Бесплатный фрагмент - Что не убивает

Was mich nicht umbringt,

macht mich stärker.

Friedrich Wilhelm Nietzsche

Все события и имена вымышлены, а совпадения — случайны.

В дороге. День шестнадцатый

…

Замыть кровь чистящим средством… Найти деньги… Он чувствует себя преступником. Ищут ли его?.. След через всю страну. Слава богу, Кира не с ними — не было бы счастья, да несчастье помогло. Ей тоже досталось. Этого ли они хотели? Все вышло из-под контроля. Осталось два дня, выдержать два дня, а потом… Что дальше?

…

Мечта

Дорога манила Сашу.

Дорога — это свобода. Свобода — это мечта.

Проехать автостопом от Москвы до Владивостока, с минимумом затрат и максимумом впечатлений, с рюкзаком за спиной и красивой девушкой рядом, встретить новых знакомых, попасть в истории, веселые и не очень, — не классно ли?

Он грезил дорогой. Это была его навязчивая идея, не лучшая с точки зрения здравого смысла, но разве здравый смысл — мерило всего? Он устал от рутины. Устал сидеть в офисе. Устал от «Форда» с кожаным салоном. Устал от комфорта. Все надоело. Все скучно. Только Кира — луч света в его темном царстве.

Через два месяца выйдет его книга, и нет бы радоваться, но и тут нет радости, вялая она какая-то, не яркая, а все потому, что взяли не ту книгу. Фантастику. Вообще-то он не пишет фантастику, но эту сваял от нечего делать, и сразу взяли, а серьезное не берут. Не коммерция. Не продастся. Бизнес есть бизнес. Бог с ними. Он на них не в обиде, разве что самую малость. Рукописи не горят, а тем паче электронные книги. Зачем тратить жизнь на обиды? Он столько всего не видел, не чувствовал, не проживал, столько всего не сделал, — вот что главное. Не тиражи. Он не путешествовал автостопом, не был за Уралом, не занимался сексом в лесу. Не испытывал себя по-настоящему. Сколько таких «не»? Страшно представить. Он не знает, что он может. День за днем он не живет полной жизнью. Он теряется в суете, а времени все меньше. Как вылезти из беличьего колеса? Как почувствовать жизнь? Как увидеть все таким, какое оно есть — БЕСКОНЕЧНЫМ?

Пять месяцев назад, на новогодних каникулах, он попробовал. На несколько дней они заперлись в квартире, три парня и три девушки, без связи с внешним миром, без телевизора и телефонов, с заклеенными картоном и зашторенными окнами, с большим количеством алкоголя. Это была от и до его идея, экзистенциальный эксперимент, попытка вырваться из рутины, жить здесь и сейчас, без привычных стрелок часов, без восходов и закатов, без гаджетов, очистить мозг от шлака, переломаться без социальных сетей, электронной почты, веб-серфинга — и стать немного другими.

Эксперимент удался. Когда через восемь дней пятеро вышли, а шестую вынесли на носилках, со вскрытыми венами, но живую, никто из них не был прежним. Саша расстался с Полей, с которой дружил три года, и влюбился в Киру, красавицу-модель. Кира рассталась с Костей, бизнесменом и владельцем BMW X6, и влюбилась в Сашу. Неформалка Маша переспала почти со всеми, а ее парню Славе, толстому любителю выпить, было все равно. Водка и депрессия довели Машу до того, что она едва не покончила с собой в ванне, в то время как Слава лежал в отключке. Саша вытащил Машу из ванны. Точка. Нет, запятая.

Эксперимент закончился, но круги от него расходятся до сих пор, и даже через тысячу лет в пространственно-временном континууме найдутся следы этих восьми дней, вырванных из привычного бытия и проведенных в другой реальности. Там даже время шло медленней. Они думали, что провели взаперти шесть суток, оказалось — восемь. Когда нет часов на руке, время становится тем, что оно есть на самом деле: последовательностью моментов, действий, изменений в пространстве. Он не задумывался об этом, пока смотрел на часы. Пока жил в колесе.

Сейчас, через пять месяцев, он вновь не живет. Искра катарсиса вспыхнула и погасла. Не вернувшись к прежнему Саше, но и не став новым, тем, кем хотел стать, он застрял между. Он должен продолжить начатое. Он хочет отправиться в путь. Не один. С Кирой. Она любит комфорт, у нее фотосессии, подиумы, мастер-классы, но она не такая, как кажется. Она удивила его в январе. Сначала он видел в ней содержанку, эскорт-спутницу Кости, пустышку, но позже узнал ее и влюбился. «Я была куколкой, а стала бабочкой», — сказала она, когда все закончилось. Она и до встречи с ним была бабочкой. Красивой раненой бабочкой, спрятавшейся от всех в коконе. Она прошла через наркозависимость. Умерла и воскресла. Побывав в бездне у границы мира теней, она сумела вернуться к свету, но в ее глазах, в их глубине, за счастьем настоящего, он видел прошлое, от которого не избавиться, которое всегда с ней. Она сильная. Она выдержит что угодно, в том числе автостоп. Возможно, ей даже понравится. Но захочет ли она? Чего она хочет сейчас? Движения или покоя? Слабости или силы? Он узнает это вечером, за ужином в ресторане.

Он не поедет один, без нее. Если она согласится, то он пойдет на поклон к шефу, просить отпуск в июле, три недели, с запасом. До Владика путь неблизкий. Девять тысяч километров. Это будет трудное путешествие, но оно того стоит. Испытание. Вызов. Микроскопическое событие в истории человечества, но без таких событий не было бы человечества. Жизнь — в движении. В развитии. В брожении. В размножении. Что нужно от жизни, кроме самой жизни?

Альтернатива — сентябрьское двухнедельное «все включено» в Турции: пляжный комфорт вместо тягот автостопа, отель пять звезд вместо хостелов и придорожных закусочных, привычное вместо вызова. Часто мечты умирают, реже — воплощаются в жизнь. Чтобы не было больно, лучше вообще не мечтать, но Саша мечтает.

Когда исчезают мечты, пора готовиться к смерти.

48 дней до старта

Он жил в двухкомнатной квартире, доставшейся по наследству от бабушки. Теперь с ним жила Кира. Она переехала сюда из съемного жилья в центре. Богема любит центр, а обычному человеку там не место: шумно, суетно, дорого, ни деревца, ни травинки. Когда он впервые остался на ночь у Киры, в квартире в Малом Гнездниковском переулке, в ста метрах от Тверской, он полночи не спал. Ему мешала Москва. Он лежал на спине рядом с Кирой, видевшей седьмой сон, смотрел в темноту и слушал город. Нет уж, увольте, сами живите тут, я не завидую вам, господа центровые, лучше уж вы к нам, за Третье кольцо, в тишь да гладь рядом с Сокольниками, на улицу Кибальчича, тихую и родную.

«Когда живешь в центре, влюбляешься в него, — сказала Кира. — А теперь я влюбилась в тебя».

С ее появлением квартира Саши преобразилась: стало чище, уютней, светлей, тонну хлама выбросили, сменили обои и шторы, купили новую мебель. Осталось обновиться внутри.

Сейчас, в воскресенье, Кира была на съемках для рекламного буклета косметики.

Она не сидит в офисе с девяти до шести, на окладе и бонусе, она человек творческой профессии, с непостоянством занятости и доходов. Она из другого мира, красочного и глянцевого, но по-своему жесткого, даже жестокого. Кто знает, стоит ли ей завидовать? Есть плюсы и у офисного планктона, не надо думать, что только там хорошо, где нас нет, — так рассуждал Саша.

Он приехал в ресторан первым, заказал вино и стал ждать Киру. За окном — «Аптекарский огород», тихий зеленый оазис в каменном мегаполисе. Здесь не слышен город, шумный, взвинченный, суетливый. В той суете реальность нереальна — как голограмма без запаха, вкуса, материи; как иллюзия, тень на стене пещеры, фон на пути к смерти. Бесплотная плоть, конечная бесконечность. Симулякр. Кто видит и чувствует жизнь такой, какая она есть? Он учится. Роится десяток мыслей, затеняющих мгновение, — нужно выбросить их разом и быть в настоящем, со вкусом вина, с видом на ботсад, в одиночестве среди людей.

У него почти получилось, но затем официант все испортил:

— Что-нибудь еще желаете?

— Пока нет, жду девушку.

— Приятного вечера.

Он сделал глоток вина. Взглянул на часы. Кира опаздывает, но он никуда не спешит. Всему свое время. Время спешить и время пить вино.

— Привет!

Услышав голос Киры, он улыбнулся, а она обняла его сзади, двумя нежными руками, сомкнувшимися у него на груди, и чмокнула в щеку.

Он вдохнул ее аромат. Вот оно, чистое счастье без примесей, без лишних мыслей, — как удержать его, оставить внутри навсегда, чувствовать каждый день, каждый час, каждую минуту, каждое мгновение?

— Привет! — сказал он. — Присоединяйся.

— Скучал без меня?

— Я медитировал, пытаясь стать частью реальности.

— А я реальна?

Она обошла стол и встала напротив него. От нее исходило сияние: от глаз, улыбки, кожи, от собранных в хвост волос, от платинового кулона-рыбки, от короткого желтого платья, — девушка с обложки журнала стояла перед ним во плоти и смотрела на него, ожидая ответа.

— Да. Очень.

— Хочешь стать частью меня?

— Да.

— Прямо сейчас?

— Да. Ты лучший психотерапевт на свете. Готов лечь на кушетку.

— Сначала выпьем и что-нибудь съедим. Я жутко голодная.

Она села за стол. Он налил ей вина.

— Как прошли съемки? — спросил он.

— Отлично.

— Забавная штука — реклама. Это ведь жульничество, игра на эмоциях, на подкорке. Все это знают, но с удовольствием ловятся на крючок. Потом не надо удивляться низкому уровню счастья в современном обществе, при всех-то благах цивилизации. Люди хотят дольче виту с экрана и не видят, сколько у них уже есть. Им вечно всего не хватает. Это от зависти, так как слишком много соблазнов.

— Так уж мы устроены. — Кира сделала глоток вина. — Женщины хотят быть красивыми, мужчины — сильными. Все хотят стать лучше. Реклама обещает нам это.

— Мы хотим чего-то хотеть. Так мы устроены. Нам подсовывают мечту.

— А ты чего хочешь? Какая твоя мечта?

Ему повезло, она сама спросила. Он подвел ее к этому вроде как не специально, но очень кстати. Давай, парень, скажи, сделай шаг, будь что будет.

— Не уверен, что тебе понравится то, что ты услышишь, — осторожно начал он, закидывая пробный шар.

— Заинтриговал. Так что же? Хочешь заняться любовью с Николь Кидман?

— Это была юношеская фантазия, — он улыбнулся. — Она не может стать реальностью, в отличие от мечты. А мечтаю я о том, чтобы рвануть автостопом во Владик. В июле. Это круче, чем секс с Николь Кидман. Но есть проблема.

— Какая?

— Нужна попутчица. Отважная, обожающая путешествия, красивая. Нет кого-нибудь на примете?

— Даже не знаю. Необычные у тебя мечты. — Кира смотрела ему в глаза, кажется, пытаясь, понять, насколько все серьезно.

— Не надо бояться мечтать, мечты иногда сбываются — к сожалению, редко. А может, и к счастью, что редко. Итак?

— Я красивая и я люблю путешествия, но я не отважная и мне не нравятся потные дальнобойщики.

— И хостелы? И придорожные закусочные?

— Да.

— Мне они тоже не нравятся, но в том-то и суть. Это вызов, шанс, и в то же время — романтика. Можно мир посмотреть и себя испытать. Ты была во Владике, в Красноярске, в Новосибирске, в Екатеринбурге? Нет? Никогда не была в дороге, в настоящей дороге? И я не был. Помнишь фильм «Достучаться до небес?» О чем мы расскажем на небе? Там только и разговоров, что о дороге. Мы должны учиться жить ярче.

— Сколько ехать до Владика автостопом? Две недели?

— Две с половиной, если не гнать. Девять тысяч километров, в среднем по пятьсот-шестьсот километров в день.

— Почему хостелы?

— Все должно быть по максимуму просто. Было бы странным ехать автостопом, а жить в «Хилтонах» и «Мариоттах», не находишь? Квартиры тоже не вписываются.

— Ты так воодушевлен, что трудно сказать «нет», но я скажу. — Кира вздохнула. — К автостопу я не готова, тем более к двухнедельному, но у меня есть встречное предложение. Съездим куда-нибудь на машине? В Нижний Новгород? В Тулу? В Тверь? Куда хочешь.

Вновь некстати влез официант — готовы ли сделать заказ?

Выбрав блюда на скорую руку, вернулись к беседе.

— Это не то, — сказал Саша. — Комфортно, банально. Нет настоящей свободы. Нет вызова. У меня тоже есть предложение. Доедем до Казани. Не понравится — вернемся. Понравится — поедем дальше. Семьсот километров от Москвы, рукой подать.

Он искал компромисс с прицелом на большее.

— Можно я подумаю? — спросила Кира.

— Да, — он обрадовался, но не подал виду. — До завтра. А пока давай выпьем.

Они не возвращались к теме автостопа, болтали о том о сем, но он видел, что Кира думает. Он представил ее в кабине грузовика, обветренную, загорелую, без макияжа, без маникюра, в старых джинсах и пыльных кедах, счастливую, — образ ему понравился. Он был там, с ней.

— Как насчет терапии? — спросила она перед чаем с десертом. — Хочешь? Кушетка готова.

— Где?

— Здесь. Как ты только что сказал? «Мы должны учиться жить ярче»?

Они закрылись в туалете.

Опершись руками о стену, Кира дышала часто и глубоко, а он двигался быстро. Времени было мало. Они спешили к вершине. Оргазм — миг чистой свободы, чистого удовольствия. Квартиры, машины, смартфоны, яхты, дворцы, самолеты, — все приестся со временем, кроме оргазма. Он не наскучит. Цель живого — плодиться. Плодиться и выживать. Оргазм — награда за труд во имя продолжения рода.

Кира кончила красиво, а он — как мог. Потом они стояли, не двигаясь, не разделяясь, а кто-то дергал снаружи ручку.

— Сегодня риск минимальный, — шепотом сказала Кира. — Я посчитала.

Он поцеловал ее в шею.

Ручка двери дергалась. Черт с ней, с очередью. Пусть стоят. Всю жизнь стоят и терпят — потерпят еще.

Они вышли.

Очереди не было.

Женщина за сорок, обесцвеченная, подвыпившая, в красном платье в обтяжку, с накачанными красными губами, в прошлом красивая, а ныне несвежая, смотрела на них с нетрезвой сладострастной улыбкой:

— Когда-то я тоже так делала. Двадцать лет назад, в ночных клубах и примерочных. Здорово, да? Не то что дома в кровати. Милая моя, как я тебе завидую! А мой хрен бухает там, наверху, приедет домой, ляжет спать и не трахнет меня. Две недели без секса — как это вам? А я женщина в самом расцвете сил, между прочим, в самом соку!

— Еще есть время что-то изменить, — сказал Саша.

— Мужу, что ли? — вскинула брови женщина.

— Не обязательно. Можно с ним развестись.

— А где я найду другого? Чтоб с мерсом и квартирой в Испании? Он не трахает меня, а деньги дает. За то, что не трахает. Прекрасная сделка, да? Лучше, чем секс за деньги.

— Нет, — сказала Кира. — Сделка плохая, вы это знаете. Вы заглушаете боль выпивкой и деньгами, но все равно больно.

— Что ты знаешь о боли, милая? Сколько тебе лет? — пьяно усмехнулась женщина.

— У меня была клиническая смерть. Передоз героином. Я занималась сексом за дозу. Потом я слезла с иглы и жила с мужчинами, которых не любила. Хотела думать, что люблю, но — не любила. Я любила деньги, они держали меня, а я обманывала себя, искала чувства, которых не было.

Женщина молчала. Ее глаза увлажнились.

— Можно тебя обнять? — спросила она после паузы.

— Да.

Они обнялись.

— Ищите счастье, не бойтесь, — сказала Кира. — Вспомните, как это было.

Саша и Кира вернулись за стол, к чаю с десертом. Они были связаны тайной, поглядывали друг на друга с улыбкой, сочились гормонами счастья.

На улице Саша понял — не стоит спешить домой.

Смеркалось. В теплом воздухе майского вечера звучали цветочные нотки. Пахло весной, жизнью, надеждой.

Он обнял Киру:

— Пройдемся? Пять километров, все время прямо. Когда идешь прямо, точно куда-то придешь, а иначе есть риск, что будешь ходить по кругу. Не мои слова, где-то прочел.

— Мне нравится. Что там, впереди, — если долго идти?

— Санкт-Петербург — если на север. А если во-о-он туда, по Грохольскому, на восток, то — Владик.

— Прозрачный намек?

— Очень может быть. Так куда?

— На восток. Туда, где встает солнце. Хорошее направление.

47 дней до старта

Нет идеальных людей. Нет идеальных начальников. Тут уж каждый как может.

Начальник Саши, директор по маркетингу и пиару, Владислав Игоревич Жикин, был эффективным менеджером, а человеком — так себе. Саша привык к нему за пять лет, но при этом раз в неделю мысленно писал заявление об увольнении и клал перед ним на стол. С меня хватит. Я ухожу.

Ухожу и остаюсь.

Этот понедельник был обычным понедельником, с планеркой в десять у Жикина. Планерка — ярмарка тщеславия. Здесь хвалятся успехами, замалчивают проблемы, строят прожекты. Здесь часто получают по шапке и редко слышат «спасибо».

Саша готовился не столько к планерке, сколько к беседе после нее.

Вчера Кира удивила его. Обрадовала. Влюбила в себя еще больше.

Держась за руки, они шли на восток, по Грохольскому, а затем у посольства Японии свернули-таки на север, к ВДНХ.

«Так и быть, — вдруг сказала Кира. — Едем».

Они остановились. Он удивленно смотрел на нее. Она улыбалась.

«Ты авантюрист и смельчак, — сказала она. — А я хочу быть с тобой. Как в той песне Бутусова. И тоже хочу быть смелой авантюристкой».

Он поцеловал ее. Она ответила ему. Прохожие оглядывались на них, а им было все равно. Саша знал, что этот вечер будет жить в лучшем уголке его памяти, с пряной ностальгией, с запахом сирени и скошенной травы, с хмельной мягкостью бытия, со вкусом губ Киры, с ее голосом. «Я хочу быть с тобой», — сказала она. Ничего лучшего он в жизни не слышал.

Между тем без пяти десять. Пора на планерку. Как там Жикин? В каком настроении?

У Жикина ныла спина. Протрузия межпозвоночных дисков, следствие сидячего образа жизни. Пока шла планерка, Жикин ерзал в кресле, поглядывая на часы. Слушал без интереса. Не задавал вопросов. Не лучшее время для просьбы об отпуске, но делать нечего, некуда отступать.

Когда все вышли, Саша остался.

— Владислав Игоревич, есть минутка?

— Что такое?

— Можно в отпуск в июле? — Он взял с места в карьер.

«Нашел что спросить», — прочел он на лице Жикина.

— Когда в июле? — сказал Жикин вслух.

— С пятнадцатого, после запуска новой линейки.

— А если запуск задержится?

— Поеду позже.

Саша знал вопросы и ответы — как в дебюте шахматной партии — но эндшпиль не знал.

— На сколько дней?

— На три недели.

Жикин вскинул брови:

— Три? Устал работать? До пенсии далеко. Три недели эквивалентны трем месяцам в двадцатом веке. Мы попали в Большой андронный коллайдер и летим все быстрей. Зачем тебе столько?

— Для поездки на Дальний Восток.

— На Камчатку?

— Во Владик.

Жикин скривил губы:

— Что там делать так долго? Туда-сюда ездить по Русскому мосту стоимостью в миллиард долларов?

— Я поеду туда автостопом.

Жикин замер:

— Шутишь?

— Нет. Хочу попробовать. Помните МакМерфи?

— У него были с этим проблемы, — Жикин постучал по виску. — Он был психом, социопатом.

— Он хотел быть свободным и любил жизнь. Что в этом плохого? Он пробовал, не боялся. А вы пробовали?

— Что? — встрепенулся Жикин, защищаясь вопросом.

— Что-нибудь. Испытывали себя?

Жикин задумался.

— Прыгал с парашютом по молодости да по глупости, — сказал он после паузы.

— А к девушкам в окна лазили?

— Было дело.

— Видите. Вы тоже в чем-то МакМерфи. Были.

Что-то изменилось в Жикине — расслабилось, очеловечилось.

— Не страшно? — спросил он. — Мало ли на кого нарвешься? Не девяностые, но все-таки. Не хочется остаться без пиарщика.

— Я возьму травмат.

— У тебя есть пистолет? — удивился Жикин.

— И ружье. Но его я не буду брать, а то мало ли что.

«Плохо вы знаете сотрудников, Владислав Игоревич, — подумал Саша. — Не поддерживаете неформальное общение, сидите за стеной, командуете».

— А если не согласую отпуск? — вдруг спросил Жикин. — Уволишься или останешься? Или убьешь меня? Что скажешь, мистер МакМерфи?

Саша чувствовал, как взгляд Жикина вдавливает его в кресло, а ладони потеют и крепче обхватывают лакированные деревянные подлокотники.

Одна секунда.

Вторая.

Слишком долго.

Он слишком долго молчит, а между тем на лице шефа виден намек на усмешку, иезуитский такой намек: слаб ты, парень, кишка у тебя тонка, держишься за теплое место, какой из тебя МакМерфи?

— Уволюсь, — сказал Саша.

— Блефуешь?

— Нет.

— Тогда пиши заявление в кадры. Можешь быть свободен после запуска новой линейки.

— Какое заявление? На отпуск или на увольнение?

— На что хочешь. Как говорят англосаксы — up to you. Если на отпуск, то на семнадцать дней. В четверг будь добр в офис. Если не увижу тебя в четверг, можешь не приходить. Заболел, опоздал на самолет, ограбили, избили, убили — без разницы. Так круче, да? Интересней? Меньше времени, больше трудностей. Не благодари.

Саша вышел из кабинета.

Мечта летела перед ним, а он, следуя за ней, чувствовал решимость идти до конца. Жаль, что долго ждать, полтора месяца. Как сберечь огонь и отправиться в путь, чувствуя то, что он чувствует сейчас? Не потухнет ли? Не струхнет ли? Не найдет ли повод не ехать? У человека есть склонность оправдывать себя, искусно объясняя свои ошибки и слабости для сохранения самоуважения и целостного положительного «я», — как избежать этого? Как быть честным с собой? А Кира? Не раздумает ли?

Сорок семь дней.

Он включил обратный отсчет времени.

За день до старта

Он смотрел на пистолет, мучаясь дилеммой: брать или не брать.

Не на войну же собрался, да и куда сунешь травмат весом в семьсот граммов? Не в карман же. В рюкзак? Не успеешь выхватить, если что. Он не знает, зачем его купил. Триста шестьдесят три дня в году он лежит в сейфе, с ружьем, и те редкие дни, когда он там не лежит, не оправдывают покупку. Продать его после Владика, вместе с ружьем, не менее бесполезным, — и дело с концом. Не вышел из него охотник. Зверюшек жалко: уточек, зайцев, сусликов. Также жалко курочек, кроликов и телят, но мясо он ест, не отказывается, не готов стать веганом. Непоследовательность? Двоемыслие? Да. Он не спорит. Но не знает, что делать, как разрешить конфликт.

«Брать». Он сунул кобуру с пистолетом в большой рюкзак цвета хаки.

Рядом — красный рюкзак Киры.

Он не заглядывает к ней, не считает джинсы, шорты, трусики. Он смотрит в список «Что взять» в смартфоне. Зонт, дождевики, нож, фонарик, аптечка, зажигалка, кипятильник, железная кружка, аккумулятор, лист с надписью «ВЛАДИВОСТОК», кредитки, деньги, паспорта, полисы, разрешение на оружие. Самое ценное: деньги, кредитки, документы, — будет в сумочках на поясе.

«Давай возьмем права, — сказала вчера Кира. — Карман не тянут». — «Зачем? Мы едем автостопом». — «Мало ли что, на всякий случай». Намек понял, взял.

Итак, все готово, завтра начнется их приключение длиной в девять тысяч километров и продолжительностью без малого три недели. Старт — тринадцатого июля, в субботу, финиш — тридцатого, во вторник, возвращение в Москву — тридцать первого. Первого августа — в офис. Новая линейка безалкогольных напитков запущена. Жикин согласовал отпуск в тринадцать рабочих дней. Вместе с выходными — девятнадцать.

«До встречи первого августа, — сказал напоследок Жикин. — Изволь себя не угробить».

Спасибо и на том, мистер Жикин. Все могло быть иначе, будь вы чуть человечней. Например, так:

Новая линейка безалкогольных напитков была запущена, шеф остался доволен, а вчера удивил его.

«Ты никогда не был на Дальнем Востоке?» — спросил Жикин. «Нет», — ответил он. «Так поспеши. У тебя мало времени. На небе только и разговоров что о Дальнем Востоке». Он открыл рот. Шеф говорил словами героя Рудгера Хауэра из фильма «Достучаться до небес». Пару мгновений он стоял с глупой улыбкой, а затем протянул Жикину руку: «Спасибо. Мой любимый фильм». — «Отличный фильм».

Он взглянул на лист с маршрутом.

МОСКВА — Владимир — Нижний Новгород — Чебоксары — Казань — Набережные Челны — Уфа — Екатеринбург — Тюмень — Омск — Новосибирск — Кемерово — Красноярск — Иркутск — Улан-Удэ — Чита — Биробиджан — Хабаровск — ВЛАДИВОСТОК.

Гостиницы забронированы до Тюмени, без предоплаты, с возможностью отмены, так как точность планирования их предприятия оставляет желать лучшего. Что будет завтра? Послезавтра? Через неделю? Через две? Кто знает? Дорога внесет коррективы, они к ней подстроятся. Если в европейской части России крупные города жмутся друг к другу и от одного до другого рукой подать, то в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке расстояния иные. Карта как бы растягивается. От Красноярска до Иркутска — тысяча километров, от Читы до Биробиджана — тысяча девятьсот. Общее расчетное время в пути — семнадцать суток, в среднем по пятьсот тридцать километров в сутки, день взят про запас, а на следующий куплены билеты в Москву. Они вернутся сюда другими, с пылью дорог на обуви и новым опытом за плечами, усталыми и уверенными в том, что нет ничего невозможного. Или вернутся раньше, сдавшись. Он не уверен в успехе, в этом он честен с собой. Дорога проверит их на прочность и, если не убьет, то сделает их сильнее. Это ницшеанское путешествие, шажок к сверхчеловеку, ответ на вопрос о твари дрожащей, зов эволюции.

«Какой в этом смысл? — спросит условный Жикин. — Больше нечем заняться?» — и будет по-своему прав. Не стоит его обвинять, сравнивая с собой. Один едет во Владик как хиппи, другой — на BMW в офис. Как их сравнить? Каждому свое. У каждого свой путь. Впрочем, мерило есть. Счастье. Если человек счастлив, не стоит упрекать его в том, что он живет неправильно. Лишь бы другим не мешал. У каждого своя жизнь, можно жить несчетным количеством способов. Это физика бытия, где миллиарды крошечных частиц летят вперед по разным траекториям, подчиняясь законам, не описанным в уравнениях. Люди отличаются неспроста. Так работает эволюция — методом случайных проб и ошибок, флуктуаций, мутаций в геноме. Выживание рода — вот ее самоцель, великая цель в себе. Тот прав, кто счастлив, и тот, кто помогает природе.

Звонок в дверь.

Это Кира. Она вернулась со съемок, последних перед отпуском.

— Привет! — радостно сказала она. — Я свободна! Ура!

— Поздравляю. Я — тоже. Отделался от Жикина. Знаешь, что он сказал? «Изволь себя не угробить». В переводе на русский — счастливого пути.

Кира улыбалась, а он любовался ею.

Джинсы в обтяжку, яркая красная майка, короткая кожаная куртка, профессиональный макияж, чуть усталая красивая улыбка — неужели это его девушка? Он счастливец. И будет еще счастливей через девять тысяч километров, после маленькой яркой жизни в трех неделях. У него есть сюрприз для Киры. Там, на востоке, на краю света, он предложит ей руку и сердце — в конце одного пути и начале следующего. Она родит ему ребенка. Потом — еще одного. И еще. Когда их не станет, их дети продолжат путь в будущее и тоже однажды уйдут. Этого не нужно бояться. Бояться надо не смерти, а пустой жизни, как сказал Бертольд Брехт. Где пустая жизнь, там забвение. Пока ниточка тянется в будущее, ты жив, вместе с тысячью предшествующих поколений. Не бессмертие ли это? Ничто не приходит ниоткуда и не уходит в никуда. Это успокаивает. Невероятно успокаивает, если думать не с позиции отдельного существа, что живет коротко, а в категориях вечности. А его книги? Они те же дети. Когда его не станет, он продолжит жить в них, оставив ДНК в каждой строке, в каждом слове, — и необязательно быть творцом планетарного масштаба, чтобы стать бессмертным. У каждого есть шанс.

Сегодня он философ. К чему бы это? Пожалуй, сказываются мандраж путешественника, вибрации инстинкта самосохранения, эхо голоса разума, задвинутого на задний план. Он не знает, что будет. Он не знает, кем будет. Исход неизвестен, отсюда и страшно, и радостно, и волнительно.

Кира приняла душ и подсела к нему на диван, с чашкой чая, в майке и трусиках, поджав под себя ноги.

— О, Биробиджан! — сказала она, заглядывая в планшет. — Ты оптимист. Как там у них с достопримечательностями?

От нее приятно пахло, волнующей женской свежестью. Может, прямо сейчас заняться детопроизводством, не откладывая дело в долгий ящик? У них будут красивые и умные детки, от таких-то родителей.

— Есть местный Арбат, музыкальный фонтан, два лебедя возле ЗАГСа, — ответил он, — и много других скульптур.

— Тщательно готовишься.

— Слишком тщательно, аж противно. Мы с тобой три дня бронировали гостиницы. Часами читали отзывы, выбирали лучшее из худшего, а зачем? Скучно. Надеюсь на форс-мажор.

— С этим проблем не будет. Когда девочки в агентстве узнали, как и куда я еду, они были в шоке. Решили, что я их разыгрываю. Знали б они, что я делала здесь на новогодних каникулах.

— Это был эксперимент. Не все выдержали, к сожалению. Ну а мы с тобой познакомились, о чем не жалею.

— Нетривиальная история знакомства. Жаль, что так вышло с Машей.

— С тех пор я не моюсь в ванне, только под душем. В ванне вижу Машу, в красной воде. — Он сделал паузу. — На днях звонил Слава Брагин. Узнал, что мы едем, и начал проситься с нами. Как тебе?

— Б-р-р! — передернуло Киру. — Это он виноват в том, что случилось с ней. Ему было все равно, он ее не любил.

— У нее не было цели в жизни, не было любви. Плюс алкоголь и психическое истощение. Зато сейчас все в порядке. Нашла нормального парня, бросила пить. Выходит, мы не зря провели те восемь дней, с какой стороны ни глянь? Для рывка нужен взрыв. Революция, а не стагнация. Наш автостоп о том же.

— Раньше я была куколкой, теперь я бабочка. Что дальше? Кем я стану?

— Ты станешь сверхбабочкой. Поймешь, что нет ничего невозможного и все препятствия — здесь. — Постучав пальцем по виску, он вспомнил не к месту Жикина. — Сможешь летать, где захочешь, на любой высоте.

— С тобой.

— Куда ж без меня?

День первый

В пятницу в восемь утра шоссе Энтузиастов летело в сторону области и глухо стояло в центр, забитое мазохистами, готовыми страдать в пробках по четыре часа в день, по сорок суток в год, по пять лет за жизнь, ради счастья работать в Москве. Эх, люди, люди. Жизнь коротка, не тратьте ее на пробки, не убивайте себя.

Что чувствует он на линии старта? Волнуется? Да. Нормальное приятное волнение. Он готов действовать, полон энергии и рад, что все началось. Самое трудное во всяком деле — сдвинуть себя с места. Сдвинули. Поехали. В добрый путь.

А Кира? Как она?

Она улыбается, глядя на восток, вдоль шоссе. Минимум косметики, волосы собраны в хвост, глаза прикрыты темными очками, джинсовые шорты, кроссовки, простая майка — и эффект девушки с обложки. Это у нее от природы.

Они вышли из метро «Шоссе Энтузиастов» и встали у дублера, вдали от остановки общественного транспорта. Им нужны не таксисты, а альтруисты. Это вам не на тракторе до села подбросить, это Москва, где человек человеку — заработок; где все покупается и продается, в том числе бартером: услуга за услугу, информация за информацию, связи за связи, статус за секс. Есть ли шанс у Саши и Киры, новообращенных московских хиппи?

Сейчас они это узнают.

Саша вытянул руку.

Тотчас остановилось такси.

— Куда? — спросил хмурый таксист обычной наружности.

— Вообще-то во Владик, — сказал Саша. Он глядел на таксиста с улыбкой, угадывая реакцию и наслаждаясь моментом: — Подкиньте, на сколько не жалко.

— Двадцать минут — триста рэ, хоть до Владика.

— А бесплатно? Автостопом?

— Бесплатно — пешком.

Таксист был таков.

Подъехало второе такси. Саша сделал знак рукой — нет, ты нам не нужен.

Недоумевая, таксист уехал.

Затормозил черный Land Cruiser. Спортивного телосложения молодой человек, черноволосый, в черной майке в обтяжку, смотрел на них сквозь пластик черных очков.

— Подбросите? — спросил Саша. — Мы едем автостопом во Владик.

— Да ладно! Шутишь, что ли?

— Серьезно.

— Подброшу до МКАДа, а дальше мне вверх, в Мытищи.

Сели в Land Cruiser.

— Вы отчаянные, на всю голову стукнутые, таким почет и уважуха, — сказал парень. — Сколько ехать? Дней десять?

— Больше двух недель, — сказал Саша. — Девять тысяч километров.

— Через Уфу?

— Да.

— Мой старший брат в Уфе, я тоже оттуда. Он уважаемый там. Ну, понимаете? Серьезный. Если будете в тех краях и потребуется помощь, звоните мне. Запишите номер. Я Азат, брат — Тагир.

Азат продиктовал номер, и Саша внес его в телефонную книжку. К помощи башкирских бандитов он однако не прибегнет, этого еще не хватало.

За пару сотен метров до МКАДа Land Cruiser остановился.

— Удачи! — сказал Азат. — Киньте фотки из Владика, порадуюсь за вас.

Пожав руку Саше и кивнув Кире, он уехал.

— С почином, — сказал Саша. — Все не так уж и страшно. Есть добрые люди.

— Попробуем теперь вот что. — Он вынул ламинированный лист бумаги.

На листе — надпись большими черными буквами:

ВЛАДИВОСТОК.

Это возымело своеобразный эффект. Машины останавливались одна за другой, всем было интересно, все удивлялись, кто-то улыбался, но никто не желал везти их бесплатно.

— Девять, — сказал Саша. — Девять подъехало, девять уехало. Разность — ноль.

Он не унывал. Ему нравилось.

Десятым стал старенький серый «Фокус», с вмятинами и потертостями на кузове. Водитель был потрепан под стать машине. Расстегнутая на впалой груди застиранная рубашка в крупную красно-черную клетку, несвежие джинсы, грязные жидкие волосы, общий нездоровый вид, желтушный, нервный, изможденный, — не самый приятный тип, но выбора у них не было.

— Во Владик? — спросил водитель, глядя на ноги Киры, длинные, стройные, в джинсовых шортах.

Голос у него был сиплый и тихий, с болезненной хрипотцой.

Заметив брезгливость на лице Киры и тревогу в ее взгляде, Саша сказал:

— Да. Автостопом. Подбросите в том направлении?

— Че не подбросить? Подброшу. Я во Владимир.

Водитель смотрел на ноги Киры, а в глаза — нет.

Саша взглянул на Киру. Она пожала плечами — сам, мол, решай.

Он решил.

Сложив рюкзаки в багажник, сели сзади: Кира слева, за водителем, Саша — справа. Салон был пыльный, прокуренный, замусоренный, от водителя пахло потом, но дареному коню в зубы не смотрят. Они знали, на что шли, когда начали путешествие.

Обняв Киру, Саша почувствовал ее напряжение, внутреннюю борьбу, благодарность за поддержку — и все это без слов, без зрительного контакта, одним лишь касанием. Крепись, Кира, крепись, до Владика далеко. Сколько их будет таких? Потерпим.

— Как звать-то? — сипло спросил водитель.

— Саша.

— Кира.

— Кира, значит. Редкое имя. Я Коля. Это… Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома, не кусаюсь. — Он издал тихий смешок.

Саша встретился с ним взглядом в зеркале заднего вида. Плохой взгляд. Держи, Саша, ухо востро. Товарищ с гнильцой, с червоточинкой, не стой к такому спиной, бойся ночью в безлюдном месте. Девушки, бойтесь вдвойне. Из таких вот убогих, обиженных жизнью нередко выходят маньяки. Что сделает он в следующую минуту? Вдруг у него проблемы с психикой? Мы заперты в его железной коробке и мчимся в ней со скоростью восемьдесят километров в час. Мы в его руках.

Саша вспомнил о пистолете. Сунуть бы его под джинсы, под рубаху навыпуск, как делают парни в фильмах, для большей уверенности в себе, но оружие в рюкзаке, а рюкзак — в багажнике.

Повернув зеркало, чтобы видеть Киру, Коля спросил:

— Кир, хочешь кофе, горяченького, из термоса?

— Нет, — ответила она сухо. — Спасибо.

— А «Боржоми»?

— Нет.

Еще суше.

Саше он ничего не предложил, Саши словно не было здесь. Ухажер хренов. Глядит в зеркало на Киру, не стесняясь, не боясь быть пойманным, не оторвется, все глаза проглядел, лучше б следил за дорогой. Возбуждается от ее голоса, от красоты, копит сладкое напряжение, чтоб сбросить позже, не с женщиной, а с рукой.

Спрятавшись за стеклами солнцезащитных очков, Кира смотрела в окно.

Наконец она не выдержала.

— Что за урод? — шепнула она Саше. — Меня от него тошнит. Пусть остановится, выйдем. Не буду с ним ехать.

Саша знал, что так и надо сделать, но не мог. До Владимира — три часа, двести километров. Как взять и сойти, поддавшись первому чувству?

— Коль, можно вас попросить? — сказал он. — Смотрите вперед, на дорогу.

— А? — дернулся Коля. Тут до него дошло: — Не парься, Саш, не нервничай. Что ж ты так, а?

Гадко он это сказал, с издевкой, с деланной обидой, но перестал пялиться. Поглядывал по чуть-чуть, быстрым юрким взглядом, чтоб не взяли с поличным, и молчал.

«Забавные существа — люди, — думал Саша. — Наблюдать за ними интересно, но не стоит входить к ним в клетку».

Кира смотрела в окно, обидевшись.

Он смотрел в другое.

Прекрасный день. Прекрасная погода. Солнце светит на безоблачном небе, дорога стелется под колеса серой лентой, начинающейся за горизонтом, в конечной точке их пути, и Кира рядом. Черт с ним, с этим типом в клетчатой рубахе. Главное, быть на чеку, быть ко всему готовым. Чего ты хотел, отправляясь на Дальний Восток? Поездки с комфортом в приятной компании?

Через час Коля сказал:

— Скоро лопну, блин, надо отлить. Остановимся.

Сашу покоробило. Специально, что ли? Выбрал новый формат общения, с выраженной грубостью лексикона?

— Не надо лопаться, — сказал он. — Вы не одни.

Сняв темные очки, Кира твердо смотрела на Сашу, без слов транслируя мысль, которую он понял.

Коля съехал на обочину и включил аварийку.

— Возьму рюкзак, — сказал Саша. — Съем сэндвич.

Актер из него был тот еще, но Коле и так сойдет. Кира права, не стоит терпеть. Прочь из этого клоповника с его вонючим хозяином — на свежий воздух, в поле, на травку, под утреннее июльское солнце.

Он взял рюкзак. Кира взяла свой.

Остановившись в трех метрах от машины, спиной к ним и к дороге, Коля справил нужду. Струя мочи блестела на солнце. Брызги летели в стороны. Коля кряхтел от удовольствия.

Господи Иисусе! Вот извращенец! Гадкий, с тлеющими углями внутри. Их не потушить, ибо никто ему не дает, такому красавцу. Специально встал перед Кирой, не дошел до кустов — дать бы ему под зад, чтоб облился.

Кира отвернулась.

Саша сделал ей знак, и они быстро, без лишнего шума пошли по обочине в обратном направлении. Оглянувшись, Саша увидел, что Коля закончил, застегивает ширинку и вот-вот узнает об их побеге.

Они ускорили шаг.

— Куда? — послышалось сзади. — В Москву?

Они не остановились, не обернулись. Саша поднял вверх руку — адьюс.

Коля сел в машину, дал задний ход и поравнялся с ними. Нагнувшись, чтобы их видеть, он сказал сипло и резко:

— Эй, я не понял, вы че? — Он ехал рвано, то притормаживая, то нажимая на газ, и никак не мог выровняться с ними по скорости. — Поссал, что ль, не так?

— Всё не так, — бросил Саша. — Езжайте. Спасибо.

— Назад в Москву пешком? Или как? — осклабился Коля, ощерив желтые зубы.

— Подальше от вас, — сказала Кира.

— Что такая злая? Что тебе сделал? Пальцем тебя не тронул. Ехала даром, так и не глянуть ни разу? Ляжки-то заголила, не я тебя одевал.

— Езжай, а, — скривился Саша, — тошно от тебя.

— Фраер, пасть закрой! — Градус агрессии вырос. — По рылу давно не били?

Саша остановился. Коля — тоже. Он снова что-то сказал, но они не услышали: прогрохотала фура, обдав их клубами подмосковной пыли и качнув «Форд» воздушной волной.

— Идем, — сказала Кира, взяв Сашу за локоть. — Не связывайся с больным.

— Ты че там базаришь? — вскинулся мужичок. — За этого, что ль, боишься? Правильно. На зоне таких на раз-два опускают, делают петушков на палочках. Пусть идет, а ты останься.

Показав ему средний палец, Кира пошла вперед, а Саша не сдвинулся с места. Он молча снял рюкзак, поставил его на землю, так же молча открыл, сунул внутрь руку и

— вынул пистолет.

По-прежнему не говоря ни слова, он взял его за ствол и с коротким замахом ударил рукоятью по заднему боковому стеклу.

Бум!

Стекло осыпалось внутрь тысячью мелких осколков.

Кира вскрикнула, а Коля открыл рот, да так и остался.

Саша подошел к передней пассажирской двери и, облокотившись на нее, заглянул в салон, при этом он по-прежнему держал пистолет за ствол:

— Что сказал?

Коля сглотнул, косясь на оружие, и промолчал.

— Будь вежливей с людьми, и они к тебе потянутся. Еще один совет — прими душ, а то вонь как от бомжа. Пока!

Саша отошел от машины, не спуская глаз с Коли, а тот, от волнения забыв, что включена задняя передача, выжал газ и дернулся назад. Затормозил, переключил передачу и поехал вперед, быстро и шумно. Саша не смотрел ему вслед, он смотрел на Киру.

Он напугал ее не меньше, чем Колю.

— Как ты? — спросил он.

— Откуда у тебя пистолет?

— Это травмат, два года пылился в сейфе.

Спохватившись, он понял, что до сих пор держит пистолет в руке, на виду у всей публики, на оживленном шоссе, и сунул его в рюкзак. Обнял Киру. Она прижалась к нему:

— Не хочу во Владик. Только отъехали, а уже так. Что будет дальше?

— Дальше будет лучше, а если будет хуже, то вернемся, это мы всегда успеем. Вперед!

С этими словами он взял лист «ВЛАДИВОСТОК».

В течение следующих десяти минут никто не останавливался.

Потом остановилась полицейская машина, и оттуда выскочили двое стражей порядка, с оружием наготове:

— Стой, без резких движений!

Саша сделал как сказали.

«Коля… Пистолет…» — пронеслось в голове за мгновение, а в следующее он уже лежал на траве, с заломленными назад руками.

— Травмат… — раздался голос, полный разочарования. — Блин!

— Вставай! — сказал второй.

Его отпустили, и он встал лицом к лицу с полицейскими, не столько злыми, сколько растерянными. Рослые крупные парни, коротко стриженые, с сержантскими погонами.

— Он тебе угрожал? — спросил один из них у Киры.

— Нет. В чем дело?

— Какая-то тетка звонила, сказала, что у трассы парень с пистолетом угрожает девушке. Суки бдительные, бегаем из-за них впустую. Ты зачем вытащил травмат?

— Проверил предохранитель, — нашелся Саша. — Проверил и убрал.

— Разрешение есть?

— Да.

Саша показал.

Покрутив пистолет в руках, страж порядка отдал его Саше:

— Извини. Сам понимаешь…

Саша отряхнул джинсы и майку. Гора упала с плеч. Не Коля звонил, а тетка, полиция извиняется, все в порядке, жизнь прекрасна. Для первого дня неплохо, очень даже неплохо, две истории, и это только начало. Приятного мало, да, но в том-то и суть, изюминка путешествия. У Киры, впрочем, свое мнение на этот счет, с которым нужно считаться.

— Бывает, — сказал он примирительно. — Мы свободны?

— Так точно. Куда путь держите?

— Во Владик.

— Куда?

— Во Владивосток.

Четыре полицейских глаза уставились на Сашу.

— У каждого свой путь, — сказал он. — У кого-то короче, у кого-то длинней.

— Ваш охренеть какой длинный. А мы до Покрова, можем подбросить, отсюда десять минут. В городе проще поймать машину. Посмо́трите заодно нашу главную достопримечательность. — Полицейский усмехнулся. — Шоколадную фею. Есть музей шоколада. В Покрове «Альпен Гольд» делают и «Милку». Слышали?

— Нет, — сказал Саша.

— Спасибо за предложение, с удовольствием, — сказала Кира.

«Ну и денек, — думал Саша, устраиваясь в машине. — Нарочно не придумаешь».

Пока ехали, он листал Википедию, заочно знакомясь с городом. Почтенная пятисотлетняя история, население о семнадцать тысяч душ, шоколадная фабрика, немногочисленные достопримечательности — здравствуй, Покров, мы к тебе на минутку.

Въехали в город.

Федеральная трасса М7, она же улица Ленина, делила город на две неравные части. Ничем не примечательная улица с транзитным транспортом и провинциальным пейзажем: частные дома перемежаются с придорожными закусочными, автозаправками, двухэтажными гостиницами, магазинчиками и пыльными деревьями. Изредка промелькнет старинное здание из потемневшего кирпича, зацепится за него глаз, захочет увидеть больше — но едешь дальше, и вновь ничего интересного. А вот и хрущевки. Куда ж без них?

У Шоколадной феи, в центре города, расстались с полицией.

— Счастливого пути, — сказал полицейский. — Будьте осторожней, дебилов хватает, не садитесь к кому попало.

— Спасибо, — ответила Кира, а Саша подумал о Коле.

— Стреляй с умом, если что, — напутствовал Сашу второй полицейский. — Не стреляй с близкого расстояния, а также в голову, шею и пах. Если убьешь — сядешь, ничто никому не докажешь. В спину тоже не надо.

— Спасибо, — сказал Саша.

Полиция уехала.

Саша обошел кругом Шоколадную фею. Кто скульптор? Не Зураб ли Церетели? На фею мало похоже. Скорей, — на Железного Дровосека из «Волшебника Изумрудного города». Высокая остроконечная шляпа, мятая обертка-плащ, разорванная на широкой плоской груди с бронепластинами шоколада; плитка шоколада в руке как пульт дистанционного управления, а кроме того — нелепая поза с расставленными ногами, наклоном назад-вбок, с прогибом поясницы и выпяченным вперед животом как у беременной — простите, не шедевр.

Как однако без фото? Без фото никак. Сделали снимки: с собой, феей, вывеской «КАФЕ ПРОДУКТЫ» на заднем плане, — отметились и — вперед, на другую сторону улицы. Зайти бы в музей шоколада, что в двух шагах отсюда, но нет времени, Покров — вынужденная остановка, вне плана. Вечером они должны быть в Нижнем Новгороде.

Кто подбросит? Есть желающие? Ваши жизни катятся на восток с одинаковой скоростью, но видите ли вы это, сидя в своих машинах разной стоимости? Что впереди, за тем изгибом дороги, за мгновением настоящего? Вам кажется, что вы знаете, но вы не знаете.

Остановилась фура. Перебравшись на пассажирское место, водитель открыл дверь. Чернявый, небритый, плешивый, в засаленной майке, растянутых трениках и сандалиях на босу ногу, он крикнул сквозь звуки льющегося из динамиков шансона:

— Куда вам?

— Во Владик, — ответил Саша. — Автостопом.

— Куда? — водитель не расслышал и убавил громкость.

— Во Владик, автостопом, — повторил Саша.

— Антоныч, слышал? Автостопом во Владик! Искатели приключений!

Из спальника высунулась лохматая голова Антоныча, тоже небритая, но не плешивая. Несколько секунд он рассматривал Сашу и Киру заспанными глазами.

— Вы его не слушайте, — сказал наконец он. — Витька не умеет мечтать, даже кончить не может без порно, фантазии не хватает. Вы правда во Владик?

— Да, — сказал Саша.

— Садитесь до Нижнего, а то с Витькой скучно. У меня высшее техническое, а у него девять классов.

Витька хмурился, готовясь дать вербальную сдачу напарнику-задире, а Саша смотрел на Киру.

«Нет», — увидел он в ее глазах, а другого и не ждал.

— Спасибо за предложение, — сказал он, — но, пожалуй, мы откажемся.

Антоныч помрачнел.

— Из-за тебя всё, — буркнул он товарищу. — Кто к тебе сядет, а? Тьфу!

— Удачи вам, счастливого пути! — Антоныч скрылся в спальнике.

Витя закрыл дверь.

Взревел пятисотсильный двигатель, и фура уехала, обдав их сизыми выхлопными газами.

— Где нормальные люди? — сказала в сердцах Кира. — Что это было? Что за цирк?

— Будем ждать нормальных, сколько потребуется, — успокаивающе сказал Саша.

Подъехала белая Corolla.

За рулем — блондинка средних лет со стрижкой а-ля Шэрон Стоун из сиквела «Основного инстинкта»: короткая челка, прямые обесцвеченные волосы до плеч. Ухоженная. В белой майке в обтяжку и джинсовой мини-юбке. На глазах солнцезащитные очки, глаз не видно. На переднем пассажирском сиденье — синий автохолодильник.

— До Владика подбросить? — спросила она с улыбкой, демонстрируя белые зубы.

— Мы едем автостопом, без денег, из идейных соображений, — предупредил Саша.

— Отлично, нам по пути. Складывайте вещи в багажник. Я до Нижнего, с заездом во Владимир.

Саша и Кира переглянулись.

Наконец-то.

Хорошая машина, хорошая женщина. Триста километров до Нижнего в приятной компании. Во Владимире будут через полтора часа, около полудня. Дальше все зависит от «Шэрон»: получится посмотреть город — здорово, а нет, так нет.

Сложив вещи в багажник, сели в машину.

— Будем знакомиться? — сказала женщина. — Юля.

— Саша.

— Кира.

— Очень приятно. Давайте сразу на «ты». Завидую вам белой завистью. Езжу по заграницам, в Австралии была и в Новой Зеландии, а восточней Самары — нет. Хочу на Байкал, но воз и ныне там.

— Все просто, — сказал Саша. — Надо взять и сделать.

— Правильно. Все, следующим летом на Байкал, а оттуда — на Камчатку. Будете моей совестью?

— Да, — улыбнулась Кира. — Непременно.

Поток двигался со скоростью семьдесят километров в час. Юля вела машину уверенно, аккуратно, плавно.

Саша смотрел на ее крепкие загорелые ноги на черной коже сиденья. Он как Коля. Чем отличается от него? Более высоким интеллектом? В основе своей они одинаковы, два самца Homo sapiens. Не стоит упрекать человека в том, что он хочет секса, денег и власти. Это его природа, априори присущие качества, с которыми трудно бороться, ибо силы неравны. Это плохо? Или хорошо? Нет простого ответа. Возможно, все то хорошо, что способствует выживанию вида. Жизнь — не черно-белая картинка, где всегда с легкостью отделяется «плохое» от «хорошего», «зло» от «добра», так называемый «грех» от естественных желаний. Коля — плохой, Саша — хороший. Просто? Нет?

А Юля? Кто она?

Ей тридцать пять — сорок, у нее турагентство в Нижнем Новгороде, разведена, детей нет. Простая, без понтов, доброжелательная, жизнерадостная, обворожительная, но словно с какой-то грустинкой, нет-нет да и проскальзывающей в голосе.

Она сняла темные очки. У нее яркие серые глаза. Вообще вся она лучится энергией, которой хватает на всех.

— Может, с вами махнуть, а? — спросила она. — Зайду домой, возьму вещи, и в путь. У вас есть с собой права?

— Да, — сказала Кира, обрадовавшись.

Также обрадовавшись в первое мгновение, Саша себя одернул. Было бы слишком просто, да, мистер МакМерфи?

— Сколько до Владика? — спросила Юля.

— Девять тысяч километров, — ответил Саша. — Если в среднем по пятьсот-шестьсот километров в день, то семнадцать дней.

Юля вздохнула:

— У меня нет ни семнадцати дней, ни десяти. Дела. Много дел. Высокий сезон, лето. Открываю филиал в Москве, там есть клиенты и партнеры, но пока нет директора, так что всем занимаюсь сама.

Сказав это, она тут же улыбнулась:

— Может, в следующем году? Есть планы?

— Пока не знаем, — сказал Саша. — Куда дальше Владика?

— В Юго-Восточную Азию. Как тебе?

— Неплохо, — сказал Саша.

Кира хмыкнула рядом.

— Если что, я с вами, но только не летом, — сказала Юля. — Не сильно навязываюсь, нет? Я такая. Мне нравится то, что вы делаете, тоже хочу так.

— А мне не очень нравится, — призналась Кира, не глядя на Сашу. — Сразу влипли в историю, в первый же час.

Она рассказала о встрече с Колей.

— Я не обижу, не бойтесь, — сказала Юля. — Не буду приставать к Саше, даже смотреть на него не буду.

Все рассмеялись.

— Юля, прости, мы не взяли воду из рюкзака, — вспомнила Кира. — Остановишься, где будет удобно?

— У меня есть вода, если не брезгуете.

— Спасибо. Все люди братья и сестры.

Не отрывая глаз от дороги, Юля открыла крышку холодильника — и тут ее рука замерла.

— Я кое-что вам скажу, а дальше сами решайте. — Она сделала паузу. — Я ВИЧ-инфицированная. ВИЧ не передается через посуду, через поцелуи. Он не живет вне тела человека, а во рту его ничтожно мало.

Саша и Кира молчали, переваривая услышанное, а Юля ждала.

— Некоторое время назад в моем окружении были ВИЧ-инфицированные, — сказала Кира. — Мы пили из одних бутылок и иногда целовались. Я без предрассудков.

— Тогда пожалуйста. — Юля дала ей воду.

Сделав несколько глотков, Кира посмотрела на Сашу:

— Будешь?

«Или откажешься?» — прочел он в ее взгляде.

Поколебавшись мгновение, он взял бутылку. Он не боится, нет, он кое-что знает о ВИЧ, но… как это? Сильные загорелые ноги и вирус иммунодефицита — как сложить пазл? Ноги — отдельно, ВИЧ — отдельно.

Он сделал глоток из бутылки.

— Спасибо, — он вернул воду Юле.

— Пожалуйста. — Она тоже сделала глоток. — Хотите узнать, как живут с ВИЧ? Кир, ты, наверное, знаешь, раз общалась с носителями?

— Не очень много. Они принимали лекарства, но не бросали наркотики. Не знаю, что сейчас с ними.

— Если сочетать антиретровирусную терапию и наркотики, долго не протянешь, — сказала Юля. — Тут или лечиться, или колоться.

Затем она продолжила:

— Я учредила фонд «Красная ленточка». Красная ленточка — символ борьбы со СПИДом. Наш интернет-портал сейчас на третьем месте по популярности в России среди такого рода ресурсов. Мы помогаем не только тем, у кого положительный статус, но и тем, кто вокруг, рядом. И тем, кто здоров. Многие даже не знают, в чем разница между ВИЧ и СПИДом, государство практически бездействует в плане просветительской работы, а в народе живут страшилки и мифы. — Юля сделала паузу. — Начну со своей истории. Это самая обычная история. Необязательно внутривенно принимать наркотики или вести беспорядочную половую жизнь с сомнительными личностями, чтобы стать ВИЧ-позитивным. Бывает достаточно влюбиться в приличного мужчину или приличную женщину и спать с ним или с ней без средств защиты, по любви и взаимному доверию, счастливыми дураками. Это мой случай.

— Итак, — вздохнула она, — пять лет назад я познакомилась с приятным молодым человеком. Бизнесмен, спортсмен, супермужчина во всех отношениях, мечта любой женщины. На втором свидании у нас был секс. Я была счастлива. «Наконец-то сбываются мечты», — думала я. До встречи с ним я чувствовала себя старой девой, очень хотелось замуж, личная жизнь не складывалась, то один не такой, то — другой, хотя проблема была во мне, как я сейчас понимаю, — и тут явился он, принц. Мы были вместе полгода. Однажды я решила стать донором, там-то мне и сказали. Как в нокаут отправили. Я села на стул и час не могла встать. «Почему я? Почему это со мной?» Не понимала. Не принимала. Повторно сдала анализ. Положительный. Еще раз. Положительный. Когда принц узнал, то напился от страха и вырубился. На следующий день пошел в больницу. Пил трое суток, пока ждал результат. Знаете, в чем признался по пьяни? До нашей встречи он каждую неделю, по пятницам, ходил с друзьями в сауну, где они, пардон, сношались с малознакомыми и незнакомыми дамами. Он там пил, много, и иногда утром не помнил, что делал ночью. Какой тут самоконтроль? Был презерватив, не было — кто его знает? Не чешется, не жжет, не капает — кажется, обошлось. Но от ВИЧ не чешется и не жжет, с ним годами живут без лечения, по чуть-чуть сдавая позиции и заражая партнеров, прежде чем станет поздно. В общем, принц рыдал, клял судьбу, а утром с похмелья сказал, что это я его заразила. Дружкам своим звони, ответила я, пусть проверятся. Он позвонил. Наврал, без имен, что у одной из дам якобы СПИД. Он так и сказал — «нашли СПИД». Про себя ничего не сказал. Наделав в штаны, дружки рванули в больницу. «Вот увидишь, они чистые», — убеждал он меня и себя. Он ошибся. Двое из пяти были ВИЧ-позитивными.

— Принц тут же исчез, не извинившись, — продолжила она. — Как я сразу не увидела, кто он такой? Дура. У любви плохое зрение, и чем сильней любишь, тем оно хуже. Не знаю, что сейчас с ним. Если взял себя в руки — жив. Если нет — не факт. С ВИЧ можно и нужно жить долго и счастливо. Сейчас не времена Фредди Меркьюри, медицина шагнула вперед в сдерживании вируса и при правильно подобранной антиретровирусной терапии есть шанс прожить много лет полноценной жизнью без СПИДа. Можно даже забеременеть и родить здорового малыша с вероятностью девяносто девять процентов. — Она сделала паузу. — Как вам история? Знаете, ВИЧ научил меня любить жизнь и быть счастливой, я поняла, как мало у нас времени и как неправильно мы его тратим. Нам кажется, что все еще впереди, но мы словно не видим, как проходят день за днем из тех, что были впереди. Их уже не будет, а нам их не жаль. Мы подгоняем время, но боимся старости и смерти. Странные мы, люди.

Юля замолчала.

Тихим фоном играла музыка, а за окном летели километры шоссе, так похожие друг на друга, если не всматриваться, — как дни жизни, о которых сказала Юля. Саша мог бы подписаться под каждым ее словом. Это были его слова.

— Я не знала, что можно родить здорового ребенка, — сказала Кира.

— Люди мало знают о вирусе. Они напуганы плакатами о СПИДе и считают, что каждый носитель ВИЧ — почти мертвец, без возможности жить нормальной жизнью и иметь здоровое потомство. ВИЧ пугает вас больше, чем рак?

— Да.

— При этом рак намного хуже, особенно некоторые его формы и на поздних стадиях. Нет лекарств, которые сдерживали бы рак, а химиотерапия — это не лекарство, это яд, убивающий здоровые клетки, поэтому больному гораздо хуже, чем при антиретровирусной терапии. Так что я не обменяла бы свой ВИЧ на рак ни за какие коврижки. — Юля улыбнулась с грустинкой. — Он не сильно мне мешает, даже помогает. Я была бы другой без него. Главное неудобство — трудно найти мужчину. ВИЧ-отрицательные боятся, их можно понять, поэтому ищу позитивного. Переписываюсь с парнем из Липецка, хороший, хочет встретиться очно, но я пока думаю, не решилась. Отвыкла. Надо над этим работать.

Она улыбнулась с грустинкой.

Въехали во Владимир.

Саша смотрел в окно на ничем не примечательные окраины города, который когда-то, после падения Киева и до возвышения Москвы, фактически был столицей Древней Руси. Князья, правившие на этой земле, при взгляде из настоящего представлялись какими-то сверхлюдьми, воинами-призраками, ушедшими в вечность и оставившими после себя имена и легенды. Владимир Мономах, Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский — круги от их деяний расходятся до сих пор, спустя много веков, и некоторые из них, кстати, не вписываются в рамки норм современной морали. Все знают, как Александр Невский разгромил войска Ливонского ордена на Чудском озере, но немногие знают, как он наказывал неугодных — ослепляя их. Время многое прощает, скругляя углы и обесценивая страдания, так что столетия спустя даже самые страшные тираны не вызывают отторжения у того, кто упал бы без чувств, увидев зверства воочию. В конечном счете история не делает различий между добром и злом — важен результат.

Проспект Ленина.

В основном типовая застройка, панель, хрущевки, много зелени и воздуха, мало народа — спокойная провинциальность, полезная для психики москвича. Где-то там, впереди, старый город: Золотые ворота, Успенский и Дмитриевские соборы, островки древности, зажатые в современности. Обладая воображением, можно представить, каким был город почти тысячу лет назад, в эпоху князей, за крепостными стенами и рвами, без хрущевок и тысяч автомобилей.

— Первый раз во Владимире? — спросила Юля.

— Да, — ответил Саша.

— Я тоже, — сказала Кира.

— Отлично. Сначала заедем кое-куда, а потом вместе пройдемся по центру. С удовольствием с вами прогуляюсь.

Через несколько минут свернули с проспекта Ленина на улицу Диктора Левитана и въехали во двор пятиэтажки.

— Я ненадолго отлучусь, — сказала Юля, — а вы пока дышите свежим владимирским воздухом, тут больше кислорода и меньше CO2, чем в Москве.

Она улыбнулась им белозубой улыбкой и пошла к дому, покачивая бедрами, в джинсовой юбке в обтяжку.

Саша с удовольствием и восхищением смотрел ей вслед. Какая сильная женщина. Он не уверен, что смог бы так же. Слабых трудности убивают, сильных — делают сильнее.

На полуденном солнце пекло́.

Разминая затекшие части тела, они зашли в тень деревьев, рядом с детской площадкой.

— Удивительная женщина, — сказала Кира, вторя его мыслям. — Пока мы с ней, мы должны у нее учиться.

— Представляешь, мы только четыре часа в пути, а встретили столько разных людей и сколько всего пережили. Эти четыре часа в офисе я бы просто не заметил. Садишься за комп в девять, встаешь в семь, так жизнь и проходит. — Сделав глубокий вдох, Саша прикрыл глаза. — Классно здесь, да? Тишь да гладь да божья благодать. Время течет медленней. Мозг не взрывается.

— Я хочу написать книгу о нашем путешествии, — продолжил он, — художественную, основанную на реальных событиях, с долей вымысла для пущего коммерческого успеха.

— Может, мы тоже плод чьей-то фантазии? И весь наш мир? Откуда ты знаешь, что он реален?

— Читала Пелевина, «Чапаев и пустота»?

— Нет.

— Мы не можем знать, реальны ли мы, так как у нас нет критерия оценки реальности. У нас есть только та реальность, что нас окружает, и если она плод чьей-то фантазии, мы не узнаем об этом. Но не все ли равно? Если мы живем в матрице, то для нас это настоящая жизнь, другой нет.

Перелетев через низкое металлическое ограждение детской площадки, розовый мяч попал Саше в ногу и отпрыгнул к машине Юли.

К ограждению подбежала хозяйка мяча, светловолосая девочка лет четырех, с намерением перелезть через препятствие.

— Маша, стой! — раздался сзади голос матери, громкий, резкий.

Девочка остановилась. Молча и робко взглянув на Сашу, она показала на мяч.

Саша взял мяч и, присев на корточки, отдал его девочке:

— Держи. Как тебя зовут?

Девочка молчала. Он смотрел в ее ясные серо-голубые глаза и в их невинной незамутненной чистоте видел свое отражение.

Подошла мать, женщина лет тридцати, в ситцевом платье и сандалиях, без макияжа, с усталостью в глазах:

— Она не слышит, скажите громче.

Отодвинув волосы у правого уха девочки, она показала на миниатюрный слуховой аппарат телесного цвета. Такой же был в левом.

— Осложнение после гриппа. Она плохо слышит даже с этим, но, слава богу, слышит. И говорит.

Она наклонилась к девочке:

— Скажи, как тебя зовут!

— Меня зовут Маша, мне пять лет! — громко сказала девочка.

— Очень приятно. А я Саша, будем знакомы. Я из Москвы. Красивый у тебя мяч.

Девочка кивнула, довольная, робко улыбнулась и, потупив взгляд, придвинулась ближе к матери.

Кира тоже присела на корточки:

— Привет, красавица. Я Кира. Мы с дядей Сашей едем далеко-далеко, во Владивосток, в волшебный город у моря. Хочешь подарок оттуда?

— Тоже волшебный? — спросила девочка.

— А что бы ты хотела?

— Новые ушки.

Кира вздохнула:

— Золотце мое, ушек там нет.

Девочка тоже вздохнула:

— Ладно. Тогда Фёрби, он громкий, веселый, я буду с ним разговаривать. А то я прошу, а мама не покупает, а папы у нас нет.

— Кто такой Фёрби?

— Домашний питомец, — сказал Саша. — Прикольный. Как живой. Болтает по-тарабарски, танцует под музыку, любит щекотку.

— Отлично. Значит, Фёрби. Будешь с ним дружить.

— У меня будет Фёрби! — Маша подпрыгнула от радости. — Мамочка, слышишь?

— Да что вы, нет! — мама замахала руками и прибавила вполголоса: — Он дорогой. Купим бэушный.

— В волшебном городе игрушки бесплатные, — улыбнулась Кира. — Скажете адрес?

Несколько минут мама сопротивлялась, отказывалась, даже немного злилась, то ли на них, то ли на себя, — но в конце концов сдалась и назвала адрес. «Безумие», — прибавила она.

— Мы безумцы, да, — сказал Саша. — Какой нормальный поедет автостопом во Владик? Но, знаете, быть безумным здорово, это освобождает от необходимости быть правильным и скучным, от избытка здравого смысла.

Мама девочки смотрела на них расширившимися глазами, словно пытаясь понять, не в самом ли деле у них проблемы с головой.

Саша улыбался. Смотрите, смотрите внимательней. Еще вчера мы жили в Москве, играли свои роли, но сегодня все изменилось. Сегодня мы временные безумцы, вставшие на путь длиной в девять тысяч километров, и не каждый поймет нас, но зачем нам быть понятыми? Мы сами по себе. Наш девиз — «Поставив цель, не оглядывайся и не ищи одобрения — иди к ней».

Вернулась Юля.

Она вышла из подъезда с большой картонной коробкой, держа ее перед собой и выглядывая из-за нее. Саша поспешил к ней на помощь. Подхватив коробку, он удивился. Не меньше десяти килограммов.

— Ого! Деньги? — пошутил он

— Лучше. Листовки для благотворительной ярмарки в Нижнем. У знакомой здесь типография, она печатает их без наценки. Мир не без добрых людей.

Пока грузили коробку в машину, Кира прощалась с Машей:

— Через месяц жди Фёрби. Он приедет к тебе с другого конца страны, представляешь? А ты чаще улыбайся, и все мечты сбудутся. Ладно?

Девочка кивнула.

Потрепав ее по волосам и улыбнувшись матери, все еще не пришедшей в себя, Кира села в машину.

— Надо записывать, что кому обещали, — сказала она, — парню на «Крузере» — фото из Владика, девочке — Фёрби.

— Я тоже хочу ваше фото из Владика, на фоне Русского моста, — сказала Юля, трогаясь с места. — Для мотивации. Как насчет блога в соцсетях, о вашем путешествии? Чтобы читать, лайкать, вдохновляться.

Саша и Кира переглянулись.

— Мы подумаем, — сказала Кира.

— Мне не нравится жить за стеклом, — сказал Саша. — Потом напишу книгу.

— Супер! — сказала Юля. — Ловлю на слове. С тебя книга с автографом.

— Пока пишется, можешь прочесть написанные.

— С удовольствием!

Вот он, миг маленького тщеславия, сладкий, с привкусом смущения, с теплыми мурашками на коже.

— Пришлю, если скажешь адрес. Два романа.

— Ух ты! О чем они?

— О поисках смысла.

— И в чем же смысл? Можно спойлер?

— В том, чтобы вносить свой вклад в выживание человечества. Каждый вносит его по-своему, поэтому некоторым кажется, что их смысл правильный, а смысл других — нет. Они не видят общей картины сверху.

— Не всем это надо, — сказала Кира. — Зачем? Можно просто рожать детей и не париться. Отличный вариант.

— Прекрасный. Если у одного один ребенок, а у другого — трое, то за следующие сто лет у второго будет на шестьдесят человек больше потомков, чем у первого, при средней рождаемости в два ребенка. Вот что нужно природе.

— Сел Саша на конька и поскакал, — сказала Кира с улыбкой.

— Наша природа обманывает нас, толкая к главной цели. Мы и есть природа, то есть это самообман. Мы много чего хотим, но для чего? Ради счастья? Нет. Природа не хочет счастья. Она хочет стремления к счастью. Только так будет движение вперед. Ей не нужны расслабленные и счастливые. Ей нужны деятельные и в меру несчастные. Цель одна. А главная хитрость — любовь, самая сладкая конфетка.

— Циник ты мой, — сказала Кира.

— Я дарвинист, ницшеанец, макмерфианец. Ах да, и романтик.

— Что такое макмерфианец? — спросила Юля.

— Читала книгу «Пролетая над гнездом кукушки»?

— Поняла, — кивнула Юля. — Хорошая книга. И фильм.

— Мы пробуем, прямо сейчас, в нас бродит закваска. В Кире, в тебе, во мне. Чувствуете?

Юля кивнула. Кира — тоже.

— Так что там насчет любви? — спросила Юля. — Что скажешь, дарвинист и романтик?

— Мы знаем, для чего любовь, отчего, но с удовольствием играем в романтику. Нет, даже не играем. Все по-настоящему. Как это сказать?.. Это вшито в нас, весь механизм, за миллиарды лет эволюции. Поэтому мы здесь. Живут не ради любви, а из-за любви, но считают, что — ради. Впрочем, если поэт скажет, что смысл жизни — в любви, то будет по-своему прав. Нет противоречия между дарвинистами и романтиками.

— Давайте просто любить и заниматься сексом, не будем много думать, — сказала Кира. — Этого хочет природа? Дадим ей это. Будем самообманываться с удовольствием.

Придвинувшись к Саше, она поцеловала его, по-взрослому, глубоко, без стеснения.

Он ответил ей.

Юля улыбалась, наблюдая за ними в зеркало заднего вида.

Кира права.

Счастлив тот, кто умеет жить просто. Умножающий знание умножает печаль — прав был автор книги «Екклесиаст». Но как иначе? Не знать? Не видеть? Он так не хочет. Но и не хочет быть скучным профессором, исследующим самого себя по живому, сухо и скрупулезно. Он хочет быть влюбленным и окрыленным, в меру безумным. Хочет хотеть. Хочет быть человеком. Когда внизу тлеет жар и тепло льется по телу, сладострастное, скрытое под кожей и мышцами, — он человек. Тестостероновые волны накатывают изнутри, каждая следующая выше предшествующей, и он встречает их у скал, напитываясь энергией из древних источников, самец из рода людей. Это всего лишь гормоны, химические соединения в ничтожно малых количествах, воспетые тысячами счастливых и несчастных поэтов, — какое это имеет значение? Даже скучному профессору нужен оргазм, а то и любовь, а он, Саша, — не скучный профессор. Нет, он не идеализирует любовь, источник которой в инстинкте, он не пылкий юноша с томиком Пушкина в рюкзаке, но он человек и он любит любить и жить в гормональных грезах. Любовь — это любовь, и точка. Наука и так забрала у людей слишком много, оставив их один на один с материальным миром без бога, на крошечной планете, затерянной в космосе, без понимания смысла жизни и с теорией Дарвина взамен. Пусть останется хоть что-то, не оскверненное научным подходом.

Одним словом, он знает, но — не печалится.

Припарковались в старом центре.

От Золотых ворот, некогда части городских укреплений, а ныне древних и одиноких на оживленном круговом перекрестке, пошли по Большой Московской.

Им хватило часа на все про все: дойти до Богородице-Рождественского монастыря и обратно, полюбоваться восьмисотлетними соборами и колоритом Большой Московской улицы с ее двух-трехэтажными домами восемнадцатого-девятнадцатого веков, где у Саши возникло чувство, что он гуляет по Пятницкой в Москве под жарким испанским солнцем, — программа минимум выполнена. Спасибо, Юля. Ты светлый человек, но чего тебе это стоит? Кто видит грусть на дне твоих глаз? Кто слышит ее в твоем смехе?

Пообедав в кафе на Большой Московской, вернулись к машине.

Салон с климат-контролем после пекла улицы — как оазис в пустыне. Охлаждайтесь, наслаждайтесь и думайте о том, как мало нужно для счастья, если уметь быть счастливыми. Не все умеют. Пресытившись тем, что есть, люди мучаются от голода, вечного, неутолимого. Это не их вина. Это хитрость природы, тот самый обман, страдание ради прогресса, желания для выживания. И тут уж каждый как может, каждый сам за себя. Если выдернуть такого из гонки желаний и лишить чего-то действительно важного, тут и проявится истинное. По-настоящему голодный отдаст Bentley за кусок хлеба. Лишенный сна отдаст Bentley за возможность поспать.

Саша уснул на выезде из Владимира.

…

Они едут по Русскому мосту в открытом красном кабриолете. Машиной управляет Кира, а Юля сидит сзади. Мост подвешен так высоко, что проплывающие под ним океанские лайнеры кажутся не больше спичечных коробков, а люди на них — муравьями. Впереди туман, огромные конструкции моста растворяются в нем, и он не знает, что там. Остановиться? Развернуться? Он хочет что-то сказать Кире, но, открыв рот, не может издать ни звука. Он задыхается. Где воздух? Кира! Ки…

Машина въезжает в туман.

…

Он проснулся.

Сердце неслось галопом, в висках стучал пульс. Это был сон, странный тревожный сон. Он снова может дышать, и нет никакого тумана. Они на М-7, а не на Русском мосту над бездной. Кира рядом, Юля управляет машиной.

— Доброе утро! — сказала Кира.

Он посмотрел на часы. Три тридцать.

— Сколько до Нижнего? — спросил он.

— Час с небольшим, час сорок до дома, полпути, — сказала Юля. — Саш, вы не откажете мне в удовольствии, остановитесь у меня? Кира сказала, вы не оплачивали гостиницу, нет препятствующих факторов. Отельчик, кстати, так себе, не советовала бы.

— Так и должно быть. Мы автостопщики, все у нас просто. «Хилтоны» не бронировали. Да, Кир?

— Да, Саш, — ответила она, глянув на него с намеком.

— А у водителей вам можно жить? — спросила Юля. — Религия не запрещает?

— Нам запрещает совесть.

— Обсудим это с ней вечером за чашкой чая, ладно?

Саша и не думал возражать по-настоящему, он отказывался для приличия.

Так и быть. Один раз можно.

Между тем Нижний Новгород приближался к ним со средней скоростью восемьдесят километров в час. Конечная точка их пути на сегодня и стартовая — на завтра. В культурную программу в Нижнем входили осмотр достопримечательностей, ужин на троих у Кремля, а также секс с Кирой на исходе длинного и насыщенного событиями дня. Порой один день стоит многих, ценность времени относительна.

Через час въехали в Нижний.

За окном не было ничего интересного. Типичные окраины. Дальше, в сердце города, стоят великие древние стены, но здесь, в нескольких километрах от центра, — скучная утилитарность. Хрущевки, панельки, сталинки, офисы, магазины. Проплешины свободного пространства. Наследие советской эпохи.

Раскрутившись на праще огромной Комсомольской площади, диаметром не меньше двухсот метров, влетели на прямую Молитовского моста через Оку. Здесь уже интересней. Противоположный берег — высокий, зеленый, густо поросший деревьями и кустарником. Такое чувство, что едешь не в центр, а из центра. Под мостом — спокойная гладь реки. В этом пейзаже, в его открытости, свободе, — та самая русская душа, которую нельзя пощупать, но можно почувствовать, если не разучился, не зачерствел, не утонул в китайском смартфоне.

После моста дорога взяла круто влево и вверх.

Вскоре прибыли на место.

Юля жила на улице Белинского, в двух километрах от Кремля, в уютной двухкомнатной квартире с интерьером в светлых тонах. Квартира была обставлена со вкусом, в стиле минимализм. Мало мебели, много свободы.

— Зал ваш, диван раздвигается, — сказала Юля. — А сейчас принимаем душ, пьем чай и — на экскурсию.

На правах гостей Саша и Кира первыми пошли в душ. Встав вместе под теплые струи воды, они начали с поцелуев, продолжили быстро и энергично, закончили одновременно, быстро намылили друг друга, быстро смыли мыло, быстро вытерлись — все это за пятнадцать минут. Спринтеры.

Юля встретила их на кухне с улыбкой:

— Как душ?

— Отлично, — сказала Кира, мягкая, раскрасневшаяся, с распущенными влажными волосами.

Саше стало неловко под взглядом Юли, но он выдержал его и тоже улыбнулся:

— Замечательный душ.

Прогулка по вечернему городу, на излете дня, с Кирой и Юлей, стала для него одним из тех событий, что запоминаются на всю жизнь. Масштаб момента не имеет значения. Первый поцелуй, первый секс, рождение ребенка, смерть близкого человека, и здесь же — блеск снега морозным январским днем, поездка на машине под проливным дождем, свежая пряность тихого осеннего вечера, встретившая на балконе. С течением времени даже самые сильные впечатления имеют обыкновение бледнеть и растворяться на сером фоне прошлого, и лишь немногие остаются с тобой. Такие, как сейчас.

Он шел между Кирой и Юлей, под руку с Кирой. Не шел — летел. Кто сказал, что люди не умеют летать? Еще как умеют. Высоту полета ограничивает смелость мечты.

«Мы в Нижнем Новгороде, мы в Нижнем Новгороде, — мысленно повторял он. — Мы сделали это. Первый этап пройден. Значит, все возможно. Мы проехали автостопом четыреста тридцать километров, впереди восемь тысяч шестьсот, и кто б знал, как это здорово! Много круче, чем новый айфак или поездка в Турцию на все включено. Это вызов. Завтра Чебоксары и Казань, послезавтра Уфа — и так до самого Владика!»

Напитываясь каждым мгновением, он чувствовал, что живет. К сожалению или к счастью, магия настоящего остается в настоящем, поэтому, если хочешь жить, не откладывай жизнь на потом и не живи прошлым. Если задумаешься, то решишь, что настоящего нет, а если задумаешься глубже, то поймешь, что нет ничего, кроме настоящего.

«Суета сует, все суета, — послышался внутренний голос. — Что твоя жизнь в масштабах Вселенной? Ты, Кира, Юля, Нижний, Владик, Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь — все это слишком мелко, неразличимо. Чувствуя себя невидимой точкой в бездне бытия, атомным мгновением на стреле времени из тринадцати миллиардов лет, ты ложишься с пивом у моря или едешь автостопом во Владик. Какая разница? Ты ищешь опору, смысл, но их нет. Когда-то был Бог, потом — социализм, нацизм, капитализм, сексуальная революция, фитнес, органические продукты — но правда в том, что правды нет. Нет Истины. Сменяющие друг друга фантомы ведут людей, а они и рады идти, за неимением лучшего. Что твоя поездка на Дальний Восток? Бессмысленное коллекционирование впечатлений, удобные ницшеанство и дарвинизм, дающие иллюзию точки опоры, затерянной в космосе среди триллиона триллионов звезд. Что твоя жизнь? Движение ради движения. С запада на восток, от рождения к смерти, от радостей детства к цинизму среднего возраста и дальше, к ворчливой беспомощной старости. Кому какая разница, как ты живешь, кроме таких же, как ты, маленьких и невидимых?»

Ты не прав, внутренний голос. Разница есть. Для меня — есть. Если жив — живи со смыслом. Делай, что можешь сделать, все сгодится. Кто знает, где мы будем через десять миллионов лет? Кем мы будем? Сверхлюдьми в дальних уголках космоса? Хозяевами Вселенной, а то и нескольких вселенных? Что скажешь, внутренний пессимист? Почему замолчал?

Прошли мимо Средного рынка и вышли на Большую Покровскую.

Сначала Саша был слегка разочарован, так как на этом участке количество набивших оскомину домов советской и постсоветской постройки явно превышало количество долгожителей, но после площади Максима Горького расклад сил изменился. Вот он — старый город. Пешеходная улица, где до революции жили дворяне, с двух-трехэтажными домами, каждый из которых по-своему индивидуален; а прямо по курсу — Кремль, мощная квадратная Дмитриевская башня с пирамидальной зеленой крышей.

— Кремль уже закрыт, но, возможно, успеем на стену, — сказала Юля.

И правда успели, перед самым закрытием касс.

— Не поверите, но в последний раз я была на стене, когда мне было семь или восемь, — призналась Юля. — Я гуляла здесь с папой, царствие ему небесное, и помню огромные ступеньки, мне, наверное, по пояс, — как мы спускались по ним. Папа брал меня на руки, но так было еще страшней, с высоты его роста.

Поднявшись на стену у Дмитриевской башни, пошли по ней под деревянным навесом, любуясь видами как снаружи, через узкие бойницы, так и внутри Кремля, через широкие открытые проемы. Кремль впечатлял брутальностью, практичностью шестнадцатого века, грубой богатырской мощью. В нем не было столичного лоска, как у московского брата.

Вот и стершиеся от времени ступени высотой в тридцать сантиметров, о которых говорила Юля. Увидев их, она улыбнулась воспоминаниям, а затем ее глаза увлажнились и она отвернулась, пряча слезы.

Спустившись со стены, прошли мимо памятника Петру Первому и вышли на набережную Волги.

Саша никогда не был на Волге и теперь, закрыв глаза, вдыхал ее запах и пытался понять, что чувствует. Это из детства. Рыбалка с отцом, радость от первого, пусть скромного, улова в несколько тощих карасей — и ощущение близости с природой. Волга будет с ними до Казани, а дальше ждут Кама, Исеть, Тура, Иртыш, Обь, Енисей, Ангара и Амур.

Амур — стоит сказать это слово, почувствовать на языке, как дух захватывает от волнения и восторга. Далеко, но достижимо.

Прогулявшись по набережной, заглянув к памятнику Минину и Пожарскому, поднявшись по циклопической восьмерке Чкаловской лестницы, — в общем, выполнив минимальную туристическую программу, они сделали остановку на летней веранде ресторана, с видом на Кремль. Бутылка белого вина на троих. Легкие закуски и рыба на гриле. Крепнущее дружеское чувство.

Юля пила мало.

— Алкоголь и ВИЧ плохо совместимы, — сказала она. — У меня на фоне терапии вирусная нагрузка не определятся, то есть концентрация вируса в крови ниже чувствительности тест-систем, но злоупотреблять не стоит. Пьянею на раз-два, можно не пить, а нюхать пробку.

Через два часа, хмельные и счастливые, двинулись в обратный путь.

Темнота, рассеиваемая стилизованными под старину фонарями по обеим сторонам пешеходной улицы, пряталась между домами, под сводами арок, не пытаясь выползти оттуда. В темноте может поджидать опасность, до поры до времени не персонализированная, не проявляющая себя, местечковое зло как часть общего зла, балансирующего добро, — но сейчас ее не было. Город был тихим, мягким, безопасным.

— Юль, можно я тебя поцелую? — спросила Кира. — Ты классная. Я хочу быть как ты.

— Сегодня все можно, — сказала Юля. — Вы тоже классные.

Остановившись, Кира поцеловала Юлю.

Потом они продолжили путь по Большой Покровской.

День второй

Когда он проснулся в восемь, Кира уже не спала. Она читала книгу в смартфоне. Она любила читать и читала при всякой возможности, наверстывая упущенное в годы бурной молодости, омраченные передозировками и прочими излишествами.

К счастью, он чувствовал себя хорошо, похмелья не было.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе. — Она поцеловала его. — Как спалось? Лучше, чем в хостеле?

— Люблю тебя, хоть ты и вредная. Как снизить градус вредности?

— Ты сам все знаешь.

Она легла на бок.

— Тебе как больше нравится — быстро или медленно? — спросил он, устраиваясь сзади и стягивая с нее трусики. — Как приготовить блюдо? Жарить или тушить?

— Тушить, на о-о-очень медленном огне.

— Это займет пятнадцать-двадцать минут. Будешь ждать?

— Я не спешу, подожду.

— Начинаем приготовление. Чувствуешь нежность, тепло, возбуждение?

— Да.

— Огонь достаточно медленный?

— Да.

— Хорошо, продолжаем.

Через несколько томных минут, закончив с основным блюдом, пошли завтракать.

Юля варила кофе.

— Привет! — улыбнулась она. — К старту готовы? Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались до завтра, но у вас мало времени.

— Жизнь длинная, — сказала Кира. — Даст бог, еще свидимся.

— Конечно. Вот возьму и приеду во Владик, встречу вас у финиша. Как вам идея?

— Супер, — сказала Кира. — Дело осталось за малым — нам добраться до Владика.

— Это ваш стимул, я буду вашей совестью. Пообещайте мне. Обещаете?

Кира смотрела на Сашу, а он на нее — нет, на всякий случай.

— Да, — сказал он.

— Я, пожалуй, воздержусь от обещаний, — сказала Кира. — Решим в Казани, ехать ли дальше. Так договаривались. Да, Сашенька?

— Да, Кирочка.

— Так на какое число брать билеты? — спросила Юля. — Буду в вас верить.

— На тридцатое июля, — сказал Саша.

— Здорово!

Кира молчала, глядя на него строго, укоризненно, с любовью.

Позавтракав, собрались в дорогу.

«Зачем тебе это? Зачем? — шептал внутренний голос. — Здесь спокойно, безопасно, а там долгая дорога, восемь тысяч шестьсот километров неизвестности, на край света. Зачем?»

Назойливый внутренний искуситель. Как бы заткнуть тебе рот? Вчера ты замолк, а утром взялся на старое.

Зачем, спрашиваешь?

Ты знаешь ответ. Поэтому мы здесь, в Нижнем, через несколько часов будем в Чебоксарах, а вечером — в Казани, где забронирован дешевый отель с тонкими стенами и расшатанными кроватями. Прощай, Нижний, однажды мы вернемся сюда, а сейчас пора в путь, мы делаем шаг за порог, не оглядываясь, и садимся к Юле в машину.

— Доедем до Казанского шоссе, и не вздумайте отказываться, — предупредила Юля. — Я буду с вами еще шесть километров и пятнадцать минут.

Никто не возражал.

Когда перед поворотом на Казанское шоссе, у автосалона, пришло время последних слов, объятий и поцелуев, всем было грустно, но в то же время радостно от того, что они не прощаются, но говорят до свидания.

— Пишите в WhatsApp, — сказала Юля. — Держу за вас кулачки. Встретимся во Владике. Я буду и в Москве часто бывать, в связи с открытием филиала, так что ждите в гости.

— Юленька, спасибо тебе за все. — Кира крепко ее обняла. — Ты молодец, держись.

— Выбора у меня нет.

Саша обнял Юлю и почувствовал ее губы у себя на щеке. Он поцеловал ее в ответ. Еще несколько слов, улыбок, пауз — и они остаются, а Юля уезжает с глазами на мокром месте. Перелистнув страницу календаря, они начинают новый день, не зная, что их ждет. Не лучше ли так, чем быть пойманным в круг ежедневной рутины, где один день не отличим от другого и так же исчезает бесследно?

Встав у кромки Казанского шоссе, Саша вытянул руку.

Безрезультатно.

После череды водителей, исповедовавших принцип «ни метра бесплатно», пришлось взять лист с надписью «ВЛАДИВОСТОК».

Есть желающие подвезти смелых автостопщиков? Хоть на километр?

Желающих по-прежнему не было. Бомбила на ржавой «шестерке», водитель S-класса, калымивший в отсутствие шефа, дед на дряхлом УАЗике — они приезжали и уезжали, а Саша и Кира стояли, что не лучшим образом сказывалось на их настроении.

Погода за ночь испортилась, солнца больше не было. Накрапывал дождь. В ста метрах от них, под пластиковым навесом остановки, толпились люди, там яблоку негде было упасть, а вокруг на открытом пространстве — ни деревца, ни крыши, лишь фонарные столбы и ржавое металлическое ограждение у шоссе, бессмысленное, человеку по пояс. Зонт есть, один на двоих, в рюкзаке на самом дне, — не лезть же за ним, в самом деле?

Позвонила Юля. Услышав, что дела у них не очень, предложила помощь: вместе в Чебоксары?

Они отказались. Не без сомнений конечно, не без борьбы с искушением.

— Юлечка, спасибо большое, но дальше мы сами, — сказала Кира по громкой связи. — Иначе нечестно, слишком просто.

Саша поднял вверх большой палец — правильные слова.

— Я знала, что вы так скажете, — послышалось из динамика. — Вы справитесь, я в вас верю. Черкните вечером из Казани, ладно? А лучше — звоните. Пока. Целую.

Стало совсем грустно.

Дождь капал, оплакивая их судьбу, и никто не останавливался даже из любопытства. Машины неслись мимо с задраенными окнами. Сорок минут стояния у шоссе. Растущее желание плюнуть на все и вернуться в Москву — не высказанное, дабы не потворствовать слабости, горькое и сладкое одновременно. Стоит захотеть — и все закончится, но как после этого смотреть в глаза себе, друг другу и Юле?

А потом появились они.

Байкеры.

Сначала Саша и Кира услышали их, а затем увидели. Треск мощных двигателей, дальний свет фар, затянутые в черную кожу всадники апокалипсиса, двигавшиеся колонной, друг за другом, — это было эффектно, на что и было рассчитано.

Рука с листом сама поднялась вверх — как жест отчаяния и на все готовности.

ВЛАДИВОСТОК.

Остановился головной чоппер, а за ним — остальные. Байкеров не волновали трудности водителей, вынужденных объезжать колонну чуть ли не по встречной полосе, — они чувствовали себя хозяевами дороги.

Байкер на первом чоппере, лет сорока, высокий, крупный, без бороды, с длинными темными волосами с проседью, на самом большом мотоцикле, явно был главным. Черты его загорелого лица были резкими, будто высеченными из камня, — как у древнеримских бюстов — а умные слегка восточные карие глаза смотрели твердо. Черная бандана вместо шлема, косуха, татуировки, надраенный до блеска хром, красно-оранжевые языки пламени на черном бензобаке, переднее колесо, вынесенное далеко вперед на длинной вилке, громкий рубленный выхлоп, — это мотокентавр, организм из металла и плоти, бензиновый альфа-самец. Вождь.

— Здорово, бродяги, — сказал хрипловато Вождь, не отпуская руль. — Прикалываетесь насчет Владика или как?

На его лице не было и тени улыбки, он серьезно смотрел на них.

— Нет, — ответил Саша. — Едем автостопом из Москвы и здесь немного застряли.

— Долгий путь.

Скользнув взглядом по Кире, Вождь прибавил:

— Мы едем в Казань с мотофеста в Ярославле. Через Чебоксары. Подбросим вас, если готовы ехать на байках в качестве пассажиров.

Саша взглянул на Киру, а Кира — на Сашу.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Кстати, вас не штрафуют за езду без шлема? Не страшно?

— Нас уважают. И не штрафуют. А без шлема не страшно, если не думать о смерти, но каждый решает сам, это его жизнь. — Вождь сделал паузу. — На двух байках есть свободные кресла, садитесь. — Он махнул рукой назад.

Вождь принял решение сам, не обсудив его с хозяевами байков, и Саша вообще не был уверен, услышали ли его сзади, поняли ли за треском двигателей.

Закинув рюкзаки за плечи, пошли вдоль колонны, в облаке выхлопных газов. В основном байки были одноместными, огромными эго-машинами под дядьками среднего возраста, с бородами и без, в шлемах и без шлемов; где-то вторые сиденья были заняты женщинами, затянутыми в кожу и джинсы, — ау, где тут у вас свободные места?

Вот они, в конце колонны. «Кресла» — сильно сказано. Пятак черной кожи за водителем, высокая спинка из гнутой хромированной трубы — добро пожаловать в клуб самоубийц, которые ездят без шлемов и веры в бога, с рюкзаками за плечами. Вспоминается статистика аварий на мотоциклах, процент погибших (каждый десятый?), но задний ход давать поздно.

У хозяев байков со свободными пассажирскими «креслами» — оригинальные шлемы: у одного — жуткая черная морда Хищника с черными дредами; у второго — нацистская каска и тонированные нацистские мотоциклетные очки.

Хищник молча кивнул Саше — садись, мол.

Саша сел, смахнув воду с сиденья.

Не за что было взяться, так что пришлось обнять байкера — непривычно как-то, не по-мужски, с опаской.

— Держись крепче, не бойся, — раздался из-под шлема голос Хищника, и это был женский голос.

Вместо того чтобы взяться крепче, Саша разжал руки.

— Проблемы? — коротко спросила Хищница.

— Нет. — Вернув руки на место, он обнял ее крепче прежнего, и пришли иные чувства.

Двигатель рыкнул на холостых.

Стало не до фантазий.

Не к месту вспомнилось, как в детстве ехал на заднем сиденье мотоцикла «Урал» по ухабистой деревенской дороге, с дедом за рулем и ветром в ушах. Было страшно. Качало, трясло, кренилось. Вцепившись в ручку-бублик между ног, толстую, неудобную, скользкую, он каждую секунду ждал, что вот-вот грохнется оземь, а дед этого не заметит и поедет дальше как ни в чем не бывало

А что Кира?

У нее все проще: села, обняла «нациста», улыбнулась.

Он завидовал ей. Сцепив пальцы в замок на торсе байкера, она стильно вписалась в картинку, слишком уж органично: она, байкер и мощный хромированный мотоцикл. Рваные джинсы в обтяжку, красная рубашка с коротким рукавом, хвост из длинных волос, солнцезащитные очки и — улыбка, сексуальная и довольная, свободная. Неужели это его девушка? Что ей дать? Ей надо много, не денег, нет — много от жизни. Путешествие во Владик автостопом, езда на заднем сиденье байка без шлема и веры в бога — вот, что ей надо. Поэтому она здесь. Поэтому не отказалась, ни в Москве, ни сейчас. Она еще покажет, на что способна, бабочка на пути к сверхбабочке.

Взревели тринадцать двигателей, щелкнули тринадцать рычагов переключения скоростей, и тринадцать байков тронулись с места под взглядами людей, теснившихся на остановке. Одни прячутся от дождя, другие едут в дождь — этим они отличаются.

Набрав крейсерскую скорость в семьдесят километров в час, оставили позади Нижний Новгород и взяли курс на Чебоксары. Пошли ничем не примечательные пейзажи российской междугородней трассы: автотехцентры, заправки, закусочные, дачи, — но Саше было не до них. Вцепившись в Хищницу, он смотрел на асфальт, летящий под колесами, и представлял, что будет, если упасть. Переломы всего, что ломается, мозги на трассе. В лучшем случае — инвалидность. Между скоростью на байке и скоростью на машине — огромная разница, вопрос жизни и смерти, сближающихся с каждым следующим километром в час.

Ты ведь этого хотел, не так ли? Острых ощущений, новых впечатлений, испытаний на прочность? Почему не рад? Почему хочешь слезть с байка и снова встать у шоссе — с вытянутой рукой, трясущимися коленками и пульсом в сто пятьдесят? Инстинкт самосохранения сильней ницшеанства?

Через сорок минут сделали техническую остановку у АЗС с кафе: заправиться, поесть, сходить в туалет. А уж как Саша был рад ступить на твердую землю!

Сняв шлем, Хищница, женщина лет тридцати, темноволосая, загорелая, смотрела на него с иронией:

— Первый раз на байке?

— Второй. Ездил с дедом на «Урале».

— О! Тогда тебя сложно чем-то испугать.

— Женя, — сказала она, протягивая ему руку. — Можно — Дженис.

— Как Дженис Джоплин? — спросил он, пожав руку.

— Да.

— Саша. Можно — Джим.

— Как Джим Моррисон? — улыбнулась Дженис.

Подошла Кира:

— Привет, я Кира!

— Дженис. Отлично выглядишь. Понравилось?

— Да! — Киру переполняли эмоции, глаза горели. — Очень! Как ты управляешься с байком? Сколько он весит?

— Килограммов двести, но кто его взвешивал? Это тюнингованный аппарат, переделанный из серийного, он один в своем роде… Таких больше нет.

Дженис вздохнула грустно — так показалось Саше — и на мгновение ушла в себя, но тут же вновь улыбнулась:

— Перекусим? Хотите кофе? Здесь варят отличный кофе и жарят вкусную яичницу с беконом, рекомендую. Мы всегда здесь останавливаемся.

Они с Дженис вошли в кафе под взглядами байкеров, не спешивших с ними здороваться. Саша чувствовал себя незваным гостем на чужом празднике. Не было враждебности, но и радушия тоже не было. Возможно, кто-то ревнует Дженис к нему. Кто знает, какие у них тут отношения, в байкерской банде?

Он взглянул на часы. Почти двенадцать. Завтракали в девять. Кофе и яичница с беконом — почему бы и нет? Запасы энергии будут не лишними, с таким-то расходом.

Бармен и официанты приветствовали байкеров как старых знакомых. Рукопожатия, улыбки, объятия, обмен короткими репликами, быстрый заказ без меню — все привычно и просто.

Дженис ушла к своим, а Саша и Кира сели вдвоем за столик на четверых.

Официант принес засаленное меню на обычном листе бумаги.

— Латте и яичницу из трех яиц с беконом, — сказал Саша.

— А мне латте и омлет, — прибавила Кира.

В кафе вошел Вождь.

На этот раз не было объятий — не сбавляя шаг, он кивнул работникам общепита, те поздоровались с ним в ответ, и он направился к Саше и Кире.

— Не возражаете? — Он сел за их столик. — Дим, мне двойной эспрессо, яичницу из четырех яиц и овощной салат, — сказал он официанту. — И воды без газа.

— Как впечатления? Понравилось? — спросил он у Сашы и Киры. — Едете с нами в Казань?

— Да, — ответила Кира.

— Влад Черный, — представился он.

— Кира.

— Саша.

— Дженис ездит аккуратно. Быстрая, но меру знает. Ее муж разбился три года назад, поскользнулся в дождь на трамвайном рельсе и вылетел под КАМАЗ. Это его байк, пришлось над ним повозиться. Байк можно починить, покойника — нет.

Саше рассказ не понравился. Он вновь узрел собственную смерть: себя, вылетающего из седла со скоростью семьдесят километров в час, без защиты, без шлема, — тут и КАМАЗ не нужен, вероятность летального исхода близка к ста процентам.

— Ему было тридцать пять, — продолжил Вождь. — Знаете, что он сказал за день до аварии? «Когда мне будет семьдесят, сяду на байк, разгонюсь до двухсот — и все. Нет смысла жить, разлагаясь от старости».

Вождь сделал паузу.

— Теперь старость ему не грозит, — прибавил он.

— Смысл жить есть всегда. Не старость страшна, а бесцельность, — сказала Кира. — Шварценеггер в свои семьдесят играет в кино, Мик Джаггер выступает на сцене в семьдесят пять, Клинт Иствуд в восемьдесят шесть снял «Чудо на Гудзоне».

Вождь кивнул:

— Мне нравится то, что ты сказала, правильные слова.

— А у вас какая цель? Не езда же на байке?

Вождь не каждый день слышал такие вопросы. Он с интересом смотрел на Киру — что за девушка?

— Байк — не цель, это образ жизни, — сказал он. — А цель… У меня есть сын и есть дочь, я помогаю им стать людьми. Я живу, воспитываю их и получаю удовольствие от жизни. Позвольте спросить — с какой целью вы едете во Владик?

Он смотрел Кире в глаза острыми карими глазами.

— Мы станем сильней. Это то, что надо природе, — ответил за Киру Саша.

Вождь перевел на него взгляд:

— Все хотят стать сильней. Я — тоже. Когда-то я был хилым робким парнем, которого все били, а девушки игнорировали. Сейчас мало кому хочется драться со мной, и у меня красивые дети от красивой матери. Байк — часть моей силы, он часть меня.

— Познакомились с ребятами? — Вождь сменил тему.

— Они не рвутся знакомиться, — сказал Саша.

— Вы для них чужаки. И если женщина еще никому не мешала, кроме моряков и других женщин, то с тобой, Саш, иная история: ты мужик, а здесь мужиков хватает. — Вождь сделал паузу. — Есть идея, — продолжил он. — Сегодня под Казанью празднуем прибытие. Хотите? Будет весело. Вы отчаянные ребята и в этом похожи на нас, так что лед растает, а уж дружить мы умеем.

— Спасибо за приглашение, — сказала Кира. — Можно, мы подумаем?

— Оно в силе до завтра, думайте на здоровье.

Принесли заказ.

Саша попробовал яичницу. Вкусно. Кофе тоже вкусный.

— Чем занимаетесь в свободное от байков время? — спросила Кира.

— Варю крафтовое пиво. Так себе занятие, но дает возможность жить так, как хочется. А вы чем занимаетесь в свободное от автостопа время?

— Я пиарщик, — сказал Саша.

— И писатель, — прибавила Кира.

Саша глянул на нее — это еще зачем? — а она улыбнулась, довольная.

— Писатель, значит, — сказал Вождь. — Что за книги пишешь?

— Художественные. Одну взяли в печать, осенью выйдет в бумаге. Другие есть на Литресе.

— Дашь почитать?

— Могу бросить ссылку.

— Брось, пожалуйста.

Вождь назвал номер, и Саша отправил ссылку.

— А вы, леди, чем занимаетесь? — спросил Вождь у Киры.

— Модельным бизнесом.

— Обложки глянцевых журналов, богемная жизнь, наркотики и разврат? Правильно описал?

— В целом да, но без наркотиков и разврата. Это в прошлом. Поэтому я здесь, а не на кладбище, и двигаюсь дальше.

— Нам по пути. Мы одной крови. Добро пожаловать.

Закончив с обедом, вышли втроем на улицу. Накрапывал теплый дождь, а полуденное июльское солнце, скрытое за тучами, не жгло, как вчера, а грело. Влажный воздух лип к майке.

Байкеры стояли под навесом у входа: кто-то курил, кто-то пил кофе, кто-то говорил по мобильному. Двое кивнули Саше, встретившись с ним взглядами. Что-то изменилось в отношении. Причина тому — Вождь. Система «свой — чужой» в действии.

Вождь отошел к мотоциклу.

Подошла Дженис. В руках — шлем Хищницы, на лице — улыбка:

— Готовы к продолжению путешествия? Вечером на базе отдыха под Казанью будет вечеринка с большим количеством пива и разными непристойностями. Могу намекнуть Владу, чтоб вас пригласил.

— Уже, — сказал Саша.

— И?

— Мы любим пиво и непристойности, — сказал он. — Да? — Он обнял Киру.

Кира кивнула:

— Да.

— Однажды мы вшестером провели восемь дней в запертой квартире, без телефонов и телевизора, без дневного света, с заклеенными окнами — только пива и водки было в избытке. Это был эксперимент в целях просветления и перехода к состоянию здесь и сейчас.

— И как? — спросила Дженис. — Просветлились?

— С некоторыми побочными эффектами. Все переспали друг с другом, две пары расстались, а одна из девушек вскрыла себе вены.

— Главный эффект — то, что мы встретились с Сашей, — прибавила Кира. — А ту девушку спас наш герой, вытащив ее из ванны.

Дженис погрустнела.

— Одни хотят жить, но умирают, а другие не хотят жить, но живут, — печально сказала она.

Вернулся Вождь. С ним пришел «нацист». Ну и тип. Нервное лицо, голубые глаза, длинная темная челка на левую сторону под Гитлера.

Следом подошла девушка: в косухе, с голым животом, пирсингом в пупке. В носу — два гвоздика, в каждом ухе — по три.

Смерив Сашу злым взглядом, «наци» молча уставился на Дженис, а та, не обращая на него внимания, спросила у Вождя:

— Влад, выдвигаемся?

— Да. Ты с Сашей? Или Киру возьмешь?

Вождь посмотрел на «наци». Тот напрягся, но промолчал. Саша это заметил. «Наци» ревнует Дженис. Надо быть начеку. Все ли в порядке с психикой у поклонника фюрера?

— С Сашей, — ответила Дженис.

— Если Кира не против, — прибавила она.

— Не против, — сказала Кира. — Только будь с ним осторожней, таких больше нет.

— Я поеду один, — желчно сказал «наци». — Решайте, кто с кем.

Вождь нахмурился. Выражение его лица, жесткое, неприязненное, не сулило «Гитлеру» ничего хорошего:

— Гриш, у нас больше нет свободных мест. Только у тебя и Джени. В курсе?

— С кем-нибудь поменяемся.

— Я с тобой не поеду, — сказала девушка с пирсингом. — И никто не поедет.

— Это почему? — «наци» глянул на нее исподлобья.

— Потому что ты никому не нравишься и торгуешь наркотиками, которые убивают людей.

— Я не убиваю людей, — огрызнулся «наци». — Они сами себя убивают. Они слабаки. И вообще я не вижу здесь святых. Ты что ль? Не ты ли танцуешь в стрип-клубе, не тебе ли суют деньги в трусы дядьки с эрекцией?

— Я не святая. Но и не убийца. С одним исключением — тебя убила бы с удовольствием.

Она улыбнулась ядовитой улыбкой, не сводя глаз с «наци».

— Кишка тонка, — сказал он с ухмылкой. — Лучше танцуй стриптиз. Я приду, суну сотку.

— Не гляди долго, а то кончишь в штаны.

— Почему слабаки? — спросила у «наци» Кира.

Переключаясь, тот завис на мгновение.

— Что? — не понял он.

— Почему слабаки те, кто принимает наркотики?

— Потому что они не могут жить в реальности и вмазываются, чтоб сбежать в лучший мир, которого нет. Есть зависимость и есть смерть. Они сами выбирают свой путь.

— Ты когда-нибудь принимал тяжелые наркотики?

— Я — нет, — вскинул голову «наци».

— А я — да. И у меня была клиническая смерть от передоза. Знаешь, что я скажу? Сила и слабость здесь ни при чем. А с тобой я не поеду, так как не люблю торговцев наркотиками. Как ты вообще здесь оказался?

— Он брат Влада, — сказала девушка с пирсингом. — Поэтому он здесь.

— В последний раз, — прибавил Влад. — Если мозги не встанут на место, а они не встанут. Рано или поздно тебя убьют или закроют, и я не хочу быть рядом. Короче — садись на мой байк, а я поеду на твоем с Кирой. Возражения есть?

«Наци» промолчал, но по его виду было ясно, что выбора у него нет, фарш обратно не скрутишь, слово не воробей, а Вождь настроен решительно, кулаки у него так и чешутся.

«Ну и компания, — думал Саша. — Нет, пожалуй, я не хочу на их вечеринку, быть свидетелем братоубийственного мордобоя и участником сцен ревности. Проблем с наркотиками мне тоже не нужно».

Пока шли к байкам, Вождь хмурился, но ни слова не сказал о брате.

— Сколько отсюда до Чебоксар? — спросила Кира у Вождя.

— Двести километров, три часа. Заглянем туда ненадолго, к моему другу детства. Он должен был ехать с нами на фест, но не поехал, сын родился. В его баре самые вкусные в мире бургеры, попробуйте обязательно.

— Как вы поедете из Чебоксар в Казань — по М7 или через Марий Эл, по Р165? — спросил Саша.

— По Р165 ближе, но дорога там хуже. Обсудим с ребятами. Почему спрашиваешь?

— У меня родственники в Марий Эл, в поселке Шуйка. В пятидесяти километрах от Чебоксар, рядом со сто шестьдесят пятой.

— Тогда сам Бог велел. Двинем севером, по Р165. Расстанемся, значит?

— Я еще не решил. Боюсь, они обидятся, если приеду и сразу уеду. Может, не стоит их тревожить.

— Время есть, думай.

Марий Эл. Родина его отца, маленький поселок Шуйка в пятистах метрах от трассы Р165. Его дед, ветеран войны, партизанил в лесах Белоруссии после побега из плена, был тяжело ранен и вернулся домой осенью сорок четвертого из освобожденного Минска, двадцатичетырехлетним героем. Бабушка, маленькая, сухонькая, стожильная, вырастила шестерых детей и никогда не сидела на месте, сколько Саша ее помнил. Коровы, свиньи, овцы, куры, завтрак, обед, ужин, огород — дел на хозяйстве хватало, хозяйство было большое. Оба прожили долгую жизнь, по девять десятков, и это была правильная жизнь, настоящая, без экзистенциальных мук и выдумывания высшего смысла.

В детстве Саша часто ездил с отцом на Шуйку (именно «на», а не «в», согласно местным правилам), рыбачил, собирал грибы и ягоды, ел сотовый мед, пил парное молоко — а взрослому Саше стало недосуг, отпуска на все не хватало. Теперь уж нет деда и бабки. Есть дяди, тети, двоюродные братья и сестры. Они далеки от него, а он — от них. Он не был на Шуйке десять лет и не знает, стоит ли заезжать. Скорей, нет. Лучше прямиком до Казани. Хочется увидеть Шуйку, очень, но как не увязнуть в теплых родственных объятиях? Его цель — Владик. Все ради нее. Приходится чем-то жертвовать.

— Что за родственники? — спросила Кира.

Он рассказал.

— Саш, ты не можешь не заехать. Сколько оттуда до Казани?

— Сто километров, полтора часа.

— Как-нибудь доедем.

— Если вырвемся, — уточнил он. — Сразу нальют чарку, сядешь за стол, так день и пройдет, за выпивкой и беседами.

Расселись по байкам.

Во главе колонны — Вождь с Кирой, следом Хищница с Сашей, а уязвленный «наци» — в хвосте, поодаль от остальных, на байке старшего брата.

Кира крепко обняла Вождя и прижалась к его спине, сильной, широкой, черной. Кольнуло ли Сашу ревностью? Да. Нормальная мужская реакция, иначе и быть не может. Ревнуя, любишь сильней, заводишься этим чувством, но смотри, чтоб пружинка не лопнула, иначе мало не покажется. Ja, mein führer?

Через три часа, с одной технической остановкой, въехали в Чебоксары по Ядринскому шоссе, плавной асфальтовой рекой разрезавшему леса и луга и перетекшему в Московский проспект.

Привет, столица Чувашии, родина героя гражданской войны и анекдотов Василия Ивановича Чапаева.

Продолжая бороться со страхом смерти, частично сдавшим позиции, Саша радовался жизни. Шестьсот пятьдесят километров за спиной. Третья точка маршрута. Он несется вперед на байке, обняв Дженис и чувствуя тепло ее тела сквозь тонкую кожу куртки, — будет что вспомнить в старости. «Как-то раз мы с вашей мамой проехали автостопом от Москвы до Владика» — неплохо звучит, да? Не так круто, как — «Мы с вашей мамой были на Эвересте», но все же.

Их колонна, громкая, плотная, грозная, двигалась к заливу в центре города. На них оглядывались, их снимали. Саше нравилось быть частью этого. Чувство причастности к группе, ощущение общей силы, у которой никто не встанет на пути, — это древняя человеческая природа хочет, чтобы ты был в стае, где выше шансы на выживание. Может, тоже стать байкером, влиться в московскую банду? За рулем не страшней, чем сзади, на пассажирском сиденье, где ничто от тебя не зависит и при каждом маневре байка внутри образуется вакуум.

Вот и монумент Матери-покровительницы на холме у залива. Сорок шесть метров. Женщина в национальной одежде словно обнимает город, раскинувшийся у ее ног. У Рио есть Иисус, у Чебоксар — Мать: каждому нужен символ, которым можно гордиться.

Въехали на мост.

Чебоксарский залив, уникальный, рукотворный, отделенный от Волги бетонной дамбой, — главная достопримечательность города, где задолго до Эмиратов вынужденно реализовали проект по изменению береговой линии. Управляемое затопление при строительстве Чебоксарской ГЭС. Невидимые насосы, качающие воду в залив и обратно. Советский инженерный гений на Волге.

Слева, в двухстах метрах, — пешеходный мост, а за ним — дамба с огромной надписью: «Чебоксары — жемчужина России», которую видно из космоса. Между дамбой и пешеходным мостом бьют из-под воды фонтаны, и брызги от них чувствуются на лице, несмотря на расстояние. За дамбой — Волга. Пахнет рекой, рыбой, выхлопами от байка — в общем, приятно пахнет. Успевай крутить головой, запечатлевая в памяти открывающиеся с моста виды. Второго шанса не будет, ты сюда не вернешься, Казань в другой стороне.

На противоположном берегу залива, через пару кварталов, подъехали к бару «Борода».

Бар работал с пяти, на часах было три, но их уже ждали: хозяин заведения, крепкий бородач среднего роста в майке и шортах, татуированный от голеней до шеи, стоял у входа и широко улыбался, приветствуя их. Это был Рома, друг детства Влада, счастливый отец.

Поздоровавшись с каждым, каждого обняв, в том числе Сашу и Киру, Рома повел их внутрь. Саша заметил, что «наци» остался снаружи, у своего байка. Вынув из кофра сэндвич и бутылку воды, он присел на сиденье сбоку и трапезничал в одиночестве.

«Всем по бургеру и напитку за счет заведения, в честь рождения сына! — объявил Рома. — Возражения не принимаются!»

Никто не возражал.

За столом с Сашей и Кирой сидели девушка с пирсингом (Лена) и ее друг Дима, накачанный здоровяк с открытым добродушным лицом, русский богатырь в мотоциклетных доспехах. Она была танцовщицей в стрип-клубе, не стеснявшейся этого, а он — инструктором по стрельбе и тренером в фитнес-клубе, не скрывавшим, что принимает химию. «Если знать меру, все будет норм, — рассуждал он, вгрызаясь в огромный бургер с двумя котлетами. — Курсы должны быть правильными, нельзя все время курсить, организм не выдержит». «Мужик на курсе — это нечто, — сказала Лена. — Стояк целый день». «А после курса?» — спросила Кира. «А после курса мы отдыхаем».

Запивая бургер чаем, Саша слушал их и думал о том, какие люди разные и вместе с тем одинаковые. Кира, Саша, Дима, Лена — у них на девяносто девять и девять процентов идентичный генетический код, они связаны кровными узами, они родственники. Стоит всегда помнить об этом — так проще искать общее, а не отличия.

— Ну что, решил? — спросил Вождь, когда вышли из бара. — Как едем?

Саша встретился взглядом с Кирой.

Кира скорчила рожицу.

— По Р165, — сказал он.

— Ладно, — кивнул Вождь.

— Ребята, — громко объявил он, — едем по Р165. Так на двадцать минут быстрей, и Сашу с Кирой подбросим, куда им нужно. Они покинут нас на некоторое время.

«Наци» молча стоял у байка, не сводя глаз с Дженис. Саша следил за «наци». Когда они встретились взглядами, Саша увидел ненависть в голубых глазах. Эка его скрутило.

— Ждем вас на базе у Лебяжьего озера, — сказал Вождь Саше и Кире. — Если не приедете, не обижусь, но лучше приезжайте. Звоните, если что. Мы там до утра.

Саша так и не ответил сам себе на вопрос, хочет ли он на вечеринку. «Не лучше ль погулять по Казани, провести время спокойно и предсказуемо, а не бурно и без гарантий?» — слышал он внутренний голос. «О чем ты? Что за бред? — хмыкал второй голос. — Для чего ты отправился в путь? Для спокойствия и предсказуемости? Думай, Саша, думай, сделай правильный выбор, чтоб потом не жалеть».

Он думал. Долго думал. Аж тошно было от этого.

Обнялись с Ромой, расселись по байкам, и их колонна, распугивая местную живность, двинулась дальше по маршруту.

До Шуйки добрались за час.

Прощались на трассе, у перекрестка.

Поблагодарив Вождя и Дженис, Саша не стал ничего обещать, а Вождь не спросил — не надо тянуть там, где должно само вырасти.

— До встречи, — коротко сказал Вождь. — А если не встретимся, то заранее желаю удачи.

К ним подъехал «наци» и поставил байк на подножку. Спешился, глядя в землю.

Вождь сел на свой байк, «наци» — на свой.

— Пока! — повернувшись ко всем, крикнул Саша поверх треска двигателей и вскинул руку в прощальном жесте.

— Пока! Увидимся! — крикнула Кира.

Им в ответ посигналили.

Они пошли налево, к Шуйке, а байкерская колонна продолжила путь.

Десять лет назад Саша с отцом ехали по этой дороге в кузове тракторного прицепа, трактором управлял дед, и Саша, вглядываясь в окрестности, узнавал их как картинки из сна, в которое превратилось прошлое. На тот момент он не был здесь восемь лет. С тех пор минуло еще десять, итого восемнадцать. Восемнадцать лет! Полжизни. Время ускоряется с каждым прожитым годом. Чтобы замедлить его, нужно жить разнообразно, но без суеты, и уметь быть любопытным ребенком, замечающим больше, чем взрослый, все видевший и все знающий. Взрослые, учитесь у детей. Видите пчелу на цветке? Чувствуете остроту края травинки? Слышите свое дыхание? Остановитесь. Что перед вами — смазанный фон из сливающихся на скорости цветных пятен или полотна естественной величественной красоты?

Они с Кирой в пути меньше двух суток, но кажется, что больше недели, тогда как в Москве он и дня бы за них не дал, раз — и нет уже их, словно и не было.

Несколько поворотов дороги, сначала асфальтовой, потом проселочной, потом просто песчаной — и внутренний навигатор Саши вывел их к дому деда у соснового леса. В нем живет тетя. В соседнем доме — дядя. Остальные — в Йошкар-Оле, в пятидесяти километрах отсюда.

В космосе есть черные дыры, где время останавливается, а на Земле — этот дом из темных вековых бревен, где ничто не меняется и только люди взрослеют, стареют и умирают. Саша с детства помнил его запах, пряный, деревенский, помнил часы с кукушкой на стене, каждый предмет простой деревянной мебели, русскую печь, рукомойник возле печи. Десять лет назад, перешагивая через порог, он увидел себя здесь, повзрослевшего, возмужавшего, вышедшего из машины времени в теплое, пряное безвременье, и горечь в его душе смешалась с радостью. У каждого должно быть место — как точка отсчета — где он чувствует скоротечность времени. Мысли о смерти усиливают вкус к жизни, если правильно думать. Memento mori. Не пессимизм, нет. Стоицизм.

Родственники не в курсе, что он здесь, он не звонил им. Зачем? Если они дома, то не стоит портить сюрприз, а если — нет, то нет смысла звонить.

Высокие массивные ворота из потемневшего от времени дерева закрыты, но открываются они просто, достаточно потянуть за кольцо снаружи. Это препятствие для домашних животных, но не для людей. Когда-то и дверь в дом не запирали на ключ, используя щеколду с веревкой, позже начали запирать, но ключ клали за дверь через лаз для кошки. Что красть в доме? Да и кто возьмет?

Саша потянул за кольцо.

Глухо лязгнул засов. Ворота открылись.

Вошли во двор.

Здесь тихо, ни души и не пахнет навозом как в детстве: скотину не держат, мясо и молоко покупают, нет прежней деревенской идиллии. Не мычат коровы, не хрюкают свиньи, не блеют овцы. Нет и людей.

Саша постучал в дверь. Еще раз.

Никого.

В двери новый замок. Ключа за дверью нет. Времена изменились, доверия к людям меньше. Бойся ближнего своего. Дачники-чужаки скупают землю с домами под снос, старики умирают, а молодежь едет в город, в поисках лучшей, как им кажется, жизни.

Огородами, между грядками и теплицами, прошли к дому дяди. Между участками не было забора — как в Евросоюзе.

— Ты хотела бы жить в деревне? — спросил Саша.

— Сейчас — нет. В старости — может быть.

— Почему нет?

— Было бы скучно.

— Раньше я тоже так думал, но теперь не уверен. Мы гоним как сумасшедшие. Надо сбросить скорость, встать босыми ногами на землю и почувствовать себя живыми.

— Я чувствую себя живой, когда обнимаю тебя.

— А когда едешь во Владик автостопом?

— Да.

— Для этого мы и поехали.

Дяди тоже не было дома.

Что ж, не судьба.

Вернулись к дому деда.

— Сделай, пожалуйста, фото, — попросил он Киру.

Сняв рюкзак, он поставил его на ступени крыльца, где любил сидеть в детстве, сел рядом, и Кира сделала снимки.

— Сядь, посидим на дорожку, — сказал он.

Кира села рядом.

— У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, — сказал он. — Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

— Идем. — Он встал и надел рюкзак. — Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь — чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик-мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства:

— Не в Кужмару, нет? Подвезти?

— Кужмара — в сторону Казани? — спросил Саша.

— Да, — удивился старик, встретивший кого-то, кто не знал, где Кужмара. — Десять кило́метров отсюда. Сами-то откуда? Чай не здешние?

— Из Москвы. Едем во Владик. Во Владивосток.

— Далёко. По воздуху быстрей будет. Или на поезде. — Улыбнувшись, старик собрал дубленую кожу в тысячи мелких складок.

— Или нет денег? — спросил он.

— Есть. Но с деньгами слишком просто, скучно, — сказал Саша.

— Это как получается: нет денег — плохо, есть — тоже плохо?

— Дело в отношении.

— Айда, едем, там разберемся, — махнул рукой старик.

Они сели, рюкзаки кое-как втиснули в багажник, рядом со ржавым ведром и большим мотком проволоки, тоже ржавой, и неспешно поехали до Кужмары на поскрипывающей и похрустывающей машине.

Старик был милым и разговорчивым. Когда он узнал, чей Саша внук, то страшно обрадовался и стал рассказывать о его деде: как тот работал мастером на лесопилке, каких прекрасных детей вырастил и как все его уважали, ветерана войны, партизана, хорошего человека с твердым, когда надо, характером. Саше было приятно это слышать, он гордился дедом. Интересно, что скажут о нем, Саше, после смерти? Что он сделал при жизни?

Расстались у поворота на Кужмару.

Пожелав им счастливого пути, старик перекрестил их на прощание, покачал головой под впечатлением от масштаба их замысла и уехал, а они остались у трассы. До Казани меньше ста километров, час двадцать, и дело опять за малым — найти попутчиков. Машины десятками летят мимо, единицы останавливаются, но среди них нет романтиков и альтруистов, все хотят денег. Люди терпят чужаков за деньги. Они на многое готовы ради денег.

Через сорок пять минут, в начале восьмого, Саша, злой, раздосадованный, бросил на пыльную траву лист «ВЛАДИВОСТОК» и сел рядом с Кирой в полутора метрах от трассы, у дорожного указателя. Не переоценили ли они свои силы? Хватит ли их на путешествие в две с половиной недели, на другой край страны? Они не говорили об этом, но думали. Думали о Казани. Казань — точка принятия решения. Кира не привыкла жаловаться, не жаловалась и сейчас, но что она скажет там? Да и сам он что скажет?

Он обнял ее:

— Мы справимся. Отдохнем в гостинице, а завтра посмотрим Казань.

— Мы еще не в Казани.

— Будем. Что не убивает меня, то делает меня сильнее. Помнишь?

— Иногда не хочется быть сильной. От этого устаешь.

— Иногда выбора нет.

Он вернулся к трассе.

Он будет стоять до конца. Отступить легче, чем двигаться к цели, это удел слабых, а он не хочет быть слабым. Он не предложит деньги, ни копейки, никому из тех, кто остановится. Если ехать за деньги, то только назад, а не вперед.

Он мысленно представил себе Ницше, с усмешкой в пышных усах. «Что, Саша, трудно? Выбился из сил? — спросил тот на чистом русском. — Если сдашься, больше не цитируй меня, не сотрясай воздух. Не люблю слабаков, презираю их с высоты, на которой пел Заратустра».

Может, Ницше и был не в себе, но он до сих пор вдохновляет, через сто с лишним лет после смерти. Он жив в каждой строчке. Он глашатай сверхчеловека.

Саша поднял лист.

ВЛАДИВОСТОК.

Нет, Фридрих, я не сдамся, тебе не будет за меня стыдно, а мне — за себя.

Когда остановился черный микроавтобус Mercedes, а следом — черный внедорожник той же марки, с черными тонированными стеклами, Саша не знал, что подумать. Надпочечники выбросили адреналин в кровь на всякий случай.

Открылась бронированная дверь внедорожника, и оттуда вышел телохранитель в темном костюме не по погоде, с гарнитурой в ухе. Комплекции он был средней, но в нем чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой высвободиться в нужный момент. Лицо у него было неподвижное, сосредоточенное.

Следом вышел его брат-близнец. Близнец в прямом смысле этого слова. Саша переводил взгляд с одного на другого в поисках отличий, но нашел лишь два: у первого на несколько миллиметров длинней волосы, а у второго темней загар на лице.

Молча осмотрев окрестности и просветив Сашу и Киру рентгеном взглядов, они разделились: один пошел к микроавтобусу, а второй остался на месте, не сводя глаз с путешественников.

Кира подошла к Саше.

Из микроавтобуса, спереди, вышел третий охранник — не близнец, но в таком же костюме, с таким же микрофоном в ухе, такой же комплекции. Та же сосредоточенность, тот же взгляд.

Что все это значит? Что за пантомима людей в черном?

Отъехала бронированная дверь микроавтобуса.

Вышел хозяин.

То ли бандит, то ли бизнесмен, а может, и тот, и другой одновременно — в светлых брюках, расстегнутой белой рубашке, рыжих мокасинах, среднего роста, плотный, уверенный в себе, лет сорока пяти, с глубокими залысинами и усталостью во взгляде.

Хозяин внимательно смотрел на Сашу и Киру, не двигаясь с места.

— Автостопом во Владик? — спросил он утвердительно. — Подбросить до Казани? Кондиционер и мини-бар к вашим услугам.

Саша думал недолго.

— Спасибо, — сказал он. — Не откажемся.

Он сделал выбор, которого не было, — под перекрестными взглядами пяти пар глаз, между желанием согласиться и недоверием к людям на черных бронированных автомобилях.

— Садитесь, — коротко сказал хозяин.

Он вернулся в микроавтобус.

Взяв рюкзаки, Саша последовал за ним. Забравшись внутрь, он сел в бежевое кожаное кресло спиной по ходу движения. Поклажу поставил на пол.

Кира села в соседнее кресло.

— Круто, — сказала она, оценив толщину многослойного стекла и постучав по нему костяшкой пальца.

Хозяин сидел напротив.

— Это не круто, — сказал он. — Это необходимость.

Закрылась дверь. Бум! — Глухой дорогой звук немецкого премиум-автопрома отделил их от душной пыльной дороги, от перспективы стояния в поле.

Внутри прохладно, чисто, удобно. Шторки на окнах, мягкий свет, уют камерной гостиной — можно забыть о том, что ты в машине, и наслаждаться почти домашним комфортом, в тапочках и с телевизором. Пахнет большими деньгами. Их запах узнаешь безошибочно, он приятен, но приятность эта искусственная. Свежескошенная трава, грудной ребенок, морской бриз — вот что пахнет естественно, а бежевая кожа, лакированное дерево и плазменная панель на стене между салоном и кабиной — нет.

— Константин, — представился хозяин.

Саша и Кира представились в ответ.

— Что будете пить? — спросил он, открывая мини-бар. — Воду, сок, пиво, квас?

— Воду, — сказала Кира.

— Пиво, — сказал Саша.

— Тогда мне тоже пиво, — передумала Кира. — Я не за рулем и еще долго не буду.

Микроавтобус плавно тронулся с места и бесшумно покатил по шоссе. Сквозь броню корпуса и стекол внутрь не проникало ни звука из внешнего мира. Необычные ощущения. То ли едешь, то ли плывешь, то ли летишь.

Константин выдал им пиво, холодное, запотевшее, а сам предпочел минералку.

— За знакомство. — Он поднял бутылку.

Следующие несколько минут молчали. Молчание — способ коммуникации в некоторых ситуациях. Саша и Кира чувствовали себя неловко, а хозяин то ли давал им время прийти в себя, то ли, напротив, испытывал их этим молчанием.

— С какой целью во Владик? — спросил наконец он, когда молчание заполнило каждый сантиметр пространства в салоне.

— Это и есть цель, — ответил Саша. — Доехать туда автостопом.

— Понял. Москвичи? Давно в пути?

— Два дня.

— Как ощущения?

— Все зависит от того, с кем едешь, и едешь ли вообще, — сказала Кира. — Сегодня мы ехали с байкерами, было весело. Потом — с дедушкой, душевно.

— А сейчас — со мной, и не знаете, как к этому относиться? — продолжил мысль Константин.

Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было. Улыбка-неулыбка.

— Можно вопрос? — Кира сделала глоток пива. — Почему у вас бронированная машина с охраной? Что за необходимость? Чем занимаетесь?

— Бизнесом занимаюсь, разным. Девелопмент, спорт, алкоголь, — сказал Константин. — А бронированная машина с охраной — чтоб у других было меньше соблазнов. Смотрите.

Закатав рукав рубашки, он показал круглый шрам ниже локтя:

— Такие же на плече и ноге. Огнестрел. Семь лет назад, без брони и охраны.

— Нашли их? — спросил Саша.

— Да. Но не правоохранительные органы, а друзья. Сделали мне подарок ко дню второго рождения.

Он не стал рассказывать о подробностях, а Саша — спрашивать. За них говорило молчание под шелест климат-контроля.

Уже не прохладно, а холодно. Не удобно, а некомфортно. Плотно зашторенные окна и броня, почти клаустрофобия. Они во власти этого человека.

— Ну а вы чем занимаетесь? — спросил Константин.

Саше на миг показалось, что он все о них знает и спрашивает лишь затем, чтобы проверить, насколько они честны с ним.

— Я — пиаром, — сказал Саша. — Связями с общественностью.

Константин улыбнулся своей фирменной улыбкой-неулыбкой:

— Манипулируете общественным сознанием? В силу служебной необходимости впариваете людям неправду или полуправду с благими целями?

— Создаем положительный образ компании, а если возникает негативный фон, то стараемся его сгладить. В какой-то степени да, манипулируем.

— Ладно, ладно, все так делают, не напрягайтесь. Все построено на лжи. Один пытается обмануть другого, а то и убить, ради собственной выгоды. Поэтому я с броней и охраной.

— Это естественный отбор, борьба за существование, — сказал Саша. — По Дарвину.

— По Дарвину… Саша, лучший способ выживания — сотрудничество, но люди разучились сотрудничать и доверять друг другу, в глобальном смысле, не в местечковом. Нас стало слишком много, и мы друг друга не знаем. Мы разбились на группки и сражаемся за то, что видим в телеке и у соседа.

— Взгляните, — продолжил Константин, очерчивая руками полукруг перед собой. — Мы в броневике. Впереди охрана, сзади охрана, охрана на каждом шагу, охрана вокруг дома — а я все равно не чувствую себя в безопасности, просто стараюсь не думать об этом. Мои дети в Лондоне, их тоже охраняют, и я волнуюсь за них. Я не могу поехать автостопом во Владик, как вы. Меня убьют или похитят. Мы живем как звери — по Дарвину, как ты сказал, — но мы же не звери.

— Вы можете выйти из этого, — сказал Саша. — Продать бизнес, купить домик в деревне и жить в свое удовольствие.

— Нет. Это дорога с односторонним движением. Если остановишься или поедешь назад, тебя размажут по асфальту. Ставки высоки, история длинная, много всего было. Да и как остановиться? Это… как в ногу себе выстрелить. Или в голову. Понимаешь, о чем я?

— Какой прок от ваших денег? — спросила Кира. — Вы не выглядите счастливым. Для чего они? Для кого?

— Кирочка, для меня лично важны не столько деньги, сколько процесс их зарабатывания, если можно так выразиться. Слияния, поглощения, конкуренция, новые рынки, рост — вот что делает меня счастливым. Деньги — для других. Для жены, детей, сотрудников. Для благотворительных фондов, которым я помогаю. Для спортивных школ. От меня зависит большое количество людей, я не могу их подвести. Ну и себе чуть-чуть оставляю.

Фирменная улыбка-неулыбка.

— Вчера мы ехали с женщиной, больной ВИЧ, — сказала Кира. — Она учредила благотворительный фонд для борьбы со СПИДом. Сделаете ее счастливей?

— Есть контакты фонда?

— Только название. «Красная ленточка».

— Необычное.

— Красная ленточка — символ борьбы со СПИДом.

— Ясно. — Константин сделал пометку в смартфоне.

— Итак, — сказал он, — со мной разобрались, с Сашей — тоже. А ты, Кира, чем занимаешься? Не модельным ли бизнесом?

Вновь Саше почудилось, что он все о них знает.

Увидев реакцию Киры, хозяин рассмеялся — коротким, сдержанным, утробным смехом.

— Ты слишком красива, чтобы не быть моделью, — сказал он. — Как тебе с этим живется? Все хотят тебя, лезут, бьются на дуэлях? Тоже всё по Дарвину, как сказал Саша?

— Не так все драматично.

— Драматично, милая, еще как драматично, даже без дуэлей. Ты делаешь несчастными огромное количество мужчин. Они завидуют Саше. Их жены и девушки не настолько красивы. Или у них вообще нет женщин. Ты для них боль, им больно на тебя смотреть. Это сладкая такая боль, от желания и невозможности. Кого-то она мотивирует, кого-то — злит. Будь, пожалуйста, осторожна. Путь у вас не близкий, боли будет много. Будет много разных людей. У вас нет брони и охраны, вы сами себе охрана.

— Вам тоже больно? — спросила Кира.

«Зачем она? Зачем этот вопрос?» — Саша допил пиво. Тут без пива никак.

— Мне — нет, — сказал Константин. — У меня было много красивых женщин. Жена у меня красивая. И подруга. Я знаю, что за красотой. На красавиц приятно смотреть, а дальше все одинаково, кроме ума, где есть разные варианты. Понимание приходит с опытом. И еще — красоту можно купить. И любовь. Поэтому я спокоен, мне не больно.

— Вы правда покупали любовь? — спросила Кира с едким удивлением. — Настоящую любовь, не секс, не эскорт? Да? Можно подробней?

— Любовь жены, например. Посмотри на меня. Я красив, строен, привлекателен? Нет. А моя жена — вице-мисс конкурса красоты Татарстана, моложе меня на десять лет. И она любит меня, по-настоящему, у нас трое детей. Знаете, почему? Потому что я богат. У любого успешного человека, по-настоящему успешного, есть магнетизм. У рок-звезды, актера, миллионера. Женщины примагничиваются к успеху. Я не хвастаюсь, не подумайте, просто констатирую факт. Кира, а ты любила из-за денег? Было дело? Только честно? Был богатый кавалер?

— Саш, без обид, — прибавил он. — Всё по Дарвину, да?

Он пристально смотрел на Киру, с улыбкой-неулыбкой.

Саше показалось, что сначала ее вжало в кресло, а потом она выпрямилась.

— Да, — сказала она. — До Саши я дружила с парнем, у которого была квартира в центре и BMW X6. Но я рассталась с ним и влюбилась в Сашу. Где тут Дарвин?

— Саш, что скажешь? — спросил Константин. — Где он?

Саша пожал плечами:

— Вопрос не по адресу.

Сдержанно рассмеялись. Обстановка разрядилась.

— Так вот, в заключение еще пара слов о красоте, — сказал Константин, обращаясь к Кире. — Красота — твой капитал. Пользуйся им, чтобы делать людей счастливыми, а не несчастными. Вкладывай его во что-то хорошее. Как — думай.

— Ладно. — Кира улыбнулась. — Подумаю.

Вернулось молчание.

Отодвинув штору, Саша посмотрел наружу сквозь темное бронированное стекло в два пальца толщиной. Поля, луга, редкие деревца, кустарник — и так насколько хватает глаз, до самого горизонта. Чтобы прочувствовать размеры родины, нужно ехать по ней на машине, и не обязательно от края до края, достаточно одного-двух дней. Даже поездка на поезде не даст ощущения масштаба. Поспал, поел, поспал, прибыл на место — неинтересно. В микроавтобусе — тоже, за шторами, за толстыми стеклами, с комфортом премиум-класса, скрадывающим расстояние. Разительный контраст с байком. Там — адреналин, здесь — удобство. Там — свобода, здесь — заточение. Скорей бы добраться до места и выйти на волю.

Он вспомнил о вечеринке.

Была не была, нечего думать. Надо действовать. Если во всем сомневаться, то и шагу не ступишь.

— Заглянем на праздник к Владу? — спросил он у Киры.

— Уверен?

— Да.

— Где это?

— У некоего Лебяжьего озера.

Он открыл карту.

— Сорок — сорок пять минут отсюда, — сказал Константин, — в нескольких километрах от города, у шоссе. Нам по пути.

— Высадите нас там, пожалуйста.

— Без проблем. Встреча с друзьями?

— Да.

Константин нажал кнопку на подлокотнике:

— Жень, остановимся на трассе у Лебяжьего.

— Есть, — раздался по громкой связи по-военному четкий голос. — Остановимся у Лебяжьего.

Ни вопросов, ни удивления, даже самого крошечного, — вообще без эмоций. Приказ отдан, приказ принят к исполнению.

— Хорошо, когда есть друзья, — сказал Константин. — Настоящие. Ненастоящие опасны. Вы на базу «Лебяжье»?

— Да.

— Хорошее место, рядом база ФСО, а органы где попало не отдыхают.

Через сорок минут, в течение которых в основном молчали, раздался голос водителя:

— Константин Алексеевич, через пять минут будем у Лебяжьего.

— Хорошо.

— Будем прощаться, — сказал Константин. — Верней, скажем друг другу до свидания. Мы ж не на кладбище.

— Спасибо, что подбросили, — сказал Саша.

— Мне это ничего не стоило, кроме двух бутылок пива. Чистый доход.

Броневик остановился.

Саша вздохнул было с облегчением, но тут раздался голос водителя, с нотками беспокойства, пробившимися сквозь прежнюю маскулинную уверенность:

— Константин Алексеевич, на той стороне, на повороте в лес, что-то случилось. Машины полиции и скорой.

Константин посмотрел в окно. Кира и Саша тоже прильнули к темному стеклу. Они увидели не только полицию и кареты скорой помощи, но и несколько мотоциклов. Далеко. Много людей, лиц не разобрать.

— Хотите позвонить вашим друзьям? — спросил Константин. — У них все в порядке?

Саша набрал Вождя. После нескольких долгих гудков тот сбросил звонок, и тотчас пришло сообщение: «Не приезжайте проблемы связь позже».

Коротко, без запятых — как советская телеграмма.

— Встреча с друзьями отменяется, — сказал Саша. — Подбросите до Казани?

— Женя, едем, — скомандовал Константин, и броневик тронулся с места. — Проблемы? — обратился он к Саше.

— Да. Что-то случилось.

— Что за друзья, если не секрет?

— Байкеры.

— Давно знакомы?

— От Нижнего.

— Значит, не друзья, а попутчики. Их проблемы — не ваши, так? У вас нет проблем?

Быстро взглянув на Сашу для оценки реакции, Константин набрал номер на сотовом.

— Леш, привет! Можешь пробить, что случилось на Горьковке возле базы «Лебяжье озеро»? Много ментов и скорых. Спасибо!

Через несколько минут раздался звонок.

— Да, Леш.

Выслушав собеседника на том конце линии, Константин помрачнел, положил трубку и некоторое время молча смотрел на Сашу, остро, жестко, не моргая.

— Ваши новоиспеченные друзья влипли в скверную историю, — сказал наконец он, чеканя слово за словом. — Разборка с огнестрелами. Три трупа. Вы знаете что-нибудь, чего не знаю я? Вы в моей машине, а мне не нужны проблемы с законом.

Саша и Кира молчали, шокированные.

— И? — Константин ждал.

— Возможно, дело в наркотиках, — предположил Саша. — Один из байкеров — наркодилер. Парень со странностями.

— Перестрелял бы всех дилеров и курьеров, — зло сказал Константин. — Всех, кто связан с наркотиками. Если его грохнули, значит, одной дрянью стало меньше. Мой вам совет — не звоните и не пишите своим так называемым друзьям. Держитесь подальше от чужих проблем, пока они не стали вашими. И, пожалуйста, будьте со мной честны, без всяких там дарвинов. Куда вам в Казани?

Саша назвал адрес. В центре города.

— Высадите где удобней, — прибавил он.

— Нам по пути, — сухо сказал Константин.

У них был забронирован номер в хостеле, с общим душем на несколько комнат и общей кухней. В качестве компромисса номер выбрали двухместный, а не трех- или четырехместный. Храпящий пьяный сосед, а то и двое — слишком даже для Саши. Достаточно общего душа, картонных стен, рассохшихся деревянных окон и тараканов.

Остаток пути молчали. Время от времени заглядывая на казанские новостные порталы, Саша искал информацию о перестрелке у Лебяжьего, но порталы молчали. За окном не было ничего интересного, в долгих безликих окраинах. Минуты тянулись медленно.

Когда подъехали к реке в центре города и в лучах заходящего солнца, сквозь тонированное стекло, Саша увидел Кремль на противоположном берегу, он подумал, что это слишком красиво, чтобы быть настоящим. Приглушенный тонировкой закат горел на золотых куполах Благовещенского собора, на полумесяцах минаретов мечети Кул Шариф, над белоснежными стенами. Сказочный город — будто с открытки.

— Выйдем здесь? — спросил Саша у Киры. — Пройдемся, подышим.

— Давай.

Константин отдал команду.

Микроавтобус остановился.

— До свидания, — сказал Константин. — Как, кстати, звали дилера? — вдруг спросил он.

— Гриша.

— Хочу убедиться в том, что он мертв.

— Что-то личное? — спросила Кира.

— Один из таких чуть не убил мою дочь. После чего сдох от передоза. Может, кто-то ему помог, — прибавил он. — Эффект бумеранга. Дерьмо вернется к тебе, как далеко не бросай.

Когда Саша и Кира вышли из черного микроавтобуса и тот уехал в сопровождении черного внедорожника, они, не сговариваясь, выдохнули с облегчением.

— Как из тюрьмы, — сказал Саша.

— В молодости я думала, что круто быть богатой, но, насмотревшись на богатых, узнала, что не так уж это и круто. Только что снова в этом убедилась.

— Приятно быть богатым, если не класть на алтарь богатства больше, чем берешь. — Саша надел рюкзак. — Вперед? Кремль открыт до десяти. Осталось меньше часа.

Сделав фото панорамы Кремля и несколько селфи, пошли по пешеходной части улицы Декабристов, проложенной по Кремлевской дамбе через реку Казанка, к белоснежным стенам, многое повидавшим.

Прикасаясь к древним камням, которых в течение многих столетий касались жившие до тебя, ты, смертный, чей век недолог, чувствуешь, как ты мал в сравнении с тем, что было до тебя и будет после. Ты уйдешь, а камни останутся. Тебе нравится к ним прикасаться. У них есть то, чего нет у тебя.

Да что стены? Возьми любой камень с дороги и подумай о том, как ничтожно мала твоя жизнь в сравнении с его. Он видел динозавров и, не исключено, увидит, как вы, люди, назвавшиеся царями природы, убьете себя, нажав на красные кнопки. Ему все равно. Однажды жизнь вернется. Она всегда возвращается.

Если бы камни умели говорить, они общались бы только с равными, то есть друг с другом.

До Тайницкой башни, одной из двух башен, через которые входят в Кремль, дошли быстрым шагом за двадцать минут. Могли бы не спешить, так как уже на месте узнали, что через Спасскую башню вход круглосуточный.

— Круглосуточный, Карл! — сказала Кира. — В Кремль, Карл!

— Московская ФСО нервно курит в сторонке, — прибавил Саша.

Внутри Кремля все было закрыто в столь неурочный час — собор, мечеть, музеи — но экстерьер был в их полном распоряжении. «Красиво» — порой слишком простое слово для описания красоты. Это было волшебно, таинственно, красочно. Несмотря на усталость, они провели здесь час и сами того не заметили. Бирюзово-белая мечеть Кул Шариф словно перенеслась сюда из арабской сказки, подсвеченная, парящая в темном казанском небе. В ста пятидесяти метрах от восточной красавицы — статный старик, Благовещенский собор, брат Успенского собора Московского Кремля. Рядом с ним — падающая кирпичная башня Сююмбике, младшая сестра Пизанской башни. Президентский дворец — вот он, рукой подать, за ажурной решеткой. Саша и Кира решили, что придут сюда утром, чтобы увидеть другой Кремль, солнечный, белокаменный, и вновь восхититься им, теперь уже при свете дня.

На другой чаше весов лежала тревога, то и дело перевешивая.

Что случилось у Лебяжьего? Кто погиб? Когда говорили об этом, Саша настраивал себя не думать о том, что было бы, если бы. История не знает сослагательного наклонения. Обычно люди склонны недооценивать степень опасности после того, как она миновала, — но у него мурашки бежали по коже от кровавых сценариев, созданных в воображении, от недостатка которого он не страдал.

Он решил, что напишет Вождю утром. Он не хотел, чтобы чужие проблемы стали его проблемами, о чем предупреждал Константин, но и не мог остаться в стороне. Не все измеряется страхом.

После Кремля зашли в первый попавшийся бар на местном Арбате, улице Баумана, взяли пиво, закуски, бифштексы с картофелем фри — в общем, вкусную нездоровую пищу, — и смели все в мгновение ока, голодные и уставшие. Даже на общение сил не было.

Поужинав, кое-как встали из-за стола и закинули рюкзаки за спины. Сашу клонило в сон после сытного ужина. Сон — лучшее средство для восстановления связи с реальностью. Их ждет номер в хостеле, в квартале отсюда, с чистой постелью и общим душем на несколько комнат. Плевать, что душ общий. Главное, он есть. Что еще нужно для счастья?

Хостел, расположенный в отреставрированном трехэтажном здании конца девятнадцатого века, превзошел их ожидания. Они ожидали худшего. Здесь было в меру чисто, в меру уютно, в меру приветливо на ресепшн. Соотношение цена-качество превышало таковое у отелей премиум-класса. Ничего, что бо́льшую часть их номера занимали две сдвинутые вместе скрипучие кровати, а в крохотном туалете колени упирались в дверь, — жить им здесь ночь, а не год.

По пути в общий душ прошли мимо общей кухни.

Три стола, электроплита, телевизор. Молодежь пьет пиво, ест чипсы и громко смеется: три парня, две девушки — больше никого. Поздоровались, пошли дальше. К счастью, душ был свободен. Господи, какое наслаждение — смыть с себя грязь и пот под струями горячей воды! Мылись долго, мылись вместе, но без всякого такого, не до этого было.

Когда вернулись в номер, распаренные, разомлевшие, увидели сообщение от Юли.

«Привет! Добрались до Казани??»

«Привет! Да!))) — ответила Кира. — Заселились и приняли душ!!! Ничего лучше в моей жизни не было!!!)))»

«Молодцы, рада за вас!!!)))))) Отдыхайте. Жду фотки из Уфы!)))»

«Обязательно!!!))».

Легли спать, но уснуть не смогли. Мешали соседи за стенкой. Шлепки тела о тело, скрип кровати, женские стоны — соседи знали, что здесь каждый шорох слышно, но это им не мешало, а, может быть, помогало.

Саша и Кира прыснули в подушки.

Звуки за стеной стали громче. Забыв про сон, Саша и Кира заочно присоединились к соседям. Кира тоже не сдерживалась. Что естественно, то не безобразно, а секс так же естественен, как питание и дыхание. Это основа жизни. Назвать его грехом и вырастить чувство вины по этому поводу — что может быть абсурдней? Нелегко быть Homo sapiens, проще — обезьянкой бонобо, совокупляющейся без комплексов и архаичного груза греховности.

Разрядка пришла быстро. За стеной тоже стихло.

Обезьянки Homo sapiens уснули.

День третий

Проснулись через десять часов и долго нежились в постели. Они знали, что их ждет, и не спешили. Если повезет, вечером будут в Уфе, а если — нет, то не будут. Пятьсот тридцать километров. Промежуточная остановка — Набережные Челны.

— Встаем на раз-два-три? — предложил Саша, когда давление совести превысило сопротивление лени.

— Да.

Встали на раз-два-три. Умылись, собрали рюкзаки и вышли из номера. Меньше всего Саша хотел бы встретиться с соседями, но не тут-то было.

Парень и девушка вышли из номера одновременно с ними — словно их ждали. Обоим было лет по двадцать. Он — высокий стройный татарин, она — полная блондинка, с тяжелым низом и большой грудью под майкой в обтяжку. Она засмущалась и покраснела, а он — нет.

— Доброе утро! — сказала Кира как ни в чем не бывало. — Как дела?

— Нормально, — ответил парень. — А у вас?

— И у нас.

— Вы откуда?

— Из Москвы.

— Как вам Казань? Нравится?

— Здесь красиво, но, к сожалению, у нас мало времени, мы проездом.

— Далеко едете?

— Во Владик автостопом.

— Ничего себе! А мы вчера расписались по-тихому, предки не знают.

— Тоже неплохо. Что так?

— Они были против, и мы у них больше не спрашивали.

— Ясно. Поздравляю с законным браком.

— Спасибо. Рад, что вам нравится моя родина. — Парень улыбнулся. — В Москве красиво, и в Казани — тоже. У нас большая страна, здесь много красивых мест. Завидую вам, что вы их увидите. Аллах с вами!

— Спасибо.

Вместе спустились вниз, на ресепшн, а дальше пошли каждый своим путем: Саша и Кира — в Кремль, с остановкой на завтрак, а парень с девушкой — в противоположную сторону, в свадебное путешествие по Казани после первой брачной ночи. Они как Ромео и Джульетта, влюбленные друг в друга вопреки воле предков. Драма на все времена, история, которая повторяется.

Одевшись в яркие цвета при свете дня, Кремль был великолепен, но, по общему мнению Саши и Киры, проигрывал себе же вечернему — таинственному, волшебному, магически подсвеченному, без шумных толпищ туристов и лотков с сувенирами. Вчера была сказка, сегодня — музей.

После Кремля спустились к набережной, а затем прошли полтора километра по улице Баумана до ее устья на западе, у треугольной площади Тукая, места встречи влюбленных под стелой с бронзовыми часами в арабском стиле. Саше вспомнились кондитерские часы Laima, романтическое место Риги. Часы разные, а любовь одна, на все нации и континенты. Люди ближе друг к другу, чем им самим кажется.

Конечной точкой их пешего маршрута стал парк Тысячелетия Казани на берегу озера Кабан — молодой сквер с редкими юными деревцами, не дающими тени от солнца, и фонтаном в виде казана. Солнце припекало, и они сели у фонтана, под защитой прохладных брызг.

Саша написал Вождю:

«Влад, как дела?»

Вождь ответил через минуту:

«Звони как сможешь».

Саша позвонил.

— Привет, — услышал он голос Вождя, выцветший, усталый. — Только что вышел от следователя, всю ночь не спал.

— Кто погиб?

— Откуда знаешь? Из новостей?

Саша рассказал.

— Убили Гришу и Диму. — Вождь помолчал. — Помнишь Диму? Накачанный такой, Ленкин друг. Представь, Гриша вез героин в бензобаке, чтоб передать кому-то на базе. Если б знал, сам бы его прибил.

— Они ждали нас в лесу, у дороги к базе, — продолжил Вождь. — Вдвоем. Там узко, мы вытянулись в линию, Гриша ехал в хвосте. Всех пропустили, а в него выстрелили, в спину. Он свалился с байка. Байк — в дерево. Тот, кто стрелял, бросился к байку Гриши, а Дима выстрелил в него из травмата, в голову. Он метко стрелял, у него был разряд по стрельбе. Попал в висок, насмерть. Второй, сука, пальнул в Диму, в грудь, сел на байк без номеров и уехал. Менты нашли у Гриши двадцать штук баксов и герыч в баке, до хрена герыча, так что мы в жопе, там лет на десять — пятнадцать. — Вождь сделал паузу. — Как вы? В порядке?

— Прошлись по городу, скоро поедем дальше, в Набережные Челны. К вечеру будем в Уфе.

— В Челнах нечего делать, но решайте сами, это ваше путешествие. Будете в следующий раз в Казани — звоните, выпьем пива. Если не посадят.

— Договорились. — Саша помолчал, прежде чем сказать следующие слова: — Если что, я готов дать показания, можете на меня рассчитывать.

— Спасибо. Лучше вас не впутывать, самим бы выпутаться. Гриша подставил всех.

— Удачи.

— Спасибо. Вам тоже. Если потребуется помощь, звони, не стесняйся, у нас много друзей по стране. Теперь вы одни из них.

На этом все.

Казанский этап окончен, пора двигаться дальше.

Изолированные в себе, в своих микрокосмах, вышли из парка и встали у спортивной арены «Баскет-Холл», напротив римско-католической церкви Воздвижения Святого Креста, выкрашенной в необычный для церквей голубой цвет.

Даже атеист отдаст должное зодчим храмов. Столько всего прекрасного создано во имя любви к Господу и из страха перед ним. Людям нужна опора. Религия — способ найти смысл. Люди верят в высшую силу, в отца небесного, в то, что все не просто так — но все просто так, само по себе, жизнь ради жизни. Смысл жизни — жить. Помогать жить другим. Эволюционировать. Заворачивая это в красочные обертки бизнес-планов, социального статуса, косметологии, творчества, любви, веры, новая кора мозга трудится в паре с древним мозгом на общую цель.

Саша хотел бы верить в бога и в загробную жизнь, но — не верил. Он верил в жизнь на Земле и в смерть. Великая благодать смерти — не чувствовать себя мертвым, этим он себя успокаивал. Диму убили из-за наркотиков, Димы больше нет, но Дима не знает об этом. Чувствовать себя мертвым — что может быть хуже? Нужно чувствовать себя живым, пока жив.

Кира вытянула руку.

Тотчас клюнуло.

Промчавшись мимо них, старенький полуспортивный Subaru синего цвета с массивной выхлопной трубой взвизгнул тормозами и резко сдал задом.

За рулем сидел длинноволосый худой парень лет двадцати. Растянутая майка с Че Геварой, рваные джинсовые шорты, шлепанцы на босу ногу — хипповая простота.

— Привет! — сказал парень. — Куда?

— Во Владик! — Кира улыбнулась, лучшей своей улыбкой. — Подбросишь?

— А то! Прыгайте!

— Мы автостопом, — предупредила Кира. — Не из-за отсутствия денег, а из принципа.

— Ясно. Норм. Прыгайте! Я в Машляк, к маме. Сто десять кэмэ отсюда.

Саша и Кира прыгнули, точней, втиснулись в чрево авто: Саша — спереди, а Кира — сзади, где сверху давил потолок.

Парень представился Элом.

Рванув с места, он быстро набрал скорость.

— Почему Эл? — спросила Кира.

— От слова «электронный». Так у меня в паспорте с восемнадцати. Норм?

— Норм. Почему «электронный»?

— Я программер, будущий спец по искусственному интеллекту, учусь в Иннополисе, в универе. Слышали?

— Да, — сказал Саша. — Местный Сколково.

— Классное место. Кругом пустошь Смауга, ветер дует — жесть, поэтому ходим с ноутами, чтоб не сдувало. А вы кто?

— Я пиарщик, Кира — модель, — сказал Саша.

— Не врубаюсь, зачем пиарщику и модели ехать автостопом во Владик.

— Используя штампы, я бы ответил так — мы хотим проверить себя и набраться нового опыта.

— Зачем?

— Чтобы знать, что смогли, и смочь больше. Зачем покоряют горы с риском для жизни? Владик — наш Эверест.

— В этом нет смысла, имхо. В покорении Эвереста. И в вашем трипе.

— В чем же есть? — спросила Кира.

— В приближении будущего. Вы не приближаете будущее. Вы газуете на месте, а вам кажется, что вы едете. Что приближает будущее? Наука. Только наука. Колесо, паровая машина, теория относительности, кремниевый транзистор, квантовый компьютер. Поэтому я в Иннополисе, а не в художественной школе.

— Не согласен, но ладно, — сказал Саша. — Зачем приближать будущее? Где конечная цель?

— Цифра. Сначала мы сольемся с цифрой, потом станем ею. Финальный этап трансгуманизма. Других вариантов нет. Иначе — смерть. Органическое человечество не выживет, все к этому идет.

— Что значит — стать цифрой?

— То и значит, — Эл ухмыльнулся. — Человек — не вершина творения, а лишь этап на пути к ней. Органика уступит неорганике на следующей ступени эволюции. Все возвращается на круги своя. Процесс идет. Нас заменят алгоритмы. Мы заменим себя. Не сразу, но постепенно.

— А как же любовь, секс, другие чувства? — спросила Кира. — На свалку истории?

— В них не будет надобности. Это будет другой мир, совсем другой, вам трудно представить, каким он будет, а мне — нет. Я уже вношу вклад в его приближение. Помните фильм «Приключения Электроника»? Вам же нравился Электроник? Он был роботом, но почти не отличался от человека. А теперь представьте себе искусственный интеллект будущего — еще более совершенный. Да, он не будет любить и трахаться, но что с того? Человеку — человеческое, эйаю — эйаево. Если эйай захочет, он и любить будет. Лишь одно может этому помешать — преждевременная смерть человечества. Ядерная война. Экологическая катастрофа. Вирус. — Эл помолчал. — У вас классный автопробег, но у него нет цели. Как насчет экологии? Экология — классная тема. Что скажете?

Эл из Иннополиса, адепт цифры, общался с ними как с динозаврами, которые скоро вымрут, но не знают об этом.

— Эл, — сказал Саша. — Мы тоже приближаем будущее. Возможно, не твое, но какое-то. Мы показываем, как воплощать мечты в жизнь, даже самые смелые. Если кто-то сделает это, вдохновившись нашим примером, то люди станут сильней и будущее приблизится. Мы, люди, заряжаем друг друга. Мы учимся на чужом опыте и обожаем истории. Нас вдохновляет искусство. Художники, музыканты, писатели, покорители Эвереста, герои — все они приближают будущее, не только ученые. А кто кормит ученых? Кто вывозит их мусор? Кто защищает их? Кто лечит? Каждый вносит свой вклад.

— Позавчера мы ехали с женщиной, больной ВИЧ, — прибавила Кира. — Она учредила фонд для борьбы с ВИЧ и СПИДом. Она хочет помочь другим. А вчера мы ехали с бизнесменом и сказали ему о фонде. Возможно, он сделает пожертвование. Это вклад в будущее? Или как? Чем больше здоровых людей, тем больше возможностей. Твое будущее без людей не придет без людей, ты же сам сказал.

Эл на минуту задумался. В его органическом мозге решался вопрос бытия.

— Точно! — Он тряхнул головой. — Мне нравится хеви-метал, я пишу код под музыку. Выходит, музыка приближает будущее, да?

— Да.

— Круть! Беру свои слова назад. Но как люди узна́ют о вас? Как вдохновятся? Что вы делаете для этого?

— Пока ничего, — признался Саша. — Когда вернемся, буду писать книгу.

— Когда это будет? Куй железо, пока горячо. На что вам соцсети? Ты же пиарщик. Много подписчиков?

— Триста плюс-минус, по всем сусекам.

— Триста? Шутишь? А у тебя? — спросил Эл у Киры.

— Три тысячи в Инсте и тысяча в Фейсбуке.

— С этим можно работать, раскручивать дальше. Я помогу вам. Мы вам поможем. Подключим ребят из универа, подгоним фолловеров для начала, а дальше само пойдет, с божьей и вашей помощью. Крутить будем Инсту. Кира, пости пару раз в день фотки и истории с тегами, отвечай на комменты, и все будет чики-пуки, дело техники. При одном условии.

— Каком?

— Ты должна мотивировать, показывать пример, а не постить утиные губки.

— Ладно, — улыбнулась Кира. — Я не утка.

Саша вспомнил слова Константина. «Красота — твой капитал. Пользуйся им, чтобы делать людей счастливыми, а не несчастными. Вкладывай его во что-то хорошее».

— Саш, а ты помогай с текстом — как пиарщик, — продолжил Эл. — Если все сделаете правильно, то к концу трипа станете звездами. Есть знакомые блогеры?

Саша кивнул:

— Да.

Кира тоже кивнула.

— Подключайте всех, кого можете, не стесняйтесь, нужна любая поддержка. Из искры разгорится пламя, как говаривал Ленин. Сегодня столько информационного шума, что трудно выделиться на его фоне. Каждый сам себе писатель, продюсер и режиссер. Все хотят быть звездами. — Эл усмехнулся. — Есть норм фотка для старта? Что-нибудь со смыслом?

— Да, — ответила Кира. — Фото с Юлей, учредительницей фонда. Так совпало, что она тоже советовала нам заняться соцсетями.

— Здравая мысль. Соцмедиа — сила. Сделай пост, отметь ее на фотке, про фонд напиши.

— Спрошу у нее.

Кира отправила сообщение Юле. Тут же раздался звонок.

— Приветик, Кира!

— Привет!

— Без проблем, я не против, только за. Все-таки решились?

— Да.

— Правильно. Буду лайкать, репостить и всем вас советовать.

— Знаешь, что только что было? — Юля сменила тему. — Нам в фонд привезли деньги. Миллион. Наличными. Прикинь! Отдали и ушли. От какого-то Константина, не знаю, кто это.

— Вчера мы ехали с ним до Казани, в бронированной машине с охраной. Сказали ему о фонде.

— Ничего себе! Кто он такой?

— Кто его знает? Бизнесмен.

— Есть телефон?

— Нет.

— Жаль. Как вы там?

— Едем в Набережные Челны в хорошей компании. Все по плану.

— Рада за вас! Жду фотки.

Положив трубку, Кира поделилась новостью.

— Убедили, убедили, — сказал Эл. — Хорошая помощь будущему. Человечество должно дожить до бессмертия. Глупо умирать на пороге вечной цифровой жизни.

— А это будет человечество? — спросила Кира.

— Цифровое человечество. Сначала люди напишут алгоритмы, вложив в них себя, потом алгоритмы — другие алгоритмы, но в их основе будет праотец — человек. Не исключено, что они будут чувствовать себя людьми, трахаться и любить — по-своему конечно. Круто, да?

— Да, — без энтузиазма ответила Кира. — Но мне неплохо и так, смертной и настоящей.

— Если б тебе предложили в старости стать цифровой и жить вечно, отказалась бы? Не верю. Подумай об этом.

Через несколько минут Кира запостила фото: она и Саша в обнимку с Юлей, их хмельная веселая троица в Нижнем Новгороде. Хештеги #вич, #спид, #краснаяленточка, #благотворительность, #путешествие, #нижнийновгород, #автостоп, #мотивация. Подпись к фото: «На маршруте Москва — Владивосток. В Нижнем Новгороде. С Юлей Селиной, учредителем фонда по борьбе с ВИЧ и СПИДом „Красная ленточка“. Прекрасный человек, прекрасное дело».

Никогда еще Кира так не волновалась, публикуя пост в социальной сети.

Юля первой лайкнула его и насыпала разных смайликов, с гаммой эмоций.

«Здорово!!! Супер!!! Спасибо!!!»

За полчаса пост собрал более сотни лайков, что стало рекордом Киры.

— Для начала неплохо, — сказал Эл. — Надо расти каждый день, быстро расти.

За двадцать пять километров до Большого Машляка Subaru Эла заглох. Реанимационные мероприятия на обочине не увенчались успехом.

Стрекотали кузнечики в пыльной траве у трассы, а Эл, Саша и Кира стояли у машины, под жарким июльским солнцем, и лица у них были грустные, в особенности у Эла.

— Бензонасос, — сказал он. — Возможно, — прибавил он неуверенно. — Долбаное корыто. Будущее — за электромобилями. Если б не нефтянка, давно б ездили на электрике.

Под капот он не полез, а полез в карту.

— Есть СТО у Машляка, в пяти кэмэ оттуда, — сказал он. — Поеду на буксире, а вы уж езжайте сами. Сорри.

Открыв портмоне, он чертыхнулся:

— Пять сотен. Блин! Кто за пятьсот потащит? И на карточке ноль.

— Поможем, — сказал Саша. — Ставь аварийный знак, будем ловить машину. Поедем вместе.

Эл поставил знак. Затем он вытянул руку, а Саша и Кира, как группа поддержки, встали рядом, обливаясь потом в майках и шортах, с риском солнечного удара. Сегодня особенно жарко, тридцать в тени, а на солнце — все сорок. «Надо было ехать в августе, — думал Саша, чувствуя, как мокнут подмышки и пот течет по спине. — Поджаримся тут».

Он надел бейсболку, чтобы меньше пекло голову.

Никто не желал тащить их на буксире, даже за деньги. Останавливались, спрашивали, что случилось, ехали дальше.

Через пятнадцать минут Кира сменила нервничавшего, близкого к отчаянию Эла.

Кира и Саша привыкли к отказам, к долгому стоянию у трассы, и, если бы не жара, не было бы драмы в этих пятнадцати минутах. Жара все меняла. Растягивая время как липкую густую смолу, она испытывала их на прочность. Этого хотели, да? Не жалуйтесь.

У Киры было больше шансов, чем у Эла. Кому помогут скорей — красавице, попавшей в беду, или парню в той же беде?

И правда, как только Кира вытянула руку, тотчас остановилась машина. Дизельный Prado — то что надо.

Люди в Prado сразу не понравились Саше. Два парня с наглыми лицами и спрятанными в губах ухмылками.

— Проблемы? — спросил пассажир. — Что сломалось у девочки?

Ухмылки у обоих выползли наружу, гадкие, сальные, опасные.

— Проблемы у тебя, — ответила Кира.

— У меня — нет, у тебя — да. Тачка заглохла? Перегрелась?

— Твоя тачка? — спросил он у Саши. — Не бабская.

— Моя, — сказал Эл.

— А девочка чья? Тоже твоя? — спросил водитель.

— Моя, — ответил Саша. — Завидно?

— Слишком красивая для тебя. Поехали с нами, красивая? Ну их.

— Больно страшные оба, — сказала Кира. — Если хотите, кину вам ссылку на свои фотки, вечером подро́чите.

Саша глянул на Киру. Зачем она провоцирует?

— Казанская? — почти уважительно спросил парень.

«Девушка-то не промах, с зубками», — слышалось в его голосе.

— Или из Набережных? — прибавил он.

— Из Москвы. Еду автостопом во Владик. Что еще рассказать?

— Зачем автостопом?

— Это вызов. У вас есть вызов? Зачем вы живете?

Ей не ответили, не нашли, что ответить.

— Если нужен антифриз, у меня есть литр, — неожиданно предложил водитель.

— С антифризом норм, — сказал Эл. — Движ заглох. Насос, похоже.

— А! Ладно.

Prado уехал.

— Придурки, — сказал Эл. — Балласт человечества. Двигаясь вперед, тащим их с собой. Кир, ты молодец.

— Богатый жизненный опыт, — грустно улыбнулась она. — Я имела дело с публикой и похуже. Выжила.

Она вытянула руку.

Никто не останавливался.

Неужели попавшая в беду красавица не стоит того, чтобы нажать на тормоз, подъехать и спросить, в чем дело? Она так хороша сейчас — в простой одежде, без косметики, с длинными загорелыми ногами и полоской кожи между шортами и топом. Джентльмены, где вы? Перевелись как класс?

— Саш, мы с тобой всех распугиваем, — решил Эл. — Давай спрячемся.

Они сели за машиной, в ее короткой жаркой тени, и выпили теплой воды с привкусом пластика.

Саша закрыл глаза.

Нет злости, придающей силы. Для злости слишком жарко. Нет сил на злость. Останутся ли они на самый трудный отрезок пути — Дальний Восток? А перед ним Сибирь. А до Сибири тоже неблизко. Впереди тысячи и тысячи километров, а что за спиной? Десять процентов пути. Десять. Ничтожно маленькая кривая на карте, стоившая им двух дней преодоления.

От перегрева болит голова.

В ста метрах от трассы — жидкие деревца, маленький тенистый оазис в знойной пустыне. Если никто не поможет им в самое ближайшее время, они укроются там. Иначе жара убьет их. Машина — как печка, железо обжигает кожу. Асфальт и резина плавятся.

— Сделаем селфи? — предложил Саша. — Для блога Киры?

— Почему бы и нет, — откликнулся Эл. — Давай.

Сделали селфи: красные, замученные, на фоне синей двери Subaru, с тоской в глазах. Кого они вдохновят?

Громадный пикап Hilux стал следующим кандидатом на роль спасителя. Идеальный буксир.

— Здравствуйте, — сказала Кира водителю. — У нас проблема, машина заглохла. Дотащите до СТО у Машляка? Мы заплатим.

— Машляк — это где? — услышал Саша мужской голос. — Мы не местные.

— Двадцать пять километров. Пожалуйста!

Кира включила все свое обаяние, поджариваясь на трассе.

— Ладно. Денег не надо.

Саша и Эл выползли из убежища.

Саша увидел водителя, мужчину лет пятидесяти, а на пассажирском сиденье — девушку лет двадцати. Мужчина был одет в расстегнутую на груди светлую хлопковую рубашку с коротким рукавом и прятал глаза за стеклами черных очков. Это был крепкий, уверенный в себе стареющий мачо. На левой руке большие часы, на правой — массивный браслет из золота. Девушка — блондинка, одетая в легкое полупрозрачное платье, — выглядела как кукла Барби, как отфотошопленная красавица, с гладкой белой кожей и неглупыми, как ни странно, глазами. Отец и дочь? Папик и любовница?

— Здравствуйте, — поздоровался Саша.

— Здрасте, — поздоровался Эл.

Их появление никого не обрадовало, но никто не подал виду, разве что самую малость. Что-то мелькнуло в глазах у девушки, ожили морщины на лбу у мужчины.

— Здрасте, — как бы нехотя сказал мужчина.

— Привет, — ответила девушка.

Через десять минут тронулись в путь на гибкой сцепке.

Саша и Кира сели в Hilux, в прохладный удобный рай, а Эл забрался в адское нутро Subaru, сняв перед тем майку. Он держался героем — айтишник из Иннополиса, тщедушный, длинноволосый, адепт цифрового будущего.

Водителя звали Владимир Николаевич, так он представился, а девушку — Настя. Они ехали из Москвы в Уфу. Это обстоятельство обрадовало Сашу и Киру, но они, сдержав радость, не стали форсировать события. Прежде чем просить больше, нужно взять что дают. Многое начинается с малого.

Разговорились с Настей. Лед растаял. Она слушала их историю с какой-то детской непосредственностью, с удивлением в распахнутых серых глазах — и это было приятно. Когда же она узнала, что Кира — модель, ее восхищению не было предела. Она тоже мечтала об этом. Полуразвернувшись в кресле, она ловила каждое слово Киры, а та делилась с ней опытом.

— Настя, этот бизнес — эксплуатация красоты за копейки. Девятьсот девяносто моделей из тысячи не зарабатывают ничего, близко к нулю, девять — хоть что-то — как я, к примеру, — а одна топ-модель — больше, чем все они вместе взятые. Она редкое исключение из правил, крайне редкое. У обычных моделей жизнь состоит из кастингов, ожидания предложений, соблазна податься в эскорт и мечт о лучшей жизни. Деньги не льются с неба, часто даже не капают. Тебе это надо?

— А ты как пробилась?

— Честно?

— Да.

— Через постель. Самый надежный способ, если нет сдерживающих факторов, а у меня в тот момент не было. Саша все знает, можешь на него не оглядываться, это еще не самое плохое, что я делала в жизни. Но тебе не советую.

— Я тоже хочу пробиться.

Владимир Николаевич хмыкнул.

— Если хочешь, — сказал он Насте, — могу устроить хоть завтра. Найдешь со временем местного олигарха, а если повезет, то и настоящего, с яхтой — как Настя-рыбка.

— Устроишь, правда? — едко спросила Настя. — Давай. Тебе-то новую надо, да?

Нет, не отец и дочь. Папик и любовница, с тридцатилетней разницей в возрасте и треснувшими отношениями.

Уши и шея Владимира Николаевича налились кровью.

— Не стыдно при людях, а?

— Не-а, не стыдно. У меня тоже нет сдерживающих факторов, иначе б не поехала с тобой в Москву. И? Устроишь?

Папик молчал.

Подъехали к СТО.

Из Subaru выполз потный, красный, чуть живой Эл и пошел внутрь как был, без майки.

Вернулся он с промасленным слесарем.

— Расцепляем, — сказал он. — Светит одно из двух — эвакуатор в Казань или поездка в Казань за запчастями. Долбаное бензиновое корыто.

Все вышли из Hilux.

Угрожающе молчаливый, Владимир Николаевич помог расцепить автомобили, и, не проронив ни слова, вернулся в машину.

— Держи. — Саша протянул Элу три тысячи.

Эл не стал отказываться:

— Спасибо. Скину тебе на карту.

— Тебе спасибо.

Вынули рюкзаки из Subaru как горячие пирожки из духовки.

— Поедете с нами? — спросила Настя. — Я еще не все у Киры спросила.

Саша и Кира переглянулись.

— Боюсь, Владимир Николаевич не обрадуется, — сказал Саша.

Ему не очень-то хотелось ехать со странной парочкой, но и жариться в пустыне между Казанью и Набережными Челнами тоже не хотелось. Второго не хотелось больше. Парочку он потерпит. В конце концов, они такие забавные, Владимир Николаевич и Настя, два человеческих экземпляра. Разве не интересно наблюдать за ними и участвовать в спектакле? В театре жизни надо жить с удовольствием. Благодаря квантовым флуктуациям рождаются вселенные, благодаря им же ты на сцене. Не скучай — веселись.

— Я его попрошу, он не откажет, — сказала Настя. — А то как иметь студентку, доцент — первый, а как людям помочь — нет.

С этими словами она решительно пошла к машине, в своем полупрозрачном коротком платьице, а трое мужчин и женщина смотрели ей вслед, на тело, просвечивающее сквозь ткань. Бюстгальтера на ней не было, трусиков, считай, — тоже, ниточка на попе не считалась.

«Стало еще забавнее, — подумал Саша. — Доцент и студентка, значит. День проходит не зря».

— Поехали! — крикнула Настя, высунувшись в окно машины. — Садитесь!

Выходит, Владимир Николаевич и правда «не против».

— Удачи, — сказал Эл. — Расскажите потом, чем дело кончилось, я заинтригован.

— Будет нескучно, — сказал Саша. — Надеюсь.

Он улыбался.

Они взяли рюкзаки с собой в салон, отчего сзади стало тесно, и, сопровождаемые гробовым молчанием хозяина Hilux, тронулись в путь.

Через минуту Владимир Николаевич нарушил молчание.

— Доедем до Челнов, дальше — сами, — желчно сказал он.

— Вова, не злись, пожалуйста, — сказала Настя как бы ласково, но с издевкой. — Они хорошие. Может, я тоже с ними поеду? Как ты на это смотришь?

— Езжай, — буркнул Владимир Николаевич. — Мне-то что?

— А как же любовь? Как же страсть? Кто лучше всех делает минет? У кого лучшая задница? Откажешься от этого?

Владимир Николаевич молчал.

— Ну так как? — не останавливалась Настя. — Откажешься?

— С удовольствием.

— Ребят, я к вам, кидайте сюда рюкзаки, — сказала Настя. — Поменяемся.

Она поставила рюкзак Саши себе в ноги, сверху — рюкзак Киры, перебралась назад и села между ними, благоухая ароматом жизнерадостности.

— Я с вами. Возьмете в компанию? Кир, ты не ревнуешь?

— Я за искренность.

— Молодец. Вы оба молодцы. Здорово, что мы встретились! Давайте знакомиться ближе.

Следующие несколько минут Настя щебетала как птичка, без умолку, то и дело прижимаясь к бедру Саши своим обнаженным бедром — то ли нарочно, то ли нет.

Девушка без комплексов. Она рассказала им все о себе, в том числе то, о чем лучше бы не рассказывать.

Она из интеллигентной семьи. Мама — кандидат философских наук, доцент, папа — профессор математики, алкаш. Первая сигарета — в двенадцать. Первый мужчина — в четырнадцать. Все наперекор, против течения. В шестнадцать — побег из дома. В восемнадцать — тайный брак с одноклассником. Через месяц — развод. Второй курс меда. Сплошные тройки. Отсутствие желания учиться и быть врачом.

«В.Н. — препод анатомии, самого сложного предмета, — напечатала она экране смартфона. — Берет деньгами и натурой. Решает с другими преподами. У нас с ним взаимовыгодное романт. путешествие;)».

— Чего ты хочешь в жизни? — спросила Кира. — Знаешь?

— Удовольствия. Развлечений. Денег. Секса. Чтоб не париться. Жизнь не для этого.

Это уж точно. Парится не она, парится Владимир Николаевич, вступивший в связь со студенткой и рискующий карьерой. Она знает об этом. Он у нее на крючке. Она способна на шантаж — кто-то сомневается? Видео, аудио, пятна на платье — все сгодится, если потребуется. В.Н. — наглядное пособие для урока о том, до чего доводит похоть. Не хотелось бы оказаться на его месте. Кто-то скажет, сам виноват — но тут оба хороши. Он — алчущий плоти препод, она — юная вертихвостка-манипулятор, взявшая его за член и сжавшая как следует. Она привыкла высасывать и выбрасывать. Она пользуется людьми и не парится, жизнь ведь не для этого. Как-то даже жаль Владимира Николаевича, не заслужил он того, чтоб им помыкали, хоть и дурак.

В Набережных Челнах остановились в центре. В.Н. не спрашивал у них, где им было б удобнее. Остановился, и все. Полчетвертого третьего дня, шестая точка на маршруте, по-прежнему жарко и душно.

— Приехали, — мрачно бросил В.Н. — Конечная.

«Быстро валите отсюда», — услышали они в его голосе.

— Спасибо, — сказала Кира.

— Спасибо, — сказал Саша.

— Спасибо, — сказала Настя.

Саша до последнего думал, что она останется с «преподом». Так всем было бы лучше — кроме «препода». Иначе их ждут проблемы. Ехать с ней — плохая идея, пусть в некотором смысле и заманчивая (спросите Владимира Николаевича).

Не тут-то было.

— Адьюс, Вова! — Настя выпорхнула из машины с сумочкой Louis Vuitton на плече. — Покупки потом заберу, храни как зеницу ока!

Владимир Николаевич уехал, больше не сказав ни слова.

Саша и Кира надели рюкзаки. Настя поправила сумочку на плече.

Как выяснилось, она знала город не лучше них. Она бывала здесь пару раз и не ориентировалась на местности.

— Набережные Челны — странный город, — сказала она. — У него нет центра. Какой-то лабиринт из панелек, где дома длиной в квартал, а улицы шириной в километр. Я здесь чувствую себя маленькой.

Настя попала в точку. Новаторские решения семидесятых были своеобразны и неоднозначны. Панельные дома-муравейники, тянущиеся китайскими стенами на сотни метров вдоль дорог и изламывающиеся на перекрестках. Гигантской ширины проспекты, с дублерами и выгоревшими на солнце полями-газонами. Советский архитектор-колосс так мощно раздвинул улицы вширь, что с одной их стороны едва видно другую. Московские проспекты и рядом не стояли. В деревьях недостатка нет, но они теряются в пространстве, отчего кажется, что зелени мало. Избыток свободного места непривычен для городского жителя, выросшего в плотной застройке. Спроектировано с размахом КАМАЗа. Плоть от его плоти. Город неотделим от завода, а завод — от города.

Пообедав в кофейне возле площади Азатлык, отправились на прогулку, благо жара спала.

Все-таки есть у Челнов какой-никакой центр, и он здесь. Площадь немаленькая, под стать улицам, — двести на пятьсот метров. В торце — коренастое здание мэрии, собранное из крепких бетонных прямоугольников разных размеров, квадратное при взгляде сверху, твердо стоящее на земле. Типичный образчик утилитарной партийной архитектуры. От него веет архаичной бюрократической силой. Ты никто против нее, не сдвинешь, даже не думай. Сам МакМерфи не сдвинул бы.

Площадь преобразилась после реконструкции. Саша видел в Интернете ее прежний облик: квадратные километры старых каменных плит с пробившейся между ними травой, клочковатые газоны, своего рода гармония со зданием мэрии — а теперь здесь ландшафтный дизайн, новая плитка, светлые скамейки разнообразных форм и размеров: прямоугольные, круглые, волнообразные, — и на этом фоне мэрия выглядит динозавром из прошлого, живым ископаемым, советским анахронизмом.

Прогулявшись по площади, поняли, что дальше идти не хочется. Нет ничего там, впереди, чего бы не было сзади. Пора уезжать. Их ждет Уфа, родной город Насти.

— Когда нет мужчины, я живу с родичами, — сказала Настя. — В последнее время редко. Не нахожу с ними общий язык. Они считают, что я слишком легко живу, неправильно, а мне тошно от них. Работают с девяти до шести, потом смотрят телек, потом спят в разных комнатах и храпят. Я не хочу так. Я вообще не знаю, зачем так долго быть вместе. Они не любят друг друга, просто привыкли, ссорятся из-за хрени всякой, зато женаты двадцать три года. Ужас. Я не понимаю их и не хочу брать с них пример.

Пообещав Саше и Кире вечернюю экскурсию по Уфе, Настя взяла на себя поиск желающих подбросить их до места — задачу, осложненную тем, что теперь их стало трое.

Желающих не было.

Останавливались — спрашивали — слушали — уезжали. Останавливались — спрашивали — слушали — уезжали.

Наученный прежним опытом, Саша дал Насте лист с надписью «ВЛАДИВОСТОК».

— Вот, — сказал он. — Иногда помогает.

Не помогло.

— Задницу, что ль, оголить? — воскликнула в сердцах Настя. — Блин! Ребят, сорян, вдвоем вам было бы проще.

Выплеснув эмоции, она вновь взялась за дело.

Скрипнула, останавливаясь, ржавая «Газель». Мужчина за рулем, седеющий, небритый, неинтересный, сорок пять плюс, смотрел на Настю строго и плотоядно.

Он не был альтруистом.

Но он не уехал. Настя не дала ему уехать. Она обошла «Газель» спереди, сложила руки на водительскую дверь как на школьную парту, мило улыбнулась и, наклонившись к нему, тихо что-то сказала — так, что Саша и Кира не услышали. Не для них было сказано.

Эмоции водителя начали меняться как узоры в калейдоскопе: удивление, недоверие, тревога. Он опасливо взглянул на Сашу и Киру. Настя снова что-то шепнула. В конце концов он мотнул головой назад. Согласился?

— Я сейчас. — Открыв ржавую дверь «Газели», Настя вошла внутрь. — Айн момент.

Выглядела она решительно, и Саше стало не по себе от того, что он увидел в ее глазах. Черт возьми, она сумасшедшая.

Настя с шумом задвинула дверь — Ши-и-и-х — Бум! — и «Газель» поехала. Отъехав на двадцать метров, остановилась.

— Надеюсь… — начала Кира.

— … это не то, о чем ты думаешь? — закончил он.

— Да.

Следующие десять минут они наблюдали за тем, как раскачивается «Газель» на убитых амортизаторах, с ритмичным противным поскрипыванием. Кто не знал, тот не видел, но они знали и видели.

Перестало скрипеть.

Отъехала дверь.

Вышла Настя и махнула им рукой:

— Сюда!

Они пошли к ней, а она ждала их, улыбаясь, — с румянцем на щеках и спущенной бретелькой платья.

— Вадим Анатольевич любезно согласился подбросить нас до Уфы, — сказала она.

Забравшись в «Газель» и поздоровавшись с водителем, они прошли на полусогнутых в конец салона и сели там на длинные продольные сиденья, мальчик напротив девочек.

Вадим Анатольевич был молчуном — как и Владимир Николаевич до него. Буркнул «здрасте» — и все, больше ни звука, с хрустом воткнул первую передачу и со скрипом поехал в Уфу. Триста километров, четыре часа.

— Дорого вышли билеты? — спросила Кира у Насти.

Настя пожала плечами:

— Нет. Что я отдала? Ничего. С презиком все равно, с кем и как, в них все мужики одинаковы, нет ведь контакта. Где один — там сто. Так и с Вадимом Анатольевичем. У меня не было с ним секса, это не считается. — Она улыбнулась. — Бесплатная поездка в Уфу.

— И у меня еще много презиков, — прибавила она.

Саша исподволь смотрел на нее: на просвечивающую сквозь платье грудь, обнаженные бедра, подкачанные губы, — и представлял, как у них с водителем «не было секса», здесь, на этом месте, пять минут назад.

Заметив его взгляд, Настя улыбнулась. Она знала, о чем он думал.

«Не склеивается разрыв шаблона? Склеивай, Саша, склеивай. Тоже хочешь?»

У нее свои представления о морали. Возможно, под маской девочки, легко относящейся к жизни, прячется проститутка, использующая секс корыстно, манипулятивно, беззастенчиво? Одному дала за оценку, другому — за поездку в Уфу, третьему — еще за что-то. Он пока не понял, кто она. Сколько ни всматривался в нее, улыбающуюся, — не понял. Как понять обезьянку бонобо? Для этого нужно выйти за пределы себя, за ограничения культуры и морали, вырваться из связывающих по рукам и ногам пут. Она другая. И в чем-то она права. Секс ничего не стоит, если правильно к нему относиться. Вопрос в том, как относиться и что при этом чувствовать. Она чувствует себя прекрасно, лучше многих, а он, не понимая ее, слегка завидует ей — кем бы она ни была. Перед ним героиня его будущей книги, яркий персонаж второго плана. Тут и придумывать ничего не надо, бери и пиши с натуры.

«Я вот чего не понимаю, — продолжила Настя из книги, — почему такая простая штука, как секс, стала чем-то… особенным? Блин, чтоб женщина да раздвинула ноги — это ж целое дело. Мужики ломятся, хотят ее, а она вся такая недоступная, их отбривает. Бережет себя. Зачем? Почему? Фиг его знает. Потому что ей вбили это в голову с детства. А я выбила. И не жалею. Секс в обмен на что-то — прекрасная сделка».

В «Газели» пахло бензином, ветхостью, безнадегой. Рваные пыльные сиденья, грязь на полу, скрип и тряска на каждой неровности. Четырехчасовая поездка на этой рухляди — та еще пытка. Не хуже однако, чем с байкерами, когда каждую секунду ждешь смерти и адреналин пропитывает трусы, стекая в них по спине.

— Хотите пива? — спросила Настя. — Холодного? Я прям очень.

— А мы доедем до Уфы после пива? — спросила Кира. — Путь-то неблизкий.

— Мы до Владика доедем, если будем вовремя пи́сать, — шутливо сказала Настя и тут же прибавила громче: — Вадим Анатольевич, остановитесь у магазина? Кое-что купим.

— Такси, что ль, блин? — буркнул он.

— Пожалуйста!

— Ладно.

— Секс правит миром, — сказала Настя тихо. — И ничего при этом не стоит.

Остановились у магазина. Взяли шесть бутылок пива.

Когда выпили по бутылке, Настя призналась:

— Я пообещала ему еще раз, ну, в Уфе, чтоб был стимул ехать. Но он ведь не сможет, парню не двадцать лет. Мучиться будет, страдать, травма на всю жизнь. Не сто́ит, да?

Она хмельно усмехнулась, довольная собой, а Саша, даже после пива, почувствовал неладное, мутную такую, разбавленную алкоголем тревогу. Зря они с ней связались, ох, зря.

Он переслал Кире фото с Элом — на обочине, за машиной, с потными красными лицами — и Кира выложила его в ленту, с кратким описанием инцидента:

«Между Казанью и Набережными Челнами. Умерла машина. Нас сжигает солнце. Но мы не сдаемся. Никогда».

Настя поддержала их. Сделав репост для тысячи своих подписчиков, она добавила подпись:

«Владик далеко, но настоящих героев автостопа это не пугает. Они доберутся туда, вот увидите. Возможно, и я с ними. Не скупитесь на репосты, запустим эстафету победы!»

— Спасибо, Настя, — сказала Кира.

Посыпались лайки, комментарии, подписки. Кира всем отвечала, при активном участии Насти, и радовалась каждому лайку.

Наблюдая за восхождением «новой звезды Инсты», как он в шутку назвал Киру, Саша мало-помалу начал верить, что из этого что-то выйдет. Соцсети делают личное публичным. Путешествие, о котором еще утром никто не знал, выкатилось в сеть яркой цветной жизнью, проекцией оригинала. Теперь нельзя отступать. Нет выбора. На них, цифровых, смотрят люди, берут с них пример. Все любят сильных, так как сами хотят стать сильнее.

Он вспомнил Эла и его будущее человечество. По большому счету, какая разница, есть ли живой Саша и живая Кира, если они «живы» в сети? Кому какая разница, кроме них самих? Может, Эл и прав. Цифра вытесняет органику. Эликсир бессмертия — не магический напиток, а оцифровка.

Смертный органический Саша сделал глоток пива.

В Уфу приехали в одиннадцать вечера, под занавес длинного трудного дня, с разницей во времени с Москвой в два часа.

Легких дней у них до сих пор не было, не тот формат путешествия, но этот день, третий, дался труднее всего. Шло по нарастающей. Если тренд продолжится, то дальше будет адски трудно. Тяжело стоять на жаре у трассы. Тяжело трястись в развалюхах по несколько часов кряду. Тяжело просить и слышать отказы. Это сродни унижению. Так и хочется сказать им всем — черт побери, у нас есть деньги, у нас есть машины, мы не нищие, но мы путешествуем автостопом, это наш принцип, и мы просим вас взять нас бесплатно. «Бесплатно» — страшное и страшно притягательное слово. Все зависит от контекста.

Почему автостоп? Да потому. Потому что мы косим под хиппи, вкушая сомнительной дорожной романтики и одновременно испытывая себя на прочность истинно по-ницшеански. Берите с нас пример, мы свободные и крутые. Подписывайтесь на нас в Инсте. Мы добьемся своего. Наша цель не хуже миллиарда других целей, а может, лучше. Преодоление. Покорение. Выживание. Брожение закваски в крови, как говаривал Волк Ларсен.

Последний час перед Уфой Саша проспал.

Он отключился сидя, было неудобно, а потом он неудобно лег, свесив ноги с грязного сиденья и подложив руку под голову. «Газель» скрипела и гремела, но это ему не мешало.

На въезде в город Кира его разбудила:

— Саш, какой у хостела адрес?

Сонный, вялый, он нашел адрес. Это в центре. Хостел «Infinity», ни больше ни меньше.

Тем временем за окном тянулись окраины, как всегда ничем не примечательные. Много панели, много зелени, много машин. Из-за деревьев, густо высаженных вдоль улиц, едва видны дома. Усталое тусклое солнце висит над столицей Башкирии. Город отбрасывает длинные тени. Болит голова. Похмелье. Настроение дрянь. Добраться б скорей до кровати. Девушки смотрят на него с улыбками, а он не улыбается.

— Там рядом есть стрип-клуб, — сказала Настя. — С меня экскурсия. Саш, ты как?

Он не хотел в стрип-клуб. Он хотел спать.

В центре, на проспекте Октября, пейзаж не сильно изменился. Все та же панель, все те же улицы, густо засаженные деревьями, — глазу не за что зацепиться. Здравствуй, самый зеленый город страны. Чем порадуешь? В браузере есть закладки с достопримечательностями, но среди них нет тех, ради которых усталый путник решился бы на марш-бросок по городу, вытянутому на многие версты вдоль Агидель, Белой реки. Мечеть Ляля-Тюльпан прекрасна в своей алой цветочной оригинальности, но до нее десять километров на север. До конной статуи Салавата Юлаева — восемь километров на юг. Что остается? Правильно — утром пройтись по центру, то бишь проспекту Октября, взглянуть на бронзового Ленина, указывающего путь в утопию, и этим ограничиться. Впереди Урал. За Уралом — Сибирь. За Сибирью — Дальний Восток.

«Газель» остановилась у тринадцатиэтажного жилого дома, с мини-хостелом на первом этаже.

Здесь, в глубине квартала, было тихо, зелено, умиротворенно. Подхватив рюкзаки и сказав спасибо водителю, который им не ответил, Саша и Кира вышли из «Газели» на свежий уфимский воздух, подальше от того, что вот-вот должно было случиться.

Настя вышла следом, легкая, с блуждающей на губах улыбкой, с зайчиками в глазах.

— Пока! — бросила она Вадиму Анатольевичу. — Спасибо!

Увидев, как скривилось лицо водителя, как дернулись у него руки и вздулась жила на шее, Саша понял, почувствовал древним рептильным мозгом — быть беде.

Беда не заставила себя ждать.

Водитель выскочил с монтировкой.

— А платить? — зло сказал он и пошел на них. — Учили в детстве платить за проезд?

Саша встал перед Кирой. Снял рюкзак.

Настя не шелохнулась. Она все еще улыбалась.

— Вадим Анатольевич, знаете статью 131 Уголовного Кодекса РФ? — спросила она.

Словно наткнувшись на невидимую стену, тот остановился.

— Изнасилование, — продолжила Настя.

— От трех до шести, если без отягчающих, — уточнила она.

— Шалава хренова! Кто тебя насиловал? Сама дала!

— Следствие разберется, а ты побудешь в СИЗО.

— Я тебя, сука, прибью!

— Угроза убийством? Тоже статья.

— Брось-ка железку, — сказал Саша, — и езжай. Ты должен быть счастлив. Не порть свое счастье.

На Вадима Анатольевича смотрело дуло пистолета. Предчувствуя неблагоприятное развитие событий, Саша заранее положил его во внешний карман рюкзака, чтоб был под рукой.

— Пукалку убери, — прохрипел водитель. — Газовый?

— Травматический.

Внезапно все изменилось.

— Ладно, — сказала Настя, — Давай, если сможешь. Сможешь?

Все опешили, а она, продефилировав мимо водителя, села в «Газель».

Вадим Анатольевич растерялся. С нелепой теперь монтировкой, обманутый, выставленный на всеобщее посмешище, он являл собой жалкое зрелище. Как и Владимир Николаевич до него, он, к своему несчастью, встретился с Настей. Слишком велико было искушение. Предложи ему секс через каждые пятьсот километров — доехали бы до Владика.

— Да пошли вы! — выругался он. — Вали из машины, на хрен ты мне, шлюха конченая! — крикнул он Насте. — Бабки с вас, пять тысяч! Не отдадите — не выйдете из гостиницы. Корешей позову. Ну!

Настя вышла из машины.

— Не хочешь как хочешь, — сказала она.

Она с улыбкой прошла мимо Вадима Анатольевича, не удостоив его взглядом, а он, ругаясь под нос, сел в «Газель» и стал кому-то звонить.

Саша убрал травмат.

Адреналин зашкаливал. Голова болела. Зато сонливости как ни бывало.

Оставив водителя наедине с его замыслами, вселились в хостел: Саша и Кира — в двухместный номер, с двумя кроватями и тумбочкой между ними, а Настя — в женский шестиместный, с тремя двухъярусными кроватями. Для хостела здесь было неплохо, но хостел есть хостел. Удобства общие, и их немного: два душа, два туалета. А что вы хотели за пятьсот-шестьсот рублей в сутки с человека?

Первым делом Саша и Кира сдвинули кровати по-семейному.

Заглянув в шестиместный номер, Настя вернулась к ним, полная впечатлений:

— Пять теток. Вонь от них — жесть! Толстые, потные, жрут там.

— Если что, приду к вам, — прибавила она как бы в шутку.

— У тебя здесь родители. Зачем тебе хостел? — спросила Кира.

— Лучше с тетками, чем с родичами.

— Ну что, в стрип-клуб? — сменила она тему. — Двадцать минут пешком.

— Я пас, — сказал Саша.

— Тогда мы с Кирой. Да, Кир? За последствия не ручаемся.

— А Вадим Анатольевич? Не верите в его угрозы?

— Не-а. Спорим, он уехал? Саш, ну! Девочки, танцы, все такое. Не отказывайся. Время-то детское.

Настя смотрела на него. Кира смотрела.

— Ладно, — сдался он. — Что с вами делать? Но я не уверен, что он уехал. С боем будем пробиваться?

Наскоро приняв душ, вышли из хостела.

Саша был прав.

Вадим Анатольевич и кореши ждали их у крыльца.

Ну и рожи.

Двое — в спортивных костюмах «а-ля девяностые», худые, стриженые под машинку, с наколками на пальцах и зоной на лицах; третий — крепкий малый в черной майке в обтяжку, лысый, коренастый, с бычьей шеей, угрюмым лицом и большими руками.

— Вот они, наши пташки! — ухмыльнулся Вадим Анатольевич. — Куда это вы? Где пять штук?

Он был нетрезв.

Кореши Вадима Анатольевича придвинулись ближе. Плотный водочный запах ударил в ноздри Саше.

— Как насчет полиции? — спросил он у них. — Вызвать?

— Мы не нарушаем закон, мы законопослушные, — осклабился экс-зэк, с фиксами из золота. — Ты, фраер, ментами нас не пугай, срать мы на них хотели. Ты бабки Вадику должен, гони. Или телку нам отдай, мы пустим ее по кругу.

— Себя пусти, — сказала Настя.

— Че ты вякнула, сучка? — вскинулся он.

— Тебя вежливости учили? — спросила Кира. — Как с женщинами общаться?

— А то! Сунул, кончил, высунул. Все общение.

— Достаточно, — сказал Саша девушкам. — Не сто́ит.

Вернулись в хостел.

На стуле у ресепшн дежурил заспанный охранник. Седой, в летах.

— Что там? — вяло спросил он, подняв грузные веки.

— Какие-то пьяные придурки, — сказал Саша. — Пройти не дают.

— Вызывай полицию. Я один без оружия не пойду, мне за это не платят. Лучше дверь закрою.

Саша вызвал полицию, а охранник запер дверь и с чувством исполненного долга сел на стул. Женщина за стойкой нервничала:

— Шваль пьяная! Нам своих тут хватает. На прошлой неделе устроили погром в номере, бабу делили, один в другого тумбочку бросил. Выселили их.

— Все время что-то происходит! — в сердцах прибавила она.

Полиция приехала быстро, ярко, эффектно, с красно-синей цветомузыкой — только что без сирены.

Четверки и след простыл.

«Газель» стояла на месте, но в ней никого не было.

Записав номер машины, имя водителя и выразив суровую ментовскую уверенность в том, что «гондоны не вернутся», полиция отбыла восвояси.

Гондоны вернулись.

Несмотря на протесты Киры, Саша вышел на крыльцо, сунув травмат за пояс.

— О, петушок! — сказал все тот же экс-зэк. — Задницу подставишь вместо телки или как? Менты-то свалили.

Он сделал шаг к Саше.

— Я с удовольствием выстрелю в тебя с близкого расстояния, — сказал Саша, вынув пистолет из-за пояса. — Будет больно. Вы долго планируете нас ждать? День? Два? Неделю?

— Мы никуда не спешим, — сказал Вадим Анатольевич. — Гони долг, и свалим.

Он постукивал монтировкой по ладони.

— Это ты Насте должен, а не она — тебе, — сказал Саша. — Посмотри на себя.

— Она шлюха. Сраная мокрощелка. Кинула меня, сучка.

— Я бы дал тебе денег, но не могу. Знаешь, почему? Мы путешествуем автостопом, денег не платим, а от второго раза с Настей ты сам отказался. Разве нет? Кореши в курсе?

— Вали на хрен!

— Расскажи им.

Водитель бросил монтировку в Сашу.

Саша пригнулся.

Просвистев над ним, железка ударилась о пластиковую дверь и с лязгом упала на бетонное крыльцо.

Саша едва не выстрелил в ответ, сдержался.

— Кто кого, значит? — спросил он. — Ладно.

Он вернулся в хостел и закрыл дверь на замок.

Он чувствовал, Вадим Анатольевич сотоварищи вломятся внутрь при первой же возможности. Он будет стрелять в них. Будут раненые. Будут разборки с полицией. Ему не нужны разборки. Ему нужен Владик. Да и спасет ли травмат, если кинутся разом? Не стоит проверять.

«Есть ли тревожная кнопка?» — подумал он.

Кнопки не было. Зато был старый охранник, с мизерной зарплатой и без оружия.

Они вошли в номер. На окне снаружи решетка — ни туда, ни оттуда. Дверь хлипкая, на два удара ноги. Есть ли у вас план, мистер Фикс? Как ты сказал — «кто кого»?

— Можно вызвать полицию. — Кира села на кровать. — И выйти с ними. Сменить место жительства.

— Хороший вариант, — сказала Настя. — Лучше, чем звать Владимира Николаевича.

— А друзья? — спросила Кира.

— Нет друзей. Есть знакомые. И бывшие друзья. Никто не впишется за меня в эту тему. Плавали — знаем. Я тут… как бы это сказать?.. отбилась от стада.

— Значит, полиция? — Кира смотрела на Сашу.

Саша молчал. Не хотелось сбегать, но другого выхода не было. «Кто кого» — это не только о драке. Не принцип важен, не эмоции, а — результат.

Тут он вспомнил об их первом попутчике, Азате.

«Если будете в тех краях и потребуется помощь, звоните мне. Запишите номер. Я Азат, а брат — Тагир».

Номер есть в телефонной книжке. Набрать его — секундное дело. Что дальше? Приедут башкирские бандиты и вынесут всех к чертовой матери? Нет, это не выход, тоже не выход.

Раздался звонок.

«Вождь» — высветилось на экране.

— Саш, привет! Не отвлекаю? Вы где?

— В Уфе.

— Поздравляю. Саш, тут такое дело… Я дал твой номер следователю. Не мог не дать, он настаивал. Кто-то из наших сболтнул, что вы были с нами, он и вцепился. Нормальный вроде, ответственный. Я ему объяснил, что вы едете автостопом, случайные попутчики, но он сам хочет проверить. Расскажешь ему? Про Киру он тоже спрашивал. Прости, что так вышло.

— Без проблем. Я весь к его услугам. Помогу чем смогу.

— Спасибо, Саш. Как поживаете?

— На осадном положении. Обложили хостел, требуют с нас денег.

— Кто обложил? Каких денег?

— За проезд. Решили, что мы им должны.

Саша взглянул на Настю.

Настя улыбалась.

— Непорядок, — сказал Вождь. — Сколько их?

— Четверо.

— Побудь, пожалуйста, на линии, кое-что узнаю.

«Ваш разговор будет продолжен», — сказала девушка-алгоритм. Потом в трубке стихло.

Вождь вернулся через минуту:

— Где вы?

— Проспект Октября, 33. Хостел «Infinity».

— Однако ж. Infinity. Сейчас. — Он ушел на вторую линию.

— К вам едут ребята, будут через пять минут, — вернулся он. — Они где-то в центре, на байках. Дима — чемпион Башкирии по борьбе, он у них главный. Слава — гаец не при исполнении. Остальных не знаю, их там много. Будет весело. Жаль, без меня. У меня свое веселье.

— Спасибо.

— Тебе тоже. Жми им руки, давно не виделись.

Закончив разговор с Владом, Саша улыбнулся девушкам:

— Идем на шоу? Байкеры против антабусов?

Приободренные и взвинченные, вышли из номера.

На охраннике лица не было, на женщине — тоже.

— Они долбились в дверь, — сказала она. — Грозили разбить окно, налить бензин и поджечь. Я звоню в полицию.

— Подождите, — сказал Саша. — Сейчас приедут наши друзья и объяснят им, как не надо себя вести.

Вскоре они услышали байкеров.

Душная неподвижная июльская темнота взорвалась треском двигателей, светом фар и хеви-металом.

— Выходим! — сказал Саша. — Шоу начинается.

Вышли на улицу.

Здесь было ярко, шумно, тесно.

Пьяная четверка жалась к крыльцу хостела, а на них наступали, рыча, железные звери с огромными горящими глазами.

Байкеров было шестеро.

— Привет! — взмахнув рукой, Саша пошел к ним мимо Вадима Анатольевича сотоварищи.

Следом шла Кира, а Настя, замыкая шествие, показывала фак Вадиму Анатольевичу.

Поздоровались с байкерами.

Дима, здоровяк-башкир ростом под метр девяносто, в кожаной куртке, джинсах и берцах, спешился и поочередно обнял Сашу и девушек.

Слава, гаишник не при исполнении, был не похож на гаишника. Антигаишник. Высокий белокурый красавец с киношной улыбкой.

— Привет! — сказал он. — Я Слава.

— Друзья моего друга — мои друзья, — сказал Дима. — Враги моих друзей — мои враги. Эти, что ль? — кивнул он на сдрейфившую четверку.

— Идите сюда! — скомандовал он им. — На беседу.

Они подошли.

— Кто такие? — спросил Дима. — Чего хотите?

— Брат, они нам денег должны, — сказал Вадим Анатольевич. — Пять тысяч.

— У меня есть брат, и, к счастью, это не ты. Кира, Настя и Саша — наши друзья. Если у кого-то есть к ним вопросы, тот может задать их мне. Есть?

Четверка молчала.

— Дим, Слав, можно вас на минутку? — сказала Настя.

Они отошли.

Вскоре они вернулись с довольными заговорщицкими улыбками.

— В общем, так, — скомандовал Дима четверке. — Грузитесь и езжайте отсюда. Мы поедем спереди и сзади — как в кортеже. Здорово, да?

— Так это ж, ну… я ж выпивши. — Вадим Анатольевич хлопал глазами.

— Не фиг пить. Ты свою развалюху навечно здесь поставил? Ты откуда вообще взялся? Садись резче и жми на газ, понял?

Четверка забралась в «Газель», Вадим Анатольевич сел за руль.

Дима обнял Сашу, Киру и Настю.

— Удачи вам, — сказал он. — Куда дальше?

— В Екатеринбург.

— Урал — не самый спокойный регион. Саш, береги девочек. Настя, спасибо за совет, сделаем все в лучшем виде.

Саша и Кира взглянули на Настю — о чем это он?

— Мы проводим их до места, где дежурят мои коллеги, — сказал Слава с улыбкой былинного красавца, — и сдадим в руки правосудия. Посидят в обезьяннике, а у водителя заберут права на пару лет и выпишут штраф в тридцатку. Больше вы их не увидите.

— Не сильно ли жестко? — спросила Кира.

— Нормально. Заслужили. Людям жить не дают.

Кира промолчала, Саша — тоже.

Настя улыбнулась:

— Спасибо за шоу.

Настя и Слава обменялись номерами, они явно нравились друг другу. Дима и Слава подписались на Киру в соцсетях.

Попрощались с байкерами.

Взревели двигатели, оглушая вблизи, и кортеж, как назвал его Дима, двинулся в путь, к проспекту Октября. Три байка впереди, три — сзади, «Газель» между ними.

Саша чувствовал не только облегчение.

«Не сильно ли жестко?» — спросила Кира. Он думал о том же. Два года лишения прав. Тридцать тысяч рублей. Сначала Настя спровоцировала водителя, отказав в обещанном, потом его угрозами заставили сесть за руль в пьяном виде, а теперь везли на заклание к коллегам Славы. Возможно, он останется без работы на два года. Что кажется справедливым Насте, то не кажется таковым Саше. Справедливость — субъективное взвешивание на чашечных весах. Бога нет. Некому рассудить людей, кроме самих людей, а судьи из них плохие.

— Хорошие у вас друзья. — Охранник, следивший за развитием событий с крыльца, смотрел на них с уважением и был не прочь поболтать, но они не хотели.

Оставив травмат в номере, пошли в стрип-клуб.

Слава прислал фото.

Красно-синие огни, инспекторы ДПС, «Газель», Вадим Анатольевич с корешами. Пьяные испуганные лица.

Насте понравилось.

— Как мы их, да? — сказала она. — Уделали.

Кира и Саша молчали.

За двадцать минут дошли до места.

Кабаре «Бабочка».

Громила, отвечающий за фейс-контроль, сказал им здрасте и, просветив взглядом, пустил внутрь. Вход в логово разврата — семьсот рублей. Внутри мягкие кресла и диваны, столики, подиумы с шестами, полумрак, громкая музыка. Немноголюдно.

Сели в эпицентре событий, у подиума.

В данный момент показывала себя блондинка с высокой молодой грудью. Она старалась — терлась о шест, крутилась, выгибалась — а Саша думал о том, что танцы на продажу его не возбуждают. Приятней смотреть на женщину топлес на общественном пляже, чем на змеиные выкрутасы девушек, вынужденных обнажаться за деньги.

Голова не болит. Можно выпить. Ужин тоже был бы кстати. Что у них в меню? Виски, коньяк, джин, текила — все такое вкусное. С едой дела хуже. Еды нет. Сырная нарезка, мясная нарезка — весь ассортимент. Неужто такое бывает в нынешнем мире сверхизобилия? Ладно, тогда нам сырную нарезку, мясную нарезку, текилу и два коньяка.

После первой текилы Саша взял вторую.

После второй словно щелкнул переключатель в голове, и девушки на подиуме стали возбуждать. Хорошо танцуют. Красивые. Интересно, что они чувствуют, обнажаясь? Ничего? Привыкли? Есть такие, которым нравится?

«Надо выпить еще», — решил он.

Рядом сидела Настя. Она тоже выпила свой коньяк и заказала второй. Кира отстала от них.

После третьей текилы объявили медленный танец. Девушки клуба приглашали мужчин, подходили, томно смотрели, и Саша не смог отказать одной из них. Сопровождаемый насмешливым взглядом Киры — ну, ну, давай! — и улыбкой Насти, он взял девушку за руку и вывел ее на пространство между столиками. Одежды на ней было мало. Серебристый бюстгальтер, серебристые стринги, серебристые туфли на высоком каблуке. Блестки над глазами.

Он обнял ее. Она обняла его. От нее приятно пахло духами, чуть-чуть — по́том, и это была замечательная смесь, живая и возбуждающая. Ее тело изгибалось в его руках, глаза смотрели в его глаза с расстояния в двадцать сантиметров, и он не видел их цвет, зрачки были темными и большими.

— Я Женя, — сказала девушка громко, перекрикивая музыку. — А тебя как зовут?

— Саша.

— Очень приятно. Первый раз здесь? Я раньше тебя не видела, у меня хорошая память на лица.

— Первый. Я из Москвы. Еду во Владик автостопом.

— Ух ты! Здорово. Я на психолога учусь, а здесь подрабатываю, изучаю, так сказать, психологию на практике. Мой парень вон там за стойкой, бармен.

— Семейный подряд? — удивился Саша.

— Типа того.

— Как он относится к тому, что ты танцуешь стриптиз?

— Нормально. Я не сплю с клиентами, а танец — это способ самовыражения, самый древний, между прочим. Когда я танцую, я парю.

— А я пишу книги. Хочешь пришлю тебе самую лучшую?

— О чем она?

— О нас. О людях. О том, почему одни танцуют стриптиз, а другие путешествуют автостопом.

— И почему же?

— Прочтешь и узнаешь.

— Хорошо.

Музыка закончилась быстрей, чем хотелось бы. Он сказал Жене спасибо, а она неожиданно для него поцеловала его в щеку.

Витая в облаке эйфории, пропитанном женским запахом, он вернулся к Кире и Насте.

Кира улыбается? Хорошо.

Выпьем?

Через час, уставшие от стриптиза и громкой музыки, пьяные, но по-прежнему голодные, собрались восвояси. Им принесли счет. В счет включили медленный танец. Пятьсот рублей. Недорого, однако. Рыночная экономика, эрзац-счастье за деньги, и отсюда — некое разочарование, хотя Саша с самого начала знал, что танец — часть игры, не бесплатная. Что ж, он был счастлив в тот момент — разве этого мало? Разве мало того, что Женя была искренней? Ее поцелуй — не часть сценария.

И это еще не все.

Во время очередного танца Женя наклонилась к нему с подиума и быстро сунула в руку бумажку. «Жду книгу», — прочел он. Рядом номер телефона.

Он отправил ей электронную версию одной из своих книг и ссылку на блог Киры. «Завтра мы уезжаем, — написал он. — Следи за нашими успехами. Читай. Танцуй».

«Спасибо, — ответила она. — Буду».

Смайлик с поцелуем. Прощальный взмах рукой.

Вернувшись в хостел, заказали пиццу, приняли душ.

Охранник приветствовал их как старых друзей.

Поужинав, легли спать.

Легли втроем на двухместной сборной кровати, под двумя простынями, в тесноте, да не в обиде. Не гнать же Настю к пяти тетям в шестиместный номер, не по-людски.

Раздевшись догола, Кира легла между Сашей и Настей, под простыню с Сашей.

Саша снял майку и шорты.

Настя сняла платье под своей простыней. Может, не только платье.

Девушки болтали шепотом. Саша зевал.

Он не заметил, как уснул.

Проснулся он от случайного толчка в бок.

Рядом под простыней шевелились.

В окно подглядывала луна.

Саша знал, что это не сон. Он мог отличить сон от яви, не щипая себя. И он тоже жаждал любви. Поэтому он обнял девушек, остановив руку на бедре Насти, лежавшей дальше, за Кирой, и в этом месте выдержал паузу, прежде чем продолжить.

Никто не был против.

Он продолжил.

День четвертый

Проснулись поздно, около одиннадцати.

У всех болела голова, все были немногословны. Исподволь поглядывая на Киру, Саша видел то же, что видел в себе: не стыд, не сожаление, но неспособность до конца осознать случившееся и найти ему место, чтобы жить с этим дальше. Настя тоже о чем-то думала, бледная, вялая, избегая смотреть им в глаза. При свете дня все стали другими. Спрятавшись в глубинах подсознания, подальше от солнца, древние силы ждали момента, чтобы вновь проявить себя, а разум, разгребая завалы, качал головой — как же так вышло? Да, уважаемый, не все ж тебе контролировать. Дай порулить старичкам, юный ты наш да правильный. Скоро ты успокоишься. Ты ведь любишь себя успокаивать, искать объяснения, оправдания? Ты в этом мастер.

— Кто-нибудь хочет есть? — спросил Саша.

— Я хочу крепкого кофе, — сказала Кира. — И минералки.

— А я водки и рассола, — сказала Настя. — На худой конец — пива.

— Тогда нужно найти место, где есть кофе и водка. Спросим у охранника, — предложил Саша. — Идемте.

Охранник спал на стуле. Не стали его будить.

Воспользовавшись картой в смартфоне, нашли ближайший открытый бар, в пятистах метрах от хостела.

Пока приходили в себя в баре, отпаиваясь пивом, Саша написал Элу.

«Привет! Как дела? Реанимировал?»

Эл сразу ответил. Он быстро печатал, пренебрегая правилами русского языка.

«Хай, сгонял в К за топл насосом на развал Приехал к родичам ночью Щас кину деньги, спасибо!!! Вы-то как?»

Саша кратко описал, как они, опустив ряд подробностей, и на этом переписка закончилась. Эл прислал три тысячи.

Когда промилле этанола в крови достигло нужного уровня, они почувствовали себя лучше. Настроение пришло в норму, симптомы похмелья исчезли.

Вернулись в хостел за вещами.

Попрощавшись с охранником, снялись с места и потопали по проспекту Октября, прямому как стрела, по направлению к площади имени Ленина, а вообще говоря — куда глаза глядят.

Прогулка быстро надоела. Площадь оказалась дальше, чем они думали. Шли, шли, шли. Сорок минут шли, по жаре, с рюкзаками. Смотреть было не на что.

Прошли цирк, прошли драмтеатр.

В конце концов дошли. Уф-ф-ф!

Площадь. Сердце постсоветского города. С одной стороны проспекта — многометровый Ленин-Бэтмен, с развевающимся за спиной плащом и вытянутой вверх рукой, с другой — пятиэтажка администрации города. До чего ж скучно строили в советское время, за редким исключением. Да и сейчас чем лучше? Утилитарное — враг прекрасного.

Присели на щербатый гранитный парапет у ног вождя, на самом солнцепеке. Настя села на салфетку, чтоб не запачкать светлое платье.

— Ребят, сорри, — сказала она, — я пас. Слишком экстремально для меня, ну и… в общем, неправильно. Возьму вещи у Владимира Николаевича и срулю к предкам. Перекантуюсь. Со Славой замутим. Вдруг выгорит? Он симпатичный и небедный, бедных гаишников не бывает.

Ее не стали отговаривать.

Так будет лучше. Это путешествие для двоих, Настя в нем лишняя.

Пришло время прощаться.

Сделав селфи на фоне Ленина, расцеловались и разошлись: Настя осталась у памятника, вызывая к себе Владимира Николаевича (приедет, как пить дать), а Саша и Кира перешли на противоположную сторону проспекта, к администрации. Им на северо-восток, в Екатеринбург. Пятьсот тридцать километров, восемь часов в пути. Сейчас тринадцать двадцать. По самому оптимистичному сценарию они прибудут в столицу Урала в десятом часу вечера, а пессимистичный грозит ночной поездкой либо ночлегом где-то и как-то. Вывод прост — скорей отчаливать из Уфы.

В детстве Саша ездил в Свердловск в гости к родственникам, которых уж нет в живых. Он совсем не помнил город. Глубокие детские воспоминания — они как сны, ускользающие и нечеткие, вне фокуса, фантомные вспышки утраченных нейронных связей. Зима, двор, какие-то сверстники рядом, без лиц, голосов, серыми пятнами на снегу — все, что осталось. Свердловск-Екатеринбург примечателен тем, что это крайняя восточная точка России, в которой он бывал. Дальше — земля, на которую не ступала его нога. Как-то волнительно, да? Страшновато? Это нормально.

Как только Кира вытянула руку, остановилась Skoda Octavia.

За рулем — презентабельная женщина лет сорока, ухоженная, с аккуратным каре, с худым точеным лицом; рядом — приличный мужчина того же возраста, в очках, белой рубашке с длинным рукавом, светлых брюках.

— Здравствуйте! — звонко сказала Кира, с легким таким хмельком, с форсированным оптимизмом. — Мы автостопом во Владик, подбросите?

— До Владика? — Мужчина улыбнулся. У него был приятный глубокий баритон, отрада женщин.

— Можно до Еката.

— Мы в Златоуст. Челябинская область, двести восемьдесят километров. Для вас будет крюк минут на сорок — сорок пять. Поедете?

Кира вопросительно взглянула на Сашу.

Саша кивнул.

Златоуст — на полпути к Екатеринбургу. Хороший вариант. По километрам — дальше, по времени — быстрее, не нужно стоять в Уфе.

Сложив рюкзаки в багажник, сели в прохладный салон.

— Ну что, давайте знакомиться? — сказал мужчина. — Олег.

— Вика, — представилась жена суховато.

— Саша.

— Кира.