***
Не записать на жёсткий диск,
страхуясь на предмет болезни,
всегда носить с собою риск,
что ты — единственный наследник
того счастливого двора,
где у цветов бывает имя,
где начинается игра,
едва чужак проходит мимо,
где в палисаднике свежо
и пахнет прелою травою,
где только то и хорошо,
что дуб навис над головою.
Он что-то шепчет, он мудрец,
он выдает свои секреты
тем, кто с мечтой наперевес
дает здесь первые обеты.
Здесь присягает сэр Артур
предназначение исполнить,
найти в воде Экскалибур,
и всех спасти, и всё запомнить.
***
Сестре
Вчера дорастали до ручки двери,
теперь — до высоких драм.
Вчера ещё верили в леди Мэри
и прятались по дворам.
Какая-то сила тебя хранила
от стужи и сквозняка,
и кукла, которую ты просила,
была ещё далека.
Сгущались сумерки, месяц острый
распарывал тёмный холст,
и мы смотрели с тобой на звёзды,
не зная, что это мост,
что древний бог на пустой планете
наводит ночной уют,
глядит, как здесь засыпают дети,
и ждёт, пока подрастут.
Баллада о детстве
То лето мы провели у пруда
в заветном пустом краю.
Родители нас изгнали туда,
и мы оказались в раю.
Там было много неведомых мест,
на дне затаился сом,
и ни одного соседа окрест —
один лишь бабушкин дом.
Как пели сверчки и выписывал язь,
какая меж нами связь
рождалась, пока мы месили грязь,
до кожи разоблачась.
Как жалили слепни, успев до грозы,
поставить на нас штрих-код,
и долго горели наши носы,
как лампочки в Новый год.
То лето мы провели у пруда
и столько успели дел:
поймали карпа, легко, без труда,
как будто он сам хотел,
Построили хижину, сделали плот
из гибкого ивняка,
и глины набрали на целый год —
сокровище бедняка.
И жгли на закате сухой ковыль,
особенность здешних мест,
и жадно хлебали густой чифирь,
три кружки в один присест.
И спали вповалку, и жили внахлёст,
и думали, будто всегда
мы будем встречаться под крышей из звёзд
у старенького пруда.
Но линия жизни уходит в пунктир,
конечна ее длина.
Теперь мы открыли великий мир,
а детство — закрыли, да.
* * *
Прекрасен венок юности,
его всегда
плетут тонкие пальцы
без удавки колец.
Лёгкие головы носят его,
точно нимб,
и волос под ним
срастается в палантин,
скрывая от грубых взглядов
дитя Агнесс.
Плети свой венок, юность
и будь щедра,
не оставляй без лилии
дикий лес,
руслом реки переплети венец,
чтобы цветы не осыпались
до утра.
Туфли подбей травой
и рассвет подшей,
алая юбка солнца
ещё длинна…
Юность находит
новые имена
и открывает им
красоту вещей.
***
Ничего-ничего не бойся, мой друг,
ни чудовищ, ни острых скал,
есть у нас с тобой самострельный лук
и надежный старик-штурвал.
Ни налета стаи стоглавых птиц,
что крадут все цветные сны.
На защите наших ночных границ
вековые стоят столбы.
Ни старухи ветхой с её клюкой,
замышляющей страшный план,
сколько дивных слов знаем мы с тобой,
что снимают любой дурман.
Ни удава в недрах большого рва,
где он греет пятнистый бок.
Даже если вдруг забурлит река,
вниз потянет подводный бог,
Ничего не бойся, как синий кит,
свежий воздух в себя втяни.
Вспомни тихий берег, где кошка спит,
и плыви, милый друг, плыви.
***
Лишь пернатые странники двинутся к югу,
в Чаттанугу поедем мы все, в Чаттанугу.
Соберём в чемодан пастилу и печенье,
нет лекарства верней, чтобы снять утомленье.
Мы увидим дороги, мосты, океаны,
и большие пески, и волшебные страны,
мы разучим пять песен, пять новых историй,
и при свете луны искупаемся в море.
Солнце нам отворит все запретные тропы,
впятером полземли нам придётся протопать,
прошагать сотни верст, день ногами измерить
и в величие звезд восхищенно поверить.
А когда мы уснем, прижимаясь друг к другу,
Чаттанугу увидим во сне, Чаттанугу.
***
Я бы хотела, как Уильям Тёрнер,
всю жизнь подбирать оттенки,
рисуя море,
всю жизнь
огромное море,
бездонный океан.
Тихие бухты,
гавань,
грозу и шторм,
чтобы в конце обязательно зарево,
или радуга,
или рассвет.
И я бы хотела так тонко чувствовать,
видеть дальше,
чем позволяет глаз:
горизонт,
далёкий остров,
дельфинов
или кита.
И я бы могла носить море в себе,
солёную воду
под пресной кожей,
о которую бьются хвостами
рыбы всех мастей.
И я бы хотела сама стать рыбой,
чешуйчатой,
бестелесной,
перламутровой раковиной,
белым кораллом,
пеной,
о которой пишут поэты
и поют рыбаки.
Это было бы страшное счастье
для девочки
из сибирского города,
где снега вечно в избытке,
где море бывает в альбомах,
на чьих-то фото,
в чужих голосах.
***
Ты подарила мне платье,
красивое, как полет бабочки,
и теперь я порхаю между
бетонных зданий,
бьюсь о них цветом,
ломаю крылья о стёкла.
Летнее платье станет
саваном скоро.
***
Оксане
Мы будем дружить, как Лейбовиц с Сьюзан Зонтаг,
как те, кому жить на самом краю горизонта,
кто видит, как время меняет пиджак на фрак
и хрупкая фея становится Жанной Д’арк.
Мы будем как рыбы, летящие над волнами,
бетонные глыбы, растёртые в пыль словами,
и в каждой бежит обжигающий алый ток,
и голос прошит чёрной ниткой больших дорог.
Мы будем, как книги, которые вслух читают,
подземные сдвиги, небесные птичьи стаи.
Мы будем, как клавиши, что не касалась рука,
Канцоны и вирши, эскизы и фотослова.
***
Город статен и многолик,
Как Шива или Ван Дамм.
Всё то, что дают, — на миг.
Как будто бы по часам.
Как будто бы день за два,
Без скидочных винных карт.
Как будто бы мне судьба
Дивиться на божий арт.
Любить чистоту дождя,
Его музыкальный ряд.
И если чего и ждать,
То солнца сто дней подряд.
Мой самый любимый друг
Уехал в далёкий край.
И пишет теперь на двух
Наречиях «Не скучай!».
Он там, где он должен быть,
Я там, где не быть нельзя.
Он будет ещё звонить,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.