Бесплатный фрагмент - Человек и апокалипсис

Посвящается Палычу,

который оказался

один на один

в неравной схватке

с апокалиптической стихией.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Апокалипсис — катастрофа, несущая гибель всему живому. Конец света. Каким он будет?

Смертоносный ураган, сметающий все на своем пути?! Ураган-убийца, от которого негде будет скрыться. Человек лицом к лицу столкнется со стихией. Сможет ли он противостоять натиску природы, сможет ли выжить?! Или апокалиптический ураган не оставит шансов на спасение и поглотит всё в один момент?

Что тогда делать? Смириться и принять свою участь?

Каждому из нас приходилось хотя бы раз в жизни преодолевать сложные моменты, выбираться из экстремальных ситуаций, бороться…

Так было и со мной. Я пережил страшное стихийное бедствие — ураган. Я был тогда молод, чтобы понять происходящее, но теперь спустя время я готов рассказать о том дне.

Тот ураган был одним из самых сильных в истории катастроф. Люди сравнивали его с апокалипсисом. Неистовый ураган громил, разрушал, уничтожал и поглощал всё на своем пути.

Но мало кто знает, что был человек, который в одиночку противостоял апокалиптическому урагану. Эта книга о его борьбе за жизнь. Реальные события, свидетельства очевидцев, материалы следствия катастрофы легли в основу этой книги.

ПАЛЫЧ

Антарктика. Сильный шторм…

Ураганный ветер, громады волн, цепенящий мороз… Море бунтует, клокочет и свищет, аж дух захватывает, но глаза этого не видят. Беснующийся и изрыгающий тонны своей энергии, шторм снаружи, там, где все живое становится уязвимым, незащищенным, подчиняясь воле стихии. Здесь, внизу, всё иначе.

Палыч боролся со штормом за металл. Механизмы и оборудование в экстремальных условиях могли вот-вот выйти из строя. Судовая силовая установка работала на грани сбоя.

С каждой минутой нести вахту становилось все тяжелее. Непрерывная качка выматывала. Она выкручивала нервы и мышцы тела, подкатывала к горлу, изнуряя. Но прерывать работу было нельзя. Нужно было быть начеку. Даже самая мелкая поломка могла привести не только к аварии, но и к гибели всего судна.

Ситуация становилась все более непредсказуемой. Удары волн в корпус стали чаще. Поломки появлялись одна за другой.

Очередная поломка. На этот раз треснул один из трубопроводов у котла.

«Который уже по счету?!» — подумал Палыч и, не колеблясь, направился к тому месту, откуда из разорванного трубопровода поднималась струя пара. Завернув рукава измазанной машинным маслом робы, он подобрался к поврежденному участку. Не обращая внимания на сбивающую с ног качку, резкую тряску и пронзительный скрежет металла, он спокойно и сноровисто натянул прокладку на трубопровод и зажал ее хомутом. Выброс пара прекратился. Надолго ли?

В таком ритме прошла вся вахта. Она казалась бесконечной. Периодически падало давление в системе охлаждения главного двигателя. Причиной тому была ледяная шуга, которая забивала кингстоны. Приходилось очищать их от наледи горячим паром. Вышел из строя один из дизельных генераторов: судовая автоматика не сработала. Палыч вручную включил запасной генератор. Отказывало электрооборудование на рефрижераторной установке, и траулер от сильных встрясок продолжал ломаться.

Палыч выбивался из сил. К концу вахты он не чувствовал рук, ноги не слушались и постоянно пытались найти равновесие, но не смотря на сильную усталость, он продолжал свою безнадежную борьбу со штормом. Ожидая новую волну, он был готов и к новой аварии, ведь это была его работа — устранять все поломки и аварии, мелкие или крупные, которые преследовали его на протяжении всей его вахты. Машинное отделение превратилось в поле боя, но только он, Палыч, почему-то остался на нем один и никого больше.

Уставший, едва стоящий на ногах, весь измазанный машинным маслом Палыч вошел в центральный пульт управления. В помещении никого не было, хотя, как правило, электромеханик и моторист должны были быть на вахте.

Механик глянул на главный распределительный щит. Приборы на панели будто взбесились, лампочки хаотично мигали. Палыч взял телефонную трубку и стал вызывать мостик. На мостике не отозвались. Он вызвал еще раз. Без ответа.

«Странно. Где же все?» — промелькнуло у него в голове.

Стрелки часов показывали 04:15. К четырем утра должен был прийти сменный механик. Но и его не было. На мгновение Палыч рассердился. Затем, подумав, что виной этому наверняка морская болезнь, которой страдал сменщик, он успокоился.

Резкая качка едва не сбила механика с ног.

Палыч решил подняться наверх на мостик.

Освещение в коридорах было тусклым. Лампочки от перегрузок мигали и давали слабый свет. Судно периодически сотрясалось. Дверь в кают-компанию болталась, издавая жуткий скрип. Палыч закрыл ее и оглянулся. На душе стало тревожно. Он подошел к каюте сменщика. Постучал. Позвал его. В ответ — тишина…

Ранним утром вахтенные должны были быть на посту. Но судно казалось пустым, будто брошенным. Палыч направился на мостик.

На верхней палубе едва получалось устоять на ногах. Палыч двигался вперед, хватаясь за поручни, установленные вдоль стен коридоров. Он с трудом поднялся в штурманскую рубку. В ней никого не было. Темно. Только над столом горела лампа, освещая карту. По карте беспорядочно катались циркуль, линейка и карандаш. Палыч стал больше обращать внимание на мелочи. Взглядом он цеплялся за все, что, как ему казалось, могло дать объяснение происходящему. Но ничего из увиденного не давало ответа.

Тревога в нем нарастала…

— Здесь есть кто-нибудь? — крикнул он.

Зловещая тишина. Ни звука.

Он вышел на мостик. На мостике никого. Судно кренило во все стороны, а им никто не управлял.

Палыч подошел к обледеневшим иллюминаторам, на некоторых стеклах работали дворники. Он выглянул и ужаснулся — ад… Настоящий ад антарктического шторма.

В свете палубных прожекторов сильная снежная буря ограничивала видимость до носа судна, медленно поднимающегося на гребень водяной горы. Перед взором Палыча предстала кромешная темнота, и только мириады снежинок, как мотыльки, бились в стекла иллюминаторов. Море как будто провалилось под килем, не видно было даже воды. Палыч застыл в напряжении, дыхание его участилось, а сердце бешено стучало, отсчитывая секунды. Тук, тук, тук.

А тем временем нос судна стал опускаться, траулер начал падать вниз. Миг, и он всей своей массой встретил новую волну. Удар! Быстрый и резкий. Волна накрыла бак и залила всю палубу. Веера брызг взметнулись над судном и тут же обдали мостик леденящим душем. Но морская вода не стекала, а на глазах превращалась в корку льда. Картина разбушевавшейся стихии была сюрреалистична, и она ужасала.

Вдруг внимание Палыча привлекло что-то темное по правому борту. С трудом удерживая равновесие, он подошел к крылу мостика и рывком открыл дверь настежь. Увиденное его ошеломило. За расступившейся у борта морской гладью стояла громадная монолитная стена из воды — во весь горизонт. Но это видение было обманчивым. Уже через секунду стена двинулась прямо на него, в правый борт судна. На мгновение тело и разум Палыча онемели, но странное явление вывело его из ступора.

Внезапно, прямо рядом с судном, Палыч увидел призрак. Он все четче проявлялся, выплывая из мрака. Сквозь снежную бурю, пронизывающий ветер и брызги ледяной воды он плавно и спокойно парил, двигаясь на свет. Вот он показался полностью и стал похож на человека с крыльями за спиной. Длинные, кудрявые, небрежно лежащие волосы, полуседая борода выдавали в нем старца. На ветру развевался плащ, прикрывающий могучие плечи. В руке он держал раковину.

Глаза призрака были бездонны. На мгновение взгляды призрака и Палыча встретились… Взгляд призрака — холоден и суров, но человек не дрогнул. Палыч перевел взгляд на надвигающуюся волну и скоро призрак рассеялся во тьме. Исчез.

Механик понял — на траулере остался он один. Это конец для него. О нем забыли, когда экипаж покинул судно. Он один среди бушующего моря. Совершенно один…

Но время не ждет! Единственный способ спасти судно и себя — развернуть траулер носом к волне, иначе волна перевернет судно и ледяная пучина поглотит всё.

Палыч кинулся к штурвалу и вывернул его до упора. Судно поддавалось с трудом. Медленно, неохотно… Волна приближалась стремительно и неудержимо. Шансов успеть развернуть траулер к волне не было. Механика охватил ужас. Вцепившись в штурвал, он окинул взглядом беспредельную тьму впереди себя.

Мысль — метеор. В минуту опасности страх точно уступает, и вылетает крик, срывающий все замыслы Зла. Его порождает отвага, превращающая Человека в зверя. И Палыч закричал, заглушая ярость стихии ….

От собственного крика Палыч проснулся. Открыв глаза, он осмотрелся.

«Сон, всего лишь сон», — понял он тяжело дыша.

Осознание этого принесло ему внезапное облегчение. Но сон не отпускал его. Он был словно явь.

В голове Палыча клубились вопросы. Куда исчезла волна? Что же больше его испугало: трудная обстановка в машинном отделении, брошенный траулер, одиночество, мистический старец или то, что он так близко подошел к последней черте?

Его размышления прервал порыв ветра, неожиданно ворвавшийся в комнату сквозь форточку, отшвырнув в сторону легкую занавеску.

Было раннее утро, и в доме еще все спали.

Чтобы взбодриться, Палыч вышел из спальни на кухню, сварил себе ароматный кофе. Взял кружку и подошел к окну. В оконное стекло давил порывистый ветер. Делая медленные глотки горячего кофе, он предался воспоминаниям…

Он вспоминал свою работу в Антарктике, когда в конце восьмидесятых — начале девяностых годов он работал механиком на супертраулерах, с которых велся промысел ледяной рыбы или «ледянки», как ее привыкли называть рыбаки. Район промысла «ледянки» простирался от островов Южная Георгия, Южные Оркнейские, Южные Шетландские острова и острова Кергелен, вдоль Антарктиды, на восток до Моря Содружества.

Много прожито, много пережито: антарктические штормы и последовавшие в результате аварии, которые ему приходилось устранять. Было тяжело, а иногда и страшно и были минуты, которые казались ему последними в его жизни. Воспоминания были тяжелыми, но он всё преодолел и был рад, что вернулся домой. Больше бояться было нечего.

В доме еще все спали. А ветер за окном завывал все сильнее и сильнее.

***

Когда я, открыв дверь, вошел на кухню, отец все еще стоял у окна и смотрел, как ветер во дворе клонит ветки старого тополя то в одну, то в другую сторону, и не спеша попивал кофе. Он не сразу заметил меня. Мыслями он был где-то далеко…

Возможно, он размышлял о грядущем дне. Он показался задумчивым, и на его лице прочитывалась тревога. Видимо причиной тому был ветер.

— Доброе утро, па! — поприветствовал я, прерывая его раздумья.

Он ответил мне, обняв меня своей массивной рукой.

Из-за его работы мы редко виделись. Рейсы были по 6 — 8 месяцев. Немного времени на берегу и снова в море. Мне не хватало его внимания. Месяцами я ждал простого общения с ним. Когда же отец возвращался домой все было иначе: вместе мы любили играть в шахматы; строгали из дерева кораблики и ставили на них мачты с парусами; занимались спортом. Моим любимым состязанием была борьба на руках. Иногда я побеждал, иногда нет, ведь отец имел разряд по тяжелой атлетике.

Морскую карьеру отец он начал в 1977 году по окончании Херсонского мореходного училища. Сначала работал на танкерах на Балтике. Ходил в рейсы на полгода. После моего рождения вернулся в родной Новороссийск. Устроился работать на берегу в такси, но долго оставаться без моря он не смог и не выдержал сухопутную суету. Попросился механиком в «Новороссийский рыбпром», предприятие, которое в те годы было одним из лидирующих рыболовецких компаний СССР. Суда этой компании работали в Атлантическом океане и у берегов Антарктиды. Снова рейсы на полгода, длительная разлука с семьей. Судов, на которых отец ходил в рейсы, я не видел. К месту работы в долгие рейсы он летал самолетом и обратно возвращался также. О его работе я знал по фотографиям, снятым порой случайно. Если же судно отца стояло в порту, то я всегда находил предлог напроситься к нему, посмотреть, как он несет вахту.

Я с детства удивлялся тому как он относится к морю, судам и механизмам. Как бы тяжело в море не было, в свои 44 года он ни разу не пожалел о выборе своей профессии. В работе на флоте он находил смысл своей значимости и всегда выполнял работу с удовлетворением. Наверно ему нравилось разбирать детали двигателей и механизмов, перебирать их и заставлять снова работать. Наверно это была его судьба.

В 1992 году отца пригласили работать механиком в одну из первых частных судоходных компаний, которые начали появляться после распада СССР. «Атлас-Энтерпрайзис» была молодая, но перспективная компания с флотом в 6 судов и даже собственным доком. К 1993 году компания владела небольшими и большими сухогрузами, зафрахтованным пассажирским судном. Суда ходили в основном по Черному и Средиземному морям. Рейсы были короткими. Работа в такой компании давала нам шанс чаще видеться с отцом. Он принял предложение и начал работать на одном из сухогрузов.

Вот уже около месяца как он ходил на дневную вахту на свое судно. Уходил из дома утром, а вечером после вахты возвращался.

— Па, можно после занятий я тебя встречу? — спросил я.

— Сынок, сегодня плохая погода. Не надо приходить. Вечерком увидимся, — с заботой в голосе ответил мне он.

— Погода как погода, ничего страшного, — настаивал я.

Отец нагнулся ко мне и сказал:

— Погода ухудшается. На судне будет много работы. Пока я не вернусь, ты остаешься за главного в семье. Помоги маме по дому, сестре с уроками и свои сделай.

Тем временем вся семья, мама и сестра, стали просыпаться и собираться на кухне.

Допив кофе, отец надел красно-черную клетчатую байковую рубашку, джинсы Wrangler, которые очень любил, шерстяной свитер и ушел на работу.

***

На календаре было 10 ноября 1993 года. Черноморский город-порт Новороссийск встречал очередной будний день, полный забот, дел и суеты.

Первые дни ноября выдались чрезвычайно теплыми и безветренными, что характерно для местного климата. Никто не мог представить, что в тот день для жителей Новороссийска, особенно тех, кто так или иначе связан с морем, стихия готовила сложное испытание.

Вслед за отцом на работу ушла мама, мы с сестрой — в школу. Ничто не предвещало надвигающуюся катастрофу. И никто еще не знал, что на Новороссийск надвигался самый сильный в истории ураган.

БУХТА

Ветер был свеж и крепок, когда Палыч шел на судно, на котором работал. Наш дом находился в двух кварталах до набережной и Палыч скоро добрался до моря. У моря, порывы ветра были еще сильнее и раскачивали высокие деревья клоня их из стороны в сторону, по тротуарам вихрями поднимались столбы пыли и осенней листвы.

Палыч вышел на набережную, и его взору открылись необъятные просторы Цемесской бухты. По набережной Палыч направился к каботажному молу. Его судно стояло у одного из причалов морского вокзала.

Обычное ноябрьское утро, но ощущался неприятный холодный ветер и веяло морозом. Порывы леденящего ветра обдали лицо и холодная дрожь пробежала по телу. Это заставило Палыча пожалеть о том, что он не оделся теплее. Он взглянул на горный хребет, который вытянулся вдоль восточной стороны бухты, и увидел, как на его вершинах собираются и постепенно стекают вниз по склону рваные облака.

— Это же «борода», — подумал Палыч. — Вот откуда ветер, приближается бора…

Он, как коренной новороссиец и моряк, знал, что это означает…

***

Новороссийск — приморский портовый город с населением более 250.000 человек, расположенный на северо-восточном берегу Черного моря между курортными городами Анапа на севере и Геленджик на юге. Город разросся на берегу Цемесской бухты неспроста. По своему расположению и глубинам бухта считается одной из самых лучших бухт Черного моря. Если считать от мыса Дооб до устья реки Цемесс у вершины бухты, ее протяженность около 15 км; ширина входа в бухту более 9 км, а ширина в средней ее части более 4 км; сверху Цемесская бухта напоминает подкову. Глубины в бухте до 27 метров. Это дает возможность заходить в нее даже океанским лайнерам. Западная сторона бухты уходит в открытое море, а восточную сторону бухты подпирает горный хребет Варада. Именно здесь берут свое начало Кавказские горы.

В Цемесской бухте расположен Новороссийский морской порт — крупнейший в России. Круглосуточно порт переваливает через себя тонны различных грузов: каспийскую нефть, зерно с полей юга России, карельский и ангарский лес, металл из Липецка и Магнитогорска и многие-многие другие товары. Также через порт ввозится в Россию всё заграничное: от автомобилей до фиников и бананов. Причалы в порту никогда не пустуют, всегда забитые биг-бэгами, паллетами с мешками, ящиками. Все причалы обычно заняты судами. Одни суда на погрузке, другие на выгрузке. Разные виды товаров перемещаются в трюмы одних судов и выгружаются из трюмов других, что создает активную жизнь в порту, который общей своей массой гремит, гудит на всю акваторию этой необъятной бухты. Сотни вагонов, камазов и грузовиков постоянно движутся в сторону порта и на выезд из Новороссийска, и многие импортные товары с порта развозятся по всей России.

Порт занимает больше восточную часть бухты, там же находится промышленная зона города, с судоремонтным заводом, крупными цементными заводами, стоящие непосредственно на месторождениях своего сырья — мергеля, отчего горы у города лысые, без какой-нибудь растительности, а склоны изуродованные следами добычи.

Западный берег Цемесской бухты низменный, и город в основном расположен на западном берегу. Здесь находятся все достопримечательности города и места для отдыха и досуга. Можно упомянуть планетарий, крупный стадион, театр, собор и множество красивых парков.

Пригород города изобилует живописной горной местностью, с причудливой растительностью. Новороссийск считается основным южным центром российского виноделия. Расположенный у обширного озера Абрау, винный завод «Абрау-Дюрсо» — является объектом повышенного внимания туристов. Это единственное предприятие, выпускающее в России классическое шампанское, продолжая традиции, основанные еще князем Голицыным. Первый выпуск шампанского тиражом 16 тысяч бутылок выпущен в 1896 году. Тогда эти вина предназначались исключительно для царского стола. На заводе до сих пор соблюдают технологии производства проверенные временем, но теперь знаменитое шампанское доступно для каждого гостя.

Но самая главная достопримечательность города или как еще говорят «визитная карточка города» — это набережная Адмирала Серебрякова. Эта широкая аллея, извиваясь вдоль береговой черты, тянется от вершины бухты вплоть до ее выхода на километры. Кое-где граничит с морем парапетом, кое-где ответвляется к пляжам.

На западном берегу расположен каботажный мол с морским вокзалом в центре и западный мол, который выходит в бухту более чем на километр, перекрывая портовую часть акватории бухты. С противоположного берега навстречу идет Восточный мол длиной около 800 метров создавая узкий проход для судов, так называемые «Ворота порта». Западный мол не только защищает портовую часть бухты от штормовой волны южного ветра, мол — излюбленное место для рыбаков которые расставляют здесь свои снасти и удочки, и жителей, которые семьями гуляют по нему в хорошую погоду.

Новороссийск по климату не отличается от курортных мест южного берега Крыма. Среднегодовая температура в городе составляет 12,9 градуса по Цельсию. Это лишь на 2 градуса ниже температуры Мадрида, лежащего под знойным небом субтропиков. Вот такой Новороссийск.

Но в Новороссийске есть одна достопримечательность — печальная, известная далеко за приделами города. Многие люди, даже никогда не бывавшие в Новороссийске, знают об этом городе, как о городе сильных ветров. Ветер этот называется бора, по имени крылатого грозного бога северного ветра — Борея. С незапамятных времен бора посещает акваторию Цемесской бухты и срывает в ней свою накопившуюся ярость и мощь, наводя страх на местных жителей, а сильнее — на моряков.

Бора — жестокая буря, зимний обвал холодного и сухого воздуха с невысокого и крутого горного хребта, порывистый сток, падающий ветер, быстро достигающий силы урагана, воздухопад, усиливающийся в сужениях рельефа. Этот ветер наступает стремительно с резким похолоданием и мощными шквалами. Нигде на земле эти шквалы во время боры не встречаются сильнее, чем в Цемесской бухте. Местные называют бору также норд-остом.

Более 30 дней в году в бухте дует бора. Здесь бора послужила созданию острой северо-восточной векторной диаграммы по розе ветров. Иногда ветер мягок, но бывает, что раз в 50 лет этот ветер несет с собой настоящий апокалипсис.

Еще в 1831 году, когда императором Николаем I рассматривался вопрос об основании укреплений в бухтах Новороссийской и Геленджикской на основании доклада начальника Главного морского штаба князя А. С. Меньшикова, правнука знаменитого сподвижника Петра I, было принято предпочтение об основании укрепления в Геленджикской бухте. В своем докладе Меньшиков писал: «…Суджук-кале довольно прикрыт от морского волнения рифом, идущим от западной оконечности залива, и имеет глубину, достаточную для судов самого большого ранга; но вход тесен и не при всяком ветре войти или выйти из него можно; грунт при том дурной и береговой северо-восточный ветер свирепствует столь же сильно, как и бора у Адриатических берегов. Суда при действии сего ветра, ежели не ошвартованы вплоть к северо-восточным берегам, подвергаются обыкновенно крушению, быв выброшены на противоположную сторону залива. Расстояние между входами в Геленджик и Суджук-кале едва ли превышает 20 верст, следовательно, владея Геленджиком, мы имеем в своих руках и лежащий позади Суджук-кале…».

Жизнь опровергла утверждения князя Меньшикова. На берегах Цемесской бухты стоит благоустроенный город и находится один из крупных портов Европы, но князь был прав, в том, что Цемесская бухта очень опасна для мореплавания и поныне суда гибнут от яростных сил боры.

9 ноября 1993 года на Новороссийской метеостанции у дежурного синоптика Кушнир Л. был обычный рабочий день. В 12:00 из Северо-Кавказскогой Гидрометслужбы был получен аэросиноптический материал. После распечатки факсимильных карт, кольцевая карта была получена в размытом состоянии и частично плохо пропечаталась, однако по ней было видно, что на побережье с севера идет холодный фронт.

При составлении прогноза в то время использовался метод Глазовой для расчета температуры. Согласно расчетам, следовало ожидать на 10 ноября минимальную температуру +3,5 и максимальную +5 градусов. Осадки не ожидались.

По барической карте было видно как усиливающийся холодный арктический фронт перемещался с Карского моря на район Москвы. Его гребень усиливался на юг Украины и Северный Кавказ. Высотное барическое поле характеризовалось наличием циклона над Финляндией и ложбины на востоке Европейской территории России, которая была смещена к юго-востоку к Черному морю. Контрасты температур в наиболее активной части холодного фронта были около 20 градусов на 1000 км расстояния.

Для расчетов скорости ветра использовались методики Мастерских и Лыткиной. Ни один из расчетных методов не предвещал ничего катастрофического, однако по расчетам было видно что ветер усилится до 10 баллов и синоптик начала готовить штормовое предупреждение.

БОРА

В истории Новороссийска немало памятных дат, когда норд-ост превращался в жестокий и разрушительный ураган. Одно из самых трагических событий, и испытаний человека катастрофой произошло в январе 1848 года в Цемесской бухте. В то время на рейде Новороссийска находилась военная эскадра Черноморского флота под командованием контр-адмирала Юрьева, осуществлявшая пограничное крейсерство вдоль береговых укреплений.

Невероятной силы ураган уничтожил военную эскадру и унес с собой жизни более 50 моряков.

Впервые полное описание крушения было опубликовано еще в середине ХIХ века — по свежим следам трагедии в журнале «Морской сборник» за 1848–1849 гг., который издавался с 1848 г. Морским ученым комитетом в Морской типографии Санкт–Петербурга.

Вот что писали о той катастрофе:

«Зима с 1847 года на 48-й год была одна из таких, какие изредка посещают наш не привыкший к холоду Новороссийский край. Ее сравнивают с зимами: так называемую Очаковскую 1788–1789; памятную современникам 1812, 1828–1829 и 1837–1838 годов. В степной части Крыма свирепствовали постоянно, более 36 дней, страшные метели; скот по трое и более суток оставался без корму в загонах, куда невозможно было пробраться по причине снежных сугробов, заградивших входы. Сады были покрыты снегом до того, что виднелись одни только вершины деревьев. Ложбины превратились в снежные возвышенности. На Черном море в течение зимних месяцев дули сильные ветры, а у восточного берега свирепствовала бора.

Бора у северо–восточного берега Черного моря дует в NO–й четверти с различною силой, исключительно на пространстве от Анапы до форта Вельяминовского; далее к SO она постепенно слабеет и очень часто переходит в свежий SO. Разрушительная сила боры бывает только у самих берегов; далее же в море она чувствительно ослабевает; были случаи, что суда, находившиеся не в дальнем расстоянии от берега, при порывах боры крепили марсели, между тем как другие, мористее, несли брамсели.

Нигде бора не свирепствует с такой ужасной силой, как в Новороссийском заливе. Залив этот вдается от мыса Дооб, при входе, к северо–западу почти на восемь миль; по северо–восточную сторону его возвышается сплошной хребет гор, высота которого над поверхностью моря до двух тысяч фут. Простираясь вдоль залива в расстоянии от берега около 1 1⁄2 мили, хребет этот к NW оканчивается постепенным скатом к обширной лесистой долине в верховье залива; к SO, обогнув Новороссийский залив, идет по северо–восточную сторону Геленджика, за которым вскоре сливается с другими горами. Склон этого хребта к заливу, у вершины голый, безлесный, идет вначале под углом более 45° к горизонту, потом, делаясь постепенно положе, покрывается кустарниками, разрезывается неглубокими ущельями, образуя как бы ряд хребтов, спускающихся к заливу, у которого они и оканчиваются каменными обрывами. По многим ущельям протекают небольшие ручьи, вливающиеся в море. Юго–западный берег залива вначале полог; потом, постепенно возвышаясь, сливается с хребтом гор, который к юго–западу высокими утесами упирается в море и, рассекаясь ущельями и долинами, оканчивается к северу низменностью у Анапы.

На юго–западной стороне залива, у самого верховья его, расположен основанный 1838 году Новороссийск с двумя своими фортами, южнее устья текущей с севера по долине горной речки Цемес, в южном конце залива, между хребтом гор и высотою над мысом Дооб, находится в узкой ложбине укрепление Кабардинское, построенное в 1836 году.

Вестниками боры в Новороссийске бывают клочья облачков, являющиеся на вершине хребта, при чистом небе; облачка эти вскоре, как будто отрываясь от хребта, теряются в атмосфере; вместо их из–за гор показываются новые; в то же время налетают по временам с гор порывы ветра, меняясь в направлении более нежели на четыре румба; порывы эти начинают набегать чаще и сильнее: тогда наступает настоящая бора; — несясь с гор порывами, с невыразимою силою, бора достигает залива, вздымает воду частыми гребнями, срывает верхи их, и, несясь водяной пылью, кропит ею на берегу здания и отдаленные деревья; срывает железные крыши и сворачивает их в тонкую трубку. Человек, застигнутый порывом боры на площади, прилегает к земле и, предавшись воле ветра, катится до первой преграды. Зимой, при морозе 16° и более, срываемая ветром вода, примерзая к корпусу и рангоуту судов, образует род ледяной коры, беспрестанно увеличивающейся в объеме; люди, обрубая лед, сменяются беспрестанно, язвимые в лицо, как бы иглами, мерзнущею водяною пылью; платье на них леденеет, все члены костенеют; на судне сквозь оглушительный заунывный свист ветра нет никакой возможности отдавать приказания; вода в заливе при порывистых вихрях боры кажется клокочущею; от страшного завывания ветра сопровождаемого протяжным, сливающимся в один гул оглушительным треском в нескольких кабельтовых нельзя слышать пушечных выстрелов; весь залив покрывается густою, мрачною мглою, сквозь которую никакое зрение не может отличить предметов в нескольких саженях; иногда только в зените видно небольшим кругом чистое небо. Ночью от густого воздуха и необыкновенной быстроты его течения звезды как бы дрожат на небе.

В прошедшую зиму свирепство этих бор, по словам местных жителей, было гораздо сильнее и продолжительнее, чем когда-либо. С 27 октября задул Норд-Ост, который с большей или меньшей силой продолжался до середины января. В этот промежуток времени особенно разразились две страшные боры или, лучше сказать, порывистые ураганы. Первая из них началась с утра 28 ноября. Норд-Ост, очень сильный, с краткими промежутками, дул в продолжение двух следующих дней. Но в шесть часов вечера он обратился в свирепую бору, которую причинены в укреплении значительные повреждения: со многих домов железные крыши были снесены вовсе.

В это время на рейде стояли на бриделях: №3 — фрегат «Мидия», под флагом командовавшего отрядом крейсировавших у восточного берега Черного моря судов контр–адмирала Юрьева 2–го; №2 — 18–пуш. бриг «Аргонавт»; №4 — тендер «Струя»; №1 — транспорт «Березань».

К 11 часам ночи фрегат дрейфовал с бриделем. Во время этого дрейфования при порывах урагана цепи усов до того вытягивались, что рым, в который укреплен вертлюг, показывался на поверхности воды, и потому надо было полагать, как то и действительно оказалось впоследствии, что восточный мертвый якорь стащен был на 100 сажень к SW с прежнего места. Брошенный в помощь к бриделю, якорь «даглист» остановил фрегат на глубине у форштевня 35, а у ахтерштевня 33,5 фута, не далее 50 саженей от мели.

На тендере «Струя» лопнула судовая цепь от бриделя; бриг «Аргонавт» потерпел более. Из донесения командира капитана 2–го ранга Рюмина видно, что вверенное ему судно находилось в весьма опасном положении. «С возраставшею борою усиливался мороз, который доходил до 13° по Реомюру. Носовая часть судна, обдаваемая волнением которого брызги тут же замерзали, мало-помалу начала покрываться слоями льда, превратившимися вскоре в одну сплошную массу, покрыв пространство от гальюна до русленей, а еще более под русленями. Эта часть судна стала погружаться, отчего вода, попадавшая в судно от всплесков волн (до того времени, расходясь свободно вдоль всего брига, она стекала в задние шпигаты), стала теперь накопляться в носовой части и в то же время мерзнуть. Вся палуба, на которой было разнесено по 60 сажень двух канатов на случай, если бы лопнула бридельная цепь, покрылась также толстым слоем льда, равно как весь рангоут, снасти, шлюпки, висевшие на боканцах.

К довершению зла, льдиной, отпавшей с правой скулы судна, выбило погонный верхний полупортик, который хотя в то время был заделан по возможности изнутри, но, несмотря на это, вода через него проходила в судно и увеличивала тяготившую его массу. Для облегчения носовой части были брошены с обоих крамбол якоря и перевезены на корму две носовые карронады. Но все это весьма мало облегчало носовую часть судна. Льду везде накоплялось более и более, и в той же мере нос углублялся в воду. Команда, разделенная на три смены, беспрестанно боролась с обледенением. Но каждая смена с трудом могла оставаться более 15 минут на палубе. Одежда леденела, пальцы на руках немели от холода, отчего многие лишались чувств, их сменяли другие, которые в свою очередь подвергались тому же. Эта тяжкая работа продолжалась в течение 16 часов, и только чрезвычайная энергия и усердие офицеров и команды, по свидетельствам командира, избавили судно от неминуемой гибели, если бы к тому же времени порывы ветра не стали несколько ослабевать.

Но эта жестокая бора была только предшественницею еще ужаснейшей, которая ознаменовалась столь гибельными последствиями.

12 января, во время стояния на Новороссийском рейде на бриделях №6 фрегата «Мидия», №1 корвета «Пилад», №2 брига «Паламед», №4 шхуны «Смелая» и №5 тендера «Струя» и на якорях транспорта «Гостогай» и парохода «Боец», начались признаки жестокой боры, и потому по сделанному сигналу с флагманского фрегата были спущены стеньги и реи. Вслед затем переменявшийся от разных румбов ветер начал быстро усиливаться с вихрем и жестокими шквалами. В половине 2–го часа пополудни на корвет «Пилад» при порывах от ветра набежал смерч, силою которого корвет накренило на левую сторону до 5°; причем лопнули, одна за другой, обе цепи от бриделя, вырвав передние стопора с рым болтами, а у задних — гаки. Брошенные в то же время даглист с 55 и плехт с 35 саженями задержали корвет на глубине 22 футов за кормою. Между тем ветер усиливался более и более и к ночи обратился в жесточайший шторм при 16° мороза.

Ночь с 12-го на 13-е января 1848 года долго останется памятной жителям Новороссийска, а еще и того более морякам, которые провели ее на рейде этого порта.

Нет выражений для описания ужасов свирепствовавшей в это время бури, или, лучше сказать, всесокрушающего урагана, который нельзя сравнивать с ураганами Антильских островов, столь известных своими страшными, разрушительными действиями. Невообразимая сила ветра с ужасающими порывами, трескучий мороз, доходивший на рейде до 16°, а на берегу до 20° по Реомюру, густой мрак среди дня, несущийся по воздуху в виде тончайших иголок, водяная обмерзлая пыль, треск, свист, гул — всё это смешалось в один хаос, как бы предвестник разрушающейся вселенной. Это продолжалось более трех суток без ослабления.

Можно вообразить борьбу, какая предстояла в эту ночь экипажам, стоявших на рейде судов. Чему только не подвергались люди? Со всех сторон угрожала им опасность, даже сама гибель. Суда обросли снаружи толстою массой сплошного льда, внутри все замерзло, отторгнутые с рангоута и снастей льдины падали на работавших людей. Обдаваемые брызгами, тут же замерзавшими, они коченели от стужи. Так проведена эта роковая ночь в беспрерывном напряжении истощенных сил. Но что значили эти сверхъестественные усилия против разъяренных стихий?! К чести гг. командиров, офицеров и команд, как видно из донесений, в эти страшные минуты рокового испытания ни на одном судне дисциплина не была нарушена ни на минуту. Офицеры первые везде подавали собой пример того бессознательного самопожертвования, который всегда и везде отличает наших офицеров; о нижних чинах говорить нечего. Видя начальника, сохраняющего среди опасности присутствие духа, русский воин, чудо-богатырь, так называл его бессмертный Суворов, готов в огонь и в воду, вслед за своим отцом-командиром.

Каждую минуту казалось, что буря достигала высшего своего развития, и каждую минуту усиливалось свирепство ее величественно-грозных ужасов. В 2:30 часа пополуночи лопнула цепь с левой стороны на бриделе №2, на котором стоял бриг «Паламед»; в то же время был брошен даглист с 55, а потом плехт с 45 саженями цепей, вскоре лопнула и другая цепь от бочки, и поэтому отдан был запасный якорь с 50 саженями пенькового каната; бриг задержался на двух якорях, так что канат запасного якоря не позывало за борт, и глубина за кормою была более 26 футов, но в это время волнением выбило погонный борт, и положение брига с этой минуты стало опасным: вода, вливаясь с каждым валом через погонный борт на палубу, от холода замерзала, тем более что шпигаты тоже замерзали; и хотя с усилиями три раза был заколачиваем борт досками и беспрерывно пробиваемы шпигаты, но силою волнения снова выбивало его, отбрасывало людей, и вода, продолжая вливаться на палубу, замерзала; весь бак и вся носовая часть брига, составляя почти одну сплошную массу льда, представляла значительную площадь на пару волнения, и это было причиной, что бриг начало подавать назад, так что со всеми выровнявшимися канатами за кормою было уже 24 фута глубины; в этом положении бриг пробыл до 4 часов пополуночи.

Ужасная тяжесть льда на всей передней части погрузила носовую часть брига в воду до того, что волнение к 4 часам ночи начало иногда переливаться через бак, и от этого невозможным сделалось обрубливать лед на некоторых местах носовой части. С 4 часов ночи ветер превратился в совершенный ураган, и бриг стал дрейфовать, а в 5 часов он ударился кормою, и этим ударом выбило руль. Продолжая биться кормою, трюм и кубрик наполнились водой, и бриг начал поворачиваться левой стороной к берегу, и наконец положило его набок. Вскоре после этого, от сильных ударов боком о берег, упала за борт грот-мачта.

Опасаясь, что после этого облегченный падением мачты бриг может положить на правый бок и лишить всякой возможности кому-либо спастись, было приказано обрубить пеньковый канат с правой стороны, который, был весьма туг, мог тому способствовать. С рассветом бриг прибило к берегу, на расстоянии менее полукабельтова, между карантином и блокгаузом. В это время вызвались 5 человек-матросов передать на берег конец посредством шестерки, которая, оторвавшись с боканцев, держалась у борта, но когда шлюпка отошла на половину расстояния, то силой прибоя была опрокинута, и все 5 человек погибли.

К полудню усилиями береговых жителей при несколько стихнувшем ветре и волнении команда была свезена на берег, где по распоряжению коменданта получила помещение. Командир, все офицеры и многие из нижних чинов поступили в госпиталь с обмороженными руками и ногами.

Бриг занесен был льдом и наполнился водою внутри до такой степени, что представлялось весьма мало надежды спасти что-либо из казенного имущества и собственности команды.

Такой же участи подвергся транспорт «Гостогай». Стоя на судовых якорях, потому что все бридели были заняты судами крейсировавшего отряда, по мере усиления ветра, командир транспорта, лейтенант Щеголев, еще с вечера, в помощь к даглисту и плехту приказал бросить третий якорь, а немного спустя два верпа гуськом с кабельтовыми. В 3:30 утра 13 января транспорт дрейфовал, а в 4 часа первым ударом об мель вышибло руль. После нескольких ударов в трюме накопилось воды до 6 футов. Но не было никакой возможности ее выкачать. Все судно снаружи и внутри покрылось толстым слоем льда.

До рассвета команда и 30 человек-солдат были сосланы вниз и там при закрытых люках укрывались как могли от невыносимой стужи.

Утром команда обнаружила, что судно отнесло близко к берегу, недалеко от карантина. Спасение команды выполнялось с большими затруднениями, потому что большая часть людей, закоченевших от стужи, с трудом держалась на ногах. Однако все кончилось благополучно. Несколько человек с обморожениями были отправлены в госпиталь.

Пароход «Боец» под командованием капитана 2-го ранга Рыкачева, обойдя укрепления береговой линии, пришел 11 января в Новороссийск за углем. Крепкий ветер не дал возможности получить его с берега, и по причине занятости всех бриделей судами, должен был оставаться, как и «Гостогай», на своих якорях. К полуночи брошен был другой якорь, и пароход, имея на клюзе даглисту 40, а плехту 90 сажень цепного каната, до двух часов оставался в этом положении. Но когда ветер начал усиливаться, то командир приказал развести пары и пустить машину полным ходом. Эта предосторожность, однако, не уберегла судно от катастрофы. Когда бора обратилась в порывистый ураган, то к двум часам пополуночи 13 января лопнула даглистовая цепь. До четырех часов пароход удерживался на плехте с помощью паров, но с этого времени начало его дрейфовать. К 6:30 пароход прибило левым боком к берегу, недалеко от пристани. Стали спасать людей, но прежде наполнили трюм водой, чтобы волнением не било пароход об мель.

С рассветом следующего дня буря достигла высочайшей степени своей силы, и мгла от брызг, срываемых порывистым ветром с поверхности воды, и от пасмурной погоды была так велика, что ничего не было видно на самом близком расстоянии. Впоследствии, когда несколько очистилось, хотя ветер нисколько не утихал, и холод был тот же, можно было рассмотреть с флагманского фрегата, что из бывших на рейде судов устояли на своих местах: тендер «Струя», которого была видна только вершина рангоута (корпуса же за мрачностью нельзя было видеть, хотя он находился от фрегата не далее 4 кабельтовых); корвет «Пилад», сорванный с бриделя, стоял на своих якорях на вольной воде. Шхуны «Смелая» за мглой не было видно. Между тем буря свирепствовала с прежней жестокостью; в 9 часов ночи по направлению к тендеру сделаны были две сигнальные вспышки, и слышны были как будто четыре выстрела.

Хотя от флагмана велено было повторить сигнал, но ответа не последовало.

Корвет «Пилад» был оставлен на трех якорях. Когда жестокость урагана дошла до высочайшей степени, то и это судно, вместе с прочими, с 2:30 часа пополудни 13–го числа стало тихо дрейфовать. В то же время были брошены, один за другим, оба запасных якоря с пеньковыми канатами; канатов выпущено с правой стороны 33, с левой 30 саженей на клюз, которые, по причине дрейфования судна, выровнялись с цепными канатами плехта и даглиста.

Несмотря на это корвет, подаваясь едва заметно назад, в 8 часов вечера ударился кормой об мель, поэтому, прежде всего, поспешили снять с петель руль; удары продолжались, вода в трюм дошла до 24 дюймов, но ее выкачивали до 9:30. 14-го числа к 9 часам утра корвет стал всем килем на песчаный грунт, против госпиталя, кормой к берегу. 15–го числа, с помощью берегового гарнизона, судовая команда была свезена на берег благополучно.

Семь офицеров и 42 человека нижних чинов были отправлены в госпиталь с обмороженными конечностями.

Из стоявших на бриделях судов отряда не были снесены с них: флагманский фрегат, шхуна «Смелая» и тендер «Струя»…

Из рапорта командира шхуны «Смелая», лейтенанта Колчина, видно, что сначала боры в течение 47 часов он, офицеры и команда находились в непрерывной авральной работе, занимаясь очисткой льда с корпуса судна, рангоута и снастей. В ход шло все то, что могло хоть как-то помочь в этом труде: абордажное оружие, раскаленное железо, кипяток. Заблаговременно брошенные с корабля якоря и перенесенные орудия к корме мало помогали — судну угрожала неминуемая гибель. В таком положении оно находилось до четырех часов утра 14 января. Не теряя присутствия духа, командир прибегнул к последним средствам для облегчения судна. Приказано было сбросить брифок–рей, обрубить у эзельгофта утлегарь, с бакштагами и штагами. С величайшей опасностью были посланы люди для обрубки на мачтах такелажа. Хотели выбросить за борт орудия, но для этого не было никакой возможности. Все они как бы приросли к своим местам, составляя сплошные массы льда. Нельзя также было и подумать об открытии бортов, все усилия были обращены к обрубке льда везде, где только было возможно. Командир и офицеры, несмотря на изнеможение и жуткую стужу, поощряли людей. Многие из команды подвергались ушибам от падающих с мачт глыб льда. Только благодаря такой самоотверженности и напряженной работе экипаж и судно были спасены.

Но совсем другая участь постигла тендер «Струя». 14 января, когда мрак, скрывший картину всех ужасов прошедшей ночи, стал несколько уменьшаться, с флагманского фрегата увидели, что над местом, где стоял тендер, возвышается топ его мачты, который с салингом представлял собою как бы крест, наклоненный несколько назад и на левую сторону, над влажною могилою 52 человек, нисшедших в нее в одно мгновение, в цвете лет и здоровья. Ужасная участь!

Командир 32–го флотского экипажа капитан–лейтенант Леонов 1–й, мичманы флотских экипажей: 32–го Обезьянов и 34–го Ковалевский, корпуса штурманов прапорщик Скогорев, 32–го экипажа артиллерии кондуктор 1, унтер–офицеров 3, рядовых 37 и нестроевых разных команд 7. Итого команда 52 человека составляли экипаж погибшего судна.

Тендер «Струя», который из-за нарастания льда потонул вовсе и сел на дно на глубине 38 футов, был поднят уже в августе. Труп командира узнали по карманным часам его, которые остановились на 10:30 часах. Вероятно, незадолго до этого времени — утра или вечера? — тендер затонул.

И тендер, как прочие снятые с мели суда, отправлены были для починки в Севастополь.

Позже бывший командир тендера «Струя» Н. М. Соковнин так вспоминал свои ощущения когда сам увидел тендер:

«21 августа 1848 года, был приведен на Севастопольский рейд пароходом «Бессарабия» кузов тендера «Струя», поднятого со дна в заливе Новороссийском. С чувством глубокой скорби и благоговения посетили мы эту могилу сослуживцев, погибших смертью мучеников… Нельзя, да и не нужно высказывать того, что думали и что чувствовали мы, остановясь на шканцах этого злополучного судна, после обозрения растерзанной его внутренности…

О сколько дум и сколько чувств прекрасных

Не имут слов, глагола не найдут!.. —

сказал один из замечательнейших современных поэтов русских. Не могу воздержаться, однако, чтоб не сказать в услышание миру, что на этом тендере погибли отличные матросы; пять лет мы служили вместе. Хвала вам, погибшие товарищи! Вы достойны были лучшей доли. Вы были несчастливы, потому что, расставшись с вами, и я не был счастливее вас. Может быть, и вы сожалели обо мне столько же, сколько я теперь жалею о вас. Мир праху вашему!.. Но, да позволено мне будет сказать, не в укор памяти вашей: как же так, мои храбрые товарищи, обстрелянные пулями черкесскими и ядрами арабскими, закопченные солнцем Африки, закаленные в водах Нила и Иордана, пошли вы просто как ключ ко дну?.. Это тайна, которая утонула вместе с вами, и которой не разгадает никто…»»

УТРО

Я был в пятом классе. Ира, моя сестра, ходила во второй. Мы учились в 20 школе — одной из центральных школ Новороссийска. Школа находилась всего в двух кварталах от нашего дома по улице Рубина. Улица Рубина, одна из тех улиц, которая начинается у самой набережной и тянется вглубь взбираясь на склон, заканчивается где-то на возвышенности.

В тот день, подгоняемые ветром в спину, мы с сестрой добрались до школы и разошлись по своим классам. Уже на втором уроке учеников сложно было заставить усидеть за партами, все рвались к окну. Было интересно наблюдать за превратностями погоды. На улице происходило что-то невероятное: то поднимался шквалистый ветер, то вдруг внезапно начинала кружить сильная снежная метель. Для Новороссийска снежная метель в ноябре — диковинка!