Бесплатный фрагмент - Спящий океан

Есть люди, которые всю жизнь сидят на берегу реки,

а есть те, кто пускается в путь, чтобы разбудить океан.

1

19 мая 1795 г. Графство Беркшир

«Мое имя Ровена Клифорд. Мой отец — Сэр Роберт Клифорд, граф Шерфордский. Наша семья происходит из старинного дворянского рода со времен Тюдоров. Фамилия когда-то обладала большими наделами по всей южной Англии. Однако, из-за войн и смены королей потеряла часть своего состояния, но сохранила доброе имя.

Моя мать умерла во время вспышек холеры, когда я была маленькая. Я почти не помню ее. Знаю только, что от нее я унаследовала довольно своевольный нрав, из-за которого моим близким приходится иногда краснеть перед людьми.

Отец тогда взял меня с собой в очередную поездку, чтобы сохранить мне жизнь. Он занимает пост полковника в королевской кавалерии и постоянно находится вне дома. Домой он наезжает не более двух раз в месяц.

Я же с детства привыкла к обществу тетушки Элизабет Беркли. Она проживает с нами с момента смерти моей матери. Тетушка овдовела еще в молодости, и так и не вышла замуж. Она посвятила время нашей семье. Так как тетушка пребывает в почтенном возрасте, учитывая, что жизнь она ведет довольно замкнутую, ум ее не избежал тех изменений, что не редки для данного случая: она довольно рассеяна, с трудом поспевает за изменениями в мире, добродушно хлопая глазами, когда ей сообщают о новых веяниях, и почти не понимает интересов молодежи.

Тетушка Элизабет проводит свое время за чтением, впрочем, быстро погружаясь в тот благостный сон, который свойственен для людей ее возраста и склада ума.

Еще она наносит послеобеденные визиты паре-тройке своих знакомых два-три раза в неделю, что ее очень утомляет.

Я стараюсь избежать этих скучных визитов и степенно-натянутых разговоров. Они наводят на меня дремоту.

Но, оставим тетушку в покое. Я решила рассказать немного о себе с тем, чтобы дать некоторое обоснованное предисловие моему дневнику, завести который меня подтолкнула близость важного в моей жизни события: представление ко Двору.

Уже месяц как идут активные приготовления во всем графстве. Мне известно наверняка, что всем юным дебютанкам, в их числе нахожусь и я, не терпится показать себя во всей красе, в пышном блеске и получить полное право официально выходить в свет, принимать участие во всех балах и светских вечерах. Что может быть заманчивей?

Платье уже почти готово, все аксессуары подобраны. И честно признаться, от той мысли, что мне предстоит облачиться в одежду, которую я никогда не могла себе позволить и предстать перед множеством знатных лиц, мне делается не по себе.

Я молю бога, чтобы все прошло хорошо и надеюсь, что отец меня поддержит. Мое сердце уже радостно трепещет при мысли, что я увижу его через две недели»

Ровена вздохнула, отложила перо в сторону и закрыла небольшой блокнот, который она назвала дневником.

Уже сильно стемнело, когда она выглянула в окно. Во всем доме стояла тишина, только лишь мерное тиканье часов нарушало ее девственный покров, да редкий стрекот цикад за окном. Тетушка Элизабет уже скорее всего мерно посапывала в своем любимом кресле рядом с камином, где тлели последние угольки.

Слуги тоже все успокоились и разошлись по своим комнатам, кроме камеристки тетушки, которая приглядывала за своей госпожой с тем, чтобы разбудить ее немного погодя и отвести в спальную.

Ровена очень любила это время суток. Оно всегда казалось было наполнено таинственностью и волшебством… словно все вокруг замирало в ожидании чего-то чудесного, что вот-вот должно было произойти. В такие моменты девушка тоже замирала и вслушивалась в тишину вокруг, желая раствориться в ней.

А если какой очевидец поймал бы ее в минуты подобного созерцания, он бы непременно восхитился прелестью картины. Ровена походила на фею из сказок, аккуратно примостясь на краюшке кресла или канапе, облокотившись о подлокотник и опустив милую головку на хрупкую ручку с длинными изящными пальчиками, она прикрывала глаза и застывала так на некоторое время. Волосы ее, уже распущенные к вечеру, темными локонами ниспадали на плечи и ниже, рассыпались по спине, походя на волны ласкового моря. Ничто не могло в этот момент нарушить идиллии и волшебства картины.

Ровена уже находилась в том возрасте, когда девушки приобретают пленительную женственность, собирая на себе восхищенные взгляды мужчин и их внимание. Тогда прелестные создания, зная себе цену и то, что им вот-вот посчастливится обзавестись женихом, старались показать себя в самом выгодном свете, сохранив при этом скромность, добродетельность и нежнейший розовый румянец — внешний показатель наличия двух первых качеств характера, появлявшийся на их щечках ровно тогда, когда того требовали обстоятельства.

К Ровене данное описание можно было применить с натяжкой. Однако это вовсе не значило, что девушка не была хорошо воспитана или, напротив, чересчур скромна. Скорее к ней больше подошла бы другая характеристика.

Ровена все никак не могла выйти из детства, стараясь спрятать порывы, более свойственные детям, за маской сдержанности и светскости, как то пристало девушкам ее возраста и положения. Но к вещему неудовольствию ее тетушки и к досаде сэра Роберта они иногда все-таки прорывались наружу, доставляя своей обладательнице немало проблем, последующих сожалений и румянцев.

Например, одним чудесным утром, когда тетушка Элизабет решила прогуляться верхом, что случалось крайне редко, в обществе не менее знатных дам, чем она сама и нескольких сопровождавших дам кавалеров, Ровена позволила себе проказу совершенно неподходящую данному случаю. Девушка так радовалась утренней свежести, нежному ветерку и ласковому солнцу что, совершенно забывшись, задумалась, подставив личико солнечным лучам и зажмурив глаза, отстала от всей компании, невольно предоставив своему иноходцу выбирать маршрут и … умудрилась потеряться в лесу. Тем самым она вызвала немало хлопот для всей компании, пока ее дружно искали и звали по всему лесу.

Или, когда находясь в гостях у знакомой тетушки Элизабет, Ровена решила поиграть в прятки с детьми, в то время как взрослые только закончили пить чай и расположились на террасе с целью побеседовать о том, о сем. И, пребывая в излишней веселости, совсем, видимо, позабыв о достойных манерах, спешно ища место для укрытия, она решила перепрыгнуть небольшую живую изгородь подумав, что ее проворства вполне хватит для такого незначительного препятствия. Однако просчиталась и зацепилась полами длинного платья о торчавшие веточки кустарника. Она тут же плюхнулась на бедное растение, порвав подол платья, измазавшись и поцарапав руки и лицо. Можно и не говорить, что ее ожидало позднее и сколько извинений ей пришлось принести своей тетушке и заверить всех окружающих, что она совершенно не пострадала.

Подобных нелепых ситуаций было не счесть. Но на этом странности характера Ровены не заканчивались.

С теми детскими порывами творить глупости на ровном месте, она обладала и другими качествами не менее сильными и неожиданными в своих проявлениях. По природе своей чувствительная и отзывчивая она могла вдруг легко заплакать, расчувствовавшись или по-детски вдруг сильно разозлиться, состроив гневную гримаску, которая, впрочем, оставалась на ее лице не более минуты, так же как и гнев внутри ее сердца. Она могла неожиданно чем-нибудь чрезмерно сильно восхититься, если видела что-то поистине прекрасное или приняться непомерно резко выражать свое негодование, если что-нибудь ее ранило или возмущало.

Эмоции эти часто прорывались на людях из-за чего очевидцы приходили к выводу, что она особа впечатлительная, слишком мечтательная и ранимая, но непременно добрая, любящая и отзывчивая.

Кроме того, она совершенно не умела кокетничать и строить из себя леди, побуждая молодых людей к желанию предложить свою помощь или оказать иные знаки внимания.

Но, тем не менее она обладала той грацией и невинной и непринужденной скромностью, которые вполне могли бы заменить кокетство и умение преподносить себя обществу.

Еще Ровена не переносила многие женские занятия: такие как вышивка, пение и игра на фортепиано. Ее сердцу близки были подвижные игры, учебники по точным наукам и то, как устроен прядильный станок, нежели чем то, для чего он предназначен, интересовало ее гораздо больше.

Поэтому неудивительно было, что с возрастом она так и не развила вкуса к изысканным, искусно подобранным нарядам и аксессуарам и не воспитала в себе манеру грамотно преподносить свои достоинства и скрывать недостатки.

Но, снова, ей в этом плане повезло. Так как недостатками девушка совершенно не обладала, являя взгляду точеную фигурку, прекрасные волосы, милое лицо овальной формы, на котором всегда играл нежный румянец, а потрясающей глубины и выразительности зеленые глаза отражали же глубину ее души. Поэтому, что бы она не надела ей все шло к лицу, благо достоинства фигуры и молодость позволяли то. Хотя Ровена иногда ловила себя на мысли, глядя на своих подружек, что она несколько отстает от них в изысканности и элегантности гардероба. На этом, в общем-то, ее мысль и заканчивалась.

Сэр Роберт обожал свою единственную дочь и старался делать все, что только мог в его положении для ее блага. Увы, его должность не позволяла ему видеть ее чаще чем то бы ему хотелось, но зато сердце его дышало спокойствием и счастьем, когда он убеждался, каждый раз наведываясь домой, что дочь его сыта, обеспечена всем необходимым и счастлива. Он старался ни в чем ее не ограничивать и полностью ей доверял и в том же духе напутствовал тетушку Элизабет.

Последняя, в свою очередь, почти не интересовалась своей подопечной. У нее на уме, казалось, была только одна забота: как бы выдать девочку по-удачнее замуж, а для чего необходимо правильно и красиво себя вести — вот только об этом и пеклась сердобольная тетушка все время поправляя, одергивая и наставляя Ровену, а последняя слушала ее через раз, да и то в пол уха.

Так же тетушка часто повторяла, что хотя Ровена и не унаследует хорошего приданного, согласно своей доброй фамилии, но ее приятная внешность может многое поправить.

Если на первое замечание тетушки Ровена реагировала уставшим вздохом, то второе и вовсе не доходило до ее рассеянного слуха, который часто был занят совершенно противоположными вещами. В этом плане девушка была так бесхитростна, наивна и чиста, что совершенно и не помышляла использовать свою внешность, как достойное оружие для привлечения мужского внимания. В чем очень даже преуспела.

Но необходимо вернуться к сюжету повествования, дабы не унестись в подобных описаниях слишком далеко и позволить читателю самому довершить начатую картину.

Ровена, задремав на канапе, поняла, что теперь совершенно засыпает и перебралась в постель.

Утром в ее комнату постучалась служанка сообщив, что тетушка Элизабет желает видеть свою дорогую племянницу как можно быстрее.

Чем была вызвана подобная спешка Ровена прекрасно знала, в связи с чем изобразила на лице неимоверную усталость, надув губки, она нехотя сползла с кровати.

А дело было в том, что уже около трех недель ее тетушка взяла в привычку будить племянницу ни свет ни заря с одной лишь только целью: еще раз заставить девушку примерить бальное платье к церемонии представления ко Двору, придирчиво осмотреть каждую деталь гардероба и каждый аксессуар, в очередной раз посетовать на неудачно сделанный портнихой стежок и попросить ее переделать (хотя платье сидело идеально и изменять что- либо не имело никакого смысла).

В такой почти ежедневной церемонии тетушка находила усладу и занимала себя на добрых 3 часа утреннего времени.

Служанка заметила гримасу недовольства своей госпожи ласково пожурила ее:

— Ах, барышня, снова вы небось поздно легли. Зачем же вы так делаете, если знаете, что на утро вам не позволят выспаться?

— Если бы ты знала, Катрина, как мне наскучили все эти примерки. К тому же совершенно излишние. Платье уже готово. Весь гардероб подобран.

— Я согласна с вами, моя госпожа, но вы же видите как то приятно вашей тетушке. Она вертит вас как куклу, находя все новое удовольствие от все новых деталей. Если вы заметили, все слуги вами восхищаются в присутствии мадам. Мы сговорились восхищаться как можно убедительней с тем, чтобы спасти вас от ежедневных рассматриваний.

— Спасибо, Катрин, но ты же видишь что пока ваши предприятия терпят крах.

Ровена вздохнула и сокрушенно всплеснула руками.

— Ой, чуть не забыла! — спохватилась горничная. — Тетушка желает поскорее совершить примерку платья, чтобы затем отправиться на прогулку в парк. Там вас будут ожидать леди Одилия, леди Валентина и их матушки.

Итак, закончив с утренним туалетом, Ровена спустилась к мадам Беркли, которая уже с нетерпением ожидала ее в гостиной, где на манекене красовалось бальное платье.

Очередная примерка длилась около трех часов. Тетушка Элизабет хмурилась, радовалась, негодовала по мелочам, восхищалась какой-нибудь пустячной мелочью в наряде, в общем, впала в свое привычное состояние, сопровождающее все церемонии примерки, когда безграничная глупость старается усыпить разум.

Впрочем, когда поправлять и осматривать было больше нечего мадам вернулась в свое прежнее спокойствие и впала в состояние некоторой сонливости, поняв, что заняться больше нечем.

После небольшого завтрака Ровена поднялась к себе с тем, чтобы сменить платье для прогулки в парке.

Парк Сауфхилл- место для ежедневных прогулок всей местной аристократии и зажиточных фермерских семей. Сюда стекались все, кто желал провести время на свежем воздухе и в веселой компании знатных господ и дам. Здесь творились сплетни, множились слухи. Здесь обсуждались все новости, лица и наряды и никто не был сокрыт от глаз любопытствующей публики.

Мадам велела подготовить открытую коляску, сочтя что на улице уже довольно тепло и ни она, ни ее племянница не рискуют своим здоровьем.

Солнце уже поднялось довольно высоко и теперь озаряло своим нежным теплом всю округу. Хотя весенний ветерок, еще прохладный и свежий, забирался иногда под теплые шали и одежды, заставляя поеживаться от холода. Но мадам это нисколько не смутило. Ей захотелось полюбоваться окрестностями и молодой зеленью.

Однако дорога оказалась довольно долгой и мадам задремала, не смотря на дорожные ухабы, которые, казалось, только лишь убаюкивали ее еще больше. А Ровена, как впрочем, и всегда, погрузилась в медитативное созерцание природы.

Вот уже показался перелесок, послышался гул многих голосов, веселый смех — это говорило о том, что там, за сенью листвы вот-вот уже должны замелькать ухоженные аллеи, извилистые дорожки, довольно широкие для того, чтобы можно было разъехаться двум экипажам, и прелестные цветочные клумбы. Мадам соизволила пробудиться сама, без постороннего вмешательства и тут же оживилась, стряхивая с себя сонливость.

— Вот мы и на месте, дитя мое. Мадам Уитклиф и мадам Беррик с дочерьми должны ожидать нас у входа в парк. Кстати, вы знаете о том, что мадам Уитклиф присмотрела жениха для своей дочери? Правда Одилия еще не знает об этом, поэтому ей ни слова, прошу вас. Мы обсудим сегодня кандидатуру юноши между собой, поэтому постарайтесь увести своих подружек вперед, чтобы ненароком Одилия не услышала наш дамский разговор.

Ровена с готовностью пообещала то, чего желала тетушка. Учитывая, что молодым девушкам тоже было о чем поболтать.

У входа в парк действительно показались знакомые коляски, в которых дамы тут же узнали вышеупомянутых лиц.

После небольшого приветствия компания решила прогуляться пешком, учитывая количество собравшихся и хорошую солнечную погоду. Все высказались «за», желая не спеша пройтись по тонкому гравию до самого конца парка, где для отдыха были любезно предусмотрены летние беседки и скамейки.

Сначала компания держалась вместе, но позже Ровена, взяв Одилию под руку, увлекла ее далеко вперед чуть ли не таща за собой. Валентине не оставалось ничего иного, как быстро поспевать за подружками.

— Что нашло на мою матушку не понимаю, — озадачилась Одилия, — мы не прошли еще и милю, а она уже устала.

— Ну и что? Если бы ты была в ее возрасте посмотрела бы я на тебя. — ответила ей Ровена. — К тому же, разве нам так плохо втроем?

В подтверждение своих слов девушка обхватила своих подружек за талии и весело им подмигнула.

И, кстати, им действительно было о чем поговорить. Уже более недели прошло со дня городского праздника, где собрался весь свет графства Беркшир, а так же зажиточные крестьяне и где все это пестрое общество соединилось в общем веселье, забыв на время разницу своих статусов.

В парке, где теперь прогуливались девушки, в тот день звучала музыка, тут и там можно было увидеть танцующие пары, а где-то местные крестьяне играли в игры, постоянно меняя их, лишь бы только избегнуть даже тень скуки и поспеть за всеобщим весельем. Вино и пиво тут лились рекой, а столы изобилировали легкими закусками.

Ровена напомнила Одилии, самой старшей из дух девушек, что именно в тот день к ней подошел один лорд, сын местного, довольно известного адвоката, предложив Одилии составить ему пару на два танца.

Но так как пара эта в итоге была так заинтересованна друг другом и смотрелось так гармонично, что конкуренты сэра Джонатана, как звали юношу, никак не могли решиться украсть девушку на последующие несколько танцев.

— А что если ваши родители тоже заметили взаимную заинтересованность и теперь подумывают как бы свести более близкое знакомство с семьей Коэнов, которой принадлежит Джонатан? — Намекнула Ровена, позволив своему воображению соединить факт нескольких танцев подряд и разговора, который сейчас имел место за спинами девушек.

Одилия постаралась отшутиться, но не тут то было. Подружки ее так усердно сыпали догадками, что ей не сразу удалось перевести тему беседы в другое русло. Она, раз уж они прохаживались неспешно по парку, стала указывать девушкам на разные места, напоминая им о празднике и о том, что находилось или происходило на том или ином участке парка.

— А помните, мои милые, вот здесь — указав рукой куда-то совсем недалеко от себя, на пустой теперь пятачок травы, молвила Оделия — старая мадам Бэрри играла в карты со своими друзьями…. Ее восклицания произвели столько шума и она так волновалась, что вот-вот проиграет, что вокруг нее волей-неволей собралось множество лиц ей сопереживающих. Казалось бы обычная игра в вист…

— Мадам в итоге проиграла. — констатировала Валентина и тут же вспомнила другой случай с праздника, о чем поспешила поведать своим подружкам.

Так девушки шли, разглядывая окрестности парка, то и дело вспоминая что-нибудь занимательное или нелепое с того дня.

Ровена так же, придаваясь общему веселью и беспечности, скользила взглядом от одного участка парка к другому, оживляя этот теперь уже ничем не примечательный участок своими воспоминаниями.

Но вот внимание ее привлекла небольшая компания дам и господ, которые спрятались под сенью листвы многовекового вяза, щедро распростершего свои ветви далеко вокруг. Компания, примерно в 30—40 футах от нее, вела довольно живой разговор. Время от времени можно было услышать смешки дам и бойкую речь их кавалеров.

Но взгляд Ровены задержался только лишь на одном человеке из этой веселой компании. Она разглядывала его с такой внимательностью, словно кроме него больше никого не существовало.

Это был мужчина статной выправки, широкоплечий и высокий, но при этом не лишенный аристократического изящества. Он вел себя очень сдержанно, а лицо его не отражало никаких эмоций. Во внешних чертах его, в целом, тоже можно было с первого раза прочесть спокойствие, холодность и даже некоторую мрачность или задумчивость. Он как бы находился особняком и совершенно не участвовал в разговоре, лишь время от времени слега учтиво улыбаясь или соглашаясь с собеседником. В любой компании подобное поведение могло быть расценено как невежливость и неуважение по отношению к другим, но этому мужчине видимо прощалось все, учитывая с какой непринужденностью велась беседа между остальными членами компании.

Но, так как девушки продолжали движение, Ровена, чтобы смочь получше разглядеть незнакомца, невольно замедлила шаг и вперила в того весь свой пытливый взгляд.

Она заметила, что он чрезмерно бледен и что у него тонкие, почти бордовые губы. Так же она успела разглядеть его костюм, пошитый из дорогого шелка и сидящий точно по фигуре. Костюм не являлся писком моды, но отличался скорее богатой строгой скромностью, когда из качества ткани, пошива и мелких деталей можно было сделать вывод о его цене. Он носил элегантную шляпу, с довольно широкими полями, сильно надвинутую на лоб. Когда же ее взгляд пропутешествовал вверх, к лицу, вновь устремляясь запечатлеть новые детали, то наткнулся неожиданно на острый ответный взгляд незнакомца.

Видимо, тот почувствовал, что его без стеснения рассматривают и решил посмотреть кто позволил себе подобную слабость.

Ровена вздрогнула от этого взгляда, который прошел по ней, словно удар молнии, резкой, холодной и беспощадной. Да еще и создалось впечатление, словно ее окатили ушатом холодной воды с головы до пят. Не успела она сообразить что-либо, как заметила, что незнакомец уже отвернулся от нее и теперь подставил ей свой профиль.

Подружки ее подметили, что девушка рассматривает кого-то и тоже с интересом обратили свои взоры ко всей компании. Действо длилось не более двух минут, хотя Ровене казалось, что минула вечность.

— Кто этот мужчина? — выдохнула она автоматически.

Одилия и Валентина переглянулись, не поняв кого Ровена имеет в виду и чем вызван такой интерес. Они в один голос переспросили ее и получили краткое описание незнакомца.

Теперь Одилия, имея больший кругозор и наслышанная о многих лицах графства, еще раз взглянула на незнакомца, сдвинув брови. Видно было, что в ее голове происходила усердная работа мысли.

— Думается мне, — неуверенно вымолвила в конце концов она, — что это герцог де ла Рош-Гийон, Виктор-Амадей, кажется его имя. Впрочем, я не уверена, но по тому как его описывают в обществе похоже, что это он. А что вас в нем привлекло, моя дорогая подружка?

Вопрос Одилии подействовал на Ровену словно гипноз. «И действительно…. что?» — спросила она себя самое, застыв. Так как ровным счетом не могла объяснить ни одну из своих эмоций, которые по очереди возникали в сердце пока она его рассматривала. И посему она совершенно не знала, какой ответ дать, хотя и поймала себя на мысли, что было в этом человека нечто гипнотическое и чарующее. Она помнила, как вздрогнуло ее сердце, когда он метнул на нее взгляд полный холода.

Итак, Ровена пребывала в своих мыслях пока вновь не услышала тот же вопрос, уже исходивший от Валентины.

— Он показался мне интересным… Но, я если честно, сама не пойму, почему посмотрела на него и что меня в нем привлекло.

— Уж точно ни его внешность и харизма. — съязвила Валентина. — Говорят, что он слывет холодным и отстраненным человеком. В таком случае, мне интересно узнать, что тебя в нем могло бы привлечь. На мой взгляд он не обладает ни одним из тех качеств, которые могут быть интересны дамам….Кроме его богатства.

— Он так богат? — как можно беспечнее осведомилась Ровена.

— Говорят, что да. Но не спрашивай меня ни о чем более. Те знания, которые у меня есть на счет его персоны — это не более чем слухи. И не мучай этим вопросом Одилию. Уверена, что не смотря на ее связи в обществе она осведомлена не более моего.

Валентина и Ровена устремили глаза к той, от кого рассчитывали получить ответ. Валентина — в подтверждение своим словам, а Ровена, между тем в глубине души надеялась узнать побольше о незнакомце.

Дело в том, что матушка Одилии вела жизнь открытую и светскую, проводя почти все вечера в закрытых салонах и постоянно выезжая то в Винздор, то еще в какое-нибудь примечательное местечко с целью присоединиться к собравшейся там шумной компании. Поэтому Одилия была первая и единственная счастливица, кто узнавал все новости в первых рядах, кто был осведомлен обо всех лицах и путешественниках проживающих в ее родном графстве или проезжающих мимо. Она знала наверняка, где могла скрываться правда и что можно было назвать ложью, имея некоторые представления о жизни, вкусах и развлечениях английской аристократии.

Но в этот раз, увы, девушка не могла бы похвастать никакой дополнительной информацией, что немного покоробило ее самолюбие и реноме всезнающего человека.

— Увы, Валентина права. — с неделаной грустью в голосе вымолвила Одилия. — Я не располагаю большей информацией об этом господине. Однако верно то, что он мрачен и некрасив, хоть и богат, но живет он так уединенно, что его вполне можно было бы назвать мизантропом. Я не пожелала бы вам такого мужчину ни в друзья, ни, боже вас охрани, в женихи. Я желала бы вам только лучшей судьбы, моя дорогая.

Тем самым подружки Ровены остудили ее первые порывы и заглушили желание узнать об этом господине еще что-нибудь. Таким образом, девушки по взаимному молчаливому согласию закрыли тему и через минуту щебетали уже о другом, снова обретя свою беспечность и веселость.

Наконец, они добрели до конца парка, затратив на прогулку добрых два часа, и принялись ожидать своих родственниц. Те присоединились к девушкам через полчаса и вся компания сойдясь во мнении, что необходим теперь хороший отдых, уселась в беседку. Беседу их прервал час обеда, когда они вынуждены были разъехаться по домам при этом любезно раскланявшись.

Пока коляска уносила тетушку Элизабет и Ровену назад к дому, мадам снова задремала, а Ровене ничего не оставалось, как погрузиться в свои мысли. Вот тут то и всплыл вновь вытесненный из памяти образ незнакомца.

Она пробежалась мыслями с того момента времени, когда заметила его и закончила тем моментом, когда подружки вынудили ее забыться, увлекая дальше по дорожке из тонкого гравия. А что, собственно, ее в нем привлекло?

Ровена тщетно искала хотя бы более или менее подходящий ответ на этот вопрос. Кроме того, что сердце ее дрогнуло и что его образ оказал на нее странный гипнотический эффект, она больше ничего не почувствовала.

Еще она поняла, что он, должно быть, француз, раз носит такую фамилию и приехал в их края недавно, если не проездом. Так как она могла поклясться, что никогда ранее не слышала его имени и тем более не встречала его нигде.

В конце концов поняв, что никаких полезных выводов уже не сделать и что ее воображение пошло по кругу, обратившись к тем же самым вопросам, Ровена силой воли заставила себя отбросить эти мысли и прикрыла глаза, в ожидании прибытия в особняк.

2

Минула неделя. В особняке уже вовсю шли приготовления к приезду сэра Роберта.

Зная, что граф заядлый любитель чистоты и ярый перфекционист тетушка Элизабет приказала слугам отдраить весь особняк и навести порядок везде, где только возможно. Ничто не должно было остаться нетронутым. Слуги, таким образом, начали с гостиной при входе и закончили самой дальней кладовой в доме. Тетушка Элизабет бегала повсюду и собственной персоной проверяла качество их работы. Сама она, к слову сказать, не страдала изъяном перфекционизма, поэтому вся эта канитель давалась ей очень тяжело. Ее глаза, не привыкшие замечать маленького пятна где-то под креслом или небольшой царапины на столе, с трудом скользили от одного предмета к другому, а голова старалась сообразить что бы еще могло не понравиться графу.

На кухне тоже велась активная работа. Как и перед каждым приездом графа тетушка любила побаловать того хорошим застольем в кругу его близких друзей, с которыми он должен был надолго разлучаться в силу специфики своей должности.

Однако ближе к вечеру следующего дня женщины получили записку от графа, в ней он сухо, без дополнительных объяснений сообщил, что не желает видеть большого приема в свою честь, просит ограничиться скромным ужином и созвать только самых близких друзей. Из записки можно было понять, что что-то послужило причиной плохого настроения графа и теперь вряд ли забота двух женщин, которых он тоже давно не видел, могла порадовать его. Записку передал курьер, посланный графом загодя, он же сообщил женщинам, что граф явится на следующий день по утру.

Ровена приуныла от этой новости, а мадам всплеснула руками и принялась высказывать свое негодование из-за объемов проделанной работы, нанесшей урон ее бедной голове и жутко утомившей ноги. Весь вечер тетушка Элизабет не переставала причитать и вздыхать, беспокоясь скорее о впустую потраченных силах, нежели чем о том, почему граф едет домой в плохом настроении.

На следующее утро Ровена и ее тетушка поднялись на заре с целью приукрасить себя и совершить иные утренние приготовления к приезду. Тетушка с вечера позаботилась о завтраке, приказав кухарке приготовить любимые блюда графа, желая поднять тому настроение. Ровена срезала в саду самых красивых цветов и поставила их в огромные вазы при входе в гостиную.

Сэр Роберт прибыл аккурат к завтраку, соблюдая истинно английскую пунктуальность.

Ровена удержала обычные для нее радостные порывы при встрече отца, поприветствовав его так, как ее всегда учила тетушка, желая тем самым угодить ему.

Приветствие тетушки оказалось еще более сдержанным. Далее последовали скромные вопросы о путешествии и прочих мелочах. Граф, не смотря на холодный тон сквозивший в письме, вел себя вполне радостно, стараясь не показывать без надобности свой плохой настрой. Однако от взора его дочери и тети не укрылось то, что действительно он был расстроен какой-то новостью, но старался отогнать дурные мысли от себя, желая сделать приятное обеим своим любимым женщинам.

Завтрак прошел вполне мирно, впрочем, как только выпили кофе сэр Роберт объявил дамам, что устал и желал бы немного отдохнуть до обеда попросив, чтобы его не беспокоили.

Ровена предусмотрительно ни о чем не спрашивала, зная, что отец все равно не расскажет ей о причине своего настроения. Но она так же знала, что немного погодя обо всем узнает тетушка, а она-то не сможет устоять от того, чтобы не поделиться новостями с племянницей.

Вот настало время обеда, а после обеда граф решил прогуляться по саду. Воспользовавшись моментом тетушка Элизабет вызвалась сопровождать его.

Так как она была особа хитрая и осмотрительная, то повела речь издалека. Для начала она осведомилась о здоровье графа, потом о его службе. И, получив довольно убедительные ответы о том, что все здесь замечательно, она сделала вывод, что плохое настроение графа имеет другой источник.

Потом она спросила живы ли и здоровы его друзья и нет ли кого-нибудь, кто расстроил графа плохим стечением дел и обстоятельств, граф заколебался, но и тут заверил тетушку о добром здравии друзей.

— Как вы нас напугали и, признаюсь, расстроили своим посланием. — принялась причитать взволнованная дама. — Ваша дочь сильно переживает за вас. Но стоит обнадежить ее добрыми вестями о вашем здоровье, хорошим положением дел на службе… и, в общем-то, нет ничего такого, о чем бы ей стоило переживать. Разве не это главное, милорд?

— Ты права, моя добрая Элизабет. Раз я здоров, жизни моей не угрожает никакая опасность и пост мой в полной надежности закреплен за мной — вот что главное для спокойствия и счастья моей дочери.

Однако есть один досадный момент, который волнует меня…

— Неужто ваши дела с фермерами идут не важно? Или вы не получили ожидаемую прибыль с ваших владений?

— Неделю назад я получил письмо от одного из местных фермеров, семья Бэрроу. Ты же знаешь, что это одна из самых зажиточных и богатых семей в моих владениях. Так вот отец семейства написал мне письмо о том, что с недавних пор, в силу известных нам обоим причин, их семья вынуждена была набрать кредитов… не такая большая сумма, но это сильно ударило по самолюбию мистера Бэрроу и скупости мадам Бэрроу. Таким образом, они просят меня разрешить им выплачивать временно только половину ренты, пока они не поправят свои дела до тех пор, чтобы смочь выплатить мне всю сумму.

Но и это не все. Сын их, от которого и идут все проблемы, никак не желает угомониться и заняться крестьянским делом, чем вызвал нервный срыв своей ненаглядной матушки, и она вот уже как вторую неделю лежит в постели и не может подняться.

Это еще более ухудшает дело, зная, что ферма огромная и хлопот там немало, представляю, как устает бедняга Бэрроу. Мне кажется, это был крик его души, который я почувствовал письме.

— Ох-ох-ох, — завелась мадам, — своей жизнью тяжело управлять, а когда еще арендаторы появляются с их проблемами, тут уж и разорваться в пору.

— Я желал бы съездить к ним завтра, навестить их и посмотреть как обстоят дела. Старый Бэрроу попросил меня наставить их сына в правильном пути. Они считают, что мой авторитет смог бы повлиять на него… хотелось бы верить, что я действительно обладаю подобным могуществом и последствия от действий Максима вызваны лишь только его юношеским азартом, который с возрастом должен уступить место степенной выдержанности и дальновидности.

И, конечно, я желал бы обсудить все дела с главой семейства, а там уже делать выводы.

— Вы правы. Необходимо увидеть своими глазами то, как обстоят дела на ферме, а потом все просчитать. Неплохо было бы узнать у мальчика, что его не устроило в столице…. Возможно, с его бунтарским духом ему интереснее бы было в армии, чем на грядках отца. Тогда, думаю, вы бы смогли подобрать для него достойный пост.

Таким образом, мадам выудила из графа причину его плохого настроения и, как только прогулка закончилась, она удалилась к себе. А спустя некоторое время в ее спальню заглянула Ровена под каким-то пустяковым предлогом, но на самом деле желая узнать о предмете разговора тети и отца.

Тетушка поведала ей все, что услышала от графа, присовокупив сюда свой женский максимализм, расписав все в таких яркий подробностях, что Ровена то бледнела, то краснела и в конце беседы составила себе такую картинку, будто отец семейства пребывает в затяжной депрессии, мать — при смерти от горя, ферма заброшена и дела на ней совсем не ведутся.

— Я с детства знала Максима. — начала Ровена. — Он милый и добрый мальчик, но, может быть, слишком ранимый и чувствительный. Он легко воспламеняется и любые сильные заявления и рассуждения о жизни оказывают на него неизгладимое впечатление. Мне кажется, вместо того, чтобы обуздать свои порывы и направить их в доброе русло, он отпустил их бродить по столичным темным улицам, оставляя подпитываться пессимизмом, неизбежностью рока и прочими подобными вещами — любимые темы городской молодежи, которой более нечем заняться. Мне кажется, через некоторое время свежий деревенский воздух и наши живительные пейзажи изгладят из его впечатлительной души городское смятение.

На следующий день граф и его дочь отправились на ферму Бэрроу. Оба хранили молчание, так как граф думал о предмете разговора, о том что и как сказать. А Ровена чувствовала, как внутри нее растет волнение. После того, что ей описала тетушка на душе было очень неспокойно. Она не видела Максима уже около трех лет, с тех пор, как он отправился учиться в столицу. Теперь она спрашивала себя какой он, и оставили ли полученные знания отпечаток на его лице, и что творится в его душе, раз он пустился во все тяжкие поддавшись наветам дурной компании.

Вот уже показалась аллея с посаженными по обе сторонами ухоженным кустарником, а это значит, что в конце аллеи гостей ожидал большой дом Бэрроу.

Во дворе их встретил старый хозяйский пес, сначала было принялся рычать, но узнав старых знакомых вскоре завилял хвостом. Тут же на порог дома вышел глава семьи — Жозеф Бэрроу, а рядом с ним стояли его дети: дочь Маргарет и Лиза, и высокий худощавый юноша, в котором Ровена не без трепета узнала Максима.

Только экипаж въехал во двор, как Максим тут же направился предложить гостям свою помощь, за ним последовал старик Жосеф и девочки. Все как один весело улыбались и уже издалека, лишенные аристократической жеманности, принялись радостными возгласами приветствовать прибывших.

Максим подал руку Ровене и поздоровался с сэром Робертом. Девчушки, едва лишь появилась возможность, бросились обнимать свою подругу, с которой они иногда играли в детстве. Пока велась беседа, Максим держался немного поодаль и довольно отстранено, словно пребывая где-то в своих мыслях.

— Как поживает ваша супруга? — осведомился граф у фермера. — Вы поистине обеспокоили меня сообщением о ее здравии. Надеюсь, она все же найдет в себе жизненные силы?

— Анна немного захворала, это верно. Но на все воля божья, надеюсь, в скором времени она поправится. Тяжеловато без нее за хозяйством ходить.

— А ваши красавицы дочки вам совсем не помогают? — спросил граф, бросив взгляд на двух статных барышень, как следует принарядившихся к сегодняшнему дню, да с таким усердием, что скорее их можно было бы выдать за графских дочек, а Ровену, привыкшую к скромным платьям — за фермершу.

— Бог с вами, ваша милость! Посмотрите на них. Разве их заставишь заняться чем-нибудь по дому, этаких белоручек! Жена мне запрещает их беспокоить. Говорит, не для того мы отсылали их учиться, чтобы затем заниматься неблагодарным и тяжелым крестьянским трудом. Хотя бы может они составят усладу родителям в удачном замужестве!

Старый фермер прекрасно знал, кому на самом деле предназначались слова, для этого необязательно было смотреть на Максима. Юноша же вздрогнул при этих словах и лицо его накрыла мрачная маска.

Ровена тоже мельком глянула на него, ей так захотелось поддержать его и поговорить с ним как в старые времена. Но она не знала, представится ли ей нынче возможность остаться с ним наедине.

Гости прошли в просторный холл, где их ожидала фермерша, расположившись на канапе, стараясь придать своему лицу мало-мальскую радость и должно поприветствовать гостей.

Итак, началась беседа. Фермер уселся подле своей жены. Девочки прильнули к Ровене с двух сторон, не выпуская ее рук из своих ручек. Максим расположился один, поодаль на маленьком пуфике, в своем мрачном молчании.

Речь пошла о делах на ферме, об урожае и прибыли — любимая тема каждого добросовестного крестьянина. Позже подали обед. После обеда молодые попросились прогуляться к берегу реки, а двое мужчин удалились в сад покурить сигары и поговорить о делах.

Погода выдалась чудесная, хотя ветер все еще сохранял весеннюю свежесть и грозил забраться под одежду, принеся особенно беспечным простуду.

Две сестры все еще не желали расставаться с ручками Ровены, радостно сжимая их в своих ладошках. Им льстил тот факт, что сама дочь графа является их подругой детства и что они до сих пор могут выражать ей свою любовь и привязанность, которую они и стремились дарить ей совершенно искренне, но не без тени удовлетворенной лести. Девушки щебетали без умолку, тем самым не давая своему братцу вставить ни слова. Он, в общем-то, и не старался, лишь улыбаясь время от времени и отвечая на вопросы, если те адресовались именно ему. Вот компания, наконец, достигла берега небольшой речушки, что неспешно несла свои воды меж невысокого кустарника и мха. Фермерские дочки, в своих тяжелых, плотных нарядах уже успели притомиться и изъявили дружное желание отдохнуть, а Максим, заранее прихватив с собой удочку, заявил, что собирается порыбачить и отделился от девушек так, чтобы не терять их из виду, но и не слышать особо их бесед.

Вскоре разморенные обильным обедом, полуденным теплом и дурманящим свежим воздухом две сестры задремали, склонив свои головки на колени Ровены. А та, в свою очередь, радуясь возможности побыть на природе и отдохнуть, принялась осматривать окрестности, насколько то позволяло ее положение и угол зрения.

В конце концов Максим, заметив, что графская дочь скучает и что сестры его наконец уснули, решил воспользоваться этой возможностью и приблизился к Ровене, предложив ей порыбачить вместе.

Ровена с готовностью согласилась, тем более, что ей предоставлялся прекрасный шанс побеседовать с Максимом.

Когда ей удалось освободиться от головок двух дремлющих сестер и убедиться, что ее движение их не потревожило, она тут же встрепенулась словно птичка. Ее движение незамысловатое, но простое и исполненное грации, вызвало на лице юноши легкую улыбку, думается первую искреннюю улыбку за этот день.

Ровена взглянула на Максима, который теперь мог позволить себе смотреть на нее не боясь быть неправильно понятым, но не решилась заговорить первая, не зная с чего начать. Юноша освободил ее от этой тяжкой думы, взяв инициативу на себя:

— Наконец у меня появилась возможность поболтать с вами без посторонних любопытствующих…. Я был очень рад, когда узнал, что вы собираетесь к нам и право, рискну сказать большее, в моей душе я сразу же почувствовал легкость от этой мысли. Мне кажется, вы единственная, кто не собирается осуждать меня за мои действия. Скажите мне, что я не ошибаюсь?

Речь юноши была исполнена такой теплотой и искренностью, что Ровена, собиравшаяся с мыслями о том, как начать наставительную беседу тут же забыла что собиралась сказать.

Тем не менее она не могла удержаться от замечания:

— Ты называешь своих родных «любопытствующими», мой дорогой друг? Неужели они настолько наскучили тебе, что ты больше не видишь в них ни поддержки, ни теплых чувств? Это ведь твоя семья, Максим.

— Ну вот, — расстроился юноша, — и вы тоже собрались выговаривать мне за мои проступки.

— Вовсе нет! — прервала его Ровена. — Верь мне и знай, что во мне ты всегда найдешь ту поддержку и понимание на которое рассчитываешь. Уже будь спокоен, что я не собираюсь упрекать тебя… Ты видел жизнь, многое испытал, не смотря на то, что мы одного возраста и вместе играли когда-то. Это тебе в пору давать мне советы. И, к тому же, с каких пор ты подумал, что ко мне нужно обращаться на «вы»? Мы же прежние друзья, давай сохранять эти отношения и не создавать пропасть между нами. Если в тебе воспитали хорошие манеры, оставь их для тех, кого ты плохо знаешь, договорились?

Максим кивнул и в его глазах появилась прежняя веселость.

— Раз так, я рад, что вновь вижу милую прежнюю Ровену, которая прекрасна словно роза и день ото дня становится все краше.

Максим запнулся, подумав, что подобный комплимент может смутить девушку. Если ранее она отреагировала бы на него заливистым смехом, то сейчас она уже находилась в том возрасте, когда комплименты мужчины трактуются двусмысленно. Он не ошибся. Она залилась краской, но постаралась совладать со своими эмоциями, убеждая себя в том, что это всего лишь комплимент друга детства, что может быть невинней?

— Если тебя смущают мои слова, скажи мне. Я не хотел бы ставить тебя в неловкое положение. И мои комплименты искренни и чисты, пусть они тебя не пугают. В моем сердце ты всегда оставалась искренней и доброй подругой, иногда слишком неуклюжей и воинственной, в пору поменять юбку на штаны.

Максим старался придать своей речи шутливый тон. А в сердце своем он помнил то нежное и трепетное чувство, которое питал к этой волшебной девушке во времена своей юности. Не в силах поведать ей о своих чувствах, он уехал в столицу, где местные развлечения и гранит науки быстро выветрили из его сердца ту нежную привязанность, которой он дорожил, и воцарила там холод и разочарование.

— Ах, мой дорогой друг, по последнему твоему замечанию будь уверен, что этим усердно занимается тетушка. Уверяю, ты больше не увидишь во мне того сорванца, каким я была в детстве. Тетушка беспокоится о моих хороших манерах так, словно это ее ежедневный утренний моцион. В моем возрасте теперь пристало задумываться о поведении и умении себя держать, дабы не прослыть в обществе простушкой.

— Зачем ты так говоришь?! Даже если бы ты осталась той Ровеной, тем шаловливым ребенком, которого я знал, ни на минуту ты не потеряла бы ни своего шарма, ни своей естественной натуральности, которой лишены все барышни твоего круга. Как прекрасно, что ты единственная, обладающая мудростью, смогла сохранить радость жизни, ее краски и эмоции в своем сердце, не смотря на наветы мадам Беркли. И тысячу раз я пожелал бы тебе все, что только что сказал, как истинные достоинства современного человека!

Я был среди этой уставшей молодежи. Поверь мне, это жутко скучно! Все люди моего возраста, только едва вступив во взрослую жизнь, уже умудрились устать от нее и рассуждают об этом так, словно прожили миллионы лет. Какое кощунство! Какой фарс!

Они говорят, что в городе правит порок и зависть, а в деревне глупость и скука.

Это мне стоило бы поучиться радости жизни у тебя. Мне стоило бы взять пару уроков по мастерству улыбки и заново освоить умение, дар Бога, смотреть на вещи с беспечностью и легкостью, не зная их ценности и не судя о них.

— Ты рассуждаешь так, будто уже прожил всю жизнь и успел в ней разочароваться. — выдохнула Ровена, порядком смущенная пламенной речью юноши. — Что такого с тобой произошло в столице, что ты так поменялся? И твои родители не видят уже в тебе того доброго и кроткого Максима, каким тебя отправляли учиться. Если бы ты знал, как они переживают за тебя!

И здесь в деревне, разве ты не помнишь как ты любил этот воздух? Как ты часами смотрел на луга, поля, цветы? Ты находил в этом всем свою усладу и здесь отдыхало твое сердце. Разве ты не рад, что снова вернулся сюда?

Кто или что смутило твой ум в столице?

— Ох, Ровена. Виной всему моя излишняя ученость. Я бы предпочел остаться несведущим неучем и умереть так, не зная ничего в свой постели в домике, затерянном меж этих зеленых холмов. Наука дает ум, а тот убивает чувства, закрывает сердце.

— Но как же можно быть таким неблагодарным своим родителям. Они собрали средства с тем, чтобы дать тебе достойное образование. Ты мог бы занять хорошую должность и вырваться из крестьянских оков. Почему ты не попытался? Мне не хочется верить в то, что ты слаб настолько, чтобы позволить уму играть тобой и уводить тебя в свои игры…

— Увы, родители обрекли меня на страдание своим поступком…

— Неблагодарный! — вскипела девушка, пребывая в праведном гневе.

— Давай, ругай меня, упрекай. Отними у меня последнюю надежду о доброте этого мира, о том, что я могу спокойно излить тебе то, что у меня в сердце.

— Прости. Я не хотела ранить тебя. Но мне больно видеть, что от твоей жестокости страдаешь не только ты сам, но и твои родители. Зачем ты посвящаешь их в свою грусть? Найди в себе силу управиться с тем, что тебе было щедро дано. И направь эти знание в благодатное русло, пусть они послужат во благо тебе и обществу.

Я знаю, что ты все так же добр и чувствителен. Я вижу, что ты не рад причинять боль близким. Прошу, найди в себе силу тогда выстоять и с достоинством принять то, что тебе предложила жизнь.

Максим вспыхнул, поджав губы. В глубине его души боролись сильные чувства, разрывавшие на части его не привыкшее к таким превратностям сознание.

— О, если бы ты знала…. Если бы ты знала все о моей жизни там. Но можно ли тебе говорить. Ты сама чистота и радость, сама любовь. Могу ли я омрачать твое лицо моими не заслуживающими никакого уважения похождениями? Могу ли я сказать тебе в какие тернии я впутался? Более всего мое сердце ранит не наука, Ровена, увы, как бы я хотел думать так, мне бы было в сотни раз легче! Как бы я хотел думать, что мой ум торжествует, но нет же, это мое сердце растоптано…

— Что ты говоришь? — испугалась Ровена, устремив свой горящий взгляд на юношу, а тот едва сдерживал слезы. — Прошу не томи меня! Скажи, что беспокоит тебя! Расскажи мне. Обещаю, я не буду судить тебя, но просто выслушаю. Разве добрым друзьям не рассказывают все, что лежит на сердце? Самые страшные горести, преступления совести, тайные желания — все.

Максим вздохнул и замолчал, но вскоре вновь заговорил:

— Если бы мои родители знали на что они высылали мне деньги, то не подумали бы потом пустить на порог их дома. Они бы отвернулись от меня и посчитали бы малолетним мальчишкой, который не беспокоиться о своем будущем.

Максим снова смолк. Ровене вновь пришлось подтолкнуть его.

— Я увидел ее в опере. Она смотрела на меня с балкона в окружении нескольких таких же знатных дам, одетая в дорогие шелка и вся усыпанная драгоценностями. Ее тонкие изящные ручки покрывал тончайший атлас перчаток…. В руке она держала веер очень тонкой работы. Она была прекрасна, словно ангел и не трудно было понять, что скорее всего она носила титул графини, по меньшей мере. Но, в тот момент, кроме ее лица я не видел ничего, никаких знаков отличий… мне казалось, что ничто не может нас разделить. Однако нас разделял весь зрительный зал, что уж точно. Я был затерян где-то в толпе таких же как и я людишек, у которых оказалось денег ровно на то, чтобы купить себе местечко посреди торговцев, проституток, студентов и прочей подобной братии.

В тот момент, я задался целью познакомиться с ней, так как был уверен, что искренность моих чувств, сила моей любви послужат верную службу и она не сможет оттолкнуть меня.

Я опущу детали моего знакомства с ней. Мне посчастливилось услышать звук ее голоса, увидеть ее взгляд, обращенный ко мне через неделю после того, как я увидел ее в опере. Кстати, я не был совершенно глуп, зная, что чтобы завоевать такую женщину только лишь слов будет мало. Поэтому в день моего знакомства с ней я преподнес в подарок безумно дорогую брошь, которая обошлась мне во всю мою стипендию и подкрепил свой подарок пламенными заверениями моей самой искренней дружбы.

Я старался во всем угождать ей, предвкушать любое ее желание, появлялся «неожиданно» в тех местах, в каких бывала она, старался быть максимально галантным и внимательным. Помню, как она сказала, что ее впечатляет моя искренность и сила чувств. Я заверил ее, что она может рассчитывать на меня в любое время и, что бы не произошло, я всегда поддержу ее.

К счастью, мы быстро сдружились. Кроме того, она долгое время находилась в одиночестве, так как ее муж, первый секретарь короля, постоянно находился в разъездах и присутствовал дома один-два раза в год. Она скучала. И чтобы как-то разнообразить свою жизнь старалась постоянно выезжать в город или в парк, в оперу или просто находиться в кругу друзей.

Я же умирал от любви, чувствуя, что не проживу без нее ни дня. И мне стало все тяжелее и тяжелее скрывать свои чувства. В конце концов, думаю, что их было видно даже дураку. Наше объяснение произошло после месяца знакомства. Мне казалось, она колебалась, стараясь воззвать к какому-то долгу, совести, к разнице наших возрастов, говоря, что я слишком юн и моя любовь улетучится через месяц.

О, Ровена, я почти плакал, я падал на колени, я целовал подол ее платья, не смея прикоснуться к этим нежным целомудренным ручкам, я обещал убить себя, если она отвергнет меня.

Она сдалась после двух месяцев моих настойчивых ухаживаний, заверений в любви и подарков.

Я приходил к ней почти каждый вечер. Как только она возвращалась домой и два — три часа перед сном она посвящала мне.

Мы были очень счастливы! Время пролетало словно одна минута! Нас роднили и общие интересы. Я рассказывал ей о жизни в деревне, расписывал сельские пейзажи, восхвалял воздух и девственную чистоту полей, лугов и лесов. Она с удовольствием слушала меня и это очень сильно вдохновляло! И даже она говорила, что хотела бы однажды посетить эти места, а может быть и остаться там навсегда. В своих самых смелых мечтах, воодушевленный ее полуфразами о жизни в деревне, я дерзнул унестись безвозвратно в далекие дали, в опасные иллюзии, от которых потом очень трудно отделаться. Но как я был счастлив! Она ведь любила меня. Она была готова поселиться в деревне.

Мне явно льстило ее ко мне расположение. Я был горд собой и возомнил, что она предпочтет знатному графу студента. В глубине души я смеялся над ним и над всем обществом, думая о том, что для любви достаточно двух любящих сердец, а титулы, богатства, фамилии, материальные блага- это все бред, выдумки рафинированного общества.

Так пролетели шесть месяцев, которые казались для меня одним днем. Я умирал от любви и мне хотелось смотреть на мою возлюбленную вечно. Бывало, я приходил к ее особняку днем и смотрел в окна, желая увидеть любимый силуэт. И для меня было неописуемым счастьем, если вдруг мне удавалось заметить тень ее ручки, которой она поправляла занавеску, или тень ее фигуры где-то в темноте комнат. Я стал требовать от нее, чтобы она проводила со мной больше времени, укоряя за слишком частые отъезды. Потом мне захотелось оставаться на ночь, хотя бы даже в саду. Смотреть как она готовиться ко сну и как тушит свет, а потом представлять, как она ложится в кровать и как сон окутывает ее прелестное тело. И всю ночь я желал охранять этот чистый сон, благословенный Богом.

Я совсем не замечал, что в пылу моей горячки я мог от слов любви, перейти к упрекам и ревности и не видел, что это утомляет ее и она все более отдаляется от меня. А я все ловил каких-то химер и грезил о жизни в деревне с нею вместе, был уверен, что она оставит своего мужа ради меня, ведь я так ее любил!

Однако реальность немного приоткрыла мне глаза, когда в один из дней она получила письмо от мужа, о чем тут же уведомила меня. Ее муж писал, что возвращается через месяц.

По-началу я совсем потерял голову, грозился убить его и требовал от нее подтверждения любви, умолял, чтобы она не оставляла меня и заверял, что никто не будет любить ее так, как я.

Она старалась мягко убедить меня, что нам стоить отныне проявлять осторожность, так как и так, из-за моих слабостей в обществе поползли слухи. Она умоляла сохранить ее репутацию и честь, если я действительно люблю ее.

Наш разговор, таким образом, превратился в разговор немого с глухим, она просила у меня невозможное, я требовал от нее то, чего, наверное, и не было никогда.

Вскоре, бессонница охватила меня и я целые ночи проводил в саду перед ее домом, а она становилась все холоднее и старалась избегать меня, ссылаясь на нездоровье. О, как я хотел верить, что она действительно нездорова, а лучше мертва! Мне было легче верить в это и приятнее думать, что пусть лучше она не достанется никому, нежели чем ему.

Мы так и не пришли ни к какому соглашению. Ее муж вернулся. Я находился неподалеку и смотрел на его приезд. Я удалился к себе, надеясь получить от нее весточку, но ее не было несколько дней. Потом не выдержав, я стал прогуливаться рядом с их особняком, надеясь, что она заметит меня. Этим дерзким поступком я решил напомнить о себе.

Уже вечером я получил довольно сухую записку, которая гласила, что пока муж не уедет лучше прервать все встречи. Такой поворот дел меня не устраивал, я написал ей ответ, умоляя выкроить пару минут вечером для прогулки в саду, где я бы ожидал ее. Подкупив слугу я передал ей мою записку. Получив ответ только на следующей день. Она писала, что мое ребячество неуместно и просила меня повзрослеть уже, в конце концов, и подождать пару месяцев.

Я пришел в ярость от этого письма. Чувства и эмоции бушевали во мне ураганом. Я плакал и готов был убить себя и ее, лишь бы только прекратить эти муки. Результатом моих расстроенных чувств явилось длинной письмо, в котором я напоминал ей о минутах нашего счастья, о нашем уюте, о наших клятвах, о ее желании переселиться в деревню. Я клялся ей, что со мной она будет счастлива как ни с кем, что я не смогу жить без нее и прочее.

Мое письмо осталось без ответа. Я прождал пару дней, сходя с ума. В то время как она совершала все возможные и невозможные выезды с мужем. Мне казалось, что она делает это мне на зло. Эта парочка возвращалась домой только за полночь, а на следующий день опять неслась куда-то.

Я караулил момент, когда ее муж смог бы отлучиться по делам и был уверен, что это хороший момент для меня прийти и поговорить с ней напрямую.

Наконец, в один из дней он уехал куда-то и я тут же, пока она еще была дома, без спроса влетел через черный ход и проник в дом. Она сидела в летней беседке и читала, но увидев меня уронила книгу, вскрикнула и побледнела так, что даже я испугался. Хотя я имел вид гораздо хуже, уже давно потеряв сон и пребывая в жутких душевных терзаниях.

Я видел как от испуга, она перешла к спокойствию, а потом ее лицо, такое доброе и прекрасное, исказила нервная судорога.

Она принялась выговаривать мне мою ошибку, что я сильно врежу ей наведываясь сюда и совсем не люблю ее. Что я эгоист и желаю ее смерти.

Я напомнил ей за письмо и получил в ответ совершенно несуразные доводы. Она твердила что-то про наше неравенство, про мою молодость и наивность, а свое желание жить в деревне низвела до «сиюминутной грезы».

Она заклинала меня уйти и больше не появляться. В общем, мне больно вспоминать наш разговор, не знаю как я держался на ногах в тот момент, так как ее слова были хуже самых острых кинжалов. И наши последующие разговоры тоже только ухудшали ситуацию и все более открывали мне глаза.

В конце концов она упросила мужа увезти ее из города, ссылаясь на желание попутешествовать, а меня, за мои множественные долги, уже начали преследовать кредиторы и мне пришлось съехать с апартаментов, которые я занимал. Я задолжал везде, где только можно и нажил себе недоброжелателей.

Учебу я давно забросил и возвращаться туда не имело смысла. К тому же все друзья отвернулись от меня, смеясь надо мной и моей наивностью. Мне было некуда пойти и нечего делать…..

Юноша замолчал, убитый горем, которое казалось и не покидало его никогда. А Ровена видя, что силы его иссякли поспешно отозвалась:

— Довольно друг мой! Я вижу, что ты пережил. И честно не могу подобрать слов, чтобы утешить тебя….

— О, Ровена, дитя света! Мне не нужны слова, но достаточно того, что ты не осуждала меня и не отвернулась после всего того, что я рассказал. У меня больше нет друзей и нет того, кому бы я мог открыть свое сердце, не боясь остаться непонятым. Но я вижу, как ты бледна и я вижу ужас на твоем лице. Тебе наверное и во снах не снились такие обстоятельства… Скажи мне, ты ненавидишь меня?

— Вовсе нет! Успокойся, мой дорогой друг. Я всего лишь пытаюсь понять твой рассказ. Я стараюсь представить, каково это любить такой любовью…

— Не пытайся понять. Твоя чистая душа не создана для таких унижений. Дай бог, пусть тебя никогда не коснется даже и малая толика того ада, в котором я пребывал из-за любви. Пусть бог пошлет тебе взаимную любовь и верного супруга! Я желаю тебе найти достойного мужчину и прожить с ним счастливо всю жизнь! Но будь осторожна, не подпускай к себе того, кто недостоин тебя по статусу и не смотри на тех, кто выше тебя. От таких связей одно горе!

Ровена вспыхнула и опустила голову, не ожидая таких откровений от своего юного друга сейчас, казалось, состарившегося под грузом пережитого горя.

— По-моему, именно тебе не помешало бы сейчас услышать подобные речи, мой друг. Как хотела бы я найти приободряющие слова, как хотела бы видеть вновь того радостного и полного надежд Максима! Как я хотела бы, чтобы ты вновь обрел ту усладу и успокоение, которое находил в прелестях сельской природы, в спокойствии сельских дней, в молчании лесов, в журчании рек, в чистоте местного воздуха.

Ах, Максим, видишь сколько зол несет жизнь в городе! Как хорошо, что ты смог убежать оттуда и как я желала бы, чтобы ты поскорее восстановил свои душевные силы!

Максим горько усмехнулся, заглядывая в свое израненное сердце.

— Если бы все было так просто, милая Ровена! Но если бы ты знала, что от любви нет лекарства и куда бы я не убежал, о чем бы я не думал, в каких недрах я бы не укрылся — все тщетно. Остается только вырвать сердце…

Вдруг речь юноши прервал голосок одной из сестер, которая только что пробудилась и позвала Ровену, высматривая ее взглядом.

Максим чертыхнулся, разозлившись, что ему не дали закончить речь, а Ровена взглянула на него с укоризной, но проговорила как можно мягче, стараясь умаслить истерзанную душу:

— Полно вам, Максим. Крепитесь! Вы же мужчина. Я всегда знала, что вы сильный и вынесете любые невзгоды судьбы! А ваша авантюра — это ценный опыт, который в будущем сделает вас мудрее. Вот Маргарет уже проснулась, пойдем-те к ней.

Максим засобирался, принявшись сматывать удочку. Ровена тоже поднялась с травы и начала отряхивать измятое платье.

— Знай, что ты всегда сможешь рассчитывать на меня. Я всегда поддержу тебя, Максим. Но прошу, ради всего, что дорого тебе, прошу тебя жить и быть счастливым. Прошу понять своих близких, которые добры к тебе, но ты постоянно огрызаешься на них, тебе кажется, что они все восстали против тебя, но это только ты сам ранишь их стрелами своей злости. Они стараются поддержать тебя. Ведь только в семье можно найти опору. У тебя прекрасная семья. Черпай вдохновение в ее недрах.

Максим промолчал, он погрузился в свои мысли, но тем не менее возможность выговориться принесла благодатные плоды, так как лицо юноши не несло уже той грозовой тучи, какую Ровена лицезрела по-началу.

Сестры совсем уже пробудились и с интересом поглядывали в сторону, о чем-то с увлечением беседовавшей пары, но Ровена, сказавшая все, что было у нее на сердце смолкла и направилась к ним. Максим последовал за ней на некотором расстоянии все еще пребывая в своих мыслях.

На ферме уже все дела были улажены. Почтенный Бэрроу, казалось, был всем доволен, о чем говорило покрасневшее лицо и широкая улыбка на нем. Да и его жена так же как-то воспряла духом.

Когда молодежь вошла в дом и уселась у очага разговор уже велся о всяких мелочах. Впрочем, сэр Роберт выждав еще пару минут, позволив фермеру закончить свою речь, сообщил, что ожидал свою дочь и теперь желал бы отправиться в обратный путь.

— Максим, — обратился вдруг фермер к сыну — поблагодари его светлость за любезное попечение о нашей семье. Сэр Роберт обещал похлопотать за тебя среди своих высоких знакомых и, может быть, тебе найдется какой-нибудь достойный твоих знаний и умений пост.

Юноша, уже в некоторой степени успокоенный своими душевными излияниями, которые были для него словно бальзам, с почтением склонился и поблагодарил графа в самых теплых и дружелюбных тонах.

Семья Бэрроу проводила почетных гостей с такой же добротой и радушием с каким их встретила. Сестры совсем не хотели отпускать любимую подругу, взяв с нее обещание, что она приедет навестить их как-нибудь. Максим бросил на девушку прощальный взгляд, значение его могло быть известно только им двоим. Старик Бэрроу пообещал привезти графу в подарок жирных куропаток, которых он собирался подстрелить на охоте через пару дней.

Граф помог дочери устроиться в коляске, и они отбыли.

По дороге Ровена спросила отца устроил ли он свои дела благоприятным для него образом. Граф же, тоже пребывая в приподнятом настроении ответил, что устроил все как нельзя лучше и что дела фермера идут не так уж плохо, как он описывал.

Уже по возвращению в особняк слуга передал графу письмо от одной из его знакомых — мадам Уитклиф. Которая выражала в письме свою радость по поводу приезда старого друга и предлагала прогуляться на следующий день вместе с мадам Беррик и девочками в парке.

Ровена, обожавшая подобные прогулки, пришла в неописуемый восторг и ее отец, сначала было подумав отказаться от предложения в силу своей усталости и желания отдохнуть, не мог отказать своей дочери в ожидавшем ее удовольствии.

Наступил следующий день, принесший с собой поистине теплое солнце мягкий ветерок. Сразу же после завтрака граф с дочерью отправились в парк, где их ожидала приятная компания.

Всю дорогу до парка девушка неустанно щебетала о том о сем со своим отцом. Граф слушал ее с благосклонной улыбкой и в конце концов выдал следующую речь, которая была плодом не то ли его личных размышлений, не то сиюминутным впечатлением от беседы с дочерью:

— Как же мне интересно кто согласиться взять тебя замуж? Ты довольно сильно выделяешься среди девушек твоего статуса и возраста, своими странными взглядами на жизнь, увлечениями и суждениями о чем бы то ни было. Пожалуй нужно, чтобы муж обладал таким же неординарным характером как и ты, иначе вы рискуете либо быстро надоесть друг другу, либо между вами возникнет такая пропасть недопонимания, что я поистине боюсь за возможность твоего счастья в этом случае. А ты не сможешь жить, если не будешь счастлива, такова твоя природа….Не пойму от кого она тебе досталась.

Или это сказывается отсутствие должного воспитания в кругу семьи. До сих пор ты предоставлена сама себе. Я вижу, что от мадам Беркли толку почти никакого.

Последние фразы граф бубнил уже себе под нос, разговаривая скорее сам с собой.

А Ровена, в силу своей беспечности и веселья, пропустила его слова мимо ушей, видя, что они уже подкатили к парку. Она заерзала и сообщила отцу, что они прибыли, принявшись выглядывать знакомый ей экипаж на оживленной площадке перед входом.

Вскоре вся компания собралась вместе, обменявшись теплыми приветствиями. Для прогулки, которую дамы никак не хотели совершать пешком, решено было рассесться по экипажам. Граф и дамы заняли большое ландо, а троим девушкам отдали небольшую полукрытую коляску. Распоряжение кучерам сделать пару кругов по парку было уже отдано и теперь два экипажа неспешно катили по оживленным дорогам, обгоняя тех, кто прогуливался пешком.

Одилия тут же начала речь, захватив все внимание своих подруг. Ей стало известно, что для нее примечен жених и теперь она старалась узнать кто это. Будучи натурой пытливой она почти раскрыла планы своей матери и теперь делилась с Ровеной и Валентиной впечатлениями по поводу этого предприятия. Разговор так же коснулся и предстоящего бала при Дворе. Как и полагается каждой уважающей себя леди, девушки снова обсудили свои наряды, это касалось в частности Валентины и Ровены, а Одилия, уже имевшая честь быть представленной ко двору, слушала своих подруг и давала им наставления по тому как себя держать, как двигаться и что говорить.

— Там будет весь английский свет, вы только представьте себе! — восхищалась с боязливостью Валентина. — Я надеюсь, мой наряд будет безупречен. Матушка потратила два месяца на то, чтобы переделать некоторые детали в наряде. О, Ровена! Мне так интересно увидеть и твой наряд! Я знаю, что твой отец не так богат, но спорю, что он из любви к тебе сделал все, чтобы ты могла с гордостью представлять свою фамилию Его Высочествам. Как хорошо, что мы будем вместе. Одной мне было бы слишком боязно…

Ровена нахмурилась немного на замечание своей подруги о состоянии ее отца. Однако она знала, что оно было сделано скорее по оплошности, нежели чем с целью нанести укол самолюбию.

— Мне как-то без разницы, — лениво бросила Ровена, — мой наряд вполне оправдал наши с тетушкой ожидания. Я благодарна отцу за все, что он сделал для меня. Представление будет длиться не более пары минут, а ты рассуждаешь так, словно в этом весь смысл жизни.

Валентина и Одилия переглянулись, впрочем, им было не привыкать к странной беспечности их подруги, когда стоило бы на самом деле как следует поволноваться.

— Полно-те, дорогая, на тебя будут смотреть все аристократы Англии. Тебе это все равно? — степенно молвила Одилия.

— Думаю, да.

— От того, как ты будешь держаться сформируется первое мнение о тебе как о дочери и наследнице графа Шерфордского.

— Я не вижу ничего такого от чего обо мне могло бы быть сформировано нелестное мнение. Мы с тетушкой уже отрепетировали мой выход по меньшей мере двести раз.

Одилия и Валентина снова переглянулись и усмехнулись.

А Ровена, время от времени рассматривающая проезжавшие мимо экипажи и проходивших людей вдруг замерла, заметив знакомый ей силуэт, который уже было выветрился из ее головы.

Она вытянулась немного, желая рассмотреть всадника из-за спины кучера.

Тот ехал верхом перед коляской девушек неспешной рысью. Его сопровождала дама, на которую Ровена совсем не посмотрела. Ее взгляд был полностью прикован к незнакомцу. Сердце застыло, когда она поняла, что это скорее всего тот мужчина, которого она видела не так давно в парке. В конце концов со спины он очень походил на него: длинные волосы, цвета воронова крыла, были собраны в хвост, на голове красовалась шляпа, похожая уж очень на ту, что Ровена видела в прошлый раз. И кроме того, манера держать себя выделяла его среди большинства мужчин. Ей нельзя было дать названия, но сердце девушки тут же отозвалось, выделив из толпы именно его.

— Кого ты там разглядываешь? — услышала она вдруг нетерпеливый голосок Одилии. Ровена встрепенулась и на минуту отвлеклась от своего зрелища.

— О, мне показалось, что я вижу знакомого… Две ее подружки вытянулись, чтобы рассмотреть того, о ком говорила Ровена.

— Я не вижу ровным счетом никого, кого бы ты могла знать, моя дорогая — вымолвила Одилия, откидываясь назад на спинку сиденья. Ровена вдруг почему-то зарделась и тоже было уселась на свое место, но любопытство взяло верх и она снова аккуратно высунулась.

— А это не тот ли господин, кого мы видели неделю назад в парке? Мне показалось, что это мог бы быть он. Одилии и Валентине не оставалось ничего другого как вновь приняться за рассматривание все удаляющейся фигуры впереди.

— Возможно это тот самый герцог ля Рош-Гийон. Знатный мужчина, посмотрите как он держится в седле, словно родился в нем. А тебе он чем вдруг стал так интересен, моя дорогая? — с интересом посмотрев на подругу спросила Одилия.

Та же зарделась еще больше, но искушение было слишком сильно, она не могла усидеть на месте и тем более спрятать свои эмоции.

— О, это он! Я так и думала. Прошу вас, давайте подъедем поближе, мне хотелось бы посмотреть на него! — речь Ровены горела смущением и нетерпением, она не могла скрыть ни то, ни другое.

— Это он и есть, если ты это хочешь узнать. Зачем нам на него смотреть? — осведомилась Одилия. Однако Ровена, не слыша ее, уже отдала приказ кучеру нагнать всадников и постараться ехать с ними вровень. Экипаж девушек вскоре нагнал двух всадников и кучер, используя все свое умение, старался держаться более или менее на одном расстоянии, учитывая снующих туда-сюда людей. Ровена между тем не теряя времени, старалась разглядеть незнакомца получше. Обзор ей то и дело закрывали другие всадники. Тем не менее ей удалось разглядеть лицо мужчины довольно быстро и снова сердце ее застыло, когда глаза ее скользнули по нему, холодному и прекрасному. В седле он держался поистине с королевской выдержкой. Его иноходец, явно из очень дорогой породы, держал мерный, грациозный и плавный шаг, не позволяя себе никаких лишних движений.

— Прекратите на него так отчаянно смотреть, — прошептала Одилия на ухо Ровене, — имейте совесть, можно подумать, что вы сельская девица!

Но Ровена совсем не слышала упрек подруги. Ее полностью поглотил этот магнетический образ.

Краем глаза, она различила, что его спутница нагнулась к нему и что-то сказала, видимо заметив, что ее спутника рассматривают, как всегда заслуга женской наблюдательности. После этого жеста мужчина тут же взглянул на Ровену. Она вздрогнула и едва ли не поперхнулась воздухом, резко покраснев. Взгляд его, холодный и резкий, резанул по сердцу. Она подумала, что он вот-вот отвернется, но к своему удивлению и ужасу одновременно, он решил принять ее дерзкий вызов, глядя прямо в ее глаза, не думая отвести их. Ему не стоило никаких трудов удержать свой взгляд ровно столько, сколько бы ему хотелось. Но Ровена уже через несколько мгновений спряталась за полусложеную крышу коляски.

— Ты удовлетворила свое любопытство? — отозвалась Одилия.

Ровена взглянула на подругу невидящим взглядом, не ответив ничего. Вместо этого она вновь выглянула из своего убежища. Мужчина уже не смотрел на нее, но как только она вновь принялась рассматривать его, он тут же поднял на нее глаза. На лице его обозначилась хмурая гримаса и он поспешил отвернуться к своей спутнице, затевая с ней разговор. Ровене не оставалось ничего другого как откинуться на сиденье и прекратить свои бесцеремонные рассматривания.

Как раз в это время Одилия отдала кучеру приказ ехать быстрее, лишив Ровену последней возможности еще раз взглянуть на него.

— Чем он так любопытен? При одном взгляде на него мне становится холодно и неуютно. Не хотела бы я оказаться с ним в одной компании, — промолвила Валентина.

— И не окажешься, дорогая. Если только не выйдешь замуж за какого-нибудь очень знатного лорда — отозвалась Одилия.

Ровена пребывала в противоречивых чувствах, стараясь успокоить разбушевавшееся сердце и была очень рада, что к ней никто не обращается.

— А ты откуда знаешь? Что с того, что он герцог? Может быть он беден как церковная мышь!

Одилия засмеялась и ответила:

— Ты видела его иноходца? В Англии таких нет, его явно привезли и еще потрудились где-то отыскать такого. А одежду? А спутницу? Маркиза де Бриссак не станет общаться с кем попало.

— Тебе известно о нем что-нибудь? — проснулась вдруг Ровена.

— Все, что мне было известно я тебе поведала.

Ровена запнулась и снова зарделась от мысли, которая промелькнула вдруг в ее голове.

— Ты не могла бы оказать мне услугу? — скромно попросила Ровена. — У тебя несомненно есть возможность разузнать о нем кто он, откуда и прочее. Твоя матушка имеет доступ к любой информации в светских кругах.

Одилия и Валентина, с интересом наблюдавшие за их подругой, переглянулись и Одилия ответила:

— Даже не подумаю! Выбрось его из головы, он тебе не ровня. От таких союзов только лишь неприятности, вспомни поучительную историю Софьи в «Векфильдском Священнике». Как она влюбилась в богача, поверила ему, а он ее бросил да еще беременную. Я не хочу, чтобы по моей вине ты страдала и быть вашей сводницей, пусть даже просто словесно, я тоже не хочу.

— О, Одилия ты жестока! Мне просто любопытно кто это. Я обещаю, что успокоюсь, как только узнаю все подробности о нем. Прошу тебя! Мне правда интересно. Я уверена, что твоя матушка уже все о нем знает. Тебе ведь не сложно спросить ее?

— Не сложно, но я правда не вижу в этом никакого смысла. Вы интересуетесь им потому что он богат, моя дорогая? Но посмотрите на него, он страшен как привидение.

— С чего ты взяла? Мне без разницы богат он или нет. Почему тебе кажется, что он страшен? По-моему он красив.

Одилия и Валентина задумались на минуту, удивленные словами подруги.

— В любом случае, его наружность так отталкивает своим холодом, его глаза как будто мертвы — поежилась Валентина.

— Ты права, он недурен собой, но он словно привидение. Ему бы очень пошла улыбка, но сомневаюсь, что он знает что это такое. Если бы он знал, какое убийственное впечатление производит, в прямом смысле этого слова, то научился бы немного улыбаться или сделал бы более или менее приветливое выражение лица. Впрочем, он же герцог, зачем ему все это — бросила Одилия, демонстративно пожав плечами.

3

До церемонии представления ко Двору оставалось три дня. Весь наряд Ровены был выглажен еще раз, все складки, рюши и ленты разглажены и приведены в порядок. И все это великолепие покоилось на вешалке, ожидая своего часа.

В Ровене начало подниматься возникшее неизвестно откуда волнение. Особенно, когда она смотрела на свое платье, подобное которому никогда ранее не носила. В этом наряде заключалось все богатство ее отца, весь блеск фамилии и вся ее честь. С какой гордостью, достоинством и умением ей надлежало показать себя при Дворе. Действительно, здесь было о чем подумать.

Ровена, осененная подобной мыслью, застыла, глядя на наряд. Ей показалось, что она побледнела, так как чувствовала как похолодели ее щеки. Спустя мгновение она уже укоряла себя за излишнюю беспечность и холодность по отношению к предстоящей церемонии и ее важности. Среди подобных мыслей вспомнились и наставления Одилии, а заодно и то, что их речь в парке прервали и ей так и не удалось добиться ответа от подруги.

Тут ее озарила догадка. А почему бы не написать Одилии записку, где поблагодарить ее за дельные советы, за участие и поддержку. А заодно попросить ее разузнать что-нибудь о незнакомце.

Улыбнувшись столь удачной мысли Ровена подобрала подол платья и словно птичка впорхнула вверх по лестнице, а далее к себе в комнату писать записку.

Первая часть записки далась ей очень легко, но как только дело дошло до предмета, интересовавшего Ровену больше всего на свете, наступила пауза в мыслях.

Ей стоило некоторых трудов изложить свою просьбу так, чтобы она оказалась достаточно кратка, но содержательна, не выглядела слишком вульгарно, не выдавала ее заинтересованности, но и не дышала сухостью.

Наконец, закончив свое нелегкое предприятие, Ровена вздохнула, позвала служанку и попросила ее передать записку Одилии как можно скорее.

В ожидании Ровена взяла книгу и отправилась в сад почитать. Однако теплое весеннее солнце разморило ее, убаюкав почти сразу же.

— Миледи… миледи — услышала вдруг Ровена голос своей камеристки, которая пришла разбудить ее, — не холодно ли вам здесь? Уже вечереет, скоро позовут к ужину. Кстати, в вашей комнате вас ожидает письмо от леди Уитклиф.

Ровена, по началу лениво потягиваясь вдруг встрепенулась и тут же последние обрывки сна слетели с нее, а вместо этого на лице заиграла радость, которую она даже и не потрудилась скрыть.

— О, какое счастье! Я и не ожидала получить ответ так скоро! — воскликнула она, вскакивая на ноги. Обняв свою камеристку, Ровена быстро унеслась к себе, чем повергла первую в некоторое замешательство.

И вот письмо оказалось в ее руках. Ровена сломала маленькую гербовую печать и заметила, что в нем всего несколько строчек.

«Дорогая моя, я не одобряю ваше любопытство. Но так как мне самой любопытно узнать кто этот господин, я взяла на себя труд выведать у матушки все, что ей о нем известно. К завтрашнему вечеру я рассчитываю узнать то, что вас так интересует.

Если вы желаете, то можете присоединиться к нам за ужином, после которого мы непременно пойдем с вами прогуляться по саду.»

Ровена вся просияла, и чуть было не расцеловала желанное письмо, но сдержала свои неуместные порывы, покраснев, урезонив себя мыслью, что радость ее чрезмерна и совершенно необоснованна. Однако она с уверенностью и без тени стыда могла точно сказать, что чувство любопытства и интриги двигало ею больше всего и ее помыслы оставались чисты и невинны, а следовательно упрекнуть ее в большем было бы несправедливо.

Успокоенная подобными рассуждениями, она принялась готовиться к ужину.

После ужина Ровена уведомила домашних, что на следующий день приглашена к мадам Уитклиф и ужинать дома не будет. Так как это мероприятие повторялась довольно часто, две семьи тесно дружили, соответственно никаких возражений по данному поводу не поступило.

Стоит сказать, что Ровене стоило некоторых трудов на следующий день проявить побольше терпения ожидая вечера. Все время, на самом деле, ушло на то, чтобы еще раз повторить умозаключение прошлого вечера, которые она нашла очень удачными и снабдить себя обещаниями, что ей удастся сдержать излишние порывы любопытства и заинтересованности. Ровена даже продумала как будет себя вести и что говорить на возможные замечания Одилии.

В особняке семьи Уитклиф царило оживление, когда коляска Ровены прибыла к парадному входу. Это был огромный фамильный особняк, больше похожий на замок, истинная гордость фамилии. Особняк окружал не менее большой и богатый сад с ухоженными аллеями, галлереями, небольшим лабиринтом из палисада и фонтаном, прячущимся где-то за сенью буйной зелени.

На ужин были приглашены еще несколько близкий друзей семьи. Вообще, мадам Уитклиф, любившая светские вечера, салоны и большие компании, старалась не отказывать себе в этом, а ее муж совсем не препятствовал ей. Почти каждый день она либо выезжала сама или вместе с мужем и дочерью, либо приглашала к себе на ужин близких друзей, если ей хотелось уединения или всех, кто ей только мог прийти на ум, когда она находилась в бодром расположении духа. По количеству собравшихся гостей Ровена определила, что сегодня мадам пожелала уединиться.

Девушка поискала взглядом свою подругу, фигурка которой маячила в глубине гостиной, то и дело заслоняемая сновавшими туда-сюда слугами и фигурами некоторых гостей.

Неожиданно скоро позвали к ужину и Ровена, так и не улучив момента подойти к Одилии, бросила на подругу вопросительный взгляд. Та же, улыбнулась красноречивой хитрой улыбкой, обещавшей много интересного, поманила Ровену за собой в столовую и сама тут же изящно огибая гостей, поспешила войти туда первой.

После ужина несколько гостей уселись играть в преферанс, кто-то сел за рояль. А Одилия, наконец освобожденная от роли развлекать гостей, присоединилась к Ровене, взяв ту под руку.

— Как хорошо, что мы вместе. — выдохнула она, словно задыхаясь от насыщенности вечера. — Пойдем прогуляемся в саду, тут слишком душно. Свежий ветерок нам бы очень не помешал.

Ровена кивнула, решив воздержаться от вопросов, которые вертелись на языке и покорно последовала за подругой.

— Ты знаешь же, что моя матушка очень любит обсуждать всех на свете в этом городке. Поэтому вчера, когда мы с ней болтали по душам, мне удалось вывести ее на нужную тему.

— Она знакома с ним?

— Нет, лично с ним мало кто знаком. Он почти не выходит в свет, живет затворником в своем замке где-то в лесу на северной границе графства.

— В лесу?!

— Да, дорогая, в лесу. Странный каприз, не правда ли? Говорят, он выкупил этот замок и земли вокруг два года назад и поселился там. Кстати, его зовут Франц-Ульрих фон Ламберг, герцог Оттавский. Он не француз, но откуда-то из Богемии.

Он очень неохотно рассказывает о себе, как сказала мне матушка, и ведет жизнь такую замкнутую, что легенды о нем множатся быстрее, чем он успевает что-то сказать. Так вот, дорогая моя, он приехал в эти края около двух лет назад и остался здесь никто не знает как на долго. Все говорят, что он богат, судят по его выездам и деньгам, которые он жертвует на церковь, хосписы и науку. Многие, я слышала, хотят предложить ему свою дружбу, но он умеет любезно прекратить общение в нужный момент. В общем, я думаю, что он мизантроп. Странное желание, стремиться так избегать людское общество, учитывая его молодость, и такие веяния старости как склонность к уединению к нему совсем не применимы.

Ровена слушала свою подругу жадно впитывая каждое слово, не смея прерывать ее речь множеством вопросов. И чем больше она узнавала, тем таинственней становился для нее образ этого мужчины и тем больше ей хотелось быть знакомой с ним.

— Многие говорят, что он не был женат, но есть и те, кто утверждают, что он был женат, но с женой его что-то сталось. Оказывается, многие дамы втайне мечтают завладеть его сердцем, ну или удачной политикой склонить его к более близкому знакомству. Но, на сколько мне известно, пока это еще никому не удавалось. Право, он мастерски избегает любые томные взгляды.

Мадам рассказывала мне, что однажды в салоне некая леди Розенберг, довольно приятная леди, посылала ему весь вечер теплые взгляды и обворожительные улыбки. Но все, чего она добилась это то, что он подал ей руку, когда она спускалась по лестнице в гостиную и после он любезно подал ей шаль. Мадам сказала, что наблюдала за ним в тот вечер и могла констатировать, что за все время его взгляд ни разу не дрогнул и не смягчился ни на минуту. Знаешь, моя милая Ровена, я начинаю сомневаться есть ли у него действительно сердце.

Впрочем, наверное есть, так как его везде видят в обществе Луизы де Бриссак, это богатая вдова, ты знаешь ее?

Последняя фраза подействовала на бедняжку как ушат холодной воды, после сладких грез мечтаний.

— Кого? — осведомилась она в растерянности, оглушеная новостью.

— Маркиза де Бриссак. Она приехала сюда из Франции, спасаясь от кровопролитий и гонений. Она вовремя почувствовала что-то неладное и продала часть своей недвижимости, а что не успела продать, то заложила одному богатому еврею. Она в первых рядах бежала из Франции, но не одна, таких же refugees было очень много. Из-за чего, вы же помните дорогая, как король выпустил указ о том, чтобы во-первых, все беглецы называли себя сойдя на наш берег, а во-вторых, они должны были отправиться на север острова, где для них выделили определенную область. Так вот, маркиза решила не открывать себя и поселилась подальше от лондонской суеты в наших местах. И теперь она может ни в чем себе не отказывать, вести вальяжную жизнь, заводить и менять любовников, выбирать с кем дружить сегодня, а с кем завтра. Она довольно молода и как ты видела красива, ей едва исполнилось тридцать пять, но выглядит она моложе. Конечно же ничем не обремененная, никакими проблемами и главное несчастливыми узами брака, она купается в свободе на свой французский манер. Их часто видят вместе. Во всяком случае он присутствует почти на всех салонных вечерах, которые она устраивает и иногда сопровождает ее в прогулке по парку. Ты как раз видела ее два раза в парке, поэтому не думай сказать, что ты не знаешь ее.

Одилия вопросительно взглянула на свою подругу, та показалась ей поникшей. А Ровена в это время старалась припомнить людей, в чьей компании она видела Франца-Ульриха. Но, увы, ее так поглотил его образ, что она категорически не могла вспомнить не то что лиц этих людей, но даже то, какого пола они были. И, конечно же, она не обратила внимания на жгучую брюнетку, яркую, одетую по последней французской моде. В тот раз в парке именно она склонилась к своему спутнику сообщить ему, что на него смотрят.

— Значит, у него есть любовница? — выдавила из себя девушка, немного зардевшись.

— Никому не известны их отношения, так как эта пара их не афиширует. Но раз они постоянно бывают вместе не трудно догадаться — между ними более чем тесная дружба. Кроме того, им ничто не мешает быть вместе, они хорошо подходят друг другу.

В ней достаточно гордости и самолюбия, чтобы так же смочь пресечь любые попытки расспросов о его личности или о их отношениях. Спрашивать Луизу об этом, это все равно что подойти напрямую к герцогу Оттавскому. И ты знаешь французов, они с рождения научены плести интриги из воздуха и знать себе цену, словно завтра станут королями.

Я не удивлена, что они вместе. Луиза гораздо старше его и знает толк в мужчинах, если ей не удалось соблазнить его, то уж точно получилось сделать верного друга, а ее дружбу сложно не оценить, неправда ли? Она умная, хитрая и решительная женщина. Она знает, чего хочет и знает как это получить.

Ровена, слушая подругу, которая унеслась в мир женской ревности, сама почувствовала как в ней потихоньку зарождается зависть и ревность к этой знатной даме. Но будучи созданием чистым и наивным, такие разрушительные чувства не имели той изощренной черной природы, уже питающей искушенные женские сердца. Кроме того, лишь только почувствовав их уколы Ровена поспешила воззвать к разуму и холодному здравомыслию.

— Почему он ведет себя словно мертвый истукан? Неужели никто из его сиятельных знакомых не старался вселить в это изваяние хоть чуточку тепла?

— Знаешь, я думаю не ты одна задавалась подобным вопросом. Скорее всего пытались, но как видишь, пока безуспешно. Он, видимо, прекрасно знает, что делает и сила его контроля над собой просто поражает.

— Почему он выбрал Англию?

— Мне это неизвестно, к сожалению. — и после паузы, взглянув повнимательней на подругу Одилия продолжила. — Знаешь, все, чем мы можем удовольствоваться это иногда наблюдать его издалека и может быть мечтать о том, что когда-нибудь его светлость снизойдет до того, чтобы обменяться с нами парой вежливых слов. О, Ровена! Разве ты не видишь, что это призрачная химера! Оставь свое ненужное любопытство, иначе оно будет дорого тебе стоить! Вспомни «Векфильдского Священника».

Ровена, нежно пожав руку подруги, склонила головку в знак согласия и поблагодарила ее за подробный рассказ.

По дороге домой она погрузилась в свои мысли, перебирая в памяти фразы из беседы с Одилией. Она даже и представить не могла, что такой мужчина как Франц-Ульрих мог бы обзавестись любовницей. Он казался Ровене воплощением ума, мудрости, сдержанности и воспитанности и в этом случае предпочел бы крепкие семейные узы мимолетным сомнительным развлечениям. Особенно она чувствовала укол своему женскому самолюбию, когда представляла вдову де Бриссак, эту яркую, экстравагантную даму, с выразительными привычками в поведении и манере себя преподать, свойственные французскому двору — все эти черты эффектно выделяли ее из массы сдержанных, сердобольных и довольно блеклых англичанок. Как она могла не заметить ее в парке, почему она оказалась столь слепа тогда?

Ровена рискнула сравнить себя с ней и поняла, что это абсолютно неблагодарное дело. Она не находила в себе ровно ничего, что могло бы сблизить ее с Луизой и ровно ничего, что могло бы тронуть холодную душу герцога фон Ламберга. Тем не менее его персона так ее заинтриговала, что не смотря на рассказ Одилии тайн не то что не убавилось, но и набралось еще более. Ровена чувствовала, что вряд ли сможет успокоить свой разбушевавшийся интерес, пока не найдет возможности сблизиться с ним.

Девушка вздохнула, прикрыла глаза, уже и так смыкавшиеся от усталости и от впечатлений прошедшего дня, она позволила себе унестись в мир грез, куда имела доступ только она сама, и там уже в красках воссоздать любую желанную ее сердцу картину.

4

В день церемонии служанка разбудила Ровену ни свет ни заря. Все атрибуты, призванные служить для красоты дамы, уже аккуратно покоились на трюмо. Когда с долгой процедурой одевания и причесывания было покончено, тетушка Элизабет пожелала отрепетировать еще раз церемонию представления. Она заставляла Ровену прохаживаться все снова и снова туда-сюда по гостиной, заставляла ее кланяться определенным образом, то и дело одергивая, поправляя и упрекая за огрехи. Ровена, уже начиная уставать, периодически наступала на длинный шлейф платья, что вводило тетушку в неописуемый ужас, заставляя ее без сил падать на софу. Мадам начинала нервничать, боясь, что вся церемония будет испорчена неуклюжестью ее племянницы.

В конце концов, раскрасневшаяся, чувствуя все муки неудобства от стягивающего талию корсета, тяжелой прически и тяжелого же платья Ровена взмолилась, чтобы ее пощадили и позволили немного отдохнуть перед выходом.

В это самое время в гостиную вошел граф, одетый в военную форму, выглаженную и вычищенную, словно новую. Он решил посмотреть, как поживают его дамы и, застав одну в нервных переживаниях, а другую — совершенно убитую усталостью, развел их в разные стороны гостиной. Мадам он предложил присесть у окна, позвав слугу поднести той освежающего лимонада, а свою дочь подвел к зеркалу и глядя вместе с ней на отражения, начал следующую речь:

— Крепитесь, дочь моя. Посмотрите, какая вы прекрасная! Посмотрите, какое на вас красивое платье, вы словно принцесса. Вам так к лицу кремовый цвет, жемчуг подчеркивает вашу молодость, шелк и атлас — самого высшего качества. Носите эти одеяния с гордостью и честью, ваша молодость и красота пусть будут вам порукой, ваша свежесть — ангелом хранителем. А на все остальное не обращайте внимания. Посмотрите на себя внимательней. Разве та, кого я вижу в зеркале может пошатнуть честь семьи? Я верю, что сегодня вами будет восхищаться вся Англия!

Ровена понимала о чем говорит ее отец. Действительно, ее бесподобный наряд, пошитый из лучшей ткани, призван был подчеркнуть все достоинства юности. В завитых волосах красовались нити жемчуга и цветы лилии. Никто бы не мог упрекнуть это создание в плохом вкусе или посмеяться над какой-нибудь деталью во внешности или гардеробе.

Ровена, глядя на себя в зеркало словно в тумане, не могла пока осознать всей глубины слов отца. Она думала о Луизе, уж ей то вовсе не нужны были столь пышные наряды и грандиозные прически, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Она зарделась.

— Вы думаете, я прекрасна только в этом наряде? Могла бы я понравиться кому-нибудь в своем повседневном образе?

Граф сверкнул глазами и повнимательней взглянул на свою дочь.

— Почему вдруг тебе в голову пришел этот вопрос? Уж не влюбилась ли ты часом?

Ровена вспыхнула, но тут же постаралась взять себя в руки и даже подняла свой взгляд на отца:

— Вовсе нет. Но меня столько раз упрекали в неуклюжести, нехватки женственности и хороших манер….даже на днях вы сокрушались по поводу того, кто согласился бы взять меня замуж…

Граф вздохнул и ответил:

— Дорогая моя, упреки должны были бы сослужить тебе хорошую службу, они делались во благо. Ты не должна обижаться на нас с тетей. Но постараться сделать так, чтобы тебя больше не упрекали, но, напротив, восхищались.

Мое «сокрушение» как ты говоришь, было истолковано тобой совершенно неправильно. Я не сокрушался, а рассуждал по поводу твоего характера.

— Что тогда во мне могло бы понравиться? Вы говорите только про сегодняшний день, но есть еще будущее, где мне тоже необходима уверенность в своих силах. О, мне так нужна ваша поддержка!

Всплеснув руками, Ровена повернулась к отцу, схватила его руку и прижала к своему сердцу, чуть было не положив свою прелестную головку тому на грудь. Но сэр Роберт во время отшатнулся, заявив, что этот жест грозит испортить всю прическу, на которую великий маэстро-парикмахер затратил три часа.

— Послушай, — продолжил он уже более мягким тоном, — я не понимаю с чего вдруг тебя так волнуют твои черты характера и манера себя вести, раньше ты совершенно этим не интересовались. Неужели надумала повзрослеть? Вполне хорошая идея!

Мне тяжело судить о твоих благоприятных чертах характера, так как я твой отец.

— А если бы вы были посторонним мужчиной? Скажите, есть ли во мне что-нибудь прекрасное, на что я могла бы опереться и далее развивать в себе то, чего мне не хватает как женщине и леди? — выпалила Ровена, покраснев до самых ушей.

Граф смутился, тетушка охнула. Повисла неловкая пауза, которую граф нарушил покашливанием, как будто прочищая горло.

— Как первую деталь, довольно положительную, но иногда все же, ты не знаешь с ней границ, могу назвать твои искренние порывы дознаться до того, что тебе так важно, вот как сейчас, например. Искренность всегда прельщает, особенно в наше время, когда так полно лицемерия и чистая искренность уцелела разве что где-нибудь в далеких деревнях. Но иногда, она не делает чести, прими это к сведению.

Кроме того, многим привлекательно твое естественное умение радоваться жизни. Получать удовольствие от каждой мелочи. Радость, чистая и детская, иногда очень подкупает. Но будь аккуратна и с этим. Так как тебя могут принять за деревенскую простушку.

Ты красива, но проблема в том, что своей красотой ты пользоваться не умеешь. Тебе очень недостает женского очарования.

В целом, ты неискушенна, мила и чиста — что еще нужно для юной девушки, что послужило бы ей столь неоценимым украшением и прекрасным алиби для удачного замужества?

Ровена опустила голову, немного пристыженная своими порывами в выспрашивании у отца таких щекотливых вещей. И когда он кончил, она поблагодарила его, обещав запомнить его слова, принять их как наставление и стараться исправить свои недостатки.

— Вот и прекрасно. А сейчас, собирайся с силами, которые ты потратила на репетиции. Я пойду распоряжусь на счет экипажа.

Сэр Роберт подошел к леди Элизабет, взял ту под руку и они вместе удалились из гостиной. Ровена вздохнула, оставшись одна, посмотрела еще раз со всей внимательностью на отражение в зеркале, словно стараясь разглядеть там то, о чем говорил отец. Так она стояла и рассматривала себя, пока за ней не послали сообщить о готовности экипажа.

По дороге в Виндзорский замок уже образовалась большая пробка из экипажей. Не смотря на то, что гости начали съезжаться еще два дня назад, с целью остановиться на ночь в замке или в прилегающих к нему гостиницах, положение это не спасло. Экипаж графа простоял недвижимо около часа, пока наконец движение не возобновилось.

Вот уже показались заветные витые ворота замка, а далее огромный парк с фонтанами и аккуратными фигурными аллеями и клумбами.

Вокруг царила жуткая суматоха: то и дело слышались крики кучеров, лакеев, перебранка слуг и приглушенный гомон знатных господ, надежно укрытых в темных каретах.

Наконец экипаж графа остановился, дверца открылась, Ровене помогли сойти с подножек и теперь оставалось только пройти в огромную королевскую залу, ожидая часа приема.

Гости все пребывали и пребывали. Ровене делалось то дурно, то жарко от волнения, когда она осознавала, что сегодня на нее действительно будет смотреть вся Англия. Она видела и других дебютанток, пребывающих не в лучшем расположении духа.

Между тем прошло уже около часа, а она поймала себя на мысли, что совершенно не видит среди гостей Валентины. Та, скорее всего, так же пребывала в крайней степени волнения и совсем забыла за Ровену. Граф куда-то отлучился, желая отыскать своих знакомых, и теперь девушка уцепилась за руку мадам Беркли и не желала ее отпускать, боясь что и та вот-вот оставит ее и растворится в толпе.

— Вы делаете мне больно! — прошипела наконец тетушка своей племяннице, стараясь стряхнуть цепкие пальчики.

— О, простите меня, тетушка! Мне так страшно!

Услышав испуганный тон Ровены, мадам торжествующе подняла голову и даже позволила себе улыбнуться:

— Вот-вот, а теперь вспомните как вы сопротивлялись и какие гримасы строили, когда я призывала вас к повиновению во время репетиций и наставлений. Спорю, вы пропустили мимо ушей почти все, о чем я вам рассказывала! Вот теперь не цепляйтесь за меня! Я вас уже не спасу!

Ровена покраснела и подняла умоляющий взор на тетушку.

— Умоляю вас, не гневайтесь на меня. Разве я могла предугадать какая участь меня ожидает? Простите мне мою неразумность! Клянусь вам, я исправлюсь!

Мадам, будучи натурой тщеславной, упивалась беспомощностью Ровены, словно амброзией. Наконец-то ее авторитет был признан и поражение принято.

— Поздно, моя дорогая. В следующий раз будете знать как не следовать моим полезным наставлениям. И не хватайтесь так за мою руку! Во-первых, вы делаете мне больно, а во-вторых, со стороны это выглядит очень нелепо. Пусть теперь подмогой вам будут слова вашего отца, хотя и сказанные с опозданием! Надеюсь, вы хотя бы на шлейф не наступите… — пробубнила манерно мадам.

Ровена, было совсем расстроившись, чтобы как-то себя отвлечь принялась искать взглядом отца или Валентину. Народу в зал набилось так много, что через пять шагов уже нельзя было ничего увидеть, поэтому ей пришлось прекратить это безрезультатное занятие. Вскоре двери в церемониальную залу распахнулись и гостей пригласили в зал.

Ровена понимала, что миг ее выхода неумолимо приближается и от волнения ей казалось, что она погрузилась в сон. Как во сне проплыло для нее появление короля и королевы, бурное их приветствие и прочие предварительные церемонии перед главным действом.

Ровена и предполагать не могла, что в одно с ней время в том же самом зале, где-то среди толпы находился герцог фон Ламберг вместе с маркизой де Бриссак. Все-таки огромное количество гостей пришлось как нельзя кстати, так как добавить к сильному волнению Ровены еще пару острых чувств, которые вызывали в ней эти две персоны — вряд ли бы она смогла держаться достойно и не потерять сознание от урагана эмоций.

Герцог стоял поодаль, почти у самого входа в зал и совершенно не желал принимать участия в общем веселье. Он осматривал залу отсутствующим взглядом, пропустив мимо ушей все приветственные церемонии и лишь только констатировал начало этапа представления дебютанток ко Двору.

Луиза де Бриссак стояла с ним рядом, оглядывая всех и вся, что находилось в ее досягаемости, снисходительным взором орлицы и, одновременно, краем глаза умудрялось следить за лицом своего друга.

Как истинная женщина и светская львица она былв в курсе всего происходящего сейчас вокруг нее. Она подмечала и замечала все, что мог бы заметить и подметить опытный женский взор и что давало ей неограниченную власть над пространством, временем и большинством душ.

— Вам не душно здесь, ваша светлость? — шепнула она, изящно склонившись к герцогу.

— Я все еще не понимаю зачем вы притащили меня сюда, — раздраженно бросил он, даже не подумав снизить тон своего голоса.

Эта фраза ничуть не тронула маркизу. Та нацепила на себя обворожительную легкую улыбку и продолжала глядеть по сторонам.

— Возьмите мой платок, промокните лоб. — словно не слыша негодования герцога, молвила она. — А я все еще не понимаю, сколько можно вам объяснять, что вы светский человек и обладаете высоким титулом. И только благодаря мне вы все еще не стали аскетом и не схлопотали проблем на свою голову, решив наплевать на весь мир. Вы же знаете, что в вашем положении это непростительно. Поэтому потерпите пару часов, а потом можете спокойно раствориться в любом понравившемся вам направлении, я даже не подумаю держать вас.

Франц-Ульрих промолчал, лишь нахмурившись еще более, ведь Луиза прекрасно знала, что говорила. Дебютантки появлялись и исчезали одна за другой, он видел их силуэты, видел, как они подходили к его величествам и потом растворялись в толпе — ничего интересного, сплошная скука. Он с нетерпением ждал удобного момента, когда можно будет уйти не вызвав ни чьих вопросов или вопросительных взглядов.

Гофмейстер объявил имя следующей девушки для представления Их Величествам. Ровена вышла вперед, очутившись вдруг в просторном проходе вместе со своей тетушкой. Мадам Беркли призвана была сопровождать ее. Множество взглядов устремилось в этот момент на двух дам. Ровена смутилась и щеки ее окрасились нежным румянцем. На лице читался трепет от волнения и такое нежное смирение, словно ее вели не к трону, а к алтарю. Грудь вздымалась от прерывистого дыхания, заставляя дрожать тонкие подвески жемчужной нити. Наряд оказался очень удачно подобранным и изумительно шел к ее фигуре и лицу.

Луиза услышала как некоторые гости принялись шептаться, явно обсуждая дебютантку.

И, глядя на нее, она припомнила, что это та самая девушка, которую она заметила в коляске на прогулке в парке. Сейчас ее, конечно, было не узнать. Из той простушки она преобразилась в прелестный благоуханный цветок, в молодую, пленительную женщину.

И она знала, что шепот происходил именно из-за этого преображения. Так как все те, кто был с ней знаком, привык видеть в ней скорее юного сорванца, чем взрослеющую женщину и тем более теперь, несомненно, находили удовольствие в столь разительных и приятных изменениях.

Маркиза взглянула краем глаза на своего друга с целью посмотреть заметил ли он что-нибудь. Взгляд того уже не казался таким расслабленным и лениво блуждающим по залу, теперь в нем читалось напряжение и внимательность. Не отрывая глаз он следил за дебютанткой и сам того не замечал.

— Ровена Клифорд. Дочь сэра Роберта Клифорда, графа Шерфордского… единственная наследница, — промурлыкала Луиза немного склонившись к герцогу, но не поворачивая к тому головы.

— Зачем вы мне это говорите? — опомнился вдруг герцог и посерьезнел еще более, спрятав взгляд в сторону.

— Вдруг вам станет интересно. — и, немного помолчав, добавила. — Очень милое создание, не правда ли? Хотя, может быть немного неуклюжа, ей не достает грациозности.

— Она ведет себя вполне естественно. Мне думается достаточно весомое достоинство, восполняющее отсутствие грациозности.

Луиза приподняла одну бровь и посмотрела на своего друга, может быть, более внимательно чем следовало. Она ничего не ответила, но сделала про себя некоторые выводы и взяла имя девушки на заметку.

Между тем Ровена уже прошествовала к трону, поклонилась королю и королеве и теперь через несколько мгновений должна была присоединиться к группе гостей.

Церемония подходила к концу. Вот-вот музыканты готовились начать играть, открывая бал.

Гости все заметно оживились, кое-где по залу прошли вздохи облегчения, на лицах заиграли улыбки. Франц-Ульрих предпочел удалиться, счев данную обстановку вполне приемлемой для ухода. Ровена же наконец встретилась с Валентиной. Обе подруги принялись делиться впечатлениями, треволнениями душ и радостью со всей присущей их возрасту энергией. Граф Клифорд беседовал с мадам Беррик и еще несколькими дамами немного в сторонке, а тетушка Элизабет куда-то исчезла.

Заиграл полонез. Толпа начала расступаться, освобождая место для танцующих пар.

Обстановка окончательно разрядилась. Отовсюду слышался гомон голосов и смех.

Откуда-то из толпы вдруг появилась тетушка Элизабет, идя под руку с незнакомой Ровене дамой. Граф, завидев ее, тут же отвлекся от беседы и поприветствовал эту даму. Обе женщины приблизились теперь к девушкам. Только сейчас Ровена заметила, что даму в возрасте сопровождал юный молодой человек, послушно следуя позади нее. Довольно высокий, он имел тонкое аристократичное телосложение и тонкие же черты лица. Из-за такой внешности он выглядел гораздо моложе своих лет, скорее всего, являясь ровесником Ровены. Его светло-русые волосы были аккуратно уложены на бок. Глаза же оказались единственным выразительным и запоминающимся предметом из всей внешности. Их глубину, доброту и искренность невозможно было не заметить.

— Ровена, милая моя, — помпезно произнесла тетушка, перекрикивая музыку, хотя и без надобности, — уделите нам немного внимания. Я хотела бы вам представить мадам Элизабет Уорвик, графиня Шервудская. Это моя близкая знакомая. Они приехали к нам в Беркшир из Корнуолла погостить на пару месяцев.

Так, тетушка Элизабет представила дам друг другу и тут же обратилась к молодому человеку, назвав того Виктором. Юноша любезно выступил вперед, глядя на девушек с искренним дружелюбием. Учтиво поклонившись он сообщил, что для него большая честь быть представленным им. Молодые обменялись друг с другом дежурными любезными фразами. Ровена между тем заметила, что юноша не сводит с нее глаз. Ее это смутило, так как она не привыкла к подобному роду внимания. Между тем музыка звучала все призывней. Пар собиралось все больше. Виктор предложил Ровене пройти с ним один круг. Ровена приняла предложение, немного смущаясь оказанной ей честью.

Видя, что щеки Виктора то и дело окрашиваются румянцем, Ровена сама начала то и дело краснеть. Первое время юноша молчал, не зная как завести беседу, однако вскоре нашел предмет для разговора:

— Вы держались поразительно мило и естественно при церемонии представления Его Величествам. Когда я увидел вас, то сразу понял, что это вы леди Клифорд, даже если бы гофмейстер не назвал ваше имя.

Ровена вскинула глаза на Виктора, осведомляясь взором, что он имеет ввиду.

— Я хотел бы быть честным с вами. Мне нечего от вас утаивать. Я много слышал от вас из уст моего друга и когда увидел как вы идете по залу, то понял, что это вы и есть.

Ровена удивленно уставилась на Виктора, перебирая в памяти всех персон, которым она могла бы быть небезразлична, чтобы так много о ней говорить.

— Кто же это? Уму не приложу.

— Я вижу как вы удивлены. Простите, если смутил вас, я вовсе не желал этого. Видите ли, как-то одно время я учился с Максимом Бэрроу, сыном фермера. Мы тесно сдружились с ним и проводили вместе почти каждый день до тех пор, пока он не нашел глупость попасть в сомнительную авантюру, из-за чего ему пришлось вернуться сюда, не закончив учебу.

Ровена вспыхнула. Она прекрасна знала о чем говорит Виктор, и ей стало не по себе о того, что она так же причастна к этой тайне. Между тем юноша продолжал:

— Тогда он довольно часто вспоминал вас. Он говорил, что вы играли вместе с его сестрами и с ним в лугах Беркшира. Максим тогда был довольно светлым и вдохновленным человеком. Помню, он описывал мне вашу внешность почти целый час, углубившись в свои драгоценные воспоминания. Потом принялся за характер. Максим действительно дорожит вами как добрым другом. И я рад, что у меня была возможность слушать его рассказы и теперь, благодаря им, я смог узнать вас и познакомиться в итоге с вами.

— Кто бы мог ожидать, что мир так тесен, — воскликнула Ровена, — с тех пор, как Максим покинул Лондон…

— Мы все еще общаемся. — предвосхитил вопрос Ровены юноша. — Мы сохранили теплые отношения. Я старался поддержать Максима в трудные моменты его жизни, в часы уныния, когда он писал мне донельзя пессимистичные письма. Теперь у меня будет возможность видеть его чаще. Знаете, это чистосердечный и благородный юноша. Я надеюсь, что его ожидает достойная судьба.

— Я согласна с вами и с готовностью подписалась бы под каждым вашим словом. Но разве вы не проживаете в соседнем графстве? Как вы рассчитываете видеться?

— О, мы приехали погостить к сестре моей матери, мадам Даржелинг. Я рассчитываю остаться здесь на несколько месяцев, но моя матушка покинет эти места уже через две недели. Кроме того, вы знаете, у нас здесь свое неплохое фамильное поместье. Сейчас оно пустует, но находится в хорошем состоянии. Если его обжить, приобрести некоторые предметы интерьера, немного расширить, получится отличное семейное гнездышко.

— Вы планируете перебраться сюда?

— Да, когда бог осчастливит меня узами брака с прекрасной женщиной мы переселимся туда. Этот особняк очень уютный и старинный, там много ценных предметов из коллекций королей. Я думаю, он вполне заслуживает того, чтобы в нем поселилась молодая чета.

Ровена скромно улыбнулась и опустила глаза. Между Тем они уже сделали полный круг и теперь остановились немного отдохнуть.

Виктор, желая быть вежливым, пригласил теперь Валентину на еще один круг полонеза.

Однако только пара закончила этот круг, юноша тут же очутился возле Ровены, румяный и бодрый, он принялся веселить девушек, рассказывая им всякие шутки.

Тетушка Элизабет и граф вели беседу с мадам Уорвик, встревая время от времени в беседу молодых людей.

Так вечер продолжался своим чередом, наполненный весельем и музыкой. Ровена и думать забыла о волнениях дня, о переживаниях, которые сжигали ее несколько часов назад. Она была так беспечна и легка, какой только может быть юность в ее годы, с легкостью забывающая все негативное и полностью растворяющаяся в радости, лишь только обретя ее.

5

Графиня де Бриссак покинула торжество вместе с герцогом, как и было условлено между ними. Теперь ее карета направлялась к Черному лесу, где герцога должен был ожидать слуга, чтобы передать тому коня.

Первое время они молчали. Впрочем, Луиза, привыкшая к немногословности герцога, чаще заводила разговор сама, зная, что Франц всегда ответит ей, не смотря на его замкнутость и погруженость в свои мысли. Ну а если молчала она, то молчание могло длиться целую вечность.

— Я планирую организовать небольшой салонный вечер, только лишь близкие, как вы знаете, мой друг. — начала она, нежно глядя на задумчивое изваяние перед ней. — Я была бы несказанно счастлива, если бы вы смогли присоединиться к нашей компании. Последнее время вы часто отказываетесь. Прошу вас, не огорчайте меня вашим отказом теперь.

— Я прийду, только лишь чтобы сделать вам приятное и показать, что мои отказы вовсе не связаны с вами.

— У меня есть еще одна «неприятная» новость. — повеселела вдруг Луиза и сделала театральную паузу, во время которой герцог устремил на нее вопросительный взгляд. — Через пару месяцев планируется прием по случаю приезда герцогини Беррийской. Вам надо там быть. Посему прошу вас, начинайте готовиться морально уже сейчас. Она вас не знает, но знает, что вы обитатель этих мест. Если вы не прийдете, она вас неправильно поймет. Сами понимаете.

— Хорошо, что вы сообщили мне заранее. У меня будет возможность во время уехать в путешествие.

Луиза помрачнела и состроила на лице недовольную гримасу, которая была очень хорошо известна герцогу и он прекрасно знал моменты, когда она появлялась.

— Ах, Франц, вы не можете так поступить.

— Вы же знаете, что я не выношу подобные сборища. Мне становится там дурно. Огромная толпа вонючих, напитанных парфюмом тел, упитанных, словно телята….

Голос герцога смягчился.

— Прекрасно знаю, но таков закон. Если бы не я, вам пришлось бы менять место жительства каждый год, а то и раньше, кто знает.

Кстати, на счет последней вашей фразы… я кое-что вспомнила. Недавно поймала разговор одного из фермеров, который приносил мне подстреленных им на охоте уток, с моим слугой. Я уловила часть их разговора и он показался мне любопытным. А узнала я потом вот что. Оказывается охотники натыкаются в лесах на трупы животных.

Луиза приподняла одну бровь и устремила взгляд на герцога. Тот же, не моргнув глазом ответил.

— И что? В лесах полно волков. Они уж сумеют воспользоваться столь пышным подарком.

— Да, но если волки будут плодиться, сельские жители начнут их отстреливать.

— Бросьте вы, моя дорогая, сытые волки никогда не утащат ничего из фермерского хозяйства и уж тем более не покажутся на глаза человеку.

Луиза вздохнула. В душе ее вдруг поднялось переживание. Ее почему-то задел небрежный тон герцога, словно речь шла о паре забытых в гостях перчаток.

— Можете ли вы обещать мне, что не оставите меня? Не покинете эти края вихрем в неизвестном направлении, что бы не произошло — она устремила на него пытливый взор, ухватившись за него словно за последнюю соломинку.

Маркиза буквально за двадцать минут из царственной львицы преобразилась в несчастное существо и теперь Франц с некоторым удивлением подметил столь быструю перемену. В душе он удивлялся умению женщин так качественно преображаться, подстраивая свои эмоции под сложившуюся ситуацию. Легкая тень улыбки скользнула по его лицу.

— О чем вы говорите? Почему я должен бежать?

— А то вы не знаете почему!

— Мне кажется, вы слишком неспокойны, моя дорогая Луиза. Вам не зачем переживать.

— Это не ответ, Франц! Обещайте мне хотя бы, что вы не исчезните посреди ночи в небытие заранее не уведомив меня об этом.

Герцог слишком хорошо знакомый с ревностью маркизы, чувствуя ее страхи, которые считал нелепыми, старался всегда быть снисходительным к ее слабостям. За время разговора Луиза, в порыве эмоции, положила свою ладошку на его руку и теперь он накрыл ее своей, желая привнести в ее душу немного комфорта.

— Не оставлю, обещаю. К тому же вы так прилежно следите за каждым моим действием, контролируете все мои визиты и слова, что мне кажется здесь мне обеспечена долгая и счастливая жизнь.

Герцог постарался сказать последнюю фразу шутливым тоном, а на лице его заиграла странная сломанная гримаса, как знала Луиза герцог величал это улыбкой.

— А что мне остается делать?!

«Действительно, что?» — подумал про себя герцог, понимая, что действия Луизы вызваны лишь только собственным тщеславием и заботой о себе самой. Но сказал он совсем другое:

— И я очень признателен вам за это.

— О, если вы могли бы испытывать нечто большее, чем просто признательность, я была бы несказанно счастлива.

Луиза вспыхнула, высвободив свою ручку из рук герцога. Наступило неловкое молчание, но оно, впрочем, к облегчению герцога и неудовольствию маркизы было прервано тем, что карета остановилась и кучер сообщил о прибытии на место.

Герцог тут же принялся собираться, совершенно не разделяя трепетных эмоций маркизы. Ей тоже волей-неволей пришлось успокоиться.

— Не забудьте, вы обещали мне присутствовать на вечере. И не забудьте о приеме в честь приезда герцогини. Прощайте, мой дорогой!

Герцог любезно поклонился своей даме, напоследок поцеловав ее ручку так нежно, как только мог, зная, как ей будет приятно получить такой жест внимания. Он не ошибся. Луиза как-то оттаяла и даже улыбнулась ему на прощание.

Он сошел на землю и направился в сторону леса, где его уже ожидал слуга, держа под уздцы скакуна. Ему предстоял путь домой.

Между тем бал в королевском замке уже подходил к концу. Гости начали разъезжаться по домам. Тетушка Элизабет, у которой жутко разболелась от шума голова тоже изъявила желание вернуться в свой тихий уголок. Виктор же все это время стараясь держаться возле Ровены, без колебаний сообщил о своем намерении проводить дам до кареты. Его предложение было любезно принято тетушкой Элизабет и Ровеной. Первая бросила на него хитрый добродушный взгляд, а щеки второй заалели от смущения.

Перед прощанием компания договорилась прогуляться через несколько дней в парке, дабы получше скрепить знакомство. Таким образом, будто желая предвосхитить этот чудесный момент, Виктор признался Ровене, что будет с нетерпением ожидать того дня и надеется, что юная леди проведет эти дни в спокойствии, дабы восстановить силы после столь насыщенного и важного события.

Как только дамы и сэр Роберт устроились в экипаже, тетушка, у которой по ее словам разболелась голова, помолчав непродолжительный промежуток времени вдруг заговорила с той живостью, какая вовсе не подразумевала какую бы то ни было боль в принципе:

— Я слышала о семье Уорвик, говорят, у них неплохие владения доставшиеся им от отца графа Уорвика. У них замок в графстве Суссекс, неплохой особняк в Беркшире. Земли общей площадью тринадцать тысяч акров. Мадам Уорвик держит приличный выезд и недурной штат прислуги, между прочим. А вы видели как достойно она держится в обществе? Словно принцесса. А ее сын, по-моему, получил просто потрясающее воспитание. Я слышала, что один из его учителей обучал когда-то герцога Бедфорда… тот, который старший…

Сэр Роберт размеренно кивал на каждую фразу тетушки, словно заверяя своим кивком правоту ее слов. Ровена устремила взгляд в окно, мыслями унесясь в события минувшего дня, она воссоздавала в памяти одну за одной яркие чудесные картинки.

В подобных воспоминаниях она провела и весь следующий день и думать забыв о том, что обещала Виктору прогуляться с ним и его матушкой в парке как-нибудь на днях.

В то время как он, не забывая о ней ни на минуту, ждал лишь удобного момента, чтобы напомнить мадам Уорвик об уговоре и подтолкнуть ее написать письмо графу Клифорду.

Прошло несколько дней, достаточных для того, чтобы Виктор обратился к матери с желанной для него просьбой и тут же, впрочем, получил ответ, что она и сама об этом думала. В тот же день она составила письмо для графа Клифорда и отправила его со слугой.

Граф ответил мадам тотчас же, довольный подобным предложением он как можно в более радушных и почтенных тонах сообщил ей, что и сам думал писать письмо и, по-мимо прогулки, осведомлялся не желает ли она и ее сын присоединиться к его семье за ужином.

Таким образом дело уладилось довольно быстро. А со стороны графа планы были куда более дальновидны, так как он в мыслях своих уже умчался гораздо дальше.

В день прогулки тетушка Элизабет, к горю племянницы, снова пристала со своими заметками по поводу гардероба последней и напутствиями о том, как той стоит себя вести.

Ровена, впрочем, все еще храня в памяти свой страх перед церемонией помнила и обещание, данное тетушке. Поэтому найдя в себе силу к смирению, она соблаговолила выслушать длинную беседу тетушки почти от начала до самого конца, что заняло у нее около двух часов времени.

Едва та кончила свою речь во дворе особняка послышался конский топот.

— Кто это может быть? — осведомилась Ровена удивленно, вскакивая с канапе. — Разве мы ждем гостей?

Однако остальные члены семьи так же прибывали в неведении, но оно длилось недолго, в дверь постучали и спустя мгновение в зал прошел Виктор. Юноша был немного смущен, но подтянутый вид его и горящий взор ввели в некоторое замешательство графа и тетушку.

— Прошу извинить меня за вторжение. — произнес Виктор, желая объяснить свой странный приход. — Мне подумалось, что было бы неплохо, если бы я смог проводить вас до места нашей прогулки. Матушка уехала вперед, я же поехал верхом, так ничто не мешало мне направиться к вам… Надеюсь, я не нарушил ни один из ваших планов?

— Вовсе нет мой дорогой друг! — поспешно отозвался граф. — Это делает нам честь и мы благодарим вас за подобную любезность.

Как только то ему позволило приличие Виктор перевел свой взгляд на Ровену и глаза его засияли еще больше, он чувствовал как сердце его наполняется теплом. На самом деле его приезд был лишь предлогом, чтобы скорее увидеть ту, которая так мила была его взору. Кроме того, он желал понравиться графу, что было совсем без надобности, и угодить тетушке, что так же не имело никакого смысла в ее глазах, так как эта она сама подумывала о том, как бы угодить молодому человеку.

В общем, в этой странной истории не принимала участия только одна Ровена. Подобные игры проходили далеко стороной от ее незамысловатого мира.

Вся компания выехала, наконец, из особняка после долгого обмена любезностями.

Вскоре они достигли парка и спешились, чтобы прогуляться пешком.

Мадам Уорвик, в силу своего более выигрышного положения в обществе, немного заносчивого характера и гордыни вела беседу с высоты своего пьедестала, на который тетушка Элизабет время от времени водружала то венок славы, то букет восхищения. Граф же, хотя и не разделял особо порывов тетушки, считая их излишними, держался все же подчеркнуто любезно. Таким образом, сначала беседа велась между всеми ее членами, но потом переросла в игру статусов, из которой молодые люди быстро выскользнули, даже того и не заметив, в силу своей внутренней чистоты. Они отделились от общей группы и держались теперь на некотором расстоянии от нее.

Беседа их была настолько чиста и невинна, на сколько она может быть чистой у молодых людей, не испытавших еще на себе всех превратностей и хитростей жизни.

Между Тем Ровена подметила, что Виктор смотрит на нее несколько более внимательно, чем следовало бы. А когда она говорила, он замолкал и слушал ее, казалось, не дыша. Это она тоже подметила, отчего ей сделалось не по себе. Она принялась спрашивать себя, что бы это могло значить и стоит ли ей задуматься не говорит ли она слишком много. В конце концов Ровена смущалась и краснела все чаще, все чаще между ними возникала тишина. Он не мог подобрать слов, чтобы рассеять неловкость, а она совсем уже растерялась и мысли все покинули ее, развеявшись словно легких туман.

Но никакая прогулка не может длиться вечно, тем более прогулка перед обедом.

Виктор, видя, что вот-вот ему предстоит разлучиться с прекрасной своей спутницей напомнил той об обещании как-нибудь навестить ее, чтобы вместе помузицировать, так как во время разговора Ровена обмолвилась, что время от времени поет, хотя утаила, что это занятие не приносит ей заметного удовольствия. Виктор же, желая зацепиться за любую возможность увидеть девушку, сообщил ей на это о своих прекрасных навыках игры на рояле, что было довольно далеко от правды, так как последний раз за рояль он садился пол года назад и в целом никогда не питал особой любви к этому инструменту.

Так же он добавил, что если та желает, он мог бы помочь ей по живописи, ведь он брал в городе уроки у неплохого живописца, тот писал как-то картину для самого короля. В общем, юноша желал использовать любую возможность для сближения и хотел подчеркнуть наличие общих интересов между ними, они послужили бы залогом для скрепления дружбы.

Только лишь Ровена вернулась в особняк как к ней обратилась одна из служанок, сообщив, что ее ожидает письмо.

Заинтригованная, Ровена проследовала в комнату, где на письменном столе обнаружила записку от Одилии, а в ней следующие строки:

«Дорогая моя, ах, кажется мне совершенно не чем заняться, учитывая то, в какую глупость я себя погружаю своими действиями. Каждый раз, когда я это делаю, то спрашиваю себя, зачем оно мне? Неужели мне нет более других дел?

Но остановлюсь на этом со своими вопросами и объяснениями, так как надеюсь на ваше понимание предмета и вашего же любопытства, которым вы меня заразили, между прочим.

Помните того странного герцога, который привлек ваше внимание? Конечно же помните! Так вот, я все продолжила мои расспросы, благо за ними далеко ходить не нужно. Поэтому я выведала еще кое-что без риска для себя и не боясь остаться неправильно понятой. Что именно? А вот если оно вам интересно, давайте завтра встретимся у речки, возле моста по направлению в деревню Роузхол. Я и Валентина будем ждать вас там после обеда в три часа.»

Ровена удивленная опустилась на кровать. За насыщенностью дней она совсем забыла о том таинственном незнакомце, который завладел, казалось, навечно ее вниманием. Поистине, Одилия умела заинтриговать. И теперь все воспоминания и мысли девушки вернулись к ней все разом, погрузив в мир грез и воображения.

Она даже и не заметила, как наступил вечер. Ужин прошел для нее в каких-то размытых тонах. Она ловила на себе горящий взгляд Виктора, который то и дело стухал под холодным взглядом его матери, во время умевшей остудить излишний пыл юности. Когда вечер подходил к концу, Виктор подобрал удобный момент, чтобы напомнить Ровене о ее обещании вместе помузицировать. Девушка же, успев забыть о нем, теперь встрепенулась, словно согнав с себя оцепенение, в котором находилась до этого момента. Ей не оставалось иного выхода как благосклонно подтвердить данное Виктору обещание. Она позволила ему приходить в любой день, но лишь заранее уведомлять ее запиской о времени своего прихода. Между Тем она подумала, что с музыки постарается перевести внимание Виктора на другой предмет, к тому же, юноша, будучи хорошо начитанным и умным, являлся просто интересным собеседником.

Ровена поняла, что ему так же интересна сельская жизнь и природа, он обожал прогулки на свежем воздухе. Конечно же они могли бы найти общие темы для разговора.

6

Следующий день выдался поистине теплым. Лето уже полностью вступило в свою пору, одев природу в пышные зеленые одежды, даря всему живому наполненные солнечным светом дни, мягкие, словно парное молоко, вечера и тихие безветренные ночи.

Ровена, достигнув в назначенное время указанное место, заметила Одилию в компании Валентины. Девушки поджидали свою подругу, спешившись, они беспечно болтали о чем-то. Обе были одеты в костюмы для верховой езды. Голову Одилии украшала изящная шляпка с перьями, Валентина предпочла подставить свою головку солнечному свету.

Вскоре девушки продолжили свой путь уже втроем, направив лошадей по кромке леса прочь от деревни. Одилия предложила подругам прогуляться, желая подольше побыть на свежем воздухе и провести время в приятной беседе. Она наверняка уже успела сообщить и Валентине ту же самую новость, как думала Ровена. И теперь она все никак не могла осмелиться завести разговор об интересовавшем ее предмете еще и потому, что желала продемонстрировать безразличие или хотя бы холодное спокойствие. Впрочем, ей это прекрасно удавалось, так как ее окружали прелестные, дорогие ее сердцу пейзажи. Она с удовольствием купала свой блуждающий взор в буйстве зелени, блеске солнечного света, что мерцающими блестками золотил молодую листву. Ей нравились наблюдать за легкокрылыми бабочками и слушать пение птиц. Кстати сказать, часто забываясь, словно убаюканная прелестями природы, она имела привычку отставать от своих подруг, опустив поводья и оставляя на усмотрение жеребца выбирать скорость шага. Тот, чувствуя как ослабли поводья, предпочитал плестись как можно медленней, успевая мимоходом срывать листву с ближайших кустарников.

А Одилия и Валентина, увлеченные беседой, тоже имели привычку забывать про свою подругу, скакун которой следовал на десять-двадцать шагов позади от лошадок девушек.

Ровена не заметила, как ее подруги углубились в лес. Она очнулась, когда поняла, что стена из деревьев плотно сомкнулась за ее спиной и теперь звуки из деревни совсем угасли, не проникая сквозь зеленую толщу.

«Черный лес» — так называлось то место, где сейчас прогуливались девушки. Такое название лес получил за то, что лесной массив имел довольно внушительные масштабы, являясь единственным лесом на несколько графств, где не знавший дороги путник мог с легкостью потеряться. Кроме того, деревья здесь росли так плотно и имели такую высоту, что солнечный свет почти не проникал сквозь ветви. Те, в свою очередь, скрывали редкие дорожки, которые изрезали весь лес, создавая зеленые туннели, наполненные влажностью и лесной прохладой. Здесь часто можно было встретить охотников и реже небольшие компании знатных дам и господ, желающих спрятаться от всеобщего внимания и от жаркого летнего солнца. Осенью лес приобретал северную суровость. Дороги, размываемые дождем, никогда не просыхали, создавая непроходимое месиво, так что кроме охотников в него более никто не захаживал. А зимой здесь нельзя было встретить ни души. Во времена неурожая в лесу часто слышалось завывание волков. Те совершали редкие набеги на ближайшие угодья. Впрочем, крестьяне охотились на них все чаще, стараясь уберечь свои наделы. Последние несколько лет, правда, по графству ходили слухи, что серые вдруг стали размножаться со странной быстротой ни с того ни с сего.

— Зачем мы так углубились в лес? — забеспокоилась Ровена. — Здесь не так уж безопасно.

Одилия, прервав свою беседу с Валентиной, обернулась к Ровене, устремив на ту насмешливый взгляд. Она приподняла одну бровь и отозвалась:

— Полно вам, дорогая. Вы боитесь? Уж если кто здесь и ходит, то только волки. Сейчас лето, они сыты и ни за что не нападут. Они и так особо не нападают. Я слышала, что крестьяне встречают их здесь иногда и те не проявляют к людям совершенно никакого интереса.

Одилия видя, что Ровена не отвечает, снова повернулась к Валентине. Воздух наполнился влажностью и прохладой, а дневной свет почти полностью затерялся в паутине листвы, бросая тонкие лучи тут и там на дорогу по которой мерно рысили три лошади.

Вскоре девушки очутились на перепутье, одна большая дорога по которой они ехали разветвлялась на две поменьше. Те вели в разные стороны. Одилия зачем-то остановила коня и призадумалась, принявшись размышлять вслух о том, куда следовало бы повернуть, чем удивила Ровену.

— Мы держим путь в какое-то определенное место или мы потерялись? — осведомилась Ровена, понимая, что первый вариант можно было бы сразу исключить, во-первых потому, что в такой чаще никто не жил, а чтобы пересечь лес, ради неясно какой цели, потребовалось бы полдня. Второй вариант казался ей наиболее реалистичным.

— Я хочу найти обитель нашего таинственного герцога — вдруг отозвалась Одилия, улыбнувшись Ровене. Та, услышав слова подруги, изобразила на своем лице удивление, смешанное со страхом. Открыв рот и устремив вопросительный взор на Одилию, Ровена выдохнула:

— Как?! Неужели он живет где-то неподалеку? Но здесь же сплошная чаща!

Одилия, наконец выбрав одну из дорог, направила по ней свою лошадь.

— Представь себе…. Я тоже была удивлена не меньше твоего. И теперь мы едем посмотреть на его особняк.

— Как это? — еще больше испугалась Ровена. — Вот так просто, без приглашения? Неужели вы рискнете объявиться нежданными гостями?

— Мы сделаем это со всей осторожностью. Прекратите переживать, дорогая, лучше спросите у меня откуда я все знаю. Я ожидала от вас именно такого вопроса.

Посетовала Одилия на реакцию своей подруги.

Так как Ровена не отвечала, все еще с удивлением глядя то на Одилию, то на Валентину, то первая продолжила свою речь:

— Я выведала все у матушки. Она довольно подробно описала мне где поселился герцог. Здесь не так уж много дорог, чтобы потеряться. В конце концов, неспешной рысью нужно около сорока минут, чтобы добраться до места. Если мы проедем больше, значит мы потерялись. Тогда надо будет вернуться назад и попробовать выбрать другую дорогу. Развилок здесь совсем чуть-чуть.

— Мне очень интересно посмотреть на его дом. — поддержала Валентина. — Всегда любопытно узнать, какую жизнь ведут подобные люди. Тебе разве не любопытно? — обратилась она теперь к Ровене.

Ровена, то краснея, то бледнея, почувствовала, что сжалась в комок.

— Мне любопытно, но стоит все же иметь совесть, чтобы являться подобным образом на порог дома, где вас совсем не ждут. А если учесть места, в которых герцог решил обосноваться, то они явно не предполагают нечаянных проездов как бы мимоходом. Ведь явно же видно, если человек оказался перед особняком, значит он намеренно держал туда путь.

— Я не представляю как выглядит эта таинственная обитель, но мы постараемся сделать так, чтобы нас не заметили. — ответила Одилия — В конце концов, всегда можно сделать вид, что мы прогуливались в лесу и потерялись, а потом набрели на дом герцога… случайно.

Между Тем дорога снова предлагала две развилки. Одилия выбрала ту, что побольше, оставляя без внимания меньшую, так как по ней уже не представлялось возможности проехать тройке лошадей.

— Мне было сказано, что стоит ехать по большой дороге, — задумчиво ответила Одилия, — надеюсь, мы держим верный путь.

Ровена чувствовала, как по мере продвижения, всем ее существом завладевает бесшумный протест. Внутри нее проснулась робость и скромность, настойчиво твердя ей, остерегаться подобных приключений. Вдруг проснувшаяся тактичность и воспитанность говорили о том, что не стоит так бесцеремонно нарушать покой человека, который намеренно удалился от публики. А врожденная честность делала невозможным для Ровены факт того, что придется солгать в случае необходимости. Однако девушка продолжала следовать за подругами с трепетом в сердце, пребывая в некотором оцепенении.

Пока девушки углублялись все дальше в лес, Ровена, чтобы отогнать от себя напрягающие ее мысли, постаралась вообразить как бы мог выглядеть особняк герцога.

Одилия и Валентина тоже смолкли. Не смотря на демонстративную храбрость обеих, заметно было, что они не смогли превозмочь волнение, сковавшее их разум и речь.

Вскоре дорога к удивлению подружек стала расширяться, меж листвы появились прогалины света. Вот уже впереди можно было различить большую площадку и серые стены здания. А еще через несколько шагов лес расступился так резко, оголяя пустую площадку перед величественным забором, что Одилия, ровно как и Валентина, а за ними и Ровена, вынуждены были осадить коней. Застыв в удивлении, устремив свои взгляды на величественное старинное здание импозантно выступающие из-за редких сосен перед ним, девушки рассматривали особняк, несколько мгновений зачарованные его внушительными размерами.

Это было старинное длинное здание с готическими стрельчатыми формами. Стены особняка почернели от времени и в некоторых местах требовали ремонта. Окна закрывали тяжелые темные портьеры, что тщательно скрывали от глаз посторонних интерьер комнат. Перед особняком располагалась широкая пустая площадка. Ее ограничивали с одной стороны конюшня, а с другой псарня. Редкие сосны составляли весь небольшой парк и, по-видимому, заменяли собою сад. Герцог совершенно пренебрегал мирскими удобствами и эстетикой, так как сам особняк и парк можно было бы назвать аскетичными. Ничто здесь не радовало глаз и не цепляло взора своей красотой.

Ровена пришла в себя первая, натягивая поводья коня она подалась назад, произнося:

— Нельзя так бесцеремонно рассматривать особняк. К тому же из него нас прекрасно видно. О, умоляю вас, давайте хотя бы спрячемся за листвой.

Одилия и Валентина взглянули на свою подругу, которая отдалившись на некоторое расстояние, почти совсем скрылась из глаз.

— А когда ты бесцеремонно рассматривала самого герцога скромность твоя спала крепким сном? — усмехнулась Одилия.

— Ровена права, нам не стоит обнаруживать свое присутствие, — отозвалась Валентина.

Подруги последовали примеру Ровены, но та отступила так далеко, что вид на особняк почти весь заново закрылся листвой. А ее подруги остались все же немного впереди, чтобы иметь возможность разглядеть все как можно лучше. Если бы кто-то из слуг соизволил выглянуть в окно, то непременно бы заметил барышень, листва скрывала их лишь наполовину. Ровена же даже не старалась показаться, переживая как бы их вот-вот не заметили. Тем более, что Одилия была права. Раз Ровена позволила себе подобную выходку когда-то, то сейчас она вовсе не желала быть замеченной кем бы то ни было и предпочла скрыться из поля зрения обитателей особняка.

Валентина начала что-то бормотать Одилии, девушки принялись переговариваться и вовсе не думали покидать свой пост. Ровена, ерзая в седле, чувствовала себя донельзя смущенной.

— О, прошу вас, хватит уже! Давайте уедем! — взмолилась она. — Разве вы не увидели все, что хотели? Это всего лишь старый особняк, коих полно в округе.

Между Тем Ровена сознавала, что ее этот дом влечет не меньше, чем подруг. Она сама не замечала, как не смотря на внутреннее напряжение старалась разглядеть здание по-внимательней и запечатлеть в памяти каждую его деталь.

Готический стиль, на самом деле, уже встречался не часто, особенно выступая в роли жилищ для знати. Те старались обновлять свои дома по мере появления модных веяний и то и дело их перестраивали. Вот уже как лет двадцать назад в моду вновь вошел классицизм и теперь все особняки обрастали подробностями этого стиля. А особняк герцога фон Ламберга так и остался в своем изначальном виде.

— Такое ощущение, будто замок необитаем. Я не вижу никакого движения внутри, парк тоже пуст, кажется даже и садовников герцог не держит. — задумчиво произнесла Валентина. — На мой взгляд дом слишком суров, не мешало бы разбить небольшой сад, а в центре площадки перед ним достаточно места для фонтана.

— У этого дворянина совсем отсутствует понятие красоты. Даже Мадам де Бриссак с ее утонченным вкусом не может навести здесь порядок.

При упоминании имени этой женщины Ровена вздрогнула и натянув поводья, вновь подала своего коня назад. Она чувствовала, как в сердце ее поднимается горечь.

— Поедем-те, прошу вас. — снова повторила она свою просьбу. — Скоро начнет вечереть.

Одилия и Валентина вняв просьбе подруги тоже повернули коней.

— Думаете, мадам водит с ним тесную дружбу? — вдруг спросила Ровена, против своей воли.

— Не знаю тесную или нет, но знакомы они уже достаточно давно, а между тем ничего не происходит, — ответила Одилия, намекая на женитьбу.

— Да, но она может быть и не желает быть замужем, — ответила Ровена, — она богата и независима. Зачем ей дарить свои доходы мужу?

— А вы, моя милая Ровена, стали интересоваться брачными делами, я погляжу — улыбнувшись, произнесла Валентина, хитро поглядев на Ровену. Одилия тоже в свою очередь смерила подругу заинтересованным взглядом.

— Уж не влюбилась ли ты разом? — вдруг спросила Одилия.

Ровена вспыхнула и машинально отвернулась, делая вид, что разглядывает что-то в листве.

— Не говорите глупостей, — выдохнула она.

— В любом случае, хоть он и богат, но я бы не хотела жить с таким мужем посреди леса. Ей-богу тут нужно обладать неиссякаемым запасом оптимизма и крепкими нервами. А еще я говорила тебе, пропасть между ним и тобой так глубока, что максимум на что можно рассчитывать это видеть его время от времени в парке.

— О, брось! — вдруг разгорячилась Ровена. — Ужели ты так веришь в могущество статусов?

— Дорогая, вы живете в реальном мире, а не в мире романов, куда вы так часто погружаетесь. — ответила Одилия. — Жизненные ситуации куда более жесткие и часто причиняют боль еще более той, которую причиняет неравенство.

— Мне кажется, все достижимо в жизни, стоит лишь приложить к тому определенные усилия.

— Какие например? — спросила Одилия. — Уж не думаешь ли ты неудачно споткнуться перед ним в расчете на то, что он окажется галантен или надеяться, что в твоем саду зарыт неимоверный клад? Может быть ты рассчитываешь на внешнюю красоту? Красота не сильная подмога, когда речь идет о приданном, хочу я тебе заметить. Мало кто согласиться обменять свои фунты на это непостоянное качество.

Ровена покраснела. Набрав в легкие воздуха она желала бы защитить свою позицию, но не могла подобрать нужных слов. Реалистичность Одилии уничтожала одну за другой ее мечты, в которые она привыкла верить с детства.

Видя, что подруга ее хранит молчание Одилия победоносно отвернулась от нее, принявшись снова болтать с Валентиной. Удрученная и расстроенная Ровена погрузилась в свои нерадостные думы, сохранив молчание до конца пути.

Все время до ужина Ровена провела в раздумьях и мечтах. Она думала об особняке, о его заброшенности и странной тишине, его окружавшей. Таинственность герцога неизбежно отражалась и на том месте, которое он избрал для жизни. Ровена запомнила лишь урывками детали особняка, не имея возможности собрать полную картину, и теперь перебирала их в памяти. Она охотно соглашалась с подругами в том, что здание имело вид слишком суровый и неприветливый, заброшенный и одинокий. Псарня, по-видимому пустовала, так как оттуда не доносилось ни звука. Ровно как и конюшня — она, конечно же, использовалась, но не в той степени, как то пристало статусу и богатству герцога. Окна в большинстве своем плотно закрывали портьеры, а окна первого этажа — ставни. Значит комнаты заполнял сумрак, дневной свет почти совсем не пробивался через них. Ровена спрашивала себя не находится ли этот странный мужчина в постоянной хандре, не грустно ли ему в его одиночестве. Ее так же интересовало любит ли он природу, прогулки, солнце. А если нет, то каковы тогда его интересы. Может быть, он любит музыку…

Она думала о словах своей подруги, чувствуя как внутри нее восстает протест, который невозможно было выразить словами. Она продолжала мечтать о том мире, где оковам неравенства и статуса нет места, или где они легко разбиваются, не имея той важности, какую им придает современное общество.

Ровена брала в руки роман, желая унестись в мир грез, но через несколько страниц теряла нить повествования, а потом и вовсе забывала читать, устремив задумчивый недвижимый взгляд в окно. Она усаживалась за рояль, желая звуками передать свои чувства, но музыка убегала из под ее пальцев, оставляя бессвязные гармонии.

Так она то мечтала, то расстраивалась, то принималась читать, то играть на рояле, завершив свой день тем, что в конце концов долго глядя в окно, не заметила как уснула на канапе.

Виктор не заставил себя долго ждать. Лишь только дождавшись приемлемого для посещения дня, он тут же дал знать об этом Ровене весточкой.

Голова ее, занятая эти дни совершенно другими мыслями, оказалась сейчас пуста. Виктор, видя растерянность Ровены, взял инициативу на себя, предложив той помузицировать.

Целый час она никак не могла собраться с мыслями и перевести свое внимание на Виктора, последний кидал на нее теплые взоры. В конце концов молодым людям удалось разобраться с одной партитурой, где Виктор аккомпанировал на рояле, а Ровена пыталась петь, по-началу то и дело забывая строчки. Виктор тоже ошибался и часто брал фальшивые ноты, извиняя себя тем, что давно не играл. Оба взволнованные и смущенные имели некоторые трудности с выражением собственных мыслей в словах.

За музыкой молодые люди и не заметили, как прошло уже четыре-пять часов. Виктор сообщил, что возможно следовало бы оставить на сегодня музицирование, дабы избежать переутомления и продолжить на следующий день со свежими силами. Ровена машинально приняла его предложение и согласилась со всеми доводами юноши.

На следующий день против ожиданий молодых людей сложностей особо не убавилось.

Ровена перестала ошибаться и забывать строчки, но так как пение не было ее любимым занятием она быстро заскучала и пела в пол силы. Виктор, не будучи хорошим игроком, часто сбивался и уже через час умудрился утомить руки и попросил паузы. Ближе к вечеру молодые люди поняли, что музыка — это не очень удачное решение.

Когда перед расставанием они прогуливались по саду, между ними царило красноречивое молчание. Ровена с горечью думала, что еще один день музицирования она не выдержит и надеялась, что Виктор предложит ей более интересное занятие. Виктора угнетала та же мысль, но он боялся, что девушка расстроиться и посчитает его легкомысленным, так как партитура так и не была закончена или хотя бы доведена до более или менее сносного исполнения.

В конце концов, Ровене пришла в голову любопытная идея. Она предложила Виктору посмотреть открытую оранжерею, где располагался ее набор для живописи.

— Не желаете ли вы посмотреть мои работы на днях? Не ждите, правда, ничего сверхъестественного, они все довольно посредственны. В детстве я взяла всего несколько уроков живописи. Вы говорили, что брали уроки у известного мастера. Я была бы рада, если бы вы смогли подкорректировать мою технику и использование цветов.

Виктор, не будучи и умелым художником, но живопись он предпочитал игре на рояле, обрадовался возможности сменить вид деятельности на более приятный. Он с радостью согласился, но чуть было не сообщил о своем намерении навестить Ровену завтра же. Юноша во время осекся, подумав, что даже если ему и хотелось бы проводить в обществе Ровены дни напролет, то она на вряд ли разделяет его порывы. Кроме того, Виктор боялся показаться излишне навязчивым, не желая сойти за зануду.

Собрав все силы, Виктор просил Ровену дать ему знать как только она пожелает видеть его.

7

Наступил день приезда герцогини Беррийской. Эта дама славилась своей вечной веселостью и обходительностью. Она была невысокого роста и довольно полновата, любила путешествовать, обожала шумные праздники и общество. Во всех графствах у нее имелось множество друзей и поклонников. Каждый ее приезд всегда сопровождался приемом, который она устраивала, главным образом, чтобы повидать своих друзей. Часто то оказывались широкие празднества, а за ними следовал ряд тесных встреч в кругу самых близких друзей.

Герцогиня всегда улыбалась и постоянно сыпала шутками, иногда не очень удачными. Для своего круга она предпочитала таких же веселых и беспечных людей. Не смотря на маленький рост и полноту передвигалась она на удивление шустро и легко.

По приезду она всегда прогуливалась в главном парке. Ровно как и сейчас, утром въехав в город к вечеру герцогиня уже прогуливалась по парку в окружении шумной компании.

Когда на ее пути встречались прохожие, то учтиво уступали ей дорогу. Некоторым из них герцогиня отвечала кивком.

В это время в парке, как обычно, прохаживалась другая компания: сэр Роберт, Ровена, Одилия и Валентина, и их матушки. Завидев приближающуюся герцогиню граф предложил дамам сойти на обочину дороги. Герцогиня же, заметившая графа издалека, сощурила глаза и словно старалась припомнить что-то. Она прервала беседу и прекратила слушать своих собеседников, которые что-то ей увлеченно рассказывали, несколько человек в один голос. Как только она поравнялась с графом, то остановилась. Граф почтенно поприветствовал герцогиню, а та в свою очередь слегка склонив голову осведомилась:

— Сударь, ваше лицо кажется мне знакомым. У меня чувство, что мы с вами встречались при довольно важных обстоятельствах, но никак не припомню где именно.

— Мое имя Роберт Клифорд, граф Шерфордский, Ваша Светлость. Мы встречались с вами при дворе Его Величества пол года назад во время церемонии награждения за заслуги перед Королевством.

Герцогиня вдруг просветлела и заулыбалась:

— Ах, точно! Мы даже обмолвились парой-тройкой фраз. Помнится милостью Его Величества вы получили неплохое поместье в графстве Хэмпшир. Как поживают ваши владения? Надеюсь, вы остались довольны подарком?

— Вполне, поместье досталось мне в хорошем состоянии вместе с плодородной землей и приносит неплохой доход.

— Я искренне рада за вас. Помню еще, Его Величество отзывались о вас как о надежном слуге и верном соратнике. Как жаль, что у меня не было возможности познакомиться с вами поближе и получше узнать того, о ком так лестно отзывается король. Вы из этих мест, кажется?

— Да, я проживаю здесь вместе с дочерью, — при этих словах граф указал на Ровену, а та спешно присела в реверансе.

Герцогиня, взглянув на девушку, заулыбалась еще шире.

— Прелестное создание, должно быть на выданье? Вот что, мой дорогой друг, спешу наверстать упущенное и желаю видеть вас у себя на приветственном вечере на этой неделе. Друзья короля — мои друзья. Надеюсь, уж на моем празднике мы с вами сможем пообщаться вдоволь!

— Для меня большая честь принять ваше приглашение, Ваша Светлость. Надеюсь, что не разочарую вас. Рад буду оказаться к вашим услугам.

Герцогиня хлопнула в лодоши и промолвила:

— Вот и договорились! Распоряжусь отправить вам приглашение. До скорой встречи, мой друг!

Ровена, взволнованная необычным приключением и милостью герцогини, едва сдерживала радостные порывы.

— Вам крупно повезло, моя дорогая подруга, — отозвалась Одилия, — ваш батюшка действительно благородный и скромный человек. Ваша фамилия старинная и почетная, должно быть герцогиня подумала и об этом тоже. На этом вечере соберутся знатнейшие фамилии графства.

Граф тоже получил поздравления от дам и был польщен не меньше дочери.

На следующий же день слуга герцогини явился к графу с приглашением на ужин.

Все члены семьи, взволнованные и польщенные оказанным им вниманием, только и говорили целый день, что о предстоящем ужине. Тетушка Элизабет высказалась о герцогине очень лестно и добавила в конце, что графы Шерфордские заслуживают таких знакомых. Ровена, никогда не посещавшая подобных вечеров, уносилась в мечтах к богатому убранству дворца герцогини, шикарному саду, щедрому столу с многочисленными яствами, к господам и дамам в дорогих и пышных нарядах.

Словно в унисон к своим мыслям она услышала вдруг речь тетушки:

— Надо попросить у вашего отца новое платье для такого случая. Сомневаюсь, что в вашем гардеробе найдется что-нибудь достойное дворца герцогини.

— Но ведь осталось всего несколько дней!

— То верно…. возьмем платье на прокат, моя дорогая. Не переживайте. Вы у меня будете цвести как роза на этом вечере. А вообще, на будущее, не помешало бы сшить что-нибудь подобающее к данной ситуации. Никогда не знаешь, что произойдет.

Итак, несколько оставшихся до ужина дней дамы занимались поисками подходящего платья. Ровена совсем не думала о Викторе. Тот же, с нетерпение ждал весточки от нее и уже намеревался писать ей сам. Но матушка его, будучи женщиной прозорливой, при каждом удобном случае стремилась сдержать неуместные порывы сына и направить их в нужное русло.

— Не ведите себя словно крестьянский юнец, Виктор. Разве за этим я вас воспитывала? Учитесь ценить и уважать себя и свое время, учитесь грамотно распределять свое внимание на тех кто его достоин и в каких количествах. Эта леди сама должна следовать за вами по пятам, зная какой лакомый кусок отхватит при замужестве.

— Но разве она не прелестна?! Мне кажется она вполне заслуживает того внимания, которое получает от меня.

— Ваше внимание, в тех количествах, которые вы изливаете на дочь лорда Клифорда, справедливей бы было изливать на дочь из семьи с более солидным достатком.

А пока вы ожидаете корабль в вашей гавани займите себя каким-нибудь полезным досугом, вместо того, чтобы маяться ожиданием. В данный момент я уведомляю вас, что вы тратите свои силы почти в пустую. Поэтому остепенитесь и умерьте свои порывы. Уверяю вас вы ничего от этого не потеряете.

В подобном виде обычно происходила беседа между матерью и сыном. Мадам не поощряла увлечение сына, но и не запрещала ему видеться с графской дочерью, видя как увлекся ее сын. Хоть девочка и не принесла бы их семье значительного дохода, как и каждая мать она желала бы лучшей партии для своего ребенка, но все же это был не худший вариант, как думала мадам Уорвик. Виктор, после подобных разговоров, уже готовый вот-вот взяться за перо, останавливал себя и обещал себе потерпеть еще один день и написать ближе к вечеру, но так и не писал.

В это время дамы, занятые поиском платья, нашли прекрасный вариант у одной из городских портних. Та заверила дам, что платье никто не носил. Кроме того, она же взялась ушить его по фигуре. Тетушка Элизабет, довольная находкой, выкупила это платье со спокойной душой.

Граф подготовился к приему заранее и теперь, в день приема у герцогини, с помпой забрался в нанятый им по этому случаю экипаж. Что до его дочери, то проведя все эти дни в хлопотах только сейчас она осознала, куда направляется.

По дороге во дворец герцогини она то краснела, то бледнела, одновременно стараясь вспомнить свое отражение в зеркале, с целью понять все ли в ее внешности и гардеробе выглядело аккуратно и красиво.

Гости уже начали собираться, когда коляска графа остановилась возле парадного входа. Ровена последовала за отцом, робко осматриваясь вокруг, украдкой разглядывая богатые наряды дам и одновременно ища среди немногих присутствующих знакомые лица.

Гофмейстер объявил о приходе графа Шерфордского. А герцогиня, оживившись, разглядела графа среди своих гостей и тут же направилась к нему сама.

Поприветствовав того в самых теплых тонах, она взяла его под руку и повела куда-то по залу, сообщив, что желает познакомить его с одним из своих друзей. Ровена последовала за этой парой.

Зала, где проводился прием, вся утопала в вечерних тенях, а мерцание свечей придавало помещению и всему интерьеру теплоту и уют. Герцогиня любила неординарные события и всегда старалась подстроить приемы не под светские правила, а под свое настроение на данный момент. В этот раз она решила не устраивать большого вечера, так как пригласила несколько новых для нее лиц, с которыми желала познакомиться поближе. Она организовала все так, чтобы ее внимания хватило на всех гостей, насчитав в среднем около двадцати приглашенных.

Она организовала вечер на французский манер. Распорядившись, чтобы подали небольшой аперитив в уютной гостиной, обитой темной тканью. А потом гостей ожидал ужин.

В тенях гостиной Ровена не заметила гостя, а тот, между тем устремил свой взгляд на нее только лишь гофмейстер произнес ее имя.

Луиза, стояла спиной к вновь прибывшим, обратив свое внимание на Франца-Ульриха и пропустила мимо ушей объявление слуги. Но она тут же заметила, как напрягся взгляд ее собеседника и как губы его вытянулись в тонкую струну. Франц прервал свою фразу и против воли задержал взгляд на девушке дольше, чем ему хотелось бы и так долго, что заставил заинтересоваться и Луизу. Та, храня молчание, повернула голову в сторону взгляда своего друга и тут же заметила Ровену.

Жар прилил к ее лицу вдруг ни с того ни с сего. Вновь она почувствовала неудобство при виде этой девицы. Однако будучи женщиной хитрой и мудрой, она вновь повернулась к герцогу и осведомилась с наивным видом:

— Что это вы там увидели, мой дорогой?

— Ничего такого, мне показалось.

— Тогда продолжайте вашу речь.

С этого момента она следила за лицом герцога не спуская глаз, желая заметить на нем малейшие изменения. Она констатировала, что он стал хмурее, все остальное осталось сокрыто даже от ее проницательного взора.

Между Тем гости все собирались. Луиза не теряла из вида графа с его дочерью, стараясь найти общих знакомых. Этот вечер она решила во что бы то ни стало свести с ними знакомство. Зачем? Она не могла себе этого объяснить. В ней проснулся давно забытый азарт, азарт интриг французского двора. Возможно ей захотелось так же и поиграть на чувствах герцога, пощекотать его нервы.

В любом случае, почему бы не позабавиться в этот вечер, раз приключение само желало совершиться с ней?

Герцогиня Беррийская, уже успевшая передать лорда Клифорда в руки его новоиспеченных знакомых, упорхнула к другой компании.

— Ваше место сегодня возле герцогини. — шепнула Луиза герцогу, — прошу вас постарайтесь хотя бы улыбаться иногда. Хотя, глядя сегодня на вашу хмурость я сомневаюсь, что она захочет с вами говорить.

Луиза устремила на своего друга улыбающийся лисий взор.

— Я не ищу ее расположения.

— Будьте хотя бы учтивы. Бывают случаи, когда основную роль в судьбе играет дружба, а не деньги.

Луиза вела беспечный разговор, между тем взяв Франца-Ульриха под руку она постаралась прогуливаться по залу так, чтобы Ровена заметила его, а Луиза уж не упустила бы ту реакцию, которую предполагала получить.

Девушка в это время занятая беседой с одной пожилой дамой, чувствовала как та начинает ее утомлять. Дама была глуховата и довольно глупа, но улыбчива и добра. Найдя в Ровене послушного и молчаливого слушателя она не желала отпускать ее от себя. В конце концов Ровена принялась рассеянно блуждать по залу глазами, ища куда-бы ей пристроить свое скучающее воображение. И в тот же момент среди гостей различила герцога фон Ламберга.

Тут на нее вновь нахлынули все чувства разом. Ее спокойствие кануло в Лету. Она затаила дыхание, побледнев, а затем почувствовав как к ее лицу хлынула вся кровь. Она качнулась, но удержалась на ногах. Пожилая дама, заметив, что собеседницу ее что-то сильно напугало, заволновалась было и осведомилась все ли хорошо. Чем вынудила Ровену привести себя в уравновешенное состояние, улыбнуться и заверить старушку, что ей показалось.

Луиза смогла лишь отчасти подметить для себя впечатление, которое на Ровену произвело неожиданное появление герцога. Наблюдение было совершить не так-то просто. Во-первых, Луиза не желала обнаружить себя, во-вторых, постоянно перемещающиеся гости то и дело закрывали обзор. Она упустила всю бурю эмоций на лице Ровены, но все же подметила для себя, что и та тоже не осталась равнодушной.

Позвали к столу.

Герцога усадили рядом с герцогиней и с еще несколькими важными гостями. Граф Клифорд и его дочь оказались почти в самом конце длинного стола. Таким образом, Ровена почти не видела герцога да и не стремилась на него смотреть, так как тот непременно вызывал на ее лице жгучую краску, а дыхание замирало, превращаясь в тонкую нить. Положение ее оказалось еще более неудобным, так как ей пришлось надеть корсет, ушитый портнихой в спешке слишком узко. Девушке, не любившей подобные вещи, пришлось сейчас страдать вдвойне. Впрочем, корсет подчеркивал и без того осиную талию, выгодно приподнимал грудь, оголяя белую кожу шеи и самый верх грудей. А платье из тонких кружев и шелка изумительно шло к ее внешности, подчеркивая прекрасную фигуру и нежную красоту.

Ужин продлился слишком долго и гости, порядком утомленные, решили немного размяться и вновь разбрелись по компаниям, прежде чем собраться за столами для игры в вист.

Луиза воспользовалась моментом и под предлогом поболтать со своей знакомой оставила герцога одного. Тот, впрочем, сразу же удалился в парк, желая избежать шума.

Она нашла в зале графа, заметив как тот разговаривает с их общей знакомой, и теперь направилась к ним. Луиза поприветствовала компанию, и тут же была представлена графу и его дочери.

Ровена, увидев перед собой саму маркизу де Бриссак, почувствовала как в душе тотчас взметнулась волна смятения. В то время как Луиза прекрасно играла роль беспечной, непринужденной кокетки, оценивая Ровену лишь внутренним взором. Слишком разными сейчас были положения двух этих женщин. Одна совсем еще юная и наивная, но с горящим сердцем и чистой душой, никак не могла скрыть волнение, которое то и дело накатывало на нее горячими волнами, когда она поднимала свой взор на Луизу и когда старалась достойно отвечать на ее вопросы.

И Луиза, интриганка, прекрасная актриса французского двора, умела очень искусно скрыть свои чувства и эмоции и изобразить в результате все, что только пожелала бы. Она нарочно играла заинтересованность в беседе, желая удержать графа с дочерью как можно дольше, сохраняя при этом сухую серьезность и статность. Она так же побеспокоилась о том, чтобы привлечь к беседе еще несколько человек и оттеснила Ровену немного в сторону так, чтобы девушка оказалась почти спрятана за спинами болтавшей компании. Луиза выказывала повышенный интерес персоне графа и засыпала того все новыми и новыми вопросами.

Она ждала прихода Франца-Ульриха.

Заметив, наконец, долгожданную фигуру в дверях гостиной она встала к нему спиной так, чтобы закрыть собой Ровену и заставить ничего не подозревающего герцога приблизиться к компании.

Ей прекрасно удалась ее игра, от которой она получала большое удовольствие, кстати сказать.

Франц подошел к компании. Луиза же, обернувшись как раз вовремя, изображая беспечность как бы невзначай взяла того под руку и воскликнула:

— Ах, ваша светлость, я успела очутиться в обществе прекрасного человека. Только сейчас судьба оказалась ко мне благосклонной, сведя нас в одном общем кружке. Позвольте мне представить вам господина Роберта Клифорда, граф Шерфордский, почетный гость герцогини Беррийской.

Герцог едва слыша тираду Луизы, застыл как вкопанный, когда заметил в шаге от себя Ровену, бледную как привидение.

Он заставил себя перевести взор на графа и кивнуть ему, стараясь превратить непослушные губы в улыбку. Вместо этого на его лице обозначилась некрасивая гримаса. Луиза внимательно следила за ним и Ровеной хищным взором. Она вдруг обмякла, чувствуя волну ревности, что накатила на нее ни с того ни с сего. Ей пришлось представить также и графскую дочь, а это она сделала с меньшим рвением.

Девушка, до этого стоявшая истуканом, устремив широко раскрытые глаза на герцога, вдруг залилась румянцем и опустила свой взгляд под гнетом его тяжелого взгляда.

Он едва ли кивнул ей, глаза его стеклянные и застывшие, ровно как и лицо, превратились в мертвую маску. Даже Луиза со всей своей чуткостью не могла разглядеть того, что происходило в его душе. Но если бы и разглядела, то вряд ли могла бы разобраться в урагане тех противоречивых чувств, которые герцог сам не понимал. В этот момент Ровена, милое и нежное дитя, переживала сейчас всю бурю человеческих эмоций. В этот момент она поистине жила, чему могла бы позавидовать даже Луиза, утратив всю силу светлых чувств и эмоций, она могла лишь играть.

Даже от глаз герцога не укрылись бурлящие эмоции, тонкий эфир из нервных импульсов, которые источало это создание с почти прозрачной кожей. Он чувствовал как в ней пульсирует жизнь, ее жар обжигал его даже на расстоянии, она задыхалась от него сама и заставляла трепетать этого мужчину где-то в самых темных глубинах его естества. Он заметил сейчас разницу между девушкой и восковой безжизненностью Луизы. Скорее всего это и раздражало его чувства при виде Ровены, как ему вдруг подумалось. Он боялся ее напористости и лавины, едва сдерживаемые хрупкой плотью. Он боялся и почти ненавидел ее за ту жизнь, которую она несла. Так ему показалось, лишь только он увидел ее. Впрочем, то были только отрывистые чувства и впечатления, так как он и сам не мог разобраться в природе своих ощущений.

Итак, слишком сдержанно и натянуто кивнув девушке, он поспешно отвернулся, вознамерившись забыть за нее. Та только и успела, что склонить свою милую головку в знак приветствия. Он слышал Луизу, которая не прекращала свою речь. Только сейчас слух его пришел в норму и теперь он постарался влиться в ход беседы.

Луиза, значительно поостыв, быстро успокоилась и даже пожалела о своей излишней беспечности. Она чувствовала, как в душе ее против воли нарастает горечь. Она смолкла почти сразу же и теперь ждала лишь удобного момента, чтобы увести герцога.

Момент этот представился довольно быстро, учитывая, что и герцог сам горел желанием поскорее оставить компанию, где бушевало слишком много душевных страстей.

Луиза, повернувшись спиной к своим собеседникам, вздохнула спокойней. Герцог тоже, казалось, ожил. И Ровена в первый раз, кажется, свободно вздохнула, чувствуя как с сердца ее свалился огромный камень.

В зале стояла духота. Пережив только что неплохую встряску, Ровена почувствовала нехватку воздуха. Она сообщила отцу, что желает подышать свежим воздухом, на что тут же получила согласие.

В парке уже вовсю царствовала ночь, наполнив прохладной и целебной свежестью легкие девушки. Почему-то ей захотелось расплакаться. О, как тесно было сейчас ее душе в столь несчастном, маленьком теле. Тесным оказалось для нее все то общество, в котором она пребывала сегодня, уже успев как следует устать от него. Как тесно было ей в том кусочке пространства, который она могла охватить своим взором. Вдруг ей захотелось вырваться из всех оков, оставив телесные одежды, и устремиться в небесную высь, расплескаться по всему небу и раствориться где-то там, в его бесконечном лоне.

Она дышала полной грудью, желая опьянеть от холодного воздуха и старалась привести свои разбушевавшиеся чувства в порядок.

Само Проведение сыграло с ней веселую шутку в этот вечер, снизойдя до милости поместить ее в столь высокое общество и столкнуть затем лицом к лицу с тем, с кем она и не чаяла когда-нибудь познакомиться. Ей показалось, что она сейчас не более чем марионетка в руках невидимой Судьбы, воле которой она не в силах сопротивляться.

Вскоре Ровена услышала как позвали к игре. Гости, те, кто желал играть, постепенно собирались рядом со столом для игры. Ровена вынуждена была присоединиться ко всем, глядя на дам и господ через серо-розовое мариво, ей все казалось сном. Все движения ее происходили машинально, она не управляла ими. Ровена кому-то отвечала, кому-то улыбалась, ловила на себе взгляды многих глаз. Внутри она не чувствовала ничего, кроме приятной сонливости, что накатывала на ее тело теплыми волнами и туманила разум.

Ей предложили место за столом, куда она машинально уселась, совсем не подумав о том, что игра в вист — это вовсе не в ее природе. Игроки принялись так же усаживаться за длинный стол. Вокруг царило оживление. Дама возле нее устраивалась на стуле с шумом и суматохой, то и дело громко смеялась и вальяжно жестикулировала и постоянно вертясь, она рассказывала что-то двум господам за ее спиной.

В это время слуги понесли бокалы с шампанским. Один из них приблизился к Ровене, предложив ей взять бокал. Девушка не заметила его, ровно как и дама, устроившаяся рядом с ней. Она, не прекращая своей беседы, очередным взмахом руки задела бокалы на подносе. Раздался звон стекла. Несколько бокалов, задетых дамой, посыпались на стол, тут же разлетевшись на осколки на глазированной поверхности. В унисон с оглушительным звоном послышались визги дам, которые повскакивали со своих мест от неожиданности. Жидкость теперь разливалась по столу и уже переливалась через край, рискуя залить платья нескольких дам, в числе них оказалась и Ровена.

Она слышала, как герцогиня Беррийская визгливо зовет слугу, чтобы тот немедленно справился с потопом. Дама возле нее принялась жестикулировать и верещать еще отчаянней. Девушка, оглушенная всей этой какофонией, не проронила ни звука. Она испуганно вскочила с места, желая защитить свой наряд от порчи, до этого подставив ладони под жидкость, капающую со стола. Увы, все произошло слишком быстро. Платье Ровены уже было испорчено большим темным пятном на светлой ткани. В это время подоспел слуга с извинениями и принялся протирать стол. Все, кто устроился было за столом, теперь стояли рядом с ним, влившись в общее возбуждение.

Только сейчас, спустя несколько мгновений Ровена почувствовала, что ее ладони странно пощипывают. Она повернула их к себе и побледнела. На коже красовались большие кровяные разводы. Видимо она не заметила тонкого прозрачного стекла на столе и порезалась об него каким-то образом, стараясь спасти свое платье.

Она смотрела на ладони, впав в отупляющий ступор.

— Ох, боже мой, дорогая вы моя у вас же кровь! — услышала она причитания дамы возле себя и очнулась. — Врача! Быстро врача сюда!

— Какого врача? Достаточно пока просто приложить полотенца! — одернул ее рядом стоящий мужчина.

Ровена подняла глаза перед собой и застыла. C другой стороны стола на нее смотрел Франц-Ульрих, точнее он смотрел на ее руки такими полным оцепенения и страха глазами, что Ровене стало вдруг дурно от его взгляда. Пока ее руки обмакивали полотенцем, изучали на предмет осколков, осведомлялись у нее не больно ли ей и как она себя чувствует, девушка урывками смотрела на герцога, не понимая что с ним происходит. Тот побледнел почти до серого оттенка кожи. Вцепился пальцами в спинку стула и явно проявлял титанические усилия, чтобы стряхнуть сковавшую его тело судорогу.

Она заметила и Луизу. Та по-началу смотрела лишь только на нее, но в какой-то момент времени повернувшись к герцогу, забыла за пострадавшую.

Маркиза, удивленная реакцией Франца-Ульриха, старалась мягко вывести того из оцепенения.

Происшествие в итоге оказалось не особо серьезным, ранки были совсем крошечными, кровь быстро остановили и усадили девушку за стол. Теперь все внимание переметнулось к герцогу. Он, наконец, вышел из оцепенения, но имел настолько ужасный вид, что гости испугались за него больше, чем за графскую дочь. Герцог старался дышать, но вместо этого его кадык, сейчас почему то сильно выделившись на горле, беспомощно поднимался вниз и вверх. Послышались предложения гостей позвать врача, что было бы лучше.

Впрочем, когда герцог понял, что по оплошности перевел все внимание гостей на себя, опомнился гораздо быстрее. Он позволил Луизе взять себя под руку и вывести из зала.

Маркиза де Бриссак хранила завидное хладнокровие и серьезность. Она сообщила гостям, что герцог просто не переносит вида крови, а свежий воздух и смена обстановки несомненно окажут свой живительный эффект.

Гости потихоньку успокоились. А пара отправилась по направлению к дверям в парк. Ровена вся обмякла на стуле, все еще испытывая все муки беспокойства из-за реакции герцога. Слова маркизы почему-то не обнадежили ее.

Тем временем, Луиза, вцепившись в локоть Франца почти тащила его за собой вглубь парка, погрузившись в свои разбушевавшиеся вдруг эмоции, а тот следовал за ней словно безвольная кукла. Она старалась унять бешено колотящееся сердце, в то время как ее спутник старался прийти в себя.

Некоторое время они молчали. Луиза подбирала нужные слова, а герцог даже и не старался заговорить.

— Может быть ты объяснишь мне что на тебя нашло? — наконец изрекла Луиза, желая казаться вежливой, но ее внутреннее смятение вылилось наружу, породив в голосе сухие, резкие нотки. — Раньше ты так не реагировал на кровь.

— Право, я понятия не имею, что на меня нашло. Но я очень благодарен тебе, за поддержку. Без тебя я не знаю как бы смог выйти из подобной щекотливой ситуации.

— Ты бы ее просто не создавал, предпочтя закрыться в своем замке. Что произошло такого, что заставило тебя вдруг потерять контроль над собой. Чары этой особы? Или, может быть, нехватка пропитания? В последнем я сомневаюсь.

Герцог изобразил на лице уставшую гримасу, прислонив ладонь ко лбу.

— О, прошу тебя, я и так измучен, а ты еще добавляешь масла в огонь. Я устал и хотел бы покинуть это жуткое место. Клянусь, понятие не имею, что на меня нашло. Действительно, обычно я прекрасно контролирую себя, но здесь оно было сильнее меня.

— Что это еще за «оно»?

— Я и сам не понимаю. Прошу, не будем больше об этом.

Герцог говорил правду. Он понятия не имел с чего вдруг его обуял инстинкт жажды, который он действительно всегда прекрасно контролировал. В тот момент в нем проснулась нечто гораздо сильнее него. Оно завладело его разумом и запустило гибельные механизмы, едва не выдав его.

Он почти ненавидел это создание, которое словно проклятие везде следовало за ним, нарушая вожделенный покой. Оно производило всякий раз войну внутри него одним лишь своим появлением, щекотало его нервы, вызывая нервные приступы. Он желал больше не вспоминать об этой даме, но она постоянно нагло вторгалась в его жизнь против его воли.

Луиза, глядя на герцога, наблюдала сейчас нервное истощение. Мертвенно-бледная маска закрыла его лицо плотным саваном. Она вдруг оживилась и взяла руку своего друга, вложив в слова весь порыв захлестнувших ее чувств:

— Вы устали! Вы действительно устали. Вам надо отдохнуть. Поедем-те ко мне, прошу вас, вместо того, чтобы прозябать в вашем холодном особняке. Я подарю вам то тепло, которого вы были лишены долгое время. Я обещаю вам, у меня вы сможете забыть обо всем и набраться сил.

— О чем ты говоришь, Луиза? — выдохнул герцог, пребывая в своих мыслях.

— О том душевном покое, дорогой мой, который может дать мужчине только женщина. Мужчины нуждаются в нас, именно мы наполняем их чашу любовью и спокойствием, укрывая их на своей груди. Я вижу как ты истощен, тебе нужен покой и спокойствие.

— Мне кажется, сейчас не лучший момент…

Луиза вдруг остановилась и встала перед герцогом, заглядывая в его лицо.

— О твоей тайне знает только один человек на земле и это я. Разве ты хоть раз усомнился во мне? Хоть раз я подводила тебя? И я еще раз повторяю: только мне ты можешь доверять без оглядки. Мы с тобой оба одинокие странники в этом мире. Нас выгнали из наших фамильных поместий без права возвращаться туда. Моя страна сейчас орошается кровью аристократов, их дома разграблены и уничтожены, я вынуждена была постыдно спасаться бегством. И ты тоже должен был покинуть свой дом темной ночью, оставляя все, что у тебя было на произвол судьбы, без права взять то, что тебе дорого с собой. Что ты еще ищешь? Чего тебе хочется, скажи мне, и я одна пойму тебя. Мы в одинаковом положении с тобой, нам нечего терять.

— Ты права. И если бы ты знала, как я тебя ценю за это. Без тебя мне бы пришлось гораздо тяжелее. Очень тяжело жить в чужой стране не имея возможности слышать свой родной язык и видеть милые сердцу пейзажи.

Взгляд Луизы увлажнился, тяжело дыша, она прислонилась к каменной груди Франца-Ульриха, выдохнув:

— О, Франц, как бы я хотела полностью разделять с тобой не только будни, поддерживая тебя в делах, но и внести в твою жизнь счастье и спокойствие. Как я желала бы, чтобы ты заснул у меня на коленях в тепле моей любви беспечным, сладким сном, как обычно спят дети. Когда твоя душа последний раз знавала подобное спокойствие и безмятежность, скажи?

Герцог подавил тяжелый вздох. Глаза его сверкнули черной молнией.

— Луиза, мне тяжело говорить об этом.

— Давай не будем говорить! Доверься моим жестам!

— Я действительно ценю тебя….но дай мне время.

— Забудь ты уже, в конце концов, свои страхи из далекого прошлого. Костер инквизиции давно отгорел. Никто больше не станет преследовать тебя. Никто не отберет у тебя твое самое дорогое. Люди уже не такие жестокие и глупые как раньше, никто и не посмеет указать на тебя пальцем, теперь с твоим положением и статусом в обществе.

Посмотри на меня. Я сильна и я хозяйка своей жизни. Мы могли бы быть отличными партнерами и тебе бы не пришлось ни о чем беспокоиться.

— Ты сейчас рассуждаешь так легко, но не знаешь и частицы той жизни которую веду я в моем обличие. Она совсем не сладка. И никакие прелести мира не могут облегчить мою ношу. И только это и останавливает меня.

— Не переживай! Я прекрасно контролирую себя и смогу победить любое препятствие.

— Жажду крови победить очень тяжело. Ты даже не представляешь эту пытку… особенно по-началу. А я устал скрываться и убегать, устал терять любимых.

— Ты слишком впечатлителен! Словно ребенок в темной комнате, где полно ночных теней. Это всего лишь страхи, Франц. Они уже давно растворились и больше никогда не настигнут тебя. А я здесь и сейчас. Я жива, посмотри и жду тебя. Забудь ты уже ту, которая когда-то совершила глупость по собственной вине.

Герцог вдруг нахмурился и отпрянул от Луизы.

— Как просто тебе рассуждать! Разве ты жила тогда, разве ты проходила через все, что прошел я? Это не была ни глупость, ни собственная вина! Это было то, чего я так боюсь и не хочу больше прикасаться к этому. Как ты можешь с такой беспечностью отзываться о моих чувствах, зная что я испытал. Или ты не любила никогда? Любила ли ты так, что готова была отдать свою жизнь? Не путай это чувство с инстинктом собственичества и эгоизма.

Герцог осекся, побоявшись, что речь его может быть слишком резкой. Однако он действительно так считал. Иногда ему казалось, что Луиза не способна любить, но лишь обладать. Она требовала любви, словно ребенок конфету, и капризничала, когда ей ее не давали. В своем эгоизме она видела лишь себя. Он боялся оказаться правым в своих подозрениях. Он часто искал то, что разделяло его с этой женщиной. В голове его всегда царил хаос, он запутался и устал. Устал от ее игры, от ее слов. Он хотел тишины. Хотелось ли ему любви? Он не знал.

— Прости меня, — услышал он вдруг голос маркизы, — я была слишком резка и не хотела бередить заживающие раны. Ты любил ее, я стараюсь понять твои чувства. Но прошу тебя, живи настоящим. Ты сам выбираешь страдать тебе или быть счастливым.

Прошу поехали ко мне. Тебе нужен отдых.

Франц, совершенно измотанный этой беседой, не нашел сил сопротивляться, повинуясь напору волевой женщины.

Пара вскоре вернулась в зал лишь с тем, чтобы сообщить гостеприимной герцогине о своем отъезде, сославшись на нездоровье герцога.

Ровена в это время находилась в одной из спален, ожидая пока прачки застирают ее наряд и приведут его в порядок. Она так же смертельно устала и чувствовала себя виноватой в произошедшем. Ей хотелось поскорее вернуться домой и уснуть крепким сном. Она чувствовала, как сердце ее разлетается на мелкие осколки снова и снова.

Маркиза де Бриссак, желая претворить свои слова в жизнь, постаралась окружить герцога теплом и заботой. Она старалась быть максимально тактичной и нежной, ненавязчивой, но вместе с тем не отпускала его ни на минуту.

Она побеспокоилась о том, чтобы по пути его ничего не тревожило, направляя все свои жесты к нему с тем, чтобы разрушить ледяную стену. Он то и дело выстраивал ее перед собой, огораживаясь от мира.

Уже у себя, она провела его в самую уютную комнату, где приказала слуге разжечь камин. Накидав подушек и мягких атласных покрывал на кровать она уложила его, словно ребенка, принявшись осторожно массажировать виски.

Франц не сопротивлялся, но и не поддавался ее жестам. Внутри него царила зияющая пустота, которую, казалось, никто никогда не смог бы заполнить до краев. Даже Луиза, со всеми своими ласками, на которые только могла быть способна, не вызывала в душе герцога ничего, кроме холода. Он не раз отмечал этот парадокс, сравнивая настоящее с тем, что ему посчастливилось испытать в прошлом от рук другой женщины. Он категорически не понимал откуда взялась такая разница и почему он остается пуст. Почему он иногда даже испытывает отвращение против своей воли. Почему иногда Луиза кажется ему нелепой в своей любви.

В это время граф Роберт Клифорд со своей дочерью уже добрались до особняка. Всю дорогу они молчали и, выбравшись из экипажа без лишних слов, после краткого прощания разошлись по комнатам. Каждый пребывал в своих мыслях. Граф сетовал на то, что его дочь стала основным лицом в столь неприятной ситуации, хотя он думал еще и о герцоге, надеясь, что произошедшее с ним спрячет от пересудов оплошность с Ровеной. А Ровена же пребывала в совершенно разбитом состоянии, коря себя одновременно и за инцидент, и за то, что явилась причиной плохого самочувствия герцога, и за то, что привлекла к себе излишнее внимание столь важных персон. Она не представляла себя теперь прогуливающийся в парке с тем легким спокойствием, с каким делала то ранее, так как полагала, что теперь непременно станет предметом нелестных сплетен. Она думала как люди будут смеяться над ней, указывая на нее пальцем. Мадам де Бриссак, так любезно болтавшая с ними в тот вечер, теперь, наверное, сделает вид, будто того никогда и не бывало. А Ровена было обрадовалась, что могла бы произвести благоприятное впечатление на эту знатную даму с тем, чтобы потом иметь возможность поближе познакомиться с Францем-Ульрихом.

Только оказавшись в своей спальне, она позволила дать волю слезам и так даже не заметила, как уснула.

Проснулась она ближе к обеду. Утром ее никто не разбудил. Видимо отец так позаботился о ней, он подозревал, что дочь его будет не в лучшем расположении духа.

Ровена более или менее пришла в себя только к вечеру. Тут же собравшись с мыслями и взяв в руку перо, она решила писать Виктору, подумав посвятить ему свободные часы, раз уж не собиралась выезжать в публичные места в ближайшее время.

Юноша только и ждал ее письма, наконец, получив весточку о приглашении в гости. Еще Ровена писала, как с нетерпением ждет уроков по живописи, о которых они договорились ранее.

На следующий день граф уведомил своих домашних, что слишком задержался дома и должен немедленно отбыть на место службы. Он назначил дату отъезда на следующий день, чем опечалил и без того печальную дочь.

Тем не менее он, казалось, пребывал в бодром настроении и кажется совсем забыл о произошедшем казусе.

Вечером после ужина он уединился в своем кабинете с тетушкой Элизабет для разговора, в это время Ровена как раз писала письмо Виктору.

Что до тетушки Элизабет, то та уже знала о чем пойдет речь.

— Вы видите, мадам, какие многообещающие отношения и встречи разворачиваются под этой крышей.

Тетушка с горячностью согласилась с графом.

— Тогда прошу вас не препятствовать им, — продолжил граф, — и с божьей помощью мы очень скоро сыграем свадьбу. Правда я, к сожалению, не имел времени, чтобы узнать у Ровены ее мысли в отношении этого юноши и очень сожалею об этом, все-таки я не совсем внимательный отец. Но у меня есть вы, Элизабет, вы женщина и лучше знаете толк во всех этих женских беседах, поэтому я оставляю все работу на вас и надеюсь на посильную помощь.

— Не переживайте, ваша милость, я сама бы рада выдать нашу красавицу замуж. Уж я то займусь тем, чтобы создать в ее глазах нужный нам образ. И даже если ее мысли не лежат в нужную нам сторону, будьте спокойны, я уж найду способ их туда направить.

Граф вздохнул, успокоенный, немного помолчал и добавил:

— Если у вас будут какие-то сложные ситуации, понадобятся деньги или вам необходим будет совет, пишите мне не задумываясь как можно быстрее, я тут же отвечу вам. И в целом, прошу вас, держите меня в курсе всего. Не смотря на дистанцию между нами мне хотелось бы получать новости так часто и подробно, словно я все еще дома.

8

Граф покинул свой дом рано утром, уезжая он весь пребывал в надеждах, а его лицо озаряла улыбка, которой он не отдавал отчета.

После обеда Виктор уже стоял в гостиной графского особняка, ожидая Ровену. Юноша был свеж, весел и румян, как то полагается влюбленному. В то время как Ровена хотя и старалась обозначить на лице улыбку нет-нет да впадала в задумчивость и грусть, а непривычная бледность ее лица взволновала Виктора. Но Ровена сообщила ему, что прошедший светский вечер поздно закончился и был довольно изматывающим, посему она, не привычная к подобным мероприятиям, слишком устала.

Впрочем, томность и задумчивость ей так шли, что Виктор вскоре и вовсе перестал думать о нездоровье Ровены.

Они прошли в крытую галерею, где хранились картины. Виктор сперва осмотрел все работы, стараясь проявить весь свой вкус и все свои познания в живописи, чтобы показаться в глазах девушки недурно в ней смыслящим человеком. Впрочем, он чаще хвалил ее работы, нежели чем критиковал, влюбленные глаза могли видеть лишь достоинства творений Ровены. Он подмечал легкость ее кисти и нежность цветов, опуская то, что форма и пропорции были часто нарушены. И, таким образом, войдя в раж он взял очередную работу признанную неудачной даже Ровеной, из-за чего она оказалась в стороне, не будучи законченной, а далее успешно забытой.

Виктор подметил здесь необычность композиции и новизну в выборе цветовой палитры.

К счастью, Ровена была так рассеяна и задумчива, что то и дело погружалась в свои мысли. Поэтому неуместные похвалы либо проходили мимо ее ушей, либо оставались где-то на задворках сознания.

День прошел довольно непринужденно, молодые люди провели вместе чудесное время. Ровене удалось все же немного отвлечься, а Виктор получил как всегда истинное удовольствие видеть ее рядом с собой почти пять часов. Его тонкое чувство юмора, внимательность и заботливость заставляли трепетать ее сердце. Ведь никто еще из молодых людей не уделял ей столько внимания, чему Ровена радовалась в глубине своей души и была благодарна Виктору за столь нежную дружбу.

Несколько дней Виктор навещал Ровену в графском особняке. Там, проводя все время в галерее, они погружались в юное, беспечное веселье. Оно позволяло им двоим унестись в безоблачные дали их светлой молодости.

Виктор давал девушке рекомендации, со вниманием слушал ее представления и умозаключения о живописи, в конце концов, они даже взялись вместе писать картину. Тем самым Виктор нашел прекрасный предлог и теперь мог проводить рядом со своей возлюбленной многие часы. И часы эти бежали так быстро, что Виктору можно было не беспокоиться о том, какой бы еще предмет для разговора найти и о том, не слишком ли он докучает своей собеседнице долгим присутствием.

В один из последующих дней молодые люди договорились съездить в деревню навестить Максима и его прелестных сестер, что и было исполнено.

И так, вся компания провела целый день на открытом воздухе, прогуливаясь по лугам и отдыхая на берегу речки под сенью раскидистых вязов. Максим был несказанно польщен визитом своего старого друга, а еще более он обрадовался, когда узнал, что Виктор собирается провести в этих краях некоторое время. Он так же весь просиял от радости, когда узнал, что у Виктора здесь почти нет знакомых, и что он очень надеется на дружбу сына фермера. Для Виктора это общение являлось еще одним предлогом, чтобы чаще видеться с Ровеной, так как он подметил как близка девушка с детьми фермера. Он подумал, что было бы неплохо прогуливаться всем вместе иногда и так, возникавшая между ними время от времени неловкость могла быть легко рассеяна встречами в дружной и теплой компании.

Действительно со своими давними друзьями Ровена расцветала, весело смеялась, одаривая их прелестными улыбками.

Так пролетело еще две недели. Встречи из галереи то и дело перемещались в сады и луга Беркшира.

Отец семейства Бэрроу быстро смекнул то, как обстоят нынче дела и поспешил приобрести своим девочкам несколько добротных платьев, сыну — пару хороших костюмов и умудрился даже купить отличную коляску, из-за чего ему пришлось, правда, торговаться с продавцом в поте лица и вложить в этот сложный процесс всю свою хитрость и весь пыл. Он старался держаться с как можно более важным видом, вовсю расхваливая перед знатными гостями своих детей, устраивая для всей компании пышные обеды и не скупясь на комплименты по поводу и без.

Кстати сказать, благодаря хлопотам графа Клифорда Максиму в ближайшем будущем святило довольно хлебное место в совете городского управления. Осталось лишь утрясти небольшие формальности и заплатить за пост. Таким образом, начиная карьеру с низов, юноше открывались все двери в Королевский Парламент, если бы он только изъявил желание и добавил бы к нему еще некоторую долю честолюбия.

А одна из дочек мистера Бэрроу приглянулась некоему барону и теперь добросовестные родители хлопотали на всех фронтах одновременно: не отпускали из внимания Максима, угождали знатным гостям, обхаживали барона, желая приобрести первый дворянский титул для своей, к слову сказать, не бедной семьи.

Они полагали, что их состояние в четыре тысячи франков даже больше, чем у некоторых баронов и обедневших графов Беркшира, дети их получили достойное образование, вряд ли уступая по знаниям дворянским отпрыскам, осталось только обзавестись дворянским титулом.

Тем более они были рады неожиданно начавшимся частым визитам Ровены и Виктора, что эти встречи вскоре дошли и до ушей знатного семейства претендента на руку Маргарет и как следует подсобили в решимости этого семейства согласиться на брак их сына и фермерской дочери. Они понимали всю взаимовыгодность обмена: баронская семья нуждалась в деньгах, а семья Бэрроу в титуле.

Так что, как видно, вся знакомая компания получала множество преимуществ, помимо прекрасного времяпрепровождения в обществе друг друга.

Как-то в один из вечеров Ровена примостилась на подоконнике, выглядывая в окно. Она очутилась в тишине засыпающего особняка наедине со своими мыслями и думала о том, как приятны ей встречи с Виктором и детьми фермера, а так же поймала себя на мысли, что в компании фермерских детей чувствует себя гораздо более свободной и счастливой, нежели чем в компании с Одилией и Валентиной и уж тем более на светских вечерах, где царили правила, продиктованные строгим этикетом и тонкий юмор, который она имела склонность не всегда понимать. Она предпочитала простые, иногда громоздкие шутки Максима и его сестер, над которыми можно было смеяться так, как того желала душа, каламбурам светских салонов и сдержанным улыбкам дам. Так, Ровена приходила к мысли, что предпочитала бы родиться в семье фермера и вести вольную жизнь и едва ли когда-нибудь пожалела бы об этом.

Затем, ее мысли перенеслись к воспоминаниям о вечере у герцогини Беррийской, а точнее к моментам, когда она находилась в компании маркизы де Бриссак и вдруг увидела герцога, а затем его лицо, когда он посмотрел на нее в момент знакомства, потом в памяти ее ярким светом вспыхнул весь инцидент за карточным столом. То и дело по ее телу пробегала волна мурашек, будоража нервы, сейчас сделавшиеся натянутыми, словно струны. Ладони покрылись испариной и ее вдруг почему-то начало знобить.

Ровена вспоминала свои чувства в тот момент, где-то глубоко в душе отдавая себе отчет в том, что при виде Виктора ее не кидало в жар и она не теряла дар речи, между тем испытывая к юноше самую нежную привязанность. Тогда она удивлялась и спрашивала себя, неужели таинственность герцога фон Ламберга, его странный взгляд и манера поведения могли так влиять на нее. Ужели это ее чувствительное воображение дорисовывало картину, добавляя туда свои совершенно сумасшедшие штрихи?

Не зная какой ответ на этот вопрос мог бы оказаться справедливым, она предпочла, в конце концов, вернуться в мыслях к своим подругам: Одилии и Валентине, решив на следующий день написать им и пригласить прогуляться в Сауфхилл Парке. И так, успокоенная и уставшая, Ровена легла в постель.

9

На следующий день Одилия и Ровена прогуливались по парку. Валентины с ними не оказалось, потому что та должна была сопровождать своих родителей на источники в Бакстон, где семья планировала провести около двух месяцев. Ровена узнала об этом со слов Одилии, так как не получила ответа от Валентины.

Девушки прекрасно проводили время, гуляя по парку, прячась под ажурными зонтиками от палящего солнца.

Ровена почти забыла о происшествии у герцогини и только сейчас подметила, что на нее вовсе никто не смотрит и не указывает пальцем. Возможно, она слишком переволновалась тогда и обвинила нехотя английское общество в излишней любви к критике.

— Кстати, чуть было не забыла! — оживилась Одилия, лишь только Ровена закончила свой рассказ о Викторе. — Моя матушка желает, чтобы я почаще появлялась в свете. Ты же знаешь, она организовывает вечера. Так как мой жених, Джонатан, выходец из очень знатной семьи и знаком с большинством английских аристократов. Она не желала бы, чтобы я отставала от него и хотела бы, чтобы мне тоже было чем сверкнуть. Но ты знаешь, ее вечера такие скучные, там нет никого нашего с тобой возраста, поэтому я всегда старалась избегать их.

Так вот, моя дорогая, я попросила матушку, что приму с удовольствием участие хоть во всех ее салонах, если она позволит мне пригласить моих ненаглядных подруг. Я сразу же подумала о тебе и Валентине. Скажи мне, ты рада? Это ведь такая честь!

Одилия вся сияла от счастья и улыбалась той улыбкой, которая служит признаком скорее собственного удовольствия, нежели чем искренней радости разделить пару вечерних часов с близким другом. Но делала она это так невинно и ребячливо, что Ровена вовсе не заметила данного нюанса, сама являясь еще более невинной и ребячливой.

— Скажи, ты рада, дорогая моя?! — нетерпеливо вымолвила Одилия, желая услышать только лишь бурные восторги своей собеседницы. — Я ведь подумала о тебе в первую очередь! А ты знаешь, моя матушка мастерица собирать самый цвет общества у себя в салоне.

— Мне было бы приятно составить тебе компанию. Так, у нас будет возможность чаще видеться и болтать о том, о сем.

Одилия, не совсем удовлетворенная реакцией подруги подчеркнула:

— Это конечно да, мне тоже не терпится. Но ты знаешь, ведь надо будет следить за собой и тщательно подбирать гардероб.

— О, это я могу. Хотя для кого бы стоило так прихорашиваться? Ведь ты говорила, что в салоне твоей матушки совсем нет людей нашего возраста. Так что мы сможем общаться скорее только между собой, не правда ли? — осведомилась Ровена, наивно приподняв брови. Одилия недовольно повела плечами и ответила:

— Ох, боже мой, какое ты еще дитя! Была бы здесь Валентина, она бы мигом преподала тебе пример.

— Какой пример?

— Такой, что в первую очередь ты должна была обратить внимание на следующие слова: салон моей матушки пестрит знатными дамами и господами. И, знаешь ли, иногда было бы неплохо завести дружбу, которая потом может оказаться очень полезной, кто знает.

— Ах, это! Ты же знаешь, я не преследую подобных целей.

Одилия закатила глаза и вздохнула.

— Иногда ты меня утомляешь, моя милая, надо быть знакомым с тобой поистине глубоко и подробно, чтобы не подумать, что ты не в своем уме. Ужели тебе не хочется обзавестись парой-тройкой высочайших знакомых?

Ровена замолчала, ровно как и Одилия. И так бывало довольно часто. Этой паре очень не хватало Валентины, которая умела всегда сгладить меркантильную расчетливость и тягу к изысканной жизни Одилии и наивную простоту Ровены. Валентина умела превращать эти черты в нечто среднее и часто выступала посредником, передавая речи от Одилии к Ровене и наоборот так, чтобы все острые углы оказывались в итоге сглаженными.

Через некоторое время Ровена соизволила заговорить, найдя предмет для разговора в предстоящей помолвке Одилии. Тема пришлась как нельзя кстати, поэтому Одилия, быстро перестав хмуриться, устремилась описывать предстоящее празднество, семью своего жениха, его достоинства и то, как он за ней ухаживает.

Когда девушки оказались у ворот, где их ожидали коляски, Одилия, прежде чем попрощаться, осведомилась своей подруги:

— Так мне ждать вас на днях в салоне моей матушки?

— Если ты все еще желаешь видеть меня, то я с удовольствием, — смутившись ответила Ровена.

— Какие глупости! Как я могу не желать этого, если я сама лично два часа назад предложила тебе составить мне компанию. Только я была бы несказанно счастлива, если бы ты посоветовалась со мной в выборе наряда. Твое муслиновое платье кремового цвета, например, было бы очень даже кстати.

День о котором говорила Одилия настал достаточно быстро, но впрочем не так быстро чтобы Ровена не успела уведомить тетушку и не испросить ее разрешения на посещение вечеров у мадам Уитклиф. Тетушке до этого не было особо дела, так как только лишь услышав фамилию, она поняла, что речь идет о достойном и уважаемом лице и опасаться за свою племянницу ей нечего. Но она попросила Ровену проявить больше мудрости и вести себя как можно скромнее, чтобы не вызвать никаких поводов для беспокойства у семьи Виктора.

При этих словах Ровена вспыхнула и выпалила:

— Но какое же отношение сюда имеет семья Виктора?

— Самое прямое, моя дорогая. Вы хотите, чтобы вас считали ветреной?

— Вовсе нет. Но отношение Виктора ко мне не изменится. Между нами очень теплая и искренняя дружба.

— Тем оно лучше, раз вы так прекрасно ладите. Но я бы посоветовала ему держать вас на поводу, так как неизвестно чего вам может взбрести в голову.

— Но он точно не будет считать меня ветреной. Ветра во мне значительно поубавилось с той поры, когда я впервые была представлена ко Двору. И почему это вам вдруг стало так важно мнение Виктора?

Тетушка удивленно приподняла брови и ответила двусмысленно:

— Оно важно мне постольку, поскольку вы проводите с ним так много времени, что у меня складывается впечатление, будто он часть нашей семьи.

Ровена вновь покраснела и вымолвила:

— Вы вовсе не то подумали.

Тетушка Элизабет изобразила на своем лице гримасу скептичности, а Ровена, быстро поклонившись, унеслась в свою комнату.

В день визита к Одилии Ровена с аккуратностью подобрала платье, учитывая пожелания своей подруги. То же не избегло и прически.

Так как она не желала привлекать к себе лишнего внимания, то постаралась приехать на вечер как можно раньше. В салоне к ее приходу находилось только три человека. Едва слуга представил ее, как к ней тут же подлетела Одилия, словно фея, в платье из тонкого кружева кремового цвета, вся изящная и счастливая. Она, поприветствовав подругу, тут же взяла ее под руку и повела к камину, даже не дав ей поздороваться с остальными гостями:

— Как я рада, что ты пришла! Ну вот, теперь мне уже не так скучно. Ты даже не представляешь как скучно мне было весь этот час, что я тебя ждала!

— Как?! — испугалась Ровена. — Ты ждала меня целый час?! Но ужин же назначен в семь тридцать…

— Ах, какая разница! В общем я ждала тебя и ожидание мое длилось целую вечность.

Одилия, склонна была все преувеличивать, особенно, когда она пребывала в хорошем настроении, чем иногда пугала своих подруг. Валентина, впрочем, уже догадывалась об этой особенности Одилии, в то время как Ровена склонна была верить всему на свете.

Кстати сказать, до прихода Ровены, юная леди спустилась к гостям максимум как двадцать минут назад и тут же завела беседу с неким пожилым господином.

— Как хорошо, что ты послушалась моего совета по поводу гардероба, только вот все равно не хватает изящности. Надо чтобы ты попросила у своего отца оплатить тебе хорошего парикмахера из Франции. И кстати, надеюсь, ты же не будешь делать таких глупостей, как у герцогини Беррийской?

Ровена хлопала глазами и никак не могла взять в толк, почему вдруг Одилии взбрело в голову рассуждать о таких странных вещах.

— Чтобы ты была в курсе, — продолжала Одилия как ни в чем ни бывало, — сегодня у нас аперитив, потом ужин, а потом мы играем в карты. За игрой в карты будут поданы напитки, постарайся ничего не уронить…

— Но ведь я ничего и не роняла!

— Не важно. Просто веди себя как леди и смотри время от времени на меня, я буду давать тебе знаки.

В конце концов Ровена не выдержала и негодующе осведомилась:

— Но к чему все это? Разве здесь будут настолько важные господа? Или если тебе так неловко за меня, то зачем было отправлять мне приглашение?

— Ох, прости меня, моя милая, я и не думала отчитывать тебя. Напротив, я желаю тебе добра. И вот увидишь, потом ты будешь меня благодарить!

Одилия загадочно улыбалась, глядя на Ровену.

— Это почему?

Одилия открыла было рот, чтобы что-то произнести, но тут подошла ее матушка, чтобы поприветствовать гостью.

Мадам произнесла лишь только то, что обычно произносили при приветствии гостей, но сделала она это с той теплотой и искренностью, с которой обычно приветствуют действительно дорогих гостей. Она тут же отошла от девушек, потому что в гостиную пожаловали другие лица.

— Вы спрашивали меня почему? — протараторила с жаром на ухо подруге Одилия. — А вот посмотрите сами.

В это время слуга произнес имя, услышав которое Ровена вздрогнула. Она обернулась лицом к пришедшим и увидела профиль Франца-Ульриха, а рядом с ним мадам де Бриссак.

Впрочем, она не потеряла ни дар речи, ни даже не побледнела, так как предполагала, что в салоне мадам Уитклиф рано или поздно вполне может столкнуться с герцогом. Тот был одет бархатный костюм темно-синего цвета с бордовой подкладкой. Как всегда пошитый изумительно искусно, костюм сидел на нем как влитой. Темные волосы свободно ниспадали на плечи, обрамляя словно выточенное из мрамора лицо, мужественные скулы и подбородок. Глаза его острые и выразительные блистали, словно в них отражалось звездное небо.

Ровена застыла, глядя на герцога, но пришла в себя от шепота подруги:

— Знайте, я категорически не одобряю ваше увлечение. Не забывайте, что вас с ним разделяют горы!

Ровена сдержала досадный выдох и вымолвила:

— Может быть не горы, а пропасть? Зачем тогда ты так усердно наставляла меня пару минут до этого?

Одилия растерялась, она и сама не знала, чем были продиктованы ее действия. Любопытство? Желание позабавиться?

Она небрежно пожала плечами и бросила:

— Почему бы нет? Пара-тройка полезных советов никогда не бывают лишними, мне думается.

В это время герцог, оглядывая залу на предмет знакомых лиц, встретился взглядом с Ровеной.