Бесплатный фрагмент - Чюдская летопись

«История — это всего лишь предположения.»

Мунку –Сардык (3491м.)

Ледник выдавленный сошедшим оползнем в небольшой каменный распадок. Раздавленная собственным весом ледяная масса уперлась многочисленными глыбами в ряд невысоких, каменных выступов. Трещины бегут по льду, перерастая в широкие разломы с белым, припорошенным снегом дном. Разбиться на небольших по горным меркам провалах проблематично, а вот травмироваться в коварных лабиринтах можно запросто!

И все же, это единственный спуск, среди россыпи остроугольных каменных выступов. Щедро рассыпанные валуны, предательски осыпавшиеся при любом неверном движении, делали спуск чрезвычайно опасным. Из двух зол, группа выбрала ледник и слава альпинистским богам, завершающий группы, только что сошел с ледяного уступа, на присыпанный снегом склон.

Я присел на небольшом каменном уступе отдыхая. Ребята не спеша спускались, тщательно прощупывая наст ногами. Редкими цветными бусинками раскиданные по ослепительной белизне склона. На ручке ледоруба, воткнутого в подледеневший наст, мерно качалась витая, кожаная петля.

Телу было тепло, лишь небольшой парок дыхания выдавал холод разряженного, горного воздуха. Бесконечная кристальная синева обнажала подступы к хребту. Ломаными белыми пятнами, вперемешку с каменными, могучими боками молчаливых стен и редкими заснеженными увалами, подбитыми по низам зелеными пятнами деревьев. Обветренных, корявых, цепляющихся за жизнь — стойких сосенок.

Зачаровавшая с первого восхождения зависимость! Красота гор и захватывающая дыхание панорама лежащей внизу земли! Кристальная чистота! Чистота — не изгаженная мыслями бурного людского моря! Царство суровой ледяной королевы, где все просто и справедливо. Вечное, непобежденное безмолвие, словно время здесь не имеет никакого значения.

Я поднялся на ноги. Очарованный горными видами, не заметил, как группа гуськом прошла вниз. Зацепив петлю ледоруба, принялся нагонять своих. Вскоре, мы вышли к нижнему срезу сверкающего на солнце ледника и двинулись по каменному балкону, в полузакрытом снежном наносе. Солнце затянуло небольшое облако, медленное и вальяжное. Свет померк, окружающий пейзаж, нахмурился и потемнел. Обдуваемое непрерывным хиусом навершие, древнее и мрачное, упорно не принимало снег, горделиво вздымаясь над бескрайним белым одеялом.

Набитая вдоль каменной полки веревка свисала с карабинов, разбавляя однотонность черно белой тропы. Уступ в одном месте сорвало обвалом, груда камней собралась метрах в пятнадцати ниже, на очередной полке. Группа преодолела провал за сорок минут, по одному перебираясь вдоль натянутых веревочных мостков. Края балкона нехотя расступились, открывая великолепную панораму склона, усыпанного синеватым снегом.

За каменной полкой шел плавный затяжной уклон, дальше опасных участков не было. Спуск вниз по протоптанной ранее тропе был непримечателен, размеренный и спокойный. Легкий ветерок угнал, заслонившую солнце тучку и больше ничто не загораживало его мягкий благодатный свет. Радость единения с окружающим миром наполняла нас, как всегда, когда остаешься наедине с очередной вершиной! Таня Селиванова, в избытке хорошего настроения, закружилась в искрящей белизне и засмеявшись, упала в нахохлившуюся взвесь!

— Нам не страшна вершин надменность,

Пусть высота всегда права!

И восхожденье словно дерзость,

Но ты сама нас позвала! — пропела она песенку альпинистов, придуманную когда-то нами. Звонкий голос резал суровую тишину веселыми нотками, наполняя безмолвие теплым счастьем беззаботного, молодого бытия. Люди, шедшие в группе, заулыбались. Взбалмошная девчонка поднялась, стряхивая снег с припорошенного капюшона и пошла дальше. Группа, собравшаяся у большого валуна, пошла вниз по, казавшемуся бесконечным, распадку. Высокогорная панорама сменилась на более привычную. Земля вытянулась в одну сторону от горы, убегая в бесконечную даль и стала выглядеть, более приземленной. До стоянки в густом сосняке осталось совсем немного, группа ускорила шаг, стремясь поскорее разжечь костер. Скинуть опостылевшие рюкзаки и усесться возле костра, на поваленном бревне, с миской горячей похлебки. Поделиться впечатлениями, растирая натруженные, гудящие после трудного подъема, ноги.

Спуск вниз, по крутобокому увалу застопорился, уклон значительный и катиться вниз, обдирая пальцы, никому не хотелось. Ходоки сосредоточенно наступали, тщательно, прощупывая упоры под ногами. Небольшие, продутые вековыми ветрами останцы, упорно стояли, хаотично разбросанные по осыпающемуся склону. Местами укрытые белыми шапками, словно спрятавшиеся разведчики, а те, что покрупнее, чернели каменными плешинами.

Что могло произойти наверху, в ясный, почти безветренный день, никто из нас внятно объяснить не мог. Отчетливый щелчок треснувшей скальной породы донесся сверху и пронзительное, идущее следом эхо… От нехорошего предчувствия взгляд метнулся к верху и безошибочно определил ком нарастающей лавины. Опытная команда не паниковала и слажено разбежалась, прячась за крупными массивными камнями. Я шел позднее всех и нырнул под мощный, устойчивый валун, встревоженно глядя, как ниже рассыпаясь по снежной целине цветастыми кляксами, прячутся в укрытия остальные.

Прошло несколько волнительных минут! Сквозь нарастающий гул, послышался оглушительный треск ломавшихся деревьев, которые я недавно миновал! Монотонный шорох усилился и ударившись о валун, выстрелил надо мной мощным, белым фонтаном. Сердце судорожно забилось от яркой вспышки адреналина, камень вибрировал мелкой дрожью от натиска ломающей все на своем пути лавины. Снежное, перетекающее многочисленными струями одеяло закрыло горизонт и солнце ненадолго померкло. Огромную белую массу протащило вниз, слышно было, как щелкают сбитые ударом камни и треск сминаемой в этой мясорубке древесины. Один из ободранных до неузнаваемости стволов ударил в камень за которым я прятался. Сдавленный треск упиравшегося под огромным давлением ствола перерос в оглушительный щелчок и останки измочаленного ствола выдавило на верхушку останца.

Видимость в белом потоке окончательно потерялась и сквозь накрывшую меня пелену, услышал внизу звонкий Танюшкин крик. Сердце застучало в груди, тревожно леденя сжавшуюся в комок душу. Дождавшись полной остановки снежной массы, уцепился за лежавший на камне ствол сосны и подтянулся вверх. Меня засыпало по пояс, огромный валун сдержал основной натиск снежного вала, и я легко выбрался из неглубокой осыпи. Белая пелена ровным одеялом лежала вокруг, лишь сломанные деревья изредка торчали из нее, словно просили о помощи, протягивая вверх ободранные, без единой хвоинки сучья. Я неуклюже прыгал вниз, уставившись, как завороженный на торчавший из снега старый, видавший виды рюкзак.

Опустившись на колено, отгреб нанос и выдернул вверх серый, незнакомый вещмешок. Разворошил ледорубом снег и с облегчением вздохнул, под ним никого не было. Бросив странный рюкзак в снег, побежал дальше, к начавшим выползать из-под снежных заносов людям! Белую сыпь разрезало надвое непокорными валунами, в спасительной глубине развалов барахтались, присыпанные лавиной, товарищи.

— Эй! — возбужденно перекрикивались выбравшиеся из-под снега и тут же начинали помогать остальным. Вставшие отряхивались и вычищали из капюшонов набившийся комьями снег.

— Все живы! — крикнул я волнуясь. Визуально все были на месте, но сердце продолжало молотить грудную клетку, никак не успокаиваясь от холодящих спину выбросов адреналина.

— Все! — звонко крикнула Селиванова, отряхиваясь от снега. Вытряхнув снег из складок воротника, девушка замерла, увидев мое неподдельно бледное лицо и с извиняющим видом, улыбнулась.

— Ты чего кричала? –спросил я, подойдя ближе.

— Я испугалась, когда нас лавиной накрыло! — оправдывалась она. Я неловко топтался, стараясь скрыть обуревающие душу чувства. Ребята собрались и тревожно оглядываясь наверх, продолжили прерванный лавиной спуск. По счастливой случайности, никто не пострадал. Впереди маячили спины спускавшихся по тропе людей с надетыми цветастыми рюкзаками, вспомнив о находке, пошел по своим следам обратно. Вытянув из снега серые прошитые лямки, закинул небольшой армейский вещмешок на плечо, и неуклюже запрыгал вниз, стремясь поскорее догнать уходящую вниз группу.

Снежный бок увала спускался в засыпанный сошедшим снегом распадок. Группа прошла по склону дальше, чтобы обойти основное русло сошедшей лавины и не барахтаться внизу в огромных снежных навалах. Люди двигались молча, нам всем крупно повезло, выйти из случившейся передряги целыми и невредимыми. Тщательно проверяя камни на крутобоком склоне, группа начала финальный спуск к подножию горы. Панорама изменилась, терявшийся вдали горизонт вогнулся и приблизился бесконечной, игольчатой зеленью. Вскоре, мы спустились до уровня шапок, высокого, богатого на иголки, кедра. Увал вытянулся и окончательно стал горизонтальным, упираясь терявшимися в дымке краями, в плотные стены векового леса.

Лавина словно запутавшись, остановилась в первых рядах, плотно стоявшего лесного частокола. Ветки ближних деревьев сорвало, и перемолотая древесная каша заполнила все внизу, лишь обглоданные лавиной стволы упорно стояли, никак не желая поддаваться. Спуск с горы закончился, по очереди утаптывая рыхлый снег, медленно обошли крайний торос застрявшей снежной сели, и зашли в хмурый, неприветливый лес. Солнце медленно садилось за дальние сопки, огромные припорошенные сосны, встретили нас настороженным, мрачным молчанием. Вытянувшись в цепочку продирались через таежный бурелом, в обход снежного завала и вскоре, вышли к биваку. После кристальной синевы горной вершины, люди, впечатленные мрачной сенью леса, развели большой трескучий огонь!

Наскоро, в двух копченых казанах, готовили еду. В растопленном снеге готовили наваристый суп, во втором казане настаивался ароматный, щедро заправленный молоком — зеленый монгольский чай. Жавшиеся к огоньку люди разминали гудевшие от дневной ходьбы ноги и тихонько переговаривались.

Поели в полной темноте и тут же разбрелись по палаткам, усталые и притихшие. Самые стойкие пытались обсуждать произошедшее, но усталая ломота корежила и насытившиеся люди скоро утихали. Желанный сон пришел быстро и незаметно. Костер догорал, лениво облизывая красными языками выбеленные золой бока, брошенных в кострище огромных чурок.

Так закончилось, то — памятное для меня восхождение! Принесшее в мою жизнь странную тайну, которой сложно было с кем-то поделиться. Я узнал о ней дома, когда после длительного переезда на УАЗике, забравшего нас, вспомнил о найденном рюкзаке. В тот вечер любопытство заставило меня, сидя возле щелкающей горящими дровами печки, развязать лямки серого вещмешка. Осторожно снял петлю и распахнул горловину, обнажив, компактно сложенное, содержимое. Небольшое душевное волнение охватило меня, найти в горах явно старый рюкзак, было практически невозможно. Судя по тому, как он сохранился, рюкзак пролежал в толще снега и появился на свет по вине лавины, вынесшей его из самого сердца ледника. Кто же был хозяином этих вещей?

Две банки тушенки появились на свет, из-под прочного пакета с сухарями. Удивила надпись «сделано в СССР», внимательно оглядел банку и хмыкнул удивленно. Эти банки были в моем пионерском, смутно счастливом, времени. Вязаные, выношенные на пятках носки, поношенный комплект нижнего белья — застиранный и аккуратно заштопанный. Бинт, запасные варежки и внушающий уважение компас, на небольшой полированной подставке. С десяток пистолетных патронов в небольшом самодельном мешочке и тщательно завернутый сверток. Бережно развернул толстый советский целлофан, и извлек несколько пухлых, потрепанных тетрадей.

На самом дне лежал странный камень, сплавленный из двух частей. Чувствовалось в нем что-то особенное, словно какая-то сила таилась в теплом на ощупь, явно неприродного происхождения камне. Темная сеточка трещин усыпала белый мрамор и добравшись до края, терялась на иссиня черном, незнакомом мне камне. Антрацитовая поверхность проблескивала красными жилками и казалась литой по сравнению с оборотной стороной находки. Повертев замысловатый, каменный сплав на свету, положил осторожно на стол и решил сначала прочитать содержимое тетрадок. Взял в руки первую, с зеленой, засаленной обложкой тетрадь. На надорванном картоне было много непонятных сносок и значков. Подчерк старательный и по-детски крупноватый.

Глава 1.

Подбросив в печку дров, подошел к креслу и под аккомпанемент затрещавшей весело печной топки сел, забросив ноги на стоящую рядом табуретку. Устроившись поудобней, настроился читать. На оборотной стороне обложки, хозяин тетрадей написал следующее:

Дневник. Шеломенцев Иван Климович. 1973год.

«Около сто пятидесяти километров северо-восточней Красноярска. Разведывательная экспедиция.

Утро.

На завтрак наедались плотно, в лесной беготне обедать получалось редко. Маршруты около пятнадцати километров по непроходимой тайге. Кустарник и лежалые, прелые стволы рухнувших в глубине чащи исполинов затрудняли путь. Дикое непуганое зверье и прогал у реки, словно полный облегчения вздох, после плотной сосновой стены. В густую траву лучше не заходить, комарье могло сожрать заживо, не спасала даже ядреная, доморощенная махорка.

— Тсс! Смотри, — на возвышенной небольшой скале торчал рыжий чуб смотрящего вниз Егора. Парень пригнулся и выглядывал в сторону поймы из-за низкорослых кустов, пахучего багульника. Я осторожно подполз к затаившемуся пареньку, заинтригованный странным поведением и тихонько выглянул вниз.

На каменной полке берега два мускулистых мужика с густо заросшими головами, сноровисто увязывали в неокрашенную холщу тайменя. Мощный хребет блеснул в лучах и скрылся в складках ткани. Схватив свернутый конфеткой, брыкающийся мешок, мужики рванули в чащу. Взгляд с интересом следил за подымающейся вверх по склону парой, чрезмерно широкие в плечах, они были явно невысоки ростом. Идущий последним на прощание оглянулся, и я испуганно пригнулся, увидев диковатый, настороженный взгляд! Что-то непривычное было в нем и каким-то чуждым, если не сказать, чужим для понимания.

— Второй раз выходят за неделю, — равнодушно комментировал Егор, выползая из небольшой расщелины. Молодой парень явно не удивился появлению этих странных существ, и закурив самокрутку, не спеша пошел вдоль извилистого русла. Плотный рой мошек вился над ним, уходя то вправо, то влево, словно увиливая от садкого махорочного дыма. Ветки кустарника плотно торчали на другом берегу, нависая над темным, бурливым омутом. Переливающая ртутью речка, точила разномастные голыши на отмели и закручивалась вглубь неспешными кругами.

Посмотрев на неприхотливую игру горных струй, пошел вглубь леса, следуя за двумя необычными незнакомцами. Здесь, в глухой непроходимой тайге, встретить людей было практически невозможно. Неприметная тропка шла вглубь и местами следы волочения были очевидны. Примятый мох в низине и каменное, прикрытое скудной землей крошево у ельника. Каменные валуны выше человеческого роста, окончательно спрятали и без того неприметные следы. Потыкавшись меж ними, я так ничего не нашел. Ветки голубицы темные от ягоды, плотно закрывали землю. Никаких признаков странных рыбаков, лишь небольшой сколотый камень, с явно свежей гранью лежал на пышной подушке изумрудного мха. Тропка закончилась, но ни зимовья, ни времянки поблизости нет. Куда пропали странные мужики с огромным, только что пойманным тайменем, непонятно?

Зарисовав местность, пошел дальше по заданию. Карту набрасывал на автомате, мысли все время крутились вокруг утреннего происшествия. К шести вечера, с разных направлений подтягивались в лагерь утомленные ходоки; ужин, находившись на свежаке, никто не пропускал. Мужики жались к столу и вяло переговаривались, с нетерпением ожидая, сноровистую стряпуху. Конопатая баба споро наваливала в чашки по щедрому каши и ставила рядом с корзинкой, где лежали небрежно нарезанные горбушки белого хлеба. Рядом лежал горкой ароматный дикий лук, меж разнопальных, помятых алюминиевых кружек и горка крупной соли. Тщательно помыл руки, зашаркивая ветошью липкие, смоляные пятна и вытирая руки потрёпанным полотенцем, подсел к Егору, поставив на рубленые плахи стола миску с кулешом.

— Ты вот что, расскажи-ка мне про утренних рыбаков? — попросил молодого. Парню явно льстило, что я допытываю его и приняв вид умудренного жизнью знатока, картинно согласился.

— Видел Чюдиков несколько раз. Сейчас они попрятались, знают, что мы здесь, — медленно жевал слова вперемежку с наваристой кашей Егор. Он словно знал, что меня интересует.

— Каких Чюдиков? — переспросил я, помахивая отдающей парок ложкой.

— У нас в деревне, старый дед Стигней Лешак, пугал малышню Чюдью. Тех, кто плохо себя ведет, забирает она под землю и оставляет у себя жить. По его описанию, похожи на местных Чюдиков, коротки в росте и силы огромной!

Так я, впервые услышал о Чюди — народе, заселявшем Русь испокон веков. Мне показалось это чрезвычайно интересным, и я с нетерпением отложил ложку в сторону. Молодой парень понял, что я не отвяжусь от него и рассказал мне все, что о них поговаривали старики в его деревне. Сам он относился к этому очень спокойно и когда я спросил его, видел ли он Чюдь до этого, утвердительно кивнул заросшей головою. Данное утверждение озаботило меня в полной мере, и я решил изучить все, тщательным образом.

— Чего расселся! Ешь давай, — прикрикнула для порядку стряпуха. Каша остыла, и я поел, заедая хлебом сваренную на мясном бульоне гречку, вприкуску с ароматными перьями дикого лука. Мужики смачно швыркали настоянный смоляной чай, и нещадно курили огромные самокрутки, лениво обсуждая завтрашние планы. Насытившись, разморенные, уставшие от вечной беготни геологи, разбредались по куткам и вскоре засыпали.

Мысли сонно текли в осоловевшей голове, усталость неумолимо прижимала к теплу раскатанного на колючем лапнике спальника. В липкой, клеящей усталые глаза полудреме, решил, что с утра вновь наведаюсь в овраг, где терялись следы странных рыболовов. Звезды усыпали небосвод, оттеняя бледным, лунным светом, провисшие коньки палаток. Огонек костра отдалился и вскоре окончательно поблек меж опущенных, налитых усталым сном век. Ночь медленно плыла вокруг, даря настороженную, мрачную тишину уснувшей, несговорчивой тайге.

Наутро спозаранок ушел к стоящим в овраге, мшистым камням, прихватив банку тушенки и ломоть хлеба. Густой чай, настоянный с вечера в бачке тихонько слил в фляжку, стараясь не пропускать внутрь перепревшие чаинки. Все еще спали, лишь смурная повариха привычно разжигала костерок, намереваясь готовить мужикам завтрак. В чаще куковала ранняя птаха, тревожа звонкую, острую от росы тишину.

Накинул капюшон штормовки и пошел вдоль кустов, стараясь не обтирать с листьев мелкие капельки росы. В полутора километрах вышел на затянутый легким туманом берег, разыскивая глазами небольшой каменистый утес. Река шумела на перекатах и словно угомонившись, лениво плела узоры устремляясь вглубь небольшой череды омутных ямок. Там, в глубоких заводях под подмытой щетиной кустов, плескала хвостом редкая рыба.

Осмотрев кромку берега, вышел по неприметной тропке в густой кедровый частокол и пошел далее, настороженно ступая в изумрудный мох. Где-то здесь исчезли вчерашние рыболовы, поймавшие, по местным меркам, довольно крупного тайменя. Попадаться на глаза Чюди не хотелось, несмотря на то, что меня разбирало крайнее любопытство. Под темной таежной сенью, среди плотных кустов и трухлявого буреломника казалось, что кто-то непрерывно сверлил меня взглядом.

Добравшись крадучись до заросших мхом валунов, внимательно осмотрелся. Все тихо, в каменных закоулках плотно рос мясистый бодан и редкий, замшелыми пятаками, брусничник. Все покрыто утренней, никем не потревоженной росой, словно и не бывает здесь никаких ходоков, кроме редкой таежной живности.

Солнце затеплило горизонт ярко, стараясь вытянуть из низин стылый ночной холодок. На одном из валунов была выемка, и я забрался в нее по осклизлому, мшистому боку. Поудобней устроившись, некоторое время смотрел по сторонам, стараясь углядеть какое-нибудь движение среди плотной листвы, покрытой редкими прозрачными капельками. Воображение лихорадило меня, но я так и не заметил никаких признаков движения. Камень подо мной был на удивление уютным, прислонив к шероховатой поверхности руку, удивился, твердь была теплой! Время шло, таежное утро активно набирало силу, лишь здесь, у камней, по-прежнему ничего не происходило.

Казавшееся бесконечным ожидание уморило меня и положив голову на уютную мшистую подушку, уснул.

Проснулся от еле ощутимого дрожания камня подо мной. Заозирался непонятливо со сна, вспоминая где нахожусь и резко опустив голову, затих. Внизу, прямо из камня вышел широкоплечий до неприличия карлик. Следом мелькнул силуэт поменьше и пошел с плетеной корзиной к ближайшему кусту голубицы. Мне стало интересно откуда он появился, никакой двери внизу я прежде не видел. Медленно передвигаясь, подтянулся ближе, чтобы заглянуть за близкую каменную кромку.

Чувствуя, что теряю равновесие, испугано посмотрел вниз. Рука полностью провалилась в теплый, податливый камень! Стараясь не шуметь, отполз на границу переставшей прогибаться подо мной тверди. Не потерявшая визуальной формы часть ее стала податливой, исходила теплом и трудноразличимым для глаз маревом.

Не больше часа набирали необычные ягодники корзину. Низкорослые богатыри, похожие на сказочных гномов, нечесаные и небритые. Одежда — все та же холстина, грубая и бесцветная, плотные утянутые поясом рубахи. Вольготные штаны, завернутые в высокие, плохо обработанные чуни. Не прикасаясь к кустам, странные собиратели стряхивали ягоды, казалось, делая это — одним взглядом. Иссиня черные катыши послушно летели вниз, в предварительно подставленную корзину. Изредка перебрасывались между собой вопросительной скороговоркой, и неспешно вглядываясь в застывшую, таежную зелень. Как не заметили меня, загадка? Возможно потому, что я лежал в крайне неудобном месте, прямо над ними.

Изредка я протягивал руку и осторожно погружал кисть в теплую глубь камня. Сознание отказывалось верить в это, по мнению любого поисковика геолога, чуда. Закончив собирать ягоды, сборщики вернулись и нимало не смущаясь, прошли вглубь необычного камня. Спустя некоторое время марево перед глазами сошло на нет, словно кто-то выключил горячий, пышущий жаром утюг. Протянув руку, уперся в твердый, прохладный гранит и задумчиво почесал затылок. Невидаль!

С обеда время тянулось медленно. Солнце пошло к закату, но больше ничего необычного не произошло. Тщательно обследовал камень, обычный гранитный останец, старый и точеный ветром. Трещины, мелкие и поросшие мхом. Отколов кусочек, пошел обратно в лагерь, думая, о произошедшем днем событии. Следующий день пролетел в крайне волнительном состоянии, руки судорожно сжимали приготовленный к встрече фотоаппарат, но все тщетно, из камня так никто и не вышел.

Несколько дней ничего не происходило, и я уже потерял надежду вновь увидеть странных, подземных обитателей. Пятый день, полдень — я собрался уходить. Предчувствие словно удерживало меня на месте, и я все не решался окончательно уйти. Долгожданное марево неуловимо пошло, наполняя дрожью огромный камень. Из потрескавшегося каменного среза вышла знакомая фигура и двинулась в чащу. Время вытянулось в томительное ожидание, но больше из камня никто не вышел. Решившись на безумный эксперимент, погрузился в податливую твердь. Сердце гулко колотилось, продвигаясь вглубь камня, я неожиданно оказался в подземелье. Тусклый свет проникал сквозь размягчённую непонятным образом — твердь. Справа, в темноте виднелся проем с мрачным, еле освещенным помещением, а дальше широкий коридор сужался и вглубь уходил ход, из которого тянуло жутким, пробирающим дрожью холодком.

Неслышно ступая, шагнул в видневшийся справа проем и внимательно огляделся. Стол и два массивных стула из камня, сверху полки из темных необработанных плит, забитые непонятным хламом. Спартанское помещение, очаг с огромным, чугунным котлом, несуразная по своей толщине посуда. В углу кучей ржавые тесаки и охапка наломанных поленьев. В массивной нише лежали кучей железяки, окатыши и пухлая книга.

Забрал лежащую среди хлама книгу, необычный по форме камень, лежащий рядом и бережливо уложил их в рюкзак. Сердце лихорадочно билось, выйдя обратно в коридор, подошел к казавшемуся бесконечным, подземному ходу. Пару шагов, это все на что я решился. Испуганно замер, воздуха в помещении стало меньше.

Хозяин подземного убежища шумно зашел в помещение и загрохотал железной утварью. Сердце припадочно заколотилось, осторожно ступая направился к выходу, стараясь не встревожить хозяина подземелья. Я почти дошел, когда в проеме появилась мутная тень, горевшие в темноте зрачки уставились на меня. Развернувшись, панически прыгнул в толщу камня. Дикий рык несся вслед и тень рванула, стремительно нагоняя. Солнце словно выскочило навстречу, легкие судорожно вздохнули, втягивая внутрь пресыщенный кислородом, свежий воздух! Паника погнала меня вперед, и я резко ускорился на выходе.

Меня словно дернули назад, камень сжал мертвой хваткой сапог. Выдернув из него, вспотевшую от страха пятку, побежал наутек, голенище так и осталось торчать из недр застывшего камня. Державшаяся некоторое время портянка, вскоре развернулась и я несколько раз больно наступал на острую щебенку! Сзади кто-то топал и ревел, наполняя душу, несущим меня все быстрее колким, липким ужасом!

На подходе к лагерю остановился и уперся руками в колени. Грудь ходила ходуном и легкие жалобно сипели. Лицо горело, в глаза непрерывно тыкались, вьющиеся надо мной, ошалелые мошки. Отдышавшись, побрел к приметной, легким дымком кухне. Повариха проводила меня удивленным, молчаливым взглядом и вновь отвернулась к котлу, скидывая очередную картошку в воду.

Ночь прошла спокойно, хотя пару раз я холодел от страха. Долгое время руки заходились в мелком трясе, отходя от пережитого ужаса. Мне казалось, что я видел в подступающем мраке, смотрящие на меня холодные глаза. В каждой тени мне казалось, что Чюдь подкрадывается все ближе, чтобы утащить меня в свои подземелья!

Через несколько дней лагерь перекинули и до середины октября мы шерстили округу сотней километров северней. Работа на свежем воздухе, бесконечные километры непроходимой тайги убивали во мне все мои страхи. Падая спать на лапниковую постель, засыпал глубоким сном, чтобы встать спозаранку и двигаться в проймах бесконечных увалов дальше, зарисовать на карты местные ландшафты.

Осень подступила как-то сразу, прижимая ночными холодами. Редкие березы поникли и пожелтели, нехотя сбрасывая листву. Дежурный костровой поддерживал огонь постоянно, чтобы пришедшие ходоки могли согреть, стылые от зарисовок, пальцы. Вскоре, партия геологоразведки свернула выхоложенную первыми заморозками стоянку и двинулась к пункту сбора. Домой мы возвращались по ломкому снежку, засыпавшему обильными шапками округу Красноярскую.

Эта поездка стала началом моих необычных изысканий. Загадочный Чюдский народ заинтересовал меня и теперь надо потихоньку собирать всевозможные факты их существования, так необходимые для дальнейшего исследования. Замысловато написанную книгу, оказалось расшифровать подозрительно легко. Старорусский, чудной, с большим количеством сносок и сокращений, но понятный сердцем язык. Прочитанное там, открыло завесу истинной истории, интересной и непритязательной, как жизнь. Впрочем, прочитанным стоило делиться очень осторожно и поэтому, дальнейшие поиски пришлось вести самостоятельно.

Андрей Пантелеевич, знакомый историк посоветовал никому не показывать данный фолиант. Содержание пухлой, написанной от руки книжки не стыковалось с официальной, преподносимой нам в школах историей. Ученый с большим энтузиазмом помог мне с прочтением, советами и как компаньон ездил со мной в экспедиции. Частенько мы собирались вместе и воодушевленные нашей общей тайной обсуждали прочитанное.»

Дальше следовали зарисовки местности, тщательный путь следования и таблица с цифрами. Я с интересом посмотрел на вклеенный в конце кусок карты с непонятными знаками и короткими набросками текстов. Впрочем, с наскоку разобраться в непонятных значках было сложно и поэтому, я отложил первую тетрадь и бережно открыл следующую.

Глава 2.

Дневник №2. Шеломенцев Иван Климович 1976 год.

«Прочитанная мною Чюдская летопись прояснила многое, но вопросов после прочтения накопилось гораздо больше. Книгу опасно возить с собой, и я выписал то, что важно и может пригодиться в дальнейших изысканиях. Тексты переписываю дословно, дабы не исказить по недомыслию вложенный в них смысл.

Сказание о Родыне.

Землица наша похвалена, одарила нам житие цветка полянного! Выходим из тебя тобой и радуемся совместно красотам обустроенным. Всего вдосталь, нечиже желать более, лишмо уповать в умеренности, отмеряя лет себе по житию самому! Мысли и дела уравнены и куда не гляди равная красота! Мы покорно слушаем желанье твои, стараясь истребить надобность как можно ранее, чтобы мужина твой Ярилосвет был в равновесии! Ночно гостьюшка не влияла на ваше благодатное детям вашем состояние! Браты Семиросты не слышат тебя матушка, слишком уши у них большие, но просят тебя, приходя к нам. Ходить к Поморянам сложно, Семиросты воду не шибко любят. Оттого идут к нам услышать твои желания матушка! Кланямся все роды Чюди до земли, благословляем наше- красно проживание!

Сказание о сошедших с ума.

Борея град не жития нашего, а слышимой точки самой, гласа вашего матушка. Ходим слышать сокровенное и новестя далекие, как и жители срединные и из тридевятого царения. Говорят, бедно у них, с самой матерью воють. Равных зверей поубивали, строють из железа гремящи организмы. Мать не пускает их к себе, безумцы! Мыслим в сторону твою матушка, смиренные и послушные Чюди твои! Содрогаясь от делов таких дальних, в наших мыслях неприемлемых! Разве возможно с матерью враждовать, Родыной что силу дает, помогает во всем детям многочисленным. Живут они на тридевятой стороне, ни далеко, ни близко.

Сказание Поморян.

Водой живут, через воду матушку слушают. Придел их неизмеримо больше, вода их слушает. Ими повелевается, если без дури, чего отродясь не слыхивали. Но живут землей еще, хотя уходять надолго. Чары важные имеют свойски, не наши. Да и зачем им. На кругах Соловецких, рядют чары в камни — нами готовленны. Там, в лабиринтах каменных все происходит. Огородят островами больше, так не пускают, только причинно. А вообще добры, потому как старше наших родов на цельну весну. Землю и воду местами меняють, потому важны места спрятать, недоступно могут в любой раз. Семиростов не любят, говорят, топчут много. Да и кто прям доволен. Большие, несуразные, ладно хочь не любопытны.

Примечание. Мы с Андреем Пантелеевичем долго обсуждали написанное в книге. Текстов в книге много, и мы выписали наиболее нас заинтересовавшие. Многими местами сокращение идет в словах, лишь заглавные буквы и после прочерк, словно писавший торопился. Да и надпись интересная «Ранние Сказы», не сказка ли это? Принимать на веру все написанное нельзя и нам придётся найти всему прочитанному какие-нибудь подтверждения.

Исходя из нашего совместного расследования, пока что рабочая версия такая.

Чюди самые многочисленные народы, что жили и судя по всему живут на территории подземной, неисследованной никем, части России. Почему странные, диковатые на вид существа избегают людей? Роста не высокого, это совершенно точно! Я измерил линейкой, примерно конечно, камень возле которого стоял виденный мною карлик. При всей тщательности могу сказать, рост его около одного метра сорока — сорока пяти сантиметров, но в груди, он явно шире меня. Могут делать мягким -любой твердый камень?

Живут в основном под землей и пока что неизвестно, есть ли в подземельях большие поселения. Увиденное мною в Красноярской тайге больше похоже на входное помещение и куда ведет мрачная, продуваемая глубинными ветрами дорога, вырубленная в толще камня, секрет! Мне кажется, что я никогда не рискну углубиться в эти пугающие рассудок недра. Кого можно увидеть там, в мрачных, бесконечных штольнях остаётся только гадать?

Семиросты. Похоже, что это великаны? Мелкие отписки о них упоминают о их большой величине и несуразности. Косвенно, даже их название говорит о большом росте. Приблизительно около девяти метров, в наших предположениях мы исходили из примерного роста виденных мной представителей Чюдского народа. Трудно представить таких гигантов, но Андрей Пантелеевич уверяет, что такое вполне может быть! Больше данных по ним к сожалению, нет. Все отписки, упоминаемые в Чюдских написях всегда с усмешкой о великанах, как о детях, очень больших и крайне неуклюжих.

Поморяне. Народность, живущая возле воды, отписка с названием привязала их к Соловецким островам, но судя по всему, это лишь одна из местностей. Упоминаются острова, где они живут и что, они могут их прятать. Сколько островов в истории ушли под воду только в официальной истории, не сосчитать. Осмыслив свои изыскательские возможности, привязывать их к расследованию мы пока не стали. Из всех перечисленных, только они возможные предки людей? Хотя если честно, я где-то в глубине души чувствовал огромную, непреодолимую разницу между нами. О своих сомнениях я не стал говорить Андрею Пантелеевичу, который был чрезвычайно увлечен нашими изысканиями.

Посему, после долгих, жарких обсуждений, эта версия была принята нами как рабочая. Вопросов, на которые мы собираемся ответить, накопилось предостаточно и мы принялись последовательно решать их, совершая дальние поездки, с сугубо изыскательской целью. Меня кидает в жар от одной только мысли, что на земле кроме нас, есть еще разумные существа и отрицать это, после увиденного для меня никак не возможно. Не зря Андрей Пантелеевич усмехается надо мной и говорит, что надо верить в сказки, в буквальном смысле этого слова. Ведь действительно все это уже описано, причем подробно, просто мы относимся к этому, как к увлекательным детским сказкам.

Впрочем, я видел Чюдь и чувствую, что мы разные, помню ужас, который они у меня вызывали. Почему они настолько недружелюбны? Неужели, они как истинные гномы живут в подземельях и стерегут там скрытые от глаз несметные сокровища? Ладно, к ним еще можно привыкнуть, но если представить себе Семироста, мысли вообще идут кругом. Вообразить девятиметрового великана, расхаживающего по земле просто невозможно! Чем питается такая громадина и что будет, если его разозлить?

Историк хитрец, говорит, что они вероятней всего реально существуют, мол даже у Пушкина есть строки о их существовании. Я с ним не спорю, но воображение рисует поистине чудовищное существо!

Иногда пелена спадает с моих глаз и мне начинает казаться, что все это вымысел и закравшиеся сомнения грызут мою голову. Лишь один факт подтверждает все написанное, я сам прошел сквозь камень и лично побывал в подземном доме удивительного народа Чюди.

Часто мы обсуждаем времена которые описаны в книге, никаких конкретных привязок там нет, и хотя Андрей Пантелеевич говорит много и убедительно, мне сложно ему поверить. Я помню историю, которую мы изучали в школе, там говорили о миллионах лет, историк же утверждает, что все прошло на отрезке в две тысячи лет.

Сказание о сошедших с ума вообще вызывает недоумение? Его мы пока не рассматриваем. Из всего написанного, мы уверенно знаем лишь, о существовании подземной народности Чюди. С нее мы и начнем.

Лето 1976 года. Мы с Андреем Пантелеевичем в отпуске и собираемся совершить рискованный эксперимент. Возможно, что мы сошли с ума, но план наш предполагает ловлю одного из представителей Чюди, с целью проведения ознакомительного опроса. Историк настойчиво уверял меня, что хотя бы одну особь надо непременно изловить, язык мол, ему знаком и надо будет обязательно с ним поговорить. Мои сомнения по поводу чрезвычайной сложности затеи он отвергал и приводил кучу доводов в пользу данной затеи. В тот вечер, мы сидели на веранде дачи и под мелодичный треск сверчков, пили чай с лимоном.

— Сколько всего полезного он нам расскажет, ты понимаешь? — горячился историк, — это же взорвет всю историческую культуру! Тогда, я воодушевленный его настроем согласился. Мы начали обдумывать, как нам захватить Чюдь и вскоре, разработали хитрый, как нам тогда казалось план. Впрочем, все чудовищную нелепость нашего плана, мы осознали позже, когда приступили к его исполнению и как это мероприятие, чуть не стало для нас чистейшим самоубийством…

Одно из сказаний которое мы прочли, я коротко напишу его ниже, указывает на конкретное место, куда собственно и решено было отправиться.

Сказание о Леши Фимовиче шедшем к стерегущим сказы прошлого на Оторе.

Тешин оказался истерзан медведицей. Вестки перестали доходить. Главная дорога оказалась обвалена, и матушка на Борее рассказала нам. Он переслушал сказы с тридевятого царства. Обилие весток, переполнило сводную чашу и свело его с ума. Медведица не узнала его и растерзала безумь. В Оторе никого наших и соль без угляду.

Сказы целы, но Леши ходил убедиться. Обвалы продолжительны, и он лазил поверх дороги, так и дошел. Тешин не узнал его и чуть не сжег. Убедившись, что главное цело, Леши еле убежал с горы. Матушка сказала: Отор тень. Так и будет. Безумь будет сохранять в дали набранное. Нельзя что бы Лютяне нашли собранную братьями тьму.

После тщательных сборов и приготовлений, был определен день отправления. На вокзале я тщательно осмотрел перекидные листы автоматической информационной доски и пошел в длинную душную очередь. Около часа я простоял в гудящей, непрерывно говорящей очереди. Двери в зал с кассами постоянно хлопала и плотные потоки отбывающих в отпуска людей плотно обжимали кассы с раздраженными и неуступчивыми тетками, продающими проездные билеты. Вскоре, счастливый я выбрался из душного человеческого столпотворения и облегченно вдохнул загазованный воздух заставленной машинами, привокзальной площади.

Отъезжали мы на завтра и вечером собравшись в моей квартире, придирчиво осмотрели приготовленные в поездку вещи. Историк оказался сведущ в костровой жизни, и я, видя, как он собирается, вздохнул облегченно. Каждый летний сезон моя работа уводила меня в дремучие таежные дали, туда, где всякий день был пропитан дымной, костровой горечью. Напугать меня походной жизнью невозможно и лишь переживания за историка изводили меня поначалу. Поэтому, его опыт оказался как нельзя кстати.

Спать легли рано, Андрей Пантелеевич ночевал у меня, заблаговременно предупредив домашних, что поедет в командировку, на раскопку недавно найденного кургана. Все мы немножко волновались, как пройдет затеянное нами предприятие, оставалось только гадать…

Утром, после плотного завтрака, мы неспешно посидели по традиции на дорожку и понесли упакованные вещи вниз. Тщательно сложенные рюкзаки сложили в расхлябанный багажник такси и поехали на вокзал. На гудящей от разномастного люда площади, расплатились с таксистом и пошли минуя здание вокзала, прямо на виадук. Поезд отправлялся с третьего пути и длинный состав уже стоял, принимая в открытые двери, толкающихся, увешанных багажом, пассажиров.

Минут через сорок вагоны дернулись и хриплый голос объявил отправление. Состав плавно пошел вперед, оставляя за окном, пристанционные постройки, автомобильные дороги и сам, чадящий редкими трубами, город. Двое суток мы наблюдали убегающие вдаль однообразные пейзажи, станции с интересными названиями, серые днем и сверкающие одинокими фонарями в сумраке ночи. Я равнодушно отсыпался, обвыкшийся к вагонной кутерьме, а историк волнительно стучал пальцами по откидной крышке стола. Видимо наш первый выезд, крайне будоражил его воображение.

К нужной нам станции поезд прибыл в пять утра, когда сероватый рассвет только набирал силу и утро зябко холодило, после теплого вагонного уюта. Разминая затекшие со сна конечности торопливо вышли, подгоняемые нетерпеливой проводницей, остановка на станции была короткой. Сошли на бетонный пандус, и мелодично перестукивающий на рельсах состав тронулся, овевая нас теплом набирающих ход вагонов.

Утра мы дожидались в пустом помещении небольшого вокзала, где кроме нас никого не было. Расположившись на пустующих скамейках в ожидании людей досыпали, в эти короткие, набирающие силу рассветные часы.

В восемь утра началось движение, захлопали двери и начали ходить люди. Ворчливая уборщица согнала нас с нагретых скамеек, протирая бетонный пол, и мы не споря вышли на улицу.

Позавтракать удалось к десяти утра, когда открылась местная пирожковая. Там между делом, мы поговорили с молоденькой продавщицей, и она помогла договориться с проводником. Пока мы кушали, солнце набрало силу и начало серьезно припекать. День обещал быть знойным и безветренным.

Здесь, в тетрадке шла аккуратненькая полоска куцего корешка отсутствующей страницы. Листок бережно вырвали. Возможно в нем было имя проводника и Иван Климович попросту не хотел, чтобы кто-нибудь его узнал. Впрочем, это попросту мои догадки. Вырванной бумажки не было, и я продолжил читать дальше.

«В лес мы зашли с местным, нанятым нами, проводником. От общего маршрута, по понятным причинам, отказались. Местный с хитроватым лицом охотник; сухое, поджарое тело и рациональные, выверенные движения. Следопыт охотно говорил с нами и пообещал, что вернется к нам через десять дней. Идти на саму гору проводник отказался, нет в этом нужды и точка! Спорить было бессмысленно! Впрочем, если мы захотим вернуться раньше, он показал нам приметы, по всему пройденному нами маршруту. Я тщательно все законспектировал и думаю, что вернуться обратно, мы при желании сможем.»

Дальше шли наброски и коротенькие фразы, поясняющие маршрут.

«Расстались на дальних подходах к горе, проводник вбил приметный шест с ярко- синей тряпкой и сказал, что будет здесь через десять дней. Сказал и растворился в тайге, оставив тишину и легкое чувство одиночества. Немножко растерянные после расставания, все же взяли себя в руки; уходя, следопыт унес с собой чувство уверенности и оставил нас наедине с безграничной, холмистой тайгой. День покидал нас, унося с собой сочные дневные краски. Чтобы не сидеть голодными разбили лагерь и съели приготовленный на костре ужин. Солнце скрылось за дальним увалом и все вокруг погрузилось в мрачную, чернильную тьму.

Ночью вдали выли волки, и мы плохо выспались. Вообще без проводника чувствовалась в душе неуверенность и робкая нерешительность. Связаны тревоги были не с густым, нехоженым сосняком, а с предстоящими в недалеком будущем событиями.

Глава 3.

Утро рассвело, как застенчивая девчонка, одарив нас робким утренним светом. Сноровисто приготовив завтрак, поели. Хмурый лес растворился в ярком солнечном свете, наполняя чистейшим кислородом, ослепительную небесную синеву. Ночные, невразумительные тревоги ушли, и мы собрались идти дальше.

Шли напрямую к интересующей нас вершине, постоянно преодолевая затяжные увалы. Заросшие вездесущим сосняком и скудной, жесткой травой. У подножия нужной нам горы немного передохнули, освежаясь прохладной водой из походного термоса. Волнение нарастало… немного отдохнув, пошли, забираясь по каменистому, осыпающемуся склону дальше. Что ждет нас наверху? Этот каверзный вопрос волновал нас обоих!

Уклон стал более крутым и вскоре пришлось немножко сбросить темп. Экономя силы, шли диагоналями, не спеша поднимаясь на гору. Жаркий, малооблачный день баловал нас несильным, освежающим ветерком. Вокруг тянулись плавной, замысловатой гармошкой горы, словно великан играючи встряхнул земную гладь, забавляясь. Несмотря на умиротворяющий пейзаж и хорошую погоду, внутри копилось нехорошее предчувствие. Когда мы поднялись к вершине и подошли к каменным столпам, тягостное чувство переросло в еле сдерживаемую тревогу.

С трясущимся револьвером в руках, прошел вдоль каменного откоса к приметному для нас месту. Пока что, все подтверждало наши предварительные догадки. Дожидаясь отставшего историка, присел возле входа, стараясь унять душевное беспокойство. Как мы нашли вход? Он был зарисован в найденной мною книге и имел один маленький секрет.

Через полчаса, я слез с навершия входа, с тонким канатом в руке. Наверху, в узкой расщелине, я заложил дымовую шашку, к чеке привязал шнур и плотно накрыл сверху брезентом. Края придавил камешками и полез обратно. Внизу, в месте предполагаемого входа, мы расстелили рыболовную сеть, ручной работы, с привязанными на углах тросами. «Черта выдержит!», — клялся продававший ее рыбак. Перекинув тросы на ту сторону, спешились. Андрей Пантелеевич пошел на обратный склон, чтобы по сигналу тянуть перекинутые веревки. Сигналом будет привязанный на сети небольшой колоколец. Мой крик или выстрел тоже будут сигналом, но мы по своей теоретической убежденности думали, что продумали все и проблем с поимкой карлика у нас не возникнет!

Сердце громко колотилось. Рассудок кричал, обо всей безрассудности нашего безумного предприятия! Решившись, дернул запальную бечевку и выставил ствол револьвера перед собой, спрятавшись за небольшим камнем. Сверху накрылся измазанным землей брезентом и напряженно затих.

Время словно остановилось. Казалось, прошла бесконечность, хотя секундная стрелка на часах исправно бежала. Я начал сомневаться, возможно, не сработала шашка?

Солнце освещало камень и все вокруг застыло, словно ожидая чего-то. Я уже собрался встать, чтобы проверить сработала шашка или нет? Марево пошло от камня, словно включился утюг. Брезент инстинктивно дернувшейся рукой, опустился лохматым краем на глаза, закрывая голову. Легкие сжавшись, перестали дышать. На покрытом трещинами склоне появилась неуловимая тень… Вверх тянулись клубы дыма, выходя прямо из глубины каменой глыбы. Шашка все-таки сработала!

Из камня появилась курчавая шевелюра и шишковатый кончик носа. Затем, словно проявились в камне глаза. Дикий, настороженный взгляд! Глаза медленно двигались прямо в камне, оглядывая местность! Затем появились крупные ладони и бочкообразная грудь. Чюдь крупный и крайне подозрительный, вращая диковато белками, осматривал все вокруг. Даже воздух перестал шелестеть, легкие застыли от неожиданности и все окружающее, словно остановилось, отснятое мимолетным кадром! Угрюмое выражение диковатого, в разорванном на скулах, с грубо зарубцевавшимися шрамами, лица. Я невольно вздрогнул и замер! В жаркой, иссушающей тишине, печально зазвенел колокольчик!

Пока мой мозг соображал, впереди стоп кадр взорвался безумной динамикой. Веревки натянулись, заворачивая карлика в сеть. Тот зарычал и словно безумный разорвал капроновую сеть в клочья. Затем дернул веревки на себя и вытянул кричащего историка к себе. Тот, пронзительно вопя, нелепо упал на отчаянно рвущуюся Чюдь и бросился на утек. Степенный историк отринул все приличия и драпал как разогнавшийся паровоз, стараясь отбежать подальше.

Я опомнился и вскинув трясущийся ствол револьвера, выстрелил. Мне кажется, в момент выстрела время остановилось! Мой взгляд, словно зачарованный, проследил за полетом пули и видел, как взорвалось красным плечо. Чюдь накрытый остатками порванной сети громко заревел и бросился прочь. Я, не раздумывая, бросился следом. Нечесаная, патлатая голова оглянулась и пропитанный неприкрытой ненавистью взгляд, прожег меня, буквально насквозь… Он проворно бежал вниз, по замысловатой, непредсказуемой траектории и бросал в разные стороны, какие-то непонятные предметы. Хмарь подернула поволокой безоблачное небо и за несколько секунд резко потемнело. Я почти догнал кричащего скороговоркой крепыша, как он резко ушел в бок, останавливаясь. Инерция унесла меня дальше, и тут до моего слуха донесся звук, оглушительно щелкнувшего бича. Теперь я понял, что он завел меня в искусно приготовленную ловушку. Сыграли роль раскиданные им предметы или дело было в произносимых наговорах не знаю, только сейчас вокруг меня щелкающие разряды жалили иступлено землю, разбегаясь в траве, синими, вьющимися змейками. Рядом земля взорвалась и опалила меня горячим, удушающим дыханием. С неба по всей площади нашего забега стегали оглушительные молнии, стараясь уничтожить вокруг все живое.

Я инстинктивно присел, непроизвольно закрывая голову руками. Впрочем, долго сидеть мне не пришлось, ударившая рядом молния, отбросила меня дальше по склону. Волосы на голове шевелились от избытка напряжения, вокруг резко запахло озоном. Подняв ствол револьвера, прицелился нетвердыми, пляшущими руками в стоящего неподалеку, недобро ухмыляющегося гнома и выстрелил. Пуля ударила в контур стоящего карлика, вокруг осветился мерцающий кокон. Тем не менее, не ожидавший такого Чюдь, пошатнулся и от неожиданности упал. Лицо, всплеснувшего от неожиданности руками, побледнело и перекосило от дикой, неподдельной ярости. Хриплые проклятия вырвались из глотки взбесившейся бестии и крупные, короткопалые руки сжались в кулаки.

Тряхнув головой, карлик пришел в себя окончательно и вытащил из-за пазухи завернутый в тряпицу предмет. Бережно развернул сверток с мерцающим шаром, шепотком выдохнул на него какие-то слова. Сфера вспыхнула грозным огненным светом и завибрировала, другой рукой ловко вытащил из-за спины, похожий на ракетку от бадминтона, предмет. Глаза карлика прожгли меня победоносным взглядом и лицо исказила недобрая ухмылка. Взмахнув вокруг себя с округлым окошком палкой, зашептал что-то и на выдохе, резко ударил подкинутый ранее светящийся шар. Пролетев сквозь окошко ракетки, он развернулся и превратился в огненного дракона. Я, все это время, смотрел как зачарованный, на манипуляции Чюди и когда, расправив крылья, в небо вылетел гигантский змей от неожиданности потерял дар речи…