Бесплатный фрагмент - Детям о детях

Наше оружие-слово дарит этот небольшой сборник детям. Здесь представлены стихи, рассказы и сказки для детей и о детях, которые авторы адресуют своим маленьким читателям и их родителям

Анашкин Сергей

Путевка в жизнь

Прощайте горшки и игрушки-

Во взрослую жизнь ухожу!

А вы одеяла, подушки

Храните мою теплоту!

Родным воспитателям мало,

Тех слов, что сейчас я скажу:

— Вы многое в садике дали,

Забыть не смогу доброту!

И няне большое спасибо-

Как мама вторая была!

За супчики, кашки, повидло-

Спасибо и вам повара!

Нас в семье с братишкой двое

Нас в семье с братишкой двое-

Стёпка жмот и хулиган.

Ну и мне бы чуть покоя..

Вобщем штучка ещё та!

Крушим в доме всё что видим,

Что под руку попадёт!

Дед бывает так ехидно,

Группировкой нас зовёт!

Бабка с дедом-это сила!

Покровительственный клан!

Не дадут вовек в обиду,

Если угол,,светит,,нам!

Политический наш лидер

И элита заодно-

Папа Бог во всей квартире!

Вобщем то ещё кино…

Мама тоже не без дела,

Только мается она-

То ли жертва беспредела,

То ли грозный ГубЧКа..?!

Бегемот

Толстый, толстый бегемот

На балконе пил компот!

Пироги ел прямо с печки,

Даже съел котлету с гречкой!

Вкусным тортом закусил-

Много надо ему сил!

Две тарелки винегрета,

Щей кастрюлю съел при этом!

Булку хлеба проглотил

И ещё две попросил!

В гости муха прилетела,

На тарелку только села…

А балкон не удержался,

От квартиры оторвался!

Валеев Марат

Вундеркинд

Ватрухин сидел, уткнувшись в телевизор. И вдруг кто-то потрогал его за ногу. Перед ним стоял его полугодовалый сынишка, до этого мирно сопящий в своей кроватке. 
— Папа! — звонко сказал он. — Дай попить.
Ватрухин на ватных ногах прошел на кухню, принес воды. Карапуз с причмокиваньем напился. 
— Спасибо! — сказал он. — Ну, я пошел к себе.
Ватрухин бросился за женой на балкон, где она развешивала белье. 
— Ольга, там… там… Андрюшка наш…
Перепуганная Ольга влетела в детскую. Андрюшка сидел на полу и сосредоточенно ощупывал плюшевого медвежонка. 
— Мама, он ведь неживой? — спросил Андрюша. — Тогда почему кряхтит?
Ольга тоже села на пол. 
— Да ну что вы, в самом деле, — обиделся Андрюшка. — Надоело мне сиднем сидеть и молчать, всего делов-то! 
— С ума сойти! — пролепетала Ольга. 
— Феномен. Этот, как его, вундеркинд, — согласился Ватрухин.
Ольга спросила мужа: 
— Ну, что будем делать? 
— В школу устроим… Которая с уклоном. Может быть, он математик. А ну-ка, Андрюша, сколько будет дважды два?
Сын снисходительно посмотрел на отца: 
— Надо полагать — четыре. 
— Вот! — обрадовался Ватрухин. 
— А может быть, он музыкантом будет, — воспротивилась Ольга.
Тут они заспорили, куда лучше пристроить сына. Мальчонка сразу же уяснил: родители собрались лишить его детства. Он нахмурил бровки и решительно объявил: 
— Ничего у вас, дорогие мои, не выйдет. 
— Это почему же? — в один голос спросили удивленные родители. 
— А потому, — буркнул Андрюшка. — Я еще, между прочим, маленький. Совсем. Он сел на пол. И под ним тут же образовалась лужица. Мокрый Андрюшка заревел и с этой минуты вновь стал развиваться, как и все обычные дети…

Воробышек

Стояло жаркое, настолько жаркое лето, что босиком по пыльным сельским улицам ходить было невозможно — раскаленный песок обжигал подошвы. Мне тогда было лет семь, моему брату Ринату — около пяти. И вот в один из таких знойных дней мы почему-то вместо того, чтобы отправиться купаться на луговое озеро Красненький Песочек, забрались с ватагой других пацанов на пустынную в эту пору территорию совхозного склада — играть в прятки. А может быть, залезли мы туда уже после купания — точно не помню.

За дырявым забором высились амбары для зерна, комбикормов, бугрились крыши врытых в землю ледников для мяса, хранились поставленные на зиму и нагроможденные друг на друга конные сани, пылились зернопогрузчики с длинными железными шеями-транспортерами, тянулись штабеля дров. Между амбаров и за ними буйствовали заросли чертополоха и конопли, лебеды. В общем, рельеф — самый подходящий для игры в прятки.

Я, как старший брат, всегда старался держать в поле зрения Рината, и потому мы вместе побежали прятаться за весовую. Это такая будка под шиферным навесом перед огромными напольными весами. На них взвешивали целые телеги и бортовые машины с кормами, зерном и прочими полезными грузами, ввозимыми на склад или вывозимыми с него.

А за будкой мы увидели вот что: под стеной одного из семенных амбаров глянцево блестела под лучами белого раскаленного солнца черная и неприятно пахнущая битумная лужа, диаметром примерно метра три-четыре. В центре ее беспорядочно валялись несколько порванных бумажных мешков. Битум находился в них, но они полопались, когда их небрежно свалили здесь еще в прошлом году. Осень, зиму и весну мешки с битумом, который должны были пустить на ремонт кровли прохудившихся амбаров, вели себя прилично. Крыши чинить почему-то никто не торопился, и в жару битум растаял и поплыл из дырявых мешков. Вот и получилась эта парящая под жарким солнцем, дурно пахнущая лужа.

Она бы и дальше себе расползалась под горячим казахстанским солнцем, если бы мы с братом не увидели в центре это черной лужи отчаянно трепыхающегося и уже хрипло чирикающего воробышка. Ему в ответ галдела целая толпа его сереньких собратьев, сидящих на колючих ветвях растущей рядом акации, а также вприпрыжку бегающих по самому края битумной лужи. У воробушка прилипли лапки и кончик хвоста. Глупыш, как он туда попал, и зачем? А, вот в чем дело: при более внимательном рассмотрении поверхности коварной лужи можно было увидеть множество прилипших к ней кузнечиков, бабочек и даже одного крупного паука — тарантула. Видимо, воробышек захотел кого-то из них склюнуть, вот и прилип.

Я еще не успел подумать, что же можно сделать для погибающего воробушка, как Ринат что-то крикнул мне и побежал по черной лоснящейся поверхности к трепыхающемся комочку. Хотя где там — побежал. Он сделал всего несколько шагов, и битум цепко прихватил его за сандалики. Братишка дернулся вперед, назад, потерял равновесие, одна его нога выскочила из сандалии, он упал на бок и испуганно закричал. На нем, как и на мне, были только сатиновые трусишки. Ринат сразу влип в битум одной ногой, боком и откинутой в сторону рукой.

— Ой, мне горячо! — захныкал братишка. — Вытащи меня отсюда!

Я страшно испугался за Рината, но не знал что делать. Взрослых нигде не было видно, а пацаны разбрелись и попрятались по всей большущей территории склада — не забывайте, мы ведь играли в прятки. К стене весовой будки было прислонено несколько широких досок. Я уронил одну из них на землю, притащил к черной луже и подтолкнул один конец к продолжающему плакать брату. Затем прошел по доске к нему и попытался за свободную руку вызволить из плена. Но Ринат прилип намертво. Я дернул его за руку еще раз, другой, и чуть не упал рядом с ним сам. Ринат заревел с новой силой. А перепуганный воробышек, из-за которого мы и влипли в эту историю, напротив, замолчал и лишь часто открывал и закрывал свой клювик.

И тут, на наше счастье, на территорию склада с обеда пришли несколько женщин, работающих на очистке семенных амбаров под прием нового урожая. Они нас увидели, заохали, запричитали. Но не растерялись, а быстро притащили откуда-то несколько лопат. Этими лопатами женщины начали поддевать с краю и сворачивать в рулон (ну, как блин) битумную массу. Подвернув этот чудовищный блин почти впритык к умолкнувшему и во все глаза наблюдающему за собственным спасением братишке, они дружно, в несколько пар рук, вытянули его из битумной массы.

Ринат стоял на твердой земле без сандалий — они остались там, где он только что лежал, — и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали черные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины — но это, скорее, был смех облегчения, — и пошли в свой амбар работать.

— Ну, татарчата, бегите домой! — деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тетя Поля (она тоже работала на складе). — Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.

— Зачем? — удивился я.

— А как Ринатку-то отмоете? Только соляркой, — сказала все знающая тетя Поля. — Керосином — оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдет.

— Ну, пошли домой, — взял я за чистую руку брата, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.

— Не пойду! — вдруг уперся Ринат. — Воробышек там остался.

А ведь верно, про воробышка-то я и забыл. Он молча сидел в скомканной битумной западне уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крыльев.

— Идите, идите отсюда, он уже не жилец! — прикрикнула на нас тетя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ринат заголосил так, что тетя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.

— Спасите воробышка! — в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слезы. — Вытащите его, а то я снова туда лягу!

— Ты посмотри на этого жалельщика! — всплеснула руками тетя Поля. — Сам чуть живой, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.

Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тетя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробышком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:

— Нате вам вашу птицу!

Я завернул обессиленного и перепачканного воробышка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлепала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рината). Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жесткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже темная от растворенного битума, а Ринат с каждой минутой становился все чище и чище. А на подоконнике, в картонной коробочке с блюдцем с водой и покрошенным хлебом, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него все же нашли чуть-чуть), потом в теплой воде воробышек. Ринат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасенного воробья.

Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда ведрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивленно покачивая головой — мама ему все рассказала.

Через пару дней наш воробышек совсем ожил и был выпушен на волю. Во двор его вынес, осторожно держа в горсти, Ринат. Он поцеловал птичку в светло-коричневую головку и разжал ладонь. Воробышек взмахнул крылышками, взлетел на верхушку клена в палисаднике, и громко зачирикал оттуда. Может быть, он благодарил нас на своем воробьином языке за его спасение?

Довольные, мы побежали с братом купаться на заросшее вдоль берегов зеленым камышом любимое озеро. Там уже с утра самозабвенно плескались в теплой парной воде наши друзья, и их счастливые визг, крики и смех разносились очень далеко окрест. А впереди у нас было еще много таких безмятежных дней и всевозможных приключений…

На крючке

Как-то, в далеком детстве, на рыбалку со мной увязался мой младший братишка. Тогда мне самому-то было лет восемь, а брательнику и вовсе пять. И я его категорически не хотел брать — рыбалка, сами понимаете, дело важное, почти интимное, многолюдия не терпит. А малолетний балбес запросто может помешать этому важному делу: начнет там камушки в воду кидать, или, того хуже, сам в нее шлепнется. И всю рыбу распугает к чертовой матери. Нет, мне он там на фиг не нужен!

Но Ринат, когда узнал, что я собираюсь на рыбалку, как начал монтонно ныть с вечера: «Хочу на рыбалку!… Хочу на рыбалку!.. Хочу на рыбалку!..», так остановился только на следующее утро. Когда вышедший из себя отец сказал мне: «Возьми его тоже! Только смотрите там у меня!».

Ну что, пришлось взять. Нас с утра пораньше разбудил отец — он собирался на работу. Мама приготовила нам бутерброды: намазала маслом два куска хлеба, присыпала их сахаром и завернула в газетку. Черви у меня были нарыты еще с вечера. И часам к девяти утра, с благословения мамки, мы с брательником, шаркая сандалиями, ушли на озеро Долгое. Я тащил удочку, Ринат — бидончик, в котором покоилась баночка с червяками и сверток с бутербродами.

Минут через двадцать пути — идти надо было с километр, — мы были уже у цели. С утра в продолговатом озере, обрамленном зелеными камышами, еще никто не купался. хотя день обещал быть жарким. Детвора обычно набегает часам к одиннадцати-двенадцати. Так что эти пару часов нам никто мешать не будет. И брательник тоже!

— Ты садись сзади меня! — велел я ему. — Будешь снимать рыбу с крючка и бросать в битончик (именно битончик — так мы всегда называли эти трехлитровые алюминиевые емкости, пренадзначавшиеся для молока дома и для рыбы — на рыбалке). Понял?

— Ага! — согласился Ринат.

Я вынул из бидончика бутерброды и червей, положил их на земле рядом с усевшимся на корточки братом, а сам зачерпнул воды из озера — она была уже (или еще) теплая, и м не сразу захотелось искупаться. Но я пересилил себя — искупнуться можно будет потом, со всеми. А сейчас надо заниматься важным мужским делом — ловить рыбу.

Я размотал удочку, с трудом наживил на крючок извивающегося червя, и забросил леску подальше от берега. Пробковый поплавок шлепнулся на неподвижную и слегка курящуюся паром зеленую воду озера метрах в полутора от меня. По воде разбежались круги, и немного покачавшись, поплавок замер.

Я застыл на берегу в классической рыболовно-пацанской позе, выставив для упора одну ногу вперед и сжимая удилище обеими руками.

Но долго стоять, впившись глазами в слегка покачивающийся поплавок, мне не пришлось: он притонул раз, другой, третий, и поехал в сторону. Ага, взяла! Я резко выдернул удочку, и через голову на берег полетел первый улов — трепещущая серебристая сорога с оранжевыми плавниками.

Рыбка сама соскочила с крючка и шлепнулась за спиной брательника, запрыгала на берегу, налепляя на свою серебристую чешую песок.

— Рыба!!! — заорал во все горло мой брат, подбежал к ней и упал на нее животом. — Поймалась!

— Раздавишь! — по-хозяйски прикрикнул я на Рината. — Неси его в битончик давай!

Ринат, сжимая сторожку обеими руками, вприпрыжку побежал к бидончику. А я в это время поправлял сбитого на крючке червя. Он был цел, только сполз немного вниз.

— А можно, я его помою, а то он грязный? — услышал я вдруг просьбу брательника. И не успел даже в ответ открыть рот, как увидел, что первая моя сегодняшняя рыба плюхнулась в воду, вырвавшись из рук этого растяпы.

— А она уплыла, — убитым голосом сказал Ринат и скривил лицо, собираясь заплакать.

Улов мне, конечно, было очень жаль. Но не лупить же из-за одной рыбки родного брательника? Тем более, судя по первой поклевке, рыбы здесь с утра собралась тьма. И все голодные.

— Ладно, — великодушно сказал я Ринату. — Еще поймаем. Ты только больше не купай их в воде, ладно?

— Ладно, — шмыгнул носом брательник, снова устраиваясь на корточках на отведенном ему месте. И покосившись на бумажный сверток, добавил:

— А когда исть будем?

— Когда поймаем пять… нет, десять чебаков, — поставил я перед нами жесткую задачу.

И, оставив рядом с ним на земле леску с наживленным крючком, вернулся к удилищу и, широко размахнувшись, как обычно в те пацанские годы, через плечо закинул свою снасть в воду (это став взрослее, я научился посылать леску от себя). И тут же услышал дикий рев, от которого у меня душа ушла в пятки.

Схватившись обеими руками за рот и упав на землю, орал Ринат. А из-под его ладоней к моему удилищу тянулась леска. Это могло означать лишь одно: я вогнал своему брату в лицо крючок. Случалось, что я цеплял себя сам за рубашку сзади, за штаны, как-то даже палец порвал крючком. Но чтобы так, живого человека… Да еще своего брательника, за которого мне сейчас дома так всыплют, что я надолго забуду про рыбалку!

Но сейчас главное не это. Может, не все еще так страшно?

Я подбежал к брату, упал перед ним на колени и попытался оторвать его грязные ладошки от лица.

— Покажи, куда зацепило… Да отпусти ты руки!

Но брат продолжал верещать как резаный и еще сильнее прижимал руки. В конце концов, рев его перешел во всхлипывания, и он убрал от лица одну ладошку, потом вторую. И меня всего передернуло.

Крючок впился в верхнюю губу. Он вошел туда почти весь, оставив снаружи лишь миллиметра два цевья с ушком, к которому и была привязана свисающая леска. Крови в месте прокола выступило всего лишь пара капелек.

— Ничего страшного, — успокоительно забормотал я испуганно заглядывающему мне в глаза братишке. — Тебе больно?

— Шють-шють, — прошепелявил Ринат, стараясь не двигать верхней губой.

— Ну и нормально. Щас придем в больничку, тебе его быстренько вытащат, и все!

— Боно буит! — испуганно забубнил Ринат, тряся свисающей с губы леской. При этом он выглядел так уморительно, что я не выдержал и хихикнул.

— Такую большую рыбу я еще не ловил!

Брат сморгнул слезинки с глаз и тоже заулыбался. Так, жизнь вроде налаживается. Крючок я, конечно, сам не вытащу, да и Ринат меня к себе и не подпустит. Значит, надо срочно топать в наш фельдшерский пункт, к тете Любе. Она все сделает как надо.

Но не тащить же брата за собой на крючке? А у меня ни ножика нет, ни спичек, чтобы отрезать или пережечь леску.

Так, а зубы на что? И я, аккуратно перехватив леску у братишки под самым подбородком, чтобы не потревожить сидящий в его губе крючок, перегрыз ее зубами. Так что теперь у Рината с губы свисало всего сантиметров десять лески.

Подобрав бидончик и забыв на берегу червей и бутерброды, мы поспешили с братом в деревню. К счастью, на нас никто особенно внимания и не обратил — ну, идут два брата с рыбалки. Да и улицы были почти пустынны в это время.

Фельдшерица оказалась на месте. В амбулатории было пусто, прохладно и пахло йодом. Тетя Люба охнула и всплеснула руками, увидев, кого и с чем я привел.

— Вот паразиты! — запричитала она, рассматривая Ринатову губу. — А если бы в глаз? Мамка-то уже знает?

— Она на работе, — сказал я. — Мы ей потом скажем. А вы как крючок вытаскивать будете?

Ринат при слове «вытаскивать» начал поскуливать и потихоньку попятился к выходу из амбулатории.

— Ты куда? — укоризненно сказала тетя Люба. — Хочешь с крючком остаться? А как кушать будешь? А целоваться, когда подрастешь?

— Не хошю, — помотал головой брательник. И не понятно было, чего он не хочет: жить с крючком или целоваться, когда вырастет? Наверное, и то, и это. И потому он покорно пошел с фельдшерицой за белую ширму.

Мне тетя Люба велела подождать за дверью. И я нетерпеливо переминался с ноги на ногу у входа в амбулаторию и прислушивался к негромким приглушенным командам тети Любы, доносящимся из-за неплотно прикрытой двери, тревожный дискант моего брательника. Потом на какое-то время там стало тихо. Вдруг Ринат очень громко ойкнул. А спустя пять минут его, с заплаканными глазами и залепленным пластырем верхней губой, но при этом уже улыбающегося, за руку вывела на улицу сама фельдшерица.

— На тебе твой крючок, рыболов несчастный! — сказала она и протянула мне пахнущую спиртом разжатую ладонь. А на ней отдельно лежали чем-то откушенное ушко с леской и сам, немного выпачканный в крови, крючок. — В другой раз внимательнее будь, ладно?

— Ладно! — часто закивал я головой. — И это… Спасибо вам большое, тетя Люба!

— Идите уж, рыбачки! — засмеялась фельдшерица, и мы побежали домой.

Конечно, родители, увидев заклеенную губу моего брательника, тут же выведали, что произошло. Наказывать они меня, не считая словесного выговора, не стали. Но наложили строжайшее табу на наши совместные походы на рыбалку. По крайней мере, года на три.

Однако у Рината тот случай напрочь отбил всякую охоту к рыбалке. Так что в семье у нас главным добытчиком рыбы долго оставался только я…

Будильник

Кешка вечером сидел у себя в комнате и рисовал. И тут зазвонил телефон.

Кешка взял трубку и важно сказал:

— Ал-лё! Вас слушают!

— Кешка! — закричала трубка Вовкиным голосом. — У тебя есть будильник?

— Ну, есть, — сказал Кешка.

— А работает?

— Ну, — сказал Кешка.

— А у нас сломался, — сообщил Вовка.

— Ну и что? — зевнул Кешка.

— А я на рыбалку собрался, — уточнил Вовка. — Пошли со мной, а?

— Иди сам, — великодушно разрешил ему Кешка. — Я лучше посплю.

— Ну ладно, не хочешь идти со мной, тогда позвони мне в шесть утра.

— Это как? — не понял Кешка. — Я же спать буду.

— А будильник у тебя на что?

— Ты, ты, это… как его, — не находил слов от возмущения Кешка. — Что ли, своих родителей не можешь попросить, чтобы разбудили?

— Ну, завтра же воскресенье, они сказали, что хотят выспаться.

— А я, по-твоему, не хочу, да? Гад ты, Вовка! — оскорблённо сказал Кешка. — Иди ты… на рыбалку в понедельник!

— Нет, на понедельник у меня другие планы.

— А может, ты попросишь разбудить тебя кого-нибудь другого? Генку вон Комарицина. Или Юльку Забелину…

— Генка с родителями в гости в город к своим родственникам уехал, еще позавчера. А с Юлькой мы не разговариваем, сам же знаешь.

— Ладно, позвоню, — сдался Кешка.

Он долго ворочался, пытаясь и одновременно боясь заснуть: а вдруг как не расслышит звонок будильника? И вдруг его осенило: да надо просто отдать будильник Вовке! Пусть сам себя будит! Тем более что он живет по соседству!

И Кешка потихоньку, на цыпочках, чтобы не слышали спящие родители, прокрался с будильником под мышкой к двери, и как был босиком, побежал по лестнице вниз, на первый этаж, где жил его дружбан Вовка.

— Кого там среди ночи носит? — неприветливо спросил из-за двери сонным голосом Вовкин отец.

— Дядя Коля, это я, Кешка! Позовите, пожалуйста, Вовку!

— Кешка? — удивился дядя Коля, открывая дверь. — Зачем тебе Вовка? Он дрыхнет уже давно. Да и тебе надо спать, а не шастать босиком.

— Да я ненадолго… Мне Вовка нужен… Он же на рыбалку завтра собрался… — сбивчиво заговорил Кешка. — Просил меня разбудить утром. А я вот ему будильник принес. Передайте, пожалуйста.

— Чего ты ему принес? — с недоумением переспросил дядя Коля, взяв протянутый Кешкой будильник.

Но Кешка уже летел по лестнице к себе домой — спать, спать! Он свое дело сделал — Вовка, как и просил, теперь уж точно не проспит на рыбалку!

Червячок Петя

Я недавно впервые внука своего на рыбалку вывез. Ну, приехали мы на озерко мое любимое. Я пока машину в тенечек ставил, внучок тем временем на берегу играл, что-то там выкапывал, закапывал.

Ну, вот, все приготовления вроде закончил, удочки размотал, говорю внуку:

— Игореша, неси-ка мне ту банку, с червячками которая.

— Щас, деда! — говорит. И бегом ко мне.

Я заглянул в банку — а там червей штук с пяток всего осталось.

— А где остальные? — спрашиваю.

— Ушли погулять, — отвечает.

Вот чертенок! Это же он с наживкой моей игрался!

«Ай, ладно! — думаю. — Можно и на пяток червей неплохо поймать».

— Ну-ка, — говорю, — дай мне одного из них.

Игорешка выудил из банки самого жирного червя.

— Вот, — говорит, — деда, познакомься, это Петя.

Я удочку уронил.

— Какой еще, — говорю, — Петя?

— Да вот же, — сует мне руку с извивающимся червяком внучек. — Скажи ему: здравствуй, Петя!

— Здорово, Петя! — машинально поприветствовал я червяка.

Взял его. И уже не знаю, что с ним делать. Был бы просто червяк — все понятно. А тут — Петя…

— И что ты с ним будешь делать? — спрашивает внучек.

— Ну, на крючок его насажу, и в воду закину.

— Петю? На крючок?! — вытаращил на меня глаза Игорешка. — Но ему же больно будет.

— Будет, — вынужден был я признаться. — Но немножко.

И тут внучек выхватил у меня из руки червя.

— Нет, деда! — сказал он очень решительно. — Не дам я тебе Петю колоть крючком.

И неумело замахнувшись, кинул червяка Петю подальше в траву. Петя, не будь дураком, немедля уполз.

— Ну, дай же мне кого-нибудь другого, — взмолился я. — Того, с кем еще не успел познакомиться.

Но внучек уже вытряхивал из банки и оставшихся червяков.

— Деда, — сказал он. — Я их тоже знаю. Их зовут Гриша, Коля, Паша и… И Маша.

Так и пропала наша рыбалка. Но я почему-то не расстроился

Путешественники

Пока наш младший брат Рашит был еще маленьким, за ним поручено было присматривать мне и Ринату, как братьям постарше. Ну, а у нас, понятно, свои дела, и мы старались спихнуть младшого друг на дружку.

И вот так однажды получилось, что Рашитка остался без нашего присмотра. И… исчез со двора. Хватились его не сразу. Пришел я домой — со мной Рашитки не было. Притопал Ринат — тоже один. Родители переполошились — где ребенок? Все вокруг обшарили, ко всем соседям заглянули, в том числе к Рассохам. И оказалось, что у них пропал Ванька.

На двоих им было лет восемь-девять. В поисках пропавших пострелят уже участвовали не только две семьи, стали подключаться родственники, знакомые, просто односельчане. В деревне у нас детьми плохие вещи на моей памяти происходили крайне редко, во всяком случае, гибель ребенка помню лишь одну — совсем крохотного мальчонку замотало в песчаной буре за селом и он задохнулся, нашли лишь на следующий день, полузасыпанного песком. Это было страшное горе для всей деревни.

В эти же дни погода стояла хорошая, на реке и озерах пропавших пацанов никто не видел, так что оставалась надежда, что обнаружатся они живыми и здоровыми. Искали их в ближайшей Роще, искали в урочище Чипишке, уже хотели было снарядить экспедицию в Четвертое (прибрежный лес на Иртыше в двух-трех километрах от деревни, куда пятерыжцы ходят и ездят за груздями и ежевикой).

И вдруг, ближе к вечеру пацаны находятся! Их привез кто-то из пятерыжских шоферов, возвращавшийся по береговой трассе из Павлодара (шоссе тогда еще только строилось). Он их подобрал на полпути к Бобровке, селу в двенадцати километрах от Пятерыжска.

— Куда же вы пошли, зачем?! — одновременно плача, смеясь и тиская своих непутевых чад, допрашивали их родители. Оказывается, пошли в Павлодар… покушать мороженого! У Рассох там жил какой-то родственник, дядя Олег его звали, вроде. Вот к нему-то сходить в гости Рашита и подбил Ванька. И они положили за пазуху по краюхе хлеба, стараясь никому особо не попадаться на глаза, вышли за село и потопали по грунтовке в сторону областного центра.

Пока их не обнаружил знакомый водитель, успели отмахать шесть километров. Правда, неизвестно, как бы они шли дальше — припасы-то у путешественников кончились быстро. И денег, ясное дело, тоже не было. На дядю Олега рассчитывали! До которого оставалось пройти совсем немного — еще всего каких-то 160 километров!

Но все хорошо, что хорошо кончается. И мы с тех пор Рашитку уже из поля зрения не выпускали. Как, полагаю, и неугомонного соседа Ваньку его родители.

По грибы

Грибы у нас пошли. Ну и мы пошли по грибы. С внуком. Он впереди бежит — кусты только потрескивают.

— Деда! — кричит. — Я гриб нашёл!

— Нет, Игорёша, — говорю. — Этот гриб плохой.

Конечно, поганка тут же получила кроссовкой.

— Стой! — кричу. — А вот этот не бей.

— Почему? — внук опустил ногу. — Он же тоже поганка. Такой же белый.

— Не, белый вон тот, под кустиком, — поясняю. — А этот груздь называется. Так что в корзинку его. И белый тоже возьмём.

— Деда, да какой он же белый? — сорвав коренастый тёмный гриб, вертит его в руке наследник. — У него вон шляпка какая коричневая.

— Ну, белый — потому что… потому что благородный, — просвещаю я Игоря. — Как белогвардейцы в своё время. Их еще звали вашими благородиями.

И тут же последовал следующий вопрос:

— Деда, а кто такие белые гвардейцы?

Это я зря такую тему поднял. Поэтому отмахиваюсь:

— Да ну их! Тем более что мы с тобой, внучек, происходим из красных.

— Вот из таких, что ли? — кричит довольно внук, показывая на мухомор.

— Не, внучек, этому тоже поддай пенделя! Потому что это мухомор. Хотя не надо! Раз он вырос, значит, для чего-то всё же нужен.

А внук уже ломанулся в самую чащу леса и звонко кричит оттуда:

— Ой, деда, глянь, какая смешная толпа грибочков! Друг по дружке на пенёк лезут!

Так, добытчик наш, похоже, опята нашёл! Люблю я эти грибочки — сухие, чистенькие, и всегда оптом растут.

— Вот молодец! — довольно бормочу я, вынимая из кармана перочинный нож. — Эти дружные ребята называются опята! Запомнил? Дай-ка я их аккуратненько ножичком срежу, и в корзину.

Нет, не угнаться мне за этим неугомонным пацаном! Опять на весь лес раздаётся его ликующий голос:

— Деда, а этот брать? Фу, какой склизкий! У него что, насморк?

— Уф, внучек, подожди, я передохну маленько… — отдуваюсь я, шлёпаясь пятой точкой прямо на траву у найденного Игорёшкой гриба. — О, это хороший гриб! Маслёнок называется. Он и должен быть немного скользким. Ба, а вот и сморчок! Вроде не его сезон, а вот торчит тут. И его в корзинку!

Где-то недалеко строчит короткими очередями дятел, задумчиво кукует кукушка. Игорёха широко зевает:

— Деда, я что-то спать хочу. Пошли домой, а? Вон и корзина у нас уже полная, и в кепку ты уже напихал грибов.

Понятно — наглотался парень кислорода! У меня во всём теле тоже приятная истома.

— Вот я старый гриб! — хлопаю я себя по коленям и с кряхтеньем начинаю привставать с земли. — Так увлёкся этой тихой охотой, что совсем внука своего загонял. Ну, пошли скорее домой, хватит блукать по лесу.

— Деда, как ты себя назвал? Что ли, ты тоже гриб? — Внук бежит по тропинке уже впереди меня, причём задом наперёд.

— Ох, внучек, гриб! — сокрушённо подтверждаю я. — А ведь был орёл! Ну, полетели! А то бабуля заждалась нас…

И мы «полетели» на дачу, где нас уже ждала бабуля: неугомонный Игорёха, сверкая подошвами кроссовок, галопом во все лопатки, и я — лёгкой иноходью, перемежаемой дряблой рысью… Эх, а ведь были и мы рысаками!