Бесплатный фрагмент - Черный айсберг

Часть первая

Июнь 1987

Будильник на тумбочке вопил долго и настойчиво. Не открывая глаз, Марина потянулась к нему рукой. От неловкого прикосновения будильник опрокинулся, продолжая блажить противным пронзительным голоском.

«Ах, чтоб тебя… — лениво поплыли в голове мысли. Вот назло не встану. — Где это сил набраться, чтобы каждый день… в такую рань… Нигде работать не желаю, не хочу-у-у».

Мысли начали спотыкаться. Сообразив, что засыпает, Марина рывком сорвала с себя одеяло и сбросила ноги на пол.

Горячее тело обдало прохладой. Перед распахнутой дверью балкона на сквозняке пританцовывала шелковая штора. Марина поежилась, ей дико захотелось снова юркнуть под одеяло и закрыть глаза.

«К черту! — подумала она. — Позвоню Сергею Сергеевичу, скажу, что лопнула водопроводная труба, и у меня тут потоп. Хотя нет, труба уже недавно лопалась. А вчера я провожала в аэропорт дядю с Камчатки».

Вздохнув, как приговоренный к смерти узник, Марина, шатаясь, побрела в ванную. Там она решительно открыла холодную воду и стала под душ…

На плите весело запел закипающий чайник.

«К дальней дороге, — вспомнила примету Марина, мастеря бутерброд. — Наверное, опять в колхоз сватать будут».

Она включила старенький ВЭФ, стоявший на подоконнике. Из приемника голос какого-то ответственного товарища рапортовал об успехах легкой промышленности:

— …наметились серьезные сдвиги. Ассортимент выпускаемой одежды обновился почти на пятьдесят процентов. По сравнению с аналогичным периодом прошлого года выпуск особо модных изделий удвоился. Верю, недалек тот день, когда все жители нашей страны будут нарядно и красиво одеты.

— Как клоун Вася, — фыркнула Марина, настраивая приемник на другую волну.

Под ритмы зарубежной эстрады она проглотила бутерброд с чаем. Хотела вымыть чашку, но, бросив взгляд на часы, забыла о ней и с криком «ой, мамочка!» галопом помчалась из кухни в комнату. Сделав остановку перед зеркалом, быстро подкрасила глаза и губы, стремительно влезла в платье и, отступив на несколько шагов, оценивающе оглядела себя со всех сторон.

Одни мужчины предпочтитают блондинок, другие брюнеток, кому-то нравятся пышные, кому-то худые. Впрочем, есть и такие, которые восхищают всех без исключения. Именно к такому типу девушек относилась Марина.

Большая стрелка как угорелая мчалась по циферблату часов.

На ходу забрасывая дамскую сумочку на плечо, Марина вылетела на лестничную площадку. Кнопка вызова лифта ехидно светилась, предупреждая, что кабина занята. В нетерпеливом ожидании девушка вдруг вспомнила про пластиковый пакет Марципана, забытый на пуфике под вешалкой в прихожей.

Жизнь обошлась со Светланой Александровной довольно жестко. Отец погиб на войне, мать умерла от сердечного приступа, едва дочь достигла совершеннолетия. На руках молодой девушки осталась младшая сестренка Любочка, поставив ее перед выбором: отдать сестру в детский дом или найти работу, способную обеспечить существование обеих. Выбрала второе. Пошла работать на стройку, вырастила Любочку и продолжала ей помогать, когда та поступила в медицинский институт.

С личной жизнью долго не складывалось.

Только ближе к тридцати вышла замуж за вдовца-прораба и родила дочь Марину. Через несколько лет у семьи появилась машина, потом…

Потом авария. Закрытый гроб. Похороны мужа. Горе.

Мать и дочь жили вдвоем. Справив Марине пятнадцатилетие, Светлана Александровна вдруг испугалась, что дочь скоро станет взрослой, начнет строить свою жизнь. А что останется ей? Телевизор и редкие встречи с сетрой, которая разрывается между семьей, больницей и поликлиникой? Такое будущее ее не прельщало. И тут как раз завязался роман с инженером отдела снабжения Семеном Степановичем, закончившийся свадьбой.

Отчима Марина невзлюбила с первого дня. Ее раздражало, что он толст, некрасив и лыс, что мать постоянно стремилась ему угодить, что он лез к ней со своими дурацкими советами.

В десятом классе Марина была уже красавицей. Сверх того, она обладала сильным голосом и заметными декламаторскими способностями, потому на всех культурных школьных мероприятиях неизменно появлялась на сцене.

Однажды, придя домой, девушка заявила, что собирается после школы поступать на актерское отделение театрального училища.

Семен Степанович постучал себя пальцем по лбу и сказал:

— Малохольная! Думаешь, смазливая мордаха это все? Там у них вперед на пять лет все места распределены.

— А вы, дядя Сеня, откуда знаете, как там у них? — с вызовом отреагировала Марина. — Вы что, до отдела снабжения на артиста учились?

— Я жизни учился! И поболе твоего, между прочим. Наше общество как население большого дома: каждый живет на своем уровне. Можно по лестнице подняться на площадки верхних этажей. И что? Кругом крепкие двери на семи замках, попробуй сунься к кому-нибудь. Встречаются, конечно, герои, которые потолки и двери головой прошибают, но таких мало. Остальные либо лбы расквашивают, либо сидят на своем этаже и не рыпаются. Так-то!

— А я не хочу сидеть и не рыпаться! Хочу потолки и двери головой прошибать, — запальчиво крикнула Марина.

— Да ты не ори. Пошевели лучше мозгами, сделай милость. Вот придешь ты поступать, и режиссеришко или актеришко какой чадо свое за ручку притащит. А в приемной комиссии одни их друзья сидят. Угадай, кого из вас выберут…

Светлана Александровна в спор не вмешивалась. Но вечером перед сном пришла в комнату дочери, присела на краешек кровати, провела ладонью по ее лбу, как будто проверяя, нет ли температуры, и тихо сказала:

— Мариночка, наверное, он все-таки прав.

Марина, насупившись, отвернулась к стене. Мать вздохнула, выключила свет и неслышно прикрыла за собой дверь.

«Тоже мне авторитет, — думала Марина о Семене Степановиче, лежа в темноте. — Живет по плану, рационально, на десять шагов вперед все просчитывает. Первая жена состарилась, на вторую поменял, помоложе. С умом поменял, когда сыну воемнадцать стукнуло, чтобы алименты не платить. Сберкнижку имеет. Копит. На маме женился, потому что у нее двухкомнатная квартира, а единственная дочь вот-вот взрослой станет, тогда ее и попросить можно. Пора, мол, милочка, вылетай из гнезда. А мама при нем вроде служанки останется. Обстирывать, обеды готовить, в магазин бегать да унитаз за ним драить. И все-то он знает, везде успевает. Даже зарядку по утрам делает, чтобы до ста лет прожить. И проживет, каналья…»

Она провалилась на первом же экзамене. Отчим торжествовал. Однако Марина не сдалась. Решила записаться в народный театр и поступать на следующий год, имея за плечами уже кое-какой практический актерский опыт. Ее приняли. Было несколько ролей. Режиссер назвал их удачными. Появилась надежда…

Она поступала еще два раза. После последнего провала состоялся роковой разговор с режиссером.

— Неужели я обыкновенная посредственность с хорошей внешностью? — спросила она дрожащим голосом. — Но ведь вы же меня хвалили, давали главные роли.

— Увы, Марина, — сказал режиссер, почему-то отводя глаза, — не все так просто. Вероятно, не ошибусь, если скажу, что две трети поступивших в нынешнем году обладали примерно твоими способностями. Теперь представь: таких на одно место десятки, а надо выбрать одного. И тогда в борьбу включаются анкеты, характеристики, аттестаты, знакомста и прочие факторы. Есть талант и есть талантище. Последний сродни стихии. Самые крепкие препятствия и заграждения, в конце концов, не выдерживают его напора. Талант же более слаб и беззащитен, он нуждается в определенном комфорте и поддержке. В зависимости от условий среды он может превратиться в талантище, остаться недорослем или погибнуть. Чистый шанс на успех обладающих им людей я бы оценил в пятьдесят процентов. Таких людей довольно много, вот и побеждает тот, у кого есть больше, образно выражаясь, довесков к шансу. У тебя, Марина, их оказалось меньше, чем у конкурентов…

Театр Марина бросила. Серьезной профессии не приобрела. Работала копировщицей в одной из лабораторий отраслевого НИИ. До своего последнего провального поступления в театральное училище жила словно пассажир на перроне вокзала. Казалось, сейчас подадут состав, она сядет в вагон и уедет в свою мечту. Поэтому окружающий мир воспринимался как явление временное, как навязанный кем-то атрибут, который еще терпим сегодня, но уже завтра будет выброшен за ненадобностью. Она не утруждала себя размышлениями о том, что произойдет, если ее поезд не подадут. Это пришлось сделать, когда стало ясно, что на артистическом будущем придется поставить крест. Учиться не хотелось. К станку тем более. Она была девочкой самолюбивой и с дрожью предвкушала, как ее более удачливые школьные подружки, закатывая глаза к небу, со злорадством станут передавать друг другу сенсацию: «Ты представляешь! Одаренная, возвышенная красавица Матвеева пашет на заводе. Она ходит в косынке и черном халате по цеху и матом ругается с мужиками».

Практичный Семен Степанович подбил Светлану Александровну махнуть на далекую стройку с целью, как он выразился, подсобрать финансов перед пенсией. После горячей речи отчима о том, как большие деньги портят молодежь, семейный совет постановил ежемесячно высылать оставляемой под присмотром тетки Марине с ее более чем скромной зарплатой копировщицы тридцатирублевое денежное подспорье. На такой доход, естественно, не пошикуешь. Он принуждал к повышенной экономии, урезанию запросов и отказу от множества соблазнов, поджидавших молодую девушку на каждом шагу.

И тут вовремя подвернулся Марципан со своим предложением подработать.

Филиал столичного НИИ, в котором работала Марина, занимал бывший княжеский особняк. За свою столетнюю историю его внутренняя часть подверглась ряду перепланировок, но снаружи он практически не изменился, о чем свидетельствовала увеличенная фотография в вестибюле, доставшаяся институту в наследство от прежнего хозяина здания.

Марина вбежала в вестибюль, когда электронные часы на стене показывали «8:59». На проходной по ту сторону «вертушки» маячил самый вредный из вахтеров по кличке Цербер. Ровно в девять он закрывал ее на защелку, и открывал вновь только после занесения фамилии опоздавшего в специальную ведомость, отправляемую потом в отдел кадров. Сейчас Цербер с интересом поглядывал то на часы, то на Марину, гадая, должно быть: «Успеет или не успеет?»

Поднажав, молодая сотрудница проскочила проходную раньше, чем истекла решающая минута.

— Успела-таки, коза, — разочарованно проворчал вахтер, громко клацнув защелкой.

Завлаб Сергей Сергеевич Белоконь встретил влетевшую в лабораторию Марину настороженно.

— Никак опять опоздала? — перестав шарить в своем пухлом портфеле, опасливо спросил он.

— Обижаете, сегодня как штык.

— Вот так бы всегда, — облегченно выдохнул начальник.

Белоконю недавно исполнилось пятьдесят восемь лет. Он был единственным в институте заведующим лаборатории без ученой степени. Злые языки объясняли эту аномалию тем, что его грубоватая, но очень сведующая в своем деле, жена была главным бухгалтером, от которого в НИИ много чего зависело. Для приличия доклады Сергея Сергеевича о работе над диссертацией периодически заслушивали на ученом совете, хотя, учитывая его возраст, никто не верил в реальность защиты, включая и самого докладчика. В остальном Белоконь не уступал другим институтским начальникам своего уровня и даже превосходил их по некоторым статьям. Выбирая только «верные» темы и аргументированно отказываясь от рискованных, он обеспечивал лаборатории хорошие показатели. Подчиненные уважали его за человечность, обходительность, интеллигентность и старались не подводить. Они в полном составе выходили на субботники, стремились не опаздывать и с общеинститутских собраний сбегали реже, чем их коллеги из других подразделений. Как администратор, такой заведующий полностью устраивал вышестоящее начальство. Причем, если другие завлабы постоянно что-то просили, требовали, действовали с настарораживающим размахом, не укладывались в сроки выполнения договоров, не принимали своевременных мер в отношении злоупотребляющего подчиненного, то с Сергеем Сергеевичем в этом смысле у него было меньше всего хлопот.

Единственный человек в НИИ, который не ладил с Белоконем — старший научный сотрудник, кандидат наук Крутковский. Прямой, горячий, резкий, склонный браться за самые безнадежные разработки, он неутомимо добивался самостоятельности, убеждая при этом, будто продвижение по службе его не интересует. Но ему почему-то не верили. Сейчас Крутковский находился в отпуске, и в лаборатории царил мир.

Второй кандидат наук Бабенко, напротив, держал сторону заведующего. Он давно отошел от науки, продвинувшись по общественной линии. Даже в летнюю жару Бабенко ходил в костюме с галстуком. В свое время хитрый Белоконь сознательно и довольно искусно направил его на стезю общественного деятеля, дабы ликвидировать потенциального претендента на свое место.

Следуя к своему столу, Марина увидела, как из-за кульмана высунулась взъерошенная голова Славика, и улыбнулась ей во весь рот.

— Привет, Славик! Вернулся из колхоза?

— Угу, вчера вечером.

— Похудел. Что, плохо кормили?

— Как врагов народа.

— Тогда предлагаю в обед откушать со мной в кафе.

Славик расцвел.

Славика Марина жалела. Молодой специалист. Женился еще на третьем курсе университета. Год назад в семье родился второй ребенок. Одевался плохо: отечественные кроссовки, джинсы «Тверь» и далее в том же духе. Все ношенное-переношенное. Постоянный кандидат в колхоз, на овощную базу, стройку, уборку снега и мусора. Вечно невыспавшийся, где-то подрабатывающий, хронически безденежный, однако всегда веселый и жизнерадостный.

За кульманом Славика стол Пахомыча — отчаянного трудяги, умницы и заядлого курильщика.

Проходя мимо, Марина сунула ему пачку «Честерфилда».

— Голуба моя, откуда такая роскошь? — тихо ахнул Пахомыч.

Марина отшутилась:

— Поклонник в табачном киоске работает.

— Спасибо, милая!

Перед старым, набитым документацией, шкафом со стеклянными дверцами сидела вечно грустная по причине неизлечимой болезни дочери Мария Дмитриевна Сотникова. Сегодня ее лицо дышало удвоенной печалью.

— Что с вами, Мария Дмитриевна? — участливо спросила Марина склоняясь к ней.

— У Натки опять обострение. Нужно импортное лекарство А где его взять? Вчера бестолку все аптеки обегала.

— Черкните названия лекарства. Есть у меня на примете один волшебник. Правда, цены у него…

— Ой, Мариночка, потолкуй с ним, пожалуйста, — оживилась женщина. — Лучше любые деньги отдать, чем смотреть на мучения ребенка.

Наконец Марина добралась до своего угла. Убрав хрусткий марципановский пакет в ящик, достала косметичку, подрумянила щеки и брезгливо подвинула к себе стопку чертежей.

Трудовой день набирал обороты. Пахомыч яростно долбил по клавишам калькулятора. Сотникова листала журнал «Здоровье», Бабенко шелестел «Правдой», Сергей Сергеевич корпел над изменениями в плане на следующее полугодие, сладко дремал за кульманом Славик.

Около десяти под Бабенко громко затрещал стул. Встав, он поправил костюм и со словами «я в местком» на неопределенное время исчез. Минут через пятнадцать с откорректированным планом ушел на совещание Белоконь.

В одиннадцать, когда оставшиеся в лаборатории сотрудники уже напились чаю, Марину позвали к телефону. Звонил Володя.

Они дружили с восьмого класса В десятом на выпускном Володя предложил ей руку и сердце.

— Извини, Володенька, у меня впереди большие планы, и замужество в них пока никак не вписывается, — разочаровала его Марина.

После этого о любви не говорили. Только через год, уходя в армию, Володя сказал на прощание:

— Надеюсь, к моему возвращению ты успеешь осуществить все свои грандиозные планы и будешь готова выйти за меня замуж.

Володя попал в Афганистан. Беда подстерегла его, когда до демобилизации оставались считанные недели.

Солнце шло на сближение с цепочкой горных вершин, возвышавшихся на западе. Пыльная дорога километр за километром уходила под колеса бронетранспортера. Кое-где к ней уже вплотную подползли остроугольные тени.

Водитель первым заметил темное пятно за обочиной. Через несколько секунд оно превратилось в лежащего на земле человека.

— Товарищь старший сержант, впереди труп, — доложил водитель.

Старший сержант Владимир Лобанов отдал команду приготовиться к бою. Щелкнули затворы автоматов, несколько пар глаз впились в нагромождения камней, пытаясь разглядеть противника.

БТР подъехал к месту, где лежало тело.

— Наш летчик, — по форме определ кто-то

— Тормози, — приказал Лобанов водителю, не заметив признаков засады. — Прихватим.

Но если не засада, то ловушка. Кого взять с собой? Конечно же, земляка Виктора Куца. Больше года вместе, проверенный парень. А второго? Кого-то из новичков, пожалуй. Надо готовить смену.

— Ефрейтор Куц, рядовой Мазин, за мной.

Первую противопехотную мину нашли быстро. Она была замаскирована очень небрежно. Володю это насторожило. Куц занялся миной, а он присел на корточки возле летчика, пытаясь определить, не спрятан ли на убитом или под ним второй смертоносный гостинец.

— Товарищ старший сержант, глядите, — донесся голос Мазина.

Володя обернулся и увидел, как рядовой тянется рукой к лежащей на земле сумке-планшетке.

— Не трогай! — крикнул он.

Поздно. Ловушка сработала. Эта планшетка стала последним, что Володя Лобанов видел в своей жизни. Несколько осколков притаившейся под ней гранаты принял на себя бронежилет, один из них задел ногу, а два самых коварных вонзились в глаза…

— Здравствуй, Марина. Ты, верно, занята, судя по тому, что давненько ко мне не заглядывала. Но сегодня, если помнишь, у меня день рождения… — Володя запнулся. — В общем, приглашаю. Придешь?

— Ой, Володенька, ты угадал: то одно, то другое. Хотя и сама свинья порядочная, могла бы выкроить минутку для встречи со старым другом. Но, честное слово, о твоем дне рождении я не забыла. Сегодня после работы собиралась прямо к тебе, — с жаром солгала Марина.

— На ужин в семь успеешь?

— Вполне…

«Балда! Эгоистка! Черствый сухарь! Мозги полны всякой дрянью, для Володи в них уже и места не осталось», — мысленно отчитала себя Марина, завершив разговор.

Ее самоунижение прервало появление Лорки из патентного. Лорка просунула в дверь рыжую голову и жестами выманила Марину в коридор. По лестнице черного хода подружки поднялись на самый верх, где под чердачным люком была оборудована нелегальная курилка — два шатких старых стула и консервная банка для окурков.

Лорка, угловатая двадцатидвухлетняя мать-одиночка, заведовала архивом в патентном отделе.

— Принесла? — спросила она своим низким мужским голосом, — А то мои крысы проходу не дают.

Крысами Лорка величала жен и любовниц начальников, устроенных по блату на непыльные должности с хорошими окладами. Из таковых состояла добрая часть патентного отдела.

— В столе у меня. Такой класс, что ни одной нормальной бабе не устоять. Придется крысам твоим раскошелиться. Не себе так огрызкам (детям-жарг.) своим хапнут. — В обществе Лорки Марина позволяла себе расслабиться и говорить так, как ей вздумается, не заботясь о соответствии своей речи речи приличной девушки. — Только ты особо с накрутками не жлобствуй, у меня сроки. Я бабки за шмотки хозяину завтра отдать должна. И смотри, не сболтни, кто тебе фирму подбрасывает.

— Я же не сука какая, чтобы подругу продать. И насчет бабок не дергайся: сегодня же тебе отдам. Когда товар-то передашь?

— После обеда. Я тебе звякну.

Лорка деловито кивнула и сделала глубокую затяжку. Внезапно ее лицо приняло змеиное выражение.

— Сегодня утром зашла за дальний стеллаж пыль вытереть, -поделилась она наболевшим, стряхнув цилиндрик пепла с сигареты в консервную банку, — слышу, вошел в архив кто-то. Потом голос: «Опять эта шалава где-то шляется. Как не придешь, на месте никогда нет». По голосу Веронику узнала — жену Костырина. Ну ты ее знаешь, у которой грудь колесом перееханная. А второй голос, Пенкиной-коровы, ей поддакивает. Вот же, думаю, стервы! Обе первые в институте сплетницы и бездельницы; редкий день помню, чтобы полностью рабочее время от звонка до звонка отсидели. И как таким бочку на других катить не совестно? Процветали бы, дуры набитые благодаря своим мужикам и радовались. Так нет же, еще и сознательных тружениц из себя строят. Хотела я сначала выйти и все, что о них думаю, сказать. Я им не шеф. Мне их мужиков бояться нечего, свои сто рублей везде заработаю. Потом передумала. Зачем энергию зря расходовать? Получу-ка я лучше материальную компенсацию, содрав с них за твои шмотки побольше. Витальке на зиму пальтишко новое покупать пора, сама как оборванка. Так мышью за стеллажом и просидела, пока они не ушли. Эх, чего только по нужде не стерпишь!.. Да, самый цирк был потом. Пришли эти две чувырлы снова и со сладкими рожами начали сюсюкать: ах, Лорочка, ах Лорочка! ах, как твой мальчик, ах, как твой мальчик?

Лорка скорчила такую гримасу, что Марина не выдержала и прыснула. Она обвила шею подруги свободной от сигареты рукой, прижав к себе рыжую голову, успокоила:

— Не принимай близко к сердцу всякую ерунду. Мы молодые, красивые, на нас мужики смотрят и облизываются, а их обезьяньи морды уже никого не привлекают. Оттого они и бесятся.

— Я понимаю, но обидно же, когда тебя помоями не по делу обливают. У меня вот, может, сигарета единственное развлечение. Иногда завыть готова, а закуришь и вроде легче тебе. Сами они в тысячу раз грязнее нас. Мне про Костырину рассказывали, что она в молодости выделывала. А как одни нужные места сморщились, а другие зацелюлитились, пуританизм и нравственность прямо-таки зашкаливать стали…

Лорка замолчала, услышав шаги на лестнице. Приподнялась, подалась вперед, разглядывая поднимавшегося к ним человека. Над ступеньками неторопливо плыло знакомое темечко с розовой плешинкой.

— Пахомыч ваш, — сообщила она, снова разваливаясь на стуле.

— Курите?! — с притворным осуждением воскликнул Пахомыч, одолевая последние ступеньки и для пущего эффекта хватаясь за голову. — Вот выйдете замуж, родите деток с рожками, поймете свою ошибку, да поздно будет..

— Одного уже родили, — парировала Лорка. — Хватит нищету плодить. Пусть начальство размножается, оно денег много загребает. Маринке вообще незачем с этим спешить. Грех такую фигуру портить. Найдет себе старичка-миллионера, похоронит быстренько и заживет в свое удовольствие.

— Как состарюсь, сиротку на воспитание возьму, — поддержала подругу Марина.

Пахомыч фальшиво нахмурился:

— Узко мыслите девчонки. Не по-государственному.

— Кто сейчас, Пахомыч, мыслит по-государственному? — Марина метнула в банку окурок и полезла в косметичку за помадой. — По-государственному тебе, к примеру, заведующим отделом быть пора. Хоть бы диссертацию написал, что ли. Вокруг такие дубы защищаются, ты же со своей светлой головой на них вкалываешь за гроши. Смотреть больно!

Пахомыч кисло улыбнулся и махнул рукой:

— Поздно мне. Дети, дача, шабашка. После десяти уже в сон клонит. Когда писать-то? Связей нужных опять же нет.

Разговор оборвался. Фонтанчики дыма в тишине взмывали вверх, голубя высокий потолок.

Вернувшись в лабораторию, Марина застала там лишь Славика. Он с такой тщательностью затачивал кончик карандаша, как будто собирался идти с ним на медведя. На его кульмане белел распятый кнопками лист ватмана с контурами будущей детали.

— Слушай, двигатель прогресса, давай сорвемся на обед пораньше, Белоконя все равно нет, — предложила Марина. — У Лорки окно на улицу выходит. Рванем через него.

У Славика моментально пропал интерес к карандашу.

— Давй! — активно поддержал он прекрасную идею, бросая карандаш и полную стружек точилку на свой рабочий стол. — Но не через архив. У меня свои пути имеются.

Поставив в известнось пришедшего из курилки следом за Мариной Пахомыча, что отлучаются по комсомольским делам, молодые люди исчезли за дверью. Через черный ход, минуя проходную, бдительно охраняемую Цербером, они пробрались в дальний конец институтского двора. Там вплотную к кирпичному забору лежала куча щебня. Славик поднял с земли широкую гниловатую доску. Брошеная на склон кучи, она своим противоположным концом достала до самой вершины.

— Прошу, — Славик протянул спутнице руку, приглашая к подъему.

— Доску сам заранее сюда притащил? — спросила Марина стаскивая с ног модельные босоножки на высоком каблуке.

— Еще весной,

Двигаясь гуськом, они добрались до верхнего конца доски.

Славик прыгнул первым. Приземлившись на травяной газон по ту сторону забора, крикнул Марине, вытянув обе руки ей навстречу:

— Прыгай, я подстрахую.

Сбросив вниз босоножки и дамскую сумочку, Марина приготовилась к прыжку. Ветер неожиданно приподнял край ее платья, и взгляд Славика скользнул выше колен. Она заметила это, пристыдила:

— Бессовестный, куда смотришь?

— Подумаешь, — проворчал уличенный отец двух детей. — Что я женских ног не видал?

— Видал, да не такие, — не без кокетства уточнила Марина и прыгнула.

Славик подхватил ее на лету и не отпускал дольше, чем того требовалось. Марине пришлось легонько толкнуть его ладонями в грудь, чтобы освододиться.

— Куда пойдем? — спросил Славик, нехотя выпустив из рук ее талию.

— В «Юпитер».

— Там же цены космические.

— Зато хорошо кормят — это главное. Желудок надо беречь, не так ли? — Вытерев ступни, Марина надела босоножки и перекинула ремешок сумочки через плечо. — Сомнения в сторону, коллега, сегодня я тебя угощаю,..

Кафе высшей наценочной категории «Юпитер» занимало первый этаж жилого дома. За большими окнами на покрытых белыми накрахмаленными скатертями столах вспыхивали, задеваемые солнечными лучами, фужеры.

Вспугнув семенившего перед входом одинокого голубя, Марина первой вошла в полумрак вестибюля кафе. Перед гардеробом на стуле клевал носом дородный швейцар.

— Здрасьте, дядь Миш, — приветствовала его Марина, ступая на ковровое шоссе, уводившее в направлении зала.

Дядя Миша приоткрыл глаза и с приветливым выражением лица важно кивнул посетительнице. Когда же в поле его зрения попал Славик, швейцар неодобрительно чмокнул губами.

У зеркала Марина задержалась, чтобы поправить прическу. Славик, беря с нее пример, отработанным приемом убрал непокорный чуб со лба, заодно подтянул повыше ставшими великоватыми после двухнедельного пребывания в подшефном колхозе джинсы.

В зале царила поддерживаемая кондиционерами прохлада. В провале неосвещенного бара суетился нарядный бармен. У входа на кухню оживленно болтали двое официантов. На сцене отдыхали перед трудовым вечером зачехленные музыкальные инструменты.

Вечером в «Юпитер» выстраивалась очередь. Сейчас же больше половины столиков были свободными.

Славик повертел головой.

— Туда. — Он указал пальцем в самый темный угол. — Там такой интим.

На фоне бельгийского платья спутницы и роскошной обстановки зала его джинсы «Тверь» и восьмирублевая ковбойка выглядели слишком жалко. Он чувствовал это и не хотел привлекать лишнее внимание к разительному контрасту между его одеждой и одеждой его дамы.

— Нет, нам сюда. — Лавируя между похожими на белоснежные льдины столами, Марина потянула Славика совсем в другом направлении. — Здесь мой знакомый обслуживает.

— Ты часто тут бываешь?

— Бываю. Родители завербовались на стройку века. Заколачивают нехилые бабки, меня переводами засыпали. Отчего же себя не побаловать? Еще ухажорам иногда разрешаю себя сюда сводить, если не наглые и не очень страшные.

Славик принял ее слова за чистую монету:

— Везет тебе. А у меня семья большая, и переводов ждать не от кого. Я вообще сегодня в «Юпитере» первый раз. Впрочем, не очень-то я кафе и рестораны уважаю. Предпочитаю с друзьями дома посидеть…

В конце прохода возник красавец-официант. Двигаясь малым ходом, он медленно вырастал на глазах клиентов, пока не навис над ними во всем своем великолепии, словно океанский лайнер над столпившимися на причале пассажирами. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, черные брюки с острыми, как клинок сабли, стрелами, штиблеты, надраенные до антрацитового блеска, а на шее кокетливая кожаная бабочка.

— Рад тебя снова видеть Марина. — Официант оценивающе взглянул на Славика и осторожно спросил: — Этот молодой человек с тобой или случайно оказавшееся рядом недоразумение?

— Значит так, Павлуша. Молодой человек со мной, и он, как и я, ужасно голоден. Принеси нам чего-нибудь вкусненького на свое усмотрение. Только быстренько, у нас на работе обеденный перерыв всего сорок пять минут.

— Во здоровяк! — шепотом изумился Славик, украдкой бросив взгляд через плечо на удалявшуюся в сторону кухни треугольную спину официанта.

Он не видел, как Павлуша, отойдя на несколько шагов, обернулся и скорчил выразительную гримасу. Она предназначалась Марине: мол, ну и сопровождение у тебя сегодня.

С Павлушей Марину познакомил Марципан, затащив как-то в «Юпитер» на мороженое с шампанским. Умом официант не блистал. Блистал мышцами, которых у него на трех нормальных мужиков хватило бы. Павлуша увлекался культуризмом. Его любимым занятием было «побугриться» на публике. Похвала в адрес накачанной мускулатуры, особенно со стороны слабого пола, наполняла ее хозяина несказанным наслаждением и гордостью. Лицом он тоже не подкачал. Правда, его немного портил маленький вздернутый нос, но Павлуша слишком любил себя, чтобы заставить усомниться, будто он в чем-то не дотягивает до идеала мужской красоты. Уверенность в своей неотразимости в глазах слабого пола у Павлуши поддерживали также персональные вишневые «Жигули» и толстый бумажник.

Павлуша сразу положил глаз на Марину, однако побаивался ее покровителя Марципана и вел себя с ней вежливо. Марципан нет-нет да и просил Марину передать Аполлону-официанту сверточек и щедро платил за доставку. Однажды она поинтересовалась насчет содержимого свертка, получила ответ, что в нем хорошие сигареты для одного нужного человека, и на время успокоилась. Потом в ней снова шевельнулся червячок сомнения. В следующий раз перед встречей с Павлушей она осторожно развернула завернутый в обыкновенный газетный лист предмет. Увидев запечатанную коробку из-под блока сигарет, открыть ее не решилась.

А вечером позвонил Марципан:

— Зачем разворачивала? Ты мне не доверяешь?

— Понимаешь, за пустячную услугу такие деньги… — запинаясь от смущения, пробормотала захваченная врасплох девушка. — Но как ты догадался?

— По радио передали, — отшутился Марципан и со смешком добавил. — Разве не заметила, что, у меня к тебе чувства? Притом работник ты не последний. Вот и накидываю чуток за первое и второе.

«Ладно, — подумала Марина, — дают — бери. Марципан не обеднеет. Он оптовик, фарцует по-крупному. А чувства это хуже. Пока он держит себя в рамках и ухаживаниями не донимает. А там, глядишь, гром как грянет… Плевать! Не грянул же еще. Зачем раньше времени креститься?»

…Они с блаженством допивали прекрасно сваренный кофе. Говорила больше Марина. Она вела себя весьма свободно: громко смеялась, жестикулировала, не смущаясь, что ее могут слышат за другими столиками. Славику было приятно сидеть с такой красивой девушкой, слушать ее, позвякивание посуды, вдыхать сдобренный ароматом изысканных блюд воздух. Он как будто попал в сказку. Но вот Марина отодвинула пустую чашечку, вытерла губы салфеткой и дала ему понять, что пора возвращаться в реальный мир:

— Ты подожди меня минутку на улице. Я с Павликом парой слов перекинусь.

Славик послушно направился к выходу.

— Где ты откопала это чмо? — Павлуша игриво подался накачанным корпусом вперед, заставляя Марину во избежание соприкосновения с ним отступить на пару шагов. — Со мной даже в кино сходить отказываешься, а какого-то козла щипаного за свой счет по кабакам таскаешь.

Марине вдруг ужасно захотелось сбить спесь с бравого культуриста.

— Красивая витрина не всегда гарантирует качество товара в лавке, — хитро щурясь, заметила она.

— У меня без обмана, — самодовольно произнес официант. — Познакомишься поближе, сама поймешь.

— Я не привыкла верить на слово. Предпочитаю руководствоваться признаками, чья надежность доказана последними исследованиями современной науки.

— Какими признаками? — угодил в приготовленную для него ловушку Павлуша.

— Размером носа, например. Он у тебя такой ма-а-а-ленький.

Марина расхохоталась и, сунув оторопевшему Аполлону очередную передачу от Марципана выбежала из зала.

— Опаздываем. — забил тревогу Славик. — К концу обеда не успеем.

— Плевать, мне позвонить позарез нужно. Вечером на день рождения идти, а подарка нет. Двушка у тебя найдется?

Славик достал из кармана горсть мелочи, отсортировал двухкопеечную монету. Марина юркнула с ней в телефонную будку. Железная будка стояла на самом солнцепеке. Выйдя из нее, разгоряченная с капельками пота на лбу Марина пожаловалась:

— Фу, ну и душегубка.

— Наш троллейбус! Бежим! — вместо сочувствия крикнул Славик…

Они все-таки опоздали. Идти через проходную мимо Цербера значило подвести Белоконя. Через забор во двор без подручных средств не перелезть — высоко.

— К Лорке, — скомандовала Марина.

Под окном архива патентного отдела Славик нашел несколько мелких камешков. После второго броска дешевая казенная штора за стеклом шевельнулась. На фоне окна появилась жующая Лорка с бутербродом в одной руке и с чашкой чая в другой. Она сразу все поняла. Поставив чашку на подоконник, засунула остаток бутерброда в рот и открыла шпингалеты.

— По чирику с носа за спасение от карающего меча дисциплины, — шутливо потребовала она, наваливаясь грудью на подоконник.

— Ради спасения престижа родной образцово-показательной лаборатории отдать последнюю рубаху не жалко, — за двоих ответил Славик, выставляя вперед согнутую в колене ногу. — Прошу вас, мадам.

— Сколько романтики, — просюсюкала Лорка сверху, первыми принимая снаружи босоножки подруги.

— Да, Славик настоящий рыцарь. — подтвердила Марина, но в отличие от Лорки без двусмысленных интонаций.

Она осторожно ступила на предложенную ей ступеньку из плоти и вскоре следом за своими босоножками очутилась в архиве. За нею влез Славик.

В лаборатории молодых людей встретила Мария Дмитриевна. Она пыталась засунуть в уже трещавшую по швам хозяйственную сумку еще несколько банок со сгущенным молоком.

— А где остальные? — спросила Марина.

— В буфете, там сгущенку дают. Бегите скорее, она кончается.

— Не пойду, — без раздумий определилась Марина, — от нее толстеют.

Откровенно говоря, это была просто отговорка, чтобы лишний раз не приставали с вопросом, почему она пренебрегает дефицитом. На самом деле после знакомства с Марципаном любой дефицит для нее перестал быть проблемой, и она могла не толкаться ради него в очередях.

Славик, конечно же, тотчас бросился в столовую. Не удивительно. Когда у тебя двое малых детей, не до раздумий.

Марина села за свой стол и принялась подводить итоги. О подарке Володе она договорилась по телефону с Нелькой. Значит, после работы сразу к ней в магазин. Да, Нелька просила принести что-нибудь заведующую подмазать. Марина открыла ящик стола, вытащила из предназначенного для Лорки пакета одну упаковку с комплектом итальянского нижнего женского белья и переложила ее в сумочку.

Подошла Сотникова.

— Я тут название лекарства написала… — Листочек в клеточку лег на стол и робко подполз к Марине. — На тебя последняя надежда.

— Не волнуйтесь, не подведу.

Марина по слогам прочитала написанное. Ну и мастера эти медики заковыристые названия придумывать!

В дверях возник Пахомыч с набитой сгущенкой авоськой, метеоритом пронесся вглубь лаборатории и… взорвался гле-то в районе Славикиного кульмана. Вернее в спешке шарахнул ногой по брошенному в проходе стулу. Стул с грохотом повалился на пол, а Пахомыч цензурно выругался. Вторым, положив картонку с бело-голубыми консервными банками сверху на свой большой живот, в лабораторию медленно заплыл Бабенко. Хладнокровие и научный подход к выбору маршрута в плотно заставленном мебелью помещении позволили ученому-общественнику в отличие от Пахомыча спокойно добраться до своего стола. Последним, чуть клонясь на бок от отяжелевшего портфеля, вошел Белоконь.

— Мужчины, вы Славика, не видели? — сразу у всех спросила Мария Дмитриевна. — Он только недавно в столовую побежал. Интересно, досталась ли ему хоть баночка.

— Ага, увидишь там кого-нибудь, — пробурчал Бабенко. — Сумасшедший дом! Перекошенные лица, выпученные глаза. Вроде бы нормальные люди в институте работают — вежливые, дисциплинированные, рассуждают здраво. А как до дефицита дойдет, в дикарей превращаются.

— Жаль, если не возьмет, — Сотникова сочувственно вздохнула. — Двое детишек у парня.

— Конечно, не возьмет, всего пять ящиков осталось, — снова отозвался Бабенко, перекладывая добычу в черный кейс.

— Давайте ему по баночке отдадим, — не унималась сердобольная Сотникова.

Только Пахомыч успел поддержать ее до того, как в лабораторию ввалился Славик Три банки он нес в руках, две умудрился засунуть в задние карманы джинсов.

Мария Дмитриевна радостно всплеснула руками:

— Успел! А мы уж скинуться тебе собрались.

— Современная молодежь своего не упустит, — ухмыльнулся Бабенко. — Коль потребуется, глотку перегрызет.

— Никому я глотку не перегрызал, — запротестовал Славик. — Подмигнул приятелю из отдела новых технологий и готово.

— Довольно, товарищи, болтовни, — вмещался в разговор Белоконь, отрывая глаза от раскритикованного на утреннем совещании плана лаборатории на следующее полугодие. — Мало мы из-за сгущеночной эпопеи рабочего времени потеряли? Наверстывать надо.

— Сергей Сергеевич, — елейным голоском пропела Сотникова, — а скоро денежки давать начнут.

— К получению сотрудниками зарплаты, понятно, мои слова не относятся, — уточнил свою позицию заведующий. — Только в кассу без шума на цыпочках и не все сразу.

Опять склониться над многострадальным планом Белоконю не дал телефон. Кончик его шариковой ручки завис в воздухе, так и не коснувшись бумаги.

— Слушаю… Что? Двух человек?! У меня отчет, у меня люди в отпусках! — Крепчающий голос заведующего вдруг резко упал. — Распоряжение горкома… Хорошо.

Сергей Сергеевич опусти трубку на рычажок с такой мягкостью, как будто боялся кого-то разбудить. Не снимая с нее ладони обвел грустным взглядом свою немногочисленную рать. Наконец, нервно потирая щеку, сообщил:

— Снова, понимаешь ли, от нас в колхоз двух человек требуют. Завтра выезд.

— Я согласен, — поднял руку Пахомыч. Рыбалка, сено, сверчки — красота. Меня пишите.

— Ты, Петр Пахомович, не хулигань, — осадил его начальник. — Отчет на носу, испытания, а он на природу собрался. Мы Славу попросим. Слава, как ты?

— Я же, Сергей Сергеевич, только вчера оттуда. Два срока подряд отмотал. Жена ругается, дети уже не узнают…

«Сейчас Славика уломает и за меня примется, недаром утром чайник свистел, как сумасшедший, — подумала Марина. — Надо этим воспользоваться».

Между тем Белоконь продолжал крушить бастионы Славиного сопротивления:

— Мы тебя очень просим. Некому больше ехать, ты же видишь. Потом отгулы возьмешь или к отпуску приплюсуешь. Как Азаров выйдет, я его тотчас же к тебе на смену пошлю. Не Марию же Дмитриевну посылать, в самом-то деле, или Бабенко Николая Николаевича с его радикулитом…

Потрепыхавшись еще немного, как пойманный воробей, Славик сдался. Переводя дух, перед переходом ко второму кандидату, Белоконь сделал короткую паузу. Бабенко воспользовался ею, чтобы с пафосом высказать свое отношение к происходящему:

— Нас в молодые годы начальство так не уговаривало, потому в магазинах полки не пустовали, как сейчас. А нынче молодежь вся нежная, избалованная, с характером. И куда с нею только придем?

Кандидат-общественник сокрушенно покачал головой и с привычной фразой «я в местком» вынес тяжелое тело в коридор. Белоконь с затаенной тоской посмотрел вслед Николаю Николаевичу, сожалея, наверное, что в прошлом из-за лени забросил кандидатскую и теперь должен вертеться как уж на сковородке вместо того, чтобы спокойно наслаждаться жизнью, подобно своему титулованному подчиненному. Немного пожалев себя, завлаб вернулся к выбору второй кандидатуры. Вариантов у него, надо-сказать, было всего ничего. И Марина до того, как он открыл рот, уже знала, кто следующий. Ей это еще утром чайник подсказал, когда запел на плите будто оперный тенор.

— Сергей Сергеевич, давайте я поеду в колхоз вместе со Славиком, — вдруг приятно удивила она шефа. — Только вы нас сегодня, пожалуйста, вещички собрать пораньше отпустите.

— Разумеется, — сразу повеселел Белоконь, довольный, что избавился от долгих изнурительных уговоров. — Получайте в кассе аванс и ступайте.

Перед Мариной немедленно вырос счастливый Славик.

— Знай сразу, что вместе едем, без всяких уговоров взял бы под козырек, — не счел он необходимым скрывать свою радость. — Ну что, в кассу за деньгами и домой?

Его откровение услышала Мария Дмитриевна и лукаво погрозила пальцем:

— Ой, отец семейства, гляди мне!

Все бы очень удивились, узнав, что Марина ни в какой колхоз ехать не собирается. Идти в кассу за деньгами в компании со Славиком, впрочем, тоже.

— Нет, ты ступай занимать очередь, а я к Лорке, проститься. Ведь две недели теперь не увидимся, — привела она планы Славика в соответствие со своими.

Марина чувствовала, как хотелось Сотниковой поговорить на тему любви и морали, когда Славик умчался, но на пустые разговоры времени не было совершенно. Поэтому она сыграла на опережение:

— Не беспокойтесь, Мария Дмитриевна, все будет пучком.

И пока интеллигентная женщина размышляла, хорошо это или плохо, если «все будет пучком», она с увесистым пакетом выпорхнула из лаборатории. Соваться самой в архив с товаром поостереглась: вдруг там кто-то из Лоркиных крыс. Догадаются, кто Лорку шмотками снабжает, и разнесут по всему институту. А ей это надо?

Зайдя в лабораторию напротив, Марина пожаловалась на повисшего на телефоне начальника и попросила разрешение у соседей позвонить по их аппарату. Попав на Лорку, назначила ей встречу в курилке на лестнице.

Девчонки пришли в курилку почти одновременно. Марина развела ручки пакета в стороны, и Лорка увидела вложенный в него второй пакет с вещами.

— Для конспирации, — последовало пояснение. — На случай, если какая из твоих крыс утром видела, с каким пакетом я в институт входила. Он яркий, запоминающийся.

— Как в детективе, — хихикнула Лорка.

— Значит, я тебе здесь на бумажке цены набросала. Что сверху накинешь твое, — провела короткий инструктаж Марина. — Сейчас я аванс получу и с концами свалю, потому как шеф в колхоз собраться отпустил. За бабками к тебе домой вечером подскачу.

— Про колхоз ты это серьезно?

— Конечно. Мне сегодня на день рождения к Володе. Должна о подарке позаботиться, себя в порядок привести, потому повод был нужен, чтобы пораньше отчалить.

— А завтра-то как? Неужели поедешь?

— Что я совсем ку-ку? У меня тетка врач, больничный оформлю. Пусть Бабенко едет, в нем лошадиных сил как у трактора. Нефиг этому бегемоту липовым радикулитом прикрываться.

— Бабенко — вождь общественности, а вожди в колхоз не ездят.

— Ты права, выкрутится. — Марина посмотрела на часы. — Ладно, черт с ним. Мне Славик очередь в кассу занял, не пропустить бы.

У самого окошка кассы сгруппировались Лоркины крысы и алела мощная холка Бабенко. «Ах, вот ты в какой местком торопился!» — усмехнулась Марина, высматривая в очереди Славика. Получив аванс — пятнадцать трешек и одну пятирублевку с особым запахом, свойственным долго ходившим по рукам купюрам, — равнодушно сунула его в кошелек. Пряча кошелек, почему-то вспомнила поговорку о том, что деньги не пахнут, и не согласилась: очень даже пахнут, притом противно.

От кассы отошел Славик. Свои деньги он засунул в карман джинсов, отчего на бедре у него образовался четкий бугорок. Видимо, тоже получил аванс мелкими купюрами. Вместе они вернулись в лабораторию и, подписав разрешение на выход у Белоконя, побежали к проходной.

— Куда? — насторожился Цербер.

— Туда, — дерзко ответила Марина, кладя разрешение на край вахтерской конторки.

Крыть было нечем Цербер разблокировал выход и «колхозники», одолев последнее препятствие в виде стеклянных входных дверей, вырвались на свободу.

— Ну, давай прощаться, — сказала Марина.

Славик слегка помрачнел, он не рассчитывал на такое скорое расставание.

— Ты разве не на троллейбус?

— Сегодня мне в другую сторону.

— Тогда до завтра?

Вместо ответа Марина молча послала прощальный жест рукой. Отойдя немного от института, она стала на краю дороги и подняла руку.

Подобравший ее пожилой водитель оказался страшно веселым, и у Марины от его острот к концу поездки живот болел от смеха. Высаживаясь возле универсама, пассажирка положила на сиденье трешку, но дядечка энергично замахал руками:

— Забери! Студентка небось. Знаю, какая у вас стипендия.

— Не угадали. Я копировщицей в НИИ работаю.

— Ну и дура, — сказал хозяин «Запорожца», но как-то совсем не обидно. — Зрение только портишь. У копировщиц разве зарплата? Шла бы лучше к нам на фабрику, самое меньшее двести бы в месяц заколачивала.

— Я подумаю, — пообещала Марина.

Захлопнув дверцу, она повернулась к бетонной глыбе универсама. Два потока людей с утра до вечера безостановочно текли через его двери в двух противоположных направлениях. Пройдя вдоль главного фасада, Марина свернула за угол. Через дверь под вывеской «Стол заказов» зашла внутрь универсама.

За прилавком с табличкой «Спецобслуживание ветеранов» флегматичная толстуха Нелька отоваривала привередливого старичка. Старичок придирчиво приглядывался и принюхивался к каждому продукту и, если что ему не нравилось, в ультимативной форме требовал замену. Нельку это не коробило. Она спокойно меняла банку с маленькой вмятиной на целую, «край» на «серединку», примирительно повторяя одну и ту же фразу: «Как скажете, дедушка». Заметив Марину, подала ей условный знак зайти в подсобку со двора.

В подсобке Марину встретили двое не совсем трезвых грузчиков в серых халатах, с серыми лицами и серой щетиной на щеках. В общем, разительно похожие друг на друга, разве что один немного выше другого. Марина сразу же окрестила одного Мышонком, другого Крысенком.

— Ты к кому, красотуля? — важно спросил Крысенок, разминая пальцами сигарету.

— Не узнал разве? — за Марину напомнил ему Мышонок. — К Нельке она ходит, гешефт у них.

Не смутившись своей невнимательности, Крысенок осклабился:

— А чё не с нами? Смотри, красотуля, прогадаешь. С Нелькой, кроме как по коммерции, кашу не сваришь, а с нами и по части мужской ласки можно.

Он весело подмигнул Мышонку, и тот одобрил шутку напарника несколькими трескучими смешками.

За их спинами, будто из-под земли, выросла, круглая фигура Нельки.

— Хватит прохлаждаться, пошляки, — гаркнула она почти басом. — Ну-ка, за работу. Нето у меня на картошку и лук мигом загремите!

Обоих «грызунов» как ветром сдуло.

— Ну и помощнички у тебя, Неля, — сочувственно покачала головой Марина.

— Эти, между прочим. еще не самые худшие, — призналась кругленькая продавщица, беря ее за локоть. — Выйдем на воздух. Хоть пару минут на солнышко погляжу.

Во дворе она передала прихваченный с собою сверток и проинформировала о его содержимом:

— Конфеточки, как просила, вкусные в шикарной коробочке — для подарка самое то. Палочка сухой колбаски, банка кофечка растворимого, по баночке крабов и красной икорки — все из вчерашних наборов для служащих райкомов и райисполкомов.

— Спасибо, кисуля, — Марина приняла сверток, отсчитала деньги и протянула упаковку с комплектом женского нижнего белья. — Твоей заведующей, как обещала.

— Какой шик! — восхитилась толстуха. — Послушай, ты мне что-нибудь приличное к зиме не подгонишь? Пальтишко кожаное на меховой подкладке или дубленочку.

— Фирма сейчас дорогая.

— А когда она дешевая-то была? Да плевать мне на цену, лишь бы надеть не стыдно. Похлопочешь, а?

— Похлопочу. Копи деньги, рыбка.

В половине шестого Марина вышлп из такси у цветочного рынка и углубилась в его ряды. Господи, каких цветов тут только не продавали! Со всех сторон неслись призывы: берите, купите, возьмите у меня…

Марина не торопилась. Она искала розы, но не мертвые, обработанные консервантами и привезенные невесть откуда, а дышащие жизнью, свежие и благоухающие из городских и пригородных садов. Наконец увидела такие. Они стояли в обыкновенном цинковом ведре, тем не менее смотрелись прекрасно. А поставь их в вазу, будет вообще загляденье.

После покупки роз от аванса остался червонец. Однако чудо-букет стоил потраченных на него денег.

В подъезде своего дома Марина проверила почтовый ящик и нашла в нем письмо от мамы. Стесненная ношей, дольше обычного открывала замки на входной двери. Открыв, не задерживаясь в прихожей, пошла прямиком на кухню.

Первое — букет в воду; до вручения цветы не должны потерять и капли своего великолепия. Букет с трудом влез в самую большую из трех маминых ваз. Отправив его наполнять ароматом гостиную Марина вернулась на кухню и вскрыла оставленное на обеденном столе письмо.

«Здравствуй, доченька, — писала Светлана Александровна. — Как ты там? Почему редко пишешь? Неужели нельзя найти немного времени и черкнуть несколько строк? Жизнь наша преимущественно проходит в труде. Часто работаем даже по субботам. Я бригадирствую, Семен Степанович мотается по делам снабжения. Живем с ним дружно, в свободное время смотрим телевизор, иногда ходим в кино, в гости к новым знакомым, выезжаем на шашлыки. В этом году уродили ягоды. В прошлый выходной много собрали и сварили варенье. Мариночка, мой тебе совет: бросай свой институт и приезжай к нам. У нас хорошо. Клуб имеется, танцы для молодежи по субботам и всякие кружки. Еще парней холостых много, а девчат мало. Мы бы тебя замуж выдали. Пора тебе, голубушка, ведь за двадцать перевалило. Я тут хорошего парня приметила — Гришей зовут. Он крановщик, скромный, рукастый и не пьет. Передавай привет тете Любе и всему ее семейству. Скажи, что письмо от нее получили. В отпуск собираемся в сентябре. Я так сильно по тебе скучаю, что завела календарик и часто пересчитываю дни, оставшиеся до нашей встречи. Ты не ленись, пиши нам хотя бы раз в две недели. Целуем. Мама, Семен Степанович».

Мама, как всегда, в своем амплуа: ударно работает, хлопочет по хозяйству, любит близких, наслаждается своим тихим семейным счастьем и желает такого же для своей неудачницы-дочери.

С мыслями о маме Марина вскрыла Нелькин сверток с деликатесами. Рассовала что по шкафам, что в холодильник. Оставила на столе одну коробку с конфетами для Володи. Покусывая нижнюю губу, прикинула, сколько сегодня потратила в кафе, у Нельки в универсаме, на цветы и такси.

Интересная арифметика получилась. Она, можно сказать, в своем НИИ пешка, винтик, букашка, а может позволить себе шикануть на уровне директора института. После такого сравнения у Марины от прилива самоуважения приятно защекотало под ложечкой. В приподнятом настроении она принялась приводить себя в порядок. Вымыв голову, переодевшись и подкрасив лицо, девушка открыла шкаф, где хранила зеленую вьетнамскую шкатулку с деньгами. В ней уже лежала приличная сумма во всех выпускаемых в стране купюрах. Учитывая, что вечером предстояло сгонять на такси к Лорке за выручкой, Марина на всякий случай добавила к оставшейся от аванса десятке еще столько же и вернула шкатулку в шкаф…

Лавочку у входа в подъезд пятиэтажки, где жил Володя с родителями, занимала компания говорливых старушек. Одно из любимых занятий таких компаний — перемывание косточек проходящих мимо знакомых и незнакомых людей. А тут такая девушка, притом с цветами. Целый час обсуждать можно.

Поворачивая к подъезду, Марина нарочно спровоцировала повышенное внимание к своей персоне чересчур громким стуком каблуков и гордой осанкой. Вызов был принят. Притихнув, старушки уставились на нее своими пытливыми глазками и зашушукали, едва девушка прошла мимо лавочки.

Марине открыла Володина мама.

— Какой букет! — воскликнула она с восхищением, на которое только способен человек, в чьем жилище поселилось горе, и, понизив голос, добавила: — Зачем же ты, Мариночка, столько денег истратила? Он же все равно не сможет его увидеть.

— Зато сможет насладиться запахом.

Марина переступила порог квартиры. В носу приятно защекотал сладковатый дух недавно вынутого из духовки праздничнорго пирога.

— Мама, кто пришел? — донесся из комнаты голос Володи.

— Марина, сынок.

В прихожую вышел Володя. Он ничем не отличался от того, «довоенного», Володи, если бы не черные очки. Марина никак не могла к ним привыкнуть. Всякий раз в первые мгновения их встречи к горлу подкатывал жесткий, горячий комок, мешавший говорить. Борясь с ним, Марина подошла к виновнику торжества, поздравила, вручила цветы и конфеты.

— Какой приятный запах! — зарываясь лицом в букет, похвалил Володя.

— Осторожно, глупенький, не уколись шипами, — заволновалась Марина. — Наталья Петровна, поддержите, а то он меня не слушает.

Наталья Петровна промолчала: у нее дрожал подбородок, а в глазах стояли слезы. Марина утешающе погладила ее по руке, подхватила Володю под локоть, прежде чем он что-либо заподозрил, и увлекла в комнату.

Гостей собралось не много. На диване, поджав ноги, сидела Валя Рыжова. У окна стояли отец Володи Иван Федорович и незнакомый Марине парень. Они на пару разглядывали какую-то фотографию в журнале «Техника молодежи».

В центре комнаты стоял накрытый стол.

Внимание Марины привлекли цветы на серванте. По сравнению с ее царским букетом этот скромный букетик представлял весьма жалкое зрелище. Марина догадалась, что он от Рыжовой. Мелковато, однако, для такой возвышенной натуры.