Но он в моей просьбе вероятно почуял подвох и принёс огромный ярко-жёлтый веник мимозы. Едва открыл дверь, как её дурманящий аромат взорвал квартиру! И я почувствовала весну… Не смотря на то, что на улице ещё лежал снег.

Я подрезала длинные крепкие стебли и поставила её в вазу.

Она стоит до сих пор, уже неделю… Немного стала осыпаться…

А я вдруг вспомнила другую мимозу. Ту мимозу, которую он подарил мне в тот день, когда мы подали заявление на регистрацию брака. Тогда не было такого изобилия цветов. Мы зашли в Салон для новобрачных, и там он мне купил этот букетик весенних цветов.

А потом мы шли по подтаявшему снегу по центральной улице… Светило солнце, мы были молоды…

А сейчас мне хотелось розу. Одну! Мне давно не дарили роз.

Мне было интересно, какой цвет он выберет…

Но он выбрал опять мимозу.

Суперлуние

…И я однажды тоже видела суперлуние. Это произошло осенним вечером, тихим, безветренным. Мы возвращались домой с шумного литературного собрания. Начинало темнеть.

Старенький трамвай привычно дребезжал и скрипел на поворотах.

И вдруг, когда мы выехали на Аксакова, в конце улицы над горизонтом я увидела огромную красную луну. Она висела так низко, что, казалось, задевала крыши домов. Я не поверила своим глазам. Подумала — померещилось. И промолчала.

А ты стоял держась за спинку кресла, на котором я сидела, и читал стихи:

«Со мною вот что происходит:

совсем не та ко мне приходит,

мне руки на плечи кладёт

и у другой меня крадёт…»

Ты не заметил эту луну. Бубнил и бубнил стихи.

Мне даже неловко стало. Я подумала, может быть эти строки относятся ко мне?

Не помню, сказала ли я тебе про луну? Наверное, нет..

Ведь ты её не заметил…

И в ответ я прочитала известное цветаевское:

«Мне нравится, что вы больны не мной,

мне нравится, что я больна не вами…»

И действительно, это было так. Мы были давно знакомы, дружны. Но не переходили ту грань, за которой начинается любовь. Самым ценным в наших отношениях были простота и естественность. Когда он изредка заглядывал к нам в дом, я не стеснялась неприбранной квартиры, небрежной причёски. Я знала, что он не осудит, поймёт как надо. И даже не обратит на это внимания. Он был свой.

И потому я дорожила этой дружбой. Второго такого человека в моей жизни не было. С ним было легко и просто.

Но однажды через несколько лет он сам всё разрушил.

Неожиданно вечером в конце лета позвонил и стал кричать в трубку хриплым срывающимся голосом:

«Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

Я растерялась… Я не нашла нужных слов. Мне было нечего сказать. Я подумала, что он пьян.

А суперлуние в тот вечер было настоящим. На следующий день во всех газетах были опубликованы снимки. Жаль, что он его не заметил. Такие астрономические явления случаются редко.

НАРГИСА КАРАСАРТОВА

Милый друг

Всё мне кажется: вот ты — прям здесь,

Расстояние меньше полшага,

Но боится судьба сглазить весть,

Хоть она — дерзновенье, отвага.

Всё мне кажется, вот ты — прям здесь,

Словно нет между нами преграды,

Словно выдох и вдох — ты мой весь,

И выходят слова из засады.

Но летят по проспектам года,

В переплётах желаний все веры.

Я молюсь, чтоб исчезла беда,

Чтоб в безмерности вычислил меры;

Чтоб возможности не расценил

Ущемлением чувств и вмешательств.

Я хочу, чтоб себя ты раскрыл,

Не ища закоулки предательств.

Милый друг, вижу я в янтаре

Связь природы с камнем драгоценным,

Как в пушистом, смешном январе,

Ты мне кажешься просто бесценным.

И я вижу — конечно ты здесь,

Набросаем эскизы для жизни,

Одолеть все препятствия — честь,

Ведь дороги бывают капризны.

Ты поверь в нашу участь, держись,

Ведь точнее стихов нет науки,

От сомнений ненужных очнись,

Протянув свои тёплые руки.

СВЕТЛАНА АКСЮТИНА

Игра без правил

Она когда-то сказала мне: «Мы взрослые люди, и знаем, что всё всегда кончается». Но Она сама затеяла эту игру.

Да, это, действительно, была игра. Игра без козырей, без правил, без названия. Она ни на что не обязывала. Да и Она у меня ничего не просила. Эта игра была долгой, она затянулась на несколько лет. А может она была вечной, я не знаю…

Однажды Она на меня как-то странно взглянула, взглядом страстно влюблённой женщины. Но это ещё ни о чём не говорило. Сказала Она уже позже. Уже через несколько лет Она дарила мне комплименты, они были просты и ненавязчивы. Но я был польщён. Я впитывал их как губка. Это была не лесть, она не могла льстить. Да и вообще эта женщина не могла лгать. Мать–природа наградила её мудростью и умом. И всё это Она хранила в своей шкатулке. А зачем Она это делала, я понял далеко не сразу. Я скажу об этом позже.

Так вот — я получал комплименты и внимание. Много внимания. Потом Она как бы случайно касалась моей руки своею тёплой и нежной ладонью. И при этом смотрела на меня холодным взглядом.

Я думал, что Она была влюблена в меня, но оказалось — я был просто жертвой. Медленными шагами, длиной в целые года, Она добивалась этого. Когда–то я показался ей недоступным, и Она поставила перед собою цель. Нет, об этом Она мне не говорила. Да и говорила Она совсем мало, Она слушала меня. Ни одна женщина не вела себя со мной так странно. Но в таком поведении скрывалась тайна. Она и толкала меня на отношения с этой женщиной. И, незаметно для себя, я стал её партнёром по игре.

Однажды мы с ней шли под одним зонтиком, это было в майский дождливый вечер, и я её поцеловал в щёку, просто и непринуждённо, обычно так целуют детей, когда отправляют их спать. И сейчас я даже не помню — коснулся ли я её щеки. В этот момент Она промолчала. Я услышал её тихий вздох.

Потом всё шло своим чередом — расставанья, встречи… Они были без поцелуев и слёз. Я часто ловил её взгляд — то холодный и равнодушный, то нежный и многообещающий.

Нет, Она не любила меня большой пламенной любовью — да, я это знал, такая любовь у неё уже была, Она шла с ней по жизни. Я не нужен ей был как спутник, он у неё уже был.

А ещё у неё было много ошибок. Но Она о них никому не говорила, Она их прятала в огромный сейф. А та шкатулка с мудростью ей нужна для того, чтобы не наделать новых ошибок, ведь ключ от того сейфа Она давно выбросила и складывать их было уже некуда.

Вас, наверное, интересует — какая это женщина? Почему ей такая честь, что я пишу о ней? Я скажу: Она обыкновенная, таких тысячи, мы проходим мимо них каждый день. Да, таких много, но в то же время Она одна. Единственная.

Спустя несколько лет я оказался в её постели. Она как–то прошептала мне на ухо: «Я хочу тебя!». В этот раз я оставил её без ответа. Но потом в один из апрельских вечеров, когда шёл дождь, и где–то вдалеке гремел раскатистый гром, нас обоих одновременно охватила бурная страсть. Наш разум потерпел крах. После этого я ей сказал, что она самая лучшая женщина на свете. Да, действительно, мне с ней было легко и хорошо.

Шли годы. И однажды я поймал её равнодушный взгляд — так смотрит женщина, которую уже не интересует мужчина.

Что случилось? Я бунтовал, моя душа разрывалась на части. Я всеми усилиями привлекал её внимание. Но Она была неприступной. Она уже не слушала меня, теперь говорила Она. Она не прикасалась к моей руке. Почему!?..

Потому что мы взрослые люди, и знаем, что всё когда–то кончается…

ЕКАТЕРИНА ФИЛЮК

Он влюбился в меня бессовестно

И смотрел мне в глаза часами.

Я тонула в нём словно в повести,

Запивая восторг слезами.

Счастье мы не могли испить досыта,

Нам всегда его было мало.

Страсть владела телами до светла,

Утром тихо лежали устало.

И, казалось, не хватит вечности,

Чтоб друг другом нам насладиться,

Ведь стремимся мы к бесконечности,

Стоит только лишь чуть влюбиться.

Как я хочу в твои объятья

Как я хочу в твои объятья,

Прижаться к ласковым губам,

Скользит пусть тихо на пол платье —

И упадёт к твоим ногам.

Забудет мир про двух влюблённых,

Мы потеряемся в ночи.

Я утону в глазах бездонных.

Свидетель наш — огонь свечи.

Никто пусть нас не потревожит —

Быт отодвинем на потом,

Останемся в любовном ложе

И не покинем утром дом.

ЛЮДМИЛА ПАВЛОВА

«Моему любимому, так рано ушедшему, мужу посвящаю»

Нежность

Мы с моим мужем были знакомы до свадьбы всего один день и уже 33 года вместе. Наши отношения начались не совсем так, как было общепринято. Более концентрированно что ли, более густо. Мы страдали в разлуке, потому что между нами была тысяча километров. И поэтому, как могли, торопили события.

Миф №1. «Нужно узнать друг друга получше, много дружить, лучше со школы. Можно даже пожить вместе до свадьбы».

В реальности долгая дружба не всегда идёт на пользу отношениям, по-моему, чаще даже вредит. Мы познакомились на свадьбе его сестры и уже через две недели подали заявление, а через месяц поженились. И я, как жена декабриста, поехала за мужем на Север.

Миф №2. «Мы прожили с мужем всю жизнь душа в душу».

Не верьте! Особенно, если речь идёт о долгом браке. В жизни бывает по-разному. Иногда мне видятся «каренинские» уши и всё не так. Иногда его как будто подменяют, что не узнать. И потом, кризис сорокалетнего мужчины никто не отменял. Дело только в том: узнает ли жена или останется в счастливом неведении. А если узнает, простит ли?

Миф №3. «Я люблю его как в молодости».

Пустые слова. Чувства в 25 лет и чувства в 55 не могут быть одинаковыми. В 25 — всё сводится к страсти, кружится голова, и он — лучший. В 55 — это нежность и забота. Пусть не болеет, сильно не устаёт, надел ли тёплый шарф? И живёт пусть долго, долго. Такой родной, такой тёплый и надёжный. Всё понимает, во всём поможет, даже если сначала для порядка побурчит.

Я с мужем живу 33 года, это больше, чем я жила без него. В нашей небольшой семье три девочки и один мужчина — муж, отец и дедушка. Иногда ему с нами приходится тяжко. Но он улыбается, а значит всё у нас получится.

Пластинка

В конце восьмидесятых дефицитом было всё. Говорили не «купить», а «достать». «Доставали»: одежду, косметику, телевизоры, колбасу, мороженое, мандарины к Новому Году.

Однажды Люда «достала» пластинку Тото Кутуньо. В ту пору его песни знали все. Вообще это было время итальянской эстрады. Но красавец Тото превзошёл соотечественников. Особенно гремела его песня «L’italiano».

Девушка бежала домой, торопилась обрадовать покупкой мужа. Они недавно поженились, чувства были совсем свежими, настроение всегда хорошим.

На пластинке их ждала любимая песня.

«Лашате ми кантаре…» — пела вся страна и любовалась дивным длинноволосым итальянцем с поволокой в тёмных бездонных глазах.

Ребятам нравились все песни в альбоме. Они не стали откладывать, включили проигрыватель «Вега-101 стерео», прибавили громкость, уселись в предвкушении.

Заиграла музыка. Первые две песни лились из колонок чисто, громко, красиво. Их песня была третьей. Ну вот и начало. Услышав первые аккорды, ребята заулыбались. Но насладиться пением Тото им не пришлось. Пластинка начала понемногу пробуксовывать, звук из бодрого превратился в заунывное тягучее, невнятное нечто.

Вася осторожно остановил проигрыватель, вытащил диск, стал разглядывать. Никаких царапин и зазубрин не увидел. Когда поставил его на стол торцом, понял причину. Он не был ровный, имел небольшой изгиб и значит не мог воспроизводить музыку.

Люда расстроилась. Потому что именно ей попалась бракованная пластинка, и потому что хотелось послушать музыку. Вася внимательно ещё раз осмотрел покупку и сказал: «Не расстраивайся, попробуем поправить». Молодая жена немного повеселела и во все глаза смотрела на мужа.

Он положил грампластинку на полированный письменный стол. Потом нагрел утюг, накрыл диск газетой и стал гладить. Выравнивал.

Вася учился на инженера, и Люда полностью доверяла ему. «Значит так надо», — подумала она.

Гладил он долго. Потом объяснил: «Сейчас сверху положим стекло со стола, прижмём, и она выпрямится».

Убрал газету, и вместо того, чтобы сразу положить сверху стекло, решил зачем-то передвинуть диск. Пододвинул его к краю, чтобы взять. И тут Люда обомлела. Половина пластинки лежала на столе, а половина свесилась вниз, как часы на картине Сальвадора Дали «Постоянство памяти».

Быстро, пока не стала застывать пластмасса, грампластинку расправили, накрыли стеклом, а сверху Вася усадил жену. Стало смешно. И бракованная пластинка не представлялась уже такой большой неприятностью, как вначале.

Когда диск остыл, на Васин взгляд он выглядел ровно. С некоторым волнением включили проигрыватель. Те две песни, которые порадовали их вначале, были безнадёжно утеряны. В колонках хрипело и тянуло звук теперь в любом месте дорожки, с обеих сторон.

Ребята посмотрели друг на друга, на проигрыватель, начали хохотать. Отсмеявшись, отправились на кухню пить чай. Ничего не омрачало в тот момент их весёлого, беззаботного настроения.

Это молодость. Бесшабашность, ощущение того, что всё можешь. Что никто и ничто не сломит тебя никогда. Что счастье и любовь будут всегда, и что самая большая потеря — это бракованная пластинка популярного Тото.

ЗАЛИНА КАСУМОВА

Кульбиты любви

Удивительной любви французской писательницы Жорж Санд и польского композитора и пианиста Фредерика Шопена посвящаю.

Люсиль Амандина Аврора

С фамилией звучной Дюпен,

С характером тореадора,

И вдруг… утончённый Шопен!

Как так?! И ведь это не шутка?

Отнюдь! То кульбиты любви

В момент помутненья рассудка —

Они не в ладу. Се ля ви!

С сигарой, в ботинках и брюках, —

По тем временам моветон! —

Вольна в беззастенчивых трюках…

Да, вызов! Души женской стон!

Как жаждала светлого чувства!

Мать крохи любви лишь дала,

Муж грубо дошёл до кощунства…

Лезть в пéтлю?! — Она избрала

Путь яростной гранд скандалистки, —

Таких не видал высший свет! —

Предтечи шальной феминистки,

Которой и удержу нет.

Отсюда и имя мужское,

Ботинки и брючный костюм,

Пристрастье к сигарам дурное,

Но всё-таки женский парфюм!

Шопен был напуган немало

Такой эксцентричной мадам,

Но всё ж любопытство снедало.

А это «крючок», скажу вам!

Потом стали множиться встречи.

И он присмотрелся к Жорж Санд,

Послушал разумные речи

И понял — пред ним бриллиант!

Вела его к славе дорога:

Он был виртуоз-пианист,

К тому ж композитор от бога,

Романтик, эстет-мелодист.

Ему рукоплещут столицы,

И имя его на устах,

Поклонниц к нему — вереницы,

У каждой — в сердечных мечтах.

Красавец поляк уже болен —

Не всяк разглядит его боль.

Неужто ему стать изгоем?!

И с кем разделить ту юдоль?!

Жорж Санд удивительно кстати

Влетела в его жизни круг

В диковинном «триумвирате»:

Сиделка, любовница, друг.

Ещё настоящая Муза!

Все десять отпущенных лет

Для их неземного союза

В его сочиненьях — расцвет!

Сама она пишет романы —

Один за другим фолиант,

И литературы титаны

Признали в ней дюжий талант!

А дети Жорж Санд подрастали…

Больной Фредерик раздражал,

Они бессердечно восстали,

И он натурально сбежал.

Зачах без заботы Авроры,

Её материнских хлопот.

Лишившись столь мощной опоры,

Шопен — не Шопен, а «банкрот»!

Засилье в душе нот минорных —

Мосты к примиренью он сжёг,

Но факт: прядь волос её чёрных

До смерти с любовью сберёг!

Жорж Санд и Шопен — два Колосса!

И к ним интерес не угас.

К союзу их много вопросов,

Ответов же нет без прикрас…

В поисках взаимности

Короткой и яркой любви поэта Владимира Маяковского к русской эмигрантке Татьяне Яковлевой посвящаю.

Он был поэтом с именем давно,

Трибуном пламенным той русской революции,

Певцом кастета с маузером, но

Защиты ради тверди Конституции.

Однако же душа была нежна,

Искала чувств с реальною взаимностью.

Кто рядом был, по факту ни одна

Женой не стала, с грубой очевидностью.

Любовь его накрыла с головой,

Такого дерзкого, казалось бы, брутального,

Когда на время попрощался он с Москвой,

Увидеть прелести Парижа идеального.

О, как хитрó разложен был пасьянс!

Он познакомился здесь с эмигранткой русскою

И обомлел, почувствовавши шанс

Взаимности любви под музыку французскую.

Она звалась Татьяною. Давно

Работала моделью популярною.

Общественность следила, что не мудрено,

За этой парой истинно шикарною!

Он не сводил с неё влюблённых глаз

И осыпал цветами с пылкой нежностью.

Не скроешь, тот лирический рассказ

Стал вездесущего бомонда принадлежностью.

Он был высок — она ему подстать.

Хорош собой — она с природной грацией.

И каждый был готов рукоплескать,

Встречая их в лучах иллюминации.

Он мог часами ей стихи читать,

Татьяна без запинки ему вторила.

Одну волну с любимой создавать —

«Коня эмоций» это лишь пришпорило!

Он умолял поехать с ним — отказ.

Ей руку с сердцем предложил осознанно,

Но видел ясно в свете её глаз:

На родине комфорта ей не создано!

Из пункта М. летели письма к ней,

К нему в Москву из пункта П. — ответные.

Хотел он быть с любимой всё сильней,

Но не пускали силы кабинетные.

Он женщинам стихов не посвящал

И только Тане сделал исключение*.

Забрать её с Парижем обещал,

Но… был запрет на выезд. Заточение!

Другому руку Таня отдала,

Чтоб от поэта уберечь себя московского.

На шесть десятков лет его пережила

За океаном… Помня Маяковского!

*) Поэт посвятил своей возлюбленной два стихотворения: «О сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», последнее заканчивается известными строчками: «Я всё равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоём с Парижем». При жизни поэта эти стихи не были опубликованы.

ЮЛИЯ РУБИНШТЕЙН

Химичка

Каждое утро девушки шли по улице под его балконом. Учиться.

Дальше по улице был техникум. И утреннее солнце светило прямо в его двери и окна, отражаясь, и они шли в этот блеск и сияние, и тени их ложились впереди них.

А он их рисовал.

Собственно, он рисовал всегда одну девушку. Смотрел на разных, а рисовал одну. Не выходило. Всё чего-то не хватало.

Чего — он не знал. И спуститься посмотреть ближе не мог. Второй этаж — не Эльбрус, но инвалидная коляска не для лестниц. Спасибо, добрые люди перебрали дверь на балкон, стало можно выкатиться. И он сидел в коляске на балконе и рисовал.

Иногда девушки поднимали головы и смотрели на него. Улица была центральная, и все балконы на ней ещё давным-давно отделали щитами из пластмассы. Зелёными и красными, чтобы на каждом доме получался узор. Над щитом, над перилами видны были только голова и плечи художника. И мольберт.

Девушки шли и иногда задумывались — кто там нарисован.

Чаще всего — одна из них. Она обычно шла одна.

Та, что возникала на мольберте, была похожа на Одну. Вроде бы такие же непослушные, летучие русые кудри, такой самый нос — длинноватый, будто не от этого лица, так же торчат локти и коленки. Но Одна видела: на полотне — красивее.

Каждому парню нужна красивая девушка. Некрасивых никому не надо.

Тем более, сам Художник — красивый парень. Сильные, бугристые от мускулов плечи, быстрые руки, гордо посажена голова, сосредоточен взор чёрных глаз под чёрными сросшимися бровями. Конечно, ему нужна не какая попало.

Но всё-таки Одной было обидно. Ведь она похожа на ту, неведомую. Почти такая же. А рисуют — другую.

Разве что попробовать стать такой же?

И Одна стала пробовать. Она вставала раньше и бежала по пустынным утренним улицам. На неё лаяли, гнались собаки — она отпрыгивала, ускорялась. Тоже тренировка. Ноги станут стройными, как на картине. Она прибегала на детскую площадку и там подтягивалась на стареньких самодельных подобиях снарядов. Руки станут сильными, как на картине.

Стричься по-другому не пробовала. В парикмахерскую очередь. Да ещё надо, чтобы был знакомый мастер. Свои подружки подравнивали — и всё.

Приближался День города, и ждали приезда губернатора.

Горсобрание призвало волонтёров: разнесите жителям центральной улицы предписание — убрать всё с балконов. А у кого, как не у студентов, молодые ноги. Одна тоже взяла пачку бумажек и пошла по подъездам.

Вот и тот самый дом. Тот подъезд. Второй этаж. Она позвонила. Тишина. Позвонила снова, и изнутри донёсся такой звук, словно ехал велосипед. Дверь распахнулась — и Художник увидел удивлённое лицо, такое, какое искал.

— Здравствуйте! Извините! — почти выкрикнул он, поспешно дав задний ход. И исчез. Шум колёс, лязг шпингалета балконной двери. Возня. Понесло сквозняком и запахом красок. Наконец Одна решилась переступить порог. В прихожей было темно. Закрыла наружную дверь. Дальше в квартиру. Балкон. Коляска. Мольберт…

— Извините… — сказала и она.

Художник не слышал.

Тогда она пошла на кухню, перемыла с жёсткой шкрабкой всю посуду, какую нашла, вымыла плиту и пол. Двигаясь спиной вперёд, замывая за собой, налетела на что-то — и очутилась на коленях у Художника.

— Ой! Поехали! Со мной! Вы та самая… — а она барахталась и отбивалась, а колёса вертелись, жужжа, и везли её к балкону. Вдруг Художник остановился. И пунцово, даже малиново покраснел.

Она вскочила и вытерла руки о брюки.

— Конечно, не… потому, что… — теперь Художник еле давил из себя слова, потом показал на тряпку и ведро. И побледнел как неживой.

— Вам нехорошо? — она присунулась ближе, приложила руку к его груди. К заляпанной рубахе. Сердце под ней билось часто и мощно, словно колотя в набат.

— Я… увидел… теперь буду жить… пока закончу… — на лицо Художника помалу возвращались живые краски. Он взял Одну за руку, а другой рукой направил коляску к балкону.

Теперь на мольберте была точно она.

Она бежала встречать космонавта, спускающегося из ракеты.

Космонавт был едва намечен, и люди, и здания позади неё тоже. Но они были — несомненные, светлые, будто в весенней дымке.

— А ты… а вы готовились стать космонавтом? — спросила она, когда сгустились сумерки, и Художник убрал картину в холодильник. Все художники так делают, чтобы краски не высохли до завтра.

Он опустил взгляд на недвижные ноги, и она поняла.

— Ты… вы уже видите космос, — Одна кивнула на картину, — а они, хоть и здоровилы, не видали ещё.

И азартно вскинула кудрями.

— Ты придёшь завтра? — слетело с губ Художника. — Повторишь это… при свете?

— После занятий в техникуме.

— А на кого…

— На химичку. Лаборантку, — и Одна улыбнулась. — Краски тебе буду доставать. И изобрету такие, чтоб не полиняли даже в космосе!

Звёзды над головой были с кулак.

Одна шла домой. Как обычно, одна.

И уже не одна.

ПАВЕЛ БЕРЁЗНЫЙ

Что такое любовь?!

Что такое любовь? Это вера, надежда,

Тонкий вздох, звонкий смех

И души яркий крик.

Это, может быть, путь

По равнине безбрежной,

Но а может, скала,

Что нельзя обогнуть?

Что такое любовь? Это вера, надежда,

И изысканный вкус,

И бездарный сюжет,

Упоительный взгляд

В лицах видим, как прежде,

В лицах наших друзей

И бывалых подруг.

Что такое любовь? Это вера, надежда,

Возгоранье искры

И касание губ.

Ну, а может быть, страсть

Для души безмятежной?

Может быть, это пламя

Зажжённой свечи?

Что такое любовь

В океане надежды,

Там, где вера двоих

Начинает свой путь?..

Ночь

Почему нам не спится в эту тёмную ночь,

Когда осень кружится и не хочет помочь?

Покраснели рябины, облетел старый дуб,

И трепещет осина, как невеста. А вдруг

Завтра выпадет снег и укроет луга

Покрывалом пушистым, и уйдут берега?

Почему ты не спишь? Это я, это он —

Тот, который так хочет подарить тебе сон.

Тот, который так любит тебе песни дарить

И тихонько-тихонько о любви говорить.

Почему мы не вместе в эту лунную ночь?

Что же в сердце творится?

Кто же сможет помочь?

ИОЛАНТА СЕРЖАНТОВА

Камбала

Жизнь полна слухов о ней

Она была удивительно сложена. Высокая полная грудь, тонкая талия, роскошные густые волосы. Если кто-то заговаривал с нею, она внимала собеседнику, обращая к нему бежевый румянец правой щеки. И смотрела, чуть склонив голову, как бы снизу вверх, что было довольно непросто при её довольно высоком росте. Левую сторону она обыкновенно держала в тени широкой пряди, под которой прятала изуродованное рваным рубцом от виска до подбородка лицо.

Я приметил её ещё на первом курсе института, был влюблён, но решился подойти только на третьем. Мы общались довольно долго, прежде чем она оценила моё отношение и поведала о том, что с нею произошло. Но до той поры…

— Студенты! Внимание! Разбились по парам, берём друг у друга каплю крови, наносим на предметное стекло, размещаем по эталонным образцам, рассматриваем под микроскопом, сравниваем и определяем группу. Не забываем обработать руки спиртом.

— Только руки? — захихикали девицы.

— Совершенно верно, — преподаватель не оценил шутки, выдал нам инструменты и отошёл к кафедре, чтобы понаблюдать за процессом со стороны.

Так как я был единственным парнем на факультете, то мне ничего не оставалось, как предоставить все свои десять пальцев для уколов сокурсниц. Девицы пищали и промахивались мимо подушечек, вонзая ланцет под ноготь, иные умудрялись попасть в ладонь. Одна лишь она, отказавшись ранить меня, протянула свой пальчик, но тут уж я не решился сделать ей больно.

К окончанию процедуры мои руки были истерзаны, и она взялась обработать раны. Заведя прядь за ухо, склонилась надо мной… Я чувствовал её сладкий запах, нежное прикосновение рук, но заговорить с нею о своих чувствах так и не посмел. Единственной победой того дня было то, что она впервые поглядела на меня, не пряча за чёлкой большую часть лица.

Через пару недель нам предстояло препарировать лягушек и крыс. Однокурсницы, накануне не пожелавшие портить проколами свои нежные пальчики, теперь охотно согласились лишить жизни крыс и лягушек ради учебного процесса, я же был абсолютно не согласен с этим. Едва хищные лапки девиц потянулись к ёмкости с несчастными животными, я преградил им путь:

— Если бы это было нужно для спасения чьей-то жизни… — рассовал по карманом крыс с лягушками и, невзирая на протесты преподавателя, вышел вон.

Утром следующего дня она подошла ко мне в коридоре после лекции, глянула из-под чёлки правым глазом и поинтересовалась:

— И где ты их всех разместил?

— Кого это? — изобразил непонимание я.

— Несчастных, спасённых тобой от вивисекции.

— А… Под кроватью живут.

— В общежитии?

— Ну, а что?! Оно ж так и называется — общежитие. Общее житие! Это всех касается.

— Ну-ну. А ты забавный.

— Где-то я уже слышал это выражение… Но действительно забавным стану, когда сосед по комнате вернётся, вышвырнет меня вместе с крысами, и мне придётся кочевать по дорогам, устраивая представления с лягушками за деньги. А пока я — герой! — игриво заключил я.

— Герой… — вздохнула она и предложила: — Привози их ко мне домой. Присмотрю до весны, а там поглядим.

— А к тебе можно?

— Ну, раз предложила, значит можно! — ответила она и, развернувшись на каблуках, ушла в аудиторию.

На выходных я перевёз бедолаг на новое место жительства, и, считая себя обязанным обеспечивать их питанием, стал регулярно наведываться в гости. Она была не против. Мы сообща купали питомцев, чистили клетки, а потом усаживались пить чай на её просторной кухне. Честно говоря, я любил кофе, но в её обществе был готов пить даже скипидар.

И вот, в один из таких вечеров, она рассказала мне о происхождении страшного шрама, которого так стеснялась. Оказалось, что до поступления в институт она работала в психиатрической лечебнице медсестрой.

— Сутки через двое. Знаешь, место, в общем, непыльное. Конечно, если не задумываться о тех, кто отбывает, как наказание, свою жизнь в её стенах. Люди, что работают там годами, делаются равнодушными или психами. Иным, одиноким, больные отделения заменяют семью…

— А ты…

— Не перебивай.

Она помолчала немного и продолжила:

— У нас в отделении лежал одноглазый парень, санитары прозвали его камбалой. Так было жаль его… Во время вечернего обхода старалась лишний раз заговорить, как-то порадовать. Мне казалось, мы подружились… Как-то раз я задремала на посту под утро. Проснулась от удара. Этот… парень, Камбала, разбил банку для сбора анализов, попытался перерезать мне горло, но промахнулся и поранил лицо. Я успела сделать ему укол аминазина, шприц был под рукой, и упала. Рана на лице получилась нехорошей, сшили плохо, заживало долго…

— И ты ушла оттуда? — спросил я.

— Не сразу. Когда лицо поджило, вернулась на работу, посмотрела на этого человека и поняла, что больше не смогу находится там. Не из страха, нет. Просто… быть равнодушной к страданиям больных подло, а пожалеть… Всех не пожалеешь, сердца не хватит.

— Ты ненавидишь его?

Она рассмеялась:

— Да нет. Уже — нет. Я навещаю его пару раз в месяц. Приношу вкусного, мы разговариваем. Ему уже лучше, но не думаю, что он когда-либо выйдет оттуда, он непредсказуем.

— Как и мы все… — задумчиво протянул я, и засобирался к себе в общежитие.

Она грустно и понимающе улыбалась в ответ моему смятению и, когда я был уже у двери, попросила:

— Ты не приходи больше. С животными я справлюсь сама. Всё будет хорошо, не волнуйся, они в надёжных руках.

После окончания учёбы мы разъехались кто куда, я не видел её много лет, и вот однажды на юбилее института мы встретились. Она пришла в сопровождении элегантного седовласого красавца. Один его глаз казался стеклянным, а другой искрил яростным обожанием.

— Знакомьтесь, — представила нас она, — мой муж…

— Я вижу, под твоей защитой не только земноводные, — съязвил было я, но мужчина опередил меня:

— Да, к рыбам она тоже неравнодушна.

— Но… как же это… Вы же…

— Пытался её убить, хотите сказать?

— Ну, а что же?!

— А как бы на моём месте поступили вы? Понимая, что никогда не будете вместе с любимой женщиной. Она — свободна, а я заперт… Я порешил убить и её, и себя… Но… вот…

— И что теперь? Вы здоровы?! Вас выпустили?!!

— О, мой милый… Я навечно болен любовью к ней. Впрочем, как я понимаю, не вполне излечились и вы…

Она легко коснулась его плеча и шепнула что-то на ухо. Он кивнул, и тут мне стало очевидно, что прибранные наверх волосы открыли обе её щеки. А шрам… Она гордо несла его на своём лице, как печать, тавро любви, которое дано нести не всем.

БУБУЙРА БЕКТЕНОВА

Солнце и девушка

(Перевод с кыргызского языка Наргисы Карасартовой)

Девушка смотрела улыбаясь,

Смущая солнце своей красотой,

Оно за облаками скрывалось

И потеряло привычный покой.

Меж облаков — пространства, просветы,

И солнце любуется через них.

Снова будут ночи и рассветы,

Солнце на небе — далёкий жених.

Тело девушки то замирает,

То бьётся… Она словно спелый плод.

Поёт как соловей и мечтает,

Чтоб услышал песню небесный свод.

Пролетает время быстротечно,

Она растеряла юности блеск.

Думает солнце — годы излечат,

Но как подавить в себе бурный всплеск?

Думает, девушке он не ровня,

О своих мечтах покорно молчит

И уходит в осень, безусловно

Потому, что природа так велит.

В огне горит желание солнца

И дева пожелтела без весны.

Верю, что любовь не оборвётся,

И этот стих пробудит дрёмы, сны.

Пусть солнце взбодрится от печали,

Пусть милая девушка не грустит,

Ведь солнце может ласкать лучами,

Ведь солнце может и путь осветить.

Не уставай

Странный холод постучался в мою дверь,

Чувства пульсируют и гудят без мер,

Жизни река протекает бурливо,

И голос твердит: «Не остывай и верь!».

Где же допустила я неверный шаг?

Лишь Творца прошу: «Дай здоровья, благ!».

Чувства все листочками дрожали,

Спотыкаясь по тропинке на большак.

Сталкивалась с вьюгой я лицом к лицу,

Вышла на дорогу, не спеша иду,

И со мной идёт тень моя незримо,

Подавая руку, шепчет на ходу:

«Одолеешь беды, только не грусти,

Что судьбой предписано, ты не упусти.

Камни не бросай, не ропщи на участь —

Счастье вскоре встретишь на своём пути!».

ОЛЬГА ПРОХОРОВИЧ

Друг — враг

Герман долго стоял у витрины, перебирая золотые колечки. Не то что бы их было много, но очень приятно было ощущать на себе завистливо восторженный взгляд симпатичной продавщицы. Он торжествующе чувствовал, как сильно ей хотелось оказаться на месте его девушки. Ещё бы! Не одно девичье сердце трепетало от его взгляда.

Попросил голубоглазую продавщицу примерить облюбованное им кольцо с рубином, развлекаясь подступившей к её лицу краской. Заметил блеснувшую искорку надежды. Самодовольно ухмыльнулся и с обольстительной улыбкой пояснил, что у его подружки примерно такие же красивые тонкие и длинные пальцы. Искорка потухла, но его самолюбие уже было удовлетворено.

Колечко смотрелось превосходно. Наташка точно будет в восторге. Сегодня он собирался сделать её самой счастливой на свете, предложив ей свою руку и сердце. Особого волнения не было, так как в ответе был уверен. Просто необходимо соблюсти все формальности. Желая сделать этот момент особенно торжественным и приятным, прибавил шаг, пока не разошлись по домам зрители — её коллеги-подружки.

Наташа расставляла по полкам сданные сегодня книги. Она особенно любила эту процедуру, завершающую рабочий день. Лена допечатывала последние карточки для каталога. Маргарита Алексеевна занялась составлением списка продуктов к ужину. Иринка и Маринка были намного моложе Наташи, почти школьницы. За глаза они звали её старой девой. Уступив с радостью нудную работу, они заспорили, в какой кинотеатр идти вечером.

Вошедший с тортом и белыми розами Герман прервал спор. В глазах девчонок загорелось любопытство пополам с завистью. Герман, наслаждаясь производимым эффектом, раскрыл перед Наташей бархатный футляр. Зрители восхищены, всё произошло, как и ожидал. Ликующая возлюбленная примеряет подарок. Сколько благодарности и счастья в её лучистых глазах! И хотя всё шло по плану, взволнован он был необычайно. Даже руки слегка дрожали, когда отдавал букет. Желанная — какое точное слово!

***

Заявление подано, один месяц — и он солидный женатый человек. С первой встречи в кафе знал, что Наташа будет его женой. Фея с разбросанными по плечам локонами и смешной чёлкой так заливисто хохотала над какой-то шуткой подружки, что он уже не мог представить жизни без этого смеха. Впервые в жизни он был сражён женскими чарами. Он, циничный ценитель девичьих прелестей, был влюблён безумно, безрассудно.

И всё-таки понадобился почти год, чтобы убедить в своих чувствах смешливую, но скромную Наташу. Даже в библиотеку пришлось записаться, чтобы был повод видеть её. От свиданий она долго отказывалась, не доверяя лестным стандартным комплиментам, которыми он привык покорять сердца дам. Ни цветы, ни конфеты не изменили её отношения. Ситуацию спас любопытный студент, пытающийся разобраться в принципе действия лазера. Он даже не сразу заметил, с каким изумлением и интересом слушала Наташа его импровизированную лекцию. Из ловеласа и дамского угодника он превратился в эрудированного молодого человека. Больше она не избегала встреч. Конечно, они разговаривали не о квантовой физике, но и в литературе, и в философии знания его были незаурядными. Собеседником он был замечательным, всегда с собственным мнением, но и внимательный к её мыслям. Им никогда не было скучно друг с другом. Она готова была слушать его часами. Так незаметно он тоже стал для неё самым близким человеком. И вот сделан решительный шаг.

***

На работе Германа, задержавшегося из-за подачи заявления, ждала приятная новость. Приехали инженеры из Англии и с ними Гарри, с которым он подружился во время стажировки в Лондоне. Все полгода они были неразлучны и на работе, и на отдыхе. Гарри показал ему все любимые закоулки города. А сколько выпитого эля и весёлых приключений их связывало! А споры до утра? Благодаря им оба в совершенстве овладели родным языком приятеля и уже сами не замечали, на каком из них ведут дискуссию. Теперь Герману предстояло знакомить друга со своим городом и с русскими традициями. Заодно и ресторан для свадьбы вместе можно выбрать. А пока — повод устроить мальчишник.

Гарри с удовольствием подключился к предпраздничным хлопотам друга. И хотя ему не терпелось увидеть невесту Германа, решили отложить знакомство на неделю. К этому времени и с рестораном определятся, и свадебное платье со смокингом из Лондона привезут. И Герман в мыслях уже тщеславно представлял, как вырастет в глазах невесты, когда она увидит их наряды.

Наташка почти не замечала отсутствия Германа, надо было и приглашения подготовить, и свадебный букет составить, и научиться вальс танцевать. Все эти мелкие заботы были удивительно приятные, она вся светилась радостью. Только пожилая заведующая Маргарита Алексеевна иногда вздыхала: «Не твоё это, Наташенька. Торопишься ты. Без любви тяжело будет». Эти речи её не задевали, старые всегда ворчат. Разве это не любовь? Когда ей хочется петь и танцевать от счастья!

Подошло время сюрприза. Вечером вся будущая семья была приглашена в ресторан для более близкого знакомства. Заодно планировалось обсудить свадебное меню. Гарри ужинал за другим столиком с английскими коллегами. Эффектная встреча должна была состояться в конце вечера. Всё продумано до мелочей. Кроме…

***

Наташка задержалась около зеркала в фойе. Заколола локоны, прошлась расчёской по чёлке и залюбовалась отражением. Коротенькое бордовое платье открывало стройные ножки и подчёркивало осиную талию. Но главное было в задорных глазах. Предчувствие волшебства, не покидающее её весь день, сияло в них. Довольная, она подмигнула себе и показала язык. И только тогда заметила смеющиеся глаза. Элегантный молодой человек наблюдал за ней. До чего же он прекрасен! Зазеркальное общение затянулось.

Низкий бархатный голос с лёгким акцентом вывел её из оцепенения и заставил смущённо повернуться.

— Гарри, — весело представился он. — Вот я и убедился в рассказах о необыкновенной красоте русских девушек.

В этот момент Наташе показалось, что всё фойе осветило яркое солнце. Ей было всё равно, что будет дальше, лишь бы только слышать этот добрый, завораживающий и почему-то такой родной голос. Что это? Промелькнула в голове фраза Маргариты Алексеевны. Да, теперь она её поняла.

Они продолжали говорить, глядя в глаза друг другу, и не заметили, как переплелись их руки. Так, взявшись за руки, они и вошли в зал. Играла музыка. И они закружились в танце, даже не подходя к столу.

Сразившее их чувство было настолько неожиданным и всепоглощающим, что все события и люди прежнего мира стали нереальными. Скрыть это было не возможно.

Этого успешный и самоуверенный Герман никак не мог ожидать. Предательство с двух сторон. В один момент он лишился и друга, и невесты. И всё это он подготовил сам. Было ощущение, что его вычеркнули из жизни. Он наблюдал, не в силах ничего изменить. Ни Гарри, ни Наташа его не замечали.

Взбешённый и никому больше ненужный, Герман нарезал круги по городу, придумывая разнообразные планы. Воспитание и самолюбие не позволили устроить драку в ресторане. А может и трусость.

И как завтра идти на работу, где все будут знать о его позоре? Не выдержит ни одного дня. Отпуск, потом другой город. Но сначала месть. Нет, Наташу он трогать не будет, но Гарри… Вспомнил про одноклассника из группировки. Убивать не стоит, но проучить, чтоб больше никогда ни одного шага в его страну! Хотя всё равно, как получится. Подло? А он со мной как?

Накручивая себя, Герман набрал номер. Правду рассказывать не стал, почему-то было стыдно. И про национальность умолчал. Заказ приняли, но взяли время. Место выбрал около Наташиного дома. Пусть ей тоже уроком будет.

Бессонная ночь рождала всё новые и новые картины расправы. То Гарри перебивали ноги монтажкой, то проламывали голову, то втыкали нож. Легче не становилось. Как вдруг вспомнилась другая страна и паб, в котором он сцепился с чёрным парнем. Если бы не боксерский удар Гарри, вряд ли он бы тогда выбрался целым. А вернётся ли после всего Наташа? Конечно, нет. Что бы он не сделал со своим бывшим другом, тот всегда останется между ними. Тогда зачем? И как он будет с этим жить дальше?

Еле дождавшись утра, Герман отменил свой заказ, уплатив часть суммы.

Гарри так и не узнал о висевшей над ним опасности. Благородство друга, который молча отошёл в сторону, не выясняя отношения, поразило его. Иногда он представлял себя на его месте и не был уверен, что смог бы также достойно поступить.

Оформив документы, Гарри увёз Наташу в далёкий туманный город. С Германом встретились уже через одиннадцать лет на новом совместном проекте в Австралии.

НИКОЛАЙ КАИПЕЦКИЙ

Роняя бокал с вином…

В уютной маленькой таверне

Нет никого. Лишь мы вдвоём

Уже пятнадцать лет, наверно,

Из одного бокала пьём.

Вино бывало чая крепче,

Безвкусным было, как вода:

Мы пили залпом. Всё же легче

Для двух сердец одна беда.

Когда ж оно бывало сладким,

Глоток был каждый в жизнь длиной,

Мы растворялись без остатка

Друг в друге и в любви хмельной.

Однажды ты в порыве страсти

Рукой изящною бокал

Задела. Он в полёте, к счастью,

Не раскололся — я поймал.

Вино пролито — да и бог с ним:

Ещё бутылку принесли.

Мы больше ни о чём не просим

С тех пор, когда бокал спасли.

Опоздавшая любовь

Проникся я любви теплом

Лишь в час, когда тебя не стало.

Всё говорил: «Дела, потом…»

И не звонил. А ты скучала.

И губ твоих не целовал,

Вновь убегая на работу.

Считал капризной, и не знал:

Не надо много — луч заботы.

Грубил и часто упрекал,

Твердил, что ты невыносима.

И не ценил, и ревновал,

Забыв, насколько ты красива.

Да. Жизнь сначала не начать.

На сердце тягостно и душно.

Я просыпаюсь утром. Глядь —

А рядом лишь твоя подушка.

Цветы и нежные слова

Дарил так редко, спешно, мало.

Как жаль, что поздно укрывать

Гранитный камень одеялом.

Влюблённая кухарка

(триолет)

Кухарка, видно, влюблена:

Ведь в супе двадцать ложек соли,

А в сердце — нега, хмель, весна…

Кухарка, видно, влюблена.

Теперь ей ночью не до сна,

И газ горит — не оттого ли?

Кухарка, видно, влюблена:

Ведь в супе двадцать ложек соли!

О чём ты мечтала?

О чём мечтала ты в тот день под небом синим

С бокалом «Каберне», клубникой и дор-блю?

Взглянул лишь раз — и всё. Глаз отвести не в силах.

Тогда я подошёл. И понял, что люблю.

А ровно через год (он сладок был, как сказка)

Я твёрдо знал, как эту тайну разгадать.

И вечером с кольцом, букетом и шампанским

К тебе пришёл. И ты, смеясь, сказала: «Да!».

…Года прошли как ночь. И тайны той не стало.

А ты всё спишь — никак тебя не добужусь.

Уют. Обед. Сын. Дочь. А главное — пропало.

Я утром забегу — сказать, что ухожу.

Письмо

Суббота. Утро. Чай бодрящий

Я пью вприкуску с эскимо.

Вдруг слышу, как в почтовый ящик

Мне почтальон кладёт письмо.

Беру конверт. Вскрываю робко.

Листок. Слов нет — ни одного.

Лишь точки слёз, помады скобки…

А сколько сказано всего…

Осколок и лоскуток

Путь извилист, тяжёл и долог:

Ямы боли и кочки лжи.

Снова шёл, вдруг смотрю — осколок

Золотого сердца лежит.

Знаю. Тоже, бывало, ночью

Не дремал и пяти минут:

Весь мой шёлк искромсали в клочья,

Уцелел лишь один лоскут.

А теперь сам себе астролог —

Тихо верю такой судьбе:

Я укутаю тот осколок

В лоскуток. И приду к тебе.

Свечка

Помню, встретились мы у причала,

Огонёк там горел озорной.

Ты как мантру во сне повторяла:

«Будь со мной, будь со мной, будь со мной…»

Наслаждаясь, по речке мы плыли,

То вино вместе пили, то чай.

Не забыть, как мы счастливы были…

Вдруг, как мяч, ты бросаешь: «Прощай…»

Годы шли. И по жизни болтаясь

Вправо-влево, вниз-вверх, не пойму:

Почему же тогда мы расстались?

Почему, почему, почему?

Не сложить уже этого пазла:

Не найти на вопросы ответ…

Только пламя любви не погасло,

Хоть минуло уже двадцать лет.

Разреши мне хотя б записаться

На приём к тебе, будто к врачу.

Я в обход всех запретов и санкций

Вмиг приеду, приду, прилечу.

Сколько надо в хвосте отстою я,

Но затеплится финишная.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.