Бесплатный фрагмент - Боги-17

Боги-17
Часть 1. Покинутые

Глава 1. Трудный день

1.1 Сашка

Сашка, крадучись, как вор, вошёл в комнату брата. Раньше эта комната была их общей, но болезнь Ильи постепенно вытеснила, выдавила Сашку из комнаты, отделила, отрезала его от брата. Говорят, между близнецами всегда возникает особая связь. Сейчас Сашка эту связь ненавидел.

Он сел на табурет у кровати, где Илья притворялся спящим. Сашка ждал, когда брату это надоест. Болезнь прочно обосновалась в комнате — всё говорило о ней: и гнетущий лекарственный запах, и капельница на пустом гвозде над кроватью. Раньше на этом гвозде висела их с Ильёй любимая картина — синий замок на фоне двух оранжевых солнц. Теперь картина пылилась на шкафу, под слепым потолком. Илья, наконец, зашевелился и открыл один глаз, потом второй:

— Родители хотят, чтобы ты уехал, да? — спросил он виновато.

Сашка кивнул: он прекрасно понимал, что брат хотел бы избежать этого разговора, но ждать не мог.

— Ну ещё бы. У тебя-то тоже ноги начали отниматься, сам понимаешь, родителям меня мало одного такого что ли?

— Но ведь это прошло, — прошептал Сашка, изучая стену. — Быстро прошло…

Илья завозился на подушках, Сашка безмолвно помог ему устроиться повыше.

— Саш, — укоризненно заговорил Илья, — серьёзно, ну незачем нам обоим чахнуть. Если уж я так на тебя… влияю. Тем более ничего неизвестно, уже полгода прошло, а ноги не работают. МРТ эти ничего не показывают, сам понимаешь…

Сашка невольно бросил взгляд на два неподвижных валика, которыми выглядели парализованные ноги Ильи, накрытые одеялом.

— Но это же не заразно, — попытался возразить он.

— Да ты пойми, это ведь не навсегда. Ну уедешь ты, поступишь там. Мы же оба хотели в Политех. Ты как будто и за меня будешь учиться. Жить там. Общага, самостоятельность. Здорово ведь. Мы же оба хотели…

— Мы оба хотели… — повторил Сашка. — Оба.

Илья всегда говорил больше Сашки. Все слова, отведённые для них на жизнь, распределились неравномерно — Илья определённо был голосом в их двойном организме, Сашка предпочитал молчать. Он понятия не имел, как можно жить без Ильи. Вот Илья без него, наверное смог бы. Но он-то не Илья… Лучше бы всё наоборот было, лучше бы Сашку парализовало, а Илья бы жил. За них двоих.

— Так, — в голосе Ильи появилась решительность, Сашка забеспокоился. — Давай играть, как будто меня нет, а? Давай? Слабо на два года?

Под ложечкой засосало. Это была их любимая игра — как будто они не братья, как будто они не знакомы. Просто случайно встретились на улице или в школе — совсем одинаковые мальчишки. Или один вышел из зеркала, из параллельного мира. Их эта игра неизменно захватывала и длилась иногда не один день.

— Давай? — повторил Илья, улыбаясь. — С родителями я договорюсь… А потом приеду к тебе в гости, когда поправлюсь, и это будет самая офигенная игра из всех.

— Я не хочу, — сказал Сашка. В горле его собрался противный шершавый комок, и Сашка всё никак не мог его проглотить. Ладно, родители — они ничего не понимали, но почему сам Илья тоже уговаривает бросить его? Сашке казалось, что его предали.

— Ладно, — просто сказал Илья и замолчал, но молчание это было утомлённым и обиженным. Сашку как ошпарило изнутри кипятком стыда. Показалось, что даже шкаф с зеркалом на дверце смотрит на него укоризненно. Даже старая кровать обвинительно скрипит: эгоист.

И Сашка смирился с неизбежным.

— Давай, — покорно прошептал он, — Давай играть.

Илья повеселел:

— Ну вот и круто. Иначе б нам такой шанс не представился! Правда же, круто? Вот это будет игра так игра!

Сашка молча кивнул. Ему показалось, что именно в эту секунду, хотя они были ещё вместе, и Сашка никуда не уехал, они разделились, разорвались. Но разделились не на двух равных человек. Как будто Сашка оставил с Ильёй часть себя. Очень большую часть. А сам стал пустым. И эта пустота болела, болела нестерпимо. Сашка понял, что её придётся терпеть очень долго. Чем можно обезболить пустоту? Продаются ли такие лекарства в аптеке?

Впервые ему захотелось побыть одному.

Дальше дни полетели с огромной скоростью. Через месяц Сашка закончил школу и в июне уехал поступать. Поступил, но домой не вернулся на каникулы — работал всё лето на кафедре, где даже в это время требовались лаборанты. Ему дали место в общежитии. Он познакомился с кем-то из абитуриентов, потом ещё с кем-то, и ещё. Но пустота не заполнялась. «Давай играть, как будто меня нет».

Родители исправно звонили ему, а он им. В игру включились все. Про Илью ему никто не напоминал ни полусловом. Он учился, подрабатывал, ел, спал, ходил в секцию настольного тенниса, встречался с людьми, разговаривал с ними по мере необходимости, целовался с девушками, сдавал экзамены. Дни крутились, крутились, крутились… Прошёл почти год.

К весне Сашка понял, что это его нет. Нет и никогда не было. Пустота разрывала его изнутри, плакать он не мог, потому что был так воспитан. Мальчики не плачут, мальчики всё несут в себе.

Но боль пустоты была такой сильной, что Сашка, пытаясь облегчить её, стал плакать без слёз, без всхлипываний, молча. Серым дождём, который бесконечно шёл внутри него, заливая пустоту. В дождях не бывает горечи, они никогда не плачут по-настоящему, как люди. И ещё у дождей ничего не болит. Их ничего не беспокоит. Он не заметил, как дождь из его пустоты выбрался наружу, как он сам стал дождём.

Когда это случилось, он шёл, не переставая несколько недель подряд. Идти было приятно, идти было хорошо, хорошо было оплакать весь этот мучительно долгий год, все тревоги, чувство вины, злость и обиду. Асфальт в городе забыл, что значит быть сухим, а небо — что значит быть синим, апрельский снег смыло начисто.

Люди в городе ругали дождь, который не хотел останавливаться, ругали Сашку, натыкаясь на него на улицах, наступая ему на ноги. Но Сашка ничего не мог поделать. Обижаться он тоже не мог. Дожди на людей не обижаются. Они только идут и плачут, плачут и идут, глядя в никуда, никуда не глядя…

В череде одинаковых дней наступил один, отличавшийся от прочих. В этот день он увидел девушку. Не заметить её было невозможно. Она стояла под огромным куполом чёрно-лилового зонта и смотрела прямо на него. Люди не замечали её, как и Сашку. Но тогда как на Сашку постоянно кто-то натыкался, перед девушкой человеческие волны расступались, огибая её как остров. Сашка растерянно остановился. Тогда девушка сама подошла к нему вплотную, звонко щёлкая каблучками по мокрой мостовой. Посмотрела в глаза. Не улыбнулась. Протянула ему зонт.

— Нам нужно идти, нас ждут, — сказала она. Опешивший Сашка поднял руку и нерешительно взялся за отполированное дерево рукоятки. И в одно мгновение пустоты не стало. Дальше они пошли уже вместе.

Под дождём, вместе с дождём.

Под зонтом, вместе с зонтом.

«Интересно,» — подумал Сашка, пока девушка уверенно вела их обоих в центр города, — «Интересно, мог бы я встретить её раньше?..»

1.2 Брат и сестра

Фотографировать Ленка не любила, зато была страстной рисовальщицей. Слова «художница» она избегала даже в мыслях. Ленка набрасывала в блокнот вид с моста на Правый Берег, то и дело поправляя длинный шарф: он постоянно разматывался и мешал. Карандаш танцевал по бумаге. Когда Ленка рисовала, то забывала обо всём — даже сутулиться. А сутулиться при своём росте и комплекции Ленка считала обязательным.

— Опять этот шарф нацепила? — раздался голос над плечом. — Ну не идёт рыжим бордовый, художник, ёлки.

Замечание про любимый Ленкин шарф, подаренный мамой, было дежурным и ответа не требовало. Ленка закончила набросок, не торопясь, убрала блокнот в сумку и только тогда повернулась к придире. Брат сиял обычной улыбкой на смуглой физиономии.

— Привет, — сказала ему Ленка: — Ты родителям звонил?

— Нет, а ты? — и он улыбнулся ещё шире и небрежно поддел новый по виду скейт носком красных кедов.

Улыбался он белозубо и беспечно, как человек, который никогда и ни в чём не знал нужды.

— Звонила, — сказала Ленка и уткнула палец в скейт. — Локки, ты зачем ещё и это купил?

— Захотелось, — проникновенно объяснил Локки. — Самокат надоел.

— За неделю?!

— А что, родители денег не прислали?

— Прислали, — холодно ответила Ленка. — Мог бы и позвонить, сегодня у них годовщина.

— Годовщина отъезда? — невинным тоном уточнил Локки и попробовал с прыжка перевернуть скейт. Не вышло. Локки не расстроился.

— Годовщина свадьбы.

— Слушай, я их дни рождения никогда не помнил, а ты мне про свадьбу. Пойдём куда-нибудь, систер, запарило стоять.

— Пойдём в магаз петрохолодский? — предложила Ленка, — Мороженого хочу до смерти. Там сегодня привоз — сортов двадцать застанем.

Не дожидаясь согласия, Ленка отправилась через мост размашистым мужским шагом. Локки лениво покатил рядом с ней, после нескольких неловких толчков, вполне освоив новый транспорт.

— Я сказала им, что ты перевёлся в пед, — бросив на брата быстрый взгляд сказала Ленка.

— Я год назад перевёлся, — хмыкнул Локки.

— А я сейчас сказала. По-моему, они не рассердились.

— Крест на мне поставили.

— Глупости.

— Не спорь со старшими!

Ленка вздохнула. Локки хоть и был старше её, по всем признакам походил на младшего — безответственный балбес. И ростом ниже Ленки! Отец — лучший хирург города, мечтал, что сын пойдёт по его стопам, и Локки даже поступил в медколледж, где отучился ровно семестр. Он втихую перевёлся в пединститут, как только родители уехали в Штаты. Отца пригласили на работу: уговор в семье был такой, что дети доучатся в России, отец считал местное образование лучшим в мире. Ленка, хотя от неё никто ничего не ждал, тоже пошла на медицинский, задавив в себе мечту о художке. Художка — это слишком… Несерьёзно. Иногда она удивлялась, как у одних родителей появились такие непохожие друг на друга дети. Впрочем, они с Локки всегда прекрасно ладили.

День стоял вопиюще солнечный — первый солнечный день после целого месяца дождей. Только весной солнце способно сиять с такой оголтелой яростью, окупая избытком света недостаток жара.

В лужах бесились солнечные зайчики, Локки и Ленка наступали им на уши. Зайчики не обижались. Город был залит солнцем, дышать было немного страшно — страшно впускать в себя слишком пьяный воздух и слишком яркий блеск апреля.

Ленка то и дело останавливалась, чтобы зарисовать дом, а то и просто мусорную урну. Локки терпеливо пережидал эти остановки, тратя время на не особо старательные отработки трюков с доской.

— У меня вечером треня, — напомнил он. — До темноты дома не появлюсь. По новому маршруту бежим.

Ленка только молча покосилась на него. Все споры насчёт такого опасного вида спорта, как паркур, уже давно себя исчерпали. Локки победил. Как всегда.

Гулять раз в неделю вместе было их нерушимой с детства традицией. Если знать, как идти, в городе до любого места окажется рукой подать. Так что у подворотни, где находился тот самый магазин, они оказались скоро, несмотря на частые остановки. Ленку охватил очередной приступ рисования, и Локки решил её не дожидаться, а купить всё самому. Вкусы сестры ему были прекрасно известны.

Когда Локки подъезжал к ларьку, он заметил бритых крепких ребят, которые топтались у стены ближайшего дома. Локки, по природе человек любопытный, вытянул шею. Одно бритое дарование что-то вдохновенно малевало на стене баллончиком с краской. Локки прищурился, соскочил с доски и скрылся в ларьке.

Когда он вынырнул из ларька, запихивая в рюкзак увесистые брикеты мороженого и бутылки пива, бритые всё ещё не закончили творчество. Художник от усердия сопел так, что слышно было на весь двор.

Локки неторопливо оттолкнулся и поехал мимо. Художник отошёл от стены, Локки покосился на новую, кривую, но полную праведного патриотизма надпись: «Спасай, Русь — ебош хачей!»… «Суки, — подумал Локки, который вполне относился к «хачам»: мать с отцом были родом из Грузии. — «Русь» поди вместо «России» написали, потому что не знают, как оно правильно пишется…» Он остановился и соскочил с доски:

— Пацаны, — позвал он, улыбаясь во весь рот. — Пацаны, а чё вы коричневым по оранжевому пишете, не видно ж нифига.

Бритые обернулись.

— Чо есть, тем и пишем, — высказался чернявый, который по всем параметрам от арийцев был дальше, чем Локки.

— А у меня чёрная есть, — ещё шире улыбнулся Локки и полез в рюкзак. — Надо?

У Локки в рюкзаке всегда много чего было — карабины, верёвки, краска, бумага, бутылки с водой, открывашки, ножи, отвёртки и то, что он называл «штуками». Одну «штуку», когда-то бывшую баллончиком чёрной краски, он и вынул из рюкзака и кинул в руки мелкому. Тот поймал. Бритые смотрели на него туповато, явно не понимая, как реагировать на краснокепочного пижона, который был так добр, что отвалил им баллончик краски. Локки не стал дожидаться продолжения настенной росписи, он с силой оттолкнулся, чтобы набрать скорость и выехать на улицу, к Ленке. Но не рассчитал, что со скейтом управлялся пока плохо — тот прыгнул на трещине, и Локки рухнул носом в асфальт, едва успев выставить перед собой руки. За спиной раздался громкий хлопок и дружный перемат — баллончик взорвался после первого нажатия и забрызгал чёрным и надпись и всех бритых борцов с иммигрантами. Локки услышал топот ног, а когда приоткрыл глаза, грязные берцы были у самого его лица.

— Пиздец тебе, падла, — пообещали ему.

Локки крайне редко встревал в драки, ему сходило с рук почти всё и всегда. Иногда людям просто не приходило в голову его бить, но чаще — его просто не могли поймать. Как ни редки были драки в его жизни, инстинкт, за миг до удара, заставил его прикрыть голову руками и сжаться. Метили в лицо… Били его недолго, но сильно, со злостью.

Спас Локки кряжистый мужик в полицейской форме, который вышел из подъезда за руку с четырёхлетним сыном и рявкнул по-армейски на весь двор: «Ну-ка разошлись, ублюдки». Бритых в момент как ветром сдуло. Полицейский приостановился было, с сомнением глядя на корчащегося Локки, но тут во двор вбежала Ленка и бросилась к пострадавшему. Мужчина с чувством выполненного долга пошёл дальше. Сынишка его с живым интересом крутил головой, оборачиваясь на побитого, пока они с отцом не скрылись за аркой.

Через несколько минут Локки сидел на поребрике, а Ленка поливала его перекисью, которую ей выделила сердобольная продавщица магазина. Она стояла у входа, смотрела на них и охала. Шарф у Ленки совсем размотался, губы подрагивали, блокнот валялся рядом на земле.

— Ты что, совсем дурной? — со слезами в голосе говорила она, — Их же толпа… Они тебя убить могли…

— Да какой там убить, не гони, — глухо успокаивал её Локки, пытаясь улыбнуться: из разбитых губ тут же начинала течь кровь. — Сопле-нацики обычные.

— Дурак, — продолжала Ленка, начиная уже явственно всхлипывать. — Пойдём в травму. Вдруг что-то сломали.

— Да ну, — фыркнул Локки, — не сломали. Доску спёрли. Пидоры… Пойдём домой, нафиг, я нагулялся.

Он потянул к себе рюкзак, стараясь не смотреть на Ленку.

— Пиво, что характерно, цело, — заметил он.

Ленка тяжело вздохнула, прикусила губу и вытерла шарфом слёзы. Спорить не стала, помогла Локки встать, и они тихонько пошли в сторону дома. Локки немного хромал, но в остальном, не считая синяков и разбитого рта, был цел.

Метров за сто от дома Локки замедлил шаг, а потом и совсем остановился, ткнул пальцем вперёд и вверх.

— Зацени, на крыше кто-то болтается.

Ленка посмотрела, куда он указал: в самом деле, на их крыше кто-то был.

— Ну и что, — неуверенно сказала она. — Мало ли? Ремонтники какие-нибудь, снег чистят.

— Какой снег, всё смыло давно, — отмахнулся Локки. Он просто впился взглядом в фигуру на крыше. — Стоит, не шевелится. И прикинут странно.

Ленка присмотрелась и фыркнула:

— Тебе все странные, кто приличную одежду носит.

— Че ему в деловом костюме на крыше делать?

Ленка замялась.

— Д-думаешь, самоубийца? — тихонько спросила она.

— Снайпер он или суицидник, а крыша наша, го проверять, — решительно заявил Локки и, прихрамывая, зашагал к дому с удвоенной скоростью. Ленка поспешила следом.

1.3 Митькина Крыша

Митька стоял у края своей любимой крыши, залитой вечерним апрельским солнцем. За его спиной развевалось нечто вроде длинных рваных тряпок чёрного, бурого и багрового цветов. Митьку нисколько не беспокоило, что кто-то может его заметить. По своему опыту Митька знал — его никогда не видели. Отсюда он мог сколько угодно созерцать город. Заниматься этим можно было бесконечно. Но как раз сегодня его нагло отвлекли от приятного дела.

За спиной кто-то деликатно кашлянул и довольно высоким мальчишечьим голосом, прерывающимся от волнения, сказал:

— Эм… Ну …Привет.

Митька последовательно изумился, возмутился и даже рассердился. На объекты, сумевшие вызвать столько бурных и разных эмоций за такой короткий срок, внимание обращать было просто опасно. Так что Митька решил пока не оборачиваться и никак не показывать, что заметил незваного гостя: авось, тот как-нибудь сам смутится и рассосётся.

Но гость рассасываться не собирался. Он вздохнул и зашуршал курткой, по всей видимости, топчась на месте.

— Ты же Митя, да?

Это было уже слишком.

— А ты кто такой и что здесь забыл? — бросил Митька недовольным голосом, подавляя в себе желание обернуться.

— А я — Джек, Женя то есть, но ты меня зови Джеком, — сбивчиво и обрадованно заговорил парнишка. — У меня для тебя отличная новость!

— Неужели я выиграл миллион денег?

— Не, лучше! Ты — Бог!

Тут Митька уже не выдержал. Обернулся. Прямо перед ним стоял невысокий щуплый пацан лет четырнадцати-пятнадцати, болезненного вида. На голове, натянутая чуть не до носа, красовалась полосатая оранжево-зелёная шапка. Парнишка Митьке был совершенно не знаком. Знакомым было только одиночество, которым от того разило за версту. Митька такие вещи чувствовал.

— Что за бред ты несёшь и откуда ты меня знаешь? — с брезгливой жалостью поинтересовался Митька.

— Я тебя не знаю, — с готовностью пояснил Джек. — Я знаю только твоё имя. И что ты — бог.

— Завязывай. Иди, поиграй с другими детьми.

— Игру не выбирают, — заявил Джек и странно прищурился. Митька вздрогнул — настолько у Джека при этом изменилось лицо. «Пожалуй, он всё-таки мой ровесник» — всплыло в голове. Митька снова растерялся.

— Пока нам семнадцать — мы Боги, — продолжил тем временем странный парнишка.

— Ну вот и отстань от меня, — с облегчением сказал Митька, — мне девятнадцать, и я … — тут он замялся, — я — Демон, понял?

Джек рассмеялся.

— Да это ничего не значит. Считай, что демон — это порода, а Бог — должность… А про возраст. Тебе же было ровно семнадцать тогда…

— Когда «тогда»? — с вызовом перебил Митька.

— Когда ты стал «демоном», — спокойно пояснил Джек и исподлобья глянул на Митьку.

Тот вздрогнул. Рука помимо воли потянулась к груди, как будто к нательному крестику.

— Ладно, — миролюбиво продолжил Джек, — я тебе мешать не буду. Другие всё равно ещё не собрались. Я тут подожду.

— Чего?! Какие ещё — «другие»?!

В этот момент из чердачного проёма вылезли на крышу невысокий вертлявый парень в красной кепке и рыжеволосая крупная девушка.

— Здоров, пацаны, — деловито, с места в карьер припустил парень, слишком бодрый для человека с разбитым лицом, как отметил Митька. — Чего вы тут висите? На крышу хода нет.

— Ты дворник что ли? — неприязненно уточнил Митя.

— А ты — манагер что ли? — не моргнув глазом парировал парень. — Это почти частная собственность — это наша крыша, наша квартира прямо под чердаком, и ключ от него у меня хранится, усекли?

— Что ты лечишь про квартиру? — поднял бровь Митька. — Этот дом лет десять недостроенный.

На крыше на минуту воцарилась тишина. Каждый пытался совместить чужое представление о доме со своим собственным. На Джека, который тихо лучился счастьем в сторонке, внимания не обращали.

— Не может быть, — первой нарушила тишину девушка. — Я в этом доме с детства живу.

— По мне вы оба живёте в дурдоме, — отрезал Митька. — Я на эту стройку десять лет хожу и вас ни разу здесь не видел, кстати.

— А мы тут загораем с детского сада и тебя тоже не видели ни разу.

— Да проверить-то кто прав — раз плюнуть, — тихо-претихо подал голос Джек, но на него сразу все уставились.

— Да нафига нам проверять? — спросил парень. — Мы и так знаем. Валите отсюда, я сказал, пока ментов не вызвали.

Девушка нахмурилась, опасливо поглядывая на долговязого Митьку.

— Мить, прошу тебя, давай спустимся ненадолго? — спокойно сказал Джек. — Пусть убедятся.

— Только из удовольствия посмотреть на живых шизофреников, — чопорно отозвался он и шагнул к чердачной двери.

На ближайшие десять минут Ленка и Локки онемели, потому что, спустившись за Митькой в дом, обнаружили, что он был прав — они находились на какой-то заброшенной стройке. Локки потерянно топтался в пустой бетонной коробке, которая ещё утром была их квартирой.

— Но как же, — жалобно заговорила Ленка, — мы же только что мимо проходили… Всё тут было. Это что, гипноз?

Митька настороженно наблюдал за ними какое-то время, сложив руки на груди, потом развернулся и пошёл обратно.

Но Локки рванул следом:

— Стой, — заорал он. — Ты что с нашим домом сделал, как мы назад попадём?!

Ленка тоже бросилась за ними, глаза у неё стали совсем круглые.

Митька обернулся, смерил Локки взглядом:

— Тебе сегодня, я смотрю, уже по башне-то дали, — угрожающе начал он.

Но тут вмешался Джек.

— Пожалуйста, не ссорьтесь, вы же боги, мы из одной партии…

Локки смотрел на него и явно не понимал, что ему говорят.

— Вы, Локки и Ленка, вы — боги, — раздельно сказал Джек глядя на них. — И мы с Митькой — боги, я — Джек. Вы не переживайте… Просто, ну…

Он вдруг зашарил по карманам, быстро достал замусоленную тетрадку, отлистал пару страниц и зачитал:

«Когда боги собираются вместе, это приводит к совмещению пластов реальности». Это просто другой пласт реальности, понимаете? Митькин. А ваш дом в вашем пласте…

— А мы сможем домой вернуться? — спросила Ленка, дрожащим голосом.

— Обязательно, — пообещал Джек. — Только пожалуйста, давайте дождёмся остальных, а? Нас ещё пятеро. Всего девять.

Локки с шумом выдохнул и стащил с головы кепку, утёр лоб.

— Ты это тоже слышишь, или я до сих пор в том дворе в коме валяюсь? — спросил он Ленку.

Ленка покачала головой. Она считала, что у них теперь нет выбора — ведь домой вернуться просто так было нельзя. Они снова поднялись на крышу.

— По мне вы все психи, — доверительно заметил Митька, и это мне нужно вызывать ментов и скорую. Вам.

Он злорадно раскрыл крылья и несколько раз взмахнул ими.

У Локки и у Ленки чуть челюсти не отвисли. Митька явно смутился:

— Вы что, их видите? — спросил он. — Никто не видит…

— Я тоже вижу, — встрял Джек. — Очень классные крылья.

— Ты вообще кто? — слабым голосом спросил Локки.

— Демон, — с ноткой театральности сказал Митька и скорчил зверскую рожу. — Сейчас я вырву и сожру ваши сердца… Эээээ, я пошутил, — крикнул он, заметив, что Ленка побледнела и начала оседать на пол. Локки её поддержал.

— Никого я не жру, — пробурчал Митька. — Ну крылья и крылья. Выросли да и всё. Их никто обычно не видит, это вы какие-то… Ненормальные.

В этот момент на крышу выбрались новые парень и девушка, впереди себя они протолкнули огромный лиловый зонт. В ту же секунду ровно над ними двумя небо приобрело скучно-серую окраску и капризно заморосило дождём.

— Мы не опоздали? — спросила девушка, серьёзно обводя всех взглядом.

Ленка приоткрыла рот, Локки закрыл лицо рукой, а Митька, подступив к пришельцам, ткнул пальцем в бетонное перекрытие и потребовал:

— Ну-ка, говорите, это крыша стройки или жилого дома?

— Стройки, — ответил парень.

— Жилого дома, — сказала девушка.

Парень удивлённо покосился на спутницу.

— Три-три, — азартно резюмировал Джек и рассмеялся.

1.4 Записка

Артём ходил по кухне полуодетым, с незажжённой сигаретой в зубах и говорил по телефону, одновременно пытаясь приготовить себе завтрак, хотя уже давно перевалило за полдень. Пушистый красавец-сибиряк Кузьма Василич возлежал на подоконнике, на самом солнце, и с высокомерным презрением наблюдал за хозяином.

— Допустим… Мы заинтересовались… И сколько они просят за детали?… — отрывисто бросал он в трубку, щурясь на весеннее солнце, которое беспардонно лезло в его кухню, минуя занавески, слепило глаза и не позволяло определить, загорелся ли газ на плите.

— Нет, в гараж вообще никак, я сегодня обещал к маме заехать… ты там ржёшь что ли, долбонавт, я не понял? Ничего смешного не замечаю…

Он довольно ловко отправил на жарку одно за другим четыре яйца, разбивая их о край сковороды.

— А вечером в институт. Да, кандидатская… Да без вариантов пропустить… Затем мне это нужно, что я молодой энтузиаст науки, мля… Сеня, кончай тупить, я тебе сто раз объяснял, зачем она мне. Солидности больше, бабок больше. Рекламу гаражу забахать можно будет…

Он несколько раз встряхнул сковородку, чтобы яичница не пригорела, и выключил огонь.

— Что? Нотариалка на право собственности? Да, должна быть у меня, я посмотрю…

Он перешёл в комнату, пожёвывая фильтр сигареты:

— Смотрю, — сказал он в трубку и отпер маленьким ключиком ящик стола. В ящике, в идеальном порядке, лежало несколько аккуратно подписанных карандашом папок разного цвета, накладные на детали, пережатые бумагодержателем, счета под скрепками. И неопознанная бумажка, исписанная изумрудно-зелёным фломастером.

В детстве Артём любил игру «Что не так в картинке». И вот сейчас он не успел осознать, что было не так, но чувство тревоги, занозы в пальце пришло моментально. Тёма чуть не подавился сигаретой.

— Перезвоню, — буркнул он в трубку и, не дожидаясь ответа, нажал «отбой». Он вынул из ящика бумажку, поднял брови и перекатил сигарету из одного уголка губ в другой.

Определенно в любой записке, как таковой, есть нечто таинственное. И уж тем более в записке найденной в запертом ящике стола, стоящего в запертой однокомнатной квартире, принадлежащей одному человеку. Нет, Артём эту записку в стол не клал. Ярким фломастером детским корявым почерком в записке было написано следующее: «Артёму. Севодня в семь на крыше. И главнае не ежай по Ленинскай». Бумажка была сложена вчетверо, и данное послание занимало только одну восьмую листа. Артём тщательно осмотрел бумажку. Остальные семь восьмых были чистыми. Артём сел на пол, и, рассеянно взяв со стола зажигалку в виде пистолета, закурил. Курить в квартире было не в его правилах. Последний раз он делал это в день смерти отца, лет семь назад. Кузьма Василич, сунувшийся было следом за хозяином, неодобрительно взмякнул на сигаретный дым и удалился обратно на кухню.

Артём перечитал записку ещё раз, будто надеясь вычитать ответ: откуда она взялась. Но сколько бы он ни медитировал, записка глумливо зеленела буквами и не сознавалась.

— Бред, — процедил сквозь зубы Артём и метко плюнул окурок в урну. Взгляд его упал на настенные часы. Артём подскочил, как ужаленный — времени в обрез! Надо обязательно успеть к маме до института, он обещал!

Забытая яичница сиротливо остывала на сковородке, пока Артём лихорадочно собирался.

Пяти минут не прошло, а он уже гнал по улице, выжимая последнее из своей гордости — старинной Волги, собранной практически самостоятельно. (Мама, конечно, смертельно боялась, что он попадёт на ней в аварию, а тут и подушки безопасности нет).

Артем мимолётно подосадовал на то, что переехал в отдельную квартиру. Из-за переезда он постоянно чувствовал себя немного виноватым. Особенно после того, как у мамы случился первый приступ год назад. Как она энергично убеждала его тогда не возвращаться обратно, кричала, что она прекрасно отдохнет одна, а ему до работы близко со съёмной квартиры, и не нужно каждый день ездить, а то у нее сердце не на месте — как он гоняет, да еще и передачи эти про автокатастрофы… Конечно, он понимал, что мама делает это для него, а сама-то совсем не хочет, чтобы её Артёмка жил отдельно. И дело было даже не в её здоровье. Он эти её фокусы научился просекать еще с пятого класса. Просекать-то научился, а вот противостоять соблазну — черта с два. После пары часов жаркого спора он «сдался», «уговорился». Закрыл глаза в очередной раз на мамины наивные психологические трюки. В четверть века хочется уже жить отдельно от родителей… Да и такая удобная квартира на съём пропала бы… Он утешал себя тем, что, по крайней мере, исправно навещает маму.

Артём нагло подрезал вольво и перестроился в крайний ряд — решил срезать через Ленинскую и сэкономить пару минут.

На лобовое стекло ветер бросил и прижал бумажку. Артем резко затормозил. Ехавший сзади чудом не врезался в него, улицу разорвало матерящимися автомобильными гудками. Тёме было все равно. Его прошиб пот. «Нисмей по Ленинскай, каму сказала!!!» категорично заявляла намертво прилипшая к лобовому записка. Написанная тем же фломастером. Тем же почерком. Как и та, которую он дома оставил… Артем запретил себе сходить с ума. Он глубоко и медленно сделал пару вдохов-выдохов, включил дворники, смёл бумажку с окна и, стиснув зубы, поехал давать крюка по Октябристов. И уже ни о чем не думал вообще. В такой ситуации это было по меньшей мере опасно. Наконец показался его старый дом. Подъезжая, он мельком отметил на соседней улице толпу народа и пару скорых…«Авария что ли,» подумал Тема и сделал еще пару дыхательных упражнений, продолжая яростно подавлять все мыслительные процессы и проезжая мимо загроможденной людьми и машинами Ленинской улицы.

Домой он вернулся гораздо раньше чем рассчитывал. Кот закрутился у его ног, всячески показывая свою невероятную любовь и преданность. Артём запнулся о него, ругнулся, кот сбежал. Успел Артём везде, и встречу куратор кандидатской отменил, потом позвонил Сеня и загрузил ему работой мозги так, что про записки, аварии и прочую мистику он и помнить забыл. Не разуваясь, прошел в комнату и принялся перебирать бумаги в столе — найти наконец эту чёртову нотариалку. Тут снова запиликал телефон. Тёма так и подскочил:

— Да, — рявкнул он в трубку. — Сеня, ты меня реально достал сегодня… Нет, не нашёл ещё… Кто?.. Почём?… Диктуй…

Он взял из стакана один из безупречно отточенных карандашей и записал номер на четвертинке подвернувшейся под руку бумаги.

— Да, конечно, позвоню. До завтра.

Он нажал на сброс звонка. Помассировал переносицу пальцами. С голодным спазмом в желудке вспомнил о покинутой яичнице. Да и обиженный Кузьма Василич не кормленный. Но прежде чем отправиться на кухню, Артём взял со стола бумажку с номером, чтобы перебить его в мобильник. И тут случайно посмотрел на её обратную строну, слегка похолодев — он записал телефон поставщика на той самой фломастерной записке. Теперь надпись гласила: «Ты чо делаиш? Ты где пишиш? Пиняй на сибя!!!». Тёма вздрогнул и выронил бумажку из пальцев.

Но вместо того, чтобы, согласно законам физики, упасть на пол, бумажка зависла в воздухе — на уровне его груди. Кузьма Василич выгнул спину и страшно зашипел на бумажку. Тёма оторопело отступил на шаг назад. Записка двинулась на него. Тёма отступил ещё. Краем сознания отметив только, что путь к двери ему отрезают шкаф и стол. Записка сделала резкий рывок к нему, и Тёма шарахнулся, врезавшись спиной в стену. Секунды три ему понадобилось на то, чтобы осознать, что его рука ушла куда-то в бетон, который стал тягучим и податливым, и обратно не выдёргивается, более того, тянет его за собой. Записка зависла напротив и воинственно затрепетала. Вспомнив поговорку про ноготок и птичку, Тёма сжал зубы и сделал то, чего его своеобразный противник явно не ожидал — резко выбросив вперёд свободную руку, поймал чёртову записку в кулак, как крупную бабочку. После этого стена принялась всасывать его в себя с утроенной скоростью. Тёма зажмурился и набрал воздуха в лёгкие, как перед погружением и… Упал, пребольно ударившись задницей о что-то твёрдое.

Народ на крыше Артему удивился меньше, чем Артем крыше и народу. Он с десяток секунд пребывал в ступоре, таращась на присутствующих. Пока, наконец, стоявший ближе всех смуглый парень с разбитым лицом не протянул ему руку, помогая встать и совмещая это с рукопожатием.

— Я — Локки, — представился он, сверкнув сочувственной улыбкой. — Не вникай. Ты пиво будешь?

Артём открыл рот, однако вместо него заговорил самый младший по виду, в компании парнишка.

— Это Артём. — в голосе его слышалось облегчение.

— Реально, не вникай, — покачал головой Локки.

— Ага, — нашёл в себе силы ответить Тёма сразу на всё и обалдело посмотрел на смявшуюся в ладони записку.

«Маладец!» — объявляла она.

1.5 Анюта

Анюта просыпается всегда ровно за полминуты до того, как срабатывает будильник. Анюта носит короткую причёску — такую смело могут позволить себе носить только очень красивые девочки. Анюта никогда не смотрит в зеркало, пока умывается и чистит зубы. Каждое утро она завтракает чашкой чёрного кофе и сыром без хлеба. И каждое утро она просыпается во вторнике.

Если точнее — в апрельском дождливом вторнике. Два с половиной года назад она переехала в город учиться и ровно два года назад, во вторник, её чуть было не изнасиловали. И этот день так никогда и не закончился. Он длился и длился бесконечно.

Была у Анюты одна тайная способность — она предчувствовала события: встречи, происшествия. Знания о них сами прыгали в голову. Иногда будто кто под локоть её толкал: иди туда-то и туда-то. Анюта шла, встречала там нужных людей, находила нужные вещи. Она не знала, почему с ней это происходит. Это просто происходило. Но в тот раз никакие предчувствия её не посещали.

Анюта всё ломала голову — может, это потому что она что-то сделала не так? Может быть, на самом деле этого просто не должно было произойти? Не было суждено? Просто она в чём-то ошиблась? Возвращалась домой по темноте? Но в апреле темнеет ещё рано, время было не позднее. Была в юбке, а не в джинсах? Не остановилась, когда её окликнули из подворотни? Ускорила шаг? Не побежала? Не закричала?

Она хорошо запомнила эту беспомощность, когда её схватили и потащили в арку — она почему-то не смогла ни шевельнуться, ни крикнуть — тело как сковало. Ещё запомнилось, что схватили её не за руку, не за одежду, а за волосы. Намотали на кулак и потащили, это было ужасно больно. С тех пор Анюта стриглась коротко.

Она предпочитала не думать о том, что произошло бы потом в подворотне, если бы не помощь.

Хрупкую, неказистую фигурку своего спасителя Анюта тоже помнить не переставала ни на миг. А вот лица вспомнить не могла. Она так и не поняла, что он сделал — в какой-то момент человек, который навалился на неё всем телом, обмяк и осел. Спаситель стоял в нескольких метрах от них и внимательно смотрел на Анюту, которую запоздало начала бить крупная дрожь.

— Идём, чтобы скорее, — сказал он и протянул ей руку. Анюта попробовала встать, но не смогла. Тогда спаситель прищёлкнул пальцами и из воздуха извлёк огромный зонт. Зонт надвинулся на Анюту, и словно бы невидимые нити из его купола прилипли к её рукам и ногам и помогли ей встать.

— Не теряйте, чтобы эту вещь, — сказал незнакомец. — Она чтобы защищать. Она чтобы вести.

— Спасибо, — прошептала Анюта.

Незнакомец подал ей руку, на которой Анюта практически повисла, и они медленно пошли к её подъезду.

— Я попросил бы от вас одну услугу, — сказал незнакомец, когда они дошли до самой двери квартиры.

Анюта посмотрела затравлено.

— Немного от вашей внутренней крови, — сказал незнакомец. — Немного лишь.

В руке у него возник узенький серебристый ножик, тускло блеснувший в сумраке подъезда. Анюта смотрела на ножик, не отрываясь, хотя изящная вещица не выглядела опасной. Незнакомец повернул Анютину руку ладонью вверх и сделал небольшой надрез поперёк линии жизни. Анюта вздрогнула, боль отрезвила её. Незнакомец тут же накрыл кровоточащий порез своей рукой. Когда он убрал её, ладонь оказалась невредимой.

— Благодарю, — сказал он и поклонился. — Вы отдали мне сил. Это нужно, я слаб и предан. Я запомню чтобы это. Берегите вещь.

И он посмотрел на зонт. Анюта невольно следом за ним подняла глаза на купол зонта, а когда опустила их — рядом уже никого не было.

Бабушка зонт не заметила — Анюта почему-то не смогла его сложить, но зонт сам поднялся под потолок и прилип к нему чёрным пятном. Анюту это не удивило и не напугало. Внутри всё было замороженным, застывшим. Анюта не стала скрывать от бабушки происшествия, но о странном незнакомце умолчала: по её словам выходило так, что подонка спугнул прохожий. Бабушка слушала её и качала головой:

— Сука не захочет, кобель не вскочит, — неодобрительно сказала она. — Да не рассказывай никому, стыдоба какая.

Оказалось, что нападение было не самым отвратительным, что могло произойти. У Анюты от бабушкиных слов даже дух захватило. Но она посмотрела на зонт, зависший под потолком, и почувствовала себя в относительной безопасности — больше с ней ничего не случится. В любом случае. Какой бы плохой и неправильной она ни была.

Она никому ничего не рассказала.

И никто ни о чём не догадался, хотя у Анюты было много подруг, друзей, поклонников. Так началось её одиночество в дождливом вторнике.

Анюте казалось, что в её глаза и в её сердце, как в сказке, попал осколок кривого зеркала: она начала видеть неприятные вещи. Теперь ей казалось, что все люди, даже самые хорошие и близкие, на самом деле находятся каждый в собственной комнатке, мягонькой, тепленькой, без окон и с полной звукоизоляцией. Дверь в каждой комнате есть, но никто не хочет открывать её. Анюта знает, что эту дверь можно открыть снаружи. Дверь могут попросту сорвать с петель. И ты никогда не знаешь, когда это произойдёт, при каких обстоятельствах. Со временем Анюта не только не разубеждалась в своих взглядах, но находила им все больше подтверждений. Все книги, которые ей довелось прочитать, были об одном. Все песни, которые она слушала, звучали в унисон с книгами. Всё кругом подтверждало её правоту. Все были слепы, глухи и ничего не хотели слышать и замечать.

Особенно такие вещи, как Анютин зонт, например. Сложить его так и не удалось. Забыть где-нибудь его тоже было невозможно. Зато с ним она чувствовала себя уверенней, а ещё, зонт действительно её вёл — в некоторые места он её просто не пускал — замирал в пространстве, Анюта тянула его за ручку и только с большим трудом могла его сдвинуть.

Обычно Анюта покорялась зонту, тем более с его появлением её реже мучили предчувствия, её больше не тянуло без причины куда-то. И сны она видеть перестала.

Проснувшись однажды в очередном вторнике, Анюта поняла, что ей нужно срочно выйти на улицу. Ей нужно кое-кого встретить. Анюта обрадовалась этому чувству. Она соскучилась по нему.

Она допила кофе, сполоснула чашку, надела своё любимое платье в синюю полоску, привела в порядок короткие волосы. Она попыталась взять с потолка зонт. Зонт не хотел идти. Он намертво прилип к потолку, как будто стал его частью. Анюта в этот раз не собиралась сдаваться. Они ожесточённо боролись четверть часа. Наконец, упорство Анюты было вознаграждено. Зонт нехотя отлип от потолка, и они вместе вышли на улицу. Анюта знала, куда ей нужно, зонт, как балованный пёс, то и дело уводил её в сторону. Но Анюту было не так просто сбить с выбранного пути. Они долго ходили под дождём, пока Анюта не заметила того, кого искала. Зонт тут же притих. Она отсчитала последние звонкие шаги по мокрому асфальту и протянула зонт бледному темноволосому парню, замершему перед ней. Теперь им нужно было зайти вместе ещё в одно место.

1.6 Новые Боги

Солнце уже начало клониться к зубчатому горизонту города, а на крыше их по прежнему было семеро. Джек волновался.

— Ещё двое, — умолял он. — Ещё немного, я уверен, они придут.

— Может начнёшь суть излагать? — предложил Локки нетерпеливо: пиво они с Артёмом выдули в два счёта и теперь скучали по добавке. — Опоздавшие въедут по ходу.

— На этой хрени было написано в семь, — недовольно подтвердил Артём, тыкая бумажкой в воздух. — А щас уже полвосьмого.

— Л-ладно, — запнувшись сказал Джек и полез в карманы куртки.

Ленка слушала их вполуха. Она была поглощена тем, что разглядывала собравшихся. Украдкой, конечно. Для Ленки было характерно «залипать» взглядом — на людей, на предметы, на пейзажи. Она бы и зарисовывать начала, но для этого нужно было получить разрешение, а она стеснялась спрашивать.

Сперва Ленка не могла отвести взгляд от Анюты. Она никогда не видела таких красивых людей в жизни. Причём было заметно, что свою красоту Анюта несла не как крест и не как знамя — а просто, естественно, зная о ней, но не придавая особого значения. Ленка метнула быстрый взгляд на Локки, который редко пропускал мимо себя красивых девушек, но он на Анюту не смотрел.

Тем временем Джек извлёк из кармана потрёпанную тетрадку и откашлялся.

— Суть в том, — начал он дрожащим от волнения голосом, — что, в общем, я случайно узнал… Что группа из определённых девяти человек способна составить Бога…

Он быстро вскинул взгляд на стоявших и сидевших перед ним. Пока никто не засмеялся.

— И… Создать собственный мир, короче. Я тут всё записал, чтобы не забыть…

Локки перебил:

— Да ты основательно к делу подошёл, чувак.

Они с Артёмом заржали.

Джек растерянно захлопал глазами. Ленке стало его жалко.

— Может выслушаем человека, раз уж мы все здесь? — строго спросила она, глядя на весельчаков. — Тем более, он говорил, что так и будет.

— Он говорил, девять будет, — ухмыльнулся Локки. — Ладно, ладно, сис, мы слушаем. Джек, бросив благодарный взгляд на Ленку, быстро добавил:

— Может быть их в городе нет… Или ещё что-то помешало. Мы их потом найдём.

Он нервно пролистал несколько страниц тетради.

Ленка, правда, и сама вместо того, чтобы слушать, продолжила смотреть. Рядом с Анютой сидел на бетонном перекрытии, сунув руки в карманы куртки, Сашка. Он казался… подходящим для Анюты. Как деталь паззла. Хотя он как раз не был красавцем. Самый обычный мальчик… Вот только взгляд — тоскливый и далёкий, как у поэта. Было у них с Анютой что-то общее, Ленка никак не могла уловить — что именно. Они оба будто смотрели на мир из-за невидимого, но очень прочного стекла. Из неотсюда. Зачарованные.

У Ленки уже руки зудели взяться за карандаш. Она старалась смотреть на обоих как можно дольше и чаще, чтобы потом попытаться нарисовать по памяти.

— Наш проект — семнадцатый, Боги-17, — читал тем временем Джек свои конспекты. — В этом наборе всем богам по семнадцать лет.

— Да тут семнадцать, поди, только тебе, — зевнув, заметил Артём. Ленка перевела взгляд на него. Он был самым «нормальным» и обыденным в собравшейся компании. Да ещё и самым старшим на вид. Ленке он не очень понравился — из-за упрямого подбородка и наглого взгляда. Коренастый, невысокий, коротко стриженный, он был похож на бандита или «гопника». Такие берут своё везде и всегда, любыми способами. А вот с Локки у них возник какой-то непостижимый, мгновенный резонанс. Ленка хорошо знала, что брат легко привлекает к себе людей, но редко видела обратную ситуацию. Это было любопытно.

Митька, стоявший в стороне и как-то боком ко всем, до сих пор молча, вдруг заговорил.

— Он имеет в виду, по ходу, что когда тебе было семнадцать, произошло что-то особенное, и, типа, время остановилось.

Артём нахмурился. Джек с восторгом глянул на Митьку. Но Митька по-прежнему равнодушно смотрел с крыши вдаль.

В Митькином лице было что-то отрешённое, это что-то ещё сильнее заостряло и без того резкие черты его лица. Сложенные крылья напоминали грязный и рваный плащ всевозможных оттенков лилового, чёрного, серого. Распахиваясь же, становились устрашающими, как свинцовая туча со скрытой грозой. У Ленки сладко и жутко замирало сердце, когда она смотрела на Митьку.

— У меня ничо не было, — возразил Локки. — А если считать, что родаки смотали за границу, тогда у Ленки ничего не случилось.

— Случилось, — вмешалась Ленка. — Я поступила… Не туда.

Все посмотрели на неё. Она почувствовала, что краснеет и замолчала.

— Не обязательно об этом говорить, — с беспокойством поглядывая на всех, сказал Джек. — Не все могут… Хотеть вспоминать.

Анюта и Сашка синхронно опустили головы, Митька начал теребить пуговицу на воротнике. Артём пожал плечами.

А Ленка опять погрузилась в наблюдение.

Джек казался куда младше своих лет. Хрупкое тело в мешковатой, словно с чужого плеча одежде, полосатая оранжево-зелёная шапка, натянутая чуть не на нос. Лицо круглое, но болезненное, кожа изжелта-бледная, глаза запавшие. Глаза Джека были самой живой и здоровой частью — глубокие, карие, обычно широко и наивно распахнутые. В те редкие минуты, когда Джек на что-то или кого-то смотрел пристально, сузив глаза в узкие чёрные щёлки, лицо его менялось разительно. Богом он был или психом, Ленка чётко поняла одно: она никогда не сможет нарисовать Джека, даже если очень сильно захочет. Эти глаза — предел её возможностей как рисовальщицы.

— Понимаете, — продолжал Джек, — нынешний-то Бог… Неважно, как его называют, Создатель всего, короче. Так вот, он сейчас не особенно и следит за миром. Шанс очень удобный, чтобы самим собраться и сделать новое.

— А со старым что? — спросил Митька.

Джек озадаченно замолчал и уткнулся носом в записи.

— Старый… Ну, в принципе… Это как пузырь в пузыре… Новый мир его… Как бы разорвёт. Но мы отсюда туда всех переместим. И ещё кого захотим.

— Ну допустим, — заговорил Митька: — Допустим, я тебе верю. Но. На хрена нам нужно быть Богами? Что нам это даст? Новый мир этот?

— Да свой же мир, — торопливо ответил Джек, поочередно глядя на каждого. Понимания, однако, он не встретил ни у кого.

— Да нафига? — снова спросил Митька.

— Так свой мир, понимаете? Совсем свой, со своими правилами и законами и всем таким. Такой мир, понимаешь, например, чтобы никому не нужно было умирать, — сказал Джек очень тихо. — Никогда. Чтобы никаких разлук больше не было. Мир Без Разлук.

Над крышей повисло гробовое безмолвие. Артём и Митька заметно изменились в лице. У Ленки быстрее забилось сердце. Анюта и Сашка, впрочем, слова Джека восприняли довольно равнодушно.

— И чтобы не стареть, — мечтательно добавил Локки, — И летать… Можно суперспособности?

— Я же говорю — наш собственный, абсолютно любой мир, — почти шёпотом повторил Джек.

Ленка плохо помнила, как вернулась домой. На этот раз всё получилось: они с Локки спустились с чердака и оказались в родном подъезде. Ленка чуть не плакала от облегчения, открывая дверь. Локки молча ушёл в комнату и спустя десять минут появился в прихожей, переодетый в чистое. Он присел зашнуровать кроссовки.

— Ты что, собираешься на этот свой шур-мур? — ужаснулась Ленка.

— Паркур, тундра. Конечно, после такой хрени лучше занять себя физухой, — улыбнулся Локки. — Кстати, ты тоже сходи, на велике прокатись, например.

Ленка сморщилась:

— Лучше полы помню, — потом вздохнула: — Да уж, хрень не то слово…

— Зато этот Артём ничего, — улыбнулся Локки и щёлкнул себя по серьге в ухе. Ленка закатила глаза:

— Ты опять её надел?

— Никогда не говори никогда, — подмигнул Локки. — Всё, не жди, не знаю, когда буду.

Он ещё раз улыбнулся и выскочил за дверь.

Ленка переоделась, пять минут посмотрела телек и принялась за полы. Собрание закончилось ничем. Девятого и восьмого членов компании они так и не дождались. Джек умолил их придти завтра ещё раз сюда же, в это же время. Ленку передёргивало от одной мысли о том, что они снова не смогут вернуться домой. А вдруг что-то не сработает? На крышу она не хотела подниматься больше никогда в жизни… Невольно она задумалась о том, что услышала: Джек сказал — свой мир, какой они только захотят. Мир без смерти, старости, насилия, злости, зависти, глупости и трусости… Что говорить, всякому ясно, что реальный мир далеко не совершенен. Если то, что говорил и обещал Джек — бредни сумасшедшего, то Ленке бы хотелось в них верить. С полами было покончено. Спать не хотелось. Значит, нужно порисовать. Но тут Ленка обнаружила страшное — блокнот с зарисовками исчез. Внутри у неё всё так и упало. У многих есть нечто, без чего никак не обойтись — без чего ты не просто как без рук, а как без души и памяти: у кого сумка, у кого телефон или ноутбук, личный дневник. А у Ленки вот — блокнот с рисунками.

Сначала она перерыла всё в зале, потом у себя в комнате, в прихожей и даже в комнате Локки. Блокнота не было. Под ложечкой противно ныло при мысли, что блокнот потерялся на улице, что кто-то нашёл его и теперь разглядывает рисунки, а то и рвёт на самолётики, жжёт, если это какой-нибудь бестолковый ребёнок. Или вообще блокнот мокнет сейчас где-нибудь на асфальте, затоптанный. Ленка почувствовала подступающие слёзы, в сердцах обозвала себя растяпой и дурищей. Второе по вероятности место нахождения блокнота было, разумеется, крышей, где они проторчали сегодня весь вечер.

Пришлось скрепить сердце и подняться туда, куда она только что клялась себе ни за что и никогда больше не ходить.

Оказалось, Митька ещё не ушёл. Стоял к ней спиной и по-прежнему смотрел на город. Ленка подавила желание поискать блокнот бесшумно, чтобы Митька её не заметил и не обернулся, но всё-таки решила, что это невежливо, и окликнула его:

— Привет, а я думала все разошлись.

Митька медленно обернулся:

— Я, как видишь, не разошёлся. Тебе чего тут надо? — Голос его, как и опасалась Ленка, был недружелюбным.

«Хам» — огорчённо подумала она, но вслух жалобно сказала:

— Я потеряла блокнот, ты его тут не видел?

Митька не торопился с ответом, глядя на неё с другого конца крыши. У Ленки и так зрение было неважное, а в сумерках ещё сильнее садилось, так что лица Митькиного она разглядеть не могла. Зато была уверена на все сто процентов, что он её видит отлично.

— Так ты художница. — Он не спрашивал, он констатировал. — По тебе сразу видно. Ты на всех так смотрела…

«Как он заметил, он-то совсем на нас не смотрел!» — подумала Ленка и снова почувствовала, как в лицо бросается краска.

— Я на врача учусь, — мстительно отозвалась она. Эти «я так и подумал», «ты просто вылитая художница» всегда были как чечётка на больной мозоли.

Митька фыркнул.

— Как сказал наш новый приятель Женя: «Одно другому не мешает».

— Много ты понимаешь, «не мешает», знаешь, сколько времени учёба ест?

— Значит, ты дура, — хладнокровно известил её Митька.

— А ты — хам, — задохнулась от возмущения Ленка. — И вообще, ты даже рисунков не видел, почему сразу «дура»? Может, наоборот, я правильно на врача пошла, а рисование — не моё.

— Да хоть бы и видел, — пожал плечами Митька. — Я в живописи как свинья в апельсинах. Ты на себя посмотри, как будто не блокнот потеряла, а последнюю стипендию. Было б это «не твоё», ты б так не тряслась.

— А ты сам-то чем занимаешься? — растерявшись, спросила Ленка.

— Да ничем, — ответил Митька, снова поворачиваясь к ней спиной.

— Не учишься и не работаешь? — Дотошно уточнила Ленка, которая не очень уважала бездельников.

— Не учусь и не работаю, — подтвердил Митька высокомерно: — Демоны не работают и не учатся.

— И что же они делают? — прохладно спросила Ленка.

— Испытывают муки ада. По поводу того, что в институт не поступили и в армию не годны, — объяснил Митька, по-прежнему не поворачиваясь.

Ленка хмыкнула. Потом вздохнула и начала искать блокнот. К её удивлению, Митька скоро присоединился. Некоторое время они вдвоём молча шастали по крыше в сгущающихся сумерках.

— Значит, ты и завтра тут будешь? — спросила Ленка, нарушая довольно неловкую тишину.

— Угу, — рассеянно отозвался Митька. — Буду тут напару с Женей-психом.

— Думаешь, больше никто не придёт?

— Чё тут думать. Хотя, может, ещё те двое притащатся. Парочка с зонтиком.

На это Ленка не ответила ничего. Она задумалась над тем, хочет ли сама прийти сюда завтра на второе собрание «секты». Теперь почему-то ей было не так страшно, что она не вернётся домой. Совместные поиски не дали результата. Ленка кусала губы, отчаянно стараясь сдержать слёзы.

— Может, ты сюда уже без него пришла, — наконец, сказал Митька, сострадательно глядя на неё.

Ленка задумалась, потом что-то вспомнила и звонко хлопнула себя по лбу.

— Я его, наверное, оставила в том дворе, где Локки побили! Точно!

Митька смотрел на неё подозрительно:

— Ты собралась туда прям щас идти?

— Конечно! — Ленка уже направилась ко входу в чердак.

— Больная что ли? Ночью по подворотням шастать.

— Ой, папочка, тебя не спросила, — сухо отозвалась Ленка и тут же с раздражением ощутила, что ей в самом деле становится страшновато идти одной. Но блокнот!

— Пойдём вместе, — обречённым тоном выдавил из себя Митька.

— Одолжений мне делать не нужно.

— Это не одолжение, — промямлил Митька, — То есть это ты мне одолжение сделаешь, если позволишь… Короче, — он разозлился, — просто, давай пойдём вместе.

Ленка растерянно захлопала глазами.

— Ну давай. С одолжениями потом разберёмся.

И она снова двинулась к чердаку.

— М… Я вот тут подумал, — протянул Митька неуверенно. — А как нам нужно идти, чтобы потом нормально вернуться… Я про фокусы со стройкой и жилым домом, — уточнил он.

Ленка остановилась.

— Просто спустимся так, чтобы я шла первой. Как там этот Джек говорил — кто первый идёт, в тот ээээ пласт реальности и попадаешь… Потом вернёмся, сначала я зайду домой, а потом ты на крышу… Потом спустишься сам… Думаешь, есть разница? Уверен, что что-то произойдёт?

— Да ни в чём я не уверен, — хмуро сказал Митька. — Не хочу гулять по городу в котором моя стройка — это чей-то дом. Кто его знает, что там ещё изменено… Но, я, кажется, кое-что придумал.

Последнее предложение он сказал медленно, одновременно додумывая мысль.

Через мгновение он уже стоял вплотную к Ленке — она была высокой девочкой, но Митька оказался заметно выше. Ленка подняла голову и удивлённо приоткрыла рот. Митька, не говоря ни слова, наклонился и подхватил её на руки. Ленка онемела от удивления и смущения. «Я же вешу как корова», — мелькнуло у неё в голове, захотелось сжаться. И было страшно, что Митька её уронит. А он между тем легко прошагал с ней к краю крыши и встал на бортик.

— Я орать буду, — вцепившись в его пиджак и боясь шевельнуться, чтобы он не потерял равновесие, тихо-претихо предупредила Ленка.

— Зачем?! — изумился Митька. — Щас спустимся, держись.

И к ужасу Ленки, он сделал шаг вперёд, в густую, синюю пустоту вокруг крыши.

Несколько бесконечных секунд Ленка ждала столкновения с землёй, а потом поняла, что они с Митькой летят над городом. То есть, парят. То есть, парит Митька — распластав неподвижные крылья по воздуху, он плавными кругами спускался к подножию здания. И это было недостроенное здание. Митькино. Не их с Локки дом. Но Ленке было уже всё равно, от восторга полёта захватывало дух, ветер свистел в ушах, перед глазами кружились световые пятна далёких фонарей и окон.

Они приземлились, и Митька осторожно поставил её на ноги. Ленка судорожно вздыхала и боялась отпустить его пиджак. Митька посмотрел снизу вверх на стройку и огорчённо цокнул языком.

— Не, никакой разницы, я думал, может если мы вместе и минуя двери… то… Не знаю, то что-нибудь.

— Да ладно… Спасибо, — с некоторым усилием проговорила Ленка и уговорила себя отпустить Митькин пиджак. Глаза её сияли. Митька посмотрел на неё как-то настороженно.

— Обратно топать придётся, я только планировать умею, а потом спустимся пешком… Чтоб в этот твой пласт попасть, — предложил он.

Ленка кивнула, медленно приходя в себя. Она опасливо оглянулась по сторонам — ведь, получается, это был параллельный мир. Но ничем таким он не отличался — остальные дома были теми же самыми, что и в её мире.

— Ладно, пойдём, — согласилась она.

Митька потянулся, громко хрустнув спиной.

— Да, подрастерял я форму, — с сожалением констатировал он.

Ленка покраснела. Она уже не так сильно переживала о блокноте. Они кое-как поднялись в темноте стройки на крышу.

— Ну что, пойдём? — спросил Митька.

Ленка вздохнула:

— Наверное, нет, уже совсем поздно. Может быть, завтра утром одна схожу… — и искренне добавила: — Спасибо тебе, Митя.

— Да я ж ничо не сделал.

— За полёт спасибо и вообще, за компанию, — Ленка помялась секунду и сказала: — Ладно, я, наверное, домой.

— Угу. Давай, — отозвался Митька, и ей показалось, что он смущён. — Я тут ещё поторчу.

Ленка медлила уходить.

— Слушай, а тебе не холодно? — задала она вопрос, который мучал её с тех пор, как они сидели все вместе в ожидании двоих оставшихся. — У тебя вся шея голая. И пиджак такой тонкий.

Митька открыл было рот, чтобы выдать очередную высокомерно-снисходительную фразу о том, что демоны не носят курток или не испытывают жару и холод, но вместо этого, неожиданно для себя, сказал:

— Ну так, не жарко, выскочил из дома сегодня, олень оленем — куртку забыл, — он помолчал и добавил: — Ну и если честно, на крылья куртку натягивать очень неудобно… А в пиджаке у меня прорези.

Ленка молча стянула с себя шарф и повязала его слабо сопротивляющемуся Митьке на шею.

— Он тёплый, — пояснила она свой поступок и вдруг, приподнявшись на цыпочки, чмокнула Митьку в прохладную щёку. Тут же отскочила и, крикнув:

— Ещё раз спасибо! — скрылась в проёме чердака.

— Вау, вы с ней уже влюбились? — раздался где-то совсем рядом полный пытливости и энтузиазма голос Джека. — Прикольно.

Митька свирепо заозирался, пытаясь определить, где этот любопытный, и надавать ему по шее. Но на крыше было совершенно пусто. Митька обернулся и обнаружил Джека прямо у себя за спиной. Митька аж подпрыгнул.

— Прикольно, говорю, — повторил Джек, улыбаясь.

— Ты как тут оказался? — игнорируя Женькины восторги, спросил Митька.

— Какая разница? — он расплылся в улыбке. — А она тебе свой шарф оставила, прикоооооольно.

— Вот докопался, — вспыхнул Митька и нервно забросил концы шарфа себе за спину. — Большая разница, ясно?

Джек только отмахнулся от него:

— Кстати, тебе привет от Чёрной Птицы.

Митька открыл было рот, чтобы сказать, что никаких птиц он не знает, но Джек поправился:

— То есть от дяди Миши.

И Митька рот захлопнул едва не со стуком. Дядю Мишу он знал, но не видел уже несколько лет. Однажды тот просто пропал. Митька никому не говорил, что знаком с ним.

— Ага. Хорошо, — отозвался он, стараясь скрыть сильнейшее волнение. — Ты домой не собираешься?

Джек затеребил рукава своей ветровки и промямлил:

— Да не…

— Погоди-ка, — с мучительным подозрением остановил его Митька. — А ты где живёшь-то?

Джек засопел по-детски и отвернулся.

— Я пойду, — сказал он кисло и, прежде чем Митька успел среагировать, исчез за чердачным проёмом.

Митька смотрел в тёмный ночной воздух над городом и думал, что даже если бы он не ходил на крышу каждый день сам по себе, то завтра он сюда бы пришёл, на сбор.

Виноваты были в его решении странности, которые продемонстрировал Джек, или шарф Ленки, он сам не мог ответить.

Глава 2. Больничные

2.1 Солнце

Впервые Женя нашла ключик, когда только-только попала в больницу, ей было года четыре. Тогда было не очень страшно — мама оставалась рядом, и часто приходил папа. Ключик она нашла в коридоре, под банкеткой.

— Мама, а от чего ключик? — спросила она.

— Кто же знает, — утомлённо ответила мама, раскладывая по ячейкам контейнера таблетки для Жени. — Кто-то потерял… А может и вообще ни от чего.

— Как это? — удивилась Женя. — Если ключик есть. А вдруг он от тайны?

И следующую неделю она искала двери и замки, которые можно открыть ключиком. Но вместо этого нашла ещё несколько ключиков. Они все были разные, Жене они очень нравились. С тех пор она стала собирать ключики. За несколько лет коллекцию она собрала приличную — все быстро узнавали о её хобби и помогали — таскали ключи в подарок. Медсёстры, родители других детей, аниматоры. Ключей стало так много, что маме пришлось часть коллекции хранить дома. Самые любимые Женя держала рядом с собой в специальном сундучке и часто перебирала, представляя, какие двери они могут открывать.

Ключиков у неё было хоть отбавляй, а вот друзей она заводить разлюбила, потому что их, в отличие от ключей, слишком часто и быстро приходилось терять: кого-то переводили в другие больницы, кто-то выздоравливал, а кто-то умирал. Когда умерла её первая подруга — девочка старше её на несколько лет, Женя подумала, что сама умрёт, хотя об этом никто не догадался. Выглядело всё так, как будто Женя просто забыла о ней. Женя видела, как сильно переживает мама, как тревожно ищет у неё признаки горя и тоски. И Женя изо всех сил делала вид, что ничего не понимает и не помнит. С тех пор у неё в голове крепко засело понимание, что милые ей люди могут исчезнуть в любой момент, и это не давало ей больше так крепко привязываться к ним.

Но к Гришке было невозможно не привязаться: он привязывал к себе сам. Появился он, когда им обоим было по двенадцать лет. Мама уже не лежала с ней, приходила после работы. А папа приходить перестал, у него к тому времени появилась новая семья с нормальными детьми. Иногда Женя фантазировала, как они знакомятся, представляла, какие они — её сводные брат и сестра. А иногда мечтала, чтобы они тоже заболели и умерли.

— У вас тут такой интересный мальчик появился, — сказала мама, придя в очередной раз к Жене. — Я думала, он волонтёр, а оказывается — только что диагноз поставили. Но он так всем помогает, такой вежливый. И совсем спокоен. Удивительный ребёнок.

— Может, пока не понял, — пожала плечами Женя, стараясь не показывать интереса. Про нового мальчика она уже слышала утром от медсестры.

— Он к тебе не заходил? — с тревогой спросила мама. «Вот оно что, — подумала Женя, — боится, что подружусь».

Женя отрицательно помотала головой:

— Ты мне новый ключик принесла? А книжки?

— Конечно, — рассеянно ответила мама, открывая сумки. — Я с его мамой познакомилась, попросила, чтобы он тебя не беспокоил, такой активный ребёнок. У него пока не было химии.

«После химии активным не будешь, — подумала Женя».

Как именно новенький перенесёт химию, ждало всё отделение. К Жене он так и не зашёл, видимо, мама поговорила и с медсёстрами. Мама любила разговаривать и договариваться — именно её стараниями Женя маялась от скуки в отдельной палате и редко выходила в общий холл. Но медсестра Лена, с которой у Жени были приятельские отношения, подробно рассказывала о Гришкиных подвигах: то он малышей развлекал, то других новичков успокаивал, то с буйными дружить пытался. И про химию она тоже рассказала.

— Представляешь, сам зелёный, — говорила рыжая Лена, протягивая Жене градусник. — А по стеночке идёт, улыбается. Говорит, обещал зайти к Юрику, к малышу, помнишь? Который уколов боится.

Женя не помнила, но кивала.

— Какой-то он дурак, да? — спросила она Ленку.

— Почему дурак? — удивилась та. — Он настоящий герой. Просто солнце отделения. Хотя его не все любят, некоторые прогоняют, а Люся из седьмой общей вчера из-за него ревела.

— А по-моему дурак, — капризно возразила Женя. — Зачем он всё это делает? Выпендривается, что он добренький. Может, думает, если будет себя хорошо вести, боженька ему здоровья пришлёт.

— По-моему, у кого-то нет настроения, потому что завтра химия начнётся, — сказала Лена и ушла.

Женя осталась одна, надулась и начала читать детектив, который принесла мама. Химию она переносила плохо, даже читать не могла. Женя представила себе полтора месяца тошноты и болей, и её замутило заранее. И стерильный бокс она ненавидела, там не было окон.

На следующий день, после первого же вливания ей стало совсем плохо: даже поставили капельницу, и кто-то кого-то вполголоса отчитывал в коридоре. Наверное, неправильную дозу влили, Женька уже кое-что понимала в этом. Легче от капельницы не стало. Но она всё равно нашла силы удивиться, когда в бокс проскользнул незнакомый мальчик со светлыми волосами, торчащими во все стороны, как лепестки подсолнуха. Она догадалась, что это «солнце отделения» и есть. Мальчик улыбнулся ей и сказал шёпотом:

— Привет, а я к тебе с подарками, — хоть Лена и нарассказывала кучу историй о Гришкиных фокусах, Женю его слова всё равно удивили. Гришка положил на тумбочку довольно большой ключ: тот выглядел старинным, такого у Жени не было. Мало того, Гришка уселся прямо на пол бокса, и спросил:

— Ты любишь детективы?

— Люблю, — призналась Женя, чувствуя, что мерзкая тошнота отступает. — Ты вообще кто такой? Сюда нельзя.

— Если очень нужно, то можно, — последовал ответ. — Меня зовут Гришка, и я люблю детективы. И я тебе сейчас почитаю один классный детектив. Такие вещи лучше всего помогают от похмелья.

Женя нерешительно заулыбалась, похмелье — надо же. Сейчас ей совсем не казалось, что Гришка выпендривается — настолько искренне и естественно звучали его слова.

До конца курса химии Гришка прочитал ей немало книг. Особенно им нравились чудесные сказки, в которых невзрачный с виду человек оказывается настоящим героем, хоть это и не приносит ему славы и вообще, он скрывает своё геройство. Впрочем, читали всё, особенно упоительно было обсуждать прочитанное. Бывало и спорили до хрипоты, бывало, Гришку ловили медсёстры и грозили привязать к кроватям, вкатить успокоительного и много чего. Но это казалось мелочами, кроме того, не все сёстры были одинаковыми. Некоторые наоборот поставляли им книжки, разрешали Гришке сидеть в боксе. Из посоветованного им очень понравился «Маленький Принц» и очень не понравился «Оскар и розовая дама». Гришка долго морщил нос над этой книжкой, как будто она плохо пахла, но дочитал до конца под напряжённым взглядом Жени. Женя ждала его каждый день, скучала, если его не было. Но Гришке нужно было уделить внимание каждому. И всё же, Женя чувствовала — с ней он проводит больше времени. И с ней ему на самом деле интересно. Маме она ни слова не сказала о Гришке.

В конце курса случилось самое страшное — у Жени выпали волосы. Просто однажды она проснулась, а те остались на подушке. Может быть, если бы не Гришка, ничего бы не случилось, она знала, что от химии лысеют, только раньше её эта побочка обходила. И теперь с ней случилась истерика, когда она представила, что Гришка увидит её такой уродкой. Она почти неделю держала осаду, не позволяя ему входить в палату, но однажды он всё-таки проскользнул к ней одновременно с медсестрой, он шёл, ощупывая стены и останавливаясь на каждом шагу. Был он в огромных розовых очках со стёклами, старательно заклеенными чёрной бумагой. Похоже, он в них ничего не видел, но Женя всё равно спрятала голову под подушку и судорожно завсхлипывала.

— Я же ничего не вижу, — укоризненно ответил на всхлипы Гришка. — Еле придумал это, потому что глаза-то даже если зажмурить, случайно откроются, а через ткань видно. Но чур теперь ты читаешь.

Тут Женя не сдержалась и заревела в голос, Гришка даже опешил. Не объяснишь же ему, что теперь она ревёт из-за него, теперь она понимает тех, кто Гришку не любит и готов накостылять ему.

Через слёзы она смогла выдавить:

— Вот зачем ты так?.. Ну… как так можно? Почему ты такой?

И Гришка очень серьёзно ответил ей:

— Потому что я супергерой.

Всхлипывания сменились презрительным фырканьем.

— Герой, ага.

— Конечно.

В голосе Гришки было столько спокойной уверенности, что Женя затихла под подушкой и через несколько секунд уже осторожно стащила её с лысой головы.

— Ну и что у тебя за суперспособность? — спросила она, смирившись с игрой. — И какой у тебя суперкостюм и суперимя?

— Да вот этот же, — сказал Гришка, оттягивая свою серую футболку. — Это вот мой костюм супергероя и супергеройское имя — Гришка. А способность в очках, это суперочки. Через них я вижу людей настоящими, какие они внутри.

— Не, — пожевав губы, возразила Женя. — Это ты сам и есть, так не бывает, нужно чтобы имя было и костюм и всё.

— Это тебе, наверное, надо, — лукаво предположил Гришка. — А я как раз хотел тебе предложить супергеройство.

— Как это? — удивилась Женя, начиная забывать о волосах и привычно накатывающей тошноте.

— Вот так, — загадочно заявил Гришка, зияя чёрными стёклами очков, и полез в карман. Из кармана он достал трикотажную шапчонку с оранжево-зелёными полосами.

— Это будет твой костюм, — объяснил он. — Должно хватить. Натянешь её на глаза пониже и всё — ты — он, супергерой.

— А какая у меня суперспособность? — зачарованно сказала Женька, принимая шапочку. Она тут же натянула её себе чуть ли не на нос, и ей стало ощутимо легче.

— Уходить в другую реальность, — без запинки ответил Гришка, наверное, репетировал всю неделю. — Натянешь шапку и тебя нет. А зовут тебя, м….

— Джек Неуловимый, — прошептала Женя и замолчала, не в силах выразить всё, что переполняло её сейчас. Она посмотрела на Гришку сквозь полосатую ткань шапочки. Теперь стало ясно, зачем ей ключи — это всё ключи от дверей в других реальностях. И ей на секунду показалось, что это сработало. По крайней мере, она обнаружила, что способна сказать Гришке, который уже собрал все углы в комнате, то и дело натыкаясь сослепу на мебель:

— Ну ты сними очки-то свои, убьёшься.

Гришка очки снял, сдержанно улыбаясь. Женьке захотелось его то ли стукнуть, то ли обнять.

— Ты какой-то совсем ведь ненормальный, — с тихим восторгом сказала она, обеими руками натягивая шапку на уши. — Понимаешь? Как будто не от мира сего.

— Я и так не от него, — таинственно сообщил Гришка. — Я совсем от другого мира, и ты тоже, как все супергерои…

Это был лучший день.

А потом Гришку перевели в бокс со строгим режимом, потому что ему стало хуже. А потом у него наступила ремиссия, и его сразу забрали в деревню, поправлять здоровье. И они даже не успели попрощаться, потому что Женьку как раз в это время забрали домой на выходные. Потом она подолгу сидела, натянув шапку на нос и зажмурив глаза, и очень хотела перенестись в другую реальность, в ту, в которой есть Гришка. Но это подействовало странно и через долгое время. Перед этим она познакомилась кое-с кем ещё.

2.2 Луна

Ещё до того, как они с Гришкой снова увиделись, на отделении появилась Лиличка. Это было незадолго до Женькиного четырнадцатилетия. В то время Женя уже выбила для себя право когда угодно находиться в общем холле и стала мысленно называть себя не иначе, как Джек. Лиличка была существом угрюмым. Она почти ни с кем не общалась, хотя хорошо переносила химию. Когда её перевели из бокса в общую палату, вместо того чтобы играть или болтать с кем-то в холле, она сидела в коридоре на окне и подолгу смотрела на двери боксов и палат, на людей, которые ходили туда и сюда. И смотрела не отрешённо, думая что-то про себя, а вполне себе осмысленно следила за всеми тяжёлым липким взглядом. Лиличку не любили, но дразнить и изводить её было делом неблагодарным. Джек краем уха слышала попытки таких разговоров:

— Слышь, малая, чё тут расселась? — пристал как-то раз к ней почти взрослый Быканов. Лиличка перевела на него взгляд водянистых глаз и без выражения ответила:

— А твой отец, Быканов, сегодня у врача был. Ему сказали, ты больше хоккеем не сможешь заниматься, так он теперь тебя даже видеть не хочет. Я на уколах была, всё слышала.

И Быканов изменился в лице и про Лиличку как-то сразу забыл.

В Лиличке Джек пугало то, что она всегда точно знала, кого куда нужно ударить: Быканова по спорту и отношению с отцом, девочку, у которой имелся парень — по внешности, доброго мальчика из седьмой палаты — по тому, что над ним за спиной смеются друзья. Она быстро узнавала слабые места каждого и била прицельно, безжалостно. Пару раз довела до слёз даже медсестру Ленку.

Её саму на памяти Джек никто не мог пронять. Если её пытались ударить или толкнуть, Лиличка не стеснялась визжать и ябедничать. Скоро её стали обходить как чумную. А она спокойно сидела на своём любимом подоконнике. И смотрела, смотрела, смотрела.

Джек тоже исподтишка наблюдала за ней, и её мучил вопрос: как бы с ней поладил Гришка. Она не сомневалась, что поладил бы непременно, но как именно? Примерно спустя неделю после появления Лилички, Джек подошла к ней сама, решив побыть супегероем вместо Гришки.

Гришка бы начал с того, что непринуждённо сказал: «Привет…» и что-то неожиданное, но к месту, что-то, что расположило бы к нему Лиличку, заинтересовало её. Но дальше «привет» воображение не шло. К счастью её или к сожалению, Лиличка оторвалась от созерцания маленького Юрика и перевела свой тяжёлый взгляд на Джек. Смотрела она не то чтобы как на стену, скорее как в книгу или монитор — что там ей покажут.

— Ты чего? — смутилась Джек, невольно натягивая свою полосатую шапочку пониже. — Чего ты смотришь?

— После химии облысела? — спросила Лиличка без прелюдий. Она вообще любила брякать неприятные вещи без всяких предпосылок. — Шапку парень подарил?

Глаза её расширились, действие на экране-Джек её заинтересовало.

Джек покраснела до слёз.

— Что сразу парень-то? — прошептала она. — Может, мама или аниматор.

— Ты выглядишь, как человек, у которого есть парень, — с презрением объяснила Лиличка. — И трогаешь эту шапку, как будто она живая и поддерживает тебя.

Джек изумилась Лиличкиной проницательности.

— Мне её друг подарил, — призналась она. — Его выписали недавно. А почему ты постоянно тут сидишь?

— Думаю людей, — ответила Лиличка с лёгкой снисходительностью.

— Это как? — переспросила Джек. Ей становилось интересно с Лиличкой. Не так, как было с Гришкой, как будто с другой стороны интересности.

— Да так, — равнодушно пояснила Лиличка. — Берёшь человека и думаешь его, с кем он встречается, чего боится, какие имеет постыдные тайны, — последнее словосочетание она выделила голосом и произнесла с явным наслаждением.

— Например? — Джек влезла на подоконник рядом. Лиличка покосилась на неё, но подвинулась. — Ну правда, какие могут быть …тайны у Юрика, например.

— У Юрика, например, всё просто и неинтересно, — постукивая пяткой по стене, невыразительно продолжила Лиличка. — Он лижет кафель в туалете. Мама ему запрещает, а он всё равно лижет.

Джек молчала, укладывая в голове сказанное.

— А зачем? — спросила она наконец.

— Вырывает себе кусок свободы, — изрекла Лиличка пафосно.

— По-моему тебе стоит пойти в актрисы, — заметила Джек и немного испугалась своих слов. О будущем говорить было нельзя, реакция могла быть непредсказуемой.

Лиличка была заметно польщена и, чтобы это скрыть, заявила с показной развязностью слишком послушного ребёнка:

— До этого ещё дожить нужно, а мы не в том месте, чтобы дожить.

— Семьдесят пять процентов выздоравливает, — опасливо вставила Джек.

— Двадцать пять процентов умирает, — в тон ей ответила Лиличка и спрыгнула с окна. — Я бы умерла, пожалуй, — небрежно бросила она. — Выздороветь тут довольно банальное дело. И друг твой тоже банальный.

Джек показалось, что Лиличка пробует её на зуб, провоцирует. Но слова Лилички про Гришку настолько расходились с объективной реальностью, что она только засмеялась, чем явно озадачила Лиличку. Так они и начали общаться регулярно.

Джек не могла сказать, что они подружились, даже если бы очень захотела. Хотя сёстры, нянечки и другие обитатели отделения называли их подружками. Джек видела, что Лиличку это бесило. Сама Джек чувствовала только неловкость и вину, но общаться они не переставали, хотя их разговоры часто заканчивались обидами и ссорами. Лиличка была человеком бесцеремонным и особым тактом не отличалась.

Однажды, в одно из тех регулярных утр, от которых в принципе ничего не ждёшь, и готовишься к тому, как они перетекут в не менее регулярный день, а потом вечер, с процедурами, измерениями, кашей и посиделками в холле, в палату Джек вошёл Гришка собственной персоной. Вошёл так, как будто и не уходил никуда.

— Ну блин, — жалобно воскликнула Джек вместо приветствия и подавила в себе сильнейшее желание засуетиться. — Ты чего… нельзя же так… без предупреждения-то!

Гришка весь сиял от радости. На плечах его был накинут белый медицинский халат, который едва не волочился по полу. Джек показалось, что Гришка подрос и немного раздался в плечах. Изменился.

— Ты такой здоровый, — невольно прокомментировала она, сдвигая шапочку ближе к затылку.

Гришка довольно покраснел.

— Ага, у меня всё хорошо, вылечили, прикинь. Помнишь, мы говорили про заграничные клиники? Ну так это всё ерунда, там где ешь всё, что хочешь, и на пони катаешься — это хоспис, там безнадёжных держат, с ними уже ничего и не делают. У нас отдельным корпусом был, я видел в окно. Не ходил, не пускали. А так, то же самое — химия, капельницы, таблетки. Только телевизоры с приставками в каждой комнате.

Джек даже не слушала, что он говорит, она пыталась уместить в голове, что Гришка вернулся: вот так запросто. Взял и вернулся! К Джек пока никто никогда не возвращался. Даже папа.

— Ты специально ко мне пришёл? — спросила она, перебивая его, и покраснела от волнения. Что бы там ни болтала Лиличка, а Гришка был её другом, не парнем. Но это было ещё более личное.

— Конечно, — Гришка посмотрел на неё с удивлением. И в этот раз не покраснел. — Я теперь всё время заходить буду, я волонтёр, — со сдержанной гордостью объявил он.

— Здрасьте, — услышали они резковатый невыразительный голос, в палату вошла Лиличка. — Чё ты завтрак пропустила, там манка была.

Гришка и Джек одновременно скорчили гримасы отвращения. Лиличка сонно посмотрела на Гишку и плюхнулась на стул для посещений, явно планируя тут и остаться. При том Джек отчётливо поняла, что она собирается их думать. Молчать и думать. Джек это возмутило настолько, что она даже забыла о своём желании увидеть, как бы поладили между собой Гришка и Лиличка.

— Привет, — доброжелательно улыбаясь, сказал Гришка и протянул руку Лиличке. — Григорий.

— Аграфена, — в тон ему ответила Лиличка, буравя его своими прозрачными глазами. — Наслышана.

— Ты тоже супергерой? — поинтересовался Гришка. Джек изменилась в лице, теперь Лиличка получила новое интересное оружие манипуляции и просто так от него не откажется.

Лиличка фыркнула и посмотрела на Гришку свысока.

— Не играю в детские игры, — заявила она.

— Почему? — просто спросил Гришка, и Джек почувствовала, что всё высокомерие Лилички ушло в молоко. Лиличка тоже это почувствовала.

— Это скучно, — объяснила она. — Это тупо. Это для малышей и мальчишек.

— Неужели тебе не хочется иметь суперспособности? — не отступал Гришка. Джек натянула шапку на самый нос. На месте Лилички ей бы показалось, что Гришка над ней издевается. Если бы она не знала Гришку, именно так бы она и подумала.

— А у меня они и так есть, — не мигая и не отводя глаз, заявила Лиличка.

— Круто! — от души сказал Гришка. — У нас тоже есть. У меня есть очки, в которых я вижу всё, как есть на самом деле.

Он достал из кармана те самые очки без линз, заклеенные чёрной бумагой, и нацепил на нос. Лиличке, судя по всему, это понравилось.

— А у Джек шапка? — спросила она, явно ожидая аплодисментов за свою догадливость. Аплодисменты не заставили себя ждать.

— Точно, — восхищённо сказал Гришка. — У Джек шапка-превратимка. Она превращает её в другого человека и делает неуязвимой и невидимой.

Джек натянула шапку чуть ли не до подбородка и смотрела на Лиличку сквозь ткань. Когда Гришка говорил об этом вот так просто, это почти не казалось глупостью и почти казалось реальностью.

— Пополезнее будет, — с презрением бросила Лиличка. — Только я-то её вижу.

— Ты же тоже супергерой, — спокойно пояснил Гришка, улыбаясь во весь рот.

— Я круче вас обоих, — холодно сообщила Лиличка. — Так что я не буду в вашей команде, я буду время от времени вам помогать, а потом удаляться в своё тайное логово.

Она сделала эффектную паузу, но никто не перебил её вопросом.

— Я умею внушать людям желания и всякие разные мысли, — заявила она чуть разочарованно. Гришка довольно присвистнул, а Джек высунулась из-под шапки, недоверчиво глядя на Лиличку. Лиличка говорила об этом совсем не как об игре, полностью серьёзно. Джек сделалось жутковато, и это чувство с тех пор не отпускало её.

2.3 Осложнения

Можно было сказать, что всё началось именно с этого. Но Джек считала, что началось всё со сна, который увидела Лиличка, и он ей просто покоя не давал. Она считала его вещим, тайным посланием, которое необходимо было расшифровать. Она приставала с этим сном к Джеку и Гришке с упорством, какого от неё трудно было ожидать. Гришка хотя бы мог отдыхать от фанатичной страсти Лилички, потому что он приходил ненадолго и часто был занят в других палатах. А вот Джек спасу не было совершенно.

Сон был вот о чём: существует девять богов, которые разделили между собой всех разумных существ во всех мирах и управляют ими. И если собрать вместе девять любых существ, из тех, которые управляются каждым из этих девяти богов, то можно провести ритуал и поменяться с богами местами и создать собственную вселенную и никогда не умирать, не болеть и не прозябать в этой чудовищно нудной и скучной жизни с уколами, болями, родителями и уроками.

Попытки утихомирить Лиличку не приводили ни к чему. Впрочем, имей Джек таких же родителей, как Лиличка, она сама бы мечтала оказаться на краю света. Джек видела их один раз и, они произвели на неё тягостное впечатление — очень «давящие люди», очень шумные, суетливые и бесцеремонные, как сама Лиличка. С Лиличкой они обращались как с предметом — её переставляли, ей диктовали, её не слушали. В присутствии родителей Лиличка окончательно замыкалась в себе. Джек ей сочувствовала.

Её собственная мама в очередной раз получила шанс обзавестись личной жизнью и стала приходить гораздо реже. Джек обижалась на неё самую малость, но не как четыре года назад: сейчас ей и так было чем заняться, мама бы скорее помешала. Тем более Джек скоро должны были отпустить домой. Осталась ещё одна капельница химии и всё. Джек решила тоже записаться волонтёром, пока мама была занята личной жизнью. Пример Гришки её воодушевил, она-то думала, что в волонтёры берут только взрослых.

Гришка собирался поступать через год на социолога. Готовился он основательно, но посещать отделение не бросил. И Лиличкины идеи внезапно обнаружились в одной из книг по мифологии, которую ему нужно было прочитать по списку. Гришка очень удивился.

— Слушай, — задумчиво сказал он Джек вместо приветствия в тот день. — А Лилька-то со своим сном не совсем с ума сошла, я вот тут нашёл…

Он сел на кровать и углубился в перелистывание книжки. Джек с утра лихорадило, и она вяло реагировала на происходящее. Близился час капельницы и ей заранее было плохо.

— Ты слышишь? — вырвал её из тягучей апатии взбудораженнный голос Гришки. — Прикинь, так прямо и написано! Девять сущностей составляют бога. Очень похоже на то, что Лилька говорит, да? Может, она экстрасенс?

Джек подумала, что дело тут не в экстрасенсорике, просто три раза по три — традиционное магическое число, Лилька тоже много читает и это, наверняка, осело у неё в голове. Но она только протянула:

— Может…

— Ты жива, старушка? — спросил Гришка, внимательно посмотрев на неё, и пощупал лоб. — Как-то не очень, да? Хочешь, сестру позову?

— Да не, — покачала головой Джек, натягивая шапочку ниже на глаза. — Не надо, лучше Лильку найди и расскажи ей про книжку. Ну, если не боишься, что она совсем спятит…

Гришка посмеялся и убежал на поиски Лильки. Джек это почему-то расстроило. Она с головой укрылась одеялом и попробовала спать.

Сна не было: перед глазами плыли какие-то шахматные клетки, то и дело вставали разные двери, которые нужно было открывать, и само это действие навевало такую безнадёжную тоску, что Джек даже в полусне поняла: температура у неё поднимается.

Температура так и не упала. Химию отменили, её закрыли в боксе и постоянно вливали антибиотики через капельницы. У Джек уже бывало такое два или три раза, но она всякий раз выбиралась. В тишине бокса, когда перед глазами снова начинали водить хоровод шахматные клетки и странные двери, она вдруг поняла, что на этот раз не выберется.

Джек это пугало, но не настолько, чтобы она могла разорвать мутную плёнку болезни. «Так будет лучше» — думалось ей в полубреду. В какой-то момент она начала больше спать, чем даже бредить, сны ей снились очень яркие, но были они явно болезненные, ненормальные. Хуже всего были сны про клетчатый коридор, который неизменно выпрыгивал в любом сне и втягивал Джек в себя, заставляя её бежать, искать и открывать бесконечные двери, вырываться.

Пока она не начала забывать, где она и кто она на самом деле.

2.4 Бегство

«Кто я?». Руки сами собой потянулись к голове, наткнулись на ткань — шапка, привычным жестом натянули её пониже. Это вызвало первое воспоминание: «Джек Неуловимый. Я — Джек». Коридор крутил перед Джеком чёрно-белые клетки. В его воздухе ничем не пахло, в нём не чувствовалось температуры, не было слышно пространства. Именно в этот момент Джек отчётливо понял, что уже не вернётся туда, откуда пришёл. Он плохо помнил, где это место с одновременно тяжёлым и щемяще-приятным ощущением. Ощущение места — это всё, что ему осталось. Больше ни слов, ни образов, ни запахов. Он ощупал себя — как сквозь толщу воды, но ему удалось определить, что на нём грубоватая белая рубаха до колен, он босиком. Он и не стоял, и не лежал — будто парил в невесомости среди шахматных клеток. В большом кармане спереди что-то глухо и твёрдо звякнуло — еле слышно — скорее чувство, чем звук. Джек сунул руку в карман, нащупал это твёрдое и поднёс к самым глазам. Коридор крутился сильнее, мешая смотреть. Связка ключей. Старых, разных. Неизвестно, от чего. Это стало вторым воспоминанием: Джек любит ключи и всегда их собирал. Но где? Зачем? Одна из клеток остановилась прямо перед Джеком, встав вертикально. В ней была дверь — самая обычная, деревянная, покрашенная белой масляной краской, с железной простой ручкой. Джек подёргал ручку. Заперто. Пока он держался за ручку, квадрат с дверью никуда не девался, хотя кругом царило прежнее мельтешение, вызывавшее тошноту. Тут его осенило попробовать ключи. Первый же подошёл. Дверь распахнулась и вытолкнула его в очередное незнакомое место. Ключ растаял в пальцах.

Это было не то место, откуда он пришёл — это Джек мог сказать определённо — ощущение места не совпадало.

Место было полно жёлтого света и сияния, в нём почти не было форм, а звук сеялся отовсюду вместе со светом. Всё это казалось очень гармоничным, и Джек уже чуть было не начал тоже превращаться в жёлтый свет, что немного его напугало, но больше — обрадовало. Но тут налетел вдруг порыв ветра и его с силой дёрнуло как будто когтем за горло, поволокло — и вот он снова в коридоре с беспрестанно переползающими с места на место клетками.

И там опять был этот ветер: полный живой, звериной ярости и воли. Он завыл, подул, потащил его прочь. Джек лихорадочно зацепился за ручку очередной двери и юркнул внутрь. Так он начал прятаться от ветра.

Было ещё много дверей и много мест: похожие по ощущениям на его прежнее, не похожие ни на что и друг на друга, населённые и пустынные, опасные и защищённые. Некоторые места ему нравились, некоторые пугали, но ни в одном из них, даже самом желанном, он не мог оставаться надолго — ветер, завывая, находил его и вышвыривал в коридор. Ветер пугал, он гнал куда-то, куда Джеку совсем не хотелось. Ветер становился всё злее и быстрее.

Погоня выматывала, заставляла метаться от двери к двери, вырываться из коридора всем своим существом и бежать, бежать, звать на помощь тех, кто мог услышать, и тех, кто не мог (потому что некоторые места были совсем странные). В этих местах он постепенно начал осознавать себя поначалу хотя бы как тело — тонкие руки, неуклюжие ноги, лысая голова, полосатая шапочка, белая хламида…

Он вбежал в очередную дверь, взметая босыми ногами белый и крупный как соль песок. Ветер был близко — он это чувствовал.

— Помогите! — пискнул он в пустоту безгоризонтного пространства, обеими руками держась за шапку. Споткнулся на ровном месте и растянулся на песке во весь рост.

— Ты кто? — изумлённо спросил детский голосок. — Дылдик, тебе сюда нельзя. Иди, иди домой.

Джек приподнялся на локтях. Девочка говорила с ним, как говорят с крупным, но безопасным животным.

— Я не Дылдик, — смущённо пробормотал Джек. — За мной гонится. Что-то. Что-то страшное.

— Всякая тварь имеет своё время и предназначение, — сказала девочка со значением и сплюнула что-то в песок. Джек увидел, с растущим изумлением, что это была крупная розоватая жемчужина. Ещё одну жемчужину девочка, видимо, катала за щекой, как карамельку. — У тебя же есть артефакт, почему ты им не пользуешься? Спрячь себя и всего делов.

— Какой ещё артефакт?

— Ар-те-факт, — растягивая слова, повторила она и ткнула пальцем в его шапку. — Но прятаться — трусливо. Вы, дылды, все такие дураки и трусы. Даже умереть не умеете.

Девочка покачала головой. Джек похолодел.

— Ну, прочь, — строго сказала девочка. — Иди в лабиринт и умри как следовает!

Она топнула ногой, и Джек с ужасом почувствовал, как проваливается в коридор. Он сжал шапку обеими руками и натянул её до подбородка. Ветер тут же стих и перестал его тащить. Теперь Джек мог спокойно оглядеться. Почти сразу мимо него пронёсся ветер, который тащил в себе скрюченную человеческую фигуру. Джек успел заметить глаза, полные ужаса и открытый в крике рот — но вой ветра заглушал его. Ветер летел быстро, но Джек преисполнился решимости проследить за ним, а может и спасти собрата по несчастью. Преследование закончилось быстро — ветер распахнул возникшую рядом дверь и ворвался туда, волоча с собой жертву. Дверь захлопнулась за ними.

Тёмного грубо обтёсанного дерева, совсем простая, с кольцом вместо ручки, она вызывала у Джека иррациональный, неопределимый и непобедимый страх и одновременно мучительно притягивала. «Ну что там? Я же теперь Неуловимый. Оно меня не увидит, а я подсмотрю. Может, спасу того…». И Джек поднял ещё один ключ. Дверь открылась.

Он оказался под потолком в светлом огромном зале, в котором парили мириады пушинок. Страх разом отступил, затаился в уголке сознания. Приглядевшись, Джек увидел, что эти пушинки, те, что кружатся повыше, имеют формы людей, но потом, плавно спускаясь, постепенно истаивают, теряют очертания. А ещё слой за слоем от этих фигурок отлетают куски словно бы киноплёнки, с движущимися кадрами. Всё это летело к центру зала, где за огромной партой сидел светловолосый мальчик. Мальчик выглядел так, как будто вобрал в себя черты всех на свете мальчиков, он был словно бы многомерный, он был сразу всеми. И размеров он поэтому казался гигантских. Пылинки слетались к нему и липли на волосы, он встряхивал перьевой ручкой, и сонмы новых пылинок устремлялись прочь от него, вылетали за крохотные дверцы. Чем ближе он становился к мальчику, тем меньше он сознавал себя. Куски плёнки отделялись и от него — Джек опустил взгляд: на кадрах мальчик в чёрных очках протягивал полосатый кусок ткани.

Джек с трудом поднял руки и схватился за шапку. «Гришка!» — вспыхнуло перед глазами. «Гришка! Как было можно тебя забыть?! Не хочу забывать, не хочу никого забывать! Никогда!» Мальчик за партой вздрогнул и завертел головой. В этот миг отчаяния, когда Джек готов был разреветься от беспомощности и несправедливости такого конца, рядом с ним распахнулась дверь, и чья-то рука быстро втащила его внутрь.

Джек пришёл в себя на твёрдом полу, прикрытом каким-то колючим и грубым ковром. Теперь он очень чётко себя воспринимал — ноги, руки, голову. И ему даже казалось, что он почти всё про себя помнит. По крайней мере — Гришку. И Лиличку.

Он сел. Голова кружилась. Ощупал себя дрожащими руками. Шапочка была на месте.

Спиной к Джеку, недалеко, сидел на корточках худощавый мужчина и что-то помешивал в кастрюльке на буржуйке.

Не успел Джек открыть рот, чтобы задать вопрос, как он обернулся и протянул ему глиняный стакан, из которого валил густой пар.

— Пей, — мягко велел он. — Тебе будет легче.

Джек послушно попытался, но закашлялся. Напиток был горячий и вонючий, как кипящая смола. Несколько его капель всё же попали в организм, потому что Джек и в самом деле почувствовал себя гораздо лучше.

2.5 Чёрная Птица

— Вы меня спасли, да? — дрогнувшим голосом спросил он.

Мужчина несколько раз открывал рот, явно желая сказать что-то, и каждый раз закрывал его, так ничего и не сказав. Наконец он мягко рассмеялся.

— Не представляешь, как трудно ответить на этот вопрос, — признался он. — Скажу так: я вытащил тебя сюда. Но я не смог бы этого сделать, если бы ты так яростно не желала… остаться собой. И оставить с собой тех, кого ты любишь.

Джек быстро кивнул, он смотрел на мужчину во все глаза: наконец ему кто-то что-то сможет объяснить.

— А вы кто? — спросил он. — Маг? А мы где? А что это было за место? А что это был за мальчик?

Мужчина замахал на него руками и снова рассмеялся.

— Давай по порядку, — предложил он, наливая едкого чая из кастрюльки и себе. — Меня можешь звать Чёрная Птица… Я… Пожалуй, что маг. Мы — у меня в гостях. И это не твой мир, из которого ты есть, — добавил он, пристально взглянув на Джека, уже готового уточнить этот момент.

— Ух ты, — беззвучно сказал он и от волнения хлебнул ещё чая, из-за чего немедленно раскашлялся.

— Видишь ли, — продолжал Птица. — Я не знаю, откуда ты взяла этот артефакт. Никто не плутает по Коридору, прежде чем вернуться к Игроку. Но тебя не смогли заметить вовремя. Это очень мощная вещь, очень. Откуда она у тебя?

Джек не понимал, о чём речь. Птица указал на полосатую шапку.

— Она волшебная? — изумился Джек. — Она же просто…

Тут он замолчал, в ужасе понимая, что снова забыл, откуда у него эта вещь.

— Я только что помнил, только что, — отчаянно прошептал он, умоляюще глядя на Птицу.

Птица пожевал губами, покачал головой и полез копаться в одном из узких сундуков, стоящих вдоль стены. Он вынул оттуда обычную общую тетрадку, ручку и передал Джеку.

— Записывай всё, что слышишь и вспомнила, — посоветовал он. — Память — это первое, что мы теряем по ту сторону.

Джек принял тетрадку, снял шапку, помял её в руках: Гришка! — вспомнил он.

«Шапку-невредимку подарил мне Гришка, он мой друг» — первое, что записал он в тетради. Потом он решил записать то, что успел услышать от Птицы. Птица не торопил.

— А почему вы говорите — вспомнила? Я же парень… Кажется

Птица рассмеялся.

— Ты — да, но не твоё тело. Твоё тело — женское.

— Как такое может быть? — жалобно спросил Джек. — Я ничего не понимаю…

Птица отпил ещё глоток, улыбнулся.

— Люди живут в двух слоях реальности. В одном — тело, в другом — тень. После смерти тела, тень отлетает к Игроку.

— А Игрок — это кто?

— Тот «мальчик», как ты говоришь — он управляет тобой. Ты — его собственность, его игрушка. Если бы всё пошло как обычно, ты уже родилась бы где-то ещё для другой игры. Но ты спряталась, вспомнила себя, не захотела…

Джек почувствовал неприятный озноб, пробежавший между лопаток.

— Что, и сейчас управляет? — уязвлённо пробормотал он.

Птица покачал головой.

— Сейчас нет. Я тебя спрятал. Да и одной тенью играть нельзя, только телом с тенью. — Это всё нечестно, — сказал Джек. — Если это всё правда. Мне совсем не нравится быть игрушкой.

— Ну а Игрокам нравится играть, — усмехнулся Птица. — Вся твоя жизнь была его игрой. Захотелось ему поиграть в смертельно больного ребёнка — и ты заболела.

— Люди болеют и умирают, потому что кому-то хочется поиграть? — прошептал Джек. — Ну и урод этот Игрок.

— Согласен, — сдержанно ответил Птица и отвернулся к кастрюльке. — Не ты первая возмутилась существующим порядком. Но мало кто может тягаться с Игроками.

— Не очень это всё укладывается в башке, — печально сказал Джек и отставил почти полную чашку. — А что мне теперь делать?

— Зависит от того, что тебе нужно, — заметил Птица. — Ответь на этот вопрос мне, и я отвечу на твой.

— Я хочу избавиться от Игрока, — зло сказал Джек. — Там ещё мои друзья… Он и ими играет!

— Игрок не один. Но да, ими, скорее всего тоже играют. Не все люди — игрушки, некоторые и вовсе декорации для игры. Картон.

— Так это возможно? Я могу хотя бы спасти их? Если уж Игрока не убить!

— Какой ты кровожадный, — Птица помолчал. — Есть способ. Он сложный. И не всё может получиться. Но, может быть, именно тебя я и ждал всегда. Может у тебя и получится. Во всяком случае, я раньше не видел теней с такими мощными артефактами.

И он рассказал Джеку практически то же, что снилось Лиличке в её сне. Создать свой мир. Со своими законами. Вне досягаемости Игроков. И всех туда переместить.

Игроков девять: Первый — Всевода, Второй — Хромушка, Третий — Любим, Четвёртая — Предрека, Пятый — Гордей, Шестая — Воиня, Седьмой — Ловкач, Восьмая — Правля, Девятый — Ясень.

«Мало найти все девять игрушек — каждого из Игроков по одной, нужно ещё правильно угадать, кто — чей. Ошибёшься, сложно потом будет» — говорил Птица. И Джек твердил наизусть имена Игроков, повторял по записанному в тетрадке. Как именно он станет определять, кто чья игрушка — он не мог представить.

— Игрушки несут на себе печать игрока, — говорил Птица. — Присмотришься, узнаешь. Только смотреть нужно внимательно. Кто гордый, кто смелый, кто правильный, кто лукавый.

И что делать, когда все игрушки будут найдены, Птица рассказывал ему очень подробно, а Джек записывал в тетрадку. Ему показалось, что он прожил у Птицы несколько месяцев, хотя о времени судить было трудно — Птица жил в лесу, где царили вечные сумерки. Питались они только густым напитком, который Птица варил из ему одному известных трав. Спать они не спали, Джек скорее грезил наяву — перед ним уже рисовался новый мир.

И однажды Птица решил, что время пришло.

— Я отправлю тебя к одному своему знакомому, — задумчиво говорил Птица, вдыхая запах отвара. — Его зовут Дмитрий. Тут тебе помощь. Ты — игрушка Любима, третьего. А Митя — он пятого, Гордея. Главное, помни, хоть ты в своём мире никому роль смерти не сватаешь, но некоторые Игроки к ней сами тяготеют, а значит и их игрушки. Упустишь — станут смертью сами по себе, без указу. Следи за чётными, Женя.

Джек закивал, лихорадочно записывая.

— Я тебе помогать не смогу, едва ли мы увидимся прежде, чем вы мир сотворите. За мной ведь Игроки давно охотятся, только высунусь отсюда, и найдут. А если ты сюда ходить будешь — по следу ветер пройти может. Так что ты уж извини. Да и коридором пользуйся пореже — ветер не спит, хоть ты и в шапке.

Джек писал, писал, писал.

Глава 3. Карты, очки, зонты и прочие артефакты

3.1 Зонтик

Сашка зашёл за ней с самого утра. Вчера выяснилось, что они с Анютой учатся в одном институте, просто не обращали друг на друга внимания. Оба собирались честно отправиться на лекции, но город не пускал их, путал знакомые маршруты, удлинял переходы, упорно направлял их в сторону парка, подальше от корпусов института. Время отнеслось к ним снисходительно и остановилось, медленно журча секундами в такт с шуршанием дождя в пока ещё безлистных каштанах парка, ни Сашка, ни Анюта не могли с уверенностью сказать — беседовали они или молчали. Им казалось, что их мысли без помощи всяких слов свободно текут между ними.

— Уже три, — вдруг сказала Анюта и остановилась.

— Полдня впереди, — Сашка тоже остановился и настороженно посмотрел на неё.

— Нам нужно на крышу.

— Зачем? — спросил Сашка с удивлением, чувствуя просыпающееся раздражение. — Знаешь, ты что, поверила в эти истории о богах?

— Нам нужно на крышу, — повторила Анюта и помотрела Сашке в глаза. — Верим мы или нет. Я просто знаю, что нужно. Когда я тебя нашла, я тоже просто знала, что нужно пойти туда, где ты есть.

Сашка промолчал, отвёл взгляд.

— Странно, что ты не веришь в судьбу, — продолжила Анюта, не дождавшись ответа, и, будто против воли, посмотрела наверх — на изнанку зонта. — Нам всё равно придётся сегодня оказаться на крыше, хотим мы того или нет.

Сашка проследил её взгляд. Изнанка зонта встретила их тьмой. И возникло у Сашки такое чувство, что тьма эта живая и мыслящая. Сашка поёжился.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Вообще-то у меня сегодня тренировка… Я не стану пропускать, извини.

— Просто знаю и всё, — спокойно ответила Анюта. — Тренировки не будет.

Она снова взглянула на зонт.

— Зачем ты его всюду таскаешь? — спросил Сашка. — Я владею собой, если хочешь, дождя не будет. Зонт не нужен.

— Всё не так просто, — покачала головой Анюта, — его не выбросить, не отдать, не продать, не уничтожить. Его даже сложить нельзя, понимаешь? Вообще-то он меня защищает. Но ещё… Ещё он следит. Он ведь не хотел пускать меня к тебе. Так странно, на крышу он идёт спокойно…

Сашка даже думать не хотел, откуда у Анюты эта вещь, он снова посмотрел на зонт. Странно, но зонт не показался ему в этот раз пугающим или враждебным. Подумаешь — живой. Его нельзя сложить… Да, Сашка вспомнил, что Анюта ходила с зонтом даже по институту — зонт больше никто не замечал.

— Мне нужно зайти в аптеку, у бабушки кончился корвалол, — неожиданно сказала Анюта, сбив Сашкины мысли, — Пойдём.

Сашка не торопился идти.

— Зайди без меня, а я его посторожу, — предложил он. — Неудобно же с ним внутри. Аптека такая маленькая.

Анюта задумалась на несколько секунд.

— Ладно, — сказала она, отпуская ручку. — Думаю, за пару минут с ним ничего не случится.

И скрылась за тихо брякнувшей колокольчиком дверью аптеки.

Сашка остался один на улице, под зонтом. Прохожих почти не было. Дождь привычно шуршал по асфальту и — недавний, пока ещё новый звук — барабанил по куполу зонта. Сашка стоял и прислушивался, пытаясь внутренне нащупать ощущение от зонта. Не прошло и тридцати секунд, как Сашка почувствовал, что за ним как будто следят. Он посмотрел на чёрную изнанку. Ощущение пропало. Стоило отвести взгляд — оно появилось вновь. Анюта стояла у окошка в аптеке — Сашка мог видеть её через стекло витрины. Тут ему пришла в голову странная идея — словно бы кто-то шепнул ему на ухо и толкнул под локоть для верности. Сашка поколебался мгновение, потом осторожно взялся за ручку зонта двумя руками и перевернул его, уткнув куполом в землю.

Дождь прекратился. Внезапно наступила полная тишина, и она была обескураживающе непривычной. Тишину порождал зонт. Сашка придерживал его за ручку. Вдруг стало совсем неуютно. Как будто даже улица сжалась, словно испуганная старушка. И тут прилетела чайка. Сашка не заметил, откуда. Птица с жалобным криком, камнем упала с неба и провалилась за безмятежно-гладкую, не дрогнувшую ни единой складкой, чёрную изнанку зонта. Как ухнула в черную дыру, которую вырыли посреди улицы. Он, Сашка, вырыл. Он будто окаменел: тупо смотрел в зонт, стараясь разглядеть там птицу.

Со стороны дома раздалось раздирающее душу мяукание, скорее даже вой обречённого животного. Сашка медленно поднял голову. Из кустов, покачиваясь, выходила кошка. Она упиралась изо всех сил, но было похоже, что ее волоком тянут. К зонту. Кошка продолжала вопить. Сашка не двигался, завороженный. Внезапно раздался щелчок, и всё прекратилось.

Кошка спешно скрылась в кустах. Сашка очнулся. Кругом вновь знакомо стучал дождь. Сашка посмотрел на зонт. Он был закрыт. В это время из двери аптеки вышла Анюта. Сашка сунул зонт подмышку и спрятал руки в карманы. Он даже умудрился улыбнуться. Криво, но тем не менее.

Анюта подошла и протянула руку к зонту.

— Как ты это сделал? Как ты его закрыл?

Сашка подумал, что никогда и ни за что не расскажет Анюте о том, что произошло. Он пожал плечами и взял её под руку, мешая забрать зонт.

— Случайно. Мне кажется, я повторить не смогу.

«Без жертвы» — додумал он про себя. Они пошли в сторону Анютиного дома. Анюта молчала. Дождь моросил.

— Знаешь, кто ты? — спросила она, когда они были уже у самого подъезда.

Сашка отрицательно качнул головой. В ушах стояли вопли кошки и крыло чайки, которое он успел разглядеть прежде, чем птица полностью погрузилась в зонт. Анюта сказала чуть торжественно:

— Ты тот, кто умеет управляться с этим зонтом. Единственный, кроме его настоящего хозяина.

Сашка смотрел ей в глаза, неловко улыбался и думал о чайке. Он не хотел знать, кто был хозяином этого зонта. Он мог поклясться, когда возвращал зонт Анюте, что тот игриво царапнул его ладонь. И Сашка вдруг чётко понял, что птица больше никогда не вылетит обратно.

— Зайди за мной в шесть, — попросила Анюта прежде, чем уйти.

3.2. Очки

Артём закурил на выходе из универа, перекинул лямку сумки с ноутбуком через грудь и двинулся к дому. Сегодня они с куратором продуктивно поработали над его кандидатской, Артём был доволен. Сейчас было шесть вечера, а на девять он договорился с Сеней выпить пива в бильярде. Ну и поиграть, конечно. День был хороший, солнечный, Артём мимолётно пожалел, что вечер до заката проведёт в помещении. Хотя, до дома можно было и прогуляться, не торопясь. Он свернул во дворы, чтобы не тащится вдоль дороги. Машин ему хватало и без того. Солнце и тут било в глаза. Артём без удовольствия вспомнил, что сломал последние солнечные очки. Докурил сигарету, зажал окурок между пальцев, высматривая урну. Урны не было. Зато были равномерно распределённые в грязно-талом снегу на газонах — бутылки, банки, тряпки, окурки, приветы от домашних животных и бомжей. Солнце безжалостно и насмешливо высвечивало весь весенний человеческий позор. Артём плюнул под ноги. Вдоль дорог по крайней мере не так заметно всё это дерьмо — там дворники работали усерднее. Центр комнаты вымыли, а по углам грязь вроде как и не видна. Артём брезгливо поёжился, «вот и погулял в тишине по солнышку, мать твою» и свернул обратно на улицу, к назойливому дорожному шуму. Выбросил окурок в урну. Тут кто-то окликнул его:

— Эй, Артём! Это ты, Артём?

Голос сопровождал шуршащий звук колёс, катящихся по асфальту. Артём обернулся. Рядом с ним затормозил на самокате чернявый парень в красной кепке. Артём моргнул, автоматически пожимая протянутую руку.

— А, это ты… — ему было неловко вслух произносить кличку. Локки, кажется. Он давно отвык от подобных вещей.

— Точно. Это я. Здарова, — жизнерадостно улыбнулся тот.

Тут Артём сделал неприятное открытие — он впервые на себе испытал дурную игру разума: как ретушируются события, которые ты не способен объяснить и принять. Ведь он не сказать что забыл о вчерашних невероятных вещах. О своей телепортации на крышу дома, о странном собрании «богов», дурацкой записке. Не забыл, но и не вспоминал. Память туманила, скрадывала неудобные моменты совсем недавнего прошлого. А ещё он понял, что рад видеть Локки, ему понравилось пить с ним пиво.

— Ваще отлично, что я тебя встретил. А то такое кому попало не расскажешь, — продолжал сиять Локки. — Штука специфическая, в духе вчерашнего бреда, вникаешь?

— Что такое? — осторожно поинтересовался Артём, слегка ошарашенный напором.

Локки прислонил самокат к стене.

— Цени, — объявил он, извлекая из кармана дутого жилета некоторый объект.

— Ну что, солнечные очки. Детские, пластмассовые, — констатировал Артём после напряжённого изучения. Пытливо глянул Локки в глаза: — Шутки шутишь, студент?

— Ни разу. Надень и посмотри через них, — сияя ярче солнца за своим плечом, предложил Локки. Весь его вид выражал нетерпение и предвкушение.

Артём, хоть и сомневался, буркнул «Окей, давай в сторонку отойдём, чо под ногами у людей торчать».

Он глянул на Локки ещё раз, пытаясь определить, точно ли он не издевается, не пытается разыграть. Лицо Локки хранило безмятежно-восторженное выражение. Артём хмыкнул и надел очки.

В первую секунду ему показалось, что ничего особенного не происходит. И он открыл уже рот, чтобы сообщить об этом, но тут заметил: мусор, разноцветно и разнообразно валяющийся вдоль домов — исчез. Солнце било с неба особенно ярко и весело, не слепя глаз. И даже старый снег, как увидел сейчас Артём, был похож не на грязные груды, а на серые, чистые ледники, из которых бежали тысячи прозрачных ручейков. Он снял очки и поморгал. Мусор был на месте, снег — не просто серый, а чёрный, как обычно рядом с дорогой, таял мутными потоками, которые ползли одинокими тёмными полосами от домов, через тротуар, чтобы вылиться в канализационные решётки на дороге. Артём надел очки снова. И опять попал в немного иной весенний день. По-настоящему чудесный. Ему почудилось, что и пахнет иначе — не сыростью и выхлопным газом, а свежим ветром, весной и солнцем. Он перевёл растерянный взгляд на пешеходов. Людей было немного — человек пять-шесть. И все они были такими приятными, казались такими знакомыми, что так и тянуло поздороваться с каждым или, на худой конец, улыбнуться. Артём снял очки. По улице шли два мордоворота, тяжёлыми взглядами буравя воздух перед собой, бабуля с гигантской сумкой-перевозкой и группка школьников с синюшными мордашками.

— Не понял, что за эффект, — напряжённо прокомментировал он опыт, вертя очки в руках и стараясь рассмотреть стёкла.

— Круто, да? — довольно спросил Локки. — Жизнь в розовом свете. Это ещё не всё. Смотри.

Локки что-то нажал, и на его ладонь вывалились два стекла розоватого цвета. Теперь линзы в очках были непрозрачные — зеркальные.

— Нормальный фокус, — одобрил Артём, — Как ты это делаешь?

— Я ничего не делаю, — хохотнул Локки. — Они всё сами. Это даже не мои. Я их полчаса как нашёл, хожу, изучаю. — И он посмотрел через розовое стекло на дорогу. — Без очков то же самое, — констатировал он.

— Значит, секрет в линзах, — жадно глядя на очки, подытожил Артём. — Дашь мне их хотя бы на неделю, а? Я бы их нормально исследовал. Тут какая-то зверская технология, никогда ничего подобного не видел… Ты где их взял?

— Да говорю же, нашёл, на автобусной остановке, — недовольно повторил Локки. — Ты стопэ орать про технологии, сквозь эти ещё погляди, сквозь зеркальные.

На этот раз Артём нацепил очки безропотно. От увиденного у него перехватило дыхание. Артём не видел больше ни домов, ни машин, ни людей — только мириады сияющих тонких линий энергии, устремлённых во все концы пространства сразу, живые, пульсирующие, создающие неповторимо сложный и красивый узор. Люди выглядели как светящиеся яйцевидные коконы, сквозь которые проходила часть нитей мироздания, как прищепкой их собирала в пучок одна сияющая точка кокона. Артём пришёл в себя, только потому что Локки снял с него очки.

— Ты в порядке? — спросил он.

Артём молча моргал, не в силах сказать ни слова.

— Чего-то мне кажется, что ты увидел не то, что я, — с сомнением протянул Локки, глядя через очки.

— Я видел изнанку мира, — глухо сказал Артём. — Неужели Кастанеда был не таким уж укурком?

Локки захихикал и снял очки.

— Сорри, мен. Просто очень ржачно, как десятилетний пацан с пафосом говорит об изнанке мира.

— Не понял, — нахмурился Артём.

Локки с готовностью пояснил, улыбаясь:

— Я через эти линзы вижу всех людей как детишек мелких. Тебя вот так и видел.

— Херня какая, — потряс головой Тёма и отнял у Локки очки. — Они что, индивидуально подстраивают картинку под человека? Или у них рандомное воспроизведение?

Снова надел очки и погрузился во вселенную сверкающих, текучих нитей.

— Несколько раз смотрел — всё то же самое, — пожал плечами Локки.

Артём между тем сколупнул и эти линзы. В очках остались только два прозрачных стекла.

— Опа — третий слой, — показал он Локки.

— Ага, только через эти ничего интересного не видно, — покачал головой тот.

Артём надел очки и начал всматриваться в окружающее. Как будто Локки был прав, ничего не менялось вокруг. Он всматривался в прохожих, глядел на машины, рассматривал трещины в асфальте и бычки у домов, но ничего необычного не заметил. Локки терпеливо ждал, когда Артёму это надоест. Тот снова перевёл взгляд на прохожих и уже собирался снять очки, но вместо этого прижал их плотнее и тихо сказал Локки:

— Так… Я вижу раздвоенного человека.

— Как это? — встрепенулся Локки. — Дай посмотреть.

Артём нехотя снял очки. «Двойной» приближался. Это был парень лет двадцати со спортивной сумкой на плече. Когда Артём смотрел на него без очков, тот выглядел обычно, а через очки — раздваивался, как будто был не в фокусе.

— Это же вчерашний пацан, — удивлённо объявил Локки. — Помнишь, вчера такой с девчонкой с зонтиком. Как он там? Сашка? Но точно — двоится… Ничо се.

Сашка приблизился к ним вплотную и погода испортилась мгновенно — на солнце набежали серые, сырые тучки.

— Привет, — без особого удивления поздоровался он с обоими. — Идёте на крышу сегодня?

— Большая деревня, а не город, — пробурчал Тёма вместо ответа.

— Хочешь, чо прикольное покажем? — обрадовался ещё одному участнику опытной группы Локки.

— Не особенно, — честно признался Сашка, слегка вздрогнув, и нервно поправил на плече сумку. — Я сегодня уже достаточно видел… прикольного. Так что, мы с Анютой придём.

— Вы что, всеръёз всё это воспринимаете? — не выдержал Артём. — Вот эту всю хрень про Богов и миры? Ну полная фигня, честное слово, я могу пятьдесят книжек привести с сюжетом гораздо круче, чем вот эта его лажа.

— Анюта считает, что это не игра, — сказал Сашка. — У нас по сути нет выбора, — и добавил просто: — Я ей верю.

— Подкаблучник — шепнул Локки, Артём хмыкнул.

— Почему это нет выбора? — спросил Артём. — От таких заяв сразу хочется из принципа никуда не идти.

— Это как судьба, — пожал плечами Сашка. — Если не идти, будешь или стоять на месте или плутать по ложному следу.

— Мы не ищем лёгких путей, — ввернул Локки.

Сашка посмотрел на него с непроницаемо-вежливым выражением лица:

— Да, я заметил.

— У меня сегодня вечер занят, — буркнул Артём.

— У меня тоже был занят, — кивнул Сашка. — Всё внезапно отменилось. Мне сейчас пора, нужно за Анютой зайти. Честно говоря, она мне сразу сказала, что вечер будет свободен. До встречи, — он кивнул и пошёл мимо них, дальше по улице.

Тёма и Локки смотрели ему вслед.

— Вот странный чувак, — протянул Артём, следя за тем, как свет солнца тем увереннее пробивался сквозь тучи, чем дальше отходил Сашка.

— Да ваще, — согласился Локки. — Отмороженный какой-то.

— Я не о том, меня больше интересует, что за погодные явления его сопровождают, — хмыкнул Артём. — Уникальный феномен.

— Одолжи его у Анюты на неделю.

— Опыты над живыми людьми запрещены, — с явной грустью сообщил Артём.

Тут у него зазвонил мобильник. Он о чём-то быстро и недовольно переговаривал, пока Локки пялился через прозрачные линзы на прохожих, надеясь увидеть что-то похожее на раздвоенность Сашки.

— Сеня, паскуда, — с чувством сообщил он, обращаясь не к Локки, а скорее к стене дома и закуривая.

— Встреча накрылась? — быстро глянув на Тёму поверх очков, спросил Локки.

— Да, — безнадёжно махнул рукой Артём. — Этот олень с бабой своей помирился, видите ли. Друг называется. На бабу променял…

— Сочувствую, бро, — беспечно сказал Локки. — У меня, кстати, сегодня тоже засада. Ноут сдох, так что не писать мне сегодня курсовую.

— А что у тебя с ноутом? Хочешь, я посмотрю? — поколебавшись, спросил Артём.

— А ты чо, шаришь?

— Систему могу переустановить, разобрать и почистить могу.

— Давай, если не в ломы, — оживлённо отозвался Локки и вспрыгнул на самокат. — С меня пивас. Может, заодно с очками придумаем ещё что-нибудь. У меня микроскоп дома есть.

Артём презрительно фыркнул — не микроскоп тут нужен.

Они, не торопясь, двинулись по улице. Артём вспоминал Сашкино «нет выбора» и мысленно обещал себе не подниматься на крышу дома Локки ни под каким видом.

3.3 Суета

Утром, ни свет ни заря, Ленка проснулась, наскоро позавтракала и отправилась на поиски блокнота. Она облазила не только памятный двор, но и прилегающие к нему дворы, достала расспросами всех местных дворников. Всё тщетно. Блокнот пропал с концами. Огорчённая, впрочем, гораздо меньше, чем могла ожидать, она вернулась домой и принялась за бытовые дела. Локки она не видела со вчерашнего вечера. Пар в институте сегодня не было. Ленка старалась отвлечь себя хозяйственными заботами не столько от мыслей о потерянном блокноте, сколько от желания немедленно слазить на крышу. До назначенного часа было далеко, но Ленку интересовала совсем не встреча «Богов». Ей хотелось увидеть Митьку. Просто так заявиться к нему на крышу (если он был там) она считала неудобным и глупым. Особенно после вчерашнего. «Подумает, что я навязываюсь… Зачем я его только поцеловала? Дура», — грустно думала она, протирая подоконник в комнате Локки. Однако, уже часам к трём дня все дела были переделаны. Ленка заварила чай и села пить его на кухне, отчаянно ломая голову над предлогом пойти на крышу. В голову ничего не лезло. Ленка рассеянно черкала на салфетке карандашом — у неё была привычка рисовать постоянно, особенно когда она что-то обдумывала. Отсутствие любимого блокнота — привычного места зарисовок, уверенности не добавляло. В конце концов она плюнула на предлоги и решила, что в случае чего просто скажет, что ей стало скучно сидеть дома. И вообще, может же ей просто захотеться подняться на крышу, тем более в такую хорошую погоду.

Когда она вылезла с чердака, то первое, что увидела — Митьку, с кое-как намотанным на шею шарфом, её шарфом. Он нервно расхаживал по крыше и поглядывал на вход в чердак. Разумеется, он тут же заметил её и обрадовался.

— Лена! Я тебя весь день жду! — завопил он, бросаясь к ней с таким видом, как будто с него сняли стотонный груз. — Блин, это просто отлично, что ты пришла, иди сюда, гляди.

Он ухватил польщённую Ленку под локоток и потащил направо от чердака. Там, под бетонным перекрытием, съёжившись на неопознанном одеяле, мирно и сиротливо спал Джек.

Ленка уставилась на него в удивлении и растерянности.

— Ему по-ходу жить-то негде, — объяснил Митька. — Как поступить? Сдать его ментам, может, его родители обыскались?

— Давай его сначала расспросим как следует, — неуверенно предложила Ленка. — В полицию всегда успеем. Кстати, а почему ты за мной сразу не зашёл?

— Как? — поинтересовался Митька. — Я же только на стройку могу спуститься, а чтобы в твой дом попасть, нужен или Локи или ты.

— Ох, точно, — поразилась Ленка. — Давай телефонами обменяемся…

Когда с телефонами было покончено, Ленка наклонилась и осторожно потрясла Джека за плечо. Джек сопел безмятежно. Митька фыркнул:

— Я его уже задолбался будить. Мёртво.

— Джек, ты кушать хочешь? — довольно тихо спросила Ленка на ухо спящего.

Глаза у него задёргались под закрытыми веками.

— Котлеты и пюре, — вкрадчиво продолжала Ленка.

Джек открыл один глаз.

— Охренеть, — мрачно сказал Митька. — Ты чё, притворялся?

— Не, — быстро ответил Джек и открыл второй глаз с интересом уставившись на Ленку. — Да как-то неудобно вас объедать, — сглотнув голодную слюну, вежливо ответил он.

Пяти минут не прошло, а Джек уже сидел на кухне в квартире Локки и уминал котлеты так, что за ушами трещало. Митька с ними не пошёл — отказался наотрез, сказал, что не доверяет «жилым помещениям, внезапно возникшим на стройке». Ленка фыркнула и расстроилась. Но уговаривать не стала. Дома минут пять она молча смотрела на уничтожающего еду Джека, потом тихо спросила:

— Всё-таки может расскажешь толком, кто ты, откуда? От кого ты узнал про все эти вещи с мирами и богами?

Джек сделал мощное глотательное движение:

— Я… короче, — Джек суетливо полез в карман за тетрадкой, отлистал и прочитал что-то, шевеля губами: — Ну вот, видела всякие фильмы, типа научную фантастику? Про жизнь после смерти? Ну вот я — она — жизнь после смерти. После лейкемии…

Джек замолчал, чтобы подкрепить свои силы ещё одним куском котлеты. Ленка сидела, совершенно сбитая с толку, и только хлопала ресницами.

— Женя, — осторожно начала она. — А у тебя точно лейкемия в диагнозе была…

— Да не шизофрения, не бойся, — почесал ухо плечом Джек. Тон его был неожиданно серьёзен и горек. Ленка поняла, что Джек осознаёт, как дико звучат его слова. Джек вздохнул и отодвинул от себя пустую тарелку:

— Спасибо, очень вкусно. И вот ещё что, — поднял он палец, снова уткнувшись в тетрадку. — Пока я не забыл: если найдёшь ключ. Любой, просто не понятно от чего, то неси мне. Нужно много.

Джек похлопал себя по карманам, там металлически звякнуло.

— В жизни ничего не находила, — призналась Ленка. — Локки передам, он вечно всё находит, то игрушки, то деньги. То телефоны.

Голова у Ленки была уже квадратная от странной информации. Только она открыла рот, чтобы спросить что-то — в двери загремел замок. Ленка мимолётно испугалась — у них был договор не водить гостей без предупреждения.

— Систер, — заорал с порога Локки, с грохотом метнув рюкзак в зал. — Ты чо трубку не берёшь? У нас гости, а ещё мы тебе тут такую тему принесли, обалдеть.

Ленка выскочила из-за стола и заторопилась в прихожую. Джек скользнул за ней, и осторожно выглянул из-за плеча.

В прихожей снимал жилет Локки, и неловко топтался Артём.

— Здрастьте, — брякнула Ленка, застигнутая врасплох появлением в доме Тёмы. — На сбор ещё не пора.

— Какой сбор? — поднял брови Локки, вешая куртку. — О-па, а он что здесь делает? — он кивнул подбородком на высовывающегося из-за Ленки Джека. Тёма прочистил горло, так и не начав разуваться.

Ленка, которую разозлила такая постановка вопроса, фыркнула:

— А что он здесь делает? — и кивнула на Тёму.

— Он комп мне будет чинить, — объяснил Локки. — Я звонил, ты трубку не брала.

— Я, это… короче, на крыше буду, — тихо сказал Джек и, быстро прыгнув в свои стоптанные кроссовки, ускользнул в открытую входную дверь.

— Погоди, я с тобой! — крикнула Ленка и тоже начала обуваться, неодобрительно зыркая на Локки.

Артём рассеянно тёр подбородок, явно жалея, что пришёл.

— Эй! — крикнул Локки с обидой. — Ну ты чего, мы тебе такое показать хотели.

— На крышу приходите, там покажете, — отрезала Ленка и вышла из квартиры.

— М… извини, что ли, — сказал Артём Локки, проклиная себя, что пришёл, и напоминая себе, что добра от «крышной тусовки» ждать мог только изумительный дебил. Чужая семейная сцена — это всё, о чём он мечтал в этот пятничный вечер.

— Да ты тут ни при чём, — махнул рукой Локки. — Ты разувайся, разувайся.

Он прошёл в зал, распахнув застеклённые двери.

Артём решил, что всё-таки глупо уходить теперь, когда уже потеряна уйма времени, разулся и прошёл следом.

— Живёте вместе, что ли? — спросил он неловко, усаживаясь за стол и открывая ноут Локки.

— Угу, — рассеянно отозвался Локки. Он упал на диван, сложив ноги на журнальный столик, и крутил в руках очки. — Живём, — потом моргнул и пристально посмотрел на Артёма: — В смысле, ты чё, мы же с ней брат с сестрой.

— Родные? Вы ж не похожи нифига.

— Так бывает, — коротко ответил Локки. — Я в мать, она в отца.

— Ясно, а я ещё удивился… — Артём запнулся.

Локки прищурился сквозь очки.

— Удивился, что я себе никого получше не выбрал? Чувак, она моя сестра, так что пусть это будет твой последний комментарий на её счёт, лады?

— Лады, — проворчал Артём, ругаясь про себя.

Следующие полчаса он копался в ноутбуке. А Локки ставил эксперименты с очками, смотрел на линзы в микроскоп (от безысходности и любопытства), опускал их в воду, смотрел в них через оконное стекло, одним словом, развлекал себя как мог. В конце концов, апогеем его исследовательской мысли стала идея посмотреть на землю через очки в бинокль, который обнаружился на подоконнике. Локки открыл окно. Сначала изучил зубчатый городской горизонт, потом дом напротив, потом решил посмотреть на асфальтовую дорожку у подъезда и увидел, как к дому приближается раздвоенный Сашка с зонтом. Локки снял очки — по дорожке шагала Анюта. А Сашки рядом с ней не было. Локки помотал головой. Снова надел, начал всматриваться, пытаясь понять, в чём дело. В очках Сашка ему был виден, но только он, по-прежнему двоящийся. Он подходил всё ближе к подъезду, а Локки высовывался из окна всё дальше.

— Не вывались, шпион, — раздался насмешливый голос сверху. Локки повернулся боком, задрал голову и увидел три пары ног, свисающих с крыши метрами тремя выше окна, и лицо Митьки, который слегка изогнулся, глядя на Локки. — За кем следишь? — продолжал Митька. Джек ударил пятками о стену и хихикнул. На Локки посыпался мелкий мусор с его кроссовок. Локки задумчиво поморщился и сказал:

— Подкрепление к вам идёт.

— Какое? — Ленка тоже наклонилась вбок и посмотрела на брата.

— Что б я сам понимал, какое, — Локки втянулся обратно в комнату. Закрыл окно.

— Всё! — тут же известил Артём. — Просто переустановил тебе винду. И смотри, вот, убунту добавил, попробуй, вдруг понравится…

— Спасибо, — деревянно ответил Локки, остекленевшим взглядом он смотрел мимо Артёма, на дверь и стискивал в обеих руках бинокль.

— Ты чего? — испугался Артём. — Что такое?

— Слушай, пойдём на крышу сходим. Там та девчонка, Анюта… Её через очки вообще не видно. Пустота.

Артём приоткрыл рот. Ради такого он готов был подняться.

3.4 Шесть или семь?

Когда Ленка и Джек выбрались с чердака на крышу, они увидели Митькину крылатую спину, уже ставшую для них привычной.

— Привет, мы вернулись! — возвестил Джек и со вздохом сунул руки в карманы ветровки. — Тебе не было скучно одному?

— Нет, — ответил Митька таким тоном, что Джеку и Ленке внезапно срочно захотелось уйти обратно и никогда больше Митьку не беспокоить. Может быть, они бы так и сделали, но Митька обернулся и неохотно, как будто извиняясь, предложил:

— Вишню будете?

— Вишню? — удивилась Ленка. — Ты где её взял в середине апреля?

— Места надо знать, — покровительственно ответил Митька. — Сюда, — он кивнул головой на парапет. — Ну и что решили с молодым бомжем?… А блокнот ты, кстати, нашла, нет?

— Да как-то пока ничего не решили, — вздохнула Ленка, усаживаясь на парапет, лицом на крышу, и опасливо косясь вниз. — И блокнот не нашла.

Джек сел по другую сторону от Митьки и свесил ноги вниз. В руках у Митьки был бумажный кулёк в самом деле полный вишни.

— А, я понял, это из компота вишня, — Джек загрёб себе целую горсть.

— Не вздумай плевать косточки вниз, — строго предупредила Ленка.

Она так и этак крутила в голове мысль о том, как бы уломать Локки дать Джеку временный приют.

— Сейчас все придут, роли распределим, — мечтательно сказал Джек. — Я почитал, так можно, даже хоть и не хватает двоих. Наоборот нам потом проще будет. Как бы, это зов усилит, может, они сами придут…

Митька хмыкнул.

— Ты уверен, что сегодня все вчерашние придут? Оптимист.

— Мы уже здесь, — заметила Ленка, — а прямо под нами — Артём и Локки… Да-да, — подтвердила она, поймав недоверчивый взгляд Митьки. — Локки только что привёл Артёма в гости…

— Правда, они, вроде, не собирались сюда, — справедливости ради отметил Джек. — Но я уверен, что они поднимутся.

Митька хмыкнул и покачал головой.

— Сейчас где-то полшестого, — сказал он, глянув на солнце. — Так что по любому ещё полчаса пинаем балду.

Джек и Ленка против этого не возражали. Солнце пекло по летнему, если бы не ветер, было бы жарко. Как приятно оказалось сидеть на парапете, болтая ногами в двадцати метрах над землёй (даже Ленка в конце-концов села лицом к городу), есть вишню и ни о чём не думать. Джек, правда пытался снова заговорить о перспективах божественности — ему определённо не давало покоя это дело, но Митька и Ленка хором шикнули на него, и Джеку пришлось продолжить рассуждения про себя. В воздухе стояла сонная предвечерняя тишина. На улице и во дворе было совсем безлюдно.

— Вон Анюта, — нарушил тишину Митька. — От остановки идёт.

— Значит, и Сашка будет, — оживился Джек.

Через какое-то время из окна у них под ногами высунулась голова Локки. Он что-то разглядывал в бинокль, высовываясь всё дальше и дальше из окна.

— Не вывались, шпион, — не удержался от поддёвки Митька.

Локки посмотрел наверх. На нём были надеты странные очки с квадратными линзами, в очень толстой пластиковой оправе.

— Подкрепление к вам идёт. — странным голосом заявил он.

— Какое? — Ленка тоже наклонилась вбок.

— Чтоб я сам понимал, какое.

И он втянулся обратно в окно.

Спустя буквально пять минут они сначала услышали негромкие голоса, а потом и увидели Сашку и Анюту, выбирающихся на крышу. Они поздоровались.

— Как это мы Сашку не заметили, — вместо приветствия удивилась Ленка. Над крышей тем временем начал накрапывать дождик. В глубине чердака послышался топот, а через минуту на крышу вылетели красные Локки и Артём. Локки был в очках.

— Офигеть, — заорал он. — Вас тут четверо?

И он снял очки.

— А теперь пятеро! Очки волшебные.

Анюта как-то странно съёжилась под его взглядом. Сашка, неосознанно, выступил вперёд, защищая её.

— Что ты разорался? — холодно спросила Ленка. — Людей пугаешь.

— Ты ж звала нас на крышу, чота показать, вот мы и пришли, — широко улыбаясь, объяснил Локки.

Джек, который незаметно подобрался к Локки, вдруг выхватил у него из рук очки.

— Вау, — пробормотал он. — Артефакт!… Вы где его взяли?

И он попытался свободной рукой достать и пролистать тетрадку.

— Верни на родину, — хмуро сказал Артём и сделал движение, отобрать очки. Джек быстро отпрыгнул назад.

— На автобусной остановке нашёл, — объяснил Локки. — Отдай, не твоё.

— Не моё, но я знаю, чьё, — без тени сомнения сказал Джек, голос его радостно дрожал. — Это того бога, который вчера не пришёл. Ну конечно, это он! Слушайте, — и Джек торжественно зачитал по тетради: — Ещё одного бога зовут Григорий Гарин, у него светлые волосы, он среднего роста и ему семнадцать.

— Да хватит хрень эту божескую нести, — рявкнул Артём так, что все вздрогнули.

— Это не хрень, — в полной тишине, которая повисла сразу после фразы Артёма, ответил Джек, растерянно. — Это всё правда… Как ты можешь не верить? Ты вчера к нам прямо из воздуха вывалился. Сегодня очки видел.

— И что? — продолжал надрываться Артём. — Мало ли какие глюки и феномены бывают? Ты несёшь полный бред. А я — православный, между прочим.

Джек явно растерялся. Опешил, он в ужасе смотрел на Артёма, несколько раз пытался что-то сказать, но не мог. Ленке стало его жаль.

— Вот и прояви милосердие, православный, — сердито сказала она Артёму. — Трудно тебе что ли? Джек, между прочим, чуть не умер, у него рак крови был.

— Вот только не надо тут на совесть мне давить, — рявкнул Артём. — Я ему не обязан… Развлекать его. Не умер и ладно.

Локки задумчиво наклонил голову:

— Слушай, пацан, а где всё-таки твои родители… Ты случайно не сбежал?

Тут Ленка поняла, что Джек близок к панике. Она решительно подошла и положила руку ему на плечо.

— Что ты его допрашиваешь, Ром? Хочешь помочь — ну поддержи игру человеку.

— От вас ничего особо не требуется, — быстро пискнул Джек, явно приободрившись поддержкой. — Это быстро-быстро, я только карты раздам, роли раскину. И всё.

Демон, сидевший на парапете только плечами пожал. Сашка и Анюта застыли как изваяния и не принимали ничью сторону. Ленка сурово переводила взгляд с Локки на Тёму.

— Забей, Тёмыч, — примирительно сказал Локки. — Он же говорит — быстро. Доброе дело в карму капнет.

— Быстро, быстро, — закивал Джек, суетливо копаясь по карманам. — Я всю ночь схемы рисовал…

Он опустился на колени, вынув, наконец, из недр ветровки замусоленную колоду карт. И положил перед собой на бетон раскрытую тетрадку.

3.5 Роли

С одной стороны Джек страшно переживал, что после распределения ролей он больше не увидит Артёма — тот явно не хотел участвовать в творении мира. Да и остальные не выглядели воодушевлёнными. С другой стороны, в нём всё пело от нетерпения и предвкушения. Пока всё шло по плану. Почти.

— Ну, — спросил Локки. — Чё нам делать-то?

Джек кивнул ему, вместо ответа, и разложил вокруг тетрадки девять карт: четыре дамы, четыре валета и король пик. Что-то было в этих картах странное. Ленка прищурилась. Издалека рисунки были похожи на обычные карточные картинки в стиле одной из советских колод карт, разве что немного крупнее. Но они отличались от всего прочего — как если бы крыша, город, все они были нарисованы пастелью, а карты, например, карандашами. Они были другие, неуловимо, но точно. Ленке стало интересно, замечают ли это остальные.

— Идите сюда, — напряжённым голосом позвал Джек. Все, кроме Артёма подошли ближе.

— Лови, — окликнул его Джек и щелчком отправил к Тёме одну из лежащих перед ним карт.

Тёма инстинктивно поймал картонный прямоугольник и посмотрел на него. На карте был король пик. На разделительной зеркальной черте рисунка проступало: «Всевода на Корректора Реальности». Пока Тёма смотрел на карту, буквально на одну секунду ему показалось, что зеркальное отражение короля приобрело явственное сходство с ним, Артёмом. Он сплюнул и смяв карту, сунул её в задний карман. Не бросать же мусор, где стоишь.

— Не старайся от неё избавиться, — мрачно предупредил Джек, собирая остальные карты, пока Боги подходили ближе. — То, что назначение на роль имеет материальность, просто иллюзия для удобства.

— Пойдём, — сказал Артём Локки, игнорируя слова Джека. — Ты мне ещё пива должен за ноут.

— Погоди, я тоже роль хочу, — хмыкнул Локки и повернулся к Джеку.

Артём мрачно сложил руки на груди и остался стоять, где стоял, продолжая сверлить взглядом Джека, вокруг которого все сгрудились.

— Ну короче, — говорил Джек, сидя на корточках у тетрадки и карт. — Смотрите, тут ещё восемь карт. Я знаю свою роль и Митькину.

Он протянул карту Демону — бубновый валет.

— Дем, что написано?

— Ммм… Гордей на Чтеца…

— Артём, а у тебя? Всевода на кого?

— На корректора реальности, — сквозь зубы процедил Артём.

— Короче, нам главное понять, кому какую карту. Это будет роль. А у кого какая… эээ… способность, карта сама покажет…

Джек взял валета червей и спрятал в карман. Остальные шесть карт он разложил лицом вверх на бетоне. Ленка уселась на корточки напротив Джека и протянула было руку к картам.

— Стой! — рыкнул Джек. — Не трогай пока не дали роль, а то помешаешь настройке.

Ленка боязливо спрятала руки в карманы и нахмурилась. Демон с небрежным любопытством смотрел на карты из-за спины Джека, возвышаясь над ним как чёрный телеграфный столб. Сашка с Анютой стояли поодаль и по виду мало интересовались происходящим.

— Роли такие — Предрека, Ловкач, Ясень, Хромушка, Правля, Воиня, — сказал Джек. — Двоих пока нет… Я не знаю, у кого какая роль, может вы сами знаете? Может в названиях что-то есть…

— Ловкач — по-любому я, — заявил Локки жизнерадостно.

— Очень похоже, — подтвердила Ленка.

— А нафига это всё? — спросил он Джека. — Вот Тёма — какой-то Воевода-корректор, и чо? Или вот я — буду Ловкачом… Опять же — и чо?

Джек в очередной раз тяжело вздохнул и зашуршал тетрадкой:

— Это просто формальность такая. Ну, важная. Но формальность. Каждый из нас — игрушка одного из богов… — он обвёл всех взглядом: — Нужно только выяснить, кто чей. Характер игрока обычно отражается в игрушке.

— Жаль инквизиции в православии не было, — сказал Артём и сплюнул. — Такую ересь несёшь…

— Всё, давай мне карту, давай, — требовательно протянул руку Локки. — Я сто пудов Ловкач.

— Почему именно мы? — подал голос Сашка. — Почему ты считаешь, что именно мы… игрушки богов?

— Вы не думайте, дело не в избранности, понимаете, — Джек пошевелил пальцами в воздухе, как будто ловил так нужные слова. — …Это все люди такие. То есть почти каждый человек — игрушка… Мне главное было найти каждого представителя…

Джек осторожно обвёл всех взглядом. Локки и Ленка растерянно и как-то по-одинаковаму хлопали глазами, Демон так высоко поднял брови, что, казалось, ещё чуток и они уедут на макушку. Артём оставался мрачен.

— Тогда почему именно мы собираемся? — спросил Локки. — Если все могут.

— Потому что мы решили, — тихо сказал Джек.

— Не мы, а ты, — напомнил Демон. — Ты решил.

— Ну я, — неохотно подтвердил Джек. — Но вы же здесь. Добровольно. Разве плохо свои мир создать, а? Мы хороший создадим. Лучший.

Он протянул Локки карту. Локки жадно впился глазами в трефового валета.

— Тут написано: Ловкач на Провокатора, — сказал он и разулыбался. — Провокатор мне тоже нравится. И он на меня похож, кажется. Прикольно, никогда таких рисунков не видел.

— Валим, — напряжённо сказал Артём и развернулся к выходу.

— Ты — корректор, — спокойно сказал ему в спину Джек. — Скоро всё поймёшь.

Артём ничего не ответил, только ускорил шаг, Локки поскакал следом, махнув рукой на прощание всем остальным.

— Давайте думать дальше, — вздохнул Джек.

— Смотри, — заговорила Ленка. — Тут четыре дамы. У нас тут две девушки, значит остальные двое богов — тоже девушки? А ты говорил — восьмой какой-то Григорий…

Джека это озадачило.

— Хромушка — это я, — еле слышно сказал Сашка. Он подошёл и взял себе пиковую даму. — Написано «на Пресекателя».

Джек вздрогнул и странно на него посмотрел:

— Я и не думал, — растерянно проговорил он. — Ты, значит, игрушка второго… Ну ладно, раз ты уверен.

— Уверен.

— А я — Предрека, если я правильно поняла, — сказала Анюта. — Это же связано с предсказанием, да?

— Ну, наверное, — согласился Джек и отдал ей даму треф. — Лен, для тебя тут ещё Воиня и Правля.

— Она точно Правля, — насмешливо заметил Демон. — Ещё вчера заметил. Тебе же нужно, чтобы всё было правильно, да? По правилам?

— Ну не Воиня, это точно, — призналась Ленка печально и взяла себе бубновую даму.

— Всё, — немного удивлённо сказал Джек. — Ух ты, а я думал, мы так долго провозимся… Девчонки, на что у вас роли-то?

— Правля на Изымателя.

— Предрека на Жертву.

— И что теперь? — спросил Демон, засовывая карту в карман пиджака. — Просто расходимся, довольные собой?

Джек снова полез в тетрадку, Демон закатил глаза.

— Теперь нам нужно найти остальных двоих, — не очень уверенно сообщил Джек.

— Как нам их узнать? — спросил Сашка, вертя в пальцах карту.

— Ну… — Джек запнулся. — Про Гарина я вам сказал… И вокруг этих людей должно что-то странное происходить, — он помахал руками в воздухе. — Как вокруг нас всех. Демон — с крыльями. Над Сашкой с Анютой — дождь идёт. Артём в пространстве перемещается… И ещё второй точно будет девушкой. Может быть по имени Лилия…

— Вокруг нас с Локки ничего такого не происходит, — покачала головой Ленка. — Вдруг и вокруг них тоже?

— Вы как минимум смогли увидеть крылья Демона, — убеждённо возразил Джек. — Это не все могут.

— Точно, — подтвердил Демон, безучастно глядя поверх голов.

— А ещё одному из этих людей принадлежат очки, — он протянул их Ленке. — Отдай своему брату пока, он же правда их нашёл, пусть у него будут. Вдруг и бог на него выйдет. Эти двое обязательно появятся рядом, потому что мы теперь для них как магнит. Главное, не пропустить их.

Ленка забрала очки и спрятала в карман.

— Так и что потом? — не отставал Демон. — Что после того, как мы их найдём?

— Потом к нам придёт ревизия и по итогам даст разрешение. Ну или не даст. И вот когда даст — можно будет мир создавать, — сверившись с тетрадкой, ответил Джек. При словах о создании нового мира лицо его стало мечтательным и одухотворённым. Ленке захотелось его зарисовать. Она вспомнила о потерянном блокноте и помрачнела.

— А как вообще мир творится? — спросила она.

— Давайте сначала найдём двоих и получим разрешение. Там всё просто… Но и сложно. Долго рассказывать.

— Всё ясно, — с сарказмом подытожил Демон. — Теперь можно расходиться.

Сашка достал из кармана телефон.

— Давайте обменяемся номерами, — предложил он. — Чтобы сообщать о поисках.

— У меня нет телефона, — сказал Джек и покраснел.

— Есть ещё один вопрос, — строго напомнила Ленка, продиктовав свой номер Сашке. — Джеку негде жить.

Анюта с Сашкой, внимательно посмотрели на Джека.

Джек покраснел.

— Да ладно вам. Тут навес есть, буржуйка. Я тут буду…

— Ночью минус десять обещают, чудила, — веско сказал Демон.

Ленка вздохнула:

— Всё, сегодня ночуешь у нас, с Локки я поговорю. Всё равно других вариантов нет.

— Да не надо, — съёжился Джек. — Я, может… так..

— Я б сам взял, но у меня родители не поймут, — сказал Демон, оглядывая Джека, как бродячего кота, которого хотят пристроить в добрые руки. Желательно в чужие.

Ленка решительно подошла к Джеку:

— Пойдём, не бойся, — сказала она. — Мы без родителей живём, никто тебя не выгонит.

Анюта и Сашка с зонтиком пошли следом за Ленкой и слабо протестующим Джеком. Небо сразу очистилось от туч. Демон слетел с крыши, когда вокруг уже царила синяя апрельская темнота.

Глава 4. Практика невероятности

4.1. Изыматель

Со времени первого сбора на крыше прошло почти полтора месяца. На дворе стоял конец мая, в это время в школах наступают каникулы, в институтах — сессия. Дни незаметно скользили за днями. С тех пор у них не было ни одного общего сбора, но друг друга из виду они не теряли. Джек, с избытком снабжаемый старыми ключами, прочно обосновался в квартире Ленки и Локки. Днём он обычно торчал на крыше вместе с Демоном. Демон пустил его только на том условии, чтобы Джек не лез к нему с разговорами. Джек и не лез. Он тихо и мирно писал что-то в тетрадке, рисовал мелом на крыше какие-то схемы и время от времени… исчезал.

К поиску остальных богов отнеслись все по-разному. Демон и Артём не сделали ни одного движения в сторону поисков. Поведению Артёма Джек не удивился, а равнодушие Демона его расстроило, но он крепился и ни слова не говорил ему по этому поводу. Локки искал как попало, время от времени вспоминая про богов, и с недоверчивым любопытством, приглядывался к людям, которые оказывались рядом. Он не сообщал об этом ни Джеку, ни Ленке, ни Артёму, с которым они за последний месяц крепко сдружились. Сашка и Анюта во время прогулок по городу старательно всматривались в окружающих, каждую неделю появляясь на крыше и педантично докладывая Джеку, что не нашли ничего. Потом началась сессия и они пропали, но исправно слали смски Ленке и Демону о ходе поисков, что обоих несколько раздражало. В этот же месяц было сделано открытие — не все боги могут связаться между собой при помощи телефонов. Видимо, мобильная связь не работала в «разных пластах реальности». Сашка мог дозвониться только до Демона. Ленка, Артём, Локки и Анюта беспрепятственно созванивались между собой, но никто из них не мог позвонить ни Сашке, ни Демону. У Джека вообще не было телефона.

Он озирал с крыши окрестности при помощи одолженного у Локки бинокля, надеясь найти что-то необычное. Ходить по улицам в одиночку он побаивался.

Ленка и думать забыла о поисках: перед сессией у неё начались нешуточные проблемы с учёбой, а всё потому, что голова была занята совершенно не тем.

Как минимум пару часов в день она сидела на крыше между Демоном и Джеком и мрачно пророчила себе ужасную судьбу после завала сессии. Демон слушал с интересом, что подстёгивало Ленку сгущать краски до предела. Новый блокнот она так и не купила — всё казалось неподходящим, и поэтому нервы она успокаивала теперь не рисованием, как обычно, а исключительно выступлением перед слушателями.

Примерно спустя неделю, такого режима Джек не выдержал и сказал:

— Я бы на твоём месте вообще не волновался — выучи по одному билету на каждый экзамен и вытяни их — ты же Изыматель, понимаешь — изымешь нужный билет и всё.

Ленка и Демон с недоверчивым удивлением уставились на Джека. Ленка достала из кармана карту и посмотрела на неё. «Правля на Изымателя».

— Да ну, — неловко повела плечом она. — Я невезучая. Всё везение Локки досталось.

Джек усмехнулся:

— Ещё какая везучая… Просто ты, как это… Короче, ты трусишь, и вместо того, чтобы чётко сказать, что тебе нужно, делаешь наоборот… Вот как сейчас, — ну и получаешь, что заказала.

— Шпарит, как по писаному, — одобрительно сказал Демон, оборачиваясь к Ленке с усмешкой. Но Ленка его шутливого тона не поддержала. Она растерянно глядела на Джека и постепенно осознавала, как крепка в ней привычка настраивать себя на худшее.

Джек переводил взгляд с Демона на Ленку.

— Короче, я понял, — печально сказал он. — Вы просто не верите до сих пор, да же? Не верите вы… в себя.

И отвернулся.

Демон упрямо нахмурился и пожал плечами. Ленка вздохнула и осторожно тронула Джека за плечо:

— Жень, ну ты тоже нас пойми, не можем же мы сразу вот так взять и поверить в то, что обладаем какими-то сверхспособностями.

— Никакие это не сверх, — пробубнил Джек. — Это вообще обычная неявная магия. Попробуй, сама вот увидишь. Даже можешь не заказывать специально, просто хоть не думай о том, что вытянешь не тот вопрос и всё.

— Не думать о Белой Обезьяне, — усмехнулся Демон. — Так ты, Лен, точно вылетишь. Будем с тобой тут нормативы по необразованности сдавать.

Ленка на это скорбно поджала губы — одно дело, когда ты сама расписываешь грядущие чёрные перспективы, другое, когда с тобой соглашается кто-то ещё. Кроме того, Демон задел её занозу — страх оказаться никем. Хотя её нелюбовь к необразованным тунеядцам вообще прекрасно уживалась с крайней степенью симпатии к конкретному необразованному тунеядцу Митьке, себя бы она не простила. На этой неприятной ноте Ленка вздохнула, попрощалась с мальчишками и спустилась домой, пообещав себе как следует выучить хотя бы один билет.

В ночь перед экзаменом она честно попробовала не думать о том, какие «плохие» билеты могут попасться. Но как назло, все подобные варианты вставали перед внутренним взором во всей красе. Она просто видела, как подходит, тянет один из белых прямоугольников, а там… там… И Ленка беспокойно ворочалась с боку на бок, окончательно убеждаясь в том, что завтра провалится с треском.

На следующее утро она проснулась от того, что ей почему-то со страшной силой захотелось персиков. Она просто думать ни о чём больше не могла. Это было похоже на наваждение. Ленка старательно трясла головой несколько раз, пока пила чай, вместо завтрака, но это нисколько не помогло. В конце концов, когда она подходила к училищу, желание её стало таким навязчивым, что она уже почти начала чувствовать запах персиков, и практически ощущать на языке их бархатную тонкую шкурку, и под ней — сладкую, сочную мякоть. И косточку, которую долго можно катать во рту, снимая остатки мякоти. Ох!…Но времени, чтобы купить хоть один персик у нее не было — экзамен почти начался.

Ленка, которая никогда не лезла на экзамен в первых рядах, на этот раз твёрдо решила попасть в аудиторию в первой десятке (ей казалось, что если она не получит персик в ближайший час, то просто умрёт), немало изумив одногруппников, она выпросила себе место во второй пятёрке и рухнула на лавку в коридоре, невидящими глазами уставившись в учебник. В её голове маршировали парад воображаемых персиков. А рядом с ней, две её одногруппницы монотонно бубнили хором ответ на один из билетов, повторяя. Ленка закрыла глаза.

Опомнилась она уже за партой в аудитории. Только тогда она посмотрела на квадратик с номером билета, который сама не помнила, как вытянула. Первый! Ленка тут же начала строчить ответы, путаясь в буквах, торопясь и сбиваясь. Ответы были косые-кривые, как домики, составленные тяп-ляп из огрызков разных материалов, но они были. Два вопроса билета были первыми в своих разделах — их Ленка выучила вчера сама, ответ на третий она невольно выслушала, сидя в коридоре — именно его вслух повторяли одногруппницы.

Только когда она поставила точку в третьем ответе, её запоздало бросило в пот. «Неужели сдам?» — недоверчиво мелькнуло в голове, но тут же её захлестнул отступивший было поток навязчивых мыслей о персиках. Чтобы хоть как-то отвлечься, Ленка принялась успокаивать нервы привычным способом — взяла экзаменационный листок, свободный от её куцых ответов и принялась рисовать. Она набросала шариковой ручкой …разумеется, персик. Рядом — ещё один и ещё… Ленка старательно выштриховывала светотень, стараясь передать лёгкую пушистость нежной шкурки. Незаметно для себя, она с головой погрузилась в процесс. Нарисовала стол, на котором лежали персики, очертания комнаты, плечи, руки и голову человека, сидевшего за столом и крутившего в нервных длинных пальцах персик. В голове у Ленки засела картина «Девочка с персиками», только у неё тут выходил мальчик.

Быстрыми штрихами, буквально в несколько линий она набросала озадаченно изломанные брови, прямой породистый нос, светлые широко расставленные глаза, упрямо сжатые губы, густые кудри. Она как раз выписывала острый подбородок мальчика, когда внезапно осознала, что её вызывают отвечать. И, судя по нетерпению в голосе преподавателя, уже не первый раз.

Она испуганно сгребла со стола свои письменно-рисовальные принадлежности, судорожно переключая мысли с рисунка на экзамен.

Под напряжёнными взглядами тех, кто ещё не сдался, Ленка прошла к кафедре.

Она села перед экзаменатором покорно и отважно, как приговорённый на электрический стул. Седенький профессор, год читавший её потоку лекции, оказывается, Ленку запомнил (Ленка лекции почти не прогуливала). Он улыбнулся ей, пока ещё пытливо, и углубился в предоставленные дрожащей Ленкиной рукой листки с ответами. Ленка, затаив дыхание, следила как он скользит взглядом по строчкам — большинство экзаменов проходило устно, к несчастью Ленки, которая мгновенно путалась в словах от волнения. Но профессор предпочитал только читать написанное, говорили, это от того, что он был глуховат. Он задал Ленке два или три вопроса, на которые она что-то перепугано брякала, мучительно краснея после каждого слова.

Старичок-экзаменатор то кивал, то качал головой, наконец, он подтянул к себе Ленкину зачётку. Ленка замерла. Он помедлил несколько секунд, которые Ленке показались невероятно долгими. Потом перевёл взгляд на её листы с ответами и одним пальцем выдвинул из-под остальных рисунок.

— Талантливо, — сказал он, хитро сощурив глаза.

Ленка покраснела, побледнела и в итоге просто пошла пятнами.

— Сдаётся мне, не в медицине ваше призвание, — вздохнул он, что-то вписывая в ленкину зачётку. Вложил в неё рисунок, захлопнул и с непроницаемой улыбкой буддийского монаха, протянул Ленке. В этот момент у неё в голове не было ни одной мысли (даже о персиках), кроме «раз что-то написал, значит уже не два».

— Спасибо, — прошептала она, сгребла свои вещи в сумку одним движением и выскочила за дверь. Она пронеслась мимо одногруппников, сгрудившихся у дверей аудитории, на такой скорости, что никто из них не успел и рта раскрыть. Ленку с новой силой обуяло желание персиков. На улице, обнаружив, что всё ещё держит сумку в руках, она повесила её на плечо, поправила торжественную экзаменационную юбку и решительно направилась в сторону ближайшего продуктового. Но тут до неё дошло, что (о ужас!) — кошелёк с деньгами остался в её повседневных «боевых» джинсах, из которых она вылезла по случаю экзамена. Едва не взвыв от разочарования, Ленка повернула к дому и как следует наддала скорости. «Хорошо хоть ключи не оставила, дурында». Локки сдал экзамен вчера и со вчера же бурно отмечал это на даче с приятелями. Ленка почти взлетела на девятый этаж, доставая ключи, которые звенели где-то на дне сумки и никак не хотели находится. Когда Ленка была уже готова вытряхнуть всё из сумки прямо на коврик перед дверью, ключи милостиво попались ей под руку вместе с зачёткой. С зачёткой в одной руке и с ключами в другой, прижимая дверь бедром и плечом, Ленка с трудом открыла тугой замок и, распахнув дверь, ввалилась в квартиру.

И тут она чётко почувствовала, что дома кто-то есть. Локки вернулся раньше? Но его обуви и рюкзака не было на обычном месте.

— Эй, — нерешительно позвала Ленка, держа одну руку на дверной ручке, готовая в любой момент выбежать обратно в подъезд. В кухне что-то тихо зашуршало, но прежде, чем она успела сбежать, в дверном проёме кухни возник …Демон. Он был с головы до ног закутан в оранжевое покрывало с Ленкиной кровати, одной рукой придерживал его на груди, а в другой руке держал наполовину съеденный персик. Вид у него был мрачный и на Ленку он смотрел так, как будто это она вломилась с утра к нему в дом. Некоторое время они молча стояли друг напротив друга.

— Ты что тут делаешь? — наконец спросила Ленка.

— Это мне самому интересно, — свирепо ответил Демон. — Только проснулся дома, собрался пожрать, как — херакс и я тут. Хорошо ещё, что додумался чья это квартира, а то точно обосрался бы хозяев ждать.

— А почему ты в окно не улетел? — осторожно спросила Ленка.

— В трусах?! — спросил Демон, плотнее запахивая покрывало.

Ленка покраснела.

— Ключи-то в квартире, — продолжал объяснять Демон. — Зашибись мне было бы под дверью голым торчать. Предки на работе.

Ленка вздохнула.

— У тебя тут даже кофе нет… Вообще нихрена нет, одни персики в холодильнике. На что сдала хоть?

Ленка только сейчас поняла, что не удосужилась заглянуть в зачётку, которую так и держала в руке. «Я как раз в магазин собиралась, Джек вчера суп доел» — почти прошептала она в своё оправдание и открыла зачётку. К ногам Демона медленно спланировал листок с рисунком.

— Четыре, — сказала Ленка, неверяще глядя в строчку «хор» напротив предмета.

— М-да, — с неопределённой интонацией сказал Демон, рассматривая рисунок. Мальчик с персиками был точь-в-точь — он.

Ленка посмотрела на рисунок, на Демона и беспомощно захлопала ресницами.

— Идём-ка на крышу, — предложил он. — Мне внезапно приспичило увидеть Джека.

Ленка кивнула и взялась за ручку.

Демон поднял рисунок.

— Вещдок, — объяснил он. — Покрывало я тоже с собой возьму, ты уж извини.

— Да ничего, — смиренно ответила Ленка, и они вышли из квартиры. По дороге она отобрала у Демона недоеденный персик и наконец-то исполнила навязчивое желание всего дня. Насколько съедобен и законен был персик, полученный таким интересным образом, её сейчас не волновало.

4.2 Корректор реальности

Но Джека на крыше не оказалось. Зато там был Артём. Он курил и щурился красными воспалёнными от бессонницы глазами на вход.

— Привет, мракобесы, — поприветствовал он их. — А где Источник Мракобесия?

— Смешно, — без выражения отметил Демон.

Артём оглядел его, завёрнутого в оранжевое покрывало, с ног до головы, но смолчал и сплюнул вниз, за парапет.

— А ты что тут делаешь? — подала голос Ленка, а Демону тихо шепнула: «Я его не рисовала, честное слово, он сам припёрся»

— Малого жду, — ответил Артём и затянулся. — Что, нельзя?

Ленке стало неловко:

— Просто ты тут почти никогда не бываешь, мы и удивились…

Артём насмешливо пыхнул дымом.

— Удивились, аж зубами подавились… Проходите, не стесняйтесь, — он широким хозяйским жестом повёл вокруг себя.

Ленка почувствовала, что Демон сейчас взорвётся и крепко стиснула его руку повыше локтя, затянутого покрывалом. Тот скрипнул зубами, но ничего не сказал, дёрнул плечом, отняв у неё руку и прошагал на своё обычное место. Некоторое время все молчали. Оранжевое покрывало на Демоне шевелил ветерок, Демон только плотнее укутывался.

— А зачем тебе Джек? — наконец спросила Ленка, прервав напряжённую тишину.

— За надом.

— Мы тоже его ищем, — не сдавалась Ленка.

— Популярный сучонок, — заметил Артём, явно издеваясь над Ленкой, и зевнул. Он зверски устал за последние две недели. И только вчера обнаружил в чём причина его усталости и хронического недосыпа.

Причина творила диверсии исподтишка, незаметно, как вирус-троян на компьютере. Началось всё с того, что Артём, которому часто снились сны, с недоумением обнаружил, что за последний месяц не просто не может вспомнить ни одного — но даже тени ощущения от них. Такого с ним не было никогда. При этом он был уверен, что сны он видел, но на них был поставлен какой-то тяжёлый блок в мозгу. Артём думал быстро, в следующую ночь за тем, как он осознал свои сонные недоумения: воспользовался приёмом, который знал с детства — если хочешь запомнить сон — примотай резинкой к руке бумажку и карандаш. Неважно, если они выпадут во время сна — главное, чтобы резинка осталась. Когда будет сниться сон, резинка на ноге или руке напомнит о карандаше и бумаге — о том, что сон нужно записать прямо во сне. И если во сне ты его запишешь, то утром вспомнишь. С тех пор Артём свои тайные сны стал запоминать.

А были они престранные. Каждую ночь ему снилось в какой-то мере одно и то же — звонкий детский голосок давал задания, не объясняя, как их выполнять, и Артём был вынужден всю ночь над ними биться, непостижимым образом, однако, справляясь. Голосок при этом постоянно ругал его и смеялся над ним. Но во сне обида и раздражение притуплялись. Задания были разные и, на взгляд Артёма, довольно глупые, но во сне критического мышления нет, да и решать задания оказывалось всякий раз интересно. В том, чтобы описать суть решений, у Артёма всегда были самые большие проблемы.

То что логично и понятно в реальности сна, теряет всякий смысл и форму в обычной реальности. Но Артём не сдавался. Больше всего решения походили на смесь программирования и задач многомерной геометрии. Несмотря на сугубую абстрактность Артёму казалось, что решает он не столько умом, сколько всем телом, толкая формулы и интегралы локтями, перелетая с плоскости на плоскость и связывая воедино точки координатных пространств. Иногда он просто выбивался из сил. При том, что сложные, многоступенчатые и головоломные решения, влекли за собой совершенно идиотские задачи. Задач были десятки, Артём хорошо запомнил всего несколько.

Одна из них, на которую он угробил больше всего времени, была такой: провести через четырёхмерное поле многомерную несимметричную фигуру с вариативным положением точек относительно оси так, чтобы ни один из обозначенных факторов и векторов не был задет ни в одном измерении.

Каждый раз, как Артём безуспешно, пролив три пота, применял какие-то решения, перед ним прокручивался как ролик на экране один и тот же сюжет с разными вариациями: ранняя весна, светловолосый мальчик лет десяти в квадратных очках, идёт по городу и… — его сбивала машина, избивали одногодки, он падал в колодезный люк. Артём проклял и этого мальчика и всё на свете, пока наконец, не умудрился каким-то чудом устроить всё так, что мальчик оказался дома цел и невредим, потеряв только очки. Артём решил, что это определённо меньшее из зол, кроме того, так же считал и его невидимый, но пристрастный экзаменатор. Задачу ему зачли. Артёма не насторожил то, что очки были ему знакомы — те самые с тремя линзами. Он ведь искренне считал, что это сон и, соответственно, он видит просто переработанную мозгом реальность.

А вот задачу с шахматной доской он решить не смог — играл неважно. Нужно было составить партию так, чтобы провести пешку в конец доски и при этом не потерять ни одной фигуры у себя и не взять ни одной фигуры у соперника. Артём поставил на задаче вердикт «невозможно» и больше к ней не возвращался.

Последним его заданием, которое он запомнил максимально чётко, было ввести в многомерный объёкт с вариабельным положением точек относительно оси, по одной из конфигураций образ многомерного объекта с жёстким закреплением точек, но во всём многообразии физико-химических параметров. Артём натурально взмок от этой задачи. Проснулся он с твёрдым решением прищемить хвост своему юному учителю. Ему надоело работать в две смены. Но для этого нужно было больше, чем резинка с карандашом. Кроме того, его изрядно смутило то, что действующим лицом в последней задаче была Ленка. Он начал действовать.

Осознанным сновидениям Артём научился когда ему было пятнадцать, друг ссудил ему книгу Карлоса Кастанеды «Искусство сновидения». В книге было много забавного, интересного и дикого, но Артёма прельстила только возможность управлять своим сном. На этой стадии изучения магических практик он и остановился. К семнадцати годам он достиг в этом деле нужной ловкости, но с тех пор как умер отец, к осознанным сновидениям Артём не возвращался. Не до того стало. Зато теперь, он считал это своей единственной надеждой. «Если мир сошёл с ума, веди себя как безумец» — подумал Артём и весь день готовился к осуществлению практики осознания.

Резинка с карандашом помогла и в этом. Не с первого раза у Артёма получилось удержаться во сне, когда он осознавал, что спит — в практике сновидений это и есть самое трудное. Но примерно на пятую ночь удалось. Он осознал себя как раз в тот момент, когда голосок распекал его за нерасторопность в решении. Артём взял всю свою волю в кулак и последовал за голоском. В ту же минуту тёмное поле его сна рухнуло. Он рассеянно моргал от слепящего белого света, слёзы градом полились из глаз. Это не было похоже даже на осознанное сновидение. Рядом раздалось тихое «Ой». Артём, наконец, смог рассмотреть, куда попал. Кругом на сколько хватало глаз расстилался песчаный пляж, но ни моря, ни просто линии горизонта не было. Небо такое синее, что казалось ночным, без солнца, зато песок был таким белым, что казалось, светился. Метрах в трёх от него остолбенела рыжая девчонка лет десяти с прутиком в руке.

Артём обнаружил, что стоит на песке на четвереньках. Он поднялся и мрачно отряхнул руки и колени.

— Ну привет, — недобро сказал он, глядя на девочку. Однако, та уже пришла в себя:

— Ты что, дурак? — хмуро спросила она. — Тебе сюда нельзя! Как ты вообще с телом сюда пролез? Марш назад, делать задачу.

— Нихрена я тебе не марш, козявка! — рявкнул Артём. — Давай, объясняй, что тут происходит, и какого хрена ты мне спать мешаешь.

Девчонка захлопала глазами, уже менее уверенно она повторила:

— Ты что, дурак? Ты же корректор… Как ты меня обошёл, не понимаю…

Артём подавил желание шагнуть к ней и как следует встряхнуть за шкирку. Железно усвоенное правило — не трогать девчонок и тем более чужих детей, не позволяло этого.

В этот момент из ниоткуда возникла на песке ещё одна девочка — темноволосая и темноглазая.

— Что происходит? — спросила она спокойно. — Прутик, зачем ты его сюда принесла?

— Это не я! — возмущённо заверещала рыжая. Тогда чёрненькая повернулась к Артёму:

— Как ты сюда попал, Громадина?

— Обычным методом, Малявка, — ответил ей в тон Артём.

— Уходи, — так же спокойно приказала она. — Тебе здесь не место, ты ещё не готов.

— Сами валите, — возмутился Артём, и неожиданно для себя сменил тон чуть ли не на просительный. — Пошли вон из моих снов! Оставьте меня в покое, не хочу я решать ваши дурацкие задачки, мне и днём этого хватает!

Черненькая покачала головой:

— Эти задачки помогают менять реальность, Громадина. Ты можешь не понимать их сути, но они полезны. Ты же корректор.

— Бред! — взорвался Артём. — Бред! Не верю, а если и верю, мне это не нужно, ясно? Я не хочу менять реальность, я отказываюсь быть корректором!

— Ты — корректор, Громадина, у тебя нет выбора. Извини, мы тоже не выбирали себе судьбу.

— Как это нет выбора? — заорал Артём. — Что ты несёшь вообще? У человека всегда есть выбор!

— Но ты не человек, Громадина, — его несдержанность только подчеркнула невозмутимость голоса девочки. — Ты — корректор. Останешься ты с Дылдиком или нет, это никак не изменит того, что корректор ты и есть и мы будем тебя тренировать.

— Какой ещё Дылдик?

— Себя он называет Джеком…

— Ага, — перебил Артём. — То есть, вы заодно с этим придурком блаженным?

— Дурак! — крикнула рыжая. — Ни с кем мы ни за одно, поздно плакать, работай или тебя сожрут!

— Что? — спросил Артём, брезгливо скорчив рожу. — А ты что несёшь?

— Она говорит, что если ты, корректор, не пройдёшь обучение, то дни твои сочтены, — отчеканила черненькая. — Корректоры — лакомый кусочек для всех на свете сущностей во всех мирах. Тебя просто сожрут, или приберут к лапам.

— Каким ещё лапам? — Артём тон не сменил, но чувствовал, как у него волосы поднимаются на загривке — девочка говорила правду.

— Тебя возьмут в оборот, угонят в рабство, съедят — серьёзно пояснила она. — Мне сложно подбирать слова, но эти ближе всего к тому, что с тобой могут сделать.

— Хорошо, — медленно заговорил Артём. — Если вы не в сговоре с мелким, то как вы объясните это дебильное задание с персиками и Ленкой? — последнее слово он довольно громко рявкнул. Девочки вздрогнули, но не переглянулись.

— Потому что они в твоей программе, — невозмутимо ответила черноволосая. — Ты с ней в одной партии — это всё равно, что задать левой руке нос почесать, — и она тут же почесала нос левой рукой. Потом поднесла руку ко рту и сплюнула. Тут же придирчиво принялась рассматривать на ладони мелкую жемчужину.

Артём молчал, но недолго.

— Так, я нихера не понял, кроме того, что это всё из-за Джека.

Девочки синхронно вздохнули. Черноволосая покачала головой, а рыжая сказала:

— Я ж говорила, что он дурак натуральный.

— Старших уважать научись, пока я тебя не выпорол, — бросил Артём, резко повернувшись к ней… и проснулся.

И после пробуждения в ушах стояли задумчивые слова Черноволосой: «А он, пожалуй, и это сможет».

Артём проснулся, позвонил Сене, предупредил, что занят на весь день и отправился прямиком на крышу, чтобы «нормально разобраться» с Джеком. Даже не позавтракал.

Но вместо Джека нарвался на Длинного и Ленку. Теперь он молча курил и досадовал на своё невезение.

4.3 Конфликт

Они провели на крыше ещё четверть часа в молчании. Ленка чувствовала при этом самую большую неловкость, она не решалась разговаривать даже с Демоном, который, несмотря на свой довольно нелепый в покрывале Ленкиных родителей вид, не выглядел смешным.

Артём курил сигарету за сигаретой и, как показалось Ленке, уничтожил за это время не меньше целой пачки. Когда он, раздосадованно плюнув вниз, уже поднялся с парапета, на котором сидел, явно собравшись уходить, за одним из дымоходов что-то зашуршало, и через секунду оттуда вышел Джек. Ленка понятия не имела, как он там появился — она была уверена, что всё это время на крыше его не было. Джек, конечно, сразу заметил, что не один и, увидев Артёма, удивлённо замигал — Ленка была права, в отличие от них с Демоном, тот был редким гостем на крыше. И Джек сразу почувствовал, что это исключительное появление не предвещает лично ему ничего хорошего.

Он не ошибся. Артём, не обращая внимание на экстравагантность его появления, тут же выдвинул челюсть вперёд и пошёл прямо на Джека.

— Привет, — успел пролепетать Джек, прежде чем Артём придвинулся к нему вплотную.

— Скажи им, чтобы прекратили лезть мне в голову! — рявкнул он и потянулся к Джеку — то ли хотел ударить, то взять за грудки и как следует тряхануть. Тут произошло сразу два события:

Резко среагировал Демон, развернувшись лицом к действию:

— Э! Руки убрал от пацана. Чё, дофига крутой? На мелкого залупнулся?

Джек, прежде, чем Артём достал его, присел на корточки и… исчез. Без каких-либо визуальных эффектов, без звуков. Просто исчез. Ленка охунла — она успела заметить, что Джек натянул на лицо свою шапочку. «Так он правду говорил…»

Артём как запнулся о воздух. Он потряс головой и глупо пошарил руками перед собой — Джека он не нащупал:

— Кому им-то? — раздался жалобный голос Джека из пустоты в середине крыши.

Артём не ответил, он перевёл воспалённый, невидящий взгляд с Демона на Ленку (не менее ошарашенных).

— П-псих-фокусник, — выдавил он. — Девкам своим мелким, ещё раз они ко мне придут — тебя убью. Всё равно найду…

После этого, не дожидаясь никаких ответов и объяснений, он, шатнувшись, прошагал к дверному проёму чердака и скрылся в нём. Они слышали его удаляющиеся шаги по лестнице подъезда. Ленка попробовала вспомнить, видит Артём это здание как стройку или как их с Локки дом, когда он один, но не смогла.

— Ты где? — звонко спросила она в воздух. Джек тут же стал видимым. Он поправлял свою полосатую шапку-невидимку. Демон подошёл ближе:

— Ты только не исчезай сейчас. Я на тебя орать не буду, — настороженно сказал он, шаркнув тапками Локки по бетону крыши. — Особенно, если ты меня доставишь домой какой-нибудь там своей телепортацией. Ты ж прямо из воздуха возникаешь и исчезаешь. Вот как ты, значит, так быстро тут появляешься.

Джек глянул на Демона изумлённо:

— Какой ещё телепортацией? Это моя шапка. Невидимка-невредимка. Я Ленке рассказывал. А появляюсь я просто через Коридор… Вы чего все с ума сегодня посходили? Что случилось-то?

— Я на экзамене нарисовала Митю и персики, а потом они у меня дома оказались, — выпалила Ленка.

— Молодец, а говорила, ничего необычного не происходит. Видала, как круто!

— Раньше такого не было… Кажется, — беспомощно сказала Ленка. — Что ж мне теперь, не рисовать?

Джек засопел, задумался, полез в свою тетрадку. Что-то вычитал и смутился.

— Ну, — глядя в небо, начал он. — Если ты не так… ээээ… ярко желаешь и представляешь то, что рисуешь, то можешь не переживать.

Демон поднял бровь, Ленка покраснела.

— А о чём это говорил Артём? — спросила она, надеясь быстро сменить тему.

— Бредил он, как обычно, — усмехнулся Демон, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Джек, ты домой-то меня сможешь отправить, нет? А шапку твою померить можно? Крутые темы можно замутить!

Он бросил косой взгляд на Ленку.

— Говоришь, как Локки! — возмутилась она. — Её нужно отдать.. Сдать… Нас всех нужно… — она беспомощно замолчала.

— Не… шапку только мне можно. Она не подействует как надо…

Джек помолчал и неуверенно добавил:

— Так, давай я пока попробую Дема домой отправить. Артём, кстати, не бредил, только я тут ни при чём… ну почти ни при чём. Он же корректор, это …м… должность необычная… по сравнению с нашими. Активированного корректора обучают другие корректоры, по своей программе, — Джек снова вздохнул. — Ну и, короче, похоже они это делают когда он спит, во сны приходят, наверное… Ну а их главная… корректоров, она знает, что мне… нам нужно в данный момент, поэтому и задала ему… короче, про персики ты, Лен, думала, возможно, потому что Артём с заданием справился.

Теперь настала её очередь хлопать глазами. Известие о том, что Артём способен влиять на её желания неприятно поразило Ленку. У Демона вырвалось:

— Охренеть, что творится…

Джек пожал плечами, глядя на носки своих кед:

— Я же говорил, а вы не верили… Он просто корректор. Кстати, он вот умеет телепортировать. Ну должен уже научиться.

Лицо у Демона как окаменело.

— Не, давай лучше ты попробуешь.

Джек посмотрел на него полным сомнений взглядом:

— Ладно… но ты учти, я ничего не обещаю, окей?

— Выбора-то у меня нет, — усмехнулся Демон и повёл крылатыми плечами под покрывалом.

Джек встал и в тот же момент воздух над центром крыши разошёлся, обнажая шахматную изнанку. У Ленки закружилась голова — ей показалось, что клетки Коридора постоянно перемещаются, меняют размеры… Пришлось отвернуться, чтобы прийти в себя.

Джек подошёл и шагнул в Коридор, как будто его вход был не просто дырой в пространстве, а, например дуплом дерева — с твёрдыми краями и полом.

— Иди сюда, — сказал он Демону и подал ему руку. Демон подошёл, ухватился и… Ленка снова отвернулась, а когда обернулась опять Демон уже стоял рядом с Джеком, недоверчиво глядя себе под ноги.

— А можно мне с вами? — неожиданно для себя самой спросила она.

Джек только улыбнулся и протянул руку ей. Ленка приблизилась к зияющим краям входа, но едва коснулась рукой пальцев Джека, как обнаружила, что лежит на спине на крыше и смотрит не на руку Джека а в небо. Она села. На крыше было пусто. Голова у неё кружилась сильнее, чем до падения, и Ленка решила, что ей стоит ещё немного посидеть.

Коридор её не пустил.

4.4 Предсказательница

Перед самым выходом со двора вымотанный и выбитый из колеи Артём наткнулся на Анюту и Сашку, которые, очевидно, направлялись на крышу. Они остановились, тоже заметив его. Артём мысленно чертыхнулся, но решил не игнорировать. Анюта ему нравилась.

— Привет, — сказал он неловко. Тут Анюта вздрогнула и странно на него посмотрела. Вроде бы, захотела что-то сказать, но говорить о крыше и связанными с ней вещами он не собирался, а других общих тем у них быть не могло, так что он решительно пошагал дальше.

Но Анюта ухватила его за локоть и тихо сказала, заглядывая в глаза:

— Расскажи ему, он поймёт, что делать. Это будет правильно.

И отпустила растерянного Артёма. Сашка на это и бровью не повёл.

«Если бы моя девушка постороннего мужика на улице хватать стала, я бы ему морду бы расквасил… А от него — ноль реакции, — подумал Артём».

— Кому ему, что рассказать? — мрачно спросил он, но в эту секунду спасительно завибрировал телефон. Он чертыхнулся и полез в карман.

Тут ему показалось, что всё кругом как-то посветлело и прояснело: на экране высветился входящий звонок от Локки.

Сашка с Анютой не стали ждать, когда Артём поговорит, и продолжили путь к крыше.

Как только они поднялись, увидели бледную Ленку, которая сидела прямо на бетонном перекрытии, прислонившись к парапету.

— Привет, — слабо сказала она и, заметив встревоженное выражение их лиц, быстро добавила. — Всё в порядке, просто голова чуть-чуть закружилась…

— На крыше это может быть очень опасно, — сказал Сашка, отставляя неудобный зонт в сторону бережно помогая ей встать. Анюта поддержала её с другой стороны:

— Хочешь, проводим тебя до квартиры? — предложила она. — У тебя экзамены? Я однажды на сессии тоже чуть в обморок не упала…

Но Ленка зажмурилась и замотала головой:

— Нет-нет, не нужно домой, я хочу дождаться Джека, а то вдруг что-то пошло не так, я же с спячу от неизвестности! Он Митю домой пытается доставить… Магией.

Анюта оглянулся на пустое пространство крыши.

— Нужно тут кресло поставить, или диван принести, потому что вы трое здесь просто живёте, — заметила она. Сашка потянул Ленку к под навес у буржуйки. Положил под парапет свою сумку, Анюта усадила на неё Ленку, не слушая слабых протестов.

Ленка отчётливо осознала, что стесняется Анюту. Она будила в Ленке комплекс несовершенства. Рядом с Анютой она ощущала себя наброском напротив талантливо написанной картины. С ужасом представляла, как нелепо выглядит на её фоне со своим рыжим одуванчиком волос, веснушками по всему лицу и дурацкой экзаменационной юбке, совершенно не подходящей к куртке. Ленка попробовала натянуть юбку на колени. Потому что именно на левом колене, на колготках как назло образовалась затяжка.

— Мы с тобой подождём, хорошо? — спросила Анюта и присела на парапет, аккуратно поправив платье. Сашка уселся рядом. Зонт лежал там, где его оставили. Все трое долго смотрели на него, пока тот вдруг не дрогнул и медленно встал вертикально на ручку — ни на что не опираясь и не падая. Ленка вжалась спиной в парапет.

— Не понимаю, почему мы все до сих пор не сошли с ума, — жалобно сказала она вдруг, не отрывая отчаянных глаз от зонта. — Телепортации эти… Ваш зонт… Митька вообще летать умеет… Никто не поверит, если рассказать, а для нас уже в порядке вещей. Локки просто плевать… А я до сих пор боюсь, что домой вернуться не смогу, вдруг там стройка… — Ленка говорила без остановки, её как прорвало, неожиданно она всхлипнула. — А сегодня я… нарисовала Митю… и он оказался у меня дома… Просто взял и появился… Так же не бывает…

Ленка закрыла лицо руками.

Анюта и Сашка тревожно переглянулись над её головой. Анюта положила руку ей на плечо и мягко сказала:

— Лучше не задумываться над этим. Что происходит, то происходит… Давай отвлеку тебя, пока ждём?

Ленка отняла ладони от лица и посмотрела на Анюту. Она не плакала:

— Не нужно, уже всё в порядке…

— Тогда просто, чтобы веселее было ждать. Тебе гадали когда-нибудь по руке?

Ленка помотала головой. Сашка что-то печатал в телефоне и не особо следил за их разговором. Ленке он казался замороженным, неподвижным. Как будто у него что-то болит и он боится шевельнуться лишний раз, чтобы не задеть рану.

Ленка судорожно вздохнула.

— Если честно, я не очень-то верю в гадания, — сконфуженно призналась она.

— Просто не относись к этому серьёзно, — попросила Анюта. Она спустилась с парапета и взяла Ленкину ладонь в свои руки и заглянула в неё, как заглядывают в книгу.

— Твоя воля твою судьбу превозмогает, — сказала она спустя несколько секунд.

— Как это?

— У тебя настолько сильная воля, что она ломает любое предначертание судьбы, — пояснила Анюта. — Ты как будто не свою жизнь проживаешь. Твоя собственная жизнь пытается сопротивляться, но твоя воля сильнее… Ты не просто делаешь то, что не хочешь, но и то, к чему не предназначена.

Ленка покраснела. Вроде бы Анюта ни слова не сказала про рисование и про медицину, но Ленка сразу об этом подумала.

Анюта продолжила изучение руки.

— Тебе это принесёт много разочарований…

— И что, мне делать, что хочется? — с некоторым раздражением спросила Ленка и отняла ладонь. — Это какой-то эгоизм. Так всё развалится! Локки всё делает, как хочет, а мне приходится делать то, что нужно, за двоих…

— Извини пожалуйста, я не хотела тебя обидеть… Не нужно делать, всё, что хочется. Ты можешь попробовать не так сильно… Давить на себя и на то, что тебя окружает.

— Меня окружает только Локки, — проворчала Ленка. — А на него не надавишь.

— Он очень лёгкий, — согласилась Анюта. — Чуть надавишь — отскакивает.

Ленка хихикнула.

— А мне погадаешь? — оказалось, Сашка внимательно наблюдал за ними.

— Конечно, — Анюта встала и взяла его ладонь. — Ты тоже живёшь не своей жизнью. Только твоя воля чужую не превозмогает… Никогда не видела, чтобы у человека была двойная линия жизни… Как будто есть кто-то, кто связан с тобой от рождения.

Сашка опустил голову и спрятал обе руки в карман:

— Спасибо, интересно.

Анюта пытливо взглянула на него, но ничего не сказала. Ленка рассматривала свою ладонь и пыталась понять, как Анюта могла там что-то увидеть.

Сашка собирался что-то ещё сказать, но тут почти прямо над ними открылся проход в шахматный Коридор. Оттуда буквально вывалился Джек с гордо сияющим лицом.

— Ого, — весело поприветствовал он Сашку с Анютой. — Мне ещё Локки сегодня осталось увидеть до полного комплекта.

— Здравствуй. Неполного, — педантично уточнил Сашка. — Мы ещё двоих не нашли.

Джек погрустнел и кивнул, а потом ойкнул, заметив замученную Ленку.

— Ты чего? — спросил он тревожно, подходя ближе. — Я так и не понял, почему ты не пошла.

— Всё нормально, аллергия на твой Коридор, — не очень уверенно ответила Ленка. — Лучше скажи, получилось у тебя с Митькиным домом?

— Почти, — смущённо отозвался Джек и почесал затылок. — Мы попали к нему в туалет… Но хорошо, что к нему, а не к соседям… Я такое первый раз делал и больше не хочу…

— Теперь мы точно должны отвести тебя домой, — безапелляционно сказала Анюта Ленке.

— Демон до вечера не появится, — быстро добавил Джек. Ленка залилась краской и пробормотала, что ей нет никакой разницы, когда он придёт, если всё нормально.

Ленку проводили до квартиры все трое. Она нерешительно предложила им зайти на чай, но Сашка с Анютой быстро и вежливо отказались.

— Женя, ты нам нужен, — шепнула Анюта. И Джеку пришлось снова подниматься на крышу.

— Что за дело? — спросил Джек, устроившись на парапете.

Сашка указал на зонт, который по прежнему одиноко стоял там, где его оставили.

— И что? — спросил Джек смущённо и почесал нос.

— Ты можешь что-нибудь сказать об этом зонте? — спросил Сашка. — Не опасен ли он?

— Ммммм… — протянул Джек. — А почему вы вообще решили, что он должен быть опасен?

Сашка с Анютой переглянулись.

Джек уткнулся в свои записи, ужасно боясь ничего не найти там по поводу зонтиков. Сейчас Сашка и Анюта решат, что Джек дурак дураком и слушать его никогда не станут, какие тут Боги…

— Мне кажется, этот зонт — артефакт, — наконец сказал Джек. — Я даже уверен. Зонты обычно служат для перемещения. Этот служит? — он посмотрел на Анюту.

— Иногда он меня ведёт, иногда мешает идти, — сказала Анюта, наконец. — Я не могу от него избавиться. Хочу и не могу, он меня находит везде.

— А откуда он у тебя? — спросил Джек.

— Мне его подарили. Один странный человек. Для защиты. Раньше я его и сложить не могла, а Сашка однажды смог.

— Давайте эксперимент проведём, — предложил Джек. — Мне интересно, как он будет тебя находить. Я его у себя оставлю… трогать не буду… И посмотрим, что случится.

Анюта кивнула. Сашка взял её под руку и сказал Джеку:

— Только не переворачивай его, и никому не давай этого делать, хорошо? Он начинает в себя… Всасывать всякие… Предметы.

Джек кивнул, поглядывая на зонт. Он подумал, что по законам жанра, зонт обязательно кто-нибудь перевернёт.

Анюта и Сашка попрощались с ним и ушли. Джек подпёр щёки ладонями и стал ждать, не спуская глаз с зонтика. Почему-то он боялся притронутся к зонту, тем более, отнести его вниз, к Ленке. А уйти без зонта не решался — вдруг Демон вернётся и… мало ли что. И Джек ждал. Время тянулось медленно.

4.5. Провокатор

Дружить с Локки было интересно, но хлопотно. Диапазон интересов и круг знакомств его колебались широко. За неполный месяц он протащил Артёма по таким мероприятиями, как: соревнования паркурщиков, концерт полуроковой неизвестной команды, рэп-слэм, благотворительный вечер в пользу детей, больных раком, состязание средних классов школ по гоночным моделям катеров, репетиции институтского квн, танцевальные студии, хип-хоп баттлы — Локки танцевал, чем неприятно поразил Артёма, тот считал это не мужским занятием. Локки, казалось, знал всех и все знали его. Тёма, круг общения которого ограничивался максимум дюжиной человек, просто вообразить не мог, как возможно поддерживать все эти многочисленные приятельские контакты и не путаться, кто к какой тусовке, вузу или увлечению принадлежит. При этом, как ни увлекательно было дружить с Локки, который имел доступ практически во все точки города, а с ним и Артём, как его друг — иногда его задевало то, что он сам ничего не может предложить взамен. Только и делает, что таскается за ним хвостом. Конечно, по приглашению, но всё же… всё же. И ещё его не отпускала мысль, что Локки просто суёт его в разные среды, чтобы определить, где он придётся к месту. Судя по тому, что места меняются — пока приткнуть Тёму не удалось. И задевало одновременно и то, что пытаются приткнуть и то, что не могут. Ему казалось, что он немного вернулся в студенческое прошлое. И в студенческие комплексы. Иногда ему приходилось напоминать себе, что он уже взрослый самостоятельный человек с собственным бизнесом. В этот раз они встретились у дома Артёма.

— Здорова, бро! — поприветствовал его Локки, с размаху хлопнув по его ладони. — Ну чо, давай куда-нить двинем, у меня даже похмелья нет.

— Угу, — сказал Артём. — Слушай, тебе не надоело скакать всё время по городу?

Локки широко улыбнулся.

— Ну да, — пробурчал Артём. — Хрена с два тебе это надоест… короче, есть тема. Не хочешь сегодня мирно потусить у меня в гараже, без толпы фанатов, студентов и прочих радостей?

— Ммм… — протянул Локки, пытливо заглядывая Тёме в лицо. — Ты что-то неважнецки выглядишь. Всё путём?

Артём хотел было отмахнуться, но то вспомнил слова Анюты. «Расскажи ему».

— Давай на месте поговорим, — слегка раздражённо сказал он. — Но вообще я просто устал и не хочу тащиться в чужие тусовки, где куча незнакомого народу.

— Пакатили, — легко согласился Локки и оседлал самокат. — У тебя там чо есть-то, в гараже? О, и давай только пиваса купим и пожрать чо-нить…

Гараж Тёмы был на окраине города, сразу за ним начиналась чахлая рощица, через которую протекала Нижинка — отравленная выбросами химзавода речушка. По району были разбросаны пятиэтажные небольшие домики, утопавшие в майской зелени тополей, которые были в два раза выше домов. Воздух белел от тополиного пуха.

Внутренность гаража на Локки произвела сильнейшее впечатление:

— Ваааау, — протянул он, как только они вошли. — Это чо, твоё? Это ж не гараж, это ж авторемонтная мастерская!

И он немедленно устремился рассматривать машины, стеллажи с инструментами и деталями и даже масляные тряпки, валяющиеся на полу.

— Не совсем моё, — со сдержанной гордостью ответил Артём, открывая двери шире, чтобы проветрить. — Это мы на паях с другом сделали… Мне тогда двадцати не было. А то нам с матерью жрать бы было нечего.

— А… — отозвался Локки, явно не вслушиваясь. Он с горящими глазами шарахался по гаражу и пребывал от него в полнейшем восторге.

В гараже стояло всего две машины: старая чёрная хонда без колёс и новенький джип над ремонтной ямой.

Тёма смотрел, как Локки издаёт восторженные звуки и снуёт по гаражу и сердце его радовалось. «Это тебе не кавене в педучилище» — думал он.

— Ладно, давай сюда, — наконец сказал он, открывая дверь ремонтируемого джипа и закидывая в кабину пакет с пивом и «сухпайком», как называл Локки разнообразные чипсы, семечки и сухарики.

Локки не сразу оторвался от заинтересованного созерцания карбюратора, который лежал на одной из полок, но в итоге всё же составил Тёме кампанию, забравшись в джип с другой стороны:

— Клёвая тачка, — сказал он, поправляя зеркальце заднего вида. — Внутри здоровее чем снаружи. Ладно, давай, колись, что там у тебя?

Тёма усмехнулся, передавая ему раскупоренную бутылку:

— Резкий ты. Короче, у меня какая-то херня происходит. Типа снились сны, как будто меня заставляют всякие задачи решать, а потом оказалось, эти задачи на реальность влияют.

— Это как?

— Да так, это всё Малой замутил, мать его в душу… Я к нему пришёл, хотя поговорить, а он, прикинь, исчез, сука. Прямо в воздухе…

Артём нервно выпустил дым через ноздри. И подумал, что со стороны его слова — чистый бред. — Не веришь поди…

— Чего бы мне не верить? — возразил Локки. — Если ты однажды на моих глазах из воздуха материализовался.

— Мда, — с досадой протянул Артём. Это объяснить было невозможно.

— Ну и потом, очки, помнишь?.. Короче, не парься насчёт верю-не верю, лучше расскажи поподробнее, что вы там с ним ночами мутите?

— Например, — начал Артём, не обращая внимание на двусмысленность фразы, — ночью я решал задачу, а потом оказалось, что этой задачей я твоей сестре внушил желание.

— Желание Длинного? — невозмутимо поинтересовался Локки, отпивая пиво. Артём поперхнулся:

— Да нет, мля, желание персиков.

— С чего ты взял, что внушил?

Артёма вопрос сбил с толку. Прежде чем ответить, он закурил:

— Просто знаю и всё, — наконец, сказал он, сбивая пепел через окно машины прямо на пол.

— Говоришь прям как Малой, — хмыкнул Локки. — А чо ты там ещё изучил? Во снах?

— Координаты вещей в четырёхмерном пространстве менять, — неохотно ответил Артём.

Локки некоторое время смотрел на него с непроницаемо-непонимающим выражением лица, потом скорчил рожу:

— Блин, типа телекинез что ли? — уточнил он.

— Типа того.

— То есть, ты и в реале это можешь, да? Не только во сне?

— Вроде как…

— Давай, пробуй, — энергично развернувшись к Артёму всем корпусом, потребовал он.

— Чего пробовать? — не понял тот.

— Да телекинез свой, — нетерпеливо повторил Локки, едва не прыгая от возбуждения. — Давай вот… о! — Локки выскочил из машины, подошёл к хонде и положил ей на капот свою кепку.

Отошёл, как будто вылезший из джипа Артём собирался в неё стрелять.

— Подними её, — практически скомандовал он.

Артём смотрел на него с сомнением.

— Ну! Чего?

— Не знаю, — протянул Артём. — Это как-то… тупо.

— Тупо считать, что ты мысли людям внушаешь. Без доказательств, — доверительно объяснил Локки. — Давай, пробуй, типа, если ничего не получится, ты ж тут не Коперфильд перед залом, я тебя помидорами не забросаю.

Глаза у Локки блестели азартно и как-то нехорошо. Артём почему-то подумал, что ещё пожалеет о том, что поделился с ним своей тайной.

Он посмотрел на кепку и вдруг в голову сами прыгнули формулы. Артём механически достал план-схему и карандаш из внутреннего кармана джинсовки и быстро написал изменение координат: чтобы кепка подлетела в воздух метра на три.

На три метра вверх, едва не ударившись о потолок, подлетела хонда. А потом упала обратно, жалобно громыхнув и скрипнув треснувшими стёклами.

У Артёма отвисла челюсть. У Локки глаза чуть не вывалились из орбит:

— Получилось! — заорал он. — Йееееес! Ты маг, Тёмыч, мать твою, мааааааааааааг!

— Пиздец мне, — онемевшими губами вышептал Артём. — На ремонт уйдёт…

— Мож ты ещё и время отматывать умеешь? — спросил Локки, из солидарности придержав свой восторг.

Артём задумался.

— Нахер, — сказал он, наконец. — Ещё отправлю её во времена динозавров…

— Попробуй на мышах, — посмеиваясь предложил Локки. — Давай, на Нижинке какой-нить кактус ошарашим временным парадоксом… Сам подумай, если получится, тачку тоже бесплатно приведёшь в норму. Ты ж супермен теперь, прикинь. Только я не понял, что тебе не нравится?

— Как что?! Я не соглашался, чтоб меня этому учили!

— Дурак что ли? Я б всё продал, чтобы такому научиться, а ты рожу воротишь. Ты прикинь, что ты сможешь с этим сделать?

— Это всё для Малого, — рявкнул Артём. — Не собираюсь плясать под его дудуку.

— Ты и не пляши, — пожал плечами Локки. — Просто научись всем этим штукам и пользуй в своё удовольствие, кто тебя заставит для Малого что-то делать.

Артём задумался опять.

— «Сокол», «сокол», я «белка», приём! — щёлкнул пальцами Локки. — Не висни. Пошли кактус искать.

И они пошли.

— Не дай бог, кто заметит, — бурчал Артём, продирясь за Локки по кустам.

— Давай берёзу, — орал Локки, указывая на иву. — Преврати её в почку. Или нет, давай лучше что-то живое!

— Дерево — и так живое. Не ори. Как тебя сестра терпит?

— Ну а чо. Меня все терпят, — пояснил Локки, посмеиваясь. — И никто не знает, как.

— Ладно, заткнись, мне нужно подумать, — сказал Артём. Локки даже отошёл шагов на несколько назад.

Артём закурил и уставился в бумажку, но вместо того, чтобы вспоминать формулы, думал о своём. Он только сейчас осознал, что Локки за пять минут удалось перенастроить его. Перевести ситуацию с минуса на плюс. Артём хорошо знал за собой свойство циклиться — его трудно было переубедить в чём-то, да ещё так легко. И не только это было странным. В самом деле, почему он вообще зависает с Локки? Что такое Локки по сути своей? Студент, мажор, сосунок. Однако, сейчас именно с ним он проводил большую часть свободного времени. Тёма покосился на Локки, который во все глаза следил за ивой. Нет, наверное, всё просто — Локки ему комфортен тем, что не меряется крутостью, не «кидает понты». Хоть и одевается как пижон, но по сути простой как пять копеек. Не то что Сеня, который всегда готов залошить друга за недостаточно крутые часы. Артём только общаясь с Локки понял, как устал постоянно подтверждать свой статус среди остальных. Только расслабься — затопчут, заплюют. Артём, который вырос на книгах Крапивина и Алмазова всегда мечтал о совсем других друзьях. В детстве их тоже не хватало. Пацаны во дворе и школе, его приятели, были далеки от книжных идеалов — никто не понимал романтику дружбы, все стремились быть сильнее, выше, быстрее, грубее, круче. Доброту считали за слабость, справедливость и честность, за идиотизм. Его друзья были больше похожи на детей Брэдбери — жестоких, глупых и хитрых одновременно. И никто из них не любил читать, кроме одного мальчика-астматика. Он ходил в огромных очках и заикался. Артём думал, не подружиться ли с ним, но тот был отчаянно скучным и трусоватым. Ничего не вышло. Другое дело Локки. «Где ж ты был, когда мне было восемь лет» — подумал Артём, но ничего не сказал, стряхивая пепел. Где был Локки? А ему было три года. Пять лет — слишком большая разница для детства. Да и сейчас немаленькая. Он вздохнул и принялся за расчёты. Заняло это минуты три.

— Раз-два-три, ёлочка гори, — хмуро сказал он и взглянул на иву. Ива уменьшилась раза в полтора.

— Помолодела! — заорал Локки. — Интересно, на сколько эффект сохранится?

Не успел он договорить, как ива приняла прежние размеры. Артём ругнулся.

— Продолжаем эксперименты! — азартно орал Локки. — Давай искать что-нибудь ближе к хонде по духу. Что-то старое и сломанное.

И они снова ринулись в кусты, ближе к недалёкой свалке. Пока они блуждали, Локки несколько раз отвечал на звонки. Артём к этому уже привык — телефон Локки почти не замолкал. Примерно треть звонков была от девушек.

Везде где появлялся Локки, в любой компании, у него имелась девушка, которая весь вечер ходила с ним. В каждом месте новая. Некоторые девушки были такими, о которых Артём мог только мечтать. Он завидовал. Локки долго говорил по телефону, хотя прощаться начал, едва поздоровавшись. Сбросил, наконец, закатил глаза:

— Пора почистить список половых контактов, — весело сказал он. — Так, я вижу на горизонте хлам, идём туда. Тебе, кстати, девушка не нужна?

— Не нужна, — Сене за такое он бы вмазал. Но Локки — это Локки.

— Почему нет?

— Потому, — мрачно сказал Артём. — Что не хочу трахать девок, к которым у меня ни малейшего чувства нет. Так и попасть можно…

— Да ты романтик, — восхитился Локки. — Девки любят романтиков только в кино, бро.

— Чё ты моей личной жизнью озаботился? — спросил Артём.

— Из любви, — ответил Локки, сверкнув чёрными глазами, и заржал.

— Всё, отвали, — отмахнулся Артём. — Щас на железке попробую.

С железкой на удивление всё оказалось проще, чем с живым деревом. Артём легко просчитал её координаты и вернул в прошлое на десять лет — железка оказалась бампером. Она блестела, как будто недавно сошла с конвейера.

— Теперь давай ждать, — сказал Локки. — Когда она обратно проржавеет. Ты, кстати, чо в субботу на той неделе делаешь?

— А что?

— Да у меня тут бёздей в среду, а у нас с Ленкой традишн — отмечать его на озере, на даче. Хочу тебя пригласить. Ну чо, придёшь?

— «Бёздей», «традишн», — пробурчал Тёма. — Педагог, твою мать, чему ты детей научишь?

— Физкультуре. Так придёшь, нет?

— А я там в тему буду? — недолго помявшись спросил Тёма, — Это же ваша, — он выделил интонацией, — семейная традиция.

Он не знал, как сказать, что Ленку после утренних событий он видеть не особенно хочет, тем более проводить с ней в одной компании весь день.

Локки ухмыльнулся:

— Угу, семейная. Только я на сто пудов уверен, что Ленка притащит Длинного, а мне не улыбается сидеть с ними втроём.

— Длинного?.. На твой день рождения и притащит? — усомнился Тёма, но ещё сильнее уверился в том, что упираться стоит до конца. Длинный тоже не входил в число тех, с кем он рвался коротать выходные.

— Ещё как, она мне уже намекала, что было бы неплохо взять с собой. А кто я такой, чтобы ломать любимой сестре личную жизнь. — Локки криво, но не зло усмехнулся. — Но если там будут только они, без тебя я повешусь.

— Гнилой шантаж… — пробурчал Артём, который и сам не раз просил Сеню о таких вещах: когда его бывшая пассия тащила в незнакомую или неприятную компанию, он всегда брал с собой друга. Сеня никогда не отказывался и Артём ему был за это благодарен. — Чё она не может с ним самостоятельно на озере посидеть?

— Ленку повод нужен, а Длинный тормозит, — хмыкнул Локки. — Ну как, выручишь? Шашлыки будут. Я б тоже лучше с тобой на озере посидел, чем с ними двумя.

Артём посмотрел на Локки.

— Ага, как пара пидоров сидели бы с тобой на озере что ли?

— А что плохого в пидорах? — невинно спросил Локки.

— А что хорошего? — спросил Артём и сплюнул. — Ладно, поеду, не ради тебя, ради шашлыка, учти.

Локки щёлкнул по своей серьге и улыбнулся:

— Кажется, она нифига не меняется, железка. Пойдём, хонду плющить.

— Пойдём, — вздохнул Артём, выбрасывая окурок в кусты.

4.6 Заложник

Тем временем Джек сидел на крыше и не спускал глаз с зонта. Чем дольше он проводил в его «обществе», тем неуютнее и тревожнее ему становилось. Как будто зонт был живым и наблюдал за каждым его движением. Джек отвлекался, как мог: переписывал и перечитывал свои каракули, в той части, которая касалась артефактов, дописывал и приписывал разные детали по поводу устройства своего Мира. Он придумывал его постепенно, хотя основную идею поймал сразу, как только Птица рассказал ему о возможности создать свою вселенную. Джек постоянно боялся, что его черновики прочитают — как автор, которому и страшно и хочется показать публике своё первое творение. Но никто из богов к ним интереса не проявлял. Обычно он погружался в заметки с головой, но в этот раз постоянно отвлекался — зонт разрушал иллюзию уединённости. Джек пожевал губу, глядя на зонт, засунул тетрадку в карман ветровки. Зонт на вид был совершенно обычным, если не считать того, что стоял он на ручке без всякой иной опоры. Джек мимолётно пожалел, что отдал очки Локки. Посмотреть бы через них.

Время тянулось медленно. Ни Ленка ни Митька не появлялись.

— Чего уставился? — звенящим голосом спросил он, наконец, у зонта вслух. Зонт не ответил. Джек понурился и пнул камешек с крыши. Тут же радостно встрепенулся, потому что на лестнице послышались чьи-то шаги. Очень скоро на крышу вышла Ленка:

— А Митьки ещё нет? — стараясь скрыть разочарование, спросила она. — Ты чего домой не идёшь?

Джек помотал головой.

— Мне тут оставили кое-что, — он указал на зонт. — Не могу уйти.

— Почему? — удивилась Ленка и подошла к зонту. — Это же Анютин зонт, да? Всё-таки, как он это делает?

— Ага, — кивнул Джек. — Сашка просил его не тро… гать, — закончил он, когда Ленка уже прижала пальцем иглу на куполе зонта.

— Ой, — сказала Ленка. — Почему? Он сломан, да? Или тоже волшебный?

— Вроде как, — уныло подтвердил Джек. — Хотим опыт провести. Анюта говорит, что не может от него избавиться.

— Зачем ей избавляться от зонта? — спросила Ленка. — Над Сашкой вечно идёт дождь, им зонт в самый раз.

— Не знаю я. Что-то с этим зонтом не то.

Джек повесил голову и уселся на балку, лежавшую поперёк крыши.

— А я даже не могу сказать, что. Скоро вы все мне верить перестанете…

— Верим, не верим, помогаем же, — вздохнула Ленка, косясь на зонт. — Не переживай, сейчас Митька прилетит и мы что-нибудь придумаем.

— Угу, — повторил Джек безнадёжно.

Через четверть часа и в самом деле прибыл Демон. Но не прилетел, а пришёл как все нормальные люди по лестнице. Всё это время зонт стоял не двигаясь у парапета на ручке. Ленка и Джек даже не разговаривали, смотрели на зонт. На Ленку он тоже произвёл тягостное впечатление.

Как только Демон показался на крыше, зонт совершил нечто совсем странное — он поднялся на полметра в воздух и… свернулся сам в себя.

— Исчез! — заорал Джек, прыгнув на то место, где только что был зонт. Ленка тоже подскочила.

— Кто исчез? — нахмурился Демон. — Что у вас тут опять творится?

— Зонт исчез, — сказала Ленка, глупо глядя на него, — Анютин…

— И чо?

— Анюта от него хотела избавиться, — затараторил Джек, — Я и говорю — оставьте мне, говорю, посмотрим.

— Правильно, — равнодушно подтвердил Демон, — Он исчез — ты от него избавился, молодец, миссия выполнена.

— Да всё наоборот, он, наверное, к Анюте обратно улетел, — насупившись, возразил Джек.

— Митя, я забыла спросить: а тебе Локки случайно не звонил? — встряла Ленка, которая быстро забыла про зонт и сосредоточилась на том, что её изначально интересовало куда больше.

— Звонил, да не дозвонился, — без особого восторга отозвался Демон. — Ну говорил он со мной вчера…

— Ну и что? — скрывая волнение спросила Ленка. — Ты пойдёшь?

Демон пожал плечами:

— Мы с ним не особенно общаемся, — сказал он недовольным тоном. — Что-то я не пойму с фига он меня на свой день рождения зовёт.

— У Локки день рождения? — вмешался Джек с интересом прислушиваясь к их разговору, он тоже моментально забыл о зонте.

— Да, — ответила Ленка и поняла, что напрасно поспешила и начала разговор при Джеке.

— Тут будете отмечать? — продолжал приставать он.

Ленка помотала головой.

— На озере они отмечают, — пояснил Демон.

— На оооозере, — протянул Джек и лицо его приобрело такое мечтательное выражение, что сразу и без всяких других слов стало ясно — он тоже очень хочет в компанию.

Демон смотрел на Джека с жалостью, Ленка с тревогой.

— Значит так, — сказал, наконец, Демон. — Я пойду, если Джека тоже позовут.

Ленка выглядела обиженной.

— Я спрошу у Локки, — пробормотала она, отступая от ребят на шаг.

— Да не, не надо, — быстро сказал Джек, испуганно заморгав.

— Да надо, надо, — передразнил его Демон. — Спроси, Лен, вдруг возьмёт.

— Хорошо, — сказала Ленка тоном, в котором ничего хорошего не было и ушла с крыши.

Уши Джека пылали:

— Ты чего? — зашептал он, хотя в этом не было никакого смысла. — Зачем ты так? Это как будто я напросился.

Демон утомлённо глянул на него и отвернулся, ничего не ответив. «Много ты понимаешь» — думал он, — «Напросился!»

4.7 Пресекатель

Анютина бабушка ещё с конца апреля окончательно переселилась на дачу. Сашка стал часто оставаться ночевать у Анюты. Она приняла его в свой дом и в свою постель с каким-то отчаянным спокойствием, которое смутило Сашку, но не смогло остановить. Друг к другу они привыкли быстро — будто сто жизней вместе прожили.

И всё же Сашка постоянно чувствовал, что их не двое — а трое. Третьим был зонт. После того случая с чайкой Анюта уже на другое утро раскрыла его (потому что шёл дождь) и, конечно, Сашка не рассказал, как можно закрыть его снова. Он постарался не обращать на зонт внимания, но это оказалось нелегко. Между ними установилась какая-то тонкая связь. Сашка её чувствовал постоянно. Зонт его привлекал. Он чего-то ждал от Сашки. Однажды Сашка попросил разрешения у Анюты взять зонт с собой — нужно было добежать до магазина, а на улице лило. Она позволила.

Зонт торжествующе покачивался в руке Сашки, пока того ноги несли мимо магазина, в сквер. Прежде, чем перевернуть зонт, Сашка постарался успокоиться и унять дыхание. Он закрыл глаза и досчитал до тридцати. Сердце колотилось как бешеное. Когда он смог через стук сердца различать и другие звуки, то перевернул зонт, как и в прошлый раз, куполом вниз. Сделал шаг назад. Зонт покачнулся и остался на земле чёрным провалом. Ручка торчала строго вверх. Дождь снова утих. Снова воцарилась давящая на уши тишина. Как только Сашка увидел падающего с неба голубя, он быстро шагнул и перевернул зонт. Голубь смог выйти из пике и улететь. Сашка знал, что зонт это разозлило. Но он не собирался больше его кормить. И птицы его не интересовали, его интересовал эксперимент. Сашке было мучительно интересно играть с зонтом. Так любят играть с ножом. Стрелять по мишеням. Поджигать бумагу. Он снова поставил зонт на иглу и отошёл. Через несколько минут (хотя Сашке казалось, что зонт поглощает и время, оно перестаёт течь рядом) неподалёку появилась собака, она подывала и скулила, упиралась, но всё же шла к зонту. Сашка долго смотрел на неё — в глазах животного цвёл ужас. Как перед огнём. В какой-то момент, зарычав, собака бросилась вперёд — Сашка едва успел поднять зонт — она проскочила мимо и убежала. «Последний раз», — уговорил себя Сашка. Впрочем, зонт больше не злился, теперь он был равнодушен и холодно зиял над Сашкиной головой.

И вот в третий раз зонт на земле. Минута, другая — ничего не происходит. В дождь, в выходной мало кто гуляет по городу. Сашка оглядывался кругом — никого. Когда он снова посмотрел перед собой — напротив стоял белобрысый мальчишка лет десяти. Он как сонный смотрел в зонт и медленно подходил к нему, шаг за шагом — как кролик к удаву. Сашка должен был немедленно рвануть зонт наверх. Немедленно. Но его самого заворожило зрелище. Ему хотелось, действительно хотелось, чтобы мальчик прикоснулся к зонту. Сашка потряс головой — ему или зонту? Чьё это было желание на самом деле? Мальчик уже наклонялся, чтобы дотронутся до черноты.

Остались какие-то миллиметры. Сашка за мгновение до мальчишки рванул зонт наверх. Зашумел дождь. Мальчишка вздрогнул, поёжился от капель, затекающих за шиворот и растерянно посмотрел по сторонам, уставился на Сашку.

Сашка повернулся к нему спиной и пошёл прочь из сквера. Он шёл, шёл и всё думал о том, что было бы, прикоснись мальчишка к зонту. А что если он сам однажды к нему прикоснётся? Случайно. А что, если к нему прикоснётся Анюта?..

— А где хлеб? — удивлённо спросила Анюта, встречая его на пороге. Она только взглянула в глаза Сашке и другим тоном спросила: — Что с тобой?

— Ничего, — сказал Сашка. — Извини, я… Задумался. Я потом схожу, хорошо?

Анюта взяла его за руку.

— Он что-то сделал с тобой? — спросила она. — Мой зонт?

— Нет, с чего ты взяла?

Анюта покусала губу.

— Он должен меня защищать… Вдруг он решил, что ты… Опасен?

— Что со мной может сделать зонт?

— Не знаю, — помолчав, ответила Анюта. — Мне это всё не нравится. Мне давно казалось, что он стал странно себя вести… Он реагирует на тебя. Может быть, ревнует…

Сашка принуждённо хохотнул и приобнял Анюту.

— Ерунда.

— Покажем его Джеку, — решила она. — Кажется, он должен что-то понимать в подобных… вещах.

— Покажем, — согласился Сашка и посмотрел на зонт, который привычно растёкся по потолку чёрным пятном.

После того, как они оставили зонт Джеку, остаток дня Анюта вела себя как-то скованно. Ей явно было не по себе. Сашка чувствовал себя то ли предателем, то ли заговорщиком. Он не знал, почему. Любое дело валилось из рук, каждый был слишком в себе.

Они поужинали, как обычно, почти в полном молчании, посмотрели пару старых фильмов на компьютере, потом перебрались в постель. Точнее, на раскладной Анютин диван…

Около двух часов ночи Сашка вышел на кухню, чтобы попить. Не зажигая света, он налил себе воды из пластикового кувшина-фильтра на столе, и пока пил, зачем-то поднял глаза к потолку. Там, слегка покачиваясь, висел зонт. Он был похож на шевелящуюся дыру в потолке. Сашка пил и смотрел на него.

Он не мог точно определить свои ощущения. Не страх, не растерянность, не удивление. Не радость.

Сашка допил воду, сполоснул стакан и, наконец, понял: он просто знал, что зонт вернётся. С самого начала, как и Анюта. Ощущение. Как будто посмотреть ответ в конце учебника, который совпал с твоим.

Он знал и больше. Но не хотел себе в этом признаваться. Он поставил стакан в сушку и приказал себе не думать об этом. Вернулся в комнату, забрался под простынь, обнял Анюту.

— Он здесь?

— Да, — сказал Сашка и поцеловал её за ухом.

Анюта бесшумно вздохнула и закрыла глаза, проваливаясь в сон. Не смотря ни на что, она привыкла к зонту и теперь, когда он снова был здесь, ей стало куда спокойнее.

Глава 5. Ещё двое

5.1. Лиличка

Несмотря на жару, на озере в то утро было удивительно мало народу: компания весёлых молодых людей и семейная пара с дочкой-подростком. Супруги были похожи, как брат с сестрой. Оба плотные, основательные и поглядывали вокруг себя с такой надменностью и спесью, что, казалось, занимали больше места, чем могли физически. На молодых людей — троих парней и девушку — оба косились крайне неодобрительно. Но причина неодобрения еще не была ими понята и принята, пока не одобряли рефлекторно, отталкиваясь от своего солидного и печального опыта общения с распущенной молодёжью.

Дочка бегемотоподобных родителей была совсем тощей. Звали её Лиличка. Все заботливые попытки родни откормить её шли прахом вот уже без малого четырнадцать лет. Она тоже то и дело бросала в сторону ребят взгляды, но в отличие от родительских, были они крайне заинтересованными. Возможно, если бы у неё не отобрали планшет с телефоном, компания такого интереса не вызвала бы. Но планшет и телефон остались на даче, пока девочка томилась в «единении с природой», как сказала её мама.

Воображение привычно работало на всю катушку, протягивая отношенческие связи между объектами наблюдения.

Девушка ей не понравилась сразу и категорически. С точки зрения Лилички, она была совершенной уродиной — рыжая, и, о ужас, толстая. Толстая, но в купальнике! Конечно, не такая толстая, как мама с папой, но всё же далеко не модель. Сама Лиличка была не красавица, хотя и надеялась, что со временем в таковую превратится. Не какой её описывала в мечтах мама — толстой дебелой девицей, вроде той рыжули, а такой как Тейлор Свифт или Гвинет Пэлтроу. Случаи превращения утёнка в лебедя бывали, Лиличка это знала наверняка. Вот только свои уши лопоухие нужно будет отрезать и превратить в милые маленькие ушки. Но рыжей… Рыжей уже ничто не могло помочь. А самое возмутительное было в том, что, кажется, её это не очень волновало. Слишком уверенно она себя вела среди парней.

Лиличка не могла понять, как вокруг этой жирнухи могли собраться такие «блистательные молодые люди». (Последние месяцы Лиличка увлекалась дамскими романами викторианской эпохи).

Парни ей нравились определённо. Все трое.

Самого младшего, который ей нравился, к счастью, меньше всех, почти не было видно — с самого их прихода он не вылезал из воды. Лиличка поглядывала на него с завистью. Отец ей купаться не разрешил: «Ты что, Ляля, тут кто только не купается, всякий сброд, не озеро а помойка». Припереться на озеро в жаркий день и не купаться — это было выше её понимания, но, к сожалению, не обсуждалось. Купался паренёк в шапочке. Не в плавательной, а в обычной, трикотажной, в оранжево-зелёную полоску. Лиличка заинтересовалась было, почему, но скоро отвлеклась на других.

Второй парень нравился Лиличке больше, хоть и казался ей ещё более странным, чем мальчишка в шапочке — он сидел на берегу, поодаль от воды, положив локти на колени, был он в чёрных брюках и чёрной же наглухо застёгнутой рубашке, снял с себя только обувь и носки. Жара его, похоже, не донимала. Было ясно, что он высокий. А такое лицо, как у него, по представлению Лилички должно было быть у романтических героев Джека Лондона… Ну, или у молодых коммунистов времён революции.

Ну а когда Лиличка смотрела на третьего парня — черноволосого красавчика, то просто млела. Он был как с картинки, как с постера модного сериала, как из рекламы. Лиличка решила, что он наверняка актёр, как минимум он обязан работать на телевидении. Единственный его недостаток был в росте — едва ли он был намного выше самой Лилички. И аж на полторы головы ниже рыжей толстухи.

Действующие лица были понятны, оставалось придумать им отношения. Так. Красавчик оказался тут случайно. Ждёт свою девушку, такую же красивую и классную, как он сам. А эта толпа… Друзья детства. Длинный и Рыжая — брат с сестрой, мелкий — сосед по даче.

Лиличка мысленно потёрла руки.