Бесплатный фрагмент - Чёрный Лес

Глава 1

Над узкой и длинной каменистой долиной простиралось белое клубящееся небо, грязновато-мутное и такое низкое, что если подойти к самому краю леса, начинавшегося сразу за обочиной дороги и задрав голову смотреть вдоль угольно-черного ствола ближайшей высоченной сосны, создавалось полное впечатление — еще пара лет, и дерево дорастет, дотянется и начнет царапать острой верхушкой влажное небесное брюхо. Однако подобными наблюдениями здесь заниматься было некому: местность вокруг была совершенно пустынна, и только в старой, чуть покосившейся башне, приткнувшейся у отвесной скальной стены, едва теплилась жизнь.

Древние стены уже заждались возвращения Хозяина. Все давно пребывало в полной готовности: помутневшие от времени хрустальные крышки саркофагов были гостеприимно откинуты, приемная чаша Машины Обновления слегка вибрировала, разделяя нетерпение аппарата вобрать в себя свежий биоматериал и, основательно переработав, извергнуть алым и горячим пенистым потоком, направляя в толстые полупрозрачные гофрированные трубы, соединявшие массивный каменный корпус Машины с расставленными вокруг него, изголовьями к центру, саркофагами.

У входа, прямо на холодном каменном полу, положив клыкастую морду на мощные лапы и почти не дыша, дремал сторожевой пес Бальтасар — аспидно-черный зверь, похожий на добермана-переростка. Он уже чувствовал скорое прибытие Хозяина, но пока еще было время досмотреть цветные и причудливые, но вместе с тем аморфные, ускользающие от пристального взгляда сны, закольцованной кинопленкой пробегавшие за закрытыми, чуть подрагивавшими, веками стража. Скоро ему опять заступать на вахту, и тогда ближайшие несколько десятилетий будет не до сна: охранять покой обновляющихся — вот его первейшая и почетнейшая обязанность. Но не сейчас. Позже. Оставалось совсем недолго.

* * *

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Осень приходит и вновь капли с неба летят.

Осень приходит и парки листвою горят.

Моросью сеется, в лужи стекает вода.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

Марти́н дал последнему аккорду повиснуть в воздухе и заглушил струны, прикрыв рукой, выжидательно глядя на тоненькую стройную темноволосую девушку с короткой стрижкой, открывающей небольшие изящные уши, сидевшую прямо перед ним на складном шатком стуле.

— Мне кажется, это очень хорошая песня, — Май смотрела на него своими удивительными серо-синими, необычайно яркими глазами из-под прямой густой челки, — мне нравится!

— Правда? — он улыбнулся и добавил: — Я написал ее для тебя! Сразу, как получил твое письмо…

— Честно? — она улыбнулась. — Спасибо.

Марти́н кивнул, чуть смущенно опустив глаза на гриф гитары и вдруг почувствовал легкое прикосновение ее губ к своим. Он поднял взгляд, но Май уже снова сидела напротив, как ни в чем не бывало, вот только глаза ее блестели ярче обычного.

— А что, отличная песня! — послышался сзади жизнерадостный голос И́кера. — Только вы это, голубки, кончайте этот свой междусобойчик! Репетировать пора!

— Сам ты голубок! — проворчал Марти́н, но встал и, накинув ремень гитары на плечо, поднялся на дощатый помост, заменявший сцену на репетиционной базе, и подключил кабель гитары к усилителю под чуть насмешливыми взглядами остальных участников группы.

И́кер, лучший друг и по совместительству барабанщик, только ухмыльнулся и начал отсчет, отбивая ритм палочками:

— Раз, два… Раз, два, три, четыре!

Марти́н, все еще под впечатлением пронзительного взгляда Май, чуть было не позабыл, какую песню они вообще играют, но вовремя спохватился и вовремя зажал «эф-диез-эм».

Сыграв вступление он запел:

Автобус номер десять, автобус с видом на море.

Кондуктору не до песен от скучных рутинных историй.

По берегу моря довольно сложный маршрут,

Ворчат пассажиры, что долго автобуса ждут…

Май тоже встала и подошла поближе, во все глаза глядя на вокалиста, чувствуя, как громкая ритмичная музыка пробирает до мурашек, искренне наслаждаясь приятным тембром голоса Марти́на.

Полное имя Май было Майта́нэ, ее дед был из испанских детей-беженцев, отбывших на нескольких больших кораблях в Советский Союз в зловещие годы незадолго до Второй Мировой войны. Дед так навсегда и остался в России, приняв эту страну как свою настоящую Родину, а вот его сын, женившийся на красивой русской девушке Елене, в начале девяностых неожиданно решил вернуться на родину предков, а именно в Доно́стию, столицу одной из провинций Страны Басков. Елена была не в восторге от идеи бросить родственников и друзей, и переехать в чужую страну, но все же последовала вслед за мужем. И поначалу молодая семья неплохо устроилась на новом месте: Елена, или, как теперь все ее звали, Элена, была преподавателем английского языка, и ей неожиданно легко удалось устроиться по специальности; ее муж, человек толковый и хваткий, уже очень скоро работал в порту на неплохой должности. Потом родилась Майтанэ — худенькая и очень подвижная, но при этом неожиданно спокойная и рассудительная девочка. От отца ей достались темные густые волосы, а от матери — большие, чуть удивленные голубые глаза, только более насыщенного и глубокого оттенка.

Однако семейное счастье продлилось недолго: отец Май уехал в Бильбао на повышение и вместо того, чтобы перевезти семью к себе, через полгода неожиданно запросил развод.

И хотя материальное положение Элены оставалось стабильным — работа позволяла жить пусть скромно, но без особых проблем, да и бывший муж был человек, в общем-то, неплохой и худо-бедно помогал оставленной семье, Элене было очень тяжело морально — она осталась совсем одна с маленьким ребенком в чужой стране, к которой по-настоящему еще не успела привыкнуть. Она даже всерьез начала задумываться о возвращении в Россию, когда встретила О́скара, высокого и сильного, человека добродушного и открытого. О́скар был вдовцом: его молодая жена, с которой они были неразлучны еще со школы, по трагической случайности погибла под колесами автомобиля. От счастливого, но такого короткого брака у него остался сын Марти́н, смышленый и тихий мальчик, так похожий на свою мать, которую сам почти не помнил. Первый год О́скар был совершенно безутешен и только на второй снова начал понемногу шутить и смеяться, все больше напоминая себя прежнего.

Знакомство О́скара и Элены произошло совершенно случайно в погожий денек поздней весны, когда яркое солнце, забыв о всякой скромности, грело уже совершенно по-летнему. Это было двадцать девятого мая, когда и Марти́н, и Май отмечали свой третий день рождения. Они жили в соседних домах и тем утром одновременно отправились прогуляться на пляж, в сопровождении родителей, разумеется. Вот там-то Марти́н и засветил только что подаренным самым настоящим, туго, до звона накачанным футбольным мячом бедняжке Майта́нэ прямо в лицо. Когда слезы улеглись, недоразумение было улажено, и извинения от мужской части были благосклонно приняты девушками, все вместе они отправились есть мороженое в Старый город. Потом дети катались на карусели перед мэрией, пока взрослые никак не могли наговориться, неожиданно найдя множество интереснейших тем для беседы. В результате, карусели оказалось слишком много, и детей укачало так, что и Марти́на, и Май синхронно тошнило тут же за лавочкой, в тени тамариндов. Это не слишком романтическое начало положило основу крепкой многолетней дружбе как детей, так и взрослых. Отношения последних, правда, очень скоро переросли в нечто большее, чем простое приятельство родителей соседских детей-одногодков, Оскар и Элена начали встречаться, и очень скоро вся четверка начала проводить большую часть времени вместе. Вот только чего Элена категорически не хотела, так это съезжаться. Оскар поуговаривал ее немного, но потом благоразумно оставил решение этого вопроса до лучших времен. Так они и жили на два дома, иногда путая, где чья квартира. По мере взросления детей, родители, конечно, внимательно за ними присматривали, но отношения ребят складывались такой причудливой смесью дружеских и братских чувств, что не давали ни малейшего повода для преждевременных волнений.

Благодаря Элене, которая считала, что свое происхождение надо помнить и уважать, Май, помимо баскского и испанского, прекрасно знала русский. Способная девочка свободно переходила с языка на язык, когда того требовали обстоятельства, а в нагрузку с энтузиазмом взялась еще и за изучение английского. У Майтанэ была большая коллекция старых русских мультфильмов, которые она частенько, с удовольствием, пересматривала, а когда Мартин составлял ей компанию, старательно переводила ему диалоги. Как-то, посмотрев мультфильм про путешествие мальчика Нильса с гусем Ма́ртином, Май сказала задумчиво:

— Знаешь, Март, этот Нильс мне совсем не нравится, он противный, а вот гусь такой симпатичный… И имена у вас почти одинаковые, только ударение по-разному ставится! — и добавила безапелляционно: — Ты на него очень похож!

— Ничего подобного! — возмутился Марти́н, ему совершенно не хотелось быть похожим на дурацкое пернатое, вот если бы на мушкетера или отважного рыцаря!

Но с тех пор Май частенько звала его «товарищ птица», придумав таким образом сгладить неприятное на языке слово «гусь». Мартин немного поворчал поначалу, а потом то ли смирился, то ли привык. А совсем скоро настал и черед Майтанэ получить собственное прозвище: дети увлеклись мультфильмом о приключениях пчелки Майи, и тут уж у Май не было никаких шансов остаться в стороне — теперь «товарищ птица» крепко дружил с «товарищем пчелой». Однако эти смешные прозвища они не выносили за пределы доверительного общения между ними одними. Это был их большой общий секрет.

Глава 2

Так прошло несколько беззаботных лет. Конечно же, Майтанэ и Мартин учились в одном классе, одновременно начали заниматься музыкой, причем пианино, к которому неровно дышала Май, стояло у Оскара дома, а гитара, о которой мечтал Мартин, нашлась у Элены — осталась, как память о бывшем муже, весьма неоднозначная, надо сказать. Школа, в которую они ходили, была неплохой, класс сложился довольно дружный, но Мартин особенно хорошо поладил с И́кером, чуть грубоватым здоровяком, добрым, как теленок и никогда не унывающим. А лучшей подругой Май стала Ма́ри, веселая и непоседливая, любопытные и живые темные глаза которой нигде не задерживались надолго, постоянно выискивая что-нибудь интересное. Она была пониже тоненькой нескладной Май, и уже в подростковом возрасте имела фигуру весьма и весьма женственную, причем прекрасно это осознавала; кокетство, вообще, было у нее в крови.

На ее фоне, Майтанэ, не торопившаяся взрослеть и не умевшая себя подать, да и не понимавшая, для чего это, вообще, нужно, выглядела совсем ребенком, хотя и постепенно превращавшимся в очень хорошенькую девушку. У нее были правильные черты лица, черные блестящие волосы, длинные и густые, мягкой волной спадавшие на узкие плечи и совершенно невозможно яркие глаза, голубовато-серые зимой и почти синие летом. Единственным, что ее немного портило, были тонковатые губы, пусть даже четко и красиво очерченные; вместе с чуть рассеянным взглядом они придавали ее лицу оттенок легкой отстраненности и закрытости. Но только не тогда, когда Май улыбалась, а делала она это очень и очень часто, ведь нрав у нее был веселый. Она была вполне нормального среднего роста, однако из-за своей излишней подростковой стройности, тонкой изящности запястий и лодыжек, казалась довольно высокой.

Мартин к выпускному классу сильно вытянулся и раздался в плечах, в целом походя статью на отца, но не догоняя того ни по росту ни по весу. От Оскара же ему достался прямой нос и твердо очерченный рот, а вот в открытом взгляде крупных карих глаз отчетливо прослеживалось сходство с портретом матери, который всегда стоял в гостиной на комоде. Темные волосы Мартин стриг довольно коротко, иначе они начинали чуть подвиваться, придавая его облику излишнюю, как ему самому виделось, мягкость.

Конечно же, Оскару и Элене казалось, что их отпрыски составили бы прекрасную пару, тем более что они так хорошо смотрелись вместе. Родители не раз обсуждали это наедине, но никогда не позволяли себе даже намекать на подобную возможность или шутить по этому поводу при детях.

А в выпускном классе случилось то, что случилось: ранней весной Мартин по уши втрескался в Ма́ри, так щедро одаренную природой в области груди, как снаружи, так и внутри. Она была хорошая любвеобильная девочка, с которой так было интересно заниматься азами практической анатомии и физиологии. Они пропадали целыми вечерами, обнимаясь и целуясь в парках, а Май ожесточенно терзала пианино, удивляясь, почему ей вообще есть до этого дело. Это чувство отчаянного одиночества и отверженности она поначалу приписывала предательству Мартином их дружбы, а затем вдруг поняла, что дело было совсем не в этом. И от этого ей стало совсем плохо. А Мартин, совершенно не понимая, как больно делает подруге, делился с Май всеми своими переживаниями и сомнениями. Та кусала тонкие губы, когда он не видел и плакала по ночам. Но как-то она не выдержала, и, когда Мартин в очередной раз заявился к ней поздним вечером и начал рассказывать, какая Мари замечательная, бросила в сердцах по-русски:

— Да идите вы к черту! Дураки!

И ушла в свою комнату, хлопнув дверью и оставив Мартина в совершенном недоумении.

Конечно, он не понял смысла сказанного, но и интонации было довольно, чтобы заподозрить, что он делает что-то не то и не так, вот только что именно, ему было невдомек. Расстроенный и озадаченный Мартин побрел домой.

И все же Ма́ри полностью владела его мыслями еще несколько долгих недель, в течение которых они с Май почти не виделись. Чтобы заполнить унылую пустоту одиноких вечеров, пытаясь избавиться от чувства собственной ненужности, она начала встречаться с одним давним воздыхателем, у которого раньше не было никаких шансов. Он был года на три старше, высок, силен и напорист, и Май это поначалу даже понравилось, хотя свои новые отношения афишировать особо не спешила; ни Мартин, ни даже мама ни о чем не догадывались, впрочем, все были слишком заняты собой: Элена теперь проводила почти все время с Оскаром, вероятно думая, что дочь находится под присмотром Мартина, а тот бегал за Ма́ри, и ни на что больше времени у него не оставалось. Май с ухажером ходили в кино, степенно гуляли за ручку по набережной, причем совершенно не скрываясь: девушка будто нарочно хотела попасться на глаза Мартину. Но тщетно, тот, как назло, всегда был где-то еще. И вот однажды вечером, очень грустная, заплаканная Май тихо-тихо открыла дверь квартиры своим ключом и, с облегчением увидев, что Элены нет дома, пошла прямиком в душ, с отвращением бросила снятую одежду в корзину для грязного белья и под горячей водой полчаса с остервенением терла покрасневшую кожу губкой, словно пытаясь отмыться от чего-то неприятного, глубоко въевшегося в кожу. Затем она прошла в свою комнату и прорыдала полночи в обнимку с подушкой, забывшись беспокойным сном только под утро. Следующие несколько дней, молчаливая и осунувшаяся девушка ходила в водолазке с высоким воротом, скрывавшим несколько характерных багровых отметин на шее и плечах. С ухажером Май больше не встречалась.

А потом внезапно все кончилось и у Мартина. Скорее всего, любвеобильной Ма́ри, для которой это были уже далеко не первые отношения, просто наскучило обучать азам любовной науки неопытного робкого новичка. Во всяком случае, сначала Ма́ри находила все больше предлогов, чтобы уклониться от очередного свидания, а затем прямо сказала Мартину, что любовь прошла и хватит за ней таскаться. Он был растерян, совершенно не понимал, что произошло, к тому же единственный человек, с которым он привык делиться и горем и радостями, сейчас явно не жаждал слушать о его проблемах. Немного он пострадал в одиночку, пытаясь вылечить душу, сочиняя новые мелодии и не желая никого видеть, а потом, очень кстати, Оскару предложили поехать на пару месяцев в командировку в Валенсию и тот, предполагая, что сыну было бы очень полезно отвлечься, предложил ему поехать с ним, благо последний год в старшей школе к тому времени уже закончился, незаметно и буднично на фоне любовной горячки.

* * *

По гладким стенам древней башни стекали потоки воды: молодая весенняя гроза сумела добраться и сюда. Но белое низкое небо над укромной долиной оставалось таким же, как всегда: скучным, мутным и плотным клубящимся покровом. Буря бушевала где-то снаружи, выше и дальше, там оглушительно грохотал гром, сверкали яростные молнии, неистовствовал штормовой ветер, тугими струями хлестал неукротимый ливень. Но белая пелена пропускала только воду, тщательно фильтруя и лишая дождь вкуса и запаха, высасывая из него всю энергию стихии, превращая просто в льющийся с неба оксид водорода.

Бальтасар, не просыпаясь, перевернулся на другой бок, вытянув длинные лапы поперек коридора. Старые часы на гладком боку Машины Обновления беззвучно отсчитывали время, жесткий голубоватый свет все также лился из-под потолка машинного зала. Снаружи в низине, небольшое темное озеро переполнилось, и вода подступила к самой дороге, ведущей в башню. Все было, как всегда, и длилось уже не одну сотню лет.

Глава 3

Автобус въехал в Доностию и теперь не спеша катил по оживленной улице ведущей вдоль реки Уруме́а к новому автовокзалу. Марти́н смотрел на мелькающие в запыленном окне такие знакомые фасады и вывески со смешанными чувствами: за последние два месяца, проведенные на юге, ему удалось несколько отвлечься от переживаний этой весны, от разрыва с Ма́ри и от непонятной, беспокоящей отстраненности Майта́нэ, а теперь, так или иначе, ему предстояло со всем этим разбираться.

Там, в Валенсии, он попытался хоть на время выкинуть все из головы, и ему это даже удалось, ну почти. Он написал несколько набросков песен и выспался на всю оставшуюся жизнь. Вместе с отцом, который был занят, как правило, не целый рабочий день, они облазили все окрестности, катались на лодке и рыбачили, много разговаривали по душам. Все было, в общем, неплохо, хотя и немного искусственно: Мартин почти всю жизнь прожил вдвоем с отцом, но они никогда не оставались столько времени наедине, все время где-то рядом была Элена и, конечно, Май.

За неделю до возвращения, Мартин вдруг получил письмо. Самое обыкновенное бумажное, в конверте с проштемпелеванными марками. На большом листе бумаги, приблизительно посередине, неровным почерком Майтанэ, который он знал с детства, значилось: «Приезжай! А?» И больше ничего. Неожиданно ему страшно захотелось бросить все и вернуться. Прямо сейчас. Немедленно. Он даже не думал, что настолько соскучился по Май, и только по ней. О Мари Мартин больше и не вспоминал. В тот же вечер он засел в своей комнате с гитарой и за несколько часов написал новую песню.

Оставшиеся дни в Валенсии прошли как в тумане — острое желание вернуться не давало ни на чем толком сосредоточиться. А вот теперь, наконец-то снова оказавшись в родной Доностии, Мартин неожиданно растерялся, толком не понимая, что ждет его дома. Конечно, письмо давало надежду, что Май больше не обижается, во всяком случае, он очень надеялся, что правильно истолковал ее загадочное послание. С Мари особых проблем тоже не должно было быть, в конце концов, она сама его тогда бросила, а теперь и он не имел к ней никаких претензий. И все же очень нервничал. Надеясь, что это поможет унять мандраж, Мартин до боли прикусил губу. Заметив это, отец наклонился к нему и тихонько спросил:

— Что, волнуешься не позабыли ли о тебе?

— Ну… Вроде того…

— Вот и волнуйся! Мог бы друзьям хотя бы писать иногда.

Мартин только уныло пожал плечами.

Автобус переехал реку по узкому мосту и начал спускаться по крутому пандусу под землю, где находились перроны автовокзала. Через пару минут скрипнули тормоза, и с шипением открылась дверь. Что ж, еще двадцать минут до дома, а там все прояснится. Мартин подхватил чехол с гитарой и пройдя к центральному выходу начал спускаться по крутым ступеням, глядя себе под ноги, чтобы не оступиться. На подножке он наконец поднял глаза и… они все были здесь, стояли небольшой группкой чуть в сторонке. Они улыбались и махали руками: веселая нарядная Элена, Икер, почему-то по-хозяйски обнимавший Мари за талию и… он встал, как вкопанный, прямо в проходе. На него внимательно и серьезно смотрели два широко раскрытых глаза, странно-синих, как небо, отражающееся в мокром после грозы асфальте. Пульс неожиданно подскочил, в горле пересохло, но Мартин все же сумел сдавленно произнести:

— Пчела… Это ты?!

Тонкие яркие губы чуть приоткрылись в приветливой улыбке, обнажая мелкие ровные зубы, Мартин смотрел на это такое знакомое лицо и не узнавал его. Он заметил, что Май подвела глаза и накрасила ресницы, чего раньше отродясь не делала, она коротко постриглась, открыв маленькие розовые уши, ее черные волосы, уложенные с тщательной небрежностью, казалось, поглощали яркий свет перронных огней. Все остальное, вроде, было прежним: прямой, четко очерченный нос с красиво вырезанными ноздрями, чистый лоб, темные тонкие брови. Вот только взгляд… Мартин просто задохнулся от его глубокой таинственной синевы. Неужели у Май всегда были такие глаза, а он даже не замечал?

— Молодой человек, вы выходите? — недовольно спросила пожилая дама, тщетно пытавшаяся протиснуться мимо него.

— Конечно, простите! — он спрыгнул со ступеньки и торопливо подошел к встречающим.

— С приездом! — Май легко коснулась его щеки теплыми сухими губами.

От нее пахло свежестью и легкими духами.

Элена тоже хотела что-то сказать, но в этот момент подоспел Оскар и бесцеремонно заключил ее в объятия, женщина, правда, была совсем не против, она счастливо рассмеялась, с удовольствием замирая в его сильных руках.

Икер с широкой улыбкой протянул раскрытую ладонь Мартину и воскликнул в свойственной ему несколько развязной манере:

— Ну наконец-то ты притащил свою тощую задницу назад! Давно пора, ребята без тебя репетировать отказываются!

Мартин крепко пожал руку друга и повернулся к Ма́ри, та, без тени смущения, влажно чмокнула его в щеку и тут же вернулась к Икеру, крепко ухватив того за локоть. Судя по всему, расставание с Мартином она пережила без особых проблем.

— Ладно, старик, чертовски рад, что ты приехал, но мы с Мари побежим — дела всякие! — Икер чуть заметно подмигнул другу. — Что, завтра играем? Прямо с утра?

— Конечно! — Мартин с энтузиазмом кивнул, почувствовав, как в предвкушении репетиции, на кончиках пальцев левой руки зазудели мозоли от струн.

— Окей, до завтра! До свидания дядя Оскар и тетя Элена!

Взрослые, перестав обниматься, улыбаясь посмотрели вслед удаляющейся под руку парочке.

— Что ж, наверное, оно к лучшему? — тихонько поинтересовался Оскар у Элены.

Та только многозначительно подняла брови — мол, конечно лучше, только потом обсудим, дети услышат!

Но детям было не до того.

— Март, ты, вроде, что-то спросил, когда забаррикадировал собой выход из автобуса, так? — чуть с хитринкой спросила Май. — Что тебя так поразило? — Она критически осмотрела себя. — Вроде, все как было!

— Я… Мне показалось, что ты изменилась, — прямо сказал Мартин, он привык всегда говорить с Май честно, хотя сейчас чувствовал непонятное стеснение.

— И что? К лучшему?

Он слегка кивнул, во все глаза глядя на подругу и словно видя ее в первый раз: перед ним стояла высокая стройная девушка, выглядевшая чуть моложе своих восемнадцати лет, узкокостная и длинноногая, в потертых узких джинсах и голубой обтягивающей футболке. С удивлением он заметил, что у нее есть грудь и выраженная талия, и вообще, от подростковой угловатости не осталось и следа. Неужели, друг детства превратился в самую настоящую женщину, причем такую невероятно красивую? Да когда только она успела?! Или Мартин был слепым? Он ничего не понимал и пристально разглядывал Май пока, смутившись собственной бесцеремонности, не спохватился, не поднял глаза от ее округлостей, и не перевел взгляд на лицо. Она улыбалась — его искреннее внимание, пусть даже слишком прямолинейное, было ей очевидно приятно.

— Ну что, поехали домой? — вернул Мартина к действительности голос Элены. — Праздничная еда давно готова!

Сидя на заднем сиденье машины Оскара, которую привычно вела Элена, Мартин все никак не мог прийти в себя, хотя повода для волнений, по логике, больше не оставалось. Украдкой, он то и дело бросал быстрые взгляды на Май, сидевшую рядом, но девушка лишь невозмутимо смотрела в окно, не обращая на него никакого внимания, ее аккуратный профиль четко вырисовывался на фоне светлого, расцвеченного солнечными лучами города, проносившегося за стеклом. Конечно, она чувствовала как Мартин смотрит на нее и ей это нравилось, его такая забавная и непосредственная реакция на ее новый образ ей откровенно льстила. Все было здорово, все снова налаживалось, причем легко и естественно.

Надо сказать, когда Мартин разошелся с Мари, Май очень обрадовалась, просто ничего не могла с собой поделать. Вот только потом, когда она как следует все обдумала, ей стало стыдно: ведь и эта примитивная радость, и ее собственный неудачный опыт с ухажером, были просто следствием обычной женской конкуренции, а не ее сознательным выбором. Май считала себя девушкой не глупой и рассудительной, но, вот пожалуйста, поддалась влиянию каких-то древних инстинктов, глубоко скрывающихся в самой человеческой природе. Эта мысль ее неприятно поразила, она всерьез задумалась, как найти правильный баланс между разумом и чувствами, между моралью и инстинктом. Поэтому когда Мартин был так расстроен разрывом с Мари, она еще больше отстранилась, не желая превращаться в дежурную жилетку, в которую так удобно выплакаться и которая всегда под рукой. Ее женская гордость восставала против подобного отношения. А потом он уехал, а она с ним даже не попрощалась. А уже через пару недель, когда все ее здравые размышления так ни к чему и не привели, и она решила продолжить жить, доверяя корректировку баланса между осознанным и подсознательным, в основном, своему чутью, Май поняла, что ужасно скучает. Ей очень нужен был Мартин, но не завоеванный любой ценой — это было бы нечестно, а самостоятельно понявший, что она самая лучшая на свете. На меньшее она была не согласна. Для начала она лишь поменяла свой имидж на чуть более «взрослый» и женственный, и решила дождаться возвращения Мартина. И вот теперь, два месяца спустя, ловя на себе его немного растерянные, но очевидно восхищенные взгляды, Май подумала, что иногда лучше просто подождать, и время само все расставит по местам.

По случаю возвращения мужчин, Элена устроила самый настоящий праздничный стол в русском стиле. Вдвоем с Май они нарезали несколько салатов, запекли буженину, а основным блюдом была утка с яблоками. Правда, целой птицы не удалось найти во всей Доностии, и блюдо больше напоминало французское «Magret de canard aux pommes», но никто не стал придираться. Мужчины по достоинству оценили старания кулинаров, воздав должное каждому блюду и не забыв попросить добавки. Девушки, правда, тоже не отставали, кто же не любит праздничную еду? Скоро тарелки опустели, и все сидели, сытые и довольные, неторопливо беседуя и потягивая специально купленное выдержанное вино, терпкое и ароматное.

— Дети! Вы же умные? — Элена, чуть улыбаясь, посмотрела на притихших Май и Мартина.

От вина она расслабилась и чуть раскраснелась, и выглядела очень красивой. Элена рассеянно водила пальцем по краю своего бокала, в то время как другая ее рука уже давно находилась в плену больших ладоней Оскара.

— Ок, мам, мы сообразительные и… тактичные. Так что мы уже идем к нам домой смотреть телевизор.

— Вот и хорошо… — женщина на секунду задумалась, но тут же покачала головой, отгоняя неуместные сомнения. — Мартин, тебе не обязательно возвращаться домой поздно, оставайся у нас, диван в гостиной тебе ведь подойдет?

— Э… да, конечно! Не в первый раз! — кивнул тот, понимая, что их довольно бесцеремонно выпроваживают, но не имея ничего против. — Спасибо за ужин.

Молодые люди поднялись, Мартин пошел в свою комнату, решив захватить гитару, а Элена вдруг встала со своего места и чуть придержала за руку уходящую девушку.

Она тихонько спросила по-русски:

— Майтанэ, ты же умненькая девочка? Ты же не будешь делать глупости?

— Ок, мама, я умненькая, а глупости… кое-кому еще надо заслужить!

— Это верно… Ладно, иди, спокойной ночи!

— И вам… — дочь не сдержала красноречивой улыбки, — хорошей ночи!

— Все время забываю, что ты уже совсем взрослая! — вздохнула Элена.

— Ага, вот только голова взрослеет быстрее всего остального…

— Разве это плохо?

— А разве хорошо девушке быть рассудительной?

— В некоторых ситуациях — очень даже! Это избавляет родителей от излишних волнений.

— Понятно, тогда, мам, не волнуйся, ок? Я пойду, Мартин уже в коридоре топчется. Да и Оскар подозрительно косится.

— Да, иди, — Элена поцеловала дочь в щеку и вернулась за стол.

Мартин действительно уже ждал в коридоре, показав на гитарный чехол, он, словно извиняясь, сказал:

— Завтра ж с утра на репетицию…

— А я думала — это для меня! В смысле, думала, ты мне споешь перед сном.

— Ой, конечно спою, — он обрадованно посмотрел на подругу, — я боялся, ты теперь не захочешь слушать… после всего.

— Глупый ты! — Май укоризненно посмотрела на него. — И место для выяснения отношений выбрал не самое лучшее.

— Значит… ты больше не сердишься?

— Нет, — честно ответила девушка, — не сержусь. Я же так и написала в письме! Слушай, пойдем уже, пожалей бедных изнывающих от любви предков!

— Конечно! — широко улыбаясь в полумраке коридора, он подхватил гитару и распахнул входную дверь. — Прошу, товарищ пчела, только после вас!

* * *

— Сеньор! У нас проблема.

— Минуту!

Шеф встал из-за стола, подошел к широкому окну, выходящему на запад и поморщился: красно-оранжевые теплые лучи заходящего солнца вызывали у него физический дискомфорт. С щелчком он резко опустил жалюзи и пробормотал себе под нос:

— Так-то лучше!

В наступившем полумраке шеф вернулся к столу и зажег лампу, светившую холодным чуть голубоватым светом. Он не стал садиться и, встав напротив вытянувшейся по стойке смирно подчиненной, строго спросил:

— Я слушаю, офицер!

— Сеньор, у нас проблема! — нервно повторила та.

— Я уже понял. Дальше!

— При переносе оборудования в новое помещение, грузчики уронили с лестницы холодильный шкаф номер три. В нем хранились несколько сотен проб, что-то из химии, некоторые приборы… Содержимое полностью испорчено.

— Какое это к нам имеет отношение?

— В холодильнике номер три были спрятаны уже собранные нами образцы крови кандидатов и, что хуже, много что из реактивов и маркеры для определения…

— Ясно, можешь не продолжать! Как ты думаешь, посторонний сможет по остаткам образцов и прочего узнать о нашей деятельности?

— Вряд ли, содержимое холодильника основательно перемешалось и по всей видимости отправится прямиком в утилизатор.

— Хорошо, одной заботой меньше!

— Так точно, но вместе со всем пропали и зашифрованные данные по двум уже подготовленным кандидатам…

— Офицер! Сколько раз я говорил не держать все в одном месте!

— Виновата, сеньор!

— Чем грозит потеря этих данных?

— Мы не знаем дозировки уже примененных препаратов, а для стабильного протекания процесса необходима максимальная точность во время всего периода терапии.

— То есть кандидаты погибнут?

— Так точно, сеньор.

— Дьявол! Значит — минус два… Все начинать сначала.

— Боюсь, что так, — офицер виновато опустила глаза к полу.

Ее начальник задумчиво, но вместе с тем нервно прохаживался прямо перед ней.

— Так, времени до регенерации у нас пока достаточно, — сказал он наконец, — но работать придется более активно. Особенно это касается поиска новых кандидатов. И за реактивами придется съездить. Сколько на это понадобится времени?

— Дорога займет немного. Большинство химикатов есть в готовом виде на складе, но что-то придется синтезировать на базе. Это долго, процесс займет месяца полтора.

— Понятно… Так, сегодня уже поздно, завтра оформляй прямо с утра отпуск и выезжай.

— Одна? — в высоком голосе офицера прозвучали нотки неуверенности.

— Именно!

— Но сеньор… А если Страж не узнает меня? Мне не хотелось бы встречаться с ним в ваше отсутствие.

— Не мели вздор! Это практически исключено, не зря же я платил за этого пса такие деньги! Перед уходом с базы я запрограммировал его так, чтобы он даже не просыпался если придет кто-либо из своих. Так что это совершенно безопасно… — и, чуть помедлив, добавил с кривой усмешкой: — наверное!

— Разрешите идти? — мрачно спросила офицер, понимая, что спорить бесполезно.

— Разрешаю! Вольно!

Начальник сел на стул и более мягко, почти с участием посмотрел на подчиненную:

— Что ты так разволновалась? Бальтасар тебя прекрасно знает и уж явно не забыл за последние, сколько там, лет, пока нас не было.

— Он — да, а его контроллер? Вот чего я всерьез опасаюсь.

— И совершенно напрасно! Все, поезжай! Одна нога здесь — другая там! Удачи!

— Спасибо, — проворчала расстроенная подчиненная и вышла за дверь.

Глава 4

Май с Мартином немного посмотрели телевизор сидя рядышком на диване, щелкая кнопками пульта по кругу и иронично комментируя очередную телевикторину, которыми был забит вечерний эфир. Было еще не слишком поздно, но девушка отчаянно зевнула и потянулась.

— Слушай, я что-то так устала… Пойду ложиться, ок? Ты же сможешь себе сам тут постелить, правда?

— Конечно, не волнуйся, не в первый же раз!

— Зайдешь ко мне через пять минут? Ты же обещал мне спеть на ночь. Что-нибудь хорошее.

— Обязательно!

Она улыбнулась и побрела чистить зубы.

Мартин привычно устроил себе постель, достав из ящика дивана все необходимое, затем принялся задумчиво настраивать гитару. Он услышал, как Май прошла по коридору, дал ей время улечься и тихонько постучал в дверь.

— Заходи! — послышался ее сонный голос.

Мартин вошел в темную комнату, ориентироваться в которой позволял лишь приглушенный свет, падавший из коридора и слегка разгонявший темноту напротив открытой двери. Девушка уютно свернулась под одеялом, глаза ее были закрыты.

— Спой про чаек. Хорошо?

Мартин устроился на самом краешке стула возле кровати, на котором была сложена одежда Май, помедлил секунду и запел негромко, под аккомпанемент гитарного перебора:

Чайки в море, рыба ждет.

Ветер, волны, острый лед —

Все готово для тебя…

Ты плыви, любовь моя.

Вдаль, в туман, во тьму, вперед.

Твой корабль, спеша, идет.

К черной бездне, где на дне

Есть местечко и тебе.

Это была грустная песня про «Титаник», она особенно нравилась Майтанэ. Но в этот раз девушка, похоже, так устала, что даже не дослушала до конца. Когда последние ноты повисли в воздухе, постепенно затихая, Май уже спала, дыша ровно и едва слышно.

— Спокойной ночи, — прошептал Мартин.

Ответа не последовало. Вдруг, поддавшись мгновенному импульсу, он наклонился и легонько поцеловал тонкие пальцы, расслабленно лежавшие поверх одеяла. Стараясь не шуметь и чувствуя, как кровь горячей волной прилила к щекам, Мартин выскочил из комнаты и бросился на диван, уткнувшись лицом в прохладу подушки, не до конца веря в реальность того, что с ним происходит.

Май чуть улыбнулась во сне, словно видела приятный сон и тихонько прошептала что-то неразборчивое.

* * *

Уставшая и очень довольная Элена удобно устроилась в объятиях засыпающего Оскара. Ей тоже очень хотелось спать, но одна мысль не давала покоя, снова и снова вытаскивая ее из приятной дремоты.

Она тихо позвала:

— Оскар, ты спишь?

— М-м-м?

— Ты не думаешь, что, выставив сегодня детей из дома, мы подталкиваем их к… отношениям?

— К чему? Не преувеличивай! Мартин сто раз ночевал у вас, а Май у нас, это для них не является чем-то исключительным.

— И все же… Последнее время они какие-то странные…

— Ну, не знаю… если ты про секс, то что такое пестики и тычинки они давно уже в курсе и сомневаюсь, что есть способ как-то контролировать в этом плане двух вполне взрослых людей. Если приспичит, найдут время и место. А если ты имеешь в виду романтическую сторону отношений, то разве реально на это повлиять? Как можно заставить человека влюбиться? В любом случае, дети давно выросли, оставь их в покое.

— Думаешь?

— Уверен. Давай спать… или у тебя есть еще какие-нибудь предложения?

— Есть… но, вообще-то, лучше с этим подождать до утра, я уже засыпаю.

* * *

— Март! Март! Дрыхнешь?

— Что?

— Спишь?

— Уже нет… — Мартин протер глаза.

В комнате было темно, но не слишком — яркий месяц заглядывал в окно, которое, конечно же, никто не потрудился завесить. Май, одетая в узкую футболку и короткую юбку, стояла возле дивана и смотрела на него.

— Мне не спится… — девушка не стала уточнять, что спалось ей прекрасно, а снившийся сон был очень хорошим, вот только она не могла вспомнить точно о чем он был — от него осталось лишь нежное эхо, сладко отдававшееся где-то глубоко в груди и требующее хоть какого-то романтического продолжения. — Пойдем погуляем немножко? Луну посмотрим.

— А что, пошли…

Мартин уже натягивал джинсы, мысль о романтической прогулке под луной его приятно волновала. Сон подождет.

Они спустились на пустынную улицу и направились в сторону моря. Мартин отважно взял девушку за руку, та не возражала, даже наоборот, крепко сжала его руку своей узкой прохладной ладонью. Через десять минут дома остались позади, больше не закрывая бархатисто-звездчатое, как мантия сказочного мага, небо. Молодые люди подошли к перилам набережной, далеко впереди в густом мраке чернел силуэт острова Санта Клара, а прямо под ногами суетливые волны, увенчанные пенными барашками, неровными рядами набегали на песок пляжа, таинственно отблескивая в оранжевом свете уличных фонарей.

— Красиво… — тихонько сказала Май.

— Ага.

С океана налетел порыв прохладного ветра и девушка поежилась, смущенно скрестив руки на груди: она надела футболку прямо на голое тело и теперь ей вдруг стало немного неловко за мгновенно отреагировавшую на холод, слегка напрягшуюся грудь, натянувшую эластичную ткань отвердевшими кончиками.

— Замерзла?

Не дожидаясь ответа, Мартин чуть неуклюже обнял девушку, та немного постояла не убирая скрещенных рук, но и не делая попыток высвободиться, а потом порывисто обняла его за шею, доверчиво подняв лицо. В ее глазах отражались два маленьких искристых месяца. Мартин робко прикоснулся губами к уголку ее рта, Май неловко ответила на поцелуй. Потом смелей, сильней и настойчивей. И вдруг все вокруг закружилось в вихре неизведанных доселе эмоций. Какое-то время они продолжали целоваться уступчиво-нежно, будто опасаясь спугнуть нахлынувшее чувство. Мартин прижимал к себе Майтанэ, держа свои руки у нее под мышками, чувствуя ее живое, немного лихорадочное тепло, касаясь ладонями краешков небольших упругих грудей. Затем она отстранилась и, крепко взяв его за руку, проговорила чуть хрипловатым голосом:

— Пойдем домой…

— Пойдем, конечно, пока ты не простудилась! — кивнул Мартин и решительно повел ее в сторону дома.

Они перешли пустую темную улицу, не обратив внимания на красный сигнал светофора. В голове у Мартина был полный сумбур: с одной стороны он жаждал продолжения, ему не хотелось выглядеть в глазах Майтанэ нерешительным малолеткой, но он очень боялся форсировать события, ни в коем случае не желая спугнуть что-то тонкое и невыразимо еще хрупкое, только начавшее сплетаться между ними. У Мартина, если не считать интрижки с Мари, совсем не было реального опыта в подобных делах, и все десять минут до квартиры он ломал голову над тем, как же ему поступить.

Но все получилось само собой: они еще раз поцеловались, стоя посреди темной гостиной, а потом Май прижалась виском к его щеке и замерла, тихонько дыша. Мартин осторожно гладил ее между лопаток, стараясь ни о чем таком не думать.

— Я, наверное, пойду спать… Ок? — чуть слышно прошептала девушка, и добавила еще тише: — Мы же никуда не торопимся?

— Конечно, — выдохнул Мартин чуть разочарованно, но вместе с тем облегченно, — мы совершенно не торопимся. Я теперь тебя никуда не отпущу.

Она серьезно смотрела на него в темноте широко раскрытыми глазами. Он слегка взъерошил пальцами ее стриженый затылок, отчего по всему ее телу пробежала волна электричества, почти заставив пожалеть о своих словах. Мартин нежно прикоснулся губами к уголку ее рта.

— Спи хорошо.

— И ты…

Она порывисто высвободилась и скрылась в своей комнате, словно боясь в последний момент передумать.

Не зажигая свет Май быстро скинула юбку и футболку, выпрямилась, провела ладонями по всему телу сверху вниз, пытаясь унять легкую дрожь, сгоняя бегающие под кожей мурашки куда-то к пяткам. Легче не стало: сердце сладко трепетало, а где-то глубоко внутри возникло и все усиливалось странное ощущение, похожее на легкую приятную щекотку, и это было ново и волнующе-прекрасно. Май подумала, что это и есть те самые пресловутые бабочки, которые порхают внутри очень влюбленных девушек.

И это не имело ничего общего с теми эмоциями, которые вызывали грубоватые ласки отставленного ухажера, не говоря уж о том, что случилось после. Ей не хотелось думать об этом, особенно сейчас, но воспоминания упрямо всплывали из памяти одно за другим. Сначала все было весело и даже интересно, а потом…. Потом ей подумалось: чем этот красивый жизнерадостный парень хуже для первого раза, чем остальные? Затем…. А вот затем, когда в самый последний момент она вдруг неожиданно сама для себя передумала, робкий шепот ее протестов был попросту проигнорирован: то ли ухажер был уже слишком занят, то ли посчитал это проявлением пустых девичьих страхов, на которые не стоит обращать внимания. Было неприятно, даже больно, но, к счастью, длилось совсем недолго. Очень скоро довольный парень наконец отпустил ее и спросил, как будто ему было чем гордиться:

— Ну, и как тебе? Класс?

Она молча, быстро кое-как оделась и, не оборачиваясь, выскочила за дверь, услышав вслед удивленное:

— Ты же сама этого хотела!

Май провела ладонью по глазам, пытаясь отогнать неприятные мысли. Все давно прошло, хотя поначалу она чувствовала себя довольно гадко, и винить тут можно было, в основном, себя. Она помотала головой. Вот чего точно не стоило делать прямо сейчас, так это чересчур драматизировать произошедшее… И что интересно, ухажер очень потом удивился, что Май не пожелала продолжить общение… Девушка вздрогнула, стараясь не вспоминать его имя, усилием воли загоняя эти не самые лучшие переживания в глубины памяти. На секунду ей даже показалось, что, испугавшись отголосков прошлого, бабочки в животе угомонятся, но не тут-то было. Она села на постель, поверх одеяла.

— И где твоя хваленая рассудительность, которой ты так выпендривалась перед мамой? — спросила она себя вслух. — Так втюриться в друга детства, которого знаешь как облупленного… Это надо было постараться! — она ненадолго задумалась. — Но… в конце концов, неужели мы уже не заслужили эти самые «глупости»? А, будь, что будет… Или не будет, если Март уже заснул, пока я тут рефлексирую!

Девушка встала и, не обращая внимания на то, что совершенно раздета, распахнула дверь. Мартин, который все это время так и простоял столбом посреди темной гостиной, ровно там, где она его оставила, глубоко задумавшись о своем, поднял глаза на звук. Мгновенно все поняв, он сделал несколько широких шагов и горячо обнял ее обнаженные плечи. Она, гибко, как-то по-кошачьи, отступила назад в свою комнату, увлекая его за собой.

И как же это было чудесно! Он обнимал ее упругое, но вместе с тем податливое тело, гладил нежную кожу, легонько целовал в шею, стараясь максимально сдерживать свой пыл, чтобы ничего не испортить. Потом Май легла на постель, Мартин сел рядом, наклонился к ней, накрыл ладонью и легонько сжал ее грудь. Она вздрогнула, ее колени крепко сжались.

— Ты же не сделаешь мне больно?

Он сразу же разжал руку, поднял взгляд и понял, что Май имеет в виду что-то другое. Ему показалось, что в ее глазах, чуть блестящих в свете месяца, бесстыдно заглядывающего в окно, появилось настороженное, почти испуганное выражение.

Внезапно он догадался:

— Ты все еще…

Она помотала головой.

— Как? — вырвалось у него.

Это было совершенно, чудовищно бестактно, но он даже не успел подумать об этом.

— Давно уже, — она пожала плечами, и в этом движении ему почудился скрытый упрек.

Значит у Май кто-то был. Эта мысль совершенно неожиданно больно обожгла его, заставив замереть. Но когда? Когда он уехал? Или раньше, когда… Именно! Когда они с Мари обжимались по кустам и кинотеатрам! И Май имела полное право делать тоже самое с кем хочет. Мартин медленно выдохнул, ощущая, как ревность раскаленной иглой ворочает глубоко в груди, и понимая, что пока не имеет на это чувство никакого права. Усилием воли он выкинул это из головы, понимая, что если он любит Май, ничто больше не имеет значения. Он ласково посмотрел в ее доверчивые, полные тревожного ожидания глаза, и прошептал:

— Я никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Я люблю тебя, Май.

Он наклонился и начал легко-легко целовать ее сжатые губы, чувствуя, как ее напряжение растворяется, омываемое теплой волной нежности. Она обхватила его за шею, горячо отвечая на поцелуй. Не слишком умело лаская Май, Мартин теперь старался быть еще более внимательным. Им повезло: они действительно очень подходили друг другу по темпераменту, и, несмотря на полное отсутствие реального опыта, никому не было больно, наоборот, довольно скоро и без особых ухищрений у них все получилось. И это было просто здорово.

Позже они пошли спать на диван в гостиную — там было больше места для двоих. Когда они уютно устроились в обнимку, Мартин на всякий случай спросил:

— А как же мама?

— Я закрыла дверь на цепочку, нас не застигнут тут врасплох!

— Но она же догадается.

— Конечно! И что? Это что-то меняет? — она с шутливой подозрительностью посмотрела на него в темноте. — Или ты собираешься завтра сбежать?

— После всего, что было? — он легонько поцеловал ее тонкие улыбающиеся губы. — После того, как я пятнадцать лет возле тебя увиваюсь?

— Говорят, мужчины такие: соблазнят девушку и — бежать, оставив ее на произвол судьбы с семью детьми!

— Ну, если с семью… Знаешь, по-моему, мы самые настоящие, как это ты все время по-русски… Дураки! Как можно было не понимать очевидного?

— Молчи, глупый, к чему слова? — прошептала Май тихонько, уткнувшись носом ему в шею.

— Люблю тебя! И никогда тебя не оставлю!

Она еще крепче прижалась к нему.

— И я тебя люблю.

Утром его разбудил аромат свежесваренного кофе. Солнце светило вовсю, рисуя на паркете под окном яркие желтые квадраты. В квартире было тихо, было слышно, как Май возится на кухне, что-то тихонько напевая по-русски. Мартин потянулся, вскочил и, быстро собрав постель, схватил одежду в охапку, намереваясь идти в душ. От вчерашнего сумбура в голове не осталось и следа, ему было легко и радостно на душе, да что там говорить, он был просто на седьмом небе. Он заглянул на кухню. Увидев его, Майтанэ заулыбалась так, как могут улыбаться только счастливые, всецело довольные женщины.

— Доброе утро, товарищ! — шутливо отсалютовала она Мартину.

Она где-то откопала его старую, немного выцветшую, но все еще яркую красную футболку, видно оставшуюся от его прошлых ночлегов и надела вместо платья. В этом несколько фривольном, но, в целом, вполне приличном наряде Май была просто неотразима.

— Ты такая красивая!

Ее щеки порозовели от удовольствия, Май подошла к Мартину и коротко поцеловала.

— Кофе готов, ты в душ? Давай скоренько, ок? И будем завтракать!

— Окей! — улыбнулся он в ответ, скрываясь в ванной.

— Только оденься! — крикнула она ему вслед. — Чувствую, скоро придут гости.

Май прошла в прихожую и сняла с двери цепочку, слегка улыбаясь своим мыслям.

* * *

Как Оскар не пытался, ему не удалось отговорить Элену от раннего визита домой. Еще с вечера они собирались провести выходной на пляже, и ей неожиданно понадобилось захватить из дома некие совершенно необходимые для этого мероприятия вещи. Конечно же это был просто предлог, но открыто спорить с нервничающей женщиной Оскар благоразумно не стал. На площадке третьего этажа, когда они оказались перед нужной дверью, он попытался было надавить кнопку звонка, но Элена его опередила, открыв дверь ключом. Она сделала несколько решительных шагов по полутемному коридору, повернула и резко замерла на пороге кухни. Оскар, неотступно следовавший за ней, успокаивающе положил ей свою сильную руку на плечо и легонько сжал.

— Доброе утро! Как хорошо, что вы зашли! — весело воскликнула Май, глядя на мать с отчетливым вызовом.

Она, все в той же мужской футболке, сидела на коленях у немного смущенного Мартина, который, совершенно не подумав, как это выглядит со стороны, слегка поглаживал голые коленки девушки. Судя по реакции Элены, сцена получилась весьма красноречивой, Мартину подумалось, что хуже могло быть только если бы их застукали прямо там, на диване. Он поднял взгляд на отца, но вместо осуждения увидел в его глазах немного лукавую улыбку и… одобрение. Оскар очень любил своего сына и уже давно относился к Майтанэ как к дочери, но вместе с тем он неплохо разбирался в людях, искренне веря, что дети никогда не стали бы выходить за рамки дружеских отношений ради сиюминутной страстишки. А значит все было глубоко и серьезно, и это его только радовало.

— О, смотрю, у вас тут еще полно кофе! Не возражаете, если мы присоединимся? — добродушно поинтересовался он, легонько подталкивая застывшую Элену к стулу и отходя к полке за чашками.

Женщина послушно села, не отводя напряженного взгляда от спокойно-счастливых глаз дочери. Элена вдруг поняла, что вот он тот самый момент, к которому она уже какое-то время пыталась себя подготовить, но о котором ей не хотелось даже и думать: пора было отпускать дочь — самого близкого и любимого человека, во взрослую жизнь, и это было неожиданно тяжело. Но она понимала, что так и должно быть, и была по-настоящему благодарна Май за то, что та не очень-то торопилась взрослеть и не пыталась как можно быстрее избавиться от ее опеки.

Элена вздохнула и грустно сказала:

— Майтанэ… Ты же только вчера говорила мне о своей излишней рассудительности, — она говорила по-русски, и сейчас ее совершенно не заботило, что это было не слишком-то вежливо по отношению к остальным.

— Она никуда не делась, — серьезно ответила Май.

— Рада это слышать.

— Мам, понимаешь, Мартин он такой… — она явно искала в глазах матери одобрения и поддержки.

— Конечно понимаю и тоже считаю, что он очень хороший. Прости мою реакцию, просто после этих ваших событий… Ну, понимаешь… Мартин ведь только недавно разбирался с Мари, плюс эта твоя история…

— Какая история?

— Ну, когда ты потом закрывала шею…

— Ты заметила?!

— Конечно.

— Черт!

— Просто не стала лезть, я решила, что ты сама рассказала бы, если бы произошло что-то совсем плохое.

— Спасибо! — Май, рискуя свалиться с коленей Мартина, подалась вперед и благодарно сжала нервные руки Элены, теребившие краешек салфетки.

— Так вот, я немного побаивалась, что после этих ваших историй, под влиянием импульса вы можете наделать глупостей, о которых потом будете жалеть… Но, раз уж ты говоришь, что у вас все серьезно, могу только порадоваться за вас… — она чуть помолчала и решительно добавила: — Все, я выговорилась, и мне полегчало.

— Не волнуйся, мам, ок? У нас все прям совсем серьезно, правда, Март? — Майтанэ живо повернулась к Мартину.

Тот, естественно не поняв ни слова, только беспомощно улыбнулся.

— Просто скажи «да»! Две буквы: «д» и «а», — подсказал Оскар, подмигивая, — я всегда так делаю в подобных ситуациях с Эленой, и, как видишь, работает!

Все заулыбались, Май пересела наконец на свободный стул и хозяйственно предложила родителям тосты и джем. Оскар не отказался позавтракать еще раз и, отпив глоток кофе, предложил:

— Мы с Эленой собираемся на пляж. Вы как смотрите на то, чтобы с нами пойти?

— Честно говоря, у нас репетиция через час, — ответил Мартин. — Надо показать ребятам новый материал.

— А после, если вам еще не надоест к тому времени валяться на солнце, мы вас найдем! — подхватила Май. — Погода сегодня самая купальная должна быть!

— Хорошо, тогда мы пойдем занимать лучшие места! — Элена, к которой вернулась ее обычная спокойная и доброжелательная манера держаться, отставила опустевшую чашку. — Хорошо вам порепетировать!

— Спасибо, — кивнул Мартин.

— Не забудьте пляжный зонт! — с хитрецой напомнила Май. — Вы же наверняка за ним приходили?

— Именно! — невозмутимо подтвердила Элена, поднимаясь. — Оскар, ты закончил? Идем!

Тот на ходу допил последний глоток, поставил чашку на край стола и подмигнул парочке:

— Ладно, дети, ведите себя хорошо… Ну, или как умеете. Увидимся!

Они вышли на лестницу и Элена, прислонившись спиной к закрывшейся двери, вдруг немного нервно произнесла по-русски:

— Черт возьми!

— Мне так нравится, как звучат русские ругательства! — одобрительно хмыкнул Оскар.

Она неожиданно рассмеялась:

— Господи, я чувствую себя полной дурой! Сама устроила из простой вещи какой-то дурацкий цирк. Но сейчас… это такое облегчение!

— Вот и славно… Идем? — Оскар галантно предложил ей локоть, и они начали спускаться по лестнице. — Я, честно говоря, еще года три назад опасался — помнишь, я говорил тебе, — что они залезут в одну кровать и… хм, оттуда больше уже не вылезут, считая это само собой разумеющимся. Они же всегда так внимательно и трогательно друг к другу относились, а эти вещи всегда между собой связаны… Ну а когда даже намеков на подобный поворот так и не случилось, я подумал, что дети наоборот останутся просто друзьями — ну не сложилось, бывает. Видишь, в этом я ошибался. Им просто нужно было время.

— Ага, — вдруг как-то беспечно махнула рукой Элена, — давай оставим их в покое, пусть сами разбираются. А то они там, наверное, уже обыкались!

— Что они там? Не понял.

— Икают! — она рассмеялась. — Русские думают, не всерьез, конечно, что когда кого-то долго обсуждаешь за глаза, он начинает икать.

— Вот это да! Надо ж такое придумать! Тогда точно поговорим о чем-нибудь другом, а то как Мартин петь будет?

* * *

— Как думаешь, мы не слишком расстроили родителей? — Мартин задумчиво гладил длинные гладкие ноги Май, которая снова уселась у него на коленях, только теперь не для пущего эффекта, а просто для удовольствия.

— Не, лучше было все делать вот так, сразу… Я сначала немного неверно истолковала действия мамы: вчера она нас с одной стороны как бы сама вместе отправила, а с другой, не поленилась предупредить насчет всяких глупостей. Я думала, это в ней просто родительская ревность проснулась, а оказывается, все несколько сложнее…

— Что сложнее?

— Ну… Она боялась, что из-за прошлых… разочарований мы наделаем глупостей.

— Из-за чего? — что-то пребольно царапнуло Мартина глубоко в сердце, но он постарался не обращать внимания. — Ладно… То есть ты ей сказала, что мы… что у нас… и она сразу все поняла?

— Ну да… Впрочем, разве у нее был выбор? Как она может запретить что-либо восемнадцатилетнему «ребенку»? Правда, чтобы она поменьше переживала, я сказала, что у нас все вдумчиво и серьезно и без особых там сиюминутных импульсов. Но на самом деле разве можно контролировать целый табун бабочек?

— Бабочек?

— Именно! Которые до сих пор щекотятся у меня внутри!

* * *

С репетиционной базой группе повезло. Дед Икера жил в собственном большом, несколько обветшавшем доме на самой окраине Доностии, сразу за районом Антигуо. Когда-то здесь была целая ферма с полями и коровами, но город постепенно наступал, и от процветающего некогда хозяйства осталось одно название: дом, садик с носовой платок, да большущий гараж, пустой и пыльный. Вот это-то помещение несколько лет назад дедушка и предоставил внуку в полное распоряжение. Ребята провели в гараже генеральную уборку, побелили и чем смогли украсили стены, соорудили в одном конце длинного прямоугольного помещения небольшой деревянный помост, изображавший сцену. И все были довольны: деду было повеселей, родители всегда знали, где пропадают их чада, а сами дети могли, без риска нарваться на жалобы соседей, выжимать из своих инструментов все до последнего децибела, упиваясь романтикой настоящей гаражной рок-группы. Гараж постепенно заполнялся аппаратурой, ребята играли все лучше, пытаясь от прямого копирования своих кумиров перейти к собственному стилю, все, в общем, как и у сотен других подобных ансамблей. И сейчас, по прошествии нескольких лет заполненных репетициями и небольшими концертами в школе и на сцене в городском парке, можно было смело сказать, что что-то интересное определенно получается. А вот названия у группы очень долго не было никакого: как ни ломали голову все участники коллектива и их друзья, ничего путного не придумывалось. Но однажды Мартин посмотрел документальный фильм о первом полете человека в космос. На следующий день он безапелляционно заявил Икеру:

— Я придумал название для нашей группы: «Восток»!

— Как-как? — удивился тот, — бост ок? Ну, «ок» — это любимое словечко Май, допустим, но почему именно пять?

— Не «б», а «в»! В-восток. Так назывался первый в мире космический корабль, на котором Юрий Гагарин летал в космос.

— Окей, попробуем это название, если хочешь, — с сомнением покачал головой Икер, — ничего другого все равно пока нет.

Однако баскская фонетика превратила русский «Восток» в однозначный «Бост’ок», и Мартину оставалось с этим только смириться.

* * *

Когда Мартин и Май вошли в гараж держась за руки, Икер удивленно округлил глаза, но промолчал, продолжая увлеченно возиться со своей барабанной установкой. Мари, которая тоже была здесь и с интересом наблюдала за его манипуляциями, прохаживаясь по сцене, приветливо улыбнулась парочке и помахала рукой.

— Привет! Май, я вижу ты водишь нашего бедного вокалиста за ручку? Думаешь, снова сбежит на юг? — чуть насмешливо спросила она.

— От меня не сбежит! — мягко ответила Майтанэ, одновременно взглядом давая подруге понять, что не стоит слишком углубляться в эту тему.

Мари, впрочем, и не собиралась ворошить прошлое — теперь она была слишком занята Икером, который очень кстати попросил ее отдать барабанные палочки, которые та вертела в руках.

Начинать еще было рано — басист и соло-гитарист немного опаздывали. Май привычно уселась на складной стул неподалеку от сцены, а Мартин, пододвинув шаткую табуретку, устроился напротив, примостив на коленях свой новый дорогой электроакустический «Гибсон» — подарок отца и Элены на восемнадцатилетие. Икер, который по-хорошему завидовал другу — у него самого такой гитары отродясь не было, не преминул прокомментировать:

— Неправильную тебе гитару предки купили!

— Это почему же? — откликнулся Мартин, не оборачиваясь.

— Нужно было «Мартин», для полного твоего, так сказать, слияния с инструментом!

В ответ Мартин только закатил глаза.

— Ладно, давай сыграй что-нибудь новенькое про любовь, — продолжил Икер, — пока эти балбесы подтянутся! Нет, подожди… — он отодвинулся от барабанов и, притянув Мари сильными руками, усадил к себе на колени, та, тесно прильнув к нему, уже привычно обняла его рукой за шею. — Теперь давай, мы готовы слушать!

Мартин не заставил себя упрашивать и ударил по струнам, не сводя красноречивого взгляда с Май.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Осень приходит и вновь капли с неба летят.

Осень приходит и парки листвою горят.

Моросью сеется, в лужи стекает вода.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

* * *

Где-то в узкой горной долине, в одинокой металлической башне, в ожидании Хозяина продолжал спать сторожевой пес Бальтасар. Он всегда видел один и тот же сон — что-то неотчетливое, полное странных образов и размытых видений, и этот сон не был усвоением накопленной ранее информации, и уж тем более в нем отсутствовали любые воспоминания. Память надежно блокировал небольшой чип — настоящее чудо микроэлектроники, вживленный между полушариями необычайно развитого мозга Бальтасара и соединенный искусственными нейронными цепями с несколькими контроллерами, вросшими еще глубже. Устройство отсекало ненужные эмоции, оставляя лишь покорность Хозяину, слепую преданность и раболепство перед ним, провоцируя агрессию и жестокость в отношении чужаков. Свобода воли и мысли, естественно, полностью подавлялись в зародыше; даже засыпая бедный пес не мог расслабиться: странный сон тоже транслировался чипом, это был тщательно запрограммированный пропагандистский ролик лишенный сюжета и четких форм, действующий на подсознание и несущий лишь одну мысль: полное и безоговорочное подчинение Хозяину. Бальтасар дернулся во сне: он почувствовал чье-то присутствие и почти проснулся, веки его дрогнули, но не раскрылись — по команде чипа пес снова погрузился в дремотную пучину, окруженный разноцветными нашептывающими призраками.

Офицер с опаской смотрела на распростертое у входа черное мускулистое тело Стража, но тот даже не пошевелился, когда она вошла. Облегченно вздохнув, офицер осторожно переступила через вытянутые лапы пса и прошла к дальней стене, где в бесшумно раскрывшейся обширной нише поблескивало какое-то лабораторное оборудование.

— Ну-с, приступим! — сказала она сама себе, включила тихую странную музыку и углубилась в работу.

Глава 5

Спустя шесть недель, офицер, держа в руке объемистый пластиковый чемодан, уже привычно, без опаски, перешагнула через спящего Стража и вышла в серую сырость раннего осеннего утра. На пороге она с сожалением оглянулась на ярко освещенный машинный зал: конечно, все это время ей было немного одиноко, но вместе с тем по-домашнему уютно и спокойно — здесь было столько любимых вещей и предметов, которые будили множество приятных воспоминаний, но которые никак нельзя было брать с собой. Офицер слегка вздохнула и, небрежно прикрыв за собой дверь, решительно направилась по привычной дороге, не глядя по сторонам. Приноровившись к весу чемодана, она ускорила шаг: путь до портала был неблизкий, а вечером ей полагалось прибыть к начальству и отчитаться о проделанной работе. Офицер углубилась в свои мысли. Теперь, после досадного промаха с утратой информационных карт, обрекающего двух отличных кандидатов на верную гибель, ей надо было быть внимательней и стараться вовсю, чтобы заслужить похвалу шефа. Что ж, с ее опытом, поиск замены не должен был превратиться в большую проблему, тем более что на примете у нее уже давно было несколько весьма неплохих экземпляров.

* * *

Осень принесла дожди и ветра, а вместе с ними и новые хлопоты. Закончив школу, Май и Мартин учились теперь в разных местах: Майтанэ, как все и ожидали, поступила в университет на филологический факультет, а Мартин, по-настоящему хотевший заниматься только музыкой, с сожалением признал, что концертами пока не прокормиться, и поэтому пошел по пути наименьшего сопротивления: он посещал технический колледж с перспективой устроиться позже к отцу на фабрику, при условии, что с музыкой к тому времени так и не заладится. Ему было все равно чему учиться и где работать, главное, чтобы это отнимало как можно меньше времени, которого и так катастрофически не хватало. Май и музыка не оставляли Мартину ни одной свободной минуты, но он был этому только рад.

Икер недолго думал, выбирая профессию и, последовав примеру друга, поступил в тот же самый колледж, оригинально мотивировав свое решение тем, что раз уж они так долго учились вместе в школе, было бы глупо не продолжить тот же опыт и после. А вот легкомысленная Мари необычайно удивила всех, уехав в Мадрид учиться на врача. С Икером у них в самый последний момент неожиданно что-то разладилось, и барабанщик ходил, как в воду опущенный; на репетициях, правда, старался изо всех сил, но как друзья ни бились, о проблемах на личном фронте разговаривать отказывался.

Оскар с Эленой сблизились еще больше, хотя раньше казалось, что это попросту невозможно, и уже полушутя обсуждали, не разойтись ли им с детьми по разным квартирам, объективно, это было бы удобнее во всех смыслах.

И тут Май заболела. Это случилось совершенно внезапно: после очередного учебного дня она, вместе с группой однокурсников, спускалась по главной лестнице университета. Студенты, а точнее, в основном, студентки весело делились планами на предстоящие выходные, перебрасываясь только им понятными шуточками, как вдруг Май резко остановилась, изо всех сил вцепившись в перила, ее широко раскрытые глаза неестественно застыли, словно пытаясь разглядеть что-то невидимое за стенами здания, лицо сильно побледнело, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Несколько человек сбились с шага вместе с ней.

— Майтанэ! Что с тобой? Все хорошо? — послышались тревожные голоса.

— Воздух… Мне нужен воздух, — едва слышно прошептала девушка.

Ее подхватили под руки и осторожно вывели на улицу, усадили на скамейку неподалеку от входа.

— Может, вызвать «скорую»? Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался кто-то.

Но Май не отвечала, ей было очень холодно, перед глазами сновали зыбкие серые тени, не давая ни на чем сфокусировать взгляд, нестерпимо заныло сердце: каждый его удар отдавался в груди тупой тяжелой ледяной болью.

— Что случилось? Кому-то плохо? Я медсестра! — сквозь ряд озадаченных девушек протиснулась невысокая розовощекая женщина средних лет, с добрым встревоженным лицом. — Господи боже! Майтанэ, детка, это ты! Что с тобой?

Услышав голос женщины Май чуть вздрогнула, в отсутствующих глазах блеснул проблеск сознания. Медсестра несколько раз сухо щелкнула пальцами перед лицом девушки, та моргнула и пришла в себя.

— Ньевес! — Май сразу же узнала соседку из квартиры напротив. — Вы? Откуда?

— Да вот, шла с дежурства, — пожала полными плечами женщина, — погода отличная, я и решила прогуляться, смотрю: суета какая-то… Ну, как ты себя чувствуешь? Что стряслось-то?

— Н-не знаю… просто как-то посерело все… И холод.

— Так, наверное, давление упало… Вот что, — Ньевес обернулась к все еще топчущимся рядом студенткам, — я — соседка Майтанэ, я ее провожу домой, так что идите, и спасибо, что пытались помочь!

Девушки несколько смущенно кивнули и, переговариваясь вполголоса, пошли прочь, то и дело оглядываясь.

— Ну как, идти сможешь?

— Да, мне уже гораздо лучше! — Май вскочила на ноги и, пошатнувшись, чуть не села обратно.

Ньевес поддержала ее.

— Что, слабость?

— И голова немного кружится, — подтвердила девушка.

— Ничего, не думаю, что с тобой что-то серьезное, пойдем, обопрись на меня… вот так… Сейчас придешь домой, полежи и, думаю, все пройдет.

— Мне бы на репетицию сегодня попасть. К Мартину. Я обещала прийти.

— На репетицию? К Мартину? — переспросила женщина. — А-а, парень твой, все с гитарой ходит? Хороший мальчик… но сегодня лучше оставайся дома. Мало ли что.

— Хорошо, — нехотя согласилась Май, впрочем, чувствуя, что противная слабость во всем теле никак не проходит. — Вы же маме не скажете?

— Почему?

— Зачем ее зря пугать?

— Скажу, конечно! Пусть присмотрит за тобой, на всякий случай… И телефон оставлю доктора хорошего, если что — сразу к нему!

— Ок.

— Что? — не поняла Ньевес.

— В смысле: окей. То есть, хорошо.

— Ага, ясно, — чуть рассеянно кивнула женщина, о чем-то задумавшись.

Ньевес проводила Май до квартиры и велела звонить ей немедленно, если вдруг опять станет плохо. Она пообещала заглянуть позже, чтобы проведать девушку, а заодно и переговорить с Эленой, которая должна была скоро вернуться с работы. Пройдя в свою комнату, Май, не раздеваясь, совершенно без сил повалилась на постель. Свесив руку с кровати, она на ощупь достала телефон из рюкзака, брошенного рядом и отправила Мартину сообщение, объяснив свое отсутствие и попросив не волноваться. Не дождавшись ответа, она устало прикрыла глаза и вдруг провалилась в черный сон без сновидений. Позже вечером она проснулась — ей послышались голоса в прихожей: мама просила Мартина, который, конечно же, забежал к ним после репетиции, не беспокоить уснувшую Май. Девушка попыталась подняться, чтобы сказать им, что она уже не спит, что ее вполне можно беспокоить, но вместо этого заснула снова.

А наутро все прошло, как и не бывало. Май проснулась в отличном настроении, от вчерашней хвори не осталось и следа. Она быстро привела себя в порядок и помчалась на учебу.

Элена, по совету Ньевес, внимательно наблюдала за дочерью, но причин для беспокойства не было никаких, и она решила, облегченно вздохнув, что это было просто недомогание от переутомления или еще что-нибудь похожее. Но она ошибалась. Второй приступ случился через пять дней, утром, когда Май собиралась в университет. Дома никого не было, и девушка просто пролежала весь день в постели, пока ей не стало лучше. Она ничего не сказала ни матери, ни Мартину, не желая их расстраивать и упорно отказываясь верить, что с ней происходит что-то серьезное.

Однако вскоре случился третий приступ, и после него Май уже не встала — сильная слабость просто не давала ей подняться на ноги. Мир вокруг поблек и посерел, звуки доносились до ее ушей как сквозь толщу воды. Соседка привела доктора, это был высокий мужчина средних лет, смуглый и черноволосый, без малейшего намека на седину, словно он подкрашивал волосы. Над губой его топорщилась щеточка усов, он был какой-то нервный и при этом высокомерный и неприятный. Врач осмотрел девушку и взял кровь на анализ. Ньевес ловко ему помогала, и со стороны казалось, что они очень давно работают вместе. После осмотра, доктор покачал головой, дал девушке выпить какую-то сладковатую микстуру и торопливо отбыл, предоставив Ньевес самой объясняться со встревоженными родителями.

— Не обращайте внимания на манеры доктора Альвареса, — чуть виновато развела руками медсестра, — он… чудаковат, но очень хороший специалист.

Оскар кивнул и спросил с надеждой:

— А что с Май? Теперь что-то проясняется?

— Сложно сказать, подождем результатов анализов. А пока — полный покой. Пусть поспит. Я зайду завтра, может, ей уже будет получше… Всего хорошего.

Оскар проводил Ньевес до двери.

— Ждем от вас хороших новостей! — сказал он, отпирая замок.

Медсестра молча кивнула и вышла на лестницу.

* * *

Поздно вечером Ньевес вошла в главную лабораторию клиники. Обширное ярко освещенное помещение, плотно заставленное медицинским оборудованием, стеклянными шкафами и стеллажами с рядами пробирок и реторт, в этот час пустовало, если не считать доктора Уго Альвареса в мятом и не слишком чистом белом халате, склонившегося над столом, на котором был установлен большой микроскоп.

— Ну что, как дела у моей соседки, у бедняжки Майтанэ? — с порога поинтересовалась медсестра.

Доктор оторвался от окуляра, повернулся к ней и довольно потер руки.

— Весьма неплохо: анализ крови — прекрасный, да и осмотром я остался доволен: здоровая крепкая женщина.

— Что ж, рада это слышать, — на добром лице Ньевес появилась легкая, почему-то чуть грустноватая улыбка. — Значит, перспективы вполне обнадеживающие?

— Лучше и не скажешь! — доктор даже позволил себе кривовато усмехнуться. — Прогноз весьма и весьма благоприятный.

— И каково твое окончательное решение?

— Будем продолжать терапию… Подготовь все необходимое. Займись этим прямо завтра.

— Хорошо. Что-то еще?

— Нет, пока это все. Можешь идти отдыхать.

Доктор отвернулся и вновь приник к окуляру, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

* * *

Ни завтра, ни через три дня улучшение так и не наступило, наоборот, Май потихоньку слабела, будто кто-то медленно закручивал кран, подпитывающий ее жизненные силы. Вечером четвертого дня Мартин, как всегда, зашел проведать свою девушку. Май лежала, устало прикрыв веки, бледная и спокойная, последнее время она почти не разговаривала — это требовало от нее чрезмерных усилий. Мартин сел на краешек постели, взял ее прохладную руку в свою. Вдруг Май открыла глаза, синий цвет которых ничуть не выцвел, несмотря на болезнь.

— Мартин! — прошептала она. — Скоро случится что-то ужасное. Я знаю. Все вокруг тускнеет и… Обещай помнить меня!

— Что ты! Ты поправишься, вот увидишь!

— Обещай просто помнить обо мне!

— Ты…

— Обещай! — она неожиданно сильно сжала его руку.

— Обещаю, любимая! — испуганный этим неожиданным приливом энергии согласился Мартин.

— Спасибо, любимый! — Май обессиленно прикрыла глаза.

— А ты обещай мне поправиться, товарищ пчела!

— Я постараюсь, товарищ птица! Только сейчас я немного посплю, ок? А потом постараюсь… честно-честно…

Больше Май не проснулась. Нет, она не умерла, просто не открыла глаза на следующее утро. Она лежала безмятежная и сказочно красивая, и дышала так тихо, что этого совсем не было заметно. Безотказная Ньевес вызвала «скорую», чтобы отвезти девушку в больницу и теперь деловито помогала заплаканной Элене собирать все необходимое. Вместе с машиной из госпиталя приехал доктор Альварес, лично решивший проследить за перевозкой пациентки. Он похлопал вялой рукой Элену по плечу и сказал несколько покровительственно:

— Ну полно, полно, голубушка… Кома — это еще не смерть, не надо так нервничать.

После этого у бедной женщины почти случилась истерика, и только вовремя вернувшийся с работы Оскар смог успокоить безутешную мать. Они поехали в больницу вместе с Май — нужно было подписать какие-то бумаги, к тому же они хотели лично убедиться, что их дочь устроят как положено.

Вечером, Мартин, вернувшись из колледжа, застал дома мрачного отца и серую от усталости и переживаний Элену, безвольно застывшую в кресле. На мгновение ему показалось, что с Май случилось самое страшное, Мартин смертельно побледнел, но отец, очевидно прочитав его мысли, поспешил сказать:

— Майтанэ в больнице. Она в коме, но положение стабильное. К ней пока нельзя…

Мартин медленно кивнул, повернулся и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату. Он сел на кровать с гитарой в руках и начал рассеянно перебирать струны, стараясь осознать происшедшее.

Через пару дней Элена переехала к ним: ей невмоготу было оставаться одной в опустевшей квартире. С Мартином Оскар даже не посоветовался, но тот был не в претензии — под влиянием свалившейся на них беды, все трое искали поддержки друг у друга, почувствовав себя самой настоящей сплоченной семьей, не сдававшейся и старавшейся верить только в хорошее. Однако дни шли, а никаких улучшений в состоянии Май не наступало.

Квартира у Оскара была большая и перевезенные вещи и утварь без проблем разместились в шкафах и на полках, и только несколько коробок с одеждой и личной собственностью Май уже больше недели сиротливо стояли в прихожей — Элена никак не могла решить: то ли разложить вещи в одной из комнат, то ли убрать как есть в кладовку. Пришлось Оскару вмешаться, и вдвоем они наконец заполнили вещами Майтанэ небольшой двустворчатый гардероб в пустующей дальней спаленке. Пара десятков книг, в основном русских, пестрели теперь разноцветными корешками на полке напротив узкой кровати. Несколько забавных плюшевых игрушек расселись в изголовье аккуратно застеленной постели, застыв в ожидании когда хозяйка выздоровеет и вернется домой. Скоро все вещи были разобраны, осталась только последняя коробка, без разбора заполненная всякой всячиной из ящиков стола Май: исписанными бумагами и блокнотами, карандашами, какими-то безделушками, пузырьками духов и косметикой, здесь же была шкатулка с нехитрыми украшениями и несколько объемистых потрепанных тетрадей — дневников Майтанэ. Пока Элена думала, что же со всем этим делать, Мартин решительно поднял коробку с пола.

— Я поставлю это у себя на шкаф, пусть хранится, пока Май… не вернется!

Никто не стал возражать.

Позже вечером Мартин зашел в маленькую спальню и огляделся. Стараниями Элены комната имела такой уютный обжитой вид, что казалось ее хозяйка просто ненадолго отлучилась. У Мартина заныло сердце, к горлу подступил комок, он изо всех сил старался думать, что Май скоро поправится и все будет по-прежнему. Он зажмурился, задержал дыхание, до скрипа, до боли стиснув зубы, представляя, как прямо сейчас зазвонит телефон и дежурный врач сообщит, что Май очнулась.

Тишина.

Мартин вздохнул и подошел к шкафу, раскрыл дверцы, вдыхая запах аккуратно разложенных и развешанных вещей. Его внимание привлекла синяя футболка, та самая, в которой Майтанэ встречала его на автовокзале, повинуясь импульсу, Мартин схватил ее и прижал к лицу. Конечно, Элена давно выстирала всю одежду девушки, но он отчетливо ощутил запах Май, такой родной, такой до боли, до ломоты в висках сейчас ему необходимый. Не выпуская футболки из рук, он закрыл шкаф, вернулся в свою комнату и повалился на кровать, стискивая ладонями разболевшийся лоб.

В бывшую квартиру Элены почти сразу въехали другие жильцы, и Мартин теперь старался выбирать дорогу так, чтобы не появляться под знакомыми окнами, а если все-таки шел мимо, нарочито отворачивался, чтобы не видеть чужих занавесок и нелепых цветочных горшков. Навсегда ушла, безвозвратно канула в прошлое целая эпоха, самая важная часть его жизни, и от этого во рту появлялся горький привкус, а отчаяние стальным обручем сжимало усталую голову.

Глава 6

Только через две недели Икеру удалось уговорить Мартина, пребывающего в состоянии полной апатии, и группа «Бост’ок» снова начала репетировать. А еще через месяц они отыграли наконец концерт, который так хотела увидеть Май. В небольшом полутемном зале не оставалось свободных мест, музыканты обрадованно улыбались — никто не ожидал, что публики будет так много. Икер звучно хлопнул Мартина по плечу, пытаясь подбодрить, пробить его холодную отстраненность.

— Смотри, сколько народу! Совсем недавно мы о таком и мечтать не могли! Разве не круто?

— Круто… — вяло согласился тот.

— Пошли на сцену. Пора!

— Ок… — Мартин подавился этим словечком и поспешно выдохнул: — …ей. Окей, идем.

Он немного растерянно всматривался в обращенные на него такие разные лица, боясь найти в них жалость и сочувствие. Но ничего подобного Мартин не разглядел: люди пришли хорошо провести время и им не было никакого дела до его личных проблем. И это принесло ему неожиданное облегчение, Мартин крепко сжал гриф гитары и с какой-то немного злобной радостью крикнул в микрофон, словно бросая вызов самому себе:

— Ну что, погнали?

И сразу же заиграл первую песню, проигнорировав небольшое вступление. Остальные музыканты умело подхватили, хотя басист с соло-гитаристом нарочито недовольно переглянулись.

На этой волне Мартин отыграл почти весь концерт, и получалось здорово, тем более что он больше не позволял себе подобных выходок. Но в самом конце, когда оставалось сыграть последнюю композицию, знакомое ощущение полной бессмысленности существования вновь начало портить его настрой. Мартин снова приуныл, почти в полной темноте, в неожиданно притихшем зале, он запел новую композицию:

Мне казалось: только вчера

Завертелась эта игра,

И я получил твое письмо,

В голове загорелось: домой!

Мне казалось: только вчера

Разговоры за жизнь до утра.

Ты теперь с другой стороны,

И не знаю, слышишь ли ты.

Без тебя сгорают дни,

Без тебя сгорают дни.

Все быстрей горят они.

Серый пепел, белый дым…

Что останется под ним?

Что останется под ним?

Мало кто догадывался, что скрывается за этими несложными стихами, но их неподдельная искренность переплетенная с очевидной грустью мелодии, тронули публику. Когда затихли последние аккорды, на мгновение повисла почти осязаемая тишина, а затем грянули аплодисменты.

Кто-то крикнул:

— Еще! Еще!

Зал подхватил и умножил это восклицание, требуя продолжения.

Мартин устало покачал головой и негромко, но отчетливо сказал:

— Это была последняя песня… Всем спасибо!

И, не оборачиваясь, ушел со сцены.

Глава 7

ПРОШЕЛ ГОД

* * *

ЕЩЕ ОДИН

* * *

ПОТОМ ЧЕТЫРЕ И ДВЕ ТРЕТИ

* * *

В этот вечер программа концерта была небольшой: «Бост’ок» играл совместно с еще одной группой, но как более заслуженному коллективу, ему было отдано все второе отделение. Выступление прошло ожидаемо хорошо, и, допевая на бис последнюю песню, Мартин привычно скользил глазами по таким разным лицам публики, с удовольствием считывая яркие эмоции зрителей. Вдруг его взгляд выхватил из толпы знакомую улыбку. Живые темные глаза, с явно читаемым восхищением, смотрели прямо на него. Увидев, что ее заметили, Мари, а это была именно она, весело помахала рукой, а затем вдруг заговорщицки приложила палец к ярко накрашенным губам, очевидно прося никому не говорить, что она тут. Мартин подумал, что за эти несколько лет, что они не виделись, она только похорошела: постройнела, а может такой эффект давало удачно подобранное зеленое платье с узкими рукавами, иначе постриглась и, вообще, заметно повзрослела, не растеряв при этом своего обычного обаяния и подкупающей почти детской непосредственности. Мартин почувствовал это даже на расстоянии. Доигрывая последние аккорды, он покосился на увлеченно стучащего по барабанам Икера, но похоже, тот не заметил присутствия девушки. Мартин снова посмотрел в зал, но Мари уже нигде не было видно, он даже немного расстроился — увидеть ее такое знакомое лицо после стольких лет, было неожиданно приятно. Что ж, если Мари наконец вернулась из Мадрида, то наверняка скоро сама объявится.

Концерт закончился, слегка оглохшая публика начала расходиться, громко и весело переговариваясь. Памятуя о недвусмысленной просьбе подруги, Мартин ничего не стал говорить Икеру, который деловито снимал тарелки с подставок. В конце концов, если они так и не помирились с Мари за все это время — это их проблемы, сами разберутся. Мартин смотал кабель и убрал гитару в чехол.

— Подождешь минут десять? Я могу тебя подвезти, — предложил Икер, все еще возясь с ударной установкой. — Заметил там в первом ряду? Высокая такая, с кольцом в носу…

— С кольцом?

— Ну да, серьга такая, и брови тоже с пирсингом. Вот мне очень интересно в каких еще местах у этой девицы кольца могут отыскаться! Черт, вот только забыл, как зовут… Даже неудобно как-то. Я с ней еще до концерта договорился сходить куда-нибудь вечером. Слушай, давай с нами? Чего одному киснуть? Наверняка у нее подружка есть.

— Тоже с кольцами э… повсеместно?

— А то! Неужели тебе не любопытно?

— Не, вот это сегодня точно мимо! — покачал головой Мартин, эйфория от хорошо сыгранного концерта почти прошла, и ему отчаянно захотелось просто побыть одному. — Лучше прогуляюсь.

— Ну, как знаешь, — не стал особо настаивать Икер, привыкший за последние годы к странностям друга.

— Я тогда пойду. Закончите здесь все?

— Да не вопрос… Давай, старик, увидимся!

— Давай… Ты там поаккуратней, «Властелин колец»!

Икер в ответ только ухмыльнулся, мол, не учи ученого. Мартин подхватил кофр с гитарой, помахал остальным участникам группы, упаковывающим инструменты и выскользнул через боковую дверь в приятное тепло летнего позднего вечера. В отдалении перед клубом еще толпился народ, слышались обрывки разговоров и громкий смех. Он решительно повернул в другую сторону и пошел по тихой улочке в сторону парка. Внезапно из тени ближайшего дерева выскочила темная фигура и бросилась ему на шею.

— Мартин! Как же я соскучилась!

— Мари! Ты приехала! Когда? — несколько ошарашенно воскликнул тот, совершенно не ожидая такой бурной радости.

— Вернулась несколько дней назад. Насовсем! Ты рад? — она звонко чмокнула его в щеку.

— Конечно…

— Я боялась, вы с Икером вместе пойдете, вот и спряталась. Не хочу его видеть! В ее голосе отчетливо прозвучала давняя обида.

— Э…

— Хорошо, что ты один… Ой, ну в смысле, я думала вы после концертов по барам ходите, поклонницы там, все дела…

— Иногда ходим, — не стал отнекиваться Мартин, — сегодня настроение не то…

— Так ты свободен? Круто! Ой, мне так радостно! После унылого пыльного Мадрида здесь все такое классное! Я словно открываю Доностию заново. Я, наверное, болтаю много? Я выпила чуть, понимаешь… но это же ничего?

Он кивнул. Мари подхватила его под руку, крепко прижав его локоть к себе, Мартин чувствовал волнующее тепло ее тела.

— Ну что, как ты? — затараторила она снова. — Где работаешь? Или вы только играете?

— Если бы… — усмехнулся Мартин. — Музыкой не больно-то прокормишься. Пока, во всяком случае… Работаю с отцом на фабрике, в офисе, скучно, но…

— А я теперь дипломированный специалист, доктор! — не дослушав гордо перебила его девушка. — Мне даже предлагали в Мадриде остаться работать, а я не согласилась! Честно говоря, я в конце учебы уже так вернуться хотела, что прям дни считала…

Она немного помолчала, Мартину показалось, что ее глаза заблестели как-то по-особенному.

— Ой, я так рада, все-таки! — Мари схватила его за руку. — А пойдем в парк? Помнишь, как тогда, когда мы были маленькие и глупые…

— Конечно помню!

Ему подумалось, что он, похоже, попал в список достопримечательностей Доностии, которые надо немедленно открыть заново. Впрочем, почему бы и нет? Они не спеша бродили по темным пустынным дорожкам, легкий ветерок шелестел в кронах платанов, непринужденной прогулке немного мешал увесистый кофр, который оттягивал руку, но это было не важно. Мари болтала о всяком, перескакивая с темы на тему, словно только сейчас наконец нашла родственную душу, с которой можно было вот так запросто всем поделиться. Мартин все больше слушал, он очень старался вспомнить те ощущения, которые испытывал давным-давно, когда был искренне влюблен в эту девушку, но у него получалось не очень.

Мари вдруг остановилась.

— Помнишь, это же наше дерево!

Честно говоря, он не помнил, но тоже остановился. Она обняла его шею руками, через тонкую ткань футболки он почувствовал, как мягко и упруго прижимается ее большая грудь. Это было приятно. Мари поцеловала его нежно, но требовательно. От нее пахло дорогими духами и чуть-чуть алкоголем. Он немного неловко ответил этим настойчивым влажным губам.

— Пойдем ко мне… — она чуть отстранилась.

— Пошли.

Он снова поцеловал ее, подхватил гитару, и они двинулись уже в обнимку по темной аллее в сторону мерцающих теплым светом уличных фонарей на выходе из парка.

Они поднялись в ее маленькую квартирку и какое-то время целовались прямо возле двери не включая свет, потом Ма́ри порывисто высвободилась, зажгла несколько расставленных по всей комнате свечей, поставила на стол два бокала и бутылку вина.

— Откроешь? Я сейчас… Штопор в ящике. — Она вышла из комнаты.

Мартин кивнул и занялся вином. До него донесся шум льющейся в ванной воды, потом все стихло. Он разлил вино по бокалам и сел к столу вполоборота. Мари вернулась, теперь на ней был только коротенький цветастый халатик на молнии, темные блестящие волосы она распустила, и они мягко струились по ее покатым плечам. Она встала прямо перед ним, ему показалось, что огоньки свечей отражаются в ее гладких, чуть полноватых ногах.

— Чин-чин! За встречу! — в ее голосе явственно слышались низкие волнующие нотки.

— С возвращением!

Мартин отпил из своего бокала — вино оказалось очень неплохим. Мари, ни слова не говоря, поставила недопитый бокал на стол и медленно потянула молнию халатика вниз, одновременно другой рукой взяв его ладонь, свободно лежавшую на столе и повлекла за собой к темнеющему дверному проему, ведущему в спальню.

— Мне бы… умыться… — Мартин чуть задержал ее требовательную руку.

— Успеется! — ее голос чуть прерывался, она совершенно не собиралась никуда его отпускать.

Он подчинился и последовал за ней. Она села на постель, чуть откинувшись назад, халат распахнулся, колеблющийся свет свечей рисовал красивые блики на ее матовой коже. Мартин опустился перед ней на пол, взял в руки полные груди с широкими, словно нарисованными ареалами. И тут он вспомнил, почему в юности у них с самого начала не очень-то складывалось. Тогда-то он был без памяти влюблен и, конечно, в принципе не мог понять, в чем тут дело. Но теперь все стало ясно. Мари была красивая и темпераментная девушка, но всего у нее было слегка перебор: грудь — слишком большая, поцелуи — слишком напористые, стоны — слишком громкие. Вся она была чуть широковата и большевата для Мартина, во всяком случае, так ему казалось, несмотря на то, что он был выше нее на целую голову. И эта чрезмерность все портила, совсем чуть-чуть, но не давая по-настоящему, до конца отдаться чувствам. И теперь все повторялось: чем темпераментней реагировала Мари, тем спокойней становился Мартин. Впрочем, сейчас это было только на руку: он очень не хотел разочаровать девушку, и трезвая голова очень помогала контролировать процесс, пусть даже его ласки становились чуть надуманными.

Когда все закончилось, он чуть виновато заглянул в ее сонные глаза, в которых отблескивали огоньки догорающих свечей и сказал:

— Мне пора,

— Как, ты не останешься?

— Нет.

— Как хочешь, — она неожиданно не стала настаивать, — тогда просто захлопни дверь.

— Хорошо, — Мартин был несколько разочарован, что его не уговаривают. — Тогда — спокойной ночи.

— Ага…

Мари отвернулась, закутавшись в одеяло, а он быстро оделся и, стараясь не шуметь, выскользнул из квартиры.

Мартин задумчиво брел по спящим улицам сквозь сырую теплую ночь. У него так и не возникло чувства, что у них с Мари сможет снова что-то получиться. Он был очень благодарен ей за этот вечер: оказывается, ему было очень важно пообнимать настоящего, живого и теплого, чуточку родного человека, но он начал сомневаться, что захочет повторить этот опыт в ближайшее время. Незаметно для него самого, ноги принесли его к дому, где когда-то жила Май. Он почувствовал легкий укол грусти, привычно поднимая глаза к знакомому окну. И вдруг он задохнулся: в окне горел свет, это было единственное освещенное окно в доме. На мгновение ему показалось, что все произошедшее в эти годы было лишь жутким кошмаром, он даже успел обрадоваться, что морок развеется и он снова увидит Май живой и здоровой. Но в этот момент кто-то из нынешних жильцов повернул выключатель, гася свет, а вместе с ним и приступ иррациональной глупой радости. Мартин повернулся и широко зашагал прочь, унося с собой горечь разочарования и внезапно воскресшую тупую боль в груди.

Он никак не мог заснуть в эту ночь: мысли о прошлом нахлынули с новой силой. Наверное, это было несправедливо по отношению к Мари, ведь вспоминал Мартин не их отношения, а Май, ее пронзительный взгляд, ее голос, тихую улыбку тонких губ. Ему было неловко перед ней за то, что случилось. Он будто бы изменил той единственной, кого по-настоящему любил, и это было гадко. Хотя умом он понимал, что Май давно не здесь, не с ними, и подобные мысли совершенно непродуктивны — надо продолжать жить, а не превращаться в двадцатипятилетнего старика.

Мартин встал и, достав из ящика аккуратно сложенную голубую футболку Май, бросился на кровать, уткнулся лицом в мягкую материю и мгновенно отключился.

Глава 8

Было тихое субботнее утро. Мартин выскользнул из комнаты, решив не дожидаться, пока отец и Элена проснутся — ему совершенно не хотелось ни с кем разговаривать и, тем более, ловить на себе понимающие взгляды: наверняка они слышали, во сколько он вернулся после концерта. Мартин налил себе оставшийся в кофеварке вчерашний кофе, отпил, почти не ощущая вкуса и подошел к окну кухни. Погода была так себе и очень перекликалась с его настроением: низкие тучи закрывали все небо над Доностией, казалось из них вот-вот начнет сеяться мелкий, не по сезону прохладный дождь. Хотя и совсем не обязательно: тучи — тучами, а дождь — дождем. Здесь на побережье одно совсем не обязательно дополнялось другим: то безобидное с виду облачко могло пролиться настоящим ливнем, то плотная серая пелена на несколько дней заполняла небо от горизонта до горизонта, не пролив при этом ни единой капли.

Мартин отставил кружку и, стараясь не шуметь, вышел в прихожую, секунду подумав, прихватил зонт и аккуратно, без щелчка, закрыл за собой входную дверь. Ему необходимо было проветриться, просто идти куда-то без цели, дыша прохладным сырым воздухом с легким привкусом соли. Мартин вышел на набережную, где было малолюдно по случаю непогоды, остановился у белых перил, глядя вниз на набегающие на песок свинцовые волны, неторопливые, длинные и пологие. Он вспомнил, как они стояли на этом самом месте с Май в их первую ночь, и ему стало совсем грустно. Он повернулся было, чтобы пойти дальше и тут же поспешно вернулся к созерцанию океанской дали: краем глаза он заметил знакомую фигуру Мари, стоявшую в отдалении у пешеходного перехода. Вот уж чего он совершенно не жаждал, так это обсуждать сейчас туманные перспективы их отношений. Мартин понадеялся, что она не заметит его и пройдет мимо, но нет — скоро за спиной раздался ее голос, правда совершенно нетипично подавленный:

— Мартин! Ты здесь! А я как раз к тебе шла… Хорошо, что я тебя заметила!

— О, Мари! — он обернулся и сделал вид, что только ее увидел. — Ко мне? М-м-м… зачем?

— Ты знаешь… — она слегка прикусила губу, собираясь с мыслями.

Мартин заметил, что выглядит она невыспавшейся и странно печальной, хотя ярко накраситься все же не поленилась. Одета она была в линялые джинсы и просторную темную толстовку, словно этим утром ей совсем не хотелось подчеркивать свои формы.

— Ты знаешь, то что было вчера… Это было ошибкой. Не надо было этого делать.

— Почему? — слишком эмоционально вырвалось у Мартина, который совершенно не ожидал, что Мари сама затронет эту тему.

— Ой, — девушка смутилась, подумав, что задела его мужское самолюбие, — не подумай ничего такого, все было здорово! — сказала она поспешно. — Просто… Это из-за Майтанэ!

— А-а-а… — как можно более нейтрально протянул Мартин, испытывая при этом невероятное облегчение.

— Понимаешь… Ты ушел, а я почему-то вспомнила Май… Столько лет прошло, а она перед глазами, прямо как живая… Ой, прости! — добавила она, увидев, как он переменился в лице при этих словах и продолжила жалобно: — В общем, давай просто друзьями останемся?

— Хорошо, — медленно кивнул он, чувствуя, как груз мнимой вины исчез, оставив лишь неприятное послевкусие.

— Вот и ладно! — Мари облегченно улыбнулась, но тут же снова погрустнела. — Давай сходим, навестим ее?

— Прямо сейчас?

— Да. Я, как проснулась, себе места не нахожу. Я, вообще-то, за этим к тебе и шла, попросить со мной сходить.

— Пойдем, — согласился Мартин, вдруг осознав, что его собственная вроде бы бесцельная прогулка скорее всего привела бы его туда же: в маленькую тихую палату городской больницы, где на высокой кровати с приподнятым изголовьем вот уже почти семь лет лежала Май, абсолютно безучастная ко всему, что происходило вокруг.

Они пошли пешком — торопиться и ехать на автобусе совершенно не хотелось. Молодые люди свернули с набережной и побрели по тротуару вдоль нескончаемого ряда баров и магазинчиков, по большей части закрытых. Когда они проходили мимо едва освещенной витрины цветочного магазина, Мартин, внезапно повинуясь сиюминутному импульсу, толкнул дверь, которая, неожиданно, поддалась. Он зашел внутрь. Мари молча последовала за ним. Магазин был скорее рассчитан на продажу предметов декора и комнатных растений всевозможных видов: небольшой торговый зал был под завязку забит кадками с пальмами и фикусами, горшками с геранью и кактусами, но с краю на прилавке обнаружилось два небольших оцинкованных ведерка, в одном было тесно от нежно-розовых тюльпанов, а в другом сиротливо накренились штук семь невысоких, отчаянно колючих ярко-алых роз.

Мари приблизила к ним лицо:

— Ах, как они пахнут!

— Молодой человек, купите розы для девушки! — улыбнулся пожилой продавец, бесшумно, как привидение, появляясь из-за большого фикуса. — Свежайшие, только сегодня привезли из Эрнани.

— Да, я возьму все, — не стал спорить Мартин, доставая деньги.

Старик вынул розы из воды, ловко завернул их в прозрачную пленку и театральным жестом протянул Мари.

— Пожалуйста!

Та, чуть замешкавшись, приняла букет. Она понимала, что эти цветы совсем не для нее, но все равно порозовела от смущения.

Когда они вышли на улицу, девушка сказала негромко:

— Ей понравятся эти розы, вот увидишь… Можно я пока понесу их?

— Конечно…

Дождь, между тем, все-таки начался. Мартин раскрыл зонт, галантно предложил локоть Мари. После их разговора близость девушки его больше так не волновала, хотя со стороны они выглядели совсем как влюбленная парочка.

Скоро они уже стояли перед высокой стойкой регистратуры. Суровая на вид пожилая женщина, ответственная за работу с посетителями, бросила быстрый взгляд на подошедших и вдруг тепло улыбнулась Мартину, мгновенно его узнав:

— Вы к Майтанэ? Давно вас не было видно.

— Да, я… уезжал, — соврал Мартин, краснея.

— Понятно… Сегодня дежурит сестра Ньевес, я сейчас вызову ее, и она вас проводит. Подождите немного.

— Конечно, большое спасибо! — Мартин чуть улыбнулся вспомнив веселую, невысокую и полноватую медсестру, бывшую соседку Майтанэ по лестничной клетке, у которой всегда находились конфеты для детей и искренние слова утешения для взрослых.

— А вон и она… Ньевес! К бедняжке Майтанэ посетители!

И действительно к стойке уже подходила миловидная женщина средних лет в очень чистой, но слегка помятой больничной униформе светло-бирюзового цвета.

— Боже мой! Мартин, ну наконец-то ты снова пришел! А это кто с тобой, неужели малютка Мари? — улыбаясь затараторила Ньевес, расцеловав на правах старой знакомой, молодых людей в щеки. — Как хорошо, что вы решили навестить бедняжку! Мари, ты говорят, теперь тоже доктор?

— Логопед, — не удержавшись, улыбнулась Мари в ответ, — только вернулась из Мадрида, скоро начну работать…

— Вот и хорошо! Будешь деток учить правильно говорить… Это же так замечательно! Да и взрослым частенько логопед нужен, в жизни всякое случается… Так, идемте к лифту, сюда… Ну а ты Мартин?

— Да все так же, с отцом работаю… И учусь понемногу…

— Да-да, я помню… Оскар и Элена мне говорили, — Ньевес одобрительно кивнула. — А музыку свою не забросил? Все играете?

— Ага, играем…

— Ясно, ясно, как-нибудь приду к вам на концерт: интересно же! — Они зашли в лифт. — Так, нам четвертый… Мартин, нажми кнопку, пожалуйста! Как хорошо, что вы с утра пораньше решили прийти! Сейчас тихо, спокойно, а то суббота — народу много будет…

Лифт плавно остановился, и они пошли по длинному коридору со светлыми стенами и рядами совершенно одинаковых дверей по обеим сторонам.

— Так, все как и прежде, комната номер семнадцать, вот сюда. Май теперь одна, без соседки, в персональных апартаментах, так сказать!

Медсестра распахнула одну из дверей, пропуская визитеров вперед. Мартин и Мари очутились в маленькой стандартной палате, свет был приглушен, немного пахло дезинфектантом, но тонкий аромат роз в руках Мари быстро стер больничный запах.

— Давай букет сюда! — Ньевес прошла к маленькой раковине, притулившейся в углу комнаты, по пути прихватив с подоконника наверное специально дожидавшуюся такого случая стеклянную банку. Медсестра наполнила ее водой и поставила на столик, придвинутый к изножью высокой больничной кровати, затем опустила в эту бесхитростную вазу цветы, аккуратно расправив букет.

— Ну вот, Майтанэ, смотри, кто к тебе пришел, какие цветы замечательные! — она так непринужденно обращалась к Май, словно та все слышала и понимала. — Ладно, ребятки, поболтайте тут с нашей Спящей Красавицей, — медсестра повернулась к притихшим гостям, — а я побегу: дел — уйма!

Она ободряюще улыбнулась и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. И только тут Мартин наконец отважился посмотреть на Май. Он почему-то боялся, что за то время, пока он здесь не появлялся, с ней произошли какие-то перемены к худшему, но нет: девушка расслабленно лежала на спине, лицо ее было спокойно, да и кожа не поражала какой-то особенной нездоровой бледностью, казалось, она просто крепко спит.

Мари подошла к кровати и осторожно взяла подругу за безучастную податливую руку.

— Ну здравствуй, подружка… Вот я уже и отучилась… А ты все лежишь.

Мартин еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Он перестал навещать Май, когда смертельно устал верить в лучшее и окончательно потерял надежду снова увидеть ее здоровой, он тогда почти уговорил себя, что в этой палате присутствует лишь бесполезная физическая оболочка, а настоящая Майтанэ, ее душа уже где-то далеко. Он пытался жить по принципу «с глаз долой — из сердца вон». Он почти поверил, что это возможно. Почти. И достаточно было снова сюда прийти всего лишь один раз, чтобы вся его теория пошла прахом. Он снова понимал, что Май здесь, надо только разбудить ее. И она откроет свои нереальные синие глаза, улыбнется, и все будет по-прежнему. Он бессильно сжал кулаки.

— Мартин! — озадаченный голос Мари вернул его к действительности. — А ты знаешь точный диагноз?

— Нет, — он помотал головой, с трудом выныривая из водоворота своих мыслей, — по-моему, никто точно ничего не знает. Просто Май впала в кому…

— Знаешь, что я тебе скажу? Это совсем не похоже на кому! И вообще, где аппарат искусственной вентиляции легких? Где монитор сердечного ритма? Катетеры, извини, всякие? Я, конечно, не лучший специалист в этой области, но еще не успела забыть, что нам в медицинском преподавали…

— Не похоже? А на что это, черт возьми, похоже? На здоровый сон, да? — его отчаяние прорвалось вспышкой раздражения, но он сразу же одернул себя: — Прости, я немного не в себе.

— Ничего… — она сделала успокаивающий жест рукой. — Но ты прав: это больше всего похоже именно на сон. У меня такое ощущение, что она пытается реагировать на раздражители, но ей что-то не дает. Это очень странно… Вот что… мне надо срочно поговорить с Эленой. Идем? Или ты хотел еще побыть?

— Лучше пойдем. Я сейчас не в том состоянии, чтобы сидеть рядом на стуле непринужденно болтая с Май о всяких пустяках, как это показывают в дурацких фильмах.

— Хорошо, — Мари коротко кивнула, наверняка подумав, что Мартин просто стесняется ее присутствия. Она снова повернулась к Май: — давай, подруга, мы скоро вернемся, не скучай тут!

Она выразительно посмотрела на Мартина и вышла в коридор. Тот подошел к Май и, убедившись, что его никто не видит, поцеловал прохладный лоб девушки.

— Прости меня, милая, я больше никогда тебя не оставлю! — он нежно сжал ее расслабленную руку. — Держись, товарищ пчела!

Мартин резко повернулся и вышел вслед за Мари.

Глава 9

Мари выглянула из стеклянных дверей больницы и недовольно сморщила нос:

— Ну и дождина, небось до самого вечера не кончится! Чувствуешь, как сыростью пахнет?

— Разве? Ты просто в Мадриде от нашей погоды отвыкла. Но дождь зарядил надолго, это точно! Видишь пузыри на лужах? Верный признак.