Бесплатный фрагмент - Салажонка

Салажонка в сталинском вампире

— И это сталинский вампир?!. — разгоряченная девочка почти орала на улице, прогуливаясь с папой и мамой, а сзади плёлся за ними, усердно везя свой велосипед, примерно такого же, дошкольного возраста, пацанёнок. Он вёз бы гораздо быстрее, если бы не надо было при этом активно поглощать мороженое, уже начавшее абрикосовую капель на асфальт.

— И кто этот сталинский вампир делает на крыше музея? — девочка не унималась, вопросительно встав перед родителями, как маленькая орлица, сведя лопатки за спиной. Осталось только активно захлопать в наплыве сердитости, крыльями.

— Не вампир, ампир, — поправил папа.

— А ты говорил сталинский вампир! Ты — обманщик! Я не поехала бы с вами за тридевять земель из — за какого — то ампира, если он не вампир, этот сталинский вампир. Домой! Сейчас же едем домой! Вампира нет! — объявила всем девочка, демонстративно сложив руки на груди калачиком, подобно исправной купчихе.

Она давно уже уронила мороженое, и теперь не даст его съесть другим.

— Но у нас мороженое, Наташа! — мама деловито откусывала хрустящую вафлю, чуть прикрыв глаза от удовольствия. — Ампир прекрасен! Я люблю музей! — продолжила семейный диалог мама.

— Ну что, полакомились? — поинтересовался папа, вытирая руки антибактериальной влажной салфеткой.

— Нет, мы еще в самом разгаре. А ты так быстр! — мама добралась до самого интересного в рожке: когда малиновое мороженое начинает смешиваться с ванильным в кленовом сиропе.

— Нет, так не годится! И нечего разыгрывать трагедию падения мороженого на асфальт! — мама даже с недоеденным рожком была всегда почти готова к бою.

— Конь на крыше в виде флюгера, а ты, как в стихотворении Сергея Есенина «Коня на скаку» готова остановить! — пошутил папа.

— А вот и не готова! — воскликнула девочка! — Мама же не полезет на крышу седлать коня! Да, мам?

— Да, милая, никто на крышу не полезет. В старину на крышу лазали только трубочисты. Мы же в историческом месте нашего города, будем ближе к истории, мои хорошие.

Все успокоились, и стали ближе к маме. Папа издал даже некое мурчание от удовольствия, вызванного маминой нежностью, окутывающей аурой покоя семейную пару с детьми. Стал накрапывать дождь, загнав стайку студентов под крышу, там же оказалась и четверка путешественников. Завтра День защиты детей, а сегодня просто теплый день, слегка омраченный погодными условиями.

Салажонка вырастет, и напишет контрольную работу в школе о сталинском ампире. Её брат уедет учиться к бабушке, и тоже напишет о сталинском ампире, потому что в городе, где живет их бабушка, вся улица пестреет рельефами ампира. Со сталинскими домами не поспоришь, есть в них особенность, которая заставляет с уважением относиться к хранителям исторических ценностей.

ЦВЕТЫ ДЛЯ ДЕВОЧКИ

Путешествует Василек по планете Меркурий в латах рыцарских и шлеме. В раннем детстве мечтал о космонавтике, но узнал в планетарии, на встрече с космонавтом, что все космонавты одиноки в космосе, нельзя всех подряд брать в полет, и по-иному стал относиться к миру. Ведь и на корабль нельзя всех подряд брать! Надо быть осмотрительным. Станет он лучше рыцарем Маринки, защитит ее от пьяного дядьки — соседа, орущего, что «он всё знает…». А что он знает — и знать-то нечего ему. Пьяный дурак — и всё. И никому дела до его знаний нет. Волы больше знают, чем пьяный дурак.

Волы жевали, их выгнутые губы напоминали цветы, этими пережевывателями они захватывали не только траву, но и воздух. Казалось, еще чуть-чуть — и вместе с этим захваченным в плен воздухом, волы улетят, подобно надувным шарам — высоко в небо, перелетят через какой-нибудь перешеек, отомкнут губами — тюльпанами молодое сердце, и получат свежего сена в подарок. Сено и волосы соломенного цвета сольются в цветовой гамме и унесут в небесный океан сердце парнишки.

Он смотрел зачарованно, как подружка ест мороженое, привезенное из города в термосе ее родителями. Руки его жестоко обрывали ромашковые лепестки не в желании погадать, но в отчуждении, захватившем всё существо парнишки. В маленьком наглом желании оторвать голову ромашке, безвинному цветку, выросшему на его тяжелом пути, было святотатское желание наслаждения правом, а созерцание невесты было назначено ему царским правом обладания. Детство — это маленькая репетиция жизни, и если в детстве ты король, то и в жизни для тебя место будет, но будь, пожалуйста, добрым королем, не вызывай палача для расправы с детскими мечтаниями. Путь они тихо живут в укромном уголке твоего сердца, и когда-нибудь ты подаришь свой воздушный корабль такому же мальчику, каким ты был в детстве. Он возьмет в свои руки твой корабль, и все цветы радуги станут вам петь гимн, дающий королю силы. Это будет гимн ромашковому полю с крохотными сердечками в центре круга. Мы же с тобой знаем, что в каждом ромашковом солнышке расположено сердечко, и оно любит. Но когда ты подросток, твое сердечко имеет сжатые крылья для полета, и они разгибаются с трудом. Твое взросление — это разгибание твоих маленьких ромашковых крыльев в центре цветка.

Он ненавидел почти всех вокруг, точнее плевал на всех: а что эти людишки значат в его жизни? А ничего, так же, как солдатики из детской коробки на чердаке: валяются ненужные, забытые в драной коробке, ждут своего часа, когда кто-нибудь начнет приводить чердак его детства в достойное место для обживания. Улетят открытки и рисунки, выбросят стрелку, выбитую из компаса и сам этот компас, и судовую тетрадь его мечтаний. Там, в детских грезах, он мечтал быть капитаном и покорять моря и океаны. В действительности, чтобы покорять моря и океаны, надо не любоваться, а принять видение за действительность, оторвать от себя все эти сопливые мамины носовые платки с жирафами, пить ключевую воду и плюнуть в лужу, неприлично и бесповоротно совершить свой поступок. Но на поступок нужно решиться, а он просто рвал головы ромашкам и растаптывал на куске асфальта одуванчики. Мальчик не знал о сердечках в центре цветов.

— Что маешься, Василек? — сердобольная бабушка с понимающим взглядом подошла и потрогала подростку лоб.

— Наглости не хватило с девкой сладить, — потупив глаза поделился Василек.

— А зачем тебе девка? Подожди немного. Сама прибежит! — бабушка садится за шитье, и на сердце становится легче: придут заказчицы нарядов, и споют и спляшут, а ты только смотри, какие они ладные, костюмы сидят справно на точеных фигурах, бегают задорно глаза. Немного — и сам пойдешь в танце притопывать каблуками. Как по телевидению показывали, — только мелькают пестрые ленты на костюмах, кружатся молодые и задиристые пары, несут весну в мир.

— Целовался с Маринкой? — выпытывает и смотрит вдаль, будто в молодость ушедшую, зовет гуслями души свое молодое время.

— Нет, баб, не могу я. Для этого любить надо, а она еще дурочка, — Василек смутился и по — честному признался в детском своем чувстве страха перед новым чем — то, щемящем и убегающем, не зовущим пока за собой.

— Ну и ладно, не горюй! Подрастете и поцелуетесь, — смеется бабушка, а у самой губы и щеки раскраснелись будто целоваться хочет. Да некого ей, кроме самого Василька, поцеловать.

Василек любил мастерить машины и танки, только не любил учить уроки. Нужна ему эта история, да география! Учительница смотрит внимательно прямо в душу, так и заставляет всё бросить и читать ее учебники. А как читать, ну как, если неохота? Если корабли мечтаний уносят на другую планету?

Летом лучше от уроков отбиваться, а осенью придется уезжать всем в город: на даче холодно, пустынно в поселке. Тоска изгложет смотреть на коров и волов.

А вот Маринка музыкантом будет, и как жить музыканту с космонавтом? Глаза у Маринки уж больно красивые, так и хочется иногда поцеловать по очереди в каждый глаз, но совесть не позволяет. Придется учить историю и географию. У Маринки пятерки. Разве двоечнику подойти к такой королеве?

Нарвал цветов в поле и принес к маринкиному крыльцу: пусть порадуется девочка.

Кто есть кто

Ушел в свою светлую норку под облаками в кипарисовом ларце главный делатель неосуществимых мечтаний: вон пестреет за его спиной мантия магистра, переливаются морским светом глубинных волн следы его высоких глаз.

Дети идут по дороге с ранцами после первого школьного урока и ведут свои размышления за невидимые веревочки.

— Я — олигарх, — говорит первоклашка Петраков своему товарищу по счастью быть учеником школы в развитом государстве. — А ты кто, феодал?

Неуемные путешествия по микрорайону предрасположены к разговорам, но вечно эти бабки мешают.

— Эй, орлы, куда это вы при амуниции и за пределы двора? — осведомляется баба Клава, бывший работник детской комнаты советской милиции, сорок лет назад несшая свое знамя чести над сознанием подрастающего поколения.

— Да мы здесь, не уйдем дальше городка, — отвечает Олигарх Петраков, за друга Васильева снова спрашивает, каков есть его статус во дворе и школе.

Васильев напряженно начинает думать, чтобы «не упасть в грязь лицом».

— Ну, скажи, ты будешь феодалом? — не унимается Петраков.

— Хитрый ты какой, сам олигарх, а я каким — то феодалом должен быть, — резко выпалил Васильев. — Я — вандал! — восклицает Васильев и пиннает замок из песка с прорытыми вчера Петраковым ходами внутри постройки. Замок валится набок, оседают его укрепленные поливкой стены, оседают окна, вываливается дверь, выломанная в позапрошлом году из конструктора брата и найденная в его коробке с лего. И лопается натянутая веревочка, за которую ребята вели свои размышления.

— Дверь? Ты вставил в стены дверь? Но это же были катакомбы, из которых не выбраться!

— Я — вандал, я отпорю любого олигарха! И не спорь со мной! — орет Васильев, летя верхом на березовой ветке, отломленной ураганом в прошлую пятницу.

— И не отпоришь! — вопит Петраков, выламывая из еще одной ветки сломанной ураганом большой меч для битвы.

— Ой, это что у тебя такое дрянное, олигарх доморощенный? — ржет во весь голос над Петраковым Васильев.

— И не дрянное, а самое действенное! На тебе! — хлещет по спине Вандала Олигарх. — Ну и хилые вандалы пошли! — орет во весь голос нахлыстанный и довольный Петраков.

— А я не просто вандал, я — вампир! — торжествует Васильев и вставляет в рот огромные «клыки» из пластика, найденные им в кармане джинсов.

— Фу, вынь эту не гигиеничную гадость изо рта! Тебя еще не тошнит от этих клыков? — орет на весь двор Петраков. — Температура не поднимается? А кашель не прет из груди, как море в шторм?

Петраков неуемный. У него родители врачи.

Из подъезда вышли две мирные старушки и синхронно присели на лавку возле детского городка. Васильев и Петраков, не долго думая, направились пугать бабушек.

— Дай один клык, — просит у Вандала Олигарх.

— Фиг тебе! Ты олигарх, у тебя должно быть всё, даже клыки, свои! — подзадоривает соперника Васильев. — Ну какой ты олигарх, если у тебя кругом крах: вон, замок твой и то попятился от моей ноги и рухнул!

— Ну я тебе покажу сейчас! — замахивается дубиной Петраков.

— Избиение подчиненных карается законом! — топает ногой Васильев и подсаживается с клыками во рту к бабусям.

— Тогда вот что! — восклицает Олигарх и прячет что-то в руке.

— Здравствуйте, дамы! — громко обращается к полуглухим бабусям Васильев и грозно приоткрывает рот, обнажая клыки.

— Ой, матушки! Сынок, ты кто? Витаминов что ль объелся, рот у тебя не закрывается, — восклицает Мария Евсеевна.

— Матерь Божья, да это мутант, Маша, — бежим! — напуганная баба Виолетта привстает с лавочки, но Мария Евсеевна ее останавливает. — Да это соседские ребята, Виолетта, я знаю их родителей.

— Да, мы с папой приходили к вам, баба Виолетта, интернет проводить, и заодно жироотсос вашей племяннице подключили, а то у нее стул отъезжает на колесиках, когда она садится за компьютер, — это опасно, может травмироваться, упав и ушибив копчик. А может получиться так, что не просто ушибет она свой копчик, а трещина или перелом произойдет в ее копчике. Это очень больно. Зря вы ей купили стул на колесиках, но без подручных валиков, поручней, за них она могла бы держать стул, когда садится, — разошелся в научных изысканиях Олигарх Петраков.

Он всегда так делал, когда его охватывал ужас от того, что слишком полная племянница бабушки Виолетты может проломить пол и попасть к ним в квартиру через потолок, упав прямо на стул папы перед компьютером. А если в это время папа будет сидеть на этом стуле, что может получиться?.. Скандал! Петраков однажды видел такой скандал по телику, но папе с мамой не признался, а то скажут, что он будет банщиком, когда вырастет, и его орудие труда будет веник и таз вместо стильного руля в крутой тачке, раз голых по телику смотрит.

А на Феодала, Вандала и Вампира Васильева напал театральный флер.

— Приветствуем вас! — опять заорал бабкам Васильев. — Я — вампир, поэтому у меня такие большие зубы, — протягивает бабушкам каждой по очереди галантно правую руку. — Это Олигарх Петраков, — знакомит бабушек с другом Вандал и Вампир.

— Ну, здравствуй, Вампир! — подыгрывает мальчикам Мария Евсеевна. — Куда путь держишь? — приготовившись к игре с ребятами и доставая из кармана конфеты, спрашивает бабуся.

— На склад гематогена, баб Маш! — улыбается Вампир Васильев. — Вот, друга Олигарха надо подкормить, а то отощал и замка родового лишился!

— Иди ты, сам ты лишился, я тебя сейчас клыков лишу! — не сдается Петраков, вынимая пластиковый пистолет.

— Ой, матушки! Это что ж у тебя, оружие? — восклицает баба Виолетта.

— Это мой трофей против Вандала и Вампира, — он же у нас Феодал, — доверительно вытягивает слова Петраков, наморщив нос.

— Ну, ребята, ну и молодцы! Развеселили нас! — расплылась в улыбке Мария Евсеевна. — А за это вот вам подкрепиться! — и дает ребятам конфеты «Ромашка».

— А вот и от меня вам гостинцы, — улыбается баба Виолетта, протягивая ребятам горсть конфет «Ласточка».

— Спасибо! Служим Российской Кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и «Аленка»!

Перед сном, рассказывая маме о дневных похождениях, Олигарх Петраков спросил:

— А если вампиру дать гематоген, то он будет служить какой фабрике, уже не кондитерской?

— Он будет служить Родному Аптечеству, — с улыбкой сказала мама, как всегда ошибаясь.

Дело в том, что гематоген детям раздают бесплатно, согласно закону, утвержденному Олигархом Петраковым.

Жизнь на воздушном шаре