Бесплатный фрагмент - Дай почитать…
Дай почитать
— Я прошу тебя, приезжай, пожалуйста, ко мне, мне очень-очень нужно.
— Что случилось, моя дорогая подруга? Это срочно?
— Мне нужно… мне очень нужно с кем-нибудь сейчас поговорить. Приезжай, я очень прошу.
— Может, лучше ты ко мне заедешь? Я сейчас немного занята. Да и Вика должна скоро подойти. Посидим втроём, поболтаем. У меня на этот случай бутылочка хорошего вина припасена.
— Нет, нет, нет. Приезжай, как освободишься. Я одна. Муж в командировке, Серёжка у мамы. Приезжай, как освободишься. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. С тобой. Приезжай.
* * *
— Привет.
— Привет, моя дорогая. Ну, что случилось с тобой? Рассказывай.
— Сейчас, сейчас. Раздевайся. Проходи. Проходи же скорей. Садись.
— Ну-ка, ну-ка. Посмотри-ка на меня. Это что за идиотская улыбка? Что за блеск в глазах?! Я тут еду, понимаешь ли, несусь, ловлю все штрафы и светофоры. Бросила все дела. Места себе не нахожу, всё думаю: что же случилось с моей дорогою подругой? А она встречает меня идиотской улыбкой и того гляди сейчас рассмеётся. А?
— Ха-ха-ха! Да! Как же я рада тебя видеть! Как же я рада видеть тебя! Кроме тебя, у меня никого нет! Я мне так надо выговориться, мне так надо с кем-нибудь поговорить!
— А ну-ка садись. Посмотри-ка на меня… Ты… ты… ты… влю-ю-юби-и-илась! Ты — ду-у-ура.
— Да, я дура! Я самая настоящая дура! Но я так хочу сейчас дышать и жить! Я так хочу завтрашнего дня! Я так жду завтрашнего дня!
— Кто он? Как его зовут?
— Не знаю.
— Как? Ты не знаешь, как его зовут?
— Не знаю.
— У тебя с ним… было?
— Да!
— У тебя было с человеком, которого ты не знаешь, даже как зовут?
— Да! У меня было с мужчиной, которого я не знаю, как зовут. Как же это не важно! Как же всё это не важно! Да, у меня было и будет ещё. Обязательно будет.
— Ты сумасшедшая.
— Да, я сумасшедшая. Да. Но до чего же стал вокруг другим мир. До чего же стал другим. Я только прошу тебя: никому! Никому! Я умру.
— Ты меня знаешь. Давно это у тебя?
— Да. Нет. Полгода назад. Ты мне так была нужна тогда. Так нужна. Но ты была на своём чёртовом курорте. На своём чёртовом курорте. В своём чёртовом отпуске.
— Рассказывай…
— С чего бы начать? С чего… Его рубашка… Да! Я с утра надела его рубашку. Нет! Завтрак! Он приготовил мне завтрак. Да! Нет! Я проснулась от звука на кухне, когда он готовил мне завтрак. Нет! Его руки? Нет! Нет. Нет. Нет. Не с этого. Нет. Да. Да. Вот с чего надо начать. Да. Начать надо с этого. Начать надо с того… что я — овца. Да. Я — овца. С этого надо начать…
* * *
— Можно вас пригласить?
— Это вы заказали медленный танец?
— Да. Мне понравились ваши глаза и то, что… Вы здесь одна?
— Да… Я одна.
— Часто бываете здесь?
— Нет. Я просто гуляла. Вдруг поняла, что замёрзла, и зашла.
— Гуляли? В такое время?
— Да. Мне надо было пройтись. Сейчас снова здесь станет очень громко. Трудно будет разговаривать.
— Есть выход.
— Уйти? Я хотела бы ещё немного здесь побыть.
— Человечество изобрело телефон. А затем смартфон. Можно сесть напротив и писать.
— Как вас зовут?
— Это неважно.
— Как мне вас записать?
— Запишите «20 октября».
— Почему «20 октября»?
— Потому что ещё полчаса будет 20 октября. И это ни к чему не обязывает.
— Не очень-то хотелось бы. Ну, ладно.
«А вы часто бываете здесь? Вам здесь нравится?»
«Признаться, мне больше нравится „Ужин при свечах“»
«)))»
«Вам что-нибудь заказать?»
«Возьмите вина»
«Допьём при свечах?»
«)))»
* * *
Полночь. Темно и пасмурно. Моросящий дождь. Такси. Тускло освещённый подъезд. Звон ключей. Лязганье английского замка, и вот мы уже на освещённой обещанными свечами кухне допиваем остатки вина. Ещё несколько часов назад я думала, что жизнь моя кончена и потеряла смысл. А всю свою жизнь до этого я твёрдо знала, что предложение поужинать ночью наедине с незнакомым мне мужчиной — это не для меня. Вино допито.
— Мне… наверное, надо в душ. Я… не совсем готова. Извините.
— Не извиняйся, — прошептал он ласково, нежно и настойчиво.
— Нет. Не сейчас. Ах. О боже…
* * *
Просыпаюсь от шума готовящегося завтрака.
— Это полотенце, если пойдёшь в душ. Можешь накинуть мою рубашку. Чай или кофе?
— Кофе. Крепкий.
* * *
— Я никогда не думала, что это можно приготовить так. У меня никогда не получалось.
— В следующий раз, когда я буду готовить завтрак — я поставлю тебя возле плиты и покажу, как это делается.
— В следующий раз? Следующего завтрака и столь позднего ужина не будет. Я…
— Не объясняй. Я успел разглядеть кольцо. Я только хочу, чтобы ты ещё раз была здесь. Только ты. Вот ключ, чтобы ты могла зайти, даже если меня не будет дома. Какой у тебя размер халата и тапочек?
— Я куплю сама.
* * *
Не знаю, как и почему я зашла к нему в следующий раз. Наверное, ноги сами принесли меня. Мне просто захотелось увидеть его ещё раз. Услышать его нежный шёпот, почувствовать прикосновение его рук. Прикосновение его тела. Счастье — это когда тебе просто хорошо. Просто хорошо и всё. Когда твоё сознание и ты сама растворяются в окружающем тебя мире. В небольшом уютном мирке, состоящем из крохотной кухоньки и небольшой комнаты. Мне было так хорошо, что казалось, в какой-то момент там застыну не только я в своём наслаждении им, но и застынет само время. Но, увы и ах, время как раз-таки там всегда летело неимоверно быстро, каждый раз стремительно-неизбежно приближая меня к ненавистному: «Извини. Мне пора». Он терпел краткость и торопливость наших встреч, и даже следующее обстоятельство не заставило нас расстаться, а его отказаться от меня…
* * *
— Я беременна.
— Что?
— Я беременна.
— Да? Я всегда старался быть аккуратным.
— Нет. От мужа. Я не хотела. Дом. Загородный большой дом. У родителей моего мужа есть большой загородный дом. Их гордость. И этот идиотский ритуал. Как наступают выходные — мы все едем туда. Они очень любят принимать там гостей. Часто берут с собой и мою маму. У нас с мужем там спальня на втором этаже. В тот день он выпил, и когда перед сном зашёл в спальню… Я уже почти спала… Не хотела… А потом не захотела лишний раз выходить из спальни и идти в ванну. Не хотела лишний раз встречаться взглядом с его матерью. Думала, обойдётся. Не обошлось. Скоро будет уже заметно.
— У тебя вообще дети есть? Есть. Один, — она подняла вверх указательный палец.
— Родишь ещё. Что в этом такого?
— М-м-м, — она тяжело выдохнула. — Как ты себе это представляешь? Я прихожу к тебе, встречаюсь с тобой, а внутри себя ношу ребёнка от другого мужчины. Я скоро, наверное, сойду с ума. Мне нужно с кем-то поговорить. Выговориться. Я не могу всё это носить в себе. Но и потерять наши встречи я тоже не хочу. У меня есть подруга. Один-единственный человек, которому я могу всё это рассказать.
— Ты ей доверяешь?
— Да. Это единственный человек, с которым я сейчас могу поговорить.
— А я?
— Это другое. Мне вернуть ключ?
— Нет. Я буду всегда ждать тебя. Всегда. Пусть одна встреча в полгода. Пусть один раз в год. Ты мне нужна. Когда ты родишь — первое время ты сможешь приходить ко мне с ребёнком. Кто тебя проверит — сколько времени ты с ним гуляешь. Лишь бы ребёнок не болел. Я не могу отказаться от тебя.
— Я, честно, не знаю, когда приду в следующий раз. Мне нужно переварить всё это в себе. Ты правда будешь меня ждать?
— Да, я буду ждать тебя всегда.
— Ответь мне ещё на один вопрос. Хотя впрочем…
— Говори, раз начала.
— Я… какая в постели? Я что-нибудь могу?
— Что? И такие разговоры у молодёжи сейчас в ходу?
— Всё, проехали.
— Нет, не проехали! Посмотри на меня, — он обнял её лицо, придвинул к себе и посмотрел в её глаза своим искренним открытым взглядом. — Такие вопросы не задают просто так. Послушай меня, в постели… ты самая лучшая. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. В постели ты лучше самой последней суки. Я их видел, поверь. Но ты — лучше всех.
— Правда? Я пойду, — она улыбнулась.
* * *
— Почему звонишь, почему не открыла дверь своим ключом?
— Я упала. На улице очень скользко. Но я должна была увидеть тебя сегодня. Стало просто невмоготу. Я очень хотела увидеть тебя сегодня.
— С тобой всё хорошо? Ты как-то тяжело дышишь.
— Боюсь, что нет. А! Нет, не хорошо. Вызывай скорую.
— Что?
— Началось. Я… я сейчас рожу. А-а-а-а!
— Алло, скорая?! Женщина рожает! Запишите адрес.
— Роды какие?
— Что?
— Роды какие? Первые, вторые?
— Втор… Тре-е-е-етьи! А-а-а! Быстрее! А-а-а!..
* * *
— Последние дни не могла найти себе места. И всё-таки вырвалась сегодня. Ты купил кроватку. Специально для нас?
— Для кого же ещё? Чтобы ты спокойно могла провести здесь несколько часов.
— Да. Я так и сделала сегодня. Погода хорошая, можно нам и погулять пару лишних часов. Подожди-ка, вроде проснулась. Дай я покормлю.
— Самая прекрасная картина мира: мать кормит своего ребёнка грудью.
— Иногда мне кажется, что я родила её от тебя. Мне так гораздо приятнее думать.
— Может, и к лучшему, что это не так. То, что происходит с нами сейчас, не сможет продолжаться долго. Ребёнок начнёт подрастать и понимать. Да и отпуск по уходу за ребёнком не может продолжаться бесконечно.
— Буду пользоваться моментом. Может, лучшим моментом в моей настоящей жизни. Завтра мы опять на выходные уезжаем за город. Конца и края не видно этим поездкам. Как мне всё это надоело.
— На все выходные?
— Да. И маму мою тоже берут с собой.
— Напиши мне хотя бы раз. Я буду скучать.
— Напишу.
* * *
— Ну что, шмара?! Вот я и поймала тебя! Чувствовало моё женское сердце, что здесь что-то не так. Давно чувствовала! А ну-ка идите все сюда! Посмотрите! Даже ведь переписку не удаляет, шалава! «Спокойной ночи. Я тебя очень сильно люблю. Жду ту минуту, когда снова смогу прикоснуться к тебе». Сынок, иди сюда! Посмотри, с кем ты живёшь! Может, ты и дитя нагуляла?!
— Ребёнок вашего сына. Можете проводить ДНК.
— Чувствовало моё женское сердце! В прошлый раз, когда к вам заехала, специально думаю, дай-ка не буду к ней звонить. Пять часов её не было дома. Пять часов (!) она гуляла с ребёнком! Это в проливной-то дождь! Кто он, шалава?! С кем ты спуталась?!
— Не знаю.
— Дочка, что же это такое?! Ну ничего же у тебя никогда ни с кем не было. Ну не было же. Это же просто слова, да? Ну давайте я извинюсь за неё. Ну не было же ничего, а, дочка?
— Было. Не надо извиняться, мама. Отдайте мне мой телефон.
— На, возьми, проститутка. Как жить-то после этого будешь?
— А вот после этого я же как-то живу, — она повернула экран телефона к свекрови.
— После чего этого?
— Вот после этого. Это аудиосообщение, которое мне прислала моя… моя знакомая Вика 20 октября два года назад. Вы же её знаете?
— Чё ты дурочку-то валяешь! Конечно, знаю! Вполне приличная девушка. Конечно, знаю. Вы же все одной компанией выросли, в нашем доме собирались. А тебя, дрянь, в этот дом взяли. Обули, одели.
— Ради бога, ради всего святого, извините её! Ради ребёнка.
— Не надо извиняться, мама. Послушайте:
«Ну, что, слушаешь меня?! Слушай! А твой муженёк вчера был у меня и сегодня будет! Понятно, овца? И всегда будет со мной. А знаешь, что он про тебя говорит? А его записала вчера. Записала в постели! Хочешь послушать?! Послушай.
«Тебе хорошо со мной? — Хорошо! Ты же знаешь! — Лучше, чем дома? Лучше, чем с ней? А почему? — Да она, если честно, уже сколько лет, как вместе живём, ляжет, как бревно, и лежит. И что с ней делать, я даже не знаю. А с тобой классно, здорово! Аппетитная ты у меня, сладкая».
Услыхала, овца?! Скромняжка наша! Забеременеть смогла от него?! Забрать смогла его у меня?! А трахаться не научилась?! Так вот вначале трахаться надо было научиться! А потом брюхо отращивать! А он всегда будет бегать ко мне! Запомни! Потому что ты овца и бревно! Ты — овца, запомни!»
— А теперь запомни ты, «сынок», я умею трахаться! И делаю это лучше последней суки! Но тогда, когда меня трахают. Трахают МЕНЯ, а не мою подругу. Понял?! А теперь пошли все из комнаты вон — я буду кормить ребёнка.
* * *
— Можно я зайду и посижу рядом с тобой?
— Можно. Ты можешь делать всё, что захочешь. Можешь разводиться, можешь делать экспертизу ДНК, можешь выгнать меня. Можешь делать всё, что захочешь. Но сейчас, прошу, не трогай меня. Я очень устала и просто хочу спать.
— Ты хотела отомстить?
— Я… не знаю. Но… ты не понял главного.
— Я хочу… Всё, что я хочу, чтобы всё стало как прежде. Как прежде. Как в то лето после школы.
За окном уже стояла ночь. В комнате было темно. А в доме стало тихо. Она лежала несколько минут с открытыми глазами.
— Ты правда этого хочешь?
— Правда.
— Подай мне мой телефон.
Засверкал в тёмной комнате экраном телефон. Абоненту «20 октября»:
«Между нами всё кончено. Извини. Так получилось. Прости. Ключ я занесу».
— Завтра с утра я возьму машину. Мне надо съездить в город.
— Зачем?
— Мне надо отдать ключ от квартиры.
— Давай я отвезу тебя. Хочешь — скажи адрес, я отвезу сам. Обещаю — сцен не будет.
— Нет. Я сделаю это сама.
* * *
— Я принесла ключ.
— Я не хочу расставаться с тобой. Останься.
— Не могу, я обещала. У тебя встали часы? Завести?
— Не надо.
— Всегда будет семь часов? Это семь утра? Или семь вечера?
— Хочешь, для тебя здесь всегда будет утро?
— Хочешь остановить время?
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Я ни разу не видела тебя за ноутбуком. Ноутбук видела здесь всегда. Но тебя за ним ни разу. Я думала, он не рабочий.
— Это — мой лучший друг. Я пишу книги. Пришло время снова сесть за него.
— И это приносит доход?
— При скромной жизни хватит.
— И то, что ты пишешь — нравится читателям?
— Кто начинает читать — потом не может оторваться.
— И я не смогу?
— Если попросишь почитать и начнёшь — не сможешь.
— Начал что-то новое?
— Да, начал. Не знаю только, как закончить.
Она села возле него. Пододвинула к себе ноутбук, но прежде, чем погрузится в текст, всё же вежливо попросила:
— Прошу…
Дай почитать.
«… — Я прошу тебя, приезжай, пожалуйста, ко мне, мне очень-очень нужно.
— Что случилось, моя дорогая подруга? Это срочно?
— Мне нужно… мне очень нужно с кем-нибудь сейчас поговорить. Приезжай, я очень прошу.
— Может, лучше ты ко мне заедешь? Я сейчас немного занята. Да и Вика должна скоро подойти. Посидим втроём, поболтаем. У меня на этот случай бутылочка хорошего вина припасена.
— Нет, нет, нет. Приезжай, как освободишься. Я одна. Муж в командировке, Серёжка у мамы. Приезжай, как освободишься. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. С тобой. Приезжай.
* * *
— Привет.
— Привет, моя дорогая. Ну, что случилось с тобой? Рассказывай…
2020
Что я ещё могу сделать?
(Рассказ)
Просыпаюсь около трёх утра. Приятная теплота и мягкость постели окружают меня. Слышу рядом дыхание спящей жены. Ощущение такое, что просто хорошо выспался. Лёгкость мыслей и ровность глубокого дыхания. Просто хорошо. И вдруг… как будто память вернулась ко мне и возвращает меня из мира спокойного сна в окружающую реальность. Односекундно мысли мои и моя голова заполняются теми тревожными новостными сообщениями о заразе, заполняющей весь наш мир и уносящей тысячи жизней. Повинуясь тому, что разбудило меня, иду в туалет, а следом на кухню. Включаю тусклый светильник, медленно пью воду и смотрю на пустынную освещённую фонарями улицу. Ещё несколько часов, и улица эта снова заполнится идущими по ней людьми, среди которых буду и я. И я вместе с остальными людьми буду идти по выданной нам судьбой лотерее «на смерть».
Вдох-и-выдох, вдох-и-выдох — вот механизм, который проделывает любой биологический человеческий организм всю свою жизнь, от первого вдоха и до последнего выдоха. Лёгкие, отвечающие за этот механизм, — передовая нашего биологического существования. Разрушающая лёгкие пневмония — вот то, что в большинстве своём уносит жизни людей, подцепивших витающую в воздухе заразу. Пневмония — болезнь, убивающая наши лёгкие. Вдох-и-выдох, вдох-и-выдох. И какой из этих вдохов и где наполнит твои лёгкие смертельной заразой, которая безжалостно начнёт разрушать их, открывая дорогу забирающей тебя из этой жизни пневмонии?
Такие мысли начинают почти панически кружиться в моей голове в этот момент. Ощущение такое, что всё то, что ты делаешь, ты, может, делаешь в этой жизни в последний раз. Бреду обратно к кровати, ложусь и через силу заставляю себя снова заснуть. Что я буду делать в ближайшие дни?..
Просыпаюсь около шести. Рядом снова ровное спящее дыхание жены. Жена спит, значит, шести ещё нет, и будильник её не прозвенел. Снова ужасно хочется погрузиться в сон. Ещё мгновение, и я опять сладко засну. «Омлет, приготовленный мной — вот любимый завтрак моей жены». Эта внезапно возникшая во мне мысль не даёт мне снова погрузиться в сон. А как часто я готовлю такой завтрак для своей жены? Нет, не часто. Для того чтобы приготовить завтрак, мне надо встать раньше неё. Встать раньше шести. А как часто я это делаю? Я вскакиваю с постели, стараясь не задеть и не разбудить жену. Стараясь не прервать её самые сладкие последние минуты утреннего сна. Иду на кухню и достаю из холодильника молоко и яйца. Ещё несколько минут, и на сковороде шипит сливочное масло, и на него выливается жёлто-белая взбитая смесь. Аромат и шипение готовящегося завтрака нежно будит мою жену, не дожидаясь сигнала будильника. Она проходит на кухню, молча садится за стол, и я ставлю перед ней дымящийся прожаренный до румяной корочки с обеих сторон завтрак и её любимый чёрный кофе. Она завтракает, любящим поцелуем благодарит меня и собирается на работу. Аккуратно складывает в пакет свой отглаженный белый халат. И готовится к тому, чтобы через час из моей жены превратиться в приходящую на помощь людям профессиональную медицинскую сестру. Прощаемся серьёзными взглядами, и я машу ей из окна. Что я ещё могу сделать?
* * *
Пневмония. Когда-то я был болен ею и должен был умереть, но… не умер. Эту историю рассказала мне моя мать.
— Лёша!!! Приезжай, пожалуйста, быстрее! Он умирает.
Я, едва появившийся на свет, лежу на детской кроватке в больничной палате и собираюсь покинуть этот мир, ещё не успев в нём даже немного погостить. Пневмония. Мой едва родившийся организм каким-то образом нашёл её. И сейчас она убивает меня изнутри, приготовившись разрушить мои лёгкие. Переливание крови — вот единственное, что может спасти меня. Но мой маленький упрямый организм настырно не желает принимать ни одну донорскую кровь, которая есть в распоряжении больничных врачей. Единственный оставшийся шанс — это то, что мой организм примет кровь моего отца. Я родился одногруппником с ним.
Отец забегает в больницу и его кладут в палате на кушетку рядом со мной. Времени брать анализы и делать контрольные заборы крови нет. Времени нет. Но есть шанс. Есть шанс, что детский организм примет кровь своего отца. Прямое переливание. Две иголки, связанные резиновой трубкой, летят к двум рукам: крошечной детской ручке и мускулистой жилистой руке слесаря. Две иголки, связанные резиновой трубкой, летят к двум венам: невидимой моей и надутой иссиня-чёрной вене моего отца. Капельки, капельки алой крови наполняют резиновую трубку. Капельки, капельки густой алой жизни текут к руке умирающего ребёнка. И… мой организм принимает густую алую жизнь. Мой организм принимает кровь своего отца. Ещё бы он мог её не принять! С тех пор в моих венах течёт кровь моего отца. И я этим очень горжусь. Я должен был умереть, но не умер. Густая алая жизнь вытеснила заразу из моего организма и оставила меня в этом мире. Для ребёнка самое страшное в этот день было уже позади. Но не для отца.
Спасший своей кровью ребёнка от смерти отец собирается выйти из больницы и нетвёрдыми шагами направляется к её двери.
— Постойте, пожалуйста!!! — громкий умоляющий крик останавливает его. Две пары бегущих к нему ног не дают ему покинуть больницу. Два заплаканных родительских лица останавливают его в дверях больницы. А за ними бежит врач, который то ли хочет их остановить, то ли считает, что обязан предупредить моего отца.
— Помогите, пожалуйста! — чуть ли не на коленях обращается к моему отцу заплаканная женщина. — У нас дочка умирает! У вас с ней та же группа крови… Нам сказали, от вас только что прямое переливание сыну делали… У вас хорошая кровь. Помогите.
— Я должен вас предупредить, — вставляет подбежавший врач. — Ваше состояние будет критическое.
— Куда идти? — твёрдо и не раздумывая говорит мой отец.
И снова две иголки, связанные резиновой трубкой, летят к двум венам. Невидимой девочки и иссиня-чёрной, но уже не набухшей, а провалившейся вене моего отца. И снова капельки, капельки алой крови текут по резиновой трубке. И снова капельки, капельки густой алой жизни спасают ребёнка.
Эту историю рассказала мне моя мать. Она говорила: «Я стояла в палате над тобой и плакала. Я смотрела в окно на выходящего из больницы отца и плакала. Мне казалось, что после каждого своего нетвёрдого шага, которыми он шёл шатающейся походкой, он должен упасть».
Но он не упал. Он пошёл на завод и отработал полагающуюся ему смену. Вот такие они были — советские люди. Вот такой он — мой отец. Сейчас ему шестьдесят шесть.
* * *
— Алло
— Да.
— Я прошу тебя, перестань на работу ходить. Дома с матерью сидите. Всё, что надо, я принесу. Пожилым сейчас…
— Слушай!!! — прерывает меня мой отец. — Ты?!! Будешь мне указывать? Я сам знаю, что мне делать. Я в гору с рыбалки быстрее тебя иду. Забыл? Хиляк.
— Пойми, тут дело не в скорости, а в возрасте. Прошу, не выходите с матерью из дома.
Молчание в телефонной трубке делит наш разговор.
— Хорошо, — слышу я твёрдое спокойное слово отца.
— Если что, я прин…
— Я сказал же — хорошо, что-то понадобится — мать позвонит.
* * *
Пневмония. Когда-то я должен был умереть от неё. Но не умер. А сейчас я не хочу, чтобы от неё умер кто-то другой. Я знаю, чем закончится мой сегодняшний день. После работы я должен занести продукты родителям, оставив их возле порога, не вступая с ними в контакт. Потому что я могу быть носителем.
Что я ещё могу сделать?..
Болезнь
(Рассказ)
День 6-й
«… я его не вытащу»
День 0
— Что-то меня знобит. Я не простыл случайно?
— Днём же всё нормально с тобой было.
— Да, вот что-то под вечер нехорошо стало.
— Ну, температуру померь.
— А где у нас, кстати, градусник?
— Ой, не помню. Посмотри в шкафу.
— Ну вот, медсестра не знает, где дома градусник лежит.
— Это я на работе медсестра, а дома я жена и мать. Вот возьми. Лень в шкаф заглянуть. Ну, сколько?
— Нормально. 37,2. Замёрз, наверное, немного на улице, когда днём ходили гулять. До утра пройдёт.
День 1-й
— А ты что не встаёшь? Тебе на работу не надо, что ли, сегодня?
— Надо. Сейчас встану.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Не очень.
— У тебя что? Горло болит?
— Да нет. Знобит просто.
— На-ка градусник. Как знала, далеко не убрала. Я в ванную.
Помещаю под мышку холодное стекло градусника. Тащу на себя освободившееся одеяло жены.
— Ну? — выходя с намотанным на голову мокрым полотенцем, обращается ко мне жена. — Что там у тебя? У-у-у. 37,9. Вызывай-ка врача. На работу не ходи.
— Ты же в нашей больнице работала. У тебя номер регистратуры остался?
— Остался. Вот. Звони после семи. Там девочки к семи — семи пятнадцати приходят. Лучше на дом врача вызови. Сейчас в больницах такие очереди, чего и нет — заразишься. Как врач уйдёт — позвони. Что там тебе назначат. Хотя можешь уже с утра противовирусное выпить. Всё равно тебе его выпишут.
— Хорошо.
— Температуре высоко не давай подниматься. Поднимется выше 38 — сбей парацетамолом. Он на кухне. В шкафчике. Где лекарства. Ладно, я на работу. Звони в течение дня.
* * *
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Что беспокоит?
— Да вот. Температура что-то с утра.
— Горло болит? Кашель?
— Да нет, девушка, нет.
— Так, вот вам рецепт на антибиотики. По одной таблетке в день. До шести дней. Ещё начните принимать противовирусное. Ну и витамины побольше. На приём через 4 дня, — подытожила из-под маски молоденькая девушка-врач, производящая впечатление выпускницы медфака этого года.
* * *
— Ну, что? Врач был?
— Был, — отвечаю я, лежа, укрывшись двумя одеялами.
— Самочувствие как?
— Знобит. Вот, перед твоим приходом поставил, — протягиваю градусник.
— 38,5. Все лекарства пил? Как врач сказала? Парацетамол пил?
— Пил.
— А температура? Весь день такая?
— Да.
— Ну, ладно. 2–3 дня температура-то точно будет. Ухитрился ты простыть.
День 3-й
— Алло, ну, как температура? С утра легче не стало?
— Нет. 38,7. Как с утра.
— Ты парацетамол сколько раз пил уже?
— Два. Не помогает.
— Пока больше его не пей. Потерпи. Его больше четырёх раз в день пить нельзя. Потерпи до вечера. Я тебе антибиотик в капельнице принесу. Капельницу поставлю. Что-то серьёзно ты, видать, заболел, раз три дня температура высокая держится. Как дети, не пришли?
— Женя из школы ещё не пришёл. А Соня пришла. У неё весь факультет на дистанционку с сегодняшнего дня отправили. Ещё…
— Ну, что? Говори. Что замолчал?
— Я это… Соне сказал уже, чтобы она ко мне в комнату не заходила. Женя придёт — тоже скажу. И ты… в общем, тоже к кому-нибудь из детей сегодня перейди.
— Это ещё почему?
— Я тут заметил. В общем… я запахи перестал чувствовать.
— Ты думаешь, это?
— Да.
— Ну, в одной квартире всё равно не убережёшься. Вечером поговорим. Держись до вечера.
Вечером, придя с работы, раздевшись, умывшись и поужинав, супруга занесла в нашу комнату стул и к одной из сторон его спинки скотчем примотала высокую палку, которую нашла на балконе. На конец палки примотала, также скотчем, здоровый стеклянный бутыль.
— Ну, давай перейдём к лечению по-серьёзному. Три дня буду капать тебе антибиотик внутривенно. Ещё вот физраствор принесла. Это должно помочь. Может, тебе просто первоначальный антибиотик не подошёл. Ложись, давай вену, поработай кулачком, — улыбаясь, уложила меня под капельницу супруга. — Это поможет.
День 4-й
Не помогло. К вечеру четвёртого дня моей болезни температура настырно не сдавала свои позиции, ни при каких раскладах не опускалась ниже 38,5. Редкие минуты передышки давал приём парацетамола, четыре раза в сутки. На практически минуты температура падала до 37,5, а затем снова поднималась на свои занятые рубежи. Завтра мне надлежало идти на приём к врачу, но супруга сказала, что, естественно, с такой температурой даже выходить из дома в холодный октябрь, не говоря уже о том, чтобы идти в больницу, — не стоит.
— Завтра снова вызовешь врача на дом. Скорее всего, тебя увезут в больницу, — горько и с сожалением сказала жена. — Я сама уже не знаю, что с тобой делать. Никогда температура у тебя столько дней не держалась. Я уже всё перепробовала. Должна была она уже сбиться. Не знаю. Я пакет тебе в больницу собрала. Там всё необходимое. Хотя в больницу сейчас ложиться — не самое лучшее. Там люди в коридорах лежат — больницы переполнены. Ну да ладно. Как врачи решат, которые к тебе завтра приедут. Пакет, вот он стоит, у кровати. Не забудь.
День 5-й
В больницу меня не повезли. Вообще, визит врачей, а ко мне ввиду загруженности поликлиники была направлена бригада скорой, был несколько странен. Хотя, может быть, это были просто реалии тех дней. Врачи, завёрнутые с головы до пят в защитные костюмы, пробыли у меня, как мне показалось, вообще менее минуты. «Болеете? Да. Температура? Да. Продолжайте пить антибиотики и противовирусное, до свидания». Наверное, это следствие перегруженности бригад вызовами и переполненностью больниц. Но, как результат, я со своею болезнью был оставлен на откуп самому себе и… своей супруге. Дрожа пятый день от температуры, укутавшись в три одеяла, сейчас, в темноте, я глядел на тёмную, освещённую отражением луны стену. Мысли в моей голове вели меня к фразе из одной известной книги, в которой содержались слова «…малодушно помышляешь о…» Пять дней. В простой жизни рядового человека — это кажется так мало. Такой малый срок. На одной ноге можно простоять. Но когда пять дней, сто двадцать часов, семь тысяч двести минут тебя ежесекундно долбит не отпускающая тебя ни на секунду температура, это время кажется вечностью. Вечностью, которая желает забрать тебя из этого временного мира в настоящую вечность пустующей темноты.
Моя жена обычно засыпает сразу после того, как ложится спать, и через короткий промежуток я начинаю слышать её ровное дыхание, но сейчас, за моей спиной, я чувствую, что она не спит. Она поворачивается ко мне:
— Тебе не легче?
— Нет.
День 6-й
— Алло, я домой собираюсь. Как самочувствие у тебя? Температура как?
Я молчу перед ответом, не хочу отвечать на этот вопрос:
— 39,1.
Молчание эстафетой переходит к моей жене, я прерываю его:
— Ты скоро приедешь? Я очень жду тебя. Не задерживайся.
— Хорошо. Я скоро буду.
Встречаясь в этой жизни с людьми, который носят униформу, мы не замечаем в них индивидуальности. Любой носящий белый халат для нас просто врач, медсестра. Мы не замечаем, что за этим белым халатом — человек. Человек со своими заботами, переживаниями, горестями и тревогами. А ещё между ними, между людьми, носящими одинаковую форму, могут быть и личные неслужебные отношения. Между ними может быть дружба. И в этот заканчивающийся рабочий день, в этот вечер к одной из аккуратно, до завтрашнего дня, повесившей в шкаф свою рабочую одежду — белый халат, зашла другая, обладательница такой же униформы. Тихо и плотно закрыв за собой дверь, она подошла к столу, взяла ручку и небольшой клочок бумаги. Быстро и твёрдо написав на нём одно лишь слово, повернула его к своей подруге.
— Нет! Не дам! У меня только для стационара. Я знаю, для чего ты берёшь — у тебя муж болеет. Его нельзя делать в домашних условиях! А случится что? Разбираться начнут. Где взяла? А в нашей больнице только у меня. Мне в тюрьме потом сидеть из-за тебя?
— Дай, — решительно облокотившись о стол, произнесла вошедшая в кабинет.
Молчание застыло в кабинете. Молчание сомнения одной и молчание решительности другой. Тишина прервалась лязгом открывающего сейфа.
— В общем, я тебе ничего не давала. Ты у меня ничего не брала.
С этими словами на столе появились несколько небольших квадратного вида приплюснутых пакетика с прозрачной жидкостью. А в лежащем на верхней полке сейфа журнале появилась «левая» запись, что эти пакетики с.ч. были переданы для нужд палат таких-то и таких-то.
— И не вздумай делать внутривенно! Дома, если что пойдёт не так — не исправишь.
* * *
Медсестра закончила работу и, глядя в пустое окно маршрутки, присоединилась к её пассажирам. Дома её ждёт дорогой ей человек. Таких медработников, как она, в нашей стране, наверное, целая армия. Но как в любой армии, не когда в мирное время она бестолково чеканит маршем плац, а когда вступает в реальную битву с врагом, ценятся те, кто прошёл первые бои, обстрелянные. Те, кто уже успел вступить в бой и… выжить. Кто увидел смерть, кто почувствовал, где она может встретить тебя и… может быть, даже где-то интуитивно избежал её.
Моя жена, вступила в «бой» одной из первых. Я помню то субботнее утро, когда её, как и остальных её коллег, собрали в больнице и сказали: «Враг у ворот». Сказали, что будут созданы бригады, которые должны будут проверять тех, кто вернулся из-за границы и может быть заразен, и поэтому должен соблюдать режим самоизоляции. В то утро… половина сотрудников полиции отказались выезжать в составе этих бригад. А медсестра… поехала. Медсестра позвонила домой и сказала: «Я… поеду. Кто-то же должен это делать. Я буду беречь себя. Менять, как положено, маски и перчатки. Когда приеду — не знаю. Помоги мне по дому — сготовь что-нибудь. Кто-то же должен это остановить».
Но невидимый враг не останавливался. То ли он оказался слишком силён и коварен, то ли полководцы наши, как всегда, бездарны в начале войны. И медсестра, надев защитный костюм, ринулась на помощь тем, кто вступил с врагом в смертельную схватку. Кому-то она помогла его победить…
А сейчас медсестру ждёт дома дорогой ей человек. И сидя в маршрутке, она вспоминает слова своей подруги: «Не вздумай делать внутривенно!»
Сейчас все пути к победам и к поражениям ведутся на ощупь, впотьмах. И для врачей, и для профессоров, и для медсестёр. Сейчас никто не знает, как надо. Да, пройдут месяцы, может быть, год, появятся лекарства, вакцины. Говорят, что вакцина есть уже и сейчас, да вот только мало кто горит желанием ею уколоться. Сейчас всё на ощупь.
«Внутривенно делать нельзя. А если делать уколами, — говорит себе медсестра, — то нужная концентрация лекарства в организме наступит только через несколько дней. А если этих дней окажется слишком много? И организм не выдержит столько дней терпеть высокую температуру? Тогда…
…я его не вытащу».
* * *
Вымыв руки, сняв только верхнюю одежду и стараясь не смотреть мне в глаза, она подходит ко мне и начинает готовить свои медицинские процедуры.
— Температура такая же?
Немного промолчав, отвечаю:
— Да. Такая же. Ты знаешь… может, она и не снизится. Я думал сегодня… не страшно. Я всегда думал, что в этот момент человеку должно быть страшно. Думал, что мне будет страшно. Нет… Не страшно.
Мои слова заставляют супругу ещё более прятать от меня свой взгляд. Возле меня появляется уже ставшая привычной за эти дни самодельная конструкция — стул и привязанная к нему палка. Доведшая моё сознание почти до бреда температура не даёт мне возможности сравнить, что в этот вечер на конце палки крепится не стеклянная бутыль с лекарством, а небольшой квадратного вида приплюснутый пакетик.
— Вену готовь, — так же не глядя мне в глаза, обращается ко мне жена. А вот и привычный жгут. — Рукой поработай.
После того, как с привычной для моей супруги профессиональной лёгкостью она попадает мне в вену, она присаживается рядом со мной на край дивана и, сидя ко мне спиной, взяв меня за руку, говорит:
— Сегодня лекарство будет капать очень медленно. Долго. Постарайся уснуть.
День 7-й
Я открываю глаза. Рядом со мной сидит уже одетая, уже собирающаяся идти на работу жена. Время около семи. Я не помню, чтобы я так долго когда-либо спал. Судя по красным глазам жены, эта ночь была для неё бессонной.
— Поставь, — она протягивает ко мне градусник.
— Я видеть этот градусник уже не могу.
Неожиданно ловлю себя на мысли, что я не укутан машинально в два одеяла и меня не знобит. Робко беру у жены градусник и помещаю к себе под мышку заключённую в стекло ртуть. Держу недолго.
— Давай. Если она есть — значит, она есть.
36,0.
— Господи! — падает мне на грудь жена. — Неужели я тебя вытащила?!
Полежав некоторое время у меня на груди и поднимая голову, жена говорит:
— Сегодня больше никаких лекарств не пей. Постарайся больше спать. Вечером поставлю капельницу.
— Опять капельницу? — радостно, от лёгкости ощущения привычной температуры, произношу я.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.