Но куда там! Он уже несся на велосипеде, неустанно крутя педали. Ветер трепал его жидкие волосенки, шумело в ушах, и в это замечательное утро он мчался навстречу летнему солнцу, счастливый и беззаботный.

Лето, каникулы, деревня. У него было все, о чем только можно мечтать в десятилетнем возрасте. Его все любили: многочисленные родственники дома и строгие учителя в школе. У него были друзья; они ждали его у озера, чтобы обсудить планы на день. А еще у него была собака — черный пудель, который пробежал за ним от дома до проселочной дороги, посмотрел вслед велосипеду и потрусил назад. И впереди еще была целая жизнь, о которой он, в общем-то, никогда не задумывался всерьез.

А затем прошли сорок лет.

Он очень хорошо помнил, когда впервые захотел жить вдали от людей, поселиться в заброшенной избушке где-нибудь на краю леса или даже в самом лесу, жить на природе простыми заботами и лишь изредка приезжать в город, чтобы навестить родных и пополнить необходимые запасы.

Ему нравилось бесконечно долго бродить по лугам, веселым весенним разливам, осеннему гулкому лесу; пробираться в сухие еловые чащи, клюквенные болота, находить крупную сладкую чернику за залитых солнцем полянах.

Уже много лет он занимался охотой. Это было даже не хобби: это стало его образом жизни, точками отсчета времени — от сезона к сезону, от хмурого ноября до светлого марта. Там, на природе, была настоящая жизнь, там с первыми глотками весеннего воздуха его охватывал восторг, там он дышал полной грудью, забывая о проблемах и возрасте. В зимние слякотные дни он часто вспоминал о своих намерениях уехать из города навсегда.

И так прошли еще десять лет.

Мечты сбываются. Только часто уже тогда, когда остаются последней надеждой. Почти в шестьдесят он бросил свой комфортный северный город и поселился практически в лесу. Несмотря на, казалось бы, долгую подготовку к этому решению, все произошло неожиданно быстро и сложилось как будто случайно.

Оставшись в период очередного экономического кризиса без работы, но с небольшой пенсией, он вдруг понял, что не особенно расстроился по этому поводу. Действительно, дети его были уже взрослые и обеспечивали себя сами, жена тоже вполне могла о себе позаботиться. Практически никто и ничто не мешало ему принять свое решение о новом образе жизни. Удивительно сама собой разрешилась и проблема, где жить. Один из его товарищей-охотников вдруг серьезно заболел, лишился возможности самостоятельно передвигаться и плотно осел в городе без скорых перспектив на улучшение здоровья. Однако надежда умирает последней, и расставаться со своим домом и небольшим участком земли в ста километрах от города он не хотел. Так родилась мысль предложить Александру поселиться в его домишке, во-первых, чтобы содержать дом в исправности и не дать ему отсыреть и подгнить, а во-вторых, кто ж его знает, может наладится здоровье, и самому удастся еще пожить на природе.

Все сошлось в одно время, как будто кто-то свыше выбрал Александра, коснулся стрелок судьбы и направил его движение по новому направлению.

Домик, где он поселился, стоял в забытом глухом месте. Когда-то здесь прямо через лес проходила дорога, выложенная булыжником еще в начале ХIХ века. Но лет за семьдесят до описываемых событий в десяти километрах от этих мест обустроили шоссе. Лесной дорогой еще какое-то время пользовались жители недальних деревень в своих поездках за грибами и ягодами, но и они постепенно отказались от нее, поскольку появился более простой и быстрый путь. Кроме того, лесная дорога в полукилометре от избы Александра пересекала топкую протоку, соединяющую два озера; мост через протоку со временем совсем обветшал, стал опасным для движения и в конце концов рухнул в отсутствии должной заботы.

Изба Александра была последней по лесной дороге, которая с высоких голых холмов спускалась к протоке. Ближайшие дома располагались выше примерно на полкилометра, да и оставалось их совсем немного. Селились в них, в основном, на летние месяцы. Кое-кто из дачников мог приехать и зимой, чтобы пожить неделю-другую, однако когда снег всерьез заметал всю округу, доехать до деревни могли только после того, как поработает бульдозер. До избы Александра даже трактор не доходил: просто было ни к чему.

Он приехал в свой затерянный уголок в середине апреля. В городе ветер уже гонял пыль по седому асфальту, еще не отмытому дождями от реагентов. Здесь же еще повсюду лежал снег, растаявший только на дороге да на пологих спусках с пригорков, обращенных на юг. За дорожной колеей снег, покрывшийся ледяной коркой, расстилался рваным ковром, обсыпанным налетевшим с деревьев сором.

Сын Александра умело и ловко подвел прямо к калитке свой внедорожник, набитый вещами до отказа, помог проложить лопатой тропинки в снегу до веранды и к сараю, разгрузить вещи, затопить печь и заторопился уезжать. Александр проводил взглядом его автомобиль, переваливающийся на дороге с боку на бок, как объевшийся волк из популярного мультфильма.

Потекли недели и месяцы. Охота, рыбалка, огород, грибы, ягоды и прочие удовольствия жизни на природе. Уже к июню он обследовал всю протоку от нижнего озера до верхнего. В прошлые годы, не раз бывая здесь со своим товарищем преимущественно в период осенней охоты, он знал только небольшую часть протоки и леса, не заходя в его глубь далее полутора километров. Через протоку вообще переправлялся только однажды. Сейчас же он разведал все заводи, узкие места и возможные переходы через протоку, прошел по берегам озер в одну и другую стороны, побывал на мшистых болотах и заросших осинами возвышенностях, узнал расположение густых ельников и редких сосняков, открыл множество родников, превращавшихся в ручьи и сбегавших в озера, прошел вдоль лесных канав, расчертивших лес на неровные квадраты. В голове сложилась карта местности, что позволяло ходить без компаса, ориентируясь по приметам.

Когда-то он вообще обладал способностью безошибочно находить дорогу из незнакомых мест. Еще в детстве на спор выводил взрослых к оставленной на дороге машине. В голове, куда бы он ни шел, всегда работал указатель нужного направления, как стрелка в компасе. Потом, годам к пятидесяти, эта способность куда-то пропала. Теперь требовалось все примечать и запоминать.

В знакомых краях это было не сложно. В его памяти постепенно откладывались пригорки с лисьими норами, черничники, где поднимались выводки рябчиков, высокие мощные осины, с которых неожиданно слетали глухари. Радовали частые заячьи подъемы на опушках луговин. В низине, совсем рядом с домом, зимой явно завсегдатаями были лоси. Когда-то в научной литературе Александр вычитал, что в этих краях проходили их миграционные тропы с северо-запада на юго-восток и обратно.

Определенную интригу вносило то обстоятельство, что в противоположную от протоки сторону лес тянулся на двадцать пять-тридцать километров. Какие там располагались угодья, можно было только догадываться, рассматривая спутниковую карту местности. Где-то посредине этого лесного массива едва заметной синей линией обозначалась речушка, делая по «семь изгибов на версту». Она то ли вытекала из дальнего озера, то ли наоборот стремилась к нему. Проку от той речушки было мало. Скорее всего, ее можно было перешагнуть, приняв за очередную канаву и даже не заметить. Зато чуть правее и севернее километрах в семи лежало огромное моховое болото. Его пересекали в разных направлениях полосы березняка — наверняка, излюбленные места тетеревов.

Всю эту карту Александр держал в голове, набросав немного для памяти на листе бумаги, потому что в краю, где он поселился, «не брал» интернет. Ближайшие вышки сотовой связи стояли в двадцати километрах по шоссе в сторону города, так что не было возможности пользоваться ни телефоном, ни спутниковой связью. Обычный проводной телефон имелся лишь в магазине при выезде с проселочной дороги на трассу, в нем отоваривались Александр да редкие жители соседних деревень. Правда, только в исключительных случаях и по самым необходимым поводам, так как все предпочитали проехать лишние двадцать километров до крупного населенного пункта, где располагались и супермаркеты, и почта, и аптека, и даже поликлиника. Однако путь туда и обратно с учетом расписания местного автобуса занимал практически весь день.

Лето и осень пролетели незаметно. Охота и рыбалка чередовались, принося неплохие результаты. В протоке водились крупные караси, весом до килограмма. В сеть они почему-то не шли, а на выползков ловились очень споро, особенно в июле и августе. Еще в заводях протоки на спиннинг и на живца охотно брали довольно крупные щуки — желтые, толстые и короткие из-за малоподвижного образа жизни: корма в виде верхоплавки, плотвы и лягушек у них было предостаточно. Если же Александру хотелось побаловать себя судачком, он ходил на озеро. Неглубокое, с песчаным и каменистым дном, оно идеально подходило для обитания окуней и судаков, которые вырастали там до вполне приличных размеров.

Чтобы не обходить протоку в верхней ее части, где она была значительно уже, и не прыгать с кочки на кочку, подвергаясь опасности сорваться в воду, Александр смастерил нехитрый плот. Теперь с помощью слеги он мог недалеко от дома переправляться через протоку на плоту в месте, где та сужалась до трех метров. С помощью плота летом он выплывал на соседние заводи, и планировал после того, как мороз скует воду всерьез, перебросить через плот две доски, наладив своеобразный мост через тонкий лед. За протокой, как раз напротив дома, на поросших елями пригорках с августа по октябрь как сумасшедшие свистели рябчики, устраивая свои концерты прямо на виду у Александра.

Хоть и скуден фауной наш северо-западный край, но в этих местах и зверя, и птицы было достаточно. Почему-то приезжие охотники и рыбаки не жаловали окружные угодья, предпочитая объезжать лесной массив с севера, со стороны города. Глубоко в лес они никогда не заходили. Из местных же только два пожилых мужика встречались иногда Александру. Один держал гончую и всегда направлялся в сторону сухих болот. Другой уходил к правому, нижнему озеру, туда, где протока широко разливалась, образуя живописные островки с высокой травой и березовой порослью. Утиная охота была там действительно уникальная, так как не только пролетную утку манили плавни и широкие зеркальца воды, но и местная видела здесь прекрасные места для выведения потомства. К осени выводки кряковой, серой утки, чирков и лысух можно было считать десятками.

Этот второй охотник и упомянул как-то в мимолетном разговоре с Александром, что, мол, местные жители и в былые годы не слишком любили ходить по этим местам. То ли леший кого сутками по ним водил, то ли иное поверье жило среди людей, но уж закрепилась за здешними лесом и болотами дурная слава. Даже прозвище им дали по имени деревни, которая испокон веков стояла невдалеке. Деревня та — Моркино — еще во время войны сгорела дотла, а прозвище за всем краем осталось: моркинские леса и моркинские болота. Прямо, морок какой-то.

Попугал мужик Александра — то ли в шутку, то ли всерьез — и ушел своей дорогой.

Уже к октябрю морозильная камера Александра была полна дичи. Там лежали штук тридцать уток, два десятка рябчиков, кулички и разделанная туша бобра. Такой солидный запас позволял ему спокойно ждать зиму: на тридцать недель до апреля мяса дичи у него было припасено вдоволь. Рыба тоже была. Впрочем, ее он собирался ловить и зимой прямо у дома на поставушки.

Единственно, чего ему недоставало, да и не то, чтобы недоставало, а составляло предмет его охотничьих вожделений, так это тетерева. Их отсутствие среди запасов как будто принижали его как охотника в собственных глазах. Правда, осенью у него не оставалось времени на дальние походы к сухим болотам и тем более на серьезную подготовку к охоте на тетеревов: для нее надо было мастерить чучела, подолгу наблюдать за птицами, определяя места их кормления и отдыха. Тетеревов он видел только издали и решил заняться ими зимой: брать их поутру на лунках, когда те еще отдыхают в рыхлом снегу. Подобная охота обещала быть интересной и добычливой.

Осень уже перевалила на свою вторую половину, после ночных морозов образовывался лед на лужицах, а октябрьские дни стали завершаться все более ранними сумерками, когда у Александра состоялась интересная встреча.

Вечерело. Он занимался домашними делами, затапливал печь, ставил воду на плиту, когда услышал настойчивый стук. Кто-то стучал деревянной палкой по воротам. Удивленный неожиданным визитом, Александр вышел на крыльцо, даже не накинув на плечи теплой куртки.

У калитки молча стоял какой-то мужчина. Одет он был невзрачно и по погоде, за плечами висело старое курковое ружье. Странен казался его облик. Незнакомец был ростом под два метра, сухопарый и с ужасно некрасивым, просто уродливым лицом, по которому совершенно невозможно было определить его возраст. Мужчине можно было дать и пятьдесят лет, и семьдесят. Лицо его было какое-то вытянутое и как будто ужатое с боков. Цвет лица в сумерках казался неестественно белым со странным матовым оттенком. Даже следа от щетины на лице не наблюдалось. Сверху вниз по скулам и щекам до подбородка пролегали две глубокие морщины. На лице неестественно выделялись большие и глубокие глазницы, в которых прятались то ли черные, то ли темно-карие глаза.

Человек стоял, не улыбаясь и не говоря ни слова. Он просто смотрел на Александра, на его чуть сутуловатую фигуру, на руки, которые тот поспешно вытирал полотенцем.

— Заходите! — первым громко заговорил Александр. — Вы что-то хотели спросить? Чем могу помочь?

— Мне не нужна помощь, — глухим голосом отозвался незнакомец.

— Но вы зачем-то меня звали?

— Посмотреть, — все так же глухо и без намека на эмоции проговорил мужчина.

— Ну так заходите! Прошу Вас! У меня скоро будет готов ужин. Вы, наверное, идете издалека, проголодались?

— Я действительно иду издалека. Но заходить не буду. Вас зовут Александр? — без интереса, скорее даже утвердительно спросил старик: все-таки он более всего походил на старика.

— Да. — Удивился Александр. — Откуда Вы меня знаете?

Незнакомец ничего не ответил. Сам он по-прежнему не называл своего имени.

— Теперь Вы живете в доме Бориса? — продолжил старик задавать вопросы через небольшую паузу. — Как он?

— Поправляется, но с трудом. Все же инсульт.

— Да, — подтвердил старик. — Инсульт — это серьезно. А здесь он был не нужен. Пусть пока поживет в городе.

— Ему там комфортней и проще, — подтвердил Александр.

— А Вам? Нравится здесь?

— Да. Мне очень нравится.

Он вдруг захотел рассказать, как мечтал о такой жизни много лет, но вовремя остановил себя, даже удивившись своему порыву: незнакомый человек, не известно, кто. Да и зачем?

— Мне пора, — так же индифферентно произнес старик, но не тронулся с места. — Да. Пожалуй, пора.

Александр кинул взгляд за спину старика и вдруг заметил, как какая-то тень в лесу напротив дома мелькнула среди деревьев за спиной незнакомца. Вроде как крупная собака.

— Кто это с Вами? Там, в лесу?

— Собака, — глухо заметил старик. — Пес черного окраса. Но не со мной. А Вы не видели его раньше?

— Никогда, — мотанул головой Александр.

— А мне кажется, этот пес Вас знает.

— Нет, нет, — почему-то стал оправдываться Александр. Он вдруг почувствовал, как внутри у него похолодело и сердце сжалось от необъяснимой тоски.

— Ничего, — сказал мужчина. — Еще познакомитесь. Теперь уж точно.

Старик повернулся спиной к калитке и дому и, не попрощавшись, направился по дороге в сторону шоссе.

Только теперь Александр почувствовал, что замерз. Во все время разговора он так и стоял в легком свитере без шарфа и шапки. Он не стал смотреть на удаляющуюся фигуру старика, только бросил взгляд на совсем потемневший лес и на то место, где ранее мелькнула тень черного пса. Сумерки завладели лесом и надвигались на дом. Александр вошел в кухню, плотно закрыл дверь, сел на стул и погрузился в глубокую задумчивость. Что-то подсказывало ему, что состоявшаяся встреча не случайна, да черный пес, которого он никогда раньше не замечал, показался ему предвестником неких грядущих событий: в совпадения он не верил.

Декабрь быстро и полностью вступил в свои права, заснежив все вокруг. Еще в конце ноября можно было ходить по черной тропе, но с первых дней зимы выпало столько снега, что в лесу стало тяжело передвигаться без лыж. Вдобавок ударили морозы до 10 градусов по Цельсию. Александр временно прекратил выходы на охоту, занимаясь расчисткой снега около дома и вдоль дороги. В короткие серые дни, предшествующие зимнему солнцестоянию, он занимался подледной рыбалкой.

Это занятие не требовало много времени. Раза два в неделю Александр пополнял запасы живцов, которых хранил в доме или на веранде. Пробурив десятка полтора лунок в коряжнике на протоке — там, где, по его мнению, должны были водиться зубастые хищницы — он утром и вечером обходил их, то и дело доставая щук.

По средам и субботам он устраивал банные дни, благо дров было припасено достаточно. Никогда раньше не любивший баню, он сейчас оценил все ее достоинства, тем более что теплая вода была постоянно необходима для стирки вещей. Накануне 22 декабря, выпавшего в тот год на четверг, Александр еще днем затопил баню, осмотрел в очередной раз свои щучьи поставушки, разделал пойманных щук и стал собирать вещи для завтрашней охоты. Он проверил крепления тяжелых лыж, сложил все необходимое в рюкзак, заправил в патронташ два десятка патронов, взяв на всякий случай два пулевых и два с картечью. В основном, ему требовались патроны с крупной дробью, так как охотиться он шел на тетеревов. Обернуться надо было за короткое время дня. Выйти он хотел на рассвете часов в девять, дойти за два часа до сухих болот, там отохотиться и вернуться к четырем часам дня, то есть к самым густым сумеркам. Так он рассчитал.

Однако все обернулось совсем иначе.

Глава 2. Ошибки

Утро четверга выдалось морозным и тихим. Снега за ночь не прибавилось. Скатившись с пригорка к протоке, Александр покатил по ее замерзшему руслу. Через полкилометра, когда стало заметно светать, он свернул в лес.

Снег был мягкий и пушистый. На нем, как на чистом листе бумаги, отпечатались разные следы: канавки, оставленные мышами, вышитые крестиками петли слетевших на землю рябчиков, ровные цепочки лисы. Он не обращал на них внимание, прекрасно понимая, что тратить на это время просто незачем. Тишина стояла необыкновенная, только редкие синицы, прыгая по ветвям, пищали, встречая охотника. Воздух вливался в легкие свежими ароматными струями.

Несмотря на тяжелые лыжи, при отсутствии лыжных палок и довольно увесистой амуниции, Александр пока что продвигался споро. Свернув с протоки, он за полчаса пересек редкий еловый лес и обошел по низинам два высоких холма. Местность эта была ему хорошо знакома. А вот дальше путь предстоял гораздо более тяжелый и малоизвестный. Там холмы как будто налезали друг на друга, широким поясом охватывая сухие болота.

Эту километровую полосу холмов, уходящую в глубь леса, невозможно было обойти стороной. Даже пройти между ними по низинам не было возможности: между холмами пролегали глубокие канавы, заросшие ивняком. Только два-три раза осенью Александр посещал эти места. Поначалу старался запоминать, чем один холм отличается от другого и как и где они соединяются, но потом бросил откладывать в памяти эти нескончаемые лабиринты и стал ориентироваться по солнцу, свету и времени суток. После третьего посещения холмистых мест он пришел к выводу, что лучше всего идти через них напрямик. Так он сейчас и сделал.

Раз за разом ему приходилось «лесенкой» забираться вверх по заснеженному склону на очередной холм, а потом так же боком осторожно спускаться с него. За очередным спуском его ждал следующий подъем. Пару раз он снимал лыжи и устраивался на отдых на поваленном дереве. Долго отдыхать времени не было, Александр отчаянно спешил, но организм требовал хотя бы кружку горячего чая.

К цели своего пути — моховым болотам — он добрался почти на час позже, чем намечал. Это значительно сокращало время предстоящей охоты. Выйдя на открытые участки болот, он стал продвигаться вдоль края леса по опушкам, стараясь держаться молодых березок, росших тут и там небольшими группами. Опыт Александра подсказывал, что в таких местах не может не быть тетеревов, прятавшихся под рыхлым снегом. Его глаза отмечали все углубления в снегу и искали характерные указания на лунки, пробитые птицами при падении с деревьев.

Охота началась неожиданным взлетом сразу четырех тетеревов едва не из-под ног Александра. Поднятый ими столб снега осыпал охотника от валенок до шапки. Только неожиданностью и можно было объяснить первый дуплетный промах, однако дальше дело пошло более успешно, и вскоре уже два косача и тетерка лежали в его рюкзаке. Время требовало остановиться, но азарт удерживал Александра на болоте.

«Еще десять минут, еще десять — и все», — уговаривал он себя. Взяв уже пятую птицу, он вдруг заметил, что пока охотился, погода радикально переменилась. Буквально за два часа небо, ясное в первой половине дня, затянуло тучами, серая пелена — спутница декабря — опустилась на болото, погрузив весь пейзаж в полутона. Снежная пыль то и дело с порывами ветра орошала лицо влагой.

Времени на раздумья не оставалось, и он повернул назад. Оказалось, что в порыве азарта он зашел по краю болота довольно далеко. Понадеявшись на хорошую погоду, Александр утром рассчитывал по следам от лыж найти место своего выхода из леса, поэтому не делал засечек на стволах деревьев и не привязывал никаких ярких тряпок на пути с холмов на болото. Теперь торопливость сказалась самыми неприятными последствиями, потому что снежная пыль довольно быстро превратилась в густую снежную пелену и стала быстро заметать лыжный след. Чтобы его поймать при входе в лес, Александр решил не двигаться по своим старым следам, которые перебегали от одной группы деревьев к другой и тем самым удлиняли путь, а идти вдоль леса и найти следы на опушке или под деревьями, где их не могло окончательно замести за короткое время.

Как часто случается в таких случаях, это стало его ошибкой.

Пройдя с километр вдоль опушки и так и не встретив входной лыжный след, он оглядел лес в обе стороны. Из-за снежной пелены видимость была плохая, не более чем на двести метров. Далее полоса леса сливалась с болотом и сплошным снегом, клубящимся в воздухе.

Александр достал компас, к которому прибегал в редких случаях. Он прекрасно помнил, что выходить надо на запад. По крайней мере, так можно попасть в знакомые места — либо к одному из озер, либо к протоке между ними, либо к проселочной дороге, ведущей к шоссе. Правда, по своей протяженности эти пути настолько разнились, что пойди он в сторону от дома, пришлось бы покрыть расстояние вдвое, а то и втрое большее, чем напрямик.

Надо было решать вопрос принципиально: или идти сегодня практически вслепую, или устраиваться на ночлег, пока светло. У него были в запасе два часа, чтобы выйти на знакомые места. Он решил идти, и тем самым ошибся второй раз.

Взглянув на компас, Александр выдвинул предохранитель-заглушку. Стрелка задергалась из стороны в сторону и замерла, указывая на север. Взглянув на окружающую местность, Александр несколько удивился, что с западной стороны, куда он намеревался идти и куда указывал компас, располагалось болото с кромкой леса, в то время как он считал, что на западе должны быть лесные чащи. Впрочем, такой обман в представлениях у охотников случается, и Александр отнес его на закругления опушек, чему он не придавал значения ранее, когда охотился. Встряхнув компас, он еще раз на него взглянул и, не дождавшись остановки стрелки, убрал в карман: время стоило дорого.

Компас как будто в отместку за многолетнее им пренебрежение сыграл с Александром злую шутку. То ли от мороза, то ли от закисления механизма компас указал направление почти на 90 градусов левее, чем следовало, и направил охотника практически в другую сторону от дома.

Поправив рюкзак за плечами и ружье, Александр бодро двинулся по выбранному направлению и вскоре действительно вошел в лес, что его значительно успокоило. Перед ним были вроде бы знакомые холмы, по которым он опять, подгоняя себя, стал взбираться и скатываться, преодолевая их один за другим. Так прошел час и даже более. Сверяя иногда направление с компасом, Александр, не понимая того, отворачивал от дома все дальше и дальше, направляясь по широкой дуге к югу.

Он по-прежнему перебирался через холмы и через полчаса стал понимать, что, видимо, идет и находится не там, где рассчитывал быть. Между тем уже стало изрядно темнеть. Даже если представить себе, что он вот-вот выйдет к низине у протоки, ему все равно не успеть засветло дойти до дома.

Надо было выбирать место ночлега. Эта мысль возникала все отчетливей, и уже окончательно окрепла, когда, перевалив через очередной холм, Александр увидел за ним относительно плоскую равнину. Однако местность была совершенно не знакомая и на заснеженную протоку или замерзшее озеро совсем не походила.

Александр наполовину спустился с холма, нашел под огромной елью плоскую площадку и решил здесь, под прикрытием деревьев и крутого склона подготовить себе все для ночлега. Прежде всего он ногами расчистил под елью снег, определил место для костра, подготовил себе недалеко от него лежанку, сложив в два ряда тонкие сучья. Здесь можно будет сидеть, опершись спиной о ствол ели, и даже прилечь рядом с костром. Он нарубил ножом и набросал елового лапника на место своей ночевки, потом насобирал и наломал у подножия холма старых сучьев для костра. Ночевать придется долго: темное время суток в это время года длилось почти семнадцать часов.

Включив ненадолго фонарик, чтобы найти в рюкзаке спички, завернутые в полиэтиленовый пакет, он попутно достал сухари и жестяную пустую банку из-под мясных консервов, которую использовал для кипячения воды на костре. Сухари были его обедом и ужином на сегодняшний день. Впрочем, можно будет разделать одного из тетеревов и тогда наесться до отвала.

Александр поджег спичками бересту, от нее загорелись мелкие еловые веточки, и вскоре костер весело загудел. Сучья потрескивали, выплескивая в небо снопы искр, едко дымили сырые ветки. Пока он возился с местом ночлега, заметно стих ветер, и почти перестал валить снег.

В шестнадцать часов темнота окутала лес. Около восьми вечера, перекусив и подбросив в костер побольше крупных веток, Александр заснул, прислонившись к стволу ели.

Ему приснился чудесный сон. Он увидел себя юношей, очень молодым и счастливым. Он провожал девушку и что-то говорил ей и говорил, а она улыбалась и смеялась. Внезапно полил дождь, и они забежали под навес около парадной двери дома. Ее волосы и лицо были мокрые, глаза сияли, и она вся тянулась к нему, возбужденная и радостная. Он видел ее мягкие и нежные губы, мокрые и улыбающиеся. Он наклонился к девушке, чтобы ее поцеловать, и только коснулся губ, как сразу будто состарился. Губы девушки оказались ледяные, и на него смотрело сморщенное старушечье лицо. От ужаса он хотел броситься бежать, но не мог сделать ни одного шага: старуха взглядом удерживала его на месте и продолжала тянуться к нему своими посиневшими губами.

Александр резко проснулся. Он ощутил затекшее тело и боль в шее из-за неловко свесившейся головы. Лицо было запорошено снегом, который не подтаивал уже даже на губах. Холод пронизывал его до костей. Костер потух, падавший снег его практически затушил. Ватник в районе спины и одним из рукавов примерз к стволу ели. Посмотрев на часы со светящимися стрелками, он увидел, что от усталости проспал почти шесть часов, и ночь была в самом разгаре.

Надо было опять приниматься за костер, опять собирать ветки. В окружении места ночевки и по дороге в низину он собрал все ветки еще вчера. Александр включил налобный фонарь и, не надевая лыж, проваливаясь почти по колена в снег, стал спускаться с холма. Прежде всего, он решил для растопки отодрать тонкую бересту от засохших деревьев.

Он хорошо знал по опыту, что береста горит даже мокрая. Внизу, у подножия холма, где при тусклом свете фонарика просматривалось болотистая местность, стояли хилые засохшие березки с отошедшей от стволов корой.

К ним и направился Александр. Уже спустившись с холма в низину он в темноте сделал шаг с твердой земли в сторону заснеженной равнины и вдруг поскользнулся. Нога поехала в сторону, он не удержался, зацепился за корягу, спрятавшуюся в снегу, сделал еще один неловкий шаг и провалился в болотистую незастывшую жижу по пояс. Холодная волна железным обручем опоясала всю нижнюю часть его тела. Перехватило дыхание. Ему не впервой было оказываться в ледяной воде, когда при переходе какого-нибудь ручья из-под ног уходил весенний лед. Доводилось и падать в речку при переходе через нее в половодье. Однако обстоятельства тех случаев не шли ни в какое сравнение с нынешними. Ладонями, оказавшимися в воде, он ощутил подо льдом слабое течение. Мысль, которая ему пришла в голову, вышибла из нее все другие. Выбираясь на сушу, он понял, насколько далеко от дома и в каких местах оказался. Слабо замерзшая часть болотца была той самой речушкой километрах в десяти-двенадцати от дома, которая представлялась на спутниковой карте синей извилистой линией. Это о ней он думал тогда, что даже не заметит в лесу такую неглубокую и неширокую речку, примет ее за очередную канаву. Он ее и не заметил, только оказалась она не столь безобидной, как выглядела на карте.

Даже при том, что вся одежда Александра промокла почти по грудь, а в валенках было полно воды, он не поддался панике. В рюкзаке у него лежали небольшая смена нижнего белья, которую всегда брал с собой, фланелевая рубашка и шаровары. Пусть штаны были не слишком плотные, но все же сухие. Про ноги в валенках он не беспокоился: он хорошо помнил случай, когда простоял в промокших насквозь валенках часа полтора в сильный мороз, и при этом ноги оставались теплыми.

Сейчас достаточно будет отжать шерстяные носки. Остальную одежду он просушит у костра, на который теперь была вся надежда. Только надежда эта оказалась зряшной: спички, которые прошлым вечером, организуя впопыхах костер, Александр сунул в карман ватника, он забыл завернуть в полиэтиленовый пакет. От воды спички совершенно размякли, их запасов больше не было, а зажигалку он с собой никогда не носил. В надежде на чудо Александр залез в рюкзак, перебрал все вещи, но не обнаружил ничего, что помогло бы ему зажечь костер. И вот тут он понял, что, возможно, пропал.

Александр наскоро переоделся при свете фонарика. Ватник, отжав нижнюю его часть, пришлось опять натянуть на сухую одежду. Не плотные шаровары, которые он носил в качестве замены или на случай утепления, продувались ветром насквозь и почти не грели. Вдобавок ко всему опять зарядил мелкий снег.

Он разворошил потухший костер в надежде найти хоть какой-либо теплый или не мокрый уголек. Вроде бы такой нашелся. У него оставалось шесть патронов, из которых два были пулевых, два — со средней картечью и два с дробью. Остальные он расстрелял по тетеревам.

Быстро орудуя ножом и одновременно прикрывая уголек своим телом от падающего снега, Александр расковырял один из пулевых патронов, вынул и выбросил пулю. В рюкзаке он нашел конфету, развернул ее, содержимое отправил в рот, а фантик расстелил рядом с угольком. Затем он наломал две горсти сухих мелких еловых веточек, сложил их шалашиком вокруг фантика, переложил берестой толщиной с бумагу, а над ними пристроил веточки покрупнее.

Пришла мысль, что пороха из одного патрона, чтобы зажечь костер, будет мало. Тогда взял другой, с пулей, и проделал с ним то же, что и с первым. Оставалось самое главное: высыпать порох из патронов так, чтобы он загорелся от едва теплого уголька. Александр не молился, потому что не молился никогда. Он просто прошептал: ну, дай Бог!

Все это походило на чудо, и оно не произошло. Поискрив и пошипев некоторое время, порох постепенно стал выпускать легкие облачка белого дыма, а затем превратился в ничто.

Теперь ему оставалось только одно: движение. Лишь оно могло спасти его от холода, обморожения и смерти. Александр отбил задубевшие штаны о ствол ели, натянул их на ноги, сунул валенки в лыжи, закрепил их и отправился в путь. Расчет его строился на показаниях компаса и воспоминаниях о карте местности. Речка, в которую он угодил, должна была оставаться у него за спиной, перед ним опять простирались холмы. Как ни странно, сейчас компас подтверждал эти представления о направлении движения. Александр только не знал, на сколько хватит света фонарика. Может быть, на полчаса, может, на час, но надо было идти.

Опять спуски и подъемы чередовались друг за другом, только из-за темноты он шел гораздо медленнее, чем днем. Особенно опасными были переходы через канавы, которые не всегда распознавались в темноте из-за снега, почти сравнявшего их края. Ивовые ветви краснотала, многократно переплетясь в низинах, создавали подчас непроходимые стены, заставляли поворачивать назад и обходить участки леса в десятки метров. Подъемы все больше давались с трудом, силы таяли, и требовался отдых. Однако отдыхать не было никакой возможности.

Он ощущал, что под ватником взмок, а ноги в мокрых и тяжелых валенках стали как будто чужими. Создавалось впечатление, что внутри ног горит костер, который полыхает внутри, покрытый ледяной коркой кожи под влажными и полузамерзшими штанами. Он шел почти как робот, и даже мозг вроде бы отключился и не анализировал ситуацию, включаясь только тогда, когда приходилось сверять по компасу направление движения.

Фонарик погас через час с четвертью. Учитывая приличный мороз, он проработал даже дольше, чем рассчитывал Александр. Это было поводом для пятиминутного отдыха, ведь за время своего движения он прошел примерно километр, может быть, чуть больше. До рассвета оставалось еще пять часов.

Он шел теперь в полной темноте, окруженный неясными силуэтами деревьев и кустов. Чтобы не повредить глаза, он вытянул вперед одну руку, как бы ощупывая местность, а второй прикрывал лицо, пытаясь что-либо разглядеть через щелку в шерстяных перчатках между пальцами. Несколько раз натыкался на деревья, несколько раз ветви били его по руке и по лицу, оставляя следы на лбу, щеках и подбородке. Он не ощущал, течет из ран кровь или нет: это было уже не то что вторично, а вообще несущественно. Глаза попривыкли к темноте, и что-то различали, по крайней мере, отличали чащу от полян с кустами.

Главное — не останавливаться, твердил он про себя в сотый раз и на сто первый — остановился. В этот момент он переходил открытый участок леса. Здесь было чуть светлее. Он подумал еще, что, если бы сейчас было полнолуние, он мог бы идти гораздо шибче. С этой мыслью он ступил на край канавы, продвинул ногу чуть вперед и услышал противный треск лыжи. Такой треск мог быть сравним только с треском кости во время перелома. И последствия от этого могли быть такими же плачевными.

Он выбрался на ровный участок, подвигал ногой вперед-назад. Возникшая трещина не давала левой лыже скользить вперед. Назад не пускал стопор — небольшой кусок лосиной кожи с шерстью, специально приклеенный в районе ступни для невозможности отката. Чуть впереди, прямо перед этим местом снизу появилась трещина, которую Александр нащупал пальцами. Она не была большой, и лыжа не могла сразу переломиться, но и идти вперед трещина не давала. Теперь левой ногой можно было только переступать.

Жуткая опустошенность вдруг навалилась на него. Он понимал, что снять лыжи и идти пешком будет практически невозможно: снег на открытых участках лежал глубиной по колено. В то же время левой ногой он мог теперь только переступать, но такое движение ноги требовало дополнительных усилий, а сил оставалось все меньше. Он все же пошел и через несколько сот метров выдохся совершенно. Александр привалился к ели, сидя стащил тяжелый рюкзак, раскрыл его и достал термос. В нем уже был не чай, а кипяток, залитый с вечера. Хватило его только на одну кружку.

Он в темноте нащупал отверстие рюкзака, положил в него пустой термос, откинул голову к стволу дерева и моментально отключился. Крупная дрожь пробежала по его телу, но он уже не ощутил ничего.

Очнулся Александр по наитию. Какой-то легких шорох разбудил его, окунув в предчувствие опасности. В темноте он инстинктивно стал оглядываться. Откуда-то сбоку на него неотрывно смотрела пара чьих-то раскосых глаз. Эти глаза то раздваивались, то фокусировались вновь. Вдруг их стало несколько, при этом одни появлялись, другие исчезали. Совсем недалеко от него кто-то явно переступал на снегу с лапы на лапу. Но это не был человек. Тихое рычание подтвердило догадку.

«Собаки, — понял Александр. — Одичавшие собаки. Целая стая».

Это была настоящая опасность. В отличие от волков, одичавшие собаки не боялись человека, были хитрее их, а в злобе не уступали волкам, превосходя тех в изобретательности.

Сначала стая из нескольких собак (а сколько, определить пока было невозможно) группировалась метрах в десяти от Александра. Потом некоторые из них стали смелее и рискнули укоротить дистанцию до него.

Едва Александр пошевелился, как рычание ближайшего к нему пса стало угрожающим. Пес стал обходить его слева, сокращая расстояние шаг за шагом. Александр попытался гаркнуть на собаку, что есть мочи, но из горла вырвался только тихий и как будто чужой звук — не то хрип, не то стон: горло совершенно пересохло.

Собаки между тем продолжали приближаться, обходя его уже с двух сторон. Надо было что-то предпринять. Он вспомнил, что в рюкзаке лежали битые тетерева. Возможно, они своим запахом манили собак. Он нащупал в рюкзаке одну из птиц, достал и бросил собакам. Кто-то из них схватил тетерева и зарычал, к первому голосу подключился второй. Другие тоже метнулись к добыче. Собаки огрызались друг на друга и перемещались. Это заметно было по глазам животных.

Александр достал второго тетерева и бросил прямо в группу светящихся глаз. Остальные тетерева вскоре последовали за первыми двумя. Возня вокруг птиц усилилась, в воздухе были слышны хруст костей и чавканье. Весь пир занял не более десяти минут.

Однако собаки и не думали уходить. Они снова начали перемещаться справа налево и обратно, то и дело норовя подойти к Александру с разных сторон, и только страх, который издревле внушал человек животному, не позволял им убедиться в их безусловном превосходстве в этот момент.

Глаза Александра постепенно привыкали к темноте. Снежная круговерть совершенно прекратилась, облака стали расходиться, кое-где даже показались звезды, и он уже мог различать на фоне светлого снега и в просветах между деревьями силуэты собак. Он насчитал их пять-семь.

У него еще оставалось четыре патрона. Мало для всех, но если выстрелы будут удачными, то и двух станет достаточно, чтобы напугать животных. В стволах по-прежнему находились дробовые патроны, а вот в кармане лежала картечь. Переломив ружье, он достал патрон с дробью из верхнего ствола, заменив его на патрон с картечью и попытался прицелиться. В полной темноте сделать это оказалось совершенно невозможно: планка ружья и мушка не совмещались с целью. К тому же левая рука дрожала и ей требовался упор. Тогда он подтянул левую ногу к животу и положил стволы на колено. Двигая ногой, он попытался направить их в сторону перемещающихся теней и, наконец, нажал на спусковой крючок. Онемевшие пальцы потеряли нужные ощущения и нажали сразу на оба спусковых крючка двустволки, отчего последовали слившиеся в один выстрелы из обоих стволов.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.