Бесплатный фрагмент - Чиновник категории «Ё»

2-АЯ ВЛАДИМИРСКАЯ

Они поженились на втором курсе. Вот съездили в сентябре на картошку, а вернувшись, пошли в ЗАГС и подали заявку.

А раньше друг друга не знали. Учились на разных факультетах. Он жил в ближнем Подмосковье. Дом стоял прямо на станционной площади. Она — в Москве, на 2-ой Владимирской улице.

Он был рослый и крепкий. Мастерски играл на гитаре и пел. Кто может быть более заметным, чем тот, который каждый вечер по несколько часов подряд искусно извлекает звуковые гармонические колебания, услаждая слух почитателей и поклонниц?

Она была девушкой видной и гормоны у неё играли не уступая струнам на его гитаре. И, конечно же она хотела замуж и детей. Что, вскорости и получила.

И жили они в комнате на 2-ой Владимирской, деля двухкомнатную квартиру с ее мамой. В доме его отца, может, было бы и просторнее, но она никак не хотела уезжать из своих «центровых» Перово-Новогиреево в подмосковное захолустье.

С рождением ребенка она взяла академический отпуск. Его стипендии и тещиной пенсии, пусть и с надбавкой за бывшую работу на вредном производстве, было явно недостаточно. Поэтому он подрабатывал, как мог: играл в ансамбле на свадьбах и банкетах за «пожрать» и совсем маленькие деньги, а в основном, разгружал вагоны, таская тяжеленные мешки на Москве-товарной.

И так они жили полтора года.

А она была недовольна. И зачем эти репетиции, если музыка приносит так мало дохода? И лучше бы бросил эту учебу и пошел, к примеру, в официанты. Вон, Толик из соседнего подъезда, бывший ее ухажёр, за два года «Жигули» себе купил. Пусть не новые, но всё же.

Каждое утро она вручала ему список того, что нужно купить в продовольственном магазине. И он, отсидев занятия в ВУЗе, наскоро перекусывал в студенческой столовой и ехал на Товарную. Разгрузив вагон, мчался, чтобы успеть до закрытия гастронома. Вернувшись домой, не раздеваясь, оставив сетки-авоськи с продуктами у порога, уходил гулять с собакой.

Это были самые спокойные и любимые им минуты. Он садился на лавочку, закуривал и размышлял. А подумать было о чем. Скоро весенняя сессия, а у него «хвосты» и по сопромату, и по научному коммунизму. Надо как-то догонять, а времени нет. Плохо сдаст экзамены — стипендии не будет. Не в официанты же идти.

А куда идти? Домой. А там, что? Слушать пересказ очередной порции «Рабыни Изауры»? Теща с женой очень уж полюбили подобные сериалы. У них не было времени ни в магазин сходить, ни с собакой погулять. Да, ладно, понятно… ребенок, готовка, стирка, глажка…

На майские позвонил отец. Привезли машину навоза для огорода. Свалили прямо на площади, возле калитки. Надо бы до праздника внутрь занести, а то уже из поссовета приходили.

Торжественное мероприятие на площади возле монумента «По Ленинским местам» планируется, а тут, в нескольких метрах, понимаешь, куча говна. Непорядок получается.

Сказал жене, что хочет помочь отцу.

Она опять его корила: и как её «достали» его репетиции, лучше бы посвятил это время семье; жаловалась на нехватку денег, в очередной раз приводя в пример благополучного Толика; попрекала тем, что не такой семейной жизни она ожидала, не такого к себе отношения. И, вообще, если живёшь на чужой жилплощади, надо уважать тех, кто тебе её предоставляет. К тому же оказалось, что именно сейчас нужно пылесосить квартиру. Не будут же они с мамой выполнять эту чисто мужскую работу. И был поставлен ультиматум: если сейчас уедет, то пусть не возвращается.

Он взял гитару и уехал. До позднего вечера возил тележки с навозом с площади на участок.

На следующий день вся страна торжественно отмечала праздник. Возле монумента на привокзальной площади нарядные дети вручали ветеранам цветы.

А на 2-ю Владимирскую он так больше и не вернулся.

Август 2019, Бутово.

ПАРК СОБЯНИНСКОГО ПЕРИОДА

Даже не знаю, как начать. Слишком уж значимы впечатления.

Наверное — так.

Первая декада ноября 2017 года. Неожиданно теплая и солнечная погода. И что остается делать праздно проживающему на окраине Москвы среди порядком надоевших полуоблетевших кленов, берез, рябин и лип; рядом с измозолившими взгляд прудами; еще не до конца уничтоженными лесами и лугами?

Прочь! В Москву! Коренные бутовчане, уже лет тридцать как территориально присоединенные к столице, до сих пор заезд внутрь МКАД называют поездкой в Москву.

Цель поездки — посещение недавно обустроенного парка «Зарядье». Много, очень много про него говорили и писали; благодарили и восхищались; радовались и откровенно льстили властям; ругали посетителей, якобы разворовавших диковинные экземпляры заморской флоры. Неоднозначное место. Стоит посетить.

Ехать в город, не почистив ботинки, — неприлично. Это в лес, вернее в парковую зону, что рядом с домом можно пойти не особо заботясь о внешнем виде. Хотя, и там, порой, модные дамы выгуливают свои наряды и показаться небрежно одетым не очень правильно. Основной же контингент — мамочки с детскими колясками; «спортсмены», то есть граждане на велосипедах, или со скандинавскими палками, или просто пытаются бежать; собачники, чьи питомцы беззастенчиво удобряют обочины дорожек и «возрастные» — пенсионеры, которые просто ходят быстро или неспешно; в компании или без, наматывая по три — пять — десять километров за прогулку. Это мой вариант. Гуляю «от инфаркта», хотя наблюдения за сверстниками показывают, что все очень неоднозначно и от судьбы не убежишь и на велосипеде не уедешь. Но дома слишком статично. Маршруты давно известны: комната — туалет — ванная — кухня — комната. Бывает ещё другая комната. Иной раз и на перекур на улицу выйдешь, но вот так стоять возле подъезда, откровенно вредя собственному здоровью на глазах тех, кто в соседнем доме живёт и знает тебя столько, сколько на свете существует, как-то уже и неудобно. Поэтому всякий раз придумываешь причину — то мусор выбросить в контейнер, что в торце дома стоит, то в магазин за чем-нибудь срочно необходимым сходишь, а если вечером, когда стемнело, то можно и просто по дорожкам погулять.

Ближе к теме.

Надо добраться до станции «Китай-город». Прямая ветка. Можно ли было подумать ещё тридцать лет назад о том, что в ста метрах от отцовского гаража будет построена станция метро «Бульвар Дмитрия Донского»? Как раз возле того оврага, где мы в детстве играли? Сейчас, естественно, ни гаражей, ни оврагов. Зато удобно.

На «Китай-городе» строго следую указателям. Выход «14». Поднимаюсь по лестнице. Слева — свежий бетон, металлоконструкции. Местами накакано и немного пахнет.

Вышел и понимаю, что не ориентируюсь, заблудился. Куда идти? Не будешь же спрашивать. Стыдно. Но интернет в телефоне перестал работать. «Угу, Гугл» отзывается сообщением о том, что я потерялся. Третья спрошенная женщина, наконец, махнула рукой в нужную сторону.

Ого, красотища-то какая! Огромный стеклянный купол. Амфитеатр со скамейками и с видами на Кремль. Под куполом — грусть. Ботинки можно было и не чистить. Стекла крыши мутны от пыли и явно никто не думал о том, что их придётся иногда мыть. Но, даже если бы были и чисты, то вида все-равно нет. Металлоконструкции ограничивают обзор.

Людей много, несмотря на то, что день будний и с момента открытия прошло два месяца. Теперь, уткнувшись взором в задницы двух пожилых дам, что впереди, предстоит обойти внутреннюю поверхность по периметру. Под ногами гранитный гравий. Частично он утонул в грунте, частично высыпался за пределы дорожки. Видимо уже пытались ремонтировать и от рассыпания проложили метровые полоски из нержавейки, но и их частично засосало в породистый чернозем. Поднявшись на горку, в верхнюю точку, понимаешь, что ничего не изменилось — вида на город нет. Из растений почти ничего не осталось. Всё-таки осень. И становится как-то грустно от неухоженности. По углам устроены мраморные лесенки к внешним стёклам, чтобы можно было посмотреть окрест, но те также грязны, как и купол.

Ладно, надо идти на природу. Вон ещё один холм. Узко. Убогенько. Два человека едва расходятся. Тесно. На газонах повсюду большие камни. Наверное, — это красиво. Вдоль дорожек натянуты толстые веревки, продетые в некрашенные квадратные столбики-брусочки.

Взгляд притягивают огромные цилиндры, хаотично натыканные повсеместно. Сами они черные, а верх стеклянный. Быть может это пусковые шахты для ракет? Оказывается, что нет. Это верхнее естественное освещение помещений, что внизу, под нами. Украшают ли цилиндры парк? У каждого своё представление о прекрасном.

Худенькие, чахлые берёзки и рябинки. Видно, что им холодно. Но, ввиду их немногочисленности, наверное, следует обратить внимание на нечто более позитивное. А оно есть. Посадки ёлочек. Сколько их, десять, двадцать? Зелено, кустисто, густо. Но внимание вновь переключается на цилиндры, что меж елового лапника. Вон и следы глины на них, отпечатки ботинок. Видно кто-то позировал.

А кто это там, возле стеклянных парапетов? Ба! Да это актеры театра и кино. Они общаются с прохожими, фотографируются с ними. Интересно, они здесь по доброй воле или на «субботнике»? Не удивлюсь, если последнее. Уж раз чиновников насильно гоняли на концерт, посвященный невнятному празднику, в «Лужники», то почему этих нельзя? Для привлечения народа и создания благоприятного имиджа?

Но где же, где тот знаменитый висячий мост, что из стекла и бетона? Да вот он! Торчит этакой загогулиной. Один охранник на входе, другой — на выходе. Одностороннее движение. Не все понимают.

Нескончаемой вереницей течёт поток россиян и гостей столицы. Остановиться и задержаться сложно. Задние подпирают. Что-то видно сбоку, но только с одного. С другого кто-то идёт и заслоняет панораму. Похоже на то, что очередь от Мавзолея из советских времен переместилась сюда.

Впечатления переполняют. Посещение внутренних помещений стоит отложить. Да и надо дойти до Васильевского спуска, посмотреть на великолепные пруды. Кстати, а где они? Неужели те две лужицы, что возле совсем уж затрапезненькой детской площадки?

Нет, все. Я устал, я ухожу. Но, нет! А где те 14 миллиардов рублей, что потрачены на парк «Зарядье»? Скорее всего они где-то внутри, под землёй, в тех помещениях, где имеется естественное освещение через круглые окна в потолке. А, может быть, под теми комнатами и залами расположено ещё что-то, о чем простым людям и знать не надо, и чьи шахты смотрят стеклянными глазницами в небо?

Вот он — Храм Василия Блаженного! Играет оранжевым с салатовым!

Вперёд, мимо зелёных от времени и голубей господ Минина и Пожарского, мимо огороженной временным забором Красной площади. На ней возводится дежурный лубочный городок по продаже матрёшек и балалаек. Скоро Новый год. Каток тоже готовят к заливке.

Многие фрагменты крепостной стены укутаны защитной зеленой сеткой. Может реставрируют, а может маскируют. А вот и долгожданный туалет, что слева от Исторического музея. На входе милиционер, но документов не спрашивают. Внутри полупусто и довольно чисто. Даже запаха не больше, чем утром на выходе из метро.

Милиционер, как оказалось, ждал свою напарницу.

Но тут китайский экскурсовод прекратил своё вещание возле музея и группа туристов, кто-то соблюдая приличия, а другие откровенно бегом, устремилась в мою сторону, вернее к туалету.

А мне куда? Да в Александровский сад. Вот где пристойно и достойно. Присел на лавочку со спинкой. Такие в «Зарядье» отсутствуют. Одни лафеты струганые. Закурил тайком. Не знаю, можно ли? Ну, заберут в милицию. Штраф, кажется, рублей пятьсот. Не смертельно. А, может, и пронесёт.

А потом — в метро, в Бутово к своим соснам, липам, елям, клёнам! Да у нас белки десятками по парку бегают, на руки даются, сойки пузатые за семечки возле кормушек дерутся. Утки, опять же, пруды с черепахами…

Ну их на фиг с их «Зарядьем».

Ноябрь 2017г., Москва

Л И П О М А

Станция «Бульвар Дмитрия Донского» — конечная серой ветки. Центр Северного Бутово. Отсюда идет лёгкое метро в Южное Бутово. Всё это моя родина. Почему с маленькой буквы? Потому, что чувство патриотизма мне чуждо. Хотя, Бутово мне нравится.

Тут я родился, учился, женился. Здесь же рождались мои дети и даже мелкая внучка проживает возле железной дороги в дедовском доме.

Не люблю слова “ бутовский». Бутовской может быть дорога, площадь, платформа, пруд, а применительно к человеку — не очень. Отдаёт некой шпанистостью. Щербинские, цемянские, подольские…

Итак, восемь утра и я жду поезда. Как происходит посадка? Несколько отличается от того, что не на конечной. Пассажиры разделены на группы, кучки — как нравится. Подобные образования жестко привязаны именно к данному участку платформы, потому что именно в этом месте откроются двери подошедшего пустого состава и существует высокая вероятность того, что можно будет без особого труда разместить свою задницу на полумягком сиденье вагона. То есть ехать с относительным комфортом, не изнашивая коленные суставы и прочие голеностопы.

Я стою первым. В спину дышит высокий парень в синем костюме и галстуке. Тот непрерывно занимается тем, что облизывает стоящую рядом симпатичную подружку с землисто-серым лицом усталой перетраханной девахи. Соседство мне неприятно. Не люблю, когда все вот так, напоказ. Да и вообще мне не нравятся все эти излишне откровенные лизуны и сосуны. А девушку жалко.

Двери подошедшего вагона открылись и я понимаю, что сзади, словно стремительные потоки воды, огибая меня, как лежачий камень, несутся быстрые людишки за сидячими местами.

Передо мной — лавка из трех мест. В центре уже сидит слюнявый Лизун. Слева он поставил свой женский кожзаменителевый портфельчик, а правую сидушку прикрывает свободной рукой. Ждет свою принцессу, хочет предложить сиденье на выбор. Она села на место портфельчика. Свободную же нишу из под правой руки в мгновение ока заняла увесистая задница почитательницы подарочного издания Гарри Поттера. Не зря моя жена говорит о том, что если бы на платформе вообще не было людей, то сидячего места бы мне все равно не досталось. Похоже, что испытание на шиложопость я в очередной раз успешно провалил. Теперь висеть до Серпуховской на поручнях и наблюдать за тем, как Лизун обрабатывает шею своей дамы; следить, как его язык проникает в её ушную раковину. Н-е-е-т! Надо сместиться. Вот так. Теперь можно и успокоиться. Мне не стоит волноваться, потому мы с женой едем на операцию. Вернее резать будут меня, а она — для поддержки. Так посоветовал хирург-диагност. После новокаина может внезапно закружиться голова. То есть, условно, если я загрущу и пожелаю покувыркаться на эскалаторе метрополитена, некогда имени товарища Лазаря Моисеевича Кагановича, она должна будет попытаться удержать меня от излишних акробатических этюдов. Жена уже успела сесть на скамеечку и даже предложила мне уступить свое место, но куда там. Я же ковбой, жених, джигит. Стойко вишу на поручне и периодически с ненавистью кошусь на Лизуна, мысленно представляя, как сверну ему шею. Мстительные мысли немного успокаивают и плавно возвращают к цели поездки.

Наверняка, среди читающих эти строки, если кому-то все же придет в голову дурацкая мысль всю эту хрень читать, найдутся такие, которые спросят:” А, что ж ты, мил человек, такси не возьмешь по такому случаю, из больнички до дома доехать?»

Отвечу примерно так. Агрессивно-избыточное информационное воздействие, которому в детстве, отрочестве и юности подверглось наше поколение, до сих пор сказывается, проявляясь порой в не совсем адекватных принимаемых решениях. Примеры П. Корчагина, А. Маресьева, да и других комсомольцев-героев изрядно подпортили психику и сдвинули восприятие действительности в некую ирреальную плоскость, которая вряд ли может быть описана законами общечеловеческими и потому нуждается в отдельном психиатрическом исследовании.

Итак, вернемся к цели поездки.

Новообразование было замечено на прошлой неделе. Шишка появилась под правой лопаткой. Исследование темы в интернете указывало на то, что ничего серьезного не случилось, но в любом случае мне подобный подарок не очень нужен.

Меня давно интересует — кто составляет зрительскую аудиторию канала TLC? Для тех, кто не очень в курсе, поясню: именно на этих частотах транслируются передачи, вроде «Я стесняюсь своего тела». Если попробовать передать их содержание в двух словах, то сюжеты примерно таковы: пациент с патологическими отклонениями во внешности приходит к доктору и тот, путем несложных операций, возвращает или дарует обратившемуся достойную внешность. Очень часто представляют липосакцию. Жир срезают, откачивают… И до того все легко и просто, что проводимые манипуляции представляются абсолютно безобидными и милыми, а облагороженные клиенты источают исключительно ощущение счастья и благодарности.

Решение обратиться в платную клинику в центре Москвы возникло благодаря нескольким обстоятельствам. Идти в районную больничку не хотелось, ибо процесс представлялся следующим образом: сначала необходимо записаться к терапевту, а это неделя ожидания. Тот, даже если и не пошлет на сдачу крови, мочи и кала, то выпишет направление к хирургу, ожидать которого придется тоже не менее недели. В очереди на УЗИ можно простоять достаточно долго. Рентген, компьютерная томография… Все очень неторопливо и как будто рассчитано, что ты устанешь и забросишь мероприятие; ну, или помрешь — тут уж как получится.

Поэтому — платная. Цены умеренные и отзывы положительные. Да и когда еще тебя посмотрит кандидат медицинских наук? Диагноз однозначен — липома или жировик. Унизительное для мужчины заболевание. УЗИ, что этажом ниже, подтверждает мнение остепененного хирурга. Диаметр — пять сантиметров, высота — двенадцать миллиметров. А капсула? Да, и капсула… Удалять будете?…А стоит?…Если не будет расти, то не обязательно… А расти не будет?…Нет гарантий…

Записываюсь, как сказали, «на три времени», то есть на сорок пять минут. Стоить будет в районе пятнадцати тысяч рублей. Деньги для меня не маленькие, но не будешь же на здоровье экономить… Почитал в сети про режущего врача. Пишут, что в прошлом году произвел около четырехсот операций. Успокаивает ли это?

Лизун, изогнув тонкую шею, дремлет на плече изможденной подруги. Хорошо было бы, выходя из вагона, что есть силы наступить ему на ногу, а когда завопит от боли и неожиданности, искренне извиниться и по-доброму улыбнуться.

Как-то занесло меня по делам работы в один из областных центров. Радушный чиновник средней руки, принимавший нашу небольшую команду, устроил вечернее застолье. Чуть позже остальных к мероприятию присоединился его сын — хирург местной больницы. Был он хмур, угрюм и расстроен. На расспросы отца отвечал примерно так:” Троих сегодня завалил… Одну утром… вроде и операция несложная была… но началось (медицинский термин) …и женщина скончалась. После обеда ребята говорили… не берись… но взялся… и снова труп. Думаю, но должна же ситуация переломиться, нельзя. чтобы весь день и так — наперекосяк… К вечеру парня доставили после автомобильной аварии… он и так тяжелый был, ну и я ему помог…»

Вот такие мысли одолевают, когда едешь на пустяшную, казалось бы, операцию.

На Серпуховской Лизун выходит ранее меня и теряется в толпе. Наступить на ногу не удалось. Да я бы и не стал. Вдруг это мой хирург на работу едет? А я к нему окажусь столь непочтителен?

И вот, лежу на кушетке лицом вниз, местами обколотый новокаином. То, что происходит надо мной, неясно вижу в отражении стеклянного шкафа с медицинскими оборудованием. Время от времени доктор вежливо интересуется у ассистирующей сестрички: ««А есть ли у нас…?» Далее следует название нужного инструмента или материала. Девушка открывает дверцу шкафа и достает требуемое. Мне немного беспокойно. А что, если не найдет необходимого? Тогда в аптеку за углом побежит? То, что ситуация нештатная стало понятно сразу после того, как меня разрезали. О удалении жировика речь уже не шла. Сестра, по просьбе врача, пригласила онколога; затем зашёл заведующий отделением. Сказать, что положение меня не заинтриговало было нельзя. Лежу в полном сознании, наблюдаю за хлопотливыми медиками. И шел уже второй час операции. В приемной скопилась очередь — хоть гранату бросай, как выразилась сестричка. Доктора несколько раз просили меня покашлять; спрашивали, не было ли серьезных травм, таких, чтобы зажало между вагонами, придавило железобетонной плитой или переехало грузовиком… Мне казалось, что, если бы подобные происшествия случались, то я бы запомнил, но в памяти ничего не всплывало. Потом тело мое зашивали сначала одними нитками, затем другими..

В процессе операции по различным косвенным признакам, по обрывкам реплик я понимал, что врачи находятся в некотором недоумении и растерянности. Было очевидно, что с подобным они встретились впервые. А фраза: «Удивительный Вы человек», обращенная непосредственно ко мне, утвердила меня во мнении о том, что все пошло не так, как бы хотелось.

Уже зашитому и одетому мне пояснили, что случай, действительно, — из ряда вон и лучше уж мне обратиться к хирургу по месту жительства. Денег, однако взяли лишь в половину, объяснив, что это за биопсию. Остальное, мол, — бонус. Люди добрые оказались и с понятием.

А мне оставалось ждать, что покажут анализы.

Сидевшая в коридоре жена выглядела слегка встревоженно. Она тоже провела время интересно и не скучала, наблюдая за тем, как суетятся врачи и сестры, как озадаченные приглашенные специалисты, выйдя из кабинета, где меня немного резали, не поднимая глаз, задумчиво спешат по своим важным делам.

Своеобразное состояние. Тебе даётся неделя неопределенности. Добрая или злая у тебя опухоль? Онкология или нет? И размышляя об этом, начинаешь задумываться о тех вещах, которые ранее внимания не привлекали, казались преждевременными и не насущными. А что может быть более актуальным, чем вопрос жизни и смерти? И трава стала зеленее, и небо голубее. Банальненько звучит,, но именно так и начинаешь смотреть на окружающее, когда точно не знаешь, что ждёт, каков приговор, вердикт, результат. А не следует ли поспешить к нотариусу? Может, что-то завещать, распределить, пока не поздно? Так, чтобы впоследствии наследники благодарны остались? А надо ли? И будут ли? А, может, и обойдется, и ничего страшного не случится? Но в любом случае эту штуку вырезать надо. Так доктор сказал. Ещё он сказал про то, что новообразование очень похоже на часть плеврального мешка, каким-то образом вылезшего между ребрами. Он его надрезал и просил покашлять. Сначала шла прозрачная жидкость, потом появились пузырьки воздуха. Он быстро зашил. Нельзя, чтобы оставалось вскрытым — в их клинике отсутствует оборудование, которое смогло бы мне помочь в случае, если положение станет критическим.

Попытался разработать алгоритм поведения, предусматривающий разные результаты анализа биоматериала. В случае, если все нормально и новообразование доброкачественное, все равно придется идти к врачам и делать обследование. То, что сказал хирург — лишь гипотеза, ничем не подтвержденная. Идти, скорее всего, следует в районную поликлинику, а там уж — как получится.

Другое дело, если опухоль злокачественная. Тогда уж сначала надо будет решить все вопросы, связанные с небольшим банковским вкладом, картой. Получается, что копил на стоматолога, но тому не повезло. Деньги пойдут на ритуальные услуги. Интересно, а в случае кремации, гробы у них одноразовые? Вот уж вряд ли…

Что-то отвлекся. Затем — в ту же поликлинику, но действовать следует оперативно. Прошло чуть более двух лет с того времени, как моя матушка, обнаружив новообразование на теле, обратилась к медикам. И пустили они ее по всем кругам ада: и мочу сдавать, и результаты анализов ждать. И все, вроде, по плану, ни недели без посещения врачей. В результате померла она через два месяца, аккурат после компьютерной томографии. Окрашивание показало, что метастазы повсюду. Поэтому и следует поторапливаться.

Не оставляла боль под лопаткой. Ну, казалось, что там за ранка такая в пять сантиметров перпендикулярно позвоночнику? И не особо глубокая — всего до лёгкого. Но ведь болит, зараза, и кровоточит. А порой и стреляет так, что подпрыгиваешь. Во время сна с бока на бок не перевернешься. Приходилось всякий раз садиться на кровати, а потом уже и перекладываться. А как же в кино, когда подранят гражданина, а он слегка поморщится, рану по-скорому перевяжет и опять бегает, прыгает и отечество спасает?

А, может курить бросить, спиртное исключить, режим, опять же, утренняя гимнастика? А это тут при чем?

Рубашку надо новую купить, да и носки только непарные остались.

Стоп. А стоит?

Швы сняли через неделю. Тогда же и подоспели анализы биопсии. во взятом материале обнаружены клетки фиброткани, жировые и другие неопасные. Известие порадовало, но прошедшую в ожидании неделю уже как-то свыкся с мыслью о том, что результат может быть и другой. Исходная проблема не решена и как решится — непонятно. Оперировавший хирург посоветовал обратиться в торакальной отделение при больнице им. Боткина.

Но как получить туда направление?

С тоской взял в терминале районной поликлиники талончик на прием к участковому терапевту. Ранее, чем через неделю не получалось. Потом анализы, потом…

Плюнул я на это дело. Решил идти напролом. На следующий день утром стоял у двери кабинета районного хирурга в окружении полутора десятков калеченых и просто приема жаждущих.

Как правильно назвать женщину-хирурга — хирургша, хирургиня? Не знаю. Так, вот, была она высока, крепка и взросла. А кроме того ещё и деловита, строга и немногословна. Сама страдальцев принимала, на ходу определяя и решая, кого и в какой очередности осмотреть, кому сделать укол, а кого перевязать. Девушка- сестричка только бумаги заполняла, что в их работе имеет немаловажное значение и отнимает массу времени.

Когда в очередной раз хирург вышла из кабинета, к ней и обратился: «После операции…» — бумаги протягиваю. Она их берет: «Перевязка?…» — «Нет, надо, чтобы посмотрели…» Отдает мне бумаги: «Ждите… Нельзя на ходу..»

Зря я так рано пришел. Уже через час после начала приема врач всю, что по талонам, а также неорганизованную очередь «раскидала», удовлетворив всех. Дошел черед и до меня. Она долго и тщательно вчитывалась в выписку, составленную предыдущим врачом, потом попросила раздеться и осмотрела.

— Ну, что? Как деньги зарабатывать, так они первые, а как начинаются у человека проблемы, так к нам присылают? — слова эти явно относились не ко мне, а к тем, кто меня до этого диагностировал и резал. Ощущалась не особо злая классовая неприязнь к более обеспеченным коллегам. — Надо было сразу ко мне обратиться. Вот Вам направление в Боткинскую. Думаю, что у Вас ничего страшного нет. Сделаете КТ, они посмотрят и отпустят. Не переживайте. Жить будете долго и счастливо».

Сергей Петрович Боткин сидел в креслах и в камне у главного входа. Памятник.

Нужный корпус. Электронная очередь. Заветный талончик. Но, на «через месяц», в 15:30. Вспомнились мытарства матери. А раньше нельзя? Можно. Через три недели, но без указания времени. Прием осуществляется на усмотрение врача, если будет свободное «окно». Нет, лучше подожду.

За месяц боли ушли и в больницу поехал, ощущая себя в некоторой степени симулянтом.

Знаете, что самое интересное в больнице? Нет, не отсутствие кондиционеров в августовскую жару.

Очередь и сам прием.

Люди озлоблены. Локоть к локтю сидят и те, кто с талончиком ко времени, и те, что без указания времени, и те, что платные. И все в одну дверь, к одному врачу. И всегда найдется неврастеничка, которая отымеет, отвампирит, возбудит всех окружающих, пытаясь влезть без очереди.

А что сами врачи? С утра и до трех часов они оперируют. А уже потом, в этом кабинете, ведут прием, который является некой нагрузкой и не оплачивается.

У меня на руках результаты компьютерной томографии, магнитно-резонансной томографии, УЗИ. Доктор просит раздеться. А где новообразование? Его нет. Наверное удалили? Удивленно развожу руками.

На самом деле, понять, что со мной стряслось помогла девушка, делавшая УЗИ в Боткинской. Что есть фибра? Рубцовая ткань. Это может быть спортивная травма? Могут быть порванные связки? Может и так, но диагноз ставят специалисты. Где их найти?

И вспомнил я случай полугодовалой давности.

Зима. Поздний вечер. Выхожу на улицу. На полу в тамбуре подъезда спит парень, сосед по лестничной клетке. Видимо, сильно пьян.

Вообще-то он мне безразличен, но как-то неправильно оставлять его здесь. Звоню в дверь соседке, чей сын замерзает. Из квартиры выбегает она и ее «мутный» мужчина, полуотчим лежальца. Почему «мутный»? Потому, что имеется такая категория людей.

Деточка, что валяется на кафельном полу, весьма росла и крепка. Мамка, видимо неплохо кормит.

Ну, и стали мы с тем мужиком детинушку поднимать. На «три-четыре». Я-то уперся и тяну, что есть силы, а кладь, вижу, — ни с места. Взглянул мельком на напарника, а он, сучонок, поверх очков на меня осторожно снизу вверх посматривает, а руки, то есть ладони, спокойно так, на пальтишке отпрыска лежат. Рявкнул я на него, обматерил. Помогло. Поставили мы паренька вертикально.

Но с тех пор рука у меня стала плохо слушаться. Видимо мышечную ткань на спине порвал. Со временем проблемы с рукой прошли, а вот фибролипома осталась.

А позже и она рассосалась.

Август 2019, Москва.

Б Ы Т О В А Я У С Л У Г А

Петр Иванович Скобочкин лежал в комнате на диване и созерцал через оконный проем голые ветви деревьев на фоне серого безрадостного неба. Он размышлял о природе и о том, почему сейчас, в середине марта стоят холода и не случилось ли какой климатической войны. Разные мысли роились в голове Скобочкина. Вообще-то, по-большому счету, он ждал пенсию, причем занимался столь уважительным делом уже давно. Лишившись работы по сокращению и походив по разным предприятиям, пытаясь обрести занятость, он с грустью осознал, что специалисты его профиля никому не нужны, да и возраст не позволял надеяться на востребованность. Однако, страховое довольствие намечалось к начислению не ранее, чем через два года, да и то, если в правительстве не отсрочат пенсионный возраст. О грустном думать не хотелось. Требовалось переключиться на нечто более приятное и интересное.

Он вспомнил, что утром жена пожурила его за неряшливый вид и, уходя на службу, оставила на прихожей пятьсот рублей на стрижку. Вот это следовало обдумать. Пенсия все равно ближе не станет. А сколько раз он посещал парикмахерскую за свою жизнь? Какие прически носил?

Устроившись поудобнее и вполглаза наблюдая за вороной, треплющей что-то съедобное на ветви старого клена, что рос напротив дома, Петр Иванович предался воспоминаниям и размышлениям.

Раньше, когда был еще совсем маленьким, его стригли «под чубчик». Это когда вся голова лысая, а на темечке, ближе ко лбу, оставлялся небольшой чубчик. Позорная, надо сказать, была причесочка. Или может родители так издевались над маленьким? Чисто по приколу, чтобы посмеяться?

Позже, уже в школе, все стриглись «под скобочку». Можно было, конечно, и «бокс», и «полубокс», но в этом случае могли и «лысым» прозвать. Ну и, конечно, никак не «полька». В школе, где в авторитете были пацаны, чьи родители ударно трудились на кирпичном заводе, прическа с таким названием вряд ли могла вызвать уважение.

В старших классах начались «лохматые годы». «Битлз» и другие длинноволосые кумиры одним своим видом призывали бороться за собственное самовыражение. И Петя стал стричься и подравнивать волосы самостоятельно. К сожалению, человеческий организм так устроен, что в зеркале хорошо видно только анфас. Да и руки растут так, что над затылочной частью самостоятельно не очень поработаешь. Однажды, с помощью расчёски с лезвием, а такие продавались в галантерейном отделе местного универмага, он несколько увлекся и выбрил по бокам две проплешины. Небольшие. С пятак. С помощью клея «БФ» удалось приклеить пучки волос на прогалины, но вид получился не очень. Спасла золотистая повязка трехсантиметровой ширины. И некрасивое удалось прикрыть, и, вообще, получилось прикольно. Но, если классная руководительница и завуч после объяснения и внимательного рассмотрения просто тихо поржали и носить украшение на голове разрешили, то два милиционера на привокзальной площади Бутово юмора не поняли и повязку отняли. А, казалось бы, ну какое им дело?

А в десятом, выпускном классе, Петя и два его одноклассника сделали то, что в их возрасте делать не очень правильно. Поспорив «на слабо», они пошли и постриглись наголо. Да, они привлекли к себе внимание. Кто-то даже зауважал. Но не из женской части. Девочкам лысые не очень нравятся.

В институте до третьего курса опять была «лохматая пора», да и дела до их причесок никому не было. А вот военная кафедра определила, что студенты должны быть коротко подстрижены.

В армии лейтенанта Скобочкина стриг единственный в гарнизоне мастер Борух Кельманович. Было ему за семьдесят и он уже немного дружил с Альцгеймером. По окончании процесса, непременно подносил второе зеркало, дабы клиент мог оценить качество работы сзади, и спрашивал, все ли устраивает? Если, как обычно, — да, то предлагал: «Шипр», … «Красная Москва?» Был он фронтовиком. В сорок первом ранили в правую руку. В Москве на Ярославском вокзале, когда после госпиталя ехал в часть, ещё с рукой на перевязи, был задержан военным патрулем за неотдание чести. В комендатуре ему посоветовали в следующий раз исполнять воинское приветствие левой рукой и перенаправили в дисбат. Потом было ещё ранение, потом контузия… Грустная история.

Да Скобочкин и сам оказывал услугу в армейском общежитии и время от времени брал в руки ножницы. Не то, что молодые офицеры пытались сэкономить, но некоторые, однажды попробовав, обращались к Пете с целью привести себя в подобающий вид. Как правило, стрижка превращалась в некое театрализованное представление с актерами и зрителями. То ломались ножницы и клиенту предлагалось пойти на утреннее построение с наполовину подстриженной головой, то, вдруг, кто-то сообщал, что объявлена тревога и достригать некогда… Во всяком случае, каждый раз, если не повторяться, получалось смешно. А если учесть, что в процессе, как правило, участвовало человек пять, то досуг вполне себе был неплох.

Ворона доклевала своё и пересела на соседнюю ветку. Перемена пейзажа оторвала мысли Петра Ивановича от армейских воспоминаний и вернула к размышлениям более практического характера. А интересно, сколько раз лицо мужского пола за свою жизнь посещает парикмахерскую? Ну, если отбросить первые три года от рождения и с этой поры педантично следить за внешностью, то один раз в два месяца стричься нужно. Кто-то делает это чаще, другие вообще предпочитают длинные волосы и ровняют их редко. Но если исходить из шести раз в год, то получается, что к своим пятидесяти восьми… Скобочкин достал смартфон и открыл окошко калькулятора… К пятидесяти восьми годам он посетил парикмахера 330 раз. Так, а теперь умножаем на пятьсот рублей… Результирующая цифра впечатлила. Сто шестьдесят пять тысяч!!! Ого! А если, к примеру, стричься за триста рублей? Получилось девяносто девять тысяч. Разница показалась существенной. Понятно, что в детстве услуга стоила сорок копеек, но остались позади и девальвация, и деноминация, и инфляция…

А ещё вспомнилось, что где-то с начала девяностых, усаживая клиента в кресло, мастера спрашивали: «Вам «по-простому» или «модельную?» Именно с того времени он на долгие годы определил свой стиль и отвечал, что там, где сзади и на висках — чтобы уходило в «ноль», ну, а то, что сверху — слегка подкорректировать. К сожалению, в последнее время то, чему ранее было позволено вольно кудрявиться на макушке, порядком поистрепалось.

В начале двухтысячных Москву оккупировали парикмахеры. Не было, наверное, ни единого дома, на первом этаже которого бы не разместился салон красоты или парикмахерская. Они были повсюду. Но, при кажущемся обилии предложения, воспользоваться услугой стало не проще, а порой и сложнее. Несколько раз, когда он заходил в подобные заведения, Скобочкина встречали отказом. Высокомерные администраторши интересовались, записан ли он предварительно? И, несмотря на пустующие кресла и скучающих от безделья мастеров, приходилось пристыженно ретироваться.

Когда же, наконец, страна встала с колен и гордо напрягла ягодицы, выяснилось, что городу более не нужны салоны красоты. Вернее, если и нужны, то не в таком количестве. И заведения стали одно за другим закрываться из-за отсутствия платежеспособного спроса. Видимо таким образом было решено укреплять семьи. Теперь мужья помогали женам красить волосы в домашних условиях, а те, в свою очередь, обзаведясь машинкой с насадками, кромсали любимых, всякий раз мысленно подсчитывая, успеет ли окупиться инструмент до того времени, как перестанет работать ввиду недоброкачественности деталей.

Вместе с тем появились дешевые парикмахерские. Осанистых девушек, окончивших профильные колледжи, заменили среднеазиатские пареньки. Работали последние споро и умело. Скобочкин про себя называл их «штукатурами». Они особо не заискивали перед клиентом, пользовали по большей части машинку, а ножницы и расческу — редко. Что такое филировка, видимо, и не знали. Да и зачем Петру Ивановичу всякие изыски, если с кудрявостью у него — не очень? Бывало, однако, порою, брезгливо. Особенно, когда, вместо того, чтобы воспользоваться пушистой кистью, обрезки волос с него смахивали куском серо-грязного поролона. Или, когда, прочищая машинку, мастер дул на механическую часть, не жалея слюны.

Именно в такое заведение, находившееся на достаточно дальнем от дома расстоянии, Петр Иванович и направился. Он справедливо полагал, что жена вряд ли определит, сколько стоит стрижка, а сэкономленные двести пятьдесят рублей можно будет всегда использовать на какие-нибудь тихие радости.

От метро ещё надо пройти минут десять пешком. Вот и нужное здание. По узкой лестнице он поднялся на второй этаж. Прямо на входе в заведение, громкоголосый словоохотливый пенсионер обстоятельно объяснял администратору, что в кресло мастера он сел без пяти одиннадцать, а до этого времени объявлена скидка в пятьдесят рублей, поэтому более двухсот он платить не намерен. Та уныло смотрела на часы, показывавшие десять минут двенадцатого, но с клиентом соглашалась.

Единственный мастер Ашот усердно трудился над крупным мужиком с тугим загривком. Придется подождать. Однако, освободился женский мастер. У нее дама на передержке в процессе окраски в уголок отсела. Пауза образовалась. И Скобочкина пригласили в кресло.

Даже не так. Администратор попросила проследовать в нужном направлении. Петр Иванович остановился у вешалки, чтобы повесить куртку и шарф, когда услышал сзади:

— Мужчина, что мы там копаемся? Проходим в кресло.

«Хрена́ себе начало», — пронеслось в голове. Он обернулся и уткнулся в высокую дородную тетку старшей возрастной категории. Рабочих мест было два и оба пустые.

— Куда прикажете? — он старался придать голосу учтивости, чтобы как-то нивелировать недружелюбный прием.

— Что непонятного? Сюда садитесь, — так было указано место предстоящей процедуры, — Как стричься будем? — парикмахерша уже накинула на него клеенчатое покрывало и обмотала вокруг шеи белую эластичную повязку.

— Ну, — как обычно начал Скобочкин, — сзади и на висках «уходим на «нет», а сверху немного подравниваем…

— Мужчина, — строго перебила его мастер, — Вы, что, в первый раз стричься пришли? — в углу дама, что с окрашиванием, угодливо подхихикнула, — я спрашиваю, Вас как? «Бокс», «полубокс», «канадка»?

В глазах у Петра Ивановича потемнело. Как она смеет так разговаривать? Отчего такой хамский тон? Давно он не испытывал подобного унижения. Да, было, было уже такое. Когда лет десять тому назад он зашёл в небольшое кафе при каком-то рынке и заказал у стойки чашку кофе. Когда напиток подали, к нему подошла, пьяненькая, несмотря на раннее время, местная достопримечательность:

— Ну, что, горяченького захотелось? — дама говорила громко и вызывающе, явно провоцируя скандал.

— Могу я спокойно, за свои деньги, чашку кофе выпить? — незлобиво огрызнулся Скобочкин.

— Вы поглядите на него! — радостно завизжала навязчивая собеседница, более обращаясь к аудитории, — А ты, чо хотел? Чобы те здесь бесплатно наливали?

Она и ещё много чего говорила, пока Петр Иванович допивал напиток, уже не вслушиваясь и не придавая смысла услышанному. В ушах гудело. И что поразило, когда он развернулся и пошел от стойки к выходу — в зале за столиками сидело человек двадцать, среди них два охранника. И все они улыбались, радуясь развлечению. Вот она национальная скрепа, русская забава и потеха…

Скобочкин сорвал с шеи эластичную белую повязку, скинул клеенчатую накидку, встал с кресла, подошёл к вешалке, взял шарф, куртку и вышел в коридор. Уже оттуда, остановившись и стараясь справиться с разыгравшимися чувствами, услышал, что на вопрос администратора, что произошло, парикмахерша со спокойной насмешкой ответила, что не поняли друг друга, после чего принялась звонить по-сотовому, а Петр Иванович слушал:

— Ну, чо, в магазин сходил?… А молока купил?… А капусты?… А майонеза?… — видимо ей просто срочно нужно было позвонить, а тут этот со своей стрижкой…

Обратные три остановки метро прошел пешком. Хотелось успокоиться, но мысли неотвязно возвращались к случившемуся. Уже в пяти минутах от дома он зашёл в «Салон красоты». Клиентов нет. Четыре кресла. Один мастер. Ухоженная женщина на ресепшене аккуратно предупредила, что работа стоит пятьсот рублей. Скобочкин понимающе кивнул. Его долго стригли ножницами, время от времени увлажняя из пульверизатора, потом слегка машинкой, затем филировочными ножницами, после чего опять выравнивали и тщательно выискивали неточности. По-окончании подсушили феном.

Петр Иванович остался доволен увиденным в зеркале. вроде как даже и моложе стал выглядеть. Он оставил на столике сто рублей чаевых мастеру, а затем расплатился на кассе. На душе, вроде как, полегчало. Жалко, конечно, что загашник «распатронил», но надо ещё и за хлебом сходить. Черт с ними, с тихими радостями.

Март 2018г., Москва

Т О С Т

Данный текст был написан в суете и спешке. Я собирался на день рождения к одному очень хорошему человеку, а делать необходимое привык в последний момент. Уже приехав на мероприятие и подняв рюмку за именинника, с грустью осознал, что прочитать написанное на бумаге будет невероятно сложно по причине того, что очки остались дома, а буквы оказались слишком маленькими. Героически потея, тщетно вчитываясь, запинаясь и оттого суетясь и «попадая не по тем клавишам», все же дочитал до конца, страстно при том желая скорейшего завершения эпизода. Сочинение таки было озвучено. Естественно, что ни о какой выразительности и интонационной окрашенности во время чтения говорить не приходилось. Под вежливые аплодисменты я вручил скромный подарок и сел угрызаться неуспехом.

Валерию Евгеньевичу Беденко посвящается.

История — наука достаточно неточная и субъективная.

Одно и то же событие, произошедшее в одном месте и в одно время, разными людьми впоследствии воспринимается и оценивается совершенно неодинаково..

К примеру, возьмем сегодняшнее мероприятие. Кто-то из участников будет бодр и весел, а вечером запишет в своем дневнике, что праздник удался и С.М. много пел, играл на барабанах и танцевал. Другой же назавтра, мучаясь похмельными головными болями, неохотно расскажет живо интересующейся жене о том, что прошло все как-то вяло и скучно. Наверное потому, что не было на этой вечеринке С.М.,так некстати приболевшего накануне инфлюэнцией.

Это я говорю затем, чтобы окружающие не слишком придирчиво отнеслись к кажущимся неточностям в моем повествовании.

Итак, начнем.

Давным-давно, в столице государства российского, славном городе Улан-Баторе, в долине реки Туул, царь-батюшка, великий самодержец и отец земли русской Тэмуджин, по-другому именуемый Чингисхан, сидел в юрте кожаной, одолеваемый заботами о будущем устройстве державы наспех завоеванной. Желая отчасти разделить ответственность за возможные провалы в управлении хозяйственной деятельностью в будущем, вызвал он к себе сыновей своих и говорит: «Сыновья мои любимые, малознакомые, пора и вам к делам государственным приобщаться. Страна у нас большая, можно сказать, что великая, но крайне до безобразия бестолковая: народец глуповат, да ленив; земли для жизни пригодные по разным углам разбросаны; наместники же вороваты, тупы и жадны, справляются плохо. Поэтому повелеваю вам отправиться на равнину восточноевропейскую и выбрать там место для города — столицы будущей. Оттуда впредь и будем хозяйством народным управлять».

И пустились в путь сыновья хановы.

С картами географическими во времена басурманские дела обстояли плохо и старший сын, Дмитрий, забрал много южнее и угодил в Малороссию, а затем вернулся на Дон, где забражничал с местными казаками. Там и остался упиваться алкоголем и безнаказанностью. За то и звать его стали Дм. Донским. В честь станции московского метрополитена в Северном Бутово.

Средний сын, Александр, двинулся много севернее и через Новый Уренгой и Архангельск вышел на Ладогу, где, не справившись с металлическим обмундированием, утонул в проруби. Благодарные за поступок финно-угорские народы, посовещавшись в подгруппах, назвали его Невским.

Незаконнорожденные дети Тэмуджина, близнецы Минин и Пожарский со слугой своим Ванькой Сусаниным, долго плутали по Беловежской пуще, вытаптывая заливные луга лукашенковские, но на возвышенность так и не вышли.

Младший же сын, Георгий Долгопальцев, он же Жора Татарский, или же Гоша Монгольский, решил поехать через Читу, Иркутск, Новосибирск. Но уже в Усолье-Сибирском подчистую проигрался местным картежникам, оставшись без средств к существованию и без лошади. Возле Байкала, озера голубого и скрепоносного, украв в одной из деревенек мирно пасшегося на лугу летающего дракона, он таки добрался на нем до того места, которое нынче зовется подмосковным Подольском. За полгода путешествия человек очень сдружился с летающей рептилией, но очень нужны были деньги. Поэтому он заколол ящура копьем, а на вырученные от продажи шкуры и мяса средства вставил себе золотые зубы и купил у цыган на рынке белого коня. Здесь же приобрел и новый паспорт на имя Юрия Долгорукого, желая начать новую жизнь.

Подольские деловые, силовики и посредники по урегулированию вопросов между первыми и вторыми, ранее такого чуда, как летающий дракон не видевшие, решили, что следует ограничивать себя в употреблении спиртных напитков и на месте убийства последнего основали первую городскую больницу. Тракт, что проходил рядом, назвали улицей Кирова. За ним, напротив больницы, зачем-то установили памятник Льву Николаевичу Толстому, а по соседству, на всякий случай, чтобы далеко не ходить, открыли отделение Сбербанка.

Юрий же Долгорукий на белом коне приехал в Китай-город, небольшое поселение к северу от Подольска, и сказал местным аборигенам, чтобы начинали строить столицу. Те поначалу поупрямились, но, понимая, что Улан-Батор расположен ближе, чем Пекин и скорой подмоги ждать не стоит, согласились.

Произошло данное знаменательное событие аккурат 4-го декабря 1168 года.

И надо было такому случиться, что ровно 800 лет спустя в Первой городской больнице имени товарища Урицкого, города Подольска, родился крепкий мальчик, весом 3200 граммов и ростом 56 сантиметров.

Как и водится в таких случаях, парня, в честь Георгия Долгопальцева, назвали Валерием.

Вернемся в настоящее.

Каждую первую субботу месяца в 16 часов, жемчужину нашего города — парк «Зарядье» постепенно освобождают от посетителей. Работники коммунальных служб в оранжевых светоотражающих жилетах и с офицерской выправкой огораживают территорию временным забором из металлических конструкций. Из специальных контейнеров достаются лаги из бивней мамонта, оленьи шкуры, веревки из сухожилий. И из всего этого строится большой чум, который накрывают серо-зеленой маскировочной сетью. Внутри разводится костер. К 21—00 подготовительные работы заканчиваются и из специального потайного лаза, выполненного в брусчатке появляются Сергей Семенович и его давний приятель Юрий Михайлович. Действующий чиновник, облачившись в халат из шкур нерпы, берет бубен и колотушку, закатывает глаза и начинает долгую, негромкую трехчасовую пляску. Его же предшественник так же неспешно перебирает гречку, или фильтрует пчелиные соты, или же, когда захочется сделать что-то воистину нужное, выкатывает поближе к огню гончарный круг и лепит на нем пивные кружки удивительной красоты.

Одну из них мне посчастливилось по случаю достать и я передаю ее в дар имениннику.

Так была переподарена прекрасная пивная кружка с музыкальным механизмом, выпущенная к 850-летию основания Москвы.

Декабрь 2018

Б У Т О В О

Почему я берусь за эту тему, заранее зная о том, что 99 процентам потенциальных читателей даже название малоинтересно? На этот вопрос попытаюсь ответить в тексте. Имеется крайне мало материала, описывающего это географическое местоположение на юге Москвы.

Моя задача — постараться показать Бутово,: воссоздать атмосферу обитания в данном районе в определенный период времени, пояснить некоторые факты, да и просто рассказать о том месте, где родился и прожил вот уже шестьдесят лет.

Про историю Южного Бутово в сети имеется достаточно много упоминаний. Это весьма однообразная, переходящая с сайта на сайт информация, а Северное Бутово почему-то пытаются увязать с усадьбой Трубецких в Битцевском парке, со Знаменскими Садками, что, может, и не противоречит современному территориальному устройству, но и не вполне корректно.

С моим взглядом можно соглашаться или нет, но данный текст представляет мнение, лишь одного индивидуума.

Итак, начнем.

Весьма отрадно, что на базе ГБОУ Школы №1161 появился краеведческий музей. Почему никто не озаботился этим ранее? Скорее всего причина в том, что небольшой подмосковный поселок не был ничем примечателен. Сколько ему подобных можно узреть на карте? Десятки тысяч.

Однако, именно благодаря музею узнал о том, что русский писатель Леонид Андреев посещал наши места. И рассказ о том написал.

Также известно, что А.П.Чехов упомянул местечко в повести «Три года», где повествуется о приезде главного героя Лаптева с приятелем Ярцевым к супруге своей Юлии Сергеевне на дачу в Бутово. Может, писатель и сам бывал в этих местах?

Деревня, давшая название поселению — совсем небольшая и на сей день от нее осталось всего лишь пяток стареньких домов. А вот территориальное образование Бутово, если рассматривать его до вхождения в состав Москвы, состояло из ряда деревень: Ново-Никольское, Городяевка, Боброво, Дрожжино, Елизаветинский поселок, Поляны, Гавриково, Чернево, Потапово, Язово, ВИЛАР. Сюда же входили Вагончики, Радио-центр, Радио-контроль, Дубки, Полигон, дома кирпичного завода. В разные периоды времени и административное подчинение было разным: до войны — Царицыно, затем Михайловский, Булатниковский сельсоветы, а уже в семидесятые годы — Видное Ленинского района Московской области

Мне проще рассказывать, как поселок выглядел после 1965 года, то есть о том, что помню сам, о чем рассказывали родители и знакомые.

Я иду в первый класс. Школ в Бутово всего две. Красная и Белая. Красная, номер 1 — это для тех, кто живёт справа от железной дороги, если ехать из Москвы, то есть западная часть. Белая, номер два — слева, то есть на востоке. Я иду в Красную. Трехэтажное здание красного кирпича. Раздевалка — в подвале. Туалеты — в торце этажа. На одном — для девочек, на другом — для мальчиков. Никаких кабинок. Все просто и открыто.

Территория огорожена забором из металлических прутьев. Возле ворот — два большие корыта, наполненные водой. Здесь дети обязаны мыть обувь. Рядом валяются грязные мокрые тряпки. Помню, один из мальчиков, года на два старше, натянул на голову тряпку, оказавшуюся то ли рукавом, то ли штаниной. Безобразник забрался в корыто, кричал, что он — Фантомас, а нам было страшно.

В Красную школу ходили те дети, которые жили с нашей стороны железной дороги, или «линии», как мы её называли. То есть те, что из частных домов, из деревень Чернево, Гавриково, Поляны, а также с Радиоцентра и Вагончиков. Ещё было много ребят из ВИЛАРа. Каждый район, или микрорайон делился на секторы. В нашем были — Барак и Переезд. На переезде было два дома, в которых жили путейные рабочие, которые осуществляли эксплуатацию шлагбаума при переезде железной дороги. Две или три семьи. Барак стоял почти рядом с путями, ближе к станции, как раз напротив водонапорной башни, что возле конторы кирпичного завода. Одноэтажное деревянное строение с коридорной системой. Как говорили родители, по лимиту в Москву или Подмосковье можно было приехать по-разному. Одни, что способнее или имеющие специальность, определялись на крупные: АЗЛК, ЗИЛ, Серп и Молот и т. д. Другие шли на стройку и получали квартиры в условных Черёмушках. Те, кто уж вообще — никак — устраивались на предприятия, подобные Бутовскому кирпичному заводу. Ну, а уж те, что остальные, так им и кайло в руки на железной дороге. Так вот в бараке жили железнодорожники. Путевые рабочие. Лом, лопата, шпалы, рельсы.

В коридоре, рядом с дверью каждой комнаты стояла керосинка на тумбочке. Так готовили еду. В каждой комнате была устроена печка — буржуйка. Уголь, а это минимум два ведра на день, носили со станции. Там разгружались вагоны и путейским можно было брать. А, может, и нельзя, но охраняли станцию тоже железнодорожники, поэтому разрешали. Комнатки небольшие, метров по двенадцать-четырнадцать. И в них жили по двое, трое, четверо, пятеро. С бараковскими детьми я играл в футбол, штандер-стоп, «железку». Они же учили меня физиологии, отношению между полами и другим премудростям, вроде общения с использованием ненормативной, обсценной лексики.

Наш дом стоял напротив. Частный, кирпичный, за забором. Яблони, вишни, сливы, смородина с крыжовником, малина. Опять же огород с огурцами и помидорами, клубникой и петрушкой. Однако, отапливался дом печкой, а воду носили с колонки. Обитатели барака, звали нас «куркулями». У железнодорожников были делянки с картофелем. Ещё — куры, кролики и свиньи. Не у всех, а у хозяйственных. Каждый раз испытывал шок, когда видел вывешенного на «турнике», что рядом с нашей калиткой, возле их сараев, поросёнка. До сих пор, при воспоминании, запах опаленной паяльной лампой свинины в носу как-то отвратительно ощущается. А бараковские дети радовались зрелищу, сидели и ждали, когда дадут погрызть палёный хвост. И голову свиную таскали, играя и веселясь, пока родители не отнимут.

Мальчик там был. Игорёк. Зимой и летом ходил в майке, трусах и сандалиях на босу ногу. Однажды зимой, уж не знаю, как его занесло, хотел войти к нам в дом. Но у крыльца собака была на привязи. Мальчика за ногу укусила. Родители его подняли шум. Матушка моя пошла к ним улаживать. Денег десять рублей дала, колготки новые… А где Игорёк? Под столом спит. Он там часто спал.

Ветхое деревянное здание несколько раз поджигали. Причем, однажды даже подперли входные двери чурбаками снаружи, видимо, чтобы пожестче выглядело. Понятно, что сами обитатели и делали. Нужно было нормальное жильё, да и дурь пьяно-похмельная сказывалась. В конце концов, в середине семидесятых барак снесли, а обитателей расселили по подмосковным городам.

Ещё были Вагончики. Все время удивляло подобное положение вещей. Отведена в лес ветка железной дороги — это в тридцатые годы проложили до Коммунарки. Потом она оказалась ненужной, а в той части, что по границе частных домов и леса, проложили дополнительные пути и поставили в три ряда теплушки образца 1870 года. Штук тридцать — пятьдесят. И в этих вагончиках жили люди. Целый городок. Сортиры на улице. Этим никого не удивишь. Пристроенные из досок хранилища для угля. Обогреваются печками — буржуйками. И — это 60 лет Советской власти? И где? Как раз между нынешними Северным и Южным Бутово. В тридцати километрах от Кремля. Их снесли или увезли в середине восьмидесятых после присоединения Бутово к Москве.

В трех минутах пешком от железнодорожной платформы стояли Красные дома. Четыре двухэтажных строения красного кирпича. Коммунальные квартиры. Маленькие комнаты, крошечные кухни. Колонка с водой — на улице. Там же и туалет. А помойное ведро — все равно возле входа, у вешалки с верхней одеждой, за занавеской. Зато своя котельная. То были муниципальные дома. Селили туда очередников.

Если пройти еще метров пятьсот, начинается Радио-центр. Двухэтажный детский сад и три трехэтажных кирпичных дома. Квартиры со всеми удобствами. Потом построят ещё один — пятиэтажный. Вот он в Собянинскую реновацию не войдёт, а остальные снесут. За жилыми домами — огороженная колючей проволокой часть лесного массива. Кое-где видны высокие металлические мачты — антенны на растяжках. Говорили, что — это «глушилки» вражеских голосов». В этом месте до революции располагалось имение Николая Александровича Варенцова. Предприниматель, инженер-механик, человек, «сделавший» себе состояние в одиннадцать миллионов рублей, начиная с нуля. Занимался он оптовой торговлей и производством. Вез из Средней Азии хлопок, шерсть, кожу. В Москве же имел две мануфактуры, большой дом на пересечении Денисовского и Токмакова переулка; ухоженное имение в Бутово. Советская власть все отняла. Умер он в 1947 году в Москве, в крайней нищете. Оставил после себя мемуары «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое.»

В Красной школе учили в две смены. Мне досталась вторая. Так что после уроков возвращались домой по-темному. Утренние же часы околачивались на улице. На переменах между уроками играли в фантики. А где можно найти самые красивые конфетные обертки? Конечно же вокруг железнодорожной платформы и под ней.

Сейчас пытаюсь анализировать и понимаю, что «дачным» поселком Бутово в конце шестидесятых уже не был. До революции на месте того двухэтажного кирпичного дома, что стоит у северной части платформы, располагалось имение П. В. Михайлова, почетного гражданина. Сам он жил и работал в зарубежье, а делами в Бутово, именно содержанием и сдачей в аренду принадлежащих ему 48 дач, занимался управляющий Н.П.Головин. Опять же советская власть экспроприировала объекты недвижимости у эксплуататоров и поселила в бывшие барские дома представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Новые же дачные кварталы, уже позже, появились за лесом, что за Радиоцентром; за Полигоном в сторону Боброво, но в остальном поселок был заселен, за редким исключением, жителями постоянными.

После окончания первого класса, родители решили, что мне нужно менять школу. Белая была «посильнее» и учились в ней только в первую смену. И ещё — она была новая, только что введенная в строй взамен старой, сгоревшей. Прежняя школа имела каменный первый этаж и деревянный второй. Владельцами здания являлись сначала Б. И. Поляков, архитектор Главной дворцовой канцелярии, позже имение перешло его дочери Елизавете Борисовне Вындомской. Отсюда и название Елизаветинского поселка. Позже имение перекупили Москвины. Ну, а уже после революции в здании главного дома усадьбы открыли школу-семилетку.

При смене учебного заведения возникло одно «но». С меня была взята клятва, что железную дорогу буду переходить только по пешеходному мосту. Железная дорога была беспощадной убийцей. Не всем и не всегда удавалось пересечь шесть полотен пути. Не раз я видел лежащие на обочине тела. Обувь обычно бывала отброшена в сторону. Электрички, скорые, товарные, маневровые поезда регулярно сбивали переходящих линию, которые пытались сэкономить время, несмотря на предупреждающие и запрещающие таблички. Движение в те годы было гораздо интенсивнее нынешнего. И, если электрички ходили реже, то скорых поездов дальнего следования было много больше. И товарные поезда ходили почти беспрерывно. Два пути использовались для формирования грузовых составов и разгрузки сыпучих материалов на станции. Часто составы стояли на светофорах и для того, чтобы перейти на противоположную сторону приходилось карабкаться на вагон в торцевой его части, если имелась площадка или, если такой возможности не было, то пролезали между колесами, не особо задумываясь о том, что состав в любой момент может тронуться.

Естественно, что данное родителям обещание выполнялось далеко не всегда. Помню, как громогласно орала и причитала бабка моего троюродного брата, когда увидела, что мы: мне восемь, а ему — шесть лет, с трехлитровыми бидончиками с молоком перебегаем пути.

Железнодорожный мост же был и остаётся до сих пор неизменным участником моих ночных кошмаров. Случается такое не часто: два-три раза в год. Снится, что ступени частично разрушены, перила качаются, пешеходная зона местами развалилась и весьма шаткая. Думал, что я один такой, но из разговоров со знакомыми узнал, что, пусть не у всех, но у многих подобное во снах тоже присутствует.

Все, что было связано с жизнеобеспечением, находилось как раз «за линией», то есть на восточной стороне поселка.

Во — первых — это привокзальная площадь. С неё ходили автобусы до Расторгуева, в Боброво и ВИЛАР. Прямо у схода с моста стояли палатки ремонта часов и Союзпечати. Часовщик был всегда один и тот же. Казалось, что он и его ларек — вечные. Но пришли новые московские власти и не стало ни часовщика, ни места его работы.

Двухэтажное здание белого кирпича — дом быта. Внизу, на первом этаже расположена единственная на восемь тысяч человек народонаселения парикмахерская. В другом подъезде — ателье. Далее, против часовой стрелки — обелиск «По Ленинским местам». Следующее двухэтажное здание — продовольственный магазин. На втором этаже — библиотека. Это сейчас. Даже плохо себе представляю, кто в настоящее время ее посещает. А ранее там был ресторан и совсем маленький буфет с разливным пивом и табачным угаром. Левее здания — небольшая пристройка, в детстве самая любимая. Там продавали мороженое. Фруктовое в картонном стаканчике — 9 копеек; пломбир с розовой или желтой розочкой из твердого сливочного крема в обычно кривобоком вафельном стаканчике — 19; «Ленинградское» в шоколадной глазури — 28.

Левее, уже через дорогу, располагался небольшой павильон с вином и водкой. Но он появился значительно позднее остальных. И, конечно, двухэтажное здание универмага. Там было всё — от книг и игрушек до одежды и обуви. Но купить было нечего. Литература, выпускаемая миллионными тиражами, которую невозможно читать и ботинки, которые крайне сложно носить. Недавно прочитал о том, что к концу восьмидесятых годов, 87 процентов выпускаемой в СССР продукции, предназначенной для народонаселения, не находило своего покупателя из-за низкого качества, а то и вовсе ненужности

В центре же площади стояло каменное одноэтажное здание булочной. Потом её переведут в строение, что слева от универмага, а саму постройку снесут.

На площадку, что ближе к мосту, летом привозили желтую бочку на колесах с надписью «Квас». Торговала им неизменно баба Маруся. Двухсотграммовый стеклянный стаканчик — три копейки; поллитровая кружка — уже шесть. Поговаривали, что когда содержимое емкости подходило к концу, можно было и с червями порцию получить, тем не менее точка пользовалась успехом. Опарыша с пеной можно и отдуть к противоположному краю кружки, если кто брезгует. Несколько раз бочку «угоняли» местные пацаны. Отвозили недалеко, просто с виду. Сбивали замок и пили квас до утра. Баба Маруся, если и злобилась, то не сильно, хотя внешне была весьма угрюма. С помощью добровольцев, пришедших к открытию с бидончиками, водворяла бочку на старое место.

Если от моста пойти налево, вдоль путей в сторону Москвы, то по правую руку, напротив железнодорожного пакгауза, стоял овощной магазин. Внутри — сладковатый запах прелых корнеплодов. Продавщицы с грязными руками отпускают товар, а деньги берут и отдают сдачу аккуратно, двумя пальцами, чтобы не испачкать. Впритык — прием стеклотары. Работает с перебоями. То тары нет, то приемщики пьяны или просто не хотят работать.

Далее, слева, напротив прудика, где редко кто не лежит на бережке в состоянии избыточного алкогольного опьянения, примостилось деревянное, окрашенное синей краской строение. Пивная. Народное название -«Голубой Дунай». Черная дыра распахнутой двери. Изнутри доносится приглушенный шум голосов. Взрослые мужчины обсуждают серьезные проблемы. Криминальное местечко. То кого-нибудь ножом порежут, другого побьют по-пьяни. Да и просто, сами мужчины или на бережку замерзнут или, купаясь, в прудике утонут — в зависимости от времени года.

Следом расположилась керосиновая лавка. Продукт на разлив. Обычно стоит очередь с бидонами. Керосин мощной струей льется в куб из нержавейки. Кран не перекрывают. Покупателям отпускают из мерного алюминиевого черпака. Пронзительный запах нефтепродукта в закрытом помещении.

Так и вышли к посудохозяйственному и молочному магазинам. Про первый сказать нечего. Был и был. Может и сейчас есть. А вот в «молочку», лет, наверное, с шести, меня регулярно посылали. Двадцать восемь копеек за литр. Три литра — восемьдесят четыре копейки. Очередь стояла всегда. Бывало десять-пятнадцать человек — это немного. Когда же привоз запаздывал, то набиралось человек до тридцати, и это без тех, которые «на минутку отлучились». Ждать приходилось, порой, больше часа. Но вот из подсобки к прилавкам медленно выдвигаются продавщицы в белых халатах. Несут они сорокалитровую алюминиевую флягу с молоком. Одна для противовеса упирается свободной рукой в плечо коллеги. Так заносятся пять-шесть ёмкостей. Ну, а потом — как обычно. Фляга открывается, содержимое размешивается и: бидончик — алюминиевая литровая мерная кружка — молоко — деньги — сдача. В очередь суетливо вклиниваются те, что «на минуточку» отходили. Можно сказать — хитрозадые вернулись.

Уже с полным бидончиком возвращаешься мимо железнодорожного магазина на станционную площадь. Почему магазин «железнодорожный»? Скорее всего из-за ведомственного подчинения. Неплохо снабжался. Если повезет или очень постараться, то в нем можно было купить приличное сливочное масло, сосиски, вареную колбасу или сыр. Там покупали табак: «Прима» от «Дуката», «Беломор» фабрики Урицкого, «Пегас», ну и то, что считалось лучшим — «Ява», фабрики «Ява». Кто знает, тот поймет.

Новая школа была просторна и светла. По три рекреации на этаже. В каждой рекреации по отдельному туалету для мальчиков и девочек. Кто-то может поиронизировать — что это он к сортирам так внимателен? А вы представьте первоклашку, которому надо по-маленькому, а в санузле стоят семиклассники, курят, матерятся и раздают подзатыльники. Так что наличие — важно. Причем, думаю, что не менее важно, чем само обучение и процесс воспитания.

Не буду описывать саму школу. Она до сих пор стоит на том же месте, только номер поменялся.

Кто в ней учился? Те, кто с Елизаветинского поселка, с Хим-дыма, из деревень Бутово, Ново-Никольское, Городяевка, ну а большая часть — из домов кирпичного завода. Была ещё одна школа, правда начальная, на Полигоне. Поэтому в четвертые классы школы №2 ежегодно вливалось несколько учеников из деревень Боброво, Дрожжино, и, естественно, с Полигона.

Тон среди ребятишек задавали кирпичнозаводские. Их было больше, держались они сплоченнее. На учебу из них мало кто был ориентирован. По большей части — пацанские дела. Ты меня на «понял» не бери, понял? Таких называют шпаной. Организованных криминальных групп не было. В школе, да и на улице деньги у младших «стрелять» не принято. Так, иногда, если на привокзальной площади какие залетные хулиганы попробуют, так их потом местные патриоты с кольями, да дрынами по кустам-оврагам гонять бросаются. Это, когда есть кому заступиться.

Был, правда случай, когда учительница начальных классов послала девочку домой к двум отморозкам с запиской для родителей. Они ее из ружья застрелили. Старшему было не больше десяти лет. Их мать, когда увидела, что натворили дети, попыталась скрыть следы преступления. В итоге детишек определили в колонию для несовершеннолетних.

Да, разное бывало. Поножовщина, драки, — но все больше на бытовой почве. В кругу семьи, так сказать, или около. Пьяные папы, измождённые мамы. Общая неустроенность. Голода не было, но и до сытости очень далеко.

В школьной столовой кормили обедами, уж не помню, платили за них родители или нет. Там же в буфете можно было прикупить коржик за восемь копеек или марципан за четырнадцать. Кусок хлеба стоил одну копейку, но мы его воровали с подноса, что стоял на раздаче. На это взрослые особо не обращали внимания.

Вернёмся к поселку. На Большой Бутовской стояла амбулатория. Развалины ее и до сих пор демонстрируют эпоху упадка. Но через это заведение прошли все мои сверстники, плюс минус десять лет от года рождения. Все врачи знакомы, да и жили тут же. Они, действительно, помогали, в меру, конечно, компетенции и оборудования.

Клубы. Кино показывали на Радиоцентре, на Полигоне, иногда на кирпичном заводе. Раза два в году приезжал «Вагон-клуб». Его отцепляли и устанавливали на запасном пути возле железнодорожного моста. Но самым кассовым было заведение в народе называемое «У Ивана», что на Городяевке. С одним выходным в неделю. Совсем небольшое строение, без всяких кружков рукоделия и т. д. Даже вывески не было. Только зал. Уже не знаю каким образом, но фильмы показывали самые новые, последние, те, что и в Москве-то только поступили в прокат. Зато полный зал. Иван — невысокий, полный, с залысинами. Он же и кассир, и киномеханик, и администратор. Зрители — на девяносто процентов молодежь до двадцати. В зале — реплики, громкий смех, где, может, и неуместный, но окружающим нравилось.

Клуб на Радиоцентре — много больше по размерам: и зрительный зал, и, отдельно, — танцпол. Мои родители, дабы занять свое дитя чем-то правильным и приобщить к прекрасному, водили меня туда заниматься в музыкальную студию по классу аккордеона. Отзанимался я там чуть больше года. И, вы знаете, многое дало. Начиная от нотной грамоты до общего развития, но… Друзья и приятели звали собирать конфетные обертки под железнодорожной платформой, а это, признайтесь себе искренне, гораздо интереснее, чем разучивать вальс" На сопках Маньчжурии», сидя на сцене перед пустым залом. Фантики победили.

В конце семидесятых мы с приятелями играли в этом клубе на танцах. До тех пор, пока знакомый паренек из Дрожжино инструменты не украл. Неумного нашли и осудили, но аппаратуру он умудрился спрятать в колодце. Со всеми вытекающими.

В клуб на Полигоне мало кто ходил фильмы смотреть. Далековато. Разве что на танцы. Ради такого и из Полян, за семь километров приходили. Но и те мероприятия были редки.

Ещё есть в Бутово кемпинг. Вот уж вопрос. Я о его существовании знаю с 1967 года. А построен был когда? И, самое интересное, зачем? Строевые сосны. Сейчас им лет под семьдесят. Признаю, что красиво и благородно. Но. Маленькие деревянные туристические домики на два номера. Без удобств, без отопления. Для кого строили? Когда учился в школе, то в нашем классе только у троих учеников родители имели собственные автомобили. Может у тех, кто проживал в регионах и желал путешествовать, личных транспортных средств было больше? Совсем редко приезжали большие экскурсионные автобусы, но, опять же, в Бутово туристам нечего было делать. Никогда кемпинг не был успешным. Разве, когда на его территории поставили ресторан «Курень». Тогда, может, — да. Но само предприятие изначально равнялось нулю. Другое дело — в Сочи, Адлере, Геленджике. Но в Бутово? Зачем! Однако сосны растут, никто их не вырубает и массовую застройку не устраивает. Уже хорошо.

Бани. Среди читающих данный текст есть кто-то, кому интересна данная тема? Замечательно. Тогда посчитаем. Индивидуальных бань, тех, что на огороде, подальше, чтобы в случае чего дом не спалить, было очень мало. Помывочные учреждения располагались в Бутово, на Радиоцентре и на Полигоне. Полигоновские — понятно: там пользователей совсем немного, плюс Дрожжино и Боброво. Радио-центр — многоквартирные дома уже с удобствами, а остальные — легко умещались в помещение санкультуры. Причем, посторонних не особо приветствовали. Остаётся баня в Бутово. Работает в субботу и воскресенье, т.е. два дня в неделю. Пусть, по десять часов в сутки, хотя, менее. Двадцать часов. Допустим, что мест — 50, на мужчин и женщин. Каждая помывка — тридцать минут. Считаем. Две тысячи человек. Все подсчеты очень грубые и завышенные. Отбросим благоустроенные дома кирпичного завода и те, что на Хим-дыме. По переписи того времени, население составляло порядка восьми тысяч человек. Где остальные пять тысяч? Неужели дома в тазу? Может и так.

Вернёмся к школе. Не буду судить об уровне. Скорее всего — хорошее. Но, когда ученики не очень заинтересованы, по вполне определенным объективным обстоятельствам, то за что винить учителей? После восьмого класса половина ребят ушла. Кто-то в училище или техникум; остальные работать. «А» и «Б» слились в один девятый. Желающих учиться не прибавилось.

С внеклассной работой в школе обстояло — никак. Время от времени, правда, появлялась секция баскетбола.

Однажды, увидев у входа объявлении об открытии кружка мореходов, мы с приятелем, единственные, в него однажды сходили. Но потом как-то не заладилось.

Классе, наверное, в пятом, мы уже с другим приятелем несколько месяцев в пионерской комнате клеили из спичечный коробков макет мавзолея вождя и учителя. Хороший получился домик. Похожий. Может, все лучше, чем консервные банки на улице пинать? Или, все же банки лучше?

Зато девятый и десятый, выпускной класс, внеучебное время было занято игрой на электроинструментах в школьном радиоузле. Пианола «Юность», три гитары, ударная установка, микрофоны, колонки, усилители… Каким-то образом мы оказались вовлеченными в подготовку к конкурсу песни среди предприятий химической промышленности Московской области. Победитель должен был поехать на музыкальный фестиваль в Прагу. Полгода репетировали в актовом зале «Хим-дыма». Две песни. Одну — патриотическую, другую на чешском языке — «Чебогай — небогай». Конкурс проводился в ДК Горбунова в Москве. По ходу выступлений все больше становилось понятно, что за границу мы вряд ли попадем. Предчувствие нас не обмануло.

Зато в течение двух лет мы устраивали музыкальное сопровождение всех торжественных мероприятий в школе. А порой и за ее пределами.

Немного о серьезном. Про похороны.