Бесплатный фрагмент - Чумовые истории — 2

От составителей

Литературных марафонов много, а Чумовой такой один. Но мы не только устраиваем забеги — мы ещё и учим авторов «бегать»! Для наших чудесных мастеров слова мы провели курс «Адекватный писатель», призванный помочь им усовершенствовать и отточить свои навыки, и в этом сборнике мы представляем их работы. А также — несколько рассказов с Райтоберского забега, в котором участвовали все желающие. Так что вас ждут самые разнообразные и непременно увлекательные истории!

Наши марафоны всегда открыты для новых авторов и читателей, и мы будем рады новым лицах в наших рядах. Приятного чтения!

https://vk.com/plaguestories

Дмитрий Морфеев

Моя милая леди

London Bridge is falling down,

Falling down, falling down.

London Bridge is falling down,

My fair lady.

Take a key and lock her up,

Lock her up, lock her up.

Take a key and lock her up,

My fair lady.

Народная детская песенка

В стекле автомобиля показалась вереница огней. Ночь выдалась туманной, потому свет фонарей походил более на блуждающие огоньки, которые, как известно, могут указать путникам самые непредсказуемые направления.

Автомобиль уже преодолел половину пути через реку, когда мистер Вуд попросил водителя остановиться.

Дойдя до ограждения, джентльмен посмотрел вниз на темные воды. Причиной остановки стало детское воспоминание, молнией промелькнувшее в сознании. Сэмюэль вдруг припомнил, что не любил этот мост в раннем детстве. Кажется, в те времена мосты не нравились ему вовсе; проходя или проезжая по ним в экипаже, мальчику делалось неуютно. Возможно, причина была в страшных байках Джо — старого садовника, служившего в поместье леди Кэтрин, бабушки мистера Вуда. Теплыми летними вечерами, приняв на грудь не одну кружку эля, Джо садился под старую липу и из ворчливого садовника превращался в добродушного рассказчика, любимца ребятни. Чем ниже солнце склонялось к закату, тем страшнее становились истории. Про мосты у старика было много рассказов: под ними непременно либо обитал тролль, либо прятались фейри, выжидая случая утащить одинокого ребенка в свою страну, либо дух-хранитель моста морочил головы прохожим.

Но в случае с этим мостом дело было в другом. Медленно выдохнув, Сэмюэль спокойно положил ладонь на каменный парапет.

— Ты всё ещё здесь, — тихо произнес молодой человек, краем глаза уловив фигуру сбоку от себя. — Помнишь меня? — он решительно повернулся и посмотрел на юную особу, сидящую рядом.

Бледное создание в нарядном изношенном платье медленно кивнуло головой в знак согласия. Она не могла не помнить, ведь её мало кто замечал.

— Тогда я убежал, потому что испугался, — признался Сэмюэль, будто события, о которых он говорил, произошли несколько дней назад; в действительности же прошло уже много лет. — Но теперь сумею тебя выслушать.

Джентльмен сбросил пальто и пиджак, несмотря на осеннюю прохладу. Закатав рукав, он протянул ладонь маленькой леди. Та на мгновение замерла в нерешительности, но всё-таки протянула ручку в ответ.

— Значит, у тебя только сестра, Зои? — статная дама подлила в чашку гостье ароматного чаю.

— Да, мадам, — кротко ответила девочка, быстро уплетая предложенное ей угощение.

В своём воображении Зои уже давно перепробовала все сладости, выставляемые на витрине кондитерской лавки «Mr. Harrison Sweet Shop», но по-настоящему такого не происходило никогда прежде. На вкус пирожные оказались ещё очаровательнее, чем она могла себе вообразить.

— Понравились пирожные?

— Да, мадам. Спасибо.

Зои не слишком нравился приглушенный свет комнаты, в которой они находились. Не вызывала доверия и собеседница. Как проникнуться к человеку, одежда которого настолько безупречна, будто только вышла из-под иглы портного? Одни только пирожные были прелесть как хороши.

— Хочешь стать моей помощницей?

— Это работа?

— Верно, и это много лучше, чем лазать по трубам. Я буду давать тебе маленькие поручения, за их выполнение ты будешь получать жалованье.

— Пирожными?

— Нет, — женщина как-то неприятно засмеялась. — Деньгами. Пирожные ты сможешь есть и так.

— Каждый день? — решилась уточнить Зои.

— Когда пожелаешь, — многозначительно произнесла дама. — Как думаешь, твоя сестра не будет против?

— Если я буду отдавать ей больше денег, то нет, — рассудила девочка, — она всегда жалуется, что нам их не хватает.

— Тогда тебе стоит принять моё предложение, я дам много больше всех твоих предыдущих нанимателей и твоя сестра будет довольна.

Женщина вышла, а затем быстро вернулась с красивой коробкой в руках. Первым поручением Зои было открыть коробку, а вторым — надеть чудесное алое платье и шапочку. Недолго думая, девочка выполнила оба задания. Пусть она не понимала, с чего незнакомая дама так добра к ней, но отказываться от легкой работы не хотелось.

Взглянув в зеркало, Зои увидела там не перепачканную в саже беспризорницу, больше похожую на мальчишку, а маленькую леди. Отчего-то зеркальная рама, стол, нарядный сервиз, пирожные и все предметы в комнате вдруг завертелись, закрутились перед глазами. А потом наступила темнота.

— Твоё третье задание — помочь моему мужу в строительстве, — успела услышать девочка голос своей работодательницы, прежде чем окончательно провалиться куда-то в бездну.

Зои пришла в себя в душном темном ящике. У неё над головой полным ходом шла какая-то работа: грохот стоял страшный. Сперва она так испугалась, что закричала, но крик её потерялся средь шума. Затем Зои вдруг поняла, что деревянные доски ящика ей больше не преграда.

Так маленькая леди оказалась на мосту, уйти с которого почему-то никак не выходило. Напрасно Зои пыталась докричаться до строителей: они были так заняты, что не замечали её.

Когда возведение моста благополучно завершилось, подтвердились самые худшие опасения Зои: она была невидима почти для всех, даже для родной сестры. Маленькая леди время от времени видела Эми проходящей по мосту с потерянным видом. Каждый раз сестра почему-то останавливалась на минутку, смотрела слезящимися глазами на речной простор, но потом всё равно уходила. Зои всегда провожала её до самого края моста.

— Бедное несчастное дитя, — с тяжелым сердцем вздохнул Сэмюэль, узнав тайну моста. — Я помогу сойти на берег, но для этого ты должна припомнить, откуда ты родом, и отдать мне какую-нибудь свою вещь.

Джентльмен бережно принял из худеньких рук ветхую самодельную куклу. Выяснив название малой родины Зои и её сестры, Сэмюэль простился с маленькой леди.

Оставшийся путь до дома предстояло пройти пешком (водитель был отпущен сразу же), но такая прогулка Сэмюэля ничуть не смущала. Шагая по каменным плитам, мистер Вуд уже представлял, как навестит родную деревеньку маленькой леди, чтобы выполнить своё обещание.

На краю моста джентльмен обернулся. Тонкий силуэт почти скрылся в тумане. Сэмюэль поднял руку и тихонько помахал на прощание. Казалось, от этого жеста туман немного рассеялся, а луна вынырнула из-за туч, осветив мост. Маленькая леди с надеждой помахала в ответ.

__________

N.B. Побочный рассказ из серии «Хозяйка приюта».

__________

Безымянный ключ

— Простите, сэр, — спросил Генри, осматривая ключи в шкафу на ресепшен, — от чего вот этот ключ?

— Юноша, я ведь уже говорил, что все ключи снабжены бирками с подписями, — ответил старый мистер Брукс, управляющий гостиницей «Фостория», недовольно закашлявшись.

— Все, кроме одного, сэр, — Генри взял в руки ключ без обозначений и показал своему наставнику.

— Наверное, бирка отвалилась, — не глядя на ключ, управляющий потянулся к массивному телефону, такому же антикварному, как и всё вокруг, — сейчас попрошу Герду принести новую.

Генри хотел было возразить, ведь ключ даже внешне отличался от остальных, но не решился перечить старику по такой мелочи в первый рабочий день.

Не прошло и минуты, как примчалась горничная Герда. Она молча положила запасную бирку на стойку рецепции и уже собиралась исчезнуть так же быстро, как появилась, но заметив ключ в руках Генри, остановилась.

— Мистер Брукс, этот же безымянный. Он всегда без бирки.

— Что-что? — снова закашлялся управляющий, наконец обернувшись к новенькому. — Ах да, — продолжил он, рассматривая ключ на расстоянии вытянутой руки, поверх вечно сползающих на нос округлых очков, — совсем забыл. Этот ключ такой, сколько я себя помню. Положи на место.

— Но так что же он открывает? — осторожно заметил Генри.

— Никто не знает, — махнул рукой управляющий, — иначе бы подписали.

Генри хотел было спросить для чего держать такой ключ здесь, среди прочих, но не успел. Мистер Брукс уже совсем забыл о ключе, намереваясь показать новому администратору местонахождение комнаты для багажа.

Генри нравилось новое место работы и то, насколько оно отличалось от предыдущего. Несколько лет он проработал в крупном отеле в центре мегаполиса. Временами было тяжело; выматывал бешенный распорядок дня, но деньги платили хорошие. Генри трудился не покладая рук, откладывая большую часть заработанного. Он с нетерпением ждал момента, когда его девушка закончит колледж, чтобы сделать ей предложение и увезти в собственный дом, который намеревался купить.

Иногда желаниям не суждено сбыться. К последнему году обучения в колледже отношения между молодыми людьми стали совсем натянутыми, несмотря на все старания Генри. Из пары они без видимых причин сделались сожителями. Затем молодой человек отказался помогать девушке с выпускной работой (важно отметить, что «помогать» в этом случае означало сделать большую часть, а то и всё, самостоятельно). И вот однажды, вернувшись со смены, Генри не обнаружил дома ни девушки, ни большей части её вещей. Так всё и закончилось. А работа в фешенебельном отеле потеряла прежний смысл.

Повод сменить работу, а заодно и место жительства представился очень скоро и неожиданно. Бабушка Генри во время одного из визитов к ней упомянула про своего брата, живущего в каком-то провинциальном старинном городке.

— Джон спрашивал о тебе.

— Обо мне? И что же? — удивился Генри, последний раз видевший дедушку Джона в шестилетнем возрасте.

— Хотел узнать, не нужна ли тебе работа. В местный отель требуется новый сотрудник на ресепшен. Но я ответила, что вряд ли тебя это заинтересует. Наверняка, в том старом особняке ничего не поменялось со времен моей юности. Уверена, постояльцев там теперь совсем мало.

Генри вдруг осознал, что тишина и спокойствие — это то, что ему сейчас необходимо, и ухватился за такое незавидное предложение, как за спасительную соломинку.

— Герда? — окликнул Генри горничную в галерее над рецепцией.

Он только что проводил до номера единственных постояльцев, заезжавших в тот день, и возвращался обратно, попутно рассматривая старинные коридоры.

Срочных дел на сегодня не было, как и в предыдущие несколько дней, что он успел проработать в гостинице, поэтому молодой человек решил попытаться выяснить больше о безымянном ключе.

Неизвестно, вспомнил бы Генри об этом ключе вновь, если бы явившись на работу, не обнаружил его лежащим на полу под навесным шкафом.

— Я могу чем-то помочь?

— Сколько ты уже здесь работаешь?

— Достаточно давно, — холодно отозвалась Герда.

Генри до сих пор не мог мысленно прикинуть, сколько лет было этой особе. Иногда она казалась совсем юной из-за своей миниатюрности, в другие моменты, черты лица ужесточались, делая её взрослой женщиной. В отеле все обращались к ней по имени, поэтому Генри не мог даже строить предположения по обращению «миссис» или «мисс».

— Ты что-нибудь знаешь о ключе без бирки?

— Только то, что он всегда был таким и всегда хранился в нижней ячейке шкафа на рецепции, — равнодушно ответила горничная.

— Но для чего его хранить, если он, по сути, бесполезен?

— Миссис Марлоу как-то рассказывала, что это посмертное пожелание одного из владельцев гостиницы, — Герда указала на вереницу портретов на стене.

— Миссис Марлоу?

— Она работает на кухне.

Поблагодарив горничную, Генри устремился в указанном направлении, предварительно прихватив с собой безымянный ключ.

В кухне пахло травами и пряностями. В первый день еда в отеле показалась Генри пресноватой, однако он скоро изменил своё мнение, оценив достоинства натуральных фермерских продуктов.

Молодой человек нашел миссис Марлоу около чугунной печи, помешивающей тыквенный суп. Стоя у большой пузатой кастрюли, напоминающей котел, женщина в белоснежном чепчике и фартуке с кружевом более походила на колдунью из сказок, чем на повара гостиницы.

— Ну наконец-то! — воскликнула миссис Марлоу, не оборачиваясь. — Оставь всё вон там, — и она указала на свободный стол.

— Что именно? — озадаченно отозвался Генри.

«Колдунья» поспешно обернулась и, завидев молодого человека, улыбнулась.

— Ты новенький! Генри, верно? Ох… я думала, что это Джордж вернулся с покупками, — не давая Генри ответить, женщина с завидной скоростью перемещалась по кухне. — Ты что же, проголодался? Обед ещё не готов, но я могу подогреть тебе остатки вчерашнего рагу. Ты такой худенький, голубчик. Ну ничего-ничего, у нас быстро поправишься.

— Эм… спасибо, миссис Марлоу, — совсем растерялся Генри, — но я здесь не за этим.

— Так зачем же еще? — удивилась добродушная повариха.

— Я хотел спросить. Знаете ли вы что-нибудь о ключе без бирки?

— О ключе? — задумчиво проговорила миссис Марлоу. — Обо всём, что касается рецепции, ты бы лучше спросил мистера Брукса. Он в этом лучше понимает. А моё дело — чтобы все в «Фостории» были сыты.

— Взгляните, — Генри показал кухарке безымянный ключ, — может, вы что-нибудь вспомните. Герда посоветовала обратиться именно к вам.

— Давно я его не видела, — заметила миссис Марлоу, как-то посерьезнев. — Что ты хочешь о нем знать?

— Почему его держат вместе с остальными, если никто не знает, что он открывает?

— Ох… это было так давно, мальчик мой, что уж и не вспомнишь.

— Пожалуйста, миссис Марлоу. Уверен, вы знаете историю «Фостории» лучше многих, — вежливо попросил Генри, чувствуя, что пожилая дама из тех людей, кого можно разговорить, если проявить учтивость.

— Ну хорошо, — вздохнула женщина, — если что-то и случилось, то задолго до моего рождения. Когда я была маленькой девочкой, о гостинице ходили разные слухи. Мистер Чарльз Фостер — один из владельцев отеля, его портрет висит вместе с остальными в галерее, увлекался мистицизмом. Поговаривали, что в особняке есть скрытая комната, где он проводил спиритические сеансы, ведя беседы с рано ушедшей женой. После его смерти ключ без обозначений нашли среди личных вещей, а в завещании якобы говорилось, что ключ следует хранить вместе со всеми. Но наверняка уже никто и не скажет, тот ли это ключ или какой-то другой, но уж коли сложилась такая традиция, то ключ без бирки и поныне лежит на рецепции, — закончила миссис Марлоу свой краткий рассказ, но вдруг добавила: — Не стоит тебе его носить по дому. Пусть лежит там, где ему место.

Продолжение следует…

Стражи старого парка

Опавшие листья шуршали под ногами. Извилистая дорожка между деревьями вела к миниатюрной крепостной стене. Проходя через сказочную арку, пришлось наклониться, чтобы не удариться головой.

Перед глазами раскинулись знакомые с детства просторы. Вот каменный бассейн с изящным мостиком. Когда-то бассейн был полон воды, а теперь только редкие лужицы кое-где покрывали серые плиты. И потому добраться до волшебного валуна в центре не составило бы труда.

Дальше по трем сторонам неизменно стояли каменные звери: Слон, Крокодил и Черепаха.

Крокодила дети почему-то побаивались, хотя он в жизни никого не обидел. Может, лишь разок попытался укусить солнце, слепящее глаза, с кем не бывает?

Если хотелось осмотреть всё с высоты, нужно было обращаться к Слону. Только самые смелые забирались на спину гиганта по скользким ступеням. Остальные же могли понежиться в уютной петельке хобота и послушать убаюкивающие песни.

Черепаха была всеобщей любимицей, её часто обнимали за длинную шею. Никому она не отказывала в просьбе прокатить на спинке, а ещё любила рассказывать сказки.

Я обошел старых друзей, с удивлением подмечая, что былые гиганты словно уменьшились. Нынче я стал выше всех, даже выше Слона.

Площадка была молчалива и пустынна. Неизменно украшали пейзаж изумрудные ели. Но не слышно больше сказок мудрой Черепахи, шуток Крокодила и песен Слона. Добрые звери, прежде умеющие оживать, стояли неподвижно и безжизненно.

Неужели волшебство ушло из этих мест? Но в какие края? Ведь оно не пропадает бесследно.

Я прошел вдоль другой стороны замковой стены, касаясь кирпичиков пальцами. Какие сюжеты разворачивались в этих пределах! Однажды мы с лучшим другом спасали от Крокодила маленькую Диану и чуть не рассорились, споря о том, кто больше достоин подать руку, чтобы помочь девочке спуститься на землю. Благо, прекрасная дама вовремя сообразила, что у неё две руки и поспешила протянуть обе своим незадачливым рыцарям. Крокодил тогда расхохотался, но предостерег, чтоб больше мы не ссорились, особенно во время военных походов.

Занятый воспоминаниями, я оказался подле одиноко стоящего портала, квадратного снаружи, но круглого внутри, украшенного мелкой плиткой. Если где-то осталась магия, то только здесь. Я замер в проеме, закрыл глаза и прислушался. Ничего. Только поднявшийся холодный ветер раскачивал ветви деревьев.

Мне сделалось тоскливо, и я шагнул вперед, спустившись на асфальт по ту сторону портала. И тут…

— Кто первый до Черепахи, тот победил! — раздалось за спиной.

Я обернулся. Двое ребятишек наперегонки неслись к сказочнице. Несколько мгновений, и маленькие ладошки одновременно коснулись каменной шеи.

— Победила дружба! — тихо улыбнулась Черепаха.

Улыбнулся и я.

Значит, живы! Живы и поныне стражи старого парка! И будут жить, покуда ребятня приходит к ним поиграть.

Семейное дело

Пускай не наставления, а мой собственный пример покажет вам, какие опасности таит в себе познание и насколько тот, для кого мир ограничен родным городом, счастливее того, кто хочет вознестись выше поставленных природой пределов.

Мэри Шелли, Франкенштейн, или Современный Прометей

Однажды в Городе, в доме на Озёрной улице умирал старый резчик по дереву. Почти все его родные уже покинули этот мир, остался только внук Даниэль — единственная отрада и наследник семейного дела.

Когда Дани хотел позвать служителя храма, чтобы тот исповедовал умирающего, дед остановил его.

— Моё время на исходе, мой мальчик. Незачем тратить его на беготню. Чужой человек, пусть даже из храма, не поймет моих душевных терзаний. Сядь, Даниэль, и выслушай меня. Давно я хотел открыть тебе тайну, да всё откладывал. Теперь уж откладывать некуда.

Молодой человек опустился у кровати деда и взял его грубую морщинистую ладонь в свою. Старый мастер сильно закашлялся, а затем начал свой рассказ:

«Тайна, которую я собираюсь тебе открыть, связана с гибелью твоего отца. Я говорил тебе, что он, как и твоя мать, умер во время эпидемии, но видит Бог, это не так. Он погиб из-за инструмента. Из-за самого обычного на вид ножа со скошенным лезвием, какие мы, резчики, повсеместно используем в нашем деле. Не думай, что старик твой на смертном одре вышел из ума. Ты ещё сам убедишься в правдивости моих слов. Тот дьявольский нож твой отец украл и жестоко поплатился за свой поступок. Простим ему, когда болезнь унесла твою матушку, он стал сам не свой…».

Умирающий вдруг замолк и попросил глоток воды, чтобы продолжить рассказ:

«Не проси меня раскрывать подробности гибели сына… Просто поверь, что это было ужасное зрелище для родительских очей. Много народу полегло во время мора, покойников с каждым днем прибывало, и в какой-то момент их стало больше живых, так что хоронили как придется. В такой суматохе несложно было скрыть истинную причину смерти одного человека.

После нож перешел ко мне. Зная, на что способен этот страшный предмет, я сперва пытался его выбросить, потом уничтожить, но всё было бесполезно. Тогда я запер его и спрятал в тайнике. Там он покоится и по сей день.

Когда я умру, ты станешь его хозяином. Прости, что оставляю тебе этот крест. Поклянись… поклянись могилой своей матушки, что никогда, ни при каких обстоятельствах ты не станешь его использовать!»

Растерянный Даниэль поклялся, желая успокоить деда.

— Он будет звать тебя. Попытается искусить, запутать… — старый мастер уже почти не видел лица внука, перед глазами всплывало всё больше темных пятен. — Не поддавайся! Помни, тебе не нужен никакой особый инструмент, чтобы быть мастером. Я хорошо тебя обучил…

— Дедушка! — позвал Даниэль. — Прошу, не засыпай!

Старик вздрогнул, услышав голос внука, и вновь открыл глаза.

— Если встретишь людей с немигающим взглядом, держись от них подальше, — прошептал дед тревожно, но затем вдруг посмотрел внуку прямо в глаза, улыбнувшись чисто и безмятежно. — Я верю, что ты со всем справишься…

После похорон Даниэль всё не мог выбросить рассказ деда из головы. Бредил ли старик или в их доме действительно спрятан какой-то артефакт? Что за люди с немигающим взглядом, о которых предупреждал дедушка? И что толкнуло отца на преступление?

Размышления размышлениями, а нужно было работать, чтобы прокормиться и содержать мастерскую. Даниэль делал манекенов для всех портняжных лавок Города. Работа ему нравилась, но монотонность порой навевала тоску. Каждый манекен был похож один на другого. А молодому мастеру иногда так хотелось придать своим творениям индивидуальности, вырезать более мелкие детали. Резные скульптуры его деда когда-то любила вся округа. Сам Губернатор однажды заказал у старика белку, грызущую золотой орех. Но времена меняются, а вместе с ними и сам Город: нынче детализированные деревянные фигуры никому были не нужны.

Закончив очередную партию безликих созданий, молодой человек снова припомнил слова деда. Где именно находился тайник, старик так и не успел рассказать, но Даниэлю не потребовалось много времени, чтобы найти сокрытое. Все важные вещи старый резчик хранил в массивном секретере, который сам когда-то сделал. В одном из многочисленных ящиков обнаружилось скрытое дно, а за ним деревянная шкатулка с заржавевшим замком.

Даниэль потряс шкатулку. У него не возникло сомнений, что внутри таился тот самый инструмент, о котором говорил дед. Ключа не осталось, но это ничуть не заботило молодого мастера. Он не собирался идти против воли покойного, а всего лишь хотел убедиться, что предмет существует. Даниэль спрятал шкатулку на место и несколько недель даже не вспоминал о ней.

Как-то вернувшись поздно вечером домой, Даниэль обнаружил шкатулку на своем рабочем столе. Молодой человек насторожился: в доме, кроме него, больше никого не было, а историю деда он никому не рассказывал. Неужели зло, сокрытое внутри шкатулки, и правда пытается вырваться наружу? Мастер поспешил снова убрать предмет в тайник. От греха подальше. Но с тех пор, стоило Даниэлю вернуться домой с наступлением темноты, шкатулка неизменно ждала его на столе. Чего он только не делал, чтобы прекратить эту чертовщину: закрывал шкатулку в разных местах на тяжелые замки, обвязывал заговоренной кудесниками нитью, окроплял святой водой, один раз со злости даже выбросил в озеро! В конце концов, Даниэль стал редко отлучаться из дома, а если и приходилось, то возвращался до захода солнца.

В тот день свидание затянулось допоздна. Молодой человек явился домой грустный и раздосадованный из-за ссоры с прекрасной Лукрецией. Пара была почти помолвлена и это «почти» сыграло свою роль.

Лукреция Пикок была дочерью известного на весь Город художника-портретиста. Даниэль знал, что отец девушки не слишком одобрял их союз, так как считал резьбу по дереву грубым ремеслом, далеким от искусства. Сама Лукреция прежде всегда утверждала, что мнение отца не мешает её сердечной привязанности, но в тот вечер речи её вдруг резко переменились.

«К чему упрямиться? Разве не проще признать, что батюшка в сущности прав? Конечно, твоё дело не менее достойное, чем его. Но никаким резным фигурам никогда не сравниться с живописными полотнами или мраморными статуями», — с досадой вспоминал Даниэль слова девушки.

Молодой человек схватил одну из заготовок для своих манекенов.

— Я ещё докажу не только Городу, но и всему свету, что я тоже творец, а не простой ремесленник! — процедил Даниэль сквозь зубы, беря в руку инструмент.

Молодой мастер принялся за работу со всем усердием, отдавая делу всего себя. Творение выходило на редкость детальным, а инструмент будто слился с рукой: так легко удавалось придавать дереву желаемую форму. В безумном упоении и в предвкушении успеха Даниэль проработал не покладая рук до самого утра. И вот произведение искусства было готово! Фигура получилась настолько реалистичной, что когда мастер закрепил на деревянной голове парик, то охнул. Перед Даниэлем стоял его деревянный двойник!

Но что такое? Стоило вглядеться в лицо своего детища, как творцу стало не по себе. Он посмотрел на инструмент, которым выполнил бо́льшую часть работы. Обычный нож-косяк со скошенным лезвием. Только с какой-то невнятной закорючкой на рукоятке. Даниэль напряженно окинул взглядом свой стол. На краю стояла распахнутая пустая шкатулка, завещанная дедом.

Молодой мастер услышал скрип, а затем почувствовал, как деревянная рука сжала его шею. Нож с грохотом упал на пол. Даниэля охватил ужас: перед собой он увидел немигающие глаза двойника!

Мария Лазаревская

Незнакомая мелодия

В далекие-далекие времена жил среди племени охотников искусный музыкант. Он пришел неведомо откуда и всегда носил тюрбан из канги с синими узорами. Днем он не проявлял ни великой доблести, ни удали, ни силы. И казалось, будто среди прочих он самый последний, кого назовут мужчиной. Но вечером юноша прикладывал к губам флейту из тростника, и она говорила сперва своим голосом, потом чужим, а там и на разные голоса. И племя слушало ее, как околдованное, и не только у молоденьких девушек, падких на внешнюю красоту, выступали слезы. Мужчины и женщины видели героев историй, рассказанных флейтой, как наяву. Даже старейшины не стеснялись вытереть глаза. Музыканта могли бы счесть колдуном, но он всегда отказывался от такой чести и говорил, что все дело в флейте. Других умельцев извлекать звуки из стебля тростника в племени не было, и потому юноше верили.

Но однажды на стоянку забрел одинокий путник. Он склонил свою голову в тюрбане из канги с красными узорами, а потом протянул встретившим его мужчинам все свое оружие в знак того, что не станет им пользоваться, и кроме копья и палицы охотники увидели такую же флейту, как у их музыканта.

— Этим я могу вселить радость в ваши сердца, — сказал гость. — Позвольте показать вам свое умение.

И заиграл на флейте так, что мужчины стали потихоньку притопывать и покачивать головой, и вот уже сбежались детишки и стали весело прыгать вокруг, а там и женщины начали свою пляску прямо у хижин. Хозяйки бросили свои горшки с недоваренной едой, девушки смотрели на пришлого музыканта так, как раньше на своего, и так же смущенно отводили взоры, если ему случалось повернуться в их сторону. Все племя отдалось танцу, как еще прошлым вечером отдавалось тихой печали. И вдруг музыка оборвалась.

— Еще! — раздались голоса.

— Сначала дайте мне место у костра и немного еды, — ответил путник. — Иначе я упаду от изнеможения, да и вы тоже.

Весь вечер продолжался пир в честь музыканта, а на ночь его устроили в лучшей хижине. Девушки до утра не спали, вздыхая о нем, и если бы он захотел, ему отдали бы любую без выкупа.

А того юношу, что играл грустные песни, потихоньку выгнали в лес. Потому что кто же захочет поплакать, если можно поплясать? Кроме того, было понятно, что музыканты — не колдуны, и их можно не бояться.

На следующий день гость собрался в дорогу.

— Разве ты не хочешь остаться у нас? — спросило племя.

— Зачем? Вы прогнали Печаль, значит, нет у вас места и Радости, — ответил музыкант. — Пойду догонять брата.

Говорят, где-то оба юноши встретились. И великое счастье настало тому племени, к которому они пришли. Вы это племя сразу узнаете: их тюрбаны — из канг с красно-синими узорами.

Настоящее призвание

Что говорят девочке, вручая первого пупса? «Вырастешь и станешь мамой». Потом оказывается, что всё несколько сложнее, но слово уже срослось с личностью и мешает найти себя настоящую. Кажется, больше никем быть и не надо, а это огромная ошибка!

У меня трое детей. Расскажу о трёх мамах во мне и как им пришлось потесниться.

Мама Наташи ещё толком не начинала жить. Она жадно хватала всё, что можно и нельзя, и наполняла этим любую пустоту внутри. Поскольку Наташа не слезала с рук, мама с ней ходила и ездила в гости, в путешествия, на ролевые игры. Но это как-то мимоходом, а основной интерес был к разным детским занятиям. Мама всё ещё мыслила себя педагогом, пусть пока и не трудоустроенным, но каждая интересная идея, опробованная с дочерью, откладывалась в копилку на будущее. Может быть, из этого планировалась даже собственная методика, кто знает!

Нет, мама Наташи была довольно разумной и не старалась напихать в ребенка побольше информации, как многие родители, подгоняемые ужасным «после трёх уже поздно». Просто пробовала то, что приходило в голову, и то, что вычитывала в журналах и книгах, а позже в интернете.

Мама Светы увлеклась естественным родительством. Себе она успела уделить внимание: последний год перед беременностью училась шотландским танцам и играла в любительском театре. Это дало уверенность в себе, достаточную для воплощения идеальной картинки: мама с дочками — младшей в слинге и старшей за руку — ведёт активный образ жизни. Где мы тогда только не побывали! Света получила больше, чем ее сестра, но с меньшими затратами. Ездить стало легко и удобно, информации в родительских сообществах было море, только успевай планировать очередную встречу единомышленников. Мама Светы как будто родилась заново. Научилась «ходить» и «говорить» совершенно иначе. И так разошлась, что записалась на курсы консультантов по ношению детей в слинге.

Тут поджидала засада.

Конечно, после такого воодушевляющего начала мама Светы не возражала стать мамой Геши. Но разница в четыре года казалась такой привычной и удобной, а чуть больше двух — курам на смех! Вдобавок Геша не был подарочным ребенком. И без того жуткое лето 2010 усугубилось его истериками, с которыми далеко не сразу удалось справиться. В общем, мама Геши занималась выживанием. Поездки, прогулки и занятия откладывались, только изредка получалось выбраться куда-то. К счастью, совместной деятельности для мам с младенцами стало еще больше. Появились концерты «Вместе с мамой», экскурсии с учетом скорости передвижения детей, но информационно рассчитанные на взрослых. Мама Геши даже давала слингоконсультации с ним в качестве «ненаглядного пособия», с разрешения клиентов, конечно. В общем, проявляла чудеса эквилибристики.

И отчаянно ждала другой жизни. Настоящей.

Тогда, кажется, и родилась еще не нынешняя я, но ее желание. Ощущение того, что ты «на своём месте», по образу и подобию всех увлечённых людей, которые встречались на пути. Каждое дело, каждую идею мама примеряла на себя. Хотелось бы ей стать инструктором по плаванию с младенцами или бэби-йоге? Фотографировать мам с детьми? Вести занятия, как в библиотеке? Организовывать детские праздники?

Нет, нет и снова нет.

Могла бы догадаться, и не единожды. В театре «Ученый медведь», к примеру. Всё, что там требуется от актёров, я отлично умею. И люблю, что важнее всего!

Но шоры с глаз всё не спадали, и мама искренне верила, что её призвание — дети.

А теперь придётся вернуться в те времена, когда мама была только дочкой. С распознаванием талантов в её семье было плоховато. Нет, на словах всё-всё поддерживалось, но кроме вербального существуют и другие способы показать своё отношение к чему-либо. И всякие намёки, вздохи и взгляды отлично показывают: ничего из тебя не выйдет.

Почему? А потому что «ленивая».

Уже смешно? Зная, что та девочка вырастет и как-то справится с уходом за тремя детьми без особой помощи, поскольку папа и бабушка работают.

Но — вот так. Не хочешь убирать свои игрушки, значит, и не потянешь ежедневные упражнения, необходимые при занятиях музыкой, к примеру. (В пятнадцать лет девочка успешно опровергла эту странную концепцию, но было уже поздно).

А вот в драматическом таланте девочки почему-то никто не сомневался, начиная с дебюта в школьной театральной студии в восемь лет. Дальше ей просто не везло с коллективами: то распадались, то занимались ерундой вместо работы, то сама в них не приживалась… И самое поганое, она думала, что это нормально для «ненастоящих» актёров. Где-то там, на Олимпе есть настоящие — те, кто окончил соответствующее учебное заведение (снова видим путаницу понятий) и кому повезло устроиться в театр, а не перебиваться съёмками в рекламе. И то у них сплошные трудности, соперничество за роли, скандалы и интриги. Мы же шансов не имеем вообще.

И вот так девочка стала почти что мной нынешней, только без своего призвания и с уверенностью, что его не найдёшь.

Дальше можно перечислить всех, кто вольно или невольно подталкивал меня к противоположному мнению, но список уж очень длинен. Правильных слов и действий понадобилось больше, чем тех, неправильных. Чтобы в один прекрасный день, наслаждаясь прологом «Тени», я начала новый путь, свой собственный. К признанию себя самой настоящей актрисой. Да-да, с отрицательными сторонами профессии я тоже познакомилась. Но кто бы знал, какая ерунда всё это по сравнению с ощущением проходящего сквозь тебя звука!

С лавиной эмоций, как будто бы чужих, но нет, они неожиданно вносят ясность в собственные.

С потрясающим чувством партнёрства.

С неожиданной находкой для будущего персонажа в тексте на совершенно иную тему.

С возможностью выпустить наружу музыку, звучащую внутри нон-стоп (и в детстве так было! почему не отметили, что я по крайней мере очень внимательный слушатель?)

С головокружительным желанием актёрского вызова — а почему бы нет?

И конечно, люди. Коллеги. Семья.

Верю, что вы не дадите мне ошибиться, особенно в отношении детей.

Чтобы их пути были менее заковыристы.

Чтобы когда-нибудь появился пост «Меня привели в театр родители…»

Дмитрий Добролюбов

Black Tea

Встреча была долгожданной и радостной: Пьер впервые за три года постижения высоких наук в университете вернулся в родные края. Дядя, всю жизнь заменявший мальчику отца, собрал всю родню и друзей, закатив достойную пирушку, перешедшую естественным образом в драку, ещё одну попойку, ещё одну драку… Лишь на третий день будущему светилу науки удалось отбиться от прочих желающих с ним выпить и вырваться с кузеном Андре в знакомые им с детства леса, по которым он в городе скучал ничуть не меньше, чем по родным стенам. С того времени, как они бегали здесь мальчишками, прошла уже без малого полудюжина лет, но старые тропы были по-прежнему для них открыты, направляя юношей к самому сердцу леса.

***

Ведьма уже забыла, когда в последний раз она бы куда-то торопилась, и сегодняшний день не был исключением. Лес был её домом уже многие годы, служил ей верой и правдой и для пропитания, и для защиты, и для дел ведьмовских — неспроста она поселилась в какой-то паре миль от круга, служившего одной из троп на Призрачный Остров. Если в остальном мире народ холмов предпочитали называть «Славным народцем» или «Добрыми соседями» из страха быть услышанными, то для старой ведьмы подобное соседство было действительно добрым. Первое время не обходилось без стычек, но в итоге было достигнуто соглашение, и она даже могла собирать растущие в кругу травы, впитывающие в себя силу сразу двух миров. Именно за такими травами она сейчас и шла сквозь лес, прислушиваясь к его непрерывному шёпоту, ощущая себя такой же частью его как и те, что иногда выходят из круга.

***

Привал у дуба, заставшего, похоже, ещё их прапрапрадеда; обмен историями — на этот раз и оставшемуся в небольшом городке Андре, и тем более приобретшему некоторый лоск Пьеру было что рассказать друг другу без лишних ушей. Рассказов накопилось достаточно и для трубочки, и для полноценного привала с едой и выпивкой; вот только Пьер из мешка достал не ожидаемую Андре бутыль вина, а какой-то кисет сродни табачному. Уже три года как в столице и два года как в городе, где был его университет, обретал популярность привезённый из колоний напиток, похожий на травяной отвар, только требовавший собранной особенным образом травы, произраставшей лишь в заморских тёплых землях. Готовить, впрочем, его можно было и в поле, так что вскоре уже Андре мог и сам испробовать этот загадочный «чай» — и признать, что напиток хоть и непривычный, но весьма достойный.

***

Всему в этом мире своё время и своё место — в этом, наверное, уверена каждая ведьма. Время собирать травы и время их заваривать, время лечить раны и время понимать, что кого-то уже не спасти. К счастью, последние уже лет пять никто не беспокоил ведьму с пустяковыми хворями, а потому вместо трав лишь лечебных она могла посвятить время сбору трав с иными свойствами. Добыча этой ночью выдалась на совесть, и даже пара замеченных в лесу силуэтов никак не сказалась на настроении старой знахарки: её добрые соседи давно уже не беспокоили её без нужды, а она, в свой черёд, не лезла в их дела.

Сейчас стоящий на огне отвар постепенно приобретал насыщенный чёрный цвет, и ведьма уже собиралась насладиться тем чаем, что можно собрать лишь четырежды в год, когда что-то изменилось. Всплывающие стебли разошлись в стороны, а из глубины котла начало появляться изображение: псарь и две его гончие с окровавленными мордами, бегущие по следу; сменившееся сценой с тем же псарем, склонившимся над одним из своих псов, ласково гладящим окровавленную изумрудную шкуру. Собаку уже было не спасти: даже будучи тварью из мира духов, с зияющей раной на боку она не могла бы дотянуть до рассвета, но загонщик отказался её добивать, вместо этого выбрав остаться с ней до последнего.

***

Андре был первым, кому пришло на ум добавить в этот заморский напиток местных трав для вкусу — и он, и Пьер неплохо разбирались в местных травах и могли отличить съедобное от несъедобного, так что парочка отважно углубилась в лес на поиски. Они затянулись, но спустя пару часов им удалось найти правильную полянку. На ней обнаружился не только крупный круг из несъедобных, увы, грибов, но и те самые травы, а значит, можно было возвращаться с добычей. Их небольшой лагерь за это время никто не тронул, и вскоре отвар, ставший куда более ароматным, набирал силу и крепость.

Андре же оказался первым, кто заметил что-то странное: вместо того, чтобы всплыть, стебли образовали кольцо, в котором появился силуэт бегущего сквозь лес мужчины, одетого на городской манер, хромающего на левую ногу, и… — к моменту, когда удивлённый фехтовальщик позвал кузена, травы вернулись на место, не позволив парню разглядеть ни черт лица, ни чего-то ещё, кроме гримасы боли. Быть бы Андре осмеянным за неумение пить, но не прошло и пяти минут, как из леса донёсся хруст веток, а вскоре и кусты на опушке их поляны зашевелились, пропуская бегущего человека.

Новоприбывший был встречен двумя извлечёнными из ножен шпагами, но не выглядел как лихой человек, скорее, как их жертва — тяжелое дыхание, хромота, костюм приличного человека из высшего общества с залитой кровью штаниной — с каждой подмеченной деталью Андре всё больше был уверен в том, что перед ними именно тот, кого он видел несколько минут назад.

— Благородные господа, прошу простить мне моё вторжение. Моё имя Дидье Алоиз дю Волг, и я вынужден просить вас о помощи, — мужчины хватило на то, чтобы выпрямиться, отвесить вежливый поклон, после чего, пошатнувшись, он едва не упал в костёр прежде, чем был подхвачен Пьером.

Northern Sea

— А я тебе говорю, примета это дурная, пустая твоя башка! — переругивание не мешало двум гребцам на небольшой лодке бороться со стихией, напротив, придавало им сил. Хотелось, конечно, огреть веслом товарища, по чьей милости они сейчас оказались одни-одинёшеньки против стихии, но это могло и подождать момента возвращения на сушу.

— Сам ты дурная примета! — сплюнув попавшую в рот во время выкрика солёную воду, второй гребец прошёлся по всей родне первого, но его слова забрал и унёс очередной порыв ветра. Новый вал едва не опрокинул лодку, смахнув за борт часть их сегодняшнего улова, но до него уже никому и дела не было: самим бы вернуться.

Первый собирался было ответить, но замер с открытым ртом, прищуриваясь, едва-едва разбирая крошечный чёрный силуэт на свинцовом небе. Глаза его не подвели — какая-то из птиц тоже не успела вовремя укрыться, и сейчас боролась со штормом вместе с моряками. В отличие от людей, она-то дорогу знала точно, так что парочка лишь старательней налегла на вёсла, пытаясь одновременно не перевернуть лодку и не упустить птицу из вида. Задача была непростой, но желание жить пересилило, и через некоторое время дно лодки с глухим стуком встретилось с прибрежными камнями. Не желая искушать судьбу и дальше, рыбаки спешно вытащили утлое судёнышко на берег, под сень деревьев. Мужики уже собирались вернуться к ругани, когда обнаружили, что под деревом они не одни — птица, оказавшаяся гигантским вороном, уселась на нижний сук и с каким-то совершенно человеческим любопытством в блестящих глазах смотрела на горе-рыбарей.

В приметах что северной, что южной деревни таких подобных птиц не встречалось отродясь, а ворон, в свою очередь, не спешил ни проклинать их человеческим голосом, ни предвещать судьбу, ни даже просто улетать куда подальше — так и сидел, нахохлившись, но не выпуская парочку из виду. Лишь когда старший собрался было отойти от дерева подальше, ворон каркнул — один раз, отрывисто, но этого хватило, чтобы рыбак попятился и уселся у корней. После подобного никто из людей не собирался дразнить судьбу ещё раз, и до рассвета они просидели почти неподвижно — даже костёр не разводя, лишь сильнее кутаясь в плащи. Только когда первые лучи солнца начали перекрашивать ландшафт, птица каркнула ещё раз, прежде чем подняться и полететь куда-то вглубь островов.

— Дурная примета, — На этот раз единодушны были оба, едва ли не впервые за добрые двадцать лет своей дружбы. Море, словно соглашаясь, разбило о берег одинокую волну и успокоилось, никого этим, конечно, не проведя. Оно затаилось, выжидало; и не сговариваясь оба рыбака решили молчать в деревнях о том странном, кроме птицы, что им довелось повидать за этот день и этот вечер: в следующий раз море могло их так легко и не отпустить.

Identification

Одинокая фигура, закутанная в плащ, осторожно кралась по коридорам. Единственными источниками света служили фонарь в руках путника и мерцающие во тьме скопления не то грибов, не то кристаллов — но тепла не давали ни те, ни другие, и даже фонарь с большим трудом боролся что с мраком, что с пробирающим до костей холодом. Соблазн остановиться, развести костёр и погреться немного, был велик, но пока Камаледдин с ним боролся: холод был неприятен, но не более того, а вот какие твари обитали в этих катакомбах и могли выйти на тепло и свет — это ему проверять не очень-то хотелось. Изогнутый клинок на поясе внушал некоторое ощущение безопасности, но житель пустыни знал немало тварей, для которых честная сталь, даже стоящая немалых денег, была не опасней, чем стебель тростника. Магия была могущественнее, но собственная была ему недоступна, заёмная же служила оружием последнего шанса; да и оставалось в кошеле на поясе Камаледдина лишь три небольших кристалла, два из которых были отложены для цели его путешествия.

Путешествие длилось уже третий день: прямо над катакомбами раскинулся город, но эти туннели были настолько запутаны, что чужестранец даже не рассматривал вариант выбираться на поверхность и продолжать с той точки, где он остановился: до парада светил оставалось всего ничего, и хотя видеть его из-под земли Камаледдин не мог никак, для его цели он был совершенно необходим. К счастью, промахнуться по времени ему бы не дали те же самые кристаллы, но вот риск не успеть дойти вовремя и подготовиться к ритуалу был велик, поэтому путник, пробормотав какое-то цветистое ругательство себе под нос, ускорил шаг — чтобы за углом наткнуться на какого-то зверя-переростка, по счастью, из числа тех, что сталь вполне себе брала…

***

Под конец этого дня южанину, наконец, повезло добраться до одного из мест, что можно было бы считать сердцем этих катакомб. Древнее святилище, посвящённое полузабытым богам — империя наверху успела сменить веру за минувшие сотни лет, храмы на поверхности были разрушены или переделаны, но здесь, прямо в центре катакомб под столицей, действительно сохранился старый алтарь всех богов. К сожалению, тексты, которые навели Камаледдина на след, были не полны — для ритуала требовалось совершить подношение минимум троим богам и не ошибиться с каждым; вот только никаких табличек с подписями не было и в помине. Никто из архитекторов этого храма и представить себе не мог, что когда-нибудь появятся люди, не способные узнать бога или один из его образов.

Здесь, в этой пещере, уже можно было зажечь факелы на стенах; но стоило южанину подойти к ним с огнивом, как они вспыхнули сами, половина пламенем алым, другая синим, но обе группы, бесспорно, магическим. Зал стал виден лучше, и грозные статуи словно нависли над смертным, ожидая его ошибки.

По счастью, ошибаться Камаледдин не был намерен: богиня удачи соответствовала описанию, равно как и аватар бога путешествий. Больше всего сложностей вызвала пара богов, из которых один покровительствовал торговле, другой — порядку и чести. И вот их аватары были весьма похожи: тексты описывали одного как торговца, что разбогател, другого — как аристократа, что, напротив, испытывал не лучшие времена. Вечные соперники, иные даже считали, что это одна и та же сущность — но статуй, подходящих под описание «умеренной роскоши и хороших манер» стояло в помещении действительно две. Момент парада светил приближался, камни уже начинали греть карман — но южанину не пришлось гадать слишком далеко. Один из верных признаков у него всё же был: аватар бога торговли, согласно легендам, поднялся на торговле тканями, и именно поэтому его одеяния, даже высеченные из камня, сохранили текучесть шёлка, мастер почти передал тепло шерсти на его шарфе, и так далее, и так далее — богатство, вкус, но слишком много эклектики. Аватар же старой чести был наряжен хотя и тоже богато, но куда более «единообразно»; и именно поэтому уже почти обжигающий руку кристалл был положен в чашу у его ног. Теперь Камаледдину осталось лишь закрыть глаза и молиться; молиться и надеяться, что ритуал пройдёт верно.

Длань

День, который должен был быть проведён в гедонизме, был испорчен самым мерзейшим образом: ещё до того, как Себастьян д’Арви спустился из своего номера в «Пороховой Бочке», кто-то уже желал его общества. Желал настолько настойчиво, что барабанил в дверь номера, и, судя по изменившемуся звуку, перешёл с кулаков на башмаки за то время, что понадобилось капитану на пробуждение и накидывание жилета.

— Чем обязан, с-с… — были ли это судари, сволочи, или кто-то ещё, капитан благоразумно не договорил. Хамить человеку, чьё лицо в портовом городе было известно не только местным, но и большей части приезжих, было явно идеей куда более дурацкой, чем будить Себастьяна, когда солнце едва-едва перевалило за зенит.

— Капитан, — новоприбывший прошёл мимо озадаченного морехода в комнату, оглядел интерьер, включавший батарею опустевших бутылей, и поморщился. — Мне нужны ваши услуги. Точнее, вас, вашей команды и вашего судна. Отправляемся послезавтра на рассвете; необходимые припасы будут доставлены завтрашним вечером.

В голосе клиента не было даже тени сомнения: его слово в этом городе могло вполне заменять собой закон, и капитану, притворившему за гостем дверь, оставалось только кивать и соображать, как же именно он добьётся столь быстрого приведения команды в чувство, и главное — сколько моряков ему нужно набрать за столь короткий срок.

— Почему я? — удержаться от вопроса д’Арви не смог, но слегка нетрезвого любопытства было куда больше, нежели возмущения. Заметив приподнятую бровь собеседника, он поспешно добавил: — Мне понадобится нанимать людей и собирать команду. Я сделаю это лучше, если буду знать что-то кроме времени покидания порта, и не все согласятся работать на вас… — голос капитана слегка дрогнул, но клиент не обратил на это никакого внимания.

— Понимаю. Что ж, я расскажу вам краткую версию, а как вы будете доносить её до своих людей — мне нет никакого дела. Отвечать за экспедицию всё равно передо мной будете вы лично, — после этих воодушевляющих слов в комнате словно убавилось света — но выбора у капитана не было и, усевшись в незанятое гостем кресло, он приготовился слушать и запоминать.

***