Бесплатный фрагмент - Детективные истории о падре Санторио

Вечная жизнь

Все события

Являются вымышленными,

Любые совпадения случайны.

Это произошло в самую сиесту. В жаркий день в городке Сант-Анжело на юге Италии, когда лишь треск птиц прорывался сквозь зной трав и жар, исходящий от крыш. Был убит Марчелло Боскони. Синьор Боскони был мэром небольшого городишки Сант-Анжело, и вскоре все узнали об этом странном происшествии.

За день до этого уместной церкви происходил следующий разговор.

— Вы, падре, насколько мне известно, поклонник теории Апокатастасиса? — с легкой надменностью спрашивал местного служителя сын мэра Андрэа Боскони. — Вы считаете, все спасутся? Каково ваше мнение?

Падре молчаливо повернул голову в сторону солнца, которое уже склонилось к закату, и произнес:

— Да, это мое мнение. Солнце садится и встает для всех, правда некоторые предпочитают оставаться во тьме.

Вместе с Андрэа и падре стоял полисмен из соседнего городка, большой друг падре Санторио. Он сказал, улыбаясь:

— Падре знает, что говорит. Он учился в Милане, затем в Сорбонне, долгое время жил в Миннесоте, когда его направили туда на службу. Он доктор психологических и богословских наук!

Полисмен Сальваторе был рад, что перечислил за падре все его достоинства и стоял, бесхитростно, широко улыбаясь.

Боскони-младший слегка подался вперед:

— Вы меня удивили, падре. Я думал, деревенские священники также образованы, как и местные поселяне –хорошо, если окончили среднюю школу. Простите, если называю здешний городок деревней, но нельзя назвать городом место, где едва насчитывается тысяча душ вместе с котами и собаками, — словно извиняясь, проговорил он.

— Здешний? — удивился падре Санторио. — Он уже не ваш?

— Ну, мой, конечно, — смущаясь, хмыкнул сын мэра. Видно, Андрэа больше хотелось быть чистейшим уроженцем Рима. –Но здесь всем заправляет мой отец, proprio.

И, словно услышав, что говорят о нем, откуда ни возьмись, появился сам синьор Боскони.

— А-а, сын, как дела? — он добродушно похлопал его по плечу. –Падре! Сальваторе! –он по очереди пожал всем руки.

— Поздравляю с избранием на должность снова! –сказал полисмен.

— Да уж, -сказал мэр. При этом он характерно потряс рукой, как все итальянцы. –По сохранившейся у нас традиции на должность мэра можно избираться сколь угодно долго. Я рад, что остаюсь при своих обязанностях, хотя мой сын мог бы занять это место. Но Андрэа у нас далек от политики, он строит железные дороги, — и мэр посмотрел на сына.

— Да, пап «а, — подчиняясь, произнес Боскони-младший. –У тебя это лучше получается.

И тут в беседу вмешался посторонний субъект. Это было неприятно, т.к. заговорил он резко и неожиданно.

— Марчелло, этот дурацкий заплесневелый закон! –грянул он. –Разве мало среди нас достойных, которые могли бы управлять этим городом?! Мы же не в средних веках!..– это был синьор Бранко в гневе.

Он был богат, но чем он занимался, никто толком не знал. Но работал он явно не в городе. Видели, как он уезжал и приезжал, богатство его росло, и ходили толки о том, что он не то торгует иностранными товарами, не то помогает мафии.

Итальянцы не могут не обсуждать и не толковать, особенно в таком маленьком городе.

— Чем ты сегодня обедал? –кричит старик Марио, сидя возле бара.

— Почки в соусе, — отвечает приближающийся Луиджи.

— А, почки, — успокаивается Марио. — Хорошо. Я сегодня не мог есть, было несварение. Джузеппа сказала, сделает на ужин суп.

— А, суп, хорошо, — успокаивается Луиджи.

— Манцоне, дорогой, — попытался свести все к шутке мэр. (Манцоне было имя синьора Бранко). — Мы делаем, как лучше для города, мы все служим ему, кто чем может. Мы, как бы, все солдаты невидимой армии, — мэр продолжал оправдываться. Он попытался отвести буйного богача в сторону от благочестивой компании, но ему это удавалось плохо. Синьор Бранко вырвался из его объятий и нервно проговорил:

— Я сделаю все возможное, чтобы внести какие-то изменения в эту затхлую жизнь!..

При этом он сжал свою трость и зашагал прочь.

Мэр вернулся к кругу друзей и заговорил, как будто неприятной стычки и не было:

— Ну что же, падре Санторио, сегодня, я надеюсь, вы будете у меня дома на обеде в честь избрания в должность?

— Нет, — тихо ответил падре. — Меня пригласили на обед в одну многодетную семью. Их младшая дочь Фьорина обещала испечь для меня кексы, — он говорил это, словно его пригласила на обед королевская чета, а не бедная деревенская семья. — А средняя сшила для меня зайца, поэтому, сами понимаете, синьоры, я не могу отринуть это приглашение.

— Что ж, может, тогда отужинаете с нами завтра? –осведомился мэр.

Падре на мгновение застыл, а затем ответствовал снова:

— Ох, нет, простите, вечером мероприятие, которое я никак не могу пропустить. Репетиция бракосочетания Эмилио и Луизы.

Чуть позже падре прогуливался вниз к своему небольшому домику в компании Андрэа Боскони.

— Падре, -не отставал от него Андрэа. –Почему же вы с вашим образованием не служите где-нибудь на кафедре в Ватикане?

— Я считаю, что наша церковь Святого Архангела Михаила 12-го века не менее достойна моего присутствия, чем Ватикан, да и потом, — задумчиво сказал падре, — мне нравится в Сант-Анжело. Здесь тоже рождаются дети и умирают люди.

— Ну да, — усмехнулся Боскони. –Священникам же не нужны рестораны или казино для развлечения и удовольствия.

— Пусть будет так, но, если удовольствие для вас лишь это, тогда, возможно, монахи самые счастливые люди на земле.

Тут они остановились возле старой винодельни, дверь которой была очень маленькой и уходила немного вниз под землю. Из стены дома по обе стороны от двери выдавалось некое подобие двух половинок каменных колец, как будто их замуровали. Андрэа потрогал их руками и сказал:

— Какая мощь, хоть и старинная, за них еще можно спокойно привязать лошадь.

— Верно, тут все дышит стариной, — подтвердил падре Санторио.

— Что же, падре, — продолжал Андрэа. –Вы и одежду черную носите, вы отказываетесь от мира? Вы солидарны со смертью?

— Я, скорее, солидарен с жизнью, — отвечал падре. –Не все люди, приходящие ко мне, полны радости; им легче излить печаль человеку, одетому в черное, нежели кому-то в ярких лоскутах.

— Знаете, но ведь многим людям нравятся яркие краски, — настаивал на своем сын мэра.

— Я ничего не имею против ярких красок, — продолжал отец. — Но слишком многие люди хотят, чтобы им нравились, а это невозможно.

На этой ноте они достигли домика падре Санторио. Боскони отправился на обед к своему отцу. А к обеду следующего дня отец Андрэа Боскони был найден мертвым.

Полиция маленького городка была сбита с толку. Полицейский Сальваторе помогал раскрыть преступление.

— Мэр был убит ударом чего-то тяжелого в затылок, — заключил он.

Но никакого орудия преступления даже отдаленно не могли найти. Мэра обнаружили около берега реки в высокой траве.

Сальваторе, порядком устав от шумихи, направился в церковь, где застал падре Санторио, готовящегося к репетиции свадьбы.

Когда полицейский вошел, падре предварил его своим вопросом:

— Вы ещё не нашли преступника?

Сальваторе удивленно открыл рот:

— Нет, мой друг, но тут тяжело найти какие-то следы; многие подтверждают, что вчера он зд`орово напился и поспорил с неким заезжим господином Маринетти. Потом они вдвоем вышли, и больше никто их не видел, к тому же у реки сложно что-то обнаружить, лишь помятая трава, ни песка, на котором могли бы оставить следы… Странно, что даже нет следов от тела, если его тащили к берегу…

— Правда, странная история, — в задумчивости сказал падре. –А ведь преступник совсем рядом…

— Что вы говорите, падре, у вас есть какие-то догадки? –застыл Сальваторе.

— Есть, но…

— Что, но?

— Здесь нужно кое-что выяснить.

— И что же?

— Вы опросили всех участников вчерашнего обеда? — спросил падре.

— Да, да, за исключением этого типа Маринетти, так как до него ещё не доехали, хоть это и недалеко, всего в соседнем Крешио.

— Позвольте, Сальваторе, я сам съезжу к нему, — серьёзно сказал падре.

— Конечно, — с радостью согласился Сальваторе. –Дружище, вы же знаете, я только рад, если вы поможете следствию, как не раз нам помогали.

Падре кивнул головой.

— У вас есть подозрения насчет Филиппо Маринетти? –тоном секретного агента спросил полисмен.

— Нужно кое в чем удостовериться.

— Знаете, падре, — доверительно продолжал Сальваторе. –Вчера ведь я был там, и я видел ещё одну не очень приятную личность.

— И кого же? — удивился падре.

— Шефа местного ресторана, который готовил банкет!

— Доменико Де Вита?

— Вот именно, он ведь был в оппозиции к мэру! Лицо у него отталкивающее; весь вечер он бросал на мэра презрительные взгляды. Понятно, легко все свернуть на Маринетти, и никто не подумает, что повар…

— Расслабьтесь, друг мой, — взмахнул рукой падре. –Вы слышали его имя? Доменико Де Вита. Воскресение жизни. Человек с таким именем не может убить.

Падре Санторио направился домой к Маринетти. Он приехал на своем старом Фиате. На самом деле он не собирался допрашивать этого человека, а просто хотел его увидеть, когда выпала такая возможность, так как беспокоился за него. Когда-то Филиппо пел в хоре и был добрым малым, но потом что-то случилось с ним.

Падре провели в гостиную, где, закинув ногу на ногу, почивал хозяин.

— Сын мой, вы ничего не хотите мне рассказать? — спросил священник.

Маринетти курил сигару и пристально смотрел на падре. Даже присутствие духовного лица его не смущало.

— Падре, вы знаете, я этого не делал. Не спорю, страшная история, но все же… Кстати, почему вы называете меня сыном, я ведь на 10 лет старше вас? — вызывающе начал Маринетти.

— Что ж, извините, — кротко произнес падре. –Это просто традиция церкви…

— Простите, падре, — словно туша искры, сказал синьор. — Падре, у вас и у меня немного разные пути. Вы знаете, что мне не нужна власть над этим городишкой, это даже смешно! У меня гораздо больше власти, чем в десяти таких…

Тут он немного запнулся, а затем продолжил.

— Вот я и говорю, падре, вчера мы с мэром вышли подышать воздухом, ибо от радости либо от треволнений он хватил лишка, и я думал, что неплохо бы ему освежиться. Так вот, я вывел его на воздух, затем сказал, что поеду домой, — меня ждала жена, -я взял свой автомобиль, а он зашел в боковую дверь дома– вот и все, что я знаю… мы друзья детства.

Падре Санторио слушал, словно перебирал каждое слово в уме. Он посмотрел в окно кабинета Маринетти. Дома в этом местечке точно клеились к мощной скале; казалось, извечные горы пожалели маленьких людишек, добившихся чего-то в освоении природы, и выделили им пару пещерок для жилья. Тут же плотно к скалистой стене была прижата церковь, как если бы здесь была её последняя защита.

— Падре, что вы беспокоитесь? — прервал его размышления Маринетти. –Полиция рано или поздно раскроет дело и дойдет до конца.

— Для меня конец уже ясен, — произнес падре Санторио. — Нехотелось бы, чтоб это превратилось в некий пошлый сериал, поймите меня правильно, синьор Боскони был моим большим другом.

Падре Санторио откланялся.

— Благодарю вас за помощь, Филиппо, у меня только один вопрос: вы приедете петь ко мне в хор, у меня тут один бас женился… А у вас так хорошо получалось…

И, оставив недоумевающего Маринетти, падре отправился домой. У ворот падре остановился у маленьких статуй львов, которых от времени покрыл зеленоватый мох то тут, то там.

Он вздохнул, что-то хмыкнул себе под нос и сел в автомобиль. Подъезжая к Сант-Анжело, падре решил остановить машину на въезде в город и пройтись пешком. Он поднимался вверх по узкой дороге, вдоль толстых деревьев, с которых, будто осенью, опадали сожженные солнцем листья. Сбоку, насколько хватало глаз, расстилался горный пейзаж. Казалось, более умиротворённое место сложно было отыскать.

Как странно контрастировала обстановка покоя и тишины с той гнетущей ситуацией, в коей оказался весь город!..

Неожиданно из-за дома вынырнул Сальваторе. Он буквально столкнулся с падре.

— Падре! –воскликнул он. –А я тут прохаживался в поисках чего-нибудь, что могло бы пролить свет на наше происшествие.

— Сальваторе, — сказал падре тихо, — это сделал Андрэа Боскони.

— Сын мэра?! — искренне изумлённо воскликнул Сальваторе. — Падре, я тоже его подозревал, но я проверил всех, кто был там. У него отличное алиби. Да и он скорбит больше всех… Как мне кажется…

— Вот именно, кажется, — произнес падре. –Но иногда нам кажется, то, что нам хочется, а не то, что есть на самом деле.

— Но знаете, кто меня волнует, — перебил полицейский священника, — это синьор Бранко Манцоне! Он исчез непонятно куда, а именно он из всей компании был зол на мэра больше всех.

— Бранко безопаснее ягнёнка, — проговорил падре всё также уверенно. –Он бы не пошёл на убийство. Люди, которые открыто выражают свой гнев, уже выплеснули своё негодование… остаются те, кто всё это переносит в тиши.

— Вы имеете в виду сейчас Андрэа, — догадался полисмен. –Падре, но вы обвиняете его совершенно безосновательно! Он желал добра отцу, он даже сказал, что дела политические у него гораздо лучше получаются.

— А что, если слова его немного перевернуть, — порой то, что говорят люди, имеет совсем противоположный смысл, — предложил падре.

— И что же он хотел сказать на самом деле? –добродушный полицейский никак не мог поверить в случившееся.

— Он сказал, –продолжал падре, — «У меня бы это получилось лучше, чем у тебя».

— Всё же, смею вас прервать падре, только эта фраза натолкнула вас на эту мысль?

— Нет, я заключил это из его вопроса. Помните, о чём он спросил у меня вчера?

— Нет, — Сальваторе тщетно вспоминал вопрос Андрэа, слишком много было их задано за столь короткий промежуток времени.

— Он поинтересовался, верю ли я в то, что все спасутся.

— Хм, — полисмен почесал голову. –А как его богопознавательные поиски связаны с убийством?

— Дорогой Сальваторе, — здесь так вкусно пахнет кофе, — неожиданно сказал падре. Полицейский потянул носом.

— Давайте зайдем в этот чудный бар, и за чашкой капуччино я дам вам ответ, — сказал падре.

И они скрылись в дверях соседнего барчика.

— Дело в том, что… — продолжал отец Санторио, глядя в кремовую пену в чашке, — синьор Андрэа, как и все итальянцы, очень набожный человек, и, хоть замышлял он в голове сие страшнейшее и гнуснейшее дело, он, всё же, хотел знать, есть ли у него шанс быть когда-либо прощённым…

Сальваторе, хоть и недоумённо, но благоговейно смотрел на падре.

— Падре, но я не могу ведь обвинить человека, основываясь лишь на ваших догадках!

Падре Санторио с наслаждением потянул кофе из чашки.

— Доказательства рано или поздно будут, мой любезный друг, будут, — уже как-то отрешённо завершил он.

Сальваторе пришлось уйти, так как неотложные дела в полицейском участке не позволяли ему долго распивать, пусть даже и кофе, с местными служителями церкви.

Падре Санторио вновь оказался на дороге, один, но ненадолго. Навстречу ему с потупленной головой шёл Бранко Манцоне. Он воровато оглядывался, словно боялся, что его заметят и обвинят в чём-нибудь.

— Синьор Бранко! –позвал его священник.

Бранко вздрогнул.

— А, это вы, падре, — сказал Бранко упавшим голосом. –Я вот подумываю уехать поскорее, — вот и вещи уже сложил в машину, шёл попрощаться с городом…

Говорил он как-то вяло.

— Вы бежите? –прямо спросил падре.

Бранко обернулся и отчаянно посмотрел на падре.

— Я чувствую себя виноватым, — сказал он. — Понимаете, а вдруг это я толкнул его на самоубийство?..

Падре взглянул на горы.

— Если вам будет спокойнее, то я скажу: это было не самоубийство.

— Но все равно, — блеял Бранко.

— Бранко, посмотрите, природа какая.

Бранко растерянно озирался.

— Неужели вам бы не хотелось иметь семью, детей? Идеальней места не найти, — говорил падре, ничуть не смущаясь.

— Ну да, я…

— Сколько можно бегать? Вот вы, — тут падре резко повернулся к Манцоне. –Вы умеете делать кошечные домики?

— Что-что? –синьор Бранко окончательно растерялся.

Падре Санторио напрягся, словно не мог понять, что такого странного он сказал.

— Кошечные домики… Домики для кошек… Меня Фьорина попросила, а я не умею, — продолжал падре. — Я знаю, вы большой мастер по этим делам… Вы могли бы даже зарабатывать этим.

— Ну, да-да… — мямлил согласно Бранко.

И они медленно пошли обратно в городок.

…День клонился к вечеру. Солнце упало в реку, и складывалось впечатление, что сокровища инков золотились на дне потока. В церкви было холодно. Падре Санторио сжимал в руках кружку горячего какао, ожидая Эмилио и Луизу на репетицию бракосочетания.

Позже, глядя на то, как молодожёны обмениваются кольцами, падре вдруг воскликнул:

— Кольца! –и без объяснения выбежал из церкви и стал быстро куда-то удаляться.

«Кольца! Конечно же, кольца!» — молнией вспыхивала мысль в уме у падре.

Он прибежал наулицу Десяти Цезарей и подошёл к дому, из стены которого торчали два каменных кольца. Падре внимательно осмотрел их. Снизу одного из них виднелось две капельки запекшейся крови. Настолько крошечные, что можно было принять их за потемневшие каменные крупинки, но это была кровь.

— Андрэа знал, — позже объяснял Сальваторе, — знал, что крови почти не будет. Сын так точно толкнул отца на одно из каменных колец, что удар получился тупым, но смертельным. Затем Андрэа оттащил мэра к реке. Он так же знал, что женщины каждое утро моют улицы, и все следы будут смыты до того, как кто-либо обнаружит убитого… О, падре, как я рад, что вы выяснили все это, — выдохнул полисмен.

— Что с вами? — удивился падре.

— Просто кое-кто в высших кругах стал подозревать… ээ… вас.

Падре посмотрел на Сальваторе.

— Потому что вы отказались прийти к Боскони на обед и на ужин… Это произвело подозрительное впечатление.

Падре устало улыбнулся простодушному и бравому Сальваторе.

Выйдя из тюрьмы после многих лет заключения, Андрэа Боскони пришёл в местную церковь Святого Архангела Михаила, где всё ещё служил падре Санторио.

Андрэа был никому ненужным стариком, которого тюрьма одряхлила преждевременно.

Завидев падре, он заковылял к нему.

— Здравствуйте, падре, — дрожа заговорил бывший узник, точно поражённый некой нервной болезнью.

— Здравствуйте, Андрэа, — тихо сказал падре.

— Я знаю падре, теперь я знаю, почему вы здесь, а не в Ватикане… вы остаётесь здесь для таких, как я.

И он беззвучно заплакал.

Proprio (ит.) — вдействительности, правда.

Отдых падре

***Без почестей

Улисс

На пир пришел:

Его в сторонке

За треногий

Стол Царь

усадил…

В. Скотт. Айвенго

Падре Санторио очень любил английский язык. Иногда, по пути домой или к другу, он напевал английские песенки или пытался составить в уме какой-то диалог. Иногда слова всплывали неизвестно откуда, а иногда ничего не получалось. Слово было рядом, крутилось на языке, но не шло. Практиковать особо было не с кем — в маленьком городке не сильно стремились постичь глубины языка Британских островов. Но любовь эта была не зря. У падре в Ирландии проживала бабушка. И ее-то падре собирался навестить.

Отец падре Санторио был наполовину ирландцем, наполовину болгарином, но бабка — чистокровной ирландкой. Она смело утверждала, что все способности ее внука к обучению и расследованиям были от нее. Потому что «что может уместиться в голове этих болгар, когда там так мало места!» — не стеснялась миссис О’Кили.

— Сынок, — обрадовалась она падре. — Проходи, ты устал с дороги, отдохни, бабушка обо всем позаботиться.

Падре с удивлением смотрел на свою бабку — маленькую и проворную старушку. Она совершенно, казалось, не уставала! А об ее пирогах ходили легенды. Говорил, что она очень хорошо знала лесные травы, поэтому никто не знал, что она клала в свои пироги, но было это просто объеденье.

— завтра у нас праздник, и в деревушке будет ярмарка, сходишь, развеешься немного, — болтала она с падре. — но перед этим я свожу тебя в лес! В настоящий лес! Там, где ты живешь, вы ничего не знаете о лесах! Да и что итальяшки могут знать о лесе? Ох, если ты не видел ирландский лес– ты ничего не видел!

И правда падре сразу почувствовал, что даже воздух здесь был другой. Какой-то дикий, неукрощенный. Ветер рвал и реял как хотел, не прятался и не затихал даже если путнику очень хотелось.

Вечером падре пошел прогуляться по местной деревне. Было немного холодновато, и он решил зайти в местный бар согреться. Он тихонько присел за небольшой деревянный столик и заказал кружку горячего грога. Этот напиток непременно согреет уставшего путника или подбодрит замерзшего гуляющего. Сидя в полумраке бара среди тягучих разговоров людей падре наблюдал за теми, кто входил в бар. Кто-то замечал человека в черной сутане, а кто-то нет, кто-то странно смотрел, а кто-то виновато потуплял взгляд, были взгляды удивленные и

Безразличные, но большинство людей было занято только собой, чтобы обращать внимание на греющегося за чашей напитка падре. И вот в помещение вошел человек, которого падре давно не видел, а знал он его еще мальчиком. Это был Бен Барни. Бен был здоровенный детина с огромными руками, которые были в мозолях от тяжелой физической работы. Но Бен был застенчив, как ребенок и прост, как теленок. Завидев падре Санторио, он очень обрадовался и едва не прослезился.

— Дядя Санторио, — сказал бен. — или как я тебя должен называть, падре?

— Бен, ты можешь говорить, как хочешь, для меня ты — малыш Бенни и все.

— правда я немного подрос, — засмеялся Барни.

— Да уж, заметно, — радостно подхватил падре. — Как твоя жизнь, Бен? Я слышал ты хотел жениться, но так и не женился? Почему?

— дядя, ты знаешь, в прошлом году умер отец, а Лейла и я хотели сыграть свадьбу. Но я не могу достаточно заработать, чтобы купить нам хотя бы маленький домик, а я не хочу, чтобы Лейла вечно скиталась.

— Ясно, — мягко сказал падре. — Я вижу, что люди прибывают к праздникам. Бар полон.

— Да, — подтвердил Бенни, — но у нас тут творится что-то странное, дядя. Я знаю, ты помогаешь иногда разгадывать всякие штуки, но это уже чересчур.

— А что такого странного происходит здесь?

— Тут постоянно что-то у кого-то пропадает, но мало того, перед пропажей напротив дома, где произойдет событие, всегда стоит одна девушка. На мой взгляд, она немного больна, это Дженни О’Мэйр. Сначала на нее никто не обращал внимания, — тут Бен понизил голос. — Но затем ее стали считать предсказательницей, что-ли. Но я в эту чушь не верю, вещи все равно пропадали. Дженни стоит неподвижно несколько часов, а потом уходит неизвестно куда.

— Дженни? Та самая Дженни, что играла с вами в детстве? — спросил падре заинтересованно.

— Ага, она. У нее даже был муж, но он ее бросил или что-то такое, и после этого началась вся эта дребедень. Уж ее не любят нигде, но не трогают, что сделаешь с помешанной!

— Ладно, завтра я очень хочу взглянуть на девушку, — ответил падре. — Мне хочется понять, что же все -таки произошло.

Тут Бен взглянул на падре как-то мечтательно и сказал:

— А помнишь, дядя, ты писал рассказики для меня?

— да, это когда твоя матушка говорила, что от одного чтения ничего путного не выйдет, надо работать? — переспросил падре.

— Точно! — обрадованно ответил Бен. — Так ты пишешь сейчас? А еще ты мне про Царствие Божие рассказывал.

— Бывают такие вечера, — начал падре Санторио, — когда ничего не хочется делать, а бывает такой вечер, когда сядешь и все напишешь, и понимаешь — это тот самый вечер… и лучше не могло быть вечера для этого события.

А знаешь Бенни, я думаю Царствие Божие — это нечто будет.

— Как это дядя? Ты видишь, мое воображение такое слабое, расскажи мне.

— Мы не просто будем там все время ощущать любовь и радость, или прекрасное и слышать весь спектр звуков. Мы будем ощущать всё до самой глубокой глубины. Например, тебе когда-нибудь не хотелось вставать утром? Помнишь эту негу как раз перед тем, когда надо подняться с кровати и выйти в холод? Так вот эта нега всегда там будет. Или знаешь ли ты, когда твоим глазам становится легко в полумраке после очень яркого света? Кажется, все так мягко, и ты в этой мягкости просто плывешь… или вот когда садишься наконец-то после долгой работы, и спина твоя благодарно устраивается отдыхать, тебе хочется, чтобы это чувство внезапного отдыха не заканчивалось, так вот там мы будем ощущать это бесконечно.

Бен слушал затаив дыхание. Падре продолжал:

— Или вдруг: минута долгожданного покоя, ты просто вдыхаешь дым от кофе, и мир где-то далеко-далеко, и ты понимаешь, что тебе больше ничего не надо, и ты бы так сидел и сидел… так вот, там кофейный покой никогда не закончится. А ещё иногда мы чего-то не можем дать своим близким, мы переживаем, мечемся, а потом нам удается их одарить чем-то, и это нас наполняет радостью и достоинством от исполненного, так вот, там мы будем всегда достойны…

Бен обрадовался, но потом снова погрустнел.

— Дядя, а вот некоторые говорят, что жалость — это не любовь, мол, нельзя жалеть человека, если любишь, и наоборот… А почему мне жалко людей? Мне жалко Лейлу, что она не может купить себе красивое платье, и еще кого-то и еще…

— не знаю, — ответил падре Санторио.

— А я думал, отцы все знают, — удивился Бен.

— Нет, не все, — сказал падре Санторио.

— Ладно, Бенни, пойдем спать, завтра меня ждет лес и миссис О’Кили.

И они, рассмеявшись, вышли из бара.

Ирландский лес поражал огромностью. Да-да, именно ею. Огромные деревья, совершенно невероятные кустарники и какие-то непроходимые чащи. Падре поражался, как его бабушка ориентировалась здесь так легко. Он давно понял, что будь он среди этого зеленого шуршащего океана один, он давно бы заблудился, и вспоминали бы его не иначе, как падре «ушедший в лес и никогда не вернувшийся». Но что это был за лес! Чудесные высокие деревья так легко сплетались на большой высоте, образовывая неповторимый шатер, создавая игру световых бликов и теней, открывая все оттенки зеленого: от светло-болотного до почти черно-зеленого. Глядя на все это, легко становилось понять людей, искавших когда-то древо жизни или веривших в эльфов. Здесь, казалось, каждое дерево становилось домом для этой самой жизни и переплеталось с множеством таких же домов.

Падре и миссис О’Кили шли по аллее, образованной двумя рядами параллельно растущих деревьев, и беседовали о чем-то легком.

— Бабушка, — поинтересовался падре. — А что ты думаешь насчет этой истории с Дженни О’Мэйр?

Падре был уверен, что бабуля обязательно что-нибудь думает по этому поводу, так как у нее на все имелось свое мнение.

— Я скажу тебе сынок, все это чушь!

— Что чушь? — переспросил падре Санторио.

— Да чушь, — продолжала миссис О’Кили — что она какая-то там предсказательница. Если она видит будущее, то я — капуста Святого Патрика. Да, она как-то знает про все эти дела, но не больше того. Ты уж им помоги, сынок, а то они со своими дубовыми головами не справятся никак. Я знаю, ты отдохнуть приехал, но что поделать… головы совсем у них никакие.

Падре внимательно слушал.

— Да только я тебе так скажу, — муженек-то ее никуда не делся. Он где-то колобродит тут, может даже сейчас следит за нами, прячась за тисами. Да ну его, тьфу ты!

Миссис О’Кили презрительно сплюнула.

Вечером падре шел с Беном по ярмарке. Туда-сюда гуляли веселые люди, кто-то катался на каруселях, везде был слышен смех, говор, шел дым от готовящейся еды.

Бен кого-то высматривал в толпе. Падре был задумчив и даже не замечал, куда собственно Бен его ведет.

— Дядя, о чем ты думаешь?

— Я? — оживился падре. — Я думаю о вчерашнем шоколадном торте.

— Что? — поразился Бен. — Когда тут такое творится!

— Степень его шоколадности была очень высока, — добавил падре, как ни в чем не бывало.

Еще падре прикидывал, что надо, если испечь такой торт самому, и при этом ему почему-то вспоминался какой-то детский рассказ; еще он радовался, что его английский явно прогрессирует, хоть и не сразу он понимает иногда, что хотят сказать…

И тут Бен кого-то заметил.

— дядя, смотри, вон она, Дженни О’Мэйр! Стоит, как вкопанная, как я тебе и говорил.

И Бен слегка наклонил голову, так чтобы только падре заметил, куда он показывает. Падре Санторио взглянул на девушку и тут же отвернулся. Но даже этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы ее рассмотреть. Она была бледна, волосы бессильно лежали на плечах и казались седыми, кофта, серая и бледная, как и кожа, делала ее еще более прозрачной и словно неживой.

— Бен, она непросто стоит, — сказал еле слышно падре. — Она указывает на палатку того пожилого мистера, который держит нечто вроде тира. Он — следующая жертва. Ты его знаешь? Он, что богат?

— Понятия не имею, — просто ответил Бен. — Разве узнаешь, что люди прячут по своим домам? Сколько помню, он зарабатывал лишь на этом захудалом тире.

— Видимо девушка знает о нем больше нашего, — также тихо продолжил падре. И затем добавил чуть громче: — Бен, а почему бы нам не пострелять?

На что Бен растерянно кивнул. Падре чисто машинально смотрел, как Бен сбивает жестяные банки. В голове у него проносились мысли одна за другой: «Ну почему человек — не книга? Посмотрел и понял, что написано. Отчего люди не глядят друг в друга, как в книги? Перевернул страницу и видишь, что есть в сердце. Нет же, человека надо смотреть как фильм, догадываться, что он чувствует, и что будет в конце?» при этом падре сказал Бену:

— Бенни, мы с тобой направимся к дому этого славного тирщика, сегодня там что-то произойдет, и мы должны быть на месте.

Бен воззрился на патера с любопытством.

— Ничего не говори сейчас, я все тебе объясню.

Они покинули ярмарку. Удаляясь по тропинке в сторону дома владельца тира, Бен и падре Санторио почувствовали облегчение.

— Падре, так что такое?

— Бен, видишь ли я успел переброситься парой слов с этим достопочтенным человеком, да у него в доме действительно имеется кое-что ценное: а именно, кусок короны его древнего клана МакЭвой, так вот, я полагаю, муж Дженни, некий Конноли, будет охотиться как раз за ним сегодня ночью.

— Дядя, стой, я ничего не понимаю! Какая корона? Какой муж? Я же тебе говорил, что он давно ушел из этих мест и бросил ее!

— Дружочек мой, когда женщина обретает свободу от того, что ее тяготило несколько лет, запугивало и унижало, она становиться полной жизни и соков, радуется, распускает волосы и болтает о всякой бессмыслице с молочником и булочником. А Дженни, по-твоему, похожа на смеющуюся русалку? Она напоминает уставший призрак, вот и все. Ее муж живет в доме и держит ее в страхе, но выходить она может, так как ему нельзя показаться на люди. Она выходит, как бы ненароком, чтобы хоть как-то предупредить людей, но ненадолго, чтобы не навлечь на себя подозрения этого тирана. Она хоть как-то хочет помочь людям, но ее дом и не пытались обыскать, потому что всем кажется, она умалишенная.

— Дядя, если это так, почему нам сразу не отправиться в дом О’Мэйр и схватить подлеца? — разгорячился Бен.

— Бен, нам нужны прямые доказательства, — четко произнес падре Санторио. — На месте действия его будет легче уличить.

Через час падре уже стоял в гостиной дома тирщика и измерял взглядом комнату. Хозяин дома заметно нервничал и не знал, как это подавить.

— Не переживайте, — подбодрил его падре. — Вам необязательно при этом присутствовать, если хотите, будьте в верхних комнатах, а остальное предоставьте мне.

Хозяин боязливо взбежал по ступенькам, прихватив ружье.

В гостиной остались Бен и падре. Они выключили свет и стали ждать. Прошло не больше получаса, как послышался скрип открываемого окна.

Как только звук двух опустившихся на пол ног затих, падре тотчас включил свет.

— Мистер Конноли! — громко сказал он.

Конноли ошарашенно отпрянул. Он не подозревал, что его будут ждать, да еще назовут по имени. Но он быстро реабилитировался и угрожающе посмотрел на падре.

— Священник? Что это за шутки? Вы думаете, я побоюсь дать вам по голове и убежать? — рявкал он.

— Я думаю, вы не побоитесь, — согласился падре совершенно серьезно, словно признал, что это был дар Конноли — бить людей по голове. — Это не шутки, я здесь, чтобы сказать вам, что пора остановиться. Ведь много людей пострадало из-за вас.

Конноли медленно подступал к падре, как гиена, которая не знала, с какой стороны могут укусить.

— А, вы из умных! Знаю я таких, видел! — презрительно говорил преступник. — Всегда знают, что сказать, всегда знают про других больше, чем надо! Всегда готовы ввернуть умное словцо!

Конноли был высокого роста и почти уже навис над падре, как падре вдруг сказал:

— Простите меня мистер Конноли.

Конноли снова опешил. Затем он, криво усмехнувшись, спросил:

— Что?

— Я прошу у вас прощения, — повторил патер. — За всех людей, которые вас обижали. Которые, возможно обижали вас в детстве, пинали, унижали вас; знаете, говорят, в детстве наносятся глубочайшие травмы. Падре по-прежнему говорил тихо и серьезно. — может статься, вас не ценила мать, я прошу за нее прощения, может вас избивали, я прошу прощения за это тоже, может вы никак не могли достичь того идеала, который перед вами рисовали, и за это прошу я у вас прощения…

Слушая повинительную речь падре, Конноли разъярялся все больше.

— Ну хватит!..– выдавил он и было кинулся к падре Санторио, но тот неожиданно наклонился к его уху и что-то шепнул.

Парень застыл. Он даже как-то побледнел, потух и стал пятиться назад.

— Я вам не верю! — говорил он. — Вы лжете!.. Я знаю, это вранье, чтобы сбить меня с толку…

— Нет, я говорю правду, — отвечал падре Санторио.

Конноли продолжал пятиться к дверям дома, но тут послышался звонкий щелчок — это на руках мошенника застегнул наручники местный полисмен.

— Попался, красавчик! — проговорил также звонко служивый. — Загадал ты нам загадку! Ввек не разгадали бы!

И он увел бранящегося Конноли.

… — Дядя, — говорил позже здоровяк Бен Барни. — Я чуть не бросился на него! Если бы ты заранее меня не предупреждал, от него бы мокрое место уже было! Да что ж ты ему такое сказал, что он похолодел как карась?

— Я всего-то сказал, что его матушка в городе, — ответил с легкостью падре.

— Матушка Конноли? Это правда?

— Да, мне не составило труда справиться в местном архиве, где она живет и позвать ее сюда, — рассказывал падре.

— А что ж он ее боится так, словно маленький мальчик? — спросил Бен.

— А он и остался маленьким мальчиком. Он никогда не нравился матери, никогда не мог оправдать ее ожиданий, она стыдилась его, и он стыдился сам себя. Такие люди вырастают жестокими, а жестокость рождает месть. Такой человек пинает кошку, бьет жену или мучает ее, пытаясь отомстить призраку матери. Услышав про мать, он испугался тем самым детским страхом, этот внутренний стыд даже сильнее, чем внешнее осуждение людей, которые смотрят на него.

— А, Бен, — как-то спохватился падре. — Вот тебе кое-что, купишь себе что-нибудь в новый дом.