Бесплатный фрагмент - Черный квадрат Казимира

Пролог

Липовая аллея. Густые ветви деревьев с обеих сторон тянуться друг к другу, образуя арочный свод, весь пронизанный солнечными лучами. Отчего вся аллея точно купается в меду, тягуче — сладостном, светло золотом липовом меду… Уходящая в закат аллея — ворота в Ад.

Но в тот момент Казимир не знал, даже не догадывался, щелкая затвором фотокамеры, что судьба уже подвела его к той невидимой черте, за которой пропасть. Он не чувствовал, что первые камушки уже посыпались из-под соскальзывающей вниз, в черную бездну ноги…

— Полина, поверни немного голову вправо! — советовал он, продолжая щелкать кадр за кадром. — И подбородок чуть-чуть вверх… Вот так, хорошо! Просто отлично!

Полина, почувствовав себя настоящей моделью, позировала перед фотографом, сияя очаровательной улыбкой. У нее была такая улыбка, что солнечный свет мерк перед ее блеском! И волосы… Белокурые локоны, распушенные игривым ветерком, образовывали что-то вроде нимба вокруг головы. И нимб этот светился, играл в солнечных лучах всеми оттенками золотого с розоватыми отблесками. Боже мой, с восторгом думал Казимир, глядя на свою модель, у нее розовые волосы! Никогда и нигде он не видел такого чудного, восхитительного оттенка. Это солнце, уже лениво клонившееся к западу, запуталось в волосах Полины. И он продолжал щелкать затвором, силясь успеть, уловить этот неповторимый миг.

— Поля, подвигайся, потанцуй что ли… Я хочу заснять тебя в движении.

И Полина танцевала под неслышимую музыку, то вскидывая вверх изящные, тонкие руки, то вытягивая в сторону точеную ножку. От созерцания хрупкого запястья и кокетливо выгнутых пальчиков в груди у Казимира что-то начинало тихонько подрагивать, вибрировать, словно отзвуки шаманского бубна. От ритмичного щелканья затвора камеры он словно впадал в транс и окружающие их деревья, залитые закатным солнцем, отодвигались, растворялись в пространстве. Оставалась только Полина с ее восторженной улыбкой, изяществом и негой движений юного девичьего тела, и розовым отсветом в волосах…

Казимир смеялся вместе с ней, продолжая фотографировать. Счастье переполняло его, словно солнечный свет, согревало, делало легким, воздушным, готовым вот-вот улететь в высокое, безоблачное, августовское небо.

— Покружись, Полина!

И она кружилась, поднимая фонтанчики пыли с земли носком туфельки. А короткая пышная юбочка, как лепестки цветка, крутилась вокруг стройных, упругих бедер. Он навел резкость и сквозь глазок фотокамеры увидел легкий, еле заметный пушок, покрывающий ее ноги. В подушечках пальцев появилось покалывание, еле заметное, легчайшее, словно его пальцы едва-едва касались покрытой этим пухом, точно персик, теплой шелковистой кожи. Сквозь трикотажную ткань блузки проступали очертания маленькой девичьей груди.

Казимир сглотнул застрявший в горле ком. Что-то происходило с его зрением. И без фотокамеры на расстоянии десятка метров он отчетливо видел, как пульсирует на ее нежной шейке тоненькая голубая жилка, как белокурая прядь волос кольцом окружает восхитительное розовое ушко с нежнейшей мочкой, в центре которой виднелась крошечная дырочка от сережки… Он почувствовал, как рот наполняется слюной, точно он, измученный голодом, вдруг увидел невыразимо прекрасный деликатес. На секунду он застыл, перестав щелкать затвором, и провел языком по вдруг пересохшим губам. Вот бы узнать, какая на вкус мочка этого милого ушка?.. Какая она вся на вкус?.. И жаркая, словно кипяток, волна, зародившись внизу живота, плеснула вверх, в самое сердце, вылившись нездоровым румянцем на лице, сбив дыхание, разгоняя сердцебиение, заставляя дрожать пальцы, вцепившиеся в фотокамеру, как в спасательный круг.

Секунду спустя он уже весь дрожал от еле сдерживаемого желания. Господи боже, но так нельзя, невозможно! Сознание заметалось в тщетных попытках обуздать взбунтовавшуюся плоть. Это же безумие! Он опустил камеру и оттянул ворот рубашки, вдруг петлей палача сдавившей шею. Сердце стучало в висках. Он уже не ощущал ни счастья, ни легкости, всего минуту назад переполнявшие его. Во рту пересохло, казалось, даже язык присох к небу, лишая возможности говорить. Он отвернулся от все еще порхающей, как бабочка, юной модели, пытаясь скрыть свое возбуждение, и дрожащей ладонью вытер выступившую на лбу испарину.

— Хватит на сегодня, Поля, — произнес он и не узнал собственный голос, — я устал.

— Ну, папа-а-а, — заныла пятнадцатилетняя Полина, изобразив умоляющую гримасу на хорошеньком личике, — давай еще немного по фотографируемся! Я сегодня же выложу эти фотки на своей страничке в одноклассниках. И пусть все сдохнут от зависти!

— Да, конечно, обязательно сдохнут, — пробормотал Казимир, переводя дыхание и глядя, как солнце садится в мягкие густые кроны лип.

Сердцебиение утихало, внутренний жар потихоньку угасал. Казимир глубоко вздохнул, успокаиваясь. Он еще не знал, что потерял покой навсегда, что жизнь его изменилась безжалостно и безвозвратно, и что прежние мир и покой вместе с лучами солнца неумолимо ускользали в прошлое, оставляя его один на один с сумерками, с подступающим к душе ночным мраком.

Глава 1

Звонок в дверь прозвучал так неожиданно, что Лидия Петровна вздрогнула и уронила ложку, которой перекладывала варенье из банки в хрустальную вазочку. Кого это Бог принес в неурочный час? Гостей она не ждала. Сполоснув руки под краном в раковине, Лидия Петровна пошла открывать дверь.

На пороге стояли дочь Маша и внук Сережка. От лифта к двери в квартиру тянулась вереница сумок и чемоданов…

— Батюшки, — всплеснула руками Лидия Петровна, — что случилось, Машенька? Почему так неожиданно?

— А я от мужа ушла, — застенчиво улыбнулась дочь и пожала плечами, — пустишь в родной дом то?

Замявшись на секунду у распахнутой двери, Лидия Петровна встрепенулась и, подхватив с пола тяжеленную сумку с вещами, запричитала:

— Ну, конечно! О чем ты спрашиваешь?! Проходите, проходите, мои дорогие, не стойте на пороге!

Маша неуверенно, как будто сомневалась, примет ли ее отчий дом обратно, шагнула через порог. Она была в своем репертуаре: любые решения, даже самые трудные и важные, судьбоносные, принимала с наскока, решительно, без лишних сомнений. Сжигать мосты и рубить с плеча — это у нее всегда получалось хорошо, а главное, неожиданно.

Распределив сумки и чемоданы по комнатам, Лидия Петровна обернулась к внуку. Восьмилетний Сережка растерянно хлопал ресницами и молчал, не зная, что говорить и что делать в такой ситуации. Он впервые в жизни столкнулся с распадом, разрушением семьи. И ему еще требовалось время, чтобы выбраться из-под обломков и начать жить заново, на новом месте и совсем по-другому. Бабушка, не говоря ни слова, обняла внука и прижала к своей груди, ероша льняные кудри и целуя в макушку.

— Ну, приехали и хорошо, — шептала она дрожащим от волнения голосом, — значит будем жить вместе.

Сережка громко и облегченно вздохнул, словно выдыхая из груди застрявшую там тревогу и неуверенность. И чего он боялся? Что бабушка их с мамой не пустит, и они останутся жить на улице, как бездомные собаки? Ерунда! Бабушка, она же своя, родная, добрая и теплая. И всегда целует его в макушку, как маленького. Как же она его будет целовать, когда он ее перерастет? А ведь когда-то перерастет, он же мужчина!

— Пойдемте, дорогие мои, я вас покормлю, — засуетилась бабушка, — вы ж, наверное, голодные с дороги?

— Как волки! — кивнул Сережка, вдруг как-то резко почувствовав дикий голод, будто все последние дни чувство голода пряталось от него, таилось где-то в глубине тела, не решаясь заявлять о себе в сложившихся обстоятельствах.

После обеда вымыв посуду и отправив Сережку смотреть мультики по телевизору, Лидия Петровна присела за кухонный стол рядом с дочерью и потянула ее на откровенный разговор.

— Ну, рассказывай, что случилось на самом деле?

Маша бросила на мать затравленный взгляд с неожиданно блеснувшей слезой и опустила глаза. Сохранять гордый и независимый вид и держать спину прямо перед родным человеком было невыносимо трудно. По сути, Маша вернулась домой, как та старуха из сказки к разбитому корыту.

— Он меня бросил, мама… — долго сдерживаемые слезы потекли из глаз, голос дрогнул, — завел себе другую и ушел. Даже сына не пожалел. Ну, а я же гордая. Я унижаться не стала, развернулась и поехала домой, к тебе… Мне так плохо, мама…

Маша шмыгнула носом и уткнулась в теплое мамино плечо, вместе со слезами изливая скопившуюся в душе боль и обиду. Лидия Петровна обняла дочь, прижала к себе, тихонько покачивая, точно расплакавшегося младенца, утешая зашептала в дочкину макушку:

— Тише, тише, девочка моя, все образуется, все будет хорошо.

— Как же будет хорошо, мама? — Воскликнула Маша, поднимая на Лидию Петровну красные от слез, опухшие глаза. — Я же теперь брошенка, разведенка! Это так стыдно и унизительно! Я же пыталась сохранить семью. Я тебе не рассказывала, но он же обманывал меня чуть ли не со дня свадьбы. Он, как кобель, таскался за каждой юбкой! Но ради сына я терпела, терпела, закрывала глаза на его измены. А он взял и сам ушел!.. — Маша снова уткнулась в мамино плечо и разрыдалась в голос.

— Ну, милая моя, — сочувственно вздохнула Лидия Петровна, ласково поглаживая вздрагивающие плечи дочери, — это же было ясно с самого начала. Игорек твой был самым красивым парнем в институте, за ним бегали толпы девчонок, а он просто купался в женском внимании. Я и не сомневалась, что от своих кобелиных привычек он не откажется, даже женившись.

— Да? Ты не сомневалась? — Маша шумно высморкалась в бумажную салфетку и с удивлением уставилась на мать. — Почему же меня не предупредила? Почему не отговорила выходить за него замуж?

Лидия Петровна невесело усмехнулась.

— Ты когда последний раз материнские советы слушала, дочь моя? Ты же вбила себе в голову, что Игорь — самый лучший, раз самый красивый, что упускать такого парня нельзя, а то кто-нибудь другой уведет. Ты же выскочила за него, не спросив моего благословения. Если мне память не изменяет, то, что моя единственная дочь выходит замуж, я узнала за неделю до свадьбы. Ты же меня просто поставила перед фактом. А теперь спрашиваешь, почему я тебя не отговорила?

Маша опустила глаза. Права, ох, права была мама! Девять лет назад она, твердо уверовав в то, что Игорь и есть тот пресловутый сказочный принц, просто еще не обзавелся белым конем, не раздумывая вышла за него замуж. Сейчас горько и стыдно было вспоминать, как отговаривали ее подруги и знакомые. Со стороны то им было виднее, что за фрукт этот красавчик со старшего курса! Но она наивно полагала, что девчонки ей просто завидуют. Теперь же кусать локти было поздно.

— Что же мне теперь делать, мама? Я не хочу быть матерью одиночкой, как ты, не хочу! Я же знаю, как трудно одной, видела, как ты мучилась всю жизнь. И Сережку вырастить надо, я одна не справлюсь… Я не хочу одна…

Ох, ты Маша, Машенька, бедовая головушка, с нежностью и состраданием думала Лидия Петровна. Красота, помноженная на упрямство и самоуверенность — для женщины это беда!

— И не будешь, — твердо заявила Лидия Петровна. — Ты же у меня умница и красавица! Ну, ты посмотри на себя, — она бережно отстранила от себя дочь, с лаковой улыбкой рассматривая ее зареванное лицо, — да любой нормальный мужчина счастлив будет позаботиться о такой женщине! Я уверена, кандидаты в спутники жизни вскоре в очередь к тебе выстроятся!

Представив очередь из «кандидатов» под дверью квартиры, Маша шмыгнула носом и улыбнулась.

— Да уж, очередь, — недоверчиво хмыкнула она, — в километр длинной!

— Именно! Ты еще выбирать будешь, — уверила мама, — только выбирать с умом, не поддаваясь эмоциям, самого достойного кандидата.

— Думаешь, есть на свете достойные? — так, для порядка спросила Маша, уже представляя, как будет выбирать из этой километровой очереди самого достойного. От маминого уверенного голоса, от убедительных слов обида и отчаяние медленно отступали, освобождали душу.

— Есть, доченька, есть! Я же нашла… — заявила мама и смущенно улыбнулась.

Маша уставилась на мать расширенными от изумления глазами.

— Ты кого-то нашла?..

Больше пятнадцати лет Лидия Петровна после развода жила одна, посвятив себя полностью дочери. Но дочь выросла и, как птенец, улетела из родного гнезда.

— Да, Машенька, нашла. Его зовут Иван Константинович, он замечательный человек, и я выхожу за него замуж!

Вот это была новость! Не успев выйти на пенсию, ее дорогая мамуля собралась замуж! Собственные переживания и заботы отодвинулись куда-то в даль перед новой проблемой: мама, которой так хотелось выплакаться в жилетку, неожиданно ускользала из дочерних объятий в объятия чужого человека. А она то так жаждала маминых утешений, сочувствия, поддержки.

— И давно вы с ним знакомы?

— Мы много лет работали вместе. Год назад он овдовел. А на майские праздники сделал мне предложение. Вот я и подумала, что вдвоем то жизнь доживать веселее будет.

— А как же я, как же мы с Сережкой? — жалобно прошептала Маша с трагической гримасой на лице. Вот и мама ее бросала одну на произвол судьбы.

— А ты уже взрослая, Машенька. Ты сумеешь позаботиться и о себе, и о сыне. Заканчивай лить слезы, дочь! Игорек — не тот человек, по которому стоит убиваться. Бери свою судьбу в собственные руки и действуй! А я квартиру вам с внуком оставлю, сама перееду к Ивану Константиновичу. У него дом за городом собственный.

Умываясь перед сном, Маша долго рассматривала в зеркале свое отражение. Лицо миловидное, если не сказать красивое. Короткая стрижка с пушистой челкой очень украшала ее. А с учетом хрупкой стройной фигурки, выглядела она гораздо моложе своих 28 лет. Если приодеться, да подкраситься — глаз будет не оторвать!

— Знаешь, что, Игорек, — произнесла она тихо, поворачивая голову то вправо, то влево и кося глазами в зеркало, — не брошенкой, не разведенкой я не стану! И слезы горькие лить не собираюсь. Вот увидишь, я еще себе такого «кандидата» найду, в тысячу раз лучше тебя. Такого, что ты себе локти кусать будешь! Я это тебе обещаю! — и погрозила указательным пальцем собственному отражению.

Ее деятельная натура легко сосредоточилась на новой задаче, оставив позади и обиду, и горечь поражения, и все сомнения. Маша умела сжигать за собой мосты. Теперь пришло время научиться строить новые.

Глава 2

Михаил вытряхнул последние капли из бутылки. На дне стакана сиротливо поблескивали остатки пива. Все, это была последняя бутылка в холодильнике. Хватит на сегодня или все-таки сходить в магазин за добавкой? Подумал Миша и вздохнул. Он то надеялся, что алкоголь заглушит душевную боль, но ошибся. Боль от выпитого расплывалась, растекалась по всему организму, делая тело вялым, неповоротливым, ватным. К душевной боли прибавлялось отвратительное чувство беспомощности, что шло в разрез с осознанием себя как взрослого мужика. И взрослый мужик, вчерашний спортсмен с хорошими перспективами, превращался в амебу, медленно растекающуюся по плоскости стола, заставленного пустыми бутылками из-под пива. Ни хрена этот алкоголь не помогал, а только усугублял состояние, но и без пива день был пуст до звона в ушах. И эту пустоту нужно было чем-то заполнить.

— Ну что, Чарли, прошвырнемся в ближайший ларек? — обратился он к своему единственному другу, последнему на всем белом свете родному существу.

Черный ньюфаундленд, лежащий у его ног, поднял лобастую морду и сочувственно взглянул на хозяина добрыми карими глазами. «А может хватит?» — говорил этот взгляд.

— Да и тебе прогуляться не помешает перед сном, — Михаил неуклюже попытался прикрыть собственное позорное желание потребностями собаки.

Он знал, что Чарли не одобряет походы в этот ларек, что ему совсем не нравится запах, исходящий от подозрительных личностей, отоваривающихся там вместе с его хозяином. Но пустота, заполнившая квартиру в последние месяцы, давила так, что даже среди ночи хотелось выйти на балкон и вдохнуть свежего воздуха. А когда взгляд падал на фотографию молодой улыбающейся мамы, становилось так тошно, что хотелось выть диким зверем от тоски и одиночества. И рука сама собой тянулась за холодной, покрытой туманной испариной бутылкой.

— Пошли, Чарли, хватит лежать!

Пес грузно поднялся и неохотно поплелся за хозяином, волоча длинный пушистый хвост по полу. А Михаил что-то ему объяснял, убеждал в чем-то, хотя и сам знал, что Чарли все понимает, сочувствует без всякого убеждения.

Летний вечер догорал в небе желто-оранжевыми полосами заката, придавая унылому Питерскому двору со сгрудившимися вокруг пятачка детской площадки серыми панельными многоэтажками таинственный и немного загадочный вид. Михаил, как был в старой линялой майке и вытянутых на коленях тренировочных штанах, отправился к ближайшему ларьку, вернее крошечному магазинчику, где всегда покупал пиво. Магазинчик, уютно устроившийся в бывшем строительном вагончике — бытовке остался здесь после окончания строительства нового дома, что нелепой гигантской башней подпирал небо, заняв место уютного скверика. Каким чудом удалось предприимчивому хозяину ларька переквалифицировать бытовку в магазин и получить разрешение на торговлю алкоголем, осталось за кадром. Но местный клуб любителей пива быстро оценил всю выгоду и удобство новой пивной точки.

Затоварившись тремя бутылками «Балтики», в приподнятом настроении Миша с Чарли уже возвращались домой, когда возле самого подъезда их окликнул строгий голос:

— Михаил, ну-ка иди сюда!

Миша замер на месте и как-то сразу скукожился, сгорбился, словно неосознанно пытался стать маленьким и незаметным и спрятаться, улизнуть от нежелательной встречи. Рука сама собой перенесла пакет с позвякивающими бутылками за спину, с глаз долой. Но было поздно. Соседка тётя Зоя, что жила на одной с ним лестничной площадке, смотрела на него суровым и требовательным взглядом.

— Не повезло, — вздохнул Миша и поплелся к скамейке, где сидела пожилая Зоя Степановна, бывшая учительница и подруга его матери.

— Здравствуйте, тетя Зоя, — пробормотал он, понуро опустив голову и внутренне готовясь выслушать очередную лекцию.

— Садись, — потребовала Зоя Степановна и похлопала сухонькой ладошкой по скамейке рядом с собой. Миша покорно сел, скромно устроив пакет между коленями. Рядом, у ног хозяина уселся Чарли.

— Опять за пивом ходил, Мишка? — в голосе соседки не было и признака сомнения. Да и пакет с бутылками застенчиво белел между угловатыми коленками непутевого соседа. — Хватит, Миша, этим не вылечишься и мать с того света не вернешь. Посмотри, на кого ты стал похож? Побрился бы хоть, да в парикмахерскую сходил! Тебя ж бомжи и алкоголики скоро за своего принимать будут. Нельзя так, Миша. Я ж тебя вот с таких лет знаю, — Зоя Степановна выразительно потрясла рукой на уровне собачьей головы. Чарли потянулся было носом за этой рукой, но соседка отмахнулась от него. — Ты хоть и шалопаем был, но добрым, отзывчивым мальчишкой, и матери помощником был настоящим. Она же всю жизнь на тебя — единственного сына — положила!

От упоминания о матери снова проснулась душевная боль и заныла в груди, там, где сердце. Мишка скривился и жалобно попросил:

— Ну, не надо, тетя Зоя…

— Надо, Мишенька, надо! Кроме меня теперь некому тебе правду в глаза сказать. Что ты со своей жизнью делаешь? Тебе работать надо, мужик все-таки.

— Так каникулы же… — попытался оправдаться Миша, после окончания спортивной карьеры работавший тренером в детской спортивной школе.

— Пока дети на каникулах, нашел бы себе временную работу, или ремонт бы в квартире сделал. Пока Вера болела тебе ж не до ремонтов было. Теперь вот самое время. Займись полезным делом, начни деньги зарабатывать.

Мишка хмыкнул:

— На кой черт мне деньги? На пиво?..

— Дурак ты, Мишка! — возмутилась Зоя Степановна. — Жениться тебе надо. А деньги семье понадобятся.

— Жениться? Да кому я нужен, тетя Зоя? Вся моя семья теперь вот, — кивнул он в сторону пса, — я да Чарли.

Чарли вскочил со своего места и, радостно виляя хвостом, положил свою большую голову хозяину на колени, устремив на него преданный взгляд круглых карих глаз. Этот взгляд говорил: «Да, я твоя семья! И никто тебя так не любит, как я!» Миша ласково почесал друга за ухом.

— Эх, ты, дуралей, Мишка! — с материнской нежностью Зоя Степановна потрепала соседа по отросшим и торчавшим в разные стороны вихрам. Тот мотнул головой, как упрямый теленок, отстраняясь от ее добрых рук. — Соберись, возьми себя в руки и все наладится в твоей жизни. Думаешь, Вера, мать твоя, глядя с небес на своего единственного сыночка, радуется, видя, в кого ты превращаешься?..

Мишке стало совсем тошно. Он поднял несчастные глаза на соседку и взмолился:

— Ну, не надо, тетя Зоя, пожалуйста! Я же только хотел футбол по телевизору посмотреть. «Зенит» же сегодня играет. Вот и купил пару бутылок. Я брошу, правда, и ремонт сделаю, честное слово! Не ругайте вы меня и так жить не хочется!

— Что значит, жить не хочется?! — встрепенулась Зоя Степановна, готовая уцепиться за случайно сорвавшуюся с языка фразу.

— Это я пошутил, тетя Зоя, все нормально… Я пойду… Там футбол скоро начнется. — Мишка вскочил со скамейки и, пряча за спиной пакет с бутылками, стал отступать к двери подъезда.

— Иди уж, болельщик, — и снисходительно махнула сухонькой ладошкой, — смотри свой футбол. Но помни, что я тебе сказала!

— Угу, — кивнул Мишка и скрылся за массивной железной дверью, пропустив вперед себя собаку.

Через час, выпив еще одну бутылку пива, как был в одежде, Михаил крепко спал хмельным, тяжелым сном, уткнувшись лицом в подушку и свесив руку с дивана под монотонное бормотание телевизора. Чарли подошел к хозяину, обнюхал его руку, лизнул ее мягким языком и, тяжело вздохнув, улегся на полу возле дивана. Своим большим собачьим сердцем он чувствовал, что хозяин его в беде. Но беда эта была невидимой, неосязаемой, поэтому более опасной. Он не знал, как помочь, оттого страдал не меньше хозяина. И единственное, что мог сделать преданный друг в такой ситуации, просто быть рядом.

Глава 3

После той памятной фотосессии в душе Казимира поселилось нечто темное, опасное, угрожающее в любой момент выйти из-под контроля, вырваться на волю и завладеть его сознанием, превращая взрослого, умного, интеллигентного мужчину в дикого зверя, одержимого своим желанием. Казимир боялся пробуждения зверя в себе и изо всех сил гнал опасные мысли прочь. Днем на работе, в домашних хлопотах он еще как-то справлялся, отвлекаясь на неотложные дела. Но наступала ночь…

Казимир пытался сосредоточится на воспоминаниях о прошлом: как качал маленькую Полю на руках, как возил ее в детской коляске. Но мысли его предавали и неумолимо возвращались к повзрослевшей дочери, превратившейся в юную, очаровательную, желанную до дрожи женщину. Он не мог, не имел права испытывать такие чувства к собственной дочери, но испытывал. Страшное слово «инцест» хирургическим скальпелем втыкалось в мозг и терзало его.

Он боялся заснуть, потому что темнота, поселившаяся внутри, немедленно поднимала свою змеиную голову и выползала из самых тайных закоулков души. И тогда сны, тяжелые, душные, пропитанные вожделением насквозь, накрывали его, маня запретным наслаждением и мучая, терзая, изматывая. Он просыпался, выныривая из сна, как утопающий выныривает из губительной водяной бездны, хватая ртом воздух, задыхаясь, обливаясь горячим потом. И невидящими глазами смотрел в блеклый квадрат окна, где сквозь портьеры сочился слабый свет уличных фонарей.

Вымотанный бессонницей, гонимый жаждой, Казимир вставал среди ночи и плелся на кухню попить воды. Но и этот короткий путь превращался в Виа Долороза, ведя его на Голгофу. Потому что, чтобы попасть на кухню, нужно было пройти мимо комнаты Полины. Он замедлял шаг, чутко прислушиваясь к тишине за дверью, пытаясь уловить малейший звук. Темнота, поселившаяся в душе, как магнит тянула его подойти, прижаться ухом к прохладной поверхности двери, коснуться рукой дверной ручки и… тихонько нажать ее, не вызвав сухого щелчка, способного взорвать тишину. Заглянуть в комнату одним глазком, только одним глазком, посмотреть с замирающим сердцем на ту, что мирно спала, закутавшись в одеяло, по-детски подложив сомкнутые ладошки под щеку и разметав золотые, с розоватым оттенком волосы по подушке…

О, как мучительно ему хотелось подойти ближе, к самой кровати, сдерживая дыхание, и дрожащей рукой отвести в сторону пестрое одеяло, вдохнуть до головокружения завораживающий запах юности и свежести, исходящий от свернувшегося в уютной позе эмбриона, спрятанного под тонким полотном пижамки, манящего, сводящего с ума девичьего тела…

Но Казимир держался, держался из последних сил. Он перестал нормально есть, спать. Под глазами его залегли темные круги — свидетели душевных терзаний, он похудел. Однажды ночью, вернувшись из кухни, где он долго пил холодную воду прямо из-под крана, тщетно пытаясь погасить пылающий внутри огонь, он вернулся в супружескую постель, стараясь не разбудить спящую жену. Но Юля проснулась к его досаде и, едва он снова лег, прижалась к мужу теплым боком.

— Ты чего не спишь, милый? — прошептала она чуть хриплым ото сна голосом.

— Пить захотел, — буркнул в ответ Казимир, пытаясь повернуться к Юле спиной.

Не тут-то было! Горячая потная ладонь проникла под его майку и скользнула по животу вниз. Возле самого уха послышалось сопение.

— Ты какой-то напряженный в последнее время, дорогой. Тебе надо расслабиться, тогда и спать будешь хорошо.

Намерения Юли были очевидны, да она их и не скрывала. По-кошачьи мурлыкая, жена навалилась на него рыхлым, расползшемся к 34 годам телом, призывно подставляя влажные, горячие губы для поцелуя.

— Ну же, Казимир, ты так редко обращаешь на меня внимание, что даже обидно!

Вот он, супружеский долг, будь он неладен, с тоской подумал Казимир, нехотя обнимая жену. Но вдруг почувствовал такое отвращение, будто в его объятиях оказалась не располневшая, погрузневшая, мягкая, но привычная и родная Юля, а омерзительная жаба. И эта жаба льнула к нему своей пупырчатой кожей, прикасалась липкими перепончатыми лапами, лизала лицо мерзким влажным языком… Тошнотворный ком застрял в горле, по спине пробежала волна мурашек, как бывает при соприкосновении с чем-то невероятно омерзительным и гадким. И Казимир резким движением оттолкнул жену, не смог сдержаться, хоть и пожалел сразу о своей резкости.

— Прости, Юль, — забормотал он виновато, — я сегодня так устал на работе, вымотался… Давай в другой раз, хорошо?

Юлия презрительно фыркнула и демонстративно повернулась к нему спиной, потянув на себя одеяло так, что Казимир остался наполовину раскрытым. Но он даже не попытался вернуть полагающуюся ему половину одеяла, свернулся калачиком, подтянув колени к животу и обхватив себя руками за плечи. В душе смешались вина, облегчение и беспросветная тоска.

Не к месту вспомнилось, как много лет назад он, выпускник престижного инженерного университета, встретился со своим лучшим другом и одноклассником Женькой, офицером-подводником, который вернулся из своего первого автономного плавания. На дружеской пирушке, организованной Женькой, он представил друзьям свою невесту. Юная восемнадцатилетняя Юлька поразила Казимира, так была нежна и воздушна, словно фея из детской сказки. Тоненькая, хрупкая, хорошенькая, как куколка. Женька очень гордился своей невестой, демонстрируя друзьям ее, как неимоверно ценное приобретение.

Какая муха тогда укусила Казимира? Решение увести, увести во что бы то ни стало невесту у лучшего друга оглушило его, ошарашило, но спустя недолгое время оформилось в хорошо проработанную программу действий.

Казимир не обладал привлекательной внешностью, в отличие от Женьки, красавчика и спортсмена, который всегда был окружен женским вниманием. Казимир был некрасив, но не той граничащей с уродством некрасивостью, бросающейся в глаза, цепляющей память. Просто он был до серости обычным, невзрачным, безликим, от чего сильно страдал. Среднего роста, среднего телосложения, незапоминающееся лицо с бесцветными жидкими волосами и светлыми, водянисто — прозрачными глазами. Разве что нос был длинноват и слегка приплюснут, что не прибавляло ему шарма, а наоборот. Но природа наделила Казимира пытливым умом и сильным характером, забыв наделить красотой.

Он тоже не был уж совсем лишен женского внимания, но давалось это ему с трудом, с усилиями. Из умных книг, из рассказов друзей и сослуживцев он черпал информацию, которая потом, постепенно легла в основу целой программы завоевания женского внимания и благосклонности. Эту то теорию он и решил применить к Юльке, едва ее жених снова отправился к месту службы, уверенный в том, что в свой следующий отпуск сыграет свадьбу.

Казимир начал осаду по всем правилам военной науки. Окружил девушку вниманием и заботой, не давая вздохнуть и задуматься над происходящем. Каждый день водил ее в кино, в кафе, на прогулки в парк, катал на катере по Неве и каналам Питера. Дарил цветы и милые, ни к чему не обязывающие подарки, читал стихи великих поэтов, забалтывал, очаровывал, кружил голову юной неопытной девчонке. И через две недели уложил-таки в кровать, к своему несказанному удивлению, оказавшись первым мужчиной в ее жизни. Обошел он друга Женьку, все-таки обошел!

Любил ли он Юлю? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Но она ему нравилась, с ней было весело и легко, но быстро стало скучно. Юля забеременела практически сразу, поэтому пришлось жениться. Он потерял друга, что было не удивительно, и как-то на автомате начал семейную жизнь.

Рождение Полины стало для него настоящим подарком, ежедневным праздником, радостью. Неожиданно для себя самого Казимир оказался хорошим отцом. Он любил дочь всей душой, млея от счастья от одного ее вида, от звонкого детского голоска. Вникал во все ее детские проблемы, искренне пытаясь помочь, поддержать. Он заботился о ней как о самом близком и любимом существе, оставив далеко позади жену, отведя ей роль обслуживающего персонала. Дочь росла, а вместе с ней росло ощущение счастья, радости жизни. Но Судьба глумилась над ним, неожиданно вывернув наизнанку чистое, светлое чувство родительской любви к своему ребенку.

Казимир лежал в кровати и мерз без одеяла. Неужели он все еще расплачивается за ту маленькую подлость, что совершил когда-то? Да подлость ли это была? Он же не бросил, соблазнив, юную Юльку. Он честно женился и почти шестнадцать лет старался быть хорошим мужем и отцом. Конечно, он мог бы больше внимания уделять Юле, но все силы его души были сосредоточены на Полине, по-другому не получалось. Но свой супружеский долг он исполнял регулярно, хотя периодически развлекался короткими бурными романчиками на стороне. Увы, после рождения дочери Юлька быстро располнела, погрузнела, навсегда утратив юношескую свежесть и прелесть. Тем не менее ему удавалось преодолевать легкое отвращение к ее рыхлым, округлившимся формам. Удавалось до сегодняшней ночи…

Казимир обреченно вздохнул, тихо поднялся с постели и отправился в гостиную, на диван, где между декоративными подушками валялся клетчатый плед, в который так любила завернуться Полина, когда смотрела телевизор. Вздрагивая от ночной свежести, он улегся на диван и укрылся пледом, с горечью осознавая, что уже никогда не сможет, просто не сможет вернуться в супружескую постель. А это означало конец семьи…

Глава 4

Обида на Игоря прошла так быстро, а слезы отчаяния и одиночества высохли так скоро, что Маша с удивлением задала себе вопрос: «А любила ли я его?» И не смогла на него ответить… Тогда на втором курсе института влюбленность в красавчика — старшекурсника навалилась внезапно, закружила вихрем, оторвала от земли. Игорь казался живым воплощением героя любовного романа — красив, романтичен, горяч. Ей и в голову не пришло обратить внимание на то, как он себя ведет по отношению к другим, оценить его человеческие качества. Да что там, она оторваться не могла от его обворожительных карих глаз с поволокой, все в ее душе пело и трепетало от малейшего прикосновения его ласковых рук.

— Ты будешь моей? — Как-то прошептал ей Игорь, сжимая в жарких объятиях на садовой скамейке в парке.

— Ты мне что ли замуж предлагаешь? — Переспросила Маша, обалдев от неожиданности и восторга. Она не заметила в темноте плохо освещенной парковой аллеи тени растерянности на его лице.

— Ну… да, — проронил Игорь, вдруг подумав, что самое время жениться. А эта малышка с солнечными волосами и по-детски хрупкой фигуркой ему очень даже нравилась. Так почему бы и не жениться на ней?

— Да-да-да-да! — Радостно завопила Маша, обвив руками мускулистую шею возлюбленного и распугав криком уже собравшихся спать птиц.

А на следующий день они подали заявление в ЗАГС.

Первые несколько месяцев семейной жизни было хорошо. Жизнь казалась наполненной беззаботным счастьем. Но когда родился Сережка все изменилось. Игорь все меньше времени проводил дома, отговариваясь необходимостью работать и обеспечивать семью, хотя денег в кошельке от этого не прибавлялось, все больше где-то пропадал ночами, все меньше участвовал в жизни собственной семьи. Они стали ссорится. Ссоры перетекали в скандалы, а скандалы — в долгие недели взаимного молчания и отчуждения с затаенной обидой в душе. В конце концов они отдалились друг от друга настолько, что стали совершенно чужими людьми. Даже сын Сережа, к которому Игорь был равнодушен, не мог их объединить.

Решение Игоря уйти из семьи не стало для Маши неожиданностью. Она уже давно привыкла к его изменам, к постоянному обману. Просто никак не хотелось расставаться с детской иллюзией о прекрасном принце, да и стыдно было перед друзьями, знакомыми, перед мамой признавать, что ошиблась, поторопилась с выбором. Маше казалось, что теперь над ней все будут смеяться или, что еще хуже, жалеть. Ей, гордой и уверенной в себе, жалость казалась унижением.

Нет, она не сдастся, не прогнется под обстоятельствами, не признает собственное поражение. Она же сильная, гордая и независимая! Она возьмет свою судьбу в собственные руки и найдет, обязательно найдет своего принца, настоящего, а не бутафорского, каким оказался Игорь.

Исполненная решимостью переиграть злодейку — судьбу, Маша отправилась в салон красоты, а потом по магазинам. Утром понедельника с новой прической и макияжем, в новом умопомрачительном платье, с моднющей сумочкой на плече, Маша открыла дверь рабочего кабинета. Сотрудницы бухгалтерии, в которой она работала, хором выдохнули «Ох!» и в изумлении уставились на нее.

— Всем доброе утро! — бодро и уверенно поприветствовала коллег Мария. Они знали о ее семейной ситуации. Да разве можно скрыть что-то от добрых подруг, и стоит ли?

— Машуня, ты ли это? — спросила Светлана Сергеевна, самая старшая и опытная из присутствующих, с нескрываемым восторгом рассматривая Машу.

— Нравится? — улыбнулась та, покрутившись в разные стороны посредине кабинета, чтобы дать возможность оценить свой новый внешний вид подругам и сотрудницам.

— А то! — с трудом выдавила Марина, приходя в себя после потрясения. Марина, тридцатипятилетняя мать большого семейства и счастливая жена, сидела за соседним столом с Машей. — Отпад, Машка, просто отпад!

— Машенька, неужели на горизонте уже появился новый принц? — тоненьким, срывающемся голоском поинтересовалась Алевтина, Аля. Она была самой юной и восторженной в их маленьком коллективе и все еще витала в облаках. Жизнь еще не успела опустить ее с небес на землю, оттого голова Али была забита не только бухгалтерскими отчетами, но несметным количеством любовных романов.

— Нет, Аля, — ответила Маша, усаживаясь за свой рабочий стол, — новый принц еще не появился, но я во всеоружии готова к его поискам.

— Поискам? — удивленно переспросила Алевтина. — Как-то это не романтично. На мой взгляд настоящая любовь, как в песне, должна нагрянуть негаданно — нежданно! Ну, представь себе, Машенька, — Аля выкатилась на своем кресле на колесиках из-за рабочего стола в центр кабинета, как на сцену, и сделав загадочное лицо, принялась вещать с придыханием, — ты, задумавшись, переходишь дорогу на красный свет. И тебя чуть не сбивает белый «мерседес». Из этого «мерседеса» выскакивает потрясающий красавец и, только собравшись отчитать растяпу, вдруг замирает и немеет от твоей небесной красоты…

— Ага, — усмехнулась Маша, — замирает и немеет, рассматривая мой быстро холодеющий прекрасный труп.

— Я же сказала «чуть не сбивает»! — Аля слегка обиделась и вернулась за свой стол.

— Нет, Алевтина, искать принца, бросаясь под колеса каждого белого «мерседеса» слишком опасно. Нужен более безопасный и надежный способ, — заключила Мария, убирая новую сумочку в ящик стола и включая компьютер.

— Я с тобой совершенно согласна, Машенька, нельзя пускать на самотек свою личную жизнь, — заговорила Светлана Сергеевна, искренне полагая, что предпенсионный возраст и богатый жизненный опыт дает ей право немного поучаствовать в жизни молодой сотрудницы. — Надо активно встречаться с новыми людьми, знакомится, не скрывая своих намерений. В конце концов у тебя есть сын и тебе нужна полноценная семья, а не романчик на стороне! Для Сережи важен мужской авторитет рядом, даже если это не родной отец. Необходимо правильное влияние на растущего мальчика.

— И где его найти, этот авторитет? — Маша бросила на коллегу вопросительный взгляд. — Я теряться и застенчиво топтаться в уголке не буду. Мне бы только знать, в каких местах водятся эти самые авторитетные мужчины.

— Ну-у-у… — немного растерялась Светлана Сергеевна, — в наше время было проще. Мы знакомились в компании друзей, родственников, знакомых. Лично меня познакомила с моим будущем мужем родная тётя. Мой Юрик оказался племянником ее сотрудницы. Вот они нас и решили познакомить. Я сначала сопротивлялась, а потом, как только его увидела, поняла, что это моя судьба! Может, поискать среди моей обширной родни?.. Вот например внук троюродной тети моего мужа, — Светлана Сергеевна в задумчивости подняла взор к потолку, словно на его белом фоне уже видела дорожную карту, четко указывающую направление движения для потенциальной невесты и ближайший пункт назначения. — Ему тридцать лет, и он никогда не был женат. Правда, ходят слухи, что он нетрадиционной сексуальной ориентации, — несколько смутилась Светлана Сергеевна и умолкла.

— Ну, Светлана Сергеевна, каким же авторитетом может стать для Сережки мужчина с нетрадиционной ориентацией? И зачем этакий фрукт нашей Маше? — Возмущенно вступила в разговор Марина. — Нет уж, дорогие мои, будем искать Машуне нормального, традиционно ориентированного мужика!

— Где, Марина? — Снова воскликнула виновница торжества.

— Где, где? В интернете! Где сейчас все знакомятся? Только на безбрежных просторах всемирной паутины.

Маша скорчила недоверчивую гримасу.

— И не кривись, Машуня! В сети существуют сотни, тысячи сайтов знакомств. На этих сайтах зарегистрированы миллионы холостяков, потенциальных кандидатов в женихи. Неужели среди этих миллионов мы тебе не отыщем одного достойного?

— А ты откуда, Мариночка, так хорошо о сайтах знакомств знаешь? — Спросила Светлана Сергеевна и подозрительно покосилась на мать троих детей и жену лучшего мужа на свете.

Марина фыркнула и слегка покраснела.

— Ты что, сама заглядывала на эти сайты? — Впучила глаза Алевтина. — Ты же замужем!

— И что такого?! — Возмутилась Марина. — Да, замужем, и очень люблю свою семью, и мужа своего никому ни при каких обстоятельствах не отдам. Но когда ты сто лет замужем, ощущения притупляются, начинает заедать быт, серые будни. Вот для свежести восприятия я и знакомлюсь на этих сайтах. Да, да, да, не смотрите на меня, как на преступницу! Я просто немного развлекаюсь. Ни к чему не обязывающие знакомства в сети, легкий флирт по переписке. Только и всего! А как самооценку поднимает, девочки, ого-го!

Сторонний наблюдатель, если бы заглянул в этот момент в бухгалтерию, заметил бы смесь недоверия, подозрительности и зависти в глазах замерших вокруг Марины собеседниц.

— Ну-ка, Мариш, советуй, какой сайт выбрать, — произнесла Маша, щелкая кнопками компьютерной клавиатуры, — их здесь десятки.

Вскоре все четверо сгрудились вокруг Машиного стола и в четыре голоса возбужденным шепотком обсуждали, давали советы, уставившись в экран монитора.

— Маш, нет, этот не подходит. Ну, смотри какая рожа страшная!

— Давай следующего!

— Да вы не на рожу смотрите, а читайте его анкету! — Перекрыл всех голос Светланы Сергеевны. — Маша, выбирать надо солидного мужчину, взрослого, не ровесника какого-нибудь с ветром в голове, а твердо стоящего на ногах, с хорошим материальным положением, образованного, имеющего определенный вес в обществе.

— И обязательно холостого! — подчеркнула Марина. — Встречаться с женатиком — пустая трата времени и нервов.

— Конечно, холостого, — влезла Алевтина, — но хоть немного симпатичного. Маша у нас вон какая красотка. Зачем же ей урод какой-нибудь, будь он хоть трижды солидный и твердо стоящий на ногах?

Вдруг дверь кабинета распахнулась и стайку собеседниц как ветром разметало по рабочим местам. На пороге стояла главный бухгалтер и строго смотрела на подчиненных.

— Как у нас дела с полугодовым отчетом, девочки? — прогремел низкий, с металлическими нотками голос Валентины Викторовны, дамы строгой и требовательной.

— Работаем, — ответила за всех Марина, уткнувшись в свой компьютер с преувеличенным вниманием.

Глава 5

Кандидаты для знакомства подбирались трудно и медленно. Очень мешал полугодовой отчет, который требовалось подготовить к концу недели. Но, несмотря ни на какие трудности, Маша рылась в ворохе анкет и фотографий на нескольких сайтах знакомств.

За пару дней сидения в сети Маша выяснила, что процентов шестьдесят мужчин предпочитают фотографироваться на фоне собственных авто, конечно, не каких-нибудь «жигулей» или «киа-пиканто». Сплошь и рядом железные кони интернетных «принцев» оказывались дорогими и солидными иномарками. Небрежно облокотившись на крышу БМВ или «ауди» очередной потенциальный «кандидат» с самоуверенной улыбкой взирал на Машу с жидкокристаллического экрана. Уже успевший слегка облысеть и заплыть жирком спокойной сытой жизни потенциальный кавалер без смущения демонстрировал свою финансовую состоятельность и социальную значимость.

— Ты только слюни не распускай, — предупредила ее Марина, — не факт, что этот перец на фоне собственного авто запечатлен. Вполне может быть на фоне соседского или просто мимо проходил, заметил приличный автомобиль и решил изобразить из себя бизнесмена средней руки.

— А зачем врать то? — удивилась Маша.

— Для прикола! Тут на сайте приколистов тоже достаточно, нужно держать ухо востро. А вот этот милый забулдыга, — Марина указала наманикюренным пальчиком на небритого субъекта бомжеватого вида в затрапезном ватнике, запечатленного среди целой выставки пустых бутылок с рюмахой в руке, — на самом деле может оказаться хозяином преуспевающей фирмы.

— Правда, что ли? И как здесь отличить истину от профанации? — С каждой очередной просмотренной анкетой предпринятая затея казалась Маше все сложнее, все нереальнее.

— Просто будь внимательна и не позволяй вешать себе лапшу на уши. Ты же умная девушка. Вот и включай свой ум на все сто процентов.

И пошла переписка. Пока до свиданий не доходило, но начиталась за эти дни Мария таких «перлов», что у всех четверых животы болели от хохота. Уж такими «грамотеями» оказались «бизнесмены» и «мини-олигархи» на БМВ и «мерсах», что горько и обидно было бы за великий и могучий русский язык, если бы не было так смешно и уморительно.

К четвергу вырисовался первый «кандидат». Солидный дядька за сорок вполне интеллигентного вида, в костюме и при галстуке, заявленный как «специалист в сфере управления». Он очень вежливо пригласил Машу на прогулку по парку в ближайшую субботу. Маша согласилась. На мелкой фотографии разглядеть физиономию собеседника по переписке было сложно, но начинать с чего-то надо было.

В пятницу обещала заехать мама и забрать Сережку в свой новый дом погостить. Что ребенку делать летом в пыльном и душном городе? А там лес, озеро, рыбалка… Сережка обрадовался и запросил ласты для купания в озере. Маша подумала, подумала и согласилась. Сын с пяти лет плавал в бассейне, и плавал хорошо, и она не боялась за него.

— Ладно, пойдем покупать тебе ласты, — согласилась она, с улыбкой наблюдая, как расцвел от радости Сережка.

Они вышли из подъезда, окунувшись в теплый летний вечер. Было душно от накалившегося за день асфальта и бетонных стен. Цветы на клумбах возле дома, изнемогая от жары, опустили свои головки и листочки. Проехавшая мимо машина подняла с дороги тучу пыли. Точно, нечего ребенку делать летом в городе, решила Маша и прошла мимо сидящих на скамеечке возле подъезда бабушек.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась она.

Бабуси дружно закивали, заулыбались и пробубнили в ответ что-то приветливое и одобрительное.

— Сереж, ты б поздоровался с соседками, — дернула Маша мальчишку за рукав.

— Здрасьти! — выпалил Сережка и вприпрыжку понесся по тротуару.

— Эй, смотри за дорогой! — крикнула Маша ему в след. — Тут машины ходят.

Но машины Сережку не интересовали. Его заинтересовало чудесное существо медленно, вальяжно идущее ему навстречу. Огромный черный пёс, немного похожий на медведя, добродушно помахивая пушистым хвостом, шагал навстречу мальчику, ступая мягко своими мощными черными лапами и с интересом рассматривал прохожих.

— Это же ньюфа! — Восторженно воскликнул Сережа и бросился к собаке.

— Стой! — Испуганно закричала вслед мама. — Не подходи к чужой собаке! Вдруг она кусается?

— Да не кусается он, это же собака-спасатель, — ответил незнакомый голос над самым ухом. Маша обернулась.

В двух шагах от нее стоял длинный худой тип такого помятого вида, будто бы он только что очнулся с похмелья и, не удосужившись умыться и причесаться, отправился в магазин за добавкой.

— Машка?.. Гореева?.. Ты что ли? — Растерянно пробормотал тип и вдруг расплылся в счастливой улыбке.

И только по этой улыбке во все 32 зуба, от уха до уха, Маша узнала в небритом, обросшем хмыре, одетом в какие-то мятые давно не стиранные тряпки, своего одноклассника. Сердце ее ёкнуло от неожиданности и тоскливо сжалось.

— Потапов? Мишка?

— Он самый! — Странный тип сиял от радости, точно у него внутри включили лампочку. — Сто лет тебя не видел. Это твой что ли отпрыск? — Кивнул он в сторону Сережки, который во всю уже знакомился с собакой. Пес, привыкший к вниманию, довольно жмурился, подставляя большую лобастую морду под руки мальчишки и пошевеливая черным носом, узнавая, запоминая запах нового знакомого. — На тебя похож… А ты шикарно выглядишь, Гореева!

— Ты тоже, — рассеянно пробубнила Маша, лихорадочно пытаясь сообразить куда бы сбежать от нежданного знакомого. Никакого желания общаться с Мишкой, с таким Мишкой, не было. Она даже отступила на шаг назад, подальше от него.

— А ты в гости к маме приехала? — Стал развивать тему Потапов. — Привет ей передай. Что-то я ее давно не видел. Как она? А ты как? Может зайдешь в гости, соседи все-таки? Поболтаем, вспомним молодость. У меня вот пиво есть! — Он радостно продемонстрировал пакет со звякнувшими внутри бутылками.

— Спасибо, Миш, но пиво я не пью.

— Тогда можно чай попить. Только к чаю у меня ничего нет, — вдруг засуетился сосед, — ничего, я сейчас в магазин сбегаю.

— Не стоит, — твердо сказала Маша, хватая за руку сына и оттаскивая его от собаки. — Мы торопимся. Как-нибудь в другой раз. Сережа, я же сказала, не трогай чужую собаку! Вдруг она блохастая?

И поспешила к автобусной остановке, испытывая невольное облегчение. Но в душе всколыхнулась тоска. Надо же, думала Маша, в кого превратился Мишка Потапов, старый друг и одноклассник, с которым они вместе еще в детский сад ходили, вместе сидели за одной партой класса до шестого. Мишка, которому она давала списывать все контрольные по математике, а он таскал ее школьный портфель, набитый тяжеленными учебниками… Да что за жизнь такая? Если хороший парень, спортсмен и «душа компании» превратился в спившегося, опустившегося забулдыгу? Стало обидно и досадно, будто жизнь ее и тут обманула, наобещав чего-то хорошего, большого и светлого, а на самом деле подсунув такое разочарование. Маша тяжело вздохнула и выбросила из головы нежданную встречу. В конце концов завтра вечером у нее первое свидание!

А Михаил стоял и растерянно смотрел вслед своей однокласснице. У его ног уселся пёс и, повернув кареглазую черную морду в сторону дороги, тоже наблюдал, как торопливо цокая каблучками удаляется от них невысокая хрупкая женщина и его новый друг, запах которого, уютный, домашний, очень понравился Чарли.

— С чего это она решила, что ты блохастый, а, Чарли? — Спросил Мишка, не отрывая взгляд от тонкой, изящной, грациозной фигурки Маши Гореевой, соседки и подруги детства. — Надо же, а она совсем не изменилась, все такая же шустрая девчонка. Хм…

Он был ужасно рад встрече, ведь связывала их с Машкой почти целая жизнь, за исключением последних десяти лет. Было у них общее детство, школа, дворовая компания. А ведь это так важно, когда есть общее! Но в глазах Маши, голубых, ярких, как незабудки, он не увидел взаимной радости, наоборот, показалось, что она пытается побыстрее уйти, сбежать в свой, отдельный мир, оставив его один на один с их общими воспоминаниями.

А подозрение по поводу блох его собаки было просто оскорбительным! Точно Гореева имела в виду не Чарли, всеобщего друга и любимца всего двора, а персонально его, Михаила. Соседка исчезла из вида, а Мишка запоздало обиделся.

— Нету у нас с тобой никаких блох, Чарли, — сказал он другу и направился к своему подъезду, — это она так, пошутила. А может, тебя и вправду помыть? Давно ведь не купался в ванне, а, дружище?

Чарли радостно замахал хвостом. Уж что-что, а купаться он любил.

Вернувшись домой, Миша поставил бутылки с пивом в холодильник и отправился в ванну с намерением вымыть пса. Чарли нетерпеливо переминался с лапы на лапу у входа, ожидая команды. Когда хозяин достал из-под раковины бутылку с собачьим шампунем и кивнул в его сторону, пёс одним мощным прыжком вскочил в ванну и застыл в ожидании.

Он млел от удовольствия под душевыми струями, покорно подставляя бока под дурно пахнущий шампунь. Предполагалось, что случайно затесавшиеся блохи не вынесут этой вони и моментально вымрут, а большой здоровый пёс перетерпит. Он и терпел, стараясь не принюхиваться, а наслаждаться прохладной чистой водой.

Чарли вспомнил большую воду, в которой плавал вместе с хозяином. Хозяин нырял, а душа собаки замирала от ужаса, сердце же рвалось следом, в глубину, чтобы спасти, вытащить из пучины того единственного человека, ради которого и стоило жить. Но хозяин выныривал из воды и, весело смеясь, кричал, отплывая от берега все дальше: «Ко мне, Чарли!». И Чарли плыл, ритмично работая лапами, фыркая и вытягивая морду вверх, стараясь ни на секунду не выпускать самого главного человека своей жизни из поля зрения. Как же давно это было! В последнее время хозяин не брал его к большой воде, да и сам предпочитал сидеть дома возле телевизора и пить противную жидкость из зеленых бутылок, которых скопилось в углу кухни под батареей ого-го сколько. Но эта жидкость не делала хозяина веселым. Ясное дело, только большая вода, в которой можно плавать и нырять, могла радовать и веселить. В глубине души Чарли надеялся, что однажды они снова поедут туда, и он будет плавать, а потом носиться вдоль берега, согреваясь после купания и радуясь жизни.

— Вот, готово, — сказал хозяин, выключая душ и проводя ладонями вдоль тела собаки от холки к животу, отжимая воду с густой черной шерсти, — теперь точно никаких блох. Стой смирно!

Чарли удивленно посмотрел на хозяина. Очень хотелось отряхнуться.

— Стой! — Строго повторил Михаил, отступая на шаг к висевшему на трубе полотенцу, и погрозил ему указательным пальцем. — Не шевелись, Чарли!

Как это, не шевелись, если мокро? И Чарли отряхнулся… Фонтан брызг окатил растерявшегося Мишку с головы до ног прежде, чем он дотянулся до полотенца.

— Блин, я так и знал, — обреченно вздохнул он и провел ладонью по лицу, стирая капли воды. В ладони появилось неприятное ощущение, точно провел по наждачной бумаге. Кололась двухдневная щетина. — Теперь из-за тебя, вредная собака, мне самому мыться придется.

Он все-таки вытер собачью шерсть полотенцем и выпустил пса сушиться в комнату. Подойдя к зеркалу, достал крем для бритья и бритвенный станок. Из зеркальных глубин на него смотрело чужое, незнакомое лицо, заросшее, с впалыми щеками и темными кругами под глазами.

— Ну и рожа! — прошептал он, рассматривая себя с неприязнью. — Ты же идиот, Потапов, полный кретин! И вот эта рожа пыталась пригласить Машку Горееву, дюймовочку и красавицу, выпить пива за компанию? Точно, кретин! — Поставил он себе диагноз и с ожесточением стал скрести щеки станком.

Глава 6

Юля долго дулась на мужа, пытаясь наказать его изматывающим душу молчанием, презрительным фырканьем и надменно задранным вверх подбородком. Но Казимир будто бы и не замечал этого. Взгляд его светлых, прозрачных глаз был устремлен мимо нее. Лишь когда в поле его зрения попадала Полина, в глубине глаз вспыхивал свет, взгляд наполнялся теплом, искрился радостью. И Юля все сильнее чувствовать себя неодушевленным предметом обстановки, шкафом или столом, мимо которого ходят, задевают его, ставят что-то на него или достают с полок нужные вещи, но сам предмет не замечают.

Все долгие годы супружеской жизни она старалась быть достойной такого мужа (внук известного писателя!), необыкновенно умного и образованного, всегда смотрящего на нее немного снисходительно. Она из кожи вон лезла, пытаясь ему угодить во всем: готовила кулинарные изыски, каждый день с утра доставала ему из шкафа чистую идеально отутюженную рубашку, преданно смотрела в глаза, когда он что-то говорил. Но Казимир почему-то на ее вопрос «А ты меня любишь?» откровенно раздражался и уходил в соседнюю комнату. В последнее время Юля стала уставать от тщетных попыток быть идеальной женой.

Отстраненность и безразличие мужа после нелепой ссоры задевало ее, обескураживало, но идти на попятную, пытаться разобраться в сложившейся ситуации, сделать первый шаг к примирению означало признать свое поражение, свою слабость. Так они и жили, двигаясь по жизни параллельными курсами, не пересекаясь, с каждым днем отдаляясь друг от друга все дальше, отрываясь душой, становясь чужими.

Казимир окончательно перебрался спать в гостиную, забрав свою подушку из супружеской постели. Так ему было спокойнее. Он перестал бояться разбудить жену посреди ночи неуместными вздохами или стонами, навеянными запретными снами. Теперь он без колебаний отдался на волю ведунье — ночи, что с легкостью снимала цепи и веревки, удерживавшие его фантазию от безудержного полета. И тьма, поселившаяся в его душе, расползалась, растекалась по закоулкам души, наполняя ее наркотическим мороком, бредовым туманом. Истерзанный, вымотанный, напившийся губительной неги в своих снах, Казимир просыпался, не сразу отделяя реальность от грёз, и снова наполнялся жаждой запретного наслаждения. Сновидения его были столь яркими, живыми, реальными, что все меньше и меньше хотелось мириться с неприглядной действительностью.

Работа, дом, отношения с женой отступили на задний план. Зато каждый взгляд голубых глаз Полины, каждый жест ее изящных рук, каждое движение ее точеной фигурки впечатывались в память глубоко и ярко, вплетаясь в канву ночных сновидений. Казимир смелел, используя любую возможность, чтобы ненароком коснуться Полининой руки, случайно обнять за талию, шутливо прижать к себе, в какой-нибудь безобидной возне, которую они устраивали перед телевизором, не поделив диванную подушку. Но все труднее было сохранять игривое выражение лица, все труднее было дурачится, когда тьма, бурлившая, кипевшая на дне его души, то и дело выплескивалась наружу жаркой испариной, голодным взглядом, дрожащими от вожделения руками.

Однажды воскресным вечером они смотрели с дочерью какой-то фильм по телевизору. От сознания Казимира ускользал смысл фильма. Но всем своим существом он впитывал тепло и нежность кожи, доверчиво привалившейся к его плечу дочери, запах ее восхитительных волос с тонкой примесью аромата духов. Его ночная грёза, его запретная мечта была так близко… Полина внимательно следила за происходящем на экране. Казимир, затаив дыхание, медленно высвободил правую руку и небрежно приобнял дочь за хрупкие плечики, как бы невзначай. Пальцы его ощутили шелковистый пушок на ее коже, золотистый локон невинно щекотал его щеку. Дыхание сбилось, привычный ритм сердца нарушился. Казимир, чувствуя, как голову заполняет туман, потянулся губами к мягкому ушку, сглатывая горячую слюну, вдруг заполнившую рот.

Полина выпрямилась и отстранилась от отца, удивленно уставившись на него голубыми глазищами.

— Ты чего сопишь, пап? У тебя насморк что ли?

Казимир мгновенно потушил огонь вожделения во взгляде и отвернулся к телевизору, внутренне вздрогнув от неожиданности.

— Да, простыл слегка, — пробормотал он охрипшим голосом, испугавшись, что спугнул наваждение, свою сладкую муку, — кондиционер на работе, черт бы его побрал…

С тех пор что-то изменилось в Полине, как будто перестала ощущать свое естественное единство с родным человеком. Отец перестал быть ее продолжением в этом мире. Между ними выросла невидимая стена. И Казимир страдал, сокрушаясь об утраченном, терзаясь чувством вины из-за своей несдержанности, неосторожности. А тьма, заполняющая его изнутри, все больше отравляла кровь, его мысли и душу. И он жаждал, жаждал…

Как-то Казимир вернулся с работы раньше обычного. Дома была только Полина, но она не заметила его возвращения, потому что мылась в душе. Сняв пальто и ботинки в прихожей, Казимир на цыпочках подошел к двери ванной, из-за которой доносился шум льющейся воды и беззаботное пение. Вдруг он почувствовал себя мальчишкой — подростком раздираемым на части непреодолимым желанием не то, что вкусить, а хотя бы прикоснуться к запретному и манящему. Душа его наполнилась предвкушением чуда, под ложечкой засосало от страха. Он осторожно надавил на ручку двери и сердце его дрогнуло: дверь была не заперта. Тьма, обернувшись черной коброй, встала в боевую стойку, расправив свой капюшон. «Не смей!» — заверещал в голове Казимира истошный голосок, надрываясь, срываясь на крик. «Я только посмотрю одним глазком…» — прошипела в ответ кобра, трепеща от нетерпения длинным раздвоенным языком. Он медленно и очень осторожно приоткрыл дверь и заглянул в заполненное влажным паром помещение. Голос певицы стал отчетливее, но смысл слов не доходил до сознания Казимира. В голове его гудел колокол, и он боялся, что Полина услышит этот звон.

Затаив дыхание, чудовищным усилием воли сдерживая сердцебиение, Казимир сделал шаг вперед и оказался возле занавески, скрывающей от него ту, которую жаждало все его существо. Водяные струи шуршали, стекая по полиэтилену. Веселый голосок пел что-то радостное, светлое, шутливо-детское. Казимир поднял дрожащую руку на уровень глаз и кончиками пальцев отодвинул в сторону занавеску, совсем чуть-чуть. Взору его предстала дивной красоты девичья спина, гибкая, тонкая, струи воды, водопадами стекающие по плечам, собирающиеся вдоль позвоночника игривыми ручейками и устремляющиеся вниз, к аппетитной ложбинке между округлыми ягодицами. Черная кобра застыла с раскрытой пастью, по длинным клыкам капля за каплей стекал яд вожделения…

Вдруг из прихожей донесся резкий звук хлопнувшей двери. Полина услышала и обернулась. Казимир не успел сделать шаг назад, и истошный визг ударил по барабанным перепонкам. В следующее мгновение фонтан воды плеснул в лицо. Казимир в испуге отпрянул назад, наткнувшись спиной на вернувшуюся с работы жену.

— А-а-а, убирайся!! — Ввизжала Полина, прикрываясь сорванной со своего крепления занавеской. Струи воды хлестали по всем направлениям.

— Ты что здесь делаешь?! — Кричала Юля, пытаясь за шкирку выволочь мужа из ванной.

Какофония звуков, воплей, шума воды обрушились на Казимира. Собственный колокол раскачивался внутри головы и натужно гудел набатом. Он не понимал слов, что выплевывала ему в лицо Юля. Но слова эти были как хлесткие болезненные пощечины. Истерически рыдала напуганная до смерти Полина. И фоном шумела и шумела вода.

Он растерянно и беспомощно пытался объяснить, оправдаться, но его никто не слушал. Юля с искаженным гневом и ненавистью лицом наступала на него, обвиняя во всех смертных грехах, угрожая полицией, потерей работы и всенародным позором. Через десять минут Казимира, мокрого, потрясенного до глубины души, в четыре руки вытолкали из квартиры на лестницу. Следом полетели пальто, ботинки и старая спортивная сумка с какими-то его вещами. Дверь в его квартиру, в его собственный дом захлопнулась так решительно, что он понял: «все, конец!». Он был раздавлен, унижен, уничтожен. Он перестал существовать, осталась только жалкая оболочка, форма, ничем изнутри не заполненная. И только на самом донышке изуродованной, искореженной души плескалось что-то темное, мрачное, мутное.

Глава 7

Появление в его жизни Маши Гореевой было подобно появлению солнца на крайнем севере после долгой полярной ночи. Миша Потапов воспрял духом. Он знал, что она давно замужем, даже успела обзавестись симпатичным сынишкой, что просто приехала проведать маму, а значит долго тут не задержится. Но это только подстегивало, заставляло спешить.

Потапов привел себя в порядок, отмыл многодневную грязь, побрился, даже старательно причесал, пригладил непослушные, отросшие вихры. И затеял генеральную уборку. После смерти мамы из него как будто высосали всю кровь. Не было сил ни на что, не то, что мыть полы или вытирать пыль, даже еду готовить не хотелось. Аппетит совершенно пропал, и он перебивался бутербродами и консервами, поэтому исхудал, и одежда теперь висела на нем мешком.

Идея пригласить соседку и одноклассницу на чашку чая толкала Михаила на трудовые подвиги. Закатав штанины до колен, он старательно оттирал тряпкой полы и объяснял собаке:

— Понимаешь, Чарли, я Машку Горееву с детского сада знаю. Мы с ней, можно сказать, на соседних горшках сидели. Ну, она то таких подробностей точно не помнит. А я помню! Помню, как наша воспитательница подошла ко мне и сказала: «Миша, вот новенькая девочка Маша. Позаботься о ней, покажи все, объясни, и никому не давай в обиду». Я тогда глянул на новенькую и обомлел. В красивом платьице, с бантиками в золотых волосах… Ну, дюймовочка, одно слово! И маленькая такая, просто крошка. Такую, конечно, нужно было никому не давать в обиду. Я и не давал.

Чарли с интересом наблюдал, как хозяин вонючей тряпкой размазывает по полу грязную воду. Когда лужа подобралась к самым лапам, пёс отошел на пару шагов и продолжал смотреть.

— В старшей группе детского сада мой друг Славка Савельев решил жениться, сначала на воспитательнице Надежде Алексеевне, потом на уборщице тете Вале, а потом на Насте из нашей группы. Влюбчивый он очень был, Славка, и непостоянный. А я только на Машке Гореевой собирался жениться и ни на ком другом! Просто ни у кого больше не было таких золотых волос и таких голубых-голубых глаз, как незабудки. Но, ты не подумай, что самым главным в Маше для меня была ее красота. Вовсе нет! Она на самом деле классная девчонка, смелая, решительная, хоть и маленькая. Я с такой и в разведку бы пошел. Потом в школе, когда подросли, она вместе с нами, пацанами, и по крышам гаражей прыгала, и на деревья залезала, и на роликах на перегонки каталась. В компании с ней всегда было весело.

Миша отжал тряпку и пошел менять воду в ведре. Это надо же, сколько грязи накопилось, пока он пиво пил! Странно, почему многочисленные нотации тети Зои не возымели на него никакого действия, а стоило Маше Гореевой глянуть на него своими небесными глазищами… С удвоенной силой и энтузиазмом он принялся драить пол по второму кругу, пока паркетины не заблестели лунным блеском, освободившись от многих слоев грязи и пыли.

— Мы с ней в школе класса до шестого за одной партой сидели. Я ей каждый день портфель до дома носил. А чего? Живем в одном подъезде, только на разных этажах. Да и не хорошо дюймовочкам всякие тяжести таскать. Она умница была, почти отличница. Я у нее по дружбе всегда математику списывал. А потом… — Миша разогнул спину и виновато посмотрел на своего собеседника. — Однажды какой-то придурок из класса назвал нас женихом и невестой. Это в шестом то классе! И мне стало стыдно, что я вожусь с девчонкой, таскаю ее портфель. Испугался, что пацаны надо мной смеяться будут и пересел за другую парту. Я ее предал, Чарли, понимаешь? Подло, трусливо предал.

Чарли поднял брови домиком и тихонько заскулил, уловив в голосе хозяина тоску и раскаяние. Миша улыбнулся и потрепал пса за ушами.

— Что, дружище, сочувствуешь своему дураку-хозяину? Только ты меня и понимаешь. Она не обиделась, по-прежнему разрешала списывать задачки по математике. Я увлекся спортом. Она по дружбе иногда приходила на соревнования поболеть за меня и громче всех вопила с трибуны «Давай, Миша!!». Я ж ее голос из толпы сразу узнавал. Вот, такая была Маша Гореева.

После мытья полов Михаил переключился на уборку пыли и стирку. В руках все спорилось и квартира, еще недавно запущенная, быстро приобретала вполне приличный вид. Чарли, после того, как хозяин застелил диван чистым покрывалом, с радостью прыгнул на него и развалился, вытянув хвост, заняв пол дивана.

— Ну, здрасти! — Миша недовольно нахмурился, но собачья морда излучала такое счастье, что махнул рукой и не стал сгонять наглеца. — Ладно, лежи, лежибока… После школы Машка в институт поступила, а я в армию пошел. Знаешь, когда видишь человека каждый день, совершенно этого не ценишь. Думаешь, что так будет всегда. А в разлуке все видится иначе. Я и сам не ожидал, что буду так скучать именно по Гореевой. Она мне иногда писала письма в армию, шутливые, приятельские, по старой дружбе. А я так ждал этих писем, так ждал… Короче, к дембелю я для себя решил, что вернусь и женюсь на Машке. По-взрослому решил. И что ты думаешь? Вернулся, уже придумывая, как именно сделаю ей предложение, а она оказывается уже замуж выскочила за какого-то фазана со старшего курса и умотала из родительского дома.

Миша вытер натруженные руки, оглядел довольным хозяйским взглядом сверкающую чистотой комнату и сел рядом с собакой.

— Опоздал я, Чарли, безбожно опоздал. Вот такая вот история. Видно, не судьба. Да и кто я такой для принцессы-дюймовочки? Ей всегда принц был нужен, ну, на худой конец, граф какой-нибудь или барон. А я ни на принца, ни на графа, ни на барона не тяну. Граф Потапов! — Мишка хмыкнул, — смешно звучит и нелепо. Но я все равно безумно рад ее видеть и сделаю все, чтобы она зашла ко мне в гости на чашку чая. Просто посидеть рядом с ней, посмотреть в ее небесные глаза…

В лице Мишки появилось что-то восторженное и мечтательное. Чарли лизнул руку хозяина и по-собачьи улыбнулся, высунув розовый мягкий язык.

— Понимаешь, Чарли, бывают на свете такие люди, от которых мир становится светлее и радостнее. Вот такая и Маша Гореева. Знаю, что мне ничего не светит, а все равно просто быть рядом, просто знать, что она есть… Это тоже счастье, пусть маленькое, но счастье.

Маша толкнула дверь кабинета и замерла на пороге. На нее уставились три пары любопытных глаз, в которых застыл немой вопрос.

— Всем доброе утро! — произнесла Маша, проходя к своему столу.

— Ну, как? — почему-то шепотом спросила Марина.

— Что, как?

— Свидание как? Мы же переволновались все! — Легкий упрек звучал в голосе коллеги.

— Ой, девочки, еле жива осталась…

— Что случилось?! — Светлана Сергеевна отложила в сторону губную помаду, которой старательно подкрашивала губы перед началом рабочего дня.

— Кандидат агрессивным оказался? — Снова спросила Марина.

— Он что, преступник? — Выпучила испуганные глаза Аля.

— Хуже, девочки, он политик! — Маша развернулась на стуле лицом к собеседницам и спросила, — Как вы думаете, какой первый вопрос он мне задал?

Коллеги переглянулись.

— Сколько тебе лет? — Предположила Аля. Маша отрицательно мотнула головой.

— Замужем ты или нет? — продолжила игру Марина.

— Нет. Он спросил, согласна ли я, что пора принимать закон о свободном ношении оружия в нашей стране? Ведь вокруг полно сволочей, которых надо просто отстреливать! — ответила Маша.