Бесплатный фрагмент - Дети стихии

Эта книга посвящена памяти верного друга, ушедшего также внезапно, как и появившегося, 15 марта 2020 года

Синопсис

Действие книги повествует в двух временах: настоящем и прошлом. Прошло пятьдесят лет с конца первой части. Военное образование Конфедерация становится доминирующим государством в известном мире. Возглавляет его Королева Ингрид, которой скоро исполнится сто двадцать лет. В настоящем описывается процветающая бюрократия, абсолютный авторитет и диктат немощной Королевы. Прошлое представлено в мемуарах Королевы: от момента победы в войне до коронации.

Попутно вводятся побочные линии обычных жителей: столичного поэта, торговца, художника, а также загадочной женщины. Найдётся ли среди них тот, что сможет сломать порочную систему и остановить разрушение союза?

ЖАНР: ФЭНТЕЗИ, СТИМПАНК

Пролог

Своё чело мы лавром увенчали,

Сложили прочь избитые доспехи,

Весельем заменили грозный бой,

А звуки труб — напевом песни нежной.

У. Шекспир «Король Ричард III»

Этот мир, что скрыт за великим океаном Ор, всё ещё таил в себе загадки, что человеку не дано понять. Ему уже не было дела до чудес и магии, некогда будоражащих воображение, после той кровопролитной войны, что закончилась почти полвека назад. Махина, что запустил человек, разрослась до невиданных границ, ушла эра сверкающих в небесах медных дирижаблей, ассоциировавшихся с войной, раздуваемых парусами. На смену им пришли длинные и высокие, серебряные и дымящие корабли, курсирующие из столичного Карлеона, заснеженного Геркуланска, мраморного Атласиса и золотой Сиболы, через Купеческое море, огибая Западный континент, в обратную сторону мира, некогда поставленную на колени перед могучим триумфатором, в экстерналии, как назвали их в столице, заграничные владения стран-победительниц.

Это мгновение доминирования, задержание солнца в зените, застыло словно во льдах на полвека. Люди шёпотом будут называть это время эпохой Статики, прикрывая личиной стабильности и процветания мировой Унии неминуемый закат. Двадцатисемилетняя война ушла в авалонские хроники, закрепив долгожданный мир. Следом ушла и Глориана, эпоха Великих Королей, создавших процветающую Конфедерацию, союз держав, раскинувшихся на всех известных континентах.

Границы восстановленной Южной империи ограничились полуостровом, соединяющим Йердахабад с остальным континентом. Объединённая армия распалась сразу после отъезда Королевы Мирелы, накинувшись, подобно шакалам, на вассальные земли Юга, покидавшие свои знамёна к золотому трону. Вдоль и поперёк, Южный континент был разрезан на пятнадцать экстерналий, коронных земель, подчинённых странам-победительницам, интерналиям, полисам. Офир, Шамбалу, Шангри-Ла и Кокань на Восточном континенте и Агартию с Пацифидой на Золотом континенте разделили подобным образом несколько лет спустя. Черта на карте, проведённая дугообразной линией, отделила триумф от позора, богатство от бедности, белое от чёрного. Конфедерация преобразилась в элитный клуб империй, хвастающихся своими землями как благородными камнями в коронах и тиарах. Вместе же они составляли Конфедеративную Унию, обличая всеобщее порабощение в маску вечного мира.

Перешеек Центрального материка, соединяющий Запад и Восток, всё ещё неугасимо пылал: Дождливая равнина между Внутренним морем и Скалистыми горами напоминала о крушении воздушного флота Федерации, некогда поверженного врага. Такие слова, как Бархия, республика, Пацифида и Федерация стали строго табуированы, как и вся атрибутика, с ними связанная. Солнце, поднимавшееся каждое утро из глубин океана Ор и пересекающее каменистую Шамбалу, могло услышать, как люди пробуждались и возносили клятву верности, как она откликом отдавалась по испещрённому скалами и горами Пределу через горные, нефритовые, храмовые и береговые уделы. Оно заставало дымящие корабли в тихом Апеллиотском море, идущих из восточных экстерналий по территории Гильдии Миндос, объединения торговых портов на островах моря. Оставив торговцев, светило добиралось до шатров в бескрайних дюнах атлантического Шангри-Ла, следуя за эдемской флотилией, вышедшей из коканьского порта Кактус, чрез устланные густыми коврами цветов равнины Гранд Эдема, через животворную реку Пишон, к Внешнему морю. Клятва звучала и здесь, в мевийских рощах, и на Мысе в Царском уделе, по ту сторону Южных вод. Золотой город Паресис присоединился к нему через какое-то время, объявив на всё Великое Му о своей преданности и незыблемости Короны, к агартийскому порту Нова, через джунгли, пока слова не замолкали в Левиафе на побережье Залива Вождя, впадающего в тот самый великий океан Ор, с которого и начался путь. Ночь была прогнана, унося за собой ужасы и страхи, прятавшиеся в пучинах морей, песчаных барханах пустыни, недрах диких лесов и безмолвных снегах.

Абсолют авторитета Короны всегда озаряемой Солнцем Унии, возведённый в ранг всеобщей идеологии, укутал грязный, разрушенный мир в шёлковый саван, отороченный мехом. Так, с момента окончания войны, сменилось поколение, и царствование четвёртой Королевы Конфедерации медленно и уверенно приближалось к своему Благодатному юбилею.

Глава 1. Се твоя держава

Эти стервятники никогда не были птичками колибри, эти совы никогда не были иволгами, эти попугаи никогда не были синими птицами!

Р. Брэдбери «Вино из одуванчиков»

Ранняя зима 394 года Эпохи Феникса

…победоносный глас раздался в поле —

Весь мир Тебя боготворит.

Взором твоим и силой воли

Мир и спокойствие озарит…

Декларирующий театрально поклонился в сторону позирующей художникам сухой фигуре. Она сидела на возвышенном позолоченном троне, среди драпировок и подушек с покоившимися на них коронами, в муаровой тёмно-синей мантии расшитой золотом и отороченной мехами. Подушек было так много, что их укладывали на задрапированной этажерке, а их содержимое алчно поблёскивало в солнечных лучах. Могучий округлый трон с высокой резной спинкой возвышал саму фигуру, увешанную многочисленными золотыми цепями, инкрустированными камнями. Безусловно, это был центр композиции — женщина в чёрном платье, расшитом бисером и кружевами, подолы которого разметались по всей бутафорской сцене. Художники тихо шуршали своими кистями по поверхности загрунтованной ткани, прописывая каждую деталь появившейся ненадолго модели.

Эти блеск и помпезность отвлекали от немощной старости изображаемой. Старческие пятна покрывали сухую руку, еле держащую тянущий вниз золотой скипетр, морщины сеткой обтягивали её лицо, а мочки уха беспомощно оттягивались под весом тяжёлых жемчужных серёг. Редкие белоснежные волосы аккуратно собраны в пучок, скрываемый чёрной полупрозрачной вуалью закреплённой не менее тяжёлой, сверкающей жемчужной тиарой. Левый уголок её рта свисал больше правого, а глаза, поражённые тусклой плёнкой, смотрели мимо собеседника, в разные стороны. Этот потупленный взгляд, как могло показаться, был «отключен», чтобы перевести всю энергию на слух. Она по-детски закрыла глаза, явно упиваясь своим высоким положением.

…самодержавною рукою

Своею укажи нам путь,

Развей туманы над волнами,

Подобно матери нам будь…

— Вы не думали написать мемуары? — спросил очередной царедворец, — мы можем попросить писчего фиксировать ваши воспоминания о победе. Эта хроника вашей эпохи уйдёт в историю, чтобы потомки восторженно читали о тех славных и стабильных временах.

Послышался одобрительный ропот публики. Царедворцев было так много, что пересчитать, а тем более, запомнить их имена, было невозможно. Списки Двора занимали отдельную секцию в канцелярии Двора, находящуюся где-то на северо-востоке Чармвела, вход и выход из которого чётко регламентировался,

— Вы говорите так, будто после меня славные и стабильные времена в Унии закончатся — сухо ответила она.

Говорящий замялся, а Королева ухмыльнулась. Даже художники перестали скрести кистями по своим холстам отчего в зале воцарилась тишина.

— Все вы ждёте, когда наше Величество помрёт. Но славные мевийские знахари постарались на славу всем нам, посему мы намерены дожить хотя бы до своего Юбилея. Может кто-то имеет на это собственные планы, но мы, с моими верноподданными, будем действовать иначе, к разочарованию обеих сторон, может быть. Не смущайтесь наших слов, мы прожили долгую жизнь и накопили достаточно опыта, чтобы ставить на место дерзкие молодые умы, вроде вас.

Она горделиво повернула голову в профиль, нарушив тишину: брякнули многочисленные цепи и ожерелья, художники вновь засуетились, послышался звук падающих кистей. Её Королевское Величество, Королева и властительница Конфедеративной Унии, вдовствующая королева-мать (если быть точнее, прабабушка) Альвского вице-королевства, гранд-протектор Альбионской гряды, Элессийской державы, Атлантической империи, Гиперборейского царства и иных интер- и экстернальных владений, примус первейших орденов Игдрасиль, Пылающего Феникса, Трезубца, Серафима и иных, Ингрид Благословенная из рода Высоких Гельбургов, вновь самодовольно ухмыльнулась. Она и вправду пережила около двадцати Консулов, троих королей Альбиона, пятерых императоров Атлантиды и трёх королей родного Альфхейма. Эта статистика являлась предметом её гордости, ни одна свадьба голубых кровей, ни одна коронация, ни одни похороны не проходили мимо внимания этой старухи. Так считалось. Двор, разместившийся в многочисленных пристройках поместья Чармвел, занявших практически половину карлеонского района Кэпелль, достиг своего золотого века. Около пяти тысяч придворных со всех дворов, имеющих привилегию находиться в закреплённой документально комнате в определённое время, в надежде визита Королевы, пять сотен постоянных придворных, располагавшихся в самом поместье, и, разумеется, бесчисленная прислуга с караулом. Столица в столице. Первоначальная постройка была затеряна в глубинах флигелей и крыльев, образующих нелепую бесформенную фигуру на полотне города.

Парадные палаты, которые Королева Ингрид почтила своим визитом первый раз за месяц, пробудились от унылого сна. Слуги рассыпались по комнате, словно тараканы, сметали паутину и пыль с подушек, сдёрнули с трона простынь; в сопровождении гвардии, короны под хрустальными колпаками вносились в зал, извлекались из своих гробов и водружались на подушки. В другом конце Двора отпаривалась и штопалась длинная муаровая мантия, специальными швами примётывались к ней гладкие фарийские меха, сшитые единым полотном, отливающие серебром. Золотые цепи, отделанные бриллиантами, сапфирами и яшмой, причудливо поблёскивая своими гранями, одну за другой выносили из Казначейства в бархатных коробах, и несли, вслед за двумя служанками со сложенной мантией в руках, в покои Её Величества. Личные слуги, высшая каста среди всей прислуги, уже одели её в чёрное платье, заканчивая шнуровать корсет и подвязывать многочисленные подола пышных юбок. Они изъяли из рук служанок мантию, ловкие руки легко завязывали пышные банты в специальных петлях на плечах платья; цепи со звоном опустились на сутулые плечи. Искусно вытканная вуаль упала на седую макушку и была приколота шпильками. Тиара торжественно была вынута из ларца и закреплена сверху. Последний штрих, чёрные замшевые туфельки на небольшом каблуке, с золотой бляхой на язычке, вынуты из пергаментного чехла. Королева распростёрла руки, их схватили две личные слуги. Другие две искали в рюшах и оборках худые и слабые ступни, в которые, не без труда, вдели обувь. И вот, царица царей, опираясь на лакированную трость с золотым набалдашником, величаво, но медленно выступала по Галерее. Придворные, занимавшие очередь за наблюдением этой картины и, очевидно, заплатившие кому следует неизвестную сумму, покинули захваченные с ночи места на диванах и расшаркано кланялись вдоль всего коридора. Та же картина в просторном Виадуке, в огромном Зале Военной славы, в Салоне и даже на Лестнице. Знал ли Двор, что Королева не видела их в силу своей немощи? Личные слуги тщательно скрывали все её секреты, которых с каждым днём было всё больше и больше. Но в силах ли ничтожному человеку скрыть обычную старость?

…возносятся тебе цари

И чернь: «Лета и слава!»

Свои владения узри,

О, Ингрид, се твоя держава!

— Нам нравятся ваши стихи, поэт. Опубликуйте их в каждой нашей стране.

* * *

Королева Ингрид не знала, что после помпезного и, в то же время, обыденного выхода в Парадные палаты, придворные и художники разойдутся, после того, как в обратном порядке совершат все ритуалы и обычаи. Декларирующий поэт уединится в своих роскошных апартаментах за Королевским парком, и вновь начнёт искать счастье на дне бутылок.

…апосль побед народу обещали

Мир, жизнь и спокойный дух.

За то, что мы врагу не проиграли,

Уж получили ложь, да тяжких мук.

Простояв в долгой очереди в Канцелярии Двора, он обналичил вверенную грамоту, что ему сунули в руки после того, как Королева вышла из палат, забрав лист стихов в кожаной папке. Поэт знал, что ждало его собратьев по перу, неугодных Её Величеству. Вернее, он не знал, никто не знал, куда пропал тот, что отказался писать и хотел выйти на пенсию, что случилось с юнцом, которого застали в каморке для скатертей с какой-то мелкой прислугой. Не вспомнились даже их имена, что они так стремились прославить. Крамольные мысли всё чаще посещали поэта, муза давно покинула его, а взамен неё пришла старая фурия, погоняющая его кнутом. После недавнего круиза в заморскую Сагенею он ещё больше разочаровался в Короне. За пределами широкого отеля, огороженного забором, он увидел детей, которых били плетьми за то, что те стащили что-то из мусорной свалки. Когда он хотел отнести часть своего обеда за ту грань, что разделила мир после войны, ему мягко намекнули, что политика отеля не приветствует откармливание экстернальных аборигенов. Как свиньям, он кидал за решётчатый забор куски хлеба в сторону детей, подобно вору, оглядываясь на каждый шорох.

Старуха в кресле развалилась,

В мехах, в шелках и жемчугах,

Под сорок лет в маразме билась,

Уж скипетр не держится в руках…

Вернувшись в столицу, за месяц до приёма, его призвали ко Двору, чтобы продекламировать новую оду. Как хотел он прочитать альтернативную версию, но голос совести заглушили потребности. Не только в алкоголе, в апартаментах за Королевским садом, в популярности среди молодых дам, внимание которых становилось всё ценнее с каждым годом. Как мерзко было продавать свой дар за потребности, без которых можно было обойтись. Он взглянул на свой труд, свой cri de cour, и просто сжёг его в огне догорающей свечи. Даже если к нему тогда ворвались бы Гвардейцы, следящие за ним уже два месяца, имя поэта всё равно забыто и утеряно в просторах времени. Он это знал и это его пожирало.

Затёрся трон и затхлый запах,

Забыта молодости прыть.

Как старый лев с дерьмом на лапах,

Желает плешни в гриве скрыть.

Глава 2. Славные времена

И безуспешно,

Как я ни упрям.

Мир бытия — досадно малый штрих

Среди небытия пространств пустых,

Однако до сих пор он непреклонно

Мои нападки сносит без урона.

«Фауст», И. Гёте

Ранняя зима 323 года Эпохи Феникса

Меня зовут Ингрид, я являюсь вдовствующей королевой Альфхейма, а также Консулом Конфедерации на покое. Год прошёл, с тех пор, как Королева Мирела, светлая ей память, отправила меня в Мевию. Здесь мне сказали, что головная боль — это симптом какого-то злокачественного нароста внутри моей головы, увеличивающегося в размерах и защемляющего естественные внутренности, из-за него моя память может резко отказывать. Для поддержки тонуса, знахари порекомендовали писать свои воспоминания на бумаге, чтобы подобно следу пера, в голове отпечатывалось написанное. Что ж, утром меня кормили какой-то серой склизкой массой, а вечером приедут дети. Наверное, удостовериться, не пора ли пошить саван. Я слышала, Консулом Конфедерации назначили молодого фарийского князя, который не может справиться с резким притоком подданства в столицу. Мне настрого запретили следить за новостями, якобы, чтобы не вызвать эмоциональные переживания, которые могут пагубно сказаться на моём здоровье. Но иногда я подслушиваю разговоры нянечек, а также обывателей места моего заключения.

Самочувствие моё, в отличие от ситуации в столице, на удивление, улучшается. По крайней мере, эти жгучие боли в затылке прекратились. Эти шарлатаны наверняка вскрывали мне череп во время сна, и обычным кухонным тесаком отрезали то, чему там быть не полагалось. Старость застигла меня, как застаёт безумие в четырёх стенах, я начинаю замечать седину в волосах. Вспомнила лысого отца, короля Нидавеллира Гродерика, что рано полысел. А вот у матери, королевы Валерианеллы Эдемской, были роскошные длинные волосы цвета нездоровой мочи. Они были настолько длинными, что требовалось не менее дюжины служанок, чтобы расчесать их. А расчёсывала она их постоянно, даже когда умирала. Странная женщина, тратила на свои волосы больше времени, чем на своих детей. Неудивительно, что я не могу вспомнить её лица, только шевелюру. Давно минули те года юности в нидавеллиских краях…

Вспомнила также своего усопшего супруга, короля Альфхейма Альфреда-Бьёрна Гранд-Гельсбурга. Понимаю, что нельзя говорить о упокоившихся плохо, но то был забавный мужчина, проживший всю свою жизнь в вечной суете. Удивительно, как человек может быть так анекдотичен и карикатурен. Внешне мой благоверный напоминал горного козла: с соответствующей бородкой, кривыми ножками и манерой речи. Особенно, блеющей манерой речи, про общность нации, со свойственными подгорными взвизгиваниями. Безо всякой скромности, я могу сказать, что ему повезло с супругой. Он умер в приступе очередной паники, когда узнал, что Элеонора скончалась. Ему, как и мне, хватило ума, перед смертью наплодить достаточно детей. Двоих, увы, унесла с собой война… Два сына, двое моих любимчиков, из которых бы получились великолепные короли. Я часто плачу, когда вспоминаю их. Вот и я, королева-регент при собственном малолетнем сыне, которому корона до сих пор велика, вступаю в эту войну. Ах, какие славные были времена, Элеонора, Франклин, Мирела… Как блистательно, ослепительно. Но за каждым зенитом следует закат. Сын вырос, женился, его жена, порядочная стерва, разделила нашу семью и у меня осталась только Конфедерация. Но и она покинула меня, когда сочла недееспособной. Когда Королева сказала мне, что пора уходить, я не поверила, что эти славные времена когда-то закончатся.

Конфедерация избавилась от многих способных политиков. Вспомнила бедного, бедного Франклина, чью семью поглотил рок. Жену его уничтожил огонь, сам он заживо истлел, а дочь, как мать, унесли языки пламени. Будто проклял их призрак короля Томаса Мельвинга, вычеркнутый из истории королевой Бесс. Поговаривают, что Элеонора была не верна супругу и родила дочь, ныне здравствующую регентшу Катарину, от другого мужчины. Между нами всегда чувствовалось напряжение, но она не решилась меня убирать. Как ни странно, я подошла на роль Консула Конфедерации, фактического правителя, чью фигуру загораживал лишь трон. Трон, на который претендовали первые среди первых. Траурное время стало моим золотым временем: с трагической гибели Элеоноры до не менее трагического ухода Франклина. Мирела относилась ко мне прохладно, но без злобы. Она не умела разделять власть с кем-то другим, однако, мне удалось сохранить этот пост. Большой Совет собирался только два раза за её правление, не зная даже четверти решений Королевы. Не только страх, но и безграничное уважение к её персоне позволяли разворачиваться тем событиям. Какие победы были, как пылали огни над Йердахабадом… Помню, какой ужас и благоговение я почувствовала, когда всё население этого огромного города тащило этот несуразный трон, как он упал пред нашими ногами…

Мир перекроился до неузнаваемости с тех пор и я потеряла контроль над ситуацией. Единая армия, ступившая на южные земли, раскололась и разлетелась по всему материку, дерясь за свои трофеи. Бóльший кусок перепал, разумеется, Ханборгу и Альбиону. Восточный континент пал, земля от Перешейка до офирского Орпорта, от Борейского моря до северного побережья Внутреннего моря объединились под началом всемогущего Ханборга. Лукомория в неполном размере была возвращена Гиперборее, остатки Кокани перешли к Эдему, а Шамбала и Шангри-Ла разбились, подобно Южной империи, на мелкие кусочки. Всё, что досталось Альфхейму, это одна из таких экстерналий на северном побережье Апеллиотского моря, альфийский Кокань, источник шёлка, с выходом в Орский океан, да юго-восточная полоска Южного материка, источник жемчуга и золота, между горами с одной стороны и Южными водами — с другой. Кровью отплатил Альфхейм за ткань и побрякушки. Разумеется, мы преследовали высокую цель, не допустили, чтоб цивилизованные многовековые народы подхватили такую заразу, мы искоренили её с лица земли. Южной империи была дана суверенность, город быстро восстановили. Символ господства зазнавшейся страны до сих пор покоится у врат Йердахабада.

Скверная новость о кончине Королевы Мирелы застала меня в сборах, за неделю до отплытия в Эгию. Меня отказались выпускать даже на её похороны. Тогда я впервые почувствовала себя брошенной, выкинутой на свалку, ненужным атавизмом былой эпохи. Она ведь знала, даже хотела, чтобы мы, «единственные, кто остался с элеоноринских времён и застал расцвет довоенного мира», ушли со сцены одновременно. Занавес опустился, погрузив меня в кромешную тьму, отделив от уже чужого мира. Я плутала в этой тьме, подобно заблудившемуся путнику, которого ночь застала в глубине Мертволесья. С чувством обиды и горечи я отбыла из столицы.

Эгия показалась мне жутко провинциальной по сравнению с Карлеоном. Кто бы мог подумать, что скверный сырой климат столицы мира окажется родным и необходимым для меня. Кто бы мог подумать, что после долгого тура с Королевой Мирелой я вновь вернусь в проклятую Мевию, но никто не встретит меня как прежде, с неба не посеются душистые лепестки, в воздухе не воспарит дух праздности. Я впервые столкнулась с будничной, серой жизнью, освободившись от тени великой Глорианы, никем не узнанная и никем не признаваемая.

* * *

Поздняя зима 323 года Эпохи Феникса

День сменялся днём, необычайно знойное лето сменилось дождливой осенью, пока та не нарыдалась вдоволь и не ушла, призвав жаркую зиму. Зимы в Мевии, как и во всех тропических землях, отличались сухим ветром, непривычным для этого времени года теплом и, самое важное, отсутствием снега. Всю жизнь я провела в северных краях, где снег покрывал всю годовую грязь белым полотном, воздух становился чище и свежее, чем обычно, на площадях устраивали снежные гуляния, а цветные сны снились каждому. Я родилась во время Большой бури, пришедшей с так называемого Нидавеллирского моря, в ледяной крепости Вальтеборе, что считается самым холодным городом в мире. В этих краях, что именуются Снежным королевством, нет ни травы, ни деревьев, только белоснежная пустыня с одной стороны и изумрудное море с другой. В детстве мне приснился яркий сон, где передо мной склонялись тысячи голов, я сидела на высоком кресле, а с неба валил серый снег. Однако, в Альфхейме снег был таким же чистым как в родном Нидавеллире, народ был слишком низок, чтобы сидеть на высоких креслах, и, тем более, передо мной никто не склонялся. Снежная Королева, так меня презрительно называли при альвском дворе, оказалась в жаркой стране, где о снеге слышали только из рассказов моряков, бороздивших просторы Купеческого и Атлантического морей.

Так до далёкой Мевии дошли вести из столицы. После долгих дебатов, пересмотра законов, введённых Королём Франклином наспех, в первую жаркую зиму, Малый Совет был объявлен главным властным органом Конфедерации. Ранее он состоял из тринадцати пожизненных членов, монархов каждой страны и не решал важных дел. Альфхейм, вместе с Амазонией, Нидавеллиром, Эльдорадо, Мюрквидом и Эдемом поочерёдно и безосновательно были лишены своего представительства в этом Совете. Сильнейшие мира сего объединились, вытеснив игроков поменьше, чтобы разделить и править. Осадок от позорного изгнания горьким чувством отложилось в груди. Дети перестали приезжать, очевидно, опасаясь строго выговора. В Нидавеллире до сих пор есть традиция наказывать непослушных детей розгами из подмороженных водорослей. Такой строгий выговор я бы сделала всем своим детям, несмотря на то, что бестолковую голову одного из них сейчас украшает корона.

Глава 3. Марионетки

Ранняя зима 394 года Эпохи Феникса

В утреннюю столичную тишину, когда солнце лениво подтягивало свои лучи за пределы горизонта не покидая его, гармонично вписывались сорочьи стрекотания, доносившиеся из недр покрытого снегом Королевского парка. Лёгкий ветер прогуливался по Центральной улице, через Триумфальную арку с золочённой гравировкой NOS MEMENTO, создавая еле уловимый свист. Белые макушки кипарисов легко покачивались под его дуновениями, нависая над Аллеей Славы перед могущественным Замком Совета. Его монументальный стеклянный купол и многочисленные витражи отражали пастельное оранжево-фиолетовое небо. Бывали дни штормов, когда ветер, собрав всё своё возмущение, пытался сдуть со своего пути этого наглого рукотворного колосса, мешавшего ему спокойно уйти в открытое море, однако, сталкиваясь с ним, он дробился и трусливо развеивался по побережью, не достигнув цели, пока заливный прибой не уничтожал его остатки. Но бури утихали и наставали погожие дни, дни лёгкого и немного капризного ветерка.

Продолжая гулять по улицам города, он повстречал не выспавшегося мясника с лопатой в руках, пару бродячих собак, которых разбудил голод, а также мальчишку, безуспешно пытавшегося обогнать сам ветер. Куда же он бежит в такое время, когда само солнце еле пробудилось? Быть может, он бежит от мясника, пока тот не погнал его метлой за беспорядок на заднем дворе? А может мальчугана, как и собак, разбудил голод? А может быть, его мать лежит на смертном одре, поглощённая неведомой тьмой, что принесла с собой холодная ночь? А тот, как и свойственно детям, убегает от темноты в поисках светлого уголка, спасаясь от беззубой слепой старухи в чёрном балахоне, что приходит по душу каждого? Увы, нельзя удостовериться хотя бы в одной из этих догадок потому, что проворный мальчуган достиг своей цели и перегнал ветер, исчезнув с улиц также неожиданно, как и появился.

Эти странные люди, которые куда-то спешат, гонимые собственными и чужими мыслями, обременённые кандалами, которые сами себе выковали, связавшие себя зримыми и незримыми цепями. Куда они спешат? Возможно, человек подозревает, что ему уготована слишком короткая жизнь, поэтому торопится завершить их до личной встречи со смертью. На что же они тратят свою жизнь? Неужели они хотят закончить до смерти именно эти дела? Кто их на это надоумил? Эти странные люди, которые куда-то спешат, гонимые плетьми, которыми сами же себя и погоняют, никогда не узнают, что есть истинная свобода.

Стрекот в ветвях массивных обнажённых деревьев под оранжево-фиолетовым небосводом бесцеремонно прервал экипаж, который пересёк Центральную улицу, и объехал ещё спящий дворец Катеринталь. Грохот его гудящего мотора и колёс, бьющихся о проглядывающую местами брусчатку, распугал птиц, что мирно радовались жизни напевая свои бессодержательные песенки в Королевском парке. Звуки фургона разбудили два квартала, пока тот не доехал до нужного места.