Бесплатный фрагмент - Делириум

Война

Ослепительная улыбка. Выглаженная форма. Сияющие глаза. Ты настроен решительно. Ты хочешь защищать Родину. Меня. Сына. Зачесанные каштановые волосы. Заправленные в армейские ботинки штаны. Гордо вздернутый подбородок.

Майкл смотрит на тебя с восхищением. Еще бы: в такие времена каждый ребенок мечтает отправиться на фронт, отстаивать честь страны. Он видит в тебе героя. Спасителя. Бога. Его уши еще не слышали выстрелы. Глаза не видели окровавленные тела. Руки не касались оружия. Неведение приводит его в восторг.

Завтра ваш корабль отправится в сторону боевых действий. Судно, наполненное крепкими здоровыми солдатами, которых трясет от страха и предвкушения. Половина из вас еще не знают, что больше никогда не увидят родных. Не возьмут на руки детей. Не поцелуют жен. Не обнимут родителей. И ты будешь одним из них.

Слова о том, что все будет хорошо, никогда и никого не успокаивали, так почему должны подействовать на меня? Почему ты сам в это веришь? Что вселяет в тебя такую твердую уверенность в своей безопасности? Ты не понимаешь, что идешь навстречу смерти. Ты самонадеянный самоубийца. Отчаявшееся оружие. Пушечное мясо.

Я бы столько могла сейчас сказать, столько сделать, но вместо этого просто смотрю в прекрасные карие глаза, не понимая, правда это или сон. Ты говоришь, что пора идти. Поезд живых трупов отправляется в свое последнее путешествие. Помолитесь о том, что ваши тела хотя бы найдут. Конечная станция — пустота.

Умирая в теплой постели, сжимая руку сына, последним, что я увижу, будешь ты. Твоя ослепительная улыбка. Твои сияющие глаза. Ты, так и не вернувшийся домой.

Тик-так. Тик-так. Слышишь, как уходит твоя жизнь?

— Да ладно тебе, брат, это глупо! — парень в зеленой куртке какого-то футбольного клуба разводит руками и непонимающе смотрит на меня. Кажется, его зовут Джек, но я не уверен. В этой компании все дают друг другу тупые клички. Называют себя буквами греческого алфавита.

— Глупо? Это ужасно! — а она вроде Морган. Или это фамилия? А, неважно. Все называют ее Дельтой, символом женской производящей силы. А ведь ей в пятнадцать лет поставили удручающий диагноз — бесплодие. Какая ирония судьбы.

— Нет, серьезно. Завязывай с этим бредом. Пошли, лучше в баре пива выпьем, — говорит парень с длинными волосами. Его имя я уже и подавно забыл, помню только прозвище. Его глупое греческое прозвище Бета, от которого выворачивает наизнанку. От которого начинает гудеть голова и хочется побыстрее спустить курок пистолета, удобно устроившегося у меня во рту.

— А ты чего молчишь, а? — Альфа-Джек кидает презрительный взгляд на вечно молчащего худого парня в углу комнаты. Я ничего о нем не знаю и не уверен, что кто-то знает. Он сам появился в этой компании, его никто не звал. Но даже у него уже есть кличка. Тупая мерзкая кличка, данная ему из-за маленького веса.

Альфа, Бета, Гамма, Дельта. Как же я ненавижу этих заносчивых уродов. Вечно ошиваются рядом, о чем-то спорят и указывают, как мне жить. Постоянно чем-то недовольны и никогда не упустят возможности пожаловаться на это. Но они боятся, что со мной что-то случится. Что с их Омегой может произойти несчастье, которое отразится и на их жизнях тоже.

Снимаю пистолет с предохранителя и засовываю поглубже. Руки, мокрые от пота, нещадно трясутся. Страшно, но я полон решимости. Назад дороги нет. Эта кучка идиотов о чем-то переругивается, действуя на нервы еще больше. Через открытое окно с улицы доносятся звуки природы и визг тормозов. У кого-то в комнате очень громко играет плеер. Но даже сквозь этот шум я слышу тиканье часов.

«Тик-так. Тик-так. Слышишь, как уходит твоя жизнь?» — не переставая, твердят они. Их циферблат и изогнутые стрелки будто смеются мне в лицо, напоминая, какой же я неудачник. У меня нет работы. Нет личной жизни. Нет друзей. Меня обнаружат только через несколько недель, и то если пожилая соседка учует запах гниющей плоти.

Я ничто. Омега — последняя буква алфавита. Никому не нужен. Совершенно один, оторванный от реального мира своим больным подсознанием. Если задуматься, я хотел бы быть похожим на любого из этих мудаков. Джек — успешен у девушек, у него много друзей и есть большие перспективы в будущем. Морган — дочка богатеньких родителей с престижным высшим образованием и хорошей работой. Длинноволосый — хоть алкоголик и наркоман, но хороший малый; пожалуй, единственный из всех, кто мне по душе. А тот тихоня просто потрясающе сохраняет загадочность, чем, правда, иногда раздражает. Глубоко в душе я завидую каждому из них. И это заставляет меня ненавидеть себя еще больше.

Голоса в комнате становятся все громче, все взволнованнее. Они кричат на меня, просят, чтобы я не стрелял. Умоляют прекратить весь этот цирк, вытащить изо рта ствол и сказать, что это всего лишь глупая шутка. Такая же глупая, как их греческие прозвища.

Крики. Пение птиц. Тиканье часов. Девичий плач. Депрессивная музыка в чьем-то плеере. Лай собак. Шум последних листьев. Крепкая ругань. Щелчок. Боль. Тишина.

За мгновение до того как пуля пробивает мне голову, я вижу — комната абсолютно пуста.

Я наконец-то выбыл из игры моего воспаленного разума.

Четыре угла

Если вы думаете, что ваша жизнь скучна и однообразна, — вы просто не знакомы со мной. Чувство обреченности и неспособности разорвать замкнутый круг вгоняют в тоску, и каждый день я едва подавляю соблазн залезть в петлю.

Я не помню, чтобы жил как-то по-другому, только учеба сменилась работой, атмосфера в семье ухудшилась, а в баре стали продавать алкоголь без документов. И это все, что произошло в моей жизни за двадцать восемь лет.

Каждое утро будильник поднимает меня на работу в половину девятого. Мой угол очень уютно обставлен, и покидать его абсолютно не хочется: односпальная кровать с воздушным одеялом, глубокое старое кресло с пледом и заставленный книжный шкаф — все это вкупе с приглушенным светом создает атмосферу уюта и домашнего тепла. Ну разве вам бы захотелось уходить из такого места, да еще и на нелюбимую работу?

Надев свой единственный костюм, я делаю три шага и оказываюсь во втором углу комнаты (своей жизни?) — на работе. Здесь все строго и лаконично: белый стол с кипой бумаг, старенький компьютер, шкаф для документов и большой цветок в горшке. Ах да, прямо рядом со столом стоит компьютерный стул, на котором весь день, не отходя ни на минуту, сидит мой начальник. Его работа заключается в употреблении невозможного количества кофе и порицаниях в мой адрес. Ни дня еще не было, чтобы он не повысил на меня голос. Честно говоря, я даже не знаю, как его зовут.

Рабочая смена выматывает до невозможности. Именно работу я виню в появлении седой пряди среди моих густых черных волос. Признаю, выглядит это элегантно, но совершенно не присуще моему возрасту.

С давлением в висках и горсткой оставшихся нервов я бреду домой к родителям, где каждый вечер проходит семейный ужин. Шаг. Второй. Третий. Четвертый. Мои ботинки утопают в ворсе ковра, в нос ударяет запах мяса: мама приготовила свинину «по-французски». За большим столом уже сидят все родные. Вот мой старший брат Дерек. Он важный человек в нефтяной компании и отец двух дочерей. Родители говорят, что он гордость семьи. А это моя младшая сестра Оливия. Она скоро выходит замуж и сегодня привела познакомиться своего жениха — торговца «импортными специями» с толстым кошельком. Я люблю свою сестру, но ее выбор не одобряю; это все может плохо кончиться.

Отец спрашивает, что у меня нового, и я нахожу лишь одно слово для ответа: «Ничего». Тогда он спрашивает, когда я найду себе девушку и достойную работу, и я отвечаю: «Никогда». Мать интересуется, как же я в таком случае собираюсь продолжать свою никчемную жизнь, и я говорю ей: «Никак».

Ссылаясь на сытость, я встаю из-за стола, прощаюсь со всеми и за два шага преодолеваю расстояние от родительского дома до барной стойки. Этот, четвертый угол — самый темный из всех и одновременно самый яркий. Неоновая вывеска Lebensmüde светится лилово-синими цветами; на ее фоне мелькает кудрявая голова бармена, который постоянно натирает бокалы да кружки. Он мой единственный слушатель, хотя я более чем уверен, что ему и дела нет до моего нытья.

Завидев меня, тяжело опускающегося на барный стул, он понимающе кивает и тянется за бутылками. Сегодня, как и всегда, это будет мой любимый коктейль «Смоки». Джим (так зовут бармена) трясет шейкер, попутно спрашивая меня про прошедший день. Он не услышит ничего нового. Рассказываю ему про жениха своей сестры, и он усмехается — говорит, мол, надеялся, что я их познакомлю, а теперь уже поздно. Он соглашается, когда я высказываю мнение насчет истинной работы этого парня: ну не может продавец обычных специй столько зарабатывать. К тому же, зная любовь Оливии к странным и жалким людям, скорее всего, он еще и сам эти «специи» употребляет. Говорю, что переживаю за сестру.

— Какой ты чувствительный мальчик, Томми, — Джим пародирует Турка из «Большого куша», заставляя меня улыбнуться. — Слушай, тебе надо менять свою жизнь. Я серьезно. Это не потому, что мне надоело выслушивать тебя каждый день; как ты можешь заметить, посетителей у меня не особо много, — он кивает на вечно пустые стулья за баром. — Просто мне кажется, что жить жизнью, которую ты ненавидишь, может быть опасно для здоровья. Сам посуди, печень твоя явно недолго еще протянет, да и легкие. Про рассудок вообще молчу. Ты взрослый парень, Томас, должен смекать, что к чему.

И он уходит за очередным ненатертым бокалом. Как будто в трансе, я залпом допиваю коктейль, оставляю на барной стойке деньги и через несколько шагов оказываюсь в центре комнаты. Здесь всегда и заканчивается мой день.

Я ложусь на холодный бетонный пол, и мой взгляд устремляется к висящей под потолком петле. Она висит здесь сколько себя помню, а под ней всегда стоит табуретка, но слишком низкая, чтобы я смог надеть веревку на шею. Все, что мне остается, это лежать и смотреть на единственный выход из сложившейся ситуации, на единственный луч света в моей убогой ничтожной жизни. Как хотел бы я умереть, просто задохнуться и упасть в вечную темноту, но смерть остановилась на расстоянии вытянутой руки и отказывается приближаться. Она смеется мне, обессиленному и пьяному, в лицо и неустанно повторяет, что «кто-то должен страдать, чтобы другим было хорошо». Ведь будь я счастлив, моему начальнику не на ком было бы срывать злость; Дерек и Оливия не выглядели бы так выгодно на моем фоне; Джим бы остался без работы.

Поглощенный мыслями и с камнем в груди, я проваливаюсь в сон, чтобы завтра проснуться в теплой постели и начать все заново.

Сегодня твой день рождения

Вечер. В комнате настолько холодно, что изо рта идет пар. Тусклый свет падает на твои светлые волосы, отчего кажется, будто они переливаются. Давящую тишину нарушает лишь звук капающей из крана воды. Лежишь на спине, глаза закрыты, руки сложены на груди. Такой умиротворенный, что даже будить не хочется.

Сижу рядом с кроватью, положив подбородок на руки, и любуюсь тобой. В голове роятся воспоминания. Наша первая встреча, первая улыбка, первые прикосновения, поцелуи, признания в любви… Все происходило так давно, и теперь кажется, будто мне это приснилось. Так хорошо просто не бывает. Не с нами.

Твой телефон принимается звонить, уже который раз за день. Достаю его из кармана своих джинсов. «Мама». Тяжело вздохнув, выключаю и убираю обратно. Не надо портить такой чудный момент. Я еще не успела насладиться им вдоволь.