Бесплатный фрагмент - До второго потопа
Сага «Ось земли». Книга 5
На памяти о подвигах прошлого стоит дерзость подвигов будущего автор
Предисловие
Чем дальше от нас уходит время Великого Подвига советского народа во Второй Мировой войне, тем больше этот подвиг начинает обрастать небылицами и ложью. За рубежом и в России появляются многочисленные желающие извратить саму суть той мировой коллизии, в которой столкнулись две духовные цивилизации — мировые силы Тьмы, породившие Гитлера, и мировые силы Света во главе с нашей многострадальной страной, вставшие на пути этого чудовища.
Те, кто пытается изолгать роль Советского Союза в этой схватке, вольно или невольно встают на сторону сил Тьмы. Это говорит о том, что схватка не закончена, она просто приобретает новые формы и в нее включаются новые поколения наших современников.
Этой теме и посвящена книга. В ней предпринята попытка заглянуть за внешнюю суть событий прошедшей войны и событий дня сегодняшнего, понять внутренний мир больших и маленьких участников истории, осмыслить главные моменты той духовной брани, которая по сей день идет на Земле.
Роман не охватывает всех основных этапов войны, но описания тех битв, в которых участвуют главные герои, даны на основе имеющихся исторических документов.
Кроме того, в книге приведена внутренняя речь главных фигур того периода — Сталина, Гитлера, Рузвельта, Черчилля. В размышлениях этих персонажей также нет ничего фантазийного. Все они базируются на их реальных биографиях, поступках, высказываниях и переписке. Относительно Гитлера в книге приводятся отталкивающие факты его интимной жизни, мало известные широкой публике, хотя о них хорошо знают профессиональные германисты. В романе это сделано совсем не для того, чтобы потрафить вкусам людей с низкой моралью, а для того, чтобы показать, что силы Тьмы уродуют человека в первую очередь с этой стороны.
Роман «До второго потопа» является продолжением и завершением саги о Булаях, и если у Вас возникнут вопросы к прошлому героев, то ответы на них находятся в предыдущих томах.
Желаю Вам интересного чтения.
Часть первая
1. Ласточкино гнездо
Вершины гор Алатау покрыты ярким, иссиня-белым снегом, источающим холод и чистоту. Сами горы имеют коричнево-голубоватый лунный оттенок. Между ними тесной толпой движутся волокнистые облака с серыми спинами, в ущельях сверкают слепящими бликами речки, а ввысь уходит вся цветовая гамма солнечного света — россыпи янтарей и лазуритов, смарагдов и рубинов, аквамаринов и аметистов небесных кладовых. Дух Созидания постоянно трудится здесь, в Алатау. Он размешивает ледяные горные ветры с густыми туманами, закручивает их в гигантские косматые карусели и отправляет путешествовать над землей. Он веселится, глядя на их столкновения, и добавляет в воздушные катаклизмы то стрелы солнечных лучей, то высверки молний, то перекаты грома. Потом, когда они осыпаются дождями на холмы и долины, он любуется сменой небесных красок и пространство наполняется его мыслью: ЭТО ХОРОШО.
Не бывая здесь, невозможно освободиться от угара цивилизации, отравляющего всю совокупную работу души и сознания. Когда его ядовитые миазмы переполняют легкие и начинается удушье, необходимо лететь сюда. Здесь, на горе Аюг есть «ласточкино гнездо» — пещерка, в которой можно вылечиться от болей и немочей, полученных среди людей. Попасть в это гнездо нелегко. Альпинист не сможет подняться в него, потому что оно находится на отрицательном укосе высотою больше километра. Вертолетчик не сядет рядом, потому что выступ перед пещеркой уместит разве что двух человек, но не винтокрылую машину. Сама пещерка очень мала — едва можно лечь, вытянув ноги. Но если на входе повесить брезентовый полог со слюдяным оконцем, а на пол бросить тонкий матрац, то она превращается в уютное жилище. Что еще нужно душе, захотевшей очищения? Над входом постоянно висит снежный козырек, сочащийся каплями воды. Из нее можно вскипятить чай на спиртовке и выпить его с сухарями. Вот и все.
В первую ночь начинается ломка от расставания с миром людей. Темные дурные сны приносят бредовую дрожь, они разрывают ту внутреннюю цельность, которая еще вчера служила обороне личности. Куски цельности выпадают из нутра, освобождая его от своей тяжести. От этого больно и тошно, зато утреннее пробуждение приносит состояние нового бытия. Сознание выплывает из тьмы в освещенную солнцем пещерку и тело не может пошевелиться от благодатной, томной усталости. Даже пальцем пошевелить не хочется, до того блаженно это состояние.
Но потом приходит страх: если я попал сюда, в одиночество между небом и землей, значит, ко мне может явиться ОН — мой Создатель. А я, кто такой я? Как я смогу взглянуть ему в его глаза? Ведь Он создал меня по своему образу и подобию, но я был настолько ничтожен, настолько слаб, что не последовал за Ним ни в чем. Я не исполнил ни одной его заповеди, даже заповеди «не убий». Мои женщины убивали моих детей в своем чреве, значит и эту заповедь я не исполнил. Я был грешен в воровстве, да, случалось такое. Я возжелал жен близких своих и овладевал ими, забыв не только про заповеди, но и про совесть, Я наговаривал клевету на своих друзей и делал многое другое, что должно лишить меня звания христианина и повергнуть в беспощадное наказание. Раньше казалось, что такой момент далек и сомнителен, а здесь, на чистой высоте гор, в приближении Его, весь ужас содеянного встает перед глазами в гигантский рост и страх сковывает все существо.
Но потом появляется другая мысль: если Он позволил мне попасть сюда, а это позволительно не каждому, то значит, у меня есть надежда на прощение? Что я должен сделать, чтобы заслужить искупление грехов? Начать благопристойную жизнь? Это всегда хорошо, но едва ли искупит содеянное. Может быть, надо, наконец, сосредоточиться и самому себе ответить на вопрос, что за явления прошлого посещают мой разум, для чего они роятся в голове, словно не прошеные пришельцы, желающие что-то добавить в огонек моего сознания. Может быть, эта пещерка для того и предназначается, чтобы в ней состоялось просветление духа и окружающий мир выстроился в понятный ход событий, обернулся той правдой, которую в схватке цивилизаций исказили до неузнаваемости в угоду временным победителям?
Тело сковывает страх, когда сидишь на выступе у пещерки, крепко схватившись за скалу чтобы не упасть с безумной высоты. Но, несмотря на страх, полет уже овладевает тобою, и ты паришь, озирая времена и события. Ты знаешь, что сейчас в тебе происходит работа, которую ты так давно ждал. Через тебя невидимым потоком проходят время и пространство, а нераздельность бытия и бесконечность Создателя требуют от тебя только одного — предельного и честного напряжения сил. Ты начинаешь искупать вину неправды своей жизни бесповоротным мужеством правды.
2. Предчувствие Готфрида Золля
Летом тысяча девятьсот сорокового года по напуганной войною Европе стал распространяться странный слух, сильно возбуждавший ее обитателей. Люди болтали, будто если долго смотреть в ночное небо, то можно различить в нем какую-то необычную штуковину. Никто не мог толком объяснить, как эта штуковина выглядит, но многие утверждали, что она все-таки есть. Поэтому в безоблачные ночи на улицы высыпало множество зевак, которые подолгу рассматривали усыпанный звездами небосклон.
Старый астролог Готфрид Золль тоже не избежал искушения. Он поверил слухам и стал часами просиживать на балконе своего домика в Оберамагау, пытаясь уловить через подзорную трубу очертания неизвестного тела. Но звезды едва заметно продвигались по предначертанному пути, как делали это уже многие тысячи лет, да время от времени тьму оживляли полоски метеоритов. Все как всегда, как повелось с незапамятных времен. Неделя проходила за неделей. Золль потерял уже всякую надежду и решил было прекратить свои бдения, как однажды увидел Это. Или, может быть, ему показалось, что он увидел. В любом случае, его зрение уловило высоко под светилами какую-то гигантскую лохматую тень. Тень, похоже, медленно ворочалась и даже иногда ссыпала со своих лохм мелкие искры. Чем дальше старик наблюдал за тенью, тем сильнее ныло его сердце от предчувствия беды. Она была живой, эта тень, она не просто висела над Европой. Нет, она наблюдала эту территорию. Больше того, от тени исходила какая-то необъяснимая сила, которая сказывалась и на раскладах Золля. Астрологические прогнозы старика больше не угадывали грядущих событий. Тень словно улавливала привычные соотношения светил, перекручивала их по своему и готовила какой-то неведомый поворот истории. Золль был известен своими удивительно точными предсказаниями по звездам. Слава его так широко распространилась по Германии, что к нему наведывались не только простые смертные, но и сильные мира сего. Даже сам Генрих Гиммлер бывал у гадальщика. Генрих был известен своей склонностью к мистике и не удивительно, что он хотел с помощью звездочета заглянуть в будущее.
Астролог прожил долгую жизнь и знал, что нет ничего обманчивей, чем попытки предметного объяснения происходящего. Предметный образ — всего лишь скорлупа сути, а внутри этой сути всегда таится взаимодействие тайных сил. Сил темных и сил светлых. Вот и сейчас нельзя было объяснить только предметным способом положение в Европе, над которой стали путаться звездные связи. Сегодня, в середине сорокового года, она была совсем не похожа на Европу прежних лет. В ней сбилось и затихало самое главное — ее симфония жизни. Все изменилось на жизнерадостном континенте. Маленькие насекомые в виде свастики облепили города и села, пуская в них яд упадка и безысходности. Будто покосились гордые силуэты католических храмов Вечного Города, праздничная Триумфальная арка Парижа поникла своим венцом как опороченная девственница, а ветряки на голландских дюнах махали крыльями не потому, что хотели молоть зерно, а потому что их насильно крутил чужой ветер, доносивший звуки немецких маршей. Бодрые крики животных и пастухов не приветствовали пробуждение селений, исчезли беззаботные гуляки на улицах метрополий, смолкли страстные повизгивания скрипок в еврейских кварталах. Белозубые улыбки женщин исчезли из калейдоскопа уличных картин. Европа испытывала ощущение духовной немощи и только в центре ее бил вулканический источник другого, чуждого ей духа, который потоками расплескивался в разные стороны по ухоженным равнинам, преодолевал горные хребты и скатывался в воды окружающих континент морей. Народы цепенели в ужасе перед этими потоками, но не один из них не мог остановить силу, название которой — немецкий дух.
Готфрид Золль видел, как распространяется парализующее действие немецкой воли в этом привычном мире и хотел понять, почему это происходит. Он склонялся над своими картами и надолго задумывался. Двадцать один год Германия билась в цепях поражения Первой Мировой войны. Двадцать один год немцы копили в себе ту невидимую силу, которая иногда покидает нацию, а иногда по неведомым причинам начинает наполнять ее новой исторической дерзостью. Верно ли искать причины возвращения этой силы лишь в жажде мести, в стремлении освободиться от позора унижений и голода? Да, было бессилие и голод целой нации, но ведь это лишь видимое объяснение происходящего. А невидимое заключалось в том, что все в душе немца перевернулось и перепуталось. Он, верующий католик и протестант, истовый христианин, потерпел поражение, и решил, что оказался брошенным Богом. Тогда он отвернулся от своего тысячелетнего христианства и стал искать себе другого кумира. И тут же какие-то невидимые силы подсунули немцу нового Бога — вот он, Адольф Гитлер.
Старый прихожанин церкви святого Августина, Готфрид нисколько не сомневался в том, что за фюрером прячутся бесы.
Но ему казалось, что были и другие силы, пестовавшие Гитлера. Золль напрягал свою волю в стремлении проникнуть в суть вещей и к нему приходили отрывочные видения об особой роли англосаксов в биографии фюрера. Он узнал, что первые деньги нацисты получили в швейцарских банках именно от неизвестных американцев, а потом англичан, и дальше весь их путь к власти свершался с этой тайной помощью.
А теперь явилась эта тень в ночном небе, враждебная всему прежнему, христолюбивому укладу жизни. Астролог содрогался от тайного ужаса — неужели там, в высоте появился Черный ангел смерти, готовящийся начать свою страшную жатву? Неужели немецкая душа станет его земным исполнителем? Неужели она? Ведь она уже неузнаваемо изменилась. Сегодня немец стал несгибаемым и непреклонным. Этот немец пропахал гусеницами своих танков большую часть континента. Масса вчерашних простых бюргеров сплотилась в могучую силу от ощущения себя расой господ, а каждый «маленький Шмидт» раздулся до размеров мускулистого мифического ария, не знающего страха и сомнений. «Господи, почему мы, немцы? — спрашивал в темном безмолвии старый Готфрид — ведь мы не лучше и не хуже других народов. Почему именно нас берет в свои руки Черный ангел, почему мы будем карой всем остальным за предательство Изначалия?»
Он приходил в свою маленькую спаленку, надевал ночную рубашку и колпак, ложился на спину и смотрел, как в свете луны по стене медленно движется тень от шпиля соседней кирхи. К часу ночи тень добиралась до угла комнаты и ломалась там, превращаясь в косой крест. Готфрид засыпал и видел нехорошие, недобрые сны. В ту военную пору мало кто в Германии мог видеть добрые сны.
3. Уинстон Черчилль.
Июнь 1940 года
Бесноватый Адольф называет меня алкоголиком. За это я ненавижу его больше, чем за весь его национал-социализм. Да, я на самом деле дружу со спиртным, но виски никогда не доставляло мне хлопот. Три-четыре стакана в день для меня нормальное дело. Еще молодым лейтенантом в Индии, я вливал внутрь две пинты этого питья за ночь, а утром был готов скакать вместе со своим полком в атаку на пуштунов и палить из револьвера. У меня превосходное здоровье и никто не убедит меня в том, что виски приносит вред. Спиваются только слабаки и вырожденцы, а я не сопьюсь. Я работаю по ночам и еще ни одна ночь не проходила без виски или коньяка, но каждое утро Британия узнает, что ночь прошла недаром.
Вот и сейчас за окном ночь, а я сижу в одиночестве в своем кабинете, пью виски, сосу сигару и решаю вопрос, от которого многое зависит в этом мире.
Прав был маршал Фош, когда сказал, что Версальский мирный договор — это не договор, а перемирие на двадцать лет. Как в воду глядел битый-перебитый вояка. Уж кто-кто, а этот лягушатник знал немцев. Все случилось, как он нагадал. Боши обманули победителей и втихомолку создали силу, способную в нужный момент превратиться в железный кулак. А ведь Версальский договор запрещал им иметь армию, военную авиацию и военный флот. Но старый Ганс фон Сект сумел обвести нас вокруг пальца. Он переодел тысячи окопных офицеров в штатскую форму и пристроил их в гражданские министерства. Этот лис сохранил не какую- то жалкую кучку специалистов, а весь офицерский корпус, закаленный в боях Первой мировой! А новое поколение вояк он обучал в гражданских аэроклубах и на гражданских кораблях. Казалось бы, это совсем не военное дело, но, долго ли пересадить спортсмена-пилотажника на истребитель, а штурмана теплохода на эсминец? Сект не просто готовил будущих солдат, он вселял в них веру в грядущий реванш. Не зря французы так боятся немцев. Даже после Версальского мира они продолжали их бояться. Этому есть все основания. Немецкая мощь была и будет главной угрозой для Франции.
А что она для меня, Уинстона Черчилля? Нет, я не боюсь немцев. Напротив, временами питаю к ним симпатию. Конечно, не к Гитлеру и нацистам. Этот негодяй, и его партия будут вызывать у меня омерзение до последнего дня жизни. Да и сами немцы оказались слишком податливыми на безумную брехню фюрера. Они влюблены в Адольфа так же, как русские влюблены в Сталина. Вот кого я ненавижу всей душой — это большевиков. Будь моя воля, я бы распорядился выкопать Карла Маркса из его могилы на лондонском кладбище и отправить в Москву, чтобы не осквернял собою британскую землю. Нет ничего отвратительнее, чем идея коллективизма, которую он придумал и которую так рьяно взялись осуществлять большевики. Но надо признать, в ней есть притягательность. Стадо любит вождей, которые ведут его к корму. Мне тоже знакомо искусство увлечения масс, но я редко пользуюсь им. Я — подданный Британской империи, в которой политика долго была привилегией избранных. Это сейчас, когда на передний план выбились массовые партии, уличные крикуны стали в почете. Теперь каждый сумасшедший норовит забраться на бочку и прокукарекать какую-нибудь чушь. Но это не для меня, потому что настоящие дела всегда делались, и будут делаться в тиши кабинетов. Может быть, поэтому британская политика стала такой дальновидной, ведь она никогда не шла навстречу требованиям уличных горлопанов. Она всегда выше этого. Именно поэтому политик Уинстон Черчилль чувствует себя выше диктаторов Гитлера и Сталина, этих продуктов уличных революций, впитавших в себя низменные инстинкты дерущихся за кость псов. Он никогда не будет воспринимать их как ровню себе. Они для него — цирковые хищники, которых он заставит делать то, что угодно Британской Империи. Гитлеру уже брошены два жирных куска — Чехословакия и Польша. Он жрал их и урчал, искоса поглядывая на красную Россию. Я всегда понимал, что для Адольфа она самый желанный кусок. Но Адольф побаивался Сталина, и немало сил пришлось приложить, чтобы он решился оскалить зубы на Советы. Но все-таки это удалось. Сегодня его генштаб уже верстает план подготовки войны, его генералы уже изучают районы будущих боевых действий и проводят дезинформацию Москвы. Да, Сталин переиграл нас, когда подписал с Гитлером соглашение о ненападении. Но это был временный выигрыш. Он оттянул начало войны не больше, чем на год. Зато теперь Адольф получил бонус. Сталин переносит укрепления на новые границы. Старых укреплений уже нет, а новых укреплений еще нет. Войска в состоянии передислокации. Очень удобный момент для нападения. Недолго осталось ждать, когда Адольф бросится на Восток. Это будет новая глава истории! С помощью Гитлера большевиков можно обессилить до предела, а затем прибрать к рукам богатейшие месторождения Каспия и Кавказа. Да, мечта наших дедов и отцов — Кавказ. Здесь, в этом районе мира спрятаны источники жизненно важной энергии и пересекаются стратегические пути. Когда-то Британия рвалась сюда через Персию и Крым, но не получилось. Мой дед, герцог Мальборо сложил голову в Крыму от казацкой шашки. Теперь мы продолжим поход наших дедов и отцов, и на этот раз Гитлер расчистит для нас дорогу.
Но это завтрашний день, а сегодня нужно решать вопросы сегодняшнего дня.
Только неделя прошла с того времени, как я избран премьером, а в тиши моего кабинета должно быть принято важнейшее решение. Французы подписали капитуляцию в Компьене. Последствия капитуляции могут оказаться для Англии ужасными.
В нескольких районах мира рассредоточен современный и могучий французский флот. Немцы пока не предъявили на него никаких претензий, но кто знает, как они поведут себя потом? Если французские линкоры окажутся в распоряжении фашистов, то дела его Величества британского флота будут выглядеть очень неважно. Морская блокада Британских островов со всеми вытекающими последствиями станет реальностью, а последующая война на воде и под водой будет нами проиграна. Такова суровая правда жизни. Необходимо принимать решение и вся тяжесть этого решения ляжет на меня, Уинстона Черчилля, потому что другие члены кабинета не найдут в себе мужества поднять руку на своих союзников. Ведь французы все еще считаются союзниками. Да, лягушатники поднимут крик на весь мир — Черчилль предал их в самый тяжелый час. Эти французы ничего толком не умеют — ни достойно сражаться, ни достойно принимать удары судьбы. За ту бездарную войну, которую они проиграли немцам в две недели, они другого отношения не заслуживают. Пусть кричат сколько угодно, но принцип есть принцип: у Британии нет вечных союзников, а есть вечные интересы.
Адмиралтейство уже разрабатывает операцию «Катапульта», которая будет приведена в действие, если французы не пойдут на условия Лондона. А условия простые: перегнать корабли в контролируемые нами или американцами порты или затопить их. Если такого не случится, то британский флот получит приказ уничтожить французов. Нельзя верить их обещаниям.
* * *
Секретно
Тов. Сталину
Разведывательное донесение НКВД
По полученным разведывательным данным, 3 июля с.г. британский ВМФ провел внезапную операцию по захвату кораблей французского флота. 2 французских линкора, 4 крейсера, 8 эсминцев, 12 подводных лодок, около 200 тральщиков и охотников за подводными лодками были внезапно захвачены англичанами на рейдах в английских портах Портсмут, Плимут и Девенпорт. Их экипажи высажены на берег и интернированы.
В тот же день английская эскадра под командованием адмирала Соммервилля напала на часть французского флота, стоявшего на рейде в алжирском порту Мерс-эль-Кабир. Французам был предъявлен ультиматум о затоплении кораблей или уходе в американские или английские порты. После того, как командующий группировкой адмирал Жансуль отказался выполнить ультиматум, англичане открыли по союзникам огонь на уничтожение. Ими потоплен один линкор, два линкора серьезно повреждены. Наиболее современный линкор «Страсбур» сумел вырваться из гавани Мерс-эль-Кабира и в сопровождении еще четырех судов прибыл в Тулон.
6 июня на рейде в Дакаре был атакован и поврежден линкор «Ришелье».
Всего по результатам акции погибло 1300 французских моряков.
В британском адмиралтействе считают, что сокращение численности французского линейного флота с 9 до 2 кораблей уменьшает шансы Германии нарастить свои группировки для войны против Англии на океанских путях.
Следует отметить, что акция реализована в условиях действующего англо-французского договора о совместной обороне, что повлекло к одностороннему разрыву отношений со стороны Франции. Это не может не повлечь нарастания антибританских настроений среди французского населения.
Вместе с тем, по имеющимся данным, правительство маршала Петена намерено придерживаться обязательств нейтралитета и не отдавать немцам своих военно-морских сил. На случай принуждения со стороны Гитлера французы настроены на его затопление.
4 июля 1940 года
Резолюция Сталина: «Надо хорошо запомнить, какой Черчилль союзник».
Тов. Сталину (лично)
Информация НКВД
По полученным сведениям, фактическое поражение германского люфтваффе в первых битвах за воздушное пространство над Великобританией оказалось неожиданным для гитлеровского командования. Начиная сражения, люфтваффе имело более чем четырехкратное превосходство в истребителях и десятикратное превосходство в бомбардировочной авиации над английскими военно-воздушными силами. Однако ожесточенное и результативное сопротивление англичан в корне изменило ситуацию.
Расчеты на то, что истребительная авиация англичан будет уничтожена в первых же боях, а промышленные центры Великобритании разрушены до зимы 1940 -1941 гг. не оправдались. Англичане смогли выдержать первый напор за счет выучки и высокой боевой мотивации летчиков — истребителей, которые сражаясь в меньшинстве, сумели рассеивать немецкие армады и снижать результативность их бомбардировок. Большую роль при этом сыграли чешские и польские пилоты-добровольцы.
Кроме этого английская зенитная артиллерия и густая сеть аэростатов воздушного заграждения стали серьезным препятствием для германских бомбардировщиков.
В конце 1940 года немцам удалось частично разрушить лишь военные заводы Ковентри и восточной части Лондона, что не имело решающего значения.
Следует отметить немаловажное обстоятельство: люфтваффе развивает опыт войны в Испании и производит массовые бомбежки жилых кварталов с целью запугать гражданское население Великобритании, посеять панику и хаос. Имеются многочисленные жертвы.
По полученным данным, британский генштаб изучает тактику немцев и готовится взять этот новый способ ведения войны на вооружение.
В настоящее время англичане полным ходом налаживают массовое производство истребителей «Спитфайер», не уступающих «Мессершмидтам -109», а по некоторым показателям имеющих над ними преимущество. При такой постановке дела к весне-лету 1941 года их истребительная авиация выйдет на численный уровень задействованной против них немецкой авиации или превзойдет его. Одновременно идет массовое производство дальних бомбардировщиков «Ланкастер», несущих 10т. боевой нагрузки. Таким образом, постепенно положение выравнивается в пользу англичан и нельзя исключать, что в дальнейшем уже их ВВС приступит к массированным бомбежкам Германии.
Вышеуказанные факты свидетельствуют о том, что гитлеровскому командованию придется уделять большое внимание воздушной войне на Западе и выделение нужного количества авиационной техники на восточном направлении потребует не менее 1—2 лет дополнительной работы.
20 ноября 1940 года
Резолюция Сталина: тов. Тимошенко, это следует учесть.
4. Монголия.
Февраль 1941 г.
Слабый ночной ветерок проникает под одежду и хватает за ребра ледяными пальцами. Мороз в сорок градусов делает воздух прозрачным как хрусталь. Таким прозрачным, что кажется, видны приливы этого леденящего ветерка, едва качающего присыпанный снегом ковыль. Зима сегодня малоснежна и отсутствие смягчающих воздух снежных увалов делает холод еще невыносимее. Севка Булай стоит на часах у командирской палатки артиллерийского полка на конной тяге, который разместился в монгольской степи с момента боев на Халхинголе. Ноги его обуты в валенки, на шинель надет овчинный полушубок, но и этого мало. Тело пробирает дрожь. Мерзнет он еще и от того, что в части кормят очень скудно, а при недоедании мороз — первый враг. Сейчас придет развод. Меняют часто — через полчаса. Раньше меняли через час, но после того, как неделю назад на посту замерз красноармеец, стали менять через полчаса.
Ночь навевает свои ночные мысли. Парень вспоминает родной дом, теплую печку, на которой так сладко спится, сытный горячий хлеб на столе и ласковые материнские руки. На ум приходят прощальные слова отца: «Блюди себя, всегда оставайся сам собой». Да, батя у него особенный. Чего только в жизни не испытал, а человеком остался. За положением не гнался, делал свое земное дело и все его за это уважают. И сейчас шлет ему хорошие письма, подбадривает. Севка любит читать весточки из дома, перечитывает их помногу раз. Он уже скоро полгода как в армии, привык к суровой военной жизни, но воспоминания о доме вызывают теплую волну тоски. Хочется на родину, в привычную и уверенную жизнь. Правда, в армии он тоже нашел свое место. Имея образование агронома, получил должность наводчика 76-миллиметрового орудия и сумел стать отличником боевой подготовки. На последних стрельбах с третьего выстрела поразил учебный дот, что было делом не частым. Артиллеристу-наводчику требовалось «пятое чувство» и, похоже, оно у него было. Булай заслужил благодарность командира батареи. Лейтенант спросил его, как он посмотрит на то, чтобы пойти учиться на офицера-артиллериста. Севка воспринял вопрос как поощрение и сразу дал согласие. Скоро его ждет направление в Томское артиллерийское училище, из которого он выйдет офицером. Жизнь улыбалась ему. Лишь одно было плохо — потеря Насти. С момента их последней встречи прошел год. За этот год многое в его душе изменилось. Суровый армейский быт сделал из Севки взрослого человека. Он стал по иному понимать цену своих поступков, и теперь непростительная глупость измены Насте поселилась в его душе ноющим раскаянием. Севка хотел исправить содеянное, но понимал, как нелегко будет добиться прощения девушки. Хотя надежд на возвращение Насти не оставлял. Вот и сейчас, стоя на часах под звездным монгольским небом, он представлял, как чудесным образом встретит ее в Окоянове во время побывки, и их любовь начнется заново.
Правда, маленький голосок, где-то на окраине мыслей говорил, что встрече их долго не бывать. На еженедельных политзанятиях политрук Гусятников вел разговоры о необходимости готовиться к войне. И хотя фашистская Германия никогда не называлась прямо, всем бойцам было понятно, о чем идет речь. Германия уже захватила почти всю Европу, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, куда она повернет дальше. При мыслях о войне душа Севки наполнялась радостной тревогой. Он нисколько не сомневался, что Красная Армия разгромит Гитлера, но опасался не попасть на фронт до победы. Не он один, и его товарищи по батарее имели такие же настроения. Да и трудно было сомневаться. Три месяца назад их полк участвовал в больших учениях, на которые стянули две дивизии. В один из моментов мимо окопавшейся севкиной батареи промчались в атаку сначала танки, а затем кавалерия. Этот вал техники, коней и людей был настолько неудержим, что парню самому захотелось выскочить из окопа и мчаться с винтовкой на перевес вслед за наступающими. А потом, когда полку приказали сменить позицию, он шел по раскисшей степной дороге, в перемешавшейся колонне людей и пушек и ощущение какого-то совместного движения единого организма не оставляло его. В этом движении массы людей, идущих к единой цели, было что-то простое и одновременно высокое. Это было ощущение армии.
Севке скоро стукнет двадцать лет и он не жалеет о том, как складывается его судьба. Жизнь его напоминала жизнь колоска на пшеничном поле, такая же понятная и полезная для всех. Лишь боль от потери Насти покалывала молодую душу.
Булай углубился в себя, постукивая ногу об ногу, а черное монгольское небо, бездонное и холодное, смотрело на него сверху, не замечая его маленьких мыслей и надежд.
5. Виктор Уваров. 1941
События закрутились с неимоверной скоростью, не давая времени остановиться и осмыслить их. Лишь иногда в голове Виктора мелькала мысль о том, что он упал в бурный поток, который несет его, грозя каждую минуту разбить о скалы.
Хотя поначалу ничто не свидетельствовало о надвигающемся урагане. Началось с того, что его рапорт о переводе из Потьминского лагеря в оперативное подразделение НКВД, пролежав без движения год, неожиданно был рассмотрен и в июне 1941 года он получил назначение в Гродно, где расширялось недавно образованное областное управление.
Виктор ехал на новое место работы в приподнятом настроении. Тяжкие, смутные годы, проведенные в мордовских лесах, были позади. Впереди его ждала новая жизнь в большом городе, полном людей и культурного досуга. Ему еще только тридцать лет и будущее улыбается ему. К тому же существуют дорогое для него обстоятельство, которое внутренне его укрепляет. Это его православная вера, которая пришла вместе с отцом Петром. Наверное, никакие беседы и разъяснения не сделали бы Виктора верующим, если бы не подвиг священника. На примере отца Петра Уваров увидел, какой великой может быть сила духа, как непобедим верующий человек, связанный невидимой ниточкой с Богом. После похорон священника Виктор стал тайно верующим и обрел внутренний стержень, давший ему особую устойчивость в жизни. Он не знал церковных обрядов и не читал религиозных книг. Единственным помощником ему был маленький молитвослов, найденный в личных вещах отца Петра. В затертом блокноте, сделанном из разрезанной надвое общей тетради, мелкими печатными буквами было написано несколько десятков молитв, которые он стал постепенно разбирать. Церковнославянский язык оказался не сложным, и особого труда в понимании текстов у Виктора не было. Хотя иногда приходилось обращаться к энциклопедии, которая имелась в лагерной библиотеке. Потом у него само собой появилось желание читать утренние и вечерние молитвы, а в трудные моменты как незримый помощник приходило страстное взывание к «Честному кресту».
Это тайное общение с Божьим словом оказало влияние на его восприятие жизни. Он стал сдержанней проявлять свои чувства и внимательнее всматривался в окружающих.
Теперь работающие рядом товарищи разделились в его понимании на две части, сильно отличающиеся друг от друга своей духовностью.
Первая, большая часть — люди, не верящие в Бога, но верившие в правоту советской власти, были просты в суждениях и зачастую безжалостны в поступках. Они не знали колебаний в борьбе с классовым врагом, потому что получили право распоряжаться чужой судьбой, а то и чужой жизнью. Это право, поднимавшее их над всем миром, сильно меняло человека, зачастую доброго по природе. Он терял слух к чужому страданию и оправдывал себя политикой партии и указаниями товарища Сталина. Эти люди добросовестно отдавали себя порученному делу, не понимая, что превратились в винтики мясорубки для классового врага. И в силу глухоты их душ, страшный фарш из классовых врагов сильно разбавлялся невинными жертвами. Среди них было немало сотрудников, не стремившихся к духовным высотам. Эти были довольны большой зарплатой, хорошими пайками и всяческими привилегиями. Они проживали свою земную жизнь без оглядки, пользуясь ею со вкусом и лишь для формы провозглашая славословия партии и вождю.
Но большинство было фанатиками коммунизма. А для того, чтобы иметь силу духа, толкающую на подвиг, на свершение великих дел, они должны были иметь опять же Бога в душе и этим Богом они избрали Иосифа Сталина.
Уваров видел, что многие из них готовы сложить голову за этого человека и умереть со счастливой улыбкой на устах. Как христианин он понимал, что вопреки заповеди «не сотвори себе кумира» советские люди, и в первую очередь чекисты, себе такого кумира сотворили. Это было нарушение вселенского закона бытия, которое не проходит бесследно. За поклонение земному кумиру бывшему христианскому народу придется платить дорогую цену. Какую — Виктор не знал, но чувствовал, что впереди у страны большие испытания.
Другая часть сотрудников, совсем малая, к которой причислял себя Уваров, являлась по его убеждению тайно верующими. Возможно, не все они верили в Бога, но все равно хранили в душе те христианские заповеди, которые впитали с детства с молоком матери. Эти никогда не рвались вперед в выполнении приказов начальства, не делали карьеру за счет неправедного суда над невинными. Порой таких считали блаженными или тихонями, но терпели, потому что свою работу они выполняли добросовестно. Их было немного, но по какому- то высшему закону справедливости эти крупицы были рассеяны по всему обширному Комиссариату Внутренних Дел, вплоть до верхних его этажей.
Уваров прибыл в Гродно утром 21 июня 1941 года. Была суббота, но управление работало без выходных. Он доложился о прибытии начальнику управления, познакомился с сотрудниками отдела, в котором ему предстояло работать. На понедельник была назначена передача дел ему от Федора Добровольского, который год назад прибыл сюда из Ленинграда, а теперь отправлялся в Петрозаводск, работать по финнам, активно засылавшим агентуру на нашу территорию. Федор был ровесником Уварову. Он окончил ленинградский университет, хорошо знал немецкий. В Гродно завербовал нескольких агентов-групповодов для выявления немецких шпионских сетей. Этих людей и должен был получить на связь Виктор.
Глядя на Федора, Уваров думал, что тот, должно быть хороший оперативник. Высокий, спортивного телосложения, с мужественным лицом, живым взглядом и постоянной улыбкой на устах, он привлекал к себе людей. Речь его была быстрой и напористой, манера поведения обаятельной. Добровольский происходил из профессорской семьи, принявшей Октябрьскую революцию как неизбежный этап в истории России. Отец Федора преподавал на философском факультете университета и репрессии тридцатых годов его обошли. Мать работала реставратором в запасниках Эрмитажа.
Обсуждая передачу дел, познакомились поближе, и Федор пригласил Уварова к себе в общежитие на чашку чая. Днем Уваров бродил по городу, любуясь его красотой. Архитектура Гродно вобрала в себя историю разных народов и верований. То, что Гродно находился под польской оккупацией, сыграло для его облика положительную роль. Здесь не было разрушенных и заброшенных храмов, никто не издевался над святынями в ходе антирелигиозных кампаний. Словно в волны истории окунулся Виктор, любуясь красотой Покровской церкви, Бернардинского костела, Бригитского монастыря и других храмов. Во главе города, на холме, стоял величественный Королевский дворец, словно пришелец из эпохи средневековой Европы, собравший вокруг себя выходцев из разных времен и племен.
К Добровольскому он пришел, когда уже стемнело. Общежитие НКВД располагалось в центре, неподалеку от управления, в келейном здании бывшего католического монастыря. Оно было окружено старинным парком и казалось, таило в своих стенах тайны времени. За окном маленькой комнаты Добровольского, украшенной лишь деревянной кроватью и платяным шкафом, слышался шелест платанов. Теплый ветерок приносил запах свежей зелени и ночных цветов. Лето поднималось к своей вершинке и щедро дарило миру свою красоту.
Федор принес из общей кухни фаянсовый чайник, достал связку бубликов и они сели чаевничать
— Ну, как впечатления от Гродно? — начал разговор Добровольский.
— Город потрясающий, я таких не видел. Храмы такие красивые, глаз не оторвать. Наш Арзамас, может, ему и не уступил бы раньше. Но сейчас много зданий захирело.
— Храмы?
— Да, храмов было больше трех десятков, а сейчас осталось несколько.
Федору было понятно, о чем говорит гость, но, расспрашивать о подробностях было не принято.
— Но в целом мне здесь как-то не по себе — продолжал Уваров — и город, и люди и атмосфера. Все непривычное.
— Понятное дело — улыбнулся Добровольский — я тоже первое время привыкал, когда меня сюда прислали. Начнем с того, что здесь много поляков. У них свой уклад жизни, к тому же они католики, а это много значит. Местные белорусы тоже не все православные, больше униатов. Это накладывает отпечаток. Ксендзы их настраивают против советской власти. Бывает, запугивают. К тому же, в городе очень много еврейского населения. Они сейчас чувствуют себя лучше, чем под панами. Те евреев страшно не любят. Вообще, честно говоря, поляки никого, кроме себя, не любят. Они к другим нациям относятся погано. Особенно к нам и к немцам. А с хохлами настолько беспощадны, что слов нет. Сам понимаешь, поляки нас освободителями не считают. Зато считают эту территорию своей принадлежностью, хотя по истории она кому только не принадлежала. Но паны этого знать не желают. Вот и эмигрантское правительство из Лондона во всю забрасывает сюда агентуру. Так что здесь интересно.
— Может быть. Но меня что-то здесь гнетет. Какое-то нехорошее предчувствие. На мне, наверное, написано, что я русский. Смотрят косо, чуть что — замолкают. Такое впечатление, что в воздухе пахнет грозой.
— Охотно с тобой соглашусь, есть от чего такому чувству появиться. За Неманом немецких частей не пересчитать. Лазутчики оттуда ползут без конца. А это о чем-то говорит.
— Думаешь, готовятся?
— Уверен. Нападут.
— Откуда такая уверенность?
— Понимаешь, Виктор, я на философском факультете учился. Заодно пытался в исторических предпосылках войн поглубже разобраться. Ведь вся история человечества — это история сплошных войн. Вот возьми текущий момент. Уже два года идет Вторая мировая, была Первая мировая. Мы говорим, что они принесли небывалые жертвы. Но это как сравнивать. Если пропорционально количеству населения, то и походы Чингисхана и войны Александра Великого тоже уносили большое количество жизней. Бывало, у некоторых народов каждого третьего выкашивали. О чем это говорит? Это говорит о воинственности человечества, о его склонности разрешать проблемы скорее уничтожением врагов, чем компромиссами. Воинственность у нас в крови.
— К чему ты клонишь?
— Как ты думаешь, воинственность — это хорошо или плохо?
— Ну, судя христианскому наследию, это плохо. Иисус оставил заповедь «не убий».
— Если быть точным, он лишь распространил заповеди Ветхого Завета для евреев на все человечество. Это верно, христианство, как пособие для выживания человечества всяческую воинственность отрицает. А тот, кто ее проповедует, кем будет?
— Логика подсказывает, что антихристианином.
— Тоже правильно, но опять же, уточним — антихристом. А в чем основная черта антихриста?
— Не знаю Федор. Не изучал я этой науки.
— А зря. Какие бы времена на дворе не стояли, духовное наследие человечества нужно изучать. Иначе в двух соснах заплутаешь. Так вот, основная черта антихриста есть ненависть к человеку. Он хочет видеть человека только в двух состояниях — либо падшим, либо погибшим. И это желание не дает ему покоя. Он не сидит без дела ни минуты.
— Ты хочешь сказать, что Гитлер — это антихрист?
— Нет сомнений, что он ставленник Сатаны, и он пойдет на нас с огнем и мечом.
— Почему именно на нас?
— А для него мы — самые главные враги. Ты что думаешь, Сатана верит в атеизм советской власти? Нет, друг мой. Советский атеизм — это особое явление. Какую цель он провозглашает? Построение земного рая для всего человечества, коммунизма. Значит, он не противоречит главной божественной идее — загробному раю. Он лишь перемещает его в пространстве. Поэтому советская власть в идеале весьма гуманна, а это для Гитлера красная тряпка. Ведь его главная идея абсолютно антигуманна — это построение рая для немцев на костях других народов. Для того, чтобы эта идея не вызывала ни у кого сомнения, он должен уничтожить ее противницу — нашу идею. И он обязательно попытается это сделать. Это для него главная идейная задача.
— Но почему-же немцы не понимают этого и служат ему как бараны?
— Потому, Виктор, что Гитлер сделал воинственность основным инструментом управления немецкой нацией. С помощью этого инструмента он манипулирует ею как хочет. Ведь как раз на этой основе легче всего довести народ до психоза. Вот он его и довел. И надо сказать, сделал это мастерски. А немцы в восторге следуют за своим фюрером. Ведь он не просто их организовал, он еще приносит им победу за победой.
— Но, что греха таить, и у нас воинственности хватает.
— А я о чем говорил? Воинственность свойственна всему человечеству. Другое дело, по какому поводу она возникает. Ведь желание защитить собственный дом с мечом в руке, это тоже воинственность. Поэтому нельзя путать мотивы. Их мотивы — волчьи, наши — человечьи.
— Но нас обвиняют в том, что мы наравне с Гитлером нападаем на беззащитные страны. Я ведь работал в лагерях. Там политические такие разговоры ведут, что уши вянут.
— Так они же враги советской власти, чего от них ждать. Понимаешь, друг, человеческое сознание так устроено, что чаще всего находится под гнетом личных интересов и не склонно быть объективным. Кто такие политические заключенные? Люди, обиженные советской властью. Их зрение искривлено, они не хотят видеть очевидных фактов, например, того, что мы отобрали у Польши совсем не чужую землю, а то, что принадлежало нам многие века и ни пядью больше. Разве это не справедливо? Вот ты начнешь работать с местными жителями и узнаешь, как их угнетали паны, сколько они натерпелись за 19 лет оккупации. В больном мозгу польской шляхты когда-то родилась идея распространить Речь Посполитую «от моржа до моржа», то есть от Балтийского до Черного моря. И плевать она хотела на исторические обстоятельства в этом своем стремлении. В 1919 году они даже Киев прихватили, но не по Сеньке шапка оказалась. Погнали их оттуда. Потом воспользовались поражением Красной Армии на Висле, отхватили нашей землицы аж чуть не до Смоленска и возрадовались. А чему радоваться? У нас что, начало тысячелетия, и мы делим территорию между племенами? Нет, этот раздел давно уже кончился, и живут здесь нации, которые польского владычества совсем не хотят. Поэтому, когда пришла пора, погнали отсюда панов к всеобщей радости.
— Ну, а финская война?
— Тоже на нас грязь льют, мол, мы агрессоры и прочее. Только как это получилось, что мы, захватчики, отдали Финляндии благодатные леса Карелии, а себе болота под Питером взяли и ничего больше от Финляндии не потребовали? Странная агрессия, правда? Мы, конечно, девушкой не прикидываемся, потому, как в таком мире живем, который глупости не прощает. Разменяли территории силой. Зато теперь Ленинград не находится в зоне досягаемости тяжелой артиллерии с финской границы. Война неизбежно начнется и тогда станет ясно, какой правильный шаг наше правительство сделало…
Они легли запоздно, но едва уснули, как их разбудил тяжелый гул самолетов, а затем буханье разрывов. Наспех одевшись, они выбежали на улицу и тут же ничком упали под стену дома. Земля качалась от взрывов тяжелых авиабомб. С грохотом рушились стены домов, кричали люди, синими искрами трещали замкнувшие электрические провода, удушливый дым забивал горло. Придя в себя, Уваров и Добровольский перебежками добрались до управления НКВД. В здание попала крупная авиабомба и оно горело. Тушить его было некому, но в выбитых окнах мелькали фигуры сотрудников, пытавшихся спасти документы.
Добровольский повлек Виктора за собой. По полуразрушенным пролетам они с трудом поднялись на второй этаж, где находилась каморка дежурного. Дежуривший в эту ночь пожилой сержант Бавыкин был контужен взрывом, но поста не покинул. Он открыл сейф, в котором висели ключи сотрудников, и сидел на полу с наганом в руке. Сотрудники забегали в дежурку, второпях хватали свои ключи и исчезали. Помочь Бавыкину ни у кого не было времени. Из уха у старика текла кровь, он ничего не слышал, и казалось, скоро потеряет сознание. Добровольский с Уваровым также не стали задерживаться в дежурке. Кругом грохотали взрывы, надо было спасать секретные документы. На счастье, кабинет Добровольского от взрыва не пострадал. Тот открыл сейф, вынул оттуда толстую общую тетрадь и пистолет.
— Держи, вчера для тебя подготовил. Здесь все данные на агентуру, явки, пароли. Теперь давай жечь всю секретную макулатуру. Слышишь, на окраине стреляют. Немцы идут.
Они разложили костер из бумаг прямо на полу. Тоже самое делали в других кабинетах.
Налет затихал, самолеты уходили на Запад, а стрельба в предместье слышалась все сильней. Там принимали бой пограничники. Покончив с бумагами, спустились на улицу. У входа в Управление собралась кучка оперработников, явно не знавшая что делать дальше. Из нескольких десятков сотрудников управления осталась только дюжина. Судьба остальных была неизвестна. Кто-то видимо, сгинул под бомбежкой, а кто-то застрял в пригороде. Многие сотрудники отправляли семьи в близлежащие деревни на дачи и в ночь на воскресенье уезжали к ним.
Последним из здания вышел Начальник управления комиссар третьего ранга Цветков. Сотрудники собрались вокруг него.
— Слышите: на окраине уже идет бой. Чем он кончится, мы не знаем. Нужно быть готовым к боевым действиям. Получайте оружие в каптерке и назад, сюда. Время идет на минуты.
Когда через десять минут Федор и Виктор с винтовками в руках и подсумками на поясах направлялись к месту сбора, то услышали совсем рядом пулеметные очереди. К управлению подкатил бронетранспортер с крестом на борту и взял под обстрел мелькавших около здания работников.
— Отходите в леса. Ищите наши части — прокричал начальник управления и упал от очереди, выпущенной в него из машины.
— Давай за мной — крикнул Виктору Добровольский и метнулся во дворы, окружавшие управление. Они петляли маленькими переулками и видели, что по основным улицам шла немецкая техника и грузовики. Поняв, что засветло из города не выбраться, решили переждать до ночи и залегли в густом смородиннике чьего-то частного сада. Куда идти дальше, они не знали.
Виктор лежал рядом с Добровольским в укрытии и думал о том, что совсем не ощущает страха. В его душе начал работать какой-то неведомый механизм, отключивший инстинктивный страх и сделавший рассудок независимым от чувств. Похоже, подобное происходило и с Федором, а может быть и со многими тысячами вступивших в войну советских людей. Войну долго ждали. С неизбежностью ее прихода свыклись, и как бы ни был ужасен ее лик, она не повергла в панику.
Их надежды выбраться из города на следующий день не оправдались. Части Красной Армии пытались отбить Гродно у немцев, и бои продолжались еще три дня. Немцы ввели осадное положение и заблокировали всяческое передвижение. Нужно было укрываться где-то здесь.
6. Окояновский поселок,
июнь 1941
Вечер выдался тихий и теплый. Под тонкий звон комаров и далекую гармошку гуляющей молодежи остывающее солнце медленно пряталось за лесом. Дмитрий Булай с женой провожали день, сидя на скамейке у выхода в сад. На душе царило благостное настроение. Зеленые плоды усыпали яблони и вишни, обещая обильный урожай, летели к ульям последние пчелы, завершавшие трудовой день. Ветерок доносил от пасеки сладковатый запах меда.
— Батюшки светы, — послышался на улице визгливый голос старухи Коробковой — глядите, что на небе деется!
Булаи посмотрели на небо, но ничего особенного на нем не увидели. Однако к голосу Коробковой прибавились другие бабьи причитания и скоро на порядке раздавалось громкое женское квохтанье. Булай поднялся со скамьи и вышел на улицу.
Что за беда случилась, девчонки? — спросил он, улыбаясь, и невольно повернул голову в ту сторону, куда глядела толпа. В гаснущем закате над окояновским лесом последний луч солнца обагрил длинное темное облако, и оно как две капли воды стало похоже на руку, держащую раскаленный меч. Сходство было настолько невероятным, что Булай внутренне содрогнулся и перекрестился. Такого он в своей жизни не видел. А бабы уже повалились на колени, истово крестили лбы и читали «Отче наш». На шум из домов выходили жители поселка и все замирали от таинственного и магнетического действия небесной картины.
— Не к добру — шептали в толпе. — Не к добру. Начнется скоро плохое дело. Он нам указывает, чего ждать — раздавалось тоненькое женское нытье и старческое хлюпанье старух.
— Ладно, ладно, красавицы — громко сказал Булай — нечего раньше времени слезы лить. Что будет, то и будет. А теперь давай расходиться.
Небесная картина растворилась вместе с заходом солнца и люди разошлись, задумчиво покачивая головами. Пошли домой и Дмитрий с женой. Повечеряв, легли спать, но сон не шел.
— Не к добру видение это, Митя — прошептала Анна — прямо, словно картина кем-то нарисованная. Не бывает этого просто так.
— Кем нарисованная? — усмехнулся Булай — что-то не припомню, чтобы на небе картины являлись. Новенькое что-то.
— Мы всего не знаем, а на душе нехорошо. Тревожно. Сынки наши оба в армии. Как бы ни началось.
— Тут ты права. После таких картин одно на уме. Как бы ни началось.
Они оба долго не могли уснуть, а в следующий полдень примчался из Окоянова на велосипеде гонец и объявил — началось. Над поселком залился женский плач — мало в каком доме не было призывника. Кто-то уже служил, а кого-то теперь быстро забреют. Мужики с потерянными лицами собрались на бревнах у правления. Все эту весть тайком ждали, но пришла она неожиданно. Пока крутили самокрутки, и разминали папиросы, Митька Белый смотался куда-то в конец поселка и вернулся с двумя бутылками самогонки. Нашли жестяную кружку, пустили по кругу. Закурили, понемногу разговорились. Суровая жизнь отучила их от верхоглядства. Никто не предрекал быстрой победы, никто не думал к осени вернуться на родной двор. Немцы — народ серьезный. Еще не забылась Первая мировая. С ними придется воевать основательно.
Дмитрий Булай сидел задумавшись. Он, как инвалид, ни какому призыву не подлежал, зато старший Анатолий уже третий год топтал сапоги в пехоте где-то в Белоруссии и младший Севка учился в артиллерийском училище в Томске. Детям придется хлебнуть военного лиха сполна. Самогонка не разогнала подавленного настроения. Он пришел домой с понурой головой и услышал тихий плач Анны. «Да, началось» подумал он.
В тот же день вечером примчался в бричке уполномоченный районного военкомата и зачитал список призывников первой очереди. Семеро парней, цвет поселка, собрались в кучу, обняли своих невест и пошли гулять гуртом до утра. А на утро, выдыхая тяжкий запах самогона, похлебали родительских щей, повесили за спины мешки с пожитками, сели на подводы и с толпой провожающих двинулись к большаку. По большаку уже шли подводы с призывниками и провожающими из Арь, Саврасова и других сел. Повернули к Окоянову и они, попылили по дороге сапогами и полусапожками.
В Окоянове у военкомата кишел народ, царила неразбериха. Играли гармоники, слышались нетрезвые голоса и плач. Поселковские расположились отдельной группой, расстелили на вытоптанной траве скатерть, положили на нее кто что с собою принес. Сидели, печально закусывали, женщины вздыхали и вытирали глаза концами косынок. Наконец, ближе к трем часам из военкомата вышел высокий, тощий как жердь лейтенант и сиплым голосом скомандовал:
— Призывники, в одну шеренгу становись!
Парни поднялись и стали выстраиваться в линию, которую им указал лейтенант.
— Сегодня производим отправку до сортировочного пункта в Арзамасе. Там вас распределят по родам войск. А сейчас полчаса на прощание с родными и выступаем на вокзал.
Через полчаса местный духовой оркестр нестройно грянул «Прощание славянки» и колонна двинулась к вокзалу. Вокруг нее бежали родные, словно пытаясь взглянуть в глаза кровиночке и дотронуться до нее лишний раз.
Ближе к вечеру над городом раздался прощальный гудок паровоза, и эшелон тронулся в путь. Заплакали, закричали, застонали бабы.
Страна пошла на войну.
7. Франклин Рузвельт.
Июль 1941 года
Лето в Вашингтоне выдалось, как обычно, влажное и жаркое. Франклин не любил жару и замкнутые помещения. Его кабинет в Белом доме напоминал ему комнатку для прислуги в родовом поместье в Гайд Парке, раскинувшемся на берегу Гудзона. Там, в его родовом гнезде все было просторным и светлым, наполненным свежим воздухом и ароматами трав. Он вырос на природе, в зеленых лугах, под голубым небом, слушая шипенье волн громадного озера, крики чаек и посвист вольного ветра. Там, в Гайд Парке, было легче понять, как необъятна и красива земля, на которой он родился. Мальчишкой Франклин объехал с родителями полмира. Его старики любили путешествовать и могли себе это позволить. Еще в малолетстве он познал прелесть пароходных странствий по теплым морям, увидел пейзажи тихоокеанских островов и магнетические картины Скандинавии.
Папаша Джеймс был по-настоящему богатым человеком. Помимо огромного поместья он владел пакетами акций угольных и транспортных компаний, и мог дать своим детям многое. А это означало, что Франклина ждала уже написанная отцом карьера: сначала колледж для богатых мальчиков, потом Гарвардский университет, а затем адвокатская практика в самом сердце деловой Америки — на Уолл Стрит.
Франклин не знал ни голода, ни бедной одежки, ни плохой еды. Он умел говорить только на красивом английском, обедал только на крахмальной скатерти пил только хорошие вина.
Но уже в молодом возрасте его сразил полиомиелит, и он стал неподвижен, точнее, малоподвижен. Он мог подниматься из кресла с чужой помощью и делать несколько шагов. Но это мало что давало. Страшный удар поджидал Франклина в тридцать неполных лет, когда он уже баллотировался на пост вице президента от Демократической партии. Конечно же, не каждый состоятельный юноша может выдвигаться в вице-президенты, тем более, в такой большой стране. Кое-что в этой истории останется в тайне, особенно то, что Франклину очень хорошо давалась карьера в масонской ложе, которая и взялась за его продвижение наверх. Он когда то начал свою масонскую деятельность по семейной традиции в ложе №8 «Голландия», в Нью Йорке, еще начинающим адвокатом. Довольно быстро достиг 32-й степени Шотландского Устава и стал одним из крупнейших масонов США. Поэтому борьбу за пост вице-президента можно было рассматривать как задание ложи. Но в ту пору план не удался, хотя все-таки губернатором штата Нью-Йорк он стать сумел. А это немало — будучи инвалидом, добиться поста губернатора финансового центра державы.
Да, тогда многое в его жизни сошлось в одной точке.
Он рано женился на своей дальней родственнице и к тридцати годам уже имел пятерых детей, как и положено добропорядочному американскому протестанту. Правда, брак оказался не таким счастливым, каким он казался со стороны. Элеонор быстро обнаружила жесткий характер и мужской ум, которые так не отвечали пожеланиям Франклина. Ему хотелось женственности, нежности, преданной любви. Вместо этого Бог подарил ему верную помощницу, требовательную не только к себе, но и к мужу, и совершенно не способную к романтическим отношениям. Хуже того, если кто-то из близких попадал Элеонор в немилость, она не стеснялась обнажить все острые грани своей натуры.
Поэтому в их семье случилось то, что и должно было случиться.
В 1913 году у Элеонор появилась очаровательная молоденькая секретарша Люси, Люси Мерсер, в которую Франклин влюбился с первого взгляда. Можно ли утаить роман, который развивается в одном доме, в присутствии всех членов семьи? Нет, конечно. Вскоре Элеонор поняла, что происходит, и стала мстить Франклину так, как умеют мстить сильные женщины. Она не могла разрушить любовь между мужем и Люси, зато умела больно уязвить Франклина за его недостатки и слабости, за любые мелкие ошибки. Жена так умело и безжалостно доводила семейные отношения до невидимого ада, что со временем Франклин достиг крайней точки. Он решился на развод и создание новой семьи. Но его планам помешала Америка, потому что Америка тех лет не могла воспринять в качестве кандидата в вице-президенты человека с неблагополучным браком. Так ему сказали братья в ложе. Он уже стал носителем надежд тайных правителей Америки, которые затевали Большую депрессию. Это была важнейшая стратегическая операция, призванная окончательно сконцентрировать власть в руках небольшого сообщества финансистов и предотвратить пожар революции, который назревал в Америке. Тайные правители сделали ставку на Франклина как на главного исполнителя их плана. План этот предполагал множество лишений для американцев, и руководить страной в такой период должен был только умный и харизматичный человек, внешне далекий от финансовых акул Америки. Франклин как нельзя лучше подходил на такую роль: улыбчивый и симпатичный политик, «не связанный» с олигархами, юрист по образованию и в дополнение еще и инвалид. Лучше кандидата не придумать. Тогда он блестяще справился с заданием, получив аплодисменты не только лож, но и одураченных американцев.
Но ему пришлось выбирать между большой любовью и большой политикой, и он выбрал политику. Франклин не стал расторгать брака ради Люси и сохранил семью. Люси все поняла и совсем скоро вышла замуж за представителя знатной нью-йоркской семьи Рутерфердов, который был старше ее на тридцать лет.
Жизнь, казалось бы, вошла в свою колею, но Франклин не был бы большим политиком, если бы так просто упускал свое. Вскоре Элеонор открыла, что роман мужа с Люси все-таки продолжается. Какова была ее мера ненависти, никто никогда не узнает. Но брак окончательно перестал для нее существовать. У президента США исчезла супруга вместе с ее супружеским долгом, зато появилась общественная деятельница «Элеонор», известная всей Америке. Она с головой окунулась в борьбу за равноправие женщин и профсоюзное движение, за угнетенных и бедняков. Стала публиковать статьи и помогать мужу в избирательной работе. Брак превратился в рабочее содружество, но Франклин знал, что в глубине души жены бурлит черная муть, способная выплеснуться в жестокие поступки. Та любовь, на которую она была способна, ушла, зато осталось тщательно скрываемое стремление к мести. И эта месть была неизбежна, только сейчас Элеонор была скована обстоятельствами. Ее муж стал первым человеком Америки, и совсем непросто было играть роль палки, которую суют ему в колеса. Америка быстро поняла бы это и не простила бы ей такой роли. Она надела на себя любезную маску «верной помощницы».
А как же Люси? Роман с ней перетек в другую форму. Они продолжали с нежностью относиться друг к другу, но встречи их стали исключительно редки. Со временем они придумали неплохой ход: Люси стала появляться у него в компании газетных репортеш, художниц и других миловидных особ, окормляющихся вокруг видных политиков. Так она приучила всех любопытных к тому, что является одной из пчелок, вьющихся вокруг магнетически притягательного президента для поддержания собственного реноме.
Да, тогда он одержал главную для себя победу — преодолел в себе очень многое, чтобы стать крупным политиком. Возможно, одним из крупнейших политиков своего времени. С тех пор его тайный девиз — быть победителем. К тому же, Франклин ощущал себя и носителем традиций солидной и респектабельной Америки. Той самой страны, которая неизбежно должна стать лидером человечества. Ведь все его предки, о которых помнит летопись, были именно такими. Первым из тех, кого запомнила история, был Филипп де ла Нуа, в 1621 прибывший в Новый Свет из Нидерландов и начавший с того, что образовал здесь общину гугенотов. Видно был он как раз таким основательным и солидным человеком, коли вскоре разбогател и превратился в Филиппа Делано, известного во всей округе Нью Йорка. Затем к Делано прибавилась фамилия Рузвельт, что на голландском языке означает «поле роз». Такое название характерно для рода Франклина, ведь в нем никогда не было разбойников и вояк, как среди выходцев из Англии и Шотландии и уж, тем более, Ирландии. Франклин тайно гордился тем, что его линия восходит к нидерландцам, а не к ирландцам или скоттам, запятнавшим себя жестокостью и подлостью в освоении новых земель.
Что и греха таить, Франклин не любит англосаксов. Еще в далеком детстве он столкнулся в школе с высокомерными и зловредными отпрысками английских фамилий. Но и потом, во взрослой жизни он видел от них мало хорошего. Британская империя давно мешала Америке нормально развиваться. Британский флот хозяйничает во всех океанах, вся Азия и Африка под пятой этих конопатых наглецов, а главное они не пускают на свои рынки американский капитал. Франклин предпринял гигантские усилия, чтобы подготовить Америку к выходу в большой мир. Она уже «стоит под парами» и ей как воздух нужны рынки сбыта. А ключ от этих рынков в руках англичан. И вот решительный час настает. Свершилось то, чего он напряженно ждал последние месяцы — Гитлер напал на СССР.
Конечно, Франклин знал о планах нападения из донесений разведки еще в начале 1941 года. В Берлине под прикрытием торгового атташе работал способный и хваткий американский разведчик Саймон Вуд, который сумел наладить агентурную сеть среди немецких чиновников. В августе 1940 года Вуд получил с утренней почтой конверт, с необычным содержимым. В конверте находился билет на киносеанс, который американец не заказывал. Он посетил кинотеатр и во время сеанса его сосед сунул в его карман записку, содержавшую сенсационную новость: Гитлер собирается напасть на Советский Союз. Информация была немедленно передана в Вашингтон. В госдепартаменте к ней отнеслись скептически: со дня на день ожидалось германское вторжение в Англию. Но Вуду было поручено удвоить усилия. Его источник разъяснил: «Воздушные налеты на Англию — маскировка подлинных и хорошо разработанных планов Гитлера нанести внезапный, сокрушительный удар России». 18 декабря 1940 года Гитлер подписал план «Барбаросса». Через несколько дней ее текст был доставлен Вуду и переслан в Вашингтон. Другие источники тоже подтверждали сообщения из Берлина. В начале января 1941 года обо всем этом было доложено Франклину.
Его кабинет состоит из неглупых людей, и поэтому было решено предупредить Советский Союз о возможном нападении. Русские получили от президента США персональный знак доверия. Едва ли это им помогло в реальных делах, зато симпатии Сталина к нему наверняка стали больше.
Одновременно ФБР подбрасывало германскому посольству в Вашингтоне стратегическую дезинформацию такого рода: «Из весьма надежного источника стало известно, что СССР намеревается пойти на новую военную агрессию, как только Германия будет связана крупными военными операциями на Западе». Франклин надеялся, что таким образом сдерживает стремление Германии навалиться на Лондон. Он всерьез считал, что десантирование вермахта на остров возможно и не надеялся на стойкость армии Его Величества.
Англичане платили ему сдержанной благодарностью. Со второй половины 1940 года специальному подразделению английской разведки удалось дешифровать ряд немецких кодов. Черчилль, некоторые министры и высшее командование вооруженных сил отныне в основном были в курсе действий врага. Гитлеровцы же не допускали и мысли, что их коды, в первую очередь работа шифровальной машины «Энигма», могут быть разгаданы. Часть полученной информации английские спецслужбы сообщали своим американским коллегам. 6 июня 1941 года личный представитель Рузвельта Уильям Донован присутствовал на секретном инструктаже глав ряда подразделений Интеллидженс сервис. Начальник политической разведки Англии Ричард Липер сообщил им: «Премьер-министр уполномочил меня открыть некоторые секретные данные, известные мистеру Черчиллю и начальникам штабов уже несколько недель. Он разрешил сказать вам и только вам, дабы вы могли скоординировать планы — Гитлер нападет на Советскую Россию. Вторжение произойдет в воскресенье 22 июня, то есть до него остается две недели и два дня».
По возвращении в Вашингтон Донован сообщил Рузвельту, что Черчилль отнюдь не собирается вводить в курс всего этого Москву: «Сталин мог бы понять происходящее. Но англичане считают весь аппарат в Блэчли, в штаб-квартире служб дешифровки, слишком секретным. Они используют эту информацию для получения выгод иными путями».
Франклин посчитал действия англичан разумными. Дело, конечно, не в том, что они очень оберегают свои секреты, а в том, чтобы Сталин не встретил Гитлера во всеоружии. Ни Англия, ни США не заинтересованы в короткой и сокрушительной для Гитлера войне. Этим диктаторам следует порядком потрепать друг друга и только потом станет ясно, что с ними делать.
Франклин относился к Иосифу Сталину с уважением, считая его исторической фигурой. Казалось бы, Сталин должен быть его врагом, ведь он разгромил троцкистов, которые имели тайные связи с масонскими ложами Европы и Америки. Такое не прощается. Однако смелость и сила русского вождя сделали свое дело. Он кроил историю по большим лекалам, хоть и не был ангелом. Ангелам нечего делать в мировой политике. Франклин знал это по себе. Именно поэтому Франклин сделал Сталину в 1940 году царский подарок. Когда комитет по похоронам Льва Троцкого обратился к американским властям за разрешением доставить убитого «вождя мировой революции» из Мексики в США для погребения, он принял меры к тому, чтобы этого не случилось. Ложи были в ярости. Лев Троцкий был их лучшим зарубежным функционером, блестяще выполнявшим свою роль. В свое время они устроили ему королевский прием в США после изгнания из Советского Союза. Троцкого возили по Америке в украшенных цветами кадиллаках, и восторженные толпы приветствовали его. И тут такой конфуз! Президент Рузвельт воспротивился погребению Лейбы в американской земле. Франклин всегда настороженно относился к произволу еврейского капитала в ложах, а похороны Троцкого в Штатах он рассматривал как наглую и не нужную выходку. Красный авантюрист и жулик не должен лежать в земле его предков, какими бы заслугами он не отличился перед денежными мешками. Франклину было известно, что этот «великий вождь мирового пролетариата» участвовал в гигантских воровских аферах вместе со своими собратьями по крови. Стараниями этой банды из России уплыло гигантское количество золота и драгоценностей, которое было распихано по ее карманам. Франклин не был идеалистом и понимал, что там, где пахнет золотом, всегда будут твориться преступления. Но алчная суета этих дельцов напоминала ему крысиную возню. Он знал, что все это ему зачтется, но большая политика не делается без риска для жизни.
Однако симпатии к Сталину не заслоняли основного. Главный девиз любого реального политика — ничего личного. Каким бы ни был Сталин, Советский Союз — это исторический конкурент Америки, которого нужно предельно ослабить. Сначала ослабить, а потом употребить.
И вот, ожидания Франклина сбылись. Открывается новая эпоха в истории человечества, и снова у ее истоков стоит Германия с ее безголовыми правителями. В начале века кайзер Вильгельм не понял, что его толкают на войну международные банковские круги и промышленники как раз для того, чтобы он свернул себе шею в схватке с Россией. Им надоела монархия, висевшая как оковы на ногах, мешавшая свободе предпринимательства и передвижению денег. Они жаждали республики и хотели сделать гигантские деньги на войне, а Вилли этого не понял и влез в авантюру.
Теперь другой немецкий вождь, загипнотизированный английской дудочкой, развернул свои армии на Восток, не понимая, что там его ждет погибель. Россия непобедима, потому что это огромная стихия, которую не может контролировать ни одна армия. Гитлер не читал истории Древнего Рима, который развалился именно потому, что завоевал непомерные для себя территории. Бисмарк был прав: русские долго запрягают, но быстро ездят. Может быть, вермахту удастся поначалу добиться немалых успехов, пока Красная Армия приходит в себя. Может быть, он даже прорвется к Москве и возьмет ее. Но потом немцы неизбежно завязнут в смертельном болоте народного саботажа и партизанского движения. Они побегут из России так же, как бежал Наполеон. Второе поражение Германии в 20 веке откроет новый передел мира. Но если после Первой Мировой войны карты сдавала Британия, то теперь Америка своего не упустит. Время Британской империи заканчивается.
А после того, как Лондон окажется в стороне от главных богатств, настанет пора Советского Союза. Только война с этим колоссом бесполезна. Надо всем понять, что прямая колонизация чужих народов отжила свое. Теперь в моду должно входить сотрудничество на выгодных для нас условиях. Советы остро нуждаются в сотрудничестве, и мы воспользуемся этой нуждой. Конечно, нужно поиграть, повысить ставки и вести дело к максимальному ослаблению СССР и образованию зависимости Москвы от нашей помощи. Это единственный реальный путь подчинения такого могучего противника, как русские.
Хотя впереди совсем не простая работа. Это только с виду кажется, что американская политика делается в дискуссиях между Президентом и Конгрессом. На самом деле главные решения принимаются в ложах. Ложа является самой демократичной организацией современности и неважно, что ты президент, она всегда является окончательной инстанцией и лучше ей не перечить. Ложа может превратить клерка в президента и наоборот. Да, от лож зависит судьба страны, но с ними совсем непросто. Если сам Франклин приветствует нападение Гитлера на СССР как начало полной перетряски мира, то масоны пока еще не поняли всех выгод войны и не демонстрируют энтузиазма от этой новости. Они еще не осознали, что только через войну, через жертвы американского народа США смогут стать первой державой мира. К такой цели не бывает дешевых путей. Франклину придется напрячь весь свой талант убеждения, чтобы добиться согласия лож на участие в войне. И он намерен сделать это.
8. Тьма и свет — творения Господне
С высоты «ласточкиного гнезда» хорошо видна европейская часть планеты времен Второй Мировой войны. Через турбуленцию атмосферы, через тяжелые кучевые и легкие перистые облака пробивается черный дым пожаров, доносится гроханье разрывов и крики людей. Напряженно дымят трубы фабрик, в них днем и ночью куется оружие, в разных направлениях стучат колесами бесчисленные поезда, рассекают воздух армады самолетов. Огромные массы людей сталкиваются, бегут и снова сталкиваются, оставляя на земле тучи убитых. Европа вся в состоянии лихорадочного и хаотического движения, приносящего бесчисленные жертвы и смерти. А в высоте над ней чья-то невидимая рука ловит сгустки восходящей снизу боли, сжимает их в горсти, превращая в зерна ненависти, и снова бросает на людей. Ненависть, боль, ненависть, боль. Круговорот боли и ненависти. Чья же невидимая рука делает это? Кто такой сильный и дерзкий посмел нарушить заповеди Создателя «возлюби» и «не убий» и творит гигантское зло?
Невозможно объяснить это историческими условиями. Каждый человек, решившийся понять суть мировой войны, быстро придет к выводу, что одними историческими причинами ее не объяснишь. То и дело ему придется сталкиваться с вещами, необъяснимыми предметным способом. И либо он остановится, опустив руки, либо осмелится войти в область невидимого, но существующего мира, в котором творится собственная история, имеющая последствия для людей. Есть только одна дверь в этот мир — Святое писание, которое из наследия Иисуса Христа трудами апостолов становится помощью для всех желающих расширить свои представления о жизни и смерти.
Лучшие умы во все века спрашивали, зачем Господу понадобилось попустить возникновение Люцифера, покусившегося на первенство бытия? Ведь в его силах было остановить свое собственное чадо, не дать ему загореться стремлением свергнуть Создателя. Но он не сделал этого и открыл перед человечеством дорогу страданий.
Но если вспомнить про Эдем, в котором существовали еще не искушенные грехом Адам и Ева, этот райский сад был неподвижен. Только последователь Люцифера — змей-искуситель дал движение событиям в Эдеме. Греховная сторона бытия открыла состояние борьбы в мире и с тех пор борьба стала причиной движения. Без темной стороны бытия светлая сторона не движется. Она просто есть. Господь создал Люцифера и низвергнул его в ад для того, чтобы человечество превратилось в космическое пламя и пошло путем самоочищения. Оно вырастает под присмотром Создателя из плода Его творчества в совершенное состояние живого бытия. Победит ли Добро когда нибудь Зло? И что случится тогда? Никто не знает этого, кроме Создателя, а пока бесконечная борьба между ними превратила земную жизнь в действо, прекрасное и жестокое, многообещающее и разочаровывающее. Это действо вовлекло в себя каждого живущего.
Да, падший ангел ведет борьбу с Господом, но предмет этой борьбы — человеческие души. Чем больше человеческих душ на стороне падшего ангела, тем он сильней, тем безогляднее его дерзость. Ему не дано погубить Отца своего, но от этого дерзость его не становится меньше. Час его триумфа — это час торжества зла на Земле.
В годы Второй мировой войны Гитлер вобрал в себя неимоверную по силе черную энергию. Он мобилизовал миллионы людей, и, казалось бы, час торжества падшего ангела близится. Ненависть к Богу и его творениям охватила уже всю Европу и шагнула на Евразию, где до нее предварительную работу провели троцкисты-ленинцы, испепелившие русскую православную церковь. Это породило низовой пожар ненависти в Советском Союзе. До нападения нацистов по нему уже прошло несколько черных волн бесчеловечности, он корчился в конвульсиях революции и гражданской войны, покрылся лагерями и тюрьмами, в нем подвергались истязаниям невинные люди, и творилось зло. Казалось бы, соединившись вместе, гитлеровское и ленинское зло заполнят Землю и приблизят финал жизни человечества — Второй Потоп, ибо такой мир людей будет Создателю неугоден.
Но троцкисты-ленинцы, также как и их небесный начальник, падший ангел, не смогли разрушить замысел Творца. По этому замыслу Россия века назад стала фундаментом православного христианства, и она им осталась. Физически испепеленная церковь продолжала жить в душах людей, готовясь к новому возрождению. Партийные работники и генералы не стали поголовно неверующими, а главное, что и ее вождь, выкорчевавший троцкизм — Иосиф Сталин, также не мог не воспринять посылаемой Небом исторической задачи. Сталин изначально не был безоглядным атеистом, и чем дальше он шел по жизни, тем больше христианская вера проникала в его душу. Он превратился в тайного страдальца, совместившего в себе несовместимое — веру в Бога и необходимость причинять зло. Вера в Бога заставила его высвобождать силы церкви из троцкистско-ленинского плена еще до войны. А с ее началом он дал им возможность активно действовать. Господь устроил так, что Вселенскому Злу, надвинувшемуся на Россию, вставал на встречу не просто советский народ, вставало возрождающееся Православие, как единственная на свете сила, способная остановить обрушение человечества ко Второму Потопу.
9. Готфрид Золль
Что-то тревожное поселилось в душе Готфрида. Всю свою долгую жизнь он прожил в спокойной и благополучной провинциальной Баварии, накрепко впитав в себя убежденность в незыблемости этого прекрасного мира, населенного богобоязненными людьми. Даже отзвуки революционных событий в Мюнхене в двадцатом году не смутили его душу. Ничего страшного, думал Готфрид. В столицах иногда случаются бунты подвыпивших бюргеров, ну и что из того? Вот появилась Веймарская республика, но прожив двенадцать лет бурной жизни, почила в бозе, а на ее место снова пришел старый добрый рейх во главе с вождем. Готфрид подозревал, что этот вождь не такой как прежние кайзеры, что он несет в себе опасность. Но все немцы полюбили Адольфа, и Готфрид решил поначалу, что он лучше, чем Веймарская республика. Ведь все стало на свое место. Мир Готфрида Золля в Оберамагау и вправду, стоял неколебимо, что бы там, в столицах не случалось. Все также светили изумрудной зеленью окружавшие городок луга под голубым небом, все также цвели герани на фасадах белых домов, а горожане собирались по вечерам в пивных для неспешных бесед, и не случалось под солнцем ничего такого, чтобы показалось им всемирной катастрофой. Даже начавшаяся Вторая мировая война здесь, в Оберамагау, казалась нестрашной. Пока еще не призывали в вермахт инвалидов и недоростков, и не поступали потоком похоронки.
Но вот в небе появился Черный ангел, и Готфрид лишился покоя. Старик понял, что этот ангел не является пришельцем из ниоткуда, такого не бывает. Он появился оттого, что на земле творится слишком много плохих дел и невидимые скверные испарения от этих дел уходят в небо, чтобы там сгуститься и превратиться в нечто, творящее новые плохие дела. Какие же испарения сгустились в Черного ангела? Только ли кровопролитие войны? Ведь большие кровопролития были и раньше, однако черные ангелы не появлялись на небе. Значит, дело не только в самих убийствах, которые, конечно же, множат количество темных сил на небе. Дело в том, что у этих убийств появилась мыслительная форма, в которую они вмещаются. Они оформились как идея. Вот что это: Черный ангел — это массовая идея, вбирающая в себя кровь массовых убийств. Раньше такого не было. Одни народы грабили другие народы ради власти и обогащения, по пути убивая попавших под руку. А фюрер принес идею массового убийства ради власти на всей земле. О власти над человечеством мечтали и диктаторы прежних времен. Но что они могли с их пешими войсками и баллистами? Даже Второй Рим не распространился дальше земель бриттов и побережий Средиземного моря. А Гитлер — это невиданный титан нового времени, имеющий возможность убивать и покорять миллионы людей. И у него неизбежно появился Черный Ангел, опекающий и направляющий его. Это он темнеет в ночном небе над континентом. Это он несет нам всем войну и погибель. Готфрид покрывался ознобом от страха. Теперь он стал осознавать, кто такой Адольф Шикльгрубер. Ему было страшно разбираться в этом чудовищном деле, но он решил докопаться до конца. Словно ведомый невидимой рукой старик открывал «Тайную доктрину» Елены Блаватской и с углубленным вниманием читал ее. Казалось бы, эта книга не имеет к появлению Гитлера прямого отношения. Но созданный в ней мир будто специально готовился для того, чтобы стать пищей для нацистов. Теперь старик понимал, что появление такой книги не могло быть плодом фантазии одного земного человека. Как водит невидимая рука пером авторов великих и светлых книг, так водила чья-то рука и пером Блаватской. Только это не была светлая книга. Да! Здесь многое выводило на те тайные, и явные темные мысли, которые однажды начинают концентрироваться в угрожающую субстанцию.
В «Тайной доктрине» восточная мистика и буйная фантазия автора и создала воображаемый мир, в котором обиженная нация могла обнаружить нужные ей мифы и вообразить себе счастливое будущее. Чем все это привлекло немецких мыслителей? — Тем, что здесь предлагается идея расы господ, которой должны стать арийцы и расы рабов, которыми станут остальные народы. Такая идея очарует любого, кто мечтает стать господином. А уж немца, давно и тяжело болеющего империализмом, в первую очередь. А большей цели, чем стать хозяином мира, у империалиста быть не может. Вот этим и манила «Тайная доктрина». Он помнил, с каким триумфом Блаватскую приняли в Германии. В особенности, ее приверженцы из первого общества теософов.
Золль поражался тому, как быстро эта бредовая лженаука нашла себе место в немецких умах и стала стремительно распространяться по стране. Каждый интеллигент начала двадцатого века считал своим долгом прочитать ее. Готфрид спрашивал себя, почему умы немцев попали под сильнейшее влияние теософии? И сам себе отвечал: немцы искали себе новую религию. Он вспоминал, как немцы всем народом отвернулись от христианства и ударились в мистику. Десятки необычных обществ начали возникать в Германии задолго до Первой Мировой войны. А потом даже образовалось массовое движение «Форма жизни». Начали плодиться автономные сельские коммуны, занимавшиеся вегетарианством, траволечением, нудизмом и прочими необычными вещами. Все они стремились к одному — не замечать вала новых отношений, накативших на Европу. Они хотели остаться в мире своей патриархальной «милой родины». Немецкий здоровый и провинциальный национализм сопротивлялся космополитизму, который был неизбежен в новые времена. Космополитизм — детище капитала, оттеснял народный дух вглубь страны, душил ссудным процентом и свободой педерастии, заставлял метаться в поисках вольного дыхания. Группы ностальгирующих вандереров — путешественников по родному краю в шляпах и гетрах мелькали среди ландшафтов Германии, в каждом селе маршировали шеренги «любителей родного края», а городской интеллигенции попалась под руку теософия. Но эта увлекательная и многообещающая писанина восставала против Бога. Бога забыли сначала интеллигенты, а за ними и весь народ. А потом пришли политики, которые использовали германскую мифологию в своих целях, добавив в нее приправу из фантазий Блаватской. Самым успешным из них был Гитлер. Казалось бы, в его речах нет ссылок на теософию, но на самом деле многое было почерпнуто оттуда. Арии, сверхчеловеки, право владеть миром, все это — из «Тайной доктрины». Он сумел подать эту бредовую пищу к немецкому столу. К сегодняшнему дню немцы стали безбожной, языческой нацией, верящей в свою исключительность и мечтающей о мировом господстве.
Но фюрер был лишь главным пользователем всего этого продукта. В Германии завелись повара, которые прокрутили теософию через свои мясорубки, добавили местных приправ и нажарили из нее чисто немецких котлет для всеобщего употребления. Одного такого повара Готфрид неплохо знал, ведь он прожил долгую жизнь. Это был Гвидо Карл Антон фон Лист, австрийский немец из богатой семьи. Талантливый фантазер и бездельник, он прославился еще молодым тем, что настрочил фантастический роман «Возвращение юного Дитриха», который и гроша ломаного не стоил бы, если бы не антикосмополитические настроения в Германии. То, что он нафантазировал, очень грело душу многих немцев. Речь в книжке шла о молодом германце, которого насильно окрестили христианские власти. Но он порвал путы христианства и радостно вернулся к огнепоклонству.
Почуяв, что оседлал нужного конька, Гвидо продолжил в том же духе и написал двухтомную сагу «Пипара» о девушке из племени Квади, которая прошла путь от римской пленницы до императрицы.
Как это частенько случается с фантазерами, Лист настолько увлекся жизнью своих героев, что сам стал язычником и издал катехизис язычников «Непобедимый». Потом написал несколько пьес на мифологические темы: «Король Ванниус» «Магический огонь летнего солнца» «Золотая монета». Все они пронизаны языческим национальным духом. В ту пору книжки Листа имели хождение в Баварии и любопытный Золль не поленился пересечь Альпы и съездить в Вену, чтобы познакомиться с автором. Гвидо произвел на него впечатление оторванного от реальности пустослова, живущего в выдуманном мире. Он решил тогда, что Лист лишь случайно поднялся на пик славы и издатели рано или поздно отвернутся от него. Но все оказалось не так просто. В 1902 году Лист на одиннадцать месяцев ослеп после удаления катаракты. Во время вынужденного безделья он размышлял о происхождении древних рун и языка. Это привело его к попытке объединить символогию и лингвистику, объяснить с помощью оккультизма звуки и буквы алфавита. Из этой попытки выросла целая теория. Академия наук отказалась признать этот бред наукой, но у него уже были почитатели, в том числе в Парламенте. Разгорелся шумный скандал, который показал, насколько немцам нужна героическая мифология, замешанная на теософии. Тогда же было образовано Общество Листа, вокруг которого стали объединяться влиятельные личности, известные политики и публицисты. Среди них было много оккультистов и националистов. Вдохновленный широкой поддержкой, Лист написал кучу выдуманных им мифов о прошлом немецкой нации. В результате он обрел широкую популярность. Почитатели даже возвели его в ранг учителя мистического империализма.
Вот так один человек сформировал целую псевдорелигию, опиравшуюся на главенство индивидуального духа в царстве природы. Он утверждал, что посвященные имели неограниченную власть над обычными людьми, в древней Германии. Выступал за оккультную религию и расовую чистоту. Выдуманное им прошлое оправдывало расизм и насилие. Это было спасением для тех, кого не устраивала современная жизнь. Лист наполнял новым смыслом сопротивление немцев, напору нового космополитического капитализма.
Гвидо позаботился и о том, как будут выглядеть общество новых германцев, когда свершится их мечта.
Главными вершителями судеб он сделал в своих фантазиях служителей «верховного бога Вотана», или «посвященных». Они объединяются в Арманеншафт — общество, которое построено по принципу масонской ложи и пользуется тайными знаниями германской теософии. Это знание не было доступно всем. Для низших классов была предназначена мифология о боге Вотане, а тайные знания эзотерики были достоянием узкой группы избранных. Избранные делились на три ранга — поступающие, братья и мастера-масоны.
Каждой ступени соответствовало свое посвящение в знания.
Проекты новой пангерманской империи были разработаны Листом подробно и недвусмысленно. Они предполагали безжалостное подчинение неарийцев арийским мастерам в жестко организованном иерархическом государстве. Расовая чистота являлась главным критерием для определения общественной пригодности человека. Героическая германская раса освобождалась от всякого наемного труда для того чтобы управлять рабскими неарийскими народами. Должны соблюдаться расовые и брачные законы, культивироваться патриархальное общество. Только мужчина, глава семьи обладал всеми правами и только ариогерманцы пользовались свободой и гражданством. Каждая семья должна иметь генеалогическую запись, подтверждающую ее расовую чистоту, правом наследования обладал только перворожденный мальчик. Эти принципы были опубликованы еще в 1911 году, а принятые на двадцать два года позже Нюрнбергские расовые законы похожи на них как две капли воды.
Сам Лист был бездарным организатором и не мог дать коллективное начало своим измышлениям. Однако его продукция была востребована в Германии и Австрии. Когда Лист приехал в 1911 г. в Австрию, вокруг него собралась группа людей, которые хотели стать сопричастными к духовному взлету во время путешествий по стране предков. Они начали с посещения катакомб собора в Вене, затем двинули в Клостенбург и Брюль, а закончили конечно в мистическом Карнутуме, так часто фигурировавшем в откровениях Листа. На память сфотографировались, и оставшееся в истории фото запечатлело 10 человек, ставших основателями конгрегации ХАО (хоер анен орден) или Высокий Орден Предков. Но ХАО оказался слепым отростком и не получил развития. В 1918 году Лист умер от воспаления легких, не оставив за собой никакой серьезной общественной структуры. Однако он разрыхлил идейную мыслительную почву немцев для посева в ней идей человеконенавистничества.
И теперь Готфрид Золль понимал, что Черный Ангел возник в небе над Германией не случайно. Он впитал в себя миазмы зла и ненависти, источавшиеся искусственно рожденной нацистской мифологией. Он обрел оперение из этих идей, и теперь эти перья сыпались на головы немцев, заражая их тем же духом расового превосходства, которое заставило древних иудеев убить Христа. Нет ничего нового в этом мире.
10. Данила Булай.
2006 год
Необычное, необычное дело выпало ему на сей раз. Месяц назад его вызвал к себе Директор разведки. Они давно знали друг друга и были на ты.
— Здравствуй, Данила, садись. Как здоровье?
Булай засмеялся:
— Твой вопрос говорит только об одном — меня ждет длинная дорога и казенный дом.
— Насчет казенного дома не торопись. Хочу предложить тебе одно интересное дельце. Знаешь вот этого человечка?
Он положил на стол черно-белую фотографию, с которой смотрел мужчина с грубыми чертами лица и маленькими глазками.
«Не красавец» подумал Данила и сказал:
— Не припомню такого.
— Ты, может, и не припомнишь, а он бывал в Праге в ту самую пору, когда ты там работал. Но, видно, не пересеклись.
— А в чем интрига?
— Это Михаил Бобровский, в миру Бобер, в настоящее время сотрудник аппарата правящей партии в Думе. Вроде бы невелика фигура, но в свою бытность в команде Ельцина он вырос, аж до начальника отдела секретариата Президента и завел кучу высокопоставленных знакомств. После смерти шефа дела у Бобра как-то не задались, и он решил пойти по партийной линии, стал активистом «медведей», а потом в силу неспособности выражать мысли без нецензурных вставок, переполз на административную должность. Так вот, мы получили из Праги материал о том, что этот активист был там наездом и имел контакты с английским резидентом.
— Что от него может поиметь СИС? Доступа к серьезной информации у него нет. Понятное дело, в партии постоянно курсируют всяческие слухи о событиях на «самом верху», но это слухи….
— Все правильно, только не забывай, что он дружил с теми личностями из окружения Ельцина, которые сейчас в тени. А они расползлись по разным углам и возможно, кто-то из них англичанам интересен. Возможно, он побывал в Праге как курьер.
— Может быть, сразу отдать его ФСБ?
— Без ФСБ мы не обойдемся, только давай сделаем это чуть позже. Нужно сначала раскопать истоки аферы, а потом двигаться дальше. Пражскую точку я нагружать не хочу. Она плотно обложена, вести расследование с ее позиций непросто. Поэтому будем работать по преимуществу автономно, хотя контакт с резидентом для связи с Центром у тебя будет. Надо вскрыть этот волдырь. Резидент СИС просто так на встречу с каким-то Бобром не пойдет. Здесь что-то есть. Ты в Праге каждый камень знаешь, вот и отправляйся туда. Въедешь через Шенгенскую зону где-нибудь в Греции. Приступай к подготовке. Досье на Бобровского и всю переписку по делу получишь в географическом управлении.
Изучая тонкое досье на Бобровского, Булай погрузился в эпоху правления Бориса Николаевича, которую он по большей части пережил в Праге. Да, тогда из Москвы приезжали весьма колоритные личности, оставлявшие после себя самые разные воспоминания. В посольстве надолго запомнился инцидент с Бульбулисом, который решил выступить перед дипломатическим составом с рассказом о героях-защитниках Белого Дома. Все шло гладко до тех пор, пока Бульбулис не начал бранно отзываться о генерале Макашове. Среди слушателей находился военный атташе генерал Крисанов, прозванный в посольстве за неустрашимость нрава и прямоту характера «народным генералом». Неожиданно для Бульбулиса, Крисанов встал и во весь рост и трубным голосом скомандовал:
— Прошу прекратить очернение славного имени генерала Макашова! Я учился с ним в одной группе суворовского училища и знаю, что он в 14 лет читал Петрарку в оригинале. А вы что читали в 14 лет в оригинале? Надписи на заборах?
Бульбулис ошарашено замолчал, а «народный генерал» строевым шагом покинул зал.
Постепенно всплыло и воспоминание о Бобровском. Нет, лично Данила его не видел, зато вспомнились рассказы, связанные с его пребыванием в чешской столице.
В ту пору в администрации Президента обнаружилась нужда в канцелярских товарах и Бобер возглавил небольшую делегацию по закупке оных товаров в Чехии и Словакии. Сначала он побывал в Праге. Прикрепленные к нему сотрудники посольства рассказывали о его чудачествах диковинные истории. Тогда заместитель начальника секретариата еще не успел освободиться от металлических зубов, сплошняком украшавших обе его челюсти. В Чехии железные зубы прекратили делать после освобождения от фашистов, поэтому обслуга в ресторанах мгновенно определяла национальную принадлежность и нравы клиента. Как только Бобер входил в ресторан, блистая нержавеющей улыбкой, оркестр начинал играть «Калинку», и к нему со всех сторон неслись официанты. Бобер любил ужинать под музыку. Он платил за каждый номер 100 долларов и столько же платил за 5 минут антракта между номерами. После его отъезда в репертуар нескольких ресторанных джаз-банд вошли бессмертная «Мурка» и «Владимирский централ».
Но особенно Булаю запомнился рассказ Саши Овсяника единственного сотрудника разведки в Братиславе, которого также запрягли сопровождать Бобровского. Тот напропалую пьянствовал, вел себя безобразно, но приходилось терпеть. Куда денешься — очень важная персона. Однако на все выходки высокого гостя терпения не хватило. Уже в самом конце визита, когда самолет стоял под парами и местные представители выстроились перед трапом чтобы проводить Бобра, тот, будучи сильно навеселе заорал:
— А где шампанское, почему нет шампанского? Где этот долбаный чекист, пусть обеспечит!
Саша, перешагнувший пятидесятилетний рубеж и никогда не слышавший такого обращения, решил больше не сдерживать свой темперамент. Он подошел к Бобру, на глазах у гостей сжал его локоть железными пальцами и повлек за шасси самолета.
— Еще одно оскорбление, блатарь поганый, и я тебя прямо здесь пристрелю — сказал он тихим голосом, не оставлявшим сомнения в искренности намерений. Бобер испуганно икнул, вырвался из рук Овсяника, и не дожидаясь шампанского козликом ускакал в салон ТУ-134. Видно, какие-то воспоминания из не совсем честного прошлого давали ему основания поверить чекисту.
Из краткой справки на Михаила Бобровского следовало, что он не сумел взять штурмом Свердловский политехнический институт и посвятил себя административно-хозяйственной деятельности в весьма дефицитной должности вышибалы-доставалы. Здесь его талант развернулся во всю свою ширь и многие годы Бобер провел в «шлейфе» Бориса Ельцина, обеспечивая его хозяйственные и житейские нужды. К моменту кончины шефа он уже имел солидные позиции, не позволившие ему рухнуть вниз. Такие люди всегда существовали, и будут существовать. Только не понятно, как его могло затянуть в водоворот шпионажа? Вроде бы совсем не по этому делу персонаж. Разве что используется на вспомогательных ролях? Но разбираться надо.
Через две недели Булай уже шел по улицам Праги, погрузившись в удивительное обаяние чешской столицы. Не к каждому разведчику судьба так благосклонна, чтобы послать работать в этот город. Работать в Праге — означает работать не только в одном из красивейших городов мира. Это означает еще и погрузиться в историю, узнать, что именно здесь проходит разлом романской и византийской цивилизаций и увидеть, каковы последствия этого разлома.
Много лет назад, в самом начале своего пребывания в Праге Булай понял, насколько сложно отношение чехов к русским, и как непросто понять причины этой неоднозначности. Она происходила совсем не из того, что однажды чехам и словакам был навязан социализм советского типа. Эту причину можно было сравнить разве что с этикеткой на бутылке давно сбродившего вина. А реальная суть заключалась в том, что чехи всегда считали, что принадлежат Западу и никак не хотели вливаться в восточную часть европейской цивилизации с ее русскими корнями. В свое время они были даже гражданами Великой Римской империи, ведь столица империи в 15 веке находилась в Праге, а императором тогда был чешский король Карл Четвертый.
Средний чех страстно хотел быть европейцем и страдал от того, что его страна оказалась не в том лагере. Даже вера играла особую роль в его мировоззрении. Если для других народов католицизм являлся только конфессией, то для чехов он еще был и средством отличия от восточных славян. Они хотели быть членами западной цивилизации и это у них получалось. Были времена, когда чехи обгоняли Германию по промышленному развитию и выпуску вооружений. Они составляли достойную конкуренцию австрийцам в империи Габсбургов и не напрасно в окрестностях Вены до сих пор запрещены археологические раскопки. Там где ни копни — везде следы славянских поселений. После гуситских войн чехи превратились в организованную и самодостаточную нацию с развитой культурой и гражданским самосознанием. Габсбурги висели у них как гиря на ногах, но, тем не менее, не препятствовали их развитию. Соседи прозвали их «славянскими немцами».
В тоже время, славянские гены и языковая культура также давали о себе знать. В гуще народа Россия всегда рассматривалась как опора и спасительница от немецкого напора. Симпатии к русской культуре были бесспорны. Все это брало чешскую душу на разрыв, проявления которого частенько были неприятны для русских. Даниле пришлось неоднократно сталкиваться со случаями враждебности, ненадежности, а подчас и лицемерия со стороны местных граждан. Он был далек от мысли, что сегодня чехи жалеют о временах социализма и тесной дружбы с СССР. Скорее наоборот. Буржуазная психология глубоко вжилась в этот народ в прежние эпохи, и он в целом без сожаления расстался с социализмом. Хотя, пострадавших было немало.
Воспоминания, воспоминания… Целых пять лет оперативной работы в стране многое означают. Оперативный работник обязан досконально знать страну и места, в которых проводит операции, обстановку, законы, условия, психологию населения и многие другие вещи, которые имеют и ответное влияние на него. Он срастается со страной и начинает любить ее так, как возможно, любит не каждый местный гражданин. А Прага достойна восхищения. Что может быть прекраснее, чем открывать в архитектуре города, в его музеях и галереях целые эпохи творчества лучших художников и ваятелей Европы, любоваться памятниками старины и современными изысками строителей? В Праге царит особая атмосфера праздника зрелой Европы, уже забывшей ужасы прошлого и не желающей думать о катастрофах грядущего.
Прага была прекрасна, но смутная боль, поселившаяся в душе еще со времен перестройки, не давала спокойно любоваться ее красотой. Да, чехи выбрали свой путь и идут по нему уверенной поступью. Но что происходит в нашей стране? Почему, казалось бы, очевидная необходимость введения многопартийной системы и свободы личности имеет у нас такие неожиданные последствия? Булаю, по долгу службы, нередко приходилось сталкиваться с известными политиками и чиновниками и очень часто он видел, что масштаб этих людей невероятно мал, а порой просто ничтожен. Хотя практически все они были людьми с сильной корневой системой. Жизнеспособные, как чертополох, подавляющие вокруг себя более слабую поросль, но и не приносящие никакой пользы обществу, люди — сорняки обильно проросли на российском поле, и забивают нормальную жизнь человеческой природы. Они сосут соки повсеместно, совершенно не заботясь о том, что подрывают будущее грядущих поколений.
Данилу постоянно мучил вопрос: отчего это произошло? Будучи верующим человеком, он старался найти объяснения с точки зрения религии. Ведь в чем основная функция религии? В утешении. Из всех живущих на земле существ только человек знает, что он смертен. Трагедию своего ухода он несет с того момента, когда узнает мир. И чем больше возраст, тем сильнее становится мысль о неотвратимости конца. Когда-то, в самые изначальные времена люди почувствовали Бога и поняли, что в Боге спрятано утешение их трагедии ухода. Будь то язычники, будь то буддисты, христиане или мусульмане — все связывают надежды на продолжение своего бытия в загробном мире именно с Богом. Все находят в Боге утешение. И только атеисты вынуждены искать утешение здесь и сейчас, потому что в загробное продолжение они не верят. И они ищут его так, как умеют: деятельно, жадно, бессовестно, заменяя жизнь бессмертную возможностью как можно больше насладиться жизнью земной. Наверное, нет большей беды, порожденной советской властью, чем поколения атеистов. Как ни старались советские правители ограничить их рамками морального кодекса строителей коммунизма, из этого ничего не получилось. И на смену поколениям идейных партийцев пришли новые поколения, не ограниченные ни моральным кодексом, ни памятью о традициях дедов, ни верой в Бога. Они принялись перекраивать жизнь в России под свои интересы, нисколько не заботясь, как она себя от этого чувствует. Поколение пожирателей и прожигателей жизни, пришедшее к власти только для того, чтобы нахапать и пожить всласть — вот один из главных результатов перестройки. Когда-то, в самом начале, Данила искренне поддерживал сначала Горбачева, потом Ельцина и лишь когда плоды их политики стали очевидны и бесспорны, понял, что страну завели в исторический тупик. Она перестала развиваться. Приход Путина на должность президента поначалу принес надежды на обновление общества, но потом стало ясно, что новый класс никуда не делся. Кумовство и коррупция стали в этой среде расширяться еще быстрей. И Путин, кажется, понимал, что если рыба начала гнить с головы, то ей придет конец. Но ему не на кого было опереться. И он, и его окружение были в плену у «младореформаторов», тянувших Россию на Запад, где ее не очень ждали.
Конечно, они были честней воровской шайки «младореформаторов» и пытались выправить положение. Но у них получалось лишь одно — направлять нефтегазовые прибыли на затыкание дыр, а многие проблемы в стране были пущены на самотек. И с их вольного или невольного позволения вокруг них все ширился и ширился сонм жуликов, присосавшихся к соскам государства. Многие из них сами втягивались в этот сонм.
Тяжело служить в разведке, зная все это. Но кто-то должен служить. Ведь разведка существует не для власти. Она нужна стране сегодня и завтра. Стисни зубы и служи. Тяни лямку. Придут новые поколения. Закончится эпоха перемен и все встанет на свое место.
Планом командировки был предусмотрен выход на человека, который мог бросить свет на визит Бобра в Прагу. Этим человеком был бывший крупный российский предприниматель Андрей Рыков, ранее работавший в нефтяном и лесоперерабатывающем бизнесе. В начале девяностых Рыков круто поднялся, стал одним из наиболее успешных и богатых людей России. Но потом его состоянием заинтересовались люди Березовского. Они не особенно церемонились в своем стремлении отнять у Рыкова дело. Когда тот выразил нежелание расставаться с бизнесом, то получил по всему прейскуранту от команды Бориса Абрамовича. Сначала был демонстративно взорван его мерседес, а через два месяца неподалеку от Снегирей устроено покушение, в котором водитель и телохранитель Рыкова погибли, а сам он был серьезно ранен. Рыков понял, что один эту схватку он выиграть не сможет и, выписавшись из госпиталя, уехал в Словакию, куда заранее перевел часть своего капитала. Там он продолжил предпринимательскую деятельность, но занялся международными транспортными перевозками. По данным резидентуры, Рыков был настроен патриотически, конфликт с Березовским и бегство не сделали его врагом России. В Праге у него было бюро, в которое он приезжал раз в неделю из Братиславы.
У Булая имелся «карт бланш» на выбор способа выхода на Рыкова. Можно было начать с нейтрального знакомства и сделать вывод о возможности прямого разговора по итогам изучения этого человека. Можно было вообще попытаться вывести его на интересующую тему «в темную», кто его знает, вдруг расскажет. А можно было разговаривать напрямую. По своему опыту Данила знал: чем сильнее мужчина характером, чем больше в нем личности, тем целесообразнее с ним говорить откровенно. Такие не любят ходить вокруг да около. Судя по тому, как Рыков сопротивлялся давлению шайки Березовского, он был не из слабых. С ним лучше не хитрить. Другое дело, познакомиться нужно таким образом, чтобы у того не появилось ненужных подозрений. Пуганый воробей всего боится. Перед отъездом из Москвы Булай постарался собрать все доступные данные о Рыкове. Картина получилась впечатляющей. Во время службы в армии парень попал в советские войска в Афганистане, был военным водителем. Показал себя отважным и находчивым бойцом. Неоднократно попадал в переделки во время доставки грузов конвоями, проявил надежность и храбрость. После вывода войск его пригласили в команду уволенных офицеров, занявшихся транспортными перевозками по Центральной Азии. Сначала дело было небольшим, но благодаря сплоченности группы, оно начало расширяться и Андрей занял в ней заметное положение. Ко времени приватизации накопил достаточно денег для покупки небольшого лесоперерабатывающего завода у себя на родине. Занялся производством пиломатериалов. Дальше — больше. Участвовал в приватизации мощностей Нефтекамска и постепенно превратился в видного бизнесмена. Но независимость характера и конфликт с Березовским привели его в Словакию. Судя по всему, у него была сильная и решительная натура. С таким в жмурки играть себе дороже. Булай решил выходить на прямую беседу с ним.
Рыков появлялся в своем бюро на Малой Стране, в центре Праги по пятницам с десяти утра. К нему вереницей шли посетители и Данила для начала решил посмотреть через широкое окно бюро, какова обстановка внутри. Не спеша проходя мимо окна, он увидел за письменным столом сорокалетнего темноволосого мужчину с сухощавым, немного хмурым лицом и неподвижной мимикой. Его собеседник что-то быстро говорил и жестикулировал, но хозяин кабинета не включался в эту игру и не проявлял никаких эмоций. Дождавшись, когда выйдет последний посетитель, Булай постучал в дверь и вошел в бюро. Рыков едва заметно улыбнулся и сказал тихим, низким голосом:
— Вы недавно из Москвы, так ведь?
— Из чего это видно?
— Не из чего. Просто печенью чувствую земляка.
— Должен сделать комплимент Вашей интуиции.
— Спасибо, но когда общаешься с десятками людей разной национальности, на них появляется «пятое чувство». Вы не бизнесмен, это очевидно. Что Вас привело ко мне?
— Да, я действительно недавно из Москвы. Моя фамилия Булай. Данила Булай. И у меня к Вам крестовый интерес.
Рыков снова скупо улыбнулся:
— Хорошо излагаете. Будете раскидывать карты?
— Да, но карта будет одна.
Данила вытащил из кошелька и положил на стол маленькую фотографию Бобровского.
Рыков мельком взглянул на нее и спросил:
— Чем может заинтересовать государственную службу этот окурок?
— Как Вы нелестно отзываетесь о своем контакте.
— Господин Булай, у Вас неточная информация. Окурок не является моим контактом. Открою небольшую тайну. Когда-то он вместе с Борисом Абрамовичем пытался поставить меня на колени. Но при этом играл роль невинного шута, которого заставляют делать гадости. Хотя я знал, что это не так. Недавно он объявлялся у меня с повинной. Дело проще пареной репы. Негодяи такой породы частенько пытаются прилипнуть к людям, которым раньше гадили.
— Зачем вдруг Вы ему понадобились?
— Точно не знаю. Но думаю, не в личных целях. Скорее всего, ему для чего- то надо найти точку опоры среди русских в Праге, а кроме меня у него никого нет.
— Какую точку опоры?
— Понятия не имею. Спрашивал, не устрою ли я к себе в бюро его человечка, разумеется, не безвозмездно. Я ему отказал.
— Это может быть связано с Березовским?
— Вы что, охотитесь на Бориса?
— Упаси Бог. Чур меня.
— Вот что, товарищ Булай, Вам не следует здесь долго задерживаться. Сейчас уходите из бюро и больше здесь не появляйтесь. Я не хочу неприятностей с местными властями. А в понедельник приезжайте ко мне в Братиславу. Там спокойнее и я выслушаю Вас. Но ничего не обещаю. Вот вам моя визитка.
— С чего такая лояльность к представителю российского государства?
— Я не люблю говорить на такие темы. Приезжайте.
* * *
Братислава — не Прага. Небольшой город на берегу Дуная уступал чешской столице в монументальности своей архитектуры и в количестве исторических шедевров. Но он также принадлежал в свое время к Габсбургской империи и носил на себе ее следы. Уютная и зеленая, усыпанная цветниками, с красивейшими зданиями театров и старинных особняков, Братислава завоевывала душу и создавала особое умиротворенное настроение. Булаю нравилась Братислава, куда более близкая русской душе, чем Прага. Словаки говорят на языке, более понятном русским, чем чешский, их быт и песни во многом напоминают быт и песни западных украинцев. Хотя нельзя обольщаться особыми иллюзиями. В недавней истории между нашими странами бывали и весьма неприятные страницы. Булай и Рыков встретились теплым летним вечером в кафе на берегу Дуная. Внизу плескалась волна, негромко играла музыка, солнце неспешно опускалось к невысоким горам на другой стороне реки. Покой, мир, благодать.
— Так что привело Вас в наши края, товарищ Булай? — Начал разговор Рыков — не могу поверить, что такой ничтожный персонаж как Бобер, стал причиной Вашего путешествия. Вы ведь специально приехали из Москвы?
— Да, я прилетел из Москвы, но не из-за него, конечно. Нас смутило то, что у Бобровского весьма высокопоставленные контакты в западных спецслужбах. Они не будут тратить время на никчемного персонажа, так ведь? Вот вам и первый ребус.
— А вы не боитесь обсуждать этот ребус с совсем незнакомым Вам, случайным человеком?
Данила улыбнулся, вытащил из портфеля копию документа, составленного почти двадцать лет назад, и зачитал выдержку из него.
«Несмотря на ураганный пулеметный огонь противника, старший сержант Рыков сумел пробиться к тяжело раненому начальнику колонны капитану Ефремову. Он забросал гранатами душманов, пытавшихся окружить Ефремова, укрыл его в расщелине, между…
…сержант Рыков представляется к ордену Красной Звезды…».
Закончив чтение, Булай взглянул на Рыкова и спросил:
— Какой же ты случайный человек, Андрей?
На лице Рыкова не дрогнул ни один мускул, но глаза его словно остановились, углубившись в воспоминания прошлого. Он недвижно посидел с минуту, потом словно пришел в себя и сказал:
— Да, это Вы умело проделали, как Вас по батюшке?
— Данила Всеволодович.
— Вы сильно старше меня, Данила Всеволодович, поэтому позвольте называть Вас именно так. А меня можете звать Андреем. Я еще только распечатал пятый десяток.
— Договорились. Ну и как Вам тут живется?
— Меня не покидает ощущение, что я сюда отдохнуть выехал. Живу, не спеша дела делаю, время свободное появилось. Стал о жизни задумываться.
— Пора такая настала?
— А как Вы думаете? Я ведь в бизнес пошел советским человеком. С чистой душой, честными намерениями. Нырнул я в этот пруд, и чем глубже погружался, тем тошнее становилось. А уж как с Березовским столкнулся и сюда бежал, понял, что надо голову просветлять. Слишком много непонятного. Начал умные книжки читать. Надо было разобраться, что со страной делается, что со мной случилось. Сначала за солженицинский «Архипелаг ГУЛАГ» взялся. Один местный антисоветчик мне посоветовал, мол, из этой книги все поймешь. Но он не знал, что я парень деревенский, в глубинке выросший, жизнь изнутри видевший. Стал читать этот роман и чувствую, что он не нашим человеком написан. В нем все чужое. Хоть я в лагерях не сидел, в «шарашках» не работал, но знаю, что никто из моих земляков в это не поверит. Может, Солженицин правду написал про ГУЛАГ. Но люди у него не по-нашему думают. Чужие они. Мы в другой правде жили. Со своими бедами, со своими проблемами, со своей радостью. Уж коли кто нам по душе, так это Василий Макарович Шукшин. У него все — правда, все — свое. Не понравился мне «Архипелаг», да и не понял я из него главного — что с народом случилось. Стал я другие книжки искать. И знаете, что нашел?
— Пока не знаю.
Вальтера Шубарта «Европа и душа Востока». Еще в 1938 году издана.
— Я читал эту книгу. Заслуживает внимания и уважения. Очень необычная.
— Я думаю, просто уникальная. Читаю ее и начинаю все по- другому видеть. Он, конечно, умнейший был человек. Вот говорит: западник — это прометеевский тип. То есть завоеватель, покоритель. Разве неправда? А мораль его откуда? Из католицизма, из протестантизма. Тоже правда. Он на мир как на источник собственного благополучия смотрит. Отсюда и войны. А русские — люди «готические», то есть устремленные к небу, как готические храмы. Не знаю, как по форме, а по смыслу очень правильное сравнение. Скольких я земляков знаю, которые никогда не забывают, что под Богом ходят. Никакая советская власть их от этого не отучила. Для них общее благо выше собственного.
— Интересно, Андрей, как ты к Богу пришел. Вроде бы ничто тебя не толкало…
— Толкнуло и еще как. Я ведь в бизнесе на обман и «кидалово» ставку не делал. И многие мои товарищи так. Но таких тогда было не много. В бизнес шли березовские. Сам Борис просто исчадие сатаны. У него совести вообще нет, зато себе подобных расплодил бесчисленное количество. А по сути, кто он такой? Человек без родины — перекати-поле, которое везде только выгоду ищет. Это настоящий прометеевский человек. Вор и грабитель. Такие прометеевцы европейскую цивилизацию полностью обезбожили, потому что их завоевание и покорение противоречило законам Создателя. А коли создатель мешает, значит, его надо в сторонку отпихнуть. Ну, и как я мог этого не понять?
— Да, ты прав. Без веры человек в червяка превращается. Как Шубарт пишет? Проклятье прометеевской культуры в том, что в ней герой деградирует до обывателя. Люди страшно мельчают. Ты, например, знаешь, что в средневековой Европе вообще не было самоубийств? Она такого даже не знала. Почему? Потому что была еще весьма религиозна. А сейчас неподалеку от Бонна власти огромный мост через долину пластиковыми барьерами огородили, чтобы с него самоубийцы вниз не бросались. Съезжаются со всей Европы в последний полет. Это последствия деградации и безбожия.
— Здесь то же самое. Что в Праге, что в Братиславе, что в Вене я вижу одно и то же — люди живут, чтобы пожить всласть и страстишки у них мелкие-премелкие. Как то в Зальцбурге с утра решил на богослужение в центральный храм пойти. Хоть и не католик, но все же. Смотрю — народу тянется много. Ну, думаю, хоть здесь верующие к Богу ходят. Храм огромный, народу набилось тысячи две-три. Жду начала. Вдруг оркестр грянул марш и вносят какие-то знамена. Потом начинаются речи. Тут я разобрал, что это съезд охотничьего общества со всей округи. Вспомнил Шубарта: примат материи над духом.
А про нас он по-другому пишет и пишет правильно. У нас культура имеет метафизическую глубину. В ней всегда есть устремление к Богу, как к идеалу свободы. Во всем имеется духовность. Таких песен, картин, романов, у Запада не будет никогда, потому что в них — полет души к своему Создателю.
— Да, что интересно Шубарт предугадал движение Запада к концу времен. Ведь Патрик Бьюкенен через 64 года после него написал «Смерть Запада» и в ней без колебаний делает диагноз: США, как плод западной культуры идут к гибели. У американцев дехристианизация достигла крайних форм.
— Европа от них не сильно отстала. Очень боится пришельцев из Азии и Африки. А эти крепко держатся за свою веру и не растворяются среди местных. Тут зреют большие беды.
А нам надо от них отгораживаться. Опять же Шубарт пишет: всякий раз, когда русские вступали в Европу, например в 1813—1815 гг., они начинали вдыхать европейский яд, и отравляться. Он еще тогда предупреждал, что русские не должны ни в коем случае впитывать «прометеевщину».
— Конечно, он был прав. Стоит только взглянуть на нашу оппозицию. Она берет у Запада индивидуализм и не видит, какой ущербной становится. Поэтому и поддерживает ложные обвинения в «геноциде» — поляков, украинцев, прибалтов, черкесов.
— Оппозиция наша вся изолгалась. Я тоже кое-что раскапывал по вопросу о геноциде. Это уже другая тема — тема подтасовки истории. На самом деле мы после каждого очередного конфликта всегда были готовы строить добрососедские отношения со вчерашним врагом, а Европа — никогда ничего не забывала. Как Шубарт сказал: «Для неё непримиримая вражда — словно булыжник в желудке».
Я одно понял: нельзя идти на поводу у Запада. Это гибель. Надо от него в духовных делах отгораживаться.
— Интересно с тобой поговорить Андрей. Но давай ближе к делу, о Бобровском.
— Я его про себя зову окурком, настолько он мне противен. А из того, что может Вас заинтересовать я, пожалуй, расскажу следующее. Правда, это мои предположения, поэтому не принимайте их за надежные сведения. Скорее, это как говорится, информация к размышлению.
О чем окурок мог говорить с американскими шпионами, я ума не приложу. Он по большому счету кретин. Но и у кретинов бывают исторические роли. Думаю, речь может идти о какой нибудь вспомогательной работе. Не о добыче сведений особой важности, а той, без которой тоже, бывает не обойтись. Может быть, самого криминального свойства: украсть, шантажировать, убить и так далее.
— Ну да. ЦРУ иметь дело с уголовниками не сподручно. А этот вроде и не уголовник, но по свойствам личности вполне подходит. Ты ведь это на себе испытал?
— Ну, в ту пору он выступал как шантажист-посредник. Мол, не обессудь, Андрюша, но шеф велел передать следующее… А коли не исполнишь, то шеф обещал тебя на маленькие кусочки поделить и скормить рыбкам… Что-то в этом роде.
Но что сегодня не вызывает сомнений — это его связи в мутной воде нашего бизнеса. Вокруг Думы сейчас группируется большая ОПГ, которая занимается лоббированием различных решений в пользу крупных криминальных предпринимателей. В первую очередь это дела с водкой, сигаретами, наркотиками, проституцией и так далее.
ОПГ эта прокручивает очень большие деньги, и насколько я знаю, Бобер связан со многими ее членами. Но это уже не братки в спортивных костюмах, а парни в шелковых пиджаках. Я, к примеру, случайно узнал от своих друзей в Москве, что Бобер по поручению бандитов передал по 500 тысяч евро двум депутатам одной прогрессивной партии только за то, чтобы они не выдвигали разработанный ими проект закона о проституции.
— О запрете проституции?
— Нет, о введении учета и регистрации проституток, а также о разрешении публичных домов. А это удар по криминалу. Теневая проституция дает гигантский оборот денег.
— Значит, у Бобровского есть выход на «реальных пацанов» с оружием и «киллерами»?
— В этом можете не сомневаться.
— Если он снова к тебе обратится, сможешь с ним немного позаниматься, чтобы понять, что нужно ЦРУ от русских бандитов?
— Только если это Вам надо. И то, в весьма ограниченном объеме. Видеть его не могу…
— Ладно, оставим эту тему. Скажи, как живется здесь, как работается?
— В целом вполне нормально. Здесь можно бизнес вести, криминала немного, в основном хохлы балуют. Но им до русских бандитов далеко, они местной власти побаиваются. Русская колония большая, есть с кем пообщаться. Я здесь уже привык, живу, не тужу. На родину пока не хочу возвращаться.
— Что так?
— Пока там ситуация не изменилась. Банда Березовского разбежалась, но на их место чиновники пришли с такими же клыками. Нормального бизнеса с ними не сделать, а вступать в войну не хочу. Навоевался уже.
— У тебя вид на жительство есть?
— Да, имею.
— Вот, возьми мою визитку, на ней телефон, по которому ты можешь спокойно звонить. С моего конца он не прослушивается. А чтобы не прослушивался с твоего — пользуйся всегда новой симкартой. Возьми на всякий случай, я добро помню. Нужно будет — помогу.
— Ну, а что с окурком?
— Посмотрим, что-нибудь придумаем. Ты кого-нибудь из его связей знаешь?
— Пожалуй, нет. Но в Праге он ко мне явился с дамой по имени Софья Приделова. Она, правда, в разговоре не участвовала, сидела и помалкивала. Вроде бы живет в Чехии. Может быть, Вам это пригодится.
— Спасибо, Андрей. Приятно было с тобой познакомиться.
* * *
Прага
Т. Огневу для т. Креса
Сов. секретно
Приделова Софья Борисовна, 1965 года рождения, еврейка, уроженка г. Москвы, гражданка РФ, в 1987 г. окончила факультет журналистики МГУ, не замужем. В 1996 г. выехала в Лондон в качестве корреспондента РИА Новости. По данным резидентуры, в Лондоне имела регулярные контакты с прикрытыми сотрудниками СИС. В 2001 г. разорвала контракт с агентством и осталась в Великобритании на постоянное жительство. Публикуется в «Таймс», и ряде международных информационных агентств под псевдонимом Ида Софьина. Имеет контакты с А. Закаевым и Б. Березовским. Сотрудничает с радиостанцией «Эхо Москвы». Сведениями о ее переезде в Чехию не располагаем.
Снегов
11. Осень 1941.
Виктор Уваров
В первые дни войны они с Федором Добровольским так и не смогли выбраться из Гродно. При выходе из города напоролись на патруль, завязалась перестрелка, и им пришлось снова скрыться в садах. Переждав, пока немцы успокоятся, Добровольский решил вести своего товарища к знакомой девушке Кате, чтобы ненадолго «залечь на дно». Катя приняла их хорошо. Она была комсомолкой, знала, где Добровольский работал. К тому же, как догадался Виктор, их связывали и нежные отношения. На совете решили, что Федор останется на постое у нее, а Виктора она отведет к своей тетке Зине, имевшей за пару кварталов отсюда домик с садом.
Тетка жила с трехлетней внучкой и приняла гостя не очень доброжелательно. По городу уже пошли облавы. Немцы искали партийных работников и евреев, и хотя Виктор о себе ничего не рассказывал, он явно тянул на советского работника. Но все же тетка пошла навстречу своей племяннице. Правда, буркнула Уварову: «Поживи пока, а там видно будет. У меня того и гляди дочь непутевая заявится, тогда на всех места не хватит». Было видно, что тетка стелет соломку на всякий случай. Домик и вправду был небольшой, но места за печкой Виктору всегда нашлось бы. Про дочку поведала, что ту зовут Любовью, она побывала замужем за каким-то музыкантом, посадила тетке на шею ребенка, а сама подалась в Киев на театральные курсы. Закончила их и осталась там работать в культпросвете. Куда ее теперь занесла война, тетка Зина не знает.
Через три дня Добровольский пришел к Виктору для разговора. Сам он в Гродно оставаться не мог. Его здесь знали как сотрудника НКВД и он быстро попался бы в лапы немцам. Федор разыскал двух сотрудников управления, которые также застряли в городе. Они решили уходить в леса и основать партизанский отряд. Виктору же предлагалось остаться в Гродно, потихоньку начинать агентурную работу и снабжать отряд информацией. Правда, никаких документов у Уварова, с которыми он мог бы ходить по городу, не было, если не считать удостоверения сотрудника НКВД. Добровольский обещал вопрос решить. Еще через два дня он явился глубокой ночью, уже одетый для ухода в леса. Федор сообщил, что восстановил связь с одним из своих проверенных агентов под псевдонимом «Термит», работавшем до оккупации инструктором по плаванию в ОСОВИАХИМе. И дал ему задание устроиться на работу в Управу, поближе к отделу выдачи документов. Агент получил постоянные условия связи и с ним можно будет связаться по паролю. Он знает о том, что на него выйдет Виктор и будет ждать его появления. Вопрос о документах будет решен по мере возможности.
Через две недели Виктор рискуя быть арестованным при первой же проверке документов, вышел на встречу по условиям связи к открывшейся Покровской церкви, но «Термит» на месте встречи не появился. Теперь нужно было ждать еще две недели.
Целый месяц Уваров безвылазно сидел у тетки Зины, помогая ей в работе по дому, чем только мог. В доме было голодно. Немцы ввели свои оккупационные марки, и не работавшая тетка Зина осталась без средств. Она таскала на толкучку свои скромные пожитки и меняла их на продукты, день ото дня принося все меньше. Уваров в отчаянии понимал, что помочь ей ничем не может и уже думал о том, чтобы на первой же встрече с Добровольским поставить вопрос об уходе в отряд. Единственное успокоение он находил в чтении Евангелия, которое нашел на полке хозяйки. Чтение это оказывало на него необычное воздействие. В душе словно вырастала неколебимая скала уверенности в правоте веры и того, что эта вера будет подвигать его на борьбу с врагом.
Наконец, Добровольский появился. Его лицо обветрело, он был плохо выбрит и пах дымом костра. Федор рассказал, что отряд начал действовать и сегодня в нем уже дюжина бойцов из числа приблудившихся красноармейцев. Связи с Центром пока нет и видимо, в ближайшее время не будет — идет отступление Красной Армии, за организацию партизанского движения еще не брались. Поэтому он думает о действиях в автономном режиме. Целевые операции пока не проводят, больше подбивают случайно попавшиеся патрули и связные машины, но позже ему потребуется исходная информация для ударов.
Узнав, что связь с «Термитом» не налажена, Федор помрачнел, а потом сказал:
— Пошли со мной. Город не великий. Мы его найдем.
Пробираясь садами и переулками, они достигли небольшой хаты на тихой улочке. Вокруг было безлюдно, и Федор постучал в оконце. В хате будто ждали стука, занавеска сразу же отодвинулась. Виктор увидел довольно молодое мужское лицо, тревожно блестевшее глазами. Федор выступил из тени и призывно помахал рукой.
Стукнула дверная щеколда и появившийся на пороге парень жестом позвал в дом.
Они говорили до первых бликов рассвета. Как оказалось, «Термит», которого в жизни звали Михаил, в Управу устроиться не смог, но поступил в полицию, и это осложнило связь. На момент выхода на постоянную встречу, он находился на дежурстве и не мог отлучиться. Но о задании не забыл и выложил на стол целую пачку паспортов советского образца, которых, как оказалось, в полиции было немало. Эти документы изымали у погибших при бомбежках и обстрелах и держали без особого надзора в шкафу начальника участка. У того даже не было сейфа. Просмотрев пачку, друзья остановились на одном из паспортов, в котором подходил год рождения. А фотография была настолько смутной, что позволяла предъявлять документ на контроль. Ее владелец, некто Бровкин Григорий Николаевич, русский, житель деревни Мосты, был, похоже, мелким служащим, что вполне подходило для разработки легенды. Вскоре Виктор уже выучил наизусть небольшую биографию, по которой работал весовщиком на железнодорожной станции Мосты и на момент начала войны оказался в Гродно, где ему пришлось временно задержаться.
Работа началась. Он достал из тайничка тетрадь Добровольского и выписал первые две фамилии агентов.
За месяц ему удалось установить всего троих из перечисленных в тетрадке десяти источников. Остальных смела война. Кто бежал от немцев, кто погиб, кто исчез при неизвестных обстоятельствах.
Правда, продолжить сотрудничество согласились двое. Один откровенно сказал, что боится за себя и за свою семью, но клятвенно обещал хранить тайну о контакте.
Что ж, вместе с Михаилом его агентурный аппарат составили три агента, один из которых работает в полиции, второй слесарем в гараже комендатуры, а третий — сцепщиком вагонов на железнодорожной станции. Вроде бы, небогато, но при умелом использовании — не так плохо.
Сцепщик Дремов сообщал данные о прохождении военных эшелонов, а это нужные сведения для диверсий на железной дороге. «Термит» знал о подготовке полиции к облавам и обыскам, что помогало избегать случайных арестов. Меньше информации добывал Гриша-дуб, работавший в гараже комендатуры. Свое прозвище этот молодой мужик получил за корявые руки и ноги, немалую силищу и тугодумие. Сначала Федор сомневался, пригодится ли ему этот агент. Но потом стало ясно, что Гриша может получать сведения о подготовке немцев к приезду начальства, о местах поездок коменданта и его свиты, а главное, он имел возможность поставить мину в немецкую автомашину.
В октябре от Добровольского пришла радостная весть — он сумел установить связь с Москвой. Теперь работа подпольщиков управлялась из Центра и они переходили к серьезным делам.
Виктор передавал Федору через тайники сведения о воинских эшелонах, идущих на Восток. Дремов оказался сметливым мужиком и быстро научился распознавать в прикрытой чехлами боевой технике ее типы, запоминал их количество, а порой даже узнавал принадлежность к конкретным дивизиям.
На подзимках пришла пора первой серьезной боевой операции. Лес уже начал терять листву, маскироваться стало труднее, но Федора это не смутило. Он рвался в бой. Его отряд насчитывал около сорока человек, половина из которых была местными жителями, а остальные — окруженцы.
Когда Виктор сообщил ему полученную от «Термита» сведения, что немцы планируют прочесать санский лес, где действовал отряд «За Родину», уже порядком им насоливший, Добровольский решил устроить засаду колонне грузовиков с солдатами еще на подъезде к лесу.
Первый блин оказался удачным. Люди Добровольского взорвали на пути колонны мостик через небольшую речушку и устроили обстрел со стороны леса. Когда немцы покинули грузовики и залегли с другой стороны дороги, они оказались под прицелом пулеметов, поставленных на близлежащих холмах.
Каратели понесли немалые потери, но радость партизан была недолгой. В отместку немецкое командование приказало стереть с лица земли близлежащую деревню Саны вместе с жителями. Деревня была большой, до войны она насчитывала около двухсот крестьян вместе с детишками.
Виктор своевременно узнал от «Термита» время и маршрут отъезда карателей и сообщил Федору. Курьеры в ту пору сбились с ног, доставляя шифровки из города в отряд.
Карателей снова ждала засада, но уже на полпути до деревни Саны. Но на сей раз, немцев было много. В усиление к роте солдат им была придана рота полицаев и в общей сложности они намного превосходили партизанский отряд по численности.
Добровольский собрал всю имевшуюся в отряде взрывчатку и заминировал проселочную дорогу посреди чистого поля. Он рассчитывал взять карателей в кольцо и не выпустить их живыми. Благо, в отряде уже имелось четыре трофейных тяжелых пулемета МГ.
Бойцы подготовили себе окопчики вокруг места засады и замаскировались.
Но бой пошел не по плану. Немцами командовал капитан с фронтовым опытом. После того, как взрывы спереди и сзади заблокировали колонну, капитан, вместо того, чтобы приказать солдатам залечь за машинами, повел их в атаку на обнаружившую себя часть засады. Одновременно с грузовиков по окопам начали бить легкие минометы. Немцы гнали впереди себя полицаев, а сами наступали по правилам огневого боя — перебежками и непрерывной стрельбой из автоматов. Среди партизан появились убитые и раненные. К тому же минометы пристрелялись и все точнее поражали огневые точки партизан. Люди Добровольского не ожидали такого разворота событий, часть из них побежала. Те, кто не имел боевой выучки, бежали во весь рост. Их секли из пулеметов.
Федор понял, что исход боя складывается не в его пользу и отдал команду на отход. Двух самых надежных своих бойцов он оставил с пулеметом сдерживать карателей. Оба погибли, но не дали немцам устроить преследование отряда.
В том бою партизаны понесли серьезные потери. В их лагере появилась братская могила и целый лазарет с раненными.
После боя каратели ворвались в Саны и сожгли ее вместе с жителями.
Виктору страшно было думать о цене этой войны. Гибли самые беззащитные, самые невинные. Но как можно сложить руки? Ведь тогда настанет гибель всего русского рода.
Иного не было дано.
12. Дела на Тихом океане
На восток от ласточкина гнезда уходят горные цепи, достигающие на юге гор Тянь Шаня. А дальше, севернее, за тысячекилометровым зеленым покровом тайги виднеется большая вода. Там, в океане, цепью растянулись японские острова — земля древней и ни на что не похожей цивилизации.
Всякой империи свойственно ощущение превосходства над остальным миром. Не будь у империй такого свойства, не вели бы они захватнических войн и не терпели бы громких поражений от других империй. Но к началу двадцатого века случилось так, что континентальные империи не раз умывшись кровью своих и чужих народов, научились прикрывать свои хищные инстинкты демократическими играми. Даже нацистские монстры в Германии пришли к власти путем всенародного голосования, напустив в атмосферу радужных пузырей построения немецкого рая на земле. А отгородившаяся от мира Япония продолжала поражать мир средневековой простотой своей имперской жестокости. Она еще не поднялась до демократических мифов и соединила в себе тонкое любование красотой с открытым и беспощадным стремлением покорять.
После Первой Мировой войны главными противниками самураев стали американцы, захотевшие поставить под свой контроль огромные просторы Тихого океана. Американцы забыли, что именно Япония была хозяйкой этой необъятной водной стихии. Японская империя не могла допустить, чтобы у нее под боком появились претенденты на богатства прибрежных стран от Китая до Новой Зеландии. Ее победили в Первой мировой войне и она затаила чувство злобной мести за условия мирного договора, который ей пришлось подписать на Вашингтонской конференции девяти держав в 1922 году. Тогда ее заставили расстаться со значительной частью своей добычи. Скрежеща зубами, она вернула Китаю занятую территорию, и присягнула больше не соваться в эту державу. Ей вывернули руки и предложили уважать принципы «открытых дверей» и «равных возможностей» в этой стране. А это означало, что она больше не будет здесь хозяйничать. Заодно империи остригли ее военные когти. Ей ограничили количество боевых судов и запретили укреплять береговые линии.
Американцы были довольны преподнесенным уроком и не подозревали, какую бурю эта показательная порка вызывала в имперском азиатском народе, живущем неизвестной для них жизнью. Американцы не знали, что каждый японец — это империя, а империя — это каждый японец. Этот большой народ на маленьких островах превратился в котел под высоким давлением. Шовинизм, который всегда сопровождал укрепление императорских династий, после поражения в Первой Мировой приобрел в Японии небывалые масштабы. Армия не хотела прощать позора поражения и имела за своей спиной могучих покровителей. Острые приступы политического безумия ими щедро вознаграждались. Тот, кто внимательно отслеживал происходящее в Стране Восходящего солнца, не удивился бы, узнав, что книга отставного генерала Сато «Если Япония и Америка начнут войну» стала самой популярной книгой страны. В ней говорилось, что Америка отравлена «золотым ядом», ненавидит Японию, чинит препятствия ее справедливым устремлениям. Но боевой дух самураев возобладает «над материальными ценностями, развратившими Соединенные Штаты». Когда-то 50 японских пиратов завоевали 10 китайских провинций, а несколько тысяч самураев, высаженных в США, смогут нанести решительное поражение американцам. «Моя идея заключается в том, — писал Сато, — что если отряды таких воинов, презирающих смерть… будут брошены на Сан-Франциско, то это будет в высшей степени интересно».
Подобный милитаристский бред выходил в Японии самыми многочисленными тиражами, которые мгновенно раскупались. В ту пору японской нацией овладел военный психоз, который неизбежно должен был вылиться в агрессию. Настольным чтивом японцев был и «меморандум Танаки», бывшего премьер-министра, который еще в 1927 году обратился к императору с требованием проводить политику «железа и крови». «Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить Соединенные Штаты, то есть поступить с ними так, как мы поступили в русско-японской войне. Но для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами».
Темные миазмы сгущались высоко над Японией, чтобы превратиться в ее черного ангела. Эта нация заболела безумием, и для того, чтобы это безумие стало бедой для других народов, ей нужен был небесный покровитель, направляющий ее на злые деяния.
С его появлением политический террор в Японии принял свирепые формы. Он шел снизу, от многочисленных потерявших разум группировок.
Еще в ноябре 1930 года молодой «сверхпатриот» Сагойя тяжело ранил средь бела дня премьер-министра Осати Хамагути, виновного, по словам убийцы, в подрыве военной мощи страны. Сагойя отправили в тюрьму, а премьер-министр через некоторое время скончался.
В военных штабах вызревали бесконечные заговоры. 15 мая 1932 года в официальную резиденцию премьера Инукаи, прозванного «богом конституции», ворвалась группа молодых людей и застрелила его. Но убийство 75-летнего старика и еще несколько убийств, случившихся в тот же день, у многих японцев вызвали только симпатии. Суд над убийцами превратился в митинг в пользу войны. Суд формально приговорил виновных к пожизненному заключению, но председатель отечески посоветовал им беречь здоровье в узилище. И не зря: к 1940 году все «герои 15 мая» оказались на свободе.
Полиция постоянно арестовывала заговорщиков, в том числе и «солдат бога», планировавших убийство поголовно всех членов правительства и установление военной диктатуры. В итоге «солдат бога» оправдывали, принимая во внимание их «патриотические мотивы».
В феврале 1936 начался мятеж императорской гвардии, расквартированной в Токио. В мятеже приняли участие около полутора тысяч офицеров и солдат. Они захватили военное министерство, штаб-квартиру полиции, несколько других официальных зданий, выпустили обязательный в таких случаях манифест в верности трону и заявление: «Яснее света, что наша страна стоит на пороге войны с Россией, Китаем, Англией и Америкой, которые собираются уничтожить нашу древнюю землю. Если мы не поднимемся сейчас и не уничтожим нечестивых и неверных тварей, окружающих трон и препятствующих истинным реформам, престиж императора будет повержен… Мы, дети нашей бесценной страны богов, приступаем к делу с чистыми сердцами. Пусть дух предков императора поможет нам в нашем подвиге». Пока изумленные токийцы знакомились с манифестом, около 300 «детей бесценной страны богов» окружили дом премьер-министра Кэйсукэ Окада, убили его зятя и четырех полицейских. Окада, наверное, помнивший о судьбе своих предшественников, спрятался в чулан, где просидел два дня. Ему удалось ускользнуть из собственного дома, окруженного стражей мятежников, смешавшись с толпой плакальщиков, сопровождавших гроб с телом зятя на кладбище.
Банды офицеров рыскали по городу в поисках ненавистных им деятелей. Мятежники ворвались в дом министра-хранителя печати, бывшего премьера Макото Сайто. Его жена мужественно попыталась прикрыть своим телом мужа. Как объяснил один из мятежников на суде, «мы не хотели наносить вреда никому, за исключением ее мужа. Поэтому мы были вынуждены оттаскивать ее, подсовывая оружие под ее тело. Мы стреляли много раз, пока не решили, что старик мертв. Тут вошел солдат и попросил разрешения выстрелить в Сайто, мы дали и ему возможность произвести несколько выстрелов. Мы хотели, чтобы окончательно убедиться в смерти Сайто, перерезать ему еще глотку, но отказались от этой мысли, так как женщина намертво вцепилась в тело. Затем мы собрались у ворот дома и троекратно возгласили „банзай!“ в честь императора». На теле Сайто оказалось сорок семь пулевых ран, у его жены, оставшейся в живых, прострелены обе руки. Неслыханное зверство в доме виднейшего государственного деятеля произошло у всех на виду в самом центре столицы.
Затем вся эта бурлящая ненавистью и бряцающая оружием масса приняла направление на Советский Союз и выплеснулась в вылазку японцев летом 1938 года у озера Хасан.
Красная Армия разгромила обнаглевших самураев и выбросила их за пределы монгольских границ. После этого самураи повернулись на Китай и начали здесь новую войну. Но китайской авантюры им было мало. Страну просто распирало от военных амбиций и самая воинственная часть японской армии — квантунцы — решила продемонстрировать мускулы северному соседу. В начале мая 1939 года японские войска вломились в Монголию и окопались на участке монгольской территории восточнее реки Халхин-Гол. Сталин пришел на помощь союзной Монголии. Масштаб боев быстро расширялся, что и было целью Квантунской армии. В ее штабах рассчитывали, в случае если сражение на Халхин-Голе окажется победоносным, нанести молниеносный удар по советскому Дальнему Востоку. Было спланировано вторжение в Уссурийскую и Амурскую области, район Хабаровска и — ни больше, ни меньше — захват советского Приморского края. Но Красная Армия снова сбила воинственный раж самураев.
1-я советская армейская группа сначала нанесла ряд серьезных ударов по японским войскам, а в заключительной операции окружила и наголову разбила развернутую в районе Халхин-Гола японскую армию. Это была уже маленькая война. В ней японские потери превысили потери в людях и технике за первый год войны в Китае.
Сталин не был бы Сталиным, если бы не извлек выгод из своей победы. Он хотел вывести Токио из игры надолго, так, чтобы не оглядываться на него в случае войны с Германией. И он добился своего. За три месяца до нападения Гитлера СССР подписал с Японией пакт о нейтралитете.
Это был удар для США и Великобритании. Сталин оставил их один на один с самураями, в назидание за то, что они позволили Японии разбойничать в Монголии и Китае. Теперь маневрировать, с целью как можно дольше не включаться в войну, англосаксам стало труднее. Японское нападения на США стало превращаться в реальность. Чья-то невидимая рука бросала и бросала зерна ненависти на японскую нацию.
Война с Японией стала решенным делом для Рузвельта еще в 1939 году, когда самураи создали с Германией и Италией ось Берлин-Рим-Токио. Для него было очевидным, что эта океанская держава, имеющая огромную армию и самый сильный на Тихом океане флот, укрепила себе тылы в Европе только для одного — чтобы огнем и мечом отвоевать себе жизненное пространство от Курильской гряды до Новой Зеландии. Это никак не входило в планы новой Америки, освободившейся от кризиса и нуждавшейся в новых просторах для экономической экспансии. Война была неизбежна и хорошо, что японцы решили напасть первыми. Иначе Франклину пришлось бы искать предлоги для начала боевых действий, а это всегда непросто. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда ему доложили расшифрованную переписку японского посольства в Вашингтоне с Токио: в декабре начнется. Японцы сами того не подозревая подыграли Франклину, но это было только начало дела. Нужно еще не увязнуть в изнурительной и изматывающей бойне, которая не будет популярна среди американцев. Средний американец не для того пришел на белый свет, чтобы бесконечно воевать и сложить свою голову где-нибудь на Гаваях. Первое, чем нужно озаботиться — это настроить среднего американца против японцев. Нужно, чтобы в нем разгорелся праведный гнев, способный поднять его на подвиг.
7 ноября, то есть, за месяц до нападения Франклин уже знал, что японский флот начнет войну в Перл Харборе, внезапным нападением на стоящие там американские корабли. Что нужно сделать, чтобы в Америке разгорелся праведный гнев против самураев? Только одно — надо позволить им разгромить американский флот. Это большая жертва, в гавани находятся 42 тысячи американских моряков и практически весь корабельный состав флота. Гибель моряков не столь важна, можно призвать новых солдат, а вот с кораблями сложнее. К Перл Харбору приписаны 4 авианосца, без которых дальнейшая война с Японией немыслима. Их необходимо спасти от нападения. Это было совместное решение ложи и Франклина. Но нужно было сделать так, чтобы история не бросила тень на него и на его кабинет. Гибель же части линкоров и крейсеров вполне допустима. Морская война уже переходит от столкновения стреляющего железа к операциям авианосных группировок, которые не подпустят к себе линкоры и крейсера на пушечный выстрел. Ни один линкор с его десятком гигантских орудий не устоит перед нападением полусотни самолетов с авианосца.
Да, по-настоящему утаить от мира этот план могла только ложа. Никаких документов, никаких решений не было написано в офисе президента. Просто доложенная ему телеграмма куда-то исчезла, а министр обороны дал приказ вывести авианосцы из Перл Харбора в океан к началу декабря 1941 года. Что ж, за остальных моряков, которые остались в гавани и отдадут свои жизни в горящем аду, помолятся армейские капелланы в походных церквах американской армии. Их смерти нужны Америке. Они станут тем горючим, которое воспламенит страну и бросит ее в битву за новое жизненное пространство.
Тов. Сталину. Совершенно секретно
Сообщение РУ генштаба РККА
7 декабря 1941 года ударное соединение японского императорского флота под командованием вице-адмирала Тюити Нагумо в составе авианосцев: «Акаги», «Хирю», «Кага», «Сёкаку», «Сорю» и «Дзуйкаку», на которых размещался 441 самолет, в сопровождении 2 линкоров, 2 тяжёлых и 1 лёгкого крейсера и 9 эсминцев напали на базу ВМС США в гавани Перл Харбор в районе Гавайских островов. Целью нападения на Пёрл-Харбор являлась нейтрализация тихоокеанского флота США для того, чтобы обеспечить свободу действий японской армии и флота в юго-восточной Азии.
В результате атаки было потоплено 4 американских линкора, 2 эсминца, 1 минный заградитель. Ещё 4 линейных корабля, 3 лёгких крейсера и 1 эсминец получили серьёзные повреждения. Потери американской авиации составили 188 самолётов уничтоженными, ещё 159 были тяжело повреждены. 2403 американца были убиты (из них 1102 на борту взорвавшегося линкора «Аризона») и 1178 были ранены. Японцы потеряли 29 самолётов, ещё 74 было повреждено. Японцами выведено из строя 7 из 9 американских линкоров и нанесен значительный моральный ущерб американской армии. В США события в Перл Харборе восприняты как национальная трагедия и американское общество требует вступления США в войну против держав оси.
Вместе с тем, с чисто военной точки зрения акция не дала серьезных преимуществ японским ВМС на Тихом океане. Четыре современных авианосца США находились вне гавани в момент нападения и остались невредимыми. Их совокупная огневая мощь намного превосходит боевые возможности потерянных линкоров. Кроме того, палубная авиация США по своим ТТД превосходит имеющиеся у Японии палубные самолеты и США сохранили возможность вести против Японии активные и успешные боевые действия. Следует также отметить, что японцы по неизвестным причинам не нанесли ударов по американским хранилищам горючего для флота на Гаваях, в которых хранятся гигантские запасы топлива, рассчитанные на весьма продолжительное время.
8 декабря 1941 года
Резолюция Сталина: Рузвельт теперь вступит в войну. И воевать есть чем — главные силы сохранил.
13. После сражения под Москвой
После одержанной под Москвой победы Сталин изменился. Исчезла нервозность, выливавшаяся порой в крик и грубости. Теперь перед членами Ставки предстал прежний вождь — неспешный, уверенный в себе и способный на шутку. Только жесткость его стала более явной. Государственная машина была запущена Верховным с такой скоростью и эффективностью, какой не знала история. Наркоматы работали без перерывов, выматывая из людей последние силы. Зазор между словом и делом сузился до едва заметного просвета. Выкованная ранее дисциплина социалистических строек превратилась в закон войны. Слабый руководитель убирался сразу, освобождая место наиболее выносливым, и трудоспособным. Советское правительство превратилось в механизм, способный поднимать людей на достижение предельных результатов, какие только подвластны человеческому существу. Оно сумело сделать невероятное — на месте вчерашних остатков разбитых фронтов, плохо вооруженных и зачастую деморализованных частей, на пути врага вставали армии, способные наступать и побеждать.
Сталин стал постепенно избавляться от бессонницы, появившейся после страшных поражений летом и осенью 1941 года.
Тогда, стоило ему только забыться предутренним сном, как приходил один и тот же сон: он идет с Гитлером по залитой солнцем липовой аллее, и дружески о чем-то разговаривает. У него хорошее настроение, он расположен к Адольфу, все его подозрения словно растворились в солнечном свете. И вдруг его бьют сзади под колени. Ноги его подкашиваются, он падает и чувствует на себе тяжесть Гитлера. Тот хватает его за горло, душит, глаза немца безумным взглядом смотрят в его глаза и он понимает, что не сможет вырваться из этих мерзких объятий. Сталин каждый раз просыпался в холодном поту и жестоко проклинал себя за доверие к Гитлеру. Как он, избежавший тысячу коварных ловушек, перехитривший бесчисленных врагов, мог угодить в капкан этому дегенерату? Почему? Сталин снова и снова возвращался к месяцам, предшествовавшим началу войны, пытаясь понять причины своей ошибки.
14 мая ему было доставлено письмо Гитлера специальным самолетом люфтваффе, который прошел через советские ПВО без предупреждения. Это был скандал, за который полетели головы. Но главное было не в скандале. Главное было в письме.
Фюрер написал Сталину:
«Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе — не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства. Как вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между нами — трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия англичан в области военных операций — с явным желанием втянуть весь мир в войну, убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова.
Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию «братоубийственной войны» для своих целей, используя ее в своей пропаганде — и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники
Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.
Хочу заверить Вас — и даю слово чести, что это неправда…
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15—20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы…
Ожидаю встречи в июле.
Искренне Ваш,
Адольф Гитлер»
Это письмо озадачило Сталина. Гитлер сконцентрировал на советской границе более трех миллионов солдат и пытался убедить его, что это не опасно. Доводы в письме глупейшие, но тон искренний и проникновенный. Озабоченности политикой Англии можно понять. Он тоже был уверен, что за кулисами европейской политики стоят англичане, пытающиеся натравить на Москву немцев. Гитлер фактически признавал это, и его рассуждения подкупали. Поэтому он воспринял письмо как еще одно доказательство в пользу своего видения ситуации в Европе. Ведь Германия воевала с Британией, а партизанская Югославия не была покорена. Вооруженные силы вермахта были распылены по всей Европе, новые образцы германского вооружения еще не были запущены в производство. Красная Армия превосходила вермахт по численности личного состава и количеству военной техники. Решаться напасть на СССР сейчас мог только безумец. И главное — даже с учетом сателлитов соотношение материальных ресурсов и военных сил было не в пользу Германии. Он не хотел верить, что Гитлер был столь безоглядным авантюристом. Ведь, в конце концов, начиная войну, фюрер ставит на кон собственную голову. В день получения письма из Берлина, Жуков в который раз убеждал его привести войска в боевую готовность. «Вы предлагаете проведение мобилизации, — ответил он Жукову — Вы представляете себе, что это означает войну?» А Молотов в унисон произнес: «Только дурак может напасть на нас». Это была не первая стычка мнений. Он вспоминал, как в другой раз вытащил из ящика стола письмо Гитлера и швырнул его Жукову: «Читайте». Ему тогда казалось, что более весомого аргумента быть не может. Да, он забыл о сути фашизма. У Гитлера просто не было свойственных каждому человеку чувств — совести, ответственности, стремления сохранить собственный авторитет. Он был порождением темных сил, которые во всем противоположны людям. Они радуются отсутствию совести и наслаждаются причиненной болью. Они видят свои идеалы в причинении горя другим народам. Как же он сразу не разгадал этого слугу Сатаны?
Сталин внутренне кипел, вспоминая, как медленно он приходил к мысли о вероятности войны. Вплоть до 21 июня он не хотел думать об этом. Только когда после звонка в Генштаб генерала Пуркаева из Киевского военного округа, сообщившего об очередном дезертире, по сведениям которого война начнется в четыре часа утра, к нему приехали Тимошенко, Жуков и Буденный, он ощутил внутреннюю неуверенность. Что-то выходило за рамки его представлений о складывающейся ситуации. Генералы дружно предсказывали германское наступление на следующую ночь и настаивали на приведении войск в полную боевую готовность. Тогда собрались все члены Политбюро и он обратился к присутствующим: «Ну, что будем делать?» Члены Политбюро сидели молча, как манекены. Наконец Тимошенко сказал: «Все войска в приграничных районах должны быть приведены в состояние полной боевой готовности». Сталин: «А может, они послали дезертира, чтобы спровоцировать нас?» После мертвящей тишины Сталин попросил Жукова зачитать приказ о приведении войск в состояние полной боевой готовности. Жуков начал читать уже заготовленный приказ, но Сталин прервал его: «Сейчас преждевременно выпускать такой приказ. Возможно, ситуацию можно решить мирными средствами». И все же Политбюро согласилось с военным руководством: на всякий случай привести войска в состояние боевой готовности. Сталин кивнул генералам. Военные торопливо вышли в приемную и сели переписывать приказ. Когда они вернулись с новым вариантом, Сталин сел за правку. После редактирования эффект от приказа стал противоречивым. Из него не было понятно, в каком случае применять оружие против агрессора. В половине первого ночи позвонил Жуков: третий дезертир — рабочий из Берлина, коммунист Альфред Лисков переплыл Прут и сообщил, что в его части только что зачитан приказ о выступлении против СССР. Сталин велел расстрелять перебежчика за дезинформацию, но выполнить приказ не успели — пока велся допрос, разразилась война.
Да, были сделаны ошибки. Большие ошибки. Бесноватый переиграл его, но игра еще только начинается. Он отомстит немцу за весь позор начала войны и сделает это как можно быстрее. Сейчас немецкая армия деморализована поражением под Москвой. Нельзя упускать этого момента и нужно развивать стратегическую инициативу. Надо начинать большое наступление.
* * *
Жуков понял, почему Верховный требует перейти в наступление против фашистских войск сразу по всей линии фронта, от Черного моря до Ладоги. В этом требовании не было стратегического расчета, а была жажда мести, стремление как можно быстрей взять ситуацию под контроль. Но измотанные Московской битвой советские войска не успели придти в себя, отдохнуть и довооружиться. Да и стратегические резервы, которые быстро накапливались на Урале и в Сибири, еще не дали по- настоящему о себе знать. Немцы по-прежнему имели преимущество в воздухе, их танковые части, несмотря на слабую броню, брали численностью перед превосходящими их советскими средними и тяжелыми машинами, которые только поступали на фронт. И главное — враг хорошо вгрызся в землю по всей линии столкновения. Такие укрепления можно было брать только с предварительной бомбежкой и артиллерийскими налетами. Но сил для этого не хватало. Значит, наступление могло принести успех только за счет преимущества в пехоте, которую придется положить на этих полях в бессчетном количестве. Но на сей раз Жуков и Василевский не стали возражать Верховному. Они тоже были охвачены стремлением оседлать события и погнать врага. Решение о наступлении было принято, а его начало запланировано на 8 января 1942 года.
Целью операции на западном направлении было отсечение и разгром ржевско-вяземского выступа немцев, который играл стратегическую роль. По данным разведки, этот плацдарм являлся трамплином для нового наступления вермахта на Москву. Главная роль отводилась Западному фронту, наступавшему силами девяти армий и двух кавалерийских корпусов в районе Вязьмы. Основной удар западнее Ржева наносила 39 армия под командованием генерала И. Масленникова.
14. Адольф Гитлер
Наступление нового 1942 года Адольф с ближайшим кругом отмечал в Бертехсгадене. Он дождался боя часов, поднял бокал с шампанским и вскоре на время покинул праздничный стол, уединившись в спальне. Оставшись один, он выключил освещение и приник к окну. Белые шапки горных вершин четкими контурами высвечивались на фоне безоблачного неба. Величавая красота ночных гор всегда гипнотизировала его. Она словно относила весь бренный мир в небытие, оставляла один на один с космосом, втягивая в себя и внушая ощущение собственного гигантского величия — величия вечного существа.
Но на сей раз космос не втягивал его в себя. Мысли крутились вокруг русской кампании.
Мерзавец фон Браухич имел наглость сказать то, что стало давно понятно: русская кампания попала в тупик. Как он ненавидит этих кайзеровских генералов, эту белую кость, этих высокомерных ослов! Они всегда считали его плебеем, выходцем из австрийской глубинки, лишь волею случая попавшим во власть. Поначалу это было открыто написано на их физиономиях. Лишь потом, когда он решительно и отважно ввел вермахт в демилитаризованную Рейнскую область, они задумались. Потому что он проявил качества великого полководца. Вопреки решениям Версальского договора, вопреки всему миру, он поднял стоявшую на коленях Германию и вернул ей ее исторические земли. Потом было много других дел, заставивших генералов относиться к нему с почтением. Но они так и не научились почитать его стратегического таланта и до сих пор считают его профаном в военном деле. Они ехидничают над его директивами, не понимая их далеко идущего значения. Стоит только ему сделать крупную ошибку, и они воспользуются ею, чтобы сплети заговор и уничтожить его.
В тот раз после совещания в ОКВ фон Браухич не остался, как обычно, в зале, а пошел провожать его до подъезда. Сначала он путался в словах, пытаясь облечь мысль в удобоваримую форму, а затем внезапно остановился и по военному прямо заявил, что русская кампания терпит фиаско. Адольф почувствовал приступ тошнотворного омерзения. На дворе уже стояло Рождество 1941 года, а этот осёл наконец додумался до того, что он понял еще в августе, когда русские остановили под Смоленском наступление его армий. До Смоленска вермахт как гигантский краб охватывал клешнями русские армии, перерезал их коммуникации, громил тылы, а затем разбивал в прах, забирая миллионы пленных. Все шло превосходно. Но под Смоленском Красная Армия не дала клешням защелкнуться за своей спиной и начала изматывающее сопротивление, а затем даже попробовала себя в контрударах. Это был конец замысла «Барбаросса», потому что фронтальное наступление на Москву провалилось. Его армия на два месяца увязла на рубеже Днепра, растянув коммуникации, потеряв драгоценное время и полмиллиона солдат. Но ослы генералы не хотели понимать этого. Они ржали свое «вперед на Москву» полагая, что смогут ее захватить до наступления морозов. Нет, его гений видел другое. Блицкриг закончился, и надо было думать о новых сроках кампании. О зимнем снабжении и усилении ее союзниками. Нужен был крутой поворот к длительной войне, только говорить об этом вслух он не мог. Геббельс и его огромная пропагандистская машина еще во всю трубили о скорой победе. Но, не распространяясь о новых целях, он издал Директиву от 21 августа, приказав повернуть на юг, к Донбассу и Крыму, и на север к Ленинграду, на укрепление группы армий «Север», отложив тем самым решительное наступление на русскую столицу на более поздний срок. Это было стратегически верное решение, ведь русский юг даст хлеб и нефть, а север даст объединение с финнами. Но одновременно это была ошибка. Ошибка в понимании той страны, с которой он начал войну. Его армии забуксовали в ее необъятных пространствах, встречая непонятно упорное сопротивление русских. Ни на юге, ни на севере его план выполнен не был, а Москва не была взята ослабленными силами группы «Центр».
Теперь фон Браухич, наконец, додумался до того, что немецкие армии попали в безнадежно проигрышное положение.
Зима выдалась холодной даже здесь, в южной Германии, что бывает крайне редко. Адольф увидел в этом плохой знак, знак того, что небесные расклады перемещаются не в его пользу. Тихий ужас охватил его душу, когда в ноябре русские морозы упали с неба вопреки всяческим прогнозам метеорологов. Все перевернулось в его расчетах. Такие невероятные морозы, каких не знали даже сами русские, не могли придти просто так. Это было предвестником беды, и она не замедлила явиться. Для техники вермахта, работающей на синтетическом бензине и маслах, русские морозы стали приговором. Синтетическое горючее не возгорается уже при минус десяти, масла также застывают, а температуры опустились ниже двадцати градусов. Танки застряли на позициях беспомощными черепахами, бронетранспортеры затихли как гробы позади окопов, наступление остановилось. Теперь войскам приходится по каплям делить остатки трофейного русского горючего, чтобы хоть как-то обеспечить подвижность техники. А ведь еще летом они считали его никудышным, и сжигали огромные запасы ради забавы. Да, это была его ошибка. Он не запас на такой случай нужного количества минеральной румынской нефти, но разве есть гений, который предугадает действия небесных сил? Теперь румынскую нефть срочно везут из- под Плоешти и перегоняют на немецких нефтезаводах. Но когда ею насытят вставшие армии и надолго ли ее хватит? Ведь он в свое время сумел гениально решить проблему горючего, наладив возгонку синтетического бензина из каменного угля. Ни в одной стране мира нет таких развитых мощностей, ни одна европейская страна не имеет такой независимости от нефти, как Германия, и вдруг — русские морозы! К тому же мерзавец фон Браухич притащил несколько дневниковых записей павших офицеров вермахта, в котором говорилось о лике Богородицы, который померещился им в небе над Ленинградом. Адольф гордился своим молодым офицерским корпусом, так сильно отличавшимся от стариков-генералов, и был неприятно поражен тем, что его лучшие люди начинают верить в христианские благоглупости. Он понимал, что все идет от кайзеровских выкормышей, которых он не сумел извести до начала похода против Советов. Сложно их извести, слишком хорошо они знают военное дело, слишком нужны они ему в этой войне. Да, он не будет обманывать себя. Карты перевернулись в пользу Сталина. На его стороне огромный потенциал русского пространства. Этот ненавистный грузин каким то невероятным способом сумел вывернуться из петли первых месяцев войны, когда, казалось бы, все было сделано для разгрома его армий. Именно на это Адольф делал ставку, ведь он даже не думал о производстве зимнего обмундирования для своих солдат. Он все рассчитал точно, ворвавшись в индустриальные районы России, парализуя работу промышленности, рассекая пути сообщения и разрывая в клочья оборону Красной Армии. До победы оставались считанные недели, и он с нетерпением ждал доклада об окончательной дезорганизации и бегстве красных частей.
Как Сталин смог в этой обстановке эвакуировать оборонные заводы и запустить их за два месяца? Почему оказалось, что площадки под эти заводы в Сибири были готовы заранее, будто Сталин знал, что ему придется делать этот ход конем? Еще год назад к ним были подведены электролинии и дороги, другие коммуникации, а его разведка не знала об этом.
Почему угнетенный Сталиным русский народ отозвался на его призыв и поднялся чудовищным колоссом на пути немецкой армии? Что за загадку таит в себе этот русский колосс? Ведь случившееся невозможно было даже представить себе, но оно случилось. Русская промышленность за ночь возродилась как птица Феникс из пепла и теперь из бездонного тыла на передовую поступают превосходные Т-34, многотонные чудовища КВ, которым нет равных в вермахте. Его инженеры болтают о ненадежных моторах, плохих трансмиссиях, и слабом обзоре русских танков. Но что ему от этого? Со своими ненадежными моторами и плохими трансмиссиями они умудряются выигрывать танковые бои, а это самое главное. Ему, в конце концов наплевать на то, что вместо переговорного устройства русские командиры используют ноги: пинок в левую лопатку водителя — поворот налево, пинок в правую — поворот направо, пинок в шею — остановка. Может быть, в бою это надежнее чем микрофон. Чешские заводы в Пльзне только получили документацию на изготовление тяжелых танков. Да, чехи превосходные работники, но пройдет еще целый год, пока будет установлено новое оборудование и первые «Тигры» появятся на полях сражений. А это проигранное время, потому что орды русских бронированных чудовищ сумеют качнуть маятник войны в обратном направлении. Положение в воздухе также меняется с каждым днем. Новые русские истребители не уступают его люфтваффе, а кое в чем его и превосходят. Они множатся, словно саранча и скоро его асы могут потерять свое превосходство в воздухе. Что уж говорить о необъятных людских ресурсах, притекающих из азиатских республик и Сибири полноводной рекой. Проклятье, проклятье! Как Сталин сумел вывернуться из его петли? Ведь он же не имеет связи с теми силами, с которыми так крепко связан он, Адольф. Сталину не помогает Черный ангел, защитник национал-социализма. Более того, он атеист и ему не должен помогать их православный Христос. Или, может быть, этот коварный горец, все же тайный верующий и именно поэтому он передушил всех безбожников-троцкистов, а затем умолил своего бога помочь ему в самые решительные минуты? Да, когда-то Шулленбург сообщал из Москвы, что по слухам, Сталин тайно молится во внутренней церкви Кремля, но он не склонен был верить подобным вещам. Мало ли что болтают московские сплетники. А если это правда, то может быть, где-то в незримой высоте ангел Сталина вышел на сражение с Черным ангелом?
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.