Бесплатный фрагмент - Конкурс

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ — Кастинг

ГЛАВА 1 — Вопросы

Урфин Джюс — Человек на подобие ветра

— Какой ты?

— Что… что вы имеете ввиду?

— Какой ты? Что ты можешь о себе сказать?

Мне в лицо суют липкий поролоновый микрофон. Он время от времени слегка касается… Касается моих сухих губ. Он липкий от слюны сотни участников Конкурса, что говорили в него до меня. Я робею.

— Какой я?

— Что ты думаешь о самом себе?

Оператор пытается помочь ей со мной.

— Какой ты? Застенчивый наверно? Скажи что-нибудь…

Журналистка лет двадцати жует жвачку и не смотрит на меня. Ее атласная лента в волосах, словно ободок опоясывает густые волосы. Черная глянцевая жилетка. Большие цветные пластиковые браслеты на руках. Почти у локтя.

— Ну-у-у, так ты скажешь что-нибудь? Нам нужно хоть что-то отснять для эфира. Ты вообще собираешься стать героем или типа того? Ты писал мотивационное письмо? Что заставит тебя выиграть Конкурс и тому подобное?

Я разглядываю её густые черные волосы. Говорят, если смотреть непрерывно на нового человека в течение восьми секунд не отрываясь, то обязательно влюбишься.

Я хотел бы это проверить.

— Что? Я не знаю, что сказать.

Только вот никто не может смотреть сразу 8 секунд подряд. Так мы устроены.

Видимо это какой-то эволюционный защитный механизм не дающий нам влюбляться в кого попало.

Я пытаюсь придумать хоть что-то.

Что я должен сказать о себе?

Её брови обведены густо черным карандашом, и ей, похоже, наплевать на то, что она выглядит как девочка подросток собирающаяся на прогулку в торговый центр.

Я пытаюсь промычать хоть что-то, пока она равнодушно водит большим пальцем по экрану своего телефона.

— Ладно, знаешь что?

Она протягивает мне замотанную в полиэтилен книгу или блокнот или черт знает что еще.

— …Странный чувак с прошлого Конкурса. Он просил отдать это самому чахлому на будущем конкурсе.

Я ощупываю пакет, пытаясь разобраться, что внутри. Тетрадь? Ежедневник? Свёрток пахнет полиэтиленом.

— Давай, брякни еще что-нибудь растерянное.

Я просто молчу. Молчу перед камерой. Как в школе, когда ты первый день, когда ты новенький и тебя спросили что-то настолько сложное, что ты даже не понимаешь сути вопроса.

Лохматая голова оператора в здоровенных наушниках высовывается из-за камеры. Он бубнит не разжимая губ стискивающих зубочистку.

— И так сойдет. Застенчивость нравится публике. Пусть будет таким. Пойдем!

Она отвечает ему что-то среднее между «ага» и «пофиг» и меня наконец-то оставляют в покое.

ГЛАВА 2 — Правила

Daft Punk — Aerodynamic

«Конкурс» — величайшее событие современности. Лучшие вокалисты со всего мира. Они уже здесь, чтобы показать себя. Трус не окажется здесь даже случайно. Виной всему второй этап.

Нет серьёзно, все видеокамеры, все эфиры, три журналистских пресс центра, эфиры в прайм-тайм по всему миру. Сервера занимающие пол-поезда и курсирующие по миру, чтобы избежать возможности обрушения трансляций. Билеты в партер только для главных лиц планеты. Этот конкурс только для молодых. Только для тех, кто никому не известен. Только для тех, кто готов делать эту адскую работу бесплатно.

А пока все просто — неловкие интервью от тех, кто спустя месяц станет кумиром миллионов. Пустая ничего не значащая болтовня от тех, каждое слово которых уже очень скоро будет большими буквами печататься на обложках фантастическими тиражами.

Конкурс. Олимпиады в прошлом. Теперь весь мир смотрит «Конкурс», потому что это главное событие десятилетия. Всего-то надо исполнить песню. Так, чтобы весь мир стих в благоговейном восторге. Проигравший выбывает навсегда.

И ещё: Конкурс вот-вот начнется.

Знаете такой момент, когда мы все становимся братьями по несчастью. Братьями по событию, свидетелями которого становимся.

Вспомните полет Гагарина, вспомните высадку на Луну. Вспомните 11 сентября.

Человечеству нужна встряска, чтобы напомнить, что все они — один и тот же человек размноженный на 3Dпринтере природы.

Знаете это состояние в центре циклона?

Когда от тишины по коже пробегает волна.

Когда ветер останавливается и воздух словно сжимается под облаком величиной с Испанию. Оно не долгое.

Дальше… буря.

ГЛАВА 3 — Великая депрессия

Yeah Yeah Yeahs–Heads Will Roll (dub)

Все что мне нужно сейчас — это просчитать их. Зрителей. Всех разом. Это гамбит. Я не так уж азартен. Просто всегда любил считать. Я смотрю по сторонам.

Вот и всё. Ничего сложного. Только просчитать поведение всех вокруг на ближайшие три часа.

Метеоролог чувств.

Мы с вами стоим за кулисами. Вы только посмотрите на это почти цирковое представление. Час до концерта и артисты кишат тут, как черви после дождя.

Все разные, но кое-что нас объединяет.

Мы все состаримся и умрем.

И это в лучшем случае.

Вы ведь в курсе, что шоу бизнес зародился в двадцатые годы двадцатого века в США?

Они толкают меня локтями. Их сотни. Здесь и сейчас. Сотни артистов, продюсеров, певиц, певичек, певцов, визажистов, модельеров, костюмеров. Они снуют из стороны в сторону в броуновском движении.

Срочно нужны были рабочие места… Трудоустроить тысячи людей, каждый из которых по-своему никчемен. Одна может только пришивать пуговицы, другой только делать прически, третья только гладить манишки.

Воздух вытесняется парами распыляемого из баллончиков лака. Ты чувствуешь, как лак оседает на гортани. Сковывает дыхание. Они словно пытаются сделать из себя восковых кукол. Остановить мгновение.

Тот, кого вы видите на сцене — никто без остальных. Пылинка, на которую работают сотни подмастерий. Вы видите только верхушку айсберга. Только лицо команды. Это лицо должно окупать все затраченные усилия. Вы платите не тому, чье имя на билете.

Высокие прически, ламинированные волосы, гель, косметическая глина, тоналка. Ваша кожа покрыта тонким слоем липкой субстанции.

Они так хотят победить. Каждый.

Я медленно провожу безразличным взглядом по сторонам. Я так сильно волнуюсь, что во мне уже нет сомнения, что я обречен.

Когда вы видите звезду, поверьте её сделали такой, её заставили быть идеальной. И когда камера смотрит на неё — еще два десятка людей стоят вокруг со сжатыми кулаками, чтобы эта дурёха как бы чего не испортила.

Шоу-бизнес — порождение великой депрессии. Удары цимбал — имитация звона монет. Яркие огни — замена блеска золота.

Что мы имеем на данный момент? Дюжина профессионалов мирового класса разбавленные в сотне шарлатанов способных запудрить мозги любому зрителю. И я, — один против всех. И мне нужно их просчитать.

Вы когда-нибудь наблюдали за птичьей стаей, болтающейся в небе? За сотней орущих во все горло маленьких черных точек. Наблюдали за ними в попытке предсказать следующее движение этого гигантского живого клубка? Он кружится в воздухе, распадается на части и воссоединяется вновь.

Думаю, нужно родиться акулой, чтобы уметь просчитывать поведение косяка трески.

Я говорю о зрителях. Тех для кого всё это. О вас.

Забудьте о нас, артистах. По эту сторону кулис все мы — атавизм борьбы с безработицей.

Я стою в бессилии. Вожу взглядом от одного конца ангара до другого. Любой большой и блестящий путь начинается здесь.

В ангаре.

В грязных подсобках, в гримерках с облупившейся краской. Один из нас станет звездой. Мы все деремся за место у зеркала, чтобы прихорошиться, чтобы настроиться, чтобы поправить локон.

Для вас.

Чтобы вырваться отсюда навсегда.

Вы уже ждете.

Вы переминаетесь с ноги на ногу, покручивая в непоседливых пальцах бумажный билетик.

Вы вслушиваетесь в шорохи закулисья.

Только бы вы не услышал как мы деремся за место в душной гримерке.

Я растираю ладонью ноющее запястье. От волнения я слишком сильно сжимаю руку. На ней следы от ногтей.

Есть только один шанс — просчитать ваше волнение.

Как она делает это? Акула.

Как уловить движение косяка? Я стою на сцене, касаясь спиной кулисы, наблюдая распадающиеся и соединяющиеся вновь толпы артистов, танцоров, вокалистов, гримеров. Кулиса тяжелой пыльной стеной отгораживает нас от грохочущего моря потребителей. Нас выплеснут на сцену, чтобы вы могли поживиться нашим творчеством, нашим талантом, нашим желанием показать себя.

Что мы готовим для вас? Что подадут сегодня к столу? Лирику, слезы, фирмовые вокализы, блеск, сексуальный шепот, зажигательные танцы, роковую хрипотцу, фриков, романтику, роковые баллады.

Делайте ваши ставки господа!

Я прохожу по коридору, не переставая толкаться с будущими звездами, с будущими трупами супермоделей.

Не пройдет и месяца, как конкурс сожрёт их всех. Одного сделают живой легендой — остальным перемелет кости мясорубка состязания.

Вы ведь не думаете, что это просто метафора?

Разгадка в том, что никто не может просчитать стратегию. Вкусы публики непредсказуемы и плюньте в лицо маркетологам и специалистам по связям с общественностью. Всем тем, кто уверяет толстосумов, что знает, что вы хотите покупать, слушать и смотреть. Публика не предсказуема и в этом главный восторг любого шоу. Поверьте, вот, что манит артиста на сцену — ваша непредсказуемость.

Не артисты делают шоу, как не модельеры делают моду. Здесь и сейчас. Вам снова предложат на выбор все, что только может прийти в голову. С избытком.

На сцене около ста тридцати вокальных номеров. Любые жанры, лучшие артисты. Море страсти. Море энергии. Все, что только может прийти в голову.

А публика выберет 32 лучших.

Кто-то думает оказаться в следующем туре с пронзительной романтической песней? Вы выберете рокеров с патлатыми головами.

Другой мечтает поразить вас брутальным исполнением известного шлягера? Вы выберете хрупкую девочку, похожую на вашу первую любовь с песенкой о солнце.

Подготовлю классическое выступление? В следующий тур вы возьмёте фрика, который три минуты кривлялся под барабанную дробь.

Я вывернусь на изнанку, чтобы шокировать вас? Вы возьмёте в следующий тур бойсбенд.

А теперь спросите себя сами. Что вы выберете сегодня?

Публика всегда не на нашей стороне. И как бы артисты не хотели приблизиться к публике — вы наш вечный оппонент.

Конкурс.

130 сольных номеров от артистов со всех уголков планеты.

У вас есть пять минут, чтобы зажечь сердца по всему миру.

Публика всемирным голосованием выбирает 32 лучших, что будут биться во втором туре насмерть.

Да. Насмерть.

Я стараюсь глубоко дышать, чтобы поддерживать спокойствие, но голову моментально заполняют нервозные мысли.

Шоу транслируется по всему миру, по всем телеканалам. Прайм тайм. Аудитория 8,5 миллиардов человек. Представьте, что вы разглядываете облако из птиц, в полной тишине снующее в небе над вашей головой. В полной, абсолютной, потусторонней тишине.

У меня за спиной, за кулисой люди, отдавшие за билет годовой бюджет небольшой столицы. Они хотят быть здесь, когда всё начнётся. Сопричастность — вот что нельзя транслировать по телеку.

Я чувствую кончикам волосков на моей коже, насколько они требовательны. Правда в том, что для таких нищебродов как я, стать участником Конкурса — это единственный способ увидеть его в живую.

Конкурс.

Когда вы последний раз покупали лотерейный билетик?

Я стою посреди этого хаоса в ужасе от того, что стал его частью. Еще вчера я был зрителем, мечтателем, победителем этого Конкурса в своих фантазиях и грёзах. И вот сейчас. Это столкновение с реальностью.

Величайшее шоу в истории человеческого общества.

Конкурс длится год. Первый тур — одна единственная песня. Не обязательно собственного сочинения. Просто выберите что-нибудь и научитесь петь это так, чтобы вас смогли выделить из восьми миллиардов. Так вы пройдете первичный кастинг.

Потом создайте себе образ, костюм, мейкап, легенду, прическу, облик и, наконец, имя.

Постарайтесь сделать себя максимально похожим на их будущего идола.

Я стою один в бесконечной бушующей толпе. Мои зрачки сорвались с цепи, как две безумные макаки в клетке глазниц раздразнённые посетителями зоопарка.

Конкурс проводится раз в десять лет. Раз в поколение. Второго шанса у вас не будет.

Конкурс длится год и один из вас станет легендой. Всего четыре тура до финала. Четыре тура, в которых вы будете убивать соперников. Вы не ослышались. Когда я говорю «убивать», я имею ввиду убивать в буквальном смысле этого слова. Руками и ногами. И, если вам повезет, и вы останетесь живы, то будьте готовы исполнить песни собственного сочинения.

Тогда уж мы посмотрим, чего вы стоите на самом деле.

Перед всем миром.

Чего вы стоите один на один с облаком птиц.

Перед всем оценивающим ненавидящим любящим воюющим предающим безразличным и слепым миром.

Он здесь, у меня за спиной. За этой массивной кулисой, от которой пахнет пылью. За моей спиной целый мир.

Но я чувствую, как моя кожа покрывается волдырями.

Крапивница.

От дикого волнения. Пузырики с лимфой, от которой стремится избавиться мой организм прямо перед решающим прыжком. Это когда потоотводная система просто не выдерживает. Это когда страх парализует связки. Ваши мышцы выдавливают влагу под кожу, и ту разрывает сотней маленький капелек.

Чешется? Это мягко сказано.

Зудит? Наивное сравнение.

Я готов разорвать свое тело на куски только бы избавиться от этого жжения? Да, что-то вроде того.

Знаете, почему кулисы делают из бархата и плюша? Потому, что эти ткани не пропускают звук. Зрителю не обязательно слышать, как стучат от страха зубы артистов. Как скребутся их ногти о раскрасневшуюся кожу. Как глухо трепещут их предынфарктные сердца.

Мне жарко от софитов. По спине струится пот, и я слышу шум в ушах. Но это не зал и не гримерки.

Фокус в том, что за полтора часа до начала концерта вас начинает глушить собственное сердце.

Удар за ударом. Словно кровь непосредственно в ваших ушах.

Я слышу последнее объявление. «30 минут до понятия занавеса. Обратный отсчет. Всем занять места в гримерках».

«Третий звонок» и мы боимся признаться, что теперь всё зависит только от нас. Пожалуй это самое страшное во взрослении: медленное осознание, что теперь все зависит только от тебя. Потому что, если это так, то мне пиздец. Уж я то себя знаю.

Когда волдырей на коже становится слишком много, она сливаются в один.

Если честно, я хотел посмотреть, какие номера приготовили остальные. Они молятся. Им нужен Бог. Кто-то, кто вместо них будет за всё это в ответе.

Представьте себе грозовую тучу из птиц. Необъятная, она неотвратимо накатывает на вас.

Когда вы последний раз играли в лотерею, ценой в которой — ваша жизнь?

Каждый из нас нырнул в эту толпу для того, чтобы в конце концов остаться в одиночестве.

Готовьтесь к самому худшему — готовьтесь к победе.

Тут становится тихо. Толпы рассасываются. И пыль топота медленно оседает на плохо отесанные подмостки.

Обратный отсчет заполняет валидольную тишину закулисья.

Ваши артисты, они молятся, медитируют, молчат, отсылают последние смски, пытаются уснуть, стучат мячиком об стенку.

Всего 10 гримерок.

Как сельди в банке.

Десять камер для смертников.

Молитесь, чтобы ваши дети никогда не оказались тут.

Потуже запирайте двери за месяц до Конкурса, чтобы неведомая сила не вытащила их на сцену.

А впрочем, вам не надо волноваться. Просто включите телевизор и обсуждайте нас. Поливайте грязью или ликуйте так, словно это вы только что добились успеха. Кушайте за столом всей семьей, обсуждая малейшие изъяны на наших безупречных лицах. Сделайте шепотом шум.

Каждый раз они сбегают из дома. Я ведь сбежал.

Вам больше не надо думать о ваших напрасно прожитых жизнях.

Мы станем вашей темой для обсуждения.

Устраивайтесь поудобнее, господа, шоу вот-вот начнется.

Вот только утихнет все это за кулисами…

ГЛАВА 4 — Пьезоэффект

Christina Aguilera — Fighter

Я тереблю плотный двухслойный синий полиэтиленовый пакет, в который завёрнута книга. Тереблю его пальцами разминая в руках.

Бывает с каждым: просто зацикливаешься на чем-то одном.

Пакет достаточно мягкий и только легкий запах стирающегося при трении лака пробуждает меня.

Людей в комнате слишком много, нам тесно.

Каждый волнуется. Словно мы все жертвы французской революции и скоро нас по очереди отведут на свидание с мадмуазель гильотиной.

У меня есть тайна.

Сцена, как костёр в таёжной ночи, собирает тучи и тучи мотыльков, мошек и комаров.

Орды и орды неудачников: областных ведущих, проституток, безголосых папенькиных дочек, «непризнанных гениев» отчисленных из музыкальных вузов за прогулы и пьянки, шарлатанов и мошенников. Их здесь десятки. Они прошли жестокое сито отбора. Они научились лебезить и вылизывать. Вот в чём они достигли совершенства.

Тысячи городов, тысячи очередей, тысячи персонажей.

Одинаковых в своей непохожести, словно скиттлс.

Знаете, чем я отличаюсь от них?

Я запрокидываю шею, и вдыхаю воздух, задирая нос, словно хочу свежего воздуха откуда-то сверху.

Я смотрю на них, пытаясь разглядеть хоть кого-то, кто любит музыку, хоть кого-то для кого важна поэзия слова.

Хоть кого-то, имеющего чувство собственного достоинства.

Пусто. Каждый из них пришел сюда за дешевой славой и намонтированным аплодисментами.

Я очерчиваю взглядом вульгарные силуэты, стараясь ни с кем не встречаться глазами.

Я в любом случае уйду отсюда после первого раунда.

Все что мне нужно это они.

***

Мы сидим в небольшой тесной гримерке. Восемь агнецев на закланье.

В коридоре ходит туда сюда и распевается Изабель Обрэ. Французская сверхвокалистка с сумасшедшим по высоте дискантом.

Воздух заканчивается.

Кто я для них?

Я упираюсь пяткой в пол, пытаясь натянуть носок внутри ботинка обратно на пятку, не снимая его. Попробуйте, когда у вас совсем не будет идей, чем заняться.

Углекислогазовая душегубка.

Может они нарочно так? Чтобы мы рвались на сцену за глотком свежего воздуха?

Тут, как бы вам сказать, и так не самая релаксирующая обстановка на свете. Десять творческих личностей сжаты довольно плотно. Помните что такое пьезоэффект?

Я разглядываю её спину. Идеально приведенные одна к одной лопатки, изящная длинная шейка. Она держится так, словно её пороли с двух лет, как только она опустит плечи. Женщина из женщин.

Она не отрывается от зеркала.

Ей выступать первой из тех, кто заперт в этой келье. Келье полной грешников самого страшного греха.

Грешников Гордыни.

Зачем я здесь?

Одинокий больной и вовсе без этой агрессивной и сумасшедшей мотивации, что есть у них.

Во мне.

Пустота вместо мотивации.

Безразличие.

Вместо страсти к победе.

Печать поражения.

Вместо блеска надежды в глазах.

Я обвожу глазами её контрастный силуэт. Тонкая талия, маечка обтягивающая спортивный торс.

Она не может глаз оторвать от зеркала. Она почти залезла в него целиком.

Как давно ты ушла из нашего мира в мир своих блестящих иллюзий?

Она приклеивает ресницы и залачивает локоны.

Мои пальцы синие от пакета.

Они ведь живут там. В зазеркалье.

Сам пакет побелел на сгибе. Вытерся весь.

Просто уходят в тот мир, где больше совершенства.

Пакет оставляет мятые следы на моих раскрасневшихся пальцах.

Зачем я здесь?

Она смотрит через отражение, через плечо, через всю комнату, через толпы взволнованных авантюристов от искусства.

Она смотрит прямо на меня.

Прямо мне в глаза. Она цепляет мой взгляд, чуть наклонив голову к плечу, вставляя сережку в мочку, настраиваясь на выход на сцену.

Любви с первого взгляда не бывает. Её вообще нет.

Я вижу как она опускает руку на стол и, не отводя глаз от меня, что-то пишет в своем блокноте.

В моём свертке тоже блокнот.

Штрих. Еще один.

Она гипнотизирует меня. И фотографирует на айфон.

Она следующая, кого объявят через громкоговоритель.

Из репродуктора доносится:

«Ева. Будьте готовы через 15 минут»

Она поднимает брови. Ей не терпится ошеломить публику собой.

Это видно по сиянию в её глазах.

Они горят.

Мне жарко.

Но я не могу отвести.

Боже, я думал мне не будет страшно. Оцепенение. Она смотрит своими большими глазами. Идеальной формы.

Её губы шевелятся, а мое сердце уходит в пятки.

Через всю комнату.

Воздух, в которой сжался.

Он горячий.

Я чувствую, как её слова создают тепловую волну.

Долетающую до меня.

Я хочу убежать

Я слышу горячую волну слов.

Через всю комнату.

— Хочешь поболтать немножко? Я Ева.

В её голосе больше гнева, чем я когда-либо слышал.

Презрение.

— Я?

— Ты. Ты мне не нравишься.

Она записывает что-то в дневник, лежащий перед ней на столе. И я вспоминаю про свой.

— Ты пришел сюда, чтобы осудить всех нас. Ты можешь молчать, но это видно во взгляде. Вывернуть каждого наизнанку. Чтобы показать всему миру, кто его герои?

— Я равноправный участник шоу…

— У тебя есть преимущество, и ты сам это прекрасно знаешь.

— Преимущество?

— Тем, что ты — дилетант. Тебе нравится это: ниспровергать героев. Но на самом деле в тебе говорит гордыня.

— Но ведь правда — ты сирена. Сделала из себя идеал, чтобы обворожить их, но кто ты без всего этого?

— А я должна выставлять на показ свои слабые стороны, как это делаешь ты?

Она сдвигает один из браслетов:

Браслеты чтобы прикрыть шрамы.

Твоя первая операция? Двадцать два? Двадцать? Четырнадцать?

— Ты думаешь я люблю все эти серьги мейкапы пушапы шпильки?

— Любишь.

— …Они любят.

Она бросает руку в сторону сцены… или зрителей… куда-то туда.

— Просто будь тем, кем они хотят, чтобы ты был… Той, которую они готовы принять.

Желтый мерцающий свет лампы остывает на кончиках её акриловых ногтей.

Я хочу исчезнуть.

Самое страшное преступление это то, что мы делаем с самим собой.

— Ты не знаешь что значит жить в тени красивых высоких женщин. Когда ты видишь мужское обожание направленное не на тебя. Видишь интерес в десяти сантиметрах выше твоего роста. Всё, чему я научилась у мужчин: Никто не полюбит вас такими какие вы есть.

Она поворачивается к зеркалу: «За работу!»

Она проходится мягкой растушевочной кистью по своему фарфоровому лицу.

Не отрываясь от зеркала. Так словно мы одни в этой комнате переполненной задыхающимися звездами. Она продолжает:

— Нууу…. мы так и будем говорить обо мне?

Она становится всё великолепнее с каждой секундой. Я чувствую как мои амбидальные мышцы на спине напрягаются вытягивая мой позвоночник. Просто чувствуешь, как твое тело пытается понравиться ей. Ещё до того, как ты сам принял это решение.

— Ты просто мерзкий… одержимый жаждой доказать себе, что все, кем восхищаются в приличном обществе такие же ничтожества как ты. Ты думаешь, что оскверняешь реликвии и готов выставить нас на посмешище, потому что стремишься к правде. Но ты лжешь самому себе: ты ищешь только мерзкие факты, только истории для желтой прессы. Потому что тебе нужна наша слава. Ты нравишься мне меньше других! Они хотя бы хотят победить, чтобы прославиться. Ты же хочешь победить, чтобы унизить других.

Дверь в коридор на секунду открывается и звуки распевки Изабель становятся пронзительней.

Мы все в шаге от катастрофы здесь.

Ваши близкие когда нибудь погибали от несчастного случая?

Он вошёл в комнату, пока мы говорили.

Кто-то огромный.

Вы когда нибудь мечтали все изменить?

Раздвигая плечами. Людей. Как айсберг сквозь колотый лед. Он дрейфует.

Я сижу, физически ощущая как тень от его мускульной массы накрывает меня с головой.

Широкие плечи. Развитый корпус.

Он словно пришел сюда, в ожидании второго раунда.

Мой страх.

Мои неоправданные притязания.

Я кошусь в сторону Евы. В ее глазах признание.

Фаворит.

Машина времени нужна нам только для того, чтобы изменить прошлое.

Он идет ко мне, словно больше никого тут и нет. Прячу глаза. Мнусь. Стараюсь незаметно сглотнуть.

На ходу он достает из кармана своих свободных шароваров коробочку.

Вы когда-нибудь хотели вернуться в тот день, когда погибли ваши близкие? В то утро, чтобы все изменить.

Это всегда кажется так просто.

Он жуёт жвачку. Размашисто. С хрустом.

Подойдя ближе, он перестаёт это делать. Он достает камеру гоупро. Берет её пальцами. И указывает ею на меня. Он снимает.

А что вы хотели? Жизнь напоказ. Он говорит:

— Я тебя убью.

Он смотрит на меня. Во все три глаза. Этот амбал-негр выше меня на полторы головы. Он только что произнёс это.

Он молчит. Как молчат, когда не ждут ответа и не изучают реакцию. Когда говорят что-то словно должны были это сказать. Он смотрит на меня. Потом сквозь меня. Потом снова на меня. Зрачки его не двигаются. Огромные белые бельма не дрожат.

Запаха нет, потому весь воздух вокруг в одночасье куда-то делся. Я не могу вдохнуть.

— Меня зовут Ганнибал.

Он молчит. Я молчу. Мне кажется, что все молчат. Но на самом деле в гримерке стоит гвалт. Мы все в шаге от личной катастрофы каждого.

Секунда после лобового столкновения с несущимся на встречу рамным джипом. Та секунда, когда всё о чем вы думаете — это то, что секунду назад еще можно было все исправить.

Он прерывает тишину, продолжив чавканье. Мышцы на его шее напрягаются.

Голос в коридоре продолжает брать самые высокие ноты.

Ева говорит:

— Хотела бы я такие голосовые связки как у неё.

И он отходит. Словно потерял ко мне интерес.

Все тело покалывает маленькими звездочками. Каждую мышцу. Словно все тело затекло и вот сейчас кровь начинает возвращаться.

— Знаешь зачем он нужен здесь?

Обожаю это… Когда кто-то начинает говорить обо мне в третьем лице.

— Парень из народа тоже должен попробовать?

— Охват аудитории это называется… И самое страшное, что он нужен КОНКУРСУ.

Я и не думал что окажусь замеченным в шоу полном сверкающих, как бриллианты артистов. Я просто гнилая картофелина, случайно вымытая октябрьскими дождями из грунта, по сравнению с ними.

У меня нет шоу, у меня нет хита. У меня нет шансов.

«Мы болтаем». Я молчу и пытаюсь незаметно разглядывать содержимое моего свертка.

— Им нужен кто-то, кто будет олицетворять их идею о том, что каждый неудачник может не учась даже в музыкальной школе вот так просто взять и прийти на КОНКУРС.

Я вытащил его. Блокнот, похожий на дневниковые записи.

Ганнибал, ухмыляясь, помогает Еве отодвинуть стул.

— Одно хорошо: такие как он бегут столкнувшись с первыми трудностями. Есть только один талант — это терпение. И его у него нет.

Я хочу сбежать отсюда. В дневнике написано. Большими буквами. На первой странице. «До начала второго раунда ты можешь сбежать».

И там приписано в скобочках. «Правилами Конкурса это не запрещено. Просто об этом не говорят».

Он поворачивает голову ко мне. Голову, но не глаза.

— Ты ведь сбежишь?

Но это не всё. Вокруг — запах пудры. Пряный и терпкий. Я пытаюсь скрыть движение своих глаз, скользящих по рукописным строчкам в блокноте.

Ганнибал вещает:

— Ты мерзкое ничтожество. Все твои очки — только потому что ты — жалкий. Окситоциновый гений. Притворяться бедняжечкой, притворятся среднестатистическим для того, чтобы за тебя голосовали все низы.

То самое чувство, когда ты должен был просчитать их, но они просчитали тебя. Всё, что я успел понять из дневника… Что в нем описано… как уничтожить «Конкурс».

Нам тесно тут. И, если вы ещё не поняли: скоро мы будем драться насмерть, чтобы остаться в полном одиночестве.

Сжимая в руках пропотевшую книжицу, я могу спасти их всех. Сделать так, чтобы они выжили. Мог бы. Если бы я не был трусом, который сбежит через черный ход в ближайшие пол часа.

Они говорят. Так, чтобы я слышал:

— Надеюсь что он вылетит. Вылетит очень скоро.

— Никто не знает, что он приготовил на самом деле.

— И будет лучше для него самого, если он не знает этого и сам.

Это не в первые со мной. Когда ненависть ко мне объединяет людей.

ГЛАВА 5 — Шум

Lovage — Book Of the Month

Шум это уже давно не проблема для меня.

Мне семь лет. Я один плескаюсь в ванной полной полуржавой воды. Оранжевый отсвет. Я пытаюсь заглянуть туда. В ту тесную комнату предназначенную для отдыха и омоновения. Но по сути являющуюся чуланом с ведрами швабрами и тряпками. В комнату, в которой я могу ненадолго спастись.

Я разговариваю с лицами на стене. Облупившаяся от старости и влажности штукатурка рваными клочьями смотрит на меня тысячью лиц. Ребенку так легко самому придумывать себе друзей.

Я провожу руками под водой наслаждаясь ощущениями. Горячая вода бывает здесь не так уж часто.

Я еще пока не могу не вслушиваться в шум.

За ДСПэшной дверью они продолжают ругаться.

Какое-то время я ждал что они начнут бить посуду или что-то в этом роде. Но год за годом… Они просто не готовы шагнуть дальше бытовой ругани. Непрекращающейся. По любому поводу.

Я прикладываю большие пальцы к ушам, я запрокидываю голову и кладу средние пальцы на нос прижимая ноздри к перегородке.

Я скатываюсь по наклонной стенке эмалированной чугунной ванны на дно. Чтобы не слышать.

Вода приглушает их визги и оставляет только басы.

Они готовы продолжать вечно.

Я открываю глаза под водой.

Я ловлю себя на мысли, что хотел бы видеть мир таким: туманным и размытым.

Ржавая вода на утро оставит мелкий металлический песок между моих детских ресниц.

Я золотоискатель в некотором роде.

Утром.

Когда меня вновь разбудят. Тонкой линией света под дверью и непрекращающимися пререканиями за ней.

Каждому надо куда-то тратить свою энергию.

Слишком много энергии.

Человек всегда жиреет если в его жизни слишком много энергии. Иногда жиреет его стиль жизни. В каждодневной рутине появляются совершенно ненужные операции заполняющие время.

У вас целая жизнь. И вы все равно ничего не успеете.

Я выныриваю, глотая свежую порцию несвежего воздуха.

Я пытаюсь заглянуть туда. Сквозь мутную воду ушедшего десятилетия. Кем я был тогда.

Пока моя мать примирялась с несбывшимися мечтами о красивой жизни. Пока она перекладывала с места на место свадебный альбом, еще не оставив надежду на то, что отец наткнется на него случайно и вспомнит, как они были молоды и полны сил и надежд. Вспомнит обещания, которые они давали друг другу.

Я выхожу наружу. Ослепленный дневным светом.

Я открываю уши и продолжаю слышать нескочнаемый диалог.

Слышали ли они его отголоски в своих головах во время своего первого танца? Знала ли Тони Брекстон, чем заканчиваются истории, началом которых она невольно являлась.

Они ходят по квартире и ругаются между делом. Объясняя свою собственную глупость лень страхи и наивность.

Свадьба и нужна для того, чтобы было кого обвинить в своих неудачах на старости лет.

Никто не хочет оставаться наедине с самим собой на старости лет. Никто не хочет оставаться наедине с этим монстром.

Свадебный фотоальбом — последняя глава красивой сказки, а вовсе не первая.

Может быть поэтому женщины так мечтают чтобы хотя бы этот день был идеальным.

Я болтаю ногой, пытаясь пальцами ноги повернуть вентиль горячего крана. У чугунной ванны, что ставят в обычных хрущевках в шахтерских городках вроде моего, есть одна неприятная особенность: чугун очень медленно нагревается.

То есть на порядок медленнее воды.

Самое забавное, что вам кажется что вы лежите в горячей ванной, но лежите то вы всей спиной на чугуне, который холодный.

Такая шутка от дизайнеров интерьеров.

Мочекаменная болезнь вам обеспечена.

Вы даже не поймете откуда она взялась. Вы ничего не заметите пока однажды ночью не проснетесь от того, что вашу уретру разрывает маленькая сурикена.

Добро пожаловать.

Я пытаюсь подлить горячей водички.

Горячей ржавой водички.

Ногой я достаю до вентеля. Обхватываю его своими маленькими детскими пальчиками и поворачиваю.

Кипящая вода ошпаривает ногу, но это все таки лучше, чем думать, почему твои родители постоянно ругаются.

В семь лет.

Лежа на спине я управляю температурой при помощи ног.

Я чувствую себя пилотом формулы один.

Я маневрирую между кипящей и ледяной водой. Словно я в своем персональном аду. В своем персональном чугунном котле.

Я варился в нем достаточно долго.

Достаточно долго, чтобы перестать слышать крики других грешников, что варятся в своих котлах вокруг.

Я правда больше не слышу их.

ГЛАВА 6 — Сирин

Половецкие Пляски

Сцена пуста. Темно коричневый закат встает над сценой. Мы не видим ничего кроме тьмы. Мы не слышим ничего кроме её чистого вокализа сквозь черный экран сцены.

Половецкие пляски.

Её пронзительный голос. Чистый, как первые лучи солнца разрезающие туманное утро в сосновом бору, заполняет все пространство вокруг.

Она затягивает ноты, словно дотягиваясь в легком пробуждающем прикосновении до каждого сердца.

Я едва ли сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться уже на первом куплете.

Света становится чуть больше. И камера показывает нам переливающиеся густым темно-янтарным цветом перья.

Она и есть птица.

Огромная птица на сцене появляется из темноты, растягивая песню. Еще немного и мы сможем разглядеть её прекрасное лицо.

«Там под знойным небом…»

Она водит крылом по земле, словно приглашая насладиться единением с музыкой. Умиротворением, что дарит ее голос. Зал в оцепенении.

У вас когда-нибудь были мурашки величиною с кулак?

А на сцене огромная шикарная птица.

Камера пытается вглядеться в ее лицо. Мифическое. Идеальные черты, глаза, ресницы, брови. Словно на тебя смотрит сама любовь. Словно ты ждал этого взгляда всю жизнь.

Она смотрит точно в камеру. Точно тебе в глаза. Точно в твою душу.

Мне стыдно перед ней за свою нечистоту.

Есть в этом взгляде что-то католическое.

Она и хотела стать иконой.

Дева Мария нашего века.

Поющая, живая, препарирующая, стыдящая.

Она смотрит поверх голов. Словно никого и нет кроме нее на земле. Она поет так, словно ее песня единственное что существует. Словно она создает жизнь. Словно ее песня и есть жизнь на земле.

Что искусство, если не контролируемое снисхождение в ад собственного безумия?

Её песня сотнями спутников окутывает нашу усталую планету воспоминаниями о родине.

Она поёт, укутывая нас, поёт о тех временах, когда мы жили искренне, когда мы помнили о том, что мы часть природы.

Мне трудно переводить.

Что-то о том, что розы могут расти в долинах, а не в оранжереях, о том, что горы могут быть нетронутыми, а не покоренными. О том, что девушка может быть красивой, просто от того, что молода и чиста.

Она льёт песню, робко тупя взор в блестящий пол, пока девушки водят хороводы вокруг огромной птицы, которую она изображает. Их сотни. Здесь и сейчас. Длинные платья «в пол» с вышитыми красными лентами подолами.

Я сглатываю слюну, только сейчас поняв, что потерял дыхание. Потерял чувство времени. Влюбился.

Она едва шевелит крыльями. Она сама грация. Перламутром переливается в её густых коричневых крыльях свет. Она поет о русских птицах переполняющих леса, срывающихся с ветвей в весеннем полете. Она открывает райскую сказку для каждого, кто прильнул к экрану сегодня.

То самое чувство, когда ты можешь делать с залом все что захочешь. Когда он, как заколдованный, следует за малейшим движением твоего голоса.

Один на один с планетой. Один на один со всем человечеством. Вот зачем мы приходим сюда.

Вот что заставляет нас пройти через все это. Ты не поймешь, пока не почувствуешь.

Больше нет границы между сценой и залом. Русское шоу во всей красе. Песня неумолимо угасает. Закат разливается зеленым по всему залу.

Стая птиц разлетается по сцене. Песня стихает, хоровод замирает. Зал выдерживает паузу и взрывается аплодисментами. Ведущие торопятся объявить следующего, но зал не дает этого сделать еще с полминуты.

Еще через минуту она вваливается в нашу гримерку.

ГЛАВА 7 — Выход из ситуации

Snap — Colors of Love

Я иду через узкие коридоры в темноте. Свет за сценой это всегда такая редкая вещь: ничто не должно мешать световой палитре сцены. Её глубина всегда создается её чернотой. За спиной вокалиста всегда таиться бесконечная вселенная. Убедитесь в этом сами, когда будете в следующий раз смотреть песенное шоу.

Я иду, надеясь что никого не встречу. Что никому не придется объяснять почему я здрейфил, почему я не выйду на сцену сегодня. Почему я плюну в лицо семи миллиардам зрителей собравшимся в этот вечер перед экранами.

Я уже вижу как меня назовут эгоистом и скандалистом.

Я хочу сбежать. Сбежать до выхода на сцену.

Мне нужно было только увидеть все это. Убедиться своими глазами, что люди, которых мы превозносим — всего лишь гомункулы из стереотипов. Что всё это правда о них.

Я спотыкаюсь о высоковольтный кабель у меня под ногами. Много много киловатт течет по нему туда… к сцене. Туда, где киловатты превращаются в чистое сияние вдохновения, где киловатты превращаются в искрящееся острие прогресса творческой мысли, в шоу которое меняет судьбы не только тех, кто в нем участвует, но и тех кто его смотрит.

— Ты не выход ищешь?

Ковбой стоит прямо у меня на пути. Его черный силуэт стекает с потолка. Высоченный и атлетичный в своем выточенном под фигуру костюме.

Мышцы наливаются молочной кислотой. Во рту становится кисло как от прогорклого грейпфрута. Я хочу, моргнуть и увидеть, что все это мне кажется.

Еще пара шагов и я окажусь на свободе.

— Я знал, что ты сольёшья…

Когда вас последний раз ловили за руку? Когда вы пытались пронести что-то мимо кассы в супермаркете, или трахнуть чужую жену… Вас ведь ловили. Вы просто никому об этом не рассказывали.

— … не переживай — это нормально.

— Нормально?

— Открою тебе маленькую тайну — на каждом конкурсе находится тот кто сбегает с него в последний момент. Никто не хочет отправляться во второй тур. Ты ведь только потому и бежишь?

— Нет… Нет.

Я не хочу говорить ему, что уверен что не пройду во второй тур и мне нечего бояться. Что я просто боюсь опозориться уже в первом. Я им не ровня. Я недостаточно подготовлен. И я готов это признать. Я слабак.

Я не могу сглотнуть. Руки холодные как фраппе.

— Каждый раз такое происходит, это просто не попадает в эфир и люди быстро забывают в шуме следующих туров, что вначале был кто-то еще. Не боись. Они смонтируют все так, что никто и не вспомнит про тебя. Ты ведь этого хочешь? Иди растворись прямо сейчас.

Это именно то, чего я хочу. Жалкий воришка. Раствориться. Чтобы никто не спросил меня после: почему я не вышел на сцену. Чтобы никто не знал потом, что я ДОЛЖЕН БЫЛ.

Чтобы я сам забыл о том, что был причастен к КОНКУРСУ.

— Он обхватывает меня за плечо. Не бойся, не бойся. Я смотрю ты дрожишь как воробушек. Ты запутался, тебе страшно… я понимаю. Не бойся. Ганнибал тебя не обидит…

Он ведет меня к свету, мы сворачиваем в пустой коридор, пока он успокаивает меня.

— Я не собираюсь тебя останавливать, я даже никому не скажу, что видел тебя. И не сдам тебя персоналу. Пойдем-ка я покажу тебе выход.

— Выход?

Позволишь мне войти в историю?

Он поглаживает меня перчаткой по плечу успокаивая.

— Тебе не место здесь пока что, я понимаю. Может быть на следующем конкурсе?

Я что-то бормочу под нос толи соглашаясь, толи негодуя…

Кто знает, может быть я буду твоим наставником в следующий раз? Ты уже думал об этом?

Мне просто некогда подумать о том, что он просто заговаривает мне зубы…

Он подводит меня к двери и и отпускает.

— Вот и все, милый, конкурс для тебя окончен.

Перчатка касается моего лица…

Иди, я никому ничего не скажу. Тебе не надо мешать сильнейшему побеждать.

Звучит так, словно минуту назад случилось что-то садомическое. Но все ещё хуже. Я рад расстаться со всем этим ужасом. Ладонь ложится на холодную ручку.

Где-то вдалеке я слышу шум трибун. Глухо и далеко. Ещё дальше. Там, где я и хочу его слышать.

Он смотрит мне в глаза и тихонько улыбается своим хищным оскалом.

Я буду рад забыть об этом навсегда. Запястье хрустнуло от напряжения, как только я повернул ручку.

Я кивнул ему тихонько. Так словно сделал это одними глазами. Одним морганием чуть дольше обычного. Я поворачиваю ручку и выхожу в проём.

ЧЁРТ!!!! СУКИН ТЫ СЫН!!!

И оказываюсь на сцене.

ГЛАВА 8 — Шаг вперёд

Алла Пугачёва — Маэстро

Вам наверно интересно, что я чувствую?

Что я чувствую, когда через секунду после того, как пытался сбежать, оказался на сцене перед миллионами глаз.

Если я облажаюсь у меня не будет ни единого шанса. Это вам не какое-то заскорузлое шоу на кабельном канале.

И вот я один на один с вопросом:

Чего

хотят

зрители?

Чем пахнет сцена? Не славой, не волшебством и даже не потом. Это только лишь пыль. Пыль. Она висит в воздухе, забивая нос, припудривая легкие, покрывая тонким слоем ваше лицо. Точнее то, что осталось от него после нанесения телевизионного грима.

Время не учит ничему. Опыт не значит ничего.

Загоните девятнадцатилетнего в клетку. Клетку полную пыли и с миллиардами зрителей вокруг.

Выступать последним легче всего. Зритель не ждет уже ничего. Он смеялся, он плакал, он хочет и домой и ждет развязки.

И это то, что я чувствую.

Тот, кто никого ни во что не ставит боится только одного.

Я зверь в клетке которому пора предстать перед своим главным страхом: страхом быть оцененным.

Страх.

Вот, что чувствует артист выходя на сцену.

Можете называть сцену наркотиком, но это лишь пыточная камера переполненная мазохистами и с миллионами вуайеристов вокруг.

Хотите отучить вашего подростка грубо выражаться о других? Оценивать, отпускать саркастичные заявления и ни во что не верить?

Выгоните его на сцену. Есть только один способ. Все, чему учит нас сцена это ценить чужие заслуги.

Я сжимаю в руке микрофон в надежде, что я знаю что делать. Что я не просто так считал. Что я знаю чего они хотят. Когда у вас последний раз потела тыльная сторона руки?

Если у робости есть образец — то это мой голос сейчас.

«Вы в восьмом ряду, вы так небрежны и прекрасны»

Немного комплиментов никогда не помешает. Мужчины еще не придумали лучшей смазки.

«Вы может быть и не посмотрите на меня, но видит бог…»

На вас смотрят, едва блистая в слепящей темноте белки глаз.

Музыка уже заполнила пространство вокруг. Оркестровая аранжировка создает ощущение курортного фестиваля.

Я не чувствую ничего кроме страха.

Попытайтесь заглянуть в эти глаза. Дайте им почувствовать себя особенными.

Чего они хотят?

Ну, кроме того, что у них затекли ноги и они хотят избавиться от тесноты парадных туфель.

Хотите узнать какую ошибку совершают все, кто выходят на сцену?

Это просто человеческая натура. Никаких фокусов.

«Я прошу увидь меня мой повелитель.»

Моя рука словно сама вытягивается навстречу зрителям в амфитеатре и медленно уходит вверх вслед за взглядом, которым я поглаживаю балкон.

Это как с женщиной — никогда не начинайте с того, чтобы теребить партер. Вас сочтут грубияном. Немного ласки балкона, напускно небрежные поглаживания бельэтажа.

И вы правы, если считаете, что к концу вашего выступления уже не важно, что вы говорите и как.

Я знал какую песню я исполню.

«Маэстро».

Это все что им нужно. Услышать историю парня, который переместился из зала на сцену.

Я уже во всю сжимаю тугие сиськи зала.

«Сколько дней труда. Сколько дней работы и репетиций все чтобы стать чуть более заметным»

Я должен избегать слов вроде «выделится из толпы».

Я правда хотел уйти.

Это не было излишним кокетством или страхом сцены.

Это был мой план. Уйти.

Но у меня просто нет времени думать обо всем этом.

Я слышу свой собственный голос. Из всех мониторов.

«И вот теперь и я стою на этой сцене

Мы лишь меняемся местами.

И лишь на время, мой маэстро»

По спине под синтетической рубашкой скатываются крупные, как градинки, капли пота. Моя аллергия уже высыпала. Это всегда происходит со мной. Спина до лопаток покрывается волдырями от нервов, грязи и жары. Особенно в районе надпочечников. И горе мне если я почешусь.

Я уже давно перешел на ритмичные фрикции и еще немного и я услышу стоны этого искушенного зала.

Темнота передо мной шумит. Они в оцепенении, они в восхищении, они задыхаются от счастья раскатывающегося волнами по их одрябшим за полтора часа телам.

Но всё, что я чувствую — это зуд.

Чего они хотят?

Почувствовать, что живут не напрасно. Что сами могли бы быть там, где сейчас стоите вы.

Не пойте им о том как вам было тяжело. Не пойте им о своем особом пути. О своей уникальной жизни и силе в ваших ладонях.

Все, что они хотят услышать — это то, что вы их представитель, что еще вчера сидели в зале и вуаля — вы на сцене.

В этом столько же правды сколько в рекламном лозунге магазина на диване.

Но именно этого они и хотят.

Угости их иллюзией, что все что ты делаешь прекрасно, но… они бы могли так же. Если бы захотели.

Очаруй их доступностью.

Очаруй их доступностью волшебства.

Подари им сказку о том, как они сами станут героем на сцене.

Убеди их, что они могут все.

Умеешь вселять в людей уверенность, что они лучше, чем есть на самом деле?

Тогда добро пожаловать в шоу-бизнесс.

Я стою посреди сцены, почти не двигаясь.

Знаете, что будет дальше?

Я должен вам сказать. Иначе будет не честно.

По правилам Конкурса в первом раунде зрители голосованием выбирают 32 лучших. Хотите знать, что происходит с ними дальше?

По правилам Конкурса: им выдают оружие и предлагают биться на смерть, пока не останется лишь четверо участников полуфинала. И только потом мы снова вернемся на сцену.

Я скован, вот только они думают, что это мой образ. Я достаточно убедителен. Мои колени дрожат.

«Я здесь чтобы радовать вас, как радовали меня вы. Для вас моя игра маэстро».

За секунду до оргазма. В последнем вокальном пассаже я выдаю подряд несколько неберущихся нот.

Что-то вроде пощечины за секунду до оргазма. Когда она уже не может сопротивляться.

Просто доводишь её до оргазма и не даешь кончить сразу.

Я срываю микрофон от своего лица и беру кричащую паузу полную тишины.

Вот теперь можно и разрядиться.

Я беру эти высочайшие ноты. Самые высокие за сегодняшний вечер. Самые главные ноты вечера.

Пару секунд и грохот хлюпающих экстазом… ладоней заполняет зал.

Я сам не понимаю, что я наделал.

Зал с восторгом встает и аплодирует стоя.

На экране очки голосования.

Зачем я это сделал? Это как прыжок с крыши во сне.

Есть только один вопрос: зачем я это сделал?

Будь проклят этот самый момент. Будь проклят чертов негр вытолкнувший меня на сцену обманом.

Будьте прокляты и вы.

Я только что вверг себя в ад Конкурса.

Так что… Чтобы вы понимали, только что я не поразил публику и не заставил миллионы телезрителей и тысячи людей в зале аплодировать себе стоя — я только что подписал себе смертный приговор.

Я только что провалился в ад второго раунда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ — Схватки

ГЛАВА 1 — Вертолёт

White Stripes — Seven Nation Army

Я не просто напуган. Я никого не хочу убивать. Я вижу отблески страшного рассвета на лицах остальных конкурсантов. Полная тишина в эфире. Только оглушительный грохот лопастей вертолета. Никто ни с кем не разговаривает. Это игра на доверие.

Что-то вроде игры в мафию, только вот карту выбирает себе каждый сам.

Каждый сам выбирает, когда спрыгнуть. Поближе к остальным или наоборот.

Это игра на доверие. Вроде выборов или покупки фиников на восточном базаре.

Я вижу, как прыгает первый. Его хищный взгляд. Его испуганно поджатые плечи.

Вертолет выстилает воронкой траву вокруг. Я смотрю в раскрытую дверь. Тень машины скользит по камышам и ржи.

Второй пошел. С сумкой в руках. С надеждой в мыслях. Со смертью на лице.

Время идет, и скоро я останусь единственным, кто еще не решил какую карту вытащить.

Мы не смотрим друг другу в глаза.

Слишком многое можно прочитать на лицах.

Полтора месяца после первого раунда. Тренировки, фехтование, ОФП.

Из нас сделали бойцов. Из нас сделали воинов.

Игра на доверие. Когда каждый будет пытаться выдать себя за друга.

Из нас не сделали дипломатов.

Словно игра в мафию, в которой каждый сам выбирает себе карту.

Та игра, в которой никто до последнего момента не знает какую карту он выберет.

Прыгает третий.

Я думаю: кто окажется из них маньяком, кто капитаном полиции, кто мафией?

Одни сговорились уже давно. Другие надеются на веру в последнее слово внутри вертолета.

Правда в том, что никто не способен выбрать стратегию заранее.

Четвертый.

Вертолет блуждает по полю как шахматная ладья.

Жизнь сама расставит нас по углам.

Мы викинги приплывшие сюда чтобы убивать. Только вот не местные варварские армии. А друг друга.

Никто по-настоящему не знает, кем он станет.

Каждый из них строит из себя жертву, строит из себя человека, которому можно доверять.

Окситоциновые наркоманы.

Только сам бой покажет, каким ты станешь.

Инструктор бьет ладонью по корпусу вертолета снаружи. Это сигнал, что пора определяться.

Они не станут кружить здесь часами в ожидании пока маменькины дочки и сыночки осмелятся спрыгнуть вниз.

Решать быть тебе злодеем или справедливцем заранее, наивнее детской мечты стать космонавтом.

Я наслаждаюсь ветром, вырывающим мои волосы из-под капюшона. Он бьет мне в лицо.

Всем сестрам по серьгам.

Пока остальные дышат затхлостью и гарью борта.

Я смотрю на Еву. Она гладит свои колени, время от времени поглядывая на окружающих. Спустя сутки половины из них не будет в живых. Она одна из немногих кто не скрывает желания начать убивать уже здесь.

Но я не вижу в её глазах ни капельки ненависти. Нетерпение.

Женщины так быстро усваивают правила.

Ненависть плохой помощник.

Он наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо.

Чтобы вы понимали — это запрещено.

Он успевает это сделать только потому, что пятый зацепился сумкой за петли у люка, и сопровождение на минуту переключило на него всё внимание.

Он шепчет.

— Когда ты останешься один.

Разговаривать нельзя. Ветер вырывает слова из его рта и бросает мне в лицо.

— Точнее когда мы останемся один на один.

Он не смотрит на меня, чтобы не подать виду. Сумку снимают с петли и пятый выпрыгивает. Каждый сам выбирает будет он другом или врагом. Но самое страшное…

Ты просто прыгай. Не раздумывай.

Его слова на повторе в моей голове.

Только ты сам можешь решить друг рядом с тобой или враг.

Он выскакивает в окно следующим. Его фигурка становится сухой и мрачной. На синеющей траве распластывающейся волнами от лопастей вертолета. Он уменьшается и исчезает, пока мы летим сбрасывать следующего.

Это игра на доверие. И люди только потому и не могут оторваться от экрана, потому что мы формируем моду.

Ева смотрит мне в глаза и едва заметно покачивает пальчиком.

Моду на модели поведения, на жизненные стратегии. Миллионы молодых людей учатся на этом шоу. Учёные доказали. Собирали статистику поведенческих паттернов в тв шоу и поведенческих паттернов в поколениях воспитанных на них.

Она покачивает головой из стороны в сторону. Стискивает свои прекрасные губы. Я пытаюсь не оглохнуть от её немого крика.

Иногда поток информации просто оглушает вас.

Её глаза говорят «не верь».

Инструктор делает нам замечание.

Моду на доверие. Будет ли нарастающее поколение трикстерами, дружбанами или одиночками, будет ли оно безжалостным и беспощадным, упиваясь собственной жестокостью. Или они будут искать пути для установления долгосрочных связей, объединения в команды.

Ее глаза кричат: «…ни единому слову!»

Все это началось пару столетий назад. Какой-то задрипанный сериальчик про Нью-Йоркскую компашку друзей. Социологи отметили всплеск общительности и дружелюбности у последовавших поколений.

Мы тут большие дела делаем. Прикиньте?!

Теперь мы — главное шоу планеты. Наши немощные лица. Наши худые зады.

Образцы для подражания, слышали про такое?

Какими будут поколения будущего, решится сегодня.

Время презентовать свою стратегию.

Это как игра на доверие. И сложнее всего не выскочить из вертолета на полном ходу туда в холодную степь полную людей собирающихся тебя убить.

Сложнее всего выбрать карту.

Я зажмуриваю глаза, чтобы не слышать вообще ничего.

Это как игра, в которой ты сам выбираешь, кем тебе быть.

Я прыгаю.

ГЛАВА 2 — Я всё улажу

Lady Gaga — Donatella

Любой неудачник может научить вас тому, что не стоит недооценивать врагов. Любой герой скажет — еще страшнее недооценить себя.

Перекувырнувшись пару раз через плечо, я замираю в траве. Спину саднит от удара о корни деревьев. Хочется скрыться. Я даже не заметил, как вертолета не стало над нашими головами. Тишина осыпалась с неба. Купол серых облаков над нами. Мы видим друг друга на расстоянии метров ста друг от друга.

Словно в рапиде я поворачиваюсь вокруг собственной оси. Как в хорошем кино остальные повторяют за мной.

Никогда не соглашайтесь на подобное.

Зрители уже прильнули к экранам в ожидании первой смерти.

Хотите сказать вы бы не сдрейфили?

Помните чемпионаты мира по футболу? Первого гола ждут больше всего.

Мы все еще стоим. Думаем каждый о своем.

Тракторные подошвы медленно тонут во влажном грунте, а лопатку холодит мокрое пятно плащевки.

Зрители у экранов скоро начнут нервничать.

— Мама, привет. Теперь ты будешь крепче запирать двери?

Они там. Наши матери. У экранов. Не думаю, что хотя бы одна из тридцати двух матерей сейчас стирает скатерти или ушла на рынок за патиссонами.

Они там. За экранами. В сотнях миль отсюда.

В двух сантиметрах от наших лиц.

Камеры снимают крупные планы. Тут холодно. Но на некоторых лицах вы бы могли разглядеть испарину.

Мы стоим, боясь пошевелиться, потому что эта система сдетонирует мгновенно.

Это как начало атомной войны.

Я моргаю снова от того, что пот с бровей парой соленых капель проскальзывает по чешущейся коже на веке.

Когда я открываю глаза.

Все уже произошло.

Я никого не хочу убивать.

Десятки бегущих сквозь эту траву по пояс фигур.

Я вижу Ахмадзая, Хосэ Гассета, Балена, Дилана О’Брайена и Мануэля Ортегу. Они загоняют Густава Винклера, Жанар, Лючия Альбонезе, Коити Вакату.

Пока я оглядываюсь по сторонам арбалетная стерла врезается в голову Куинси Джонса, рассекая её как спелый гранат. Зернышки сыпятся во все стороны, а его взгляд так и застекленел в бесконечном пространстве над полем.

Нам дали пару арбалетов, но они так долго перезаряжаются и так мало стрел, что после каждого выстрела ты становишься слишком легкой мишенью.

Странно, но то о чем я думаю сейчас… Я думаю: вот, что значит «глазом не успел моргнуть».

Глаза открыты, а голова рассыпается на черепки.

Это словно выстрел стартового пистолета

Я рванул к лесу. Укрыться. Я пока не придумал ничего лучше. Сапоги уже успели отяжелеть от воды. И я слышу первые удары за спиной.

28 матерей осиротеют в течение суток.

Я вырываю свои каменеющие ноги из болотистого ила. Осочистая трава рассекает кожу на кистях рук с внешней стороны.

Мышцы в бедрах закипают от бега.

Кожа покрывается сотней красных царапин.

За спиной снова кого-то убили. Я оборачиваюсь на бегу и вижу как Мистер «Прыгай» бежит к тому же лесу, что и я. Миссис «Не смотри на меня», мистер «Я играю по правилам», они выбрали убежищем лес.

Дурная компания.

Мы все придумали одно и тоже.

Я смотрю через плечо.

Метрах в тридцати от меня Жанар Дугалова пьяно раскачивается над камышом. В её голове внушительная вмятина и она кажется уже без сознания. Больше всего она похожа на зомби. Ахмадзай сносит ей башку топором. На его лице…

Нет, правда — я не знаю, как это назвать. Мы, кажется, уже так давно загнали хищную агрессию человеческого рода в подсознание, что у нас нет даже слова для выражения этой гримасы.

Ева обгоняет меня и растворяется в лесу. Я оборачиваюсь снова.

Они договорились обо всём заранее. Всегда выигрывают те, кто лучше договариваются. Спросите у мамонтов, которых забивает в яме толпа гоминид.

Бален душит проволокой Винклера. Все совсем не так как в мультиках. На деле тонкая проволока медленно распиливает горло Густава. Его прекрасное сопранное горло. Впиваясь все глубже.

Больше всего это похоже на фарш в полиэтиленовом пакете, который слишком туго сдавили. Кровь не хлестает и не льется. Она сочится словно её выдавили. Мануэль держит руки Винклера пока Бален загоняет проволоку к шейным позвонкам. Быстро.

По телевизору бы сказали «звери».

В газетах бы написали «нечеловеческая жестокость».

Я бы сказал: «Это наша природа».

Вижу как на другом конце поляны Ахмадзай Мирвэ и Дилан снимают башку Коити Вакате. Два удара в живот. Она сгибается пополам.

Только не говорите, что вы бы на моем месте не досмотрели эту сцену до конца.

Никаких осуждений. Смотрите.

Я бы тоже… Если бы был у телевизора.

Снафф это всегда гипноз. ничего личного.

Особенно когда гоупро позволяют почувствовать, словно это не Дилан, а вы крошите череп только что бывшего живым человека сапогом.

Обломки челюстной кости с мясом падают в хлюпающую жижу этого болота.

Какие кадры!

У меня нет времени завидовать вам.