АЛЖИР
Кто с клятвой, кто с заклятием на бронзовых устах:
с Петрушею Володенька сошлись на небесах.
Титаны мечут молнии — людей ломает: «хрусть»,
а степью за Акмолинском на сердце давит грусть
о том, что Петя с Вовою, дуэтом бог и князь,
опять пошли Европою, народа не спросясь.
В России так устроено: хоть Африкой иди,
вас выведут к Акмолинску трактовые пути.
Воскликнет некто «азия-с!», ему ответят «ась?»
Вы на хрена Европою, народа не спросясь?
А мир свернулся в корочку, в сухарь ужался мир,
и снова жутким мороком в Акмолинске — АЛЖИР.
Но Пётр — камень — наше всё, и Ленин — наше всё,
а у меня под ложечкой предательски сосёт.
Замнём мои видения — бордовы небеса,
и маками кровавая в степи лежит роса,
и я кровавой ветошью, как рушником, утрусь.
Как ветки льдами вешними, людей ломает: «хрусть!»
24. 11. 2012
Бесёдка
Ищу фамилию простую — Пантюхов —
на кладбище умершего села.
Он стал отцом, а после «был таков»,
и дочь его бездетно прожила
отпущенный ей срок. Стоят кресты —
таблички ржавые, и нет имён.
Не поминают. Пять дворов пустых.
Болотами и лесом окружён
клочок земли — как предки заповедали,
земли Смоленской. Где его сыны —
села Бесёдка? Некому беседовать.
Изъятые историей страны,
как щепки на заброшенных делянках
пропавшие — забыты без затей.
Но снова вывернувшись наизнанку,
век кончился, и на его останках
толчёмся мы с беспамятством детей.
11. 06. 2010
Москва
Заповедное прошлое
В заповедное прошлое вход по счастливым билетам.
Управляют надежды, грустящим — не место, изгоям.
Это будет в метро: перепрыгивая турникет, я
успеваю в последний вагон, чтоб затем, над рекою
разорвало гремящий состав и, слетев с эстакады,
мой вагон проскочил анфиладой незримых порталов,
на ускоренном реверсе годы потешным парадом
отмотав до осознанной точки, где было начало.
Целый век перевёртышей власти, морали и смыслов —
у грядущего шанс наступить, совершившись иначе.
Будто Бог на плечах вёдра полные на коромысле
нёс, устал, и одно, посчитав-погадав на удачу,
слил под будущий куст пробивающейся новой эры,
за вторым потянулся — в нём ведать никто не желает,
как мучительно канут и судьбы, и жизни, и вера
в безвозвратном процессе, когда тебя просто «сливают».
«Здравствуй, Время моё, я непрошенным здесь появился,
я могу научить, как избегнуть крутых поворотов:
наблюдая и впитывая, я прилежно учился,
я себя проживал до бессилья, изжоги, до рвоты.
Уцелев и растратив все девять отпущенных жизней,
напоследок я вам расшифрую, что будет, что станет».
Но надеждами вскормлена наша былая Отчизна:
кто надеется, тот ничего понимать не желает.
Я ещё разгляжу старый двор, загорелых мальчишек,
со скакалкой соседку. Почувствую воздух рукою:
«До свидания, Время моё, ты доверчиво слишком,
и тебе предстоит пережить эту участь — изгоя».
07. 09. 2010
Уфа
Молитва бестолковых
…Господи, скажите Слово мне!
Знамением иль другим явлением
дайте знать! Для Вас — работа плёвая:
паствы бестолковой вразумление.
Души, по-привычке, к небу тянутся,
но, неверием отягощённые,
— Осади! — кричим. — Концы не вяжутся:
там, за небом, только «дыры чёрные».
Каждый метр обшарен телескопами,
ближний космос бороздим ракетами, —
вслед за просвещённою Европою
убеждаемся, что Бога нету там.
Выучка: наставлены в неверии.
Минули навечно дни спокойные:
зреет православная империя,
церкви повсеместно вновь отстроены.
Жадно ждёт народонаселение
с искреннею самою симпатией
Вашего воочию явления,
а при случае — рукопожатия.
26—28. 01. 2007
Уфа
Бумеранг
Не гольфист, но расчётлив замах — белила и сажа, и киноварь
пёстрым змеем взметнутся и — нате вам! — пропеллером трепеща,
о, сикорски! предтеча наивный твой, геликоптером брея вдаль,
изящно изогнутой палицей в боевом развороте… праща —
легендарною стала ровесница — в неолите давидовом сгинула,
уступив напряженью избыточному воловьих натянутых жил.
Evviva l’aerodinamica! — обучись языку италийскому —
не поможет выскабливать кремнием железного дерева жилы…
Запустили, махнули, забыли, отвернувшись, — посланец неистовый
барражирует где-то вне видимости, мимо цели по воле небес,
может быть, уже где-то в семнадцатом, неумышленно и немыслимо,
прошуршит за спиной ненавязчиво и зарядит в затылок тебе.
06. 07. 2014
Ветер Фён
…безлиственный, изломанный, бесплодный
мой сад стоит на вечной мерзлоте,
цепляясь жилистыми пальцами корней
за обжигающие ледяные камни
…туман калачиком свернулся возле ног —
окоченевшему без солнца не лететь,
и в обморочном смертном полусне
бессвязное твердит туман мне
о том, что провернётся свод небес
со скрипом промороженной оси,
и соскользнёт с далёких южных гор
в долины северные лёгкий ветер Фён —
он принесёт с собою тёплый снег,
насыплет пригоршнями белые сугробы,
разбудит солнце и прибавит день,
и явятся на этот божий свет
бурундуки, тетерева и лоси,
но будет уже солнце не унять:
его ожоги ледяным сродни,
и, разогретый жарким солнцем, лёд
взорвётся многими фонтанами, себя
выплёскивая деревам под ноги —
не удержать распластанным корням
поплывшей между пальцами земли,
казавшейся навечно скальной твердью.
…где был мой сад — сплетения корней
бесстыдно в небо вместо гордых крон,
и веет жаркий южный ветер Фён,
их иссушая…
…безлиственный, бесплодный
мой сад стоит на вечной мерзлоте,
и в обморочном смертном полусне
бессвязное твердит туман мне…
2014
Москва
Осеннее, птичье
Вот бы птицею мне стать
на неделю,
с высоты обозревать
в дымке землю.
Видишь, в небе толкотня —
птичья стая? —
с этой стаею и я
улетаю.
За неделю не достичь
мне Египта,
с птичьей стаей по пути
я погиб бы,
потому поворочу
я на север:
что мне, чёрному грачу,
встречный ветер?
За неделю доберусь
в гости, други,
излечите мою грусть
в Петербурге.
25. 10. 2008
Уфа
Сонет +
Lasciate ogni speranza voi ch ’entrate
Данте «Божественная комедия»
Оставь надежду всяк сюда входящий,
она — предтеча разочарований.
Мир этот — чей-то музыкальный ящик,
наказываемый порой молчаньем.
Но невозможна немота живущим,
я сопрягаю вновь слова и ноты,
чтоб вразнобой хрипящий и орущий,
клонируемый в собственном помёте,
не сгинул, распадаясь в одночасье
под гнётом галактических гармоний,
мой диссонансный, воспроизводящий
ежемгновенно и без антимоний
себя — мой мир. На благостное счастье
оставь надежду всяк сюда входящий.
Когда-нибудь закончится завод,
и, варварская, смолкнет наша песня —
музыка сфер наполнит небосвод,
и над пустыней грянет хор небесный
о неисполненном, тщете надежд —
они родятся с каждою звездою,
исчезнуть чтобы, сгинуть, но не преж-
де, чем встанет музыка
с пружиной заводною.
19—20. 07. 2010
Слушая Альбинони
Начало Европы: пошёл восемнадцатый век,
и есть, что делить в этом мире придворных гавотов.
Блистательна Порта, негромок Вольтеровский смех,
а музам служенье — служение, но — не работа.
Родиться в купечестве — тоже немалый талант,
а быть музыкантом при этом, наверно, несчастье,
хоть Бог покровительствует, верно, сам — музыкант:
врачует гармонией неутолённые страсти.
Венеция, старый надёжный торговый корабль,
скрипит, разворачиваясь посреди Средиземья.
Маршруты иные проложены: дон Кристобаль
давно прочертил килем западное направленье.
Но в землях Италии, в древнем и нищем краю
летит к небесам нарождающееся бельканто.
Болонья и Мантуя, Генуя, Пиза — поют,
сеньоры без армий оплачивают музыкантов.
Трагедией кончится век, как и всякий другой.
Да, есть единение силы — военной, финансов,
но — слава поющим, в могиле одною ногой,
и тем заявляющим миру: они — итальянцы!
Скрипач из купцов сочиняет неспешно свои
концерты в гармонии с миром, дискантом гобоя
выводит мелодию, веря, что Бог сохранит,
и тот сбережёт посреди векового разбоя.
Наивно надеяться: кто-то, спустя двести лет,
отыщет в развалинах жёлтый клочок со строками
и досочинит, восхитившись, и выпустит в свет —
продолжится имя… быть может, кого между нами.
Теряя слова, пропадает строфа за строфой —
они растворяются в индифферентном пространстве.
Быть может, соткутся гармонией между собой!
Но мир закоснел в изумительном непостоянстве.
27. 10. 2008
Уфа
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.