизм можно охарактеризовать знаменитым высказыванием наших мудрецов: «никакое зло не происходит свыше». Оно представляет без сомнения анти-гностическую точку зрения и направлено против тех, кто утверждает, что есть две божественные силы на небесах. Природа гностицизма и ее следствия будут занимать нас в следующей главе.

Две божественные власти

Мы закончили предыдущую главу упоминанием о гностицизме. Он содержит серьезный вызов еврейскому мировоззрению.

Эта доктрина и подход к жизни, как мы видели в предыдущей главе, комбинирует этический и метафизический дуализм. Для более детальной интерпретации вернемся к Платону и греческой мысли в целом.

Как греческая философия описывает мир? Она представляет его состоящим из двух уровней. Есть меняющийся и колеблющийся мир, в котором мы живем, — мир явлений. Вне его греческие философы предполагали существование другого, статичного мира, в котором все прекрасно, истинно и хорошо. Это мир идей.

Если в мире явлений мы сталкиваемся с множеством вещей, в другом мире — царит единство. Если в этом мире изменения, в том — покой. Тот мир мы не можем постичь чувствами, а только разумом. Это фундаментальное и хорошо известное разделение было принято многими философами и признано Платоном. Приведем пример. Мы смотрим на экран телевизора и наблюдаем некий мир. И знаем, что многие люди, фактически, живут в том мире и не сознают, что он отражает другой, внешний мир, реальный и истинный. Но наблюдение за экраном иногда парадоксально препятствует установлению контакта с внешним миром. Подобным образом, Платон верил, что наш мир, мир явлений, тоже в некотором смысле экран, только проекция реального мира. Как многие люди в наше время пытаются убедить нас оставить мир телевидения и обратиться к реальному миру, так и Платон пытался убедить нас, чтобы мы отказались от мира явлений, воображаемого мира, и обратились к возвышенному миру идей, который является реальным миром, миром добра, красоты и истины.

Согласно Платону, этот мир представляется нам множественным и изменчивым, а в том мире — я воздерживаюсь от употребления термина «потусторонний мир», который имеет также другое значение — в мире идей «разлито» единство. Там мы обнаруживаем идеи в их чистом виде. В этом мире есть множество людей, которые созданы из материи и поэтому склонны к болезням, страданию и смерти. В мире идей, с другой стороны, есть идея человека, идеального человека, который не изменяется и всегда равен, идентичен самому себе, пребывая в мире вечности.

Явно есть два мира. Но мы еще не исчерпали наше описание. Нам требуется что-то еще — поиски Бога. Где в этой системе мы можем найти Бога?

Интересно заметить, что, допустив наличие двух миров, можно придти к предположению о двух божественных сущностях, богах — или, как мы уже упоминали (это выражение часто упоминается в талмудической литературе, и, возможно, намекает на мнение Элиши бен Авуи) существование двух божественных сфер власти. Действительно, мир идей описывается как пирамида идей, достигая высшей точки, где мы находим Идею идей, или Идею Добра, Истины и Красоты. Многие идеи соотносятся иерархическим образом. Есть, например, идея числа, идея математической функции, идея типов, и каждая основана на другой идее. С этой точки зрения, было бы легко достичь Бога в виде Идеи идей.

Но даже если мы таким образом придем к существование Бога, мы все же можем спросить себя, что является источником нашего мира, и как он образовался. Здесь появляется новая фигура, я определю ее греческим термином, который стал частью западной цивилизации, — демиург. Демиург — демиургос — это создатель или мастер, который наблюдает за миром идей и образует материальные предметы, подобные идеям, что делает наш мир напоминающим мир идей, насколько это возможно. Значит, есть сущность, совершенно духовная и интеллектуальная, — «Идея идей». И, кроме нее — демиург. Он обозревает мир идей и создает по его образу предметы и явления нашего мира, как если бы брал идеи и использовал их как печать, чтобы запечатлеть их в материи.

Здесь возникает дуализм: есть мир идей, и, кроме того, демиург, первоначальный создатель. Иудаизм сталкивается из-за этих представлений с серьезной опасностью анти-монотеистического дуализма. Как я уже говорил, возможно, Элиша бен Авуя верил в существование двух таких богов. Один бог — добро и красота — устранен и удален от нас, а другой бог очень близок к нам, но совсем непохож на первого.

Это различие едва ли можно объяснить философскими терминами: оно должно быть результатом опыта, представлено как нечто реальное. Воспользуемся непосредственной ассоциацией — героями телесериала. Есть две власти — министр и исполнительный директор. Министр говорит о желаемом и идеях, а исполнительный директор находится ближе к реальности — фактически он управляет реальностью, руководствуясь интересами и интуицией. Действительно, Бог как идея идей и, с другой стороны, демиург, действуют в такой системе рассуждений как эти герои. Директор воплощает идеи министра в реальность, самым, как ему кажется, подобающим образом. Но реализация идей министра далека от совершенства.

Рассмотрим еще один простой пример. Предположим, современный художник хочет скопировать картину Рембрандта, но при всем мастерстве не воссоздает оригинал. Однако верно и то, что и сам Рембрандт, как и любой художник, никогда не может в картине до конца выразить себя и свой замысел. Идея картины, воплощенная в материале, превращаясь в реальность, теряет идеальное совершенство.

Тут мы встречаемся с фундаментальными понятиями классической греческой философии в целом, и гностическим ее направлением в частности. С представлением, утверждающим, что в момент материализации, когда мы пытаемся навязать материи идеи и идеалы, они перестают быть совершенными.

Как теперь оценить действия демиурга? Можно рассматривать какие-то его творения как хорошие, а можно сомневаться в этом? Но можно и спросить: существуют ли вообще два бога, один из которых, близкий к нам, демиург — бог зла?

Учение Платона встретилось с монотеизмом в форме идей еврейского философа Филона из Александрии. Филон первый совместил учение Платона с монотеизмом. Пытаясь достичь синтеза учения Моисея с греческой философией, он создал религиозную философию. Филон сделал это с помощью системы, которую мы не будем изучать здесь в деталях, — учения о логосе, Слове. Он сделал демиурга полностью зависящим от Бога и подчинил его Богу. Филон верил, что его учение находится в русле иудаизма, который говорит о существовании ангелов, но служащих Богу.

Гностик, с другой стороны, идет по совсем иному пути. Для него мастер, демиург, не подчинен Богу, он рассматривает их как равные и соперничающие божественные силы.

Теперь можно спросить: мы описали два мира, о которых говорит гностицизм, но даже не намекнули о месте человека в этой схеме. Что происходит с человеком? Одним из самых фундаментальных элементов всей классической мысли, как еврейской, так и поздней античной мысли, которую мы теперь обсуждаем, является представление, или ощущение, что человек — малый мир, микрокосм. Каждый человек включает, по сути, все, что есть во внешнем мире. Человек — микрокосм, в том смысле, что он модель всей реальности, всего космоса. Эта идея происходит, несомненно, из осознания сложности человека. Человек, в своей сложности, имитирует весь мир, представляет как бы дубликат всего мира.

Из этого следует, что, как мир расколот надвое, так и человек. Тело соответствует миру явлений, материальному, физическому миру, который изменяется и имеет все уже упомянутые недостатки. А разум человека (или, по другим мнениям, душа) представляет высший мир.

Тут мы встречаемся с самым удивительным элементом всей гностической системы. В конце концов, что делает демиург? Создает мир. И делает это, имитируя высший мир.

Но когда дело доходит до человека, этот мастер-бог берет искру из верхнего мира и вставляет в человека. А это уже много больше, чем просто имитация верхнего мира. Вследствие этого, человеческая душа принадлежит другому миру и только заключена, как в тюрьме, в этом мире. Пессимизм выступает в этой системе как метафизическая основа, которая коренится в самом понятии божественного. Этот мир — фундаментальное зло, и деятельность человека должна быть направлена на освобождение души из этой тюрьмы.

В предыдущей главе я упомянул Маленького принца. Интересно, что в конце книги мы встречаем диалог между ним и пилотом, который отремонтировал самолет, чтобы полететь к месту вылета. Принц сказал пилоту: «Я тоже собираюсь сегодня вернуться в место своего происхождения». И добавил с горечью: «Это место намного дальше и достичь его гораздо труднее». Пилот собирался обратно на свой аэродром, а маленький принц — на свое место. Странное и удивительное место, скрытое от нас, куда намного труднее вернуться.

Если позволить себе привести аллегорическую интерпретацию, я бы сказал, что мы можем воспринимать «Маленького принца» как еще один пример из большого раздела литературы, которая описывает судьбу человеческой души. Рассмотрим истинное значение того, что сказал маленький принц. Мы слышали его диалог со змеем — одной из ядовитых змей, что могут убить человека за полминуты. «У тебя сильный яд? — спросил маленький принц. — Ты уверен, что я не буду долго страдать?» И, когда маленький принц готовится удалиться, он говорит пилоту: «Пойми, мое место слишком далеко. Я не мог бы унести с собой мое тело. Это слишком тяжело». Маленький принц думает оставить нас, хочет умереть. Но рассматривает смерть как способ возвращения в исходное место. Подход, описанный здесь, предполагает изначальное существование души. Источник души в другом мире, и душе нужно туда вернуться. Здесь удивительно это возвращение в тот мир посредством самоубийства.

Подобно многим родителям я, конечно, предложил моим детям прочитать «Маленького принца». Но сейчас не уверен, не должен ли был обратить больше внимания на этот конец. Теперь я чувствую в нем отзвук гностицизма. Это чувство вызывает в нас человек, который приходит и говорит: «Знайте, я теперь оставляю этот мир, возвращаюсь к моему источнику и собираюсь это сделать с помощью самоубийства». Это картина мира — для людей и мыслителей, полагающих, что они не принадлежат этому миру, подобному тюрьме, куда они заброшены против воли, и откуда хотят освободиться.

Однажды я излагал мнение Рамбама о нашей проблеме, и один из студентов спросил меня: «Почему тогда этот философ не покончил самоубийством»? Верно, этот вопрос касается одной из самых чувствительных точек, и он позволит нам понять разницу между подходами к природе этого мира, отраженную в различных подходах к проблеме добра и зла.

Чтобы понять главные следствия этой идеи, сравним ее с идеей, высказанной нашими мудрецами в мидраше Авот дераби Натан и в мидраше к Псалмам, который комментирует стихи из Коэлет 4:13—14: «Лучше бедный и мудрый отрок, чем старый и глупый царь, не умеющий остерегаться. Ибо тот из тюрьмы выйдет, чтобы царствовать, а этот, даже рожденный на царство, станет бедным».

В оригинале слова, переведенные как «из тюрьмы» — ми-бейт а-сурим — можно интерпретировать как «из колючего дома» или же «из тюрьмы». Последняя интерпретация является основой мидраша: «Дурное побуждение в человеке царит над 248-ю органами тела, а хорошее побуждение подобно заключенному в тюрьму. Поэтому слова „выйдет из тюрьмы, чтобы царствовать“ относятся к хорошему побуждению».

Вместо маленького принца, в этом мидраше маленький мальчик, бедный и мудрый, еще не царь, противопоставлен старому и глупому царю. Ребенок, находится в тюрьме. На первый взгляд, кажется, что это еще один гностический образ человеческой души, заключенной в теле как в тюрьме.

Однако здесь фундаментальное различие. Мидраш мудрецов сообщает, что слова «из тюремного дома он выйдет, чтобы царствовать» — о хорошем побуждении. Бедный ребенок должен стать принцем и царем! Как мудрецы говорят в других местах — богобоязненные люди заставляют свое хорошее побуждение управлять дурным побуждением.

Интересное различие между двумя точками зрения. В соответствии с гностической точкой зрения, душа скрыта от царства духа. Она взята из области духа против ее воли и помещена здесь, в этом мире, в тюрьму. А, по мнению наших мудрецов, которые также утверждали, что душа нисходит с небес, она послана в мир с определенной миссией и назначением! Это представление дает ключ к вопросу, заданному выше: почему философ не лишил себя жизни?

Есть мнения, согласно которым мир — зло, а самоубийство — освобождение. Это еще не самые пессимистические точки зрения. Классический буддизм идет дальше, он говорит: ты, как заключенный, можешь бежать, но знай, тебя найдут и вернут обратно. И тогда вместо обычной тюрьмы, окажешься в одиночке. Даже если удастся побег, тебя выследят, и твое положение станет еще хуже. Нет смысла убегать от жизни с помощью самоубийства.

Но мудрецы, которые борются с гностическим мировоззрением, рассматривают самоубийство как дезертирство и предательство, как нечестное отношение к жизни, которая не является нашей собственностью, ибо мы только посланники.

Солдат, сражаясь на линии фронта, не испытывает счастья. Но чувствует, что он послан не тираном, а для выполнения особого задания. Поэтому его самоубийство будет дезертирством и предательством, отказом от выполнения задания.

Противостояние двух мировоззрений является фактом. Гностическая точка зрения, проявляясь в полной мере, утверждает, что есть две божественные сущности на небесах, хорошая и плохая власть. Гностическая вера несколько отличается от персидской веры. Для гностика эти две небесные власти не равны. Есть хороший царь, который не обладает властью над нижним миром и не интересуется тем, что там, в нижнем мире, происходит. А ниже всевластный демиург.

Иудаизм должен бороться против такого мировоззрения. Поколение за поколением еврейская мысль воюет с гностической точкой зрения, в соответствии с которой сатана, или зло, является независимой силой. Случается, еврейская мысль как будто отражает подобную ситуацию — особенно в литературе кабалы. Но я полагаю, можно ясно увидеть и в этих рассуждениях, что в основе их идей и образов лежит фундаментальная идея единого источника всей реальности, всех миров.

Иногда следы гностической мысли обнаруживаются в еврейском фольклоре. Есть история о гениальном ребенке, который стал знаменитым раввином. Однажды утром отец пытался его разбудить, чтобы идти в синагогу, и сказал: «Пойдем, поучимся у твоего дурного побуждения, оно уже давно проснулось, а ты все хочешь спать». Сын, с глубокой мудростью, свойственной детям, ответил: «Да, но у моего дурного побуждения нет своего дурного побуждения, которое удержало бы его от пробуждения». Мальчик, по существу, непреднамеренно выразил идею, что зло, или сатана, не являются независимой властью или независимым правителем. Это не ангел, даже не восставший ангел — хотя идею о восставших ангелах часто можно найти в еврейской мысли — а, по сути, это посланник.

Так раби Шнеур Залман из Ляд писал в Тании: «Другая Сторона сама по себе не имеет поддержки, когда есть вера. Но ей дано разрешение смущать людей ложью и обманом, чтобы увеличить их награду, как в рассказе святого Зоара о куртизанке, которая соблазняла царского сына, с разрешения самого царя». Однако «другая Сторона», отождествляемая со Злом, только посланник Бога.

Мы представили две возможности описания злой стихии, сатаны. Гностицизм рассматривает сатану как демиурга, злого и восставшего бога, космическую душу, чья деятельность прямо противоположна Богу, который, в свою очередь, весь — доброта.

Но можно считать сатана, как делало большинство еврейских мыслителей, тем, кто выполняет задачу, аналогичную задаче «внедренного» агента. Он состоит в подрывной группе или банде преступников, в чьей бесчестной деятельности выступает как соучастник, но, фактически, он лишь посланник добрых сил. Даже если выполнил неприятное приказание, он все же посланник добрых сил, потому что свыше иной силы просто нет.

Cатана и интерпретация КНИГИ ИОВА Рамбамом

До сих пор мы имели дело с некоторыми главами из истории развития идей в древние времена. Теперь попытаемся рассмотреть точку зрения Рамбама, что потребует некоторых разъяснений его терминологии и философского метода. Это далеко от того, как мы понимали обсуждение вопроса в космическом плане. Но за космической проблемой, несомненно, стоит глубокая психологическая проблема, человеческая экзистенциональная проблема добра, зла и страдания. Рамбам, занимаясь этой проблемой, подходил к ней, как мы скоро увидим, с помощью философского и онтологического анализа.

Чтобы облегчить рассмотрение темы, приведу пример из седьмой главы «Алисы в Зазеркалье». Царь говорит Алисе: «Посмотри вдоль дороги и скажи, ты можешь увидеть кого-то из Посланников». «Никого не вижу», — отвечает Алиса. «Хотел бы я иметь такие хорошие глаза, — заметил царь раздраженно, — чтобы не видеть Никого! И на таком большом расстоянии!» Это замечание показывает, что даже в мире «никого» и «ничего», можно увидеть нечто положительное, существующее, но не надо делать такую ошибку. Этот парадокс, осознанный читателем, позволит ему легче понять онтологическую проблему, которой мы скоро займемся.

Рамбам указывает, что проблема зла во всех ее аспектах связана с проблемой «ничто» — как он это называет — отсутствия.

У гностиков мы видели две противоборствующие силы, скажем, А и анти-А, или минус А (А и -А).

Но Рамбам говорит, что добро и зло не похожи на А и анти-А, или –А. У него нет этой борьбы. Скорее, они подобны А и аннигиляции А, или отсутствию А. Смысл зла, таким образом, понимается как отсутствие добра.

Однако Рамбам предупреждает, чтобы мы не воспринимали отсутствие добра как абсолютное. Мы имеем дело не с А по отношению к полной пустоте, «ничто», а именно с А и отсутствием А. Когда мы обращены к тому, что в данный момент не присутствует, мы воспринимаем его отсутствие. А то, на что мы смотрим в данный момент — отсутствие этого.

Рамбам связывает этот анализ с его философским спором с Каламом, исламской школой теологов, которую мы здесь только упоминаем. Спор был сосредоточен на толковании понятий добра и зла. Можно их рассматривать как нечто и ничто, или скорее как А и минус А?

Предположим, кто-то вошел в освещенную комнату и выключил свет. А другой вошел и просто спросил: «Кто сделал тьму, выключив свет»? Мы встречаем здесь ошибку, которая можно назвать категориальной ошибкой.

Ошибка происходит, фактически, из-за того, что мы использовали язык нестандартным, некорректным образом. Язык — наше великое орудие, но оно может ввести в заблуждение и других, и нас самих. Случается, мы так же заблуждаемся в нашем отношении к злу, поскольку, в понимании Рамбама, зло — ничто, не реальность, а отсутствие. И в этом отсутствии мы должны искать зло.

Мы возвращаемся к упомянутым словам из Ишайи: «Я создаю свет и творю тьму. Я делаю мир и творю зло». В прежней интерпретации мы использовали их против дуализма, иное толкование — у Рамбама. Он видит в этом стихе нечто подобное определению зла. Оно по сравнению с добром, как тьма в сравнении со светом. Нет контраста между одним и другим существованием, а есть контраст между существованием и его отсутствием. Здесь и кроется ошибка. Хотя и можно сказать, что кто-то, видимо, «сделал тьму», это всего лишь словесный оборот, который обманывает нас, или посредством которого мы обманываем сами себя.

Таким образом, мы должны осознать, что реально не «делаем» тьму, ибо тьма не что иное, как отсутствие света. Так и Бог, источник всего и всей реальности, является и источником зла. Пророк сказал: Бог «создает свет и творит тьму, делает мир и творит зло». Это значит: Бог делает свет, и это творение чего-то положительного. Но в природе вещей вместе с возникновением света появляется возможность тьмы. С созданием добра возникает возможность его отсутствия, возможность зла.

Вы стоите на солнце и отбрасываете тень. Сам факт того, что вы на солнце, делает неизбежным существование тени. Почему? Потому что вы непрозрачны. Тот же аргумент применим к тому, что Бог создал материю. Это влечет появление зла, хотя творение само по себе добро. Бог создал добро, но неизбежно появляется и зло.

Позвольте использовать тривиальный, даже банальный пример, который, тем не менее, поможет нам понять в конкретных терминах абсурдность дуалистической онтологии. Для Рамбама, говорить о добре и зле как о двух независимых сущностях все равно, что предложить ребенку: пошли, испечем баранку, ты достанешь муку и воду, а я — дырку. Этот банальный пример, сталкивает нас с абсурдностью сравнения пустоты и реальной сущности, зла и добра. Дырка не существует сама по себе. Зло — лишь результат и сопутствующий симптом определенной структуры универсума, который сам по себе — добро.

Итак, онтологический анализ Рамбама имеет религиозную и теологическую цель: с одной стороны, опровергнуть возможность существования двух божеств и, с другой стороны, объяснить как целый мир, происходит от Бога, который весь — добро. Зло тоже имеет божественное происхождение, но не по сути своей, а случайным образом. Оно — побочный продукт творения, и его не может не быть. Его статус, однако, подобен тени, которая появляется только вместе с телом. Как отсутствие вещей обнаруживается параллельно с их существованием, так и зло осуществляет свое появление в мире.

Рамбам сформулировал общее правило, принцип, который утверждает, что зло — это не что иное, как отсутствие. Причина всех зол и страданий — отсутствие и нехватка. По этому принципу, зло было разделено Рамбамом на три уровня.

Страдание не является индивидуальной привилегией. Однако как начать обсуждение и классифицировать разные типы страдания? Каждый может предложить свой подход. Подход Рамбама, похоже, можно использовать и в некоторых других сферах, он разделяет страдание на три типа: космическое, социальное и личное.

Некоторые из зол имеют космическую природу — как смерть свойственна не только человеку. Другие живые существа тоже умирают. Болезни поражают живой организм, и страдание — тоже космическое явление.

Вторая сфера — социальная. Классический пример такого зла — война: война между обществами и война внутри общества. Хотя, в некотором смысле, война существует и в царстве животных, и в других сферах реальности, но лишь у людей она обретает такие масштабы.

Существует и третья сфера: зло, которое человек причиняет сам себе. Человек — свой худший враг.

Великий принцип Рамбама применим ко всем трем областям. Он утверждает, что зло во всех сферах — не что иное, как отсутствие. Зло — следствие основного факта, компромисса в этом мире между творением, формой и существованием — добром, и тем, что оно происходит в материи, которая предполагает, по необходимости, несовершенство.

Вспомним гностическую точку зрения, согласно которой сам акт творения — зло, и демиург совершил грех, создавая материальный мир. Теперь мы можем оценить высшую важность тезиса Рамбама, утверждающего, что акт творения сам по себе есть добро и созидание формы — хорошо, но, поскольку созидание происходит в материальном мире, а материя несовершенна, то и творение несовершенно.

Фактически, учение Рамбама обращает нас к альтернативе: что вы предпочитаете — совершенный духовный мир, но без вас, или несовершенный мир, включающий вас? Включающий вас со всеми страданиями, которые выпадают на вашу долю, но также со всем счастьем, которое вы можете обрести. Включающий вас с полным сознанием, что человек не может прожить больше ста двадцати лет, но также с полным пониманием, что каждый день и миг являются бесценным сокровищем.

Что бы вы выбрали? Рамбам верит, что Бог сделал Свой выбор на основе одного принципа, принципа добра, ибо Он добр по Своей сути и таким Он создал мир.

Вы, читатель, имеете возможность прожить жизнь со всеми своими ограничениями, включая нехватку, недостаток, отсутствие, которое следует из природы материи. Возможно, по этой причине Небеса полны ангелов, биллионами ангелов, которые играют на своих скрипках и арфах и поют гимны Богу. Но в то же время существуют люди, не столь совершенные как ангелы, но действительно живые. Они должны прожить лучшим, возможным для них, образом, ибо этот мир — и это, кажется, формула, которая подводит итог мысли Рамбама по этому вопросу — этот мир, в конечном счете, лучший из возможных миров.

Мы помним эту формулу из сочинений Лейбница, а также сатиры Вольтера «Кандид». Но саму идею вполне можно вывести из книги хорошо известной Лейбницу — из Морэ невухим, «Путеводителя растерянных» Рамбама. Картина мира у Рамбама показывает универсум, далекий от совершенства, но являющийся самым совершенным среди возможных миров.

Теперь мы подошли к третьему уровню добра и зла. Мы говорили до сих пор о физическом добре и моральном добре. Сейчас будем иметь дело с метафизическим добром. Само существование есть добро, бытие само по себе — добро. Мы можем вообразить мир без людей, или мир, в котором люди еще не сотворены, и все же сказать, что этот мир — добро, что мир — добро само по себе. В принципе, можно было бы сказать, что первым велением Бога, когда Он творил мир, было не «Да будет свет», а «Да будет добро», что является ничем иным, как «Да существует все возможное». Следуя такой онтологической команде, была создана цепь существований с бесконечным числом связанных звеньев. Некоторые из высших звеньев этой цепи, возможно, совершенны. Но даже мы, люди, ограниченные и несовершенные, занимаем место в этой цепи и также являемся отражением добра, насколько это добро возможно. Добро следует из самого факта нашего существования.

В противоположность пессимистической точке зрения гностицизма, мы находим теперь оптимистическую философскую точку зрения, в которой мир видится как добро. Рамбам подвел итог обсуждения этого вопроса, приведя талмудический рассказ, который приписывает раби Меиру. Библейская история творения заканчивается словами «И увидел Бог все, что сделал, и вот, это хорошо очень» (Берешит 1:31). В копии раби Меира последние слова «это хорошо очень» (ве хиней тов меод) появляются в варианте «смерть — это хорошо» (ве хиней тов мавет). Согласно Рамбаму, вариант толкования раби Меира (получившийся посредством незначительной перемены букв) учит нас, что даже смерть является результатом всеобъемлющего добра Творения. Действительно, мы находимся в мире материи, которая по своей природе динамична, то есть заключает в себе множественность и изменение. Факт — что в таком мире мы должны сменять один другого. Мы следуем за нашими предшественниками, и приходит день, когда другие следуют за нами.

Толкование рабы Меира приведено к стиху библейской истории Творения. Действительно — смерть включена в самое творение и более важна, чем история об Эдемском саде. Значит, смерть не результат греха, но следствие материальной природы мира. Природа «очень хороша», и в этом слове «очень», в оригинале, на иврите, уже есть намек на смерть, которая неизбежно сопутствует жизни.

Но важно отметить, что Рамбам ввел еще идею, отражающую другую стороны реальности. Чтобы понять эту идею, приглашаю вас на экскурсию по интерпретации Рамбамом книги Иова. Рамбам был не просто философом, но — главным образам — философским интерпретатором Танаха. Один из наиболее выдающихся примеров его библейского толкования представлен в комментарии к книге Иова. Мы помним начало книги Иова, где действие происходит на небесах. Эта сцена имеет две части. Сатана дважды появляется перед Богом. Сначала в стихе 1:6: «И был день, когда пришли сыны Божьи предстать пред Господом, и пришел меж ними и сатана». Он пришел и так говорит (1:7): «Бродил я по земле и расхаживал по ней». В главе 2:1 сатана появляется снова: «И был день, когда пришли сыновья Божьи, чтобы предстать перед Господом, и пришел также сатана меж ними, чтобы предстать пред Господом». Кажется, что здесь две разные сцены одной драмы, где сатана дважды предстает пред Господом. Но Рамбам придерживается другой точки зрения. В своем толковании он утверждает, что здесь представлены два различных образа зла. Если хотите, можем назвать их двумя персонификациями зла.

Рамбам не только философ, но и художник, точный в своей интерпретации библейских писаний. В самом начале книги Иова нам сказано: «был человек в земле Уц». Рамбам определяет в этих словах символическую природу имени. Название Уц связано с еврейским словом эца, которое означает «совет» и «мудрость». То есть мы уже находимся в присутствии мудрости, которая приходит, чтобы поднять вопрос о добре и зле. И Рамбам учит нас быть точными в интерпретации намеков, встречающихся в библейских стихах.

О сатане, когда он появился пред Богом в первой части, нам сказано: «И сатана тоже пришел меж ними» — между сынами Божьими. Но сыновья Бога — это ангелы, а ангелы не что иное, как силы природы — сумма всех сил, действующих в мире, и всех вещей, созданных в мире. Это «сыновья Божьи» — существа, которые получают свое происхождение положительным образом, от творения Бога. Нам сказано, что сатана пришел среди них, как бы втерся в их среду.

Он не из списка, не был приглашен. Не состоит ни в одном списке сил, вызванных Богом, посредством которых Бог творит. Но также ясно, что Бог не создал мир без сатаны. Это тот самый сатана, который пришел и «бродил по земле и расхаживал по ней». Сатана не обладает властью выше, на Небесах. Вся его сила и активность следуют из того, что он «бродит по земле». Его деятельность только внизу. Сатана предстает пред Господом и обращается к Нему, но его сфера действия на земле. Сатана есть отсутствие, которое является частью материального мира.

Теперь, в результате метафизического спора между сатаной и Богом сатана начинает досаждать Иову. Как? Он посылает Иову огонь и шторм, навязывает бандитов и врагов. Мы сразу вспоминаем, чему Рамбам учил нас в отношении двух первых уровней зла: космический уровень, выражающийся в землетрясениях и потопах, огне и шторме, и социальный уровень, на котором человек вредит человеку: грабители и враги пришли к Иову и атаковали его.

Но существует еще другой сатана, и слова, сказанные о нем, не совпадают с теми, что сказаны в первой главе. Вот глава 2:1: «И был день, когда пришли сыновья Божьи, чтобы предстать пред Господом, и пришел также сатана меж ними, чтобы предстать пред Господом». На этот раз сатана проявляет себя как сила тем, что пришел предстать пред Господом (а раньше этого не было сказано). Он действительно имеет положительное происхождение в акте Творения. Он действительно является силой, созданной Богом. Почему? Это, видимо, другой сатана, отличный от первого. До сих пор мы были свидетелями лишь одного происхождения зла — отсутствие, тень, ничто. Нечто несуществующее. И только мы, называя зло по имени, даем ему видимость существования. Но есть, кажется, и другая сила. Какова ее природа? Это сила внутри человека, которая, очевидно, хорошая сила, но иногда, когда она не находит своего места, она может обратиться в злую силу. Какова природа этой злой силы и этого сатаны?

Это описание борьбы, происходящей в человеке между разумом и воображением. Или, если хотите, борьба между рациональными и иррациональными силами. Когда иррациональный аспект человека берет верх, он может стать опасным. Что происходит? Разум прекращает управлять человеком, воображение становится слишком независимым, и иррациональные силы овладевают человеком. Этот второй сатана, конечно, связан с первым. Здесь тоже отсутствие: иерархии и самоконтроля. Это отсутствие выражается в глупости, а глупость принимает две формы. Это одна из наиболее интересных идей Рамбама, которую можно найти в «Путеводителе растерянных» (3:11): «Есть зло, которое происходит между людьми (которое один человек делает другому) вследствие намерений и желаний. Одна сторона этого зла происходит от желаний. Другая сторона — от неверных и ошибочных мнений и верований. Но все это, утверждает Рамбам, следствие отсутствия, и он продолжает, чтобы дать нам превосходный пример, описывающий это зло: «Как слепой, поскольку не может видеть, если нет никого, кто бы указал ему путь, ушибается и ранит других, так и секты среди людей: каждая, по мере своей глупости, навлекает большое зло на себя и на других».

Это трагический пример слепого. Но человеческое общество похоже на слепого, который спотыкается, падает и вредит себе. И, к несчастью, другие тоже страдают от повреждений. Человеческое зло, указывает Рамбам, — результат глупости, невежества, власти иррационального в человеке. Рамбам добавляет: «Но если бы присутствовала мудрость, чья связь с человеком подобна силе зрения для глаза, — все человеческие ущербы себе и другим пришли бы к концу».

Рамбам ожидает, что мы после долгого пути прозреем благодаря нашему разуму. Это фактически возможность окончательного человеческого спасения. Действительно, при познании истины, как Рамбам говорит дальше, ненависть и вражда исчезнут, и вред, который человек причиняет другим, закончится. И пророк уже предсказал это: «Волк и ягненок будут жить вместе». Спасение, таким образом, не что иное, как окончательная победа рационального начала над иррациональным, и, когда спасение придет, «вся земля наполнится знанием». Это свет, которого нам сейчас не хватает, и это источник, который поможет нам преодолеть зло и страдания, происходящие от нас самих.

Рамбам развивает идею, выраженную много столетий спустя в картине испанского художника Гойи «Спящий разум допускает чудовищ».

Перед лицом пессимизма

В этой главе мы продолжим излагать точку зрения Рамбама, но здесь противопоставим его учение другим философским системам, с которыми он спорил и боролся.

Мы уже упоминали дуалистический подход. Есть и другие системы, и я хотел бы заняться тремя из них, чтобы лучше разъяснить позицию Рамбама. Эти три системы — эпикорсут, или эпикурейская философия, фатализм, и наиболее трудная — пессимизм.

Эпикурейская философия утверждает, что все — случайно. События, выпадающие на долю человека, в действительности, только сочетание случайностей.

Нам не следует искать в них значение. Мы не имеем права интерпретировать их.

В противоположность этой системе, есть фаталистическая философия, которая утверждает, что все направлено и предопределено. История, как и жизнь каждого человека, — цепь событий, предопределенная до Творения или до рождения человека.

Существуют разные подходы и версии фаталистической философии. Можно определить фатализм, например, как твердую языческую позицию, согласно которой весь мир во власти слепого рока, и даже боги подвластны ему.

Другой вариант находим в философии стоиков, которая представляет мир, управляемым строгим детерминизмом логической и физической природы. И внутри его ограничений человек не может ничего сделать для изменения свой судьбы. Он должен принимать как факт, что находится в таком мире, в котором все предопределено, и единственное, что в его власти — это постараться узнать, как выжить с таким представлением. Это, по существу, стоическая точка зрения. Оба этих фаталистических подхода были распространены в древнем мире. Рамбаму был известен третий вариант, исламский фатализм, особенно в версии, известной нам как Аш-арья — одна из школ исламской теологии, известная еще под именем Калам.