Бесплатный фрагмент - Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви

Предисловие

Текст этой книжки писался легко, и получилось так много, что из него можно было бы «пошить» таких пять, но самое страшное было в другом: в моих чувствах и переживаниях на этом пути. И мои редакторы стали прекрасными всадниками в шелках и латах, проведшими меня через чащу наполненную чудищами: моими страхами и неуверенностью в себе.

Первым героем стал самый главный из всех редакторов Игорь Цыкунов. Он сказал, прочитав первые две страницы: «Пиши, у тебя получится». Он читал самые первые корявые версии, снабжал меня литературой для начинающих авторов, подбадривал, интересовался, помогал. Игорь стал моим проводником в мир, где пишут. Без него мне бы и в голову не пришло, что я могу дерзнуть и написать все это.

В этом дивном новом мире, когда было написано море текста — и я считала, что это уже готовая книга, я пошла на курс Лилии Ким «ДНК истории». Отдельное спасибо здесь летит Ксении Чудиновой: именно она открыла для меня эту женщину, которой я искренне восхищаюсь, и ее суперпонятный и интересный писательский курс.

Наверное, я сделала ошибку, начав на занятиях писать вторую историю, а не работала с уже имеющейся. Но там я познакомилась с единомышленниками, а они возьми да и начни читать мой текст. Посыпались замечания, и я начала метаться, заделывая и доделывая то там, то там. И, наверное, могла бы потонуть в этом. Но нашелся человек, который прочитал и сказал: «Мне понравилось, давай, я помогу тебе со структурой». Со структурой этот человек мог помочь, как никто иной, ведь он — настоящий налоговый консультант.

Когда Оля Беленькая сделала двухметровое полотно со стикерами разных цветов, обозначавших все шаги в «арке трансформации героя» (не спрашивайте, что это, нас так учили), мы обе реально увидели, что визуально это выглядит так, как рисуют молекулу ДНК. Я не знаю, как Оля, а я испытала шок. От того, что человек проделал такую работу, просто поверив в мой текст. От того, что «структура» так завораживающе закручивалась спиралью. И вообще от всего этого сразу, ведь я писала несколько лет!

Потом текст причесал Алипчик, Катя Алипова, а фея дизайна Наталья Аверьянова занялась обложкой. И мы, наконец, вышли на финишную прямую.

Я безмерно благодарна всем этим людям и, конечно, моей семье, которая терпела странные отлучки в уединение с компом подмышкой, поначалу даже не понимая, что именно, я там делаю.

А когда у меня совсем не было уверенности в том, что я смогу все это осилить (ведь я много читала и знала, как выглядят «нормальные» книги у «нормальных» людей), я поехала в Оптину Пустынь и попала к ныне покойному Иеродьякону Илиодору. Я ему рассказала, о том, что хочу написать, он послушал, подумал и благословил! Царство ему небесное и большая моя благодарность.

Все события этой книги вымышлены, а любые совпадения случайны.

Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви

Часть первая

Потому говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам.

Евангелие по Марку 11:24

Глава 1

Москва, 5 сентября 2008 года, осень

ОПЯТЬ мерзкая осень… Сижу на работе, хочу любви. Конечно, на работе я должна бы не только сидеть и хотеть любви, но еще и работать… Но неохота. Настроение лирично-романтичное. Так вот. Хочу любви. Любви нет.

Бывало и хуже: ни любви, ни работы. Но все равно обидно: все вроде бы при мне, а вот — никакой личной жизни. Когда я сбегала под покровом ночи от своего мужа с чемоданом и ребенком, то думала, что я все еще молода и прекрасна. Я все переиграю, я скоро встречу Любовь Всей Жизни, выйду замуж, у меня будет счастливая семья, я рожу еще одного ребенка, а может, и двоих. И что?

Прошло три года — и ничего… А между прочим, детородный возраст — он не вечный, «часики тикают». Меня зовут Ася Лазарева. Я среднестатистическая москвичка с очень заурядными желаниями. Мне не хочется полететь в космос, забабахать «офигенный проект», отрыть приют и вообще изменить мир. Я, правда, охотно шлю sms-переводы на благотворительность, но на этом полагаю свой вклад в улучшение жизни на Земле осуществленным. Если честно, мне даже не хочется сделать какую-то головокружительную карьеру. Вот насколько я банальная, заурядная личность. Я работаю, чтобы обеспечивать себя и сына. Все мои мечты — вокруг семьи, но только — счастливой.

Несчастливая у меня уже была. Настолько несчастливая, что иногда даже опасная. Любимая заповедь моего бывшего была: «Да убоится жена мужа своего». Дабы я лучше «убоялась», он не считал нужным сдерживать припадки ярости, которые периодически находили на него, и «самовыражался», как хотел. Поначалу я не понимала, что это припадки ярости, и мучительно искала способ «вести себя правильно», то есть так, чтобы он не злился. Я читала книжки, спрашивала советов у подруг. Пробовала по-разному: переводить все в шутку, отвечать спокойно, уходить от ссор. Ничего не помогало. Иногда по квартире летали кружки, телефоны, стулья и даже столы.

Самое смешное, что мне никто не верил. Даже мои подруги были уверены, чтобы при «таком красавчике муже» я просто обязана быть счастлива. Внешне мы выглядели красивой и абсолютно благополучной парой. Наши отношения «успешно» развивались шесть лет. Пару лет он грязно обзывался, потом толкался, потом догадался, что жену можно слегка и придушить, а вскоре покорил вершину своей супружеско-педагогической деятельности.

Свободная женщина и елка

Как-то раз мы обсуждали с ним рабочие дела. И на какую-то, на мой взгляд, довольно невинную фразу, брошенную в шутку (как в детском садике: «Сам дурак), я получила весомый Ответ. В законах цивилизованных стран это называется «домашнее насилие». Я и не знала, что потолок может поменяться местами со стенами с такой молниеносной скоростью. Упала я. Сверху на меня — наряженная елка. Живая, красивая, новогодняя. Я два вечера убила на ее «дизайн».

Дизайн разлетелся по комнате, а я лицом ощутила, что в общем-то елки не такие уж и колючие, если лежать со знанием дела: то бишь не разворачивать свой светлый лик навстречу иголкам, а немного схитрить. Грамотный лежатель под елкой располагается эдак повдоль, параллельно колючкам. На минуту мне даже стало смешно от того, что человеку в таком плачевном положении, вроде моего, могут лезть в голову настолько дурацкие мысли.

«Валить», — подумала я, отдыхая под елкой, но благоразумно промолчала, дабы не усугублять положение. Свое и елки. Хрустнув новогодним шариком под тапком, супруг вышел из комнаты, швырнув дверь об косяк с такой силой, чтобы я точно поняла, насколько серьезно я виновата перед ним, что довела его до такого. Он даже не поинтересовался, окончательно он меня угробил или еще не совсем (хотя мы с елкой, как упали, так и не шевелились). Под елкой жизнь казалась немного более безопасной, поэтому на всякий случай я полежала под ней еще немного.

Спустя два часа наша благополучная московская семья как ни в чем не бывало погрузилась в авто и поехала на Новый год за город к свекрови. Все происходящее супруг прокомментировал одной емкой фразой: «Да, я хорошо вложился» (видимо, заметил, что раньше жена не падала, как кегля). Не поехать я не могла, там был сын. Он был еще маленький и ждал маму.

Я помню, как ходила зареванная, густо замазанная тональным кремом по супермаркету (ну, не приезжать же к свекрови с пустыми руками). Мир рухнул, а «обед по расписанию». Праздник же, все веселятся, ура! И я, я тоже должна радоваться с улыбаться. Вот и хожу по супермаркету с фингалом, зато нарядная, в дорогущей шубе (полученной, кстати, за эпизод с удушением) и со ставшим сразу таким предупредительным супругом. Ну, прямо идиллия. Его всегда «отпускало» после подобных сцен, и он становился зайчиком, дарил подарки, лебезил. Иногда период «зайчиковости» мог длиться даже месяц.

Люди в магазине откровенно рассматривали нас. Мне казалось, что мой наливающийся синяк под глазом прямо-таки освещает весь магазин, затмевая новогоднюю иллюминацию, и все только на него и смотрят и исключительно из вежливости не показывают на меня пальцем: «Смотрите, какая дура, ее бьет муж, а она живет с ним и терпит».

Все эти годы поисков правил и рецептов жизни с такими людьми, потерянные годы. Блуждание в трех соснах, страх, слезы и поедание пуда соли в одиночку. Хорошо, что я свой уже съела и все это позади. Тогда, лежа под елкой, я наконец достигла понимания. Оно — Понимание с большой буквы П — снизошло на нас с елкой и категорично покачало головой, мол, нет. Приноровиться нельзя, и в следующий раз может случиться не синяк, а что похуже. Ну, мало ли: научится «вкладываться» совсем хорошо и просто проломит мне голову.

И ничего уже не будет хорошо, никакой счастливой семьи у меня нет, и с этим человеком не будет никогда. Не получилось. Как не получилось выносить и родить второго сына. Это отдельная боль. Но об этом позже. Хватит врать самой себе и сохранять то, чего нет. Как бы ни было страшно, пора на выход и снова начинать все сначала.

«Здравствуй, дорогой дневник»

В общем, задача «Счастливый брак» с треском провалена, но я не теряю надежды. Ращу своего сына, которого мне все-таки удалось родить, работаю юристом, слежу за внешностью, борюсь с морщинами и лишними килограммами, пытаюсь стать гармоничной личностью и ищу Его. Того, с кем получится: семья, второй ребенок, вот это все. Безумно хочется узнать, как это: любовь без катаклизмов и страданий. Она же бывает? Ужасно хочется почувствовать себя безопасно и надежно, любимой и счастливой. А не изучать возможности елок, столов и прочих предметов в качестве укрытия. Должен же быть и на моей улице праздник? Но пока я беспросветно одинока.

Может со мной что-то не так? Но что именно? Свет мой зеркальце, скажи? Может эта маленькая морщинка под глазом все портит? Нет, ну, можно придираться, конечно, но в принципе в зеркале все хорошо. Я высокая стройная неблондинка, с длинными ногами, длинными волосами, красивыми глазами и третьим размером. Что тогда не так? Веду себя «не так»? Думаю «не так»? Что вообще им надо, этим мужикам? Я решила начать вести дневник, вдруг мне это поможет найти ответы на эти вопросы. Недавно я читала, что дневник — это хороший способ отследить вредоносные паттерны. Наверняка, они есть, и это они во всем виноваты!

Старая работа

За окном извечный осенний мрак и хмарь, а маленькое уютное окошко в толстенной стене, куда я пялюсь уже больше получаса, заливает потоками воды. Это «старорежимное» окошко. И дом такой же — старорежимный. С кирпичными стенами в метр шириной, с подоконниками, на которые можно залезть с ногами, так, что еще и для чашки кофе место останется. Надо все-таки хоть раз убрать оттуда все папки и чахлый цветок и залезть, как мечтается, — с ногами и кофе. Начальник входит, а я вся такая в образе. Тургеневская девушка: сижу в обрамлении окна, томно глядя на улицу и почитывая договор. Повеселимся.

Добротно строили в девятнадцатом веке. Века давно сменились, сформировались и пали пара-другая режимов, а дом стоит. Вечный, как и отсутствие любви в моей жизни. Мужчины, знакомства, тусовки, знакомства в интернете — результата нет. Никакой тебе романтики, одна сплошная работа.

Офис наш нынешний не ахти (хоть и сидим мы в переулочках Арбата, где все дома — вековые, как я люблю). Раньше работали в бизнес-центре на Чистых Прудах, так там внутри и снаружи сверкало стеклом и хромом так, что глаза слепило. А здесь внутри все простенько. Не сверкает. Но само место! За эти дворики можно многое простить. Даже мерзкий дождь в этом старинном окне обретает романтичный флер. Сколько людей за две сотни лет смотрели в это стекло на такой же дождь? Может быть, когда-то здесь была спальня юной барышни, тоже ожидающей любви. Наверное, она тоже вела дневник…

Это, кстати, отрадный факт, что сейчас можно ожидать любви, не будучи юной, и с ребенком на руках. И не просто ожидать, а еще и следить за вредоносными паттернами в своей голове. От этой обнадеживающей мысли даже хочется обнять… монитор. Я снова уставилась в окно.

Спасибо боссу за хороший выбор. Когда мы с Дусей выходим на обед, то практически сразу оказываемся на экскурсии: всюду история, всюду красота. Я люблю такую Москву. Но я ненавижу московскую погоду. Не верится, что всего лишь заканчивается сентябрь. Бесконечная московская зима началась, you are welcome! В этом городе нет времен года в количестве четырех штук. Есть только два: бесконечная мокрая зима и микролето. Если повезет, то оно продлится целых три месяца, если нет, то нисколько не продлится, так — жалкие несколько дней. Я родилась и выросла в Москве, я люблю ее всем сердцем, но мне здесь почти всегда холодно. Греют только люди. Мама, сын, подруги. Дуся, с которой можно в обед болтаться по арбатским дворикам и обсуждать ее ухажеров.

Новая работа

Если я соглашусь на новую работу, то смогу выходить на обед прямо на ж/д пути. Почувствуй себя Карениной. Или сразу на кладбище. Там оно тоже рядышком. Но все это без Дуси. Этот минус будет пострашнее поездов и могильных плит. Даже пострашнее легендарных московских пробок. В прошлый раз я ехала на машине до предполагаемого нового места работы целых три часа! Строят эстакаду, поэтому путь от Садового до трешки занимает два часа. Без разрытой эстакады было десять минут, сейчас — два часа. Объезда туда, куда мне надо, нет: там рядом железная дорога.

Вроде бы недалеко от центра, а по факту жопа мира. Извините. Неохота туда тащиться, но очень хочется денег, поэтому потащусь. Уже сегодня вечером. Опять. И если дождь будет продолжаться, то перспективы побега с одной работы на другую будут не только не радужные, а еще и очень мокрые.

Зато там, между кладбищем и железной дорогой, я смогу гордо именоваться «директором издательства». Это плюс. Буду искать любовь не юристом, а целым директором. Интересно, как у директоров с любовью? Попроще, чем у юристов? Главное, чтоб от этой новой работы и правда не захотелось примерять на себя образ Карениной и выходить под поезд. Пока, все, что связано с этой внезапно обрушившейся на меня перспективой стать директором издательства, выглядит странно и нелепо. Такое ощущение, что все не всерьез. Просто прикол какой-то. Вселенная потешается. Проснуться мешает только то, что каждый день происходит что-то, связанное с этой странной новой жизненной перспективой и сон все продолжается…

Предложения, от которых нельзя отказаться. Или можно?

Я уже сутки под впечатлением от этой новости. Вчера в это же время позвонила неизвестная перепуганная девушка и спрашивала, я ли Ася Лазарева. Тараторила, что документы на почте, что мне их надо распечатать и пойти заверить у нотариуса.

Я ничего не поняла: что за документы? Откуда в этой истории какие-то документы, если я их сама лично не писала, не читала и вообще ничего не знаю про них? Почему я должна нести их к нотариусу? Кроме меня некому сходить к нотариусу? Я думала, что я юрист, который сопровождает сделку купли/продажи журнала, а оказывается, я еще и курьер. Девушка дотараторила: оказывается, я же должна после всех манипуляций отвезти документы в налоговую. Клево, все-таки курьер. Что за бред?!

Ну, почему такие казусы случаются именно со мной? Потом я положила трубку, полезла в почту и сильно удивилась. Мне стало понятно, почему именно я должна ходить к нотариусу и ехать в налоговую. Я не курьер, я даже не юрист, как я думала, я — директор!

Неожиданно. Директор издательства. Сюрприииииз! Никто не в курсе, как это произошло? Я что-то пропустила? Проспала? Это прикол такой? Интересно, были ли в истории мировой экономики еще подобные случаи: когда человек стал директором чего-либо незаметно для себя самого? Ну, кроме случаев мошенничества.

Я еще могу понять, что можно забеременеть и не заметить. Но незаметно для себя превратиться в управляющего бизнесом?! (Если исключить случаи утраты паспорта, когда ты внезапно становишься бесстрашным предпринимателем и инвестором). Стать директором «внезапно»? Это как? О таких вещах спрашивают, не так ли? Делают предложение, хотя бы просто обсуждают… Ничего такого не было! Сегодня постараюсь с этим разобраться.

Дзынь. В почту упал долгожданный договор, вокруг которого мы танцуем ритуальные танцы не первый месяц. Это по моей первой (главной?) работе. Ну той, на которой я сейчас сижу. Не суть. Этот договор — наша сделка века. Мы продаем в лизинг самолеты. Мы мааааааленькие, а контрагенты огрооооомные, в контракте просто руки выкручивают. А надо как-то умудриться остаться при своих двоих. При обеих руках. Буду читать. «… именуемый в дальнейшем Лицензиар….»

А? Что? Кто спит? Я не сплю. Блин. Если честно, то сплю. Заснула на первом абзаце. Да, вечный московский холод — только один аспект девятимесячной зимы. Второй — это мрак, от которого все время хочется спать. От этой сонливости ничего не помогает: ни чай, ни кофе. Хотя, нет, вру, кое-что помогает. Вон Дуся бодро стрекочет по клавишам, не поднимая головы. Совсем не сонная. Маленький нюанс: это стрекотание вовсе не по работе. У нее завелся поклонник. Ничто так не бодрит трудящуюся женщину, как поклонник в мессенджере. Драйв. Скорость реакций и общий эмоциональный подъем хорошо сказывается на работе в целом. Нет, она не задвинула работу, просто сделает все попозже («подумает об этом завтра», как Скарлетт).

Дуся красавица, но она не верит в это. Но это у нас, похоже, «семейное». Я считаю красавицей ее (а себя лохушкой), а она — меня. Говорит, что с моей внешностью, она бы здесь не сидела. Я думаю, что она и со своей внешностью могла бы здесь не сидеть. Хотя, чем здесь плохо? Статная, с аппетитными изгибами, безумно женственная. А ее длинная толстая льняная коса? Когда Дуся укладываете ее узлом на затылке, — это просто чума. И зеленые, немного раскосые глаза под тонкими бровями. О-бал-деть! Но это я ее вижу такой. Она же видит себя «толстой». Чушь это, конечно. И поклонник в мессенджере, неизвестно откуда взявшийся, подтверждает, что я права. Дуся улыбается монитору и хихикает.

— И не стыдно тебе, — пытаюсь сделать обиженный вид (получается так себе, ведь я не обижаюсь), — у тебя муж, сын, а теперь вот еще и поклонник до кучи? У меня вот один Даня (это мой сын) и работа. Нет, теперь две работы и никаких мужиков. Тотальный простой в личной жизни, еще и ты со мной не разговариваешь. Кто там, такой интересный?

Дуся отлипает от экрана и серьезно смотрит на меня, она полна участия:

— Для меня загадка, почему у тебя нет мужика. Я б на тебе сама женилась.

— Спасибо, с этим подождем. Это Миша?

Дуся отрицательно вертит головой.

— Хорошие дела, два, значит, кавалера у нас, — констатирую я факт.

— Да это так — треп, — машет Дуся рукой в сторону монитора, — на фотку в инсте клюнул, сейчас я его разочарую.

— Пошлешь фото с мужем?

— Ага.

— Давай, не рушь мою веру в семейные ценности… Если у меня нет своих, буду охранять чужие.

Телефон тараканом пополз по столу — виброзвонок. До чего противный звук. Моя вторая работа напоминает о себе. Валя спрашивает, кого «взять на обложку».

Валя — главный редактор некоего журнала, которым я как бы должна руководить. Имена называет сплошь мне неизвестные, актеры какие-то. Я и известных-то знаю через одного. Слушаю и чувствую себя героиней в паршивой пьесе. До сих пор не верю, что эта Валя должна мне звонить и спрашивать про обложки! Я и Валю эту толком не знаю. И потом, где я — и где обложки журналов? Я уже молчу про «звезд». Это реально со мной происходит или это сон? Спрашиваю у Дуси, не знает ли она кого из «этих звезд». В ответ она делает мне круглые глаза, тоже никого не знает.

С чего все началось…

Я налила себе чая, посмотрела на капли дождя стекающие по стеклу, на улице пешеходы смешно перепрыгивали лужи. Как быстро иногда случаются перемены, правда, почему-то не те, о которых ты мечтаешь. Я стала вспоминать, с чего все начиналось. Месяц назад одна моя знакомая танцевала восточные танцы на эзотерическом камерном концерте. Я пошла и, естественно, осмотрелась на предмет наличия достойных кандидатов. Как обычно, с кандидатами было туго. Под конец все действо переросло в подобие эзотерической дискотеки, и там вдруг нарисовался мужчина, которого вполне можно было назвать «достойным кандидатом».

Эзотерические мероприятия тем хороши, что там вполне можно блаженно по-дурацки улыбаться и говорить, что угодно кому угодно. Поэтому мы, несколько человек, танцевавших рядом, быстро наулыбались друг другу и даже начали разговаривать. Мужчина, перекрикивая музыку, возмущался тем, что к нему в офис пришел ОМОН, но они счастливо успели что-то там важное вынести. Он рассказывал так, что всем вокруг стало ясно: это его бизнес — и бизнес процветающий. «То, что надо», — наивно обрадовалась я. На прощание «приличный мужчина» всучил мне визитку и взял мою.

Позвонил на следующий день, уже плюс. Многие московские мужчины визитки просят, но не звонят. Коллекционируют, наверное. Или, может, оклеивают ими туалет… Этот позвонил, и позвал гулять. На прогулке я на всякий случай решила уточнить, не женат ли он, и он скромно и мило ответил, что, мол, да, ну, что такого. Жена живет в Италии, а у него здесь бизнес.

«Честно», — подумала я и сказала, что романа не будет, мне религия не позволяет. Хорошо, что он мне не очень понравился, не пришлось сильно расстраиваться.

Как ни странно, энергичный женатый ухажер не исчез при этом с горизонта. Мы теперь как бы «друзья». Моего нового друга зовут Эдуард.

Не так давно Эдуард позвонил и спросил, не хочу ли я выпускать журнал на тему психологии. Рассказал, что давно мечтал издавать периодику на эту тематику, была даже попытка, но неудачная. А тут все так славно складывается: и журнал один очень приличный продается, и юрист ему нужен, чтобы сопровождать сделку, а я — вот она, и не хочу ли я? «Конечно, хочу, — подумала я, — почему бы не подзаработать?». Мы, одинокие матери с детьми, не отказываемся от возможностей заработать никогда, а у меня вот еще ремонт не кончился. Мы с сыном заселились к маме, и я пытаюсь сделать там красоту. Деньги очень пригодятся.

Мне показалось немного странным, что юридическая помощь предполагает не просто составление договора и проверку документов. На меня почему-то посыпались резюме главных редакторов, неглавных редакторов, ответственных секретарей (что это вообще за должность? остальные секретари не ответственные, что ли?) и прочее, и прочее. Неужели человек создал бизнес и при этом остался в неведении относительно того, чем обычно занимаются юристы. Но у нас на работе был небольшой простой, и я позвонила по телефону в одном из резюме. Просто по приколу. «Интересно, как выглядят главные редакторы?», — подумала я. До этого мне все больше приходилось сталкиваться с экономистами и бухгалтерами…

«Все живое»

На следующий день в соседнее кафе буквально ворвалась женщина с охапкой журналов и пламенным воодушевлением во взоре. Она была страшно обрадована моим звонком и спешила посвятить меня во все тонкости издательского дела сразу. Это и была Валя. «Это же, как ребенок», — объясняла Валя, проникновенно смотрела в глаза и прижимала к сердцу подшивку. Я отодвинулась подальше, чтобы не заразиться этой странной болезнью «журнал, как ребенок», и на меня посыпались тонны информации.

Через час я уже была «почтиспециалистом» в области бумажной периодики. А еще Валя знала тот журнал, который мы собрались покупать, и сказала, что его покупать не надо, а надо покупать другой. Тот, в котором она работала главредом — и который тоже закрылся. Но в отличие от того, который мы хотели покупать, ее журнал закрылся совсем недавно. «Все еще живое», — с таинственным придыханием прошептала она. В смысле?! Можно подумать, мы тут про сокрытие трупов разговариваем!

Встреча оказалась очень полезной. Вале удалось ответить на главный мучивший меня вопрос: за что тут платить деньги? (Он же — вопрос о том, что такое «все живое»). Журнал может зарегистрировать, кто угодно. Не велика сложность. Набрать штат, печатать. Но за что тут платить? А ведь мужичок-продавец первого журнала хотел ни много, ни мало пятьдесят тысяч евро. «Живые сети» — вот что, оказывается, стоит денег. Сети — это те места, где люди покупают журнальчики: супермаркеты, киоски. Туда надо «заходить», а это дорого. Даже вход в маленькую сеть из нескольких киосков стоит денег, а ценник за супермаркеты состоит из семизначных цифр. Предмет торга стал понятен, и вскоре в очередную кафешку пришла хозяйка Валиного журнала, блондинка неопределенного возраста. По ней было видно, что она долго, упорно и не из Москвы шла к тому, что имела, и не уступит ни пяди. И точно: блондинка сказала, что ей не хватает на BMW двадцать пять тысяч долларов, поэтому на меньшее она не согласна. Это и была цена вопроса.

Я сказала Эдуарду, что действительно брать надо Валин журнал, это недорого, мы получаем семь рабочих сетей, вход в каждую из которых стоит не меньше десятки, и он согласился. А я подумала, что я молодец, сэкономила человеку двадцать пять тысяч долларов, причем он купит лучший продукт, чем собирался.

Что за бизнес эти журналы? И зачем ему уперлось что-то издавать, да еще непременно на психологическую тематику? Ведь он зарабатывает свои богатства, торгуя аксессуарами и женской одеждой. Никакой психологии и рядом не стояло. Но чужая душа — потемки. Поэтому мы взяли — и уже почти купили Валин журнал вместе с Валей. Теперь Валя, осчастливленная возможностью делать любимое дело, бомбардирует меня именами неизвестных мне актеров. Вот столько всего произошло за этот месяц!

И поэтому сейчас мне пора удирать со спокойной и понятной первой работы на странную вторую — обсуждать там договор, документы и почему-то обложку. Почему я должна обсуждать обложку? Я не понимаю. Все происходит как-то слишком быстро, но я надеюсь, в итоге это будет хотя бы оплачено. И лучше поехать сейчас, чем убить на это выходной. С этой светлой мыслью я докрасила губы, кинула косметичку в сумочку, нашла ключи от машины и посмотрела в окно. Дождь не утих, значит, на метро не получится, пока дойду — промокну, хорошо, хоть машину недалеко поставила, у красных лакированных туфелек есть шанс выжить.

— Фекла, пока, — попрощалась я с Дусей. Она вынырнула из монитора, серьезно на меня посмотрела и сказала:

— Ну, правда, я не знаю, почему у тебя нет мужика. Для меня это загадка.

— Для меня тоже, но я помню, в случае чего, ты на мне женишься, — и, помахав рукой, я вышла из кабинета.

— Даже не сомневайся, — донеслось вслед.

Пробки как Tinder

Включаем музыку, печку и едем! До Садового кольца я доехала быстро, что странно, ибо дождь. Перед Садовым встали. Стою уже полчаса, стояние достигло уже той стадии, когда люди начинают заглядывать в окошки близстоящих машин и разглядывать соседей по пробке. Рядом со мной — новейший, огромный, наглухо затонированный «мерс». Интересно, кто внутри?

Но размышления мои прервала Валя: звенит из трубки тревожным вопросом, когда я доеду. А я не знаю, «когда я», похоже, к ночи. Потом позвонила давешняя испуганная девушка, настойчиво пытавшаяся отправить меня к нотатриусу. Тоже спросила, когда я приеду. Потом еще какая-то девушка по поручению Эдуарда. Еще ничего нет, а уже столько звонков. Ура! Мы проехали метр! Позвонила мама, она тоже хотела узнать, когда я приеду, и сообщила, что она только что пришла с работы, а Даня играет и не слушается. Сыну восемь. Не слушаться в этом возрасте — это нормально. Но это я так считаю. Мама считает, что дети должны быть послушными — и точка.

— Поговори с ним, — сказала мама и сунула трубку Дане.

— Когда приедешь? — строго спросил сын.

— Не знаю, сынок, ты пятый, кто задает мне этот вопрос за последние десять минут.

— А кто первые четверо?

— Валя, две неизвестные девушки и твоя бабушка.

— Кто такая Валя?

Выслушал ответ и сказал, чтоб приезжала скорее.

— Постараюсь, но ты не жди меня, ложись спать, слушайся бабушку, не заставляй ее нервничать.

Я положила трубку и почувствовала себя мерзко. Ребенок скучает, а я куда-то «спешу» в глухой пробке, на ночь глядя. Когда я выходила замуж за его отца, я думала, что все будет по-другому. К этому моменту, по моему плану, у меня должно было быть уже двое детишек — и я должна была бы ими заниматься лично. Все пошло наперекосяк. Не двое. И не занимаюсь. Прусь куда-то, сын на маме. Да, я никогда не мечтала о карьере, я всегда хотела семью и детей, хотя бы двоих. Я обожаю домашние хлопоты, вкусно готовить, наводить уют и красоту. А мне же уже немного за тридцать… А дождь кончился… Я никогда не угадываю, что будет происходить с погодой, а жаль. Час бы точно сэкономила на метро…

Окно соседнего «мерса» приоткрылось, мужчина лет… не знаю даже. Пятьдесят? Или больше? Явно хочет что-то сказать. Да! Иногда люди знакомятся в пробках. На моей практике это второй случай. Первый раз был года три назад, я была еще замужем и, как порядочная женщина, немедленно отвергла кавалера, сообщив ему этот факт. Он ехал за мной пару кварталов и кричал на всю улицу, что даст мне больше, чем муж. Я тогда совсем была дикая, испугалась. Говорю же, что я лохушка. Знала уже на тот момент, что буду разводиться, могла бы хоть в кафе сходить. Чего испугалась? Решено: я буду повнимательнее рассматривать все варианты, предлагаемые судьбой. Под лежачий камень…

Я приоткрыла окошко и придала лицу как можно более приветливое выражение. Что-то вроде: «Да, да, что вы хотели? Ах, вы не помните, как проехать к Красной площади? Конечно, я подскажу».

— У вас очень красивое лицо, с вас хочется писать картину, жаль, я не умею.

Блин, приятно. Ну, естественно, я ему дала телефон, а вдруг это любовь не с первого взгляда? С пятого, например? Ну и что, что сильно старше, мне тоже не шашнадцать, поди. Ура, я подъезжаю, всего каких-то два часа!

Кроличья нора.
Вечер бесконечного дня

Офис у Эдуарда в жутком месте, что есть — то есть. Вроде бы я только что пересекла Третье кольцо, а Москва в этом месте внезапно кончилась — превратилась в глушь. Съехал с эстакады — и оказываешься на темной ухабистой дороге (да-да, не на улице, на дороге). С одной стороны — кладбище, с другой — пролесок, скрывающий железную дорогу. Даже тротуара нет. Интересно, как люди попадают в офис, если у них нет машин? Еще интереснее, как они выбираются отсюда, если вдруг задержались на работе. Уже темно, вокруг ни души, стая бездомных собак облаяла машину. Настоящий треш. Голая парковка в промзоне. Всего пара машин у какого-то серого двухэтажного зданьица. Да, это и есть их офис. Наш офис. Теперь уже. Когда я искала этот адрес в первый раз, то пять раз проехала мимо. Мне просто в голову не приходило, что здесь может быть чей-то офис. Что вообще это здание может восприниматься как потенциальное помещение для офиса. Я все-таки не понимаю, зачем я тут? Ах, да, деньги.

Меня встретила Валя. Случилась невиданная радость: Эдуард выделил редакции комнату. Так и сказала: «Редакции». Смешно. Какая редакция? Они сговорились? У Эдуарда издательство, в котором я якобы директор, у Вали редакция. У меня ощущение, что я в квесте, и они все меня разыгрывают. Мне надо решить: верю, не верю. И от этого решения зависит ВСЁ. Если я не угадаю, то я… Что я? Останусь здесь навеки — и меня больше никто не найдет? За окном полный мрак, где-то вдалеке одинокий фонарь. Через дорогу кладбище. А вдруг они меня тут сожрут?! Я присмотрелась к Вале. Тень отбрасывает, рогов и клыков нет. Она тараторила с такой скоростью, что слова пулями пролетали мимо ушей. Бррр. Бред в голову лезет. Я сфокусировалась на том, что Валя говорит: рассказывает, что уже заказала статьи. Какие статьи? Зачем мне ее статьи? И она уже провела собеседование с менеджером по рекламе, нужно, чтоб я одобрила. Собеседование? Здесь бывают собеседования? Я? Одобрила? Почему я? Зачем мне это? Точно: квест же, непонятно только, в какой момент он начался и что на кону.

Я зашла в большую пустую комнату. Много голых столов, за одним спиной ко мне неподвижно сидит девушка. Даже так? Муляжом обзавелись? И тут она повернулась! Я чуть не вздрогнула. Блин! Живой человек! Как все реалистично. И вот ее я, значит, должна «одобрить». Почему я? Я еще сама ни на что не соглашалась, мне самой еще ничего не предложили! Я себя еще не одобрила!

Девушка начала рассказывать про свой опыт в продажах. Я смотрю на Валю. Серьезно кивает. Какой опыт? Какие продажи? При чем здесь я? Что вообще она должна продавать? Журналы? Кажется, что-то другое. Девушка закончила и смотрит, ждет вопросов. Я что-то должна сказать? Что-то спросить? Это не квест. Я вспомнила дорогу, как Москва превратилась в Немоскву практически за пару минут. Точно! Это московское Зазеркалье, и я тут Алиса. Я посмотрела на резюме, невесть как оказавшееся у меня в руках. Ее зовут Варвара. Кажется, она не в курсе, что мы в Зазеркалье. Смотрит. Глаза зеленые-зеленые, как у меня. В глазах напряженное ожидание. Она всамделишная и нервничает, бедняжка. Искать работу — это так тяжело. Терпеть, как тебя оценивают. Ждать ответа. Какая-нибудь овца будет изображать любезность, а в это время рассматривать тебя, как микроба в микроскоп. Конечно, я ее одобрю, что мне, жалко, что ли? Пусть продает, что хочет.

Валя уже тащит меня куда-то. Идем к Эдуарду. Смена декораций, Алиса глубже провалилась в кроличью нору. Следующий уровень. Мы в Эдуардовом кабинете. Он заждался. Кстати, не мешало бы ему уже мне заплатить. Как бы на это намекнуть? Я не мастер в таких делах. Защищать чужие интересы — это, пожалуйста, а свои — фиг. Я буду что-то мямлить, намекать. Валя что-то бодро тараторит, сыпет вопросами. Я молчу и смотрю в окно. Темнота. Интересно, Эдуард гулял по этому кладбищу? Судя по местоположению и заброшенному виду, оно очень старое. Десять вечера, между прочим. Интересно, маме удалось загнать Даню спать?

— Ну, это пусть Лазарева решает, — эта фраза вывела меня из задумчивости, — она ведь директор.

— Кто директор? — опомнилась я.

— Ты директор. Издательства. Тебе ведь выслали документы? — утвердительно спросил Эдуард, вальяжно покачиваясь в кресле.

Хорошее у него кресло, все такое ортопедическое. Где надо — сеточка, где надо — подушечка. И качается, если хочешь. Но даже кресло не смогло меня сбить с верного пути. Разве в вопросе директорства главное, выслали ли мне документы? Мне кажется, мы перепрыгнули пару ходов? В конце концов, у меня есть хорошая работа, и я в любой момент могу послать Эдуарда с его издательством. Эта мысль вернула мне способность соображать. Я даже вспомнила, что еще можно продавать в журнале, кроме журнала. Рекламные площади!

— Выслали, но мне казалось, что такие предложения делают иначе. Обычно людям не документы высылают, а предлагают что-то. Я не слышала предложения. И вообще неплохо было бы за уже проделанную работу заплатить.

«Уф, — подумала я про себя, — я сделала это, сказала!»

— Хорошо, хорошо, — засуетился Эдуард, — вышли мне на почту, сколько часов ты потратила, расчет, все это, и сколько ты хочешь. Идите там обсудите по обложке, по статьям.

Он встал и пошел натягивать плащ, из чего мы заключили, что аудиенция окончена. Ну что ж, значит документы, в которых я директор, — это всерьез. Можно их и почитать. А Валя зря копила свои вопросы, ни на один она не получила ответа и требовательно уставилась на меня в недоумении. Маленькая, юркая, с быстрыми движениями всегда готовой к подвигу девочки-пионерки-активистки, Валя желала издать журнал прямо немедленно, где-то там уже скопились резюме дизайнеров и редакторов.

— Не спеши, — охладила я ее пыл, — у нас еще ООО не зарегистрировано, мы только договор согласовали с прежними хозяевами.

Октябрь, 2008. Лягушка из «мерса»

Чем пробка не место для ведения дневника? Отличное место! Правда, реально вести дневник получается лишь с большими перерывами. Почти месяц… Уже и забыла, зачем я его завела, этот дневник? Вспомнила! Из-за них, из-за мужиков. У меня с ними явно что-то не то. У меня их нет! Ну, точнее не «их», а «его», мне же один нужен, я не жадная. Я почитала литературу, литература мне указала, что причина, скорее всего, во мне. Я так и знала! Что-то я с ними не то делаю, не тех выбираю, не так себя веду, не туда смотрю, не то говорю? Записываю, чтобы потом прочитать, осознать, поймать за хвост вредоносные паттерны, и тогда…

Ходила с мужчиной из «мерса» в ресторан. Что тут сказать… Когда он открыл дверку в моем авто и помог мне выйти, то я, конечно, вышла. Отчего не выйти навстречу своему счастью? Предполагаемому… Вышла, встала на тротуар, выпрямилась и поняла, что мужчина остался далеко внизу, он заканчивался где-то под моим плечом. «Зря, — подумала я, — зря надела шпильки».

Когда я была маленькая, то жутко стеснялась того, что я такая длинная. Сколько бы отец ни призывал меня гордиться (примерно всем: своими предками, ростом, прочей статью), нести себя высоко и вскидывать голову вверх, я сутулилась и завидовала девочкам среднего роста. И все же мне запомнилась одна мамина история. Была у них на работе Ленка. Ленка была очень красивая и высокая. Несмотря на это, она ходила только на шпильках. А когда ей указывали на то, что бОльшая часть мужчин в их Управлении получается ниже ее ростом, она пренебрежительно замечала, что это их проблемы. До таких высот внутренней свободы я доросла только к тридцати, и то, видимо, не до конца. Иначе бы меня, наверное, не смутил тот факт, что кавалер из «мерса»… коротковат.

Короче, сидеть в ресторане оказалось комфортнее, чем идти пятьдесят метров до него. Начал с комплиментов: у вас, мол, не только лицо, у вас и фигура, вы просто законченная красавица, зеленые глаза, рыжие волосы, у вас, наверное, отбоя от поклонников нет. Я тяжко вздохнула, не жаловаться же ему, что все наоборот. Руки в наколках, но речь идеальная. Видать, из бандитов, но с интеллигентными корнями. Что ж, так бывает с мужчинами из «мерсов».

Я заказала кофе и салат. И до половины салата в попытке оживить беседу честно рассказывала о себе. А потом подумала, что негоже все выбалтывать. Пусть о себе расскажет. Очевидный плюс свидания с тем, кто не особо нравится. Можешь сохранять трезвость рассудка и следить за балансом «я рассказала — ты расскажи». Рассказал. Хорошие дела, он женат! Еще один. Господи, за что мне это?! Детей нет. Жена в Америке. Хорош брак: она за океаном, а он тут знакомится на светофорах. Просто блеск. И вот еще нюансик… Он мне не нравится. Совсем. Я начинаю собираться, так как не знаю, о чем еще тут говорить, и не понимаю, зачем мне это. Говорю, что меня ждет ребенок, мне пора. На прощание снова ручку подал, а она ледяная и влажная. Как лягушка. Бррр.

Я села в машину в смешанных чувствах. Каждый раз ты надеешься, ну, если не на Принца, то хотя бы не на лягушку же! На что-то мало-мальски приличное. Тут все было так многообещающе: машина дорогая, позвонил сразу. И вот: женатый, неприятный мужик, из «бывших» и с лягушиными руками. Это издевательство!

Деньги — весомый довод

Я, как и большинство разведенных женщин в РФ, не могу рассчитывать на алименты. Мой бывший муж занимает приличную должность в госкорпорации, но у него свои взгляды на содержание ребенка. Он полагает, что мне нельзя давать деньги, так как я их потрачу на себя. Я то считаю, что Семейный кодекс здраво решает этот вопрос: купила ли маманя машину, сделала ли ремонт, — это все на пользу ребенку. На машине мы в школу ездим, на ней же привозятся продукты. А в красивой отремонтированной квартире ребенку жить всяко лучше, чем в убитой. Но мой бывший супруг ненавидит меня и моих родственников. Просто для примера: когда он мне отдал машину, то запретил возить на ней мою маму. Соответственно, и алиментов мы не видим. Вдруг я откушу от колбасы, купленной для ребенка?

Я, конечно, все взыскала и даже получила исполнительный лист. #Яжюрист. Подала документ на исполнение. Бывший супруг стал угрожать. И не чем-нибудь, а убиВством! Но я ооочень сильно хотела сделать ремонт. Мы с сыном жили у мамы, и наша старенькая квартира требовала вложений. Я подала лист в Службу судебных приставов и заявление в полицию. Угрожать он перестал, но нерадивый судебный пристав, будь он неладен, взял да и послал лист ему на дом. Вместо того чтобы послать его на работу. Бывший муж мой возликовал, лист порвал в клочья — и теперь ничего нам не должен.

Получить новый исполнительный лист оказалось очень сложно. Надо доказать, что приставы не туда его отправили и что документ уничтожен. Судебные приставы, что-то мямлили и не хотели давать никаких справок о том, как они облажались. Весь этот процесс требовал столько времени на присутствие во всех этих организациях, и именно в рабочее время, что я плюнула и сама заработала на ремонт. Точнее, в долг взяла. Сначала, как и сейчас, работала на двух работах. А потом нынешний арбатский начальник взял меня на полную ставку. Целый год я жила счастливо и спокойно. И вот опять. Вторая работа. Надо решать, идти мне туда директором или нет. Теперь я просыпаюсь и засыпаю с этой мыслью.

Часто бывает, что мы засиживаемся с журналом допоздна. И когда я вывожу из «кладбищенского офиса» Валю, Варвару и девочку дизайнера в одиннадцать вечера, то чувствую себя благородным Лыцалем. А моя старенькая Toyota превращается в верного коня. И мы спасаем заблудших путников (они же Прекрасные дамы, они же несчастные мои сотрудники), которых иначе сожрут стаи бродячих собак. Я сейчас серьезно, кстати, про собак. Они бегут за машиной с громким лаем, а мы удираем.

Все — как фильме ужасов. Вокруг ни души, дорога петляет, тьма тьмущая, а ближайший фонарь на заправке за поворотом. Если бы не мой верный конь, то ноги б моей здесь не было. А Валина и Варварина была бы. Это знаете, чем объясняется? Они тоже тянут детей. Одна полностью одна, другая с невнятным мужем. Они бы и без меня ходили вдвоем с кладбища, то есть из офиса, и отбивались бы, чем попало, от своры собак. Таким образом, мы, одинокие женщины с детьми, самые мотивированные сотрудники на свете.

Ноябрь 2008. Свершилось…

Я бы, наверное, еще думала и тянула с этим директорством, но все как-то сложилось само собой. Сделка была готова, не хватало только юридического лица, на которое оформлять журнал. И в котором я как раз должна была стать директором. Новый номер журнала был собран, можно было отдавать в печать. Сети были рады нас взять «обратно» и тоже ждали юрлицо. Лицо это могло бы издавать, могло бы распространять, могло бы стать пристанищем страждущих, в конце концов. Вся редакция в нетерпении ожидала, когда уже можно будет хоть куда-нибудь в полном составе и с воодушевлением трудоустроиться. Получалось забавно: я над всем этим славно потрудилась, а теперь всех задерживаю. Почему-то мне немного страшновато. А вдруг я не справлюсь?

Все-таки директор издательства — это серьезно. Надо же вывести все это хозяйство на самоокупаемость. Эдуард на сделке заявил, что на прибыль он не рассчитывает, но хотелось бы, конечно, чтобы журнал самоокупался. А я даже и не знаю, возможно ли это в нашем случае. И знания мои о предмете стремятся к емкому понятию «почти ничего». А с другой стороны — это же так интересно… Возможно, мне больше никогда и не выпадет шанс взяться за такое дело. К тому же Эдуард мне заплатил! Причем столько, сколько я ему насчитала по той схеме, что он хотел. Поделила свою ЗэПэ на количество рабочих часов в месяце, получилась стоимость часа моего доблестного труда. Прикинула, сколько часов я потратила на Эдуарда с его журналом, и умножила это на получившуюся в первом действии сумму. И вуаля! Я смогла заработать что-то сверх зарплаты, как и планировала, это круто! Даже не что-то. В этом месяце я заработала две зарплаты. Эдуард не подвел, все-таки он душка.

В это время на моей основной работе было жарко. Мы все лепили эту сделку века с лизингом самолетов, а я там отличилась! В хорошем смысле, не так, как с поисками нового мужа. Я переправила их неудобный договор так тонко, что они захотели его обсудить. Их какой-то Большой Начальник и директор юридического департамента нанесли нам визит, расселись в переговорке, и туда явилась я. Вся такая в образе: стремительная, деловая, в рыжих кудрях, красных ногтях, на каблуках и в узкой красной юбке. Ну, вы поняли. Мужчины в самом расцвете сил охнули, похлопали ресницами и… Короче, согласовали они все наши правки! И мы все подписали! Иногда полезно быть красивой. Теперь наша компания обеспечена на двадцать лет вперед.

Этот факт придал мне уверенности — и я взяла, да и отправила Эдуарду сакральную цифру. Ту, которая устроила бы меня в качестве зарплаты за мои труды. Конечно, больше, чем имела бы в виду в любой другой ситуации, но… Эдуард написал «ОК» — и все завертелось. Я пошла подписывать всю эту дребедень на ООО и директорство к нотариусу. Выходила я от нотариуса со странным чувством, что я почти «женилась» на журнале (тут смайл с обезьянкой с закрытыми глазами). Мама дорогая, но я же выпутаюсь, «если что», да? Я же не совсем тупая, контракт на лизинг я сама готовила и согласовывала все-таки… Надо еще в налоговую эти документы отвезти, кстати.

— Подписала? — грустно спросила Дуся, не отводя взгляда от монитора.

— Подписала, — ответила я.

— И че? — спросила Дуся. — Пойдешь туда? Бросишь меня тут одну?

— Не знаю, стремно там, я как-то до сих пор не верю, что это всерьез и надолго.

Может, ну его в пень?

В телефоне задыхалась Валя. Всегда радостная, тут она была в таком замешательстве, что только с пятой попытки смогла рассказать, в чем дело.

— Там у них кошмар, он орал на курьера так, что стекла дрожали. Они там чуть не описались от страха.

В ходе разговора про кошмар выяснилось, что штатному курьеру фирмы Эдуарда почему-то нельзя ездить по поручениям от журнала. Его же Эдуардового журнала. Дрожащим голосом Валя то ли требовала, то ли просила, чтобы я приехала и разобралась. #Яждиректор. Глупость какая. Что директор может сделать с собственником? Ничего. Попала я. Может, выкинуть подписанные у нотариуса документы в окно, пока не поздно? В налоговую-то не ходила еще.

Плохо, когда не на кого опереться, на кого-то мудрого и знающего. Хочется хоть немного поопираться на мужчину, который защитит, обогреет, пожалеет и скажет, как быть. Я с тоской смотрела в окно, а ручонки сами потянулись к телефону. И я позвонила мужику из «мерседеса». Я подумала, что с ним можно посоветоваться. Он обрадовался. Снова ресторан. В этот раз я подготовилась — никаких каблуков. И славно, ведь кавалер внезапно захотел показать мне квартиру в переулочках Тверской. То есть реально квартиру, а не то, что вы подумали. Его водитель взял ключи в бардачке, провел нас сквозь замки и домофоны. Мы ходили из комнаты в комнату, переминались с ноги на ногу и обсуждали интерьер. Ну, то есть как интерьер. Квартира была добротная, двухкомнатная, с высокими потолками. Хорошая мебель, гостиная и спальня. С дорогим, но на редкость унылым ремонтом: все такое бежевенькое, типа классика и на любой вкус. Терпеть не могу такое. Безликое.

Зачем он мне это показал? Ох уж мне эти странные мужчины, которые многозначительно делают и ничего не объясняют. Видимо, предполагалось, что при определенном ходе событий я могу тут жить. Интересно, где будет тогда жить мой сын? Видимо, его стоит оставить маме, пусть себе там тусуются? Ребенок — это хлопотно: школа, простуды, уроки, кормить, одевать, будить по утрам (это, кстати, у нас очень громко бывает). А тут — будуарная жизнь. Короче, я не проявила энтузиазма. Ну, не умею я так. Даже советов никаких про работу просить не стала. «Красивая девушка с малым количеством проблем», — с сожалением заметил мужчина и уехал на своем сверкающем «мерсе». А я осталась в своей пятнадцатилетней машинке вместе со своим «малым количеством проблем». Ну да, не на улице живу, слава Богу. Надо пока тащить обе работы, подумала я, и газанула.

Он! Но не тот «он»,
про которого вы подумали

Дневник веду почти регулярно, но экземпляр из шестисотого «мерседеса» никак не приблизил меня к поимке вредоносного паттерна. Ни одного. Возможно, ловля паттернов не такое уж легкое дело.

Последние дни ноября… Ноябрь — это месяц, когда шансов на «бабье лето» и теплые деньки совсем нет. Это месяц мужества и стойкости: впереди полгода зимы. Ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, да и апрель туда же. Пора удирать с работы на вторую работу.

Надо сказать, что делать это все труднее. Мой начальник, кажется, смекнул, что я халтурю, но оказался настолько деликатным и интеллигентным человеком, что просто ждет, когда это кончится. Бровь поднимает, если видит, как я несусь по коридору без чего-то шесть. От его терпения и хорошего отношения мне становится еще более стыдно. Надо определяться и переставать морочить хорошему человеку голову.

Моя вторая работа, как спрут, запустила щупальца в мою жизнь. Мне теперь беспрестанно кто-то звонит и огорошивает странными вопросами. «Союзпечать» не хочет нас брать без доплат, слишком длинный был перерыв. Но зато ИП «Чипотарев» согласился и даже заказал больше. «Союзпечать», «Чипотарев» какой-то. Одно надо зарегистрировать тут, другое там. Доменные имена, свидетельства, товарные знаки, типографии. Караул!!

Я прихожу на работу вовремя даже с учетом пробок. Можно сказать, первая, иногда и открываю офис. Это не потому, что я такая пунктуальная, просто я хожу в школу. То есть вожу в школу Даню. А у Дуси сын в садике, она его может и к десяти привести. Сегодня я пришла на работу не одна, я пришла с Ним. И немедля шмякнула Его на Дусильдин стол.

— Что это? — скептически поджала губы Дуся, обнаружив на своем столе инопланетное тело.

— Это Он, — многозначительно сообщила я.

— Да ладно?

— Точно!

Вчера Валя с восторгом и придыханием совала мне под нос тощий журнальчик и всенепременно настаивала на обнюхивании его. Дурманящий запах типографской краски, кажется, на нее влияет сомнительным образом. Я бы грешила на психотропные вещества, если бы точно не знала, что барышня ни-ни. И все же факт оставался фактом: Валя прыгала по редакции нон-стоп полчаса и блаженно улыбалась.

— Я серьезно, — сказала я Дусе, — вот так. А она старше меня лет на десять. И прыгает…

Я показала, как скакала Валя. Не знала, что в сорок лет мы, тетеньки, все еще так прыгучи. Это обнадеживает.

— Понятно, — уверенно сказала Дуся, — значит, там все чокнутые.

— Типа того.

Журнал лежит на столе передо мной. Поверх договоров и кучи юридических документов. Он так сильно отличается от всех моих документов. Он живой. Да, Он страшненький, колхозный. Но он журнал. Настоящий! Его можно читать! И сделала его я! Ну, не только я, но все же.

Может, это шанс? Шанс заняться таким интересным делом, о котором я даже не мечтала? Ну, то есть на «оставить след в вечности» я не рассчитываю, но сделать что-то стоящее, помогающее людям? Это же уже круто! Решено. Я туда пойду. И потом, Эдуард хорошо платит, ведет себя адекватно. Ну, один раз на курьера наорал. С кем не бывает, иногда люди орут, но он платит… Я еще раз полистала журнал. Наткнулась на какую-то статью и… зачиталась. Это журнал, это же целый новый мир! Хочу. Пойду. Буду.

1 декабря 2008 года.
Первый рабочий день

Возможно, я дура. Возможно, я испорчу свою почти блистательную юридическую карьеру этим странным зигзагом, но я сделала это. Переминаясь с ноги на ногу и виновато опустив глаза, я рассказала своему боссу о перспективах освоить издательский рынок. Попыталась убедить его, что дело это опасное, вдруг мне надо будет экстренно бежать, мол, подождите меня, мой дорогой, предобрейший босс. Я буду делать все то же самое оттуда, сидеть просто буду там. Ну, а вдруг это мой шанс, на что-то великое? Пока не знаю, на что именно, но вдруг это все-таки шанс? Невероятно, но он согласился. Дал мне три месяца с сохранением всей моей ЗэПэ. Это не человек — это Человечище, мой кумир среди боссов.

Тащась по пробкам на работу в свой первый день, я пыталась оправдать свое безрассудство еще и тем, что меня всегда тянуло в мир изданий. В юности, читая женский популярный журнал, я восхищалась умными и талантливыми людьми, создающими такую интересную, полезную и красивую штуку. Хорошее чтение — это же почти как машина времени. В том смысле, что с интересным журналом часовая поездка на метро становилась практически пятиминутной. Но потом, как это часто бывает, я «выросла» из женского глянца, а нового, не менее классного, журнала так и не нашла.

Я откровенно злилась, покупая гламурное издание, в котором можно читать от силы одну статью. Да и к ней нужно буквально продираться через дебри сумок, помад, туфлей, модных трусов и прочего барахла. Ну, красиво, да. И я люблю туфли и сумки. Но зачем делать весь журнал из них? А есть что-нибудь почитать-то? Это же журнал, а не каталог? Теперь-то я знаю, зачем столько шмоток и прочих излишеств, Валя объяснила. Это деньги. Деньги, которые изданиям платят рекламодатели, торгующие всем этим добром. Теперь я должна как-то их добывать. Причем добывать, находясь в плохо совместимых с комфортом условиях.

В этом офисе все еще более странно, чем мне показалось сначала. Он напоминает мне самостоятельно изобретенный велосипед. Он вроде бы и едет, но настолько несуразный, что и велосипед в нем можно признать только с третьего взгляда. Казалось бы, все ок. Здесь даже есть кофемашина! Значимость этого незаурядного факта подчеркивается листиком, озаглавленным словом: «Запрещено!». Далее следует список того, что именно запрещено. Список запретов усиливается списком «казней египетских» для нарушителей. По прочтении этого «уложения» желание пить кофе из этой кофемашины у меня исчезло напрочь. Странно, почему ее не обнесли колючей проволокой и не пустили ток? В общем, первое, что я усвоила в новом офисе: от кофемашины лучше держаться подальше. Поэтому притащила свой молотый кофе, завариваю кипятком в чашке, наслаждаюсь.

Лестницу тоже обвешали бумажками формата А4 с кокетливыми завитушками, совсем не сочетающимися с гневно-запрещающим содержанием текста: «… плевать, курить, говорить, сорить. Запрещается, не разрешается, строго воспрещено… Штраф, штраф, штраф…».

Каждому входящему с первых шагов в голову закрадывается мысль: этот офис — прибежище плюющих, харкающих, курящих, невоспитанных, неблагодарных и болтливых дебилов, которых чудом пустили здесь поработать. Дальше входящий задумывается, что собрать в одном месте такое количество недоумков можно только в определенных медицинских учреждениях, но там им обычно не платят зарплату. А здесь должны платить. Чувствуется некое противоречие.

Но это все цветочки. Я даже не буду возмущаться туалетом (единственным!) с обвалившейся плиткой (в общем и целом, существенно хуже вокзальных). Главное же в любом офисе — это люди. А народ тут, увы, тоже странный. Не улыбаются, в глаза не смотрят, по коридорам передвигаются перебежками, в контакт стараются не вступать. От вопросов вздрагивают, от ответов уходят. Обстановочка та еще.

Первый мой настоящий рабочий день в этом месте начался своеобразно. «Вот», — нехотя плюхнул на стол передо мной ноутбук какой-то мужчина. Ни «здрасьть», ни «меня зовут Леша» (или еще как-нибудь). Из путаной речи безымянного ворчуна я поняла, что быть обладателем ноутбука в этой компании — великая привилегия: неизвестно какому сброду, то есть персоналу, их не выдают, но вот мне, Лазаревой, хотя я-то как раз точно «неизвестно кто», пришлось выдать. «Сам» распорядился. Поэтому, уж так и быть, вот он — ноутбук, но вы, ты, как вас там, хотя не важно, имейте в виду, что самый распространенный метод поломки ноутбука — это закрыть его, предварительно положив на клавиатуру ручку и смачно прихлопнув сверху крышкой. Мужчина, так ни разу и не взглянув на меня во время монолога, многозначительно помолчал и продолжил:

— Вы за него материально ответственны, — безымянный сунул мне бумажку для подписи, — если что, будете платить.

— Класс, — сказала я унылому мужику.

Кажется, тут мне не удастся почувствовать себя генеральным директором в полной мере. Прекрасно, значит у гордыни, поражающей сердца руководителей и являющейся смертным грехом, нет шансов. Смирение. Смирение, ну, и одна небольшая шалость.

— Представляете, я пару раз видела ноутбуки. И даже пользовалась ими. Вы не поверите, но на моем предыдущем месте работы у меня тоже был лэптоп! И за несколько лет работы мне ни разу не пришло в голову закрыть его с ручкой внутри.

Ворчун удостоил меня взглядом, почесался и быстро ускакал. Хорошие новости: у нас есть комната, Валя все это дело по-прежнему называет редакцией, но теперь, глядя на стопочки отпечатанного номера, я понимаю, что это слово не шутка. В комнате есть столы и стулья, компьютеры, Валя, Варвара и еще две девочки, которых Валя взяла сама, потому что она же главный редактор. Пока я соображала, что вообще я тут должна делать, ко мне подлетела неизвестная девица с бумажками. В бумажках я ничего крамольного не нашла и подписала, и еще через три дня мне принесли электронный пропуск. Правда, для того чтобы пропуска выдали всем остальным, мне пришлось побегать еще неделю. Ну, ничего, зато я познакомилась с новыми людьми.

10 декабря 2008 года.
Стадо топ-менеджеров

Привет, дневник. Чтобы как-то переваривать эту сногсшибательную новую жизнь, я все пробки трачу на психотерапию с подружками. У меня их, кстати, три: Дуся, Ника и Орлова. С Дусей работали, с Никой учились, потом одновременно развелись и доблестно пытались снова устроить личную жизнь, пока на мою голову не свалился Эдуард с журналом. С Орловой у нас дружили бывшие мужья. Мужей больше нет, а мы все еще дружим. Только что обсуждала с Дусей, что в том, что Эдуард величает часть людей в компании «топ-менеджерами», и в том, как они реально себя ведут, мне видится что-то несовместимое. Объяснить, что именно, я почему-то не могу. Но попытаюсь…

Недавно я в первый раз увидела всех «топ-менеджеров» разом — и невольно подумала: стадо. Была суббота, но Эдуард все равно согнал всех на тренинг, который вел какой-то козлобородый мужик по «учению» некоего Авессалома Народного. В свой выходной «топ-менеджеры» притащились на работу послушать всякую ересь про смешивание эгрегоров и архетипов прямо в подсознании. Я в первый раз увидела сразу двадцать взрослых, прилично одетых людей с таким затравленным и беспомощным выражением лица. Они мне напомнили нечто среднее между наказанными несчастными сиротами и отарой овец в загоне. Нет, даже у овец куда более удовлетворенный жизнью вид.

Это было совсем не то, что я понимаю под словом «топ-менеджер». Они боялись. Они натурально замерли от страха и уныло делали вид, что вовсе и не трясутся. Такое чувство, что здесь все не по-настоящему, и они только изображают из себя «топов», не веря в то, что они реально ими являются. Мне было бы смешно за ними наблюдать, если бы не одно маленькое обстоятельство — я тоже была там. Правда, Самая Главная (после Эдуарда, разумеется) женщина заметила, что я какая-то не такая: «Ты другая, Лазарева». Этим я сильно утешилась, типа, да, я-то не такая, я смелая, независимая и «не позволю!». Что не позволю, я пока не знаю, но по-моему, тут явно стоит что-то не позволить.

Кто тут главный после главного

Я осваиваюсь. Зинаида Борисовна и Нина Семеновна — это как бы второе и третье лица в компании.
Я так поняла, что они подруги, даже с работы они всегда ездят на машине Нины Семеновны. Зинаида Борисовна тут очень важная персона. Нет, не так: Самая Важная после Эдуарда. Но чем именно она занимается, я пока не разобралась, типа всем. Нина Семеновна (а для многих — просто Ниночка) хотя бы понятно, что делает: закупки, ассортимент, зарплаты «топам». Неприветливый предрекатель поломки ноутбуков ручками — муж Нины Семеновны и как бы четвертое лицо в компании, занимается технической стороной примерно всего.

Зинаида Борисовна с Ниной Семеновной удивили меня ничуть не меньше, чем весь странный офис. Вид этих двух дам никак не стыкуется с окружением. Они обе как будто не отсюда. То, как они одеты, укладка, маникюр, макияж, — все идеально и дорого. Редкая женщина может щеголять таким блестящим видом всего и сразу: обычно не хватает либо времени, либо денег, либо сил. У подавляющего большинства российских женщин не хватает всего перечисленного вместе. Мы с девочками из редакции молча относим себя к подавляющему большинству российских женщин. Выглядим мы тоже неплохо, но буковки на нашей одежке не те, да и вид несколько более замотанный. Меня всегда тянет потянуть посмотреться в зеркало в их кабинете, дабы удостовериться в том, что я не выгляжу, как полная лохушка.

У Зины Борисовны волосок к волоску на голове, волосок к волоску в бровях. Если я проторчу у зеркала два часа, то у меня и в этом случае ничего подобного не получится. Многослойный make up! Видно, что Зина Борисовна все наносит по правилам, как учат в модных журналах: основа, тон, румяна и далее по списку. Это вам не мой макияж на светофоре в зеркале заднего вида. В общем, эти две дамы в нашем понуром офисе — как яркие экваториальные птицы в гетто. Странно и то, что в своих «лабутенах», «прадах» и «гуччах» два самых влиятельных лица в компании сидят так же, как и все остальные: лицом к стене. С той только разницей, что на их стене висит здоровенный телек, на котором, как у охранников, транслируется все, что происходит в коридорах и кабинетах. На мой взгляд, этот телек их как-то унижает, как будто надсмотрщицы за рабами в версии 2.0 (все-таки двадцать первый век на дворе).

Муж Нины Семеновны при пристальном рассмотрении тоже оказался приодет вполне брендировано. Эта пара — обладательница двух лапочек дочек. Муж Зинаиды Борисовны обитает за пределами компании на каких-то приличных высотах, а дочка у нее не лапочка, а полная красавица. Короче, вот как надо жить, во всем преуспели дамы, но офис все-таки странный. Ощущение кроличьей норы не покидает.

27 декабря 2008 года.
УПС, или Моя первая зарплата

Прояснились особенности в поведении «топ-менеджеров» в этом месте. Они тут все в ловушке, и я поняла, в какой именно, после первой зарплаты. Да, тут высокие зарплаты, но ты попробуй ее получить. Оказалось, что это каждый раз квест. Пришел волшебный день «получки» и я отправилась к боссам за вожделенными купюрами. Когда я получила то, что получила, то, мягко говоря, была в шоке. Это не имело ничего общего с цифрой, о которой я договаривалась с Эдуардом.

— Минуточку, — озадачилась я, — а что это за деньги? Мы не договаривались о «таких» деньгах. Если это «такие» деньги, то извините. Меня еще ждут в офисе на Арбате, и я, пожалуй, пойду.

Зина Борисовна подняла брови, Ниночка всполошилась. Началось разбирательство, пересылки писем с ОК’ами от Эдуарда, разъяснения, как тут все устроено, и прочее, и прочее. Мне открылся новый, сказочный, невообразимый мир Трудового права за личным авторством Эдуарда. Здесь бесполезно быть юристом, это иной мир, в котором словом «договор» обозначается вовсе не договор, а «договором» может оказаться огрызок бумажки без единой подписи и какого-либо заголовка. При этом юридически верно составленный документ может ничего не значить, а писулька на салфетке может значить «все». Причем это «все» в нем тоже НЕ прописано!

В общем, оказалось, что мне надо отработать двести часов, и они уже посчитали часы присутствия в офисе по данным электронного пропуска, вычли везде час на обед, все поездки (а это еще надо доказать, что они были по делам!). И все дни, когда у меня еще не было пропуска, тоже вычли. С учетом этих двухсот часов и особой манеры их подсчета я получалась совсем не дорогим сотрудником, на Арбате я стоила гораздо дороже.

Правда, к моему изумлению, мой юридический опыт (вопросы о том, не сталкивались ли они еще с некоторыми госорганами по трудовым спорам, рассказы о том, как я получала зарплату в других местах) и решительная угроза немедленного отбытия на Арбат произвели почти волшебный эффект. Зина Борисовна посмотрела на меня очень внимательно и предложила самой себе дописать все недостающие часы. Через десять минут мне выдали все, что я и ожидала. А потом предложили кофе.

Пока я сидела и пила кофе, то поняла, что остальные «как бы топы» квест под названием «Зарплата» проходят не так легко, как я. Кажется, я начинаю понимать, почему выслушивание шизофренических тренингов по субботам не вызывает у них отторжения: во-первых часы, во-вторых… тоже, наверное, часы.

Пожалуй, здесь все-таки есть один «не как бы топ», и это она — Зина Борисовна. Ниночка, столкнувшись с моим возмущением, в основном удивленно хлопала ресницами и говорила: «Что делать, Зин?». Ну вот, пожалуйста, могут же некоторые женщины и замуж нормально выйти, и карьеру сделать. Даже здесь, прямо в кроличьей норе. Я восхищаюсь и вижу, что мне есть, куда расти.

Хозяйство

Вообще же журнал — это целое Хозяйство. Редакция, бумага, новая бумага, сети, типографии, договоры, сайт, новый сайт, управленческий учет, статьи, новые статьи… Не все получается: подлый издательский процесс никак не желает подчиняться графику, и просто невозможно поймать тот миг, когда все отпущенное на работу над номером время исчезает бесследно и бесповоротно. Раз за разом вся редакция с удивлением обнаруживает, что все нужно было уже «вчера», и это «вчера» кончилось два дня назад.

Выходные исчезли из расписания. Без конца что-то «слетает». Заказанные тексты оказываются не заказанными. Авторов не посещает вдохновение. Редакционный «портфель» пустует. Валя говорит, что виноват выпускающий редактор. Выпускающий редактор сетует на отсутствие системы учета задач. Реклама не приходит. У дизайнеров нет нужных программ, а цветопередача их мониторов просто ужасна. Бухгалтерию, у которой они раньше стояли, такой расклад устраивал, а дизайнеры журнала почему-то ропщут, вызывая ненависть айтишников, которым на все это «баловство» жалко денег босса.

Я отвечаю за все это хозяйство. И именно я должна «выходить в мир», то есть обращаться к «властям» торговой компании, составляющей основной бизнес Эдуарда, и попрошайничать. Лестью, лаской и иногда шантажом добывать все необходимое.

Сотрудники торговой компании смотрят на странных людей из редакции с недоверием и легким презрением. Они ждут, когда очередная блажь покинет босса — и он нас разгонит. Босс не разгоняет. И мы вынуждены сосуществовать. В результате «редакционные люди», не по-офисному одетые и в целом инородные в этом месте, с опаской посещают места общего пользования и стараются лишний раз не высовываться из своей комнатушки, в которую утрамбованы все разом. А персонал торговой компании делает вид, что вовсе не шушукается о журнале у нас за спинами.

Я стараюсь не очень часто обращаться к Зине, хотя когда я забегаю утром поздороваться, она всегда улыбчиво говорит: «Заходи», «Обращайся» и «Посиди с нами». Я, конечно, не отказываюсь. Сидим, болтаем, знакомимся. Приятно, что здесь такие прекрасные женщины, что мы понравились друг другу и что есть, куда стукнуться за помощью в случае чего. Но все-таки журнал — это моя работа, поэтому я максимально стараюсь выгребать сама. Ну, по крайней мере, со сдачей номера в срок я должна как-то справиться, это точно в моих силах. Все остальное потом. И любовь тоже потом, даже удобно, что ее нет.

Стас Михайлов
как путеводная звезда разведенок

Сегодня я забежала утром к Зинаиде Борисовне поздороваться и застала там новых для себя людей.
Я еще не со всеми тут обзнакомилась (ну, мне некогда, у меня журнал, решительно не влезающий в сроки). В кабинете было весело, Зина мне кивнула и певуче заизумлялась:

— С ума сойти, вы видели, сколько стоит билет на концерт Стаса Михайлова? Ну, я не понимаааю, как этот Стас Михайлов собирает стадиоооны, ну, кто на него хооодит? Это же разведенки с детьми!

— С детьми? — хихикнул один из мужчин.

— Ну, без детей, не придирааайся, не важно. Просто разведенки. Представляете, они там рыдают у него на концееертах. Я вообще не понимаааю, как это можно выносить? Нормальные люди это просто не могут слушать.

«Разведенка». Меня прямо обожгло это слово.
Я разведенка? Нет, я, конечно, знала, что я в разводе, но что такие, как я, называются «разведенки», не осознавала. В моем кругу таких слов никто не произносит. Видимо, поэтому я наивно полагала себя свободной женщиной, выполнившей социально одобряемую «программу минимум»: замуж сходила, ребенка родила. Дальше могу хотеть снова замуж, а могу и не хотеть, дело мое. Я считала, что это просто анкетные данные, все в курсе: и Эдуард, и Зинаида Борисовна. Оказалось, это значит,
что я «разведенка».

Блин, ну, нет! Так нечестно! Что же выходит: лучше жить с мужем, приобретая навыки ящерицы, быстро залезающей под диван, когда у того испортится настроение? Раньше, мне было ясно, что так жить нельзя, но я не знала, что меня будут назвать таким позорным словом, как «разведенка». Как будто кухонной тряпкой по лицу. Насколько непоколебимо должна быть уверена женщина в своем браке, чтобы называть других женщин таким словом? В этом мире разве можно быть в чем-то настолько уверенным? Ты не знаешь, не упадет ли тебе кирпич на голову и не разольет ли Аннушка масло… А тут брак! Другой человек рядом живет свою жизнь! Хорошо, конечно, что на свете бывают такие благополучные умные женщины, которые так правильно умеют выбирать мужей, что им не приходится потом сомневаться. Жаль, что я не такая…

— Тебе какую конфетку, Лазарева, фисташка или ваниль? — спросила меня Зина Борисовна.

Я вынырнула из своих мыслей и захотела страстно засвидетельствовать, что я никогда, никогда в жизни не была на концерте Стаса Михайлова, возможно, это приблизит меня к сообществу «нормальных» людей. Вместо этого я положила в рот конфетку, которую совершенно не хотела.

Первый вредоносный паттерн ускользает из-под носа

Боже мой, мне срочно нужно замуж, иначе я никогда не смогу считаться «нормальным» человеком.
Я и не предполагала, что статус «разведенок» так низок в нашей стране, а в этом месте он, видимо, стремится к плинтусу. А я совсем не занимаюсь этим вопросом. Я забила на это, потому что у меня же куча более важных дел. Может, я больше и не хочу замуж? Раз забила…

Стоп. Это что — он? Вредоносный паттерн? Оказывается,
я больше не хочу замуж. Вот это да…

Но я хочу! Я знаю, что я хочу любовь, семью, еще детей. Я хочу, но… у меня же куча дел.

Бумс! На этом неразрешимом противоречии паттерн выскользнул у меня из рук, как ящерица, оставив мне только свой скользкий хвост.

Зато благодаря Зине я теперь знаю, что хуже просто «разведенки» может быть только «разведенка», сходившая на концерт Стаса Михайлова. Это знание поможет мне не упасть еще ниже, для этого можно просто не ходить на его концерт. Это просто, с этим
я точно справлюсь.

Глава 2

Москва, 20 мая 2009 года, пробки

Я снова стою в пробке. То же самое вокруг делают сотни людей, тысячи. Несмотря на десять вечера, столичное зло упорно не желает рассасываться. Оно расползлось по всем переулочкам Садового, оккупировало Бульварное, МКАД и прочно воткнулось в окраины. В такие дни москвичей посещает ощущение, что домой они доберутся в лучшем случае через неделю. И то, если бросят машину и залезут в метро. В метро пробки к десяти уже точно рассосались, да и выглядят они иначе. В час пик можно пропустить парочку поездов, прежде чем людская толпа внесет тебя в двери, утрамбовав, как шпротину в банке.

С недавнего времени я стала чувствовать себя в пробках, как дома. Я переосмыслила роль пробок в нашей жизни. Пробка — возможность отдохнуть, побыть одной. Любите пробки! Стою, отдыхаю, наслаждаюсь жизнью. Я уже полгода езжу на новую работу. Не могу сказать, что я к ней привыкла. Но обратно хода уже нет. Мой босс с Арбата подождал три месяца, да и взял нового юриста.

Я езжу к девяти на другой конец Москвы. Два часа туда и два обратно. Но по сравнению с моей новой работой, где звонят одновременно три телефона, кто-то один дергает за рукав, а кто-то другой «вежливо» нависает над головой (самые деликатные просто пишут в мессенджеры), а в почту без конца сыплются письма, письма, письма, дорога по не едущей Москве — это просто релакс. Тепло, любимое радио, спокойно, безопасно. Ну, почти безопасно. Некоторая опасность все же исходит от телефона, но надежда на свои два часа покоя есть, особенно вечером, когда уже довольно поздно. Можно даже спеть.

Мне кажется, если б я не бросила заниматься музыкой, из меня вышла бы неплохая певица. Я люблю попеть в машине. У меня даже распечатаны некоторые слова и записаны на диск «минусовки». Только я начала Барбару Стрейзенд («We may be oсeans away…»), как телефон начал нервно подпрыгивать и выть не своим голосом.

— Лазарева! — я аж подпрыгнула.

«О, нет, только не он…». Что ж такое: десять вечера все-таки. Но это был именно он. Звонил издатель. Да, раньше он был просто Эдуард, а теперь Издатель. И он уверен, что может звонить в любое время суток.

Началось все не так давно. И поначалу было лишь эпизодически. Один невинный звонок в девять, второй через месяц в десять. А потом накатила лавина, которая сбивает с ног, как сейчас. В любое время, в любом месте, с любой темой.

— Лазарева, сколько у нас тираж?

— Семнадцать тысяч.

— У людей тиражи по сто тысяч, — вкрадчиво протянул Эдуард; странный тон…

— У кого? У «Космо»? Но они выходят тридцать лет, а мы полгода…

— У людей тиражи по сто тысяч, — уже ледяным тоном повторил издатель.

Он говорил так, будто я его коварно обманула, скрыла, что бывают такие тиражи, перекрыла доступ к страничке с выходными данными во всех журналах мира — и теперь это может иметь страшные, непредсказуемые последствия.

— У людей тиражи по сто тысяч, если они продаются повсеместно. А мы продаемся только там, где нас берут без доплат! Чтоб «везде», нужен бюджет на продвижение, да и стоимость печати будет огромная.

Я пытаюсь говорить спокойно и аргументировано. Мол, не ведусь на провокации. Хотя слушать эти речи от человека, не позволяющего редакции пользоваться курьерами компании, как-то даже дико. Он считает, что курьер — это слишком большая роскошь для журнала. Курьер роскошь, а тираж в сто тысяч — подайте. Трубка тем временем раскалялась, из нее уже слышался ор.

— Меня не интересуют твои отговорки, Лазарева, у людей тиражи по сто тысяч! Твою мать! У людей тиражи по сто тысяч, я говорил с людьми, сто тысяч!

Я еще раз попыталась вставить мотивированное и логичное объяснение. Но мои слова потонули в потоке брани. Каждая его фраза про сто тысяч выводила его на более высокий виток раздражения. Все выше, выше, выше градус накала. Если бы своей злостью он мог поднимать предметы, то, наверное, мы вместе с машиной уже бы левитировали над пробкой.

— У людей тиражи по сто тысяч, — он быстро достиг нужного состояния и уже визжал.

Он меня не слышит. Что делать? Бросить трубку? Слушать? Орать в ответ? Трубка приросла к руке. Туплю, молчу и слушаю. Я в дурном сне или только что сошла с ума прямо тут, в пробке? Может, это розыгрыш? Я хорошо помню, только сегодня утром он активно осуждал большие тиражи, придирчиво спрашивал, зачем мы напечатали аж семнадцать тысяч, зачем так МНОГО, такая дорогая печать, и вероятно, большие тиражи печатают одни дебилы. Да-да, так и сказал… Утром. И вот, каких-то десять часов спустя, все стало наоборот. Почему?

— Я встречался с людьми, в других журналах тиражи по сто тысяч, — гремел Эдуард, — б… ть, это твоя работа, Лазарева, гора родила мышь, ты не успеваешь одно, так сразу начинаешь не успевать другое.

— Но сегодня утром ты говорил совсем другое…

— Лазарева, я хочу тираж сто тысяч, это ты, ты должна была сделать, твою мать… Ты. Должна. Б… ять, … мать, хрена… завтра.

Наконец он отсоединился.

Чувствую себя прибитой. Как будто мне от души дали чугунной сковородкой по башке. Утром этот тираж был плохой, потому что был слишком велик, а вечером он стал плохой, потому что слишком мал. Когда произошла трансформация? Почему она произошла? Кажется, куда-то делся кусок реальности.

— Ну, что, курица! Допрыгалась? — это я спросила сама у себя, — Ты думала, он только на других орать будет? А ты будешь вся такая деловая и в белом?

Мужик в соседней машине с интересом наблюдал, как я разговариваю сама с собой.

— Че смотришь? Почему тираж не сто тысяч еще? — я гавкнула в закрытое окно и, тут же застеснявшись этой несдержанности, нырнула в образовавшуюся в потоке машин дырку.

Что это было только что? Ведь Эдуард умный и интересный мужик. А тут вдруг сам себе перечит. Визжит… Мне вдруг стало даже жалко неадекватного Эдуарда. Зачем так делать? Он здоров? Может, он бесноватый? Мама говорит, трубку надо крестить.

Я вспомнила потерянные лица «как бы топ-менеджмента» на коллоквиуме. Вот, значит, как они живут. А как ведут себя умные люди в таких ситуациях? Что они делают? Как отвечают? Наверное, они в них не попадают. В них попадают такие бестолковые самонадеянные лохушки, как я… You are welcome, Ася Лазарева. Теперь ты среди них. Такая же овца. Мы еще смеялись с Дусей, мол, как долго я буду до их кондиции доходить. Зря смеялись. Оказалось, недолго. Дошла!

Может, умные цельные личности сразу берут и уходят, не взирая ни на что? Но я не готова! И куда? А как же журнал? Журнал же не виноват. Редакция не виновата. Что будет с девчонками, если я все брошу? Да и для меня самой полгода опыта — слишком маленький срок, чтобы найти приличную должность в другом издательстве. Блин, это ж надо было так вляпаться… Я работаю с девятнадцати лет. И на госслужбе, и в банке, и больших, и в маленьких компаниях. Но такого еще не видела.

«Какой тираж в сто тысяч? Он головой ударился?»

Сети за этот тираж ценничек выставят в пару миллионов евро, наверное. На этом поборы не кончатся, надо будет каждый месяц еще и доплачивать за право торговать. А официальная торговая наценка — это так, «мелочь», малозаметный бонус для сетей. Они это и за деньги-то не считают. Суммы, которые они получают за «вход» и в качестве «доплат», в десятки, а то и в сотни раз превышают прибыль с наценки».

С прессой в отечественном ритейле дела обстоят именно так. Все осложняется тем, что все эти расходы никак нельзя «повесить» на читателя. Кто будет покупать журнал стоимостью с банку красной икры? Вся надежда на продажу страниц под рекламу, именно это должно давать основной доход. Но мой издательский дебют несколько осложнил тот факт, что на дворе стоял печально известный всей мировой экономике 2009 год. Мало того, что интернет уже основательно откатил золотую эру журналов в прошлое, так еще и кризис доедает остатки некогда жирного рекламного пирога. Многие деятели всерьез обсуждают, как скоро журналы исчезнут вообще, как явление. Реклама пропала даже с «наружки». Голые щиты бесстыдно предлагают сами себя повсюду — и на окраинах, и в центре Москвы: «Здесь могла быть ваша реклама». В области же они попросту неприлично зияют пустотой, не унижаясь до каких-либо предложений. Проще говоря, рекламы нет почти ни у кого, что же говорить о маленьком, никому не известном, одиноком журнальчике, не предлагающем ни сплетен, ни порнухи, ни даже программы ТВ?

В таких мрачных мыслях, я пробиралась в пробке к дому. Все удовольствие от своего часа покоя было напрочь испорчено. Однако все-таки утешает, что такая лохушка не одна я. Те несчастные на тренинге, которых я назвала «стадо топ-менеджеров», получается, не такое уж и стадо. Вот не суди и судим не будешь. Это просто люди. Им тоже некуда деться.

«У меня зазвонил телефон»

Следующий звонок не добавил радости.

— Ася, у нас нет вашей бумаги, — сообщил менеджер из типографии.

— Как нет? — кажется это хуже, чем матерящийся издатель. — Нам же сдаваться через неделю?

— Мы можем напечатать вас на такой же, только граммаж другой, зато она не будет так просвечивать, как ваша нынешняя, — радостно щебетал менеджер.

— Ага, и цена за печать будет в два раза выше, спасибо, пусть просвечивает.

Спустя полчаса торгов, просьб, уверений в вечной верности, шантажа и звонков конкурентам проблема как-то разрешилась, нашлась в другой типографии нужная бумага.

Снова зазвонил телефон.

— Але, мам, купи что-нибудь поесть?

Я что, не оставила ребенку еды? Почесала лоб, мысленно погружаясь в недра холодильника.

— Даня, борщ в холодильнике. И котлеты, ты их ел?

— Ну… хрум-хрум… невкучный, — сынок дал оценку борщу, хотя было прекрасно слышно, что он догрызал печенье, презрев и первое, и второе из холодильника.

— Невкусный, потому что греть надо?

— Ну, мам, купи что-нибудь вкусного, острых крыльев, например.

— Сынок, ты хочешь, чтоб я ночью за крыльями перлась?

— Ну, тогда колбасы, печенек и хлопьев, — сжалился сынок.

Ой, а на завтрак-то еды и нет, в магазин придется ехать. Я вспомнила, что #яжмать, и уставилась на часы. Почти одиннадцать, домой, значит, не раньше полуночи попаду.

Снова телефон. Мама. Мама мой тыл. Слава Богу, мама с работы приходит в семь. Помогает. Но в тылу не все гладко.

— Он ничего не ест и спать не ложится, я предлагала борщ, котлеты, и у меня нет сил печь пироги, хотя я собиралась, я даже тесто поставила, но у меня давление.

— Мам, какое тесто?! Ложись, отдыхай, ночь уже на улице.

— Но он играет, — не сдавалась мама, — и я не знаю, делал ли он уроки. Ты можешь что-нибудь ему сказать, чтоб он шел спать. Ты не знаешь, он делал уроки?

— Не знаю, — стыдливо призналась я и отметила, что мысль о Даниных уроках вообще ни разу за день не стукнулась в мою голову. Вот, значит, какая я ужасная мать. Потом я долго пыталась воззвать к Даниной совести. Воззвание удалось, но дало совсем не тот эффект, на который рассчитывала мама. Даня не пошел спать. Он вспомнил, что он не сделал уроки и даже не знает, что именно задано. Договорились, что сын все сам узнает и будет тихонечко делать, а бабушка ляжет спать, ей рано на работу. Утопия, конечно. «Окаянный отрок» не может ничего делать «тихонечко», и бабушка не ляжет. Она на посту. Я гадкая мать и отвратительная дочь. А еще несостоявшийся директор. Дура, короче.

Я включила музыку погромче, облилась термальной водой, чтоб согнать усталость, и повернула в сторону супермаркета. Ну, и ладно, зато если бы я была все еще замужем за Лазаревым, то в текущей ситуации ночных закупок точно заслужила бы матюков за неорганизованность. Но это в прошлом, ура! Приободрившись тем фактом, что теперь я могу совершенно свободно и безнаказанно закупать продукты ночью, не будучи обруганной, я бодро затрусила ко входу, гремя тележкой.

Ладно, вполне можно гордиться тем фактом, что такое ничтожество, как я, сумело выпутаться и наладить себе и сыну спокойную и безопасную жизнь. Ну, почти спокойную.

— Надо с ребенком дома разговаривать по-французски, я ей говорила, она же французский знает. Нет, она все по-своему сделала…

Я проснулась на этой фразе, прозвучавшей за моей спиной, и обнаружила, что все уже покидала в тележку и, почти лежа на ней, задремала в очереди в кассу. Лежа, потому что каблуки к вечеру становятся просто невыносимыми — адской занозой в каждую пятку. Снизу зудели ноги, сверху — уши. Рядом женщина лет шестидесяти выговаривала мужчине: «По-французски надо с ребенком дома говорить, я ей давно говорю, уже бы давно могла уехать, нашла б там себе мужика, жила бы сейчас на Лазурном берегу, нет, она сама умная…».

Еще одна без мужика, и кто ее осуждает? Мать! Бедная девка. Видимо, сама растит ребенка. А раз сама, значит, обычный репертуар общения с ребенком: вставай, завтракай, иди в школу, делай уроки, ложись спать. Причем «делай уроки», скорее всего, по телефону. Ну, потому что ты ребенка видишь час утром и час вечером. А может, вечером и не видишь. Приходишь, когда он спит. И вуаля, чудеса эффективности: на эти два часа мать еще и превращается в репетитора. Класс! Вообще успеть бы хоть раз за сутки с ним поговорить. Узнать, чем он дышит, что думает. Времени ни на что не хватает. Работа от ночи до ночи. Зато свобода, ура, я, Ася Лазарева, целая (не путать с цельная) самостоятельная женщина. Красота и независимость!

Закидываю огромные пакеты в багажник. Давай, Лазарева, левой, правой, левой, правой, ты же почти весь день сидишь, пошевеливайся, это твой фитнес. Удобно — тратиться на абонемент не надо. Мужчина в машине рядом сидит «зырит», сейчас дырку просмотрит. Лучше б вышел и помог. Чего зря смотреть? Блин, пальто об бампер испачкала. Вот когда люди моют машины? Когда они успевают? Глазеющий чувак уехал, не стал заморачиваться. Ну, правильно, зачем ему женщина в грязном пальто.

Кажется, с этим миром что-то происходит. При таком обилии людей в этом городе, в этом гипермаркете и даже на этой парковке никто никому не нужен… И даже если ты все еще молода и прекрасна, у тебя все равно мало шансов встретить кого-то подходящего. Кажется, у мужчин нет сил на знакомства, их хватает только на «посмотреть». Они не хотят ничего всерьез. А среди таких, что якобы хотят, сколько тех, что пьют, или, как мой бывший муж, бьют? Если вычесть всех их, кто остается? Похоже, мои мечты о новой семье не сбудутся никогда. От этой мысли и воспоминаний о том, что сегодня вечером меня славно обматерил работодатель за то, что нельзя и не нужно делать, я почувствовала себя самой несчастной и самой одинокой женщиной на планете. Еще я до кучи вспомнила «разведенку», и мне захотелось расплакаться и напиться одновременно. Но мне нельзя. Завтра в школу. И на работу.

Гордые женщины и звезды

Дневник веду неравномерно. Я к нему кидаюсь, когда становится совсем тошно. Перелистываю страницу назад. Выходит, уже два дня подряд мне «совсем тошно»? Все это время — после скандала с издателем — ощущение, что я получила чугунной сковородкой по голове, так и не прошло. Но сегодня есть дело поважнее, чем растрепанные чувства по этому поводу. Утро началось с запихивания брыкающегося PR-директора в машину. Утро было солнечное, и PR-директор обычно бывала солнечной. Но не в этот раз. Роскошная грузинская принцесса, пышная и дышащая нежностью Эллочка запихивалась в машину только из уважения ко мне, приехавшей лично забирать ее из дома.

У PR-директора нашего журнала Эллы Георгиевны редкий талант: она теплая, как русская печь или шуба из чернобурки. Звезды, политики и чиновники, продавцы, секретари и полицейские начинают душевно льнуть к ней спустя пять минут общения. И даже, если она исчезает с их небосклона на пару лет, встретив ее на мероприятии, искренне кидаются к ней целоваться. Я лично это не раз наблюдала. «Родной, — обнимает Эллочка тех, кого принято именовать „селебритис“, — ты где был?». Она говорит это так задушевно, будто все эти годы она только и делала, что думала об этом человеке.

Сейчас Эллочка выглядит потухшей. Я не могла не приехать, я знала, что иначе Эллочка даже не подумает ехать на работу. Она, как и я, столкнулась с подавляющими силами противника, то есть издателя, но в отличие от меня уже даже не сомневалась, что надо уходить. Потому что именно так делают гордые дочери гор. Повиснуть у нее на груди и удержать — такова моя сегодняшняя утренняя миссия.

— Эллочка, ну, потерпи, все наладится, зато мы сделаем классный журнал, а Эдуард перебесится, или мы найдем к нему подход, вот Зина же с ним как-то работает уже пятнадцать лет, — я несу первое, что приходит в голову, потому что остаться без хорошего пиарщика совсем не в моих интересах.

— Нет, нет и нет, — почти рыдает Эллочка, — он не перебесится, это такой сорт, у него проблемы с головой. Я знаю, у меня отец такой. Я ему таких людей в этот вонючий грязный офис привожу, меня саму каждый раз тошнит, когда я туда иду. Это не моя работа — высиживать часы в офисе, а Зина деньги большие получает, это не наши с тобой две копейки.

Эллочку я считаю главной удачей — моей лично и всего журнала. Обложка — это самое главное, если ничего другого (читай: бюджета) для маркетингового продвижения нет. Те, кого предлагает наш главред-интеллектуал Валя, обычно мало узнаваемы, а у Эллочки куда более весомые возможности. Мне уже после пилотного номера стало ясно, что звезды первой величины так же «досягаемы» для маленького журнала, как космический спутник для монтера на стремянке. Обычно. Но тут на арене появилась Элла Георгиевна — и с игривостью иллюзиониста решила эту проблему. Теперь процесс «доставания» звезды выглядит так.

— Пьетросяна хочешь? — спрашивает Эллочка, прихлебывая кофе из маленькой изящной чашечки и листая очередной видавший виды толстый еженедельник, которых в ее необъятной сумке обычно водится штук пять за разные бородатые годы. Я отрываюсь от компа и задумчиво засовываю нос в огромное ведро с кофе. Сижу и думаю, кто вообще может захотеть Пьетросяна на обложке?!

— Нее…

— Яромольника? Верняка?

— Да, их можно, особенно Яромольника.

— Да, да! Яромольника! — Валя забегала по редакции.

— О, вот же Колин телефон, а я его в красной книге искала, Колю хочешь? Баскакова?

— Баскакова?! Круто, Баскакова надо брать.

— Нет, вы что?! Ни в коем случае! Он же попсовый, — Валя не хотела Баскакова.

И так до бесконечности, пока редакция не придет к согласию. А потом начинается магия. Эллочка берет трубку и, что-то промурлыкав про общих знакомых, начинает представлять наш никому, честно признаться, не известный психологический журнал. Она делает это с таким воодушевлением и восторгом, что каждому начинает казаться, будто весь мир только и говорит, что об этом удивительном, прекрасном, великолепнейшем журнале, по волшебству меняющем жизнь каждого, кто к нему прикоснется. Остается только краснеть и стыдиться своей дремучести.

К «своим» звездам Элла Георгиевна обычно не допускает абы каких журналистов, но в нашем своеобразном издании «право первой ночи» (честь интервьюирования звезды) всегда с гордостью преподносится самому издателю. Но что самое удивительное: тот запросто может не оценить и отказаться. То звезда не та, то настроение не то, то… Если отказывается босс, еду обычно я. Юрист. Директор. А теперь еще и интервьюер.

На хозяйстве

С тех пор как я покинула кабинет на Арбате и оказалась в комнате между кладбищем и железной дорогой, разделяя это Зазеркалье с растерянными редакторами и дизайнерами, на меня обрушилось столько дел, что какие-то там интервью уже ничего не меняли. Я даже не успела удивиться тому факту, что и года не прошло, а вместо лизинга — интервью. Я вообще не успела ничего почувствовать: ни обрадоваться, ни расстроиться, просто потому, что все происходит слишком быстро. Уже в самый первый раз все прошло на удивление буднично, будто всю жизнь этим занималась. Но процесс мне понравился. Оказывается, делать интервью — это так интересно! Сначала человек закрыт, но потом привыкает к тебе, расслабляется и начинает говорить то, что думает.

Только я обрадовалась, что теперь у журнала есть Эллочка и хотя бы обложки будут с узнаваемыми и любимыми публикой людьми, как вдруг — гром среди ясного неба. «А сколько часов у Эллы?». Вопрос от издателя, разумеется. Я уже знаю, что это очень плохой вопрос.

Наглость, с которой Эдуард подменяет понятия, документы, законы и вообще общепринятые правила впечатляет. Но мы находимся внутри системы и вынуждены подчиняться ее правилам. Эдуард Витальевич очень гордится своей системой трудового права. Каждого, кто устраивается на работу к Эдуарду Витальевичу, тот долго допрашивает о количестве времени, которое кандидат тратил на работу на предыдущем месте. Обычно, кандидат стремится подать себя в наилучшем виде, всячески распушает хвост и немного преувеличивает. Тут-то Эдуард Витальевич и подлавливает простачка. Пока я тут работаю, то повидала «счастливчиков», у которых зарплата рассчитывается из 220, 240 и даже 260 часов в месяц. Причем все эти люди, так и не могли объяснить, как это произошло, потому что никто в куске бумажки без подписей даже не заподозрил важный документ. Но многие не уходят: неудобно, отработав только месяц или два, менять компанию, да и хороших работ не так уж много вокруг.

Можно перевыполнять планы, не есть обеды, ставить трудовые рекорды, приносить в компанию миллионы, — ничто не уменьшит количество часов, их требуется непременно «отсидеть». Айтишники называют человеко-часы «жопо-часами». Как же они правы!

Я сначала думала, что весь этот бред случился оттого, что Эдуард никогда не работал ни в одной мало-мальски приличной компании. В молодости он немного побыл военнослужащим, мечтая о богатстве и только. Поэтому он ничего не знает об обычной организации дел в других компаниях или учреждениях. А тот факт, что из лихих девяностых Эдуард выплыл со своим довольно устойчивым бизнесом, внушил ему уверенность в собственном гении. Так что Эдуард с ощущением полной вседозволенности погружается в нормотворчество, предусмотрительно не отражая это ни в каких документах, поэтому мы все немного в Нарнии.

Да, я заметила тут еще одну диковину. Помимо жопо-, то есть, простите, человеко-часов босс желает присвоить практически все, что только можно получить с сотрудника. Творческие способности, связи, знакомства, как в случае с Эллочкиными контактами. А в целом босс вполне милый человек, он даже опасается за свою карму, мол, не испортить бы ее нехорошими делами. Этот факт вселяет в меня надежды на лучшее.

Ничего чужого не забыл?

Так вот, про «жопо-часы». Я-то приучена к трудовой дисциплине чуть ли не с детства, а вот Эллочка оказалась совершенно не приспособлена к такому графику. Более того: гордая грузинская женщина дерзко считает его вредным для своей квалификации. Об Эллочке я, конечно, позаботилась. У нее даже во вшивой бумажке никогда не было прописано двухсот часов, что само по себе уже расстраивает издателя. Ни у кого в редакции, кстати, нет обязательных двухсот часов. #Яжюрист. Я чту гарантии, предоставляемые трудящимся законом. Но Эллочка с трудом высиживает в офисе и сто шестьдесят восемь часов. И это позволяет боссу полностью обесценить Эллочкины результаты в виде именитых людей на обложках и кучу PR-проектов для основного бизнеса Эдуарда. Зачем?! Я не понимаю его. Вместо того, чтобы решать реально существующие проблемы или хотя бы не мешать, он вцепился в единственное, что нормально работает.

Это, кстати, лишь одна сторона медали. Есть и вторая: контакты. Контакты Эллочки хранятся в ее голове и в ее священных еженедельниках. Распухшие от возраста и весьма потрепанные, они обитают в обширных Эллочкиных сумках. Эдакие видавшие виды гроссбухи. Эллочка ими очень дорожит. Эдуард быстро понял ценность Эллочкиных контактов и потребовал занести их (бесценные, нажитые непосильным трудом!) во внутрикорпоративную базу. Любой пиарщик вам скажет, насколько это низкое непотребство и непотребная низость. Ведь пиарщик — это и есть огромный набор работающих контактов. Эллочка собирала свой багаж почти двадцать лет, и тут — «отдай». Этим своим шагом Эдуард окончательно добил PR-директора. А в качестве обоснования этого требования был приведен такой аргумент: «Ну, она же представляется нашим PR-директором».

Эллочка намылилась на выход, что и понятно. Но я-то этого никак не могу допустить. Если у нашего журнала не будет хотя бы нормальных обложек, то я ничего не смогу с ним сделать. И тогда зачем я тут? Обратно на Арбат путь заказан, мой босс взял другого юриста. Короче, отступать некуда. В этом деле нам с Эллочкой требуется помощь, и я знаю, куда за ней идти.

Тот самый кабинет!

Мы с Эллочкой приехали и сразу почесали в кабинет к Зине и Ниночке.

— Доброе утро, родная, — горестно молвила Элла Георгиевна, целуя разодетую в Chanel и Celin, идеально накрашенную и идеально причесанную Зину.

— Я не могу так работать, я ухожу, — Эллочка готова была зарыдать, но кое-как держалась.

Только она открыла рот, чтоб продолжить, как вдруг дверь с грохотом распахнулась. Скорбная сцена была разрушена ворвавшимся в кабинет вихрем. В вихре наблюдались ранняя лысина, небольшое брюшко, смешные мимика и жесты и слышались много-много слов и заливистый смех. Это к нам влетел сияющий начальник отдела оптовых продаж (он же «начальник опта»), он же Славик. Полноватый невысокий молодой человек лет тридцати с глазами навыкате, крупными губами и армянским носом. Что было совершенно оправданно в его случае, так как армянином он и был.

Кому-то юноша мог бы показаться даже страшненьким, если бы не живость его лица и не обезоруживающая улыбка. Она у него была такая широкая и счастливая, во все тридцать два ровных белых зуба, что, глядя на него, невозможно было не расплыться в ответ так же широко и счастливо, позабыв обо всех своих сложностях. А когда Славик начинал говорить, всех вокруг обдавало жаркой южной волной обаяния и веселья. В общем, как только он открывал рот, то становился абсолютным красавцем. Да, и так тоже бывает.

— О, Зиночка, какая прическа! У тебя новый стиль? Новая юбка? Ооо, встань, повернись, уууу, ооо… Боже мой, ты так хороша сегодня! — причмокивал начальник опта так, словно на него снизошло откровение и он наконец увидел ЕЕ! Самую красивую женщину во вселенной…

— Ну, Слааавииик, — зажеманничала Зина Борисовна, но тем не менее встала и повернулась, давая Славику рассмотреть себя.

Мы с Эллочкой поотрывали рты от удивления, но сразу их закрыли и вежливо заулыбались. Ниночка тоже принялась нахваливать Зину Борисовну. Кажется, все происходящее удивляет только нас с Эллочкой. Зина Борисовна все воспринимает как должное и прямо цветет от ста пятидесяти цветастых Славиковых комплиментов.

— О, боже, какая ты, уфф, аппетитная, я б тебя… — тараторил Славик, закатывая глаза, закусывая губу, потирая пухлые ручки и прямо дрожа от страсти. — Ух! — и он слегка шлепнул Зину Борисовну по пятой точке.

— Ну, Слааавииик, — Зина Борисовна, довольная, как слон, усадила свой зад обратно в кресло.

— Ниночка, доброе утро, — фейерверк обратился к тихой, но тоже очень модной Ниночке.

Когда Славик повернулся так, что Зина Борисовна не могла видеть его лица, то он подмигнул Ниночке и нам заодно. Незаметно для Зины, но ободряюще похлопал Ниночку по плечу и умчался. Каждой из нас досталось немного его внимания. Нет, даже не так, каждая из нас на секунду почувствовала, что это она самая красивая в этой комнате. За исключением Зины, той досталось столько «любви», что, по идее, на этом топливе можно протянуть до конца дня. «Вот же обаятельный паршивец, — подумала я вслед исчезнувшему Славику, — всю сцену скомкал». Всерьез на Славика сердиться было невозможно.

— Я ухожу, Зина, — Эллочка не поддалась сексуальным флюидам Славика и не сбилась с мысли, — объясни ему, что в редакциях не считают часы. Я уйду, и журнал умрет. Все журналы, из которых я уходила, закрывались, — пригрозила Эллочка и равнодушно уставилась перед собой.

Зина Борисовна забеспокоилась. Я не в первый раз пью кофе в этом кабинете, и я давно разрекламировала Эллочкины возможности. Зину Борисовну Эллочкины возможности радуют, она хочет в бомонд. У нее все в жизни есть, а вот бомонда нет. Бомонд, которым поманила Эллочка, с ее уходом грозил окончиться, так и не начавшись.

— Что делать, ну, он такой, — (он — это, понятно, Эдуард), — ну, вы ему там напишите, какой-нибудь отчет, что Элла на встречах. Вы думаете, вы одни такие? Он неделю уже дерет весь офис, Нинка рыдала вчера опять, у Славика давление скакнуло.

Зина не особо хотела «вписываться», похоже, она надеялась, что бомонд не уйдет вслед за Эллочкой, а каким-то образом сам прирастет к журналу, а заодно и к Зине. Но я-то знаю, что нет. Не прирастет. Даже если я буду землю рыть. Я и так ее рою.

Мы с Эллой сидим и киваем. Но это не умаляет нашей решимости.

— Зина, мне сорок лет, — Эллочка перешла к жестким мерам, — я двадцать лет в профессии, я не маленькая девочка. Его мои отчеты не устраивают, он не видит мою работу? Значит, нам не по пути.

Зина Борисовна недовольно поджала губы.

— Ну, я не знаю… Ты говорила с ним? — она смотрела уже на меня.

— Конечно, ничего не хочет слышать, уже написал мне двадцать писем о том, что PR-директор не вырабатывает своих часов, моих ответов не читает. У меня ощущение, что я общаюсь со стеной. Получается, кого Элла ставит на обложку, неважно. Важно, только то, что она не сидит в офисе столько, сколько ему хочется.

— А контакты, — Эллочка смахнула натуральную слезу, оплакивая свои связи, — как ему в голову пришло потребовать мои контакты?! Даже если он их получит и позвонит, то с ним разговаривать никто не будет, я годы потратила, чтоб эти люди подружились со мной, устраивала мероприятия, бесплатно звала прессу на их мероприятия, помогала во всем.

Эллочка была так возмущена, что возникло ощущение, будто бомонд только потому и жив, что окружен жаркой Эллочкиной южной заботой.

— Одних хачапури сколько напекла, — то ли в шутку, то ли всерьез ляпнула я.

Зина приподняла бровь и внимательно посмотрела на Эллочку, словно желая посчитать, сколько именно хачапури скормила Эллочка бомонду, а на самом деле, видимо, надеясь удостовериться, что так и будет — и бомонд не станет разговаривать ни с кем, кроме Эллочки, даже если Эдуард завладеет ее «гроссбухами».

— Ну, Эллусик, ну, он такой, что с этим сделаешь? Но я обязательно попробую поговорить с ним.

Ура! Зина Борисовна согласилась с ним поговорить, это было то, за чем мы, собственно, и приходили!

— Скажи ему, пожалуйста, что он всегда сможет взять милую девочку с дипломом PR-специалиста и без опыта работы. Она с радостью будет сидеть с девяти до семи, но на обложке в результате окажутся люди, которых никто не знает, — я подсовываю Зине удобный и весомый аргумент в предстоящем диалоге, — с таким же успехом Эдуард может сам себя на обложку поставить или вот вас с Ниночкой. Второе Лицо посмотрело на меня внимательно и с определенной благодарностью: этот довод существенно облегчает ее задачу.

«Все страньше и страньше»

Звонок с охраны сообщил, что пришел Он. Мы с Эллочкой быстренько встали и двинули в коридор. Не стоит давать издателю лишний повод для раздражения, он и сам его найдет. Кажется, я начала понимать, почему люди здесь двигаются короткими перебежками, не поднимая глаз. Поначалу мне казалось, что они только делают вид, что идут, на самом деле они передвигаются по-пластунски, стремясь слиться с окружающей средой. Теперь я знаю — не казалось. В эмоциональном смысле так и есть; все обитатели офиса стремятся стать незаметными, Господи, что должно происходить в офисе, чтобы люди начали себя так вести? Неужели для этого достаточно одного подсчета часов? Или он тут их ест, сотрудников этих? Навстречу по коридору, озаряя его своей фирменной улыбкой, летел Славик.

— Девочки, вы там поосторожнее в этом кабинете, — бросил он, не сбавляя скорости и не глядя на нас (вел себя, как в шпионском кино), — там ничего нельзя рассказывать, это очень нехороший человек.

Он исчез из коридора, как Чеширский кот, в воздухе повисла лишь Славикова широкая улыбка и неловкая пауза. Мы с Эллочкой шли от Зины Борисовны, совершенно очарованные этой женщиной, ее умом, тактом, стилем, и с робкой надеждой на благополучный исход, а тут вдруг Славик со своими странными предупреждениями…

— Вот козел, — бросила я в сердцах PR­-директору, — там лебезит перед ней, целует во все места, а сам-то.

— Точно, — подтвердила Эллочка, и даже развила мою мысль, — видела, он даже не остановился, не хочет, чтоб она видела в своем телевизоре, что он с нами разговаривает.

— Как все тут странно… — и в голове невольно снова всплыла Алиса: «Все страньше и страньше».

— Поверь мне, — продолжила Эллочка, — Славик здесь имеет больше всех, — Эллочка намекала на доходы, не являющиеся зарплатой, но весьма плотно связанные с трудовой деятельностью.

Слух о прибытии босса вызвал чудесный эффект: люди стали исчезать, как кролики в шляпе фокусника. Народ прошмыгнул по своим углам, за перегородки open space’а — и коридор опустел. Больше никто не бежит с бумажками. Больше никто не слоняется с трубкой у уха. Больше никто не нависает над столом симпатичной коллеги. Еще недавно мне было бы смешно. Я была вне всего этого. А теперь… Надо быть стойкой и не поддаваться, а то скоро стану, как они, и буду заскакивать в первый попавшийся кабинет в страхе и трепете, лишь бы с не столкнуться с Ним.

— Кошмар какой, — шепчу я Эллочке, — я не хочу, как все, я не хочу бояться, — и та кивает: «Как крысы»…

Мне стало жалко людей, которые в борьбе за рабочее место, достигли уровня крыс, очень хорошо адаптирующихся, но не сильно приятных животных. Можно ли тут выжить и не превратиться в крысу? Может, есть варианты в плане выбора животного? Кто еще хорошо адаптируется?

Мы с Эллочкой гордо задрали головы, распрямили спины и с максимально непобежденным и независимым видом, призванным продемонстрировать всем, что «мы не такие», преодолели зловещий open space. Поверх перегородок, расчертивших огромный офис на метровые клетки, я увидела сплошь согбенные спины и опущенные головы. Напряженные затылки всем своим видом говорили: «Да, да, мы тяжело работаем, даже не сомневайтесь». Чем-то напомнило кадр из «Матрицы», где Нео просыпается в инкубаторе с коконами. Видимо, братья-сестры Вачовски просто побывали в чьем-то нехорошем офисе, с непривычки впечатлились и раз — да и «Матрицу» сняли…

Сударевы, судари и сударыни

Добравшись до редакции, я уселась сводить данные о входе во все сети распространения сразу (ну, а как? у нас же будет тираж сто тысяч). На почту уже нападало все, что требовалось для этого. Цифра вышла огромная, десятизначная. Хотела отправить боссу, но тут столкнулась с «политической» проблемой. Как быть с его истерикой? Сделать вид, что ее не было? Но она была! Если я не отреагирую, он будет думать, что это нормально — вот так орать на меня, раз я это проглотила. Обидеться и молчать? Тоже бред, непрофессионально, работать-то надо. Это случилось в первый раз. Возможно, есть способ сделать так, чтобы это не повторялось? Чтобы мы работали, как взрослые зрелые люди? Мы же не враги, мы делаем одно дело.

Решила отправить цифры и внизу приписать, что попросила бы впредь не разговаривать со мной в таком тоне. Тем более, не имея для этого объективных оснований. Стоп, это что сейчас было про основания? То есть если вдруг основания есть, то и орать можно? Ой, ладно, все, «я подумаю про это завтра». Опять. И, довольная своей изобретательностью, я уселась читать макет и ждать ответ.

Нет ответа. Может, я написала несусветную дерзость? Он от цифры офигел или от того, что я такая независимая личность? Интересно, а на Зинаиду Борисовну он орет? Или она тут прямо настоящая королева? К вечеру пришел ответ: статьи в журнал нужно делать более наукообразными. А автор Сударева пишет их слишком легковесно… Ни слова о сетях и тиражах.

Я перечитала письмо пять раз, потом снова прочитала свое, потом снова его. С чего это мы стали обсуждать автора Судареву вместо того, чтобы решать, как нам наращивать тираж? Где тут связь? Связи не выстраивались, но появилась догадка, что прорыв в издательском бизнесе и вход во все сети сразу явно пытается пройти мимо моего журнала. МОЕГО журнала? Ого! Я уже приросла к этому журналу, оказывается. Мне уже обидно за него! И это я уже хочу войти во все сети сразу.

А Сударева? Он же вчера хвалил ее статьи… Она же лучшая, у нее даже тяжелые темы подаются легко, понятно, остроумно, это знает вся редакция, отличные отклики от читателей! Я ничего не понимаю. Рядом стоит Валя и тоже читает ответ из-за моего плеча. Может, она поймет, что значит этот ответ?

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила ошарашенная Валя, — Сударева — она же умница и пишет классно. А тираж? Нам уже не надо тираж сто тысяч? Или он завтра снова его захочет?

— Ясно, — сказала я, — помощи зала не будет…

— Ася, — надо мной, как призрак, скорбно покачиваясь, стояла выпускающий редактор Маша, тощая, неземная, с огромными детскими глазищами, вечно хлопающими ресницами над вечно не сдающимся журналом, — мы не успеваем…

— Почему не успеваем?

— Опять все статьи пришли скопом и перед сдачей, теперь дизайнеру надо верстать круглосуточно. И некому вычитать макет, корректор заболел, — Маша медитативно прошептала эту фразу и снова ушла в астрал.

Явно я что-то делаю не так. Иначе почему каждый номер — как первый. К моменту сдачи всегда — всегда! — оказывается, что мы не успеваем. Причем всякий раз по новой причине…

— Нам нужен еще один редактор, — весомо отрезала Валя, — мы вдвоем не успеваем, я главный редактор и не могу работать за Машу.

Вечером я лежала в обнимку с макетом на диване (кто-то же должен его вычитать). Вся такая самостоятельная и почти самодостаточная женщина. За полгода моей работы журнал ни разу не сдан в срок, все редакционные процессы вихляют в разные стороны, издатель изживает PR-директора и требует тираж 100 тысяч, но бесплатно, курьера нет и взять его нельзя, менеджер по рекламе… Ох, это самое больное! Лучше почитать макет.

«Надо четко сформулировать желание». Автор одного из текстов очень подробно описал методику осознанной «сбычи мечт»: подумай так, зафиксируй сяк, почувствуй вот эдак — и тогда твое желание отправится прямиком в подсознание. И уже оно, подсознание, все тебе с радостью исполнит, оно же такое волшебное.

«Блин! Ни хрена это не работает», — с горечью подумалось мне. Вот я, Ася Лазарева — девушка с неустроенной личной жизнью. Я перепробовала все. Доблестно искала и тут, и там, со свечей и без, на сайтах знакомств, в кафе, ресторанах, клубах, концертах. Даже в шахматном клубе! А однажды мы с Никой, моей холостой подружкой решительно и смело сходили даже на футбол в пивной бар.

Мы с Никой дружим с института, почти в одно время на третьем курсе повыскакивали замуж, потом почти одновременно развелись и одновременно же пустились на поиски новых чувств. Ника белокурая, улыбчивая, худенькая и хрупкая с серо-зелеными глазами. У Ники дар: смотреть на вещи легко и всегда оставаться в хорошем настроении. У нее даже рингтон на телефоне — «Take it easy». Такое ощущение, что она все take очень easy, чему и мне стоит у нее поучиться.

Тогда в баре мы познакомились с чудными малышами двадцати пяти лет от роду. Впрочем, малыши были при «поршах» и «мерсах», и мы с ветерком покатались по ночной Москве. Потом пошли в другой ресторан. Потом еще в один. А в пять утра наши пути разошлись. Нам с Никой надо было домой: собирать своих личных малышей в первый класс и идти на работу. А бравым тренированным клубной жизнью парням требовалось продолжить. Футбол, кстати, неплохая штука.

Моя личная жизнь никак не желает устраиваться. И все взывания к подсознанию по инструкциям и без не дают результата. Зато (это издевательство, интересно, или просто — взамен личной жизни) у меня появился журнал, о котором я и не мечтала. Так, лишь издалека завидовала людям, причастным к издательскому делу, да и то давно. Журнал появился и быстро уничтожил любую возможность личной жизни, сожрав все силы и все свободное и несвободное время. Он, конечно, любимый. Но не тот! Я со злостью захлопнула макет. Не тот любимый, который надо. После таких проделок подсознания я с большим скепсисом отношусь к контактам с этой темной субстанцией.

Хитрый план

Я проснулась за двадцать минут до будильника. Всю ночь мне снились какие-то младенцы мужского пола. Видимо, это дети, которых я могла бы родить, если бы была умной женщиной и правильно вышла бы замуж с первого раза. Когда сон развеялся, в голове вихрь мыслей внезапно утрамбовался в план. Ура, я знаю, что делать с Эллочкой! Хотя ей, может, и не понравится этот вариант. Ладно, обсудим…

У нас с Эллочкой заведено встречаться на Курской у «Атриума». Я жду в машине уже полчаса. Успела накраситься и причесаться, спеть с радио любимую песню, и теперь меня одолевают мысли о совершенствовании и личностном росте (начиталась нашего журнала). «Надо все-таки детей, пока они дети, прямо заставлять чем-то заниматься, музыкой или спортом», — думалось мне. Все от печали о моем не сложившемся музыкальном образовании. «И почему я не заставляю Даню? Это все потому, что я ленивая безответственная мать, плохой директор и никудышная женщина».

Хлопнула дверца, Эллочка плавно усаживалась прямо на мою косметичку. В последнюю секунду выхватив свое сокровище из-под этой роскошной женщины, я посмотрела на Эллочку повнимательнее. Она была удивительно спокойна.

— Я подумала, что я ему предложу, чтоб он мне платил меньше, а я буду ходить два раза в неделю, но буду делать всю свою работу, обложки, мероприятия, но не буду ничего высиживать и писать дебильные отчеты. Как ты считаешь, получится?

— Ты не поверишь, — я ошарашенно уставилась на Эллин гордый профиль, — мне пришла в голову ровно та же мысль, я думала, как тебе сказать, прикинь?

Гора немного подсвалилась с моих плеч, но не вся. Частично осыпалась. Надо еще утвердить этот вопрос с издателем.

Приехали. Напряженно и молчаливо выпили кофе. Я готовлюсь к схватке за PR-директора очень ответственно. Разговор может быть тяжелый, и любой исход нужно встретить с гордо поднятой головой. Возможно, нам с Эллочкой вдвоем придется оч-чень гордо и оч-чень независимо удалиться из офиса на кладбище, так и не оставив следа в издательском деле. Для того чтобы гордо поднятая голова смотрелась максимально выигрышно, я накрасила губы поярче, попышнее взбила кудри и надела шпильки повыше. С обувью не угадала. Издатель изволил гулять.

«Гулять» — самая большая честь. И обычно удостаивается ее только Зина Борисовна. Еще ни разу за полгода я не видела, чтобы его «выгуливал» кто-то другой. «Вот тебе и раз», — подумала я, но со шпилек не слезла, прям в них и пошла ковылять по колдобинам промзоны. Всё ради PR-директора, плевать на туфли.

Как ни странно, все прошло тихо. Издатель после продолжительного припадка, эмоционально изнасиловав весь офис, был в прекрасном настроении. Спокойный, умиротворенный, философски настроенный. Только запах «Корвалола» в коридорах напоминал теперь о недавней буре. Плохо только, что после столь пристального внимания к «жопо-часам» PR-директора он ничего про них не слушал. Благодушно повторял: «Ну да, ну да, ну да». На мой логически обоснованный со всех сторон вывод о том, что такого сотрудника никак нельзя терять, он молвил: «Все так, люди — как дикобразы, порознь холодно, а вместе колко». «Круто, шикарная метафора, — восхитилась я, — где я ее слышала? И означает ли это, что вместе с Эллочкой делать журнал все-таки лучше?». Определенно, означает. Ура, какой он душка.

Все пункты хитрого плана по сохранению гордой грузинской женщины в компании тоже медленно плыли мимо сознания Эдуарда, удостаиваясь снисходительных кивков. «Ну, вот же, вот! Точно душка!» — я тихо радовалась, полагая, что теперь работа наладится — и мы все будем довольны друг другом. Договорились, что я пришлю ему письмо, а он одобрит. Прогулка окончилась. Теперь надо было как-то оправдать вопиющий факт «гуляния» перед Зиной Борисовной. Никто и никогда! Слышите? Никто и никогда не смеет гулять с Ним, кроме Нее!

Я помню, как-то издатель доверительно сообщил мне: «В офисе говорят, что мой заместитель (это Зина и есть) увольняет девушек, с которыми я танцевал на корпоративах». Я убеждена, что если такие позорные факты и имели место, то о них необходимо стыдливо молчать. Но Эдуард, похоже, гордится этим. Или мне кажется? Сейчас не до чужих морально-этических проблем. Факт нарушения приоритета Зины Борисовны на выгуливание издателя уже известен всему офису. Это читается во взглядах всех встречных. Одни светятся любопытством, в других читается вопрос: «Ты дура?». У третьих вопросов нет, они демонстрируют полную уверенность в том, что я дура — и точка. Пусть думают, что хотят, а я верю в то, что все люди хорошие. Блин, ну почему здесь нельзя просто работать?

Спустя час моя вера была благосклонно подтверждена реальностью. Зина Борисовна казалась очень довольной. Она тоже поговорила с Эдуардом. На мое письмо босс ответил «ок», это значит, что вопрос согласован. Можно жить дальше, делать хорошие обложки. Зина предложила сходить в ресторан и отметить нашу победу. Так и сделали.

Сырная тарелка, Пино Гриджио. Зина Борисовна взяла на горячее ризотто с грибами, а мы с Эллочкой по оливье. Дешево и сердито. А главное, можно наесться и вспомнить подзабытый вкус, Новый год был давно и еще не скоро наступит снова. Вино только для Зины, Эллочка не любит сухое, а я за рулем, мне еще всех везти по домам. Мы с Эллой были воодушевлены, всех любили и всеми восхищались. Какая Зина молодец, что поддержала нас! Какой невиданный компромисс со стороны босса (обменял часть тотального контроля на деньги, душка, душка)! Зина сказала, что обычно Эдуард так не делает, потому что любит ощущение власти, но настораживающая откровенность затерялась в бликах нашей победы.

Меня затягивает «туда»
все глубже…

Я была счастлива целых два дня. А на третий Зина Борисовна пропела: «Лазарева, там нам надо перекредитоваться. Тебе надо будет договор займа от журнала подписать, платить Эдуард сам будет, не парься, надо же ему денег на ваш журнал зарабатывать». Помнится, ко мне недавно уже подкатывала девица из бухгалтерии со странным предложением. Я ее, конечно, послала, но через неделю девица опять сидела у моего стола со сладкой улыбкой. Я снова сказала свое твердое «нет». А сейчас растерялась. Одно дело послать девицу, а другое — отказать самой Зине Борисовне, только что сделавшей доброе дело для нас с журналом. Она же помогла Эллочку отстоять! Я заерзала и объяснила Зине Борисовне все неблагоприятные последствия подписи таких документов. Она как-то странно на меня посмотрела. Не нравится мне все это…

На следующий день намечено грандиозное событие: вывод издателя в свет. Если кто-то думает, что хорошо быть жителем столицы (столько культурных событий, бери и ходи), то это не совсем так. Музеи, театры, мероприятия, — все для нас? Так, да не так. Жители Москвы — рабы графика, трафика и усталости. Если не брать в расчет гламурных содержанов и содержанок (для которых туса — их хлеб), то посещение светских и культурных событий позволяют себе не многие. Поход в театр во вторник означает, что уже в начале недели человек не выспится, а значит, будет напрочь выбит из рабочего режима. В конце же недели все москвичи уже выжаты до капли. Но нет — впереди домашние дела: стирки, уборки, Ашаны… Так что правило вырисовывается простое: если культурная жизнь мешает графику — то ну ее к лешему, эту культурную жизнь.

И все же одновременно со следованием графику жители столицы… сопротивляются графику. Из принципа или из модного нынче нонконформизма они упорно сопротивляются «графику-трафику» и «ходють и ходють» окультуриваться. Вот и в этот раз Эллочка аккредитовала себя, меня и издателя на телевизионную премию. «Там будут ВСЕ!», — многозначительно сказала она.

Я и в дожурнальную эпоху своей жизни бывала на таких премиях и закрытых вечеринках. Но раньше мы с Никой ходили себя показать, людей посмотреть, а в идеале и познакомиться с кем-то стоящим. С этим, как известно, ничего не получилось. То есть знакомиться-то мы знакомились, но раз мы обе пока все так же разведены и даже не отягощены серьезными отношениями, то все мимо. Куда, кстати пропала моя Ника? Дусю я слышу почти каждый день, а Нику не слышала уже две недели. Ну, это же можно исправить прямо сейчас, где телефон?

Конечно, все немного пропавшие подружки обычно оказываются немного подвлюбившимися. У Ники роман, все прекрасно, но есть небольшой минус — он женат. Они вместе работают, и все на работе знают, что у них роман, но чувствам не прикажешь, поэтому вот…

— Молчи, — сказала мне Ника, — я сама все знаю, подождем. Обещал развестись в течение года.

— Ладно, подождем, что нам стоит год подождать, — согласилась я.

Что тут скажешь, я расстроилась. Ничего хорошего от таких историй ожидать нельзя, тем более там дети… Их лучше вообще не начинать, такие истории.

Выход в свет

Новое платье куплено, прическа в туалете офиса сделана. Все вроде хорошо, только прежней радости нет, все-таки придавливает необходимость немедленного прорыва в издательском бизнесе. И издатель! Надо, чтобы Ему понравилось, это тоже придавливает. Непонятно, потяну ли эту функцию, ее вообще возможно потянуть? Может и невозможно, но надо. Он всю неделю радовался и предвкушал, как дитя, никак нельзя, чтоб действо его разочаровало, мы только что отстояли Эллочку. Плюс надо на обложку пригласить кого-то очень умного, симпатичного и известного. И познакомить как можно больше звезд с нашим шедевром полиграфии. Этого потребовал Эдуард. Как я все это сделаю? Я должна с журналом в руках кидаться на людей? Или может надо призывно им подмигивать? Господи, куда я вляпалась? Даже неохота никуда идти, хочется домой к Дане и маме. Уютно и спокойно. Но надо ломиться в гущу событий. Давай, Лазарева, ты сможешь.

Слава Богу, все действительно оказалось не так страшно. Когда мы пришли и сняли пальто, то издатель напутствовал нас фразой: «Ну ладно, девушки, работайте», — и исчез в толпе.

— Смотри, Позднер, давай подойдем, Урагант только что зашел в зал, — ткнула меня в бок Эллочка.

Своим обширным бюстом она прокладывала себе дорогу в толпе журналистов и селебритис с неумолимостью ледокола. «Неизвестно кого» она незаметно отодвигала, не прекращая улыбаться. Глазами показывала мне на особо приметных персонажей: светских охотниц, затянутых, сделанных, зашлифованных самым стойким макияжем, с татуированными бровями, неподвижно зафиксированными ботоксом. Все блондинки, как одна, и все с бровями серого, в природе не встречающегося цвета и зорким взглядом, оценивающим периметр.

Эллочка продолжала двигаться и мигать на странных людей, пребывавших «в образе», но еще не до конца определившихся, в каком именно. Со знакомыми фотографами обнималась и перекидывалась парой слов. Опытные фотографы на мероприятии — важные люди. По тому, кого они фотографируют, все остальные ориентируются. Эллочка дружит с лучшими.

Когда контакт с Позднером был установлен, мы с Эллочкой начали озираться в поисках издателя. Надо было успеть их познакомить, пока гуру эфира не ушел в зал. Мы обе шарили глазами по фойе. Вправо, влево — издатель исчез! Не в смысле растворился в водовороте тусовки, а натурально исчез. Испарился. И нигде, нигде не маячили его… оранжевые штаны. Да, вы правильно поняли. Оранжевые.

Пытаясь сохранить остатки светского вида, скользя по мраморному полу шпильками с грациозностью молодой козы на льду, я пронеслась по залам и заглядывала в закоулки, одновременно тыча во все кнопки на двух телефонах. Абонент не абонент. Эллочка замешкалась на старте, так как не могла определиться: то ли удерживать Познера силой и не давать ему уйти в зал, то ли бежать за боссом. Сообразив, что кидаться под ноги телеведущему в толпе журналистов и прочих звезд будет… хм… неуместно, она бросила добычу и погналась за мной.

— Это уже какое-то служебное помещение, — с телефонной трубкой у уха я влетела по гладкому полу, как на коньках, в какой-то другой интерьер и чуть кубарем не свалилась с каблуков, так как к другому интерьеру прилагался другой пол. Щербатый и шершавый древний паркет. Роскошь и блеск кончились, тут царил советский шик в неизменном с поствоенных лет виде. Вдобавок сюда свалили всю лишнюю мебель и утварь, мешавшую приему, и помещение превратилось в помесь столовки, кладовки и коморки для швабр.

— Тут его не может быть, — я развернулась на сто восемьдесят градусов, как Земля вокруг оси, воткнув одну шпильку в пол, но тут мне привиделось нечто оранжевое в пыльном облачке, — ой, Эдуард, ты здесь? Почему?

— Я тут посижу, — криво улыбнулся издатель, не отводя взгляда от планшета.

— Эдуард Витальевич, пойдемте, я познакомлю вас с Познером, — пропела Эллочка, спринтерски преодолевшая дистанцию.

— Нет-нет, девушки, идите сами, — бормотал бизнесмен. Мы с Эллой ошарашенно смотрели на него.

Издатель сидел, закинув ногу на ногу, в какой-то нарочито расслабленной позе. Поза эта, видимо, должна была сообщать: «Я весь такой свободный и клевый парень, мечтал приехать сюда именно за тем, чтобы поковыряться тут в планшете». Фальшь была настолько очевидной, что нам с Эллочкой стало неловко за босса. Не за то, что он тут сидит. Каждый хоть раз в жизни плохо чувствовал себя в толпе. А за то, что врет на пустом месте. Глупо!

Мы не стали настаивать и ушли. Познер был упущен. Началась церемония, которая Эдуарда тоже не заинтересовала. И лишь когда толпа из фойе всосалась в зал, он вызвал водителя, выбрался из своего угла и уехал. И этот человек материт меня по телефону за то, что я не фокусник и не могу сделать то, за что он не намерен платить (а именно — за профессиональное продвижение журнала). Хотя, возможно, хороший директор как раз должен быть фокусником? И в этом суть работы?

Домой я добралась в два часа ночи. Я не то чтобы устала, нет, когда мы с Никой ездили по ночным клубам всю ночь и танцевали, я, пожалуй, больше уставала. Я приехала домой опустошенная и без надежд. В этом мире продвинуть журнал без бюджета — даже с Эллочкой — невозможно. Или почти невозможно? Да, теперь я точно знаю: издатель мне не помощник, он балласт.

Хорошая новость: мне не пришлось кидаться на людей с журналом в руках, они охотно знакомились с изданием сами, брали, листали, искренне интересовались, охотно оставляли контакты. Оказалось, что сам факт того, что ты можешь содействовать появлению человека на страницах издания, прямо-таки волшебно действует на всех. Даже на очень известных людей. Вот она — сила слова печатного. Плохая новость: все это только про работу, и ничего про любовь. Хотя, может, это тоже хорошая новость? Действительно, мне надо во все вникнуть, наладить все процессы, ничего страшного, если пока я буду посвящать все время новой работе и ребенку. Сплошные хорошие новости.

Битва за сроки

Следующее утро за чашкой кофе у Зины Борисовны прошло в обсуждении вчерашней метаморфозы.

— Как странно, Зина, — с заботливой интонацией излагала Эллочка, — ему, наверно, не понравилось, он не захотел ни к кому подходить, хотя я со всеми договорилась, что подойдет наш издатель, меня люди спрашивали, где он, почему не идет? Зина, там были такие люди, вай мэ, почему он не стал общаться?

Зина Борисовна слушала с живейшим интересом.

— Конечно, — неожиданно зло сказало идеально причесанное и накрашенное Второе Лицо, — это вам не менеджеров в офисе матюками гонять, никто ему там в ноги не упал, никто знать его не знает. А вы видели, как он вырядился? В оранжевые брюки и зеленый свитер. Семафор! Ему какой-то психолог сказал, что «не зажатые» личности не избегают ярких цветов, так он сразу побежал и накупил красных и оранжевых штанов. Еще сидят на нем по-идиотски, почти до подбородка их натягивает. Я ему сказала, что это смешно, но он ответил, что я ничего не понимаю.

На этой фразе я удовлетворенно хрюкнула. Заподозрить Второе Лицо в том, что оно не понимает, как должны сидеть брюки на человеке, никак нельзя. На Зине все сидит идеально, как и на подопечном Второго Лица — Славике. Но это как раз потому, что Славиком Зина Борисовна занималась лично. Сопровождала того во время шопинга и давала рекомендации, что брать и как носить. А до этого, конечно, Славик выглядел, как пугало. Ну, что с него взять, мальчик из Ростова, «колхозник». А вот поди ж ты: благодаря Зине человеком стал. «А этот…», — Зина Борисовна брезгливо поморщилась при воспоминании о штанах издателя. Раздался телефонный звонок, и в следующую же секунду она щебетала в трубку:

— Доброе утро, Эдуард, как вчера прошло? Тебе понравилось? Да, ты шикарно выглядел, да, да, тебе очень идет этот цвет, ты сразу такой брутальный, такой мааачо, я могу предстааавить, такой красавец, еще и бизнесмееен, все девушки, наверное, были твои.

Сижу, слушаю. Прикольно тут у них. Оценив водопад приятностей, излившихся на стеснительного издателя, я решила приступить к главному. У меня есть дело к Зине. Требуется как-то обуздать редакционные процессы и загнать их в рамки сроков. Если я не могу даже этого, то что я вообще могу? Надо выйти поработать в выходные, иначе никак не успеть. В прошлый раз охрана нас не пустила, хотя я писала письма начальнику безопасников, просила и лично, и официально на бумаге — и тот соглашался и устно, и письменно… В итоге сонные творческие сотрудники, притащившие себя на работу к девяти и полагавшие, что они совершили подвиг, отбывали часть подвига в предбаннике. А поскольку предбанник был маленький, то те, кто прибыл совершать подвиг с опозданием, топтались на улице под дождичком.

Нас пустили через час звонков и просьб, но пытались выгнать в шесть. К этому моменту мы еще не успели свершить подвиг, то есть доверстать очередной номер. Снова вышла стычка со службой безопасности. Час пришлось притворяться глухими и приросшими к компам, а час умолять дать нам еще часик, итого три часа. Увлекательно, но хлопотно. По этой причине я решила на сей раз подстраховаться и просить помощи у Зины Борисовны, чтобы нас пустили сразу и разрешили работать допоздна. И Зина Борисовна снова решительно и доблестно пришла на помощь, вызвала того же начальника безопасников и велела не препятствовать желающей трудиться в выходные редакции. Ура, она волшебная женщина! Милая, добрая!

— Я не понимаю, — сделав внушение начальнику охраны, Зина развернула кресло в мою сторону, — у тебя была такая работа, а ты все бросила и ушла делать какой-то журнал. Я не понимаю.

— Ну, я ж не сразу ушла, я убедилась в том, что Эдуард его реально собрался издавать. К тому же это так интересно — сделать что-то самой.

Понимания во взгляде Зины Борисовны не прибавилось.

— Мой отец всегда говорил: «Думай о вечном». Человек, должен стремиться сделать этот мир лучше, а тут такое дело — целый журнал.

По виду Зины Борисовны я поняла, что сморозила глупость. Интерес в ее глазах померк. Но через мгновение снова вспыхнул.

— Ну, надо, значит, Лазарева, все подписать. Должен же Эдуард как-то деньги на твой журнал зарабатывать.

«Договорилась, — подумала я про себя, — хочешь думать о вечном — плати». Блин, отказывать, человеку, который только что так любезно тебе помог, неудобно. И каждый раз все неудобнее. Кажется, покидать офис на Арбате было очень глупо. И теперь мне придется жить, то есть работать по их правилам.

В тяжких думах я смылась в редакцию, открыла почту, а там… «Что нам дало вчерашнее мероприятие? Сколько на него было потрачено часов? Какой это дало эффект? Каков финансовый результат?». Теперь я понимаю выражение «Как обухом по голове». Сижу, думаю. Что это все значит? Офис, кофемашины, испуганные люди, даже вопли и матюки, — это все мелочи… Тут очень сильно что-то не так. Я попала не просто в Зазеркалье. В этом Зазеркалье все зеркала кривые… и треснувшие.

Чудо: нормальная сдача —
это реально!

Девять часов, а я еще в постели, Боже, какой кайф! Вот что значит суббота в жизни человека! В будний день я встаю в полшестого. Школа и пробки, будьте любезны. «Ничего страшного не случится, если я посплю еще пять… нет, десять минут», — подумала я и закрыла глаза. Через пять минут я их открыла и подпрыгнула. Десять! А я в десять должна уже быть в редакции. Сдача номера! Я же хотела еще успеть в магазин заехать, поесть купить в редакцию и домой. Пока я бегала в поисках колготок по квартире, вспомнила, что «мои люди» должны были уже зайти. А вдруг не зашли?! Вдруг снова топчутся на улице?

В одной колготине я поскакала по квартире в поисках телефона, не нашла. Пошла искать трубку городского, зацепилась за Данину гирю и чуть не растянулась. С нехорошим чувством я набрала номер, трубка пискнула на прощание и разрядилась. Я стала трясти Даню, чтоб он набрал меня со своего. Разбудить Даню — это в принципе подвиг, разбудить Даню в субботу почти невозможно. Он просто сунул голову под подушку — и все.

Тут где-то запиликал мой телефон. Оказывается, я не так плоха. Телефон лежал в сумочке, он отправился туда первым, чтоб ехать на работу. Звонил новый выпускающий редактор. Бодро отчиталась, что они зашли, все на месте и все по плану. Уфф, хороший выпускающий редактор — это действительно круто. Эта новая Арина — просто компьютер какой-то. Она ничего не забывает. Неземную нашу Машу с глазищами пришлось убеждать, что это не ее работа. Она вся такая творческая, вся в облаках и стихах. Расстались полюбовно, обещали давать ей что-то на аутсорс, комментарии брать, например.

В тот момент я поняла, как это трудно — увольнять людей. Я раньше этого не делала никогда. И лучше бы так оставалось. Это самая противная часть моей работы. Как сказать человеку: «Извините, вы нам не подходите»? Нормальному человеку это неприятно делать. Я даже не помню, как мы говорили с Машей. Помню только, как была счастлива, когда выяснилось, что хоть что-то мы можем ей предложить.

Я натянула вторую колготину и… Этим утром никак нельзя спокойно выйти на работу. Стрелка! Правильно, организм требует не ходить на работу в субботу и тайно от меня рвет колготки. Я порылась везде, целых и чистых колготок нет! Я попыталась найти носки под джинсы. Носков тоже нет. Не успела постирать на неделе, сама виновата. Решила позаимствовать носки у Дани. Не нашла! Ситуация накаляется. Интересно, бывали случаи, чтоб директор не пришел на работу, потому что у него кончились и носки, и колготки одновременно? У него, то есть у нее, и у сына тоже. Думаю, что нет. Нормальные директора не скачут, как заполошные, по комнате в одной колготине. У них, наверное, есть домработница, как у Зины Борисовны. Она все настирывает и наглаживает среди недели, поэтому в выходные Зина просыпается в чистой квартире, завтракает, садится в такси и катит в салон красоты. А в будни она просто открывает гардеробную, а там все по полочкам. Я с отвращением посмотрела в недра своего шкафа и быстро его прикрыла, чтобы не расстраиваться.

Они кончились, караул! Пятнадцать минут поисков не дали результатов. Как неудобно, люди там работают, а я не могу тупо из дома выйти. Я клянусь, я сделаю это сегодня же после работы, я куплю носки, колготки, все постираю, приготовлю, уберу. Бог сжалился надо мной и послал мне пару чистых, однопарственных, пересохших носков за шториной на батарее. Кстати, я недавно покупала Дане носки. Странно, что и у него не нашлось ни одной пары. Но нельзя сказать, чтобы у него совсем не было носков. Они были, я нашла десять штук. Но все разные. Такое ощущение, что они в паре договариваются между собой, один уезжает путешествовать, а другой остается дома, типа они тут, в строю.

Когда я, наконец, погрузилась в машину, то чувствовала себя безнадежной во всех своих проявлениях. Мой бывший муж не раз сообщал мне, что я из себя ничего не представляю «ни как женщина, ни как хозяйка, ни как сотрудник». Может, он был прав? Я просто-напросто овца? Но тут я вспомнила, что надо принимать себя такой, какая есть, и стараться испытывать счастье при любой возможности. Этого я начиталась в нашем журнале. Поэтому, я вскинула глаза на зеркало, подкрасила ресницы, сказала своему отражению: «Овца так овца», — включила музыку погромче и помчалась. Зато я привезла в редакцию батон колбасы и хлеба. Что было как нельзя кстати. Ничто так не поднимает самооценку, как благодарные тебе накормленные подчиненные.

Вернулась я не поздно, «всего» в десять вечера. И в большом воодушевлении. Сегодня я увидела, что такое нормальная (ну, ладно, почти нормальная) сдача номера. Прошлый номер Арина перехватила у Маши за две недели до дедлайна — и мы отправляли макет в типографию почти с недельным опозданием. И ночью. Это был треш. Мы не успевали катастрофически, чтобы верстать в четыре руки, а не в две, мне пришлось привезти из области глубоко беременную жену дизайнера, которая, к счастью, оказалась тоже дизайнером и помогла быстрее доверстать несверстанное. Дальнейшая задержка с выходом грозила штрафами от сетей. Если мы не выкладывались ночью, то типография не успевала нас сунуть в имевшееся «окно» — и мы бы не успевали в срок. В общем, в три ночи я отвезла чету дизайнеров домой, а в четыре высадила Арину в Бутово.

В этот раз мы отправляемся в типографию тютелька в тютельку. Эта Арина — просто автомат Калашникова, так у нее все четко: корректор, дизайнер, второй редактор и даже Валя, — все при деле, она их организовала. В кои-то веки все вовремя присылалось, отсылалось, распечатывалось, читалось, выправлялось и, как паззл, складывалось в образ будущего журнала в толстенной папке, набитой файлами с выведенной на печать версткой. Это было настолько захватывающе, что каждый получал удовольствие от работы, а не просто уставал. Валя радостно прыгает по редакции, я тоже радуюсь, но тихо. Собственно говоря, я в первый раз вижу подобие адекватной редакционной деятельности. До этого все наши дедлайн-метания походили на выступление бестолковых клоунов, и главным клоуном была, конечно, я. Ну, откуда мне знать, как все должно быть? Я же никогда не работала в редакциях. Я в них даже не бывала. А в десять вечера я попала домой с сумками, набитыми едой, носками и колготками. Кажется, мне нравится делать журнал!

Мой журнал

Зина Борисовна пила кофе и расспрашивала, хорошо ли мы поработали в выходные, все ли у нас получилось. Я с воодушевлением рассказала об успехе — и сразу же поплатилась за это.

— Ну, Лазаревааа, надо подписааать, а то вдруг в следующий раз вас не пустят?

Готова поклясться, что захохотала она зловеще. Почему мне не смешно? Не смешно и даже жутко. Чувствую себя в капкане. Почему так? Только понравилась работа — и вот…

— Ну, а что ты хотела, — продолжила Зина, — должен же Эдуард деньги зарабатывать на твой журнал?! Да ладно тебе, бухгалтерия тебе все объяснит, там совершенно не о чем волноваться.

Значит, журнал теперь «мой». И что мне делать? Уйти? Бросить? А я уже не могу, да и некуда. Появилось мерзкое чувство, будто выбора нет. Возможно, если бы я была высокоразвитой и независимой личностью, то я бы взяла и… Что? Сказала, что уйду, и создала бы конфликт? Ушла бы? Реально? Блин, я не знаю, как поступают высокоразвитые и независимые личности. И я не хочу конфликт. И уходить не хочу, мне интересно делать журнал! И кредит за новую машину, поменяла наконец-то…

— А мы с Петровым ходили гулять, на такси доехали до Остоженки, а дальше пешком, — Зина Борисовна снова заполнила эфир, — Петров нашел приложение какое-то, там рассказывали, кто где жил из известных персонажей, в общем, у нас целая экскурсия получилась. Потом к нам подъехала Дашка, мы поужинали в таком хорошем грузинском ресторанчике, надо будет с Эллкой туда сходить, пойдем, Лазаренок? И хватит нас с Нинкой по отчеству называть.

Пока Зина щебетала, я успокоилась. Нормальная она, хорошая, и вообще, хорошо, что они тут все дружат.

В общем, я сдалась и через десять минут слушала тараторящую бухгалтершу. Что, вот, у Эдуарда есть знакомый, и они всегда так делают, друг друга кредитуют, это удобнее и дешевле, чем в банке, и всегда они друг другу все отдают. Сейчас это удобно сделать через наше ООО, ведь по другим будут очень большие обороты, а так все в порядке, бизнес идет, деньги приходят, все платится, в общем, у них тут это обычное дело. Шут с ними, подпишу, даст Бог, обойдется.

Глава 3

Спустя год работы

Хочется начать так: «Как я провел этим летом». Фильм так назывался какой-то. Вот фраза и прицепилась. Она своей неправильностью созвучна с моим состоянием. «Провела» я стремительно. Все мои дни слились в единый поток. Горный поток. Быстрый и хлесткий. Потому что надо было резко и малыми средствами занять место в издательской нише. И потому что Эдуард.

Если продолжить аналогию с потоком, то суть нашей работы такова. Ты сплавляешься по реке, при этом регулярно налетаешь на острые каменюки. Выйти на берег и зализать раны невозможно, тебя несет. Так живет весь офис, и это немного примиряет с действительностью. Если честно, я до сих пор точно не понимаю, почему здесь все так. Иногда мне кажется, что босс не в состоянии поверить в то, что люди в принципе могут работать, если их нервы не вздрючены какой-то нереальной дозой адреналина. А так он в принципе нормальный парень. Проблемы у него с доверием.

Босс обрушивается на всех по очереди, а иногда на всех сразу. Его посещают идеи, мысли, догадки, страхи, и он начинает бомбардировать жертву звонками, письмами, проверками, матюками, истериками. По большей части, бывает очень сложно понять, чего он все-таки хочет и как себе это представляет. Жертва направляется к Зине, и начинается следствие. Обычно Зина тоже ничего не понимает, но она может дернуть других обитателей офиса «на допрос» и сопоставить сведения. Бывает, что пол-офиса пытается понять, чего хотел босс в этих письмах в три ночи. Иногда кто-то даже угадывает, но исполнить желаемое все равно невозможно. Хотя бы потому, что вчера было другое решение Эдуарда же — диаметрально противоположное, но тоже письменно зафиксированное. Часто оказывается понятно и желание, и методика его исполнения. Да вот только делать искомое никак нельзя, поскольку это будет иметь плохие последствия для бизнеса. Тогда жертва прибегает опять-таки к Зине, машет крыльями и пытается «донести» через Второе Лицо до Первого все риски.

Но все это не помешало Эдуарду окончательно уверовать в собственный управленческий гений. Об этом мы с редакцией судим, наблюдая за ростом численности личных помощников босса. Рост стремительный. Их уже набилось в маленькую комнатку аж четыре штуки, поэтому можно быть точно уверенным, что ни одна крупица бизнес-мысли не пропадет. Они расшифровывают все его устные опусы и рассылают по офису. Иногда это напоминает ковровые бомбардировки. И он сам, и Зина Борисовна с гордостью называют этот процесс «управляемой шизофренией». По моим наблюдениям, «управляемая шизофрения» занимает от пятидесяти до девяноста процентов рабочего времени. Мне кажется, что если бы Эдуарда не было или он бывал в офисе раз в полгода, то бизнес у него шел бы лучше, но в принципе все и так идет.

Как бы то ни было, в неравной борьбе с «управляемой шизофренией» сгинула главред Валя. И моя заслуга в этом тоже есть, увы. Эту историю стоит рассказать с самого начала, хотя бы из уважения к Вале, научившей меня столь многому в издательском деле. У Вали была подруга, психотерапевт. Женщина сорта «резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита», с точно такой же сигаретой в углу рта. Она имела нехорошую привычку называть вещи своими именами. Шизофрения, в ее представлении, была очень опасной болезнью, а не милой офисной шалостью. И то, что мы оказались втянуты в это действо, не очень хорошо характеризовало нас самих, как личностей. Валина подруга считала, что развитые зрелые личности этого бы не потерпели и уплыли бы в чистые воды самореализации. А раз мы тут, у очага опасной болезни, то сами не без проблем. Она называла это «диатезом». Психологическая недоразвитость как диатез. Ну, а что?

Мы поскребли в затылках и пошли на курсы к этой женщине. Ведь на ее практикумах у нас появлялись шансы из того «не-пойми-чего», коим мы были, вырасти в Личности с большой буквы. По мнению этого специалиста, далеко не каждого человека можно назвать личностью, некоторые люди так этого звания так никогда и не достигают. Это нас подстегнуло, потому что очень обидно не быть личностью в уже довольно серьезном возрасте.

Позанимались мы месяца три, и результаты не заставили себя ждать. Валя почувствовала, что она какой-то «недоглавный» редактор. Мало того, что имеется Эдуард со своей неуправляемой шизофренией, так есть еще и я, Ася Лазарева. Я, а не она, почему-то подписываю зарплату редакторам. Я лезу в обложки. Я утверждаю темы номеров. И прочее, и прочее. Доколе?!

И тут выяснилось, что я не готова сдавать ни пяди. Управляя издательством с одним единственным журналом, как-то странно было бы в него «не лезть». Куда, простите, мне тогда «лезть»? Тем более что Эдуард именно с меня спрашивает за все? Я отвечаю даже за опечатки и ошибки, которые не усмотрел корректор.

В общем, личностный рост довел Валю до того, что она вступила в неравный бой даже с Эдуардом. «Тут бы со своим диатезом справиться», — шипела Валя, получив от Эдуарда очередной шедевр эпистолярной агрессии, не укладывающийся в известные нам законы логики. А я за нее не пошла заступаться. Это было не в моих интересах. За меня была Эллочка, редакция тоже не кинулась на помощь Вале. Потом мы поставили на обложку не того, кого хотела Валя (ну, очень уж захотелось нам выпустить журнал с кем-то супергламурным — и посмотреть на продажи, вдруг они бы взлетели?). Потом разобиженная Валя не дала боссу какой-то контакт, а тот не стерпел. В общем, больше Валя у нас не работает. Разъяренный ее неповиновением босс так спешил, что ему хватило одних выходных на месть. Мне лишь принесли бумажки на подпись, от чего стало еще противнее.

Зина Борисовна с интересом наблюдала все действо, причем нам с Эллочкой она никакого содействия не оказывала, ведь Валя «всегда казалась ей прикольной и забавной». Из чего я делаю вывод, что мы втроем для нее — нечто вроде десерта к утреннему кофе. Мы приходили со своими болями, и ей становилось весело. Она лишь опасалась, что без Вали будет уже не так весело. Качество десерта пострадает…

О чем все это говорит? Печальная новость такова: я стала частью этого офиса, втянулась и живу по его правилам. Тут люди жрут друг друга на десерт. Просто так, на всякий случай, или для безопасности. Я не хотела, чтобы Валя осталась без работы, но так вышло… Я не нападала первой. Это единственное, что хоть как-то оправдывает меня. В общем, Валя, прости, все это было не по-человечески. По-уродски, как все в этом офисе. И еще неизвестно, что здесь ждет меня… Лучше даже не думать, а только молиться…

Высшее общество и десерт

Кстати, качество десерта не сильно пострадало, мы с Эллочкой вдвоем тоже оказались способны скрасить утренний кофе. Скажу больше: я снова вернулась к этому дневнику даже не из-за личной жизни. За все это время мною так и не было изловлено ни одного вредоносного паттерна, препятствующего появлению мужчины в моей жизни. Они, видимо, продолжают безнаказанно резвиться в моей голове. Я залезла в дневник из-за работы, из-за дикой, «махровой» офисной Нарнии. Жаль, нет этого… доброго благородного льва. Но в принципе, можно сказать, что у меня все хорошо.

Утренний кофе с Зиной Борисовной — безусловный признак привилегированности в этой компании. Ты пьешь кофе Там, значит, ты что-то из себя представляешь, с тобой стоит считаться. Это жизненно важно не только для меня, но и для всей редакции. Практически любой вопрос можно решить при помощи Зины. Или не решить никакой при «помощи» Зины.

У босса нездоровая страсть к 1С. Мы обязаны заносить в базу каждый свой чих. Но, увы! Несмотря на постановку задач в обожаемом 1С, задачи эти решаются кое-как. Могут вообще никак не решаться. Особо сложно изловить посредством 1С водителя и приобщить его к делу развития издания. Доставка журналов в количестве штук двухсот-трехсот, помощь в их перетаскивании, установка баннера и стойки в точках продаж или на рекламных акциях воспринимается Повелителями Руля, как личное оскорбление. Триста штук, на минуточку, это целый багажник, и перетаскать такой объем силами пары девочек из редакции тяжеловато. Факт же распивания мною кофе с Самой Зиной Борисовной без всякого 1С чудесным образом снимает ряд возражений начальника АХО — и водители как-то сразу находятся и, тихо матерясь, едут.

Я перезнакомилась со всеми обитателями офиса и теперь знаю, что, как мне сразу и показалось, тут все друг другу друзья. Но с некоторыми нарнийскими нюансами, все так и осталось немного «как бы». Зина с Ниночкой как бы подруги. Ниночка никогда ни в чем Зине не перечит, даже квартиру она купила в Зинином доме, потому что Зина сказала, что так будет лучше. А если вдруг за утренним кофе образовывается скучный момент, а Зине хочется веселья, то и тут всегда под рукой Ниночка. Над ней можно шутить, сколько хочешь, и она не обидится.

Особенно страдает барышня по культурно-интеллектуальной части. Вечно Ниночка не знает какого-то актера и за это называется «серостью». Но у Зины есть чувство юмора и артистизм, поэтому мы смеемся, даже когда нам неудобно перед Ниночкой. В этом Зина действительно талантлива, она и босса так смешно передразнивает, что мы икать начинаем от хохота. Ответить Ниночка Зине ничем не может, вместо этого Как Бы Третье Лицо перемигивается со Славиком и шутит шепотом над Зиной, когда Зина Борисовна не слышит. Меня тоже приняли в компанию «переглядщиков». В общем-то меня приняли во всех слоях общества Нарнии, что очень украшает здесь жизнь.

Обедать высшее общество ходит всегда вместе, прихватив для развлечения Славика. Без него скучно. Даже новогодние каникулы и отпуск Эдуард стремится проводить в этой же компании. Однако члены этого привилегированного сообщества в ужасе стремятся избежать совместных с ним отпусков любой ценой. Они, наверное, любимые клиенты туркомпаний, у них планы на новогодние праздники обычно готовы и оплачены за три месяца до оных. А о тех каникулах, которые босс все-таки исхитрялся с ними провести, рассказывают страшные истории из серии «мой самый-самый ужасный отдых».

Деньги, счастье и успех

Какими бы странными ни казались мне подобные «дружбы» и все остальное в этом месте, бизнес у Эдуарда идет хорошо: он приносит прибыль, доходы растут. «Денег вот опять заработали», — порой говаривает Эдуард, и мне становится немножко завидно, потому что журнал денег не зарабатывает, он их исправно тратит. А хотелось бы, конечно, добиться успехов, и стать достойным членом их общества. Оправдать, так сказать, оказанное мне доверие и доблестно вывести журнал хотя бы на самоокупаемость. Теперь моя голова все время занята этим. В итоге из всех моих планов: найти любовь, выйти замуж, родить детей, — пока лучше всего получилось отложить поиски любви, потому что я занята очень важным делом.

Я часто думаю обо всем этом. Как много слов, которые показывают всем нам, куда надо стремиться: успех, любовь, счастье, деньги, прибыль… Что еще? Ах, да! Эффективность же! Мы все вроде бы должны быть «эффективными», «успешными» и «состояться в жизни». Да, вот еще одно важное слово «состояться»! Всем и обязательно. Хоть в чем-то. Хорошо, конечно, что сейчас женщина, получившая двойку в графе «счастливый брак», может реабилитироваться построением карьеры и зарабатыванием денег. Вот, опять деньги! Возможно, они важнее любви? Если журнал будет самоокупаться, значит, мы будем независимы от основного бизнеса Эдуарда. Это добавит стабильности и предсказуемости в мою жизнь, может, тогда я спокойно займусь анкетами, знакомствами вот этим всем.

Место под солнцем

Хочу прямо сегодня и прямо очень сильно продвинуть наш журнал и повысить тиражи. Если у меня получится, то это будет почти прорыв. У нас хорошие продажи. Люди, купившие один журнал, покупают следующий номер. Если они смогут найти нас почти во всех гипермаркетах страны, то наш тираж удвоится, а то и утроится. Глядишь, рекламодатели оценят.

Для этого сегодня я проснулась в несусветную рань, так чтобы иметь возможность час тупить, изучая содержимое шкафа, и потом не опоздать. Стою с кружкой кофе, пялюсь на шмотки, надо бы как-то одеться по-деловому, но женственно. Я бы даже сказала «сдержанно соблазнительно». Я еду в царство ритейла и буду их очаровывать нашим журналом. А потом… вдруг мне внезапно повезет и я найду любовь еще по дороге к самоокупаемости. Все-таки поеду в новое место, там новые люди… Волнуюсь жутко. Это будет очередная попытка взять штурмом известную сеть супер- и гипермаркетов.

По телефону мужчина, к которому я ехала на переговоры, казался игривым и молодым. Войдя в кабинет, я поняла, что можно было так и не наряжаться. Топ-менеджер ритейла действительно был молод, красив, как лицо с обложки, небрежно моден, женат и… глубоко пресыщен. Такие обычно выгодно женятся, но умудряются несильно менять холостые привычки. В ночных клубах — в те времена, когда я по ним ходила, — я встречала много таких мальчиков. Его не могла заинтересовать одинокая мать немного за тридцать, обремененная заботами и недосыпом. Не его целевая аудитория. Его ЦА теряет срок годности уже после двадцати пяти. Ну, и ладно, мне тоже женатые не нужны, но впихнуть сюда журнал нужно.

— Ваш журнал не представляется нам тем изданием, присутствие которого необходимо в наших супермаркетах, — обдал меня презрением гламурный менеджер, — но оно допустимо, мы вам вышлем наш прайс на почту.

Это отказ. Цифры в прайсе для нас неподъемные. Для этого вообще не стоило сюда и ехать. На журнал взглянул брезгливо, не стал даже брать в руки. Издание без рекламы Hugo Boss он за СМИ не считает и вряд ли помнит, что изначально журналы были созданы — та-дам! — для чтения. Плевать ему, что у нас профессора МГУ статьи пишут.

— И все-таки хотелось бы к вам как-нибудь зайти, — я попыталась перевести всю беседу в легкое кокетство.

Из всего нашего с журналом общего образа единственное, что хоть как-то зацепило его внимание, было мое декольте. Возможно, именно из-за него он вообще заметил, что в кабинет кто-то зашел. Своими руладами об уникальности проекта и эксклюзивности контента я утомила офисного полубога, истощившегося за выходные в клубах, и поэтому сменила тон. Он с некоторым усилием поднял на меня глаза и попытался сфокусироваться, не смог и снова упал взглядом в женские прелести.

— Десять процентов, — махнул с барского плеча вершитель судеб товарной категории, не поднимая взгляда.

Ого, это уже неплохо, ведь речь об очень крупном ритейле с супер- и гипермаркетами. Кто сталкивался, тот знает, как сложно в нашей стране поставить товар на полку. В других сетях со мной никто даже не захотел встречаться. А для журнала сети — это продажи. Продажи — это хлеб. Но даже такая скидка не спасает положения. Я подвинулась к столу и облокотилась на него. Кажется, это немного неприлично, но это же не мне надо, это все для журнала. Офисный полубог тряхнул головой и вынырнул из декольте. Заметил все-таки, что у меня есть голова. Задумался. Это хорошо.

— Но это действительно большая скидка, — зевнул красавец.

— Знаю, — согласилась я, — но вы же можете и больше… Мне очень надо.

— Но таков рынок…

— Понимаете, за это перед нашим издателем отвечу лично я. У нас всего один журнал, нам сложнее, чем большим издательствам, но выгребать как-то надо…

На этой фразе я растеряла вид успешной уверенной в себе женщины. Я сокрушенно почесала в затылке, беспомощно опустив плечи. Было очевидно, что миссия не удалась, и я зря час торчала перед шкафом. Когда же я вспомнила, что надо бы выпрямиться и перестать чесаться, то увидела, что полубог с интересом изучает эти метаморфозы.

— Понимаете, — принялась я объяснять, — рынку-то босс ничего не сделает, а вот мне… — и я красноречиво провела рукой по шее, имитируя траекторию секиры, чтобы собеседнику стало окончательно ясно, как сильно я пострадаю, если вернусь без скидки. Он усмехнулся.

Счастье — есть! Тридцать процентов и рассрочка на год! Зря я про него думала, что он пресыщенный, испорченный чувак. Вполне нормальный чел, даже способен на сострадание.

Когда я села в машину и набрала Дусе, та сказала.

— Дура ты, он откат хотел. Но вообще условия — супер.

Дуся понимает в сетях и откатах. Я неслась в офис, довольная собой, что в последнее время случается все реже. Вы знаете, как это иногда бывает, когда вы летите по улице, как на крыльях, у вас хорошее настроение, ярко светит солнце, попутный ветер мягко дует в спину, и тут из яркого солнечного дня вы сворачиваете в подворотню. Ну, маршрут такой. Глухую, холодную, темную и сырую. Пахнет мочой и помойкой. И обойти нельзя. Вот такие же ощущения возникли и у меня, как только я перешагнула порог офиса. Мрак, уныние и зловоние. Зловоние для яркости добавила. В реальности, кажется, никто не обмочился. Хотя не факт.

Между нами, девочками

Нерв, звенящий, как натянутая струна, и разлитый в воздухе страх. Что такого могло случиться в главном офисе успешного бизнеса за эти несколько часов? Прибыль упала на двести процентов? Люди перепуганы так, что не бегут рассказывать. Это плохо. Варвара только пискнула: «Тут такое было…». Вокруг стола возник кружок желающих штудировать мою рабочую почту из-за плеча, ведь в письмах могут оказаться причины происходящего. В почте томилось испепеляющее чтиво, извещавшее о моей полной несостоятельности и ничтожности «как руководителя». Было замечено, что отсутствовала я по непонятным причинам и что требуется предоставить «доказательства» необходимости этих переговоров. Что даст нам вход в сети? А зачем нам вообще сети и тиражи? (Лыко да мочало, начинай сначала).

На самом же деле случилось вот что. Менеджеру по рекламе Варваре нужно было непременно с утра отправить курьера за деньгами к клиентке. Сама она ехала на другую встречу. Это и погубило несчастного курьера. И не только его.

— Б… ть, Зина, Зинааа, б… ть, я чувствую себя идиотом, почему курьер занят заявкой журнала? Я же сказал! Я же сказал, б… ть, курьер не возит заявки журнала!!

Коридор оглашался воплями издателя, сравнимыми по силе выброса с атомным взрывом. Вжимаясь в стену и окрасившись в ее же зеленый цвет, как хамелеон, что-то, заикаясь, пытался объяснить невысокий молодой человек. Рядом подпрыгивала и приседала от ужаса новенькая секретарша, в ведении которой находился курьер. Она, уступив Варвариной силе убеждения, отправила мальчика по нуждам журнала, он не успел дематериализоваться в положенные сроки из офиса, встретил издателя, тот решил начать работать прямо в коридоре и спросил, куда следует курьер. А юноша, не будучи осведомленным о том, что журнал воспользовался им подпольно, выдал всех с потрохами. По рассказам очевидцев, сцена должна была бы кончиться смертоубийством, но подоспела Зина Борисовна, спасла курьера, и утешила босса, сказав, что надо уволить секретаршу. Потому что это она плохо руководила курьером.

Уставший, продуктивно «поработавший» босс, вскрывший ужасные нарушения в системе вообще и упущения лично мои «как руководителя»… пошел поспать после обеда на диванчике в своем кабинете. Мои успехи в выгораживании места под солнцем для журнала никто не оценил, но может, это и хорошо, потому что тут успехи запросто могут превратиться в «неуспехи» прямо за одну секунду. Поэтому я просто отправилась к Зине на кофе.

— Я не понимаю, как нам продавать рекламу, если мы не можем послать журнал клиенту? Почему? А секретаря обязательно было увольнять? — начала я сразу по делу, лишь переступив кабинет Зины Борисовны.

Мне было жалко молоденькую неопытную девочку, которая ничего плохого не сделала. Но беседа неожиданно утекла совсем в другую сторону. Так, будто и не было ничего.

— Да ну ее, она не в первый раз косячит, — махнуло идеальным маникюром Второе Лицо, — ты мне лучше вот что скажи. Я тебе все время удивляюсь, бросить такую работу, уйти заниматься журналом. Зачем? А твой муж, он вам хотя бы помогает? Как вообще с личной жизнью?

В первый раз сталкиваюсь с таким настойчивым интересом к этому вопросу, обычно всем моим работодателям было достаточно того, что я делаю свою работу, а тут этого мало. Зина в курсе, что я гордо несу знамя одинокой разведенной матери, покинувшей обеспеченного мужа, но этой информации ей почему-то мало. Вкрадчиво и «ненавязчиво» Зина Борисовна интересуется подробностями примерно по два раза в день в таком духе: «А почему развелась? Неужели сама? Нет, ну, не может быть, чтоб сама! Он же обеспеченный мужчина! А что же теперь, а как алименты? Нет? Ничего? А в суд подать на него? А как же с ребенком? А ты с кем-то встречаешься или нет?». Зина умудряется попрыгать на всех моих любимых мозолях по несколько раз в день.

Я даже с Дусей поделилась. У Дуси всегда имеется адекватное взвешенное мнение. А если надо, то и не только мнение. Она всегда готова предоставить себя, свою квартиру и машину для нужд друзей. Дуся настоящий друг. А настоящий друг очень нужен при моей работе. Просто необходим взгляд со стороны человека, не отравленного воздухом этого офиса.

— Я не очень понимаю, — рассказываю я, — она хочет пить со мной кофе два раза в день, мне кажется, это немного часто. Нет, она нам помогает, конечно, тут вообще ничего нельзя добиться, пока Зина Борисовна не велит. Люди уходят в глухую оборону, только заподозрив, что ты можешь что-то попросить, даже секретари ручки выдают с такой опаской, словно боятся, что ты возьмешь эту ручку — и тут же воткнешь ее им руку. Прикинь, я вчера спросила у главного бухгалтера, кто нам может сделать сверку, а она взяла и заплакала! Да, это он довел ее, а мне она просто поплакала. Но я не об этом. Пьем мы кофе, значит, и Зина все у меня выпытывает про Лазарева, да почему развелась, да как же так, да не может быть. Такое ощущение, что в мире нет разводов — и я одна взяла да и удивила всех этим явлением. Потом еще спрашивает, завела ли я любовника. А потом опять бывший муж. А может, мне стоит с ним обратно сойтись? А потом опять: как это я ушла делать журнал из солидной компании? И так по кругу.

— Она тебя изучает, — серьезно ответила Дуся, хрустя чем-то по ту сторону трубки. Яблоком?

— Но слушай, она и сама бывает откровенна, тут недавно в коридоре идет мимо меня и на ушко сообщает, что у нее с Петровым, это муж ее, был секс. Я обалдела от такой «важной» информации. Чего-то ляпнула о том, что это естественно — с такой-то красоткой. Да-да, я так и сказала, хорош ржать. А что делать, если я и правда так думаю? Она очень стильно выглядит. Я думаю, что на откровенность и хорошее отношение надо отвечать тем же, — решительно заявила я.

— Зря, — Дуся саркастически хрустнула чем-то снова. Точно яблоком.

Я положила трубку и подумала, что Дуся вполне может быть права. Если так, то это плохо. Даже опасно. Пусть Дуся будет не права. Что, в конце концов, она понимает в Зинах Борисовнах? И у меня есть задачи поважнее, чем думать про всех них. Ведь личной жизни нет, как нет. И ничего ее не предвещает. Еще два года детородного возраста коту под хвост. С этим что-то надо делать. Но у меня совсем нет времени. Журнал надо довести до ума. Может, я его еще немного подовожу до ума, а личная жизнь возьмет и как-то устроится сама? Бывает же у людей такое: «люди встречаются, люди влюбляются, женятся», чем я хуже?

Брак Эдуарда