Бесплатный фрагмент - Цикл московских рассказов «Баярд»

Голубая слеза. Рассказ-миниатюра.

По Ленинградскому шоссе Москвы, мерцая и переливаясь в вечерних сумерках пестротой фар и подфарников, переполнив все десять полос автострады, неслось огромное разнообразие московских легковушек, шикарных иномарок и редких российских «Жигулей».

Совсем еще юная и очень стройная девушка шла по широкому тротуару вдоль шоссе. По всей видимости, она торопилась на свидание с молодым человеком, который сегодня целый день присылал ей «СМС-ки», хвастливо сообщая ей, что получил повестку в военкомат. Иначе, зачем у девушки под ровной светлой челкой светились счастьем милые голубые глаза. Она ловко спустилась по ровным ступенькам длинного подземного пешеходного перехода. Серые мраморные плитки замелькали под звонкими каблуками ее осенних сапожек.

В самом начале перехода стоял молодой и нищий гитарист-самоучка, который был увлечен посредственной игрой на гитаре и частым заглядыванием внутрь шляпы, в которую прохожие не спешили бросить монетку. Мимолетная задорная улыбка, брошенная девушкой в сторону «гитариста» осталась без должного внимания со стороны «музыканта».

В середине перехода, в возле серой мраморной стены сидел молодой человек лет двадцати. У его подножья валялась старая картонная коробочка, в которую тоже прохожие не очень охотно кидали звонкую монету. У парня в военной гимнастерке не было ног, и сидел он в инвалидной коляске.

Девушка торопливо прошла мимо, лишь по ее розоватой щеке скатилась голубая слеза.

2012г. Москва. Метро «Динамо»

Конец света в Москве. Рассказ-миниатюра.

— Скоро конец света! Господи, боже мой! Никто меня не слышит! Конец же скоро всему, на хрен!

Я стоял на станции метро Марьино в ожидании электрички, как вдруг услышал полуистерический истошный голос темноволосой рослой женщины средних лет. Проблемы поиска более или менее подходящей работы настолько подавили мое восприятие окружающих меня людей, что я обратил на женщину внимание лишь после того, как она, заметив мой простодушный вид, прокричала свою тревогу за будущее родного города, а может быть и всего человечества, встав прямо рядом со мной во весь свой приличный рост, прямо над моим ухом.

— Что? — спросил я скорее машинально, чем по своей охоте слушать бредни московской обывательницы.

— Скоро конец всей этой долбанной жизни! — употребляя более сильное и привычное в чисто русских регионах России выражение, попыталась заинтриговать меня москвичка.

— А что, собственно говоря, случилось? — силился я понять, чего от меня хочет вот это вот создание московских улиц, а может, трущеб.

— Конец! Скоро этого кина не будет! — чуть наклонилась к моему уху москвичка. — Ты представляешь, скоро все вот это полетит к ядреной фене!

«Для того, чтобы у нас в Москве устроиться на порядочную работу, нужна славянская внешность! Русский паспорт! Рост выше 175 см!» — не отпускали меня ответы работодателей Москвы

— Почему? — спросил я, с силой выходя на время из своих невеселых мыслей.

— Ты вот погляди вокруг, на все это безобразие, творение человеческих рук. Все это держится на чем?

— Ну, вообще-то, я так думаю, что все тут держится на человеке. Только вот, с человеком, в прямом значении этого слова, проблема в Москве.

— Ты чё, с похмелья что ли? Причем тут это… вот это… о чем ты говоришь? Человек! Скажет тоже! Человек тут ничего поделать не сможет, потому, как он создает себе сам капкан, смертушка его ожидает скоро!

— Да, все мы смертны!

— Чё ты заладил: человек, человек! Вишь, все вокруг нас, на чем держится?

— На чем?

— На электричестве! Электричество ждет нас с топором! Оно родимое нас и погубит скоро!

— Почему?

— Не почему, а как! Вот представь се, вдруг по всей Москве отключается электричество! Представил?

— Нет. Ведь есть специальные службы…

— А ты представь се: подземная трещина или землетрясение какое-нибудь! Все! Хана свету!

— Землетрясение не может сгубить всю Землю.

— Свет, я говорю не в значении «земля», а в значении «электричество». Так вот, хана свету! Электрички заглохли! Эскалаторы остановились! Кругом темень! Паника! А наверху там в городе? В высотках лифты перестали работать! Воды нет! Все застопорилось! Вот те и конец света! — наконец, успокоила меня умная москвичка.

ноябрь 2012г., Москва

Корус. Рассказ.

С беленькими полными щечками молоденькая девушка Людмила, ничем не отличалась от сотен тысяч, а может и миллионов таких же девушек, что вскакивали с постелей, не доспав почти половины положенных всякому нормальному человеку восьми часов. На ходу докрашивая свои выразительные глаза, от туалетной комнаты до ванной, от спальной до кухни она бежала к выходу, нетерпеливо, словно в дамскую комнату ждала, пока лифт на десятом этаже впустит ее. С прытью спринтера она выбегала из дверей двенадцатиэтажки и наперегонки с такими же бедолагами по еще ночной Москве бежала в поисках ближайшего метро. Семичасовое, словно гигантская гидра, метро тысячами всасывало в себя таких же упрямых пассажиров, как Люда. Прыткие старушки, расталкивая всех, проскочили к сидячим местам, словно это была не электричка, а какой-то салон бессмертия, и девушке, как и всегда, не досталось места.

Вагон подкидывало и кидало из стороны в сторону, словно электричка ехала не по ровным рельсам, а мчался по булыжной мостовой. Люде нужно было проехать еще тринадцать станций до метро Динамо. Она ехала стоя, но и в таком неестественном положении для сна умудрялась засыпать импульсивно и даже видеть сны какие-то. Добиралась Люда до работы часа за полтора, так что за это время уже успевала устать, словно она уже отработала половину рабочего дня.

— Привет, девочки, — вошла она привычно и прошла к своему рабочему столу в скромном углу широкой комнаты, заставленной разными пластиковыми перегородками, столами, стульями и приборами.

— Привет, — отвечали девочки из разных комнатушек, из-за перегородок, и кухонной комнатки.

— А кто это у нас на проходной объявился, — спросила Люда.

— Видимо, наш новый сторож, — ответила Наталья.

— Не сторож, а охранник, — поправила подружку небольшого росточка темноволосая Надя.

— Какой же он охранник, старенький, с лысенкой! — пошутила Люда.

— Какой есть. Молодые, здоровые парни не хотят идти в охранники, они идут в банкиры или в бандиты.

— А «этот» что сделает, если на меня нападут тут на работе? — не унималась Людочка.

— Да, кому ты нужна, чтобы на тебя нападать? Ты ночью добираешься на работу и возвращаешься также. Никто тебя и пальцем не трогает! — возражала Надюша.

— Ладно, поглядим, как нас тут будет охранять этот старикашка. А вы чай попили уже, девочки? — перевела разговор Люда.

— Чай надо пить дома, а тут работать надо, — пошутила Женя из reception.

Ладно, раз чай надо пить дома, пойду в нашу кухоньку, попью кофеечек, — отпарировала Люда и исчезла в проеме беленькой пластиковой двери кухонной комнатушки.

Девушки, весь коллектив небольшого медицинского центра по лечению волос и кожи головы усиленно готовился к приему посетителей. Кто в журналах делал записи, кто препараты готовил для работы.

Люда вышла из кухоньки еще с одной женщиной, худощавой и энергичной техничкой, которая ей составляла компанию в позднем завтраке. Поздний завтрак не потому, что было уже поздно, и потому, что приходилось завтракать на работе, чтобы сэкономить утром время на метро, на дорогу.

— А сторож, дядька наш завтракал, чай пил, нет? — спросила Люда, вдруг вспомнив про нового охранника. — Вообще-то, он старый ночью высыпается, наверное, и утром, как положено, завтракает, — сделала девушка вывод и пошла, готовить свое рабочее место для встречи пациентов.

Пациенты, в основном пациентки, встречались разные, и к их встрече приходилось готовиться тщательно. Иначе пациентка в шикарном «Мерсе» прикатит, и ей подавай «Европу». А где ее взять культуру-то нашему постсоветскому обывателю, решившему назло мировому империализму взять да и перековаться в капиталисты, да и выжить вот таким вот способом. Только выжить, ничего более. Какое развитие! Какое культурное и развитое общество, как вон в Китае. Развитой социализм, который никак не хотел перейти в стадию хотя бы начального этапа коммунизма, мы уже строили. А теперь вот капитализм. Хорошо, хоть только лишь Задорнов умудрился изобрести термин «развитой капитализм». В круговерти работы время бежит незаметно. Обедал коллектив наполовину сытным дежурным обедом. Почему «наполовину»? Это образное выражение, изобретенное мною только что. Девушки получали зарплату не, ахти, какую большую, и возможно, поэтому администрация, по-нынешнему «хозяин», решил вот таким образом возместить коллективу мизер зарплаты — обеды доставлялись по заказу, и за них платить нужно было только 50% стоимости. Это 50% были все же дорогим удовольствием, так как обед был «заказным» и доставлялся втридорога. Вот он, этот обед, и получался наполовину сытным. Что его, обед, «половинить», или полностью оплачивай, или вовсе не оплачивай, а плати нормальную зарплату.

— А что, наш сторож не будет обедать? — спросила Люда у девушек.

— Не обедает почему-то, — пожали плечами подружки по работе.

— Ну, как же, завтракать не завтракает… обедать не хочет. Может он больной какой? — не унималась Людмила.

— А может и больной, — словно переспрашивали девушки.

— Ладно, сейчас узнаю, пойду, — хитро зыркнула глазами Люда и выскользнула из-за маленького столика, за которым как-то умудрялся поместить весь коллектив девушек.

Люда прошла через приемную в стеклянные с матовыми полосками двери на проходную.

«Сторож» сидел за столом с полочками. Казенный стол казался слишком массивным для небольшой фигурки охранника.

— Здравствуйте, — поздоровалась Люда, и хотела еще что-то добавить, но ее остановил непривычный для столицы взгляд старика.

— Здравствуйте, — ответил на приветствие старик, глядя прямо на девушку полными печали глазами.

Люда сделала вид, что ищет что-то в гардеробе, в шкафу для сотрудников, вделанном в стену, и прошмыгнула обратно в приемную, а оттуда и в кухонную комнатушку. Девушки потягивали кофе с печеньем и разными булочками и давно позабыли про Люду и ее обещание. Люда же никак не могла прийти в себя от взгляда старика. Что-то непонятное было в этом взгляде для девушки. А что именно, она никак не могла понять. Люда тайком проследила за охранником, но тот в течение дня так ничего и не поел.

Вечером, когда Люда одевала свою куртку и осенние сапожки, собираясь домой, девушка не выдержала и спросила:

— Вы сегодня ни разу не зашли в кухонную комнату? А вы что-нибудь сегодня ели?

— Нет, я с собой ничего не взял, — ответил охранник.

— А почему? Вы живете далеко?

— Вообще-то, я приехал с юга, с работой у нас там туговато. Своих безработных процентов семьдесят, а тут еще приезжают вьетнамцы и из Средней Азии, делают всякую работу за полцены. Тут-то полцены, а в переводе на их деньги, получается солидно.

— От этого контингента мы в Москве уже задыхаемся. А откуда вы сами-то приехали? Где ваш дом?

— Дома, как такового и нет.

— А где он?

— Бомбой разнесло

— Как бомбой? Извините… До свидания! — простившись, Люда вышла в темноту вечерней улицы.

«Боль! — вот что в его глазах!» — поняла Люда, быстрым шагом направляясь в сторону станции метро.

Ей, московской девушке, которая лишь по телевизору видела мельком картинки из прошедшей на юге страны войны, слова «бомбой разнесло» были неожиданными. Было ощущение, что война вдруг стала близкой, что она, наконец, коснулась и ее. Как могла, рано или поздно, не коснуться каждого гражданина страны война, которая длилась около пятнадцати лет. По сути дела, она до сих пор не закончилась, в душах людей.

— А вы знаете, девочки, кто у нас сторож, то есть, охранник? — вошла в кухонную комнату Люда с вопросом, на следующий день.

— Откуда?

— И какая разница?

— Все равно, он сидит там в своей берлоге-проходной. Нас не касается.

— Я тоже думала, не касается нас. А он под войной побывал, — поглядев по сторонам, полушепотом выдала Люда.

— Как под войной?

— Воевал что ли?

— Староват он, чтоб «чеченов мочить», — высказались девчата.

— Вот, дурехи! Да, он сам чечен… или чеченец, как правильно-то? — покачала головой Люда.

— Ничего себе!

— Это что же, чечены будут охранять нашу кампанию, а кто нас от этих чеченов будет охранять? — на грани истерии начали возмущаться девушки.

— Да, вы что? Он порядочный человек! Вы что ненормальные? На человека набросились! — накинулась на подружек Люда.

— Порядочных чеченов не бывает! Вон их лет пятнадцать никак успокоить не могут наши солдаты! — возмутилась Наталья.

В маленькой кухоньке возникло большое возмущение.

— Девчата, а давайте директору пожалуемся! — подала идею все та же Наталья.

— Давайте!

— Давайте! — поддержали остальные.

— Вы чего позоритесь! Перед человеком бы постыдились! — крикнула Люда.

— Ты что забыла, как они наших ребят в цинковых ящиках присылали домой по всей России!

— А «Дубровка»! — разошлись девушки не на шутку.

— Вот так они втираются в доверие, а потом..!

Люда в какой-то миг даже растерялась и не знала, что и сказать.

— А у него дом разбомбили, — машинально вырвалось у нее.

— Как разбомбили? — не поняла Наталья.

— Вот так… — задумалась теперь и сама Люда.

— А как это, вот так может быть?

— Да, если б мой дом… я и не знаю, что сделала бы, — раскисла Надя.

— Нечего было стрелять в спину нашим солдатам! — сделала вывод Женя.

— Если б мой дом разбомбили… — повторила Надя.

— А там не один дом, кстати, целые города и селения! — сказала Люда.

— Так, что ты предлагаешь, гладить их по головке, когда они наши территории крадут?

— А они на этих территориях жили, когда еще и Киевской Руси не было, — сказала Люда.

— Откуда ты знаешь? По телику ж говорили: это неотделимая территория нашего государства.

— Да, такими методами если действовать, то мы рано или поздно и свою территорию можем потерять, не то, что их земли удерживать.

— Да, но… А что будем делать с «нашим чеченом»?

В пылу спора девочки и не заметили, как в дверях появилась крупная фигура директора, женщины доброй, но строго нрава.

— Ничего не будем делать! Он российский гражданин и имеет право жить там, где ему хочется и работать. Он зачислен в штат охранником государственной организации, и они за него несут ответственность. Он, между прочим, преподавал в школе русский язык, — сказала директор и присела к столу. — Налейте-ка и мне кофейку.

Пока директору наливали кофе, Люда спросила:

— А почему он не кушает целыми днями, Елена Иванна?

— Кто не кушает?

— Так, этот сторож, то бишь, охранник, — уточнила Люда.

— Почему не кушает?

— Не знаем, не обедает уже второй день и все, — выпалила Люда, увидев интерес в глазах директрисы.

— Ну, не знаю. За это я ответственности не несу. Может, у него свои какие причины на это, — не знала, что и сказать директор. — Может, стесняется, так вы скажите ему что ли. Не ребенок он, должен о себе заботиться сам.

— Ладно, я скажу. Я узнаю, почему он не ест, — вызвалась Люда.

— Хорошо, девочки, закругляйтесь с питьем кофе и за работу. И так я с вами тут время потеряла, — распорядилась директор и отправилась осматривать свои владения.

Дохлебав частыми глоточками кофе, девушки тоже последовали примеру начальницы и разошлись по своим рабочим местам.

За работой все уже и забыли про злосчастного охранника, когда тот вошел в рабочий зал, чтобы набрать кипятка из куллера. Автомат, что моментально нагревает воду и выдает тут же кипяток, вещь столичная. И там, в разных периферийных послевоенных городах грозных, такой диковины в то время не водилось. Автомат, если неправильно набрать комбинацию кнопок, мог дать и обычную воду с газом, и кипяток. Старик, конечно же, набрал не ту комбинацию кнопок, и пошла именно газировка.

— Ты что же делаешь, старый дурень! — набросилась на старика девушка Натали, сидевшая в то время на reception.

— Наташа, извини, пожалуйста, я не знал, — попытался оправдаться охранник.

— Какая я тебе Наташа? Натали или Наталья! Для Вас! Понятно? — разошлась чернявая худенькая Наталья.

— Хорошо… Наталья. Простите меня за неловкость, — снова извинился охранник.

— Дома надо было сидеть! Езжайте к себе домой! — бубнила себе под нос Наталья, хотя охранника уже не было в приемной.

— Извините, вот дома как-то и нет. Кому-то помешал мой дом… и не только он, — запнулся охранник уже возле выход.

Он взял свой стаканчик с набранной газировкой и пошел к своему рабочему месту в прихожей. Газировку он незаметно вылил на улице и сегодня снова так ничего и не поел.

Охранника звали Висади Ихвановичем, по крайней мере, пока он работал многие годы в школе, дети и коллектив школы так его звали. Он был среднего роста, светлой залысиной мужчина за пятьдесят лет. Висади долго сходился с людьми, но это из-за своей природной скромности, хотя в коллективе он всегда был уважаем, а школьники в нем души не чаяли в былые времена.

В Москве Висади оказался по воле случая. Когда старая знакомая его с разрешением на территории Чеченской Республики открыть сотовую связь, звонила, узнавала, как у него идут дела. Узнав, что Висади уже более пяти лет живет в одной из хозяйственных комнат школы, оборудовав кое-как подсобное помещение, она предложила ему ехать в Москву. «Тут и зарплата более или менее сносная, да работы много. Тем более, ты очень ответственный человек, не пьющий. Тут такие люди неплохо устраиваются», — говорила она, каждый раз, когда звонила. Взяточничество чиновников, воровство школьной администрации, отсутствие перспективы получения от зарвавшегося чиновничества хоть какого-то жилья — все это подтолкнуло его на отъезд из республики в столицу. Но, как оказалось, после прошедших двух жесточайших войн отношение к чеченцам в столице было, мягко говоря, нетерпимым. Хотя такое истерически нетерпимое отношение местное население проявляло и к киргизам с узбеками, и к таджикам, кои заполонили улицы современной Москвы. Что и вовсе уму непостижимо, в новые москвичи настолько зарвались в своем неприятии всего чужого, что многие из них вполне уверены, что люди вообще делятся на русских и нерусских. Для них россияне-кавказцы более чужды, чем современные иностранцы киргизы или узбеки. Устроиться на работу и нанять квартиру россиянину кавказцу труднее, чем тому же узбеку, который нынче имеет свое независимое государство. Обман — естественное состояние настроя всякого работодателя.

После долгих поисков Висади зашел в одно из охранных кампаний и там согласились взять его на работу охранником после того, как узнали, что он бывший русист. Охранное предприятие оказалось относительно других более или менее интеллигентной. Приняли на работу, конечно, с испытательным сроком. С тех пор уже прошла неделя. Висади устроился на квартиру, за которую должен был выплачивать сумму, превышающую в два раза зарплату, которую он получал в школе, в родной республике. Но главной проблемой Висади была тысячелетняя проблема России — пьянство. В данном случае беспробудное пьянство соседей по квартире, с которыми он вынужден был сосуществовать. На кухне все было пронизано духом дешевого кабака. Все, что соседи по квартире в общей кухне готовили, было из свинины. Висади не то, что был против права соседей на выбор жертвы для приготовления жаркого, свиньи или барашка. Просто его по своей природе тошнило от запаха свинины. Поэтому он целую неделю дома сидел на одном чае с булочками, а на работу и вовсе ему было принести нечего. Жалкая попытка его приготовить себе на работе хотя бы чаю с булочкой оказалась неудачной.

Висади, правда, волновало больше другое. Через пару дней после начал его работы, на проходную пришел молодой человек с бегающими водянистыми глазками, которому не понравилось, что охранник поинтересовался о цели его визита.

— Я же не спрашиваю у тебя, чего ты тут расселся и надоедаешь посетителям своими глупыми вопросами. Я могу идти куда хочу. Я на войне кровь проливал, пока такие как ты тут штаны протираете! — пролаял он, давясь слюной.

— Вы, молодой человек, не кипятитесь. Я сюда и поставлен, чтобы спрашивать. Если вы пожелаете, можете спросить и меня о чем хотите, — ответил спокойным голосом Висади.

Висади сам был европейского типа лица, светлый. Так что молодой посетитель не мог предвидеть, с кем ему пришлось пообщаться.

— Ну, и что ты за птица? Сидишь тут! — вдруг спросил молодой человек, словно это ему нужно было знать.

— А тебя, друг мой, точно не хватит мандраж, если я скажу? — перейдя на «ты», резко приподнялся со стула Висади и встал, опершись кулаками об стол.

— Ты что, мужик, тайный агент ЦРУ? — скривился в ехидной улыбке молодой человек.

— Я пришел к тебе именно оттуда, где ты якобы кровь проливал. И проливал ты мою кровь! Тебя такой вариант устраивает? — вспыхнул Висади.

Парня точно охватило что-то вперемешку со злостью и дикой тревогой. Он не понимал, как этот человек, в которого он вчера мог выстрелить, и ему за это объявили бы только благодарность, сейчас стоит перед ним, у него дома! Зачем он здесь! Разве мало крови пролито было, чтобы этих нелюдей извести со свету? А он, вот он! Здесь! При костюме! При галстуке!

— Ты что, «чех» что ли? — вдруг выпалил парень недоверчиво.

— Не «чех», а чеченец! — поправил парня Висади.

— И как ты умудрился тут устроиться? Деньги, небось, заплатил? — не верилось парню.

— Ты и такие как ты, парень, столько крови пролили, чтобы я тут сидел. Вот и вся моя плата. Ты хотел, чтобы мы с тобой жили в одной неделимой стране. Чего ж ты теперь ерепенишься? — грубо вопросом на вопрос ответил Висади.

— А не боишься… тут… один? — спросил парень.

— Я устал бояться, сидя пятнадцать лет под бомбами и снарядами. Во время бесконечных зачисток. Я давно понял, что самое большее, что мне могут сделать враги — это убить меня. И все, парень! Так что, если бы я боялся, то носу бы сюда не показывал! Понял! А теперь, молодой человек, пройдите в reception или освободите помещение, — вежливо, как и положено охраннику произнес Висади.

— А зря ты не боишься, мужик! Зря! — сквозь зубы прошипел парень.

— Здесь мы с тобой на равных! Тут тебя не будет прикрывать авиация, пока ты стреляешь в безоружных людей! Так что бояться надо тебе! Пшел вон отсюда! Сопли тут будешь размазывать! — зло пошел на парня Висади.

Парень был на пол головы выше Висади, но весь сжался, то ли от злости, бурлящей в нем, то ли бессилия и досады, что нет в его руках автомата. Должно быть, в этот миг он самому себе показался ничтожно малым. Поглядев по сторонам, словно искал поддержки, он рывком выскочил за двери и исчез в наступающих сумерках и огнях города.

— Вы что наделали! Это же чистое зверье! — вскрикнула Люда, все это время слышавшая разговор охранника с посетителем за приоткрытой дверью.

— Что? — не понял Висади.

— Это Володя из бандитской шайки. Я его знаю. Их тут в округе тьма тьмущая. Они, если за кого берутся, тому несдобровать. Зря вы с ним поцапались, — объяснила Люда свои опасения, понизив голос и перейдя на шепот.

— Ничего, Людочка, не бойся. Я примерно понял, что это за птица, — попытался успокоить девушку охранник.

— Вы их не знаете, — еще больше расширила глаза девушка, словно пыталась показать этим всю опасность.

— Знаю, девочка. Очень хорошо знаю я этих горе вояк. Именно из-за преступлений таких вот нелюдей многие честные люди взяли в руки оружие и сложили свои головы в неравном бою. Теперь на гражданке они снова ищут применение своему «опыту» и нередко находят. Ведь они только и умеют стрелять в беззащитных людей, — грустно произнес Висади.

— И что же теперь делать? — растерянно спросила девушка.

— Ничего. Люда, ты ничего не бойся. Это моя война. Они никак не желают оставить меня в покое. Я разберусь сам. А ты забудь то, что слышала. Поняла? — добавил Висади и толкнул девушку, улыбнувшись, чтобы та шла работать. — Иди, а то хватятся тебя, и увидят, как ты тут прохлаждаешься со сторожем.

— Не сторожем, а охранником, — поправила Люда Висади.

— Ладно, шутница, иди, — добавил Висади ласково.

— А вот это вам, — протянула Люда пакетик.

— Что это? — не понял Висади.

— Пирожки с капустой. Сама испекла. Глядите у меня, поешьте обязательно, — погрозила указательным пальчиком Люда.

— Спасибо, девочка! Право, не стоило, — засмущался Висади, но с благодарностью взял пакетик из рук девушки.

Люда упорхнула, добавив:

— Чай сами сделаете, ладно? Небось, уже научились добывать кипяток из этой адской машины.

— Да. Спасибо, — улыбнулся Висади.

Висади снимал комнату на окраине Москвы, и поэтому ему, как и миллионам бедняжке, оказавшихся в этом многомиллионном нагромождении плит, бетона, стекла и людского материала, приходилось добираться целых полтора часа до своей работы на метро. Вообще москвичи с большой охотой сдают приезжим квартиры, и это своего рода статья для зарабатывания денег. Вслед за этим нелегетимным способом заработка тут же те же москвичи картинно негодуют: «Па-а-наехали!» А почему «па-а-наехали»? Почему тех же киргизов, не говоря уже об остальных «понаехавших», кажется, чуть ли не больше чем самих московских аборигенов. Да, потому, что сами москвичи с очень большой охотой хотят заработать дармовую копейку на тех же самых «па-а-наехавших», то бишь, сдавая им за очень неплохую сумму денежек свои кровные квартиры, давая им работу за копейки.

Как правило, чисто коренные москвичи очень неплохо воспитаны в культурном плане. Но квартиру москвичи сдают в аренду какому-нибудь одному человеку, а этот в свою очередь набирает в эту квартиру людей на свое усмотрение, и правила проживания на этой жилплощади устанавливает тоже «старшой». Обычно это женщина без совести и вовсе без чести.

Висади попалась пожилых лет татарочка Неля, что во время еды рядышком держала с собой бутылку водки и столь часто наливала себе в стакан, что непонятно было, как помещается столько водки в одну бутылку.

— Ты извини, у меня мама скончалась. Надо поминки… — заявила она сразу.

В первый же вечер на кухне гудели поминки. До трех часов сидели, отмечали похороны мамы шутками, прибаутками и анекдотами, которые друг семьи один хохол сыпал после первой же бутылки «горилки». Оказалось на квартире наездами живут: бригада строителей, «друзья мужа», муж, дочка и дочка дочки, маленькая крикливая, с частым поносом.

Затем были и другие поводы выпить каждый день. Когда же не было повода, эта крикливая, визгливая, гадливая компания пила за «татарскую авиацию». Висади на этой квартире не досыпал хронически. Правда, его тоже хотели втянуть в свою гоп компанию эти алкоболики. Но, как только стало понятно, что Висади «чужой», а если перевести на нормальный язык — непьющий, на него смотрели как чекисты на остальное народонаселение в 37-м лихом году. Его держали за ненормального, и жизни даже близкой к нормальной у него на этой квартире не было. На кухне круглые сутки шумела вся компания татарки Нельки в полном составе: бригада строителей (друзья мужа), муж, она сама с бутылкой водки в одной руке, дочка, еще одна дочка, еще одна дочка дочки и тараканы за печкой, на столе, под столом, как непременный атрибут всякой перепачканной кухни. Туалет круглые сутки был занят, ванная заблевана и в поносе внучки, а балконные окна и двери посреди зимнего холода были с щелями, куда можно было без всяких усилий просунуть ладошку, да еще и подрыгать пальцами. Висади вначале попытался хоть как-то пристыдить соседей по квартире, объяснить им, что они живут неправильно. Но в ответ услышал истерический визг:

— Ты что приехал нас жизни учить из своей Чечни! Мы тут живем как коренные москвичи, а ты приехал зарабатывать! Пошел ты… зарабатывать! «Мы тут живем» (это хохляцкая бригада шабашников, сама татарка, муж узбекский русский и остальная компания) оказывается, означало — им все можно в этой квартире, а остальным можно всю эту вонючую гадость терпеть и наслаждаться по мере возможности. То есть, как любила говаривать «старшая» татарка Неля: «Нам все можно на этой квартире, нельзя только пить из унитаза!» Хотя по сравнению с их жизнепровождением вода в унитазе могла показаться журчащим горным родничком. А почему Висади все это терпел, хотя мог запросто поставить на место всю эту шушеру. Просто он видел грязи и больше и страшнее — он видел так называемую войну и уничтожение людей тысячами. Ни в чем неповинных людей! И в сравнении с этой грязной войной, грязь на кухне у Нели была так, баловством больных людей или, скорее, нелюдей.

На работе, казалось, Висади отдыхал. Но и тут была своя трудность. Не высыпаясь ночью, Висади целыми днями только и делал, что боролся со сном. Присесть для Висади означало — незаметно для себя заснуть. Он ходил все время или стоял, но и на ходу он засыпал на какие-то секунды и умудрялся видеть короткие сны. Единственным утешением было то, что тут зарплата была выше, чем в других регионах.

В эту свою квартиру на окраине Москвы и обратно Висади, как и Людмиле приходилось добираться в метро часа полтора, а всего в дороге, как и героиня Дарьи Донцовой, почти месяц в году проводил в метро.

Ближайшее метро от кампании, где работал Висади, было Динамо. По пути к станции метро ему приходилось преодолевать стометровые пешеходные переходы. Один переход перекидной через Ленинградское шоссе, а второй подземный. В подземном переходе всегда было много народу: тут и музыканты, подрабатывающие, и попрошайки безногие и с ногами зарабатывали копейку. А вот воздушный пешеходный переход часто пустовал. Возможно, этот переход в два этажа с четырьмя лестничными пролетами обходили из-за трудного подъема. Висади не любил вот этот весь шум и гам московских улиц, движение автомобилей, сжирающих вокруг весь кислород и выдающих лишь газы для человека. Чуточку ближе было до метро через воздушный переход. Поэтому Висади всегда проходил к метро через воздушный переход. И сегодня, сдав дежурство, Висади направился в сторону воздушного перехода по Беговой улице. Несмотря на то, что ночью и днем выпал небольшой снег на улице была плюсовая температура, сырой и неприятный воздух перебивала редкая легковушка, промчавшаяся мимо. Висади уже сейчас была неприятна мысль, что ему через полтора часа нужно будет возвращаться на квартиру, где сидят эти алкоболики с тараканами. Возможно, поэтому он и не торопился, хотя времени на сон у него тоже было в обрез. Хорошо хоть на холодном воздухе не так хотелось спать. Хотя он в Москве находился недавно, Висади научился спать в метро, когда ему доставалось сидячее место. Да и стоя он умудрялся малость покемарить. Вперед Висади ушли девушки с работы, вместе с ними и Люда. Молодые задорные девушки вперемешку со смехом и шутками «отплясывали» метр за метром так быстро, как только делают, наверное, только москвичи, в сумерках рвущиеся на работу или с работы домой. Висади уже потерял их из виду, когда он приплелся к воздушному переходу. На улице уже было темно, а на лестничных пролетах не было освещения. Как и везде по стране и тут модно было разбивать электрические лампочки. Между третьим и четвертым лестничными пролетами был какой-то шум, похожий на хихиканье или возня влюбленной пары, решившей воспользоваться темнотой и пообниматься. В темноте Висади не успел заметить, сколько человек стояло в углу, опершись на перила около дверцы лифта для инвалидов, но явно их было не двое.

— Эй, ты! Слышь! Иди, прокатись на инвалидном лифте! — проскрипел вдруг голос с угла.

— Мне незачем подниматься на лифте, я не инвалид! — спокойно ответил Висади, хотя сердце его колотилось от бешенства.

— А кто те сказал, что ты не инвалид? Ща сделаем из тя инвалида! Раз плюнуть!

— А давай-ка, молодец, ты сам прокатишься в лифте! Тебя мамка твоя и так родила инвалидом на голову! — ответил Висади.

— Слышь, па-а-ацаны! Этот «чех» борзого из себя изображает! Сечешь? — ехидно хихикнул уже знакомый голос Володи из темноты.

— А ты что же не привык без прикрытия «авиации» идти на безоружного врага? Бандюг своих собрал? — подразнил Висади старого знакомого и поискал уже привыкшими к темноте глазами выгодную позицию, чтобы спина была прикрыта.

— Слышь, па-а-ацаны, этот «чех» нас бандюгами кличет! Да, я ему ща вломлю! — рявкнул третий и отбил у пустой бутылки донышко и показал свое оружие.

— Да, пацаны, наконец-то мы с вами и определились, кто именно из нас бандит. А то телевидение растрезвонило, что чеченцы по своему рождению — бандиты. Поэтому они подлежат истреблению. Сколько же такое зверье как вы безвинных жизней погубило! Бомбами, ракетами по городам и селениям! Вам еще крови захотелось! Володя, где ты? Я же тебе сказал, что у тебя тут нет авиации, танков и артиллерии для прикрытия твоей задницы! Этих щенят с собой приволок, да нахрюкались пива для храбрости! Огрызком бутылки пугать меня вздумали!

Висади выбрал парня, который находился у края лестничного полотна и прыгнул на него, сбивая его с ног и увлекая вниз по ступенькам. Сам он верхом скатился на нем. Парень под Висади просчитал спиной и головой с «наездником» вместе ступеньки и, докатившись до лестничной площадки, обмяк и потерял сознание.

— Уйдет! Держи его! — раздались истошные крики.

Володя со своими дружками бросился вниз по лестнице. Но они не ожидали, что Висади ринется снова на них. Одного из нападавших Висади, чуть нагнувшись, перекинул через себя, и тот остался лежать рядом с первым на бетонном полу. Висади неожиданно проскочил среди нападавших и оказался теперь на несколько ступенек выше них. Но он снова развернулся и встретил попытавшегося достать его Володю ударом ботинка по лицу. Володя машинально схватился за лицо и сумел ухватиться за ногу Висади. Висади потерял равновесие и упал. На него навалились двое, а третий бешено колотил его ногами, попадая в спешке и в своих дружков.

— Мужики, да тут десятеро одного бьют! Давай поможем бедняге! — услышал Висади чей-то голос перед тем, как потерять сознание.

Он еще слышал глухие удары и крики, но не понимал уже, кто кого бьет. То ли его еще бьют, то ли кого-то еще.

Когда Висади снова очнулся и открыл глаза, то не понял, почему он так неясно видит вокруг себя. Лишь через некоторое время, потрогав рукой лицо, он понял, что голова его перевязана, и один глаз тоже закрыт бинтом. Он попробовал шевельнуться, но все тело заныло от боли. Висади вдруг вспомнил, что произошло накануне.

— Должно быть, меня сильно отмутузили эти щенки, — произнес он вслух.

— Больной, Вы меня слышите? — раздался голос медсестры.

— Да, — ответил Висади, скорее догадавшись, что обращаются к нему, хотя и не видел.

Медсестра наклонилась над Висади, и тот одним глазом увидел смешную курносую девушку с медицинским колпачком на голове.

— Привет! — произнес Висади. Ты, должно быть, ангелочек?

— Привет! Ой, здравствуйте! Нет, я не ангел. Я медсестра. Сидела возле вас всю ночь, а вы потеряли сознание. Вот, — затараторила «ангелочек».

— А сильно мне попало? — спросил Висади.

— Так. Порядочно. Это Вы еще хорошо отделались. Разве можно в вашем возрасте с хулиганами тягаться?

— Девочка, мужчины не имеют возраста. Они в любом возрасте должны бороться с подлостью, — сказал Висади.

— Да-ну, вас! Сидели бы дома на пенсии.

— Мне еще до пенсии пяток лет работать надо, красавица. А как я тут-то оказался? — спросил Висади.

— Ваши друзья вовремя подоспели. Они скорую вызвали и привезли Вас. Они сегодня обещали прийти, — ответила девушка и заботливо поправила белоснежную подушку.

— Какие друзья? Ты с кем это говоришь? Нет у меня в Москве друзей, — не понял Висади.

— Вам, наверное, чуток память отшибло. Они придут, и вы их вспомните. Вы полежите, а я позову врача, чтобы он вас осмотрел. Заболтали вы меня, совсем из головы вылетело. Врач сказал сообщить ему, как только вы придете в себя.

— Ладно, беги, сообщай, что я тут живой, здоровый. А зовут-то тебя как?

— Валюшей. А у Вас какое-то нерусское имя.

— Да, Валюша, я не совсем русский.

— Как это «не совсем»?

— Да, так, Валечка, учу русских русскому языку, а сам нерусский.

— Как, это так? Какой-то вы странный, — в удивлении застыла Валя.

— Да, я учитель русского языка. Вернее был им до прошлого учебного года.

— А теперь?

— А теперь «москвичом» заделался. В охранники подался.

— Ну, тогда понятно. Но все равно, вы какой-то непонятный. Ой, опять вы мне зубы заговариваете. Побежала я за доктором, — заторопилась Валя. А вы, глядите, лежите. Не вздумайте вставать, а то мне попадет от доктора.

— Ладно, Валюша, уговорила. Буду покорно ждать тебя с доктором. Беги, уж! — улыбнулся Висади, но тут же от боли скривился.

— Ну-ка, где тут наш герой? Доктор, разрешил! Разрешил же, я Вам говорю, — преодолевая сопротивление медсестры, вошел в палату Антон и начал искать в палате среди больных Висади. Найти в палате, предназначенной для восьмерых больных, перебинтованных вдоль и поперек, в гипсах, не так-то было и просто. Но Антон, несколько полноватый, крепкий, с первыми признаками залысины в светло-рыжих волосах, с широкой улыбкой молодой человек подошел к Висади. Он каким-то чутьем узнал своего подопечного. Антон был менеджером Висади по работе.

— Ну, здорово что ли! Как ты, оклимался? — спросил Антон, высматривая себе место, чтобы присесть.

— Здорово, Антон! — опухшими губами ответил Висади. Так это ты что ли тот таинственный друг? Я-то думаю, какие такие друзья должны прийти навестить меня.

— Ну, ты чего это «старый», решил вспомнить бурную молодость? Чего ты геройствуешь? — спросил Антон.

— Если бы только это. Тут дело сложнее. Это ребята служившие, вернее сказать, разбойничавшие в Чечне. Они решили продолжить «зачистки» теперь уже в Москве, — объяснил Висади.

— Вон оно что. Так я ведь тоже за «единую и неделимую» с международным терроризмом там схлестнулся малость. Год с лишним там отслужил. Так что ж мне теперь эту самую «неделимую» вновь разрушать. Я воевал, чтобы наши народы могли жить в одной великой стране, мирно и счастливо. А иначе, зачем нужно было платить такую цену, такой кровью! — недоумевал Антон. А сколько самих чеченцев полегло за эти идеи и теперь благодаря им сохраняется спокойствие на всем Кавказе.

— Тут дело обстоит иначе. Судя по их разговору и их заявлениям, я понял, что эти ребята не просто хулиганят, они организованно безобразничают.

— Ты не ошибаешься, «старый»? — покачал головой Антон.

— Более того, они увлеклись, я думаю, уродливым явлением современности. Вернее, болезнь-то старая, но называется по-новому — неофашизм.

— Да, уродов всегда хватало. Ты не горячись. Теперь что же, враг внутри что ли? Не такого будущего хотелось бы для нашей многострадальной родины, не за это мы кровь проливали, — задумался Антон, но спохватился. Ну, ты сам-то как «старый»?

— Нормально. Заживет как на собаке.

— Как на волке! — улыбнулся Антон.

— Да. У каждого народа есть тотемное животное. У чеченцев — это волк и медведь. Из древности оно все идет. Волк по сути — благородное и храброе животное. Волк единственное животное, которое нападает на более сильного врага. Также чеченцы поклонялись и силе медведя. Медведь тоже очень благородное и умное животное.

— Да ты и сам оказался «не из последних удальцов». Вон двоих молодцов в больницу положил, а третьему нос сломал! — оживился Антон.

— Возраст не помощник в этом деле, иначе бы они меня не взяли, — не удержался от бахвальства Висади.

— Да, «старый», ты от скромности не умрешь. Ладно, тебе что-нибудь нужно из продуктов? Я тут немного «витаминов» притащил, — поставил Антон пакет, который он все это время держал в руке, на тумбочку Висади. На счет работы не беспокойся. На время, что ты будешь тут отлеживаться, тебя подменят. Да, еще, этих идиотов после больницы будут судить. Следователь к тебе придет, напиши «заяву», как положено. Не жалей этих сволочей.

— Антон, «заявой» от них не отделаешься. Они по сути дела, больные люди. Ну, закроют их ненадолго, оттуда они выйдут еще хуже. Небось, у них и родители есть. Зачем их-то наказывать, — произнес Висади.

— А что ты предлагаешь?

— Ничего не предлагаю. Оставить все как есть.

— Ты-то их оставишь, а они тебя?

— Да, ну их! Брось, Антон, — махнул рукой Висади и стоном от боли привлек внимание больных.

— Ладно. Я бы на твоем месте их к ногтю! — вздохнул Антон и встал с табуретки. Я буду заходить. Поправляйся. Мой дед погиб в 1943 году от рук фашистов, а они что же? — покачал он головой и пошел к выходу.

— Антон, спасибо тебе! — сказал Висади. Мне сказали, что ты со своими друзьями помог мне… и за фрукты тоже спасибо.

— Да, мелочи. Не стоит благодарностей. Мы же коллеги с одной кампании, должны помогать друг другу. Думаю, ты бы поступил так же, если не лучше. Бывай, «старый», — сделал на ходу салют кулаком. No pasaran!

Висади остался со своими мыслями наедине. Нигде так не думается хорошо как на больничной койке. Так же как и в дороге, в вагоне поезда, ты легко знакомишься и с больными из палаты. Но думаешь всегда по-особенному. Вся жизнь проходит перед глазами неторопливо, словно ты превращаешься в стороннего наблюдателя. Словно на экране пролетают мимо тебя детство или юность, будто бы проживаешь жизнь снова, только исправить ничего не можешь. Особенно трудно, когда события совсем недавно прошедшие возвращаются снова и снова. Вот и Висади никак не отпускала картина драки с Володей и его компанией. Эта непонятная злоба людская, откуда она берется, зачем человек приходит в твой дом и жестоко убивает тебя, а затем и давится всю жизнь ненавистью ко всему, что связано с тобой. Он сеет это зло, словно хлебороб зерно, передает из поколения в поколение. Только у хлебороба родится доброе семя, а у этих нелюдей зло плодит зло. Другое дело, если бы эти люди любили своих так же сильно, как ненавидят чужих. Нет, они и между собой живут как собаки, как животные — инстинктами, но, ни в коей мере, не чувствами.

— Кто из вас Авдеев В..? — вошел в палату рослый молодой человек, не обращая внимания на протесты медсестры.

— Послушайте, сюда нельзя входить, да еще и громко разговаривать! Выйдите из палаты! — требовала медсестра.

Молодой человек, молча, сунул ей под нос какое-то удостоверение и продолжил в прежнем духе:

— Кто из вас Авдеев..?

Он еще раз взглянул в бумажку в своей руке и добавил:

— Авдеев… Авдуев… Вас… Вис…?

— Авдаев. Я Авдаев, сюда подойдите и не шумите так, тут больные спят, приподнял голову с подушки Висади.

Молодой человек в кожанке и в кожаной кепке подошел к кровати Висади и, пошарив глазами вокруг себя, взял и поставил под себя первую попавшуюся ему на глаза табуретку.

— Эт, ты что ль геройствуешь тут у нас в Москве? — спросил он Висади все в том же тоне.

— Куда уж нам геройствовать, когда вас хватает и тут, и там, — сквозь зубы выговорил Висади. — Чего надо?

— Ты мне тут не возникай! Слышь! А отвечай на вопросы! Ты не у себя в горах-лесах, чтоб тут быковать! — грубо отрезал молодой человек в кожанке.

— Твое счастье, что я тут лежу перебинтованный. Но я тут не всю жизнь буду валяться! — проскрежетал сквозь зубы Висади.

— Я тут, мать твою, представитель органов! Ты тут лежи, пока дают лежать! А-то в «обезьянник» заберу и там будешь давать объяснения! — трубным рокотом заговорил представитель органов.

— Моя мать была чистой женщиной! А твоя мать не знает от кого тебя урода родила и через что! Рано или поздно ты мне ответишь за свои вонючие слова! — крикнул Висади и, сорвав бинт с подвешенной руки, пересиливая боль, встал и хотел кинуться на обидчика.

— Ну-ка, пошел вон! Или ты ляжешь у меня рядом с этими больными! — вдруг ниоткуда возник Антон в дверях.

Представитель органов хотел резко отскочить назад под грозным взглядом Антона, но споткнулся об табуретку и, чуть было, не растянулся на полу.

— Т-ты к-кто такой? Чё ты заступаешься за этого «чеха»! — спотыкаясь об каждую букву, заговорил представитель.

— Я представитель охранной кампании, а вот он, — Антон показал пальцем на Висади. Он один из лучших охранников нашей кампании! Понял! А ты кто такой?

— Я… я следователь по делу этого самого Авдоева. Пришел снять показания, — объяснил следователь.

— Какое дело? Ты его сначала заведи это дело. А-то, я вижу, с таким успехом ты никакого дела не заведешь. Если и заведешь, то против потерпевшего. А вот на этот случай, запомни, я с друзьями как раз и являюсь свидетелем по этому делу. Это я вырвал из рук этих фашистских гадов этого человека. А фамилия его Авдаев, зовут Висади. Запомни он не «чех», а чеченец. Запомни, раз решил «снять показания», — выпалил Антон и, увидев как трудно держаться Висади на ногах, подошел и поддержал его, а затем и помог ему лечь в кровать.

— Ладно, чё ж орать-то, — пришел в себя следователь. А пострадавший будет писать «заяву», ну заявление? — спросил он затем.

Антон посмотрел на Висади:

— Будет, конечно. Будет?

— Нет, Антон. Видишь, какие у них там следователи. Какое там. Нет, — сказал Висади. Не буду писать заявление.

— Ты не психуй «старый». У них там хватает и порядочных парней. Обожди. Мы затребуем другого следователя, — сказал Антон.

— Не стоит, Антон. Прекрати, — запротестовал Висади.

— Как Ваше имя, отчество? — переходя на официальный тон, спросил Антон следователя.

— Евгений… Евгений Николаевич.

— Так вот, Евгений Николаевич, вы своими непрофессиональными действиями ввели пострадавшего в состояние, при котором он не в состоянии с Вами говорить. Он требует аудиенции в другое время и с другим следователем. Ясно? — объяснил Антон тоном завзятого адвоката.

— Ясно. А адвокат нужен пострадавшему? — спросил почему-то следователь, скорее от растерянности.

— Я адвокат. По образованию имею на это право, — объяснил Антон.

— Хорошо. Хорошо. Так я завтра…

— Нет. Другой следователь! — еще раз уточнил Антон.

— Ладно. Ну, я пошел, — тронулся к выходу следователь.

— Идите, — добавил Антон, разрешая тому покинуть палату.

Когда следователь выходил, в дверях уже собралась толпа врачей и медсестер.

— Ты откуда снова взялся? — спросил Висади у Антона, успокоившись.

— Я вернулся, чтобы узнать, кому из твоих родных в Грозном нужно сообщить. Позвонить, может, твоим? Твой же телефон разбился в драке, — объяснил Антон.

— Да, что ты будешь делать. Сколько у тебя из-за меня забот! Не надо никому звонить. Я отлежусь недельку и встану. Чего же беспокоить родных? Вот еще, из-за такой мелочи. Спасибо тебе! Ты и так много для меня сделал. Езжай домой отдохни, — попросил парня Висади.

— Лады «старый». Тебе виднее. Ну, ты крепкий орешек. Как Бресткая крепость! — покачал головой Антон.

— Спасибо. Ты тоже не из слабаков. Твоя мать может гордиться тобой, — ласково сказал Висади.

— Она и гордится. Она меня без отца вырастила, — мелькнула грусть в глазах парня.

— А что же отец?

— Отец погиб при исполнении… Ну, ладно, бывай «старый». Больше не воюй тут ни с кем… без меня. Пошел я, — двинулся Антон к выходу.

— А ты знаешь, что Брест защищали более трехсот бойцов из Чечено-Ингушетии? — спросил Висади парня.

— Да, ну! — остановился Антон. Читал про чеченца Ханпашу Нурадилова, что 920 фашистов уложил из «Максима».

— Да, наши отцы вместе защищали и Брестскую крепость, и эту землю. Поэтому мы не имеем права потерять ее, или мы не мужчины! — гордо произнес Висади.

— Да, батя, согласен. Мы мужчины! Мы не уступим ее никому! — осторожно расталкивая медсестер, вышел за двери Антон.

Лечащий врач-терапевт попросил всех кроме сопровождающей его медсестры разойтись и подошел к кровати Висади.

— Ну-ка, покажи мне свою руку, — попросил врач. Да, ты тут себе снова руку искалечишь, если так будешь прыгать, скакать! Чего ты в палате драки учиняешь, мало тебе досталось на улице. Вот, вылечись, тогда и иди себе воюй дальше. Мне же больше работы прибавится. А работа прибавится, тогда и денежки поплывут в мои карманы, — сказал врач с намеком.

— Чего, чего? — не понял Висади.

— Ты, «чех», и прописан ты, должно быть, у себя там в Чечляндии, — ухмыльнулся врач.

— А почему из Чечляндии, а не из Чехляндии? — улыбнулся Висади.

— Ну, не знаю, откуда ты приехал. Но факт, что медполиса у тебя с собой нет. Так?

— Нет не так. У меня с документами был медполис.

— Этот медполис выписан или куплен у вас там. У вас на рынке, что угодно можно купить, — снова ухмыльнулся врач.

— «Центральный», — сказал Висади посерьезнев.

— Что? — не понял врач.

— Рынок называется «Центральный».

— И что?

— Ничего. Там действительно, можно купить многое, даже справку, что ты беременный. Только в Москве купишь больше и дешевле, кроме одной вещи.

— Ты чё загадками говоришь? Чего не купить-то? — состроил физиономию врач.

— Совесть! Совесть нельзя купить ни в Грозном, ни в Москве, — выдал Висади.

— Ну, вот что. Ты меня не совести, без тебя желающих много. А платить за койку в больнице тебе придется, — и врач показал три пальца на немецкий манер.

— Что означают три пальца, один палец я еще понимаю? — спросил Висади.

— Ты из себя дурочку не строй! Не три пальца, а три штуки, деревянных в сутки. Понял?

— А может зелененьких сразу? Чего уж мелочиться, — улыбнулся снова Висади.

— Столько зелененьких тебе мама не соберет. Так что, готовь денежки или вали из больницы! — зашипел врач.

— Слышь, ты! Ты не знаешь, что означает слово «мама»! На эту тему мы поговорим через несколько дней. Ты меня уже знаешь, значит, получишь свое. А за то, что взятки требуешь, получишь еще, — пообещал Висади.

Врач не успел ничего сказать, как подошла медсестра, которая всегда находилась недалеко от врача. Увидев медсестру, Висади весело улыбнулся и громко сказал:

— Сестра, вы слышали, как с меня требовали взятку?

— Будешь вякать, ща укол сделаю! — коротко отрезала медсестра.

— Да, тебе уже давно сделали укол прямо в мозги! — огрызнулся Висади, но с медсестрой развивать отношения не стал.

— Ладно. Только вот, что ты мне растолкуй. Я гражданин этой страны или нет? — спросил Висади у врача.

— Какие вы все граждане, на хрен! Вон узбеки, киргизы платят и не рыпаются! — выдал мысль врач.

— Слушайте, у вас в мединститутах дают высшее образование или так выше среднего? — спросил Висади.

— А это тут причем? У тебя у самого хоть есть какое-нибудь образование? Читать хоть выучили тебя? — загоготал врач.

— Да причем тут мое образование? Я-то так двадцать пять лет преподавал в школе русский язык и литературу, — выпалил Висади.

— То-то я думаю, что у тебя язык подвешен хорошо. А причем тут мое образование? Укол, если чё, сделаю и с копыт долой! — снова загоготал врач.

— А притом, что Россия больше десяти лет мою республику загоняла в свой состав, а Ельцин, наш многоуважаемый президент узбеков и киргизов распустил вместе с СССР. Тебе, что в вузе хоть на уровне среднего образования не втолковали современную Российскую историю? — спросил Висади.

— Вот, что, уважаемый, ты меня в политику не втягивай. Вон вишь, с вашей республикой, что стало из-за того, что вы все такие умные? Бабки гони к завтрашнему, если хочешь получать лекарства, уколы, не Светкины, — врач мотнул головой в сторону медсестры с бесцветными глазищами и снова загоготал.

— Ладно, завтра и поговорим, — многозначительно сказал Висади, так что врач мог понять это по-своему.

Врач и в самом деле заулыбался, засветился и пошел к очередному пациенту, делать внушение по поводу «деревянных» за лечение. Света, как верная медсестра своего врача тоже пошла вслед за хозяином, уступив место постоянной медсестре Вале.

Когда эта веселая компания вышла, Висади посмотрел по сторонам и заметил, что все соседи по койкам следят за ним.

— Ну, что, братцы, как оцените мои шансы на выживание в этих экстремальных условиях? — спросил Висади.

— Вы это, папаша, зря с ними «ищете правду». Светка и вправду сделает укол в капельницу, никто в жисть не докопается, что это она. А она — стерва, каких еще поискать, — высказался сосед слева, Васька со сломанной в трех местах ногой, подвешенной к гире.

— Я вот тут мобилу поставил на диктофон. Ребята, если Света учует, мне капец! — прошептал Петька, сосед справа, весь в бинтах, но из «ходячих».

— Не боись, чё мы из ума выжили, мы чё Светку не знаем? — прошептал в ответ больной с кровати напротив, Витька.

Витька попал в больницу с каким-то пустяком, светящимся под глазом.

— Молодцы, сынки. Остальное все я беру на себя, — сказал Висади.

Все замолчали, услышав, как бесшумно открывается дверь в палату. Некоторые с перепугу притворились спящими.

— Извините. Здравствуйте, — прозвучал тихий женский голос.

В это время из-за спины пожилой женщины, одетой почему-то в черное, показалась головка медсестры Валюши. Она кивком головы указала в сторону Висади.

Несмотря на свой возраст, женщина сохранила фигуру и грацию, она подошла к кровати Висади.

— Извините меня. Вы Висади Авдаев? — спросила она.

— Да, я Авдаев. Откуда Вы меня знаете? — вопросом на вопрос ответил Висади.

Может быть, вы не захотите со мной говорить, узнав, кто я, но у меня к вам большая просьба, выслушайте меня. Я мать Володи Тумакова. Который организовал по заявлению следователя нападение на вас, вследствие чего вы и оказались тут. Вы позволите мне говорить? — спросила она еще раз.

— Простите…, — замялся Висади.

— Лидия Викторовна Тумакова…

— Здравствуйте, Лидия Викторовна. Что вы хотите сказать? Говорите, я вас слушаю, — сказал Висади.

— Я, конечно, понимаю, просить за сына, который совершил дурной поступок не очень корректно и неудобно. Но вы меня должны понять — я мать. Мой сын отдал положенные два года Родине, он не просто служил, как другие молодые люди, а уничтожал врагов нашей страны. Он воевал с бандитами, которые днем прятались, а ночью стреляли ему в спину. Затем мой сын еще год уничтожал бандитов. Он не мог сидеть дома, когда враги нашего народа лютуют и захватывают нашу землю, поэтому еще год он там воевал по контракту. Человек столько труда и энергии отдал ради спасения нашей Родины от этих варваров, а его хотят посадить за сущий пустяк, — всплакнула женщина. Каждый день на улице случаются драки. Кому-то в них везет, а кому нет. Сыну самому нос сломали.

— Извините, а что, собственно говоря, вы от меня-то хотите? — спросил Висади, с трудом перебивая женщину.

— Как что, я хочу, чтобы вы забрали свое заявление у следователя. Неужели вы хотите, чтобы парню в самом начале жизни сломали судьбу? — негодовала женщина.

— И откуда вы только беретесь вот такие правильные, готовые оправдать любое злодеяние, принарядив его в праведные одеяния? Ваш сын, извините, продолжает заниматься тем же, чем и занимался на, так называемой, войне. Только тут для него не создали условия, совершать зло безнаказанно. Условия есть, но не совсем идеальные, как там. Поэтому он и получил тут по носу. А заявление, уж, извините, я не могу забрать, — сказал Висади.

— Неужели у вас нет матери? — вскинула руки женщина.

— Матери, извините, тоже нет. Она была чистейшей души женщиной, которую бог только создал. Она бы своего сына никогда не отправила стрелять в безоружных людей, как это делал, теперь я уверен в этом, ваш сын. Ее теперь нет. Когда мой город бомбили, она находилась в подвале, но вакуумная бомба разнесла и мой дом вместе с подвалом. Так что, нет у меня ни дома, ни матери.

Висади больше не мог говорить, он отвернулся, чтобы женщина не заметила блеснувшую у краешка глаза слезинку.

— Извините, но этим вашим сказкам я не могу поверить. Вы восточные люди мастера на всякого рода выдумки. Мой сын ничего не говорил о бомбах. Он говорил, что ваши бандиты днем прятались, а ночью стреляли им в спину. Поэтому были незначительные жертвы среди мирного населения. Откуда ему знать мирный он или нет. Обросший бородой, значит бандит. Вы, что фильмы про войну не смотрели? Вот там и показывают ваших, какие они есть. А СМИ тоже, по-вашему, обманывают? Вот вы сами, зачем сюда приехали? Может вы шпион, следили за моим сыном и хотели зарезать в темном переулке, так знайте же, у вас ничего не получится! Если даже не заберете заявление, следователь сказал, что не даст делу хода, потому как наших ребят они будут сами защищать!

— А этому следователю вы никакого презента не делали?

— Что за президент?

— Ну, взяточку.

— Да, вы что такое говорите! Как не совестно?

— Совсем ничего?

— Да, сережки я его матери подарила, как раз ко дню рождения пришлись. Она подруга моей двоюродной сестры. Тьфу, ты! Чего это вы все выпытываете точно шпион какой?

— Хотите, заберу заявление?

— Как это… Ну, конечно. Я же и пришла об этом попросить.

— Расскажите о сережках, и считайте, что заявления нет.

— Ну-у, сережки как сережки… с бриллиантиками такие… от покойной матери мужа, свекрови значит, мне достались. Старинные… да…, — замялась бедная женщина.

— Ладно, уговорили, считайте, что заявления нет, — заключил Висади.

Петька в углу хихикнул и с головой укрылся одеялом.

— Как нет? Вы заберете заявление?

— Нет, не заберу, — хитро улыбнулся сквозь бинты Висади.

— Как нет! Вы же только что пообещали. У вас же грех не сдержать данное обещание, — растерялась женщина.

— Вы успокойтесь, слово мужчины держат и на Кавказе и в Москве, если они мужчины. Только, нет никакого заявления.

— Как, нет?

— Вот так вот, не писал я никакого заявления в милицию. Обманул вас ваш следователь энд мамаша следователя, у которой День рождения может быть при каждом удобном для этого случае.

— Не может быть, — застыла в жалкой позе женщина.

— Петька, ну, как запись? — спросил Висади парня, когда женщина вся в слезах и благодарности ушла.

— Порядок! — ответил Петька и для пущей убедительности продемонстрировал «вещдок».

— Так вот, кто истинный шпион, — пошутил Висади. Тебе, Петька, надо пойти учиться на разведчика.

Наутро под руководством медсестры Валюши всей палатой мужики приняли лекарства, капельницы, уколы и завтрак. После завтрака забежал Антон, весь запыхавшийся и красный от быстрой ходьбы.

— «Старый», я тебе тут решил подбросить свой второй мобильник. Твой, извини, к вторичной сборке, то бишь, восстановлению не подлежит. Одни запчасти от него остались после твоего плохого поведения в «пешеходке». «Симку» я твою вставил уже в телефон. Это на случай, если тебе нужно будет куда позвонить. В случае чего, я на связи! Бегу, на работу опаздываю! — не останавливаясь, протрещал Антон и исчез за дверьми палаты так же быстро, как и появился.

Висади пересиливая боль в побитых как у собаки костях, приподнялся на подушке, уперся к спинке кровати и начал изучать подарок Антона. Он включил мобильник и на дисплее начал листать номера телефонов. «Хорошо, что почти все номера телефонов у меня были записаны на «сим-карте», — подумал он. Висади отправил несколько смс-ок домой и сообщил, что у него все хорошо, чтобы не беспокоились и скоро ждали на сводное от вахты охранника время. Звонить в такую даль из Москвы было дорого, да к тому же Висади из-за травм лица после драки разговаривал специфически. Одним словом, можно было понять, что он не совсем здоров, если не сказать, очень нездоров.

— Здравствуйте, господа больные! — услышал Висади в дверях. Увлекшись телефоном, он не заметил как рослый, упитанный с темными кружочками волос на голове гражданин при пиджаке и брюках к ним вошел в сопровождении рядового милиционера с кобурой от пистолета на боку.

— Здрасть…, — услышал гражданин в ответ от части «господ больных» в ответ.

— Авде… Авдо… — пытался он вычитать с бумажки, заточенной в прозрачный файл.

Все «господа больные» кроме одного, указали на Висади. А Петька дочитал вторую часть фамилии вместо вошедшего гражданина: «…аев, …аев, Авдаев Висади по кличке «старый», собственной персоной, — указав при этом всем своим видом на Висади.

— Здравствуйте, гражданин Авдаев, — подошел он к кровати и подкатив под себя первую попавшуюся табуретку присел. Я следователь прокуратуры …ского района г. Москвы. Иванов Иван Иванович, уполномочен заявить вам о том, что после вашего полного излечения вам будет предъявлено обвинение в организации нападения в составе группы боевиков на бывших военнослужащих, проходивших военную службу в Чеченской Республике. От гражданина Тумакова Владимира… (и еще десять фамилий) поступило исковое заявление в нашу прокуратуру. Я имею полномочия взять вас под арест или же взять «подписку» о невыезде». Выбор вам предоставляется. Если у вас есть заявление, я его внесу в протокол, — выдавил из себя гражданин следователь Иванов И. И. и вдохнул, словно в последний раз вдыхал в своей нынешней и будущей жизни.

— Что выберем, ребятки? — спросил Висади у ребят в палате.

— Я не прочь, чтоб меня охранял денно и ношно мент при пистолете. Когда ж такой случай еще представится, — мечтательно произнес Витька.

— И я «за»! — согласился Петька.

А остальные задумались.

— Нет, пацаны, парня жалко. У него и погоны, и совесть пока еще чисты. Давай, гражданин начальник «подписку», — сказал весело Висади.

— Тогда подпишите здесь… и вот здесь, — подал какие-то бумаги гражданин следователь.

Висади подписал, а следователь с милиционером и пистолетом поспешили удалиться почти «по-английски».

— Надо было тебе первому накатать «заяву», — совсем по-зековски произнес Витька, словно они не в больничной палате находились, а уже лежали на нарах, где-то в районе Соликамска.

— Да, нас кавказцев очень часто подводит наша природная наивность. Думал, мы встретились, выяснили отношения, ну и ладно. Мне мать всегда говорила, что первый подавший заявление в суд, чаще оказывается в более выгодных условиях перед законом.

— А что ваша мамаша были юристкой? — спросил Петька.

— Не юристкой, а юристом, балбес, — подразнил простенького Петьку Витька.

— Нет, Петька, мама моя была выучена формуле жизни сталинской системой. Выжила во время голода и холода в выселении в Сибирь. Отец, трое братьев не выдержали, а она, маленькая девочка тогда, выжила. Но роста так и не набрала, так до конца жизни и осталась худенькой небольшого росточка. И после возвращения из высылки им пришлось туго. Больше половины народа полегло от голода, холода и болезней в высылке, а вернувшихся встретили на собственной земле, словно они на самом деле были врагами. Республику восстановили вроде бы, а целый район, один из плодороднейших оставили за Осетией. И Дагестану отдали красивейший район, не говоря уже об обширных землях чеченцев вплоть до Каспийского моря, отданные Дагестану в царское время и в 30-е годы Советами. С этих земель тоже вытеснили почти полностью чеченцев. Так что несправедливость за несправедливостью совершается над чеченцами испокон веку. Вот и мать была выучена этой неравной жизненной борьбой, — разговорился что-то Висади.

— А я где-то вычитал, что чечены подарили самому Гитлеру белого коня с золотым седлом, — сделал глупое лицо Петька.

— Ну, и туп же ты, Петька, — снова начал стыдить сопалатника Витька.

— Не надо, Витя. Я сейчас объясню сам, — попросил Висади. Дело в том, что сталинской системе нужен был диктат, абсолютная власть для своего вождя Сталина. Для этого население нужно было держать в постоянном напряжении, повиновении за счет страха. Для достижения таковой цели часть населения выборочно следовало наказывать жестоко по любой фактически выдуманной причине. Одна часть населения уничтожалась, а другая поощрялась мелкими подачками, как земли чеченцев и ингушей, переданные дагестанцам и осетинам. Одновременно, население этих и других регионов запугивалось подобным сценарием для всякого рода инакомыслия. Вот и выдумывались шпионские истории для абсолютно неповинных, по сути дела истинных патриотов. Тот или иной политик, литератор или кто еще, объявлялся шпионом английской разведки, а признание добывалось самыми жестокими пытками, признавшиеся тут же расстреливались или убивали другими методами. А народы, обычно малочисленные огульно обвинялись в предательстве и объявлялись врагами народа. Земли, на которых проживали эти народы, щедро раздавались их соседям. Вот так в числе других выселенных сталинской политической машиной оказались и чеченцы. Это был поистине бесчеловечный жесточайший шаг, советской власти. Но преподнесено это было широким массам общественности именно, как говорил Петька. Чеченцы обвинялись в массовой измене, но скрывался неоспоримый факт того, что нога немецких фашистов не ступала на чеченскую землю. Обвинялись чеченские солдаты в массовом переходе на сторону фашистов и отказе воевать, хотя в процентном отношении чеченцев воевало на фронтах Отечественной войны не меньше чем русские, украинцы и другие народы страны. О том, что чеченский кавполк первым вышел к Эльбе, к американским войскам, умалчивалось до девяностых годов. О том, что триста бойцов из Чечено-Ингушетии защищали Брестскую крепость, в то время, когда немцы были уже под Москвой, умалчивалось. О том, что более ста двадцати чеченским бойцам было отказано в присвоении Героя СССР, хотя представления фактически были, умалчивалось. Даже знаменитый пулеметчик Ханпаша Нурадилов, уничтоживший более 920 фашистов, числился по разным спискам или дагестанцем, или татарином. Тысячи фактов, героизма бойцов-чеченцев, защищавших Родину, не учитывались и умалчивались преднамеренно. Сотни и тысячи фактов! Но сталинская машина смерти искусно маскировала все эти факты и о чеченцах и о каждом советском гражданине, неугодном диктатуре Сталина. Да рота немецких десантников была заброшена в горы к чеченцам под руководством немецкого офицера по национальности аварца. Но сами жители без помощи советских солдат перебили их, а щелк парашютов использовали для шитья рубашек. Но и этот факт энкавадэшники использовали против чеченцев, мол, рубашки-то презентированы немцами за особые заслуги перед рейхом. Да, по некоторым данным, около роты чеченских пленных солдат были собраны у немцев в роту, но так как при первом же построении избили своего офицера-немца, были расформированы и разбросаны по другим частям. У других народов в процентном отношении таких предателей было не меньше. К примеру: РОА (Русская освободительная армия) под командованием генерала Власова, боевые соединения Бендеры. Но говорилось о чеченцах и других народах, что именно они являются народами-предателями. Если хочешь уничтожить какой-нибудь народ, назови его недочеловеком, бандитом, предателем, врагом. И чеченцев линчевали, таким образом, и, когда в нужный момент начали уничтожать их, то братские советские народы приняли это с единодушным одобрением. Ни в чем не повинный народ был в течение суток выслан в холодные края, а кого не успели к назначенному сроку выслать, расстреляли, в том числе более семисот женщин, (в том числе и беременных), детей, стариков, больных заперли в селении Хайбах в конюшню им. Лаврентия Берия и заживо сожгли! Факты эти искусно скрывались, пока существовал СССР. Я помню случай, у меня был во время службы в Советской Армии. Подрался я как-то с одним русским солдатом. Так, полковник, солидный, пожилой человек, построил наш Центр системы боевого управления и скомандовал: «Все нерусские выйти из строя!». Выхожу я и десяток хохлов, а в строю сто пятьдесят. И этот, с позволения сказать, полковник Советской Армии, прошедший всю войну с фашистами, говорит такую речь, обращаясь к русской части солдатонаселения: «Неужели вы не можете справиться с этими нерусями! Да, они же во время войны по трубам, да кустам прятались, когда мы воевали! А чечены и вовсе — бандиты поголовно! Они ж Гитлеру белого коня подарили с золотым седлом!»

Я не выдержал и крикнул: «А вы, товарищ полковник, сколько фашистов уничтожили! Мой соплеменник, чеченец Ханпаша уничтожил почти тысячу!«Полковника чуть приступ не хватил.

Вот так вот, ребятки, не только Петька наш начитался всяких горе-писак, но и на уровне всей страны верили воистину этим бериевским побасенкам, — закончил Висади печально вздохнув.

— Слушай, мужики! Если в те времена столько грязи вылили на этот народ, то сколько за последние десять лет войны в Чечне, на них «вылито грязи!», — вдруг выдал мысль Петька.

— Да, и не только на них. Думать надо в этой жизни своей башкой! — сделал вывод Витька.

— Цифры говорят о многом, — задумчиво сказал Висади.

— Какие цифры «старик», спросил Петька.

— Вот такие цифры: во время высылки погиб каждый второй чеченец, а во время последней войны триста тысяч чеченцев, тридцать процентов от всего населения.

— Плюс еще триста человек в Беслане, сто пятьдесят человек на «Дубровке», — продолжил Витька.

— Сорок тысяч российских солдат и чеченских милиционеров, — добавил Висади.

— Да, а мы тут с какой-то бытовой дракой разобраться не можем.

— Это не драка, ребята, — это продолжение борьбы со злом, продолжение той войны, — вздохнув с сожалением, добавил Висади. — Ружье стреляет один раз, а эхо отдается в горах сто лет! Если война — мать родная для одних, то бескрайнее горе для других. На земле ни на миг не прекращается вражда между людьми подобными животным и собственно людьми. И очень обидно, когда хороший человек проигрывает. А это случается слишком часто, так как человек порядочный больше уязвим.

Ребята замолкли, каждый думал о своем. Возможно, в это время они заглядывали внутрь себя и решали для себя — на чьей стороне именно ему придется вести эту непримиримую войну. Но для таких ребят особого труда не составляло ответить на такой вопрос.

В послеобеденное время, когда тишина полудремы охватывает больничные палаты, вдруг зазвонил мобильник Висади. Висади взял трубку, но в трубку лишь загадочно подышали и через секунду гудок сообщил, что на том конце линии трубку положили. Но не прошло и двух минут, когда Висади обратил внимание на молчаливую борьбу между медсестрой палаты Валюшей и незнакомой девушкой, столь решительной, что сам Наполеон под Москвой позавидовал бы ей.

Медсестра Валюша, однако, была тоже не из робкого десятка. Она была закалена в многочисленных столкновениях с разного рода посетителями, родственниками и близкими больных. Но Бонапарте все таки взял Москву.

— Я звонила… назначала… всего на два слова! — ворсклицала атакующая полушепотом.

— Нельзя! Запрещено! Выйдите! — почти одними губами отвечала Валюша и при этом стоически выдерживала натиск.

Но, как мы уже говорили выше, натиск был настолько непредсказуем, с изменением давления на разных углах обороны, что девушка пробралась одновременно со словами Висади:

— Валюша, пусть пройдет, раз такое дело.

— Ладно, только два слова, — огрызнулась Валюша, и встала рядом с сумасшедшей посетительницей, словно боялась, что посетительница и в самом деле может сказать более двух слов.

— Вис… Вис… Авдеев! — вырвались первые два слова, дальше уже считать не было никакой возможности физически.

— Я журналист, — на ходу профессиональным взглядом определила девушка расположение объекта или жертвы и рванулась к нему поближе, на ходу хватая табуретку и присаживаясь, — я из свободной прессы и хотела бы задать пару вопросов, — выпалила она.

— Из «желтой прессы» что ли хмыкнул Висади. Они только утверждают, что они свободная пресса.

— Судя по путанице в фамилии, эта мамзель тоже следователь, — заметил Витька в углу.

— Что вы! Что вы! Я работаю на западную прессу. Мы готовы помочь всем в этой стране, чьи права нарушаются, — тараторила девушка, не обращая внимания, о чем ей говорят.

— Такие как вы уже помогли нам, — сказал Витька.

— Развалили СССР что ли? — хихикнул Петька.

— Интересно, столько организаций, СМИ защищают права человека, человеку от них приходится защищаться, — вспомнив что-то, посерьезнев, высказал Висади.

Тут снова вмешалась грозная Валюша и начала теснить журналистку к выходу. Та впервые в жизни не нашла, что сказать.

— Спасибо! До свидания! — по ходу шагов до входной двери палаты произнесла журналистка и исчезла за дверью.

Две половинки двухстворчатой двери захлопнулись сами.

Ближе к вечеру, когда пациенты палаты «№6», как с легкой руки Витьки была прозвана их палата, в ожидании ужина развлекали себя анекдотами пришел расстроенный Антон с порядочным пакетом фруктов и вкусной стряпни его добродушной мамаши.

— Здоровьте, товарищи больные, — в контекст последнего анекдота о враче и пациенте сухо поздоровался Антон и отдал прямо в руки Висади пакет. — Вот, мать, как узнала о твоей истории, передала кое-что из еды и фруктов, — выдохнул он и присел на край кровати.

— Антон, зачем ты себя утруждаешь? Да еще и мать побеспокоил! — недовольно произнес Висади. — Спасибо, конечно! Матери скажи «спасибо». Встану на ноги, обязательно зайду и лично поблагодарю. А чего такой расстроенный? Что-то случилось? — спросил он затем.

— Случилось, будь оно неладно. Да, что оно одно за другим! — непонятно выразился Антон и чертыхнулся.

— Да, что же случилось? Объясни же толком! — нетерпеливо присел на кровати Висади, все еще растерянно держа пакет в руках.

— Людка твоя потерялась! Словно сквозь землю! — снова чертыхнулся Антон.

— Как потерялась, она что маленькая, чтобы теряться? — не понял Висади.

— Ну, вот так вот! Исчезла! Вчера с работы ушла позже, чем обычно. День рождения у нее было, и девочки засиделись за тортом. Домой не пришла, и сегодня на работу не явилась. Никто со вчерашнего дня ее не видел. Мать в истерике. Милиция вроде бы ищет, — шумно выдохнул Антон.

— Это из-за меня! — тревожно произнес Висади.

— Почему из-за тебя? — не понял Антон.

— Не знаю, сердце подсказывает, — совсем расстроился Висади.

— Да, брось ты, «старый». Причем тут ты? В Москве вон больше двадцати миллионов человек и «тыщи» преступлений. Нет. Причем тут ты? Успокойся, — сказал Антон и похлопал поверх одеяла по ноге Висади.

— Мне надо выписаться… срочно! — выдал мысль Висади.

— Ну, как раз «старый» мне с тобой проблем не хватает! — возмутился Антон.

— Ну, если не хватает, я тебе их еще подкину. Слушай, — оглянув ребят в палате, сказал Висади.

— Ты что еще надумал? — спросил Антон.

— Не я надумал, а наши с тобой «оппоненты» решили, что пора им «показать нам зубы», — подобие улыбки проскользнуло в уголке губ Висади.

— Это что за «оппоненты» такие? Да, объясни ты толком! — не выдерживал Антон.

— Да, Володя со дружками подал на меня в суд. Я, оказывается, приехал из «Чечении» специально отомстить их братии, за злодеяния, совершенные ими во время их службы там. Понял? — теперь уже во всю ширь улыбнулся Висади.

— Ты чего улыбаешься? Во-он, старый человек, а ума нет. Да, они от тебя теперь даже косточки не оставят. Съедят заживо. Ты же знаешь, как, к такого рода заявлениям, относятся в Москве? Они же всю «партию войны» Москвы поднимут на ноги, вся наивная масса москвичей поднимутся в знак протеста. И почему ты отказался писать заявление. Да, подарочек ты мне припас «старый»! — совсем расстроился Антон.

— Это еще не все, — Висади снова улыбнулся хлопнув по плечу Антона.

— Что еще ты тут натворил? Надеюсь, ты тут не изнасиловал медсестру, — вопросительно улыбнулся Антон.

— Нет, до такого я еще не вырос, но доктора моего лечащего надо бы…

— Что изнасиловать?

— Нет, для этого он физическими данными не вышел. На кол бы его посадить. Вот там ему как раз место, — широко заулыбался Висади. — Да, ты успокойся. Мы тут кое-что раздобыли. Может, это нам как-нибудь поможет. Ну-ка, Петька, доставай наш компромат, — сказал Висади.

— А давай-ка, мы его немного послушаем, — хихикнул Петька.

— Что за компромат? Что у вас тут? — недоумевал Антон.

— Включай, Петька! — скомандовал Висади.

Петька сначала включил «исповедь» следователя. А затем дал Антону послушать и мамашу Володи. Антон не успел дослушать, как его настроение на глазах стало улучшаться. И уже к концу прослушивания он и сам улыбался не хуже Висади и остальных ребят.

— Да, ребята, вы тут без дела не сидите, вернее, не лежите. Но меня все-таки очень беспокоят всякого рода национал движения. И легальные, и нелегальные. Они раздуют из этого случая такую пропаганду своих гибельных для нашей страны идей нацизма. Эти-то понятно, больные своими «нео»течениями, вот, что с Людой делать будем? — снова впал в грустные раздумья Антон.

— Что, что? Найти надо девочку. Не смотреть пока милиция разгонится в расследовании, с девочкой может случиться, что угодно, — встал с кровати Висади и начал искать себе хоть какую-нибудь одежонку, годную для прогулки за пределами палаты.

— Ну, ты «старый», даешь! — воскликнул Петька.

— Ребята, есть в заначке какая одежонка? — взмолился Висади.

Ребята вопросительно взглянули друга на дружку, а затем на Антона.

— Нет, куда тебе в таком состоянии далеко не уйдешь, — замахал руками Антон.

— Хорошо, тогда пойдем вместе, — выдвинул новые условия Висади.

— Слушай, «старый», отстань! Вся милиция Москвы и области ищет ее. Как ты думаешь, кто ее найдет раньше, мы или они. Так что не гони лошадей! — выдвинул свое видение вопроса Антон.

— Антон, дружище, милиция ищет не там, чует мое сердце. Девчонка может пострадать, пока они найдут ее. Надо нам с тобой выходить на «шайку» Володи, поверь! — стоял на своем Висади.

— Есть наметки небольшие. Надо ловить их на «живца», — скидывая с себя часть бинтов, заинтриговал Антона Висади.

— А «живцом», естественно, будешь ты? — снова недовольно ухмыльнулся Антон.

— Ну, да, конечно же. Надо их как-то вывести на признание. Вот, как Петька записал, тихо, мирно и незаметно. Понял? А кроме меня, естественно, Володя не поверит никому. Мне он может в порыве гнева или радости, что я попался ему в «лапы», — почти убедил Антона Висади.

— Нет, «старый» явно нужно дать тебя отмутузить этой шайке-лейке «чеченов» Володи, еще раз, иначе, как я погляжу, ты никак не успокоишься, — пошутил Антон и улыбнулся.

— Вот, вот! Теперь, кажется, до тебя дошло! — заулыбался в ответ Висади. — Только из шакала волк не получится, как из Володи «чеченец».

— А возьмите нас тоже с собой! — вдруг попросил Петька. — У меня уже есть опыт в поимке бандитов.

— Какой опыт? — не понял Антон.

— Ну, как его? Я же помог с записями на доктора, — гордо ответил Петька.

— Понятно. Если кого-нибудь надо будет записать на диктофон, мы тебя обязательно позовем. Ладно? — не причиняя вреда сложившемуся самомнению парня, с полной серьезностью ответил Антон.

— Так, «старому», можно давать одежду с заначки? — спросил Петька.

— Откуда у тебя заначка? — не понял Виктор.

Петька сначала выглянул за двери, осмотрел всех и затем из-за отопительной батареи достал старую замызганную кепку и торжественно передел Висади. Висади улыбнулся и столь же помпезно натянул на голову кепку «а ля Армения энд Дагестан».

— От тэпэр ти настояши джигит! — воскликнул Антон. Все? Закончена ваша маскировка? Голову прикрыли, а, извините, нижнюю часть тела считаете, что наша зоркая медсестра Валюша не заметит. Да она же после стольких уколов, что она вам навставила, ваша нижние части тела, включая сюда, естественно, и мягкую часть этой нижней части тела, узнает из тысячи.

— А может, — хотел высказаться Витька…

— Продолжайте, юноша. После Петькиной демонстрации запасов маскировки, меня ничем уже не удивишь, — с деланно серьезным лицом воскликнул Антон.

— Я хотел сказать… — снова запнулся Витька.

— Да, говорите уж, молодое поколение Ватсонов и Шерлоков, великодушно позволил продолжить Витьке развертывание своей идеи Антон и приготовился стоически слушать.

— Я тут подумал.., а может, «старому» лучше этой ненаглядным предметом головного убора прикрыть свою слишком уж известную Валюше нижнюю мягкую часть тела, чем забинтованную и малоизвестную медсестре предмет верхней части тела, которая больше привыкла думать, чем принимать уколы медички? Дабы предмет под названием «кепка» позволяет по своим размерам.

— То есть, ты хочешь сказать, чтобы «старый» прикрыл этим предметом «неизвестной кавказской национальности» вместо головы задницу, «известной всему миру кавказской национальности»? — спросил Антон.

— Ну, да, — коротко ответил Витька.

Голова «старого» перебинтована, лишь задницу наша уважаемая Валюша может узнать в лицо.

— Только не уговаривайте меня взять с собой на «дело» еще одного кандидата в «Шерлоки», — заранее открестился от Витьки Антон.

— Ни, ни.., — наотрез отказался Витька.

— Я без Витька никуда! — заявил тут же Петька.

— Очень хорошо! Мне на мою бедную голову хватит и одного сумасшедшего. Мы пойдем с «старым»! Все? Договорились? — обрадовался Антон.

— Ладно, ребятки, все равно эта кепка сможет прикрыть только одно место, несмотря на то, что она истинно кепка «кавказской национальности», — сказал Висади. — Давайте лучше вы прикрывайте мое «бегство» из больницы.

— Ладно, согласился Витька, — ща организуем. — Как только начнется пожар, вы тикайте во всю прыть.

— Какой пожар! Ты что решил, что ты лежишь не в терапевтическом отделении, а в психушке, или уверовал в палату «№6»? — возмутился Висади.

— «старый», это у тебя, видать, башка съехала малость. Я говорю образно, сымитируем пожар, подумаешь. Сигарету, зажженную, к сигнализации поднесем, вот тебе и «пожар»! — объяснил Витька.

— Точно, простите, парни, сам должен был догадаться. Ну, ладно, давайте тогда «пожар». Только ненадолго, чтобы больные и в самом деле не сошли с ума.

— Ладно. Как только вы улизнете, выключим. Петька у вахтера будет, рядом с электрощитом. Ну, удачи вам! — почему-то шепотом произнес Витька.

Антон с Висади подождали еще немного, пока Петька добежит до первого этажа, до вахтера. Затем Витька быстро прикурил и поднес к пожарной сигнализации окурок. На всех этажах одновременно противно завыла сигнализация. Из палат тут же посыпал любопытный и испуганный народ. Все почему-то друг друга спрашивали: «А что случилось?», «Пожар что ли?». Один больной из «ходячих» кинулся к огнетушителю. Но снять со стены этот предмет первой необходимости он не успел. В это время сигнализация перестала «пудрить мозги» всем, словно и не визжала минуту назад, словно бы пожар и в самом деле тут полыхал и свирепствовал.

Все облегченно вздохнули и тут же забыли о смертельной опасности. Естественно, люди, вздохнувшие с таким облегчением, не заметили такой мелочи, как двое мужчин: один рыжеволосый с залысиной без теплой куртки, в которой он сюда пришел; второй — в той самой куртке, о которой чуть выше шла речь, и с прикрытым огромной черной фуражкой поверх белых кальсон, частью тела, на которую обычно надевают брюки, и Валюша делает большие и маленькие уколы, получая при этом одинаковое удовольствие от всех подобных мест, исчезли сначала за дверьми, а затем затерялись в толпе перепуганных и растерянных «ходячих» и «лежачих» больных.

В двухкомнатной хорошо ухоженной квартире Висади с Антоном встретила моложавая светловолосая женщина. Она с нескрываемой улыбкой смотрела на двух беглецов из больницы.

— Добрый вечер.., — запнулся Висади.

— Марья Ильинишна, — представилась женщина, стараясь вовсе не рассмеяться.

— Добрый вечер, Марья Ильинишна! Меня зовут Висади. У нас в Чечне нет обычая, называть людей всегда по имени отчеству. Так что мне было бы удобнее, если бы вы звали меня просто Висади. А это.., — Висади снова запнулся, поняв свою ошибку.

— А этот молодой человек без куртки мой сын. Думаю, его мне представлять не стоит, — шире улыбнулась Марья Ильинишна.

— Извините, Марья Ильинишна, куртку свою ваш сын одолжил мне, чтобы я смог.., — снова запнулся Висади.

— Все ясно. Идите мыть руки, беглые больные, вы мои. Я пока поставлю на стол. Вам обоим не мешает согреться.

— Спасибо, мать! Ты не обращай внимания на этого сумасшедшего, он так-то нормальный. По крайней мере, иногда он рассуждает чересчур даже мудро, — кричал Антон уже из ванной, журча водой из-под краника.

— Последние несколько недель ты о нем только и говоришь. Так что, я о нем, кажется, все знаю. Не корми гостя разговорами, сынок! Идите, поешьте, там и поговорим, — ответила мать.

— Да, Марья Ильинишна, — вытирая руки и лицо полотенцем, выглянул из ванной Висади, — я сбежал из больницы только лишь для того, чтобы поблагодарить вас за вкуснятину, что вы передали мне через Антона. Я не мог не поблагодарить такую прекрасную и добрую женщину.

— Спасибо, Висади, вы преувеличиваете мои способности! — из кухни ответила Марья Ильинишна.

Когда Висади вместо бинтов оставил на лице лишь крайне необходимый минимум пластыря и вошел на кухню в спортивном костюме Антона, он выглядел совсем уже по-другому.

— Врачи имеют привычку закатывать больного в бинты, хотя у него всего несколько царапин, — как бы извиняясь, произнес Висади.

— А сломанные ребра тоже пластырем укроешь? — выдал друга Антон.

— Как сломанные? — удивилась Марья Ильинишна.

— Да шутит он. Все время надо мной старым шутит. Иначе как «стариком» и не называет, — отвлек Висади внимание женщины от этой темы.

— Как стариком? Мой сын такой невоспитанный? — спрашивала она уже у сына.

— Да, лукавит он, мам. Восточный человек, что с него возьмешь? Я ему кличку как бы дал, как в армии «старый», а он переиначил все, — оправдывался Антон.

— Ладно, вы поешьте, а потом посуду за собой уберите. А я пойду, по телевизору мой любимый сериал сейчас начнется, — сказала Марья Ильинишна и ушла, понимая, что им необходимо поговорить.

Не успела Марья Ильинишна выйти за двери, как тон разговора друзей изменился.

— Ну, с чего начнем? Есть какое-нибудь предложение? — спросил Антон.

— Люда как-то говорила с девушками на работе, выгораживала меня. А некоторые из них стояли за Володю. Так вот одна из них называла ДК какой-то, где их банда, в принципе, и может собираться. Как это говорится по-современному?

— Тусуется. Не ДК, а молодежный клуб по-современному. Тут у нас рядом молодежный клуб «Дэнди».

— Да, примерно так. Надо выходить самим на их след и использовать фактор неожиданности, — понизив голос, сказал Висади.

— Лады. Завтра с утра и займемся этим. Я взял несколько дней отгулов на работе, — ответил Антон.

— Нет, время не ждет. Они тусуются там как раз по ночам. Поедим, отвлечем твою маму и двинем туда, к этому ДК «Дэнди», — почти шепотом заключил Висади.

Молодежный клуб «Дэнди» найти не составляло особого труда, хотя он находился на задворках в тесном подвальном помещении «хрущевки». Вход был очень узким, и войти в бетонную плохо пахнущую яму было не совсем приятно. Для одного или двоих, затеявших внутри ссору с многочисленной пьяной братией Володи, и выйти целым и невредимым было фактически невозможно.

— Мы вдвоем ничего не сможем сделать против этого гнезда пьяных бандюг, — приблизившись к Висади сказал Антон.

Они вдвоем уже порядочно стояли тут за углом соседнего обшарпанного дома и наблюдали за входом в клуб.

— Ждать помощи нам с тобой неоткуда, да и времени у нас нет на это. Возможно, девушка как раз находится здесь, — ответил Висади, внимательно изучая обстановку.

— Может, ментов вызвать?.. Нет… У них может быть другой выход. Только где? А если девушки тут нет, тогда и вовсе мы окажемся в дураках, — рассуждал Антон. А как выяснить, есть ли тут девушка?

— Ввяжемся в бой, а там видно будет! — сказал Висади.

— Кто-то любил так говорить. Во всяком случае, если ты, «старый» повторяешь это, значит какой-то сумасшедший. Стой. Так это же ваш, как его, Дудаев любил говаривать?

— Нет, Дудаев говорил: «Зубов, возьми женщин».

— Каких женщин? Ты о ком это?

— О Дудаеве.

— Дожохар Дудаев говорил: «Зубов, возьми женщин»?

— Да, нет же. Какой Джохар! Муса Дудаев, мой любимый актер говорил в фильме «Белое солнце в пустыне».

— Так сколько у вас в Чечне Дудаевых?

— А в России Ивановых сколько?

— Ну, «старый», ну, ты даешь!

— Еще нет. Вот как только мы войдем в этот клуб для сумасшедших, я им и дам поплясать под рок-н-рол!

— Как войдем? Ты что сума точно соскочил!

— Соскочил, нет, но иного выхода у нас с тобой нет, — натянув на голову вязанную шапочку, устремился вперед к узким железным дверям полуподвального помещения клуба «Дэнди». Возле распахнутых решетчатых створок, перед закрытыми стальными дверьми стояли двое верзил-охранников, подобных каким-то гориллам с лицами, слившимися в одну глыбу. Висади с лету спускаясь по довольно широким ступенькам, налетел на одного из верзил и отлетел словно мячик. Верзила даже не моргнул. Висади упал прямо на то место, где Валюша так часто делала свои уколы. Хотелось бы видеть мужчину, который оказавшись на его месте, не завыл бы от обиды. Так вот, Висади тоже было обидно, как говорится, до слез. В России в любом самом забитом углу можно пошарить под ногами у себя и найти деньги, Висади на счет денег не повезло на этот раз, но ему под руку попался то ли обломок кирпича, то ли мрамора от ступеньки, чего тоже в России на каждом шагу предостаточно. Высоко подняв над головой найденное «оружие», Висади с диким криком, которому мог позавидовать пароход на московской мостовой, «мишень, убью!», ринулся на гориллу-секьюрити и возле самого его носа опустил его на большой палец правой ноги 47 размера. Горилам тоже больно, когда бьют по любимому большому пальцу правой ноги сорок седьмого размера. Именно по этой причине у входа молодежного клуба «Дэнди» впервые был услышан душераздирающий, переходящий в жалобный стон крик. Второй охранник не посрамил честь мундира и бросился на помощь напарнику. Но к тому времени Висади уже проскользнул в проем стальных дверей и был таков. Вслед за ним проскочил Антон и двое неизвестных в странном наряде мужской и женской одежды вперемешку. Должно быть, случаем воспользовались два гея-безбилетника из соседнего двора. Внутри клуба оказалось недурственно и просторно. Правда этот весь простор до отказа был забит разного рода народонаселением с сильно приподнятом с помощью: никотина, спиртного, наркотиков и бешенных криков. Висади влился как-то с ходу в эту массу кричащих, орущих, свистящих, но продвигаться в этой жиже можно было по закону физики, лишь проделывая то же действие, что и отдыхающие тут. Правда, опять же следует подчеркнуть: неизвестно лишь как они будут работать после сегодняшнего отдыха. Хотя вывод напрашивался сам по себе: это скопище человекообразных никогда не будет работать, сдохнет, но не будет.

Пританцовывая вместе с этой полудикой массой народа, словно стая возбужденных мартышек, невольно делая под вой музыки движения наподобие «лезгинки» смешанной с южно-африканским «макумбой», скопище отдыхающих двигалось по какому-то еще неизвестному физике закону. Висади поневоле пришлось влиться в это бурлящее месиво танцующих и продвигаться словно индейцам, танцующим перед наиприятнейшим процессом снятия скальпов с пленных бледнолицых. Сквозь десяток мартышкообразных голов и проскользнула рыжеватая с залысиной голова Антона, он с усилием расталкивал толпу и настойчиво пробирался вслед за Висади. Бурлящая масса проглотила Висади с Антоном словно штормовой океан какой-нибудь «титанишко». Казалось бы, больше знакомых лиц нам тут не встретить, но еще через мгновение среди этой рычащей массы и музыки появилась еще парочка персонажей. Даже в легком сравнении, по меркам жертвенного идиотизма моды клубных обитателей, эта пара превосходила в разы. Петька был коротко обмотан в талии, имеющей некоторое отличие от тоненькой девичьей, белой простыней, голова обмотана банданой-полотенцем. А вместо смокинга на него был напялен обычный мешок из-под муки, в котором были проделаны дыры для головы и соответственно для рук. Витька был укутан в чье то длинное серое пальто, и, кажется, это было все, что ему удалось достать в анналах больничного пространства. Кружившая в диком танце толпа несколько раз пронесла Висади мимо лестничного пролета, который вел куда-то вниз, должно быть, в еще одно подвальное помещение. Когда толпа в очередной раз уже проносили мимо лестничной площадки, Висади с силой выскользнул из плена толпы, которая в порыве бушевавшей страсти выплюнула его к лестнице, словно бильярдный шар в лузу. Висади, конечно, обругал своих обидчиков, но те мотали головами, словно были согласны с Висади, а может и в такт своего полудикого танца. Висади плюнул в толпу, и побежал вниз по ступенькам. Вход в подвальное помещение был в бетонной полутемени и ничего хорошего не обещал для чужаков. Висади рванулся к двери, толкнул плечом, пытаясь заскочить неожиданно для тех, кто внутри железные двери оказались крепки и не по плечу Висади. Через секунду за спиной Висади выросла басистая фигура «секьюрити» с отменным басом, которому позавидовал бы сам Демис Русос: «Ты чё, дурень! На себя тяни ручку!»

Висади рывком потянул двери на себя, быстро прощупав массивную хромированную ручку. Тусклый свет в тумане дыма от сигарет освещал лица двух десятков молодых и не очень парней и размалеванных девушек.

— Володя! Володя! Выходи, где ты? — крикнул Висади.

Толпа посмотрела на Висади как на сумасшедшего. Никто чужой не мог тут с таким тоном говорить, тем более в адрес Володи. Но никто не хотел брать на себя ответственности — до сих пор такого наглого случая не было.

— Ты чё, ба-альной? — спросил один заросший щетиной с кием в руках.

— Володя, выходи, если ты мужчина! — крикнул снова Висади. Такого здесь никому не прощали. Висади получил удар кием по голове сзади. В ту же секунду на него навалились еще несколько человек, повалили на пол и собрались было разделать его словно барашка на шашлык. В это время из боковой двери выглянул Володя, из-за его спины показалась пьяная озорная мордашка какой-то девицы.

— Кто меня звал? — крикнул он, пошатываясь.

— Да, тут какой-то чудик твое имя марает, — ответил кто-то.

— Кто, кого марает? — не понял подвыпивший Володя.

— Да, кажется, какой-то черный, — ответил один из сидящих на поваленного на пол Висади.

— Чурка что ль! Мочи его! — хотел уйти Володя, но повернув голову, увидел перед лицом мордашку подруги и полез целоваться.

— Володя, если ты мужчина, выходи один на один! — попытался вырваться из рук, насевших на него парней Висади.

— Кто это? — с силой оттолкнув девушку, уже вошедшую во вкус пьяного поцелуя, крикнул Володя.

Он, шатаясь и расталкивая всех попадавшихся на пути, подлетел к лежащему на полу Висади. Хотел присесть на корточки, но шлепнулся назад и обеими руками схватил и приподнял голову Висади.

— Кто ты? Откуда знаешь мое имя? — спросил Володя.

— Ты меня хорошо знаешь! Твой сломанный нос — это моя работа! Давай один на один, решим нашу проблему! Не вмешивай сюда никого, — выпалил Висади. — Людмилу отпусти! — добавил он.

— «Чех»! Падла! Сам пришел ко мне в руки! Сейчас я тебе напомню, как я вас чехов в Чечне давил!

— Такие как ты могут давить только безоружных, детей, женщин… — вырываясь из цепких рук, крикнул Висади.

— Ну, давай тогда, потолкаемся! Ну-ка, пусти его, мужики! Я ему за свой разбитый нос еще не отплатил! Пусти! Ну! — кричал Володя, пытаясь ловко вскочить на ноги.

— Воха, давай раздави эту гниду! Чё он там о себе возомнил! Дави эту нерусь! — кричала толпа вокруг, отпуская Висади и становясь к зрелищу.

Зрелище, так зрелище! Не успели отпустить Висади, как он с подъема ринулся на противника и в прыжке прямо головой снова попал Володе в нос. Парень еще не успел полностью встать на ноги и встретить противника, поэтому отлетел от удара головой Висади так, что потерял сознание.

— Убил…

— «Чех» Володьку убил!

— Дави гада! — раздались голоса, и все как по команде кинулись на Висади.

— Стой, мужики! Стоять, я сказал! — закричал в ужасе Антон, незаметно вошедший вслед за Висади и бросился с кулаками в разьяренную толпу.

— А-а-а! Бей гадов! ВДВ не сдается! — заорал Петька и от одного его специфического наряда несколько противников застыли в растерянности.

— Морпехи! За мной! Дави эту фашистскую мразь! За дедов наших! За Родину! За Россию! — заорал Витька.

От неожиданности толпа начала озираться и метаться, ожидая, что сейчас в окна и двери вломятся ВДВ-эшники и морпехи. Но ожидаемой подмоги не последовало, и толпа вновь начала приходить в себя. Они снова повалили Висади и поволокли куда-то. Антон бросился снова колошматить всех подряд кулаками. Но Петьке с Витькой с трудом удалось спастись бегством, Антона тащили вслед за Висади человек десять и все равно парень успевал сбивать с ног одного вслед за другим своими могучими ударами кулаков.

Вслед за Висади и Антоном несли на руках и Володю, который все еще находился в беспамятстве.

Висади буквально минуту назад видел очень красивый сон. Видели ли вы уже устоявшуюся, полноправную весну в лесу, в предгорьях Кавказа? Этот ароматный воздух, разнообразие пения птиц и ковры цветов на небольших полянах. Не зря те места называют земным раем. Вот по такому лесу по склону среди могучих вековых деревьев и цветов спускался Висади и дышал, дышал, дышал. Проснулся он оттого, что его стошнило вдруг, и непонятная головная боль с жаждой вместе почему-то мучили его. Он открыл глаза, почувствовав, что кто-то вытирал ему лоб мокрым полотенцем.

— Людмила! — вдруг обрадовался Висади, увидев большие красивые глаза девушки.

— Наконец-то… я, уж, думала, что вы на этот раз не придете в сознание, — обрадовалась девушка, и слезы в который раз скатились по ее пухленькой белоснежной щеке.

— Вот, девка дает! Эх, если бы ты знала, какой красивый сон я видел! Вот, подожди немного, весной обязательно поедем ко мне домой в гости. Я тебе покажу настоящий земной рай. А горы! Чего ж ты плачешь, добрая душа? — ласкал Висади добрую девушку.

— Какое там, в гости! Нам бы в живых остаться! — всхлипнула Люда.

— Чего ты человека расстраиваешь? Поедем «старый», обязательно поедем! И шашлык будем есть в твоих горах с чеченским коньяком! — подполз к Висади Антон.