Бесплатный фрагмент - Дело Иисуса: беззаконие по закону?

Введение

Многих интересует: почему (или — за что) судили Иисуса? Но при этом мимо нашего внимания проходит еще один вопрос, прямо вытекающий из первого: в нарушении какого закона могли обвинять Иисуса, и на основании какого закона синедрион мог Его осудить? По ветхозаветному закону? По саддукейскому кодексу? Или на основании разработанных фарисеями норм Устного закона?

Выяснением этих вопросов автор и предлагает заняться, поскольку в книге «Трибунал для Иисуса» были обозначены лишь подходы к нему. Один из основных выводов, сделанных в этой книге, оказался для многих неожиданным. Вывод этот следующий — Иисус был осужден (как синедрионом, так и Понтием Пилатом) на основании норм чрезвычайного закона. Свидетельством тому являются те же самые обстоятельства, на которые нередко ссылаются при доказывании недостоверности описания евангелистами суда над Иисусом либо при описании допущенных этим судом нарушений закона. Среди них — проведение суда в ночное время и в канун праздника, в условиях отсутствия какой-либо состязательности и доказательств вины; попытка использования судебной ловушки (тайного розыска); применение смертной казни, исходя из складывавшейся политической ситуации, и др.

Очевидно, что в этом судебном процессе не действовала презумпция невиновности, и было применено объективное вменение (наступление ответственности в силу опасного состояния личности, а не вины). Все перечисленное можно рассматривать и как нарушение закона, и как применение синедрионом изъятий (исключений) из общих правил судопроизводства, установленных чрезвычайным законом для особой категории преступлений. Но предусматривало ли древнееврейское право такие изъятия? Не является ли все это очередной выдумкой?

Надо сразу сказать — хотя подлежащий исследованию исторический пласт не лежит на поверхности, даже серьезные еврейские историки и многие раввины не отрицают наличие в древнееврейском праве чрезвычайных норм. Причем, что важно отметить — эти нормы отсутствуют в Пятикнижии Моисеевом (Письменной торе). Они относятся к небиблейским законам, которые принято называть Устной торой.

Разобраться в этом весьма специфическом материале непросто. Поэтому основные усилия были направлены автором на его адаптацию для современного читателя. Тем не менее, в первых главах пришлось сделать немало ссылок, разъясняющих малоизвестные термины и понятия. Есть и повторы материала, который был изложен в книге «Трибунал для Иисуса» (например, глава 14 части 2), поскольку для усвоения некоторых тем недостаточно однократного их восприятия.

Наберитесь терпения. И постепенно перед Вами начнет открываться интереснейший и малоизведанный мир — мир истории древних евреев и законов, по которым они жили и вершили правосудие.

Часть 1. Из глубины веков (этапы)

Глава 1. Чрезвычайный закон — небиблейский закон

Гражданские и уголовные законы, по которым жили иудеи и к которым нам предстоит обратиться, изложены в самой древней части Ветхого Завета. Христиане именуют ее Пятикнижием Моисея, а иудеи — Письменной торой. Это книги «Бытие», «Исход», «Левит», «Числа» и «Второзаконие» (евр. назв. этих книг, соответственно — Берешит, Шмот, Ваикра, Бемидбар и Дварим).

Между тем, настоящее исследование — о чрезвычайных законах, по которым в древности тоже вершилось правосудие. Но в Пятикнижии они отсутствует. Это всецело продукт Устного закона или Устной торы, с которой нам предстоит познакомиться.

Заметим, при этом, что важнейший постулат иудаизма связан с неизменностью Письменного закона, данного Богом. Однако сама жизнь откорректировала это императивное требование. В течение тысячелетия (от Моисея до Иисуса) иудейский закон постоянно эволюционировал. Диакон А. Дикарев писал: «Сознание роли Закона в жизни Израиля от эпохи Яхвиста (около X века до Р.Х.) до писаний Нового Завета (I — II веков по Р.Х.) было подвержено исторической динамике, да и сам Закон как таковой не представлял собою законченного целого изначально».

Основные направления эволюции закона нам и предстоит проследить.

И первая отправная точка на этом пути — Пятикнижие Моисея. В нем выделяют несколько сводов законов. Согласно традиции они (как и Пятикнижие в целом) представляют собой единый документ Божественного откровения, записанного пророком Моисеем. Однако в науке устоявшимся является мнение, что эти своды многослойны и написаны в разное время. Полагают, что в основе Пятикнижия лежат четыре основных письменных первоисточника, объединённых в результате нескольких редакций.

К числу основных законодательных сводов относят: Свиток (Свод) завета в книге Исход (Исх. 21—23), Девтерономический кодекс в книге Второзаконие (Втор. 12—26); Кодекс святости, а также Законы о жертвоприношениях и ритуальной чистоте в книге Левит (Лев. 17—26, 1—7, 11—15).

Если внимательно присмотреться к названным сводам законов и расположить их в хронологическом порядке (по времени вероятного возникновения), то можно обратить внимание на одну весьма примечательную особенность, характерную для самого древнего из этих сводов. Таковым, по 7общему мнению, является Свиток завета (XI — X вв. до н.э.). Затем идут — Девтерономический кодекс (вторая половина VII в. до н.э.) и ритуальные законы в книге Левит (VI — V вв. до. н.э.).

Так вот в Свитке завета, стоящем, вероятно, ближе всего к Моисееву времени, практически не просматриваются нормы, направленные на осуждение многобожия и идолопоклонства. А ведь именно они, в последующие годы, составят каркас чрезвычайного закона. Известный в нашей стране и Израиле библеист профессор Й. Вейнберг в книге «Введение в Танах» отмечал: «При изучении содержания группы сакральных законов в Свитке завета бросается в глаза полное отсутствие в них предписаний об обязательном единобожии и столь же обязательном отказе от идолопоклонства, что в других сводах законов в Пятикнижии составляет ядро и основу всего религиозного законодательства».

Это весьма важное для настоящего исследования замечание, позволяющее выделить нарастание тенденции. Ее начало обнаруживается при сравнении Свитка завета с Девтерономическим кодексом, который был создан на несколько веков позже. В нем охране монотеизма уделяется значительно больше внимания, предписания религиозного характера «весьма детально излагаются на первом месте». Но даже несмотря на это, утверждать о наличии в Девторономическом кодексе системы чрезвычайных норм нет достаточных оснований. Да, этот кодекс (как и в целом правовые нормы Пятикнижия) предусматривал наиболее суровые наказания за преступления, посягавшие на единобожие. Маймонид (Рамбам) подсчитал, что смертная казнь предусматривалась за 12 религиозных составов преступлений, в том числе — 1 за богохульство, 2 за идолопоклонство и еще 2 за подстрекательство к нему, 3 за колдовство и т. д.

Между тем, отнесение этих преступлений к категории наиболее тяжких, еще не дает оснований наделять их статусом чрезвычайных норм.

В Еврейской энциклопедии Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (далее — ЕЭБЕ) можно прочесть, что «такое обилие преступлений, караемых лишением жизни, вполне соответствовало духу древнего времени». Однако позже фарисеи существенно «уменьшили количество смертных приговоров путем интерпретации законов, установления целого ряда материально-правовых и процессуальных норм, благоприятствующих исключительно подсудимому».

Приведенный тезис можно назвать верным лишь с существенными оговорками и замечаниями. Без дополнительных пояснений он представляется поверхостным и однобоким. И что важно для нашего исследования — не дает оснований говорить о чрезвычайном законе как о продукте, порожденном фарисеями.

Согласно устоявшемуся мнению фарисеи занимались лишь смягчением суровых законов древности. Автор же намерен доказать, что это далеко не так, и что инициаторами написания чрезвычайного закона были именно фарисеи. Этот продукт действительно создавался «путем интерпретации законов, установления целого ряда материально-правовых и процессуальных норм». Но не «благоприятствующих исключительно подсудимому», а наоборот — не оставлявших ему, подчас, ни малейшего шанса на оправдание.

Что же такое Устная тора (или Устный закон)? Это собирательное название устной галахической и аггадической традиции. Предметом нашего исследования будет галаха. В Электронной еврейской энциклопедии (далее — ЭЕЭ) дано ее определение. Галаха — это нормативная (в отличие от аггады) часть иудаизма, регламентирующая религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев. А в более узком смысле — совокупность законов, содержащихся в Торе, Талмуде и в более поздней раввинистической литературе. Другими словами — это как раз и есть древнееврейское право, включавшее в себя все религиозные заповеди и законодательные установления иудаизма, а также правовые постановления законоучителей (книжников (соферим), фарисеев, таннаев и более поздних раввинов).

Согласно Православной энциклопедии «галахическое законодательство опирается на 5 основных источников: «Письменный закон, установления, основанные на предании, Устный закон, постановления софрим (букв. — писцы), обычай». На самом деле такая градация является весьма условной. Поэтому в настоящем исследовании следующие понятия — Устная тора, Устный закон и галаха — будут рассматриваться как тождественные.

Ортодоксальные иудаисты утверждают, что Устная тора, во всяком случае ее «синайская часть», была дарована Богом одновременно с Письменной торой. Причем, сразу и в полном объеме. Между тем, большинство ученых обоснованно считают, что Устная тора — результат многовековой деятельности иудейских законников (законоучителей). Общепринятым является мнение, что устный закон возник и начал развиваться после первичной канонизации Пятикнижия. И он действительно был устным. Только в начале III в. н.э. этот закон впервые был записан. Первый письменный кодекс, зафиксировавший законоположения Устной торы, называют Мишной. А еще — письменным комментарием Пятикнижия. Талмуд же, в свою очередь, — комментарием Мишны.

Устный закон (опять же, в соответствии с ортодоксальным мнением) до своей письменной фиксации передавался из уст в уста по цепочке: старейшины — пророкам, пророки — мужам Великого собрания, последние — парам (зугот) и т. д. При этом раввины признают, что практически все мудрецы (законоучители), растолковывая Тору, вводили новые законоположения, в том числе возводившие защитную «ограду вокруг Торы». Во «Введении в Мишну», например, утверждается, что со времен пророка Моисея ведущие авторитеты Торы вели личные записи учения, по которым устно передавали это учение людям. А далее сказано: «Эти личные рукописи содержали не только детали устно переданного учения, но также новые законы».

Что же это за новые законы?

Выяснением этого вопроса нам как раз и предстоит заняться. А также обоснованием тезиса о том, что названные законы не всегда выводились непосредственно из Письменной торы.

Существует несколько видов классификации древнееврейских законов. Со времен Маймонида их принято подразделять на две категории: «синайские» и «послесинайские», либо (по другой классификации) — на законы Торы (по арамейски — деорайта) и законы мудрецов или законы «со слов книжников» (по арам. — дерабанан). При этом, даже среди «синайских» законоположений выделяют новые законы. Так, раввины подразделяют все законы Торы (деорайта) на три вида:

а) Законы, которые были переданы на Синае в устной форме и записаны в Пятикнижии «иногда открытым текстом, иногда в виде намека или кода».

б) Синайские законы, которые не были зашифрованы в тексте Торы и дошли до составителей Мишны исключительно в устной форме.

в) «Новые законы», которые выводились логическим путем, и после утверждения синедрионом принимали статус деорайта.

Законы второй категории (дерабанан) делили на:

а) Указы (гзерот), в которых устанавливались запреты, принятые с целью создания ограды вокруг Торы.

б) Таканот — различные постановления мудрецов.

Раввин Х. Шиммель полагал, что многие «гзерот и таканот явились следствием конкретных событий, доказавших необходимость введения особых законов, хотя мы не можем подтвердить это предположение конкретными фактами».

Мы все же попытаемся. Ведь эти события, а также принятые в связи с этими событиями «особые законы» — предмет нашего исследования. В результате мы увидим, что эти законы действительно зачастую выводились не из Пятикнижия, а и из потребностей усложнявшейся жизни. Законоучители и судьи действовали не только как толкователи Закона, но и как законодатели. Х. Шиммель так и писал: «Формулируя законы, основанные на драше (интерпретации — авт.) и логике, мудрецы выполняли роль толкователей синайского закона. Однако гзерот и таканот они формулировали как «законодатели». А далее раввин привел мнение авторитетного испанского талмудиста XII века Раавада, полагавшего, что мудрецы «не говорили от себя ничего, даже самого малого, кроме таканот, которые они вводили анонимно, чтобы поставить ограду вокруг Торы».

Далее важно заметить, что такого рода законотворчество не только не было связано с Письменным законом, но и порой ему противоречило.

«Принимая новые указы и постановления, — писал знаменитый еврейский юрист М. Элон, — мудрецы галахи хорошо понимали, что их деятельность не относится к выявлению скрытого смысла стиха Торы или закона галахи, подобно тому, как это происходит в создании галахи с помощью мидраша. Они понимали, что они создают нечто новое».

Нам, естественно, важно выяснить — как эти «новые» дополнения увязывались с правовыми нормами, изложенными в Пятикнижии и других юридических источниках того времени.

Один из самых древних таких источников, с которым связывают формулирование особых норм и галахических принципов — Сто восемнадцатый Псалом (в масоретской редакции — 119-й). Это самый большой Псалом, насчитывающий 176 стихов. И практически каждый из них имеет отношение к исполнению Закона (Торы). В одном из стихов сказано: «Время Господу действовать: закон Твой разорили» (Пс. 118:126). У иудаистов иная редакция: «Время действовать ради Господа — они отвергли (упразднили) Твою Тору!».

Обратите внимание на разницу. В первом случае — время действовать Господу. А во втором — ради Господа. То есть, время действовать не Самому Богу, а людям, обладавшим, надо полагать, монополией на правильное понимание Закона. Та же фраза присутствует в мишне, которой заканчивается трактат Брахот (Мишна. Брахот 9:5). Есть и другие трактовки этого стиха, касающиеся причин, по которым пришло время действовать. Но они не меняют основного смысла, указывающего на наличие чрезвычайной ситуации. Раввин М. Пантелят так растолковал эту библейскую фразу: «Это означает, что, когда нарушается закон, нельзя бездействовать. Есть у стиха и дополнительное значение: в ситуации, опасной для Торы, можно поступиться одним законом для спасения остальных». А в известном комментарии раввина П. Кегати прямо отмечается, что речь идет о случаях, «когда приходится на время упразднить тот или иной закон Торы ради того, чтобы укрепить ее исполнение в целом».

В кодексе Маймонида тоже содержатся положения о том, что «исполнение каких-то заповедей Торы может быть временно отменено судом в качестве исключительной меры», и наказывать суд может не «по букве закона», а «другими способами».

Так, может быть, и Иисуса синедрион судил «не по букве закона», а на основании каких-то иных правовых норм, разработанных законоучителями?

Постановка этого вопроса представляется правомерной при условии, если удастся доказать, что идея о пренебрежении отдельными положениями письменного Закона (пусть и в целях его защиты) зародилась в умах законоучителей задолго до этого суда.

М. Элон, детально проанализировав проблему, связанную с возникновением и развитием чрезвычайного законодательства и проведением судебных разбирательств «не по букве закона», похоже, именно к такому выводу и пришел. В итоге он констатировал, что в ряде случаев цель должна была оправдывать средства, с помощью которых эта цель достигалась. А цель состояла в том, чтобы, воздвигнув «ограду вокруг Торы», «вернуть людей к религии», не допустить раскола в обществе, и, в конечном счете, сохранить Тору.

Представляется очевидным — если сформулированные в «новых законах» чрезвычайные нормы (исключения из общих правил) уже действовали во время суда над Иисусом — это одна правовая ситуация. Если нет — совершенно другая. В первом случае вполне обоснованным выглядит предположение о применении синедрионом установленных чрезвычайным законом изъятий из общих правил судопроизводства. То есть — о применении законной судебной процедуры, хотя и экстраординарной. Во втором случае логичным представляется вывод о нарушении синедрионом действовавшего тогда закона. Большинство исследователей древнееврейского законодательства и практики его применения как раз к последнему выводу и склоняются. Они полагают, что при рассмотрении в синедрионе дела Иисуса было допущено значительное число «грубейших» нарушений ветхозаветного закона. Составляются длинные перечни таких нарушений. Так, протестантский библеист Э. Лозе насчитал в Евангелиях целых 27 нарушений судебной процедуры.

Позиция автора отличается от общепринятого подхода. В книге «Трибунал для Иисуса» подробно обоснован вывод о том, что исторические источники дают больше оснований говорить не о допущенных нарушениях, а о применении трибуналом исключений из общих правил древнееврейского права по делам о богохульстве и идолопоклонстве. Как, впрочем, и об особом порядке судопроизводства, присущего римским трибуналам при рассмотрении дел об оскорблении величия.

О чем идет речь? Применительно к суду Пилата это более понятно. В подвластных Риму провинциях приговоры римских наместников в те годы основывались на нормах особого права, которые устанавливались «в отклонение от точного содержания общих норм». Их применение всегда являлось прерогативой особых судов — трибуналов, которые во все времена руководствовались не общими правилами, а изъятиями из этих правил. Однако мало кто знает, что и в древнееврейском законодательстве существовали аналогичные нормы, действовали особые правила судопроизводства, и даже допускалась внесудебная расправа над теми иудеями-вольнодумцами, которые отрицали Тору и подвергали тем самым опасности иудейское общество. И это как раз те устные законы, с помощью которых воздвигалась ограда вокруг Торы.

Некоторые исследователи Библии ранее уже высказывали предположение об осуждении Иисуса по особым правилам. В их числе можно упомянуть А. Штробеля, проанализировавшего «еврейские юридические предписания, согласно которым в „особом случае“, например, когда в суде рассматривается дело о соблазнителе, приостанавливается действие всех процессуальных гарантий в пользу обвиняемого, чтобы предпринять против него судебные юридические действия». Немецкий юрист В. Фрикке отмечал, что ряд ученых признали этот тезис А. Штробеля «явно ложным». Автор намерен доказать, что приведенный тезис в целом верен. Убедительность же нашей аргументации для его обоснования будет зависеть от ответа на вопрос: когда и почему чрезвычайные нормы зародились и стали применяться на практике?

Глава 2. Почему была создана «ограда» закона?

С первых же шагов исследователь с удивлением обнаруживает, что этот исторический пласт практически не изучен. Он вступает здесь на непаханое поле, вынужден идти по непроторенной тропе. А потому автор настоящего сочинения не претендует на то, что ему удастся найти полные и исчерпывающие ответы на все поставленные вопросы. Это лишь попытка наметить некоторые вехи. Возможно, по ним в будущем проложат исследовательскую тропу, которая позволит обстоятельно выяснить причины и время возникновения чрезвычайного закона в древнееврейском праве. По той же причине автор не хотел бы, чтобы его воспринимали как ниспровергателя некоторых устоявшихся (общепринятых) постулатов иудейской истории. Хотя отдельные ее страницы, бесспорно, нуждаются не только в уточнении, но и в серьезном пересмотре. Прежде всего, это относится к целому ряду устоявшихся, но неверных мнений и представлений (назовем их мифами), перекочевывающих из одной книги в другую. В области религиозной — это, например, миф о первичности Устного закона. В исторической — о причинах Маккавейского восстания. В юридической — о более суровых саддукейских законах (в сравнении с принятыми фарисеями) и т. п. К таким же мифам, возможно, когда-то отнесут и утверждения о многочисленных нарушениях судебной процедуры при рассмотрении дела Иисуса.

Зерна исторических свидетельств по исследуемым вопросам можно обнаружить (путем просеивания) в Библии, книгах Маккавеев и других древних источниках. Прежде всего, в сочинениях Иосифа Флавия, Мишне, Талмуде, галахических мидрашах, арамейских таргумах, апокрифах межзаветного периода, свитках Мертвого моря и др.

Намечая границы предстоящего поиска, надо заметить, что одним из инициаторов возведения «ограды вокруг Торы» (именно с этим понятием автор связывает возникновение чрезвычайного закона) был книжник Ездра, живший задолго до Иисуса. С другой стороны, распространено мнение, что эту ограду начали сооружать таннаи в Явне, то есть в середине II в. н. э., когда уже не существовало Иерусалимского храма. А потому требовалось заменить культовую храмовую службу иной правовой системой, регламентировавшей жизнь еврейских общин в диаспоре. Иногда же сооружение ограды вокруг Торы непосредственно увязывают с первыми десятилетиями III века, когда была записана Мишна.

Исходя из такого разнообразия мнений, стоит очертить на полотне истории два периметра — внешний и внутренний. Границы первого составляют более шести веков (V в. до н. э. — II в. н.э.), в течение которых происходил процесс формирования чрезвычайного права. От Ездры до написания Мишны. Иногда этот период называют временем раннего иудаизма.

Границы внутреннего периметра, несмотря на отрывочность исторических свидетельств, можно все же наметить в пределах II — I веков до н.э. — начала I века н.э. (около двух столетий до суда над Иисусом). В эти годы были сформулированы и возведены в ранг Устного закона не только основные постулаты, присущие чрезвычайному праву, но и конкретизированы правовые нормы и процедуры, определявшие порядок их применения. Косвенное подтверждение тому, что практический правовой каркас был действительно сооружен в это время, можно найти в Энциклопедии иудаизма. В статье о «ревнителях» сказано, что более строгие правовые «установления, относящиеся к идолопоклонству», были, вероятно, приняты в эпоху Хасмонеев.

Если говорить об «эпохе Хасмонеев», то отсчет этого непростого отрезка иудейской истории обычно ведут со времени начала правления братьев Маккавеев (152 г. до н.э.) и до реального воцарения в Иудее Ирода Великого (37 г. до н.э.). А завершение создания чрезвычайного правового каркаса (ограды вокруг Торы) следует, вероятно, отнести ко времени, когда в Иудее стало доминировать шаммаитское направление в фарисействе. Так его называют по имени руководителя этого направления (школы) Шаммая (Шамая).

Исследователь еврейский истории Г. Грец полагал, что «вследствие чрезмерного рвения шаммаитов… иудаизм получил совершенно иной, мрачный характер». Н. Т. Райт отмечал: «Для фарисеев-шаммаитов… ревность по Господу означала ревность по Торе… Богоданный Закон нужно соблюдать, и никакие компромиссы с языческим идолопоклонством здесь недопустимы. Более того, этот закон нужно защищать, охраняя тем самым жизнь подлинного Израиля и применяя при необходимости силу».

Почему же возникла необходимость в защите Закона и разработке в этих целях чрезвычайного законодательства, призванного создать «ограду вокруг Торы» и, вероятно, допускавшего применение «силы»? Что означают понятия — «ревность по Торе» и «ревность по Господу»?

Для ответов на эти и другие возникшие в процессе исследования вопросы автор намерен использовать не совсем обычный метод. Назовем его методом «встречного движения». Это движение внутрь обозначенных периметров с двух противоположных сторон: из глубины веков (часть 1) и в глубь веков (часть 2 книги).

А начнем мы это движение с попыток разобраться в причинах, побудивших законоучителей вносить дополнения в Письменную тору.

Жизнь иудеев, как ничья другая жизнь, тесно и неразрывно связана с Законом. Бог дал им Закон на Синае через пророка Моисея. Причем дал единожды — на весь период Завета. Раз и навсегда. Его никто не мог изменить или дополнить. Поэтому законотворчество как таковое в принципе исключалось в Израиле, а роль законоучителей и судей должна была сводиться лишь к неукоснительному исполнению воли Бога. Суд всецело был «делом Божиим» (Втор. 1:17). Причем, суд праведный и милосердный: «И делай справедливое и доброе в глазах Господа» (Втор. 6:18).

«Высшие критерии» древнееврейского права принято определять тремя словами: мишпат (суд или решение суда), цедек (справедливость) и шалом (мир, который в единении с Богом). В мишне трактата Пиркей Авот приведены слова первосвященника Иерусалимского храма Симона (Шимона) Праведного (III — II в. до н.э.): «мир стоит на трех вещах: на законе, богопочитании и милости». Несколько иначе расставил приоритеты в том же трактате Шимон бен Гамлиэль (II в.): «Три условия — залог существования человечества: правосудие, честность и добрососедство» (Авот 1:18).

Как видим, слова «правосудие» или «закон» присутствуют в любом из приведенных высказываний.

Однако с течением времени, несмотря на Божественное предписание о неизменности Моисеева закона и правосудия, основанного на этом Законе, законоучители все же приступили к обоснованию необходимости внесения в него дополнений.

Почему же они решились на такой шаг, и каким образом им удалось его осуществить?

Ответ на этот вопрос можно найти в том же трактате Пиркей Авот. С этого трактат собственно и начинается. И ответ этот дает основания связать возникновение чрезвычайного закона с понятием, которое уже не раз упомянуто — «ограда вокруг Торы».

Трактат открывается мишной (Авот 1:1), в которой изложены три законоположения: «Судите без спешки, выводите в люди как можно больше учеников и возведите ограду вокруг Торы». В комментарии известного раввина Меири (1249—1316) по поводу этой ограды сказано: «Создайте систему запретов, ограничений и установлений, дополняющую запреты и предписания Торы, чтобы «оградить» людей от случайного нарушения ее законов… Создание такой системы предписано в Торе: «Стойте на страже Моего предостерегающего закона…» (Ваикра 18:30). По словам Талмуда, это означает: «Создайте ограду вокруг Моей ограды…». Известно из Талмуда, что большинство ужесточающих постановлений, предписаний и указаний предостерегающего характера были введены законодателями именно в период Второго Храма».

Из этого комментария следует, что законодательная «ограда вокруг Торы» создавалась в период Второго храма. Создавалась для ужесточения. И лишь с одной целью — предостеречь и уберечь иудеев от случайного нарушения закона. Аналогичная цель зафиксирована и в других трактатах Мишны — предупредить неумышленные нарушения Закона с помощью различных запретов и ограничений. О том, как действовала эта оградительная система, раввины рассказывают редко. Например, И. Буним в своих комментариях к трактату «Авот» приводит пример из книги Числа о назорее — человеке, принявшем обет воздержания от вина (Числа 6:1—21). «Писание, пишет И. Буним, накладывает на него дополнительные ограничения: ему нельзя употреблять также винный уксус, есть изюм и все, что может так или иначе быть связано с виноградным вином. Это и есть ограды, чтобы держать его подальше от вещей, таящих опасность нарушения».

Однако запреты и ограничения распространялись не только на еду и питие. Самые важные заповеди Торы относились к сохранению монотеизма и запрещению идолопоклонства. По одной из версий, даже пищевой запрет — «варить козленка в молоке его матери» — был связан с языческим культом плодородия. Сваренный козленок приносился в жертву языческому богу Ваалу. Поэтому такой запрет, по сути, являлся запретом идолопоклонства. А применительно к этой области сама жизнь с течением времени (обострение религиозных разногласий и раскол иудейского общества) актуализировала еще одну цель (помимо предупреждения от опасности нарушения).

По мере возведения ограды вокруг Торы все большее число людей оказывалось по другую сторону ограды. Разумеется, с точки зрения официальных толкователей Торы. И это не было со стороны «отступников» случайностью или непредумышленным нарушением Закона. Это была их твердая позиция, которая, по мнению ревнителей Торы, сбивала Израиль с истинного пути. Поэтому наряду с возведением ограды от проникновения в иудейскую среду чуждых языческих идей, потребовалось законодательно установить жесткую и неотвратимую кару для вероотступников из числа иудеев.

Ограда была придумана для того, чтобы не допускать ошибок в процессе применения Торы. То есть, она являлась предостережением. Но на практике эта ограда постепенно начала вытеснять саму Тору. Некоторые предписания фарисеев стали рассматриваться как способ «нарушить закон законно».

Со временем эта ограда «вышла настолько высока, что закрыла собой Закон». Данный факт констатировал даже Меир Кахане, вошедший в историю как лидер еврейских экстремистов. Главу 17 своей книги «Неудобные вопросы для удобно устроившихся евреев» он начал такими словами: «Нынешний иудаизм — это отклонение. Его краеугольная концепция — ограда вокруг закона — была введена раввинами с началом Изгнания. Возросло языческое влияние, очищение в Храме стало невозможным, и раввины разработали огромный свод законов, чтобы застраховаться от непредумышленного нарушения Торы. Порядка 99% современных еврейских предписаний относятся именно к ограде, защищающей закон, а не самому закону».

Вероятно, когда количество этих предписаний превысило число законов Моисея, появилось опасение, что последние растворятся в них. А потому, потребовалось серьезное теоретическое обоснование с тем, чтобы не допустить разрушения основного фундамента под тяжестью многочисленных правовых нововведений. Обоснование это свелось к тому, что Устная тора, также как и Письменная, была дарована Богом на Синае.

Глава 3. Миф о единстве Письменной и Устной торы

М. Пантелят писал: «Истории не известен ни один случай, когда бы еврейским законоучителям и авторитетам пришлось выдумывать новые законы, исходя из собственных соображений и просто здравого смысла, но, не опираясь на законы Торы».

На самом деле, эта опора в ряде случаев весьма призрачная. Законоучителям-фарисеям нередко приходилось ломать головы над проблемой привязки своих установлений к Торе в целях придания им статуса законов. Об этом свидетельствует большое количество раввинистических сочинений, в которых детально обосновывается правовая легитимность Устной торы и ее неразрывная связь с Письменной торой. Мы ограничимся лишь кратким, конспективным изложением этого вопроса.

Все обоснования, так или иначе, сводились к отысканию синайских корней Устной торы. Пытаясь доказать ее божественное происхождение, законоучители разработали целое учение. Представляется, что его основные положения можно свести к следующему:

1. Согласно Библии пророк Моисей общался с Богом напрямую. При этом, по версии иудейских законоучителей, Бог вначале передал ему целиком всю Устную тору. А уж затем — Письменную.

Так ли это?

Из книги Исход, повествующей о Синайском откровении, следует, что Моисей общался с Господом неоднократно. Последовательность передачи ему законов Торы была следующей:

а) «Изрек Бог [к Моисею] все слова сии» (Исх. 20:1) — сначала десять заповедей (Глава 20), а затем весь Свиток завета (Главы 21—23).

Моисей, спустившись с горы, «пересказал народу все слова Господни и все законы» (Исх. 24:3), после чего «написал Моисей все слова Господни» (Исх. 24:4).

б) Господь передал народу через Моисея «скрижали каменные, и закон и заповеди», которые Сам написал для научения их» (Исх. 24:12). Это были «две скрижали откровения… на которых написано было перстом Божиим» (Исх. 31:18), причем «написано было с обеих сторон: и на той и на другой стороне» (Исх. 32:15—16).

Моисей, спустившись к народу и увидев, что люди поклоняются тельцу, «бросил из рук своих скрижали и разбил их» (Исх. 32: 19).

в) После этого Господь повелел Моисею вытесать еще «две скрижали каменные, подобные прежним», на которых обещал написать «слова, какие были на прежних скрижалях». Но в итоге уже сам Моисей написал на этих скрижалях «слова завета, десятословие» и через сорок суток сошел с ними с горы (Исх. 34:28—29).

Как видим, в книге Исход однозначно сказано, что Бог передал Моисею «все слова». И записал Моисей тоже «все слова Господни».

На чем же тогда основано утверждение о первичности Устной торы?

Попробуем почерпнуть дополнительную информацию из книги Второзаконие, которая является детальным предсмертным завещанием Моисея, носит характер его прощальной речи. Моисей еще раз изложил тогда народу все законы, полученные от Бога, объяснил (растолковал) некоторые из них и ввел (записал по повелению Господа) ряд новых законоположений (например, Втор. 31:9). А незадолго до своей смерти Моисей опять же «вписал в книгу все слова закона сего до конца» и повелел левитам положить ее «одесную ковчега завета Господа Бога» (Втор. 31:24—26), то есть положить рядом с Ковчегом завета.

Таким образом, из древнейших ветхозаветных книг Исход и Второзаконие следует, что Моисей записал все, что говорил ему Господь. При этом, некоторые законы он растолковал людям. То есть Письменная тора — первична.

Между тем, значительно позже законоучители-фарисеи существенно откорректировали историю общения Моисея с Господом. В частности, они стали утверждать, что Моисей после каждой встречи с Богом приносил народу частями не только отрывки из Торы, но и устные пояснения к ним. По другой версии, выдвинутой таннаями, Моисей сразу получил на Синае всю Устную тору, а изложение Письменной торы завершил лишь спустя сорок лет. Еще одна модификация предложена Маймонидом — Бог сообщал пророку заповедь, а потом растолковывал ее и конкретизировал. Моисей в шатре все пересказывал своему брату Аарону. А затем, они устно изучали пересказанное вместе с народом. И только после этого Господь продиктовал Моисею Письменную Тору, представлявшую собой в сжатом виде все, что уже было заучено. «Таким образом, — писал М. Пантелят — Устная Тора, на самом деле, не комментирует Письменную, — она является ее источником, первоосновой. Она первична, а текст Письменной Торы вторичен!».

Как видим, такого рода утверждения не основаны на священных текстах и являются весьма вольной их интерпретацией.

2. Существует несколько вариантов обоснования приведенного утверждения. Например, такой. Письменная тора не могла появиться и никогда не существовала сама по себе, отдельно от Устного закона. Почему? Да, потому, что некоторые положения Торы невозможно понять без Устного закона. К тому же, Письменная Тора не содержит пунктуации и не огласована по причине отсутствия в иврите гласных букв.

В ЭЕЭ по этому поводу сказано: «Письменная Тора как бы подразумевает наличие объясняющего ее Устного Закона, что доказывает его древность и аутентичность. Буквальное исполнение ряда законов Письменной Торы практически невозможно; формулировка многих законов крайне лаконична; некоторые из них носят декларативный характер; иногда существуют противоречия между законами, приведенными в разных частях Торы. У многих законов, касающихся проблем, которые с древности занимают центральное место в жизни еврея, например, у законов убоя ритуального, вообще нет основы в Писании… В самой Торе приведены примеры того, как из-за непонятности библейского закона возникает необходимость в его устном толковании».

Самый распространенный библейский пример, который раввины приводят в обоснование изложенной позиции — это прецедент с наследством Салпаада (Целафхада). Он умер в пустыне, не оставив после себя наследников мужского пола. И тогда дочери обратились к Моисею с просьбой дать им «удел среди братьев отца», то есть рассмотреть вопрос о их праве на часть наследства. Просьба была признана справедливой. Она послужила поводом к установлению двух законоположений: о возможности наследования в подобных случаях по женской линии и о запрете выходить замуж вне своего колена, чтобы «удел их не переходил в другое племя». Дочери Салпаадовы так и поступили. Они вышли «в замужество за сыновей дядей своих» (Чис. 27:1–5; 36:5—10).

Пример действительно классический. Единственное возражение вызывает то обстоятельство, что принятие новых законов в этом случае все же не обошлось без вмешательства Бога, о чем прямо сказано в Пятикнижии: «представил Моисей дело их Господу. И сказал Господь Моисею: правду говорят дочери Салпаадовы; дай им наследственный удел среди братьев отца их и передай им удел отца их» (Чис. 27:5—7).

Еще один довод основывается на анализе раввинами правовых норм, содержание которых, по их мнению, свидетельствует о существовании Устного закона с самого начала еврейской истории. Поскольку этот довод подается как научный, рассмотрим примеры, положенные раввинами в обоснование своей позиции.

Примеры эти описаны в книге Х. Шиммеля. Собственно, из примеров, которые претендуют на убедительность, можно привести всего один. «Абсурдно предположить — отмечал раввин — что лишь через несколько веков после дарования Торы мудрецы ввели, например, закон для людей, имевших признаки проказы еще до Синайского откровения. Кто нуждался бы в таком постановлении?».

А ведь действительно — зачем, спустя века, принимать закон, который мог относиться только ко времени исхода из Египта?

Пример с описанием признаков проказы, появившихся на теле человека еще до дарования народу Торы, взят из мишны (Негаим 7:1). А Мишна, напомним, — это устный закон. Анализируя его, надо иметь в виду, что нормы древнееврейского права о проказе весьма специфичны, неоднозначны и крайне трудны для понимания. Н. Лейбович, например, утверждал, что разделы книги Ваикра (Левит), посвященные различным формам и проявлениям проказы, «особенно трудны для понимания… эти законы настолько малопонятны, что мы не знаем, с чего начать их исследование». В том же духе о проказе говорится в ЕЭБЕ: «эта библейская глава с давних времен и до настоящего времени составляла и составляет неразрешимую загадку для исследователей и вызвала к жизни необъятную литературу, ничего, однако, не выяснившую».

Неясно даже, что в древние времена понималось под проказой. Маймонид, например, писал в «Законах о проказе» (16:10), что проказа является многозначным словом (это могло быть белое пятно на коже чело­ве­ка, выпадение части волос, изменение внешнего вида одежды или дома и др.). А главное, как считают многие раввины, — древние иудеи могли воспринимать проказу как сверхъестественный феномен или чудесное знамение, к которому Всевышний прибегнул с целью наставления иудеев на путь истинный. Может быть, как раз по причине того, что проказа считалась Божьим наказанием, ей посвящен целый трактат Негаим, из которого взят приведенный Х. Шиммелем пример. Кстати, он позаимствовал его вместе с аргументацией из сочинения раввина XIX века Д. З. Хофмана. Видимо, непросто было подыскивать обоснования для своих выводов.

3. Законоучители попытались доказать, что законодательное подтверждение их выводам о единстве Письменной и Устной торы имеется в самом Пятикнижии. Приведем основную норму, которая, по мнению иудейских законников, придавала их толкованиям законодательную силу: «Если трудно будет тебе рассудить между кровью и кровью, между тяжбой и тяжбой и между язвой и язвой — по делам спорным в твоих воротах, то… приди к коэнам, левитам и к судье, который будет в те дни, и расспроси, и скажут они тебе, каков закон. И поступи по слову, которое они скажут тебе с того места, которое изберет Б-г и точно делай все, как они укажут тебе. По учению, которое они укажут тебе, и по закону, который они скажут тебе, поступай; от слова, которое они скажут тебе, не уклоняйся ни вправо, ни влево» (Дварим 17:8—11).

Мне, как судье, смысл этих слов представляется однозначным — речь здесь идет об исполнении закона (его толковании, разъяснении, применении), о создании судебного прецендента, о формировании судебной практики. Закон — первичен, его толкование — вторично. В Пятикнижии есть еще одно предписание, подкрепляющее такой вывод. Оно тоже относится к священникам и судьям: «Не прибавляйте к тому, что Я повелеваю вам, и не убавляйте от этого» (Дварим 6:2). Поэтому если первую норму можно лишь при наличии большого воображения представить как указание на неразрывную связь Письменной и Устной торы и как основание, придававшее последней статус закона, то вторая норма прямо и недвусмысленно запрещала вносить в Письменный закон какие-либо нововведения и прибавления. Или, наоборот, изымать из этого закона какие-либо правовые нормы.

Как же удалось обойти этот запрет?

Во-первых, было выдвинуто положение о том, что «ограда вокруг Торы» — это не часть Торы. Х. Шиммель для наглядности привел такое сравнение. «Если американцы захотят достроить знаменитый нью-йоркский небоскреб Эмпайр стейт билдинг, они не станут возводить рядом с ним еще один дом в сто два этажа, а увеличат высоту существующего здания. Точно так же поступают еврейские мудрецы: создавая систему раввинских установлений, они не прибавляют ничего к законам Торы».

Пример этот представляется неудачным — одно дело достраивать этажи небоскреба и совсем другое — одновременно возводить вокруг него высоченную ограду.

Во-вторых, Тору пришлось все же разделить на две части: «синайскую» и «послесинайскую». Обусловлено это было неубедительностью версии о том, что Моисей, получив на Синае Устную тору в полном объеме, не стал ее передавать целиком будущим поколениям, поскольку этого не разрешил Господь. Было очевидно, что значительный законодательный массив вообще не имеет синайских корней и является не Божественным, а человеческим продуктом — результатом толкований и интерпретаций.

Поэтому, в-третьих, пришлось вносить еще одно обоснование: мудрецы формулировали Устный закон под влиянием «духа святости» или Божественного озарения. Однако это порождало очередную проблему. По одним талмудическим свидетельствам такого озарения (или Божественного присутствия) удостоились всего нескольких мудрецов. А по другим — несколько тысяч. Так, аморай Раба (IV век) полагал, что таковых было 18 тысяч.

В-четвертых, в ряде случаев все равно было трудно скрыть то, что решения законоучителей прямо противоречат Пятикнижию. Поэтому были разработаны положения об ограничении их полномочий: 1) волей Бога; 2) волей бейт дина, то есть суда; 3) волей народа.

Х. Шиммель признавая, что «в исключительных обстоятельствах Тора наделяла мудрецов правом принимать решения, противоречащие Синайскому закону», отмечал, что по поводу того «какие конкретно обстоятельства имеются в виду, много спорили величайшие мудрецы ранних эпох». Четко сформулировать им удалось лишь одно правило (Гитин 36б) — можно запретить действие, которое Тора предписывала совершить, но нельзя потребовать от иудея выполнить действие, запрещенное Торой.

Между тем, Г. Грузман писал по поводу рассуждений Х. Шиммеля об исключительных обстоятельствах, при наличии которых Тора якобы дозволяла мудрецам принимать противоречащие Синайскому закону постановления: «Понятно, что такое предписание отсутствует в тексте Торы, а это право присвоили себе сами левиты-фарисеи, как и право определения «исключительности» обстоятельств. При этом в талмудизм внедрено в качестве категорического императива «мнение, что постановления мудрецов всегда выражают волю Б-га» и что «…вводя тот или иной закон, мудрецы раскрывают скрытое до того желание Б-га».

Помимо воли Бога, законоучители должны были учитывать и волю бейт дина, то есть более ранние постановления иудейских судов, которые уже являлись частью Устного закона. Согласно древним законоположениям последующий суд не мог отменить их, за исключением случаев, когда этот суд «превосходил (прежних судей) мудростью и числом» (Эдуйот 1:5; Рамбам, Мамрим 2:2).

Мудрецы также не должны были вводить законы, которые для большинства народа были нежелательны и трудновыполнимы. То есть, принцип — «никакой закон не может быть навязан обществу, если он неприемлем для большинства» (Авода Зара 36а) — обязывал законодателей и судей сверяться с мнением общества.

Кроме того, в целях обхода установленных Торой запретов допускалось использование юридических уловок (аарамот), которые подробнее обсудим в следующей главе.

4. Есть еще одна вариация приведенных версий. Она вытекает из запрета на письменную фиксацию Устной торы. По этой причине, якобы, ее и воспринимают как вторичный продукт, хотя она существует со времен Моисея. В мидраше (Шмот Раба 47:1) сказано, что на просьбу Моисея записать Устную тору для иудеев, Всевышний ответил: «Не хочу ее давать им в письменном виде, ибо знаю, что в будущем народы мира приобретут власть над евреями и, присвоив себе Тору, станут их презирать; поэтому только Танах даю на письме, что касается Мишны, Талмуда и Агады, то их даю в устном виде; когда народы мира поработят евреев, те останутся духовно им неподвластными». Отсюда, по мнению законоучителей, вытекало важное правило: Письменную тору нельзя передавать изустно; слова Устной торы, напротив, нельзя записывать, их можно лишь передавать из уст в уста: «Писаное нельзя читать наизусть, а устное не читают по писаному» (Вавилонский Талмуд. Гитин 60а).

Тем не менее, с течением времени Устная тора была все же записана. Появился мишнаитский кодекс. А поэтому пришлось снова вносить уточнение: «класть на бумагу было не запрещено — нельзя было именно зачитывать», поэтому вели для себя частные записи Устной Торы, «чтобы не забыть того, что уже выучено». Факты такой забывчивости в иудейской истории имелись. Например, Иисус Навин, преемник Моисея, после смерти последнего, пораженный горем, забыл сразу триста законов.

Апологеты устного закона утверждают, что Господь с целью восстановления утраченных по причине забывчивости законоположений кое-что в Торе закодировал. М. Пантелят писал: «Всевышний, давая Тору, предвидел, что некоторые детали могут быть частично забыты, а потому закодировал в Пятикнижии все учение, снабдив его правилами, пользуясь которыми можно восстанавливать забытое».

Аналогичную концепцию возникновения и развития Устной торы предложил Маймонид. По его мнению, Бог с самого начала дал Моисею «несколько правил, инструментов анализа текста, позволяющих устанавливать новые законы на основании зафиксированных письменных источников».

Итак, судя по приведенным высказываниям, Всевышний, предвидя забывчивость людей, закодировал в самой Торе как объясняющий ее Устный закон, так и правила толкования. То есть — герменевтики. И это при том, что Устная тора, сама по себе, является толкованием Закона. «Устная Тора, — писали А. Ковельман и Б. Гершович, — объяснение Писания, то есть она сама является герменевтической традицией».

Почему же к толкованиям закона понадобились еще правила толкования?

Глава 4. О правилах толкования

Искусство толкования (интерпретации) библейских текстов называют герменевтикой. Разобраться в ней непросто, но для понимания исследуемой проблемы — крайне важно. Поэтому начнем неспешное движение по запутанному лабиринту иудейской герменевтики.

Очевидно, что в Иудее, в отличие от других государств, это искусство приобрело ряд специфических черт. Они проистекали из фундаментального положения о неизменности древнееврейского закона и о его божественной природе. Это обязывало любую жизненную ситуацию, нуждавшуюся в правовом урегулировании, каким-то образом искусно адаптировать и увязать с Торой, ее повелениями и запретами. От иудейских законоучителей требовалась особая изобретательность и правовая изощренность в работе по сглаживанию противоречий между древними законами и реальной жизнью.

Необходимость толкования, как правило, объяснялась неясностью или неконкретностью тех или иных законоположений, хотя цели законотворчества были зачастую совсем другими. В ЭЕЭ прямо сказано, что «главным мотивом, побудившим законоучителей заниматься толкованием библейских текстов, притом иногда в полном несогласии с их буквальным смыслом, были изменения в укладе жизни и в социально-экономических условиях существования». К этому важно добавить, что Л. И. Каценельсон, автор статьи «Интерпретация» в ЕЭБЕ, в качестве одной из причин, обусловивших необходимость толкования библейского текста, прямо называет следующую: «Интерпретационные ограды вокруг закона».

Существует несколько классификаций приемов и методов толкования библейских текстов. Мы уже упомянули мишну и мидраши, которые относят к основным методам толкования Закона. При этом, в мишне не содержались отсылки к Пятикнижию и не объяснялись причины, по которым та или иная правовая норма была сформулирована. Метод же мидраша позволял объяснить — «каким образом на основании библейских стихов или слов могут быть выведены те или иные законы, и как эти законы должны применяться на практике».

Мидраши как источник еврейского права, по мнению таких авторитетных ученых, как Л. Шиффман и М. Элон, возникли первыми. Самые ранние примеры применения метода законодательного мидраша встречаются уже в книгах Ездры и Неемии. Так, в книге Неемии описывается как тринадцать помощников Ездры (они перечислены поименно) и левиты «поясняли народу закон…, и читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование» (Неем. 8:7—8).

В Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (далее — ЭСБЕ) методы толкования Закона фарисеями классифицированы, исходя из другого критерия: диалектический метод (метод логических формул) и метод введения символических фикций. Применение первого метода авторы словаря проиллюстрировали на примере закона о буйном (строптивом) сыне, которого родители могли подвергнуть в судебном порядке смертной казни. Путем расширительного толкования фарисеи превратили это законоположение «в мертвую букву». Как удалось этого добиться? Путем дополнения законоположения целым рядом уточнений: оба родителя должны быть живы, здоровы, достойны друг друга, не страдать каким-нибудь уродством, обладать одним и тем же тембром голоса и т. п.

Толкование посредством введения фикций показано на примере субботнего года. В этот год закон предписывал аннулировать долговые обязательства с тем, чтобы не допускать порабощения неимущих (Втор. 15:1—11). Однако с течением времени этот древний закон стал тормозить развитие торговли. Тогда мудрец Гиллель придумал прием, именуемый «просбол». Он позволял сохранять займы путем их номинального хранения в общественной казне. Кредитор в конце шестого года подавал в суд заявление, фиктивно передавая причитавшуюся ему сумму в эту казну. А поскольку субботний год аннулировал долги только частным лицам, но не общественным учреждениям, то таким образом сохранялась возможность взыскать долг по истечении субботнего года.

Кроме методов толкования Закона с помощью логических формул и юридических фикций, можно выделить еще несколько. Это метод аллегорического толкования, получивший распространение в александрийской диаспоре. Кумраниты применяли метод, называемый пешарим, в соответствии с которым древний библейский текст использовался в качестве иллюстрации к современным для комментатора событиям. При этом, толкователи исходили из убеждения, что все библейские тексты относятся к «последним дням» и считали, что они живут как раз в эти «последние дни». Известны также методы истолкования библейских текстов посредством расшифровки, использовавшиеся в каббалистической традиции.

Правила герменевтического толкования текста Пятикнижия (миддот) начали вырабатываться еще до нашей эры. Законоучители придумывали различные формулы логического толкования библейских текстов, что позволяло им корректировать Закон, изменять его смысл и даже обосновывать прямо противоположные законоположения. Число этих правил постоянно возрастало — от семи миддот Гиллеля до 613 правил, составленных в XIX веке известным волынским раввином Мальбимом.

Гиллель сформулировал свои знаменитые семь миддот во второй половине I века до н. э. Он выводил умозаключения «от менее важного к более важному (и наоборот); на основании аналогии; на основании контекста и др.».

Рабби Ишмаэль в первой половине II века н. э. развил идеи Гиллеля и расширил число миддот до тринадцати. Вот начало его барайты: «Существует тринадцать правил толкования Торы: (1) Закон, сформулированный в Торе по поводу определенного случая, может быть распространен на другой случай, если тот дает еще большие основания для применения этого закона. (2) Если в двух местах Торы встречаются одинаковые слова и выражения, то сказанное в одном отрывке имеет отношение и ко второму…».

Профессор И. Н. Корсунский в своем труде «Иудейское толкование Ветхого Завета» на конкретных примерах показал, какие законоположения выводились с помощью этих правил: наказание за серьезное преступление не может быть меньше, чем за менее тяжкое (прав. 1), закон относительно общих случаев верен и в конкретных (правила 3—7), из общих случаев имеются исключения (правила 8—10), но не всегда (прав. 11) и т. п. «В основе такого подхода — писал богослов — лежит убеждение в абсолютном авторитете устного закона, якобы восходящего к самому Моисею, что послужило причиной развития идеи о том, что каждое слово в Писании могло иметь до нескольких сот тысяч смыслов, которые можно извлечь из буквального значения слова, игнорируя при этом ближайший контекст фразы».

Важно отметить, что приведенные приемы герменевтики позволяли не только смягчать (о чем широко известно), но и ужесточать (отягощать, устрожать) правовые предписания Моисеева закона.

Обратимся лишь к первому и наиболее часто применявшемуся правилу Ишмаэля (кал ва-хомер) — умозаключение от менее сложного (кал, буквально «легкий») к более сложному (хомер, буквально «отягощение»). Кал ва-хомер можно перевести и как — «тем более». Суть этого правила как раз и заключается в этих словах. То есть, если в простой ситуации предписано следовать определенным правовым нормам, то уж тем более эти нормы должны применяться в более серьезных ситуациях. А это — один из путей для отягощения. В подтверждение «шаткости выводов, получаемых на основании Кал-ва-хомер», приведу пример из ЕЭБЕ: «напр., совершены два преступления: менее важное — А., и более важное Б.; за преступление А. сама Библия налагает наказание, и вот строится Кал-ва-хомер: если менее важное преступление А. подлежит данному наказанию, то тем паче подлежит этому наказанию более важное преступление Б. Но этот вывод был бы абсолютно верен лишь в том случае, если бы можно было доказать, что преступление Б. важнее во всех отношениях, что почти никогда невозможно, так как всегда можно отыскать в преступлении А. такую сторону, с точки зрения которой оно окажется более важным, чем Б.».

К сказанному добавить нечего. Если же поставить вопрос — почему появились правила толкования? — то ответ представляется очевидным: потому что между законоучителями возникали споры и дискуссии. Их надо было ограничить конкретными рамками, определить пределы, преступать которые недопустимо.

М. Пантелят в этой связи поставил два сложных вопроса и сам попытался дать на них ответы. «Пришло время коснуться — пишет он — самого непростого вопроса в области Устной Торы, который зададим в такой форме: «Если все дано на Синае, откуда возникают споры?».

Как же он отвечает на этот вопрос? Вначале раввин подчеркивает, что большинство споров касалось не синайских законов, а постановлений и указов мудрецов, которые имели разное мнение «о необходимости вводить тот или иной запрет или о способности предлагаемой „ограды“ предохранить от непреднамеренного нарушения закона».

Между тем, второй вопрос М. Пантелята все же касается споров, возникавших по поводу законов Торы, а не постановлений мудрецов. «Как понять, пишет он, что путем голосования в Санхедрине (в Верховном суде — авт.) принятое большинством мнение получало статус воли Б-га? Более того, оставалась возможность дополнений и исправлений, когда в следующем поколении новое, повторное голосование могло изменить прежнее решение, и тогда уже оно, новое толкование, считалось волей Б-га. Воля Б-га, которая меняется от поколения к поколению?!»

Ключ к пониманию ответа на этот вопрос, по мнению раввина, можно найти в талмудическом трактате Эрувин: «Два с половиной года продолжался спор между школами Шаммая и Гиллеля. Решался вопрос, по чьему мнению следует установить галаху. Пока не раздался голос с неба: и те (мудрецы), и другие (произносят) слова Живого Б-га! Но галаха — по мнению школы Гиллеля!» (Эрувин 13б).

Мнения о том, когда именно раздался «небесный глас», разнятся. Так, согласно гемаре к Мишне (Берахот 1:4) один раввин утверждал: «Небесный глас снизошел в Ямнии», то есть во II веке н. э. Между тем, ряд ученых и богословов не без оснований полагают — названное правило о том, что «оба мнения — суть слова Бога» впервые сформулировал сам же Гиллель. А предписание о том, что галаха следует мнению последнего, было установлено позже — его внуком Гамалиилом I.

Поэтому, вероятно, еще до суда над Иисусом сложилось правило, что в спорах, связанных с толкованием законов Торы, мнения и той, и другой школы (стороны спора) признаются истинными, исходящими от Бога. И это при том, что такие мнения могли быть прямо противоположными. М. Пантелят писал, что Всевышний произнес это повеление, поскольку заранее предвидел разноголосицу мнений — «в силу ограниченности человеческого ума». Ну а поскольку для практического применения закона был необходим однозначный вывод, то «полномочия выбора одного из двух правильных мнений Тора передала Санхедрину», то есть суду. Поэтому М. Пантелят и вынужден был констатировать: «Получается, что воля Б-га в каждом поколении может интерпретироваться в соответствии с решением Санхедрина».

Еще один упомянутый нами метод толкования — путем юридических фикций — тоже мог служить (вопреки устоявшемуся мнению) не только для смягчения Моисеева закона. Бывало и наоборот.

Фикция — это неверное утверждение, которое, однако, не отвергается, поскольку способствует преодолению возникших проблем и трудностей. Юридическая фикция — то же самое, но в области юриспруденции. Фикция создавала видимость исполнения закона, тогда как, по сути, этот закон нарушался.

Названный прием часто встречается в Талмуде и именуется там — «аарамот» (уловки). Х. Шиммель писал, что нередко уловки применялись не для защиты Закона, а как средство, «позволяющее преодолевать какое-то затруднение или помогающее сохранить неизменной букву закона, но модифицировать его применение».

Цель таких уловок вырисовывается из рассуждений раввина Х. Шиммеля в разделе его книги, название которого говорит само за себя — «Аарамот, действующие в обход Закона».

Свой ответ на вопрос — «почему мудрецы разрешили эти приемы?» — Х. Шиммель обосновывал принципиальным отличием Торы от других законодательных систем, непостижимостью для простых смертных целей и духа ее законов. Между тем, из его рассуждений становится понятным, что цели, преследуемые законоучителями, оправдывали применяемые ими средства. А вот сам Закон не определялся его целью: «…Даже там, где подоплека закона ясна, мудрецы утверждают, что закон не определяется его целью… они считали, что нельзя ставить закон в зависимость от его цели». Цель любого закона вообще-то всегда направлена на разрешение возникшей в обществе проблемы, которую можно снять путем принятия закона. Но «поскольку в большинстве случаев цель законов Торы неочевидна, остается лишь один выход: давать закону строгую трактовку». А далее Х. Шиммель приводит примеры, «когда закон толкуется в самом строгом значении, даже за рамками аарамот».

Г. Грузман, проанализировав высказывания Х. Шиммеля, отмечал: «Субъективизм мудрецов („собственное понимание сути закона“) не имеет ничего общего с индивидуальностью личности, а исходит из фарисейской предвзятости, опосредованной фарисейской формулой „закон ради закона“. …помимо „духа“ закона существует „дух“ законодателя и именно субъективный дух фарисея использует методический приём аарамот, чтобы в потребный момент избавиться от господства закона для удостоверения господства законотворящих раввинатов». О том, что это именно так, наглядно свидетельствуют итоговые выводы крупнейшего еврейского правоведа М. Элона. Он выделяет следующие правила и руководящие принципы законодательной деятельности мудрецов галахи, которыми руководствовались иудейские суды:

а) Суд может исключить что-либо из Торы указанием о «пассивном нарушении» заповеди (шев вэ-асе), то есть «суд вправе постановить, что некую конкретную заповедь, которую закон Торы обязывает исполнить, исполнять не следует».

б) Суд может наказывать не по Торе, причем даже в тех случаях, когда отсутствовали достаточные доказательства (имелись «только косвенные свидетельства») и не было «предупреждения, требуемого по закону Торы».

в) Суд вправе в качестве временной меры «выносить постановления, содержащие в себе отмену закона из Торы» (кум вэ-асе), исходя из «веления времени», с тем, чтобы оградить людей от преступления и «вернуть многих к соблюдению заповедей».

г) «Суд может при особых обстоятельствах отменить закон Торы… если в этом есть «причины, смысл и основание».

Конечно, эти руководящие принципы в своем окончательном виде утвердились значительно позже суда над Иисусом. Но упоминание в приведенных нами примерах имени Гиллеля как одного из разработчиков правил и методов толкования Законов путем логических формул и юридических фикций является убедительным свидетельством того, что суды (бейт дины) стали вершить правосудие «не по Торе» задолго до суда над Иисусом.

Во второй части книги мы более подробно расскажем о том, как, благодаря законотворчеству фарисеев, синедрион получил возможность вершить правосудие «не по Торе»; как, руководствуясь правилами герменевтики, фарисеи ужесточали Закон, а также о том, как из одного предписания Торы, касавшегося соблазнителей или обольстителей, мудрецы вывели сразу несколько чрезвычайных законов, существенно расширивших диапазон судейского усмотрения. И одновременно — урезавших процессуальные гарантии от недопущения судебных ошибок. Предписание это следующее — «не соглашайся с ним и не слушай его, и не щади его, и не жалей его, и не прикрывай его, но убей его» (Дварим, 13: 9,10 или Втор. 13:8,9).

В процессе анализа законов, выведенных из этого стиха, исследователь найдет следы применения сразу нескольких правил герменевтики — и умозаключение от менее сложного к более сложному (первое правило Ишмаэля), и применение аналогии (второе правило), и построение общей посылки для двух и более законов (третье правило) и т. д.

Вместе с тем, в текстах чрезвычайных законов можно обнаружить использование приемов и методов, которые вообще с трудом поддаются привязке к каким-либо правилам. Ведь правила герменевтики Гиллеля и Ишмаэля не охватывали всех методов и приемов, использовавшихся законоучителями. А главное — они не имели законодательного статуса, то есть не были обязательными для исполнения. М. Элон справедливо отмечал, что разные методы интерпретации, применяемые в те годы иудейскими мудрецами, могли «привести к различным судебно-галахическим решениям» и до конца периода таннаев (первая половина III века н. э.) не существовало каких-либо руководящих принципов законотворчества и не проводилось дискуссий «о границах права выносить постановления».

Таким образом, руководствуясь вышеописанными правилами, законоучители в течение многих лет целенаправленно сооружали вокруг Торы плотный частокол «послесинайских» законов. В том числе — чрезвычайных. И эти законоположения, выведенные путем разного рода юридических уловок и законотворческих ухищрений, нередко противоречили как духу, так и букве Моисеева закона. Поэтому Иисус и обличал фарисеев и книжников: «вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого» (Мк. 7:8); «вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего» (Мф. 15:3).

В «предании человеческом» нам и предстоит искать следы чрезвычайного закона.

Глава 5. Чрезвычайный закон: что это такое?

Уголовное законодательство любого государства (и Иудея в этом смысле не была исключением) состоит из норм материального и процессуального права. Первое содержит юридические нормы, в которых устанавливаются основания и пределы ответственности за конкретные преступные деяния. Второе — закрепляет формы, необходимые для осуществления первого, то есть процедуру судопроизводства. Так вот, с точки зрения материального права чрезвычайные нормы определяли круг деяний, подпадавших под особый правовой режим их рассмотрения. А с точки зрения процессуального права — детально регламентировали этот особый порядок судопроизводства. Собственно, под чрезвычайным правом (в узком смысле этого слова) прежде всего и понимается особый правовой режим рассмотрения дел. Он многократно вводился в разных странах при возникновении чрезвычайных ситуаций, в военное время, в период революций, установления диктаторских режимов и т. п. Его наиболее характерная черта — существенное ограничение или вообще аннулирование процессуальных прав и гарантий личности.

Во второй части книги мы подробнее поговорим о содержательной стороне чрезвычайных норм. И увидим, что значительную их часть составляли близкие по своей правовой природе составы преступлений, посягавших на единобожие. Это идолопоклонство и богохульство. Не подлежит сомнению, что древнееврейское право относило их к числу самых тяжких и наиболее опасных преступлений. Они подрывали основу основ — веру в единого Бога. По мнению иудейских законодателей, любые формы отступничества от Него, вели Израиль к гибели, сбивали народ с истинного пути, подрывали корневую систему иудейской веры и единство нации. Поэтому в Израиле чрезвычайное право ассоциировалось с возведением «ограды вокруг Торы». А ее высота определялась в значительной степени чрезвычайной опасностью вероотступничества. И если в целом фарисейские законоучители действительно немало сделали для смягчения ветхозаветного уголовного закона, то в этом вопросе ситуация оказалось диаметрально противоположной. Ими был найден и законодательно закреплен способ, с помощью которого удалось втиснуть в узкие законодательные рамки многообразные проявления различных отступлений от иудейской веры. Все эти отступления стали квалифицировать как богохульство или идолопоклонство.

Приведу один лишь пример. Моисеев закон рассматривал нарушение субботнего отдыха как самостоятельное преступление, предусматривая за это побиение камнями (Исх. 31:14). Судя по приведенному в книге Числа рассказу о человеке, собиравшем дрова в шаббат (субботу), речь шла о запрешении в этот день любой работы (Чис. 15:32), в том числе приготовления пищи (Исх. 16:22—28). Когда же на исторической сцене появились фарисеи, они пошли значительно дальше, обосновав положение о том, что иудей, нарушивший шаббат, считается нарушителем и других божественных заповедей. На этом основании тех лиц, которые публично отвергали субботу, Устный закон приравнял еще и к идолопоклонникам (Хуллин 5а). В свою очередь, идолопоклонство многочисленными правовыми нитями оказалось привязанным к богохульству.

По большому счету, все книги Пятикнижия представляют, как отмечал А. Гумеров, свод «законов, связанных с нарушением первой заповеди — любить Бога». Это первооснова и фундамент иудейского права. А под идолопоклонством стали понимать все, что этот фундамент подрывает. И в первую очередь — отказ от веры в Бога Яхве и поклонение «иным богам». Идолопоклонство, по-еврейски «авода зара» — «чуждая служба».

У современного читателя идолопоклонники, прежде всего, ассоциируются с лицами, поклоняющимися языческим истуканам. Но в иудаизме это понятие с древнейших времен рассматривалось в более широком контексте. В Устной торе утвердилась концепция, согласно которой идолопоклонством считалось не только служение любому другому божеству, помимо Яхве, но и отступничество от него в любой форме. М. Пальмов писал: «Священные писатели называют его (в приложении к еврейскому народу) заменой истинного Бога идолами, забвением и оставлением Господа, уклонением от Него, изменою и отступлением от Него и др.». В то же время, измена Богу рассматривалась законниками как богохульство.

Надо подчеркнуть, что фактически для иудеев (а позже и для христиан) идолопоклонство стало альтернативным именованием не только язычества, но и любого отхода, отступничества от иудейской веры. В словаре архимандрита Никифора идолопоклонство, идолослужение и язычество определяются как тождественные понятия. Причем служение иным богам могло осуществляться не только с помощью каких-то дел, но и на словах. Еще Тертуллиан отмечал: «Нам следует помнить о том, что и на словах следует остерегаться того, как бы не впасть в идолопоклонство». О том же говорил Маймонид. В Фундаментальных законах Торы он писал, что «каждый, кто допускает мысль о существовании другого бога… отрицает основы веры», то есть отрицает целиком всю Тору. А в Законах об идолопоклонстве он еще раз подчеркнул: «Все помыслы безбожника — поклонение идолам». В этих словах отчетливо просматривается тождественность идолопоклонства и богохульства, как наиболее опасных для иудейского общества преступлений.

Между тем, в Торе не содержалось систематизированной и развернутой системы законоположений, характеризовавших идолопоклонство и богохульство. В законах Моисея не установлено строго определенного перечня конкретных правовых норм, указывавших на признаки этих преступлений. Обратившись к Закону, можно увидеть, что под страхом смерти запрещалось поклоняться иным богам, создавать кумиров, воздвигать идолов («богов литых»), делать изображения того, что на небе и того, что на земле и в воде, т.е. живой или неодушевленной твари (Исх. 20:3—6, 34:17; Лев. 26:1; Втор. 5:8); прибегать к демонам (Лев. 19: 26; Втор. 18:9–11); произносить имя Бога всуе (Исх. 20:7; Втор. 5:11), а также клясться именем Божиим, бесчестить, злословить и хулить Его (Лев. 19:12; 24:15–16).

Опираясь на эти нормы, законоучители неоднократно расширяли перечень конкретных правонарушений, которые могли, по их мнению, рассматриваться как идолопоклонство и богохульство. А. Гумеров, подробно осветивший этот вопрос в книге «Суд над Иисусом Христом», писал, что «еврейское право было не просто кодексом статей, запрещающих и наказывающих, но единой системой заповедей, предписаний и наказаний, охватывающих все стороны жизни». А из этого вытекало, что в принципе нарушение любой из заповедей Пятикнижия (раввины, начиная с таннаев, насчитали их 613) при определенных обстоятельствах и соответствующем желании можно было интерпретировать как богохульство.

Правовые нормы книги Второзаконие (Дварим), помимо простого иудея, поклонявшегося идолам (Двар. 17:2—6), выделяли еще три вида идолопоклонников: лжепророков-идолопоклонников (Двар. 13:2—6), обольстителей или подстрекателей к идолопоклонству (Двар. 13:7—12) и совратителей города (Двар. 13:13—16).

Последние три категории идолопоклонников объединял один общий признак. Эти лица, по мнению законодателя, не только сами сбились с пути, но и других призывали или подстрекали к служению иным богам. Именно этим обстоятельством объяснялась их особая опасность для иудейского общества. К таким лицам применимы (в той или иной степени) многочисленные термины, которые позже стали употреблять в Мишне, Талмуде и обширной раввинистической литературе: еретики, безбожники, зачинщики, неверующие, соблазнители, совратители и обольстители, которых, в свою очередь, начали подразделять на подстрекателей (медиахов) и искусителей (меситов).

Все эти термины не имели до проведенной Маймонидом кодификации четких критериев разграничения, обозначая разного рода отступников от иудейской веры. Пытаясь их классифицировать, Маймонид в Законах об идолопоклонстве прямо связал вероотступников, отрицавших Тору, с идолопоклонниками, сформулировав правило о том, что запрет идолопоклонства «равносилен всем остальным законам Торы, вместе взятым». Кроме того, Маймонид официально закрепил в своем кодексе действовавшее на практике с древнейших времен правило, отождествлявшее идолопоклонников из числа иудеев с богохульниками.

В этой связи заметим, что в древнееврейском праве запрет на идолопоклонство распространялся не только на иудеев. Согласно еврейской традиции этот запрет основывался на одной из семи заповедей потомков Ноя, распространявшихся на всех людей. То есть, в правовых нормах выделялись два вида идолопоклонников:

— язычники-иноверцы;

— иудеи, которые поклонялись иным богам, изменяя отеческой вере.

Последних, как раз и стали приравнивать к богохульникам. И именно в отношении таких лиц фарисеями была разработана особая процедура судебного разбирательства, которую у нас есть все основания отнести к области чрезвычайного права. Уяснить это важно, приступая к анализу правовых норм, на основании которых синедрион осудил Иисуса.

М. Пальмов писал: «Идолопоклонники всех родов неизвинительны. Но в особенности неизвинительны идолопоклонники среди евреев, находившихся под руководством Самого Бога». Идолопоклонники из своей среды причислялись к рангу богохульников как бы автоматически. В те годы это была аксиома, не требовавшая разъяснений. Идолопоклонник, как предписывала Тора, это тот, кто «сбивает тебя с пути», призывает «служить богам другим» и намерен «оттолкнуть тебя от Всевышнего». Богохульник — тот, кто хулит или отрицает истинного Бога, сбивая опять же таким образом иудеев с пути и отталкивая их от Всевышнего. В любом случае и тот, и другой — отрицатель Торы, а значит, вольнодумец, обольститель, соблазнитель, искуситель или подстрекатель против истинной религии.

Чтобы понять, насколько к этому времени изменилось правосознание законоучителей (по сравнению с Моисеевым временем), достаточно напомнить, что богохульство как состав преступления в Девтерономическом кодексе (и вообще в книге Дварим/Второзаконие) прямо не упоминается. Лишь в книге Левит можно найти правовые нормы, запрещавшие бесчестить имя Бога (Лев. 19:12), «злословить Бога» и хулить его имя (Лев. 24:15–16).

Самые, пожалуй, подробные толкования об идолопоклонниках и богохульниках даны Маймонидом. В XII веке он провел кодификацию иудейского права, завершившуюся написанием четырнадцати книг. И в первой же из них, именуемой книгой «Знание», Маймонид сгруппировал все «Законы об идолопоклонстве и нееврейских обычаях», где четко прописал законоположения о тождественности идолопоклонников и богохульников. Маймонид однозначно поставил знак равенства между этими преступлениями, причислив, заодно, к числу идолопоклонников и всех христиан («Христиане являются идолопоклонниками», пункт 9:4). Более того, Маймонид изложил причины, по которым таких преступников с давних времен судили в особом порядке (то есть на основании норм чрезвычайного права), что собственно и составляет предмет нашего исследования.

То, что идолопоклонство является наиболее широким по охвату различных деяний составом преступления, включавшим и богохульство, осознавали не только иудейские законоучители, но и христианские богословы. Тертуллиан, например, писал: «Идолопоклонство — главное преступление рода человеческого, наивысшее прегрешение мира, единственная причина Страшного Суда. Ибо всякое иное преступление может быть отнесено к особой разновидности и подлежит суду под своим именем, в случае же идолопоклонства совершаются все преступления одновременно». Маймонид в Главе 2 Законов об идолопоклонстве лишь подтвердил этот вывод (пункт 2:7). А в пункте 2:10 сделал следующее разъяснение: «Тот, кто служит идолам — как будто произносит богохульство, как сказано: „Человек, который сделает [это] без стеснения — из граждан или из пришельцев — Господа он хулит“ (Бемидбар, 15:30). Поэтому вешают труп идолопоклонника после казни, как это делают и с богохульником; и обоих казнят побиением камнями. Вследствие этого я поместил законы о богохульнике в раздел об идолопоклонстве, ведь и те, и другие отрицают основы». Здесь Маймонид имеет в виду основы иудейской религии, основы Торы.

В отношении таких лиц и был разработан особый порядок привлечения к судебной ответственности, который можно назвать экстраординарным или чрезвычайным.

Весь вопрос в том — когда это было сделано? Поиском ответа на этот непростой вопрос атор и предлагает заняться.

Для начала попытаемся вычленить из упомянутых библейских тестов, изложенных в книге Дварим/Второзаконие, те правовые нормы, которые носили процессуальный характер (описывали процедуру расследования, суда и исполнения приговора).

Закон предписывал:

— не проявлять снисходительности к идолопоклоннику (не слушать его, не щадить, не жалеть, не покрывать) и подвергнуть его казни первым (Двар. 13:9—10);

— тщательно проводить дознание (расследовать и расспросить хорошо) среди жителей города, совращенного в идолопоклонство (Двар. 13:15—16);

— тщательно проводить дознание в отношении лица, подозреваемого в обольщении (меситизме), и в случае, если факт совершения преступления подтвердится в суде (по словам двух или трех свидетелей), — казнить его у ворот путем побиения камнями (Двар. 17:4—6).

Вот собственно и все. Анализ этих процессуальных норм не дает исследователю оснований для выдвижения версии об особом (упрощенном, чрезвычайном и др.) порядке рассмотрения дел этой категории. Иная картина открывается в Устной Торе. На этом огромном правовом поле взращено более 60 трактатов. И во многих из них можно найти правовые нормы, детально регламентировавшие (прямо или косвенно) вопросы, которые относились к идолопоклонству (= богохульству) и особой процедуре суда над ними. Есть и специальный трактат, посвященный этому вопросу — Авода Зара.

А теперь, двигаясь дальше, попробуем разобраться: когда и почему были заложены основы для создания чрезвычайного законодательства?

Глава 6. У истоков устного закона

Каковы же причины и условия для возникновения чрезвычайного законодательства?

Задержим взгляд на двух исторических событиях, которые, по мнению автора, сформировали основной вектор его развития:

1. Общеизвестно, что проведенная книжником Ездрой и иерусалимским наместником Неемией законодательная реформа привела в Иудее к расцвету законничества, заложила фундамент самоизоляционизма и нетерпимости к любым посягательствам на Тору. Собственно говоря, и появление самой Торы (в том виде как она дошла до нас), по мнению многих ученых, относится к этому же времени.

Ездру (Эзру) называют первым «книжником» (софером) и «учителем Закона». Талмуд свидетельствует, что в древние времена, «когда Тора была забыта в Израиле, пришёл из Вавилона Эзра-книжник и восстановил её» (Сукка 20а). Произошло это событие во второй половине V века до н.э..

Персидский царь Артаксеркс I (некоторые полагают, что это был Артаксеркс II) поставил перед Ездрой четыре задачи: расследовать положение дел в Иудее — «обозреть Иудею и Иерусалим по закону Бога твоего»; доставить туда пожертвованные царем и его советниками «серебро и золото» (1 Езд. 7:14—15); назначить там «правителей и судей», судить тех, кто «не будет исполнять закон» и учить закону тех, кто его не знал (1 Езд. 7:25—26).

Детали реформы, проведенной Ездрой, неизвестны. Исторические источники сообщают лишь, что Ездра ознакомил иудеев с основами забытой ими религии, провел первую кодификацию Торы и запретил браки с иноверцами. А. Мень отмечал, что Ездра настаивал на отделении членов общины от иноплеменников «с такой страстностью, будто в этом заключалась самая суть Закона».

И действительно — тема запрета на браки с иноверцами — центральная тема книги Ездры. Он называл эти браки «преступлением переселенцев», «беззаконием» и «мерзостью». То обстоятельство, что в нарушение закона «смешалось семя святое с народами иноплеменными» Ездра связывал с пленом и чужеземным гнетом (1 Езд. 9:1—15). Ездра благодарен «царям Персидским» за то, что они дали возможность восстановить дом Бога из развалин, «дали нам ограждение в Иудее и в Иерусалиме» (1 Езд. 9:9).

Почему эта проблема так волнует Ездру?

Крупнейший специалист по иудаизму Джордж Фут Мур писал, что «одной из неотложных задач религиозных вождей была борьба с примесью язычества и отступлениями от иудаизма».

Вряд ли подлежит сомнению, что Ездра считал обособление Израиля от языческого мира главным условием его спасения.

Поэтому первое, что он сделал после ознакомления народа с Торой — потребовал от иудеев развестись с язычницами (1 Езд. 10:1–14). Его решение вызвало ропот и сопротивление, в том числе среди священнослужителей. Однако Ездра, спасая, как он считал, иудеев от гибели, был непреклонен. Он учредил из верных ему людей специальную комиссию, которая в течение нескольких месяцев проводила расследование. Были составлены списки всех иудеев, заключивших смешанные браки. В этих списках оказалось более ста священников, которые должны были развестись со своими женами.

Этот и другие шаги, предпринятые Ездрой и Неемией, способствовали самоизоляции иудеев и формированию их нетерпимости к иноверцам. Естественно, у последних такие действия вызывали ответную враждебную реакцию. Автор очерка по еврейской истории В. Л. Теуш отмечал, что требование Ездры и Неемии об изгнании иноплеменных жен и родившихся от них детей «привело к усилению враждебности к евреям со стороны соседних племен».

Известный религиовед М. Элиаде писал, что реформа Ездры «привела к этнической сегрегации израильского народа и к окончательному утверждению законничества, которое отныне стало доминировать в его религиозной жизни». А. Мень добавляет, что «именно Ездра создал „ограду Закона“, которая непроницаемой стеной отделила иудейство от язычества», породил «узость сухого буквализма, фарисейское самодовольство и высокомерие». Этот «фанатичный законник окончательно превратил Израиль из нации в своего рода религиозный орден или замкнутую касту», а проведенная им «тираническими методами реформа принесет в будущем неисчислимые страдания еврейскому народу».

Между тем, авторы трактата «Пиркей Авот» с деятельностью Ездры связывают становление Великого Собрания, мудрецы которого впервые сформулировали предписание — создать ограду вокруг Торы (Авот 1:1). В свою очередь, названное собрание считают предшественником Великого или Большого синедриона — высшего органа власти в Иудее, наделенного не только законодательными функциями, но и судебными полномочиями.

Для настоящего исследования важно отметить, что ко времени Ездры и Неемии относится одно из первых четких библейских свидетельств, связанных с толкованием Закона (Неем. 8:7—8). Стоит также обратить внимание, что Неемия (в отличие от Ездры) был не только религиозным деятелем. Он являлся правителем Иехуды (Иудеи) и в силу своей должности обязан был следить за исполнением действовавших на этой территории законов, а также пресекать их нарушения и вводить при необходимости новые законоположения. Известно, например, предписание Неемии об отстранении самаритян от участия в строительстве Храма — «вам нет части и права и памяти в Иерусалиме» (Неем. 2:20). Этот его шаг, обусловленный, вероятно, тем, что Неемия не считал самаритян частью еврейского народа, способствовал дальнейшему с ними размежеванию.

2. В те же годы в Иудее начали проявляться две взаимосвязанных и постоянно нарастающих тенденции. С одной стороны, стал набирать силу процесс эллинизации иудейского общества, который с течением времени привел к его существенному преобразованию. «Знакомство с эллинской мыслью произвело в иудействе своего рода умственный переворот», который стал прологом «к эллинизации иудаизма». С другой стороны, именно в эти годы начала пробивать «себе дорогу новая идея, идея Устной торы». Вероятно, что одной из причин ее зарождения как раз и стали проявления эллинизации. Цель понятна — поставить заслон от проникновения чуждых идей в иудейскую среду. Все это послужило толчком для разработки новых законов — не только ограждавших иудеев от чуждых их вере идей, но и сурово каравших тех, кто этими идеями уже проникся и не желал от них отказываться.

Проблема, по мнению законоучителей, заключалась в том, что в самой Торе, не оказалось достаточно жестких и эффективных мер по пресечению этих явлений. Поэтому ограду вокруг Торы и начали воздвигать путем ее дополнения, то есть с помощью Устного закона.

В ЕЭБЕ сказано: «С распространением в Палестине эллинской культуры после Александра Македонского возникло опасение, что народ увлечется соблазнительными формами греческого идолопоклонства… опасность распространения среди евреев языческих обычаев и обрядов, существовавших повсюду во всем античном мире, была так велика, что законоучители не могли найти против этого никакого „ограждающего“ средства».

Они его все же нашли… Толкования законоучителей постепенно стали приобретать такой же авторитет, как и Письменная тора. То есть силу непререкаемого закона. А значит, эти толкования и дополнения стали применяться на практике, в процессе отправления правосудия. И дело Иисуса — одно из наглядных тому подтверждений.

Между тем, история появления чрезвычайных законов внутри Устной торы — это лишь малая часть более широкого и многовекторного исторического процесса. В IV — II веках до н.э. потребность в обновлении законодательства была выдвинута самой жизнью, необходимостью законодательного регулирования различных ее сторон и проявлений. И противодействие эллинизму — далеко не единственная причина активизации законотворчества.

Принято считать, что появлению Устного закона способствовала утрата иудеями родного языка по причине длительного пребывания в плену. Об этом также можно прочесть в энциклопедии Брокгауза и Ефрона: «Понадобился перевод Моисеевых книг на народный сиро-халдейский или арамейский язык, что и делали книжные левиты, сопровождавшие чтение закона переводами и толкованиями. Здесь именно и зародилось зерно так называемых таргумов и мидрашей (переложений и толкований), а также класса соферимов (книжников)». Ну а поскольку Ездру принято считать первым книжником, естественно предположить, что Устная Тора — его ровесница. Рут Сэмюэлс писал: «Со времени Эзры и так называемых „писцов“ (соферим) устная традиция развилась в отдельную область Закона и религиозного ритуала».

Впрочем, ряд серьезных ученых доказывают, что и сама Устная Тора, и представление о том, что она дарована Богом Моисею с целью пояснения глубинного смысла Письменной торы, начали формироваться несколько позже. Сохранились свидетельства того, что наиболее активно законотворческий процесс проходил во II — I веках до н.э., когда возникло и стало набирать силу фарисейское движение.

Впервые упоминание об Устном законе встречается у И. Флавия, писавшего об унаследовании фарисеями древней традиции. Однако, как отмечал Л. Шиффман, у фарисеев «нигде не встречается утверждения о том, что эти традиции были даны на Синае». В своем окончательном виде уникальная идея о том, что «неписаный закон» является второй Торой, также ниспосланной Богом, оформилась, вероятно, уже во времена таннаев, которые появились на авансцене истории как раз в те годы, когда состоялся суд над Иисусом. Л. Шиффман писал: «В какой-то момент между концом I в. до н.э. и I в. н.э. возникло представление о том, что устный закон, наряду с письменным, был дарован на Синае. …эти идеи возникли как естественный результат многочисленных попыток в период Второго Храма дать письменному закону дополнения, которые позволили бы Торе применяться на практике в греко-римскую эпоху. В фарисейско-раввинистическом иудаизме это было достигнуто при помощи «устного закона». И в эти же годы впервые приобрел осязаемые очертания чрезвычайный закон как неотъемлемая часть Устной торы.

Непосредственная причина, обусловившая его становление, коренилась, по мнению автора, не только в необходимости ограждения народа и его веры от чуждых влияний, но и в обеспечении эффективного (быстрого и сурового) судебного преследования религиозных противников, с которыми законодатель расходился во взглядах на толкование писаного закона.

В роли такого сурового законодателя выступили фарисеи. Чтобы подтвердить этот вывод, достаточно обратить свой взор на исторические события II в. до н.э.

Глава 7. Ревнители за веру — воинство Всевышнего

Начало II в. до н.э. ознаменовано завершением кровопролитной войны между Селевкидами и Птолемеями. Последствием этой войны, положившей конец вековому господству Птолемеев в Иудее, явилось опустошение и разорение последней. Иерусалим был разрушен, Храм поврежден. В стране господствовало «убеждение, что Дух угас». Люди пытались понять причины обрушившихся на них бедствий. И не случайно именно в это время на авансцене истории стали появляться религиозные движения (секты), определившие в итоге дальнейшую судьбу Иудеи. А заодно, и магистральный путь развития иудейского закона.

И. Флавий упоминает три основных течения (философских школы), которые доминировали в стране в период Маккавеев-Хасмонеев. Школы отличались друг от друга пониманием и способами применения Моисеева закона к реальной жизни. Это саддукеи, фарисеи и ессеи.

Говоря конкретнее, среди множества отличий между их доктринами выделяют два основных: отношение к свободе воли и к Устной торе.

Саддукеи отвергали Божественное предопределение и полагали, что судьба человека находится лишь в его руках; ессеи верили в абсолютное Божественное предопределение; фарисеи же считали, что все предначертано Богом, но и человек может влиять на мир, выбирая между добром и злом. Из этого вытекали разногласия в области эсхатологии: саддукеи, в отличие от фарисеев и ессеев, не верили в бессмертие души, посмертное воздаяние и воскресение мертвых.

М. Пантелят писал, что все действовавшие в то время секты (кроме фарисеев) отличались друг от друга большим разнообразием во всем, кроме одного: все они отвергали традиции Устной Торы, полученные из рук предыдущих поколений», поэтому «мудрецам приходилось не только заботиться о том, как обучить Торе подрастающее поколение, но и о том, как дать отпор мощному натиску фальсификаторов и реформаторов всех мастей».

Добавим к этому, что фарисеям приходилось давать отпор в условиях, когда их движение еще не окрепло и находилось в стадии формирования. В своем отношении к Закону оно еще не представляло монолитного единства, что не могло не наложить свой отпечаток на формы и методы их борьбы.

Первые упоминания о фарисеях (на иврите — перушим (отделенные) относятся ко времени правления одного из братьев Маккавеев — Ионатана (ок. 150 г. до н.э.). Саддукеи же, их противники, к тому времени являлись уже давно сформировавшимся течением, которое объединяло наиболее влиятельные, аристократические слои общества и храмовую элиту, склонявшуюся к умеренному эллинизму и компромиссам с иноземной властью.

Фарисеи, конечно, тоже появились не на пустом месте. В процессе зарождения протофарисейская среда была разнородной. Она включала в себя, вероятно, упомянутых соферим (книжников), выходцев из мирян и хасидеев. Последних вообще нередко идентифицируют с фарисеями, называя их наиболее радикальной группой внутри фарисейского движения. Полагают также, что хасидеи являлись предшественниками ессеев, поскольку «на восточно-арамейском диалекте слово хасидим звучит как хасайа». В «Библиологическом словаре» А. Меня сказано: «В начале II в. до н.э. появляется группа хасидов, которая противопоставила эллинофилам верность Закону. Из нее в середине II в. до н.э. вышли „товарищества“ фарисеев, ревнителей отеческих преданий, и орден ессеев».

Вместе с тем, некоторые историки, не отрицая, что упомянутые философские школы вышли из протофарисейской среды, полагают, что на их становление могли оказать существенное влияние и священники-цадокиты (протосаддукеи), часть которых влилась в состав этих движений. Так, протофарисеи, по мнению И. Р. Тантлевского, сформировались как устойчивая религиозная группа из числа священников-цадокитов и представителей интеллигенции (законоучителей и книжников), а основатели Кумранской общины (протоессеи) вышли из числа радикально настроенных священников-цадокитов, проповедовавших отрешение от мирской жизни.

Как все эти процессы соотнести с движением хасидеев — сказать трудно. Л. Шиффман писал: «Знания о хасидеях очень ограничены, и весьма вероятно (если ориентироваться на использование этого термина в позднейшей раввинистической литературе), что они являлись не настоящей сектой, а скорее просто группой благочестивых людей… Единственное, что можно утверждать, — фарисеи как одна из лидирующих политических и религиозных групп в хасмонейский период не могли возникнуть на пустом месте».

Что же представлял из себя хасидизм (на иврите хасидут — «праведность», буквально «учение благочестия») и представители этого течения — хасиды или хасидеи?

Прежде всего, надо заметить, что нас будут интересовать совсем не те хасиды, которые откололись от ортодоксального иудаизма в XII — XIII веках, изложив свои взгляды в трактате «Сефер Хасидим» («Книга благочестивых»), а позже, в XVIII веке, возродились в Подолии под руководством Бешта. Речь пойдет о неком древнем религиозном братстве, ядром которого стало, по мнению В. Сорокина, «движение тех ревнителей веры и Торы, которые ещё при Маккавеях были известны под собирательным именем «благочестивых», которые «смотрели на себя, как на людей, призванных быть хранителями и носителями традиции подлинного и чистого яхвизма».

Древних хасидеев действительно часто называют ревнителями веры. А традиция «ревнительства», судя по всему, уходит своими корнями в глубь веков. В ее основе лежала библейская заповедь, предписывавшая не сотворять себе кумира, не поклоняться и не служить ему, «ибо я Господь, Бог твой, Бог ревнитель» (Исх. 20:4—5; Втор. 5:9). То есть «ревность по Боге» заключалась, прежде всего, в бескомпромиссной борьбе с идолопоклонством. И если Бог Сам был «ревнителем», то и Своих последователей Он наделял правом ревнования.

Вероятно, протофарисеи эту идеальную модель поведения иудея-праведника положили в основу своей доктрины, полагая, что «ревнительство» применимо против любых отклонений от предписаний как Письменной торы, так и продукта их собственного законотворчества, то есть Устной торы.

В талмудических текстах, написанных последователями фарисеев, можно встретить понятие «хасидим ришоним» (ранние или первые хасиды). Их отличительной чертой были особое усердие в соблюдении религиозных предписаний, стремление к праведной жизни, называемой ревностью по Торе. Внутри хасидейского движения сложилось несколько групп, в том числе хасидеи-законодатели и хасидеи действия, которых позже (в конце эпохи Второго храма) стали называть «хасидим ве-аншей маасе». Они и представляли костяк ревнителей веры. Это были своего рода крестоносцы иудаизма — боевой отряд воинства Всевышнего, который за тысячу лет до первых христианских крестовых походов был готов отстаивать свое монопольное право на Божественную истину и вести борьбу, в том числе с оружием в руках, против богоотступничества и идолопоклонства.

Раввин А. Штейнзальц писал: «Поход воинств Всевышнего… это не война с определенным врагом, а покорение мира, лишенного святости. Цель этой кампании — покорить несовершенный мир Всевышнему и подчинить Его власти… Исполнение приказа, полученного этим воин­ством, требует верности и само­отвер­женно­с­ти, а нарушение его влечет за собой страшные последствия: «Проклят тот, кто не установит слова этой Торы, чтобы их исполнять!» (Дварим 27:26). «Установить слова Торы» — это не только повеление исполнять заповеди. «Установить» — значит сделать слова Торы основой существования. И каждого, кто уклонялся от этого, раввины, ссылаясь на Писание, называли «проклятым».

И это не просто слова. Ревнители веры — это те иудеи, которые не раз брали закон в свои руки с целью уничтожения вероотступников. Ревнители веры — авангард воинства Господа, которое богословы, как правило, отождествляют с воинством небесным. Между тем, эти воинства не всегда упоминаются на страницах Ветхого завета с положительной стороны (как в Нав. 5:13 или 3 Цар. 22:19). Так, книга Второзаконие предписывала приговаривать к смерти за поклонение «воинству небесному» (Втор. 17:3—5).

Надо заметить, что в переводе на иврит ревнители — канаим, а по-гречески это слово означает — зелоты. Смысл здесь один и тот же. Канаим — это ревнители, которые с особым упорством отстаивали Тору и иудейскую веру. А зелоты — одна из наиболее радикальных религиозных сект в Иудее, добивавшихся упразднения эллинистического влияния и свержения римского владычества.

Согласно определению, которое дано А. Штейнзальцем, ревнитель (канай) — человек, переживающий за осквернение Имени Всевышнего, ревностно относящийся к соблюдению законов Торы и возмущенный их преднамеренным и неприкрытым нарушением. Если он застает преступника в момент преступления, Тора оставляет за ним право убить нарушителя закона.

Примеры такого рода внесудебных расправ хорошо известны. Они подробно описаны еще в древнейших ветхозаветных источниках. Это истории пророка Моисея, убившего египтянина, который всего лишь ударил еврея (Исх. 2:11—12) и Финееса (Пинхаса), внука священника Аарона, лишившего жизни иудея за то, что он вступил в запретную связь с мидьянитянкой. А. Барац отмечал, что традиция не считает их преступниками: «Устная Тора квалифицирует действия Пинхаса и Моше не как самосуд, а как прецеденты, выявившие Б-жественный закон».

Библия свидетельствует: когда израильтяне в очередной раз впали в идолопоклонство и начали блудодействовать, «сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем». После этого Моисей дал указание убивать идолопоклонников. И Финеес убил на глазах всей общины израильтянина и мидьянитянку, с которой тот вступил в связь. Всего же тогда умерших «от поражения было двадцать четыре тысячи» (Чис. 25:1—13).

Комментируя этот библейский эпизод, А. П. Лопухин отмечал, что «право ревнования», которым руководствовался Финеес, «признается раввинским учением за каждым евреем в случаях опасности соблазна для народа». А обвинение в соблазне — это одновременно и обвинение в самом тяжком преступлении — идолопоклонстве.

Огромное число казненных от рук ревнителей — 24 тысячи иудеев, «умерших от поражения» — всегда вызывало сложности у толкователей Библии. И с течением времени сложилось мнение, что все они скончались от моровой язвы. Однако апостол Павел утверждал, что погибших было не 24, а 23 тысячи, и погибли они «в один день» (1 Кор. 10:8), то есть все же не от «язвы», а «от меча по приговору Моисея и судей».

В хасмонейский период правовые воззрения хасидеев-ревнителей, требовавших неукоснительного исполнения закона, нашли отражение в Маккавейских книгах. «С наибольшей полнотой, как отмечается в ЭЕЭ, воззрения хасидеев отражены в ранних пластах II книги Маккавеев». Суть этих воззрений отражает постулат: «нечестиво поступать против Божественных законов невозможно ненаказанно» (2 Макк. 4:17). То есть, нечестивец, отступивший от Торы, обязательно должен за это ответить, понести самое суровое наказание.

Еще в большей степени идея нетерпимости к богоотступникам прослеживается в Третьей книге Маккавейской. В этом сочинении рассказывается, как царь Птолемей IV Филопатор (221–203 гг. до н. э.) разгневался на александрийских евреев за то, что они отказались служить языческому богу. Он решил их умертвить на ипподроме — растоптать слонами, которых опоили вином. Однако Бог обратил слонов против царских воинов. После этого Птолемей Филопатор раскаялся и освободил своим рескриптом иудеев от всех обвинений. При этом он приказал всем «начальникам Египетским» не предпринимать «против них что-либо злое», поскольку в этом случае придется «иметь против себя не человека, но властвующего над всякою властью всевышнего Бога отмстителем за дела наши». Получив это послание, иудеи, перед тем как устроить «пиршество спасения» и отправиться на свою землю, «просили царя, чтобы те из рода Иудейского, которые самовольно оставили святаго Бога и закон Божий, получили через них должное наказание». Филопатор предоставил им такие полномочия. Иудеи «воспели „аллилуия“ и радостно отправились» на святое дело: «Всякого соплеменника из осквернившихся, которого встречали на пути, они наказывали и убивали в пример другим. В этот день они умертвили более трехсот мужей и торжествовали с весельем, умерщвляя нечистых» (3 Макк. 7:1—13). На месте пиршества иудеи поставили столб и после этого «приобрели они бо'льшую, нежели прежде, силу и славу и сделались страшными для врагов» (3 Макк. 7:18).

При чтении этой книги складывается впечатление, что авторами описанной легенды были хасидеи-ревнители, члены неформального древнеиудейского братства. Его наиболее радикальное крыло наделяло себя исключительным правом убивать во внесудебном порядке. И совсем не случайно, упомянутые зелоты (экстремистская религиозная организация, сформировавшаяся в конце I в. до н.э.) отдавали предпочтение насильственным, террористическим методам борьбы. Римляне по этой причине именовали наиболее радикально настроенных представителей этой секты «сикариями» (кинжальщиками).

Обращает на себя внимание, что обоснование «права ревнования» наиболее четко фиксируется именно в источниках II — I веков до н. э. Так, в Книге Премудрости Соломона, являющейся неканонической (второканонической) книгой Ветхого Завета, написанной, по мнению проф. П. А. Юнгерова, «египетским иудеем, жившим в эпоху Птолемеев», сказано: Господь «возьмет всеоружие — ревность Свою, и тварь вооружит к отмщению врагам» (Прем. Сол. 5:17).

Именно радикальные хасидеи, составившие, по всей видимости, первоначальное ядро фарисейского течения, начали проводить политику, направленную на то, чтобы узаконить свои исключительные, монопольные права на истинное понимание Торы путем ее дополнения и придания этим дополнениям статуса Божьего закона.

Так, возведение ограды вокруг Закона, которую сооружали хасидеи и их последователи фарисеи, свелось, в том числе и к узаконению внесудебных расправ над вероотступниками, лжепророками и идолопоклонниками.

В ЭЕЭ сказано: «В центре идеологии хасидеев стояло изучение Торы, искоренение идолопоклонства в Эрец-Исраэль и укрепление еврейского культового ритуала». А вот что говорится об этом в Энциклопедии иудаизма: «В течение всего периода Второго Храма существовали секты ревнителей, судившие своим более строгим судом, а не по общепринятым законам. Вероятно, в эпоху Хасмонеев и под влиянием ревнителей были приняты установления, относящиеся к идолопоклонству».

В связи с изложенным, есть веские основания, во-первых, говорить о том, что фарисеи действительно вышли и сформировались как религиозная партия из среды хасидеев-ревнителей. А во-вторых, связать с наиболее радикальным крылом фарисейского течения истоки появления в древнееврейском праве чрезвычайного закона. Чтобы принять такой вывод в качестве рабочей гипотезы, достаточно взглянуть на события, произошедшие в Иудее в то время, когда появились первые упоминания о фарисеях. Самое известное из них — война братьев Маккавеев с чужеземцами. Однако перепетии этой войны трудно понять, если прежде не остановиться еще на одном событии. Оно практически неизвестно. Важно сразу отметить, что эта история, связанная с гонениями на религиозной почве, не имела отношения ни к Селевкидам, ни к Птолемеям. И еще — в отличие от полулегендарной истории с пьяными слонами она основана на документах — манускриптах, обнаруженных в пещерах у Мертвого моря.

Глава 8. «Строители ограды» и бегство в Кумран

В 1947—1956 годах в одиннадцати горных пещерах, близ Мертвого моря, было обнаружено более 800 рукописей, выполненных в основном на пергаменте и содержащих древние ветхозаветные тексты и другие сочинения. Их называют свитками Мёртвого моря или Кумранскими рукописями. Сенсационность этих находок в том, что значительная часть манускриптов датируется II — I веками до н. э. То есть древность рукописной библейской традиции после обнаружения свитков была отодвинута более чем на тысячелетие в глубь веков.

Авторов большинства свитков историки идентифицируют с сектантами, близкими по своим взглядам к ессеям (далее — кумраниты), которые покинули Иерусалим в знак протеста против официальных религиозных лидеров, считая их погрязшими в нечестии.

Кумраниты вели аскетический, монашеский образ жизни и оставались строгими приверженцами Торы. Свою общину они называли Новым союзом, а себя — «сынами света» (а также — «нищими», «простецами» и др.), которым в конце времен предстоит сразиться с «сынами тьмы».

В отношениях между членами общины была установлена четкая иерархия. Кумранская община подразделялась на священников, старейшин, надзирающих и членов общины. Основной структурной единицей общины была «десятка», в состав которой входил священник.

Своего главного духовного наставника — Учителя праведности — кумраниты считали пророком и даже наделяли мессианскими чертами. С. А. Усольцев писал: «Слова Бога, реченные через пророков, хранят тайну, которую может раскрыть только тот, кто выше пророков — Учитель праведности (1Q pHab VII, 1—5). В кумранских текстах Учитель праведности очень часто упоминается в эсхатологическом контексте, и даже наделяется мессианскими функциями».

Ни в одном из свитков Учитель праведности не назван по имени. Как и его враг, некий «Нечестивый священник». Или даже — два таких священника. Пытаясь «вычислить» конкретных лиц, зашифрованных в кумранских свитках, надо учитывать, что события, имевшие к этим лицам отношение, произошли, вероятно, спустя несколько десятилетий после основания общины. А к моменту ее возникновения главным противником кумранитов и их лидера, именуемого «Мужем» («Вразумляющим»), был, скорее всего, другой человек. Он фигурирует в свитках под именем «Учителя лжи» («Человека глумления») и нередко ошибочно отождествляется с «Нечестивым священником».

Обстоятельства, связанные с созданием общины и ее борьбой с врагами, изложены в свитках в туманной, иносказательной форме. Поэтому и выдвигается значительное число версий о том, кем были на самом деле Учитель праведности, Учитель лжи и Нечестивый священник (или Нечестивые священники). При этом, практически все убеждены, что это — реальные люди, а не какие-то мифические личности.

В настоящем исследовании мы будем в основном придерживаться выводов, сделанных одним из авторитетных российских библеистов-кумрановедов профессором И. Р. Тантлевским. Хотя он и проводит порой слишком вольные параллели между жизнью Учителя праведности и Иисуса Христа, надо признать убедительность некоторых его отождествлений и обоснований хронологии описанных в манускриптах событий.

История Кумранской общины насчитывает почти три века. Однако в этой главе мы коснемся, прежде всего, причин, по которым она могла образоваться.

Большинство ученых сходятся во мнении, что основной хронологический ориентир при определении времени основания Кумранской общины изложен в знаменитом «Дамасском документе». Датировку события, относящегося к истории возникновения общины, связывают со следующим текстом: «И в период гнева, спустя триста девяносто лет после того, как Он отдал их (иудеев) в руку Навуходоносора, царя Вавилона (в 587/586 гг. до н. э.), Он призрел их. И Он произрастил от Израиля и от Аарона корень насаждения (Кумранскую общину) … И уразумели они грех свой, и познали они, что они люди виновные; но были они как слепые, как ощупью ищущие путь двадцать лет. И вник Бог в деяния их, что полным сердцем они искали Его, и Он поставил им Учителя праведности, чтобы вести их по пути Своего сердца».

Из этого и других связанных с ним текстов следует, что община, возможно, возникла: а) около 197 г. до н. э. (587 — 390 = 197); б) за 20 лет до того времени, как ее возглавил Учитель праведности. То есть у него мог быть предшественник или предшественники, которые и основали общину.

Кто же были эти люди?

Согласно древнееврейским источникам, наиболее заметными фигурами того времени являлись Антигон из Сохо — один из мудрецов начала устного периода формирования Мишны. А самыми известными его учениками были Цадок, Боэтус и первые законоучители периода пар — Иосе бен Иоэзер и Иосе бен Иоханан.

И. Р. Тантлевский считает, что предшественником Учителя праведности было лицо, фигурирующее в Кумранских рукописях (Дамасском документе и Уставе общины) под именем «Мужа», «Вразумляющего», «Обучающего», «Мудрого (руководителя)». Он основал общину, стал ее первым руководителем и являлся, видимо, автором Устава. Этим человеком как раз и мог быть Антигон из Сохо (Сохейский). А Учителем праведности, возглавившим общину через два десятилетия — один из его учеников, которого звали Цадок. Возможно, по этой причине кумранские общинники именовали себя «сынами Садока (Цадока)». То есть — последователями Учителя праведности. Между тем, есть и другое мнение. «Сыновьями Садока» кумраниты могли называть себя, поскольку их лидеры были священниками-садокитами, отколовшимися от саддукейской партии. Такого мнения, в частности, придерживался Л. Шиффман. Он полагал, что между группой саддукейских священников, основавших секту Мертвого моря, и иерусалимскими саддукейскими священниками «существовали разногласия по целому ряду вопросов еврейского закона», что и привело к бегству в Кумран. Соответственно, обнаруженный в пещерах текст «Миксат Маасе ха-Тора», который «перечисляет двадцать два правовых вопроса, по которым существовали разногласия», по мнению Л. Шиффмана — явно саддукейского происхождения. Однако в последние годы ряд авторитетных исследователей обосновали иную версию (которой и мы будем придерживаться). Они считают, что кумраниты — секта, отпочковавшаяся или вышедшая преимущественно из протофарисейской среды. Среди них могли быть и священники цадокидской линии, но в период формирования основных религиозных течений, указанных И. Флавием, они, вероятно, оказались по своим взглядам ближе к протофарисейской (а не протосаддукейской) группировке.

Как бы то ни было, но в любом случае кумранские рукописи свидетельствуют, что в самом начале II века до н.э. среди иерусалимских религиозных лидеров произошел серьезный раскол. И, похоже, что именно по этой причине, как следует из Дамасского документа, приверженцы взглядов Антигона Сохейского (будущие кумраниты) подверглись преследованиям и гонениям со стороны «общины предателей», вознамерившейся «на крови строить» Израиль. Дошло до того, что они не только подвергли своих религиозных оппонентов словесным оскорблениям, но и применили против них оружие.

Свидетельства об этом расколе можно найти и в талмудических источниках. Так, из комментариев к трактату Авот следует, что ученики мудреца Антигона из Сохо Садок и Боэт (Цадок и Боэтус) «взбунтовались против своего учителя и отошли от Торы, основав две секты — цдуким (саддукеи) и бейтусим (боэтусеи)».

В этом комментарии не вызывает сомнений лишь упоминание о расколе. Однако вряд ли будет правильным считать одного из учеников Антигона основателем секты саддукеев. Представляется, что совмещение имени этого ученика с именем первосвященника времен Давида и, соответственно, отождествление секты саддукеев с сектой цадокитов (цедуким, цаддуким), обитавшей в Кумране — довольно распространенное ошибочное мнение. Оно проистекает от сходства названий этих религиозных течений, придерживавшихся по сути разных взглядов. В этой связи следует отметить, что талмудическая традиция, согласно которой основателем саддукейства был Цадок, ученик Антигона из Сохо, давно подвергнута обоснованной критике. Причем, самими еврейскими учеными, начиная с раввина XIX века А. Гейгера. Многие исследователи кумранских рукописей тоже считают, что значительно больше оснований идентифицировать цадокитов с кумранским общинниками, не имевшими ничего общего с саддукеями.

Столь же сомнительным выглядит утверждение, что Цадок и Боэтус «взбунтовались против своего учителя» Антигона. Вероятнее, что эти ученики придерживались тогда тех же взглядов, что и учитель (оппозиционных по отношению к официально принятым в Иерусалиме) и вместе с ним ушли в Кумран. Однако позже между Цадоком и Боэтусом все же возникли разногласия. И последний основал собственную группу, известную нам под именем боэтусеев.

Кто же возглавлял гонения на религиозную группу, бежавшую в Кумран?

Это был религиозный лидер, зашифрованный в Кумранских рукописях под именами «Учителя лжи», «Человека глумления», «Проповедующего/Источающего ложь» или просто «Проповедника». И. Р. Тантлевский отождествлял его с рабби Иосе, сыном Иоэзера, из Цереды, который был лидером оставшейся в Иерусалиме протофарисейской группировки. Важно в этой связи заметить, что в Кумранских рукописях она именуется не только как «община предателей». Ее называли также «толкователями скользского» и «строителями ограды». А эти наименования, как полагают ученые, служили в Кумране как раз для обозначения секты фарисеев!

Каковы же были причины бегства в Кумран? Где проходила линия раскола?

Толкователи Талмуда не дают полных и ясных ответов о причинах религиозного бунта. Хотя и называют основную причину — разногласия в понимании Закона. Из тех же комментариев к трактату Авот можно узнать, что «мудрецы впервые в истории не смогли прийти к единому мнению по поводу трактовки определенного закона Торы (см. Хагига, 16а)». Караимский законоучитель X века Я. ал-Киркисани в «Книге огней и вышек» (Книге светил и сторожевых башен) писал, что «Цадок был первым, кто стал разоблачать (ложные воззрения) раббанитов (протофарисеев), нападая на них принародно, и он выявил нечто от истины».

Из анализа же Кумранских рукописей вытекают более определенные и конкретные выводы. Становится понятным, что религиозный раскол действительно был связан с уже известным нам словосочетанием — «ограда вокруг Торы». Кумраниты считали, что ее «строители» свернули с правильного пути, слишком произвольно (скользко) толковали Тору.

Такой вывод вытекает, прежде всего, из Дамасского документа. И. Р. Тантлевский отмечал: «Из Дамасского документа следует, что «строители ограды» «отклонились от путей праведности», отвергли «Учение», «отошли от Йехуды» (одно из самоназваний членов Кумранской общины) и тем самым «разделили Израиль». Кроме того, они «проявляя финансовую, политическую и даже военную активность», «толковали скользко», «поносили», «оскорбляли» и даже «преследовали мечом» кумранитов.

Детальное представление о причинах и истоках жесткой конфронтации кумранитов с «толкователями скользкого» и «строителями ограды» дает еще один уникальный документ — Храмовый свиток. У библеистов-кумрановедов давно сложилось устойчивое мнение, что в этом свитке «приводятся правила, отсутствующие в Библии, а во многих случаях резко полемичные по отношению к нормативным установлениям, зафиксированным в Мишне».

Разногласия, которые могли послужить причиной раскола, зафиксированы и в упомянутом сочинении «Миксат Маасе ха-Тора». Этот документ называют также Манифестом или галахическим письмом 4QММТ. Не подлежит сомнению, что позиция автора или авторов этого Манифеста существенно расходилась с позицией иерусалимских религиозных лидеров. Сам по себе этот факт уже имеет колоссальное значение для новозаветной науки.

Вряд ли стоит сомневаться, что Учение, детально разработанное Учителем праведности (спустя несколько десятилетий после возникновения общины), имело антифарисейскую направленность. Оно существенно отличалось от официальной доктрины иерусалимских храмовых мудрецов. По сути, это было учение, параллельное Пятикнижию. И, соответственно, параллельно первой паре законоучителей — Иосе бен Иоэзеру и Иосе бен Иоханану (князю (наси) и отцу суда (ав бейт дину) — в Кумране начала действовать оппозиционная пара — Цадок и Боэтус.

Первая пара, обосновавшаяся в Иерусалимском храме, осуществляла верховную власть в Иудее при помощи органа, являвшегося предшественником синедриона. Их законотворческая деятельность, сводившаеся к слишком вольному истолкованию библейских заповедей, вызвала протестные настроения со стороны будущих кумранитов. По мнению И. Р. Тантлевского, «последнее обстоятельство может объяснить, в частности, появление столь странного на первый взгляд прозвища Проповедующего ложь». Напомним, что это прозвище, возможно, получил первый наси Иосе сын Иоэзера из Цереды.

В этой связи важно обратить внимание на два взаимосвязанных обстоятельства. С одной стороны, «строители ограды», разойдясь во взглядах с будущими кумранитами, могли обвинить их в святотатстве и подвергнуть преследованиям. С другой — этот раскол мог дать толчок развитию чрезвычайного закона, призванного законодательно обеспечить репрессии в отношении кумранитов.

Суть законодательных разногласий, обусловивших противостояние, можно свести к трем основным моментам:

1. Устной торе кумраниты противопоставили свой Храмовый свиток. И. Р. Тантлевский писал: «Кумранская конгрегация зародилась в среде раббанитов, отошедших от ортодоксальной Устной торы, а в период деятельности Учителя праведности открыто противопоставивших ей свою Тору — Храмовый свиток». В этом документе руководитель кумранитов изложил свое Учение в противовес Устной торе. При этом он исходил из того, что Бог даровал иудеям две Торы, о чем прямо сказано в Дамасском документе. То есть помимо Торы Моисея (Пятикнижия) божественное происхождение приписывалось еще одной — кумранской Торе. Ее, по-видимому, отождествляли с «запечатанной книгой Торы», также упомянутой в тексте Дамасского документа и некоторых других свитках. И. Р. Тантлевский предположил, что в этом случае речь шла не о свитке Второзакония (или всего Пятикнижия), обнаруженном первосвященником Хелкией во время ремонтных работ в Храме (в 621 г. до н. э.), а о «кумранском Храмовом свитке, рассматривавшимся сектантами в качестве „книги Торы“, написанной Самим Господом Богом и данной Моисею на горе Синай» Кумраниты, вероятно, считали, что именно она предшествовала по времени своего возникновения Торе Моисея, и была им помещена непосредственно в Ковчег Завета, а не рядом с ним. И именно этой «запечатанной книгой Торы» могли владеть общинники.

2. Иерусалимскому храму, оскверненному нечестивцами, кумраниты противопоставили Святилище. Под временным Святилищем они, возможно, понимали свою общину как некий духовный храм (святилище человеческое), а после победы над «сынами тьмы» в Иерусалиме планировали возвести новый Храм, взамен оскверненного. В свитках Мертвого моря приведено его описание, которое не совпадает ни с одним из дошедших до нас описаний как Первого, так и Второго храмов. Так, в сочинении, именуемом «Новый Иерусалим» (5Q15) дано описание территории нового Храма, отличное от того, которое приведено в книге пророка Иезекииля. Около половины текста Храмового свитка посвящено подробному описанию будущего Храма, его архитектурных особенностей и внутреннего устройства. При этом детали совершенно другие. Не исключено, что авторы этих текстов «рассматривали существовавший в Иерусалиме Xрам как своего рода подделку». И. Р. Тантлевский предположил, что «при Учителе праведности среди кумранитов получает распространение доктрина, согласно которой еще до Эсхатона (конца времен) они должны были овладеть иудейской столицей и ее Храмом, перестроить их и установить в „Новом Иерусалиме“ богослужение в соответствии со своими воззрениями на этот процесс».

Если такое предположение является верным, то идея о замене Храма Святилищем наверняка была воспринята храмовыми служителями как святотатство и могла послужить первопричиной репрессий.

3. Кумраниты, вероятно, почитали основателя своей общины Антигона из Сохо как пророка. Их же противники отстаивали идею о том, что канон пророчеств уже закрыт. Поэтому один из первых практических шагов, предпринятых протофарисеями в направлении создания чрезвычайного закона, мог заключаться в законодательном обеспечении преследования Антигона как лжепророка. И. Р. Тантлевский писал: «Возможно, именно то, что кумранский Учитель дерзнул объявить себя пророком, подобным Моисею, в эпоху хаханим-мудрецов, полагавших, что пророчество закончилось в Израиле после Малахии (V в. до н.э.), и послужило одной из основных причин преследований, которым он и его паства подверглись со стороны (прото) фарисеев и их лидера — Иосе, сына Иоэзэра».

Таким образом, если исходить из предложенной И. Р. Тантлевским идентификации, Иосе (Проповедующий ложь) мог быть причастен к смерти своего учителя Антигона (Мужа, Вразумляющего). Из Кумранских рукописей следует, что последний погиб от рук «толкователей скользского» (они же — «строители ограды»). Так, в тексте 2-го Благодарственного гимна Учитель праведности, упоминая своего предшественника (возможно, Антигона), отмечал, что «толкователи скользкого» (протофарисеи) «опрокинули в яму жизнь Мужа». И. Р. Тантлевский представил убедительные обоснования того, что слово «яма» употребляется в Библии, как правило, в качестве синонима « (по) гибели» (в том числе «гибели» из-за чужого коварства»). То есть кумранское выражение «опрокинуть жизнь в яму» приблизительно соответствует русскому «свести в могилу». «Намек на смертельную опасность, угрожавшую первому руководителю конгрегации со стороны ее внешних врагов», И. Р. Тантлевский усмотрел и в тексте Дамасского документа (1:18—2:1). Из него следует, что «на заре кумранского движения представители «общины» «толкователей скользкого» «ополчились на жизнь праведного человека (вероятно, тождественного Мужу), и всеми жившими в непорочности (протокумранитами) погнушалась их душа, и они преследовали их мечом…».

Трудно сказать — была ли это судебная расправа или обычное убийство. Кумранские тексты на этот счет ничего не говорят. Более определенные выводы о том пути, который избрали фарисеи-законодатели для расправ с инакомыслящими, можно сделать лишь применительно к смерти Учителя праведности. Но на этом событии, произошедшем, вероятно, в Иудее спустя несколько десятилетий после гибели Мужа (основателя общины), мы остановимся позже. Пока же подведем краткие итоги.

Анализ рукописей Мертвого моря приводит исследователей к следующим выводам:

— возникновению кумранской общины предшествовало серьезное противостояние между религиозными группировками в Иудее;

— не исключено, что это были группировки протофарисейского толка. То есть и кумранское (цадокидско-ессейское), и фарисейское движения «зародились в общей раввинистической среде»;

— основное противоречие между религиозными лидерами Иерусалимского храма и кумранитами относилось к сфере Закона, «по-видимому, именно воззрения на закон прежде всего отличали их от других евреев того времени»;

— протофарисеи, вероятно, начали возводить законодательную «ограду вокруг Торы» еще в начале II века до н. э. При этом они «толковали скользко», а когда дошло до жесткой конфронтации — не гнушались применять в отношении своих идейных противников насилие!

Таким образом, начало II века до н.э. было ознаменовано не только завершением войны селевкидского царя Антиоха III Великого с Птолемеями за обладание Келесирией и Палестиной. В эти годы произошел внутрииудейский религиозный раскол, который не был связан с внешними событиями. Чужеземцы вряд ли имели к этому расколу отношение. Это было внутреннее противостояние, возникшее на религиозной почве. При избрании такого ракурса несколько в ином свете видится и самое известное событие иудейской истории II века до н.э. — восстание Маккавеев.

Глава 9. С кем воевали Маккавеи?

Большинство людей, знакомых с историей маккавейского восстания, ответят на этот вопрос примерно так: Маккавеи воевали за освобождение Иудеи от чужеземцев. Или — гнета Селевкидов. И конечно же — за сохранение своей религии и своего Бога, которых чужеземцы пытались попрать. Соответственно, о первопричине возникновения этого восстания говорят, что это была реакция иудеев на религиозные гонения со стороны сирийского царя Антиоха IV Епифана.

Так ли это?

Попробуем разобраться.

Трудно спорить, что имена братьев Маккавеев остаются в истории неразрывно связанными с патриотическим подъемом и борьбой за независимость. Как в иудейской, так и в христианской традиции, они являются символом несгибаемости, твердости духа и верности своей вере.

В путеводителе по Израилю читаем: «Это восстание стало ответом на политику эллинизации Иудеи, которую пытался проводить сирийский царь Антиох IV Епифан. Иудейские земли и до этого монарха испытывали значительное эллинистическое влияние, но при Антиохе IV перед евреями встал выбор — или раствориться в языческом эллинизме, утратив религию и культуру предков, или дать бой Селевкидам».

Кажется, так и было. Политика, проводимая Антиохом IV, действительно генерировала в народе протестные настроения, способствовала разрастанию движений, направленных на защиту веры. И в том числе — формированию «ограды вокруг Торы»!

Антиоха IV называют первым в истории правителем, организовавшим религиозные гонения. В ходе карательного похода, начавшегося в 168 году до н.э., он жестоко подавил вспыхнувший в Иудее мятеж. По свидетельству И. Флавия, Иерусалим был разграблен, в стране начались религиозные преследования. Антиох фактически объявил войну иудаизму. Он запретил обрезание и соблюдение субботы, издал указ о прекращении богослужений в Иерусалимском храме, превратил его в святилище Зевса и лично заклал свинью на алтаре. Тех иудеев, которые отказывались отречься от своего Бога и Торы, подвергали пыткам и затем казнили. В частности, во Второй книге Маккавеев описаны трагические истории гибели первых мучеников за веру — иудейского старца Елеазара и матери с семью сыновьями (2 Макк. 6:18–20; 7:1–2).

Об этом широко известно. Но мало кто знает о причинах мятежа, который жестоко подавил Антиох IV. А также о том, что он решился на столь крайние меры с единственной целью — остановить междуусобную резню в Иудее.

Антиох полагал, что лишь покончив с монетеизмом и религиозными культами, можно устранить первопричину всех бед, расколов и кровавых межклановых разборок, сотрясавших Иудею. Однако, он ошибся. Его стремление таким своеобразным способом стабилизировать ситуацию и остановить кровопролитие привело к обратному эффекту — восстанию под предводительством братьев Маккавеев.

Я. Изакс писал: «Антиох не предвидел, что его жестокие попытки искоренить еврейскую религию будут иметь как раз обратные последствия. Многие евреи, которые в обычное время были равнодушны к некоторым традициям и законам Торы и не всегда их соблюдали, теперь, перед лицом варварских попыток запретить еврейскую религию, укреплялись в своей вере».

Маккавеев принято относить к представителям описанных ранее иудеев-ревнителей. Автор Первой книги Маккавейской отмечал — все началось с того, что священник Маттафия из рода Хасмонеев (отец Маккавеев) возревновал «по законе, как это сделал Финеес» (1 Макк.2:26).

Сыновья Маттафии, «возревновавшие» вместе с отцом, сумели объединить иудеев, готовых с оружием в руках сражаться за свою веру, и к декабрю 164 года, одержав ряд побед над войсками Селевкидов, взяли под свой контроль почти всю Иудею. Лидер восставших Иуда Маккавей восстановил богослужение в Храме, очистив его от скверны (1 Макк. 4:36—58; 2 Макк.10:1—9). Важно отметить, что он подобрал для несения храмовой службы новых священников — «беспорочных, ревнителей закона» (1 Макк. 4:42). Это свидетельство того, что в иудейском обществе вновь начала формироваться «установка на Тору». Как отмечал Эд. Сандерс, святотатственное осквернение Храма всегда требовало исправления «заменой священников или реформированием священства».

Приведем мнение известного религиоведа М. Элиаде: «В конечном счете, кощунственное поведение Антиоха Епифания и победное восстание Маккавеев определили направление и дальнейшую организацию иудаизма. „Ревностное противостояние Торе“, воодушевившее сторонников Антиоха, способствовало появлению „ревности за Тору“ и привело к укреплению онтологии Закона. Тора была возведена в ранг абсолютной и вечной реальности, в образцовую модель Творения».

Известно, что непосредственным толчком к началу Маккавейского восстания послужило событие в поселении Модиин, описанное с небольшими расхождениями в Маккавейских книгах и сочинениях И. Флавия. Сирийские чиновники предложили Маттафии, самому авторитетному в этом поселении иудею, подать пример односельчанам и принести жертву на алтарь языческого божества. «И отвечал Маттафия и сказал громким голосом: если и все народы в области царства царя послушают его и отступят каждый от богослужения отцов своих, и согласятся на повеления его, то я и сыновья мои и братья мои будем поступать по завету отцов наших. Помилуй нас Бог, чтобы оставить закон и постановления! Не послушаем мы слов царя, чтобы отступить нам от нашего богослужения вправо или влево» (1 Макк. 2:19—22).

После этого Маттафия, убив сирийского чиновника и иудея-отступника, согласившегося принести «идольскую жертву на жертвеннике», бежал вместе с пятью сыновьями и своими единомышленниками в пустыню, откуда и начал вести освободительную борьбу. Девизом восстания стал призыв Маттафии: «Лучше умереть за свои древние законы, чем продолжать жить так бесславно» (Древн. XII. 6.1).

Исходя из сказанного, ответ на вопрос — с кем воевали Маккавеи? — кажется очевидным: Маккавеи воевали за независимость и освобождение Иудеи от гнета Селевкидов, за сохранение своей веры, попранной Антиохом IV Епифаном.

Между тем, беспристрастное исследование всей совокупности исторических фактов дает основание говорить, что такой ответ неполон и однобок. Причем настолько, что в результате появляются сомнения: является ли он правильным?

Историю нельзя описывать всего двумя красками — черной и белой. Стремление к объективности требует многоцветия, использования полутонов и оттенков. И если с этих позиций освещать войну Маккавеев, то беспристрастный историк должен испытывать затруднения при выборе палитры. Какая же окраска этой войны была доминирующей: национально-освободительная или гражданская? Против кого в основном применялась военная сила: против иноземцев или все же против своих сограждан?

Отвечая на поставленные вопросы, надо, прежде всего, иметь в виду, что национально-освободительная война предполагает освобождение от захватчиков территории своего государства. Иудея же в то время не являлась таковым, не существовало даже термина «Иудея». Антиох IV проводил эллинизацию в своем царстве ускоренными темпами с целью его укрепления, «чтобы все были одним народом, и чтобы каждый оставил свой закон» (1Макк. 1:41—42). И надо признать, что это ему удалось сделать. Поэтому Селевкидов можно назвать угнетателями лишь с натяжкой. А. Грушевой в этой связи заметил: «Братьям Маккавеям и их сторонникам удалось отвоевать фактическую независимость. Подобную оговорку приходится делать потому, что Иуда и Ионатан Маккавеи с формально-юридической точки зрения состояли в Палестине на государственной (селевкидской) службе».

А во-вторых, непредвзятый исследователь без труда может убедиться, что Маккавеи воевали не только против политического, налогового и религиозного гнёта сирийских правителей. Они воевали не столько с чужеземцами, сколько со своими соплеменниками. Да и самой войне предшествовали внутрииудейские события, не имевшие прямого отношения к чужеземцам. Причем, эти события не носили ярко выраженной религиозной окраски.

Историку, наверно, проще было бы объяснить возникновение чрезвычайного закона только лишь фанатичной религиозной нетерпимостью законодателя. Но тогда не совсем понятным было бы появление исключительно жестких и подчас уродливых форм этого законотворчества, противного духу и содержанию Моисеева закона.

О чем идет речь?

Исторические источники дают основания полагать, что в Иудее в первой половине II века до н.э. разразилась ожесточенная война между иудейскими родами и кланами, достигшая своего апогея во времена Александра Янная. Важно еще раз подчеркнуть, что эта война предшествовала национально-освободительному движению. Нельзя исключать, что и массовое бегство в Кумран могло быть одним из следствий этой гражданской войны. Другое дело, что в условиях теократии она не могла не окраситься в религиозные цвета. Судя по всему, отголоски подобной междуусобной войны, развернувшейся между различными кланами, проявились и в конце 60-х годов н.э., что привело к вторжению огромной римской армии в Иудею и уничтожению Иерусалимского храма. Но об этом тоже часто умалчивают при описании Первой иудейской войной (66—71 гг.). А порой реальную историю вообще подменяют домыслами. Так, Николас де Ланж (согласно аннотации издательства — «один из самых авторитетных специалистов с мировым именем») в книге «Иудаизм: древнейшая мировая религия» писал: «Одним из ключевых моментов еврейской истории было завоевание римлянами святого города Иерусалим в 70 году н. э. Храм был сожжен дотла, а десятки тысяч евреев убиты или проданы в рабство. Земля Израилева стала римской провинцией под названием Иудея и утратила последние остатки политической автономии»

В общем и в целом, вроде, все верно. Но, по сути — сразу несколько неточностей. Иудея вместе с Иерусалимом была завоевана римлянами во главе с Помпеем еще в 63 гг. до н. э., а с 6 года н.э. непосредственно управлялась римскими наместниками. Поэтому в 68—70 годах происходило не «завоевание римлянами» Иерусалима, а завершение подавления антиримского восстания. При этом, в осажденном римлянами Иерусалиме параллельно шла самая настоящая междуусобная война. Сторонники умеренных взглядов были поголовно вырезаны своими же соплеменниками-радикалами, которые затем начали уничтожать друг друга.

Однако вернемся во времена братьев Маккавеев. М. Штерн прямо пишет, что их деятельность была направлена не только на то, чтобы «подрывать авторитет Селевкидов в провинциальных городах», но и «преследовать тех евреев, которые сотрудничали с властями вне Иерусалима». Такое, собственно, и не скроешь. И. Флавий многократно свидетельствует, что на стороне Селевкидов сражалось «множество» иудеев. В одной лишь Главе 12 «Иудейских древностей» он не менее десяти раз упоминает иудейских перебежчиков, безбожников из народа и богоотступников. Так, когда Антиох Епифан организовал свой первый поход на Иерусалим, он «взял город без боя, потому что «приверженцы его отворили ему ворота». Через два года, когда Антиох, разграбив город, укрепил крепость, он оставил в ней «безбожников из народа и всех гнусных людей, которые причинили своим согражданам много бедствий» (Древн. XII.5.3). А еще через несколько лет Иуда Маккавей, изгнав из страны врагов, «перебил всех тех единоплеменников своих, которые переступили издревле установленные законы» (Древн. XII.6.4.). Когда войска Лисия дошли до города Эммауса и расположились станом на равнине, «примкнули к ним союзники из Сирии и из близлежащих стран, а также множество иудейских перебежчиков» (Древн. XII.7.3—4). Потом к Деметрию «стали стекаться многие гнусные перебежчики из иудеев, и в том числе первосвященник Алким». Войско же последнего в основном «состояло из безобразников и перебежчиков» (Древн. XII.10.1—3).

Почему же в Иудее в те годы было так много перебежчиков из своей среды? От кого и почему они бежали? И почему древнеиудейский историк отождествляет их с безбожниками и богоотступниками?

Приведенные И. Флавием факты подтверждают нашу версию о серьезном расколе в иудейском обществе. Основной его предпосылкой принято называть процесс эллинизации. На самом деле процесс этот более сложный и многовекторный. И, судя по всему, он носил не только религиозный и национально-освободительный оттенки.

Однако вначале — еще несколько слов о религиозных разногласиях. Они начались сразу после реформ Ездры. Часть иудеев ушла тогда из Иерусалима к своим единоверцам — самарянам, которые, как известно, признавали лишь письменную Тору. Возможно, именно это обстоятельство положило начало религиозному противостоянию между иудеями и самарянами, рельефно обозначившемуся в IV веке до н. э. Самаряне настаивали, что именно они — истинный Израиль, и возвели в 328 г. до н.э. храм, альтернативный Иерусалимскому, что было воспринято иудеями как вызов Закону.

В начале II в. до н.э. произошел серьезный религиозный раскол в самом Иерусалиме, следствием которого было бегство в Кумран, о чем мы уже знаем из предыдущей главы. А в середине II в. до н.э. священник Ония IV ушел со своими сторонниками из Иерусалима в Египет, где построил еще один храм, подобный иерусалимскому. И что характерно — как раз в те годы на авансцене иудейской истории впервые появляются фарисеи как уже оформившееся религиозное течение.

Между тем, уже во времена Ездры внутри иудейского общества наметился вовсе не религиозный мотив противостояния — экономические и финансовые противоречия. О «социально-экономическом расслоении общины» прямо свидетельствует Библия: «сделался большой ропот в народе и у жен его на братьев своих Иудеев» (Неем. 5:1).

Во второй половине III в. до н.э. возник серьезный конфликт между первосвященником Онией II и Птолемеем III по поводу взимания налогов. Племянник Онии (по линии матери) Иосиф, сын Товия, воспользовался тем, что Ония не выплатил вовремя подать Птолемеям и в итоге в 242 году до н.э. был назначен сборщиком налогов, сколотив на этой должности крупное состояние.

Так началось длительное противостояние между семействами Товии (товииты или товиады) и Онии (онииты или ониады). В основе этого противостояния лежали финансовые интересы и связанная с ними борьба за власть. Первых называют представителями светской элиты. Вторые — из священнического рода. Товиады, вероятно, в большей степени были сторонниками эллинизации. Вместе с тем, у нас нет достаточных оснований связывать разделение иудейской элиты на эти партии с религиозным характером разногласий между ними и проникавшими в иудейскую среду эллинистическими настроениями. Элита разделилась по экономическим причинам. И даже внутри семейства товиадов по тем же причинам развернулась самая настоящая «братоубийственная война».

По большому счету, и Птолемеи, и Селевкиды выражали недовольство по поводу нежелания иудеев эллинизироваться. С другой стороны, и те, и другие продолжали терпимо относиться к иудейской религии и даже выделяли иерусалимским священникам «все необходимое» для жертвоприношений, украшения Храма и др. (Древн. XII. 3.3). Известно, например, что Антиох III (отец Антиоха IV) и его сын Селевк IV Филопатор (брат Антиоха IV) относились к иудеям и их главной святыне с большим уважением и посылали туда богатые дары. В статье «Храм», размещенной в ЭЕЭ, сказано: «Особой щедростью отличался Антиох III, жертвовавший для Храма вино, масло, благовония, муку и соль, а также древесину для строительства и ремонта храмовых зданий. Подобно персидским правителям до него, он освободил весь храмовый персонал, включая писцов, от уплаты царских налогов… Птолемей Филадельф подарил Храму золотой стол и великолепные золотые сосуды; Селевк IV, как и другие эллинистические правители, выделил средства на регулярные храмовые жертвоприношения; Антиох III подарил двадцать тысяч шекелей на жертвоприношения…». Известно также, что в хартии Антиоха III, принятой, вероятно, около 200 г. до н. э., иудейскому народу даровалось право жить и управляться по законам своих предков.

Э. Бикерман писал: «В Иерусалиме традиционным правительством были первосвященник и его синедрион. Селевкиды ничего не изменили в этой системе и, за исключением трех лет преследований при Епифане, гарантировали священному городу соблюдение законов Моисея. Антиох III специальным указом определяет штрафы за нарушения некоторых ритуальных предписаний Торы».

Важно заметить, что товиады и ониады окончательно сформировались как противостоящие друг другу партии в первой четверти II века до н.э., то есть незадолго до маккавейского восстания. И противостояние между ними переросло, по сообщению И. Флавия, в кровавые распри тоже за несколько лет до начала восстания. При этом, в основе этого межкланового противоборства лежали претензии на обладание реальной властью, а не религиозные мотивы.

Э. Бикерман подчеркивал, что лишь после того как товиады, сохранявшие свое влияние в Иудее в течение несколько столетий, были изгнаны в 168 году до н. э. из Иерусалима «другим кланом, ониадами, они, чтобы отомстить за себя, привели в священный город селевкидскую армию». Как отмечается в словаре «Иисус и Евангелия», «Антиох сначала вошел в город как покровитель первосвященнической семьи товиидов, которые тогда были противниками ониидов».

Основопологающий мотив противостояния четко показан и в книгах И. Флавия. Это борьба за власть. Он начинает свое первое (по времени написания) сочинение «Иудейская война» такими словами: «Во время войны Антиоха, прозванного Светлейшим (Эпифаном), с Птоломеем VI за обладание Келесирией возникли распри между иудейскими начальниками: спорили же они о власти, так как ни один из них не хотел подчиниться другому, равному себе по рангу. Ония, один из первосвященников, одержав верх, выгнал из города сыновей Товии, ко­торые тогда отправились к Антиоху и просили его напасть на Иудею, предложив ему свои услуги в качестве военачальников» (Война, 1.1.1).

Между тем (несмотря на низложение первосвященника Онии и замену его на Ясона), Антиох в те годы чаще все же поддерживал ониитов и близких к ним по духу людей, оформившихся позже в фарисейскую партию. Как отмечал А. Владимиров, селевкиды оказывали поддержку «альтернативной саддукейской (храмовой) элите партии мудрецов, эволюционировавшей впоследствии в партию фарисеев и группу ессеев». Доктрина этой партии была вполне созвучной взглядам Онии III, «благодетеля города, попечителя о соплеменниках и ревнителя законов» (2 Макк. 4:2). Так что историческая палитра в те годы была, видимо, более пестрой, чем это принято считать.

Подчеркнем еще раз, гонения, организованные Антиохом, могли быть обусловлены не его изначальным стремлением провести во что бы то ни стало насильственную эллинизацию. Первопричиной его гонений было, вероятно, желание погасить внутрииудейские междуусобицы. Это была ответная реакция на резню в Иерусалиме, которую иногда называют восстанием. Чтобы не смешивать его с Маккавейским восстанием, назовем это событие, предшествовавшее выступлению Маккавеев, иерусалимским мятежом или бунтом и акцентируем внимание на том, что Антиох не имел к нему никакого отношения. Это были чисто внутрииудейские разборки.

Э. Бикерман обоснованно отмечал, что преследования Епифана и восстание Маккавеев «были результатом разногласий внутри иерусалимской знати, которая ранее поддерживала сирийское правительство». Именно борьба за власть привела к злодейскому убийству Онии III и растаскиванию храмовых сокровищ. Виновниками разграбления стали продажные первосвященники Ясон и Менелай со своим ближайшим окружением.

Хронологию тех трагических событий можно приблизительно восстановить по сочинениям И. Флавия и авторов Первой и Второй книг Маккавейских. Из них следует, что Антиох IV дважды совершал военные походы в Египет, после чего дважды разорял при содействии Менелая Иерусалим и Храм (ок. 170 г. и 168 г. до н.э.).

После первого разграбления Ония III изобличил Менелая и последний организовал его убийство. Узнав об этом, Антиох казнил убийцу — Андроника. В те же дни разъяренная толпа убила Лисимаха (брата Менелая), расхищавшего сокровища Храма. Тогда же иерусалимцы инициировали суд Антиоха над Менелаем. Но последнему удалось извратить дело, и сирийский царь казнил не Менелая, а его обвинителей.

Через два года, во время очередного египетского похода Антиоха, распространились слухи о его смерти. Они послужили толчком к мятежам в ряде городов Иудеи, в том числе в Иерусалиме, на который напали воины Ясона. Были убиты многие сторонники Менелая. Сам же он укрылся в иерусалимской крепости.

Узнав об очередном мятеже иудеев, Антиох рассвирепел и выдвинулся с войском из Египта на подавление бунта. Несколько тысяч иерусалимцев было убито. Ясон бежал в Аравию, а Менелай утвержден в должности первосвященника.

Ошибка Антиоха IV была в том, что корень всех проблем в Иудее он «усматривал в необычной религии евреев», тогда как проблемы эти были связаны с борьбой иудейских кланов за власть. Ни Антиох, ни его советники в хитросплетениях этой борьбы не разобрались.

Ясон и Менелай названы автором Второй книги Маккавейской «предателями законов и отечества» (2 Макк. 4:13—14; 5:8; 5:15). В их борьбе за власть Антиох вроде бы поддерживал Менелая. Но и по поводу смерти Онии, изобличавшего Менелая, сирийский царь сокрушался — «Антиох, душевно огорченный и тронутый сожалением, оплакивал добродетель и великое благочиние умершего» (2 Макк. 4:37).

Автор этой книги подчеркивает, что и Менелай, и Ясон, междуусобная война между которыми послужила первопричиной гонений со стороны Антиоха, были врагами граждан (2 Макк. 4:50). Ясон, напав со своим войском на Иерусалим, «нещадно производил кровопролитие между своими согражданами, не размышляя о том, что успех против одноплеменников есть величайшее несчастье» (2 Макк. 5:6). «Когда все происшедшее дошло до слуха царя, он подумал, что Иудея отлагается от него, поднялся из Египта, рассвирепев в душе, и взял город вооруженною рукою» (2 Макк. 5:11). Собственно говоря, «по книге II Маккавеев, Менелай и вызвал восстание Маккавеев, подстрекая Антиоха эллинизировать еврейское богослужение» (ЕЭБЭ).

В связи со сказанным важно заметить, что Ясон (вероятно, брат Онии III) и Менелай (вероятно, член семейства Товии), окончательно передравшиеся накануне Маккавейского восстания, похоже являлись родственниками. Так, согласно свидетельствам И. Флавия семьи Товии и Онии состояли в родстве (Древ. XII.4.2), а Ония (Хоний), Ясон (Иисус) и Менелай (Хоний) были братьями (Древ. XII:5). Когда же брат идет войной на брата — это и есть верный признак того, что эта война гражданская, а не национально-освободительная.

Следующее, на что надо обратить внимание — как Ясон, так и Менелай не являлись противниками эллинизации. Они скорее были ее сторонниками.

Таким образом, беспорядки в Иерусалиме (накануне восстания Маккавеев) начались не под антиэллинистическими лозунгами, а по вполне конкретным причинам, связанным с борьбой влиятельных кланов за власть, сопровождавшимся убийствами и разграблениями храмовой казны. Эта борьба растянулась на долгие годы. В 164 году, после смерти Антиоха IV Епифана, его сын Антиох V Евпатор казнил Менелая и назначил первосвященником Алкима. Тот начал свою первосвященническую деятельность с массовых казней законоучителей и хасидеев. И опять же, надо полагать, вовсе не из-за нетерпимого отношения к их религиозным взглядам. А. Владимиров отмечал, что в те годы «высшая священническая иерархия „богоизбранного народа“ оказалась целиком погрязшей в распрях и традиционной для жреческой элиты политической борьбе».

В этих внутрииудейских кровавых раздорах использовались все средства. И нередко привлекались чужеземцы. Такое практиковалось весь Хасмонейский период. Александр Яннай, например, безжалостно расправлялся с фарисеями с помощью наемников. Однако и его враги не раз обращались к сирийцам, и с их помощью одержали в итоге победу над Яннаем. Так, из комментариев кумранитов на книгу Наума можно понять, что сирийский царь Деметрий III Евкер (95—88 гг. до н.э.) выступил с войсками на Иерусалим по совету «толкователей скользского», то есть фарисеев. И с их помощью нанес Александру Яннаю сокрушительное поражение у города Шехем (Сихем). В этом комментарии прямо сказано: в общине толкователей скользского «не переводится иноземный меч». То есть, фарисеи использовали чужеземные войска.

Между тем, надо признать, что разделение управления финансовыми и иными властными рычагами, лежавшее в основе изначально возникшего между влиятельными семействами конфликта, объективно вело при теократическом правлении к соперничеству и за обладание религиозной властью. А процесс эллинизации, постепенно проникавший во все сферы иудейской жизни, не мог не стать катализатором, способствовавшим приданию религиозной составляющей этого конфликта особой остроты.

Важное замечание сделал Л. Шиффман. Он отмечал, что Маккавеи вели борьбу, в том числе и «в целях приобретения власти и богатства» и «эта борьба переросла в войну против Селевкидской империи только тогда, когда Селевкиды стали помогать эллинизаторам в преследованиях евреев и иудаизма».

Так с течением времени разногласия и противоречия между иудейскими кланами могли сконцентрироваться в одной плоскости — сторонников и противников эллинизации. Поэтому многие ныне утверждают, что именно на этих платформах сформировались две противоборствующие партии. Но в таком случае речь надо вести уже о других партиях — не о товиадах и ониитах, а о ревнителях веры и эллинистах. С одной стороны, хасидеи, ревнители — приверженцы иудейской идентичности. С другой стороны, решаим, нечестивцы — сторонники эллинизации Иудеи. С. Дубнов писал: «Против них (эллинистов) действовала партия правоверных под названием хасидеев (благочестивцы). Хасидеи были пламенными ревнителями еврейской веры и строгими исполнителями ее законов». Во главе хасидеев как раз и стоял первосвященник Ония III, по поводу смерти которого сожалел и огорчался Антиох IV Епифан. А Иисус, родной брат Онии, примыкал к эллинистам, переделав свое имя на греческий лад — Ясон.

Таким образом, граница, разделявшая товиадов и ониитов, не совпадала с той, которая проходила между ревнителями и нечестивцами. Среди товиадов, как уже сказано, было больше эллинистов. Онииты были ближе к благочестию. Однако и среди последних, вряд ли, преобладали ярко выраженные приверженцы чистоты и неизменности иудейской веры. Исключение составлял, пожалуй, лишь Ония III. Хотя, между тем, затяжной конфликт, завершившийся его гибелью, тоже, похоже, возник далеко не по религиозным причинам. Ония и Симон, поставленный попечителем храма, вошли в спор не из-за довольно расплывчатой причины, связанной с «нарушением законов в городе» (2 Макк. 3:4), а из-за «управления городским рынком» (именно такой перевод 2 Макк. 3:4 дан в книге ведущего мирового специалиста по раннему иудаизму Дж. Вандеркама).

Следовательно, политический ландшафт в Иудее тех лет был очень пестрым. И если исходить из того, что партийные платформы ониитов и товиадов формировались в зависимости от их отношения к греческой культуре, то надо признать, что партий или течений такого рода было не две, а три. Ревнители закона и эллинисты — это крайние полюса. Самой же большой по численности была партия умеренных. Они выступали за органичное слияние двух культур и либерализацию иудейских законов (как неизбежное следствие такого слияния). Один из ярких представителей этой партии — философ Аристобул, выдвинувший и обосновавший теорию греко-римских связей и заимствования. Надо полагать, сторонниками эллинизации являлись и многие представители династии Хасмонеев, а также их многочисленные приближённые из среды храмового священства и местной аристократии. М. Грант отмечал: «Хасмонеи не были против эллинизма вообще; их главная цель — соблюдать Закон. В том-то и состояла еще одна из иронии истории — и их режим, начав как ярый поборник чистого иудаизма, вскоре стал приобретать характерные черты обычной греческой или эллинистической монархии».

Что касается вышеописанных событий (внутрииудейского иерусалимского бунта и Маккавейского восстания против Селевкидов), то их объединяет активное участие в этих событиях хасидеев. И, вероятно, именно по этой причине разлом общества по линии религиозной обозначился более рельефно.

Поясню еще раз эту важную для нашего исследования мысль. Война периода Маккавеев являлась не столько национально-освободительной, сколько гражданской войной. Высказываясь по поводу еврейского праздника Ханука, установленного во II веке до н. э. в честь победы Маккавеев, Авраам Шмулевич справедливо заметил: «Ханука на самом деле — тяжелый праздник. Праздник победы в гражданской войне». Основная причина этой войны — борьба за власть между влиятельными кланами. На определенном этапе (в силу сложившихся исторических условий) эта борьба переросла в национально-освободительную борьбу (прежде всего, для простых людей) и религиозную войну (прежде всего, для власть имущих).