Бесплатный фрагмент - Дети — цветы жизни

Искры памяти

Как искры освещают на мгновение пространство вокруг, так и память выхватывает из далекого детства отдельные сцены, события, эпизоды. Что же помнится из самого раннего детства? Конечно родители.

Папа — Петр Ильич Мальков — высокий стройный, со всеми доброжелательный, со мной всегда веселый и шаловливый. Мы с ним часто баловались, смеялись. Он любил сидеть у печки на низенькой табуретке, я пристраивалась у его ног. Мы могли подолгу тихо сидеть и смотреть на огонь. Если папа оказывался дома в то время, когда мне следовало спать, то он пел колыбельную Моцарта «Спи, моя радость, усни». И я засыпала. Иногда, лежа в постели, я разглядывала обои с большими цветами, населяя их вымышленными человечками, которые бродили в густых зарослях. Частенько, как только меня отдавали в детский сад, я болела, приходилось лечиться и сидеть в постели. Из одеяла и подушек я создавала как бы пейзажи с горами, речками, пещерами. Карандаши играли роль человечков, которые прятались, дрались, играли. Так я могла часами придумывать различные сюжеты.

Мама — Евгения Израйлевна Райскина — по образованию педагог и экскурсовод, водила меня в музеи, рассказывала всякие исторические байки. Часто у нас собирались гости — мамины сестры и братья, готовили незамысловатые, но вкусные блюда, заводили патефон, танцевали. Тогда в моде была пластинка «Синий платочек», я нечаянно сделала на ней царапину и очень переживала по этому поводу. Мама принесла из библиотеки книгу «Три толстяка», переворачивая страницы, я оторвала уголок и тоже волновалась, что маму будут ругать из-за меня.

Папа очень много времени проводил на работе, при этом он старался сделать маме существенный подарок. Вместе с бабушкой они целую ночь отстояли в очередь чтобы купить для мамы хороший материал. Однажды папа взял меня с собой на важное дело — покупку шкафа, постояли в очереди, купили, потом на тележке везли от Гостиного Двора до дома на улице Петра Лаврова.

Большим событием в довоенные годы был поход на спектакль «Синяя птица», который привез в Ленинград театр им. Вахтангова. Родители организовали поход своих друзей, но билетов достали меньше, чем было желающих. Меня тоже взяли. Пришлось применять какие-то хитрости. Спектакль произвел на меня огромное впечатление, несколько дней я разыгрывала дома сценки, а по ночам снились сны, как продолжение спектакля.

Обычно в мае бабушка отправлялась в деревню Гусино Смоленской области, где у нее имелся дом. Однажды меня отвозил туда папа. Мы поехали через Москву, где у него оказались дела. Больше всего меня потрясло метро, особенно эскалаторы. В вагоне поезда мы играли в детские игры, которые приобрели в Москве. На какой-то остановке мы вышли купить горячей картошки, соленых огурчиков и простой пищи, что подносили к вагонам хозяйки. Когда вернулись, игр не оказалось. Это меня страшно удивило и огорчило. Так случилась у меня первая кража.

В Гусино для папы всегда находилась работа. Помнится, занялся он починкой крыши из щепы. В глаз ему попала соринка, глаз покраснел и припух, пришлось обращаться в медпункт, куда я его сопровождала. В свободное время папа собирал небольшую группу ребятишек, и мы ходили в лес, купаться на речку, смотреть мельницу.

Однажды меня положили в больницу на улице Чайковского. Лежу в палате, вдруг слышу папин голос: «Где тут лежит Галя Малькова?». Я сразу отозвалась. Папа прошел нелегально, принес мне передачу, но самая большая радость — сам визит. Когда я поправилась, в воскресные дни мы с папой часто ходили в Таврический сад по бульвару и в саду я каталась на маленьких лыжах.

Перед войной ко дню рождения мне подарили роскошный подарок — маленький столик и два стульчика. Потом папа купил металлический конструктор, и мы вместе собирали из деталей разные изделия: лифт, тачки, колясочки для кукол. Я играла роль помощника, но все равно чему-то училась.

Читать я не умела, но быстро запоминала стихи и где следует переворачивать страницу, поэтому казалось, что я читаю.

Начало войны

В мае бабушка уезжала в Гусино и брала меня. Я уже выросла и готовилась к школе. С местными ребятами мы ходили на речку и лес, где все было бело от подснежников. В начале июня мы заметили какие-то странные эшелоны из теплушек, в которых везли людей. Иногда эшелоны подолгу стояли на путях, люди сквозь решетки просили хлеба и питья, но солдаты не подпускали к ним никого. Война еще не началась. Только через много лет я поняла, кого везли в теплушках как скот. Это вывозили из Прибалтики людей, которых считали ненадежными элементами. Так что не стоит удивляться сегодняшнему не слишком доброжелательному отношению к бывшим военным в Прибалтике.

Начало войны мы почувствовали сразу, быстро научились отличать по звуку наши самолеты от немецких, начались бомбежки строений и железнодорожных составов. Сначала мы бегали в лес прятаться от бомбежек, но скоро стало ясно, что немцы очень быстро приближаются. Бабушка приняла совет знакомого железнодорожника, закопала в огороде всякую кухонную утварь, собрала самые необходимые документы, деньги и вещи, и вместе со мной отправилась в Ленинград. Возможно это был последний поезд. Все оставшиеся в деревне погибли.

Дорогой поезд часто останавливался, попадал под бомбежки. Иногда случались остановки в чистом поле, высокие травы, цветущие ромашки и колокольчики. Хотелось нюхать цветы и любоваться ими. Но прилетали немецкие самолеты и обстреливали людей на бреющем полете, после налета не все продолжали путь.

В конце концов добрались мы до Ленинграда. С начала войны из города стали вывозить военные заводы. Мой папа тоже должен был уехать со своим заводом, но так как меня еще не привезла бабушка из деревни, отъезд сначала отложился, а потом и вовсе не состоялся. Папу часто отправляли загород руководить рытьем заградительных сооружений. Мама поняла, что немцы быстро приближаются к городу, и старалась сделать хоть какие-нибудь запасы. Если что-то съестное продавалось, мы всегда выстаивали любые очереди и покупали продукты будь то овощи, сухофрукты, орехи.

В первую же бомбежку в наш дом на улице Петра Лаврова попала бомба, разрушился угол дома. Сначала мы собрали чемоданы и перебрались жить к знакомым, боясь, что дом рухнет при следующих бомбежках, но вскоре привыкли, решили положиться на судьбу и вернулись в свою комнату. Хорошо помню зарево пожара, когда горели Бадаевские склады. Все сложнее становилось получить продукты по карточкам, нормы уменьшались, очереди росли.

Когда я оставалась дома одна, мне становилось и скучно, и страшно. В школу меня не отдали. Чтобы как-то развлечься, я рисовала или пела песни, или ставила перед собой никелированный электрочайник, корчила рожи и беседовала со своим кривым отражением — этим отвлекалась.

Папа особенно страдал из-за отсутствия курева. До войны он набивал папиросы табаком и ставил их в шкаф. Он любил представлять будто папиросы появляются сами, надо только произнести волшебное заклинание. Я говорила: «Давай, произнеси волшебные слова, может быть появится коробочка». Чудес не происходило, наоборот приходили несчастья.

Вечером 15 ноября мама узнала, что в кондитерском магазине на талоны вместо сахара будут давать пирожные. Мы отправились в магазин, мне очень не хотелось идти, я отговаривала маму. Приближалось время бомбежки. Даже небо с грозными тучами и луной наводило страх. Мы пришли в магазин, началась бомбежка, всех отправили на лестницу, считалось, что это самое надежное место. В полной темноте мы стояли на лестничной площадке, прислонившись к двери. Я задремала. Проснулась от грохота, скрежета, криков и стонов, сыпались стекла и камни. Я кричала: «Мама, мама». Ответа не было. Толпа увлекла меня за собой. Дальше провал памяти. Несколько дней я пролежала без сознания в медпункте. Когда сознание вернулось, я назвала свое имя и адрес. У меня оказалась переломана ключица правой руки, ранения в голову и спину. Через некоторое время появился папа. Он плакал, на вопрос «где мама?», отвечал, что она ранена и лежит в другой больнице.

Когда я немного поправилась, меня взяли к себе жить мамины сестры Бэла и Лиза, и бабушка. Они жили на Васильевском острове в крохотной комнате. Папа остался жить один в холодной нетопленой комнате, продолжая работать. Иногда он приходил навещать меня, но все реже и реже, а потом совсем перестал. Мне сказали, что его взяли на фронт, но письма не приходили. Мне так и не сказали, я догадалась сама, что мои родители погибли.

Тетя Бэла работала на заводе, тетя Лиза заканчивала институт иностранных языков. Бабушка стояла в очередях за хлебом или ходила на рынок, чтобы выменять вещи на что-либо съестное. В конце зимы мы стали готовиться к эвакуации, сначала собирались все вчетвером, но потом бабушка и Бэла остались, и мы с Лизой отправились вдвоем.

Помню такую картину. Отъезжающим выдали паек: кашу и какие-то продукты. Мы не стали все сразу съедать, оставили на «потом», но вскоре при луне доели остатки.

Помню холод, пробирающий до костей, пока ждали погрузки на машины, чтобы проехать по Ладожскому озеру. Проехали до Кабоны, там дождались товарного поезда, погрузились в теплушки. Куда нас везут, толком никто не знал, но говорили, что на Кубань, немного подкормить.

Всплывают в памяти несколько картинок. Как-то просыпаемся от жуткого холода, открыв глаза, вижу, что все кругом бело от снега, не могу понять, где мы очутились. Оказалось, что поднялась метель, и через щели намело столько снега, что казалось мы в поле, а не в теплушке. К нашему счастью на какой-то остановке подсели несколько мужиков, нормальных, не блокадников. Они напилили дров, растопили печку, заткнули дыры. Потом новое происшествие. Люди спустились с верхних нар, стараясь разместиться поближе к печке. Кто попроворней, поставил свой котелок на эту вагонную буржуйку вскипятить воду, чтобы сварить кашу из концентрата (дорогой выдавали пайки в виде брикетов с пшенной кашей и сухарей). Вдруг раздался страшный взрыв, крышка печки отлетела в сторону, брызги каши и горячей воды полетели на всех сидящих вокруг. Крик, паника. Куда бежать? Поезд продолжает двигаться. Благодаря все тем же толковым мужикам, разобрались что случилось. Нашли покореженную алюминиевую фляжку. Одна женщина сунула эту фляжку внутрь печки, вода превратилась в пар, фляжка взорвалась, подняв в воздух тяжелую чугунную крышку печки со всем, что на ней варилось. К большому счастью крышка печки отлетела к двери, где никого не было. Головешки и искры быстро затушили. Стали смеяться и прибираться.

Я очень боялась, когда на остановках Лиза отходила получить паек или за кипятком.

Наконец, недели через 2—3 состав добрался до Кубани, там всех выгрузили, кто не умер дорогой. Родной брат моего папы — Андрей Петрович Мальков жил в Краснодаре с женой и двумя дочками Любой и Аней. От станицы Динской до Краснодара добрались сами. Нас встретили очень хорошо, хотя и со слезами. Тетя Шура старалась нас скорее подкормить и обогреть. К тому времени стало уже тепло. Война продолжалась, немцы приближались к Кубани. Лиза поторопилась продолжить путь на Дальний Восток. У нее было направление из института, а главная причина — в Биробиджане служил ее старший брат Миша, кадровый военный. Учитывая возможность нападения Японии, наша страна держала большую армию на Дальнем Востоке.

Итак, мы с Лизой едем на Дальний Восток в нормальном поезде, путь не близкий. Мелькают города, поселки, люди. Проезжаем Байкал, любуемся. Наконец добрались до места назначения — г. Биробиджан. Лиза посылала телеграмму, но нас никто не встретил. Т.к. дядя Миша военный, то письма ему посылались на полевую почту. Мы долго искали комендатуру, ходили по городку из конца в конец. Наконец к нам подошел один лейтенант, он оказался приятелем дяди Миши. Мишу отправили в командировку, поэтому он не встретил нас. Приятель отвел нас к дому, где Миша снял комнату. Скоро он вернулся.

Лиза первое время болела, потом и я к ней присоединилась, возможно, от всех переживаний и перемены климата. Мне снились страшные сны, что мы все едем и теряем друг друга, отстав от поезда. Иногда при луне я ходила по комнате, говорят, что во сне я бредила и кричала. Все постепенно направились. Лиза оформилась в школу преподавать английский язык. Меня решили подготовить к поступлению стразу во второй класс. Я интенсивно занималась с учительницей, арифметику освоила даже с опережением, а письмо мне давалось хуже, пропускала и путала буквы. Пошла сразу во второй класс, тогда учились вместе с мальчиками. Учительница была очень строгая, даже злая. Однажды она не отпустила нас на перемену. Мой сосед просился в туалет, но его не отпустили. Вдруг слышу журчание. Мальчик не мог больше терпеть до перемены, снял галошу и в нее написал. Виноват не мальчишка, а учительница, но скандал она устроила громкий.

Природа на Дальнем Востоке весьма сурова зимой сильнейшие снегопады, заносы, идешь в школу, ветер с ног сбивает, весной наводнения, выходит из берегов река Бира, она очень быстрая, течет с гор. Летом солнце сильно печет. Белье стирали на реке, намылят и разложат на травке под солнцем, потом сполоснут — все белоснежно. Но есть опасность уронить мыло в реку — унесет мгновенно.

Магазины в Биробиджане «работали», но купить нечего. Лиза спрашивает, есть ли какая-нибудь детская обувь, отвечают: «Есть, но с небольшим дефектом, оба ботинка на левую ногу». Кто-то из новых друзей выручил, подыскал довоенную обувь, оставшуюся от выросших детей. На зиму удалось купить на рынке валенки. Рынок вообще выручал, зимой там покупали замороженное молоко, рыбу, ягоды. Иногда дядя Миша привозил рыбу с Амура — это был праздник.

Однажды Бог послал мешок картошки. В нашей комнате был подвал, туда и перенесли картошку, но она почему-то быстро закончилась. Мы залезли в подвал со свечкой, стали обследовать стены. Обнаружились горизонтальные ходы, а в них картошка. Это все работа мышей, наши запасы они преобразовали в свои. Часть картошки удалось вернуть.

У нашей хозяйки, у который мы снимали комнату, женщины средних лет было шестеро детей. Старшая дочь уже взрослая, а младший совсем малыш — грудничок. Работала она в аптеке, получала мало, но никогда не унывала, приговаривая: «Бог даст день, даст и пищу». На крыльце жил поросенок. Однажды кто-то плохо закрыл клетку. Когда дядя Миша вошел в дом, поросенок выскочил на улицу. Миша бросился за ним, чтобы вернуть беглеца. Прохожий помог повернуть поросенка, но он продолжал мчаться, пробежал мимо дома и направился к железной дороге, где стояли составы. Миша забежал домой, схватил пистолет и выстрелил в поросенка. Когда я пришла из школы, в прихожей стол густой дым и пар. Хозяйка занималась разделкой порося. Может быть его пристрелили раньше времени, но это лучше, чем дать ему убежать.

За огородом находились военные склады, а около них поля. Землю вскапывали тракторами и давали желающим офицерам, у которых были семьи, несколько соток для посадки картошки. Мы тоже занимались выращиванием картошки, приходилось ходить пешком по несколько часов, но дорога по сторонам была красивая, росли дикие ирисы.

Летом Лиза со школьниками старших классов отправилась в колхоз, а меня определили в лагерь, который находился на окраине городка. Помнится, что мы играли в войну. Боролись с полчищами клопов. Самое интересное событие — поход в колхоз на сбор ягод. Сборщики сначала наелись сами, потом собрали ягоды для лагеря и колхоза. Это был самый вкусный день.

К концу смены пришел ко мне Миша, сказал, что его переводят в другое место, оставил деньги для передачи Лизе. Куда мне из деть? Сунула кошелек под подушку. Не долго он там пролежал, украли. Я страшно огорчилась, но это не моя вина. Надо было оставить деньги директору, а мне просто сказать. Когда смена закончилась Лиза забрала меня в колхоз. Мы долго добирались. Ехали на барже по Амуру, ночью слушали, как группа женщин пела грустные народные песни. В колхозе собирали и обрабатывали кукурузу. Варили свежие початки — очень вкусно. Спали на полу в каких-то бараках. Мне часто снился один и тот же сон с общим мотивом «Я вернулась в Ленинград». И каждый раз, просыпаясь, видела барак.

В третьем классе ввели раздельное обучение, сменились почти все ученики и учительница, на этот раз была не злая, а очень милая.

Во время каникул Лиза поехала навестить Мишу в другой городок. Я осталась одна в комнате. К тому времени мы жили в доме с одним длинным коридором и множеством комнат, каждая со своей печкой. Я стала топить печь, чтобы сварить картошку, надымила, чуть пожар не учинила. Нужно было и воду принести из колодца и мусор вынести. Удобства были во дворе, все обледенело, не упасть бы.

После третьего класса Лиза устроила меня в хороший лагерь, более отдаленный, в живописном месте. Там были и леса, и озера с лотосами, и места, где мы собирали лечебные травы. Для желающих сделали экскурсию во Владивосток. Родители внесли определенную сумму. Это оказалась замечательная поездка, нам показали город, самые знаменательные памятники и строения, а главное — море. Все запомнилось, но постепенно детали стерлись.

Война идет, но люди, пока живы, знакомятся, влюбляются. Лиза постепенно оправилась от голода и болезней и превратилась в молодую красивую женщину. В Биробиджане находился штаб, много офицеров знакомых дяди Миши и не знакомых. Она, конечно, обращала на себя внимание. Помню такую картину. На берегу реки Биры располагался парк, куда приходили отдыхать, погреться на солнышке, купаться. Какой-то поклонник Лизы поплыл на один из островков, нарвал букет красных лилий и, преодолевая сильное течение, плыл, держа букет цветов над водой. Ему с трудом удался этот заплыв. Река сильно относит по течению. Молодой человек выбрался на берег и преподнес Лизе цвета.

Ей очень хотелось пополнить свой скудный гардероб. Единственное, что имелось — это отрез панбархата из маминого довоенного запаса, который удалось привезти из Ленинграда. Время и место для шитья было выбрано не слишком подходящее. Нашлось какое-то захудалое ателье. Панбархат — материал трудный, да и портнихи привыкли шить военную форму. Платье вида не имело.

Самым ярким событием из культурной жизни на Дальнем Востоке оказался приезд еврейского театра Анны Гузик. Они дали несколько спектаклей. Театр был полон, хоть большая часть зрителей не знала языка. Лиза давала мне и своему спутнику некоторые пояснения, сюжет оказался незамысловатым. Спектакль был музыкальным, я пришла в полнейший восторг.

Еще помнится пожар на обувной фабрике, недалеко от дома, где мы жили. Народу прибежала масса, приносили воду в ведрах. Приехали пожарные машины. Картина пожара и пугает и завораживает. Поползли слухи, что подожгли нарочно. Гарь покрывает все ближайшие дома, еще долго напоминая о пожаре. Были еще всякие неприятные происшествия, но не буду вспоминать плохое.

У меня появились друзья, такие же босоногие ребята, как я. Мы играли в войну, в прятки. Я бегала быстро, частенько падала, все ноги были в синяках и царапинах. Да еще на ногах появились бородавки, которые доставляли большое неудобство при ходьбе. На счастье у Лизы оказался знакомый врач, который прижег бородавки ляписом. Они вскоре засохли. Интересно, что перемена климата оказала на меня благотворное влияние. Хоть жизнь нашу не назовешь комфортной, однако болеть я перестала.

Я скучала по своему дяде Мише, раньше, когда мы куда-нибудь шли, он давал мне свой указательный палец, крепко держась за него, я чувствовала себя защищенной и гордой, что иду рядом с офицером.

Поклонников у Лизы хватало, и молодых офицеров и зрелых, был даже один охотник. Однако во время войны тема замужества волновала ее меньше, чем желание вернуться в Ленинград. В 1944 году дядю Мишу перевели под Москву, туда же перебралась и тетя Бэла. Она работала в Москве в министерстве. Появилась надежда уехать с Дальнего Востока, которая вскоре и осуществилась.

Школьные годы далекие

В 1944 году мой дядя Миша, кадровый военный, артиллерист, служил под Москвой в деревне Горенки. Там стояли артиллерийские части и оттуда в дни салютов возили в Москву орудия.

Туда же переехала из Раменского тетя Бэла, она работала в Москве в министерстве. Мы с Лизой приехали с Дальнего Востока летом 1944 года. Лиза устроилась в Москве в школу преподавателем английского языка. Дорога была не близкая — пешком до электрички, около часа до Москвы и по городу, но рады были, что удалось как-то устроиться. Мы снимали небольшую комнатку в деревянном доме, где жила семья: мать с двумя дочерьми — девушками.

Бэла привезла бабушку, которая после эвакуации из блокадного Ленинграда жила в деревне Новгородской области у родителей зятя Николая Михайловича Кузьмина. Думаю, что ей там жилось не плохо. Когда Бэла привезла ее в Горенки, я удивилась ее толстоте. Говорила она с дочками в основном по-еврейски, соблюдала все требования еврейской религии, молилась по старому молитвеннику.

Я пошла учиться в 4 класс, училась хорошо. Друзья и подруги жили в соседних маленьких деревянных домиках. Зимой мы строили из снега крепости, играли в войну, катались на санках и коньках. У меня оказались коньки, которые вывезли из Ленинграда, думаю, что собирались использовать как обувь, но пригодились и долго служили. Эти коньки мой папа подарил Лизе, потом они оказались у меня, затем я отдала их дочери Лизы Жене, потом они снова вернулись к моему сыну. Однако в Горенках я чуть не лишилась этих коньков. Однажды я пошла кататься на пруд вблизи дома, только надо было перейти шоссе и небольшой лесок. Возвращаюсь. Вдруг слышу: «Стой, снимай коньки!» Я и не подумала выполнять эту наглую команду, а припустила изо всех сил к дороге. Так я осталась при своих коньках, только одна больше не ходила.

На этом пруду вначале зимы случилось с нами небольшое происшествие. Грянули морозы, и мы пошли посмотреть на пруд. Высокие сосны, стоящие на берегу отражались в замерзшем пруду. Чтобы проверить лед, мы стали кидать камешки, палки, шишки — все отскакивало, и мы решили покататься по этому льду на ногах. Да не получилось, ноги сразу завязли в глине, ели-ели выбрались, вытаскивая обувь руками.

Во время весенних каникул случилось со мной следующее. Пошла я как-то днем одна в сельскую баню. Одежки складываешь в узелок и сдаешь гардеробщице. Она кладет узелок на полочку и дает номерок, который привязываешь на запястье. Входишь в мойку там пар, сначала ничего не видно, потом отыскиваешь тяжелую деревянную шайку, надо еще и место на лавке отыскать, помыть ее — окатить горячей водой. Непросто было справиться с краном горячей воды, струйки летят во все стороны, а потом надо донести тяжелую шайку по скользкому полу. Наконец я намылась и пошла одеваться. Получила свой узелок, и тут обнаруживаю, что нет ботинок. Оказывается, я забыла их сдать и кто-то украл. На улице был март месяц, пришлось идти домой босиком по снегу. Дорога длинная — несколько километров. Ноги замерзли, но я не простудилась. Однако сразу возникла проблема — нет запасной обуви. В чем ходить в школу? Какое-то подобие обуви смастерила бабушка, связала из разных ниток тапочки, нашла какие-то обрезки, годные для подошвы. Так я и ходила некоторое время, пока тетя Бэла не купила мне новую обувь в Москве, простояв целое воскресенье в очереди.

Весной я ходила в школу без шапки, через некоторое время у меня начало стрелять в ухе. Я долго терпела, ничего не говорила и дождалась, что уже не помогали бабушкины компрессы. Бэла повезла меня в Москву к специалисту. Врач посмотрел и сказал, что надо срочно прокалывать нарыв в среднем ухе, который может прорваться и гной пойдет в мозг. Сделали прокол, было очень больно, потом из уха долго шел гной, я пропустила много занятий в школе. Меня освободили от экзаменов, тогда в четвертом классе сдавали много экзаменов. Пока я сидела дома, соседские ребята приносили разные книги. Самое сильное впечатление произвела книга «Собор Парижской Богоматери». Я научилась вышивать и вязать крючком.

Весной в лесочке мы собирали шишки и ими растапливали самовар. Около дома росли несколько яблонь, они цвели. Очень приятно было пить чай из самовара с хлебом и кусочками сахара вприкуску.

Из тех времен запомнилась одна история, которая произошла с дочерью хозяйки — Валентиной. Как-то поздним вечером около нашего домика в сильный мороз валялся мертвецки пьяный молодой солдатик. Время военное суровое. Однако Валентина, несмотря на протесты матери и сестры, втащила его в дом, отогрела, привела в чувство. Потом он стал приходить к ней. В то время она была беременна от лейтенанта, который временно снимал комнатку у них и потом сбежал. А этот спасенный солдатик женился на ней и признал ребенка своим. Как в сказке, да это и случилось под новый 1945 год.

Мимо по шоссе все чаще провозили орудия для салютов и наконец объявили о Победе. 9 мая мы поехали в Москву, все были счастливы, целовались, улыбались. Мы ели мороженое, ходили по улицам, потом пошли смотреть кино про Эдисона. Это был самый счастливый день для всех. Мамин брат Борис служил на Балтийском флоте, ему удалось сделать нам вызов для возвращения в Ленинград.

Помнится, что с Московского вокзала мы шли на улицу Петра Лаврова пешком. Сразу поразила пустынность улиц, много разрушенных от бомбежек и обстрелов домов. Пришли к своему дому, по прежнему развалины — это результат первой бомбежки 6 сентября 1941 года. Во дворе большая гора кирпичей, к этому прибавилась помойка, поросшая травой, там обитали крысы. Поднимаемся на 5 этаж, звоним. Открывают дверь новые жильцы. В квартире живут три семьи. Одна большая семья Ивановых — 7 человек в двух комнатах — они из разрушенного дома. Проводница Мария Конькова. И еще одна женщина с сыном. Все готовят на керосинках и примусах, отапливают дровами или торфяными брикетами. Водопровод работает.

В нашей комнате почти нет мебели, стол и железные кровати, остальное сожгли в блокаду. Пыль и запустение. Чтобы для начала что-то сварить выбирали старые книги, разжигали плиту в кухне, кипятили чайник. Дядя Борис, через несколько дней получив увольнительную, пришел нас навестить и чем-то помочь. Первым делом надо оформить прописку и получить карточки. Навели относительный порядок, разобрали вещи и книги. Работал Мальцевский рынок, мы пошли туда купить что-нибудь из овощей. Денег было не много, поэтому мы стали продавать книги.

Лиза устроилась на работу по специальности — преподавателем английского языка. Меня записали в школу №189 прямо напротив дома, около кинотеатра «Спартак».

Как-то я решила вытереть пыль во всех укромных местах, залезла под стол, просунула руку под крышку стола, где ввинчиваются ножки, и вытащила из этого потайного места билеты на елку. Погружаюсь в воспоминания. Еще до войны папа принес билеты на елку с подарками, и отдал их мне, чтобы я надежно их спрятала. Я так и поступила, спрятала основательно, но забыла куда именно. Старательные поиски были без результата. И вот спустя пять лет билеты нашлись.

Лиза стала искать знакомых и родственников. Обнаружились старинные друзья семьи из Гусино Великовские — мать (бабушкина ровесница) и две дочери (подруги моей мамы).

Иногда ходили на Кронверкскую к жене Бориса, познакомились с его сыновьями — Рудиком 4 — 5-ти лет и совсем маленьким Аликом. Валя была очень добрая и приветливая женщина, но Борис вскорости создал другую семью.

Нашей соседкой по квартире была Мария Конькова, которая работала проводницей на Московском вокзале, она согласилась привозить нам посылки, которые Бэла приносила в Москве к поезду. Бэла работала в министерстве, это давало возможность прикрепить карточки к хорошим магазинам. Это здорово помогало с едой и нам.

Я пошла в пятый класс, состоящий из девочек, вернувшихся из эвакуации. Мы, конечно, вначале отставали от тех, кто все четыре года учились в Ленинграде, но потом сравнялись. С некоторыми я проучилась до окончания школы и общалась всю жизнь. Галя Воловик была хорошим организатором культпоходов в кинотеатр «Спартак», и мы часто смотрели все новые фильмы. Еще Галя умела играть на пианино собачий вальс, и мы танцевали на переменах в зале.

Мне очень нравилась одна девочка — Полонская, очень милая. Я как-то была у нее дома и поразилась и комнатой, и обилием книг, и самим домом на углу Литейного и Рылеева. Она дала мне почитать «Робинзона Крузо». У Гали Воловик тоже было много книг, мне особенно нравилось читать книги Чарской и рассматривать тома «Жизнь животных» Брена. Галя Гутина жила в соседнем доме, мы часто гуляли с ней после уроков и рассуждали на всякие темы как бы научные, но это было немного позднее.

В школе организовали кружок танцев, мне страшно нравилось танцевать. В нашем классе ночью рухнул большой кусок потолка, администрация запретила заниматься, боясь новых обрушений. Мы стали бродячим классом, каждый урок искали свободный кабинет, это оказалось даже интересно.

Училась я неплохо, особенно по математике, хорошо писала сочинения, но делала много ошибок. Как-то писали сочинение по рассказу Короленко «Дети подземелья». Учительница зачитала мое сочинение вслух на уроке и куда-то отослала.

Вдруг возникло увлечение вырезать куколок из бумаги, рисовать им одежды и обмениваться этими бумажками с девочками. Развлечений было не много, иногда ходили в театр, Лиза брала билеты на галерку, но это все равно был праздник. Потом дома в одиночестве я танцевала, иногда под музыку по радио. Тогда передавали много классической музыки, было много интересных литературных передач.

Однажды отец Гали Воловик водил нас в кукольный театр, это было большое развлечение. Он хорошо готовил и как-то пригласил несколько девочек из класса на чай, угощал хворостом, который сам испек.

Закончился учебный год. Лиза как учительница получила для меня путевку в пионерлагерь в Пушкин. Это оказался очень хороший лагерь. Мы много гуляли в парке среди памятников, ходили на экскурсии, занимались спортом, читали книги. Там я познакомилась с Толей Дьяченко, он научил меня играть в шахматы, мы играли в волейбол в одной команде. Он взял мой адрес, написал письмо, пригласил на встречу с ребятами из лагеря, а потом мы стали периодически встречаться. Толя любил читать стихи, очень много знал наизусть. Потом, став взрослыми, мы подружились семьями.

После войны много ленинградцев возвращались из эвакуации. Наша школа оказалась переполнена. Открыли школу №195, которая во время войны была госпиталем. В эту школу перевели половину всех учащихся, она находилась на улице Войнова, около Таврического сада. Это получилось дальше, зато утром и после школы мы гуляли 25—30 минут. А когда проходили мимо хлебозавода, то с удовольствием вдыхали аромат хлеба.

У Таврического сада осенью можно было купить стакан клюквы или брусники, или семечек. Можно было погулять в саду, если хотелось. Осенью там очень красиво.

Нашим классным руководителем оказалась биологичка — Наталия Ивановна — пожилая интересная женщина. Поначалу она нам очень понравилась, мы все свободное время проводили в кабинете биологии, делали все, что она просила. Но скоро пришлось разочароваться, она оказалась просто деспотом, с нездоровой психикой, через некоторое время от воспитательства ее отстранили, но мы успели почувствовать все прелести режима, который был тогда в стране, «Ленинградское дело» и прочие кампании против интеллигенции.

Вскоре из Москвы переехали Бэла и бабушка. Нас стало четверо. Постепенно обжились. Бэла после длительных поисков устроилась на работу в Художественно-промышленное училище им. Мухиной диспетчером, зарплату она получала маленькую, зато близко, ездить не надо, и публика приятная. Я пару раз ходила туда на елку. Бэла часто приносила билеты в Дом работников искусств на Невском, где проводились интересные культурные мероприятия (лекции, концерты, встречи). Один художник нарисовал портрет Бэлы, сначала он показался не очень удачным, но со временем портрет начал приближаться к оригиналу. Сейчас он висит на даче. Работа Бэле нравилась, но начальству захотелось пристроить своих людей, и вместо ее одной, взяли двоих и платить им стали больше.

К праздникам Бэла покупала бабушке на рынке живую курицу, несла в синагогу к резнику ее резать. Потом с этой курицей была большая возня, чтобы все сделать по религиозным предписаниям. Мы, конечно, никогда эту курицу не ели.

Однако в это время можно было купить свежую и даже живую рыбу в рыбном магазине на Литейном. На прилавке заманчиво стояло много сортов селедки, черная и красная икра в больших плошках, соблазнительно пахло рыбными копченостями, казалось все это очень дорогими продуктами. В овощном магазине продавались соленые грибы разных сортов.

Война закончилась, с фронта стали возвращаться наши мужчины. Приехал брат мамы — дядя Миша. Он воевал только в конце войны. Боясь Японии, держали большую армию на Дальнем Востоке. До войны после окончания Военно-артиллерийской академии Миша женился на очень красивой студентке. Она коренная ленинградка, не хотела покидать любимый город, и они развелись. Он женился на Дальнем Востоке, когда мы приехали в Горенки, там он жил уже со второй женой — Таисией Петровной и дочкой Женечкой. Вернувшись после войны в Ленинград, он поселился у нас, много рассказывал о Германии, привез всем подарки, часто давал мне деньги на кино и на мороженое, любил играть в карты, научил меня некоторым играм, игроком он был очень азартным. Миша искал работу с жильем, чтобы можно было привезти семью, не сразу, но получилось.

Потом у нас жил муж моей тетки Ани Николай Михайлович Кузьмин, он тоже вернулся с войны и приехал в Ленинград, чтобы найти работу и жилье для своей семьи. До войны они вместе с Аней окончили институт им. Герцена. Оба были учителями литературы. Сначала он преподавал в училище им. Мухиной, там были неплохие условия и возможность писать диссертацию, но ему нужно было хоть какое-то жилье. В конце концов пошел работать директором школы на Петроградской стороне и получил две комнаты для семьи там же в школе. Я как-то шла к ним в гости, идя по коридору во время урока, услышала его громкий голос, остановилась и заслушалась. Пока Николай Михайлович жил у нас, он ни в какие дела не вмешивался, постоянно читал, покупая книги где только можно. Потом я часто ездила к ним за книгами и привозила на проверку свои домашние сочинения, играла с Борей и Женечкой.

Несколько воспоминаний, связанных с бабушкой. В младших классах, когда задавали решать по арифметике труднейшие задачи про бассейны, из которых постоянно выливалась вода, или про склады, куда привозили и увозили грузы, мне надоедало ломать голову. Бабушка довольно легко справлялась с этими задачами. Бэла решала, составляя уравнения, но этот метод мне не подходил.

Бывали у нас такие конфликтные ситуации, когда я уже училась в старших классах. Как-то я загуляла со своим поклонником и пришла домой поздновато, но не позднее часа ночи, т.к. после часа было трудно попасть в дом — закрывались ворота и парадная. Я постучалась в дверь комнаты, но мне не открыли. Поднимать шум не хотелось, я нашла полено и ватники, устроила себе постель и улеглась, вспоминая Маяковского, который тоже спал на полене, когда требовалось рано вставать.

Бабушке не нравилось, что я часто езжу на каток. Однажды она спрятала один конек, который лежал у печки. Мои поиски остались безрезультатны, но выход нашелся. У Оли Шемякиной оказались запасные коньки, на них я и каталась. Потом мой исчезнувший конек вернулся.

Бабушка больше всего любила слушать по радио литературные передачи, а когда начиналась трескотня с повышенными обязательствами, она всегда приговаривала: «Цыплят по осени считают».

Ворчать и поучать бабушка очень любила. Больше всех доставалось младшей дочери Лизе, она называла ее «мишугине» (взбалмошная), старшей дочерью Бэлой она тоже «руководила». По ночам бабушка частенько просыпалась и начинала вслух вспоминать все невзгоды и обиды. Днем она сидела на бульваре со своими приятельницами, которые приходили пообщаться с соседних улиц. У них возник своеобразный клуб.

Если в магазине что-то «выбрасывали», она непременно становилась в очередь и выстаивала помногу часов. Мы старались сделать на зиму заготовки. Осенью квасили капусту в бочке и держали ее в кладовке на лестнице. Капуста промерзала, но все-таки сохранялась.

Ко всем внукам и внучкам бабушка относилась хорошо, летом часто жила с малышами на даче. Она осуждала Бориса, что он оставил двоих детей, требовала, чтобы он, по возможности, им помогал. Вторая жена Бориса — Зоя Станиславовна всегда относилась к бабушке очень уважительно, какое-то время бабушка даже жила у Бориса, в тесноте, да не в обиде.

Самой большой проблемой была топливная — купить дрова, привезти, распилить, расколоть, втащить на пятый этаж. В комнате всегда стояла очень бодрящая температура, немного обогревались плиткой, из-за которой однажды случился пожар. Я пришла из школы, но не могла попасть в комнату, забыла ключ. Пока я на бульваре искала бабушку, прошло много времени. В тот момент, когда дверь наконец открыли и вошли в комнату, вспыхнуло покрывало на кровати, и огонь перекинулся на стоявший радом шкаф. Я стала носиться за водой в кухню и обратно как метеор. С огнем справились быстро, но оказалось, что тлели подушки, сложенные горкой одна на другой. Пришлось вылить много воды, в потом собирать эту воду тряпкой, причем действовать надо было быстро, чтобы не залить соседей снизу. Когда вечером победив пожар, вымыв пол, стали разбирать ситуацию и искать причину пожара, нарисовалась такая картина. По всей видимости, утром от плитки попала искорка на одеяло или простыню, когда все постельное складывалось на одну кровать. К счастью подушки тлели медленно, иначе сгорела бы вся комната. Запах гари пропитал и воздух, и вещи. Ни душа, ни ванны в квартире не было, пришлось помыться у крана холодной водой, баня отложилась на завтра. Хотя форточку держали все время открытой, вещи пахли гарью еще очень долго. Пришлось затевать большую стирку, сушить вещи на чердаке. С трудом отыскали менее пахнущие одежки. Выбор был не велик, не более 2-3-х смен белья. Плиткой больше не обогревались. Паровое отопление появилось только в конце 50-х годов.

Случилась у моей тетки Лизы одна романтическая история, вернее их было много. Она до войны вышла замуж за Сергея Смирнова, он писал неплохие стихи. В начале войны он пошел на фронт, и никаких вестей от него не было. Однажды в 1942 году в газете появились стихи «Котелок» (потом они стали песней), подписанные С. Смирнов. Лиза написала в газету, предположив, что это ее муж. Письмо дошло до автора, завязалась переписка, которая продолжалась всю войну. Но это оказался совсем другой С. Смирнов, который стал знаменитым писателем, автором «Брестской крепости». Наконец они встретились, Лизе он внешне не понравился, подробностей не знаю. Письма хранились долго, но роман закончился.

Когда Лиза вышла замуж и уехала от нас, как-то раздался звонок. Бэла пошла узнавать, кто пришел. Оказалось, что это вдруг объявился настоящий Сергей Смирнов. Бэла ему все рассказала, и просила не ворошить прошлое. Он ушел, не знаю, узнала ли об этом Лиза. Брак Лизы с Владимиром Барским нельзя назвать счастливым, я не считаю, что он был плохим человеком, но бабушка его не любила, хоть он был евреем. Больше всех она уважала моего отца, Николая Михайловича, Зою Станиславовну, хотя они все были русскими.

О школе и учителях. Директором нашей 195-ой школы была Софья Абрамовна. Думаю, что она сама подбирала учителей и сделала удачный выбор, хотя случались исключения.

Больше всех вложила в нас знаний и своего труда учительница русского языка и литературы Ольга Евдокимовна. Это была невероятная труженица. Мы очень напряженного и интенсивно работали и на уроке и дома. Постоянно писали сочинения, изложения, зубрили правила, придумывали примеры. Все наши работы она проверяла, даже по школе ходила с тетрадями, в трамвае по дороге домой тоже исправляла наши ошибки. Заставляла нас работать над ошибками. Это принесло свои плоды, мы стали более грамотными. Не помню, была ли у нее семья, но много сил у нее уходило на работу.

Математику нам преподавала миловидная женщина — Евгения Николаевна Она начала преподавать нам основы алгебры и геометрии. Поначалу алгебру я плохо воспринимала, но потом втянулась. В конце четверти на последнем уроке мы любили слушать байки о ее жизни, слушали с большим вниманием и удовольствием.

Физику преподавала Тамара Яковлевна — наша всеобщая любимица, она казалась нам просто совершенством — высокая, стройная, с толстой косой вокруг головы и бархатным голосом. В то время почти не было пособий и приборов для демонстрации, но физику мы воспринимали.

Английский язык нам преподавала Ольга Алексеевна она пришла к нам сразу после окончания института. Она искренне удивлялась тому, что пол не проваливается под тем, кто не выучил урок. Ко всем обращалась официально по-английски «соmrade» (товарищ) и фамилия. Одевалась она в черный учительский костюм, наверно другой одежды у нее не было. В классе было прохладно, она видимо мерзла, всегда держала одну руку в рукаве другой. Нам задавалось на дом много уроков, учили наизусть тексты. В результате оказалось, что мы все знали английский язык весьма прилично.

В шестом и седьмом классах я сидела за одной партой с Тамарой Бумштейн. Мы жили на улице Петра Лаврова, со школы шли домой небольшой компанией, обсуждая и школьные события и домашние дела, бывали друг у друга дома, навещали, если кто-то болел. У Тамары дядя работал в Мариинском театре, в котором мы часто бывали, иногда сидели в бенуаре, иногда стояли. Весь репертуар просмотрели по несколько раз, особенно «Лебединое озеро» с Дудинской, видели «Спящую красавицу», «Спартак», «Бахчисарайский фонтан». После этих спектаклей хотелось взлетать. Театр был самой большой радостью той поры. Весной часто ходили гулять в Летний сад, иногда там играл духовой оркестр, послушать классическую музыку собиралось много народа.

На бульваре высаживали рассаду табака, она хорошо разрасталась и создавала вокруг душистый аромат. Возьмешь книгу в библиотеке, сидишь на лавочке на бульваре и читаешь. Соня с Тамарой частой занимались в библиотеке, т.к. у них были большие семьи, трудно было заниматься дома, иногда я тоже к ним присоединялась.

В старших классах кроме школы мы ходили в разные кружки, часто играли в шахматы с учителями. Весной и осенью обустраивали территорию вокруг школы и играли в волейбол, много занимались комсомольской работой.

После окончания седьмого класса многие ушли в техникумы. Не все школы были десятилетками, в нашу школу пришли девочки из двух других школ. Сначала чувствовалась некоторая обособленность, потом возникли связи по интересам, спорту, комсомольской работе. Я была в совете дружины, предложила сделать сбор на тему «дружба народов», многие наши девочки были вожатыми в младших классах. Закипела работа — мастерили костюмы, учили танцы и песни. Получилось грандиозное мероприятие пионеров и комсомольцев.

Часто в старших классах небольшой компанией я, Валя Бардина и Оля Шемякина по вечерам ездили кататься на коньках в ЦПКиО или на стадион им. Кирова. Появились знакомые мальчики, но когда каток растаял, наши встречи с ними, к сожалению, закончились. В ЦПКиО заливали под каток Масляный луг и дороги, на стадионе Кирова — большое поле. После катания мы покупали в булочной французскую булку за 7 копеек и медленно ее жевали, сидя в трамвае. Иногда на катке с нами встречался наш учитель физики, он любил вызвать нас на следующий день, но не злобствовал, а скорее заигрывал. Случалось на катке мальчишки нарочно сбивали нас с ног, на коленках возникали кровоподтеки, которые долго не проходили.

В старших классах у нас сменились некоторые учителя. Физику стал вести Аркадий Самуилович Коробов. Он был не молод, сумел хорошо оборудовать кабинет. Когда в 10 классе мы увлеклись фотографией, он учил нас печатать и давал необходимые реактивы, с его помощью мы сделали выпускную общую фотографию. Вернее, надо сказать, он сделал 40 фото на картоне с нашей помощью.

Математику преподавал Яков Маркович. У нас в классе многие девочки любили математику, самые трудные задачи всегда кто-нибудь да решал. Иногда я единственная приходила с решенной задачей, причем решение приходило во сне. Иногда это была Аня Гонигберг, Зоя Таболкина, Леля Мельцер или кто-нибудь другой. Яков Маркович несколько раз хотел отправить меня на разные математические олимпиады, но я стеснялась. Зная, что мы увлекаемся фотографией, он сам выразил желание сфотографироваться с группой из нашего класса. Интересно, что он не очень нас загружал, но на уроках толково объяснял материал, и мы с удовольствием слушали его, понимали и легко щелкали трудные уравнения и задачи.

Литературу вела Серафима Семеновна, очень старая женщина, семьи у нее не было, зато было несколько кошек. Мы с Галей Гутиной сидели на первой парте и ощущали кошачий аромат. Литература протекала скучно. Я всегда старалась читать больше программы, но на уроках все скучали, а Галя Гутина усердно рисовала фасончики, хотя выполнить в материале случалось редко, но способности в моделировании у нее действительно были.

Географию преподавала Галина Павловна Лукашевич, она же была у нас классным руководителем. Молодая красивая спортивная женщина. Она одно время играла в волейбол за сборную Ленинграда. Галина Павловна старалась дополнить сухой материал учебников, приносила различные картинки, журналы, подключала нас к созданию учебных пособий. Но у нее всегда проскальзывало желание себя показать, заявить о себе на более высоком уровне.

Мне как комсоргу приходилось относить отчеты о классе в какие-то инстанции, от чего я стремилась отвертеться.

Мы уже подросли, а школьная форма, состряпанная из довоенных родительских одежд, поизносилась. Частенько платье мастерили из нескольких остатков материи. Помнится у одной нашей ученицы сзади до дыр протерлось платье, и чтобы прикрыть дыру, она надевала черный передник на спину. Мама Оли Шемякиной Татьяна Владимировна подыскала близкий по цвету кусок материала, с помощью которого платье привели в порядок.

Много лет спустя, перебирая вещи, я обнаружила несколько костюмов моего папы из дорогих материалов, сшитых до войны. По всей видимости, бабушка держала их про запас, пока я не повзрослею, но все костюмы съела моль раньше, чем они оказались у меня.

Иногда на праздники устраивались вечера, однажды даже карнавал. Царицей такого бала оказалась Тамара, которая нарядилась в костюм Татьяны Лариной, взятый из костюмерной Мариинского театра. Тамара сама по себе красавица, да еще в малиновом берете произвела фурор. Я соорудила цыганский костюм, тоже смотрелась не плохо. Все старались проявить изобретательность.

За одной партой с Олей сидела очень скоромная девочка Мила Бартеньева, а жила она совсем близко от меня, и иногда мы вместе возвращались из школы. Родители Милы очень обаятельные и веселые люди иногда устраивали для нее вечеринки с пирогами, танцами, играми. У Милы бывали двоюродные братья и сестры, всего обиралось человек 8—10. Отец Милы садился за пианино, играл и руководил танцами, потом играли во всякие интеллектуальные игры. Мила довольно рано вышла замуж, родила дочку, но, к сожалению, рано умерла.

Я подружилась с Олей Шемякиной, часто бывала у нее дома. Это замечательная семья. Родители радушные, гостеприимные, интересные люди. Мама была врачом-онкологом много работала, защищала диссертацию, но в то же время была в курсе дел нашего класса и помогала в чем могла. Когда мы начали фотографировать, она помогала нам печатать снимки, водила нас в Русский музей.

Олин отец Николай Николаевич заведовал детским сектором Дворца культуры им. Горького, в котором он организовал много различных кружков, балетную студию, в которой ставилось несколько балетных спектаклей. Оля брала меня на эти спектакли, это был праздник для детей — артистов и зрителей. По настоянию папы Оля много лет занималась музыкой (пианино), но я ни разу не слушала ее игру, зато Николай Николаевич частенько садился за пианино и импровизировал.

Бабушка Оли — Ольга Георгиевна Щуцкая была из дворян, ровесница моей бабушки, тоже хлебнула горя на своем веку, но стараниями своей дочери прожила до 95 лет. Это была очень благообразная старушка, заботясь о внучке, каждый день приготовляла ей с собой большой завтрак, которым Оля кормила своих подруг.

У Оли много лет жил полудикий кот, который совершал прыжки по диагонали через всю комнату. Я часто провоцировала его на такие полеты, сжимая и разжимая пальцы. Сначала он пристально смотрел, потом как прыгнет, еле-еле успеваешь увернуться.

После окончания шестого класса на первую смену меня отправили в пионерлагерь на Карельский перешеек, потом это место стали называть Семиозерье. Территория огромная, холмы, леса, озера, но за пределы лагеря выходить опасно, много мин. Иногда были слышны взрывы, пойдут люди за ягодами и не вернутся. В озерах купались, но только в проверенных местах. Запомнились огромные заросли шиповника и белых роз.

Спали мы в больших палатках, каждый вечер девочки постарше рассказывали какие-нибудь очень страшные истории, так что кровь леденела в жилах.

В июле Лиза надумала поехать со своей свояченицей Таисией Петровной на ее родину в деревню Воронцовку Воронежской области. Цыганка нагадала нам, что будет кража, это повысило нашу бдительность. Обошлось без кражи в дороге, но в Ленинграде что-то украли из кладовки.

Воронцовка — это настоящая деревня с белыми домиками, кругом поля. Когда сняли урожай, ребятня ходила за колосками, я тоже бегала с ними. Спала я не в доме, а во дворе, засыпая, смотрела в небо и слушала пение откуда-то с гулянок. Отец Таисии Петровны мастерил колеса для телег. Послевоенная деревня жила бедно, в основном своим огородом.

Во время учебы в седьмом классе мы с Галей Гутиной пошли во Дворец пионеров и записались в географический кружок. В конце учебного года пришла открытка из Дворца с предложением поехать в лагерь в пос. Саблино и продолжить там занятия географией. Предложение было принято. В лагере имелось три отряда: литературный, географический, биологический. Преподавателями оказались работники Университета с соответствующих кафедр. Нас водили на саблинские обнажения и пещеры, где находились чрезвычайно интересные образцы. Нашим преподавателем был бывший фронтовик без руки, с протезом в черной перчатке.

К нашему отряду иногда присоединялись и литераторы. Мы с интересом слушали их диспуты на литературные темы. Против старших и несравненно более образованных литераторов мы были просто глупцами, но все равно с удовольствием слушали курс лекций по истории и философии.

По вечерам мы играли в волейбол, иногда встречались с командами других лагерей, бывали и танцы. Талантов у нас хватало, кто-то рисовал, кто-то писал стихи, выпускали газету.

Самое сильное впечатление произвел поход к устью реки Тосно, где она впадает в Неву. По дороге мы осматривали маленькие заводики, где изготовляли кирпичи, горшки, стройматериалы и все необходимое для жизни. После войны кругом были развалины. В устье Невы перед нашими глазами открылась жуткая картина, прямо на берегу лежали черепа и кости погибших солдат. Не вдалеке от берега мы нашли место для ночевки. Развели костер, сварили кашу, потом разбрелись кто куда. Вадим с приятелем сделал подобие шалаша из еловых веток. Мы сидели в этом шалаше, говорили о том, о сем, он гладил мои руки, и эта невинная ласка запомнилась на всю жизнь. Кто-то ночевал в наскоро сделанных шалашах, часть ребят устроилась у костра, поговорили, попели, заснули. У меня с одной ноги сползла тапочка и подгорела, в те времена запасной обуви почти не имелось. Дорогой забрели в заросли малины и полакомились ягодами. Этот поход оказался чрезвычайно интересным во всех отношениях.

В один из последних дней первой смены случилась сильная гроза. Она вызвала у ребят такой подъем энергии, что не возможно было усидеть в помещении. Несколько человек пошли на берег, прыгали по мокрому песчаному склону и со ствола наклонной сосны, кричали под раскаты грома. Естественно все промокли до нитки. Администрация сочла это проступком достойным наказания — не брать на вторую смену, но потом смилостивились и простили.

Самым интересным событием второй смены был карнавал с театральным сценарием, который сочинили в стихотворной форме литераторы. После карнавала мы сидели с Гришей на пеньке, любовались луной и ели красную рябину с бус, которые входили в мой карнавальный костюм. Потом пришлось убедиться в том, что рябина может служить хорошим слабительным. Саблинский лагерь оказался самым ярким событием школьного времени.

Многие из участников этого лагеря в будущем стали учеными. Петр Стрелков стал известным биологом, я читала в журнале его статьи. Юра Кроль стал крупным китаистом. Неля Евзикова сделала какое-то очень крупное открытие в области минералогии. Оскотский — критик, его имя иногда мелькает в печати. Гриша Шац стал геологом.

После лагеря я встречалась с Гришей, но я вскоре поняла, что его чувства слишком серьезны и решила не морочить ему голову зря. Мы расстались. Галя Гутина стала ему утешительницей. Несколько раз мы все встречались после окончания институтов и с теплотой вспоминали о жизни в Саблино и преподавателей.

Мой последний лагерь находился в Большой Ижоре на берегу Финского залива, после Саблино все казалось мало интересным, но запомнились очень живописные закаты, игра в волейбол и некоторые прочитанные книги, например «Труженики моря» Гюго.

Часть лета я прожила с Лизой, она сняла комнату в Песочной, чтобы вывезти маленькую дочку Женю. Я оставалась с ней, если Лизе нужно было съездить в Ленинград. Я подружилась с дочкой хозяйки, мы вместе ходили в кино. Очень сильное впечатление произвел фильм «Ромео и Джульетта».

Последняя поездка во время школьных каникул состоялась после окончания 9 класса, мы отправились в Краснодар. Там жила семья старшего брата моего папы Андрея Ильича Малькова. Встретили нас радушно. Тетя Шура — жена Андрея Ильича необыкновенно обаятельная хлопотливая женщина. Все дела у нее в руках просто горели, и всё с шутками и прибаутками. Дядя Андрей все делал медленно, хоть он работал электриком, все плитки в доме били током. Но в виноградорстве он был мастер. Дорожка около дома была вся оплетена виноградными лозами, сверху свисали гроздья винограда. Мои двоюродные сестры-красавицы студентки мединститута часто брали меня на Кубань купаться. Я записалась в библиотеку и много читала, правда с трудом осилила «Жизнь Клима Самгина». Эта поездка оставила самые хорошие воспоминания.

В школе старались расширить наш кругозор, приглашали интересных людей, например, Араго, который обладал уникальными способностями, профессоров. Мы сами организовывали походы на предприятия, завод «Электропульт» и др.

В 10 классе Софья Абрамовна — директор школы и преподаватель психологии предлагала нам приходить к ней в кабинет, чтобы поговорить о выборе института. Она очень внимательно подходила к каждому и давала советы. Однако в это время пришла на нее какая-то кляуза, да и обстановка в стране становилась все мрачнее, усиливался антисемитизм. С директорства ее сняли.

Все политические кампании, что происходили в стране, касались и нас. От Ленинградского дела пострадала Галя Воловик, посадили ее отца, крупного химика, потом он вернулся, но с подорванным здоровьем. Травля Ахматовой и Зощенко, кампания против морганистов менделистов — все происходило у нас на глазах и давило на мозги.

Учитывая обстановку в стране, не все подали документы именно туда, куда хотелось. В конце концов, примерно одинаково распределились по трем направлениям: медики, учителя, инженеры. В ЛЭТИ подали документы 6 человек: Люся Булина, Валя Бардина, Нина Петрушевская, Зоя Тоболкина, Гатя Гутина и я. Мы усердно ходили на консультации, занимались дома. Во время консультаций, если они проходили в первой аудитории, в перерывах замечательно играл на пианино черноволосый парнишка небольшого роста. Это оказался А. Колкер, ставший после «Весны в ЛЭТИ» знаменитым композитором. Около него всегда находилась его подружка.

Кое с кем мы уже познакомились, например, с Димой Поляковым.

Начались экзамены, Галя Гутина сразу завалила математику, быстренько забрала документы, и поступила в педагогический, все остальные экзамены сдали и были зачислены.

Валя Бардина предложила мне провести оставшиеся до начала занятий дни августа в Сестрорецке, где жила ее родственница. На наше счастье погода стояла летняя, мы купались в заливе и даже неплохо загорели, по вечерам ходили на танцы. Карточек давно не было, мы сами покупали себе хлеб, картошку, помидоры, хозяйку не обременяли. Хорошо отдохнули в последние летние деньки. Началась учеба в институте.

Все выпускницы нашего класса поступили, хотя не всегда именно туда, куда собирались. Будем считать, что справедлива пословица «Все что ни делается, все к лучшему».

Дети цветы жизни

Встреча Нового года — 1958

Прошел первый год работы после окончания института, первый год семейной жизни. Были и радости и трудности. Подходит время встречать новый год. В то время и мы, и все наши друзья по институту жили в коммунальных квартирах, не имея даже комнаты. Собраться в городе было сложно. Решили поехать в Песочную, где снимали комнату в деревенской избушке Зайцевы и встречать Новый Год в лесу с шампанским и бенгальскими огнями. Встреча прошла необычно и романтично. На тот момент почти все присутствующие женщины ожидали своих первенцев, которые очень скоро появились.

Где мы жили

Я жила с довоенных времен с родителями в коммунальной квартире. Родители погибли в войну: мама во время бомбежки, (я была рядом, но отделалась несколькими ранами); отец погиб от голода. Меня взяли к себе сестры моей мамы и бабушка. После войны мы вернулись в эту комнату на улице Петра Лаврова.

До войны у нас всегда собирались родные и друзья. По тем временам это были хоромы. Частенько подолгу жили родные до тех пор, пока не устраивались. Во время моей учеты в институте, продолжая традиции, тоже отмечали дни рождения и окончания походов студенческой компанией.

Сначала не было газа, и мы готовили на керосинках, топили печку дровами или торфяными брикетами, поэтому у нас в комнате было всегда прохладно. Потом провели газ и центральное отопление.

Ко времени рождения первого ребенка комнату разделили пополам легкой перегородкой. В нашей одиннадцатиметровой комнате окна не было, однако Изольд добился разрешения его пробить, но приступить к этому пыльному делу решили летом.

Наняв рабочих прорубать окно, мы сняли дачу в Лахте (комнатка крохотная, но участок хороший). Изольд оставил деньги для уплаты рабочим и уехал в командировку. Я положила деньги в сумку, а сумка лежала на подоконнике, окно выходило в сад. Вдруг из сумки пропали все деньги и документы. Это был сильный финансовый удар — нечем платить мастерам, нет денег даже на жизнь. Никаких запасов в то время не было. На помощь пришла Оля, она привезла необходимую сумму, которую мы постепенно отдали. Эта история сильно омрачила нашу жизнь, но постепенно все успокоилось.

Лето прошло быстро. Подошла очередь на ясли. Мне на работу, ребенку в ясли. Валера привыкал долго, утром сразу начинал плакать, вечером сразу шли гулять на бульвар. На улице Петра Лаврова в то время на газоне высаживали цветы, белые табаки хорошо пахли. Валера часто болел простудными заболеваниями, то иногда в яслях чем-нибудь заражался. В то время больничный по уходу за больным ребенком давали только на три дня, все остальное время — довольно продолжительное — за свой счет. Потом сдавались многочисленные анализы, и случалось так — неделю работаешь, три недели сидишь дома. Так что жили в основном на одну не слишком большую зарплату. Не мы один, все примерно так же. Однако не тужили, бегали в кино на последний сеанс — в 23 часа. Напротив находился кинотеатр «Спартак» (бывшая немецкая кирха, которая недавно сгорела). Иногда мы с ребенком ходили в гости, иногда к нам приходили.

Когда Валере исполнился год, произошел неприятный случай. Нам дали загородку-загончик, чтобы ребенок мог ходить внутри. Эта загородка в сложенном виде стояла у стены и вдруг упала, но к счастью, какая-то мебель удержала падение этой деревянной загородки, шум раздался сильный. Однако ничего страшного не произошло.

Прибавление в семье

В ожидании второго ребенка в отпуске мы жили с Валерой на даче в Лахте, снимали комнату в том же деревянном доме, где жила сестра Евгении Михайловны — тетя Нина с мужем. Это было удобно, т.е. иногда приходилось оставлять ребенка, чтобы сходить в магазин или даже съездить в город.

Изольд приехал на воскресенье, рано утром я почувствовала, что малыш захотел на свет божий раньше времени примерно на две недели. Мы поехали поездом в город и своим ходом в роддом на Петра Лаврова. Можно сказать, что едва успели.

Около девяти часов утра родился мальчик. Он долго пребывал неназванным — просто «маленький», никак не могли договориться об имени. Как-то пришли наши друзья с поздравлениями и подарками, Смарышев и говорит: «Вот посмотрите на Игоря Филькинтшейна — красивый, умный, здоровый и имя хорошее, предлагаю назвать малыша Игорем». Мы согласились.

С самого начала у Игорька были очень мягкие ручки — не судорожные, сильные ножки, которыми он упирался и мог передвигаться. Первое время его нельзя было оставлять в открытой коляске — мог вывалиться. Сосал грудь с удовольствием — подолгу. Я брала книгу и спокойно читала, так прочла несколько толстых книг Фейтвангера — «Успех» и «Лисы в винограднике». Через несколько недель решили переехать на дачу в Лахту, там Евгения Михайловна жила с Валерой. Валера встретил малыша с интересом, качал коляску, давал соску, иногда шел за помощью, говоря «батик», брал кого-нибудь за руку и вел к коляске. Иногда мы все вместе отправлялись на речку купаться и играть в мяч в воде.

Как жили, что ели

Когда дети были маленькими, очень не легко было купить фрукты, овощи и пр. Помню, однажды во время декретного отпуска простояла 4 часа за яблоками. Для малышей кефир в рожках, творог и молоко выдавали по рецептам врача на детской кухне, которая находилась во дворе поликлиники, да еще нужно очередь отстоять.

Когда дети болели и не ходили в ясли, то можно было получить их еду на ясельной кухне. Придешь с посудой в ясли на кухню и получишь суп, пюре, кисель или что-нибудь другое. Так как ясли находились близко то дома, я всегда ходила за едой, готовить и протирать овощи еще хлопотней. Тогда никакого детского питания не продавали. По утрам я отводила Валеру в ясли в коляске, вечером удобнее гулять с коляской, я оставляла ее на первом этаже в яслях. Как-то прихожу за Валерой, а коляски нет — украли. Это было для меня очень большое огорчение, т.к. скоро должен был появиться еще малыш. Наши друзья, узнав про эту потерю, подарили новую коляску.

Тогда все жили трудно в коммуналках с зарплатой молодых специалистов, но старались помочь друг другу.

Игорь начал говорить очень рано, причем быстро перешел от отдельных слов к целым предложениям, правда, немного картавил. Бывало сидим на лавочке на бульваре, говорим, а соседи оборачиваются и смотрят с удивлением на малыша, который хоть и картавит, но говорит очень разумно.

Иной раз дашь ему веник со словами «подмети пол». Он отвечает:

― Ты скажи вежливо, Игоречек, миленький, подмети, пожалуйста, пол.

По воскресеньям по утрам ходили в кинотеатр Ленинград на детские сеансы в 10 часов. Некоторые картины казались скучными, но в основном все нравилось. Тогда еще телевидение не было цветным, и программа была одна. Часто ходили в Таврический сад кататься на качелях, по дороге читали афиши, все буквы Игорь знал уже к трем годам, а Валера хорошо считал.

Однажды я с мальчиками ездила в моей подруге Оле. Ее мама Татьяна Владимировна приготовила вкусный обед, сели за стол. Поставили перед Игорем тарелку, а он говорит:

― Не хочу такого супа, хочу хорошего.

Я стала выяснять, что ему не понравилось. Оказалось, сметана не понравилась. Дали другую тарелку с супом без сметаны. На второе предложили мясо с картошкой, последовала просьба, а нет ли сосисок.

По воскресеньям или на праздники мы частенько пешком ходили к бабушке — Евгении Михайловне — через Таврический сад на улицу Некрасова. Это была большая прогулка. У бабушки обедали, играли так, что все поднимали вверх дном.

Отец и дети

Когда мальчики были маленькими, муж часто ездил в командировки, но даже когда бывал дома, старался занимать себя чем-нибудь более интересным. Много вечеров он провел в Публичной библиотеке, участвуя в конкурсе о Кубе, мечтал оказаться в числе победителей и поехать на Кубу. Еще он принимал участие в шахматных турнирах городских и на работе. Потом появилось еще увлечение — записывать выступления бардов на магнитофон, а потом переписывать песни к себе в блокнот. Так что семейными заботами он себя не слишком обременял.

Но в его отсутствие было спокойнее, так как меньше возникало конфликтов. По его понятиям дети все делали неправильно. Видимо он совсем не помнил себя в детстве.

Мы прожили почти пять лет на улице Петра Лаврова в комнате еще моих родителей, вернее в ½ этой комнаты — 11 кв. м., во второй половине жили мои бабушка и тетя Бэла. Там стояли: диван, шкаф, сервант, стол и две кроватки вплотную. Мальчишки прыгали из одной в другую как обезьянки.

Когда Валера заболел корью, отделить детей было невозможно, но Игорь не заразился, так как ему сделали прививку.

В квартире жили кроме нас еще три семьи: Ивановы — 9 челок, Коньковы — 2, и одна вдова, у которой муж погиб в войну, а сын, будучи студентом, во время практики подорвался на мине. После работы я забирала детей из яслей, и мы гуляли на бульваре, иногда мы встречались с Галей Гутиной — моей школьной подругой, которая прогуливалась с сыном Леней (сейчас он живет в Германии).

Жизнь налаживается

Новую квартиру мы получили от ВИАСМа в 1962 году, переехали 14 февраля. Нам помогали наши друзья: Леша Киселев, Миша Смарышев, Фрид Зайцев. Мебели на первое время хватило, кроме кухни. Во время отпуска я долго гонялась за польской кухней. Сначала квартира казалась просто хоромами 28 кв. м. после 11, но сразу обнаружилось, что свет есть только в туалете — проводка сделана неправильно, газа нет — пришлось покупать керосинку, в ванной дровяная колонка — дров нет. Но постепенно мы приспособились.

Что касается природы — все хорошо. Рядом парк, поблизости лес.

Однако возникла проблема — возить детей в садик и ясли надо в город на прежнее место. Евгения Михайловна взяла Валеру к себе, и сама его отводила в сад. Игоря я отвозила на улицу Петра Лаврова из Сосновой Поляны, а потом ехала на работу к Балтийскому вокзалу. Приходилось выходить из дома в 6.30. Так продолжалось примерно полтора года. В конце концов, Николай Михайлович помог перевезти детей в садик в Сосновой Поляне. Это было большим облегчением.

Игорь пошел в младшую группу, а Валера — в среднюю. У Игоря с одними воспитателями случались постоянные конфликты, думаю не по его вине, просто женщина не умная. Если какой-нибудь мальчик не спал в «мертвый час», его раздевали до гола и ставили перед остальными ребятами. Игоря частенько отправляли в темную комнату, где лежали спальные принадлежности.

Но другая воспитательница просто замечательный человек — Валентина Петровна Каменская. Мы остались с ней друзьями на всю жизнь. Детям с ней всегда интересно и весело — все можно, кроме драки. В случае конфликтов, он всегда справедливо разбиралась, кто прав, кто виноват.

Валера приходил играть в младшую группу, руководил каким-нибудь строительством из снега или песка. Когда проводили прощальный «Огонек» все пели, а Игорь молчал. На мой вопрос почему он не поет, ответил: «Если рот открою — заплачу».

Иногда мы давали мальчикам поручения: сходить за хлебом, булкой или конфетами, особенно любили фундук и изюм в шоколаде. С этим они справлялись. Однажды я поручила Игорю отнести письмо на почту и бросить его в почтовый ящик. Он долго не возвращался. Пришлось отправиться на его поиски. Перед зданием почты со двора был небольшой водоем. Вижу такую картину: стоит ребенок в воде с длинным прутом, то ли рыбу ловит, то ли лягушек гоняет. Письмо плавает в воде.

― Игорь, чем это ты занимаешься?

― Я как будто рыбу ловлю.

― Ты же должен был письмо в ящик опустить.

― Я положил на берег, а оно уплыло. Ты же не запрещала рыбу ловить.

Утром перед работой отводила ребят в детский сад, но раздевались они сами, я торопилась на работу. Когда я забирала мальчиков, по дороге домой мы заходили в магазин пить сок, покупали еду и шли спокойно разговаривая. Они рассказывали как прошел день, а потом мне приходилось чем-нибудь занимать их внимание, чтобы они не толкали друг друга. Перед сном читали книги, иногда толстые исторические или приключенческие и все это запомнилось. Когда они были совсем маленькие — 4—5 лет, я укладывала их спать пораньше и успевала на концерт в Филармонию, тогда начало было в 20.45.

Когда мы переехали в Сосновую Поляну, по воскресеньям мы часто гуляли с мальчиками в парке. Осенью любовались желтеющей листвой, зимой катались в парке с небольших горок. Парк был довольно диким с большими зарослями цветущих кустарников: жасмин, сирень, черемуха, шиповник. К пруду склонялись большие поникшие ветки ив, ребята любили по ним лазать и качаться как на качелях, было много толстых деревьев, за которыми детям было легко прятаться. У пруда с удочками стояли рыбаки и даже иногда что-то вылавливали. Однажды чтобы почистить пруд, воду спустили, и рабочие или рыбаки проходили пруд в длинных резиновых сапогах, сетями вылавливали крупную рыбу и выкидывали ее на берег, где стояло несколько ведер. Значит, рыба в пруду действительно водилась, но это было давным-давно.

Весной особенно тянуло в парк. Катались на велосипедах, играли в лапту и бадминтон. Осенью из больших кленовых листьев делали венки, пояса — целые наряды. Частенько к нам приезжали наши друзья с детьми Киселевы, Дьяченко и другие и тогда мы гуляли большой компанией. Как-то у нас встречали Новый год и ночью при луне мы пошли в парк.

Иногда в парке случались побоища, там сталкивались несколько враждующих ПТУ. Около нашего дома был целый комплекс ПТУ из четырех-пяти зданий. Ребята из ПТУ часто делали набеги на балконы нашего дома и воровали все съестное — яблоки, овощи и однажды стащили кастрюлю с супом. Каменных домов было мало, в основном деревянные двухэтажные и бараки. Кроме парка был лес — не даром название — Сосновая Поляна и там мы собирали белые и красные грибы, в основном маленькие, но изредка попадались и большие. Есть даже фото — Валера держит большой красный гриб.

Однажды зима началась с сильных морозов, а снега не было, пруды у залива замерзли, лед крепкий, и мы пошли кататься на коньках. А подо льдом было видно водные растения, катаешься и любуешься. Когда выпадал хороший снег, можно было встать на лыжи от самого порога и идти по берегу Финского залива мимо Стрельны доехать до Петергофа.

Я перешла работать на завод ЛЭМЗ, ходила на работу в основном пешком через парк, частенько вспоминала анекдот: «Один еврей поехал жить в Израиль, потом вернулся. И так несколько раз. Ему говорят:

― Выбирайте где лучше, там и живите.

Он отвечает:

― И там хреново, и тут хреново, дорога хорошая».

В то время в Израиль ездили через Рим или Вену. С ним можно согласиться.

Дача в Песочной

У нас строилась дача в Песочной. Участок получил Николай Михайлович Кузьмин — муж моей тети Ани. Он был директором Дворца Пионеров. Вскоре участок оказался им не нужным, так как приехали его родители и купили дачу в Сиверской. Изольд решительно взялся за строительство, так как жить в одиннадцатиметровой комнате было очень тесно. Его родные помогали в строительстве, но все равно средств не хватало, время шло, мы получили двухкомнатную квартиру в Сосновой Поляне.

Изольд охладел к даче, она долго была недостроенная, но я все-таки туда ездила с Игорем, когда ему было года 2—3. Чтобы малыш не провалился в канаву, я соорудила загончик около дома. Туда насыпали песок, поставили ведро с водой, игрушки. Однако Игорь скоро научился вылезать из этого загончика. Только я занялась работой на грядке, он вылез, пошел в дом и по крутой лестнице полез на второй этаж. От него только и жди какой-нибудь проказы. Первые годы было много клубники.

Изольд не хотел достраивать дом, крыша текла, и дачу пришлось продать.

Дом в Сосновой Поляне заселили все сослуживцы мужа, поэтому мы все быстро перезнакомились и родители и дети. В то время все общались, весной приводили в порядок территорию вокруг дома. Когда справлялись новоселья собирали по соседям стулья, посуду, а потом угощали друг друга пирогами и салатами. Во дворах часто играли в волейбол, в парке — в лапту и другие игры.

Наша квартира находилась на первом этаже, несколько раз к нам забирались воры через окно. Один раз в большой комнате мы сидели и разговаривали с гостями, слушали музыку, вдруг из маленькой комнаты, где спали дети послышался стук. Изольд пошел посмотреть, не упал ли кто из мальчиков с кровати, но ничего не заметил. Когда гости ушли, снова раздался стук. Муж снова пошел посмотреть, вдруг выскочил из комнаты и помчался на улицу. Я вошла и обмерла, на полу лежит длинный металлический шест, которым вор пытался открыть дверцу шкафа и что-нибудь украсть.

Однажды вечером я возвращалась из города, дома никого не было. Когда вошла в квартиру, услышала какой-то стук. Зашла, стала все осматривать. Оказалось в маленькой комнате настежь открыто окно. Когда воры открывали окно, уронили лампу, от этого и стук. Потом обнаружили, что успели украсть: фотоаппарат и сигнальный пистолет у Игоря, деньги из Таниной копилки, переносной приемник, больше ничего, видимо я их спугнула. Были и еще кражи — кошка впрыгнула в открытую кухонную форточку и съела котлеты со сковороды.

Мальчики подрастали, мы хотели приобщить их к спорту. Игоря взяли заниматься плаванием с первого класса. Утром его завозил сын Гиршова по дороге в Университет, а из бассейна забирала и отвозила домой Евгения Михайловна — бабушка. Потом Игорь ездил сам, пока не бросил в девятом классе, так как кроме плавания занимался еще и математикой в Университете.

Валера немного занимался лыжами, ездил в лыжный лагерь, но фанатом спорта не стал, слишком много надо было тренироваться, хотя один раз занял первое место. Среди младших школьников района. Его больше интересовали гуманитарные предметы и музыка.

Игорь после 8-го класса поступил в 239 математическую школу вместе с несколькими ребятами из своего класса. Эта школа находится около кинотеатра «Спартак», как раз напротив дома, где мы жили на улице Петра Лаврова. Я в ней училась в пятом классе, когда мы вернулись после войны в Ленинград. Игорь учился очень хорошо, участвовал в олимпиадах по разным предметам, даже ездил в Москву. Однако случались конфликты и здесь с учителем английского языка.

Музыка

Попробовала я отдать мальчиков в музыкальный кружок по баяну, баян взяла напрокат. Позанимались несколько месяцев, как-то раз положили баян на стул небрежно, он упал, что-то там внутри затрещало, на этом занятия баяном закончились. Но на следующий год я купила подержанное пианино «Красный Октябрь» и мальчики стали с удовольствием заниматься на пианино и много лет не бросали музыку. Валера вскоре полюбил сам ездить в нотный магазин покупать ноты и пластинки. Часто ходили в Филармонию на концерты. Иногда даже дрались из-за инструмента, обоим хотелось играть. На музыку они тратили много времени, но никогда не приходилось заставлять. Пару лет ходили заниматься со студентами из консерватории. Валера несколько лет занимался уже учась в институте, его принимали за студента консерватории и не выгоняли, играл он не плохо.

Походы малые и большие

Летом мы частенько ходили с ребятами на выходные дни в походы. Первый раз ночевка в палатке Игорю не показалась привлекательной, он высказался так: «И это дом? Ни кроватки, ни стола». Однако купание, игры, походы за грибами и ягодами все более привлекали. Если выезжали большой компанией, когда проводились соревнования, большие вечерние костры и всякие забавы — то радости не было предела. Частенько мы ездили на одно любимые место в Кавголово на озеро сами или в компании Димы Полякова. Тогда катались на байдарках и по вечерам пели песни у костра.

Однажды от моей работы нас позвали в байдарочный поход по реке Вьюн. Дали нам байдарку, на месте научили ее собирать. Поздно вечером, когда байдарки были собраны, палатки установлены и ужин готов, к нашему костру подошел одинокий рыбак. Мы пригласили его разделить с нами ужин, посидеть у костра. Утром он подарил Игорю живого рака, предложили сварить в кипятке и съесть. Игорь стал с раком играть, отнесет от берега на несколько метров и отпустит, рак моментально находил дорогу к воде. Когда пришло время уходить в поход, Игорь отпустил рака со словами: «Жалко его варить, пусть живет». Поход оказался очень интересным, были и мели и перекаты и бобровые запруды. Игорек был рулевым и отлично справлялся.

Грибы в Прибылово