Бесплатный фрагмент - Девочка, мальчик, лето

Нормальный ребенок

Соня никогда не спрашивала родителей о березе: сколько дереву лет и как давно оно посажено или выросло само рядом с их деревенским домом. Береза была чуть кривобока и верхушкой почти сравнялась с домом. Соня сохранила в памяти самые ранние детские воспоминания, в которых дерево молчаливым гигантом осеняло все вокруг. Семейное дерево. Березу так никто не называл, но Соня полушутя награждала этим званием исполина.

Самое приятное летом в солнечную погоду с утра — забраться на пологую крышу сеновала, сидеть или лежать и слушать с закрытыми глазами как ветер шумит в кроне. Ветер заплетается в ветках и перебирает зеленые монеты листьев. Кажется, береза говорит с Соней. Что говорит, не ясно, но это язык чувств, эмоций, он не всегда доходчив, а вот язык взрослых понятен и прямолинеен.

Вот и сейчас мать крикнула:

— Соня, ты где?! Завтракать! Неужели убежала? А, вот ты где. Слезай, пошли завтракать. Что ты как маленькая.

— Мам, ты так часто говоришь об этом, что я с каждым разом все больше в это не верю.

Соня ловко спустилась с крыши в окно сеновала, затем пробралась по пустой сеннице и оказалась в коридоре, где ее встретила мать.

— Я говорю, что маленькая, потому как ты вечно везде лазишь, как мальчишка. Ладно, иди. Мой руки. Садись за стол.

— Доброе утро, — сказала дочь, войдя в зал.

— Доброе, — ответил отец.

— Приятного аппетита.

— Спасибо.

— Вот ты посмотри на нее, — с досадой вымолвила мать.

— А в чем дело, Валь? Опять с грязными руками за стол?

— Леш, да причем здесь это. Ей уж сколько лет?

— Знаю… Знаю… Но, видимо, время не пришло.

Соня завтракала, уплетая за обе щеки творог, и делала вид, что не о ней говорят. Нет, конечно, ясно, зачем они завели эту шарманку. Во-первых, это «больная мозоль» мамы. Во-вторых, не в молчании же сидеть за столом. Молчание угнетает. А, в-третьих… А, в-третьих… Соня не успела придумать следующую причину, так как отец обратился к ней:

— Ничего, вот влюбишься в шестнадцать в какого-нибудь мальчишку, и все изменится.

— Хм, не скоро. Еще три года.

— Три года быстро пролетят. Не заметишь.

— И все-таки, — настаивала Валентина. — Какой-то ты неправильный ребенок.

Алексей неодобрительно глянул на жену и в довесок к взгляду прибавил:

— С ума сошла, женщина. Замечательный ребенок. Нормальный. Две ноги. Две руки. Посередине — бантик.

— Я не ношу бантиков. Ненавижу, — возмутилась Соня.

— Знаю. Ты только в детском саде носила. И всегда теряла.

В общем, родители у меня странные, вновь заключила Соня, с одной стороны они меня любят, с другой стороны, жалуются на какую-то непонятную неправильность. Сама Соня этой неправильности не ощущала, поэтому считала, что все в порядке. Конечно, все правильные девочки записываются в кружки, например, кройки и шитья, танцев. Соне это показалось скучным, и она заявила, что пойдет в кружок по восточным единоборствам, или как там эта школа правильно называется?

А, обрадовалась Соня, вспомнив, когда закончила завтракать. В-третьих, родители любят учить тех, кто их младше, то есть «читать мораль», и время завтрака, обеда и ужина как нельзя лучше для этого подходит.

Ненавижу бантики!

Она вышла в коридор и посмотрела на закрытую дверь сенницы, решая, чем заняться дальше. Родители ее не сильно загружали, вот и сегодня, возможно, вечером или после полудня они что-нибудь придумают для нее, какое-нибудь дело.

Можно, решила Соня, опять залезть на крышу и немного полежать, прикрыв глаза, послушать пение ветра. Солнце еще не успело накалить кровельное железо. В общем, начавшийся день оказался неопределенным. Его детали, если так можно говорить, витали в летнем воздухе и не торопились проявлять себя. Что ждет — неизвестно, поэтому это самое прекрасное в летних каникулах. Ничего не понятно, ничего не запланировано, и ты в предвкушении сюрприза. А вдруг!

Соня, пробравшись по сеннице, вылезла на крышу, легла и закрыла глаза. Ветер осторожно играл листьями. К шелесту листвы примешивались звуки деревни: квохтанье домашней птицы, лай собак, разговоры людей.

Она открыла глаза и повернулась на бок. По деревенской дороге шел мальчик. Она много раз видела его, не знала только, как зовут. Он, кажется, водил дружбу с местными и приезжими пацанами, которых Соня тоже видела.

Она проводила пацана долгим взглядом, поняв, чем он привлек ее внимание. У него был странный взгляд. И все лицо от этого становилось… Каким? Вряд ли мальчишка отдавал себе отчет, что он является обладателем особого выражения лица. Соня не могла точно назвать это выражение одним словом. Это были сосредоточенность и серьезность, которую она не видела порой и во взрослых взглядах.

Итак, мальчик без имени прошел мимо, кстати говоря, тоже посмотрев на Соню заинтересовано, а Соня, еще немного посидев на крыше и проводив взглядом мальчишку, отправилась к Ленке.

Они с Ленкой пошли на речку и пока шагали, Соня завела разговор:

— Тут один пацан мимо моего дома проходил…

— И чего? Кто?

— Откуда я знаю, кто. У него взгляд странный.

— Петька что ли? И чего дальше?

— Да так. Прошел мимо. И все.

Соня пожала плечами и мысленно выругалась: блин, вот зачем заговорила о нем? Чего дернуло, какая муха укусила? Тоже называется великое событие всей жизни. Прошел и прошел, топай дальше Петька.

Ленка посмотрела на подругу и ничего не решила. По взгляду Сони неясно, для чего она спросила о Петьке. Точнее, Сонин взгляд оказался таким, как и был в остальные дни, когда они ходили на реку. Видимо, простое любопытство, заключила Ленка.

Ленка была красавицей. Соня это понимала, вот только не могла описать, в чем эта красота заключалась. Пацаны к ней не приставали, но было видно, что их цепляло. А вот в отношении себя Соня знала наверняка, что вряд ли кому могла бы понравиться. Ну, что хорошего? Она не раз подходила к зеркалу и клялась себе, что это будет в последний раз. Ну, там причесаться после сна — ладно, но рассматривать себя — ни за что. Ведь что в ней красивого? Большие черные глаза, нос обыкновенный, а губы маленькие тонкие, порой собирались в бантик. Да блин, опять бантик! Ненавижу бантики!

Девочка-видение

Петька очень любил лето. Ну, еще бы его не любить, ведь три месяца каникул. Не любил только есть по часам. Вот какой смысл есть по часам? Куда проще завтракать, обедать и ужинать тогда, когда проголодаешься. Разве он маленький и потеряется в холодильнике, то есть не найдет в нем еды? Так всегда думал он, и было ему пять, семь, десять, или неважно сколько лет. Петька считал, что самая вкусная еда — молоко, мягкий белый хлеб со щедро намазанным сверху земляничным вареньем. Это самая летняя еда и такую традицию приема пищи он соблюдал на протяжении многих лет.

Еще Петька любил компот из сухофруктов, обязательно с косточками, потому как это самый смак. Он не выбрасывал косточки, а аккуратно собирал в кучку на столе. За недолгое время кучка подсыхала, и Петька раскалывал косточки молотком, извлекая и тут же съедая зерна. По вкусу они напоминали мед. Правда, попадались ужасно горькие. Он на всю жизнь запомнил этот особый противный привкус во рту, от которого передергивало. Как узнал позже, отвратительный вкус был не у зерен, а у синильной кислоты. Почему же он тогда не умер? Затем вспомнил из урока истории, что, вроде, египетским фараонам примешивали в еду микроскопические дозы различных ядов. Считалось, так их организм вырабатывал сопротивление к отравлению и от ядов они уж точно не умирали. Бред, конечно, фараоны все равно умирали, вот только по другим причинам.

Петька шел вдоль деревни, летнее солнце приятно припекало голову, и вольные мысли о сухофруктах бродили в разогретой зноем голове. С чего это он вдруг вспомнил о синильной кислоте в зернах, не смог бы ответить, а вспомнив о ней, физически ощутил на языке отвратительный вкус. Петьку передернуло. Ну, не солнце же напекло ему голову, и вкус померещился? Нет, конечно. Не померещилось ему и то, что он увидел на крыше двора одного из домов. Двор, судя по всему, был пристройкой, причем старой, от времени она просела на один бок так, что и без того пологая крыша стала почти горизонтальной. На крыше двора сидела девчонка и с любопытством пялилась на него.

Приблизившись, Петька рассмотрел незнакомку. Он не остановился, лишь замедлил шаг. Не, не обман зрения. Девчонка была в потертых джинсах и в светлой рубашке с коротким рукавом, светло-русые волосы собраны небрежно… А вот лица он не запомнил, в памяти запечатались огромные глаза. Она не отвела взгляда даже тогда, когда он сосредоточенно изучал ее. Подумаешь, какая смелая. И Петька прошагал мимо, спиной ощущая, что девчонка смотрит вслед.

Две пощечины

Он прошел полдеревни, свернул на асфальтовую дорогу, которая делила деревню пополам. На западную и восточную части. От асфальтовой реки поднимался жар, серая река стекала с горы и обрывалась у настоящей реки. Именно там, на деревянном мосту сидели Сашка и Димка.

— Здорово, пацаны.

Пацаны вяло ответили, соображая, чем можно заняться в такую жару. Пойти на речку купаться? А смысл? Только выйдешь из воды, и зной тут же обнимает тебя, и что купался, что не купался — бесполезно. Идешь с реки и думаешь, а не вернуться ли на пляж?

Петька сел рядом, нашел маленький камень и нехотя бросил его в реку. Показалось, что камень пролетел свою траекторию очень медленно и лениво булькнул, разбив редкие облака, отражающиеся в воде.

— Слышь, Петрович, — наконец заговорил Сашка, — а что у тебя с Катькой?

— Ничего, — честно ответил Петька.

— Я серьезно. Ты как бы подкатывал к ней. Да?

— Ну… Подкатывал. И чо дальше? — нехотя произнес Петька.

Он бы ответил, что ничего и не было, не подкатывал, но дурная гордость и желание похвастаться смелостью, которая, кстати, закончилась ничем, пересилили.

— М-м.

— Что «м-м»?

— Сань, — встрял Димка, — в любом случае, ему ничего не светит. Ей уже шестнадцать. Да и Вадька. Она с Вадькой гуляет. Ему, вроде, восемнадцать или девятнадцать?

— Да какая разница!

— Как какая разница? Да она нас в упор не видит. Типа, она на два года старше — и все, мы для нее малышня, блин.

Петька не встревал в спор, и вяло слушал.

— И все-таки Катька клевая телка, — мечтательно заметил Сашка после недолгого молчания.

— Ага, клевая, — отозвался Димка и, ткнув Сашку локтем под ребро, указал взглядом куда-то в сторону.

Вдоль реки к мосту шла Катька. Она появилась со спины, поэтому ребята ее не сразу заметили.

— Вот, блин, — громко прошептал Санька.

Он подумал, слышала ли она их разговор? Но если даже и слышала, то не подала и вида, только посмотрела с безразличием на троицу и прошла по мосту. Была она в сланцах, короткой зеленоватой юбке выше колен и купальнике. Катька шагала уверенно, покачивая бедрами, не смотря по сторонам. Кажется, изящная походка и в тоже время грубая. Катька впечатывала каждый шаг, будто цеплялась ступнями за землю, боясь улететь в небо.

Петька сорвался с места и быстро пошел за Катькой.

— Петрович! — окликнул Димка.

— Жаль, потеряли пацана, — съязвил Сашка. — Диман, ставлю на то, что отошьет. В который раз, не знаешь?

— Да пошел ты!

— Ну, ты че? Интересно же. На че ставишь?

— Ставлю на то, что если ты не заткнешься, я дам тебе в морду.

— Какой слог!

Но Димка не ответил. Он стал наблюдать за Петькой.

— Хотя… У Киркорова с Аллкой выгорело дело, м?

Димка опять промолчал.

Санаторий располагался у реки, а главный вход в санату — так мальчишки и девчонки окрестили санаторий — был в метрах ста от деревянного моста. Поэтому, что говорили друг другу Петька и Катька, пацаны на мосту не слышали.

— Кать, погоди.

Катька остановилась, закатила глаза, развернулась и фыркнула на Петьку:

— Чего тебе?

— Ты куда?

— Туда, куда не ходят поезда. Ты чо ко мне пристал?

— Может, я тебя провожу?

— Чего? — Катька рассмеялась от такого напора юного поклонника. — Отвали, мальчик! Вон тебя ждут на мосту приятели. Идите, поиграйте в песочнице. А будешь приставать, я Вадьке скажу.